Читать онлайн Враг государства

Посвящается человеку, которого нет.

В электронном виде, как есть, распространяется бесплатно.

ВРАГ ГОСУДАРСТВА

(Диалоги)

До слов

Данный рассказ является вымыслом от начала до конца. Все совпадения случайны, факты притянуты за уши. Не является сообщением о преступлении. Любые сходства ложны. Обороты, использованные персонажами, служат лишь для описания художественных образов. Мнения, высказанные персонажами, могут отличаться от мнения автора.

Нашли себя? Упс! Шутка, обратитесь к психиатру. Возрастное ограничение: 35+.

1. Хоспис

2023 год

– Чай будешь? Не сочти за труд, он на кухне. В верхнем ящике – чабрец, мята. Угощайся.

Руки стали слабеть в локтях. Вроде всё в порядке, но иногда возьмёшь что-то с полки – и не знаешь: донесёшь или уронишь.

– Зачем мне трешка? Считай это капризом. Плюс место всегда найдётся: ты заходишь, пацаны проездом… С подругой пришлось поругаться. Не хочу, чтобы она видела меня сейчас. Нет ничего приятного в том, чтобы наблюдать, как увядает близкий человек. Пусть лучше найдёт себе нового. С годами я стал сентиментальнее.

Это мой личный хоспис. Думаю, многим здесь показалось бы уютно. Теперь у меня вид на набережную и даже британское посольство под боком. Я никогда никуда не бежал, но прежние хозяева сдулись именно туда.

Много паразитов, поющих ртом, жило и живёт здесь. Один занимал весь верхний этаж – пока не зажмурился.

Раньше я испытывал некое уважение к лицедеям. Но оно кончилось в ту эпоху, когда их перестали хоронить вдоль дорог.

2. Кто я

У меня за плечами много профессий. Я был вором (пишу с маленькой буквы – иначе неправильно поймут). Был убийцей. Был преступником, пережил уголовный период. В чём-то остаюсь программистом. Был руководителем. И даже сейчас, несмотря на текущее состояние, стараюсь развиваться. Это нормально для человека. Останавливаться нельзя: жизнь меняется – меняюсь и я.

У людей предвзятое отношение к таким, как я. Это понятно. Общественные издержки: как только появилась возможность, коллективный разум начал всех оценивать. Но важно помнить: оценка – не ценник (многие их путают). Это как две руки и две ноги – ещё не значит, что перед тобой человек. Некоторым стоило бы поработать над собой, чтобы им стать.

Я – личность. Со своей историей, навыками и опытом, которыми хочу поделиться. Так что сейчас моя роль – рассказчик. А слушать меня или нет – решай сам. Вводные данные я дал.

Страшно? Я тоже боялся в начале пути. Но он сложился так, как сложился. И именно о нём я буду говорить.

Так что если остался – пойдём дальше.

3. Ради чего

Во благо

Всё стоит делать исключительно во благо. Есть вещи, которые делают тебя сильнее – чужой опыт, даже отрицательный, бесценен. Если где-то опасно, лучше туда не соваться. Но если идти неизбежно, чужие знания могут спасти. Поэтому я всегда готов делиться. Лучший дар, который можно сделать другому, – передать знание и опыт, особенно когда они ведут к осмыслению. Хотя жизнь показывает, что так бывает не всегда.

Есть ещё одна важная мысль. Многим это только предстоит понять, но я считаю: освобождение информации – ключевой этап развития цивилизации. Однако информация должна попадать на подготовленную почву. А подготовить ум можно только через разностороннее качественное образование в начале, воспитание навыков самоорганизации. А затем – через самообразование и саморазвитие.

Сегодня же я вижу лишь стаю лавочников, дерущихся за чужой жемчуг. Проблема в том, что, заполучив его, они просто поставят драгоценность на полку – будут копить и беречь, вместо того чтобы использовать все его свойства для развития общества.

Здесь принципиальная разница: жемчужина может иметь только одного владельца (или того, кто держит её в руках в данный момент), а информация устроена иначе. Озвученная однажды, она может быть осмыслена, трансформирована и передана дальше – снова и снова.

Проще говоря, в отличие от жемчуга, информацией можно делиться без потерь. Более того, при обмене знаниями информация в чужих умах рождает новые идеи, обогащая всех участников.

Свобода информации и инструментов для работы с ней – вот что приносит настоящее благо. Возможно, именно ради этого я и делюсь своим. Но путь будет непростой, так что наберись терпения.

4. Плохие

Забавно наблюдать, как в кино, спектаклях и аудиокнигах злодеев изображают карикатурно – плохими просто потому, что они действуют исключительно из плохих побуждений. Но когда человек, воспитанный на таких стереотипах, сталкивается с настоящими "плохими" людьми в жизни, у него нет защиты. Особенно если он сам не представляет интереса – ни как объект, ни как источник ценного имущества.

В реальности "плохие" и "хорошие" мирно сосуществуют – до определенного момента. И первые иногда совершают добрые поступки, а вторые – отвратительные. Нет ничего предопределенного. Люди не рождаются злыми, и даже среди действительно плохих редкие мрази полностью лишены человеческого.

Бывает, осужденный преступник проявляет благородство, в то время как "хороший" гражданин пройдет мимо чужой беды, не желая осложнять себе жизнь. Пойми, ему просто некогда.

Я делал плохое. Есть люди, которым причинил зло, боль и разочарование. Позже я приведу конкретные примеры – без излишнего фанатизма, не ставя целью испортить чью-то жизнь. Но я не маньяк и не психопат. Я преступник – моя вина была установлена судом. Но об этом… поговорим позже.

5. Истоки

Рождение и детство – удивительная пора. Люди не появляются из пустоты, так что уважате.

Я родился в год принятия последней Конституции СССР.

Давай разберёмся: человека формирует череда случайностей, через которые он проходит в рамках объективной реальности. Воля или безволие воспитываются со временем – изначально же человек чист, как белый лист, который начинает заполняться с первого вздоха. Главное, что нужно понять: с рождения мы находимся в постоянном движении. Даже во сне – время неумолимо течёт вперёд.

Мы развиваемся каждую минуту, приобретая новый опыт и оставляя прошлый. Например, питаясь материнским молоком, мы со временем утрачиваем этот навык – он становится ненужным в новой жизни. Перед каждым рождённым открывается безграничный (но всё же ограниченный) океан знаний и переживаний. Начало всегда содержит в себе зерно конца, но каким будет этот конец – неизвестно.

В первые годы нас лепят извне. Меня, как и всех, создавали мама и папа.

Мама – деревенская, папа – первый городской в роду, хотя его родители недавно переехали из деревни. История сложнее: моя прабабушка по матери была из Северной столицы. Её муж привёз её в деревню, спасая от голода времён революции, а затем бесследно исчез. Прабабушка по отцу осела на юге Украины в те же годы.

Родители встретились в моём родном городе. Видимо, учитывая их деревенские корни, власти выделили им полдома в пригороде.

Из того времени у меня осталось три ярких воспоминания:

– как мама везла меня на санках в детский сад;

– огромный паук за домом;

– моё падение в реку и спасение.

После развода родителей мы с мамой переехали к её родным – бабушке, дедушке и прабабушке, которые получили от государства трёхкомнатную квартиру в том же районе.

Деревенские корни очень повлиял на моё воспитание. Учителя часто удивлялись моей прямолинейности, которая одновременно создавала проблемы и помогала формировать характер.

Важное уточнение: некоторые оценки событий даны с позиции сегодняшнего меня. Не принимайте их за абсолютную истину – лучше вооружитесь "инструментом преломления времени" для лучшего понимания.

6. Между слов

А что ты так загадочно улыбаешься? Хочу, чтобы ты донёс важную мысль: даже самые плохие среди людей не появляются из вакуума. Мы рождаемся такими же как и все.

Да, меня можно назвать плохим. Но не худшим – не путай эти понятия. В некоторых областях я достиг такого, что смело могу считать себя среди лучших.

Не жди сразу кровавых баек. Уважай хотя бы время – оно терпеливо ждало каждой моей трансформации. Люди всегда смотрят на кульминацию, не видя самого процесса. А за каждым «вау» или «какой кошмар» – годы подготовки.

Идем дальше.

7. Дед (по материнской линии)

Начнём с главного человека, которому я обязан своей прямолинейностью и силой характера. Дед. Настоящий деревенский мужик.

По нынешним меркам он освоил немало профессий: моторист, тракторист, строитель (ставил деревянные дома до трёх этажей), отслужил моряком. Неграмотность его была не от системы – просто упёрся и не захотел учиться дальше. Зато физически крепкий, волевой – настоящая глыба.

История показательная: когда сватался к бабке, она поставила условие – бросить курить. У неё, как и у меня, слабые лёгкие (позже развилась астма). А дед, по её словам, "дымил как паровоз". Так вот – бросил в один день. Навсегда. Даже пьяный – ни одной затяжки. Просто взял и отрезал.

Со мной он намаялся – мои выкрутасы знал не понаслышке. Воспитывал по-деревенски: мог дать леща, врезать подзатыльник. На моё "Дед, ты чё?" отвечал просто: "А как я бабке покажу, что тебя воспитываю?"

Бывало, и чужим вмазывал так, что искры из глаз летели и сознание отключалось. Короче – нормальный упёртый дед. Боевой. Настоящий.

8. Бабушка (по материнской линии)

Сначала доярка, потом – от помощницы до повара в колхозной столовой. Здоровье, как я уже говорил, подвело: стала инвалидом, но детей деду всё же родила.

В город перебрались из-за её лечения – из деревни до больницы далеко. Дед устроился на завод, бабка взяла на себя хозяйство. Да и с аптеками проще – в городе их больше, лекарства доступнее.

Ещё и прабабушку на руках носила – не буквально, конечно, просто помогала: под конец жизни она уже совсем не могла двигаться

Меня воспитывала как умела. Вела домашний бюджет. Каждое утро выдавала мне деньги – сходить за разливным молоком к бочке. Считать я тогда не умел, так что, сколько бы ни дали, главным было вернуться с трёхлитровым бидоном, заполненным ровно по риске.

Приносил – завтракали. Я выпивал кружку этого же молока. Наутро – простокваша из остатков, снова бидон в руки, и я шагал за новой порцией.

Бабушка незримо всегда была рядом.

9. «Филипок»

Моё воспитание – дед с бабкой из деревни – избавило меня от излишней детскости. Никакой удушающей опеки. Утро – завтрак, затем команда: "Гуляй!". Придёшь к обеду – поешь. Но вечером чтобы был дома.

Детство тогда было взрослее. За косяки – получал по заслугам. За успехи – ни фанфар, ни сюсюканья. "Сделал – молодец. Не получилось – разберём почему".

Читать и время определять научился через мультики. Сначала дед с бабкой читали мне телепрограмму. Потом сам начал разбирать буквы и цифры – не из-за тяги к знаниям, а чтобы не пропустить "Мультфильмы". Для детского ума знание, что они начинаются в 12:20, было бесценным. К школе уже читал – не идеально, но вывески и программу передач точно.

Когда родители разошлись – никакой драмы. Просто переехал к деду с бабкой. Потом мама получила общежитие. Всё логично, без лишних переживаний.

Помню её вопрос: "Может, сразу в школу? Будет лишний год перед армией – разберёшься, нужно ли тебе высшее". Я согласился. Так и пошёл в шесть лет.

Школу выбрали возле деда с бабкой – вернулся к ним. Мама получила пространство для жизни. Я же жил на два дома: когда в общежитии, когда у деда.

10. Детство, яркие впечатления

Не стану утверждать, что раньше дети взрослели быстрее. Всё зависит от обстоятельств. Вот несколько моментов из моей жизни до шести лет.

В Советском Союзе с простой едой всё было хорошо. Пустые полки – миф, построенный на отсутствии брендов в современном понимании. Если взять ту же колбасу, сейчас много наименований, каждый производитель со своей рецептурой. А тогда были колбасы, я не эксперт, – варёные, копчёные, сырокопчёные, сервелат. То есть деление шло в основном по сортам, каждый имел свой ГОСТ. Соответственно на витрине это выглядело скромнее, чем сейчас.

А мы жили ещё и с огорода. Обрабатываемых земель было много, но были и пустыри. Мой дед занял такой – пошёл в райком, оформил. Никто не возражал. Выращивали картофель, овощи, зелень. Щавель рос сам. Дачи с шестью сотками появятся позже.

На площадке стояли деревянные короба – наш и соседский. Обменивались продуктами. Пока в перестройку не начали воровать. Сначала замки появились, потом и вовсе пропали с площадок. Потому что могли не только украсть, сам факт кражи небольшого количества продуктов воспринимался с некоторым снисхождением, если есть нужда, но нет языка, то такие считались немного ущербными, что ли. Начали портить вещи и продукты, а это было уже неприемлемо и непонятно для того общества.

Как-то весной, катаясь на велосипеде, нашёл поле с мышами-полевками. "Спас" их в найденном бидоне. Принёс домой. Бабка с дедом промолчали, отправили мыться. Дед потом мышей куда-то дел – то ли выпустил, то ли уничтожил. Он был практичным человеком.

Крыс. В общежитии нас, детей, научили ставить петли. Не то чтобы трущобы – тараканов у нас не было, а где-то было всё наоборот. Но крыс ловили. Как-то поймали самца. Он отгрыз себе лапу и сбежал. Я тогда проникся уважением – оставил ему хлеб у щели, куда он убежал. Хлеб пропал, а храбреца без лапы я больше не видел.

Ёжик. Нашёл в лесу, притащил в комнату. Ночью он стучал когтями по полу. Утром мама велела отнести обратно. Хороший урок: если взял животное – верни, где взял.

Детям нужно объяснять последствия их поступков. Честно и прямо. Взрослость – как мышцы: тренируется постепенно. Не убирайте с их пути взрослые задачи – давайте посильные, но требующие ответственности.

11. Порядок

Прежде чем двинуться дальше, надо упорядочить некоторые понятия. Так как их наполнение раньше было иным, чем сейчас.

Нет такого понятия как власть воров. Нет воров во власти. Так как это несовместимые сущности. Еще прабабушка говорила: «Вор хоть что-то оставит, пожар все унесет». Так вот власть – это реальный пожар, если ей надо что-то разрушить.

Ты можешь убеждать себя в чем угодно, можешь верить, что обхитрил или обошел власть. Но рано или поздно власть заберет все что планировала. Для этого власть опирается на законы.

Вор же существует как отрицание законов. Мошенник да, может прятаться за законом, мошенник использует закон, злоупотребляет им.

Воры в законе есть. Но суть воровского закона в отрицании законов текущей власти, но только в части присвоения.

Воровство и грабеж это разные деяния. Первое – тайное хищение, второе – открытое. При этом оба действия противоречат законам. Так что такие понятия как воровская власть, грабительское государство, они по определению ложны.

Так как государство само создает законы, по которым далее действует и добивается необходимого ей порядка. Вор же или же грабитель изначально преступают закон, их действия направлены на нарушение установленного порядка. Но это не протест, хотя очень удобная мысль, чтобы прикрыться ей.

Перестаньте пожалуйста оскорблять воров, причисляя к ним взяточников, коррупционеров и других злоупотребляющих своей властью индивидов. И то и другое неприятно для гражданского человека, но суть каждого явления имеет различную природу.

И как следствие для борьбы с этими явлениями требуется различный подход. Если конечно вы собираетесь с ними бороться.

И еще, если вы хотите навести порядок в понятиях и заговорили о преступном, преступающем закон мире, то следует сразу отделить от него деяния, совершенные по случайности, какая бы не была у неё природа.

Преступное деяние совершается сознательно, а не по ошибке. И хотя многим нравится щекотать нервы всякими маньяками, для преступного мира деяния, совершенные по прихоти, по животному инстинкту – это деяния животных, не людей.

Подметите в своей голове, наведите там порядок. Иначе вы мало что поймете.

Это такое лирическое введение, которое пригодится вам в пути, в том числе по осмыслению данного рассказа.

