Читать онлайн Игра в сердца

Моей банде отщепенок: Энди, Нине и Фи.

Люблю вас, девочки: спасибо, что являетесь частью моей дружеской семьи

От автора

Поскольку действие романа происходит в мире ТВ-шоу, в нем очень много персонажей. Но не волнуйтесь. По всему тексту я расставила маленькие незаметные напоминания о том, кто есть кто, а если совсем запутаетесь (хотя поверьте, это не сложнее, чем пытаться запомнить всех персонажей «Игры престолов»), вот что я вам советую.

В конце книги я оставила список персонажей с их краткой характеристикой. Заглядывайте в него, если возникнут трудности.

Приятного чтения!

Глава первая

– Ладно, Эбигейл, пора продать кусочек твоей бессмертной души. Мамочке нужны новые туфли. Да что там туфли. Мамочке за квартиру нечем платить.

Я редко разговариваю сама с собой. Хотя, вообще-то, не так уж редко: мне же надо себя чем-то подбадривать, когда я сажусь писать колонку для онлайн-издания «Жвачка для мозгов» – чем-то, кроме соленой соломки и чоко-пая? На самом деле журнал называется не «Жвачка для мозгов», а «Пища для ума». Дурацкое название, я даже не знаю, кто его придумал, это было до меня. Оно явно свидетельствует о том, что раньше у издания были более высокие амбиции и лишь потом все свелось к фоткам знаменитостей без макияжа, светским сплетням и бессмысленной чепухе, на которой специализируюсь я, – «остроумным» пересказам реалити-шоу.

Вчера состоялась премьера нового сезона «Одинокого волка», давно успешного шоу, в котором одиночка ищет любовь своей жизни (ага, любовь; скорее, славу, деньги и легкий секс!). Он ищет ее среди девиц – их в шоу называют «волчицами», – которые настолько ужасны и при этом неотличимы друг от друга, что сливаются в одну рыжую от автозагара кляксу.

По слухам, та «волчица», которая побеждает в сезоне, помимо женского счастья получает еще и солидное приданое – пятьдесят тысяч фунтов. Если это правда, то неудивительно, что волчицы дерутся за волка, как шопоголики за сумки по скидке в черную пятницу. Но это всего лишь слух, ведь участницы шоу подписывают договор о неразглашении, и разглашать им запрещено не только размер награды. Шоу снимают за несколько недель до эфира, и все волчицы, даже те, кто уезжает из Волчьего особняка после первого отбора, не получив заветную брошечку, обязаны молчать до выхода в эфир последней серии. Я бы и пяти минут не продержалась. К счастью, мне и не нужно.

Моя же миссия, на которую я вольна согласиться или не согласиться – а я, естественно, соглашаюсь, ведь счета сами себя не оплатят, – заключается в том, чтобы писать остроумное краткое содержание серий для читателей таблоидов. И это, конечно, гораздо проще, чем хранить коммерческие тайны. Моим фанатам нравится, как я пишу, особенно об «Одиноком волке». Мои посты об «Острове страсти», «Невероятной погоне» и «Выживании со звездами» тоже пользуются популярностью, но «Одинокий волк» – мое коронное: уж тут я не стесняюсь пустить в ход всю свою язвительность. «Берегитесь, волки, охотничий сезон уже открыт!» Ну не блестяще ли? Первая строчка моего нового поста.

Пишу я, разумеется, анонимно. Я – точнее, мое альтер-эго – уже достигла некоторой популярности. Даже Зоуи Болл[1] сказала, что я смешная, – сама Зоуи Болл! Поскольку я не хочу появиться на страницах своего собственного онлайн-журнала с тележкой у супермаркета, без косметики и в трениках с прошлогодней распродажи – а что может быть позорнее прошлогодней коллекции? – я, Эбигейл (Эбби) Джонс пишу свои остроумные опусы под более экзотическим псевдонимом. Анастасия Треплер – это я. По-моему, псевдоним весьма удачный!

Кроме моей редакторши и лучшей подруги Лизы ни одна живая душа не в курсе, что Анастасия Треплер и Эбби Джонс – один и тот же человек. Да, я не зря сказала, что ни одна живая!

Впрочем, довольно об этом, Анастасия. Хватит болтать, пора на практике применить ту самую степень бакалавра по журналистике, не зря же вы ее когда-то получали!

В предыдущей серии «Одинокого волка»: охотничий сезон начался!

Анастасия Треплер

Берегитесь, волки, охотничий сезон уже открыт! «Одинокий волчок» вернулся, и все свободные девушки, конечно, мечтают, чтобы он укусил их за бочок.

В этом году создатели шоу повысили ставки: волк необыкновенно хорош собой. Джеймсон (если имя выбирали в честь папиного любимого напитка, парню повезло, ведь он мог бы стать Хайнекеном или Абсолютом), или просто Джейми: будь у Генри Кавилла и Алекса Петтифера общий брат, им был бы этот высокий и скуластый красавчик с телом греческого бога или серфера, как вам больше нравится.

Особняк «Плейбоя» Волчий особняк в этом сезоне тоже превосходит все предыдущие волчьи логова: вы видели эту роскошную лестницу? А бассейнов в этом особняке не один, а целых два! Если температура соизволит подняться выше двадцати двух градусов (а мы на это очень надеемся), участники шоу наверняка побалуют нас играми в воде. Мини-бикини, язвительные обсуждения целлюлита и силиконовых имплантов, брызги и визги, позирование у бассейна и радужная пленка автозагара на голубой воде, не говоря уже о многочисленных крупных планах кубиков на животе одинокого волка.

В первой серии создатели решили не отступать от старого доброго проверенного сценария, ведь лучшее – враг хорошего. Джейми взволнованно ждет волчиц, прибывающих в особняк на лимузине (только лучшее для наших девочек). Сердечко екает, когда малыш-крепыш Джейми шепчет себе под нос перед приездом первой волчицы: «Надеюсь, я им понравлюсь!» Ах, как это мило! Да, этот волк мог бы стать героем романтической комедии, хотя он даже свое имя пишет с орфографическими ошибками – впрочем, кому это интересно, с такими-то кубиками.

Важное замечание: дорожку от лимузина до волка проектировал маньяк-садист.

Вся серия вкратце: нервные девицы на высоченных каблуках в воздушных волочащихся по земле платьях идут по дорожке в темноте. Дорожка выложена скользким булыжником; вокруг насыпан гравий. Шанс поскользнуться и вывихнуть ногу 50 на 50.

Еще одно важное замечание: все же в курсе, что лимузин один на всех, да? И что волчицы за кадром выстроились в ряд и ждут своей очереди на посадку? Готова поспорить, так и есть.

А что же волчицы? Подбирая гарем для Джейми этот цветник, создатели шоу, очевидно, прошерстили всю Британию на предмет самых умных, веселых, великодушных и социально ответственных девушек (Грета, Малала, подвиньтесь!). О нет, простите, кажется, этот кусок предназначался для описания другого шоу – «Самые очаровательные толстушки Британии».

В этом сезоне на кастинг приглашали девушек, которым с детства твердили, что они особенные, даже если они ничего из себя не представляют. Родители разрешали им грубить старшим и запираться в комнате, хлопнув дверью. Также в кастинге участвовали пустоголовые охотницы за знаменитостями, инфлюенсеры, начинающие актрисы – певицы – светские львицы, девушки из рекламы косметологической клиники и скандалистки.

В этот раз продюсеры подобрали коллектив с соблюдением всех принципов разнообразия: он настолько разнообразен, что в число волчиц попала даже участница с натуральными рыжими волосами. До премьеры я и не знала, что люди с рыжими волосами – угнетаемое меньшинство. Спасибо, что просветила меня, Мэри-Алиса! (Мне, кстати, очень нравится ее двойное имя. Это так аристократично!)

Как обычно, для вашего удобства я разделила прекраснейших из прекраснейших на категории:

● Потенциальные невесты

● Злодейки

● Темные лошадки

● Массовка

● Другое

Начнем с массовки.

Имена этих волчиц можете даже не запоминать; не ищите их профили в соцсетях; ни в коем случае к ним не привязывайтесь, даже если поставили на них в тотализаторе. Их позвали в кадр по одной-единственной причине: нельзя, чтобы эти длинные диваны стояли наполовину пустыми. (Кстати, где продаются такие диваны? Делают ли их специально для шоу?) Массовка отсеется в первых сериях и удалится из Волчьего особняка в слезах, так и не получив от Джейми заветную брошку; при этом плакать девушки будут так горько, будто провели наедине с ним более пяти минут. Ставлю что угодно на то, что Кэсси и Хелен уйдут первыми (надо же, я даже их имена запомнила, но имена других четырех запоминать не стоит).

Теперь злодейки! Джейми прикажут скажут побольше с ними общаться, пока не станет абсолютно очевидно, что это «общение» – заговор продюсеров с целью подбавить огоньку. Итак, злодейки этого сезона:

● Вероника. Старшая из волчиц, она же самая губастая и горластая. Готовься, Вероника, сезон предстоит горячий.

● Серена. Если вы еще не догадались (как можно было не догадаться?), Серена – злодейка уровня бондианы, скандалистка с большой буквы. В первые пять минут появления на экране она столько раз назвала себя «боссом» и сказала, что любит командовать, что к концу серии при звуках ее голоса я уже вскакивала, вытягивалась по струнке и отдавала ей честь. Да, мэм! Нет, мэм!

● Донна. Человек ли она вообще? Ее актерские способности настолько никудышны, что складывается ощущение, будто она пришла на шоу после неудачного кастинга массовки для сериала «Будни фермеров-овцеводов». Да, я не против мата и сама иногда не прочь ввернуть крепкое словцо, но никогда не слышала, чтобы в одном предложении было матерное подлежащее, матерное сказуемое, матерное дополнение, определение и так далее. Ах, Донна, с тобой у цензоров появится много работы!

● Мэри-Алиса (или «Мэри-ля-ты-Крыса», как ее «случайно» назвала Серена очень громким шепотом). Та еще штучка, ходячая катастрофа: кажется, никогда не слышала о феминизме и его достижениях. Создатели шоу ей явно благоволят, так как ее показывают чаще всех, но Джейми, похоже, от нее не в восторге. Я тоже (хотя кому какое дело).

Темные лошадки

В этом сезоне лошадка всего одна – Симона. Не воспринимает всерьез ни шоу, ни себя, и, возможно, у нее действительно есть чувство юмора – по крайней мере, пару раз я хохотала над ее шуточками (не судите строго). Симона прибыла в Волчий особняк в костюме ламы (!!!?), что, я считаю, гениально – идеальный способ выделиться на фоне всех этих выпускных платьев. К тому же она настоящая красотка, хотя сама об этом, похоже, не догадывается. Глазки малыша-крепыша Джейми зажглись, стоило ему увидеть Симону; эта девушка – восхитительная смесь иронии и сексуальности и, определенно, она темная лошадка. Точнее, темная лама. Бе-е-е! (Ламы же говорят «бе-е-е»?)

Другое

В эту категорию я отнесла выбивающихся из других категорий волчиц; они поинтереснее массовки, но все же недотягивают до потенциальных невест.

● Керри. Кто-нибудь, успокойте эту девушку! Ни к чему так хохотать, даже над шутками Симоны. А когда твой смех похож на крик ослицы в климаксе, это быстро всем надоест.

● Натали. Милая, но улыбается, как ушибленная, явно вообще не понимает, что происходит.

● Дэйзи. Клянусь своим карандашиком для бровей, Дэйзи, что свидание один на один с Джейми тебе не светит. (Боже, почему карандашиком? Клянутся девичьей честью, а не карандашиком!)

Потенциальные невесты

Таких пока две: Джулия и Хлоя. Самые искренние и милые волчицы, с кем я не прочь подружиться в реальной жизни. Но у Джулии двое детей, а наш малыш-крепыш Джейми – молодой и свободолюбивый, как это совместить? А вот между ними с Хлоей явно промелькнула не то что искра, целый фейерверк: вы наверняка заметили. Кажется, я даже слышала, как кто-то из съемочной группы кричал «эй, полегче!»

В общем, большинство уже ставят на Хлою. Держим кулачки!

Но даже если финал (почти) предрешен, с каким увлечением мы будем наблюдать за событиями! Барабанная дробь…

До встречи в следующих сериях!

Ну вот, собственно, и все. Где мои семьсот пятьдесят фунтов? Знаю, кто-то решит, что это слишком много за три часа работы – час на просмотр и два на написание поста, – но «Жвачка для мозгов» зарабатывает на мне, то есть на Анастасии, огромные бабки с рекламы. Анастасия – бренд, она продается; разве я не заслужила кусочек этого пирога?

Лучше всего дела обстоят, когда шоу регулярно выходит в течение нескольких недель. Работы в такое время невпроворот, но как человек, выросший в муниципальном жилье, я люблю, когда есть возможность откладывать и накапливать свою подушечку. Я даже не знаю, на что коплю: возможно, мне просто нравится ощущение безопасности. У мамы откладывать не получалось. У нее нас было двое, она работала на трех работах и жила от зарплаты до зарплаты. Сейчас я помогаю маме деньгами, хотя она сопротивляется. Но я иначе не могу. Я люблю свою маму.

Живу я скромно. Мою однокомнатную квартиру и квартирой-то назвать язык не поворачивается, так, клетушка; одежду и обувь я покупаю только на распродажах, причем чаще всего – в супермаркетах, и редко позволяю себе какие-то роскошества. Но меня все устраивает. Благодаря Анастасии на хлеб с маслом хватает, а главное, есть время для занятий любимым делом – нормальной, не желтушной журналистикой, ведь ради этого я, собственно, и получала образование.

Я постоянно пишу статьи на глубокие остросоциальные темы и предлагаю их в настоящие серьезные журналы. Иногда их даже публикуют – в среднем два-три раза в год. И все же мне стыдно, что я десять лет как окончила университет и до сих пор толком ничего не добилась.

Но я не опускаю руки и мечтаю, что однажды у меня будет своя колонка в серьезном журнале и я буду вести ее под своим настоящим именем. Однако до той поры придется оставаться Анастасией Треплер и развлекать британских читателей легким чтивом, стараясь не слишком переживать из-за того, что, вероятно, именно из-за меня общество деградирует.

Глава вторая

В мой сон врывается телефонный звонок, но во сне это сигнал тележки мороженщика, только вместо детской песенки играет последний хит Дуа Липы – мой рингтон. Я бегу за фургоном, готовлюсь заказать рожок с шоколадной крошкой… и открываю глаза.

Только два человека могут позвонить мне ни свет ни заря: моя мама и моя редакторша Прю. Прю ван дер Мао – без шуток, это ее настоящее имя. Хотя чаще всего я опускаю «ван» и «дер» и зову ее просто «редактор Мао», потому что наша Прю, прямо скажем, иногда ведет себя как настоящий диктатор.

Редактор Мао, исключительный профессионал, гроза лишних знаков препинания, одним взглядом способна довести до слез взрослого дядю. Безжалостная и резкая, Прю начисто лишена обаяния и чувства юмора.

Вслух я этого говорить, естественно, не стану. Я же не идиотка и не мазохистка. В мои профессиональные обязанности входит в том числе не попадаться под горячую руку редактора Мао. Поэтому я – одна из ее «пташек». Страшно представить, каково это – не быть пташкой, а состоять в числе рядовых сотрудников, которых Мао называет «эти люди».

Все это проносится в моей голове за миллисекунду, и я так спешу ответить на звонок, что опрокидываю стакан с водой и заливаю одну из книжек, которую вчера купила в книжном в разделе «три за пять фунтов». Может, ее еще получится спасти? Надеюсь, получится. Любовные романы – мой любимый жанр.

Смотрю на экран – звонит Прю, не мама, – и успеваю нажать зеленую кнопку прежде, чем включается голосовая почта. Слава богу, не придется перезванивать.

– Привет, Прю! – запыхавшись, говорю я.

– Эбигейл, – произносит она таким тоном, будто я не знаю, как меня зовут. – Я уже думала, ты не ответишь, – недовольно добавляет она. Я смотрю на часы – 7:18. Она звонит в 7:18 в субботу! А ведь я вчера поздно легла: читала важные исследования о положительном влиянии домашних животных на людей, проживающих в домах престарелых. Она этого не знает, конечно. В общем, не выспалась я, а недовольна почему-то она.

– Извини, Прю. Я… – лучше скажу, что я была в туалете, чем правду. Я знаю Прю, она наверняка считает потребность в сне недостатком хорошего сотрудника. Сама она вряд ли спит, подозреваю, что она вампир. По крайней мере, внешне может сойти за вампира – вид у нее весьма колоритный.

Абсолютно прямые и абсолютно черные волосы, строгое каре до подбородка, прямая челка, бледная перламутровая кожа, кроваво-красная матовая помада (всегда, даже после чашки утреннего кофе), идеальные черные стрелки, густо накрашенные ресницы и гардероб, почти целиком состоящий из черных вещей с редким вкраплением ослепительно-белого. Помните Мию Уоллес из «Криминального чтива»? Это Прю, только Прю под полтинник и она не танцует. Я ни разу не видела, чтобы ее кожа начинала дымиться на солнце, но это лишь потому, что я ни разу не видела ее за пределами ее кабинета, а в кабинете нет окон.

Мне даже не приходится врать, что я была в туалете: Прю меня прерывает.

– Заходила в социальные сети? – она реально так говорит. «Социальные сети» и прочие подобные протокольные обороты.

Прю имеет в виду мои ленты «Твиттера», «Инстаграма» и «Фейсбука»[2]. То есть не мои, а Анастасии Треплер (у Эбби Джонс почти нет подписчиков). Наверно, их разрывает от комментариев, раз она звонит так рано в субботу. И нет, ленты я не проверяла, я же спала.

– Нет, пока нет. Я как раз собиралась… – Вообще-то я собиралась заказать мороженое во сне. Да даже если бы я встала раньше и сегодня был бы вторник, я редко обновляю эти ленты. Я их даже не веду: за соцсети Анастасии отвечает прыщавая стажерка, которую наняла Прю.

Ну ладно, допустим, я несправедлива и стажерка нормальная, пусть даже и с прыщами. Она прекрасно справляется со своей работой, и мне не приходится штудировать курсы «Продвижение в соцсетях для чайников» и тратить свое время на написание высокоэффективных кликбейтных заголовков, что бы это ни было.

– Там огонь-пожар, – говорит Прю. – Новый пост про «Волка» – просто бомба. Один из лучших твоих постов, Эбигейл.

– М-м-м, спасибо. – Комплиментов от редактора Мао не дождешься, так что я наслаждаюсь, пока могу.

– Угу, – бормочет Мао вместо «пожалуйста». – Короче, мне написал исполнительный продюсер.

– Продюсер? Продюсер «Волка»? – О боже, это плохо, это очень плохо. Неужели я перегнула палку? Я всегда переживала, что рано или поздно это случится и мой острый язычок доведет меня до судебного иска. Боже-боже-боже, надеюсь, меня не уволят! Или, как сказала бы Прю, не «освободят от служебных обязанностей».

