Читать онлайн Книжный магазин в Мейфэре

© 2022 by Eliza Knight All rights reserved

This edition published by arrangement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency.

Перевод с английского Елены Фрадкиной

© Элиза Найт, 2023

© Елена Фрадкина, перевод на русский язык, 2023 Издание на русском языке, оформление. Строки, 2023

Глава 1

Нэнси Митфорд

Середина марта 1931 года

Дорогой Ивлин!

Куда еще надеть восхитительную коралловую тиару, как не на презентацию собственной книги? Особенно если хозяйка шумного сборища – моя знаменитая младшая сестра Диана, леди Гиннесс.

Конечно, я предпочла бы пить вино из бутылки, бегая по улицам в костюме одного из персонажей собственного романа. Но сестра – ты же знаешь, какая она, – настояла на том, чтобы устроить вечеринку, и, без сомнения, превзойдет саму себя. Я с радостью согласилась: родители всегда смотрели свысока на мою прозу. Не то что ты, мой дорогой друг.

До скорого…

С любовью,

Нэнси

В доме на Букингем-стрит, расположенном в двух шагах от королевского дворца, из хрустальных люстр лился золотистый свет. Повсюду стояли вазы с гардениями, розами и лилиями. Маленький джазовый оркестр играл попурри из последних хитов и старых любимых мелодий, способных завлечь на танцпол даже старшее поколение.

Роскошный четырехэтажный особняк был буквально набит гостями. Многие из них пришли ради дарового шампанского – башня из хрустальных бокалов никого не оставляла равнодушным – и изысканных канапе, которые разносили лакеи в ливреях семьи Гиннесс. Как аристократично! Другие же заявились, чтобы попасть в объектив фотокамеры и оказаться в светской хронике.

У входа лежали стопки «Горского флинга» [1] в твердом переплете, на котором красовалось мое имя. Каждый приглашенный унесет домой экземпляр моего первого романа с автографом, нацарапанным внутри, и блестящей подписью, которую я придумала сама: «Мечтателю, живущему в каждом из нас. С любовью, Нэнси Митфорд». Из сотни знакомых, пришедших на мероприятие, лишь несколько человек понимали истинное значение этих слов – я видела это по их лукавым дьявольским ухмылкам.

Жизнерадостная атмосфера вечера была наполнена joie de vivre [2], свойственной моей сестре и ее мужу. Однако меблировка в доме отличалась чопорностью, как и дюжина престарелых горничных, – и здесь уже чувствовалась рука свекрови. О, моя бедная сестра!

Лишь одна деталь диссонировала с обстановкой: абстрактное произведение искусства. Этой мистификацией наша компания дурачила общество два года назад. Сейчас шедевр красовался на стене гостиной, на самом видном месте. Мы до сих пор потешались над творением анонимного талантливого художника Бруно Хэта, вспоминая «выставку» и «аукцион», где наши друзья торговались за эту уникальную и жуткую доску из пробкового дерева в веревочной раме.

На торжестве кое-кого не хватало – моего любимого Хэмиша Сен-Клер-Эрскина, который иногда был моим женихом, а иногда – нет. В данный момент – второй вариант. И все же я страстно желала, чтобы он вернулся ко мне. Я хотела снова смеяться так, как смеялась только с ним! Но из-за его последней выходки родители отправили Хэмиша в Нью-Йорк. О господи, зачем они губят этого удивительного человека?

Поставив последний автограф, я улыбнулась гостям, собравшимся около мраморного столика, на котором я подписывала книги. Я мечтала о бокале шампанского, а может быть, и чего-нибудь покрепче – например, подошел бы коктейль с шерри.

Протиснувшись сквозь толпу, я направилась к башне из шампанского, но меня перехватил один из моих дорогих друзей.

– Как, неужели это блистательный Ивлин Во [3]? – воскликнула я, заключая его в объятия. Загорелый и бодрый после недавнего кругосветного путешествия, он, по-видимому, пребывал в прекрасном настроении. Его явно не расстроило расторжение брака с той ужасной коровой, которая жестоко с ним обращалась.

– А это, вероятно, Нэнси Митфорд – столь же талантливая, как я, и такая же привлекательная?

Я рассмеялась – впервые искренне за весь вечер. На протяжении нескольких месяцев мы поддерживали связь посредством писем. Ивлин поощрял мое стремление писать колонки для «Леди [4]» и желание стать писательницей.

– Ты уже выкинула нас из своей жизни, отныне полной роскоши и успеха? – поддразнил он.

– Никогда! Это дурацкая книга. На самом деле, дорогой, я написала ее только потому, что нуждалась в сотне фунтов.

Я весело похлопала его по руке, которую держала в своей. Звук еще одной открываемой бутылки шампанского вызвал шумные возгласы собравшихся.

– Полагаю, ты заработаешь гораздо больше ста фунтов и все мы будем безумно завидовать, – пошутил Ивлин.

В это время к нам присоединилась наша подруга Нина Сифилд с бокалом мартини, в котором плескалась оливка.

– Пока я имею возможность хорошо одеваться, чего еще мне желать? – я изобразила игривую улыбку.

Это была правда, но не вся. Работа над «Горским флингом» доставила мне море удовольствия; и, хотя я хотела бы, чтобы книга имела такой же успех, как «Мерзкая плоть» [5] Ивлина, наконец-то появившиеся деньги меня очень радовали.