12. Между слов

Я понимаю, что рассказываю нерационально. Постепенно наращивая философскую базу, я не показываю рывка, равноценного ей. Он будет, только не сразу.

Сейчас я отдаю детское и наивное. Но это фундамент, без которого остального не было бы.

И финальное, чтобы формирование мышления было завершено. Преступник – это вид деятельности, это работа. Иногда интересная, чаще не очень и с неприятными возможными последствиями. Но в ней есть и своя поэзия. И вот теперь мы переходим к знакомству.

Но отложи в голове, есть преступные слова – работа и дело. Если первое – это процесс, второе – это документальное оформление его в случае неприятного исхода.

13. Дворник и Люди

В Советское время дворники составляли особую касту. Наш, например, получил квартиру в том же доме, где работал, чтобы быть под рукой. На пустыре за домом он обустроил целое хозяйство – гараж и голубятню, это тогда было в моде. Жил он вполне благополучно, только вставал рано, чтобы к утру двор был уже чистым. Появлялся он на улице трижды в день – рано утром, в обед и вечером, когда все возвращались с работы. Летом трудился один, а в холодное время года – с бригадой. Но история не об этом.

Однажды мы с пацанами, как обычно, гоняли на велосипедах. Видимо, чем-то разозлили дворника. Он начал нас разгонять, и когда я проезжал мимо, ударил веткой по спине – не больно, но ощутимо. Я дернул руль, потерял равновесие, и вдруг прямо передо мной оказалась его маленькая дочь. Чудом успел объехать, но девочка уже плакала от испуга.

Тогда дворник принял роковое решение. Не имея возможности догнать, он крикнул своей собаке: "Фас!" – и указал на меня. Пес рванул так, что мне стало по-настоящему страшно. Я рванул за угол, но собака уже щелкала зубами у моей ноги. Впереди у детской площадки стояли стол со скамейками, где сидели мужики, и низкая железная ограда из сваренных труб. Я врезался в ограду, велосипед перевернулся, а я, услышав лай, бросился к мужикам на четвереньках.

Меня подхватили. Собаку пнули, отчего она завизжала, потом схватили за холку и замотали пасть оторванным рукавом. Человек с окровавленной рукой перевязал себе укус. Ко мне подошли и спросили, что случилось. "Он… собаку… 'фас'", – еле выговорил я.

Дворника нашли у гаража. Когда ему показали собаку, он выкрикнул: "Он мою дочь сбил!" Девочку спросили, обидел ли я ее. Она неопределенно помотала головой: "Напугал". Жена дворника увела ребенка, а на самого дворника обрушились удары.

Прибежал участковый: "Мужики, тише!" Но когда узнал про собаку, изменился в лице: "Пацаны, дайте я ему уебу!" – "Не надо, ты же при исполнении", – остановили его.

Так я познакомился с людьми. Дворника я больше не видел. Говорили, он сам попросился в другой район – понимал, что был не прав.

14. Язык общения

Многие не задумываются, как общаются с окружающими. Для кого-то мат – часть мышления, без него не выразить эмоции. Но если хочешь, чтобы тебя понимали, говори на литературном языке. Не нужны сложные фразы – достаточно простой, нормальной речи. Избегай ругательств и оскорблений.

Слова – самое простое, за что можно «притянуть». Это значит поймать собеседника на слове, использовать его неосведомлённость в свою пользу. Дальше – решать, доводить до конфликта или нет.

Есть слова вроде «гражданские» – те, кто не в теме, не знает преступных реалий. Я услышал это слово ещё до армии. Кто-то скажет: «Армия – западло». Но для меня это был осознанный выбор. Это жизнь, а не тюрьма, куда я не стремился.

«Тема» может означать и предмет разговора, и объект работы. Главное – говорить понятно и уважительно, без двусмысленностей и колкостей.

Я ценю мат как часть народной культуры. Он ярко выражает эмоции, делает речь живой. Но им же часто прикрывают бедность языка. Поэтому использую его только когда без него нельзя.

Мои воспоминания дороги мне, и я не хочу пересыпать их матом без нужды. Это диалог между моей жизнью и вашим восприятием. Поэтому я буду следовать простым правилам: ясно, уважительно, без лишнего.

А преступные слова из этого урока – притянуть и тема.

15. Детство на другой планете

Когда я вспоминаю своё детство, меня посещает странное ощущение. Кажется, мы росли не просто в другой эпохе – мы жили в совершенно ином мире, на другой планете.

Ребёнок появляется на свет с безграничной верой в окружающий мир. Ведь этот мир даёт ему всё необходимое – или убеждает, что даёт. Пока нет опыта для сравнения, он принимает всё как данность. Но с каждым годом приходит понимание: реальность не всегда соответствует ожиданиям. Так рождается характер.

Сегодня дети за окном воспринимаются чужими. Мы можем мысленно посочувствовать чужому ребёнку в беде, но редко решаемся подойти и помочь. Более того – любая попытка постороннего взрослого заговорить с незнакомым ребёнком теперь выглядит подозрительно. Был создан мир, где дети рождаются среди чужих людей. Где каждый взрослый потенциально опасен, а любое проявление участия требует оправданий.

Однажды утром я, как всегда, пришёл за молоком. Бабушка дала привычную сумму – цены тогда годами не менялись. Но в этот раз продавщица, пересчитав мелочь, вдруг закрыла кран: "Не хватает!" Я замер в недоумении: "Как так? Вчера же хватало!" Очередь заволновалась.

"Что там случилось?" – раздался голос из очереди.

"Доливайте, я доплачу!" – поддержала другая женщина.

Через минуту бидон был полон. Сегодня такая солидарность – редкость. Тогда же это было естественно: другие люди становились "своими".

В первом классе я с трудом высиживал уроки – хотелось бегать во дворе, а не решать задачки. К второму классу втянулся, но с одноклассниками сходился плохо – они же были на год старше, а для ребёнка это целая пропасть. Зато во дворе возраст не имел значения. "Умеешь играть – значит, свой!" Мы гоняли мяч, строили штабы, иногда дрались – и чувствовали себя частью чего-то большого.

Я не идеализирую прошлое. Но в том мире было проще оставаться человеком – и для детей, и для взрослых. Было здорово.

16. Кружки

Школа меня, в каком-то смысле, разочаровала. До начала я думал, что там раскроют какие-то великие тайны, меня же там научат. Но всё оказалось по-другому: я был среди многих, а разница в возрасте отдаляла меня от одноклассников.

Зато кружки – другое дело. Ты сам выбираешь, чему учиться.

Дед у меня был моряк, его рассказы и стали основой моих интересов. Поэтому одним из первых моих кружков стал судомодельный. Там теория сразу подкреплялась практикой: вот тебе деревянная заготовка – делай. И с каждым занятием ты видел результат. Если что-то не получалось, преподаватель подходил и показывал, как исправить. Это было лучше, чем в школе.

Но кроме корабликов, в Доме пионеров были и другие занятия – от танцев до борьбы. Борьба мне сначала не нравилась: я считал, что и так могу поставить на место любого сверстника.

Однажды я столкнулся с парнем из боксёрской секции. Он был меньше меня, но бил чётко и быстро. Я пропускал удары, злился, но постепенно приноровился. Он выдохся, я поймал момент – и влепил ему, он убежал. Зрители тут же объявили меня победителем.

Второй случай поднял мою самооценку ещё выше. Но за него мне пришлось отвечать перед милицией.

Как-то мы с другом возвращались домой. От Дома пионеров шла одна освещённая дорога – по ней ходили преподаватели – и множество тропинок, где местные самбисты любили устраивать "тренировки". Так мы наткнулись на парочку.

По дворовым понятиям, просто так бить нельзя – нужен повод. Поэтому они встали у нас на пути, начали ёрничать. Можно было обойти, но тогда нас записали бы в трусы.

– Уйди, – толкнул одного мой напарник.

Этого хватило.

На нас начали отрабатывать приёмы. Я падал, вставал, снова падал. В какой-то раз я приземлился на что-то твёрдое – острый камень впился в бедро. Боль пронзила всё тело.

Я кувыркнулся, схватил этот камень и, не целясь, швырнул в ближайшего.

Попал в лицо.

В темноте я не разглядел повреждений, но кровь текла отовсюду – нос, губы, глаза. Его друг бросился к нему, я – к своему. Так и разошлись, не сказав больше ни слова.

Дома мне влетело за испачканную форму. Но самое интересное случилось позже.

Я пришёл в Дом пионеров (занятия были не каждый день), и там меня встретили мой преподаватель, тренер по самбо и женщина в милицейской форме.

– Ты зачем мальчика кирпичом убил? – спросил тренер с ухмылкой.

У меня ёкнуло внутри.

– Как убил? Он же сам ушёл!

Тренер рассмеялся.

– Рассказывай, как было.

Я выпалил, что это они первые начали, что они так всех достали, что многие просто боятся жаловаться…

– Мы знаем, – прервал преподаватель. – Но откуда кирпич?

– Да это был камень! Я на него упал, мне больно было! Схватил и швырнул, чтобы отстал!

Тренер кивнул.

– Главное – не специально. Ладно, разобрались.

Тут я заметил милиционершу. Позже она прочитала мне лекцию о том, что нельзя отвечать злом на зло. Что парень, конечно, жив, но родители в истерике. Я хотел сказать, что меня дома тоже отругали, но преподаватель приложил палец к губам. Так я получил очень ценный совет: иногда лучше промолчать, даже если считаешь, что прав.

Позже разговор повторился уже при маме. Было неприятно.

Но в тот же день тренер по самбо вывел меня перед своими учениками и заявил:

– Среди вас завелась дурная традиция – нападать на людей. Но сегодня справедливость восторжествовала. – Он поднял мою руку. – Победил кирпич!

Зачем он так сделал?

Это прозвище прилипло ко мне надолго. Даже дворовые ребята, которые когда-то спасли меня от собаки, теперь звали меня "Кирпичом".

Я терпел, терпел… а потом не выдержал.

– Не называйте меня так.

К удивлению, к этому отнеслись серьёзно. Если кто-то забывался, старшие тут же "объясняли" ему ошибку.

Тренер по самбо позвал меня в секцию. Говорил, что я перспективный.

Но в борьбу я приду гораздо позже.

17. Между слов

Почему я объясняю слова?

Язык, который мы называем русским, уже не совсем тот, что был раньше. Он меняется – и вместе с ним меняется значение слов. Порой, разговаривая с молодыми, ловишь себя на мысли: "Они меня не понимают. Или понимают, но не так".

Приходится пояснять.

К тому же, интересно наблюдать, как одно и то же слово звучит в разных кругах. Возьмём, например, "спросить". В обычной жизни – это нейтральное действие. Но попробуйте "спросить" (а не "задать вопрос") где-нибудь в тюремной камере – реакция может быть совсем иной.

Язык живёт. И чтобы нас услышали, иногда нужно подбирать ключи. И вот тебе ещё одно преступное слово – спросить или спрашивать.

18. Меланхолия

Как видишь, жил я не скучно, даже весело. Но некоторые моменты были непростыми, я бы даже сказал – с налётом грусти.

Отношения с одноклассниками со временем выровнялись, однако долгое неприятие оставило след – мне было интереснее общаться во дворе, чем в школе. Да и с учителями порой возникала напряжённость. Признаю, я не всегда схватывал материал на лету – некоторым вещам требовались дополнительные объяснения. Это выделяло меня на фоне тех, кто понимал всё сразу. Но куда болезненнее оказалось другое.

Когда в школе узнали о моём «смешанном» происхождении – я городской, но с деревенскими корнями, – появилось прозвище: «колхозник». Оно словно давало другим право меня дразнить. Пришлось через конфликты отстаивать своё место. Не все стычки заканчивались удачно. Однажды один паренек, вместо честного разбора ситуации, пнул меня в живот и сбежал. Дыхание перехватило, пришлось отходить. Позже он формально извинился, но отсутствие ответного удара почему-то убедило некоторых, что я проявил слабость.

На этом фоне меня записывали в октябрята и пионеры в числе последних – будто я был хуже других. Хотя учился я неплохо: не отличник, но и далеко не самый слабый в классе.

Зачем я это рассказываю? В любом обществе есть ритуалы, которые с детства встраиваются в сознание как маркеры успеха или принадлежности. Никто не рождается с готовыми знаниями или статусом – все мы, хоть ребёнок, хоть взрослый, зависим от среды, в которой живём. Даже индивидуализм – часто лишь ширма: за ней скрывается желание соответствовать критериям «успешности», принятым в данном обществе.

И когда это общество демонстративно отталкивает тебя, это может исказить детское восприятие. В голову лезут странные мысли. У меня, например, почему-то укоренилась уверенность, что жить я буду только до 13 лет. Не знаю, откуда она взялась, но для меня это было объективной реальностью. А раз так – значит, и ответственности нет. Можно рулить по бездорожью, как мне тогда казалось.

19. Сигареты

Хочу рассказать почему я не начал курить сигареты?

В подростковом мире сигарета казалась пропуском во взрослую жизнь. Мне нравилось, как старшие ребята затягивались с небрежной важностью, пускали дым. Это выглядело так уверенно, так по-мужски – и я решил попробовать.

На перемене за школой мне дали первую сигарету. Вдохнул – горько, неприятно, но терпимо. Я даже разочаровался: где же та самая крутость?

Ответ пришёл сразу. Следующим уроком была физкультура на улице. Пять кругов вокруг школы – обычное дело, я всегда бегал легко. Но едва я сделал первый рывок, в горле поднялась липкая гарь. Она обжигала, цеплялась за дыхание, и с каждым шагом становилось только хуже. Я пытался откашляться за углом, глотал воздух, но сигаретная горечь не отпускала. К третьему кругу мир плыл перед глазами, голова раскалывалась, а в животе скрутило от тошноты.

Когда всё закончилось, я еле доплёлся до умывальника в школьном туалете. Холодная вода смывала вкус провала, а в голове вдруг всплыли бабушкины слова о слабых лёгких и деде, бросившем курить в один день.

На следующий день те же ребята снова протянули мне сигарету. Я посмотрел на неё, вспомнил вчерашний бег, ком в горле и головную боль – и сказал:

– Не, я завязал!

20. Мама

Может показаться, будто мама просто сдала меня на руки бабушке с дедом и исчезла из моей жизни. Но это не так. Позволь добавить несколько штрихов – для ясности.

Я люблю её. И бесконечно благодарен за всё, что она сделала. Да, бывали недопонимания, ссоры, но ничто не разорвало нашу связь – если она, конечно, существует. А если и нет… я всё равно в неё верю.

Её жизнь сложилась непросто, но она не сломалась. Не спилась, не заперлась в чьих-то объятиях, забыв обо мне, не променяла меня ни на карьеру, ни на личное счастье. И я это ценю.

Конечно, ей было тяжело. Сам факт того, что у неё есть ребёнок, ограничивал её. Она старалась, многое не получалось, но она искала баланс.

Возможно, она не достигла всего, чего могла. Начинала с ученицы швеи – с той самой деревенской наивностью, которая иногда мешала, а иногда спасала. Потом стала мастером. Уже со мной на руках окончила институт – по-тогдашнему «заочно». Пик её карьеры – руководство бригадой. А потом всё рухнуло: фабрику закрыли как нерентабельную, и ей снова пришлось начинать с нуля.

Она не пошла на рынок, хотя многие тогда видели в этом спасение. Вместо этого устроилась в новое место – и снова прошла путь от рядового сотрудника до начальника отдела. А за полгода до пенсии её сократили, уменьшив будущие выплаты. Потом – неофициальная работа в институтской канцелярии (оформляться было нельзя – урезали бы пенсию). Но и там ненадолго: институт вскоре расформировали.

Вот, собственно, и вся её история. Плюс – я, со всеми своими проблемами. Жизнь ещё не закончена, но её деятельная часть осталась позади.

Пусть живёт спокойно. Больше мне нечего добавить.