– Именно. – Сердце уходит в пятки, и я жалею, что вчера так щедро поливала острым соусом лапшу. Похоже, та готова вырваться наружу.

– Продюсерам понравился твой пост. Они радовались, как котята, которых искупали в тазу с жирными сливками. – Пытаюсь мысленно представить себе эту тревожную картину и одновременно кричу: «О боже мой! О боже мой!»

– Правда? Так значит, мне ничего не грозит?

Прю смеется, хотя ее смех больше смахивает на кашель курильщика – кар, кар, кар! – Нет, нет, что ты. Напротив, – да, она реально употребляет слово «напротив» в устной речи, – они в восторге от шумихи. Говорят, что благодаря твоему посту этот сезон обещает быть самым рейтинговым.

Раскрыв рот, я разглядываю узор на покрывале – серые завитки, – и тут Прю сбрасывает настоящую бомбу.

– И еще они спрашивают, не согласишься ли ты участвовать в шоу.

Что. За. Фигня.

Что за фигня?

– Прости, не поняла… Они хотят, чтобы я снялась в шоу? В «Одиноком волке»? Как приглашенная ведущая или…? – Я представила, как помогаю волчицам прогонять их реплики, расфуфыренная, как Эффи Тринкет из «Голодных игр».

– Да нет же, – фыркает она, будто ничего глупее в жизни не слышала. – Как волчица. Только тайно, под прикрытием. Если будешь знать об участницах всю подноготную, это добавит постам огонька.

Бред какой-то. Нет, этого не может быть. Прю меня разыгрывает. Сейчас она как скажет: «Да ладно тебе, я же прикалываюсь» и снова закаркает – кар, кар, кар! Но она ничего не говорит.

– И я же тебе главного не сказала – знаешь, где будут снимать следующий сезон? В Сиднее. Это в Австралии.

Последнее уточнение можно было не делать: я прекрасно знаю, что Сидней – столица Австралии[3]. И давно мечтала там побывать. Собственно, с тех пор, как узнала, где он находится.

Я, кажется, чего-то не понимаю.

– Они везут шестнадцать девушек и одного парня в Австралию? – спрашиваю я изумленно. Я догадывалась, что у шоу приличный бюджет, но такое путешествие точно влетит в копеечку.

– Не совсем. В Сиднее будет всего двенадцать волчиц, половина из них – австралийки. Короче, – продолжает она, пока я пытаюсь переварить услышанное, – продюсеры хотят с тобой познакомиться, естественно, чтобы понять, с кем имеют дело. Я уже сказала, что понадобится привлечь стилиста и чуточку тебя подправить – а может, и не чуточку. – Что ж, спасибо, редактор Мао, вы очень добры. Я закатываю глаза. Слава богу, она меня не видит. – В общем, жду тебя в офисе в понедельник. Прямо с утра.

На протяжении всего разговора с Прю я будто кружилась на карусели и только теперь наконец прихожу в себя. Нет, я не буду участвовать в «Одиноком волке» в качестве волчицы. Это исключено. Это же мой самый страшный кошмар, хуже, чем не успеть за тележкой мороженщика во сне. Чтобы я предстала перед камерами? Как участница шоу, где за одного парня соревнуются двенадцать девчонок? Ну уж нет. Нет, нет и еще раз нет.

– Прю, слушай, я, пожалуй, откажусь.

На том конце провода повисает тишина – самое напряженное молчание за всю историю существования напряженных молчаний. Я мысленно взываю к Кадму, древнегреческому богу литературного мастерства, надеясь, что тот спасет меня от неминуемой судьбы.

– Эбигейл, – с досадой отвечает Прю, из ее уст мое имя звучит как раздраженное фырканье, – ты, кажется, ошибочно решила, что я звоню тебе спросить, хочешь ли ты сняться в рейтинговом телешоу, что поможет, во-первых, укрепить партнерство между нашим журналом и телекомпанией и, во-вторых, повысить наши охваты в десять раз.

Ну и крыса ты, Кадм.

– Так вот, уверяю тебя, это не просьба. Я звоню поделиться потрясающей новостью и сообщить, что ты участвуешь в сиднейском сезоне «Одинокого волка» в качестве волчицы. Конечно, если продюсеры при взгляде на тебя не испугаются и не сбегут, сверкая пятками.

Упс. Без последнего комментария можно было и обойтись, но чего еще ждать от редактора Мао. Видимо, я разозлила ее больше обычного.

– Тебе все ясно?

– М-м-м… да. Да, конечно, – слышу я свой лепет.

– Вот и славненько. Жду тебя в понедельник в девять утра, ни минутой раньше, ни минутой позже. И прошу, Эбигейл…

– Да, Прю?

– Оденься прилично. Насколько это возможно, разумеется.

– Будет сделано, – покорно отвечаю я. В трубке повисает тишина: Прю отключилась, не попрощавшись. Еще одна ее характерная черта.

Бросаю телефон на колени и снова смотрю на часы. 7:24. Всего восемь минут назад я спала, а теперь, вероятно, стала одной из волчиц и буду участвовать в «Одиноком волке». Но это не точно. Вдруг продюсеры и впрямь посмотрят на меня и сбегут, «сверкая пятками», как выразилась Прю.

А может, я возьму себя в руки и велю продюсерам и Прю засунуть свое предложение в одно место? Мне ведь не нужна работа, верно?

Ах, Кадм, похоже, мне крышка.

– Ну привет-привет, Эбс, – щебечет моя подруга Лиза с порога своей квартиры. После разговора с Прю я дождалась приемлемого часа – для Лизы это не раньше десяти утра – и написала подруге, сообщив, что срочно должна с ней увидеться. Та пригласила меня на бранч, поэтому я явилась с бумажным пакетом круассанов из пекарни на первом этаже ее дома. Если Лиза приглашает на бранч, или на обед, или на ужин, значит, еду надо нести с собой. – Заходи. Я поставила чайник.

Она проходит в свою совмещенную кухню-столовую-гостиную, и я иду за ней, кладу круассаны на стол и сажусь за маленький столик на двоих.

– У тебя была уборка? – замечаю я, оглядывая квартиру. Та намного больше моей, хотя комнат здесь всего две – одна выходит на улицу и расположена на фасаде здания, другая – спальня – может похвастаться чарующим видом на переулок и огромные, промышленных размеров, помойные баки, куда сотрудники пекарни сбрасывают мусор. А между двумя комнатами – небольшая, но современная ванна, вытянутая на всю длину коридора.

Квартира, на самом деле, очень приятная, хоть тут и бывает шумно, но Лиза – страшная грязнуля (это еще мягко сказано). Сказав, что у нее «была уборка», я имела в виду, что раковина не завалена грязной посудой, а кофейный столик – пустыми контейнерами из доставки еды.

Мы подружились еще в средней школе Святой Марии, куда я поступила на стипендию в шестом классе. В отличие от меня, Лиза из богатой семьи – реально богатой, денег куры не клюют, – хотя по виду не скажешь. Работает она на какой-то скромной государственной должности и о работе никогда ничего не рассказывает; подозреваю, она служит в британской разведке. Видимо, внутренней, так как она редко ездит за границу.

Но чем бы ни занималась Лиза, ее родители желали ей другой судьбы. Их золотая малышка должна была стать адвокатом, бизнес-консультантом или главредом модного журнала, но никак не «обычной госслужащей».

За годы Лиза также избавилась от своего чопорного аристократического акцента – раньше она говорила так, будто сливу во рту зажала, – и теперь изъясняется как рядовая столичная жительница. Возможно, это часть ее прикрытия, а может, она просто стесняется, что выросла в доме, где у ее отца был собственный камердинер.

Однажды я назвала ее «миледи». Она обиделась.

Единственное, что указывает на ее «прошлую жизнь» – так она это называет, – список друзей на фейсбуке и потрясающая брендовая одежда, которую ей отдает любимая тетушка. Лизин шкаф буквально трещит по швам от дизайнерских вещей прошлогодних коллекций. Будь у меня тетка, которая осыпала бы меня дорогими подарками, она бы тоже была любимой.

Но для меня Лиза – просто Лиз, чудесный, милейший человек, пусть и неряха. В мой первый день в новой школе она почему-то решила, что мы с ней станем лучшими подругами. Пока остальные в школьной столовой обходили меня за версту, а я искала, где бы мне присесть с подносом, она взяла меня под руку и повела прямиком к столику в углу. Там я и познакомилась с нашей бандой подружек, с которыми мы были неразлучны до выпускных экзаменов. После этого мы разъехались кто куда, и хотя я подписана на всех на фейсбуке, видимся мы редко.

А вот с Лизой мы неразлучны: она стала мне сестрой, которой у меня никогда не было. Я люблю ее больше всех на свете, кроме мамы, конечно, но никогда не соглашусь с ней жить. Я слишком дорожу нашей дружбой.

Она ставит передо мной чашку чая, и половина его выплескивается на стол. Ну хоть чашка вроде чистая, и на том спасибо. Помню, однажды Лиза угостила меня чаем, я уже поднесла чашку к губам и хотела глотнуть, как на поверхность всплыл какой-то заплесневелый сгусток. Я после этого неделю чай пить не могла.

Лиза ушла на кухню и хлопочет – небось, ищет чистую тарелку для круассанов. Но нет. Я ошиблась. Она приносит круассаны в том же бумажном пакете, в котором я их принесла, и просто надрывает его.

– Для тебя только лучший фарфор, Эбс, – говорит она и смеется. Я пью чай, а она ищет джем в своем мини-холодильнике. – Клубничный или сливовый?

– Неси оба. – Она приносит оба, чай для себя и наконец садится. Это еще одно ее свойство – когда она не спит, то постоянно двигается. Энергии у нее через край. Она как щенок, у которого есть цель и он к ней идет.

– Ну что, какие новости? – спрашивает она с набитым круассаном ртом.

– Я буду участвовать в шоу «Одинокий волк». Как волчица. – Решила смеха ради сразу выложить все как есть. Без прелюдий, без контекста. Но план мой вышел мне боком: Лиза давится, начинает кашлять и выплевывает куски разжеванного круассана на стол и на меня.

Я вскакиваю, хлопаю ее по спине, но она меня прогоняет, и я бегу на кухню за тряпкой. Нахожу лишь бумажную салфетку из доставки жареных крылышек, начинаю суетиться, но Лиза сурово произносит:

– Эбби, перестань. Рассказывай, что там у тебя стряслось.

Я сажусь и выкладываю всю историю, все как есть, и по ходу рассказа пародирую Прю, отчего Лиз, как всегда, хохочет. Когда я заканчиваю словами «оденься прилично, насколько это возможно, разумеется», произнеся их голосом злой ведьмы Урсулы из «Русалочки», Лиза держится за живот, хрипит, и вся эта ситуация уже не кажется мне настолько ужасной.

Я буду в «Одиноком волке». И правда смешно!

– А кстати, – отдышавшись, замечает Лиза, – что наденешь?

Черт. Хороший вопрос. Я работаю на удаленке, мою социальную жизнь насыщенной не назовешь… по правде говоря, ее у меня и нет. Что у меня есть из одежды: одни приличные черные брюки «Маркс и Спенсер», чуть поношенные, немного устаревшие, пожалуй, но сойдет… А верх? Что надеть наверх? Быстро пролистав в уме свой каталог топов из корзинки «все за три копейки», я прихожу в смятение. В ушах звенит язвительный голос Прю: «насколько это возможно, разумеется».

– Может, наденешь платье, в котором была на свадьбе Пип? – спрашивает Лиза. Пиппа – ее кузина. Мы встречались с ней всего пару раз, но Лиза притащила меня на ее свадьбу как свою спутницу. Я тогда разорилась и купила очень нарядное платье: таких шикарных у меня в жизни не было и ничего подобного я, скорее всего, никогда больше не куплю. Я взяла напрокат у Лиз подходящие туфли, клатч и шляпку – трио необходимых аксессуаров, – и мне, по крайней мере, было не стыдно показаться в приличном обществе. Хотя всю свадьбу я все равно ощущала себя самозванкой: и в церкви, и во время фотосессии, и на банкете.

– А это не перебор? Не слишком… нарядное? – спрашиваю я.

Она поводит плечами.

– В одежде не бывает переборов, Эбс. Только недоборы. В этом платье ты просто бомба, ты хочешь произвести впечатление или нет?

– А вдруг – только не перебивай, пожалуйста, – а вдруг я буду выглядеть в нем нелепо и продюсеры поймут, что из свиного пятачка не скроишь шелкового кошелька? И тогда мне дадут пинка, и я сорвусь с крючка! Как тебе такая идея?

– Кажется, ты исчерпала свой запас рифмующихся поговорок, – дразнит меня Лиз. Я вздыхаю. – Хватит ныть. Что, если это твой шанс, тот, что выпадает раз в жизни?

– Сомневаюсь.

– Ну ты же не узнаешь, если не придешь на встречу во всей красе и не выяснишь, что они скажут. Надень платье. Можешь взять мои туфли. – Я, хмурясь, смотрю на круассан, отламываю кусочек и растираю его в пальцах в мелкие крошки. – И прекрати это делать. Ты весь круассан раскрошила.

Я смотрю ей в глаза. Она прикалывается: на столе такое безобразие, что мои крошки погоды не сделают. Мы начинаем хихикать.

– Ну хорошо, – наконец отвечаю я, – я схожу на встречу в нарядном платье и шикарных туфлях. Но втайне буду надеяться, что они не захотят иметь со мной дел. Лиз, я как представлю себе… Если мне придется участвовать в этом ужасном шоу, сбудется мой самый страшный кошмар, честно!

– Мне нравится твой настрой, Эбс.

Я закатываю глаза и качаю головой, но она лишь смеется в ответ.

Глава третья

Утро понедельника! Я поставила восклицательный знак не от радости, а чтобы отвлечься от нарастающей паники, которая просочилась в каждую пору и клеточку моего тела.

Нарядиться-то я нарядилась, но осталась собой. Когда дело дошло до укладки и макияжа, мне не на кого было надеяться, только на свои силы. Не станет же моя лучшая подруга вставать ни свет ни заря в понедельник утром и, собравшись на работу, ехать ко мне и красить меня, чтобы успеть к восьми утра. Не станет же? Вообще-то я рассчитывала – не рассчитывала, а надеялась, – что так оно и будет, но потом вспомнила, что Лизу до десяти не разбудить.

И вот я стою в лифте с толпой людей в слишком нарядном, чуточку узком и (это я только потом поняла) чересчур коротком шелковом платье с пышными рукавами и в туфлях Лизы, которые мне нравятся, и я втайне надеюсь, что она не заметит, если я «забуду» их вернуть.

Мои вещи – упаковка бумажных салфеток, бальзам для губ с пчелиным воском, проездной на метро и кошелек – лежат в большой сумке, которую я тоже одолжила у Лизы, а Лизе ее подарила та самая любимая тетушка, и стоит она, наверно, больше, чем моя арендная плата за месяц.

Я вымыла голову, высушила свои слегка вьющиеся блекло-каштановые волосы и стянула их в низкий хвост, а накрасилась так ярко, как только смогла, то есть почти не накрасилась – немного туши, кремовые румяна, бальзам для губ.

Думаю, сойдет.

Лифт звенит, остановившись на моем этаже; я проталкиваюсь сквозь толпу и бормочу «простите, извините» все громче и громче, пытаясь пробиться к дверям до того, как те закроются. Почему людей не учат пропускать других вперед в лифте? Когда я наконец пробиваюсь к дверям, те уже закрываются, и мне приходится сунуть руку в щель, чтобы они не сомкнулись окончательно. Но они все равно закрываются! Зажимают мою руку, в голове мелькает страшная мысль – что если меня потащит на следующий этаж, а рука останется снаружи и я буду обезручена? Как обезглавлена, только обезручена? Есть такое слово?

Через секунду двери распахиваются, но не полностью, а ровно настолько, чтобы я успела вытащить руку, но теперь в дверях – в этих гигантских челюстях смерти – застревает мой дурацкий пышный рукав. О боже-боже-боже! Если лифт сейчас поедет с рукавом, застрявшим в дверях, платье слетит с меня прямо на глазах у незнакомцев, и я предстану перед ними такой, какая есть на самом деле! Обычной женщиной в лифчике, которому шесть лет в обед, и серых трусах, которые когда-то были белоснежными!

Слышу, как кто-то за моей спиной нажимает кнопку; его голос доносится до меня сквозь плотную толпу этих баранов, которые не делают абсолютно ничего, чтобы мне помочь. Мой спаситель ругается на лифт, видимо, рассчитывая усилить тем самым эффект своих действий, – «ну давай же, открывайся, тупая железяка», – и двери наконец раздвигаются. Слава богу! Я вываливаюсь наружу, сгибаюсь пополам и судорожно выдыхаю. Сейчас не время для панической атаки – точнее, как раз самое время. Если вы склонны к паническим атакам, как я, то знаете, что именно в таких ситуациях они обычно и начинаются. Но до встречи с продюсерами «Одинокого волка» осталось несколько минут.

Я замечаю перед собой замшевые кроссовки, поднимаю голову и вижу своего спасителя, одетого стильно, но в то же время небрежно: узкие темно-синие джинсы и коричневая футболка с надписью «Замышляю шалость» (да что вы говорите). Через плечо у него полотняная сумка на ремне. Я отряхиваюсь, спаситель улыбается и смотрит на меня с тревогой. Кажется, он хочет похлопать меня по спине и сказать «ничего, ничего», но, вовремя одумавшись, опускает руку и кладет ее в карман.

– Вы как, в порядке? – спрашивает он. Его сильный австралийский акцент вполне соответствует его наряду. Он выше меня примерно на голову, подтянутый, с шапкой золотистых, слегка длинноватых волос, которые выглядят, тем не менее, потрясающе. Его большие зеленые глаза смотрят на меня обеспокоенно, а губы… таких красивых губ я в жизни не видела. Клянусь.

Динь-дон! Никогда не понимала, как Бриджет Джонс могла влюбиться в Марка Дарси с первого взгляда на фуршете с карри из индейки у своих родителей, а теперь поняла.

– М-м-м… да, в порядке. Спасибо.

– Точно? Вы вся красная.

Черт! Он, наверно, пытается быть вежливым, но дело в том, что я не из тех девушек, кто мило краснеет в виде двух нежно-розовых пятнышек на самой выступающей части щек. Нет, когда краснею я – а при панической атаке я буквально вспыхиваю – мои щеки могут служить сигналом для самолетов, заходящих на посадку в Хитроу. Я хватаюсь за левую щеку – она раскаленная. Великолепно. Я и так не сомневалась, что продюсеры «Волка» во мне разочаруются, а уж теперь меня ждет стопроцентный провал.