Принадлежность к высшему классу не обязательно означает, что у тебя есть средства на булавки. Да, Диана жила в восхитительной роскоши со своим богатым мужем – наследником состояния Гиннессов. Однако наши родители всегда строго контролировали скудные доходы, которые получали благодаря своим титулам. Нам никогда не хватало наличных, и маме даже приходилось продавать яйца от наших деревенских кур.

– В самом деле, – задумчиво произнесла Нина. – Ты станешь литературной звездой, дорогая. Несравненной. А теперь, Ивлин, потанцуй со мной, потому что мне чертовски скучно.

– Я следующая, Ивлин. Хочу услышать о твоих подвигах в Африке, – крикнула я им вслед.

Ивлин взял почти пустой бокал Нины и жадно допил последние капли.

Нина подмигнула мне и потащила друга на танцпол, где оркестр как раз заиграл зажигательную мелодию, полную звуков тромбонов, саксофонов и барабанного боя. Этот зал выглядел как иллюстрация к справочнику «Кто есть кто» – здесь собрался весь «Цвет нашей молодежи» [6], как нас называли старые ворчуны. Мы, рожденные в семьях аристократов и светских львиц, совершенно не беспокоились о том, что за нами следят фотографы из хроники.

Ворчуны считали нас испорченными – мы нарушали все правила старшего поколения: устраивали экстравагантные вечеринки, чересчур вульгарно смеялись, шлялись по Лондону в каком-то тряпье, пили слишком много шампанского и выставляли напоказ ноги. Короче говоря, война закончилась и мы были исполнены решимости наслаждаться жизнью.

Желая подышать свежим воздухом, я стала искать выход и неожиданно увидела еще одного друга – иллюстратора «Горского флинга» Марка Огилви-Гранта. Он махнул в сторону танцпола, где лихо отплясывала вся наша компания.

Я отвернулась, сделав вид, что не заметила Марка. Мне не хотелось встретить его понимающий, полный сочувствия взгляд. Он единственный знал о том, что в прошлом месяце я сунула голову в духовку, желая уйти из мира, в котором так несчастна. Мне не хватило мужества поделиться этим даже с Ивлином.

Глаза защипало от слез, я осушила бокал и тут же потянулась за следующим – с ослепительной улыбкой, которую совершенствую с самого рождения.

– Милая Нэнси! – произнес хриплый мужской голос за моей спиной. – Потанцуй со мной, восхитительное создание.

Изобразив радость, я бросилась в распростертые объятия невыносимо скучного красавчика Хью Смайли. Очаровательный и богатый – чего еще нужно женщине от мужчины? Я чуть не согласилась, когда он сделал мне предложение. Но я никогда не смогла бы выйти ни за кого, кроме Хэмиша. Перед глазами стояла такая картинка: я пишу новый роман, а он развлекает нашу разрастающуюся семью рассказами об охоте.

– Ладно. Но только потому, что ты выглядишь ослепительно в новом смокинге.

Я залпом выпила шампанское и подала руку Хью.

– Ты чертовски гламурна.

Хью поцеловал мои пальцы и положил их на свое плечо – более мускулистое, чем я запомнила со времен его гвардейского прошлого. Мы завертелись в чарльстоне – этому танцу нас научила Адель Астер [7] на одной из светских вечеринок.

– Гламур – это всего лишь иллюзия, дорогой, – возразила я. – Разве ты не читаешь газеты?

Хью рассмеялся, хотя по его лицу пробежала тень растерянности, – остроумная болтовня всегда тормозила неповоротливые шестеренки в его голове.

– Ты хочешь сказать, что просыпаться с головной болью и волдырями на ногах – не шикарно?

– Гораздо веселее играть в бридж до тех пор, пока не свалимся под стол, будучи мертвецки пьяными, или носиться по Пикадилли, вырядившись в королевские костюмы…

– Или продувать в карты наши состояния, – улыбнулся Хью, сверкнув безупречными зубами.

Я расхохоталась: у меня не было состояния, а Хью хватало ума, чтобы не проиграть свое. Бедняга так старался доказать всем, что он не тупица. Большой светловолосый дурень, у которого денег куры не клюют. Если бы я вышла за него замуж, то могла бы блистать в свете, одеваться по последней моде, разъезжать в шикарных автомобилях и каждый вечер ужинать в «Ритце» [8]. Но мне важно, чтобы мой разум трепетал от восторга перед чьим-то интеллектом, а не перед туго набитым кошельком.

– Могу ли я разбить вашу пару? – с усмешкой осведомился Марк. В его умных синих глазах сквозило что-то порочное, белокурые волосы слегка растрепались.

Сделай он мне предложение, я, пожалуй, дала бы отставку Хэмишу. Остроумный и лихой, Марк был другом, на которого я всегда могла рассчитывать, – он с равной готовностью поддерживал меня в беззаботном веселье и выслушивал мои мрачные откровения.

– Мы не… – раздраженно начал Хью, но я сняла руку с его плеча и протянула ее Марку.

– Ну-ну, ребята, Нэнси хватит на всех, – утешила я.

Ложь, горькая ложь: меня и на саму себя не хватало.

– Я спас тебя от этого дурака, – прошептал Марк с заговорщицким видом.

– Мы всего лишь стайка красивых бабочек.

Внезапно Марк оглянулся, затем с озорной ухмылкой произнес:

– Извини, мне показалось, что в комнату вошел твой отец.

– О, Марк, ты один из любимчиков Па, не то что другие ребята.

– А теперь вопрос к остроумному автору. Скажи мне, дорогая, кто является прообразом твоего героя в «Горском флинге»? – Марк окинул взглядом оживленный зал. – Или его здесь нет?