21. Мультики

Слово «мультики» для нас, детей, было почти сакральным. Думаю, и сейчас так – просто технологии позволяют смотреть их когда угодно, хоть с телефона. А тогда всё было сложнее: нужно было выискивать мультфильм в телепрограмме и терпеливо ждать своего часа. Видеомагнитофоны и кассеты в мою жизнь пришли позже, поэтому, когда один одноклассник сказал, что есть способ «смотреть мультики прямо в голове», я, конечно, загорелся этой фантастической идеей.

Оказалось, всё просто. Так я познакомился с токсикоманами. Но я уже был морально готов – хотя бы раз увидеть «что-то в голове». И вот мы собрались в их укромном уголке, пакет уже наполнен, пущен по кругу… Но до меня он не дошёл. Внезапно раздался крик: «Шухер!» – и в наше убежище начали ломиться. Я выскользнул в ближайшую щель и пулей умчался прочь – так и не осуществив свою мечту.

И знаешь, я теперь думаю, что система профилактики таких «увлечений» работала не зря. Она дала мне время узнать больше. А когда через несколько месяцев я снова встретил тех ребят, их вид, запах и вечные клеевые сопли окончательно отбили у меня желание «смотреть мультики» таким способом.

22. Хватит страдать херней!

Я помнил свое обещание не ругаться, но иначе тот период не назвать.

Один старший дворовый парень, знавший о моих «подвигах», однажды спросил:

– Ты дебил? Недоношенный, что ли?

Я готов был согласиться – самооценка на нуле. Но он выслушал мой бред и… заинтересовался.

– У меня видеомагнитофон есть, – сказал он. Для меня это было пустым звуком. – Приходи завтра, мультики посмотрим.

На следующий день я увидел целый мир: цветной телевизор (у нас дома – черно-белые «ящики» с круглыми кнопками), винилы, бобинный магнитофон. Парень был «упакован» – такое тогда редко у кого было.

Позже я понял: весь его арсенал был чтобы «кадрить» девок. Я даже мешал ему, но он терпел – видимо, жалел. А когда мне стукнуло 13, и я робко спросил про «это», он просто подогнал мне одну из своих «давалок». Половый вопрос решился за день.

Но главное было в другом. После долгих разговоров он сказал:

– Грустно, что ты так думаешь. Жить – интересно! Люди в дерьме выживают, но верят, что будет лучше. Если сдашься – ничего не получишь.

Возможно, я что-то забыл или приукрасил, но тогда его слова перевернули всё. Я записался на гитару и стрельбу (его друзья вели кружки), бросил судомоделирование – времени не хватало.

И да, эту фразу он сказал именно так:

– Хватит страдать херней!

23. Взрывной период

Советский Союз ещё стоял, и наш город напоминал военный лагерь. В каждом дворе жили военные, их дети ходили с нами в школу. Я завидовал: у кого-то отец привозил с учений взрыв-пакеты, гильзы. У деда на балконе хранились лишь дробь и порох.

Мальчишки обменивались рецептами: кто-то сушил газеты, пропитанные селитрой, кто-то тер магниевый порошок, а самые отчаянные тащили со строек карбид. Иногда аптекарши выгоняли нас, крича: «Знаем, зачем это вам нужно!»

Всё, что могло гореть или взрываться, шло в дело. Были вещи и попроще: дымовухи, чернильные бомбочки, «капитошки». За них оставляли после уроков.

Однажды весь двор собрался на «демонстрацию» взрыв-пакета. Кому-то батя с учений привёз. Он не сработал.

– Бракованный! Наверно, – объявил паренёк, высоко подняв его.

Раздался хлопок. Когда дым рассеялся, он стоял, прижимая к груди правую руку. Двух пальцев не хватало – взрыв вырвал их под корень.

Началась суета: бинты, перекись, крики. Двое малышей нашли оторванные пальцы и радостно бежали к скорой: «Нашли!» Врач схватил их, облил чем-то из пузырька, дальнейших манипуляций я не видел.

Парень стал легендой. Пальцы пришили, и он гордо демонстрировал прогресс:

– Смотри! Уже шевелю!

– Сгибаю почти полностью!

После этого взрывная гонка ускорилась. Я стащил у деда порох и дробь, штудировал библиотечные книги про оружие. Учителя одобрили: «Хоть читать начал». Просто не знали, о чём.

Моё «устройство» было простое: пузырёк, порох, дробь и самодельный фитиль из проводов. Испытания назначили в заброшенном доме – там можно было взорвать что угодно без лишних глаз.

Но не терпелось. Один парень выхватил бомбу у меня из рук, пока фитиль шипел, и рванул в дом. Мы – за ним. Раздался хлопок.

– Где рвануло? – орали все.

Он стоял в коридоре, осматривая царапины от дроби на руке. На стенах – следы попаданий.

– Шарахнуло знатно!

Но мы его порыв не одобрили, было некоторое разочарование, видел только он, за что и получил, включая словесные увещевания.

Дома дед подвёл меня к шкафу:

– Ты брал?

– Брал.

– Куда дел?

– Бомбочку сделал.

– Рвануло?

– Рвануло.

Он хмыкнул, прикрутил на шкаф замок и сказал:

– Больше ты сюда без спроса не попадёшь.

Бабушка запретила приносить домой «реактивы». На пару дней я был наказан, лишён прогулок. И с грустью смотрел из окна, как другие ребята несут очередное экспериментальное устройство на испытания.

24. Между слов

Хочется добавить слова – «снова и снова».

Я говорю про заголовок – приходится к нему возвращаться. Пока ничего другого в голову не приходит. Если что-то прояснится – переименуем.

Почему-то подумал, что слова «уважаемый читатель» прозвучат инородно в моём повествовании. С другой стороны, я уважаю тех, кто в настоящее время выделяет время на чтение.

Но читать можно по-разному. В основном я вижу, что читают эмоциями. Это не хорошо и не плохо. Эмоциональное восприятие – это нормально: что-то нравится, что-то нет, что-то вызывает отклик, а о чём-то хочется поскорее забыть. Но мне нравится, когда текст ещё и осмысляют. Пока здесь немного информации для размышления.

Есть всполохи далёких детских воспоминаний – яркие, отрывистые. Делиться нудятиной смысла не вижу.

Надеюсь, что постепенно мы расширим наш диалог. Хотя повествование идёт односторонне, я всё же хочу, чтобы ты, читатель, задавал вопросы. Я постараюсь дать ответы – размещу их в разных частях текста. У меня нет другой возможности, так что надеюсь, ты их найдёшь.

И да, извините, если кто-то любит линейное подробное изложение. Я скачу по времени: забегаю вперёд, возвращаюсь назад, что-то детализирую, что-то обобщаю. Иначе получится не рассказ, а инструкция – мануал о том, как было раньше, точнее, как я жил раньше.

Инструкции я люблю, но в образовательном смысле. Здесь же нет задачи чему-то научить – я просто хочу поговорить.

25. Совсем отмороженные

Мы говорим о периоде с 9 до 12 лет, чуть задевая 13. Да, были синяки, ссадины и даже травмы, но не каждый день. Это не бесконечная череда приключений – между ними случались и спокойные, скучные дни.

Но были и ситуации за гранью – с разными исходами. Наверное, такое происходит и сейчас. Детям стоит запомнить: если вам «на слабо» предлагают что-то опасное – откажитесь. Даже если назовут трусом. Позже всё встанет на свои места, а сейчас – не рискуйте. Взрослые, поговорите с детьми об этом.

Один парень у нас был отчаянным. Не лез ко мне – моя репутация его останавливала. Но однажды его развели на дурацкий спор. Поздняя осень, лёд. Во дворе школы стояла высокая железная арка с перекладиной – весной и осенью по ней лазили, цепляли канаты.

Он уже делал это раньше – забирался наверх и проходил по перекладине. Но тогда не было наледи. Когда мы прибежали, он уже лежал на земле и не понимал, почему не может встать. Те, кто его подначил, смылись.

Итог – перелом, тяжелая травма позвоночника и таза. Позже мы видели его в инвалидной коляске у школы. Видимо, забирал документы. Больше он не появился.

Если кто-то говорит, что раньше дети не носили в школу оружие – это не совсем так. Ножи (для игры в «ножички»), рогатки – всё это было. Но дрались по правилам: не бить по лицу, не использовать в драке то, что может покалечить.

Девочки были неприкосновенны. Даже если обзывались – ударить их считалось позором. Такого парня потом бойкотировали все.

В перестройку из Германии выводили войска, и у нас появился новенький. Как-то он обмолвился, что дома есть газовый пистолет. Я тогда уже занимался стрельбой, даже побеждал на соревнованиях.

– Неси, иначе не поверю.

Зимой он принёс. Надо же проверить – не муляж? На перемене мы вышли за школу, в рощу, где катались лыжники.

Мои мысли:

– Если стрелять – то во что? В дерево? Но газовый же, следов не оставит.

Я снял с предохранителя, взвёл затвор, и в этот момент из-за дерева выехал лыжник. Как учили, я плавно поднял ствол, и когда голова несчастного оказалась под прицельной планкой, на выдохе нажал на курок. Лыжник рухнул.

Мы в ужасе сбежали. Потом вернулись – никого. Видимо, мужик очнулся и ушёл.

Через некоторое время старшие нас собрали:

– Вы совсем отмороженные! Стариков пугаете!

Оказалось, лыжник пришёл к ним – мог в милицию настучать, но не стал. Обошлось.

Один из старших отвёл меня в сторону:

– Что за плетка была?

– Да не знаю…

– Парень-то адекватный?

– Посмотрим. Если отца приведёт – хана.

– Ладно, извинись перед дедом, он свой. Просто испугался.

Я рассказал про тех, кто ещё мог осознавать последствия своих поступков. Но были и другие – с нестабильной психикой, особенно в перестройку. Но это уже другая история.

26. Дворовая культура

Она напрашивалась сама собой. Было много детских фильмов, вроде «Тимур и его команда», «Бронзовая птица», «Кортик», «Макар-следопыт», где так или иначе присутствовали неформальные объединения ребят, как правило, в основном мальчиков. Так что некоторый дух единства присутствовал. Тем более все ребята были в основном на улице. Редко кто даже в школе был таким зубрилой или аутистом, что боялся выходить на улицу.

Если даже слаженных групп не было сразу, то они возникали постепенно и спонтанно.

У дворов не было четких границ. Да, вроде бы, живущие рядом были ближе формально. Но если возникал какой-то конфликт, всегда смотрели, кто виноват. Неформальный лидер двора мог быть, а мог и не быть – иногда один на несколько дворов. А могли и просто два пацана поспорить, подойти к сидящему на скамейке деду (вроде старого, жизнь наверняка видевшего) и задать вопрос: «Дед, ты мудрый, рассуди нас». Иногда рассуждения устраивали, иногда нет. Бывало по-разному.

У нас получилось так, что дворовые старшие дружили с разными подобными компаниями по всему городу. И не было формальных конфликтов, когда шли драться улица на улицу, район на район. Может, городок был маленький – в больших, наверное, была своя специфика. Если возникали местечковые конфликты, сначала всегда разбирали ситуацию. При необходимости находили другую сторону и узнавали её версию. И если выяснялось, что обратившийся за помощью сам был не прав, вёл себя неадекватно или пытался решить личные проблемы за счёт других, в лучшем случае ему не помогали и исключали из круга общения. Но могло быть и печальнее.

Время и общая жизнь были другими. Например, возвращаясь к моим деревенским корням: когда говорили про власть, говорили – «наша». Иногда с гордостью, иногда с иронией – только по интонации можно было понять, в каком смысле. Но власть воспринималась как своя. Поэтому, поскольку дедушка с бабушкой были малограмотными, а надо было показать внуку, к чему стремиться, то во время съездов меня усаживали перед телевизором, и все смотрели. Не потому что КГБ расстреляет, а потому что там говорили понятным языком, обсуждали важные, а главное понятные вещи. Не для меня – я был мелкий, – но я смотрел (с дедом не поспоришь). Потом выходил во двор – и, представляешь, те же местные хулиганы иногда тоже обсуждали съезд. Может, в негативном ключе и с издевкой, но они были вовлечены в процесс.

При чём тут дворовая культура? Да потому что никакая субкультура не возникает в отрыве от общепринятой. Даже если субкультура отвергает общепринятые нормы, основой всё равно остаётся та самая большая культура. Надо её знать, чтобы отвергать. А иначе получается дебилизм – чуть не сказал «анархия». Но в анархии есть принципы, а в дебилизме – только животное отторжение.

Так вот, в дворовой культуре тебе объясняли (иногда не прямо), что ты живёшь в обществе, пусть ограниченном территорией двора, и в этом обществе есть правила. Правила бывают большие – формальные, законы – и маленькие – неформальные, местечковые. Но даже их нарушение имеет последствия.

Часто дворовую культуру отождествляют с уголовной, то есть преступной или воровской. Это не всегда так. Даже преступная культура не всегда воровская. Двор – это территория, и тот, кто берёт на себя ответственность за жизнь на ней, имеет отношение к дворовой культуре.

В нашем дворе общество делилось на: людей, гражданских или непричастных, больных прочую нечисть (крайнее выражение – животные).

К каждой группе отношение было разное.

Больные – те, кто по медицинским причинам не может отвечать за поступки. С них спроса нет. Но инвалид с ясным умом к ним не относится.

Гражданские (непричастные) – обычные люди, с них спрос может и не быть.

Прочая нечисть (животные) – те, кто живёт неприемлемо для общества, при этом осознаёт это (не больные). Сюда относили наркоманов, токсикоманов, опустившихся алкоголиков, насильников, некоторых хулиганов. Но нюанс: отнесение к этой группе должно быть общепризнанным. Это надо заслужить. Поэтому могли быть «тихие» наркоманы или алкоголики. Люди сами не прочь выпить. Дебоширы и хулиганы, не дотягивающие до нечисти, тоже бывали.

Насильники – исключительно животные. Если мужик переспал с бабой, она потом написала заявление, и они не смогли договориться – ему влепили статью, но к нечисти он не относится. Единственная группа, которая сразу считалась животными без исключений – педофилы.

Люди – прежде всего коллективы. Индивидуальные действия никогда не приносят серьёзного результата. Это те, кто сознательно и по общему признанию взял на себя работу по установлению и соблюдению правил на своей территории. Для этого они готовы на поступки, которые общество может считать преступлениями, и заранее принимают ответственность. Их действия осознанны, без животной основы.

Поскольку готовность к нарушениям есть, они могут это совмещать. Но в том обществе нельзя было одновременно делать что-то для двора и вредить ему. Рано или поздно это раскрывалось, и коллектив либо сам наказывал нарушителя, либо его заменяли другим. Поэтому был принцип: «Мы не гадим там, где живём». Свои преступные «специализации» они проявляли на стороне. В свою очередь, к «гастролёрам» с других территорий могли применить коллективное насилие – но сначала их надо было вычислить.

Во дворе могли быть люди, причастные к решению вопросов, но без криминального опыта. Хотя у большинства какой-то багаж был. Именно он перекладывался в местные легенды и привносил в дворовую культуру воровские и преступные понятия.

При этом можно было участвовать в дворовой жизни, но не быть связанным с криминалом.

Конец 1980-х – это и конец этой культуры. Частные интересы стали преобладать, и коллективы перестали думать о дворе, сосредоточившись на личной выгоде. Принцип перевернулся: территории, которые раньше охраняли, стали личными «вотчинами», из которых извлекали доход. Коллективы превратились в группировки или банды. Вот тогда дворовое окончательно стало преступным.

В каком-то упрощённом виде старое сохранялось в начале 1990-х. Но когда я заканчивал школу, те, кто пытался жить по-старому, начали люмпенизироваться. Их уже не воспринимали как «людей». Многое стал решать размер кошелька – уже многое, но ещё не всё.

27. Между слов

Может, придумать что-то вроде «междусловия». Раз уж такая рубрика зачастила.

Два насущных вопроса.