– Может, вам воды принести? Хотите присесть? – Он оглядывает лобби редакции «Пищи для ума» и видит ряд стильных, но жутко неудобных стульев (я много раз на них сидела, дожидаясь Прю). Ноги несут меня, а ум за ними не поспевает. Я плюхаюсь на один из стульев, а спаситель подходит к стойке администратора. Я пытаюсь дышать под счет: вдох-два-три-четыре, выдох-два-три-четыре.

Внимательно слежу за происходящим у стойки. Не слышу, что он говорит, но его жестикуляция, пожалуй, чересчур драматична: случившаяся со мной история определенно не заслуживает столь эмоционального пересказа. Администраторша смотрит на меня, корчит гримаску, кратко кивает и исчезает из виду. Вот заносчивая овца. Когда я в прошлый раз приходила в офис, она была стажеркой, и единственной ее обязанностью было четыре раза в день бегать в «Коста Кофе». И мне она принесла не то, что я заказывала.

Смотрю на часы. Без минуты девять, а я ненавижу опаздывать: редактор Мао беленеет, когда опаздывают. Но не могу же я предстать перед продюсерами в таком растрепанном виде. Спаситель направляется ко мне, склонив набок голову.

– Выглядите получше. Сейчас она принесет вам воды и доложит о нашем присутствии.

– О нашем присутствии?

– Ну да. Похоже, я с вами сегодня должен встретиться. Я Джек. Продюсер шоу из Сиднея.

О нет-нет-нет-нет, нетушки-нет, пожалуйста, только не это!

– Шоу? – тупо переспрашиваю я. Вдруг он какое-нибудь другое шоу имеет в виду и ему тоже назначили в девять утра встречу с моей редакторшей? Бывают же такие совпадения! Или нет?

– Ну да, «Одинокий волк». Вы же Анастасия? – Я таращусь на него, раскрыв рот. – Но я догадался, – дальше он говорит шепотом, – что это ваше ненастоящее имя, да? «Треплер» звучит как вымышленная фамилия – хотя ловко придумано, согласен. – Я хмуро таращусь на него в смятении и ужасе, а он продолжает свой односторонний диалог, будто слышит все мои ответы. – А Анастасия? Это ваше настоящее имя?

– Что?

– Как мне вас называть?

– Что? Называть? Меня?

– Ну да. На шоу, как вас называть?

И тут до меня доходит.

Несмотря на то, что меня прижало дверями лифта, несмотря на то, что у меня чуть не началась паническая атака и в разговоре с продюсером я бекала и мекала, как недоразвитая, и не произнесла ни одной связной фразы, он не сбежал. Нет, похоже, меня уже взяли в шоу, по крайней мере, он говорит об этом как о свершившемся факте.

Значит, я гожусь на роль волчицы? Даже не знаю, что чувствовать по этому поводу. Воспринимать это как комплимент или как оскорбление?

– Эбби, – еле слышно лепечу я. – Называйте меня Эбби.

Джек улыбается.

– Отлично, Эбби, – говорит он.

– Они готовы вас принять, – объявляет администраторша, по-прежнему глядя на меня свысока. – Вот, держите. – Она протягивает мне бутилированную воду. Джек берет бутылку, откручивает крышку и передает воду мне. Мелочь, а приятно; я записываю в свой мысленный блокнотик, что мой спаситель не только хорош собой, но и обходителен.

– Спасибо, – киваю я, делаю глоток воды и медленный глубокий вдох.

– Точно все в порядке? – спрашивает он.

– Да, спасибо за беспокойство.

– Тогда пойдем? – говорит он с улыбкой.

– Да, – я встаю и разглаживаю платье. Хотя я два дня боялась этой минуты, рядом с Джеком мне почему-то становится спокойнее; я чувствую, что он на моей стороне.

У входа в кабинет Прю Джек толкает гигантскую стеклянную дверь, отходит в сторону и пропускает меня внутрь. Я в восторге от его манер, и тут передо мной вырастает полная женщина с кислым лицом. Она окидывает меня с головы до ног таким безжалостным взглядом, что я готова развернуться и сбежать. Без вступлений, без «здрасьте, как поживаете» – просто тупо и неприкрыто начинает оценивать меня, как призовую кобылу на сельском аукционе. Скользнув взглядом по моему лицу и волосам, толстуха поворачивается к Прю и говорит:

– Теперь я понимаю, что вы имели в виду, когда сказали, что без стилиста не обойтись.

«Вообще-то я здесь стою!» – хочется крикнуть мне.

Джек, спохватившись, начинает нас знакомить:

– Роберта, это Эбби. Эбби, это Роберта, исполнительный продюсер «Одинокого волка».

Ах так. Значит, именно эта женщина написала Прю по поводу моего поста, именно она наняла Джека и она же, видимо, хочет, чтобы я участвовала в шоу в качестве волчицы. Я-то готова сказать ей четкое громкое «нет», но от меня ничего не зависит. Однако если она продолжит так хмурить брови, на меня глядя, и поджимать губы так, чтобы те напоминали бледный кошачий анус, возможно, мне и волноваться не придется. Непохоже, что я ей приглянулась.

– Очень приятно, – отвечает Роберта.

Ого, я впечатлена. Никогда не думала, что слова «очень приятно» можно произнести с таким глубоким презрением и что вообще можно говорить с сомкнутыми губами.

– И мне, – отвечаю я и спокойно смотрю в ее безжалостные глаза. Пусть на мне чужие туфли, я очень умная женщина и зарабатываю на жизнь язвительными комментариями. Эта тетка меня не напугает, хотя Прю рядом с ней – сущий ангел, прямо-таки Мэри Поппинс.

Кстати о… Прю вскакивает из-за стола и встает рядом с нами. Со стороны, наверно, кажется, что мы четверо сейчас начнем играть в ладушки и петь частушки. Это самая странная встреча в моей жизни, а ведь еще и двух минут не прошло.

– А вы, наверное, Джек, – говорит Прю и тянет руку через середину нашего кружка. Джек пожимает руку и делает вид, что все нормально, несмотря на странное начало нашего маленького собрания.

– Он самый. Рад встрече, Прю.

– Роберта мне столько всего хорошего о вас рассказывала, – Прю рассыпается в комплиментах, а с ее губами происходит что-то странное, чего я никогда прежде не видела, – на них появляется улыбка. Я вдруг понимаю, что у железной Прю все-таки есть слабость, и это симпатичные молодые австралийцы.

– Вот все и познакомились, теперь давайте сядем и обсудим эту потрясающую возможность для «Пищи для ума». И для Эбигейл, разумеется, – поспешно добавляет она и указывает на зону для переговоров в своем кабинете, где напротив друг друга стоят два кресла и двухместный диванчик, а между ними – низкий кофейный столик.

Я все еще в шоке от бестактности Роберты и еще больше оттого, что Прю открылась мне с неожиданной стороны, поэтому подхожу прямиком к дивану и плюхаюсь на него. Джек садится рядом, и его нога в джинсах прижимается к моему голому бедру. Я одергиваю платье и отодвигаюсь от него как можно незаметнее, чтобы наши ноги больше не соприкасались. Мне даже не нужно смотреть в зеркало на свои пунцовые щеки, чтобы понять, что у меня на лице написано: он мне нравится. В том числе нравится, как он пахнет. Как свежевыстиранная и высохшая на солнце хлопковая простыня, которую снимаешь с веревочки в саду в ветреный солнечный день.

Напротив садится Роберта и снова обводит меня взглядом с ног до головы.

– Но у нее хорошие исходные данные. Есть с чем работать, – едко говорит она. Ох, надо же, я удостоилась похвалы от Круэллы де Виль, какое счастье!

Прю хлопает в ладоши – такого раньше тоже не бывало – и произносит:

– Прекрасно. Как вы знаете, Эбигейл – чрезвычайно талантливая журналистка. И если она своими глазами увидит все, что происходит за кулисами шоу, обзоры нового сезона будут просто огненные, можете быть уверены.

Я искоса смотрю на Джека, и мы тихонько улыбаемся друг другу. «Будет здорово», – говорит его улыбка. «В мою редакторшу вселились похитители тел», – говорит моя.

Но Роберта, кажется, Прю совсем не слушает.

– Итак, теперь я увидела, с чем нам придется иметь дело. Вас немножко прокачать, милочка, и сгодитесь. Давайте пройдемся по основным моментам. Съемки следующего сезона начнутся в сентябре. Вам понадобится рабочая виза в Австралию; Джек поможет ее оформить. Само собой, на шоу вы будете под своим настоящем именем; никто не будет знать, что Анастасия – это вы. Мы гарантируем, что вы дойдете до полуфинала и войдете в первую четверку волчиц, чтобы иметь возможность до конца наблюдать закулисье. Остальные детали обсудим ближе к делу, согласны?

Я хоть и понимаю, что это «согласны?» – вопрос риторический, категорически не согласна. Нет, я хочу прямо сейчас знать все до последней детали этого… этого… Мозг отчаянно цепляется за слова типа «приключение», «авантюра» и «мероприятие», но все-таки выбирает «полное безумие и потенциальная катастрофа». А главное, с чем я не согласна, – участвовать в шоу под своим настоящим именем.

– Э-эм-м… нет, – отвечаю я и вскидываю подбородок, показывая, что настроена серьезно.

– Простите? – отвечает Роберта; уж что-что, а искусство пассивной агрессии мы, британцы, отточили до блеска. Думаете, она правда просит у меня прощения? Еще чего.

– Во-первых, я не собираюсь соглашаться участвовать в шоу, пока не узнаю, что от меня потребуется. – Я, разумеется, блефую. Участвовать в шоу велела Прю, от этого зависит моя работа, но, готова поспорить, Роберта не в курсе. – И, во-вторых, если я все-таки решу участвовать, то возьму псевдоним. Ни за что не соглашусь стать волчицей под именем Эбигейл Джонс. Я пишу под этим именем. Оно мое. – Прю это прекрасно понимает, хотя мы с ней никогда не поднимали эту тему. – У меня пока не так много статей – пока, – но я хочу, чтобы имя Эбигейл Джонс что-то значило. – Я не добавляю, что хочу, чтобы мое имя ассоциировалось с серьезными журналистскими расследованиями и блестящим литературным талантом, а не с «той курочкой, которая участвовала в “Одиноком волке” за бесплатную поездку в Сидней».

Боковым зрением вижу, как Прю переводит взгляд с меня на Роберту и обратно; она выпучила глаза и разинула рот, но я не свожу глаз со своей противницы. Пусть Прю потом меня убьет: уступать я не намерена. Даже не знаю, откуда во мне взялась такая уверенность – возможно, присутствие Джека заставило поверить в свои силы.

– Понимаю, – цедит Роберта сквозь зубы. Она, конечно, говорит это неискренне: такие, как она, окружают себя подхалимами, которые не смеют им противоречить. В комнате повисает напряженное молчание. Мы неотрывно смотрим друг на друга поверх кофейного столика.

Прю начинает что-то говорить – видимо, хочет вмешаться и заверить Роберту, что я шучу, хотя я не шучу. Но Роберта поднимает руку и велит ей замолчать, как Оби-ван Кеноби. «Это не та волчица, которую ты ищешь».

– Хорошо. Можете взять псевдоним. – Один-ноль в мою пользу! – Но выбирайте что-то похожее на ваше настоящее имя, чтобы отзываться инстинктивно. Иначе будет слишком очевидно, что имя выдуманное. Поверьте. Не хочу повторять свою ошибку. – Я лихорадочно перебираю в памяти предыдущие сезоны шоу. Интересно, кто из участниц выступал под псевдонимом?

– Может, Эбби? – предлагает Джек. Я перестаю перебирать в уме предыдущих участниц и поворачиваюсь к нему. Он смотрит на меня, его зеленые глаза искрятся добротой и весельем, и я могла бы в них утонуть, будь мы не в кабинете моей редакторши на этой странной встрече, а где-нибудь в другом месте. Вместо этого я поддакиваю ему.

– Точно, Эбби, – произношу я свое имя как в первый раз.

– Да, вы же так мне и представились. И имя довольно распространенное, как и фамилия Джонс. Даже если кто-то выяснит вашу фамилию, вряд ли смекнет, что Эбби и Эбигейл – один и тот же человек.

– Мне нравится. – Джек улыбается мне, а я ему.

– Если вы двое закончили, через двадцать минут у меня другая встреча, – встревает Круэлла.

– А остальное? Остальные детали?

Тут вмешивается Прю.

– Эбигейл, да не волнуйся ты так, уверена, все будет в полном порядке. Это же один шанс на миллион. – Я давно работаю с Прю и научилась читать между строк: ее многозначительный тон красноречивее слов. «Это шанс на миллион для “Пищи для ума”, а ты все испортишь, если будешь продолжать в том же духе».

Хотя, если так порассуждать, есть ли во всем этом какая-то выгода лично для меня? Было бы интересно написать о том, насколько «реально» на самом деле реалити-ТВ. Роберта уже намекнула, что кое-кто из участниц выступал не под своим именем, то есть играл себя или некую альтернативную версию себя. Это может стать интересным расследованием: наверняка это только верхушка айсберга.

Роберта встает, а Прю стреляет в меня лазерными лучами из глаз. Ее взгляд говорит: «Смотри, она уходит; на кону твоя работа, так что скорее скажи, что согласна!»

– Что ж, поскольку такой шанс выпадает раз в жизни и вопрос с псевдонимом мы решили, – великодушно сообщаю я, – я согласна.

– Вот и отлично. Рада слышать, Эбигейл, – отвечает Роберта тоном, изменившимся до неузнаваемости. Свои слова она сопровождает самой фальшивой улыбкой из всех, что мне приходилось видеть – а я посмотрела сотни реалити-шоу. Видимо, эта тактика обычно срабатывает, но я уже сочинила в уме подводку разоблачительной статьи. «Роберта Такая-То, чьей беспринципности позавидует сама Круэлла де Виль, заседает на кастингах и запугиванием и лестью привлекает в шоу новых участниц».

– Об остальном расскажет Джек, – добавляет она, подсластив мне пилюлю. Врать не стану – известие о том, что нам с Джеком придется проводить много времени вместе, – единственная хорошая новость с тех пор, как Прю позвонила мне утром в субботу.

Роберта поворачивается к выходу. Прю вскакивает.

– Позвольте вас проводить, Роберта. – Она сама любезность.

В ответ Роберта выпячивает губы и поворачивается к двери. – Джек, Эбби, – бросает она через плечо, небрежно прощаясь. Прю идет за ней, чуть ли не бросаясь в ноги, и когда они уходят, обстановка в кабинете перестает быть удушающей.

– Вы отлично справились, – говорит Джек.

– Серьезно? Не уверена. Все кончилось, не успев начаться, и потом я еще много часов буду мучиться и думать, что не так сказала и не сделала.

– Совершенно серьезно. Мне уже приходилось работать с Робертой на нескольких проектах, и я ни разу не видел, чтобы кто-то давал ей отпор так, как это сделали вы.

– Правда?

Он смеется в полный голос.

– Чистая правда. Эти шоу хорошо оплачиваются, и пока у нас с братом еще нет собственной продюсерской компании, приходится во всем ее слушаться. Да, Роберта, нет, Роберта…

– Любой каприз за ваши деньги, Роберта? – договариваю я за него.

– Именно. – Он хмурится. – Надеюсь, ваше мнение обо мне теперь не испортится?

– Что вы, ни в коем случае. – Лишь сказав эти слова, понимаю, что это чистая правда. Какая разница, чем он зарабатывает на жизнь: ясно же, что они с Робертой совершенно из разного теста.

– Хорошо. Я этим занимаюсь исключительно ради денег. Мы с Гарри – это мой брат – поставили себе цель накопить как можно больше и через годик-два открыть свою компанию. Хотим продюсировать кино. Независимое кино в Австралии очень популярно, и среди наших знакомых много актеров, режиссеров, сценаристов… Уверен, у нас все получится, но пока мы не высовываемся и беремся за самую высокооплачиваемую работу.

– Я вас понимаю. Честно. Анастасия Треплер для меня – то же самое. Благодаря ей я плачу по счетам, получается даже откладывать немножко. Но мне совсем не нравится то, что я делаю. Хотя уверена, так будет не всегда. Для меня это лишь способ добиться цели, как это шоу – для вас.

– Тогда вы меня понимаете, – искренне отвечает он.

– Да.

– Итак, – он широко улыбается и шевелит бровями, – вас ждет «Одинокий волк»! – Я тяжело вздыхаю, и он толкает меня под локоть. – Да не переживайте вы, будет весело. Сидней – прекрасный город, вас поселят в особняке…

– С одиннадцатью другими девушками. Нам разве не придется жить всем в одной комнате?

– Да, но… – Он пожимает плечами. – Все равно это особняк.

– Если честно, Джек, мне немного не по себе от всего этого.

– Понимаю. Послушайте, а вы не хотите выпить кофе или чего-нибудь еще? Сможете расспросить меня о чем угодно.

– Правда? Мне интересно все. На что я подписываюсь, как будет организован переезд, как вы на шоу замечаете все подводные течения… особенно последнее. Это больше всего меня волнует.

– Я целиком в вашем распоряжении. – Ах, если бы это было правдой. – Задавайте любые вопросы. – Ах, если бы и это было правдой! Я бы тогда спросила: «А может, ну его, это дурацкое шоу, и просто смотаемся на недельку в Грецию вдвоем?»

Но вслух я отвечаю:

– Хорошо. Согласна.

Мы улыбаемся друг другу, встаем, и в этот момент в кабинет врывается Прю.

– Эбигейл Джонс, что за цирк ты тут устроила?

Перевожу взгляд на Джека: тот удивленно смотрит на Прю. «Видишь? – говорю я глазами. – Прю показывает свое истинное лицо». Представляю, как она устала притворяться невинной овечкой на протяжении всей этой короткой встречи. Но я не успеваю ответить, она тут же набрасывается на меня со словами:

– Ты чуть все не испортила. Как ты смеешь меня подставлять?

Она тычет в меня своим костлявым пальцем, и тот начисто лишает меня способности обороняться.

– Ты права, – признаюсь я. Потому что она права.

Мой ответ ее обескураживает.

– Ах так, – успокоившись, отвечает она и тут же добавляет: – Вот именно, я права. – Она обходит стол и чопорно усаживается на самый краешек своего офисного кресла.

– Пойдем, Эбби? – спрашивает Джек, будто мы с ним опаздываем на встречу.

– Да, конечно. Джек обещал ответить на все мои вопросы по поводу шоу, – говорю я Прю.

Та кивает.

– Очень хорошо. Джек, вы же свяжетесь с нами по поводу рабочей визы Эбигейл?

Сама любезность – трудно поверить, что та же женщина только что на его глазах разжевала меня и выплюнула.

– Конечно да. – Он подталкивает меня к двери, слегка касаясь моей спины, и впервые с самого утра я радуюсь, что на мне тонкое шелковое платье. У лифтов, где нас уже никто не слышит, он шепчет:

– Они с Робертой прямо как сестры-близнецы.