Неужели это так очевидно? Хэмиш всегда умел собрать вокруг себя толпу. Настоящий герой – яркий, шумный и очаровательный. Он мог залпом выпить пять стаканов бренди и после предложить поиграть в шарады; либо объявить, что все немедленно отправляются на охоту в его фамильный замок в Шотландии.

О, как я скучала по нему!

– Почему ты решил, что у моего героя есть прообраз? – я смущенно пожала плечами. – Все мои персонажи уникальны, разве это не ясно? Среди наших друзей нет никого столь яркого или проказливого.

Марк рассмеялся. Музыка стихла, ее сменила более спокойная мелодия, и он утащил меня с танцпола, чтобы отправиться на поиски новых бокалов с «Дом Периньон».

– Вот почему я всегда буду любить тебя, моя милая Леди, – сказал он, упомянув мое прозвище. – Ты искренняя – и в то же время нет.

Дорогой Марк!

Мой последний роман, «Рождественский пудинг», – беспорядочное нагромождение слов, в котором вряд ли найдется хоть одно связное предложение. Ему недостает юмора и легкости первого романа – впрочем, не получившего за истекшие шесть месяцев признания публики. А я так надеялась!

Я прикусила губу, сильно нажав на ручку. На бумаге расплылась большая клякса.

С досады скомкав листок, я швырнула его в огонь. Он вспыхнул в камине дрожащим ярким пламенем вместе с другими пятью вариантами этого же письма.

Положив ручку, я потерла виски.

Как трудно оставаться остроумной и веселой, работая над этой второй книгой! Единственное, чего я хотела, – это свернуться клубочком под письменным столом и никогда оттуда не вылезать. Я была безумно несчастна и одинока и часто думала о той ночи, когда сунула голову в духовку. Жаль, что я не дошла тогда до конца!

Я постоянно окружена людьми, но никто из них не делал меня счастливой. И сейчас я строчила очередное тоскливое письмо Марку, который, казалось, один во всем мире понимал, что я чувствовала.

Красивая Нэнси Митфорд. Правда, не совсем такая же красивая и умная, как ее сестра Диана.

Не совсем такая же счастливая.

Не совсем такая же замужняя.

Не совсем.

О, как я любила Диану и одновременно презирала! Она имела все, чего я желала в жизни, и тем не менее как я могла завидовать ее счастью?

Раздался резкий телефонный звонок, и я поспешила в холл Ратленд-Гейт – нашего фамильного дома, выходящего окнами на Гайд-парк.

– Резиденция Митфордов.

– Вызывают достопочтенную [9] Нэнси Митфорд.

– У телефона.

Послышались какие-то помехи и приглушенный голос:

– Соединяю вас, сэр.

– Дорогая, – из трубки донесся голос Хэмиша, и я вздохнула от облегчения.

– Хэмиш, это ты?

Мои руки задрожали, и я, ослабев, присела на краешек одного из викторианских дубовых кресел, стоящих по обе стороны консольного столика.

– Единственный и неповторимый.

– Возвращайся в Лондон. Без тебя ужасно тоскливо.

– Но, видите ли, очаровательная леди, я уже вернулся.

Мое сердце замерло, и я крепче сжала трубку.

– Как?

– Нью-Йорк такой мерзкий! Лондон – единственный город для меня.

– Никогда больше не уезжай, – с улыбкой произнесла я.

– До конца моих дней.

Мы оба знали, что это неправда. Как только он рассердит своего отца, его снова отошлют в Америку или в Канаду.

– Лондон кажется еще более унылым, чем был до моего отъезда. А ведь и года не прошло.

Нахмурившись, я взглянула на потрепанный ковер, даже более древний, чем Ратленд-Гейт.

– В любом случае в Нью-Йорке дикая тоска, – продолжал Хэмиш, растягивая слова. – И ни капли спиртного, если не знаешь нужных людей. Можешь себе представить – быть арестованным за то, что выпил бренди?!

– Именно это, конечно, с тобой и случилось?

– Конечно. Я имею в виду бренди, а не арест. Скажи-ка мне, дорогая, где все? Я ожидал получить с полдюжины приглашений в тот момент, когда переступил порог.

Интересно, когда он переступил порог?

– «Ритц». «Кафе де Пари». Балет. Сейчас в моде частные вечеринки, Хэм. Единственное, что требуется, – это прихватить бутылку их любимого спиртного.

Я и сама постоянно пила на вечеринках до двух-трех часов утра. Выжить – вот что главное.

– Давай сходим в «Кафе де Пари» на ланч. Я заеду за тобой. Мне пригласить всех, как обычно?

«Как обычно» значило, что весь «Цвет нашей молодежи» соберется в этом кафе и высосет немало шампанского и бренди. Расходы не заботили нас – в том числе и меня. Хэмиш вернулся, и я отчаянно хотела его видеть.

– Чудесно. Все будут рады тебе.

– Но не так рады, как ты, – заметил он.

Тон был насмешливым, и это поразило меня так, как ничто из того, что он говорил прежде. Его самоуверенность раздражала. Он ведь даже не подозревал, что ради него я отвергла всех поклонников. Кажется, я слишком любила его.

Справившись со своими сомнениями, я призналась:

– В общем, да.

Когда зазвонил дверной звонок, я с нетерпением ждала наверху, давая возможность дворецкому встретить гостя. Я провела весь последний час, примеряя один наряд за другим, завивая щипцами волосы и освежая помаду алого цвета. Лак на ногтях был того же оттенка – потому что мне он нравился, а Па терпеть его не мог. Пудра скрыла темные круги под глазами, а легкий румянец на щеках придал мне здоровый вид. Золотые кольца в ушах, золотые браслеты на запястье и жемчужное ожерелье с золотой подвеской в форме буквы N – ее Хэмиш подарил мне на последнее Рождество.