Первый: почему и когда умерла дворовая культура? Ответ: когда общее стало возможным растащить по карманам. Тогда правила рухнули.

Второй: нет тождества между преступным, уголовным и воровским. Жизнь может быть преступной, но не стать уголовной. Уголовное – это наказание, а оно не может быть стилем жизни. Воровское – лишь часть яркого преступного спектра. Они могут пересекаться, но у каждого своё: образ жизни, наказание, специализация.

Преступная романтика разбивается об уголовную действительность. Часто, рассказывая байки, люди хотят придать значимости своей жизни. Совершать преступления можно легко и даже весело. Но когда последствия приводят в уголовный мир, иногда неоднократно, происходит переоценка.

Допустим, тебе повезло: ты попал туда, где режим более-менее свободный, а братва сплоченная. Соблюдая правила, можно пересидеть срок. Но при любом режиме ты становишься живой мебелью. Тебе присваивают номер, и весь срок ведется учет твоего состояния. И, не дай Бог, поспорить с этим положением дел. Некоторых, особенно свободолюбивых, система перемалывает из мебели в развалину с самосознанием овоща.

Поэтому не торопись, не призывай. Уголовное – это наказание, а не образ жизни. Многие чувствуют себя там не так плохо, но это не жизнь, а выживание. Жизнь возвращается только с первым вдохом свободы.

Лучше занимайся образованием. Образованные люди нужны во всех мирах.

Дополнение: никогда не было установки, что со двора ты должен пойти исключительно в преступную жизнь.

28. Школа

Прекрасная пора, но осознаешь это, лишь покинув школьные стены. О младших классах скажу мало – не стоит подробно вспоминать, как учились читать по букварю или считать палочками. Перейдём сразу к 4–9 классам.

Тогда как раз ввели 11-летнее образование, и наш класс «перепрыгнул» из четвёртого сразу в пятый. Не катастрофа, конечно, но мы почувствовали себя старше – другим-то предстояло учиться на год дольше. Говорят, в Японии число 4 несчастливое – выходит, мы учились по японской системе. Смерти избежали, но не страданий.

Сейчас о советской школе говорят по-разному: кто-то её идеализирует, кто-то ругает за «зубрёжку партийной программы». У меня не было возможности прожить эти годы иначе, так что делюсь лишь своими впечатлениями.

Переход в среднюю школу принёс перемены. Если раньше все предметы вёл один учитель, то теперь у каждого – свой преподаватель. Появились новые предметы, включая иностранный язык.

Я не был зубрилой, но старался. Английский, правда, решил, что уже знаю – выучил алфавит и успокоился. Оказалось, не всё так просто.

В средней школе мне запомнились два учителя. Оба – заслуженные педагоги, оба готовили победителей олимпиад. Но подходы у них были противоположные.

Математичка заметила меня, пересадила с задних парт поближе и начала «вытягивать». Даже возила на олимпиады, но я оба раза завалил. В первый раз – потому что увлёкся одной задачей и перерешал её прямо в работе, за что мне сняли баллы. Во второй – просто растерялся и не успел. После этого меня больше не отправляли на конкурсы, но базу дали отличную. Позже, после переезда, я поступил в математическую школу – учительница там, поговорив со мной, сразу сказала: «Берём!»

Англичанка же сразу разделила класс на любимчиков и «отбросов». Первых сажала впереди, возила на олимпиады, остальных игнорировала. Я оказался среди вторых. На первом же уроке попытался ответить – она делала вид, что не замечает. На третий раз я спросил прямо: «Можно я отвечу?» Она нехотя разрешила, я ответил правильно, но получил тройку.

– За что? – возмутился я.

– За поведение! – и поставила двойку.

До завуча, впрочем, тройку в журнале не внесла. Разбирательство ничего не дало – она лишь скрепя сердце поставила рядом четвёрку, заявив, что «на таком уровне пятёрок не бывает». После этого она меня возненавидела: что бы я ни делал, всегда была тройка. Даже когда перестал вызываться, она специально спрашивала – и снова «три».

Но интерес к языку у меня остался. Особенно когда в доме появились зарубежные пластинки – сначала слушал просто как музыку, потом захотелось понять слова. Правда, до конца школы с английским у меня так и не сложилось.

Вот так в одной школе, в одно время, два учителя могли либо раскрыть потенциал, либо убить всякий интерес.

29. Технология

Надо сделать наше общение более продуктивным. Давай добавим небольшой образовательный момент.

Чтобы упростить понимание моих слов, нужно осмыслить, что такое технологии в общем смысле – по крайней мере, для меня. К такому определению я пришёл не сразу, но готов поделиться. Без этого понимания мои мысли покажутся пустой риторикой.

Большую часть жизни я хотел заниматься производством. Не получилось. Мне это нравилось с детства – вспомните судомодельный кружок. Увлекательный процесс: сначала осознаёшь, что хочешь создать, затем оформляешь план или эскиз, подбираешь материал, готовишь инструменты, и шаг за шагом материал в руках превращается во что-то новое. Это не магия, а труд. Твой труд, или труд с чьей-то помощью – не важно. Важно, что мы подошли к вопросу труда.

Отсечём лишнее: труд – это не работа! Работать, то есть воспроизводить осмысленные действия, может каждый. Чтобы не запутаться, обойдёмся без общепринятых определений – иначе стану заложником чужой теории. Работа – лишь форма труда, его часть. Если я надену форму машиниста, это не сделает меня машинистом. Но если мне покажут процесс, я смогу изображать его труд, а в некоторых случаях – даже выполнять его функции.

Для меня труд – это осознанная и упорядоченная деятельность для достижения цели. В детстве бабушка с дедушкой говорили: «Учёба – твой труд». Свойства труда: осознанность, приложение усилий, достижение результата и снова осознание. Усилия нельзя прилагать хаотично – нужен план, структура. В геометрии это отрезок: есть начало и конец. В философии – спираль: чтобы понять, какой результат нужен, мы должны осознать, что для этого требуется и в каком порядке. А то, что нам нужно и в каком порядке, и есть технология. Можно назвать это технологической картой.

Но на этом процесс не заканчивается. Следуя технологии, мы прилагаем усилия, получаем результат – даже если он отрицательный. Анализируем, меняем план и пробуем снова. Даже при успехе нужно вернуться к началу: результат должен быть осознанным, чтобы исключить случайность при его повторении.

Когда я это понял, то осознал: технология – не только производственный процесс, а любая осознанная деятельность.

На сложном: законы. Когда обществу потребовалось упорядочить отношения, появились первые законы. То есть законы – это технология регулирования общества.

На простом: зарядка. Человек осознаёт, что для здоровья нужны усилия, подбирает упражнения, оценивает результат и создаёт индивидуальную технологию поддержания формы. Иногда её можно унифицировать для групп с похожими целями.

На понятном: приготовление пищи. Здесь есть рецепт – чёткий набор ингредиентов, порядок действий и результат. Даже существуют книги с названиями вроде «Технология приготовления блюд».

Когда я это осознал, многое встало на места. Я перестал бояться некоторых слов. Поняв, что даже политические системы – всего лишь технологии, смог анализировать их и делать выводы.

О страшном: фашизм. Сейчас это слово звучит отовсюду, и кажется, нет ничего хуже. Но если воспринимать его как технологию, можно надеть «перчатки», изучить дистанционно. Видишь постановку целей, процесс их осознания – и понимаешь: есть глубинные, истинные цели, а есть декларативные. В открытом доступе – инструменты и результаты, которые миру не нравятся. Но технология остаётся в головах заинтересованных лиц.

Грех поменьше: диктатура. Древний римлянин сказал бы: «Это нормально – в тяжёлые времена Рим выбирал достойного, который диктатом выводил его из кризиса». Мысленный эксперимент: если бы такой технологии не было, что потеряла бы цивилизация? Не было бы армий – ведь нет единоначалия. Не было бы государств – нет централизованного управления. Люди не смогли бы строить города, потому что не организовались бы. Вывод: диктатура – нужный инструмент. Если применять её для созидания, общество оценит это положительно.

Шутка: если бы наша власть мыслила нестандартно, то во время военной операции ввела бы должность военного диктатора – только без совмещения постов. В эпоху, когда каждый клеймит другого «диктатором», можно было бы сказать: «Да, у нас есть диктатура, потому что в военное время иначе не организовать общество для победы. Но это не я! Я – законно избранный, а вот он – диктатор!»

Резюме: почти всё в жизни человека можно рассмотреть как технологию. Такой подход эффективен – он позволяет изучать любые сферы, включая политику. Демократия, критика, капитализм, коммунизм – всё это технологии. Если что-то вас интересует, осмысляйте это как технологию, и откроете много нового!

30. Перестройка началась

Я уже говорил про съезд. Так вот, через какое-то время началась «перестройка». На самом деле всё растянулось во времени, просто тогда воспринималось иначе. И вдруг – гласность. Нам из телевизора сказали: живём плохо, скрываем недостатки, надо их выставлять напоказ. Мы не сразу поняли, что случилось. Но перемены почувствовали. Связано это или нет – не знаю. Однако в обществе пошли странные процессы.

Жили мы дружно, с соседями общались. Картошка в общем коридоре стояла – кто брал, предупреждал. Мы тоже могли попросить что-то взамен. Но однажды картошка стала пропадать без спроса. Дед по соседям прошёл, поговорил. Один даже замок дал – лежал без дела. Прикрутили. А потом… короб облили какой-то дрянью. Дед в недоумении: раньше такого не было.

Придётся объяснить – молодым не понять. Ребята, вы счастливы, у вас всё впереди! Воровство еды тогда воспринималось как глупость. Простой еды было много, и стоила она копейки. Но если нужда – значит, в крайнем случае можно взять. Но тут – другое. Взять три картошины – одно. А испортить весь ящик… Это уже не нужда, а что-то злое, бессмысленное.

Потом пришли «панки». Первые. Неряшливые, специально выставлявшие свою грязь напоказ. Они не просто хулиганили – ломали то, что принадлежало всем. Поймали нескольких. Старший сказал: «Пацаны! Руки не пачкайте – бейте ногами. Они животные!» Избили так, что в больницу увезли. Милиция брезгливо «скорую» вызвала: «Дрались между собой». Некоторые после этого… исправились.

А с телеэкранов лился бред. Запомнился спектакль – не фильм даже – где в подвале сидит узник сталинских времён, все забыли, а потом случайно находят и начинают каяться. Я спросил у старших: «Такое возможно?» – «Бред!» – отрезали.

Мы жили плохо? Нет, нормально. Если чего-то не знали – быстро узнавали. Увидел цветной телевизор – спросил у деда. Он почесал затылок, бабка маме позвонила, заначку нашли – через пару дней телевизор уже стоял у нас. Потом проигрыватель с колонками… Но когда я заикнулся про видеомагнитофон, дед взорвался: «Ты не борзей! Вырастешь – сам купишь!» Деньги были – тратили на сервизы, дублёнки, ковры: «чтобы детям осталось».

Рухнуло всё не сразу. По телевизору раньше успехи показывали – теперь искали грязь. Но люди верили: раз раньше не врали – значит, и сейчас правду говорят.

31. Театр одного актера

Смотри. Я скачу: с «ты» на «вы», с «вы» на «ты». Может, стоило выбрать что-то одно. Но тогда это будет ложь. До сих пор я тщательно маскировал мысли, чувства, всю свою жизнь. Делал это хорошо. Всё аккуратно складировалось в глубинах памяти.

Теперь – обратный процесс. Надо вскрыть память.

Есть правила. Главное: здесь буду только я. Без лишних имён. Забудь их на лету. Если понадобится – будут конструкции: [Имя Фамилия], [Имя Отчество], просто [Имя].

Это театр одного актёра. Не нравится формат? Не обману ожиданий.

Основания? Их два.

Первый – суд.

После Перестройки, уже в начале существования РФ, стало модно искать ответы в религиях. Я прочёл Ветхий Завет. Новый не впечатлил. Откровения – да. Но главным оказалась идея суда над каждым. Кто-то возмутится: «Тебя – ладно, но нас-то за что? Мы ничего!» А я отвечу: разве оправдание – не акт правосудия? Оно может значить больше, чем приговор. Справедливый суд – не сортировка. Судьи должны сомневаться до конца. Жизнь должна быть настолько насыщенной, чтобы песчинки поступков приходилось перевешивать снова и снова, удивляясь их неоднозначности. Только такой суд справедлив.

И если после смерти его нет – или нет ничего – я создам его сам. В головах тех, кому это интересно. Вы не сможете меня наказать. Но осуждение будет.

Второе – свобода информации.

Упрощённо: чтобы освободить человека, надо освободить информацию о нём и для него. А ещё – дать инструменты, чтобы с ней работать.

Оглянитесь вокруг. Основная борьба идёт не за золото, не за месторождения – за информацию о них. За права, за собственность. Присвоение давно идёт не от фактов, а факты подгоняются под нужную информацию. Подумайте. А раз так, то информация и инструменты работы с ней будут справедливы только тогда, когда принадлежат всем. Когда есть не только равные права на словах, но и реальные возможности ими воспользоваться.

Возможно, звучит сумбурно. Но именно здесь, по-моему, лежит ключ к вашему будущему.

32. Работа

Как таковой процедуры посвящения или прописки не было. Это уже потом напридумывали, и даже кто-то пытался что-то подобное реализовать – недолго. Всё было просто. Дед дал совет: заработать деньги на видак.

У моего приятеля с видаком и винилом было несколько способов добычи. Иногда он переписывал что-то из своей коллекции, продавал записи. Иногда ездил в столицы – там обменивались винилом. Но это не криминальный способ заработка, так, прикрытие. Первое – официальная работа, условная. Можно было устроиться кем угодно, хоть дворником, лишь бы сменный график. Возможность «заболеть» и принести больничный тоже никто не отменял. Пластинки – второй уровень прикрытия, объяснение, зачем ты вечно куда-то мотаешься. А оказавшись на чужой территории, среди незнакомых людей, можно было и по-настоящему поработать.

Работа никогда не была спонтанной. Ну, могли быть эксцессы, но реальное дело всегда планировали, место изучали заранее.

Зачем нужен малолетка? Очень просто – он пролезет там, где не пройдёт взрослый. Да и опыта у него ещё нет, страха тоже. Где взрослый задумается, мальчишка рванёт без раздумий. Роль у него была скромная: открыть помещение – и сразу свалить.

Подбирали своих, проверенных. «Ты сможешь в перчатках перелезть с того балкона на этот?» – примерно так звучало приглашение. «Зачем в перчатках? Я и так смогу!» – отвечали обычно. И так, шаг за шагом, те, кто был готов на поступок, входили в ближний круг.

Тут важная деталь. Позже каждый новичок станет расходником. Но тогда – термоядерный детский ресурс – берегли. Использовали максимально безопасно: чёткие, короткие роли, инструктаж на все случаи. Главное – никто никуда не ехал, пока не получал предупреждение: «Мы делаем преступные вещи. Если что-то пойдёт не так, будет наказание. Готов? Если нет – забудь этот разговор».

Ограничения. Дети не могли пропадать надолго – исчезновение должно было быть обоснованным. Обычно отпрашивались у родителей (у меня – у деда с бабушкой). Кто-то из старших поручался, давал гарантии. Получалась работа на выходных, когда сторожа пьянствуют, а обычные люди отдыхают. Дети обязаны были вернуться домой, поэтому при малейшей накладке старший сам шёл разбираться. Иногда кто-то «сдавался», отвлекая внимание, пока остальные уходили.

Выдвину тезис: при СССР богатства, пусть и не основные, тонким слоем растекались по всему населению. Поэтому кражи имели смысл – заначки хранили не только в сберкассах. Потом, когда народ обчистят, смысл пропадёт, но появятся другие возможности – уже в рамках закона.

Выезжали забавно. Старшие брали купе – в советских поездах над и рядом с верхними полками хранились матрасы, большие, плотные. Пара пацанов спокойно умещалась за ними валетом. На проверке билетов матрасы их накрывали. Поезд трогался, увозя «малолетних зайцев».