– О, если бы ты знал, – отвечаю я, и мы хихикаем, а двери лифта открываются. Я захожу, Джек заходит следом, и в этот раз я осмотрительно оберегаю свои пышные рукава от гигантских челюстей смерти.

Глава четвертая

– Так, давай еще раз про Джека. Не каждый день мне рассказывают про австралийских красавчиков, – говорит Лиза.

– Он не… – Боже, кого я обманываю? Мы с Джеком несколько часов просидели в кафе напротив редакции, и, естественно, он красавчик. Я окончательно потеряла голову, когда он предложил купить мне кофе и черничный маффин, которым я залюбовалась в стеклянной витрине у стойки.

Вернувшись домой, я сразу позвонила Лизе. У нее, естественно, включилась голосовая почта: Лиза же супершпион, она никогда не отвечает на звонки друзей в рабочие часы. Но сейчас она сидит на моем стареньком, но любимом диване и с любопытством смотрит на меня поверх винного бокала. Мы пьем игристое – это была ее идея, хотя я лишь на пятьдесят семь процентов уверена, что повод для праздника есть. Но в эти пятьдесят семь процентов определенно входят Джек и Сидней, а также перспектива общаться с Джеком в Сиднее.

– Я веду себя как дурочка? – спрашиваю я.

Она моргает и опускает бокал, зажав его в ладонях. У меня только один набор винных бокалов – те похожи на гигантские шары, и, что бы мы ни пили, Лиза всегда наполняет их ровно до половины. Таким образом, в каждый бокал входит почти полбутылки. Я размышляю о шампанском и о бокалах, чтобы отвлечься; не хочу задумываться над собственным вопросом, хотя вслух я его не задавала. Но в глубине души уже знаю ответ.

– О чем это ты? – спрашивает Лиза. Я надуваю губы и выдыхаю, глядя на стопку журналов, которые выписываю «по работе». – Эбс?

Встаю с дивана, взяв с собой бокал, и принимаюсь мерить шагами свою кухню-гостиную-столовую, хотя в ней всего полтора шага.

– Еще два дня назад я была штатной сотрудницей онлайн-издания, – говорю я.

– А разве что-то поменялось? – возражает Лиза. Я бросаю на нее гневный взгляд, и она виновато поднимает руку: знает, что не надо прерывать мои терапевтические монологи. – Продолжай.

– Итак, еще два дня назад я была сотрудницей онлайн-издания… – повторяю я – всегда лучше повторить сказанное. – А теперь мне придется в полном соответствии со своим статусом нырнуть с головой в самое грязное болото. – Лиза хочет что-то сказать, но сдерживается. – Но что если эта затея с участием в «Одиноком волке» укрепит мое положение в «Пище для ума» настолько, что я никогда, никогда не смогу оттуда вырваться? – Тут мой голос срывается и звучит визгливо и отчаянно. Я запиваю горе шампанским.

– Ладно, это против правил, но я все-таки тебя прерву, – говорит Лиза. Я прекращаю ходить. – Ходи, ходи, если это помогает.

Помогает, поэтому я снова начинаю ходить по комнате и жестом велю ей продолжать.

– Итак, ты поедешь в Австралию, будешь писать свои посты и мотаться по Сиднею в свое удовольствие – ведь организаторы реалити-шоу не жалеют денег на экскурсии и развлечения. Потом напишешь ту разоблачительную статью, о которой мне говорила… думаю, именно на этом тебе надо сконцентрироваться.

– Ты правда так думаешь?

– Эбс, идея крутая. Только представь – вдруг на тебя обратят внимание «Гардиан», «Конверсейшн» или «Нью-Йоркер»? Представь, сколько дверей перед тобой откроется! И тогда сможешь уйти из своего журнала навсегда.

– А вдруг мне это выйдет боком?

– О чем ты?

Я снова выдыхаю через сложенные трубочкой губы и ставлю бокал на стол.

– Мой план – притворяться волчицей Эбби, одновременно писать посты под именем Анастасии Треплер и разоблачительную статью под собственным именем – Эбигейл Джонс. А я не запутаюсь в своих личностях? Вдруг окажется, что я плохая актриса и не умею обманывать? Я же не ты, – тут я намекаю на шпионскую работу Лиз. Та закатывает глаза, но я замечаю, что она меня не поправляет. Я продолжаю.

– Серьезно, что если я лоханусь и случайно сболтну лишнего? Или хуже? Вдруг Одинокий волк окажется красавчиком и милашкой и я влюблюсь в него без памяти, но ведь это буду не я, а волчица Эбби? И как тогда я напишу разоблачительную статью, если сделаю как раз то, чего делать было нельзя, – влюблюсь в Одинокого волка?

– Так, теперь ты слишком драматизируешь. – Она права. Я себя накрутила: так и до панической атаки недолго. Сажусь рядом с ней на диван, беру бутылку с водой и делаю большой глоток. – К тому же, Эбс, ты кое-что забыла. – Я поворачиваюсь к ней. – Джек.

– Ах да. Джек. Кому нужен Одинокий волк, когда есть Джек, красавчик-блондин с необыкновенными зелеными глазами, у которого на футболке написано, что он замышляет шалость? Черт, да мне крышка.

– А что именно имела в виду Роберта, когда сказала, что тебя надо «прокачать»? – спрашивает Лиза.

– Чего? – я ее слышала, но теперь могу думать лишь о Джеке.

– Что входит в эту «прокачку»? Джек не говорил?

– Я спросила, но он ничего конкретного не ответил. Сказал, что у нас будет день в спа, стилист и визажист. Знаешь, Лиза, когда я об этом думаю, мне совсем не по себе становится. Что если я после этой прокачки сама на себя стану не похожа?

– Да брось, вряд ли они станут пытаться тебя переделывать. Ты и так красотка, – успокаивает она меня. Просто ходячий клубок комплексов!

– Ты прикалываешься или нет? – Вот в своих умственных способностях я не сомневаюсь. Они превосходны – кстати, я могу произнести это слово на четырех языках. А вот что касается внешности… Я не так уверена.

– Эбс, ну чего ты! У тебя естественная красота, я же много раз тебе говорила! Идеальная кожа, огромные карие глаза, все формы на месте и прекрасные блестящие волосы. Я бешеные тысячи плачу, чтобы мне такие блики в волосах сделали, а у тебя они от природы!

Я подозрительно смотрю на нее, но не замечаю ни капли неискренности.

– А ты со мной пойдешь?

– Куда? В это спа?

Я киваю.

– Кто-то должен следить, чтобы они не переборщили.

– Ну конечно! С удовольствием.

Гора с плеч.

– Буду твоим телохранителем. Поняла? Телохранителем. – Она шевелит бровями. Хорошо, что из нас двоих писатель – я. У Лизы ужасное чувство юмора.

– О, я только что вспомнила! Джек говорил, что мне назначат персонального стилиста и дадут денег на одежду!

– Шикарно, Эбс. Вот на этом и сосредоточься, – говорит она и делает глоток шампанского.

Лиз права. Что бы ни случилось, я уже решила участвовать, и мне нужно сконцентрироваться на плюсах, а не на том, что может пойти не так. Я поеду в Сидней, Джек будет рядом, у меня в кои-то веки появится приличная одежда. Прочь тревоги! Теперь я уже на восемьдесят процентов уверена, что повод для праздника есть.

Но как же оставшиеся двадцать процентов? Когда они превратятся в плюсы?

Через два месяца после судьбоносной встречи в офисе «Пищи для ума» приходит день, когда я отправляюсь на «прокачку». С тех пор, как я получила это странное задание, я постоянно металась между безмятежным принятием и паническим страхом. Меня уже начало укачивать на этих эмоциональных качелях.

Мы с Лизой ждем, пока за нами приедет лимузин, а у меня от нервов желудок не просто скрутило, а началось настоящее расстройство. Я уже три раза за последние полчаса бегала в туалет.

– Господи, Эбс, да присядь ты, наконец! Не мельтеши, у меня от тебя голова кругом.

– Прости. – Я тянусь к своей бутылке с водой.

– С тобой точно все в порядке? Выглядишь… – она прищуривается, – …как-то не очень. Какая-то ты зеленая.

– Просто нервничаю.

– Обещаю следить, чтобы не было слишком радикальных изменений.

– Дело не в этом. То есть в этом тоже, но… после сегодняшнего дня я уже не смогу отрицать очевидное, понимаешь? Лиз, на следующей неделе мне лететь в Австралию. Назад пути нет.

– Еще не поздно отказаться, – замечает она, видимо, думая, что это мне поможет. Но это не помогает.

– В том-то и дело! Нельзя отказаться! Я контракт подписала. И вот, посмотри, – подхожу к столу и достаю досье, которое пару дней назад пришло от Роберты с курьером. Протягиваю ей папку с пометкой «Конфиденциально» большими красными буквами и смотрю, как Лиза ее листает. На странице с «биографией» волчицы Эбби она хмурится.

– Это… это…

– Впечатляет, да? – подсказываю я.

Она смотрит на меня и вдруг расплывается в улыбке. Совсем не такой реакции я ожидала.

– Эбс, это великолепно.

– Что великолепно? Как? – Я подсаживаюсь к ней на диван и наугад тычу в листок ногтем без маникюра. – Взгляни. Тут написано, что я выросла в особняке. В особняке, Лиз! Они дали мне твою биографию.

– Так я о чем и говорю, Эбс, если спросят что-то, о чем ты не знаешь, просто напиши мне. Буду твоим консультантом.

– Об этом я уже думала, – отвечаю я слегка язвительным тоном (но лучшие подруги на то и лучшие, что любят нас, даже когда мы не в духе). – Но ты об одном забыла.

– О чем?

– Нам запретят пользоваться гаджетами. Полный блэкаут. Никому не звонить, не писать, не пользоваться соцсетями, ничего! В течение двух месяцев!

«О Кадм, меня ждет катастрофический провал», – думаю я и чувствую, как эмоциональный маятник качнулся в сторону панического страха.

– А вот тут ты ошибаешься, подруга, – возражает Лиза. – Ведь ты не кто-нибудь, а Эбигейл Джонс, и ты едешь участвовать в этом дурацком, глупом и ужасном шоу не потому, что хочешь победить или «найти любовь», – ее голос сочится сарказмом. – Вся эта чепуха не для тебя. Ты работаешь под прикрытием. И, разумеется, у тебя должен быть доступ к телефону, ноутбуку или чему-то подобному – а как еще ты будешь писать свои посты?

Для человека с таким блестящим умом я могу быть очень глупой. Я пролистываю папку: биографию Эбби и ее предысторию, биографии и предыстории других волчиц, снабженные фотографиями. У меня в руках настоящая сокровищница данных. И в самом конце нахожу одинокий листик бумаги с надписью «Дополнительные условия». Достаю его из папки; остальное ее содержимое остается лежать на коленях и грозит высыпаться на пол лавиной личной информации.

Я проглядываю документ, и взгляд цепляется за слова «отдельный кабинет», «доступ в интернет», «мобильный телефон» и «исключение из правил».

Говорю же, я могу быть очень глупой. Я-то думала, мне придется писать мои посты на незаметно раздобытых обрывках туалетной бумаги и оставлять их в цветочном горшке; затем связной будет их забирать и отправлять Прю. Что это будет за связной, понятия не имею – некий человек неприметной наружности. Кто-то вроде Лизы, например.

– Вот видишь! – говорит она, прочитав документ из-за моего плеча.

– Ты была права, – признаю я. Я всегда легко принимаю свои ошибки. Но это лишь подтверждает то, чего я больше всего боюсь. – Не получится у меня всех обманывать, – мрачно добавляю я.

– Что за глупости, – отмахивается Лиза. – Ты самая умная из всех, кого я знаю. Ты такая сообразительная – вот откуда, скажи, взялась Анастасия? Эта крутая язвительная девчонка, Эбс, – это же ты! У тебя есть все необходимое, поверь.

– Но тут написано, что я умею кататься на лошади! На лошади, Лиз! Ты же знаешь, я до смерти боюсь лошадей, – у меня аж голос дрожит. Это чистая правда. Лиза однажды водила меня кататься верхом в поместье своих родителей. Я пять минут продержалась в седле призовой кобылы, после чего та сбросила меня и пришлось ехать в неотложку и проверять, сломана ли у меня лодыжка или просто вывихнута.

– И что? Это же «Одинокий волк». Вас если и отправят кататься на лошадях, то это будут пони. Приученные возить детишек в ряд по выделенному маршруту. И Джек же знает, что это все выдумки. Он не станет заставлять тебя садиться на лошадь, если ты скажешь ему, что боишься, верно? – Она успокаивающе гладит меня по спине. – Слушай, машина скоро приедет, – продолжает она. – Радуйся, Эбс, мы же в спа идем, а потом встречаемся с персональным стилистом! Ну ты чего? Это же как в «Красотке»! Или ты хочешь весь день пробыть на нервах?

Я смотрю на свою лучшую подругу, одну из двух женщин в мире, ради которых я на все готова, и от любви (суровой любви!) и доброты в ее глазах у меня комок подкатывает к горлу.

– Ну ладно, к хренам эти нервы, – отвечаю я, и она смеется: от меня редко услышишь «к хренам». – Давай отлично проведем этот день и забудем о моих глупых переживаниях.

Ее улыбка подсказывает мне, что она прекрасно знает – моя храбрость напускная. Но она решает мне подыграть, ведь для этого и нужны лучшие подруги.

– У вас кожа как у бэйби. Такая бьютифул. – Надя – мастер из России, сногсшибательная красотка, темноволосая и светлоглазая, а уж скулы! Этими скулами можно алмазы резать! Сегодня она будет наводить мне красоту, и после такого комментария я сразу проникаюсь к ней симпатией.

Она берет меня за подбородок сильными пальцами и внимательно разглядывает лицо, время от времени издавая какой-то гортанный звук – как мне кажется, одобрительный.

– Сделаем глубокий клинзинг, затем интенсивный мойсчурайзинг, затем займемся вашими айбрауз, чтобы подчеркнуть эти красивые карие айз. Затем мани-педи. Останется только мейкап. Я научу, – подмигивает она мне. Кажется, я уже влюбилась в Надю. Можно ли уговорить Джека взять ее с собой в Сидней на ближайшие пару месяцев?

– О, и бикини ваксинг, – добавляет Надя, будто вспомнив об этом в последний момент.

– Бикини ваксинг?

– Да, я делаю ваксинг тоже. Там все будет чисто.

О. Я малость теряю пыл. Раньше я никогда не делала бикини ваксинг. Всегда ходила… натюрель.

– Ложитесь, – велит Надя.

Я ложусь и отдаюсь убаюкивающим движениям ее пальцев. Она намыливает мое лицо и натирает кремом. Иногда рядом шелестит журнал – единственное, что напоминает о реальном мире и о том, что Лиза здесь, со мной. Но Надя погружает меня в медитативное состояние. Даже когда она начинает щипать мне брови, я не теряю дзен. Она захватывает волоски двумя натянутыми нитями, и в этом ощущении есть что-то успокаивающее.

– Гуд. Теперь вставайте. – Я моргаю и открываю глаза. Не может быть, чтобы прошел целый час. Я медленно сажусь.

– О, Эбс, какие красивые у тебя брови! – Лиза роняет модный журнал и ободряюще мне улыбается.

– Держите. – Деловая Надя протягивает мне зеркало, и я смотрю на свое отражение. Такой роскошной кожи у меня не было никогда, на щеках появился естественный румянец, отчего я выгляжу почти красивой. Но брови! Лиза права: они невероятные и идеально подчеркивают глаза.

– Подчеркивают ваши айз, правда? – Надя восхищенно оглядывает результат своей работы, выпятив губы.

– Правда, – отвечаю я и улыбаюсь ей.

Она одобрительно кивает. – Теперь мани-педи. Пойдемте.

– М-м-м, а я подумала… может, сейчас сделаем эпиляцию бикини? – Надя вскидывает бровь. – Я просто очень нервничаю, слышала, это больно… ну… немножко. Давайте сначала бикини, а потом мани-педи, в качестве награды, что скажете?

Надя хмурится, но быстро начинает снова улыбаться и кивает.

– Снимайте пэнтс, – командует она. – И все, что белоу вашей талии.

В панике бросаю взгляд на Лизу.

– Неужели даже трусы нельзя оставить и сделать эпиляцию вокруг?

– Все, – чеканит Надя, подкрепляя мои опасения.

– Можно я выйду, Эбс? – шепчет Лиза и – представьте себе – бросает меня одну. Но, наверно, даже лучшей подруге не стоит смотреть, как какая-то незнакомая женщина льет горячий воск на мои интимные места и выдирает там волосы.

Через пятнадцать минут Надя сделала мне «чисто», а я оглядываюсь в поисках поощрительного леденца, который непременно должны выдавать в награду за такие пытки. Это должен быть очень большой леденец. Леденцов я вокруг не нахожу, но мне предстоит мани-педи в компенсацию за страдания, а потом еще визит к парикмахеру Гюнтеру. Боже, надеюсь, от Гюнтера не будет никаких радикальных преображений и он не сделает мне короткую стрижку. Но для этого у меня есть Лиза: та обещала вмешаться, если меня будут делать не похожей на себя.

Впрочем, я тут, по сути, и ни причем. Сегодня на свет появится волчица Эбби, и как знать, может, у нее короткая стрижка? Боже, как я боюсь.

– Ох, Эбс, какая ты красивая, – говорит Лиза уже в двадцатый раз за сегодня, а я и не против. Моя «прокачка» продолжается, с каждым этапом я все больше удивляюсь переменам, но это приятное чувство. На самом деле мне все это уже нравится.

Мы отлично поладили с Гюнтером. Он оказался прямолинейным парнем с теплым взглядом дружелюбных глаз и, заметив мою тревогу, заверил, что волноваться не о чем.

– У вас прекрасные волосы, – говорит он, – цвет, состояние – все отлично. Я, пожалуй, лишь слегка подправлю форму и добавлю слои, чтобы подчеркнуть лицо. Что скажете? – Я вздыхаю с облегчением, улыбаюсь ему в зеркале и киваю.

Через час он поворачивает меня лицом к большому зеркалу, и я с любопытством себя разглядываю. Вынуждена признать: после того, как Надя меня накрасила, а Гюнтер профессионально уложил, я выгляжу настоящей красоткой. Похожей на себя, но красоткой.

Последним приятным сюрпризом становится Катриона, мой персональный стилист. Она подбирает мне темно-синие джинсы, шелковую кремовую рубашку с закатанными рукавами и босоножки на каблуках.

– Идеально для свидания в непринужденной обстановке, – говорит Катриона. – А если нужен вариант на выход, можете надеть эти брюки, которые мы примеряли.