Его голос прогремел в холле:

– Нэнси, дорогая! Спускайся со своего насеста!

Я стояла на верхней площадке лестницы, ожидая, когда он меня заметит. Его темные волосы были идеально причесаны; фланелевые брюки, синяя рубашка и черный свитер – небрежный и в то же время элегантный.

– Вот и ты! – его взгляд оживился. Хэмиш с улыбкой разглядывал мое платье из темно-синего крепа. – Ты неотразима. Я так скучал по тебе! Ты представить себе не можешь, каково это – находиться через океан от всего, что любишь.

Он любит меня. Мое сердце затрепетало, но я смогла сохранить безразличный вид, спускаясь по лестнице на ослабевших ногах. Однако внизу я перестала притворяться, бросилась в объятия Хэмиша и вдохнула его аромат (сандаловое дерево, пряности и немного лаванды), напомнивший мне о Франции.

– Ты восхитительно пахнешь! – заметила я.

Хэмиш усмехнулся.

– Я знал, что тебе понравится, запах очень французский. Одеколон «Криглер».

Он запечатлел на моих губах целомудренный поцелуй. Слава богу, рядом не было моих родителей.

Несмотря на целомудренность, по всему моему телу побежали мурашки. Как же я люблю его!

– Le parfum est céleste tout comme votre retour [10].

– Oui, ma chérie [11]. Я словно вознесся на небеса, ступив на британскую землю. И у меня есть для тебя подарок, – он вытащил из кармана маленькую белую коробочку, перевязанную голубой лентой.

Я задохнулась от волнения. Он собирался снова сделать мне предложение? Дрожащими руками я взяла коробочку, и наши пальцы соприкоснулись. Я потянула за ленточку.

Кольцо его матери? Или он выбрал для меня нечто особенное – то, что подчеркнуло бы мою уникальность, те мои черты, которые он обожал?

Ленточка упала на пол, и я улыбнулась Хэмишу, ожидая, что он опустится на одно колено. Однако он продолжал стоять, не сводя с меня озорного взгляда темных глаз.

Еще только поднимая крышку, я поняла, что там не кольцо. До чего же я глупа! О, какое разочарование! Получалось, он вернулся из Америки не потому, что скучал по мне и отчаянно желал сделать меня своей навсегда.

Внутри коробочки я обнаружила медную фигурку статуи Свободы.

Я выдавила улыбку, глядя на этот безликий подарок – такой же, какой когда-то Франция сделала Америке. Значило ли это, что Хэмиш освобождал меня? Хотел навсегда разорвать наши узы?

– О, какая… прелесть!

Я поставила фигурку на столик рядом с телефоном. Затем, прихватив сумочку, накинула макинтош и оперлась на руку Хэмиша.

– Я рад, что тебе нравится.

Я уже ненавидела эту статуэтку.

– Так мило с твоей стороны подумать обо мне!

Всю дорогу от моего дома в Найтсбридже до Пикадилли Хэмиш болтал о подпольных джазовых клубах Нью-Йорка, в которые ему удалось проникнуть, и о том, как однажды ночью сбежал от полицейских (они устроили облаву на притон, торговавший виски).

– Вот тогда-то я и решил покинуть этот мерзкий город. Разве спиртное может быть незаконным? Какая нелепость!

– В самом деле, – согласилась я. Неужели Хэмиш не помнил, что именно из-за пристрастия к алкоголю его отправили за океан? Правда, не мне читать ему нотации насчет неумеренной выпивки, ведь я собиралась надраться в кафе. Необходимо стереть из памяти унизительный эпизод с «открытием» статуи Свободы. – Пожалуй, я никогда не захочу туда поехать.

Хэмиш резко остановил свой автомобиль перед «Кафе де Пари». Проходившая мимо мамочка с коляской испуганно вскрикнула. Извиняться пришлось мне, а Хэмиш тем временем перекатился по капоту на другую сторону, чтобы открыть мою дверцу. Я ступила на мокрый блестящий асфальт, и дождевые капли усеяли мои туфли.

Я взглянула на него, выразительно приподняв брови. Хэмиш усмехнулся:

– Научился этому в Америке.

– Тебе повезло, что ты не порвал брюки, – я оперлась на его руку, и мы шагнули в промозглую серость Лондона. – Но они, конечно, уже промокли.

– Постарайся не расстраиваться по пустякам, Леди, иначе на твоем прекрасном челе появятся морщины.

Я приготовилась дать достойный ответ, но он быстро поцеловал меня в губы и втащил внутрь. Нас сразу же окружили друзья, однако оживленную беседу вскоре прервали звуки музыки и восторженные возгласы. Публика приветствовала вышедших на низкую сцену фигуристов на роликах – двоих мужчин в черных брюках и белых пиджаках и женщину в белом атласе и кружевах.

– Садись! – Мэри, сестра Хэмиша, похлопала по стулу рядом с собой.

Я села, а место с другой стороны от меня занял Хэмиш. Круглые столики были сдвинуты, нас окружала обычная компания. Все приветствовали Хэмиша и засыпали его вопросами. Он принялся рассказывать о незаконной игре в карты и распитии спиртного в подпольных клубах, где, по его мнению, заправляла американская мафия. Я еще не решила, отнестись к этому как к вздору или как к весьма убедительному аргументу против того, чтобы когда-либо туда соваться.