Возвращались так же. Если что-то шло не так – пригородные поезда и автобусы ходили чётко по расписанию. Вариантов хватало.

Остальное – детали. Когда, куда, зачем – вам знать не обязательно.

Да, видак я купил. С рук, кажется, на следующий год. Позже понял, что он убитый – одну кассету посмотреть можно, потом перегревался и жёвал плёнку. Но тогда меня это устраивало.

Со старшим мы копались в нём часами: промазывали валики, чистили головку. Когда стало ясно, что реанимация бесполезна, он просто показал мне, как устранять основные поломки и что для этого нужно.

Сначала магнитофон стоял у цветного телевизора в общей комнате. Но так как бабушка с дедом не всегда одобряли мои выбор, со временем пришлось купить второй телевизор – и видак переехал ко мне.

Нет, техника шуганой не была. Сразу объясняли: трофеи брать нельзя, даже если очень хочется. Иначе подставишь не только себя, но и всех.

33. Издержки профессии

Смотри, кражи, конечно, были и у нас. Приезжали гастролёры, но всегда в жизни есть исключения. Часть людей по тем или иным причинам отторгались обществом. Кто-то спился, кто-то не контролировал эмоции – если они имели отношение к людям, их отстраняли. Наркоманы? Пойдут позже. Но и они не из воздуха возникли. Если что-то случалось, вариантов было два: либо гастролёры, либо свои маргиналы.

Я опускаю момент, когда за дело спрашивали со своих – это, как правило, было насилие. Наказать имуществом сложно: даже если его много, оно имеет пределы. Даже нехорошим людям государство тут же приходило на помощь. Спалили дом косячнику? Ему сразу выделят общежитие и поставят на улучшение жилищных условий. В СССР на улице жили только те, кто сознательно так выбирал, или невменяемые – но последних быстро увозили в стационар.

Не поймите меня так, будто у нас во дворе был рай просто потому, что тут жили мы, а туда ездили работать. Нет. Относительно спокойная жизнь держалась на том, что, возвращаясь с работы, часть людей сознательно включалась в защиту двора. Это было общим делом. А кто нарушал – того отстраняли.

Да, было всякое. Но то общество жило по другим правилам – которых сейчас нет. Могли и наказать зажравшегося партийного функционера или цеховика – своих же. И такое случалось.

Были и ограничения – общие понятия. Вот пример: тогда начали раздавать землю, сначала шесть, потом десять соток. Бабушку с дедом это заинтересовало. Им предложили участок, и они поехали на электричке посмотреть. Там были гастролёры, шарили по карманам. Один полез к бабушке – она почувствовала, обернулась. А он – царапнул её по руке и растворился в толпе. На руке капилляров много – сразу и не разберёшь, насколько серьёзно. На остановке в медпункте рану промыли, забинтовали.

Когда я узнал, то с праведным гневом пришёл к одному из старших. Тот выслушал и сказал:

– Это такие же люди, как мы. У них работа такая. Раньше карманники, если рисковали быть пойманными, чиркали по глазам – чтобы жертва испугалась и не опознала. Ну, найдём мы их… И какой вопрос ты хочешь, чтобы я им задал? «Почему не по глазам»? А ты думаешь, от нашей работы все в восторге?..

Возразить было нечего.

34. Изменения в обществе и в школе

Сейчас, конечно, забавно это вспоминать, но в какой-то момент слова импортное, заграничное, а также названия зарубежных торговых марок вдруг стали магическими. Мне кажется, это всё-таки была технология управления обществом.

В подростковой среде появились импортные жвачки. Запакованные – на вес золота, не для меня. Помню, кто-то из сверстников с важным видом достал изо рта жвачку и протянул:

– Хочешь попробовать?

Я посмотрел на него как на идиота. Позже сам купил себе жвачку, развернул перед сверстниками и начал жевать с тем же напускным величием. Первый яркий вкус быстро кончился – я выплюнул эту гадость. Надо было видеть их возмущение! Теперь идиотом (точнее, дебилом) считали меня. По классам пошли рассказы, как я всего десять минут пожевал и выкинул жвачку. Но к тому времени мнение сверстников меня уже не волновало.

Первым жёстким ударом стало изменение в поведении одного из старших – самого благосклонного ко мне, с его видаком и винилом. Раньше он мог, проходя мимо, спросить, как дела, и рассказать о новой пластинке. А потом вдруг сам же предлагал прогнать меня, даже не открыв дверь. Было что-то неладное. От других старших я узнал: его отстранили от дел. Ходили слухи, что он «на чём-то сидит». А однажды утром его нашли мёртвым. Передоз. Старшие только пожали плечами: мол, так даже лучше, чем смотреть, как человек превращается в животное.

Уже открылись первые ларьки – иначе где бы я взял ту жвачку? В отличие от магазинов, у них были яркие витрины с незнакомыми алюминиевыми банками и шоколадными батончиками. Это было ещё до 90-го.

С их появлением начался слом дворовой культуры. Ларьки открывали старшие на своей территории – значит, её теперь надо было охранять. И не только от чужих, но и от соседей. Воспринималось это как норма. По телевизору говорили: ничего страшного, если в нашем обществе появятся богатые. Раньше мы всё делали не так, а теперь будем строить «социализм с человеческим лицом».

Расслоение ощущалось странно. Большинство верило, что изменения – к лучшему. Противодействия почти не было. Люди по привычке ждали чего-то от государства, а оно, наоборот, отстранялось. Закрепилась мысль: «Есть мы, которые работают, а есть они – ноют и сидят на шее у государства». Со временем это подтверждалось: те, кто «мутил», жили лучше. А те, кто ходил по парткомам или просто на завод, – всё хуже.

Что до меня – один из старших как-то подозвал и спросил, чем я занимаюсь кроме учёбы и работы. Ответы его не обрадовали. Он дал мне телефон знакомого тренера по борьбе:

– Запишись.

Секция оказалась в другом районе, от конечной до конечной. Но я стал её посещать.

И вот мы подходим к узловым годам – 90-му и 91-му.

35. Цой – мертв

Новый учебный год в 1990-м начался с необычного урока. Наверное, такая же установка прошла во всех школах – просто мы об этом никогда не говорили. И вот на классном часе нам объявили, что «наш любимый певец» погиб в автокатастрофе.

Для нашего класса это стало неожиданностью – мало кто знал его. Я знал, и мне было с чем сравнивать.

В то время ни для кого не было секретом, что на эстраде царил плагиат. Брали музыку, переводили тексты. Можете сколько угодно спорить об уникальности Цоя, но и он не был исключением. Мне повезло: к моменту знакомства с его песнями я уже слышал The Cure и The Smiths. И, поскольку я учился играть на гитаре и знал ноты, прямые совпадения резали слух. Позже я стал терпимее – каверы даже нравились, – но в подростковом возрасте заимствования воспринимались болезненно.

Так что для многих стало откровением, что у них, оказывается, был кумир, который погиб при странных обстоятельствах. Началась лихорадка: все искали записи. И только тогда, с опозданием, на стенах появились «Кино» и «Цой жив». Видимо, наш город был слишком далёк от столиц, и мода добиралась до нас медленно.

Нашу эстраду тогда воспринимали снисходительно. Зарубежные группы вроде KISS или AC/DC уже красовались на заборах, а свои казались вторичными – чужие мелодии, переделанные тексты, а то и вовсе переводы под видом оригиналов.

И всё же наши исполнители записывались легально, на «Мелодии», хоть и с налётом бунтарства. Непонятно было, против чего они так яростно борются – их тексты оставались стерильными, и без подсказки старших не разберёшь, о чём, собственно, песня.

А в это время Чумак с Кашпировским уже вовсю спасали народ магическими пасами из телевизора.

36. Пионерский галстук

На самом деле я не был таким уж отъявленным хулиганом. Работа постепенно меня перевоспитывала, учила жить в обществе.

Что касается драк – с возрастом их становилось меньше. Зато те, кто запоздало открывал в себе кулачную силу, хлебали по полной программе, вплоть до малолетки. За последние два года школы у меня случился всего один серьезный конфликт – драка. О ней потом.

91-й учебный год преподнес свои сюрпризы. Начиналось всё как обычно, но в какой-то момент я пришел в школу и нарвался на усмешки. Оказалось, пионерские галстуки уже можно было не носить. Позже отменили и форму. Не вспомню точно, когда именно – в 92-м и 93-м я перешел в другую школу, где её уже не было.

Я никогда не горел пионерским рвением. Принимали меня в последнюю очередь, вместе с отстающими – но к тому времени это уже не било по самолюбию, как в октябрятском детстве. Тогда, в младших классах, ещё хотелось возмутиться: чем я хуже? С возрастом эти обиды выветрились.

Забавно было наблюдать, как вчерашние активисты вдруг превратились в ярых борцов с совком. Переоделись, переобулись – выглядело это, по меньшей мере, странно. От социальных парадоксов спасала музыка – зарубежная, наша не цепляла, честно говоря.

Как-то видел глупый фильм, где школьник в СССР подрабатывал, делая за деньги домашние задания. Чистой воды бред. Если интересно, за что на самом деле платили советские школьники – вот мой опыт. В младших классах ещё застал, как перепродавали друг другу фото Шварценеггера и Сталлоне. Когда подрос и обзавелся проигрывателем, появился новый вид сделок – обмен записями. Но ставить это на поток было нельзя. Барыжничество не поощрялось.

Между нами существовала негласная иерархия: если звал сверстника другом – денег с него не брал. Приятель или знакомый – другое дело. Вы друг другу ничего не должны, так что если у него было что-то ценное для тебя, он называл цену. Если у тебя – ты. При взаимном интересе случался бартер. Так переписывали пленки, потом кассеты. У меня тогда не было второго видеомагнитофона для перезаписи, так что в этом процессе я поучаствую позже. Ещё через какое-то время тем же способом начнут копировать компьютерные игры.

Мой первый «Спектрум» появится уже на закате эпохи – только в следующем году.

37. Новая реальность

Август 1991-го. Путч. Мы смотрели на происходящее как на новый сериал по телевизору – с тем же "Лебединым озером" в перерывах между выпусками новостей. А в декабре СССР не стало.

Первые дни 1992 года прошли без истерик. В нашей семье не заметили резких перемен – своё подсобное хозяйство и взаимовыручка соседей сглаживали дефицит. Не помню этих знаменитых талонов, о которых все говорили. Январь выдался спокойным.

Но потом началось то, к чему никто не был готов. Бабушкины сбережения таяли на глазах. Дедушкина зарплата вроде росла, но покупала всё меньше. Откладывать стало бессмысленно – завтра эти деньги обесценивались.

Детали магазинного ажиотажа я знаю лишь со слов взрослых. Ценники переписывали по несколько раз в день, причём цифры на них часто не соответствовали реальности. "Не успели исправить!" – отмахивались продавцы. Контролирующие органы словно испарились. В воздухе витало ощущение полного безвластия.

Примерно тогда же появился злой анекдот: "Это у вас цены или телефоны, по которым их узнавать?" Хотя, возможно, он относится уже к 93-94 годам, когда цены перешагнули шестизначный рубеж.

Криминал тоже изменился. Обычные квартиры грабить стало невыгодно – теперь "работали" с обеспеченными. Склады оставались лакомым куском, но требовали транспорта – и он вскоре появился в нужных количествах.

Расцвел и уличный криминал. Те, кто раньше довольствовался одной удачной вылазкой в месяц, теперь рыскали ежедневно. Наркотики и палёная водка, пожалуй, единственное, что дорожало медленнее инфляции. Для многих уход в забытье стал проще, чем борьба за выживание.

По телевизору тем временем убеждали: это временные трудности, идёт великая перестройка. Кто-то всерьёз считал дни до обещанного улучшения жизни. Дворовая культура советского образца тихо умирала.

Лично мне жилось неплохо. Видя, как тяжело бабушке, я стал отдавать ей часть заработков, что лихо маскировалось под продажу музыки.

Занятия борьбой тоже помогали. Серьёзных успехов я не достиг – начинать нужно было раньше. Зато появились новые знакомые из других районов. Кстати, о легендарных "разборках район на район" – у нас такого не было. Если кто-то из новичков заводил разговор о драке с "чужаками", я лишь пожимал плечами: "Я ведь тоже с другого района. Почему раньше молчал?" Неловкость момента обычно переводили в шутку.

Настоящие проблемы исходили от полуподвальных секций карате. Их посетители любили после тренировок "тестировать" приёмы на прохожих. Возможно, такие секции существовали и раньше, но агрессивными они стали именно тогда – вместе со всей страной.

Однажды наш тренер не дождался на занятие одного паренька. Позвонил домой – оказалось, у того сотрясение после встречи с "каратистами" из подвала. Наш зал находился в школе, их – прямо под нами.

Тренер собрал нас и предложил "совместное занятие". Мы шли за ним, не до конца понимая, что нас ждёт. Его предложение о дружеском спарринге встретили хохотом. Когда на матах соорудили импровизированный ринг, каратисты были уверены в победе.

Первый раунд их обрадовал – их тренер сразу попал в лицо. Наш отступил, вытирая кровь с разбитой губы. Но во втором схватке всё изменилось – бросок через бедро, болевой, и противник сдаётся. Третий раунд закончился ещё быстрее, наш победил – удар лицом в маты, струйка крови из носа. Их тренер, к явному неудовольствию учеников, предложил перемирие.

Мы уходили победителями. На какое-то время провокации прекратились.

38. Маленькие победы

Я уже говорил, что летом 92-го переехал к маме в новую квартиру. Перешел в новую школу. Мама была в восторге: выпускные экзамены здесь засчитывали как вступительные в местный институт. А тот, в свою очередь, сотрудничал со школой, давая её ученикам преимущество при зачислении. Мама считала, что вопрос с моим образованием если и не решен, то дорога к нему теперь для меня максимально облегчена.

Наша дворовая организация перестала быть дворовой и разрослась на весь город – по крайней мере, так я тогда понимал. Гастроли превратились в деловые поездки, преступная деятельность – в конкурентную борьбу. Всем объявили: теперь мы работаем как бизнесмены. В новом районе мне поручили несколько ларьков. Мои задачи – инкассация и инвентаризация. Собранные деньги я относил в офис, где их записывали и учитывали. Мне разрешалось брать сколько нужно на жизнь – главное, отразить это в учете. Помнишь эти амбарные книги? Обычные тетрадки, куда вписывали приход-расход товара и денег.

Я взялся за дело с детским энтузиазмом. Сначала продавцы смотрели на меня снисходительно: мол, пацану поручили – пусть играется. Но этот взгляд быстро пропал. Я выстроил маршрут, приходил строго по времени, поднимал амбарную книгу и сверял выручку. Если находил излишек – приходовал, если недостачу – продавец тут же возмещал. Не согласен? Проводили инвентаризацию.

Негатив был только вначале. Один раз мужичок в годах решил ткнуть меня в мой возраст. Я встал со стула, вышел из-за прилавка и со всей дури всадил ему в солнечное сплетение. Когда он снова смог дышать, вопросов к моей компетентности больше не возникало. Женщин я не бил – с ними договаривался, объяснял. Через пару месяцев работы со мной недостачи исчезли совсем. За это мне доверили еще и зарплаты продавцам считать – фиксированную сумму или процент от продаж. Я высчитывал с удовольствием, тренируя математику.

Про насилие. Сейчас многие думают, будто бандиты только тем и занимались, что лупили всех подряд. Но тогда для меня это был просто инструмент. Как молоток: можно гвоздь забить, а можно и в лицо ударить – все зависит ситуации.

Почему я ударил того мужика? И почему мне это было легко? Перестройка уже грянула, заводы вставали, но инерция мышления оставалась. Продавцом в нашем регионе работали либо женщины, либо те, кого считали откровенными тунеядцами. Не мясники – у них работа тяжелая, – а вот сидеть за прилавком в ларьке для мужика было почти позором. Сейчас, конечно, барыги раздули из себя героев эпохи дефицита, но тогда 80% людей видели в них просто неудачников.