Я разглядываю себя в трехстворчатом зеркале. Кажется, я влюбилась в волчицу Эбби; это нарциссизм? Так круто я никогда в жизни не выглядела. Эти джинсы идеально подчеркивают мои формы, и ко мне приходит озарение. Правильная посадка меняет все. Может, после возвращения из Сиднея стоит хоть иногда покупать приличную одежду? Одежду, которая хорошо сидит, а не «джинсы бойфренда» из супермаркета за десять фунтов?

– Так, – говорит Катриона и просматривает список на айпаде. – Кажется, это все. – Очень на это надеюсь: мы уже несколько часов ходим по магазинам и выбрали целую гору одежды. Хорошо, что за все платят продюсеры. Теперь у меня есть повседневные и элегантные луки, платья дневные и вечерние, несколько пар обуви и купальник. Не просто купальник, а святой Грааль среди купальников: я в нем не толстая, и он поддерживает грудь. И найти идеальные джинсы оказалось не так уж невозможно, как я раньше думала.

– Погодите, – вспоминает Катриона, – осталось белье.

Я тут же сникаю: терпеть не могу покупать белье. До сих пор все было как в прекрасном кино про чудесное преображение (не считая эпиляции бикини). Почему самое неприятное всегда остается напоследок? Не считая эпиляции бикини.

– Пошли, Эбс. Ты что же, не хочешь купить красивые трусы?

– Да кому какая разница? Кто меня в трусах увидит? Я же не собираюсь… – Вовремя спохватываюсь и закрываю рот. Катриона знает, что я буду участвовать в «Одиноком волке». Надо хотя бы притвориться, что я надеюсь завоевать сердце волка.

– Не думай так, – говорит Лиза и бросается меня прикрывать. – У тебя ровно столько же шансов, как и у других участниц шоу! А красивое белье придает уверенности, правда, Катриона? И неважно, увидит его кто-то или нет. Важно, как ты себя в нем чувствуешь.

– Вы абсолютно правы! Обещаю, мучиться не придется. Все быстро примерим и купим.

И я сдаюсь. Но после такого мне точно нужен леденец.

Глава пятая

– Ничего не забыла? – услужливо напоминает мама.

Не верится, что она отпросилась с работы, чтобы попрощаться, тем более приехать в Хитроу – этот муравейник, где таким, как мама, легко потеряться. Она бывала здесь всего пару раз в жизни и никогда никуда не летала. Я рада, что она приехала, но поскольку она страшно тревожная и передала эту черту мне, понятно, почему она здесь. Ее тревога видна невооруженным глазом.

– Нет, мам, – отвечаю я как можно увереннее и похлопываю ладонью по новой кожаной сумочке – части моего волчьего приданого. – Паспорт, читалка, таблетки от укачивания, беруши, маска для сна… – Она смотрит на меня и моргает; глаза полны слез. – Это всего на два месяца, мам.

Она кивает. О боже, кажется, я вижу, как опускается комок в ее горле, и в моем горле тоже застревает комок.

– Все будет в порядке, мам. Даже соскучиться не успеешь: тетя Ло наверняка вляпается в очередные неприятности и надо будет ее спасать. – Еще одна ложь: наврала уже с три короба. Хотя в последних моих словах есть доля правды. Тетя Ло – Лоис – мамина лучшая подруга. Я ее всю жизнь знаю; родной тети у меня нет, но тетя Ло мне как родная, а маме – как сестра. В нашей семье она самая бедовая, в мое отсутствие наверняка что-нибудь учудит, и маме будет на что отвлечься.

– Если тебе что-то понадобится, что угодно, у тебя же есть Лизин номер? Она сразу прилетит помочь, ты же знаешь.

– Знаю, дорогая.

– И пожалуйста, мам, запомни: мое участие в шоу – строго конфиденциальная история. Нельзя никому рассказывать, пока шоу не выйдет в эфир, даже тете Ло, поняла?

– Я помню и обещаю молчать. Но Эбби…

– Что? Тебя что-то еще беспокоит?

– Я… я буду по тебе скучать, дорогая. Только и всего.

Я крепко-крепко ее обнимаю.

– Я тоже, мам, я буду звонить. Каждую неделю, обещаю. – Другим волчицам не разрешат созваниваться с близкими, но по условиям контракта для меня, слава богу, сделают исключение.

Мама обнимает меня, уткнувшись лицом мне в плечо, отчего ее голос звучит глухо.

– Зачем тащиться в такую даль, чтобы найти любовь? – спрашивает она.

Ах да, я забыла сказать, что соврала ей насчет самого главного.

Я отстраняюсь и смотрю на ее хмурый лоб. Терпеть не могу лгать родной матери, а ведь это не впервые. Мало того, что она не в курсе, что Анастасия Треплер – это я, она считает, что я зарабатываю на жизнь копирайтингом для малого бизнеса. Она видела лишь несколько моих статей, опубликованных под настоящим именем, и хвасталась ими перед всеми, кто соглашался слушать, и даже перед теми, кто не соглашался.

Хотя все это мелкое вранье по поводу того, кем я работаю на самом деле, хорошо подготовило меня к предстоящему обману. Правда, теперь я еще больше завралась – сказала маме, что еду на шоу, потому что оно мне нравится и я верю, что смогу встретить свою любовь.

– Все у меня будет хорошо, мам, обещаю.

– Ты самая чудесная девушка на свете, Эбигейл. Тебя все обожают. Ни к чему тебе ехать на край света, чтобы влюбиться. Это произойдет само собой, дорогая. И ты это заслужила.

В горле снова застревает комок, оно сжимается, и я не могу произнести ни слова. Но что тут ответить? Мама затронула самое больное, то, что зарыто глубоко внутри и редко дает о себе знать. Отец бросил нас вскоре после моего рождения, и мы его никогда не видели. Поэтому в минуты отчаяния, такого темного, что даже с Лизой я им не делюсь, во мне пробуждается та Эбби, которая свято верит, что недостойна любви.

А эта удивительная женщина, которая брала на дом глажку, чтобы купить мне платье на выпускной, ведь эти расходы моя стипендия не покрывала, любит меня так горячо и безусловно, что с моей стороны неблагодарно искать любви где-то еще и у кого-то еще.

Несмотря на то, что романтическая любовь – совсем другое.

– Спасибо, мам, – наконец отвечаю я. – Я знаю, что ты меня любишь, я даже уверена, что ни одна мать во всем мире не любит свою дочь так же сильно. – Она улыбается, но ее улыбка печальна. – Я просто…

Просто что? Ну почему я вру, почему?

– Кажется, мой рейс объявляют. – Это неправда – объявляют другой рейс. – Я лучше пойду.

– Хорошо, дорогая. – Она еще раз торопливо меня обнимает, а когда отстраняется, плотно сжимает губы – видимо, смирившись с тем, что ее прекрасная, умная, достойная обожания дочь (это ее слова, не мои) летит участвовать в реалити-шоу, чтобы найти любовь всей жизни.

Я вяло улыбаюсь и говорю:

– Я люблю тебя, мам. Ты лучшая мама на свете. Скоро созвонимся.

Она кивает, а я поворачиваюсь и шагаю к зоне вылета.

Надеюсь, перелет бизнес-классом смягчит боль расставания.

Вот честно, если бы это задание не вызывало у меня такую бурю противоречивых эмоций, оно было бы свершившейся мечтой. Бесплатный перелет до Австралии. Новые брови, эпиляция, прическа. Полностью новый гардероб. Сногсшибательный австралиец, который должен встретить меня по прилете.

Но от эмоций никуда не денешься. Это и вина. И страх. И тревога. Все в наличии.

Ух! Надо сосредоточиться на позитивном. У меня есть работа, есть где жить, есть замечательная мама и лучшая подруга, которая, возможно, состоит на тайной службе у Его Величества. Пусть я временно вынуждена писать на темы, которые мне не очень по душе, рано или поздно я буду писать о чем хочу – я должна в это верить. И я лечу в Сидней: об этом я мечтала много лет.

Так-то лучше! Прямо дневник благодарностей.

Единственная ложка дегтя в этой бочке меда – Джек. То есть с самим Джеком все в порядке, но я уверена, что Роберта не одобрит, если я начну зависать с продюсером шоу. Мягко говоря, не одобрит. Но я начну с ним зависать только при условии, что я вообще его интересую. Со дня нашего знакомства я его ни разу не видела, но мы переписывались и говорили по видеосвязи, и это подпитывало мое, вероятно, безответное увлечение моим крашем. Краш – какое подростковое слово! Но в любви я и есть подросток или, по крайней мере, новичок.

Мне нужно отвлечься: самокопание не доводило до добра еще ни одну тридцатилетнюю с хвостиком неопытную в любви женщину.

Итак, я в первый (и, наверно, в последний) раз сижу в бизнес-зале – может, из этого выйдет репортаж? Оглядываюсь из своего уютного места в углу. Тут есть все удобства, которые мы, простые смертные, только можем вообразить: подборка журналов и газет на всех языках, которым позавидует любой газетный киоск; бар с полным ассортиментом напитков, запись в салон красоты (хотя при мысли об этом у меня возникают травматичные воспоминания о бикини ваксинг), удобные кресла, низкие столики и рабочие зоны с офисными стульями, шведский стол – сырные тарелки, мясные деликатесы, закуски, огромные миски салатов и блюда с фруктами.

Зачем вообще куда-то лететь? Мне и здесь хорошо.

К сожалению, при виде этой роскоши и изобилия у меня не рождается ни одной идеи для репортажа. Нет, можно было бы, конечно, написать заметку под названием «В первый раз в бизнес-классе: бесплатный сыр, но не в мышеловке», однако вряд ли «Гардиан» и «Атлантик» станут соревноваться за право ее напечатать.

Подхожу к шведскому столу и неодобрительно смотрю на стопку крошечных тарелочек. Их словно специально придумали, чтобы люди голодали и недоедали или десять раз ходили за едой туда-сюда. Скорее, первое. Представляю, какой скандал разразится, если сходить за закусками, скажем, пять раз. «Кто пустил сюда эту простолюдинку? Видели, сколько раз она накладывала себе еду? Семь? Восемь?»

Беру крошечную тарелочку и стратегически выстраиваю аккуратную пирамидку из сыра и оливок; затем подхожу к барной стойке и сажусь на табурет. Барменша тихонько кивает в мою сторону, сообщая, что увидела меня и сейчас ко мне подойдет. Ее глаза не выпучились от ужаса, то есть я, верно, выгляжу нормально и на простолюдинку не похожа. Мысленно благодарю Надю, Гюнтера и Катриону, которые меня «прокачали».

– О, это ты! Привет! – слышу голос за спиной.

Умом я понимаю, чей это голос, но также понимаю, что этого человека здесь быть не может: он должен быть в Сиднее, ведь когда мы в последний раз общались по видеосвязи, он говорил оттуда. Я поворачиваюсь к нему.

– Джек! – выпаливаю я, не успев подумать.

– Ты отлично выглядишь, – говорит он, и это звучит как комплимент, а не как «ого, как тебя переделали, прямо не узнать».

– Э-э-э… спасибо, – отвечаю и я жалею, что не умею изящно принимать комплименты. – Но я думала… – Я растерянно замолкаю, удивившись, что увидела его здесь.

– Ах да… Почему я здесь, хотя должен быть там? – Джек улыбается, его идеальные – идеальные! – губы растягиваются широко, и, не стану отрицать, хотя и соглашаться тоже не буду, что мое неискушенное сердечко начинает биться неудержимо, разгоняется и вот-вот снесет все на своем пути от того, как сильно он мне нравится. – Проблема с одной участницей, – отвечает он на собственный вопрос.

– Ничего себе.

– Да, обычно в таких случаях мы приглашаем участницу из листа ожидания, но та тоже не смогла – только что вышла на новую работу в Шотландии. К тому же мы лишились не одной волчицы, а двух.

– Двух?

– Ага. Одна была беременна, когда проходила собеседование, но не знала об этом, а у другой опоясывающий лишай.

– О боже. Бедная девушка.

– Которая из них?

– Та, у которой лишай, – отвечаю я, а он подмигивает. – Ты пошутил!

– Ну да, а ты о чем подумала? – Мы смеемся, я расслабляюсь и перестаю замечать что-либо, кроме Джека, моего доброго союзника, который спас меня из смертельных челюстей лифта, а также от всевидящего ока Роберты и гнева Прю. – А беременная девушка к тому же на седьмом небе от счастья и влюблена в отца ребенка. Когда мы об этом узнали, то не стали заставлять ее соблюдать условия контракта.

– Еще бы. Значит, ты вернулся и опять прочесывал Британию в поисках самых видных представительниц нашей нации? – Кажется, во мне проснулось остроумие Анастасии.

– Ага. И я их нашел, – он, видно, не услышал насмешки в моем голосе. – Кстати, – он роется в сумке для ручной клади. – Это тебе. Досье на новых волчиц. – Он вручает мне коричневый бумажный конверт с ярко-красными буквами «Конфиденциально» посередине – точно такой, как лежит в моей сумке.

– Спасибо. В самолете изучу.

– И забудь все, что узнала об Анджеле и Пауле.

– О нет, Паула? – Он кивает. – Лишай или беременна?

– Лишай.

– Бедняжка, какой ужас! А она мне понравилась, хоть и заочно. Думала, мы с ней подружимся.

– Да, плохо. Она была классная.

– Мне даже захотелось послать ей открытку с пожеланием скорейшего выздоровления, но как это будет выглядеть? «Дорогая Паула, ты меня не знаешь, но я все о тебе знаю. Все до самых интимных подробностей!» – Глаза Джека смеются, и я воодушевленно продолжаю: – «Мы обе должны были участвовать в предстоящем сезоне “Одинокого волка”, и я была уверена, что мы станем лучшими подругами: как не подружиться с той, кто волонтерит в школах для детей из малообеспеченных семей и так близка со своей бабулей (по рассказам та очень милая)? Но из надежных источников мне стало известно, что ты пала жертвой лишая и не сможешь сниматься в шоу. Это глубоко опечалило меня. Прошу, не спрашивай, откуда я столько всего о тебе знаю: я могла бы тебе сказать, но тогда мне придется тебя убить. Возможно, когда-нибудь мы встретимся. А пока шлю тебе самые теплые пожелания скорейшего выздоровления. С любовью, Эбби». Ну как? – Я самодовольно задираю подбородок.

Джек тихо смеется.

– Ты очень смешная.

– Не я. Анастасия.

– Да, но она разве не ты? – Я вспоминаю Лизины слова: «Вот откуда, скажи, взялась Анастасия?» Кажется, Джек с ней согласен.

– Наверно, так и есть. Только я часто забываю, что я и есть Анастасия, а она – это я, или как там это работает. Знаешь, до того, как я начала готовиться к шоу, я и не догадывалась, что во мне сосуществуют несколько личностей. Когда я пишу обзоры серий, я легко переключаюсь на Анастасию. А эта одежда и волосы… это все волчица Эбби. Я словно надеваю костюм, как актриса в кино.

– А с кем я познакомился в тот день в редакции?

– О. Ну, то была просто я. Просто Эбби, – отвечаю я и пожимаю плечами.

– Значит, мне нравятся все твои личности. – Он пристально смотрит мне в глаза, и я начинаю ерзать на табурете. Мне приятно слышать его слова, но я не привыкла к комплиментам, особенно от мужчин с красивыми зелеными глазами и идеальными губами.

Настоящая Эбби не привыкла, но другая Эбби может быть вместо нее.

– Спасибо, Джек, – отвечает волчица и вызывающе смотрит прямо на него. А это чертовски приятно – играть более уверенную и привлекательную версию себя.

– Так, чего ты хочешь?

«Хочу сбежать с тобой на выходные в Тоскану – нет, пожалуй, на недельку», – думаю я. Хотя Джек, наверно, спрашивал о другом.

– Прости, что?

– Что будешь пить? – Джек кивает на барменшу. Та выжидающе смотрит на меня.

– О, – спохватываюсь я, – джин с тоником, пожалуйста. С лаймом, не с лимоном, если есть. – Оказывается, волчица Эбби пьет джин с тоником, хотя я сто лет его не пила, тем более с лаймом. Надо добавить в ее досье. Эбби Джонс, любит джин с тоником, чрезвычайно уверена в себе и сексуальна, частая гостья бизнес-залов в аэропортах, флиртует с симпатичными австралийцами. К вашим услугам.

Кажется, мне нравится быть волчицей Эбби.

– Еще раз привет, – Джек стоит в проходе рядом с моим креслом и улыбается мне сверху вниз. Мы скоро взлетаем, а я только что закончила разглядывать содержимое маленькой косметички, которая лежала на моем кресле, когда я зашла в салон. Там куча шикарной косметики, и я уже думала всем этим намазаться в полете, как появился Джек.

– Привет, – отвечаю я и смотрю на него снизу вверх. С минуты на минуту бортпроводники начнут готовить салон ко взлету; Джек должен сесть на свое место.

– Рядом со мной свободно, и я спросил бортпроводницу, можно ли тебе пересесть. Она сказала, что после взлета можешь поменять место, если захочешь. – После полусекундного колебания я соглашаюсь на его предложение.

Должна признать, узнав, что мы сидим не рядом, я испытала и разочарование, и облегчение. От взлета в Хитроу до посадки в Сиднее двадцать шесть часов, включая четырехчасовую стыковку в Дубае. За это время можно неплохо узнать друг друга, но если твой сосед – парень, который тебе нравится, стоит ли так долго сидеть рядом? Что если я усну и у меня слюни потекут? Что если я начну храпеть?

Лирическое отступление: я не знаю, храплю я или нет: в отношениях я неофит, у меня был только один (относительно) долгий роман. Мне было двадцать пять лет, и мой парень никогда не жаловался, что я храплю. Его звали Ангус, сам он был грузным шотландцем и храпел, а также пукал в постели. Еще у него была слабость к барменшам с именами вроде Синди и Шери. Короче, не принц; Лиза терпела его около трех месяцев, а потом убедила меня с ним порвать.

Все это проносится в моей голове, пока я взвешиваю варианты: сесть рядом с красавчиком-австралийцем и в перспективе опозориться или добровольно лишиться возможности узнать его поближе, зато избавить себя от позора и намазаться кремами.

Улыбка Джека все решает.

– Да, да, с удовольствием. – Он улыбается шире, и сотни маленьких бабочек вспархивают в моем животе.

– Супер, – говорит он. Подходит бортпроводница.

– Сэр, займите свое место.

– Да, конечно, – отвечает он и поворачивается ко мне: – Скоро увидимся. – Он подмигивает и оставляет меня в предвкушении, смешанном с тревогой. Наверняка он поступает так просто из вежливости. Наверняка он со всеми волчицами себя так ведет: просто он открытый и обходительный парень, милый и спонтанный. Даже когда я съязвила про «самых видных представительниц нации», он не уловил сарказма. Может, цинизм ему просто не свойственен и он и мухи не обидит.

Не то что я.

Точнее, не я, а Анастасия.