– Кто-нибудь завладел вниманием беспутного Хэмиша? – осведомился вдруг один из друзей.

Я сделала большой глоток шампанского, пытаясь обнаружить хоть что-то забавное в этом идиотском вопросе. Разве не понятно, что Хэмиш тосковал по мне?

Хэмиш обнял меня за плечи и притянул к себе. У меня закружилась голова от аромата его одеколона.

– Нэнси – единственная женщина, к которой я неравнодушен.

Хотя мне не хотелось признаваться в этом себе самой, его слова можно было понять буквально. Мой брат и Ивлин уверяли меня, что Хэмиш склонен к разного рода связям. Но я отказывалась им верить. Неужели мы не поженились по этой причине?

Один из мужчин на роликах спустился со сцены и приблизился к нашему столику. Он кивнул мне, но я отрицательно помотала головой. Зато Мэри с энтузиазмом замахала ему:

– Меня, выберите меня!

Конькобежец ухмыльнулся:

– Вы, мисс.

– Замечательно! – Под общий смех Мэри, перебравшись через наши колени, вышла из-за стола.

Снова наполнив бокалы шампанским, мы подняли их за Мэри. Оркестр заиграл зажигательную мелодию, когда наша подруга появилась на сцене на роликах. Подражая фигуристам, она пыталась изобразить чарльстон и несколько раз чуть не потеряла равновесие.

Хэмиш заказал бренди. Интересно, у него есть деньги, или он, как обычно, попросит меня заплатить?

Раздавшийся со сцены пронзительный крик заставил нас обернуться. Мэри была высоко в воздухе. Схватив девушку одной рукой за запястье, а второй за лодыжку, фигурист вертел ее над головой с огромной скоростью.

– Потрясающе! – прошептал кто-то за столом.

Хэмиш выглядел встревоженным, а кавалер Мэри воскликнул:

– Боже милостивый!

Сначала Мэри, казалось, получала удовольствие от этого кружения и радостно взвизгивала, но вскоре смех сменился завываниями. Хэмиш и ее спутник перепрыгнули через стол и бросились к сцене.

Длинноногий поклонник Мэри добежал до нее раньше брата – и как раз вовремя! Потеряв равновесие, фигурист выпустил девушку из рук, и она полетела в зал. Со всех сторон закричали, и наши друзья, опрокинув стол, ринулись на помощь. Но отважный кавалер успел подхватить Мэри, прежде чем она разбила голову о ближайший столик.

Я перевела дух. Выпитый «Дом Периньон» грозил вырваться наружу.

– Господи, какое безумие! – вздохнула рядом со мной Нина, схватившая себя за горло.

– Ужасно, – пробормотала я, разжимая пальцы, вцепившиеся в стол. – Никогда не доверяй фигуристу, который вылакал спиртного больше, чем все мы, вместе взятые.

Несколько друзей удерживали Хэмиша, который рвался избить злосчастного артиста. Правда, не знаю, что из этого вышло бы: последний очевидно был крепче худощавого Хэмиша. И с каких это пор он готов портить развлечение? Америка явно не пошла ему на пользу.

Питер Родд, сидевший за столом напротив меня, закатил глаза:

– Только нарвался бы, как в Итоне, когда полез драться со мной.

Я поджала губы:

– Ты вертелся рядом с его сестрой?

Питер хмыкнул:

– Нет.

– Собирался причинить вред какой-то другой женщине?

Питер покачал головой с многозначительной усмешкой, которую я не совсем поняла.

– Я не вправе рассказывать, почему он получил самую сильную в своей жизни взбучку. Достаточно упомянуть, что мы с ним не самые близкие друзья.

Я с вызовом приподняла бровь.

– Жаль.

Питер, который редко бывал серьезным, слыл всезнайкой. Я находила, что высокомерие портило его красивое лицо. Кавалер Мэри выводил рыдающую девушку на воздух, покровительственно обнимая ее за плечи.

– А мне вовсе не жаль, – возразил Питер. – Правда, когда я хочу пригласить тебя на танец, он всегда оказывается рядом.

Скрестив руки на груди, я одарила его широкой улыбкой.

– Хэмиш отсутствовал в городе много месяцев, Питер, так что найди другой способ польстить мне – без этой безвкусной лжи.

– Ты сногсшибательная, – сказал он. – Даже с таким острым язычком.

Краска прихлынула к моим щекам, и я вдруг по-новому взглянула на этого красавчика. Да, Питер не тупица, в отличие от Хью, и более зрелый, чем Хэмиш, но слишком уж самонадеян.

– Что ты думаешь об Америке? – спросила я.

– Терпеть ее не могу.

– Вот как? Пожалуй, мы могли бы стать друзьями.

– А я думал, мы уже друзья.

Хэмиш уселся рядом со мной, метнув в сторону Питера злобный взгляд.

Тот ухмыльнулся и повернулся к сцене, где появилась следующая группа фигуристов. Хэмиш заказал «Сайдкар» [12] и предложил один бокал мне. Но я, резко ощутив потребность выйти на воздух, покачала головой:

– Схожу посмотрю, как там Мэри.

Покидая зал, я чувствовала на себе взгляды нескольких пар глаз. Однако не обернулась, чтобы узнать, кто именно на меня смотрел. А вдруг в их числе не было Хэмиша? Я шла с прямой спиной, покачивая бедрами. Пусть я приближалась к тридцати и мама уже записывала меня в старые девы, однако мне все еще смотрели вслед. Сесил Битон постоянно просил позировать для его фотографий. Да, многие обращали на меня внимание.