Так вот, передо мной стоит этот детина, который по моим понятиям туп, как бык. По-мужски было бы дать пощечину, но он выше меня на голову и вдвое шире в плечах. А как ты поступаешь с упрямым животным, которое не хочет заходить в стойло? Объясняешь ему его место. Если оно не понимает – заставляешь. Так что у меня даже тени сомнения не возникло.

39.Новая школа, первый и последний конфликт

В новой школе всё начиналось нейтрально. По крайней мере, не было того отторжения, как в старой. Форму отменили, все одевались кто во что хотел, но всегда опрятно – родители словно соревновались, чей ребёнок выглядит лучше. Школа была непростая, поэтому явного социального расслоения не бросалось в глаза.

Хотя странности встречались. Один парень, например, вечно приходил с примятой головой, будто его подняли с кровати и сразу отправили на уроки. Он носился в туалет, пытаясь пригладить волосы под краном. А когда забывал – класс встречал его криками: «Сосна пришёл!»

Я привык держаться в стороне. Не то чтобы меня это сильно беспокоило – всеобщего внимания я не искал. Звёзд хватало: вот, например, сын того, кто торговал палёной водкой. Деньги у парня водились, отец школу спонсировал, девчонки вокруг него вились. Моя мать в тот момент как раз устроилась на новую работу – ей было не до подарков учителям.

Классной руководительницей назначили преподавательницу английского – женщину, которую либо обожали, либо терпеть не могли. Я попытался подтянуть предмет, но было поздно. Тройка прилипла ко мне намертво.

Однажды, перед уроком, мы баловались, как обычно. В кармане у меня лежала пачка денег – выручка с порученного участка. Классная вошла, требуя порядка. Кто-то дёрнул меня через парту, я потянулся в ответ, и вдруг – деньги выскользнули из кармана, упав на стол. Куча купюр, сравнимая с полугодовой зарплатой учительницы. Я схватил их, но в её глазах уже читалось что-то звериное. С тех пор она душила меня на каждом уроке: придиралась, заваливала вопросами, пока я не ошибался. Всё равно – тройка. Я сдался.

Деньги я больше с собой не носил, но вопросы «Откуда у тебя столько?» сыпались ещё долго. «Не мои!» – огрызался я.

А учительница не унималась. При письме она нависала надо мной, выискивая ошибки. На устных ответах вымучивала до провала. Однажды я не выдержал и написал: «Get your filthy hands off my worke», думаю, меломаны поймут. Она увидела – взорвалась. Меня поволокли к завучу.

С завучами мне везло. Та не стала принимать чью-то сторону, но учительнице прозрачно намекнула: «Может, вы перегибаете?» Нам прочли лекцию о «совместном труде», заставили меня извиниться. Но обида в её глазах не исчезла.

А ещё у неё был сын – учился в параллельном классе. Видимо, наслушавшись матери, он решил меня «проучить».

Я шёл по коридору, когда меня окружили. Трое впереди, сзади – ещё двое. В жизни, в отличие от кино, нападают все сразу. Первый удар пришёлся в грудь – это был он. Я рванулся в сторону, прижался спиной к стене, схватил его за шею и сжал. Он захрипел, забился, а я использовал его как щит, уворачиваясь от остальных. Кто-то закричал: «Хватит!»

Я не отпускал. «Даже не думай», – сказал я, чувствуя, как кровь с разбитой брови капает на лицо. Положил его на пол. Только тогда разжал пальцы. Поднялся, вытер ботинки о его одежду и пошёл умываться.

Завуч была в бешенстве. Учительница влетела в кабинет, завывая: «Он его душил!» – тыча пальцем в красные полосы на шее сына.

«Я не душил, – спокойно ответил я. – Я укрывался». Указав на лицо. «Кого тут больше побили?»

«Прекратите! – рявкнула завуч. – Вас пятеро! Он – один! И вы хотите, чтобы я поверила, будто это он на вас напал?!»

Разборки длились недолго. Врач осмотрела сына – никаких особых травм. Меня отпустили, а их оставили для «воспитательной беседы».

Больше ко мне не лезли. Учительница, скрипя зубами, продолжала ставить тройки. Маму, конечно, вызвали. Она выслушала и только ахнула: «Как это – пятеро на одного?!»

Это был мой первый и последний конфликт в новой школе.

40. Конфликт поколений или чужие деньги

Страха носить чужие деньги у меня не было. Кто знал меня – знал и тех, кто за мной стоит. Лишний раз не полезет. А от отморозков и прочей нечисти спасала старая советская песенка: «Люблю я капусту, люблю я морковку, я бегаю быстро и прыгаю ловко!» Жил легко.

А вот дед захандрил. Рушился его мир. Завод то работал, то вставал. Зарплату то платили, то нет. Он не понимал. Привык – за хорошую работу всегда платят. Плохо работать не умел, совесть не позволяла. Пытался совмещать: завод, а в свободное время – ремонты, стройка. Но всё, что приносил, обесценивалось так быстро, что он только руками разводил. Не мог накрутить лишнего – честно оценивал труд. И каждый раз, получая оговоренную сумму, узнавал: она уже на треть меньше стоит.

Бабушка с мамой радовались – я мог им помогать. А дед это переживал. Он чётко понимал: так не бывает, если поступать, как он – честно. Вернее, как он считал правильным. И это должно было аукнуться. Он пытался поговорить, но я уклонялся. Понимал его. Соврать деду не вышло бы, а такая правда ему не нужна. Приезжал к бабушке, вкладывал деньги ей в руку и быстро уходил, пока дед не затянул в разговор. Он не запил, даже курить не начал. Просто заботился о бабушке.

И вот случилось. Мне повезло приехать, когда бабушка ушла в аптеку. Дед сидел дома – завод снова распустили, заказов не было. Я попытался уйти от разговора, но он преградил путь.

– Дед, – начал я, – возьми деньги, бабушке передашь.

Он взял купюры, помял их в пальцах.

– Откуда?

Понял – не отвертеться. Врать бесполезно, дед сразу раскусит. Решил сказать полуправду.

– Ларьки. Подрабатываю – выручку считаю, инвентаризацию провожу…

Неловкая пауза.

Резкий удар в щеку. Очнулся, вцепившись в перила. Дверь захлопнута, деньги разбросаны по площадке. Поднёс руку к лицу – щека горела, в глазах плясали кубики.

Собрал купюры, сунул в карман и вышел из подъезда. Больше мы с дедом не виделись. Следующая встреча – на похоронах, но не скоро. Он ничего не объяснил, но запретил бабушке звать меня и избегал даже случайных пересечений. Думаю, его взбесила моя снисходительная улыбка. Такая же, как у новых хозяев завода, когда они милостиво разрешали то работать, то сидеть без денег.

У подъезда столкнулся с местными. Попытались заговорить – оттолкнул, обернулся, буркнул сквозь зубы:

– Кто деда тронет – умрёт.

Зло сказал. Вопросов не возникло.

В автобусе языком нащупал шатающийся зуб. Через какое-то время он выпал, рот снова заполнился кровью. Сплюнул, разглядывал осколок эмали на ладони.

Маме сказал, что нарвался на хулиганов. Щека распухла, пришлось идти в поликлинику – снимок, врач, потом зубной. Критических повреждений не нашли, но корни пришлось удалять. Дед врезал по-настоящему.

Хороший был мужик. Жаль, разошлись во мнениях. Помогал потом через бабушку и мать.

41. Мелкие шалости

Нет, со школой мы еще не закончили. Здесь стоит подвести кое-какие итоги.

С гитарой у меня не сложилось. Занимался год, потом сменился преподаватель. У меня, как я уже говорил, было своеобразное мышление – попросту говоря, я был слегка туповат. Иногда достаточно было подойти ко мне и пару минут объяснить то, что не получалось. После этого обычно доходило. Но новый преподаватель имел свое видение обучения, и после пары занятий я забросил это дело.

Со стрельбой подвело зрение. После тринадцати лет оно начало резко садиться. Оказывается, существовала даже зарядка для глаз, но мне снова не хватило усидчивости. Нужен был кто-то, кто бы стоял у меня над душой. Таким человеком мог бы стать дед, но им с бабушкой тогда было совсем не до того.

Борьба появилась в моей жизни позже, по совету одного из старших. Для серьезных успехов нужно было начинать гораздо раньше, но кое-что я все же схватил. Орлиное зрение здесь не требовалось, да и тренер оказался терпеливым – если я тупил, он объяснял снова.

Девчонки. Как я уже говорил, половая жизнь началась рано. В нашем понимании все женское общество делилось примерно так:

– Достойная – та, что хранит верность одному.

– Давалка – одинокая или той, кому не хватало, но она следила за репутацией и здоровьем.

– Шлюха, шалава, блядь – той, которой вечно мало, которая плевала и на репутацию, и на здоровье.

– Проститутка – здесь всё ясно, ремесло для заработка.

Пока не находилась «достойная», мы крутились с «давалками». Иногда их даже «передавали» – если, например, уезжал надолго. Девушки поступали так же.

Одноклассницы же стояли особняком. Они воспринимались почти как сестры – за их честь полагалось заступаться. Целоваться с ними считалось странным. Хотя были исключения – пары, которые сошлись еще в школе и потом жили, казалось, счастливо. Но в 99% случаев внутри школы отношений не заводили.

Высшей наградой за помощь однокласснице был застенчивый поцелуй в щёку. Если это возбуждало, приходилось либо искать «давалку», либо уединяться. Тянуть одноклассницу за руку к себе в штаны было строго табу. Поэтому девочки могли спокойно гулять среди мальчишек, не опасаясь лишнего.

А во дворе… Детскому мозгу, лишенному своей жизни, отчаянно хотелось её придумать – особенно если сверстник хвастался «подвигами». Как-то сидели на лавочке, поливая друг друга байками: один там пощупал, другой трахнул, третьей вообще в рот дал. Старший подошел, послушал, а потом, когда его спросили: «Ну ты-то наверняка, расскажи?» – усмехнулся:

– Я вот смотрю на вас… Кем надо быть, чтобы в живого человека хуем тыкать? Да вы изверги! – Компания взорвалась хохотом. – Научитесь сначала им пользоваться, кроме как пописать. Мастера хуёвы!

Он сказал это без злобы, даже с некоторой снисходительностью. И в его словах была правда – все восприняли это как мудрое внушение.

Гастроли стали реже, но не прекратились. И тут стоит сказать про транспорт в СССР. С машинами было сложно – надо было не только копить, но и вставать в очередь. Зато общественный транспорт работал отлично. Электрички ходили каждые полчаса, автобусы – по расписанию, даже в глубинке. Мы колесили везде, иногда ездили «зайцами», а иногда… не совсем.

Однажды возвращались с вылазки поездом. В купе подсел какой-то мужик. Ну и ладно, думаем, ночью выйдет – не проблема.

Среди ночи старший резко будит нас:

– Подъем!

Мы спросонья валимся с полок. Старший стоит перед мужиком и тихо, но твердо говорит:

– Мужик, последний раз по-хорошему – отдай и иди с миром.

Тот заерзал:

– Да я ничего не брал! Пустите, мне выходить!

Старший разворачивает его и бьёт. Мужик падает на полку. Мы в недоумении:

– Что случилось?

– А мы разве босиком здесь? – старший усмехается.

Оглядываемся – нашей обуви нет. Мужик что-то бормочет, но второй пацан тут же затыкает его и бьёт в грудь.

– Делать нечего, – говорит старший. – Придётся шманать.

Вскрываем его сумку – там, под одеждой, наши кеды и ботинки старшего.

– И что с ним делать?

– Он же хотел выйти… – старший смотрит на мужика, который съёжился на полке.

Обувь надеваем, выглядываем в коридор – никого. Тащим его в тамбур, открываем дверь на ходу. Грохот колёс, темнота.

– Давай сам, – говорит старший. – Но можем помочь.

– А вещи? – лепечет мужик.

– Подберёшь по дороге.

Он прыгает. Его сумку швыряем следом.

Проводница позже удивляется:

– Ваш сосед куда делся?

– Встал и ушёл, – пожимает плечами старший. – Может, к друзьям в другой вагон.

Мы спим дальше.

Нет, это не крыса. Просто дурак.

Если бы отдал – отделался бы тумаками, но вышел бы на своих ногах. А так… как повезло.

42. Злые и плохие Совки

Раз уж затронули вопрос менталитета, сформированного в позднее Советское и раннее постсоветское время… Для меня первое – с большой буквы. Почему нынешнее – с маленькой, объясню позже.

Часто слышу, будто «совки» – люди, выросшие при Советской власти, – были тупыми, глупыми и бедными. Может, кто-то даже найдёт подтверждение этому в моих словах. Но когда дело доходит до реального сравнения, в ход идёт всё, кроме личного опыта. Обычно – пропаганда из тех же лихих 90-х, когда стало модным выискивать и раздувать недостатки.

«За всем стояли в очереди! Машины, квартиры, бытовая техника – всё по блату, всё в дефиците!» Про машины не скажу – личного опыта не было, деду его «Москвич» был просто не нужен. Но знаю: купить автомобиль – целая эпопея. Не уезжал из салона сразу, да и салоны были скорее выставками.

Один мой знакомый умудрялся брать новую машину каждые три года. Наверное, блат. Получал – и сразу вставал в очередь на следующую. Потом разбирал её в гараже до винтика, собирал обратно, три года выжимал из неё все соки и продавал «с рук». А другой катался только на иномарках. Разница тогда была не такой уж огромной, но все они были б/у и тоже требовали переборки.

Про «бесплатные кривые квартиры, которые нельзя было оформить в собственность». Ну что, оформили? Довольны? Квартплата, налог на имущество, ипотека? Ремонт? Да, каждый, кто заезжал, переделывал всё под себя. Не влезал в кредиты, а копил на обои – пусть и дефицитные, пусть полгода ждал. Но деньги были.

Помню, как дед таскал меня по «шабашкам». Стены шкурили, выравнивали, клеили газеты, пропитанные клеем, сушили – и только потом обои. Узоры, конечно, сейчас вызовут усмешку. Но мода была такая.

И знаете что? Никогда не чувствовал себя бедным. В первый класс пошёл в форме, сшитой в ателье, – удобной, нигде не жала. Почему сейчас, когда тебе подгоняют костюм в дорогом бутике, это «сервис», а тогда – «унизительно»? Если уж сравнивать, то нынешний ширпотреб хорош лишь для тех, чьё тело влезет в стандартные лекала. Остальные терпят или платят портному – если есть деньги.

Дед рассказывал: в детстве ему перешивали старые штаны – не укорачивали, а расшивали, чтобы рос. Вместо ремня – верёвка, на плечах – лямки. Деревня? Да. Но когда женился – купил ткань, сшил модный костюм с картузом. Не от нищеты – от образа жизни.

Ещё раньше горожане, выходя за пределы города, снимали обувь – берегли каблуки. Тоже нищие, да?

«Глупые» – тоже весёлый тезис. Попади вы в их время, вас бы сочли беспомощными. Дед выжил бы на необитаемом острове – я с трудом, а современный подросток с перочинным ножом через час истечёт кровью, порезавшись, или умрёт от страха, встретив ужа.

«Тупые или малодушные»? Их жизнь требовала действий, а не рефлексии. Сейчас тепло и еда приходят по щелчку – вот и копаются в себе, топят тоску в алкоголе. Черствость? Да просто они решали задачи посложнее наших – без интернета, без удобств.

Оружие? Дед получил ружьё вместе с трактором. Инструктаж: «Зверь придёт – стреляй в воздух, прячься в кабину. Зайца подстрелишь – на кухне спасибо скажут». Ни разрешений, ни билетов – и никто не думал стрелять в людей.