Итак, если Джек предложил мне пересесть просто из вежливости, что прикажете делать с бабочками в животе? Давно я не встречала парня, от которого у меня бы бабочки порхали, и я не знаю, что с этим делать. Если я пойду на поводу у своих чувств, моему редактору и начальству это вряд ли понравится, а мое пребывание в Волчьем особняке существенно усложнится. А мне и так будет непросто, полагаю.

Гудят двигатели, мы ускоряемся на взлетной полосе и взмываем в воздух. В животе ухает, а я не пойму, от чего: то ли от набора высоты, то ли от предчувствия начала чего-то удивительного.

Глава шестая

«Эбигейл, это не свидание», – напоминаю себе я в четвертый раз за два часа.

Но будь это свидание, оно стало бы лучшим в моей жизни, а может, и лучшим за всю историю существования Вселенной. Ведь с тех пор, как я пересела к Джеку после взлета, мы, не переставая, вели искрометную беседу.

Впрочем, искрилась не только беседа, но и шампанское в моем бокале. Настоящее шампанское из Франции. Когда я попросила повторить, Джек в шутку велел бортпроводнице не уносить бутылку; та улыбнулась и вернулась с полной бутылкой шампанского в ведерке со льдом! В ведерке! В самолете!

Однако придется мне притормозить, ведь всем известно, что в полете пьянеешь быстрее. Или это выдуманный факт, который мы напечатали в «Пище для ума»? Короче говоря, я слегка захмелела, а в чудесной, даже прелестной компании Джека время летит. Осталось всего двадцать четыре часа!

– Значит, у тебя есть брат. Один? – спрашиваю я.

– Один. Мама говорит, что после рождения Гарри у нее не осталось сил. Я тогда был еще маленький, а отец вечно пропадал на съемках, его не бывало дома по несколько месяцев. Он помогал, конечно, когда возвращался в Сидней, но все же… – Он замолкает и хмурится. – Странно прозвучит, когда про отцов говорят, что те «помогают» матерям. Ведь если у тебя есть ребенок, суть не в том, чтобы «помогать» другому супругу, а в том, чтобы быть таким же полноценным родителем, верно?

– Верно, – отвечаю я, хотя сама понятия не имею, что должен делать или мог бы сделать отец, чтобы считаться хорошим. Тем не менее я мысленно записываю его мудрое рассуждение в колонку плюсов своего списка «Плюсов и минусов Джека как потенциального парня». Я даже Лизе не говорила, что веду этот список, но она, наверное, и так в курсе.

– Какие истории он мне рассказывал, ты бы знала, – Джек тихо усмехается. – И до сих пор рассказывает. Он однажды работал с Клинтом Иствудом.

– Серьезно?

– Да. Его тогда впервые взяли на должность ГО. – Он видит растерянность на моем лице и поясняет: – Главного оператора. Клинту понравилась его работа в австралийском фильме, может, ты слышала – «Станция»?

Я качаю головой.

– В общем, он увидел этот фильм, позвонил отцу и предложил работу. А папа думал, это кто-то из его ребят решил над ним подшутить, но нет. Это правда был Иствуд.

– Ну надо же, – с улыбкой говорю я.

– Ага. Но если ты однажды познакомишься с моим папой и он начнет рассказывать эту историю, советую сразу устраиваться поудобнее. Он может час об этом говорить.

Я смеюсь, и он тоже. Он говорит о своей семье с такой любовью. Его лицо сияет. А потом до меня доходит, что он только что сказал. «Если ты однажды познакомишься с моим папой…» Мы с Джеком коллеги. В некотором роде. С какой стати мне знакомиться с его родителями, пока мы будем сниматься в Сиднее? Если только…

Может, это все-таки свидание?

«Нет, Эбигейл, он просто ведет себя по-дружески, – рассуждаю я. – Просто лететь долго».

– Ладно, что я все про себя да про себя. Давай поговорим о тебе и твоей семье, – просит он.

Услышав этот вопрос, я обычно превращаюсь в колючего ежа. Я росла с матерью-одиночкой, работавшей на нескольких работах, чтобы свести концы с концами, отца у меня не было, мы жили в муниципальном жилье… Услышав эту историю, большинство людей или качают головой, всем видом выражая сочувствие, или в их поведении происходит едва заметный сдвиг, как будто я внезапно падаю в их глазах и становлюсь хуже, чем они, а также хуже, чем была до того, как во всем им призналась.

Но я уже знаю, что Джек – не большинство, поэтому решаю рассказать почти правду, ничего не говоря об отце и описывая маму как «мать-одиночку». Когда в конце я говорю, что мама приехала в аэропорт меня проводить, Джек отвечает:

– Кажется, она у тебя потрясающая.

– О да. Я ради нее на все готова. Мне просто… – Я смотрю на сотни пузырьков, поднимающихся со дна бокала.

– Тебе не хочется ей лгать, – говорит он.

Я поворачиваюсь к нему.

– Да. Как ты узнал?

Он пожимает плечами.

– Я вижу, что ты порядочный человек; должно быть, тяжело врать собственной маме.

– Она переживает, что я считаю себя недостойной любви. – Слова слетают с моих губ, прежде чем я успеваю подумать. Зачем? Зачем я рассказываю Джеку такие вещи, ведь это личное и выставляет меня в не очень выгодном свете. Дурацкое шампанское. Я, хмурясь, смотрю на бокал, ставлю его на столик между нашими креслами и чувствую, как заливаюсь краской.

– Эй…

Не хочу на него смотреть. Хочу взять свои вещи, вернуться обратно на место 10В и провести остаток полета в последнем ряду салона бизнес-класса в тихом отчаянии.

– Эбби, послушай, я понимаю, почему она так говорит.

Он понимает? Я искоса смотрю на него. Меня ободряет его сочувственный тон.

– Понимаешь? Но почему?

– Я работаю на этом шоу уже четвертый сезон… Точнее, для британского ТВ мы снимаем впервые, но в Австралии я сделал уже три сезона «Жеребца» – так шоу называется у нас.

Вообще-то, я в курсе: гуглила Джека и узнала о нем много интересного, в том числе и это. Для работы гуглила, не подумайте плохого. Я не какая-нибудь кибер-сталкерша, боже упаси.

– Так вот, я уже в четвертый раз собираю команду волчиц, и знаешь что? – задает он риторический вопрос. – Большинство действительно хотят найти любовь. Учитывая этот факт и то, что ты рассказала о ваших с мамой отношениях, неудивительно, что она тебе поверила.

Я киваю и понимаю, что он прав. Мама лишь озвучила вслух то, что я сама про себя знаю. Мне по-прежнему больно, что она из-за меня переживает, но на самом деле я не считаю себя недостойной любви. Хотя внутренний голос иногда твердит обратное. И я обязательно найду способ сказать об этом маме, даже если та никогда не узнает об истинных причинах моего участия в шоу.

Тут в голову приходит мысль.

– А остальные волчицы?

– Что с ними?

– Ты сказал, что «большинство» волчиц хотят найти любовь, а остальные?

– Ах да. Остальные приходят на шоу ради шутки или чтобы попасть на телевидение. Кто-то хочет заинтересовать агента, получить эпизодическую роль в сериале и тому подобное.

– И ты знаешь об этом заранее?

– Ну, прямо они в этом не признаются, – в его глазах загорается смешливая искорка. – Им-то кажется, что они умело притворяются «искренними», – он добавляет воздушные кавычки, – но это же очевидно. – Он пожимает плечами. – Бывает, мы берем таких актрис специально, чтобы добавить интриги, понимаешь?

О, инсайдерская информация! Анастасия навостряет уши.

– Сказать по правде, мне не нравится эта часть шоу – сфабрикованные интриги ради рейтинга… – Он не договаривает, и, заметив его хмурое лицо, я добавляю еще один плюсик в свой список. У него есть совесть, а это шоу – всего лишь способ достижения цели, источник заработка для того, чтобы открыть собственную продюсерскую компанию вместе с Гарри.

Он качает головой, будто приводя в порядок мысли, и лучезарно мне улыбается. Я обещаю себе, что мы обязательно обсудим его моральную дилемму, когда он в следующий раз об этом заговорит, но он только что раскрыл важную информацию, и мой ум переключается. Анастасия берется за дело.

– Итак, – я достаю досье из сумки и кладу на колени, – рассказывай, кто есть кто.

– А ты точно не хочешь сама догадаться? Я читал твои обзоры. Мне кажется, ты уже к концу первой вечеринки всех волчиц раскусишь, – говорит он, имея в виду постановочные коктейльные вечеринки, которые устраивают несколько раз в течение сезона.

– Нет, давай лучше ты мне все расскажешь. Предупрежден – значит вооружен. Начнем с Тары.

– Как скажешь. Но сначала еще выпьем, – и он тянется за бутылкой охлажденного шампанского.

– Картина маслом: я прощупываю тебя на предмет пикантных сведений, пока ты меня спаиваешь.

О боже. Неужели я только что сказала, что прощупываю его? Прощупываю красавчика-австралийца? Его глаза округляются, так что сомнений быть не может: я действительно так сказала. Черт.

Он начинает что-то говорить и качает головой.

– Язык проглотил? – спрашиваю я.

Он кивает, поджав губы.

– Что ж, это все волчица Эбби. Дерзкая девчонка.

– Да уж, – дразнит он меня и улыбается. Теперь моя очередь проглотить язык – а ведь я, между прочим, писательница! Но несмотря на краткий миг смущения, мне давно уже не было так весело с парнем. А может, и никогда не было.

– Итак, остаюсь я, – отвечаю я и кладу ручку на колени. Я написала кучу заметок о других волчицах: за последние два часа Джек сообщил мне о них целый ворох информации. О каждой девушке он отзывался очень уважительно, даже если знал, что та пришла на шоу искать славу и богатство, а не настоящую любовь. Они с Робертой подбирали героинь по привычной устоявшейся формуле, однако Джек в разговоре со мной делился лишь фактами и наблюдениями: никаких домыслов и слухов. Видимо, домыслы и слухи – дело Анастасии. При этом я только что сообразила, что мне будет сложно писать о себе, точнее, о волчице Эбби. Я даже не знаю, в какую категорию себя относить.

– А какую роль буду играть я? – спрашиваю я.

– Ты должна быть собой, – отвечает он непринужденно, будто уже об этом думал. Я растерянно моргаю. Неужели мне не поручили определенную роль?

– Я серьезно, – продолжает Джек. – Просто будь собой. Собой – значит Эбби, а не Анастасией. Тара и Кайли и без Анастасии дадут жару, я в этом даже не сомневаюсь, – дипломатично добавляет он. – Да и тебе ни к чему забивать голову лишним.

– Почему?

– Если ты будешь просто собой – умной, веселой, доброй, – тебе придется переключаться на другую личность только один раз: когда пишешь обзоры от лица Анастасии. – Мой ум скачет, как обезьянка с дерева на дерево. Умная, веселая, добрая! И это он все про меня! Еще больше плюсиков в мой список.

Но кое-что меня задевает: похоже, Джек считает, что «режим Анастасии» у меня включается, только когда я пишу обзоры. А мне кажется, она всегда где-то неподалеку: прислушивается, навострив ушки, и замечает все комплексы и недочеты, все оплошности и опрометчивые поступки, все шокирующие откровения. Последние семь лет я зарабатываю обзорами реалити-шоу вовсе не потому, что я «добрая»: как раз наоборот! И сложнее всего будет не писать про себя, а язвительно шутить про девушек, с которыми мне предстоит познакомиться, а может, даже и подружиться.

Вот я попала.

Все слишком сложно, не буду думать об этом сейчас, лучше сосредоточусь на одной теме из относящихся к шоу, которую мы еще обсудить не успели. На самом Одиноком волке. Мне о нем ничего не известно, кроме имени – Дэниел.

– А почему на Дэниела нет досье? – спрашиваю я и легонько постукиваю по стопке бумаги на коленях.

Джек улыбается.

– А я все думал, когда ты про него спросишь.

– Правда?

– Ага. – Он самодовольно усмехается впервые за время нашего знакомства.

– Ну так что? – спрашиваю я.

Джек закусывает нижнюю губу и, прищурившись, смотрит на меня; кажется, он что-то решает.

– Ладно. Не знаю, как ты к этому отнесешься, но… Мы подумали, что есть шанс, что ты все-таки влюбишься в Одинокого волка, поэтому хотим, чтобы ты встретилась с ним, как другие волчицы – ничего о нем заранее не зная.

– Что? – Я, разумеется, слышала, что он сказал, он сидит на расстоянии вытянутой руки, но мозг отказывается переваривать эту информацию.

– Да-да. Вообще-то это Прю предложила, Роберте идея понравилась, так что…

Части головоломки встают на свои места, и я чувствую себя одновременно униженной и разгневанной.

– Вы что, сговорились за моей спиной?

– Нет, мы…

– Ясно. Теперь мне все понятно. Бедная несчастная одинокая Эбби; пусть у нее будет шанс влюбиться, хотя за любовь придется побороться! Вдруг это ее последний шанс, – презрительно говорю я.

– Да нет же, Эбби, нет. Никто так не думает. – Я собираю досье и запихиваю их в сумку.

– Пойду на свое место.

– Погоди, – говорит он. Я уже почти встала, но он хватает меня за талию. – Погоди, не кипятись.

Я плюхаюсь на свое место и хмуро на него смотрю.

– Что?

– Я сделал глупость.

– Вот именно. Даже не сомневайся. Мало того, что ты вел себя как настоящий… самодовольный… снисходительный… злюка! – Для человека, придумывающего язвительные описания за деньги, у меня не слишком хорошо получается. Джек, кажется, тоже так считает: я вижу, как он пытается сдержать улыбку.

– Давай сделаем так, – произносит он тоном, по которому не скажешь, что между нами вражда. – Ты позволишь мне объясниться, а я еще раз послушаю, как ты меня отчитываешь, это так забавно.

Он снова улыбается своими идеальными губами, и мои тоже невольно делают попытку расплыться в улыбке. Я поджимаю их, не желая легко сдаваться.

– Хорошо, объяснись, – говорю я и вздергиваю подбородок, спокойно глядя на него. – Но говори правду, ведь если ты соврешь, я сразу пойму.

Он выдыхает, видимо, обрадовавшись, что я дала ему шанс оправдаться.

– Эта тема возникла через неделю после нашей встречи у Прю. Мы с ней и Робертой созвонились по видеосвязи. Роберта поручила мне собрать досье на волчиц для тебя, а когда я сказал, что нужно досье и на Дэниела, Прю ответила, что подумала и решила… В общем, она решила, что ты, Эбби, можешь влюбиться в Дэниела всерьез, поэтому его досье лучше пока придержать.

Я хмурюсь. На Прю это непохоже: ей плевать на меня и мое личное счастье.

– Кажется, она сказала: «А представляете, какой фантастический будет сюжет, если Эбби на самом деле влюбится в Одинокого волка?» Или что-то в этом роде. В общем, Роберта решила, что это отличная идея, «настоящее реалити-ТВ», так она выразилась, а я… Я думал о тебе, о том, как ты изначально не горела желанием участвовать в шоу, но все равно согласилась. И знаешь, я решил, что если Дэниел тебе понравится, если ты даже влюбишься в него – всякое может быть, – то по крайней мере тебе будет от этого какая-то выгода. Помимо денег, разумеется. Поэтому… – Он пожимает плечами.

– Она никогда не называет меня Эбби. Только Эбигейл, – тихо отвечаю я. Проще указать на это маленькое несоответствие, чем думать, чем чревато для меня это признание.

– Что? – с явной растерянностью спрашивает Джек.

– Прю. Она всегда называет меня Эбигейл.

– Ясно. – Он потирает шею. – Но все остальное правда, клянусь.

Я ему верю. Разве можно ему не поверить? Он ничего не скрывает, говорит прямо, даже в глаза мне смотрел все это время. Он мне не соврал, но я с ужасом осознаю следующее: если Джек считает, что я могу влюбиться в этого Дэниела и он даже готов помочь мне реализовать этот маленький план, значит, у него совсем нет ко мне романтических чувств. И всю нашу химию я себе навоображала: мой безнадежный ум меня обнадежил.

Значит, это и впрямь не свидание. Ни в коем случае. Это деловая встреча.

– Ясно, – тихо отвечаю я. – Объяснение принято.

– Мне правда жаль, Эбби. Я не хотел тебя расстроить.

– И твои извинения тоже приняты.

– Значит, у нас все в порядке?

– В порядке, – отвечаю я, хотя думаю прямо противоположное. Откидываюсь на кресле и закрываю глаза. Свидание? Какая же я дурочка.

Глава седьмая

Клянусь, я в жизни не видела неба такого цвета. Лазурно-голубое, с пушистыми белоснежными облачками, которые словно специально разложили для создания идеального пейзажа. Мое первое знакомство с Сиднеем совершенно сюрреалистическое. В хорошем смысле.

Не верится, что я наконец здесь и могу поставить гигантскую, огроменную, великанскую, жирнющую галочку напротив Сиднея в своем списке мест, где непременно нужно побывать. Я себя щипаю и ущипнула уже столько раз, что на руке образовался синяк. Надо прекращать.

Остаток перелета мы с Джеком избегали щекотливых тем и обсуждали невинные, например любимые книги, блюда и фильмы. Мы также попытались вместе посмотреть кино, одновременно нажав на «воспроизведение» на наших экранах, но все равно кто-то отставал на полсекунды.

После стыковки в Дубае я даже попыталась уснуть, разумеется, отвернувшись от Джека, чтобы тот не видел, как у меня текут слюни. А косметичка от авиакомпании пригодилась, чтобы привести себя в презентабельный вид с утра. Хотя, когда летишь сквозь часовые пояса, «утро» – понятие растяжимое, и когда ему наступить, определяет авиакомпания. Они просто подают завтрак вместо ужина.

Мы прибыли в Сидней вчера поздно вечером, прошли таможню и иммиграционную службу, а потом Джек усадил меня в такси, продиктовал таксисту адрес, а сам сел в другую машину, которая отвезла его домой. Мой отель располагался в сияющем новеньком небоскребе в самом центре города. Ах, какой оттуда открывался вид! Сколько бы я ни представляла, как это будет, все равно оторопела, увидев из окна подсвеченные паруса Сиднейского оперного театра – те словно сияли изнутри! А сверкающие золотыми огнями арки Сиднейского моста?

Мне даже спать расхотелось ложиться. Я могла бы любоваться этим видом несколько часов!

Наконец меня одолела усталость после перелета, хотя если бы я летела экономом, то, несомненно, устала бы больше. В час ночи я быстро приняла душ, забралась под накрахмаленные белоснежные простыни и погрузилась в блаженный сон.

А сейчас я сижу на заднем сиденье лимузина, направляющегося в Волчий особняк. Наверно, в лимузинах не принято опускать стекло, но я опустила, чтобы как следует осмотреть окрестности. И, возможно, я веду себя глупо, как деревенщина в большом городе или путешествующий лабрадор, но я практически наполовину высунулась из окна, раскрыла рот, выпучила глаза и радуюсь всему на свете: от кафе с людьми, сидящими за крошечными столиками, до величественных колониальных домов и эвкалиптовых аллей.