Только не тот, чье внимание важно больше всего.

Глава 2

Люси Сен-Клер

Лондон, наши дни

Люси твердо намеревалась заказать на завтрак овощной ролл и капучино, но вместо этого произнесла:

– Ролл с беконом и мокко с белым шоколадом, пожалуйста.

Кафе «Неро» на Керзон-стрит было переполнено, и ароматы кофе, бекона и сладостей слишком уж соблазняли.

Люси работала в вашингтонской компании «Эмеральд букс» и прибыла в Лондон по заданию своего босса, мистера Слоана, – в рамках сотрудничества с чудесным книжным магазином «Хейвуд Хилл», расположенным в Мейфэре. Люси была хранителем библиотек и любила свою работу. Формирование библиотеки состоятельной клиентки, Миранды Мастерс, – это шанс, который способен открыть многие двери, в том числе благотворно отразиться на ее карьере (возможно, с повышением в должности).

Настоящая сбывшаяся мечта – формировать домашние библиотеки частных коллекционеров, иметь дело с изумительными книгами, на которые приглашенные в дом гости станут смотреть с восхищением, интересуясь их ценой. Редкие книги – истинные сокровища для хранителя и коллекционера, а в глазах постороннего они являются подтверждением элитарного статуса.

Это был ее первый день в «Хейвуд Хилле», одном из старейших лондонских книжных магазинов, который открылся в 1930-х годах. Но главным образом Люси привлекало то, что когда-то там работала известная писательница Нэнси Митфорд.

Книгу Нэнси «В поисках любви» Люси с мамой обожали. Мама недавно умерла, и боль от этой потери все еще заставляла сердце сжиматься. Возможность пройти по следам Нэнси очень привлекала Люси. Много лет назад она вырезала и приклеила на свою доску желаний статью о «Хейвуд Хилле» – он значился в ее списке замечательных книжных магазинов, обязательных к посещению. Кроме того, Люси мечтала разгадать тайну, касающуюся Нэнси Митфорд, над которой годами ломала голову ее мама. Возможно, эта поездка в Лондон даст ответ.

К тому же Люси надеялась узнать больше об истории своей семьи. Их родиной была Англия, но предки эмигрировали в Соединенные Штаты в середине 1950-х годов. Люси слышала много историй о «Цвете нашей молодежи» – аристократической богеме, без удержу хлеставшей шампанское, – и о литературных кумирах того времени. Ей рассказывала об этом мама, когда Люси училась в колледже и слишком увлекалась вечеринками. Нэнси Митфорд принадлежала к компании, которая ходила с одной вечеринки на другую и болталась по Лондону в экзотических костюмах. Эти молодые люди были притчей во языцех, и их фотографии постоянно фигурировали в прессе. О, как они, наверное, веселились!

Люси предстояло провести в Лондоне две недели (в связи с проектом библиотеки Мастерс), и у нее останется достаточно времени, чтобы поискать ответ на вопрос, над которым билась ее мама: кто такая Айрис? В ожидании заказа Люси вытащила обожаемый экземпляр «В поисках любви» Нэнси Митфорд и прочитала внутри надпись, нацарапанную небрежным почерком:

Моя дорогая Айрис!

Без тебя я могла бы повторить судьбу Анны Карениной. Я буду вечно признательна и за твою строгость, и за дружбу. Спасибо, что ты оттащила меня от рельсов и направила на путь поисков любви и счастья. Благодаря тебе я оставила позади мрак и начала по-настоящему жить. Невозможно было бы найти более верного друга.

С любовью,Нэнси

В различных письмах и биографиях Люси нередко встречала имя Айрис, но те, кто его носил, не были близки с Нэнси и уж тем более не спасли ее жизнь. Люси с мамой полагали, что разгадку таинственной Айрис нужно искать в Лондоне. И сейчас ей предоставился такой шанс.

– Заказ для Люси.

Люси вернула книгу в большую сумку, в которой находился еще один любопытный предмет. Она нашла этот пакет в сейфе матери перед самым отъездом в Лондон. В нем лежали письма Нэнси к разным людям. И ни чека, ни записки, указывавших на то, каким образом мама раздобыла эти письма. Однако Люси надеялась, что они дадут ей дополнительные подсказки. К тому же мама, по которой девушка так скучала, словно будет рядом. Она планировала читать по несколько писем Нэнси каждый вечер после работы.

С завтраком в руке Люси обходила утренних прохожих, спешащих по Керзон-стрит. Наконец она увидела идеально начищенную бронзовую цифру 10 на черной двери книжного магазина. Двери, которая в буквальном смысле могла открыть перед ней новые возможности. Затем ее внимание привлекла круглая синяя табличка:

АНГЛИЙСКОЕ НАСЛЕДИЕ

НЭНСИ МИТФОРД

1904–1973

Писательница

работала здесь

в 1942–1945 годах

Сердце гулко забилось, и на мгновение перед мысленным взором Люси возникла мама, которая с улыбкой рассказывала маленькой дочке о Нэнси Митфорд.

Ниже была еще одна табличка: британский королевский герб. Книжный магазин «Хейвуд Хилл» работал под эгидой Ее Величества Королевы.

Люси сделала глубокий вдох. Это место буквально дышало историей. Если бы еще на прошлой неделе ее спросили, переступит ли она когда-нибудь порог любимого книжного магазина королевы, где побывало столько знаменитых писателей, она ответила бы: «Только в мечтах».