Прапорщик, служивший с 60-х, вспоминал: автоматы стояли на полках, на ночь дверь перевязывали верёвкой с пластилиновой пломбой. Никто не трогал. Потом пришли «изнеженные» – один ногу себе прострелил, другой «пошутил» пальбой. Полки оградили решётками, появились оружейные комнаты.

А ещё был случай: солдат напился, устроил драку. Его скрутили, бросили в кузов. Пока разворачивались, он выпрыгнул – неудачно. Колёса раздавили голову. Никакого «детского сада» – написали рапорт и забыли. Сейчас бы скандал, суды, тюрьма.

Вот и вся разница. Раньше человек подстраивался под мир. Теперь мир подстраивается под него. И если вам кажется, что прошлое было жестоким – присмотритесь к настоящему. Возможно, мы просто разучились видеть последствия своих поступков.

43. Форточка и комп

Даже после формального развала СССР в людях оставалась какая-то душевность, доверчивость. Странное чувство – перед стариками будто в неоплатном долгу. В обществе тогда царило воодушевление: наконец-то заживем! Теперь частную инициативу не будут душить партийные чиновники. Верить можно было во что угодно – только не в коммунизм. А старики всё твердили: «Мы это для вас строили…» Но разве мы не забирали своё? Просто теперь появилась возможность не просто взять, а оформить право собственности. Так мы начали строить «правовое» государство – с отрицанием прав общества и поощрением частных. Потребовались годы, чтобы понять подвох. Но тогда всё казалось простым.

Как-то я забыл ключи в новой квартире. У бабушки с дедушкой кто-то всегда был дома, а с мамой мы заново учились жить вместе. Возвращаюсь из школы – и на душе двояко. Вроде и погулять можно, но таскать с собой учебники не хотелось. Пошарил по карманам – пусто. Постоял у закрытой двери, вздохнул и спустился к подъезду. И – о радость! – следом вышла соседка, жившая выше.

– Бабуль, добрый день! Вы же на таком-то этаже? Мы под вами недавно поселились. Ключи дома оставил, а к маме на работу далеко…

– Как же ты домой попадёшь? – встревожилась она.

– У нас топят хорошо, мама форточку открывает. Перелезу с балкона на балкон, ладно? – Я слукавил: форточка была прикрыта, но защёлка хлипкая, поддавалась.

Соседка, бормоча что-то про «сорвёшься, балбес», повела меня к себе. Я бодро её успокаивал – насколько хватало подростковой уверенности. Наивные были люди в те времена… Аккуратно перелез через её ограждение, спрыгнул на нижний балкон, потом на наш. Защёлка сопротивлялась, но ненадолго. А вот вторая форточка оказалась закрыта намертво. Но я уже почти дома! Нашёл на балконе железяку – рамы-то деревянные – и через десять минут, с минимальными повреждениями, форточка сдалась. Нырнул внутрь, схватил ключи и побежал успокоить бабку:

– Всё в порядке, спасибо!

Следы вторжения аккуратно убрал – подоконник прибрал, балкон подмёл. Хорошо, когда руки из нужного места растут.

Тогда же мультики сменились играми. Сейчас смешно вспоминать: пиксельная графика лишь намекала на реальность, а остальное додумывала фантазия. Но технологии стремительно менялись – игры уже напоминали мультфильмы, пусть и с условностями. «Спектрумы», «Электроники», кассеты, бобины, флоппи-диски… А потом поползли слухи о чуде под названием «интернет». Его даже можно было увидеть – в урезанном виде – в школьном компьютерном классе. Эти уроки стали самыми желанными.

Вскоре я загорелся идеей раздобыть компьютер. И однажды знакомый маякнул: «Есть тема!»

Тащить «шуганую» технику домой было опасно. Нужен был сравнительно честный способ. А государство тогда вовсю задерживало зарплаты бюджетникам. Вот один из учёных и решил подправить финансовое положение, списав по документам старый комп, а нам отдав почти новый «Dell» – с монитором, процессором х088 и целым мегабайтом оперативки. Для того времени – космос!

Архитектуру х088 быстро забросили – дорого. Победили х086, затем х286, х386… Но чтобы ты понимал: на х086 стояло максимум 512 КБ памяти. Так что я чувствовал себя пионером цифровой эры.

Потом провели домашний телефон, появился dial-up модем – и начались бесконечные стычки с мамой. Кто помнит – поймёт. Для остальных поясню: интернет занимал телефонную линию. Мама приходила с работы, хотела позвонить – а в трубке вместо гудков шипели помехи.

– Мам, пять минут! Положи трубку! – орал я, пока связь не рвалась.

44. Студентка

Я тогда не был привередлив к женскому полу. Это всё ещё в том же районе, в последних двух классах школы. Никакой магии – просто, без лишних сложностей. Дашь – не дашь – ну и ладно, другая даст. Удовлетворение насущной потребности, не больше. С пацанами мы знали: спортсменки – самый верный вариант. Ходили слухи, что их кололи чем-то для результатов, вот и либидо у них зашкаливало как побочный эффект.

Насчёт красоты – я никогда не гнался за идеалами. Никаких особых требований: цвет волос, рост, размер груди – всё это не имело значения. Главное – нормальная, не уродина, тёплая, вкусно пахнет, мокрая где надо. Значит, моя. Никаких юношеских вздохов о любви – всё приземлённо, без иллюзий.

Один случай вспомнился. Приехал к одной, она в многоэтажке жила, с лифтом. Всё, что хотели, друг от друга получили – на этом, казалось, точка. Я собрался уходить, а она… не отпускает. Жмётся в коридоре, а у меня пузо надулось, неловкость дикая – вот-вот конфуз случится. Я отстраняюсь, особенно животом, настойчиво твержу: «Извини, мне бежать». Она машет рукой – обиженно, но сдаётся. Я вырываюсь, лечу в лифт. Двери закрываются – и я, наконец, с облегчением порчу воздух. Вздыхаю…

И тут лифт останавливается. На следующем этаже двери открываются – сначала заезжает коляска с ребёнком, потом мамаша. И сразу морщится, нюхает. Я, понимая причину её недовольства, тоже делаю вид, что принюхиваюсь.

– Уже в лифте насрали, что ли?! – выдыхает она.

Я киваю, изображая возмущение. Двери открываются – мамаша выходит, коляска выезжает, а я, не дожидаясь лишних вопросов, рву на выход. Вот ведь подстава… Как говаривала бабушка: «И смех, и грех».

Во второй четверти предпоследнего класса к нам привели практиканток – студенток-психологов. Они вели какие-то занятия, уроки. Тогда это, видимо, было модно. И вот одна… Сначала я даже не понял, какая именно. Просто запах. Он влез в голову, застрял там. Только потом я разглядел её – и оказалось, визуально она тоже цепляет. Впервые мне было нужно не просто «дашь – не дашь», а именно она.

С одноклассниками я всегда держался отстранённо. Близкими были только пацаны, с которыми связывала работа или общие интересы – музыка, игры. Остальные – просто приятели. Одноклассницы не вызывали ни малейшего интереса. А тут… я еле сдерживался.

Решил подарить ей духи. Цветы – слишком банально, а небольшой флакончик можно незаметно передать. Маме мозг вынес – сам в этом не разбирался. Она дала что-то из своих запасов. Понюхал – вроде нормально. Но в голове крутился только её естественный запах.

Как-то раз, оставшись с ней наедине, я собрался с духом (она всё-таки старше) и выпалил:

– Можно вам подарок?

Не дожидаясь ответа, сунул ей духи и быстро ушёл. Сделал – и всё. Не хотел видеть её реакцию – ни отказ, ни насмешку, ни, тем более, ложную надежду.

После этого она стала избегать меня. Но жизнь снова столкнула нас. Нас, нескольких пацанов, собрали что-то отнести. Оказалось – вещи практиканток. Мне вручили коробки – и я сразу почувствовал знакомый запах. Даже не глядя, понял, с кем идти.

Несли в общежитие через дорогу от школы. Я занёс коробки в её комнату, поставил куда сказала… и мы снова остались одни.

Она неловко посмотрела на меня.

– Мне было очень приятно, – начала она, беря мои руки (видимо, чтобы я не обнял). – Духи отличные… Но ты должен понимать – мы разные люди. Ты ещё школьник…

Она попыталась мягко выпроводить меня, но сама неожиданно приблизилась. И тут я сорвался – поцеловал её в шею. Она ахнула, отстранилась, губы приоткрыла – то ли крикнуть хотела, то ли оттолкнуть. Но я шагнул вперёд, прижал её к себе, обнял за бёдра и поцеловал в губы.

Дальше – как в тумане.

Очнулись через несколько минут на кровати. Я только что кончил.

– Куда? – испуганно спросила она.

Я провёл рукой по её промежности – липкие следы на ноге и платье. Взял её ладонь, провёл по ним. Она выдохнула, отвернулась, свернувшись калачиком. Я лёг рядом, обнял – и она не сопротивлялась, когда я снова коснулся её. Наконец-то я мог не только чувствовать её запах, но и трогать, наслаждаться.

– Это так глупо… – прошептала она. – Непрофессионально.

Я молчал, закрыв глаза.

Вдруг она оттолкнула меня:

– Надо срочно идти!

Перепрыгнув через меня, она бросилась к зеркалу – поправлять причёску, макияж, одежду. Потом принялась за меня: вытирала следы помады, расправляла мятую рубашку. Через пару минут мы уже шли обратно в школу – как будто ничего не было.

Теперь я мог себя контролировать. Её запах был мне доступен, а значит – не сводил с ума. На людях я вёл себя холодно. Она тоже перестала смущаться и даже попыталась отомстить – завалила меня на ответе у доски.

Через пару дней я пробрался в общежитие. Осторожно, чтобы никто не увидел, добрался до её комнаты, постучал.

– Кто там? – её голос.

Я молчал, боясь, что за дверью не только она. Постучал ещё раз.

Дверь приоткрылась – и я снова почувствовал её запах. Быстро заглянул внутрь, но она схватила меня за грудки и втянула в комнату.

– Спасибо! – зашептала она, целуя меня. – Я уже думала, ты не придёшь!

Но наш роман закончился так же внезапно, как начался. Практика у неё кончилась – и она исчезла. Сначала из школы. Потом я проверил общежитие – комната уже занята другими. Пришлось делать вид, что ошибся дверью.

Зато после этого я усиленно листал книги по психологии – пытался понять, что со мной было.

45. Прозвища, старшие и авторитет

Почему именно прозвища? Есть жаргонные варианты – погремухи, погоняла, кликухи. В законном мире аналог – позывной. Суть та же: скрыть от противника привязку к личности. Если хочешь использовать именно эти термины – учись вплетать их в речь естественно. Прозвище – это когда тебя так называют, и если ты откликаешься, оно прилипает. У меня их было много – ни одно не закрепилось. Да и придёт день, когда мне больше не понадобится прятаться за чужими именами.

Но прозвища бывают разными. Опасно, если они раскрывают суть. «Злой» – плохой вариант. Характеристика в кличке может испортить репутацию. Не спеши отзываться, даже если сейчас кажется – звучит круто.

Глупее всего – самому придумывать себе прозвище. Окружающие решат иначе. И тогда получишь кликуху, которую ненавидишь, но которая, по их мнению, тебе идеально подходит. В этом тонкий момент: не всё так однозначно. Если правильно играть понятиями, даже негатив можно перевернуть в свою пользу.

Термин «старшие» – тоже характеристика. Важно понимать: за ним стоят разные люди. В разных ситуациях свои старшие. Это слово обозначает положение человека относительно тебя. Для кого-то и ты мог быть старшим – например, если поручился за него.

Авторитет – куда интереснее. Преступный авторитет – втройне. Сейчас все меряют деньгами. Настоящий культ, скоро храмы строить начнут. Но авторитет – величина не денежная. Это уникальное свойство личности, делающее человека нужным другим. Он не создаётся носителем – только окружением. Признанный авторитет существует лишь там, где в нём есть потребность. Непризнанных авторитетов не бывает – это все остальные.

Не будем углубляться в узкие области. Пойдём прямо к преступному авторитету. Почему общество уважает тех, кто действует против него?

Самое простое объяснение: в самом обществе есть противоречия, которые нельзя разрешить в рамках его же законов. Тогда появляется потребность в людях, готовых эти законы переступить – но дать обществу то, чего оно хочет. Плата за это – признание авторитета.

Значит, авторитет – не внутренняя убеждённость, не ум, не вера. Всё это может стать его основой, но только если общество признает их ценными.

Большую часть времени авторитетный человек решает задачи своего окружения. Взамен получает не только статус, но и возможность двигать свои интересы. Но если перегнёшь палку, сместишь баланс в сторону личного – авторитет начнёт таять.

В конечном счёте, это социальный статус. Его можно потерять, просто уйдя из общества, которое тебя признавало. Пока хватит.

46. Трудовая книжка

Даже умирающее общество еще долго оставляет свои рудименты в новом, приходящем ему на смену. Вот и мои частые отлучки «на работу» навели маму на мысль: «[Имя], раз уж ты постоянно подрабатываешь, спроси – может, тебя оформят официально? Чтобы стаж шел. Глядишь, и на пенсию выйдешь пораньше.»

Я передал её слова одному из старших. Тот усмехнулся, подумал и сказал: «Конечно можно. Только смены будут настоящими – у нас тут студия звукозаписи.»

Тогда «студия звукозаписи» могла означать что угодно. Чаще всего – помещение со стойками аппаратуры, где день и ночь тиражировали музыку на продажу. Авторских прав в нынешнем понимании не существовало, и хорошая песня разлеталась по стране мгновенно. Услышали где-то новое – привезли, записали, и вот она уже гремит на каждом углу. Исполнителям не нужно было заискивать перед продюсерами или пробиваться на радио. Сыграл нечто искреннее, записал – и если это цепляло людей, слава распространялась сама. Многие нынешние знаменитости, хоть никогда в этом не признаются, проснулись популярными лишь потому, что их свежую запись украли и пустили в народ.

Я музыку любил. Возможность оказаться ближе к её источнику была бесценна. Так в моей трудовой книжке появилась первая запись: «Оператор по записи музыкальных фонограмм». Дома я теперь бывал ещё реже, ночами пропадал в студии – зато мог слушать новое раньше всех. Пока штамповали чужие записи, я собирал для себя уникальные подборки – таких не было ни у кого.

А насчёт пенсии, мам… Прости, но вряд ли я ей воспользуюсь. Не срослось.

47. Междусловица

Всё-таки пригодилась задумка для заголовка. Давно не отвлекались на размышления.

Понимаешь, я уже говорил: есть разница между преступным миром и уголовным. Иногда они пересекаются, иногда – нет. Сидеть неприятно, отвечать за что-то тоже не всегда хочется. Если есть возможность жить преступно и избежать наказания – это полное право человека. Но если по глупости вляпаешься в уголовный мир – сами уголовники встретят тебя с иронией. Нет чести в том, чтобы спалиться дураком. А если твоя глупость подведёт других – ирония быстро сменится презрением.

Потом, когда время придёт, поговорим о том, как ломаются люди. Как предают – даже из лучших побуждений. Или просто не понимая, к чему ведут их слова.

48. Выпускной

Я никогда не понимал таких праздников. Да и сами праздники не любил. Закончил школу, как и ожидалось, с двумя тройками – русский и английский.

В актовом зале нас долго пичкали речами, а когда выпустили, в коридорах уже стояли накрытые столы. Родители суетились вокруг, в том числе моя мать. Выпускники тем временем где-то раздобыли алкоголь. Мне было всё равно – я тогда ещё не пил. Хотелось поскорее свалить с этого балагана. Но после официальной части родители и учителя заперлись в кабинетах, оставив нас «отмечать». Компашки разбрелись по школе и двору. Я выбрал двор.

Первое впечатление – вещь коварная. Мой собеседник, неловко размахивая самокруткой, снял с себя наушники (тогда они были большими, на скобе, с проводами) и сунул мне: «Зацени, Нирвана!» Я приложил один «лопух» к уху. Английский я знал на троечку, но «Rape me, hate me!» резануло даже меня. «Не цепляет», – буркнул я и протянул взамен свои наушники с подборкой, которую недавно записал.