Дороги и уличное движение немного напоминают Лондон: тут нет прямых и широких улиц, а водители, кажется, обладают шестым чувством и знают, как маневрировать и перестраиваться, не создавая аварийных ситуаций.

– Впервые у нас? – спрашивает водитель.

– В Сиднее? Да. Это так заметно? – спрашиваю я и перестаю смотреть в окно.

Он улыбается в зеркало заднего вида.

– Глядя на вас, вспоминаю, что живу в самом красивом городе на свете.

– Я давно мечтала у вас побывать. Сама пока не верю, что я здесь, – отвечаю я и разглядываю синяк на руке.

– В отпуск приехали?

– Эмм… что-то вроде того, да.

– В хорошем месте вы остановились. Пойнт-Пайпер – один из лучших районов Сиднея.

– Надо же. Жилье бронировала не я, но это очень здорово.

Волчий особняк, как водится, находится в настоящем особняке: это чопорный и величественный старинный дом, который для съемок отремонтировали и обновили. Можно только гадать, что ждет меня в «одном из лучших районов Сиднея». Улицы становятся все уже и извилистее, а садовые ограды и ворота – все роскошнее.

– Вот мы и приехали. – Водитель сворачивает налево, на подъездную дорожку, объезжает по кругу большой фонтан с чашей в форме многоугольника и останавливается у огромного стеклянного дома. «Живущим в стеклянных домах не стоит бросаться камнями», – невольно вспоминается поговорка, и я удивляюсь иронии происходящего. Мне предстоит жить в стеклянном доме, и, находясь там, я не раз брошу камень в своих соседок под предлогом «популярной журналистики».

Выхожу из машины, а водитель достает мои чемоданы из багажника и оглядывается. Рядом припарковались два больших фургона, и полдесятка людей в черном снуют туда-сюда с кабелями и ящиками с оборудованием. Это съемочная группа.

– Эбби! – слышу я знакомый голос и вижу его обладателя, красавчика и спонсора моих бабочек в животе. Джек в футболке с надписью «Бесплатные обнимашки» сбегает по крыльцу и подхватывает один из моих чемоданов.

– Я справлюсь, – отказываюсь я, хотя едва ли смогла бы затащить два чемодана по лестнице. Одновременно думаю о том, на сколько бесплатных обнимашек могу претендовать, чтобы это не выглядело слишком непрофессионально.

– Ну уж нет. Пойдем. Проведу тебе экскурсию. Как мы и обещали, ты увидишь особняк первой – другие волчицы приедут через пару часов, – говорит он. Мы договорились, что он покажет мне аппаратную и кабинет, где я буду писать свои посты.

Ступая за порог, я словно попадаю в иной мир. Здесь сплошь острые углы и твердые блестящие поверхности и столько солнечного света, что приходится щуриться. Солнечные лучи проникают в дом сквозь остекленные потолки и окна. С порога видна гостиная. Задняя стена дома целиком из стекла: ее занимают огромные раздвижные окна от пола до потолка. Гостиная выходит во внутренний дворик, хотя граница между внутренним и внешним пространством незаметна, так как дом обустроен с расчетом, что его жители будут проводить ровно столько же времени снаружи, как и внутри. За двориком виден холм, поросший изумрудной травой; он спускается к полоске песчаного пляжа и воде, испещренной барашками волн, на поверхности которых искрятся солнечные блики.

– Офигеть, – не слишком элегантно говорю я, – где мои солнечные очки?

– Да, тут очень ярко; для съемок это не очень хорошо. Но как красиво, а? – Одним «красиво» не описать великолепия этого района и дома. Даже слово «великолепие» недостаточно передает всю роскошь. Мне, то есть Анастасии, придется вспомнить все самые цветистые эпитеты, чтобы должным образом описать Волчий особняк.

– Комнаты волчиц наверху, – говорит Джек. – Маленький дотащишь? – он указывает на мой чемодан. – Могу позвать кого-нибудь из ребят.

– Джек! – какой-то парень зовет его из патио. – Можешь на минутку спуститься на пляж? Посмотреть кадр и ракурсы сцены вручения брошек. – Парень заходит в дом и подходит к нам.

– Сейчас спущусь. Но сначала познакомься с Эбби. Эбби, это мой брат Гарри.

– О! – восклицаем мы одновременно и понимаем, что Джек рассказывал нам друг о друге.

Гарри смеется.

– Так-так, что он тебе про меня наплел?

– Только хорошее, честно. – Гарри с подозрением смотрит на брата и широко улыбается. Я вижу, что сходство между братьями поразительное, хотя Гарри чуть более крепкого телосложения, а волосы у него темнее. Но красавчиком его не назовешь – по крайней мере, я бы не назвала.

– Мне он тоже все про тебя рассказал.

– Неужели? Хотелось бы знать, что это «все». «Эбби такая классная, Гарри, такая смешная! А еще красивая, у нее такая естественная внешность. Когда шоу закончится, я признаюсь ей в любви и увезу на Мальдивы». Почему-то всякий раз, когда я начинаю мечтать о Джеке, мы с ним едем в отпуск, причем обязательно в новое место. Может, стоит составить список этих мест? «Места, где обязательно надо побывать с Джеком».

– И еще, – Гарри наклоняется ко мне и произносит почти шепотом, – только мы с Джеком в курсе, если что. – Я сразу понимаю, что он имеет в виду, и киваю.

И тут реальность обрушивается на меня со всей силой. Это все по-настоящему! Я в Волчьем особняке, через пару часов приедут другие волчицы и все закрутится. На следующие восемь недель я стану волчицей Эбби, за исключением тех редких часов, когда буду работать в своем тайном кабинете.

Я судорожно сглатываю, но обдумать свое положение не успеваю: Гарри хлопает в ладоши.

– Так. С чемоданами разобралась?

– Да, спасибо. Джек поможет отнести их наверх.

– Что? Этот дохляк? Он и камушка не поднимет.

– Эй! Ну спасибо.

– Давай, кто первый! – Гарри хватает один из двух моих чемоданов, тот, что побольше, взбегает по лестнице и ставит чемодан на лестничной площадке. – Говорил же! Малыш Джек ни в жизнь меня не догонит, – кричит он, свесившись через перила.

– Видишь, с чем мне приходится мириться? – говорит Джек.

– Да тебе это нравится, – дразнит его Гарри и спускается по лестнице. – Увидимся на пляже, и поспеши, – добавляет он и выходит в патио. Тут я понимаю, что на протяжении всего их диалога улыбалась до ушей.

– Вот ты и познакомилась с моим братишкой.

– Смешной он у тебя, – с улыбкой отвечаю я.

– Да, да, он у нас обаяшка, знаю. – Джек качает головой и относит наверх мой маленький чемодан. – Пойдем, провожу тебя в твою комнату.

Мне нравится Гарри, но мое сердечко учащенно бьется по другому брату. Хотя я, конечно, ничего не говорю и иду за Джеком наверх.

Комната, которую мне предстоит делить с Беккой, волчицей из Австралии, находится в конце длинного коридора с дверями по обе стороны. Она более просторная, чем я представляла, и тут даже есть собственная ванная. Мы оставляем чемоданы – разберу их позже – и спускаемся вниз. Джек ведет меня в пристройку – отдельное крыло дома, где находится аппаратная.

– Вот оно, зазеркалье, где происходят чудеса, – говорит он и толкает дверь. Оглядывая большую, но заставленную оборудованием комнату – целую стену занимают ряды мониторов и один большой экран, а все столы заняты монтажным оборудованием, – я представляю, какие чудеса могут происходить здесь между нами с Джеком, но Джек, конечно, о моих мыслях не догадывается.

– Тут будут проходить собрания съемочной группы, а ты сможешь смотреть черновой монтаж серий после того, как мы с Гарри отредактируем материал. Это для твоих постов, – поясняет он.

Да-да, постов. Собственно, за этим я и здесь.

Порядок написания такой: я отправляю черновики на согласование Прю и Круэлле де Виль (то есть Роберте) и вношу необходимые правки. Немного нервничаю, так как раньше я по такой схеме не работала – когда тексты смотрит не только редактор, но и заказчик. Что, если Круэлле не понравятся мои посты и она отправит меня паковать вещички? Прю будет рвать и метать, а нам с Джеком придется распрощаться. Пусть с романтической точки зрения я ему совсем не интересна, но мы могли бы подружиться, так? Так же?

Джек показывает мне маленький кабинет в пристройке, который специально отвели для меня: мое укрытие. Но Гарри в нетерпении зовет его, и он не успевает все как следует показать. По крайней мере, буду знать, где это. Я успела увидеть ноутбук и мобильный телефон для звонков маме и Лизе, если конечно удастся до нее дозвониться. Мысль, что в следующие пару месяцев у меня все-таки будет контакт с внешним миром, немного меня успокаивает, и я иду в комнату разбирать вещи и ждать приезда волчиц.

Это все по-настоящему. По-настоящему. По-настоящему!

Вот уже два часа эти слова крутятся у меня в голове на повторе. Я разобрала вещи, обошла весь дом. Нервы на пределе, мне срочно надо отвлечься; я уже рассортировала трусы и лифчики, но это не помогло.

Волчицам разрешили привезти с собой книги, пять штук, и я надеюсь, что другие тоже привезут и мы сможем меняться. Достаю из шкафа один из своих новеньких любовных романов и плюхаюсь на кровать.

Глава первая

Мало того, что Эмми-Лу опаздывала на свидание вслепую – то автобус не пришел, то поезд задержался, – так в последний момент она еще и наступила в лужу.

Ой-ой-ой. Бедняжка Эмми-Лу: что может быть хуже, чем спешить куда-то и вдобавок ко всему промочить ноги! Но я не могу сосредоточиться. Кладу раскрытую книгу на покрывало и оглядываю комнату.

Здесь две небольшие кровати, два прикроватных столика, два комода с выдвижными ящиками, где лежат мои вещи и нижнее белье (я разложила все по цветам), гардероб с раздвижными дверями, куда я повесила все, что может помяться. Больше в комнате ничего нет. Мебель внизу роскошна, как в дорогом мебельном салоне, ведь там будут съемки, но здесь, наверху, обстановка очень простая. Однако все чисто, матрас удобный и постельное белье мягкое. Здесь мило: это банальное слово идеально подходит для описания этой комнаты.

– Ох, Эбигейл, какого черта ты здесь делаешь? – бормочу я вслух. Хорошо, что я решила назваться своим именем. Если я начну разговаривать сама с собой и назовусь другим именем, моя легенда окажется под угрозой. Я протяжно выдыхаю, но не успеваю расслабиться: снизу слышатся голоса.

– Мать моя женщина, вы только гляньте!

За этими словами следует одобрительное бормотание и несколько восторженных возгласов. Они здесь. Что ж, волчица Эбби, пора играть роль.

Вскакиваю с кровати и выхожу на лестничную площадку, откуда виден вход.

– Привет, – кричу я.

Ко мне поворачиваются пять лиц, и я мысленно сопоставляю фотографии и досье с живыми девушками, что сейчас стоят передо мной. Это все британки: Тара, Дафна, Элли, Табита и Элизабет. Так, надо притвориться, что я никого не знаю. Решаю представиться.

– Я Эбби! Я… э-э-э… раньше приехала.

Черт, ну как мне в голову не пришло придумать правдоподобное объяснение, почему я приехала раньше всех? В первую минуту чуть все не испортила. Надо отвлечь их внимание.

– Наши комнаты здесь, наверху, – беззаботно добавляю я. Тут, к счастью, заходит ассистентка продюсера, чья задача – организовать приезд волчиц и распределить их по комнатам; она держит перед собой айпад, как папку. Но никто не помогает отнести наверх их чемоданы, и Дафна, которую Роберта прочит в потенциальные невесты, не скрывает своего недовольства.

Вскоре после того, как британок расселяют по комнатам – всех в разные, так как продюсеры решили поселить британок с австралийками, – я слышу хруст гравия под колесами и выглядываю в окно. К дому подъезжает большой черный минивэн. Приехали австралийки; сейчас я познакомлюсь со своей соседкой Беккой. Убираю брошенную книгу в верхний ящик прикроватной тумбочки и разглаживаю покрывало на кровати.

– Ни хрена себе! – восклицает одна из волчиц. Эмоции те же, только выражения другие. Я снова выхожу на площадку и здороваюсь, перегнувшись через перила. В этот раз волчиц шесть, и с ними та же ассистентка – теперь я знаю, что ее зовут Карли. Она распределяет и расселяет всех, я возвращаюсь в комнату и жду Бекку.

– Привет, – на пороге стоит настоящая красотка. – Ты, наверно, Эбби? Я Бекка. – Она бросает чемоданы у двери, подходит ко мне и протягивает руку.

– Привет. Я Эбби. – Она улыбается, а я себя одергиваю: она ведь знала, как меня зовут, зачем я повторила свое имя? Но я поражена ее красотой. Ведь никакие фотографии и предварительное изучение досье не способны подготовить человека к встрече с такой сногсшибательной красоткой, как Бекка.

На фотографиях она была похожа на модель Victoria’s Secret, а в реальной жизни напоминает ее еще больше: высокая, с узенькой талией и идеально круглой грудью третьего размера, ноги длиннющие, кожа безупречная и смуглая, темно-каштановые кудри спадают на плечи каскадом, а лицо прелестно даже без косметики, как сейчас. Из досье мне известно, что она учится на аналитика данных в Университете Нового Южного Уэльса, а по ее теплому приветствию я понимаю, что она к тому же дружелюбна. Когда она увидела меня, в ее глазах не мелькнула неприязнь, и говорила она совершенно искренне.

Бекка просто невероятная; если нам придется конкурировать за сердце Одинокого волка, у меня нет шансов. Хорошо, что не придется.

Бекка раскладывает свои вещи и коротко рассказывает о себе. Впрочем, основное мне уже известно. Она расспрашивает меня, и я отвечаю от имени другой Эбби. С приездом волчиц в особняке стало очень шумно: даже не помню, когда в последний раз я слышала столько визгов и восторженных криков. И я вдруг понимаю, что в ближайшее время уединение мне не светит, даже пять минут побыть в тишине вряд ли получится. Это все по-настоящему. По-настоящему. Я выдыхаю, чтобы успокоиться.

– А с ними что делать? – Бекка показывает на свои пустые чемоданы.

– Придет Карли и их заберет. Пока мы здесь, их отправят на хранение, чтобы не мешали.

– Отлично. Пойдем, посмотрим дом? – взволнованно просит она.

– Да, да, конечно.

Мы выходим на площадку и вдруг слышим плач, доносящийся из одной из комнат в конце коридора с той стороны, что выходит окнами на море. Мы переглядываемся и поворачиваем в другую сторону. Оказывается, что дверь комнаты открыта, и я заглядываю внутрь.

Это комната Элизабет, хотя официально мы еще не знакомы. Она сидит на краю кровати, уронив голову на руки, и, кажется, сейчас разревется не на шутку. Бекка открывает дверь, мы подбегаем к Элизабет и садимся на пол на колени.

– Как ты, в порядке? – спрашивает Бекка. Знаю, это она из вежливости, но все равно как-то странно, ведь очевидно, что у Элизабет не все в порядке.

Элизабет качает головой.

– Не верится, что я это сделала, – отвечает она приглушенным голосом, уткнувшись в ладони.

– Прилетела на край света, чтобы провести несколько недель в общежитии класса люкс с какими-то девчонками и познакомиться с каким-то парнем в надежде, что он в тебя влюбится? Ты это имеешь в виду? – спрашиваю я.

Моя уловка срабатывает. Элизабет смеется, поднимает голову, и на ее опухшем и покрасневшем от слез лице появляется улыбка.

– Ага. Именно это я и имею в виду.

– Держи, – Бекка достает из кармана джинсов сложенный бумажный платок. – Он чистый. Правда.

Элизабет берет платок и вытирает нос и щеки. Кажется, она опять собирается заплакать, но я решительно кладу ей руку на колено.

– Хорошая новость: ты не одна такая. И у тебя уже есть две подруги. Это Бекка, а я Эбби.

Элизабет шмыгает носом и кивает.

– А я Элизабет.

– Привет, Элизабет, – говорит Бекка.

– Привет, – говорю я, и мы улыбаемся друг другу. – Хочешь еще одну хорошую новость, или ту, что даже лучше?

– Давай обе.

– Во-первых, съемки начнутся только завтра вечером, и к тому времени, надеюсь, мы освоимся.

Она снова кивает, а глаза загораются надеждой. Бекка вручает ей коробку салфеток, которую нашла в комнате, и Элизабет достает сразу много и тщательно вытирает лицо.

– А вот новость еще лучше, сейчас покажу. Вставай, – я поднимаюсь и протягиваю ей руку. Она берет меня за руку, а я подвожу ее к окну. – Смотри.

Она моргает, глядя на вид – потрясающий вид на патио, зеленый холм и сад, пляж и сверкающую под солнцем воду Сиднейской бухты.

– Ну, как тебе?

– Невероятно, – отвечает она.

– Вот именно, а у нас окна на улицу, – смеется Бекка. – Может, поменяемся? – шутит она.

Элизабет смеется и начинает икать.

– Давай спустимся и осмотримся, – говорю я. – Найди нас, когда успокоишься.

– Лично я буду на кухне, – говорит Бекка. – Умираю с голоду.

Элизабет закусывает губу и хмурится.

– Поверь, все сейчас чувствуют себя как в каком-то зазеркалье, – говорю я.

– Совершенно верно, – кивает Бекка. – Лично я очень странно себя чувствую. Но мы уже здесь, надо пользоваться ситуацией.

Элизабет кивает, и я понимаю, что она хочет, чтобы ее оставили в одиночестве.

– Увидимся внизу, – говорю я, и мы уходим.

– Я сейчас с голоду умру, без шуток, – тихо говорит Бекка, когда мы выходим из комнаты Элизабет. – Надеюсь, у них есть веджемайт, – добавляет она, – я без него жить не могу!

– Господи, она что, уже ревет? Соберись, тряпка!

Мы с Беккой останавливаемся как вкопанные и переглядываемся; она в ужасе не меньше моего. Оборачиваемся к комнате Тары и Кайли. Жабу и гадюку поселили вместе, и несмотря на отсутствие камер, те уже ведут себя как жуткие коровы, какими им и положено быть в соответствии со сценарием шоу. Обе словно сошли со страниц комикса о Бэтмене: привлекательные, но вульгарные карикатурные злодейки. Тара с ее угольно-черными волосами, выпрямленными утюжком и тускло и безжизненно ниспадающими до самой талии. И Кайли с точно такими же волосами, только платиновыми. Обе наштукатурились, намазав себе на лицо все содержимое магазина косметики. Как говорится, красота из тюбика.

