Читать онлайн Плохая мать. Исповедь
Три месяца металась между небом и землей. Плакала, молилась, кричала, выла. На четвертом месяце оплакала.
Труднее всего, когда не понимаешь, что делать дальше. Когда человека нет, а ты его все еще ждешь. Может, это ошибка? Может, показалось? Сейчас, немножко подождать – и всё будет по-старому. И даже немножко забывается горе, вдруг день становится похож на обычный, как сотни до этого, до того, чтО произошло.
А потом безжалостная память вдруг выдает приговор: как было – уже не будет.
Днем, пока на работе, хватаешься за все задания, спешишь помочь, вырываешь из рук годами не решавшиеся задачи. Чтоб только думать некогда, чтобы не вспоминать.
А как только все расходятся, гаснет свет, лязгают ключи в замочных скважинах, эхо наскоро неуклюже штампует торопящиеся шаги, – память наносит свой удар, втыкает нож безмерной тоски, глубоко-глубоко, под самые ребра, в самое сердце, и крутит, поворачивает его там, наматывая нервы на стальное жало. Сердце вдруг забьется, забьется и стихнет. И хоть бы навсегда замерло, но оно, глупое, живет. Разорвалось бы несчастное от горя, а оно сильное, хочет жить.
Они идут парами, и солнце клонится к закату, и воздух на набережной такой свежий. Смотреть невыносимо, прочь от них, счастливых и красивых. Домой! Там, там – спасение.
Но там тоже никого. Это раньше, кто-то ждал, не мог толком поужинать и навести порядок, никто не садился делать уроки. И приходилось ругать тех, кто ждал: ну почему? Почему нельзя сделать уроки сразу после школы? Почему надо ждать, пока придет мать и начнет ругаться? Мать и так устала…
Сейчас – пожалуйста. Приходи, ложись на диван, никаких уроков и ругаться не на кого. Первые пять дней прикольно. Но не больше.
Дальше – одноразовая посуда, булочки, кефир, готовые салаты. Готовить незачем. Некого удивлять. Дальше – смерть, только такая же, как посуда, одноразовая, каждый раз новая, тысяча смертей на дню, а вот покоя нет от этих смертей.
Знаете, какой у него смех был? Как колокольчик. Динь-динь-динь. Даже если у вас самое плохое настроение на свете, он зазвенит своим смехом, и вы тоже рассмеетесь. Все смеялись. И взрослые и маленькие. И вы бы смеялись. Такой у него смех был, у моего мальчика.
Ты кровиночка моя деточка, ты открой ясные глазоньки, посмотри на свою мать несчастную, ты посмотри на нее, улыбнись, еще разочек дай налюбоваться.
Разве ж думал кто, что так всё обернется. Пока жили вместе, растила сына, всё боялась умереть. Не для себя у бога просила каждую минуточку пожить, не для себя, а чтобы сына успеть вырастить, выучить. А теперь бы и умерла, а непросто это, оказывается.
Ты открой-открой глазоньки, да скажи мне слово сиротинушке твоей бедной матушке, слово последнее, остатнее.
Бывает, такая боль за душу возьмет, в глазах темно, выть хочется, и понимаешь: Готова! Вот сейчас, подойди лихой человек, тресни по башке, ведь даже спасибо скажу, вот сейчас, давай! Столько сообщений, там убили, тут убили. Где ты ходишь, убийца мой ненаглядный, жду тебя, как любовника ждут, вот сейчас, приди! А потом вдруг какая-то тень сбоку промелькнет, и сердце встрепенется, забьется в испуге. И страшно так становится, сил нет, страшно за жизнь эту бесполезную, ненужную. Не так-то это просто, взять и умереть.