В Приморье пришёл декабрь, я уже планировал свою поездку за ёлками, очень хотелось увидеть жителей посёлка « Тихая Падь», он из дома пришло сообщение, что ко мне в гости едут родители, проведать, как живётся «соломенному» холостяку. У отца были конкретные планы в этой поездке, кроме меня он хотел встретиться с каким-то окружным начальством в Хабаровске, обсудить моё будущее, а маме, лишь бы меня увидеть, вот и все её планы. По дороге ко мне, они остановятся в Хабаровске в гостях у маминой сестры, моей родной тетки. За ёлками поехал нач. прод., я рассказал ему обо всех трудностях и передал все координаты. Узнав о причине моего отказа от ёлочной поездки, комбриг попросил передать моим родителям, что он приглашает их к себе в гости.
«Возьми машину, – добавил он – и свози их во Владивосток, пусть столицу нашу посмотрят, когда у них ещё такая экскурсия будет. Два отгула тебе хватит».
Встречал своих я в четверг утром, с шалыми от перелётов и поездов глазами, они вылезли из вагона.
«Ну и забрался ты сынок, – мама покачала головой – дальше, то, есть куда».
«Нет, мама, дальше некуда – ответил я – теперь, что не служба, то ближе к дому, если, конечно, в Японию не пошлют».
Проехав от вокзала до моего дома, я показал им город Уссурийск, в это время года он был особенно невзрачен. Мама, с дороги, улеглась на наш старинный диван, а мы с батей распаковали все гостинцы, рассовали их по углам, поставили на стол бутылку водки, нехитрую закуску и завели деловой разговор. Он рассказал мне о своих плодотворных встречах в штабе округа, ему там твердо пообещали, что я буду настоящим начальником вещевой службы, я порадовал его своей безупречной службой, и что комбриг ждёт их к себе в гости. Довольные друг другом мы улеглись спать, отец на диване, а я рядом с диваном, на полушубке.
Вечером, отец с матерью ушли в гости, а я остался гадать, как отреагирует комбриг на то, что скажет ему отец, он решил не вилять, а прямо рассказать комбригу о своих встречах в Хабаровске. Комбриговский уазик привёз моих родителей в третьем часу ночи, оба пьяные, каждый в свою меру. Отец восторгался моим командиром без устали, «вот это командир», «Леонардович», пока не затих на диване. Маме комбриг тоже понравился, по её словам они посидели, душа в душу с восьми вечера и до двух ночи.
«Хорошие люди – мать катала по столу хлебный шарик – приятно с ними, так бы сидела и сидела. Все они тут такие».
«Большинство – ответил я – народ здесь другой, отличается от нашего. Земли вокруг много, лаптями по карте меряем, оттого и суеты меньше в людях, что локтями друг с дружкой не пихаются. Большая половина приезжие, не они, так папа с мамой. Эти люди знают, что, значит, жалеть о том, что не сбылось или пришлось оставить или потерять навеки. От цивилизации далеко, поэтому и запросы небогатые, о других подумать время имеется. Ну, как, объяснил я тебе причину доброты и спокойствия».
«От цивилизации далеко – согласилась мама, качая головой, – целый день летели до Вас, под ногами только снег и сопки, сопки и снег, и больше ничего. Забрался ты сынок».
«Дома то, как – я был немного удивлён, что маму надо спрашивать про свою внучку, – как Людмила, Юлька».
«Дома всё нормально, дома всё хорошо, – заторопилась мать, – Юлька не болеет, Людмила тоже, ждут тебя не дождутся».
«Ты давай мам, говори, чего там – я взял её за руку, – мы же друг друга знаем, зачем темнить, отец, что ли опять с тёщей поцапался».
«Да нет, они и не виделись ни разу после Вашего отъезда, – мама опустила голову, – встретились на пять минут, когда Юльку из роддома забирали, и всё».
«У тебя, что ли, трения начались» – удивился я. « Да Бог с ними, с моими трениями, – мама подняла голову, – боюсь, у тебя в будущем трения начнутся».
«А что у меня, приеду, заберу их обеих, комбриг к июлю квартиру твердо пообещал» – бодрым тоном я нарисовал матери радужную перспективу.
«Теперь ты мне песни запел, – она улыбнулась сквозь слезы – или мы друг друга не знаем. Приедешь к ним, с внучкой посидеть, стоят над душой, как вкопанные. Вздохи о том, зачем ты от Подмосковья отказался. И действительно, чего тебе под Москвой не глянулось, уехал на край света. С работы приду, сяду и сижу в кресле. Как дверь твоей комнаты увижу, так в слезы. С отцом по неделе не разговариваем, как немые. Чего говорить, и так всё ясно».
«Ясно, ясно, – как попугай повторил я – давай спать мам. Завтра на экскурсию, во Владивосток поедем. Как расскажешь о Владивостоке у себя на заводе, так все и ахнут».
«И больше всех я – мама улыбнулась и поднялась из-за стола, – поговорили о грустном, вроде отпустило, может быть, всё обойдется. Спокойной ночи сынок».
«Как прошел разговор – спросил я утром у бати, – чего Леонардович сказал». « Ты знаешь, Сань, – отец хлопал глазами с виноватым видом, пытаясь вспомнить вчерашний разговор, – я чего-то запамятовал. Помню только, что мне всё понравилось, и то, что я рад за тебя, и то, что у тебя такие начальники. Перед отъездом я всё равно забегу к нему попрощаться, там и договорим».
Владивосток в декабре не лучше Уссурийска, а может даже хуже. Мороз не более пятнадцати градусов, а холод собачий. Уши в трубочку сворачиваются, а всё из-за влажности, море рядом. Покатались по городу, я рассказал о знаменитой барахолке в г. Находка. Проезжая мимо цирка, остановились, до начала представления оставалось пятнадцать минут. Взяли билеты, и пошли смотреть на Владивостокский цирк. В первом отделении выступали собачки, голуби, обезьяны, в общем, всякая мелочь. Во втором отделении появились обещанные хищники, медведи и пара уссурийских тигров, или амурских, я не помню. Тигры как тигры, порычали для солидности, попрыгали с тумбы на тумбу и удалились. С медведями вышел полный конфуз. Сначала вывели трех малолеток, они, кое-как, сделали по одному кругу на велосипедах и сцепились в жестокой драке. Разнять их так и не удалось, весь клубок потащили с арены разом. После десяти минутного перерыва, который заполняли два клоуна, вывели громадного старого медведя, широкая седая полоса шла у него от головы до хвоста, по всей спине. Похоже, он спокойно спал после обеда и в представлении не планировался, молодая дрессировщица безуспешно пыталась загнать его на огромный шар. Старику надоели тычки палкой в бок, он спокойно отошел на три шага в сторону, волоча дрессировщицу за собой, присел и наложил на арену огромную кучу добра. Зал ожил, засмеялся, зрители оценили столь необычный номер. « Легонько» – успела сказать мама и затряслась от смеха, мы за ней следом.