Вслед за язвительным комментарием Тары раздается каркающий смех, и Кайли вступает в диалог. Ей, видимо, нравится упражняться в остроумии с такой же злодейкой, как она сама.

– Да она серая, как мышь. Не волнуйся, после первого же вручения брошек ее отсюда вытурят.

– Да я и не волнуюсь. А ты других видела? Да нам тут никто в подметки не годится. А слонопотамиху видела? Ту, толстую, с лицом как лепешка? – Тара фыркает и презрительно усмехается.

Я невольно опускаю взгляд и чувствую, как Бекка берет меня за руку. У меня подкашиваются колени. Я знаю, что не гожусь в волчицы, но обманывала себя, думала, что после «прокачки» стала лучше, что другие будут воспринимать меня как равную себе.

– Господи, да она небось богатая. Купила себе место. «Папочка, можешь выбить мне местечко в “Одиноком волке”?» – кривляется Кайли. Она и не догадывается, как далека от истины.

– Сто пудов, – отвечает Тара. – Спорим, в финале останемся мы с тобой? – Я обращаю внимание, что они ни разу не заговорили о Дэниеле, Одиноком волке. Для них это игра: они приехали побеждать, а не влюбляться.

– Ну не скажи, а как же эта красотка из Брисбена, – возражает Кайли. Она имеет в виду Джастину, которая хочет стать актрисой. Да, она симпатичная, но это скорее следствие тщательного ухода, а грудь у нее совершенно точно не матушкой-природой подарена.

– Точно. Ну да, она может попасть с нами в первую тройку, – отвечает Тара. Можно подумать, они вдвоем решают, кто дойдет до финала! Ха! Ничего они не знают.

– Ну еще, может быть, эта цаца Бекка, – говорит Кайли. Смотрю на Бекку: та морщится. Поворачивается ко мне и дергает головой, показывая, что нам надо идти. Я согласна. Одно дело, когда обсуждают меня, и другое, когда Бекку называют цацей. Она ведь совсем не такая, а очень милая, а девчонки просто завидуют. Я пользуюсь предлогом, и когда Бекка тянет меня за руку, иду за ней. Мы уже подходим к лестнице, когда слышим голос Тары:

– Ну да, кем она себя возомнила, расхаживает с таким видом, будто она тут главная…

Мы с Беккой молча спускаемся на кухню.

– Они просто завидуют, – говорю я.

– Да сучки они, что уж, – одновременно со мной произносит Бекка.

Через секунду мы прыскаем со смеху.

– Тут такого будет много, – говорю я. Я смотрела все сезоны «Одинокого волка» и хорошо знаю, как волчицы могут вредить друг другу. И это я еще не видела кадров, не попавших в монтаж. Одному богу известно, что творится, когда камеры выключены, и что остается за кадром – склоки, оскорбительные комментарии, травля. По ТВ показывают лишь вершину айсберга.

Но что поделать: это реалити-шоу, игра на выбывание, и поскольку все мы живем вместе, в ближайшие недели Волчий особняк превратится в настоящий гадюшник. Еще один повод для опасений и беспокойства.

Бекка отмахивается и добавляет:

– Синдром высокого мака[4], – замечает она. – Когда людям кажется, что ты в чем-то их превзошла, даже если тебе самой так не кажется, они пытаются тебя принизить. – Кажется, у Бекки толстая шкура, хотя, наверное, так и должно быть, если ты умна и похожа на супермодель. Наверняка она привыкла, что люди ей завидуют.

Насчет любви к веджемайту Бекка не шутила: она намазывает уже четвертый кусок тоста толстым слоем липкой черной массы.

– Хочешь стать лицом бренда? – дразню ее я.

У меня от нервов живот разболелся; я оглядела набитые продуктами кладовку и холодильник и выбрала йогурт, надеясь, что тот успокоит бурление в моем животе. Элизабет сделала себе чай. Выглядит она уже намного лучше, чем наверху, когда плакала. Мы сидим за барной стойкой с Каз, австралийкой из Перта.

Бекка смеется.

– Знаю, я ем как подросток в период полового созревания. – Она закручивает крышку на гигантской банке. – Это все учеба, – добавляет она, – веджемайт полезен для мозгов. Иногда я делаю уроки и за день могу съесть целую буханку хлеба с веджемайтом.

– Какая гадость. Я даже мармайт[5] терпеть не могу. И разве можно есть хлеб буханками и иметь такую шикарную фигуру?

«Эбби, хватит, не завидуй», – говорю я себе.

– Не верится, что я ради этого притащилась на край света, – доносится из соседней комнаты голос Дафны, британской Снежной королевы. Мы вчетвером переглядываемся и решаем подслушать, о чем будут говорить.

– Ты о чем? – спрашивает Табита, тоже британка.

– Да, что именно тебе не нравится? Сидней или дом? – говорит Меррин, австралийка. – Тут же шикарно. Один вид чего…

– Дом, естественно, – прерывает ее Дафна таким тоном, будто объясняет что-то маленькому ребенку. – Если бы я не знала, куда лечу, я бы, наверно, и в аэропорт не пришла, как по-вашему? Хотя я никак не рассчитывала, что придется лететь экономом! Если бы я знала, сама бы себе билет купила!

Я бросаю взгляд через плечо и вижу, как Табита с Меррин хмуро переглядываются. Неужели Роберта и в самом деле прочит Дафну в невесты? При таком раскладе хорошего не жди. Эта леди какая-то там (у нее в самом деле есть аристократический титул), кажется, считает, что все ей должны, а поскольку она фаворитка Роберты, то останется на шоу как минимум столько же, сколько и я. Впрочем, наивно было думать, что я смогу подружиться со всеми волчицами, особенно после встречи с этими коровами наверху.

Дафна продолжает свою тираду.

– Неужели нельзя было найти более подходящее жилье? Мало того, что комната на двоих, там даже ванны нет!

– А у нас с Беккой хоть и нет вида на море, отдельная ванная комната!

Тут Каз заливается громким смехом и разворачивается на табурете лицом к гостиной.

– Эй, Даф, а ты уверена, что сможешь пережить эти невыносимые испытания? – спрашивает она со смешинкой в голосе.

Услышав свое имя – точнее, его половину, – Дафна вздрагивает, прижимает ладонь к груди и таращится на Каз, раскрыв рот.

– Ты ко мне обращаешься? – спрашивает она.

– Ну да, к кому же еще. Тут больше нет никого с именем «Даф».

– Дафна, – цедит она, и ее глаза превращаются в маленькие злобные щелочки.

– Точно. Прости, Даф-на. Так скажи, Даф-на, нам стоит переживать за тебя? Мы можем попросить, чтобы тебя переселили в отель.

Девчонки хихикают, но нервно: момент довольно напряженный.

– О боже, – Дафна беспечно отмахивается. – Вы что, шуток не понимаете? Само собой, я не стану просить, чтобы меня переселили. Что подумает Одинокий волк? Я просто заметила, что по сравнению с другими роскошными особняками, в которых мне приходилось останавливаться по всему миру, этот – ну просто уродство какое-то. Как будто ребенок склеил коллаж из старых номеров «Архитектурного дайджеста»! И для двенадцати человек тут места маловато.

Про коллаж из старых номеров она смешно сказала: так могла бы пошутить Анастасия. Жаль, что нельзя использовать эту фразочку в посте.

– Ну да, ну да, – отвечает Каз. – Ужасно, когда твой дом на пляже за двадцать миллионов баксов не рассчитан на двенадцать человек.

Каз молодчина, и хотя Дафна закатывает глаза и больше ничего не отвечает, напряжение спадает. Думаю, Каз довольно точно оценила стоимость дома, вероятно, тот именно столько и стоит: Каз – инженер, работает в продаже недвижимости.

Только я собираюсь отвернуться и доесть свой йогурт, как две волчицы пересекают почти невидимую границу между домом и патио. Они в купальниках; с них капает вода.

– Вы что, купались? – спрашивает Меррин, хотя это очевидно.

– Да, – отвечает Джастина. – Вода чудесная. Очень освежает.

Если она планирует расхаживать по дому в бикини после начала съемок, зрители ее точно полюбят. Возможно, она даже привлечет внимание агентов по кастингу. Если ее цель – небольшая роль в сериале, она на верном пути.

– В воде тепло, а когда выходишь, прохладно, – стуча зубами, говорит Элли, британская волчица. Бледная кожа на ее плечах порозовела, и я напоминаю себе не забывать пользоваться солнцезащитным средством.

Другая австралийка, Лора, заходит со стопкой пляжных полотенец.

– Нашла! – говорит она и протягивает полотенце Джастине и Элли. Последняя заворачивается в него, как в буррито. Пока они вытираются, я быстро пересчитываю волчиц. Десять.

– А, вот вы где, – говорит Тара, спускаясь по лестнице с Кайли. – Кто хочет начать праздновать?

Плюс две злодейки: теперь нас двенадцать.

– Я за! – говорит Каз, соскакивает с табуретки и открывает верхний шкаф на кухне. – Тут полностью укомплектованный бар!

Девчонки визжат, и их голоса отскакивают от твердых поверхностей. Подумать только, что стайка двадцати– и тридцатилетних девчонок может издавать столько шума!

Я оглядываю кухню и гостиную. Меррин, сдержанная девушка из Тасмании, кажется, немного испугана гвалтом, но Бекка смотрит на меня, словно говоря «почему бы и нет?», а Элизабет пожимает плечами.

– А кто-нибудь знает, кто наш волк? – спрашивает Тара. – Надеюсь, не какой-нибудь великосветский пижон?

Она разглядывает Дафну даже не таясь. Та, надо отдать ей должное, выдерживает ее взгляд и вскидывает брови. Даже жалко, что съемки начнутся только завтра: этот обмен любезностями идеально подходит для начала сезона.

– Говорят, он миллиардер из Австралии, – отвечает Джастина.

Небось надеется, что если прогуляется под ручку с миллиардером, кастинговые агентства точно обратят на нее внимание. Но она ошибается. Мне хоть и мало известно о Дэниеле, я знаю, что он британец. Джек проболтался, что они выбрали его примерно в то же время, когда мы встречались в офисе у Прю.

Девчонки наперебой гадают, кто же этот волк, за чье сердце нам придется побороться. Кайли заявляет, что сама откажется от брошки, если у парня окажется хотя бы намек на лысину. Прямо так и говорит, клянусь, а я сразу начинаю перечислять в уме привлекательных мужчин с лысиной: Тэй Диггз, Джейсон Стэйтем… Хотя мне больше по душе небрежная шевелюра Джека. И его зеленые глаза. И губы.

– Эбби! – Бекка толкает меня в бок.

– О, прости, что? – Я опять замечталась о Джеке; надо прекращать. И прекращать себя щипать.

– Хочешь, уйдем? – спрашивает она. – Кажется, дальше будет хуже. Я краем уха слышала, как кто-то предлагал пойти купаться голышом, и большинство волчиц в отсутствие камер наклюкались – это же наш последний шанс побыть без присмотра. Только Меррин и Элизабет нигде не видать.

Электронные часы на духовке показывают без пяти десять. Я в последний раз оглядываю нашу компанию.

– Да, отличная идея. Хотя не уверена, что нам удастся поспать. Столько событий.

Однако вскоре после того, как мы с Беккой уходим наверх, сопровождаемые криками «слабачки!», я чувствую, как наваливается сон, и быстро засыпаю с мыслями о моем прекрасном австралийце.

Глава восьмая

«Одинокий волк в Сиднее»: барбекю с креветками

Анастасия Треплер

Привет-привет, дорогие читатели! Сезон охоты на волков опять открыт, и в этот раз нас ждет нечто особенное! Любители реалити-шоу с пляжным вайбом и со вкусом барбекю с креветками, этот сезон вам определенно понравится. Да-да, новый сезон «Одинокого волка» снимают в городе мечты Сиднее!

Серия начинается с живописных кадров с воздуха: скалистые берега и уединенные пляжи с белоснежным песком, великолепные виды Сиднейской бухты – смотрите, тут и Сиднейский оперный театр, и мост Сидней-Харбор! Небольшое напоминание для наших зрителей из Великобритании: если вы смотрите это шоу, свернувшись калачиком у обогревателя под одеялом, этот прекрасный яркий огненный шар в небе называется «солнце». Кое-кто из вас, возможно, помнит его с того дня в июле 2011 года, когда оно радовало жителей Великобритании в последний раз.

Что до Волчьего особняка, в этом сезоне создатели шоу решили отказаться от аристократического убранства. Никаких вам мраморных лестниц, бархатной мебели и тяжелых драпировок; «Аббатство Даунтон» в этом особняке снять, увы, не получится. Волчий особняк в Сиднее – это сплошь острые углы, полированные цементные полы, стекло, стекло и еще раз стекло и великолепный фонтан прямиком с выставки передового дизайна: а чего еще ждать от дома, расположенного в одном из самых престижных и дорогих курортных районов мира? (Говорят, где-то рядом живет Николь Кидман. Только тс-с-с.) Безусловно, нас ждет много кадров, где девушки мечтательно смотрят в окно – а за окном такой вид! Если вы не знали, что такое «неприличная роскошь», это она.

Хотя без гравийной дорожки между лимузином и крыльцом можно было обойтись. Представляю, сколько слез будет пролито из-за испорченных туфель.

На самом деле мне и представлять ничего не надо: я видела эти слезы. Джастина, которая хочет стать актрисой, закатила страшную истерику и выкинула в мусорку свои серебристые туфли на высоченных каблуках. Кто-то из съемочной группы достал их оттуда, после чего их отправили к «обувному доктору» (что бы это ни значило).

И это еще не самое абсурдное из того, что случилось в первый день съемок.

Я знаю, что цель моего пребывания здесь – заглянуть за кулисы, но я даже не представляла, что съемки первой серии – нашего так называемого «прибытия» в Волчий особняк – будут настолько полны абсурда. Съемки начались ранним вечером; мы все надели свои лучшие наряды и навели марафет, потратив на это почти весь день. Похмелье после вчерашней попойки у тех, кто вовремя не лег спать, прошло к обеду, и в особняке разразился настоящий хаос: двенадцать девушек, пять ванных комнат, фены, шумящие непрерывно в течение двух часов, визги и слезы (нет повести печальнее на свете, чем молния, заевшая на платье), тонны неискренних комплиментов «Ах, ты так великолепно выглядишь!», замотанная Карли и среди всего этого я.

Точнее, волчица Эбби, безнадежная притворщица.

Стоило мне открыть палетку с тенями, как все, чему учила меня моя прекрасная визажистка Надя, напрочь стерлось из памяти. Слава богу, рядом оказалась Бекка, которая не только не пожалела своего времени, но и оказалась визажистом-самоучкой. Когда она меня накрасила, я взглянула в зеркало и с удивлением и удовлетворением обнаружила, что выгляжу так же, как в день «прокачки», – как я, но лучше.

Когда все было готово, начались съемки нашего «прибытия» в особняк: мы по очереди выходили из одного-единственного лимузина, который ездил кругами по кольцевой дорожке и высаживал нас у двери дома, куда мы уже заселились накануне (но выглядело это так, будто мы только что приехали). «Ох, ах, какой прекрасный дом», – повторяли мы на камеру, когда нас снимали крупным планом. Важное замечание: я так и знала, что лимузин один на всех!

А еще – клянусь, это чистая правда – съемки нашего «прибытия» в особняк провели еще до того, как приехал Дэниел!

Естественно, когда он приехал, все всполошились: волчицы встали на цыпочки и начали толкаться, чтобы взглянуть на него хотя бы одним глазком. Мы стояли за домом и ждали своей очереди, чтобы познакомиться с Дэниелом, и кадры нашей первой встречи с ним, когда он приветствовал нас в Волчьем особняке, были более-менее искренними.

«О, привет, добро пожаловать в дом, в котором вы уже живете. Нет ничего странного, что я приглашаю вас туда, где сам не живу». Также со стороны никому почему-то не показалось подозрительным, что мы приехали в наш новый дом, имея при себе лишь маленькие клатчи – что-то вроде бездонной ковровой сумки Мэри Поппинс, только меньше, – куда, видимо, должны были поместиться все наши вещи. В разоблачительной статье надо непременно об этом упомянуть.

В очереди на знакомство с Дэниелом я шла восьмым номером. Когда Бекка (номер семь) скрылась за углом особняка, я попыталась совладать с нервами, считая вдохи и выдохи: вдох-два-три-четыре, выдох-два-три-четыре. Бекки не было всего несколько минут, но мне казалось, прошло намного больше времени. Наконец Карли, которая курировала весь этот процесс, сверилась с айпадом-папочкой и жестом подозвала меня.

Я вышла из-за угла Волчьего особняка, изобразив, как мне казалось, обаятельную улыбку и, десять раз повторив про себя «только не споткнись», подошла к крыльцу и осторожно поднялась по ступенькам. Почти вздохнула с облегчением, ступив на последнюю ступеньку, – ура! я умею ходить на каблуках! – и тут вспомнила, что камера следит за каждым моим движением, выражением лица и вздохом.

Дэниел ждал на пороге и благосклонно улыбался, как принц Уильям, приветствующий выступающих перед ним артистов. Мы назвали свои имена, поговорили о том о сем – о чем, я уже не помню, – и когда я зашла в дом, меня окружили семь шепчущихся девчонок с горящими глазами.

Лишь вечером на коктейльной вечеринке, которую снимали в патио при «лунном свете» (а на самом деле под стратегически расставленными прожекторами), я смогла как следует присмотреться к Дэниелу и составить о нем первое впечатление. И вот каким оно было…

Теперь поговорим о нашем Волке. Дэниел, инвестиционный банкир. Пятьдесят оттенков восторга, девочки! Каков лакомый кусочек: холодные голубые глаза, длинная светло-русая копна волос… Когда про этот сезон «Одинокого волка» снимут кино – а почему бы и нет? – нашего Волка просто обязан сыграть Дэн Стивенс. В этом костюме и в этом галстуке, завязанном безупречным узлом, с огненно-красным цветком в петлице, Волк словно явился пробоваться на роль нового Джеймса Бонда. Звучит вкрадчивая музыка из вступительных титров «бондианы»… Дэниел Крэйг, подвинься!

На самом деле Волк показался мне лощеным напыщенным индюком. Ха. Но разве я могу такое написать?

Теперь давайте быстро пройдемся по нашим волчицам. В этом сезоне их всего двенадцать, на четыре меньше обычного, но продюсеров можно понять. Шесть билетов из Великобритании в Австралию – семь, включая нашего Дэнни, – и огромный счет за проживание: неудивительно, что стаю волчиц решили сократить на 25% (спасибо, миссис Уолтерс, моя учительница математики из четвертого класса! Сколько раз вы твердили, что однажды проценты мне в жизни пригодятся – и вот это произошло!). Итак, что мы имеем: шесть волчиц из Британии и шесть из Австралии (последние по какой-то причине просят называть себя «австралийскими курочками», им это кажется очаровательным), и все хотят побороться за нашего Волчка, малыша Дэнни.