«Сегодня важный день, с него начинается вся моя дальнейшая жизнь».

Взявшись за холодную металлическую ручку, она толкнула дверь.

Раздался звон колокольчика, и она застыла, наслаждаясь атмосферой «Хейвуд Хилла».

В магазине царили тишина и безмятежность. Люси ощутила запах бумаги и клея, исходивший от тысяч томов, которые занимали полированные деревянные полки и стопками высились на столах. К этому знакомому запаху примешивался слабый травяной аромат. Хрустальные люстры освещали сокровища магазина, звучала тихая музыка, слышался легкий шелест переворачиваемых страниц. Какое благозвучие! Любой, кто станет отрицать, что книжный магазин – это рай, просто сумасшедший.

Люси шагнула в длинный узкий проход, звук ее шагов приглушал синий ковер. За первой комнатой следовала вторая, у входа в которую стояли две колонны из отполированного мраморного дерева с золотыми завитками наверху. Над камином в левом углу в золоченой раме висел вид Лондона 1920-х годов. Люси показалось, что она уловила аромат древесного дымка, пришедшего откуда-то из прошлых десятилетий. Богатая история буквально витала в лондонском воздухе, наполненном шепотом давно минувших бесед, благоуханием шикарных духов и трубочного табака.

Дальше располагалась еще одна комната, с ярко-красными полированными деревянными полками. Перед мысленным взором Люси возникли призраки литераторов: Эрнест Хемингуэй и Ивлин Во, Дафна Дюморье и загадочная Нэнси Митфорд. Глубоко вздохнув, она почувствовала себя дома. Двух недель будет недостаточно – ей уже хотелось остаться здесь навсегда.

– Могу я помочь вам?

Голос раздался из-за ее спины, из комнаты, где письменный стол был искусно скрыт книжной полкой. Повернувшись, Люси увидела мужчину, мимо которого прошла, не заметив.

– Я Люси Сен-Клер.

Высокий мужчина поднялся со стула – казалось, слишком маленького для него. Стриженые волосы цвета перца с солью торчали в разные стороны, словно он дергал их за кончики. Круглые очки сползли с переносицы, но незнакомец не попытался вернуть их на место.

– Ах да, мы вас ожидаем. Я Оливер. Мы говорили с вами по телефону. Полагаю, вы уже устроились и комната вам подходит?

– Она замечательная.

Квартира с одной спальней, расположенная прямо над книжным, оказалась невероятно уютной, с чудесным видом на лондонскую улицу.

– Прекрасно, – широкая улыбка Оливера обнажила щербинку между двумя передними зубами. – Офис внизу. Я вас провожу.

Спустившись по узкой лестнице, они миновали нескольких человек, которые аккуратно заворачивали книги в бумагу, затем обвязывали упаковку сине-белой лентой и приклеивали на нее логотип «Хейвуд Хилла». Помимо этих работников, в помещении находилась белокурая женщина, читавшая старинное издание «Илиады», а еще двое сидели за компьютерами.

– Ваш стол, – указал Оливер. – Внимание! Это Люси Сен-Клер из вашингтонского «Эмеральд букс». Ее нам одолжили на пару недель. Или, скорее, это нас одолжили ей.

Люси пожала каждому руку, затем поставила на стол кофе и положила сумку. Она улыбнулась женщине, сидевшей рядом.

– Я Эш, – представилась блондинка. – Ведаю службой подписки.

– Приятное занятие.

Люси знала, какое удовлетворение испытываешь, получив от клиента имейл с признанием, что предложенная магазином книга – настоящая находка.

– Барбара и Луиза тоже работают в службе подписки, – Эш указала на них. – А те двое, что заняты упаковкой, – Мейбл и Харри. Пейте скорее ваш кофе, а то остынет. Если появятся вопросы, просто задайте их.

Люси снова улыбнулась Эш и уселась за стол. Она вынула из сумки список книг, которые хотела отыскать для библиотеки Мастерс.

Прежде всего следовало заглянуть в базу данных магазина. Ей повезло, в разделе редких книг Люси сразу же наткнулась на первые издания с автографами: «Удивительный Волшебник из страны Оз» Фрэнка Баума, «Дракула» Брэма Стокера, «Ребекка» Дафны Дюморье и «На маяк» Вирджинии Вульф.

Осматривая полки, Люси вдруг заметила витрину с книгами Нэнси Митфорд и других членов ее семьи. Например, «Знатные и мятежные» Джессики Митфорд – еще один любимый мамин роман. Она даже дочь назвала в честь Джессики: Люси – второе имя.

Девушка взяла с полки «Горский флинг», который они с мамой читали вместе много раз.

Раскрыв знакомый том, она пробежалась глазами по первым строчкам юмористического повествования о путешествии Альберта в поисках себя.

– Я вижу, вы взяли роман Митфорд, – заметил Оливер, приблизившись к ней.

Люси с нежностью взглянула на матерчатую обложку с потрепанными уголками и пожелтевшие страницы.

– Она одна из моих любимых писательниц.

– А вам известно, что владелец «Хейвуд Хилла» – племянник миз [13] Митфорд?

Люси кивнула:

– Мне нравится семейственность.

– Согласен. Герцог Девонширский, несомненно, библиофил. Его отец женился на сестре Нэнси, Деборе.

– Но первые владельцы магазина не они, не так ли?

Оливер покачал головой:

– Нет, однако покойный герцог и герцогиня относились к нему с глубокой нежностью. В начале девяностых они пытались стать совладельцами. Сначала магазин находился в доме № 17 на этой же улице, немного дальше, а сюда переехал через несколько лет после открытия.