Эти слова – «Rape me, hate me» – надолго отбили у меня охоту слушать Nirvana. Лишь после 2000-х я дал им второй шанс – и тогда уже зашло, другие песни.

Пока мы обменивались музыкой, у забора началась движуха. Полупьяные «взрослые» школьники мне осточертели, так что я вернул наушники и направился к эпицентру.

Там ошивались «шакалы» – местные гопники, возможно, бывшие ученики. Они пришли либо побить кого-нибудь из выпускников, либо увести подвыпивших девчонок. Впервые за долгое время у меня зачесались кулаки. Я пробивался сквозь толпу к центру драки.

Один парень уже валялся в пыли, а над ним глумились. Я рванул вперёд – и тут всё замерло. Часть «шакалов» знала меня. Того, кто рванул ко мне, тут же оттащили свои же. Я шагнул между избиваемым и главным заводилой.

– Он тебе друг, что ли? – разочарованно спросил тот.

Я усмехнулся. Напряжение спало.

Избитого поволокли в школу умываться. Ко мне подходили, хлопали по плечу, извинялись. Для проформы предложили выпить. Я отказался. Тогда кто-то раздобыл бутылку «Пепси» и протянул мне – знак перемирия.

Одноклассники округлили глаза:

– Ты их знаешь?

– Да их полгорода знает, – загадочно ответил я. – И в параллельной секции борьбой занимались.

Дальше было скучно. «Пепси» быстро кончилась, пришлось искать ларёк. Гуляли, слушали музыку. Кто-то притащил магнитолу и врубил её на полную. Я не любил попсу, так что танцевал под свой плеер в наушниках, внешне подстраиваясь под чужой ритм.

Нет, к одноклассницам я не лез – они были как сёстры. Зато парочки на лавочках вовсю «лизались». Я нашёл ещё пару меломанов, и нам даже удалось один раз вставить свою кассету в магнитолу.

Под утро все разошлись.

– Как всё прошло? – спросила мама.

– Без приключений. Я спать.

49. Новые кадры

С изменениями в законодательстве изменилось и общество. Преступному миру потребовались новые кадры – те, кто умел драться, воровать или искусно обманывать. Их стало так много, что постепенно они превратились в пехоту.

Ключевым вопросом стало имущество. Его нужно было не только захватывать, но и удерживать, защищая от конкурентов. Причём делать это как силой, так и через закон. Поэтому резко выросла стоимость образованных и умных преступников, а также тех, кто мог ими стать.

Наша школа была непростой. Мои выпускные экзамены засчитывались как вступительные в местный институт. Казалось бы, сиди себе спокойно – и жизнь пойдёт как по маслу. Но мне не сиделось. Да и видеть старые лица не хотелось.

Я рискнул – подал документы в университет, сдал экзамены и в самом низу списка поступивших нашёл свою фамилию. Сортировка шла по баллам, мой результат оказался на грани, но хватило. Мама была счастлива. Где-то наскребла денег и подарила мне тоненькую золотую цепочку с крестиком – тогда это было модно. Вскоре я переплавил её подарок, и «мой ювелир» сделал из неё массивную цепь в палец толщиной. В те времена носили именно такие.

Старшие – а к тому моменту это были уже другие люди – оценили меня. Нас, таких, оказалось несколько, и из нас собрали звено. Каждому выдали сотовый телефон, пейджер и на всех машину «восьмёрку», чтобы ноги не топтали.

Моя первая «моторолла» была с выдвижной антенной и крышкой на кнопке. Интерфейс – только английский, встроенной памяти, кажется, не было. Но это неважно: все тогда таскали с собой блокноты, куда под кодами записывали нужные номера. У наших трубок не было своих номеров – мы шутили, что у нас тариф «Таксофон». Звонить можно, а вот принимать – нет. Всё важное приходило на пейджер. Скоро этот формат убьют SMS.

Деньги уже считали в «зелёных». Наши, «деревянные», дешевели каждый месяц, и копить их не имело смысла. Люди сметали с прилавков всё – от продуктов до бытовой химии, закупались впрок. Цены росли на 10–25% в месяц.

50. Студент

На свои первые уроки я приходил как положено: слушал лекции, конспектировал в тетрадь. Но было полное непонимание – зачем всё это? Программы менялись по несколько раз за семестр, не считая фундаментальных наук. Математика оставалась математикой, а всё остальное метались туда-сюда. Преподаватели увольнялись, новых либо не находили, либо они отказывались работать по старым программам. Вместо пар – пустые часы или вдруг новый предмет. А когда спрашивали: «Экзамен хотя бы по этому будет?» – в ответ лишь отмахивались: «Смотрите объявления в деканате».

Парни всё чаще выходили во двор курить или погонять мяч. Сначала университетские, потом наши – скидывались по очереди, оставляли в гардеробе, но они всё равно пропадали. Да и сам футбол в тесном дворе быстро приелся.

Денег у вуза не хватало ни на что. Сборы шли постоянно: на ремонт, на книги, на прощание с очередным «заслуженным преподавателем». Со временем я всё чаще слал звеньевому: «Если не занят – забери».

Радостная вибрация пейджера, учебники в охапку – и к воротам, где уже ждала знакомая машина. Грохочущий двигатель увозил нас, как тогда казалось, в настоящую жизнь, где были настоящие дела.

Первое полугодие я кое-как дотянул. Но в конце выяснилось: преподаватель английского уволилась прямо перед зачётом. Автомат не поставили, сдавать было некому. В деканате лишь разводили руками: «Как найдём замену – разберёмся». Группе оформили «хвост», который так и повис в воздухе.

51. Имущество

Как там у Булгакова? «Люди как люди… только квартирный вопрос их испортил». Для нас это был вопрос имущественный. Первые бригады больше напоминали коммуны. Как бы это ни звучало, но именно технология коммуны – общий труд, общее распределение – лежала в основе дворовой субкультуры.

И вот возможность оформить добытое общим трудом, пусть и криминальным, в личную собственность начала ломать устои.

Расскажу случай. Братва отхватила здание бывшего детского сада с территорией. Решили обустроить там офисный центр – для себя и подконтрольных коммерсантов. Оформили имущество, как тогда считали, на одного из достойных. Теперь всё должно было принадлежать кому-то по закону – даже общее закреплялось за ответственными.

И что происходит в голове, когда появляется эта бумажка? Человек меняется. Вот и здесь: тот, кого считали достойным, получив сад, повёл себя против решения братвы. У него подросли внуки – и он заявил: «Буду с ними тут играть! Под офисы берите хозяйственные пристройки. Только без экстрима – внуки жить будут».

Человек заслуженный, но такого не ожидал никто. Наверное, он думал, что его статус – достаточная замена тому, что пытался забрать. Но братва рассудила иначе.

Через пару дней он скоропостижно покинул этот мир – сердечная недостаточность. Супруга сразу отдала всё под заранее определённые цели. Похоронили его достойно.

Братва чистилась постоянно. Первая масштабная чистка прошла ещё в конце 80-х – я был маленьким. Но чем больше появлялось возможностей закрепить собственность, тем чаще рушились связи. Описанная история – решение быстрое, нетипичное.

Обычно всё шло медленнее и демонстративнее. Человек не терял голову сразу. На него оформляли один объект, второй, третий…Где-то перед четвёртым он начинал чувствовать себя хозяином. Тогда принималось решение, а исполнение откладывалось на месяцы – чтобы найти исполнителей и подходящий момент. Вдруг одумается?

Забавно было общаться с тем, кого уже «приговорили». Они походили на гусей перед фуа-гра – чем ближе развязка, тем щедрее их кормили. Всё ведь по-человечески – люди же людей не едят?

52. Решение

Время было бурное. Вопрос не в том, к чему тебя могут привлечь, а в том – когда. Противоречия между общим и частным оголялись мгновенно. Вот и на наше звено свалился один вопрос.

Изучили его, разобрались, как подтянуть. Подумали: раз уж он стал таким значимым, пусть попробует создать свою структуру. В принципе, он этим уже занимался. Решили сделать вид, что уважаем его «достижения» и готовы работать под ним.

Но прежде чем продолжить, нужно понять нюансы того времени. Государство бросило своих на подножный корм. Зарплаты не платили ни на заводах, ни в госструктурах. Даже милиционеры быстро сообразили: если не начнут что-то предпринимать, их семьи с голоду сдохнут. Бандитами стали все – и уличные хулиганы, и примерные семьянины в погонах. Последние, впрочем, обладали преимуществом – вытесняли традиционные группировки или срастались с ними.

Так что судьба «приговоренного» моментально становилась известна всем заинтересованным сторонам. Но бандитам в погонах важны были и показатели для отчетов. Пусть формальные, но борьбу с преступностью они всё же вели.

Я не был профессионалом в таких делах, но оказался единственным, с кем наш будущий жмур согласился общаться. Пересеклись на людях. Я рассказал легенду – он обрадовался. Выложил, что планирует «спрыгнуть под мусоров», что у нас большое будущее, новые перспективы. Мол, власть теперь за ментами, лихие годы уходят. В чём-то он был прав. Договорились о новой встрече. По его словам, у него была важная информация – сейчас бы назвали «конфиденциальной» – и обсудить её нужно у него дома, без лишних глаз и ушей.

Обсудили с братвой. Тот, кто должен был «всё сделать», сказал: «Это будешь ты. Если он такой мнительный – любое отклонение его спугнет. Придёшь не один, передумаешь насчёт места – всё, провал». Пацаны сняли квартиру напротив, начали пасти его.

До встречи оставалось несколько часов. Обговорили сигнал: свет в окне напротив – выхожу. Нет света – жду. Бывший афганец, он же опер, начал меня учить. Продумал все варианты, изучил планировку, набросал сценарии. Подзывал пацанов, показывал на них – как, куда, под каким углом, что делать, если что-то пойдёт не так.

Шёл я в мрачном настроении, ещё при свете дня. Хотелось поскорее покончить с этим. Жмур открыл дверь, радостно оглядел меня, убедился, что я один, и впустил. В голове проигрывал варианты, которые набросал инструктор. Наклонился, чтобы разуться.

– Да не надо, – махнул он рукой. – Херня, пошли на кухню!

Развернулся, показывая путь. Это был первый сценарий.

Когда учился стрелять, запомнил: главное – не моргать. Большинство промахов из-за потери контроля. Спокойный вдох, прицеливание, выдох – плавно нажимаешь на курок.

Достал «плетку» с глушителем – уже заряженную, взведённую. Риск, но иначе пришлось бы тратить время. Нашёл нужную точку, выдохнул.

Глухой щелчок, быстро растворившийся в тесном коридоре. Жмур сделал ещё шаг – по инерции – качнулся, упёрся плечом в стену и медленно сполз вниз, развернувшись спиной к ней. Выждал, не подаст ли признаков жизни. Нет. Предохранитель. Надел перчатки, проверил квартиру – нигде не горел свет. Быстро вечерело.

Вернулся, ещё раз глянул на него. Всего пару минут назад он рассказывал о грандиозных планах. Теперь на лице застыла перекошенная улыбка, глаза – широко открыты. Видно, ждал от этой встречи только хорошего. Снял глушитель и убрал плетку.

Встал так, чтобы видеть и его, и сигнальное окно. Подходить ближе не хотелось – лишние следы. Нашёл гильзу, протёр, где мог наследить. Оставалось ждать темноты. Наконец, темнота – сигнал для тех, кто ждал напротив.

И вот она пришла. А с ней – кураж. Всё получилось слишком легко.

Но дальше начался ад. Время встало. Не двигалось. Раздражало. Мысли лезли чёрные – ведь сигнала всё не было. Ночью словил пару провалов в забытье, но толком не спал. К утру дико хотелось в туалет.

Инструктажа на такой случай не было. Решил: если не схожу – оставлю больше следов.

Вернулся, взглянул на жмура. Теперь казалось – он смеётся надо мной. Я в ловушке. В голове вертелось одно: валить сейчас или ждать?

Солнце взошло. Сигнал уже не разглядеть. Организм сдавал – нужны были отдых и еда.

На кухне нашёл пачку ирисок. Голод отступил. Осталась только усталость.

В другой комнате взял пододеяльник и подушку. Расстелил на полу, свернулся калачиком. Проснулся через полтора часа – день только начинался, а я всё ещё не знал, что делать.

Связи не было – телефон и пейджер оставил у братвы, чтобы не отследили. Решил ждать до конца. Проверил дверь – нельзя ли её заблокировать? Ни щеколды, ни засова.

Вернулся на «пост», достал ещё ириску. Дремал урывками, вздрагивая от каждого шороха в подъезде. Жмур не двигался – значит, точно готовый.

После полудня захотелось пить. Ириски и слюна не спасали. Нашёл на кухне кружку, хлебнул воды из-под крана. Одну выпил залпом, вторую отнёс с собой.

Время снова замерло. Где-то после обеда у двери зашуршали шаги. Надел маску, схватил ствол. Но звуки затихли.

Потом снова туалет. Чёрт, почему в такие моменты тело так настойчиво требует избавиться от воды? Одежда прилипла к потной спине.

Закат вспыхнул в окне – новая надежда. Но сигнала не было.

Жмур уже начал «благоухать». Звуки в подъезде больше не раздражали – лишь напоминали: я в западне. Раньше всё было проще: зашёл – вышел, залез – вылез. А сейчас…

И вдруг – свет в условленном окне.

Вскочил, проверил карманы, пересчитал – точно то самое окно. Пододеяльник с подушкой, где осталось больше всего следов, решил забрать. Скомкал в узел – внутри звякнула кружка, которую забыл выбросить. Но уже поздно.

Натянул маску, приоткрыл дверь, выскользнул в подъезд. И быстро протёр ручку двери и звонок, вспомнил, как подходил, вроде ничего другого не касался.

Повезло – ни души. Выбежал на улицу, рванул к условленному месту. Там ждала «восьмёрка» с работающим двигателем. Дверь открылась изнутри, я швырнул вперёд свёрток с бельём и впрыгнул в салон. Машина рванула с места.

– Что случилось?! – не выдержал я.

Оказалось, мусора тоже его пасли. Когда я зашёл в дом, рядом припарковалась их машина. Клетка захлопнулась. Братва через стукачей слила инфу, что жмура видели в другом районе. Возможно, эти же опера днём проверяли его дверь. Начни я метаться – выбежал бы прямо к ним.

Одежду и свёрток сожгли, машину и ствол утилизировали. Следы, что не стёр, «не заметили» свои мусора. За него нам выдали «фольксваген». Позже с другого жмура забрали «мерседес» 190 с дизелем и двухсотлитровым баком.

Жизнь набирала обороты.

53. Зеленая – зеленая трава

Работа стала нервной. Надо было как-то снимать напряжение, а я принципиально не курил – все попытки заканчивались дискомфортом в легких. Да и алкоголь тогда не пил. С одной стороны, это вызывало у окружающих неподдельное уважение. С другой – я морально изнашивался. Мне отчаянно нужна была разрядка.

И, как это часто бывает, она нашлась. Сначала задымил один, потом я, а вскоре, как мне казалось, дымила уже вся братва.

Трава давала не такой эффект, как сигареты. От табака меня скручивало, дышать становилось тяжело. А запрещенный материал сперва слегка сжимал грудь, но потом – облегчение. Я начинал дышать не только полной грудью, но, казалось, и кожей. Это было именно то, чего мне не хватало всю предыдущую жизнь.

Так мне тогда казалось.

Но у травы оказались минусы. Даже в укуренном состоянии я их осознавал. Мы любили забить косяк, запрыгнуть в мерс и рассекать по городу: цеплять девчонок, заваливаться в рестораны. А потом настал день экзаменов. К математике, моему любимому предмету, меня допустили со скрипом. Английский я так и забросил, обещания найти нового преподавателя повисли в воздухе. Да и прогулов хватало – не до того было.