Люси снова перевела взгляд на витрину. На этот раз ее привлекла черно-белая фотография, на которой были запечатлены две молодые женщины, стоявшие возле магазина. Можно ли надеяться на то, что спутница Нэнси и есть Айрис?

– Это Энн Хилл, жена Хейвуда. Нэнси помогала Энн во время войны, когда Хейвуд сражался за морем. В магазин часто заглядывали знаменитые писатели.

Люси задохнулась от волнения. Неужели она находится в том самом месте, где известные литераторы задумывали свои произведения или обсуждали отдельные сцены?

– Если вас интересуют Нэнси и ее семья, то, возможно, мне удастся организовать визит в Чатсуорт-хаус. Вы смогли бы там взглянуть на другие книги и письма.

Люси благодарно улыбнулась Оливеру. Это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой! Не исключено, что там она найдет ответы на вопросы, годами терзавшие их с мамой.

– Я с радостью!

– Конечно, это нужно сделать в те часы, когда дом открыт для публики. Мы же не хотим побеспокоить владельцев.

– Это было бы замечательно – и не только из-за Митфордов. Любой библиофил мечтает увидеть одну из величайших частных библиотек в мире.

– Я договорюсь.

И Оливер удалился, оставив Люси в состоянии шока.

Ее первый день в Лондоне прошел на редкость удачно. О, если бы мама была жива! Вдруг Люси сумеет открыть правду о прошлом Нэнси и ее загадочной подруге?

Вечером, уютно устроившись в кресле с бокалом вина в руке, Люси развязала шнурок на пачке писем Нэнси. Она не стала выбирать – просто взяла то, что лежало сверху, и погладила пальцем конверт, надписанный небрежным почерком. Письмо было адресовано известному писателю Ивлину Во.

Глава 3

Нэнси Митфорд

Август 1933 года

Дорогой Ивлин!

Ты помнишь прошлый май, когда последователи Гитлера швыряли в костры тысячи книг, отдавая нацистское приветствие? Они сжигали идеи, которые считали «не германскими». Мысли таких блестящих умов, как Альберт Эйнштейн, Герберт Уэллс, Джек Лондон.

Книга Джека Лондона «Белый клык» – единственный роман, который прочел мой отец. Во всяком случае, по его утверждению. Он так полюбил ее, что не хотел больше ничего читать. Абсурдно, не так ли? Не знаю, верить ли ему, но, честно говоря, не могу вспомнить, чтобы когда-нибудь видела отца с книгой в руках.

Сжигать книги, содержащие идеи, неугодные нацистскому режиму, – опасная тенденция, с этого начинается цензура. Ты согласен?

И уж коли на то пошло, сжигать любые книги по какой бы то ни было причине нельзя. Ну, разве что одну из моих. Я совершенно уверена, что многие не отказались бы швырнуть мою прозу в огонь.

Кстати, о книгах: я безумно хочу открыть новый книжный магазин. Если бы только у меня были деньги на это! Я стала бы изумительным книготорговцем.

С любовью,Нэнси

Диана изучала меня своими сапфировыми глазами, глядя поверх золотого ободка чашки, разрисованной желтыми примулами. Наша сестра Юнити устроилась на диване напротив меня, рядом с Дианой.

Мы сидели в гостиной крошечного коттеджа на Итон-сквер, который называли Итонри. Диана недавно сняла его. Стены, выкрашенные в мягкий сливочный цвет, элегантная мебель приглушенных тонов. Единственные яркие пятна – подушечки с бахромой и цветы на столиках из красного дерева.

Диана, красивая и тоненькая, в прошлом году лишилась рассудка. Она оставила своего красивого богатого мужа ради любовника – Освальда Мосли, лидера Британского союза фашистов [14]. В моей голове это не укладывалось: она отказалась от роскошной жизни в браке с Брайаном, чтобы стать любовницей фашистского лидера. Почему?

Зачем потребовалось наносить урон репутации семьи? Завела бы тихо affaire d’amoure [15] за спиной у мужа, как любая светская дама.

Дабы хоть немного оградить Диану от сплетен и не жить в Свайнбруке (я называю его Свинбрук [16]), я сняла у нее комнату. Пребывание под одной крышей вызвало у нас ностальгию по детским годам. Правда, мы с Дианой никогда не были близкими подругами. Сестры Митфорд всегда яростно защищают друг друга от нападок внешнего мира, но, находясь в безопасности за своими стенами, нередко обмениваются увесистыми оплеухами.

Откуда-то из глубины дома донеслись крики двух маленьких мальчиков и приглушенные увещевания няни.

– Мы собираемся в Германию. Ты не хочешь к нам присоединиться? – осведомилась Диана.

– Мы? – приподняв бровь, я добавила молока в свой чай.

– Бобо и я, – Диана кивнула на Юнити.

– О, как мило с вашей стороны! – я с невозмутимым видом отхлебнула из чашки.

Юнити повезло, что она вообще сидела здесь с нами. Ма запретила Джессике и Деборе посещать этот погрязший в пороке дом – по крайней мере так мама воспринимала новое жилище Дианы, где не обитал муж, но куда часто захаживал любовник. Забавно, что наша сестра Памела, умная курица, переехала в коттедж в Биддесдене и управляет фермой бывшего мужа Дианы.

Полагаю, Ма всем запретила бы наносить визиты Диане, будь это в ее силах. Ведь ее красавица-дочь оказалась в центре скандала 1932 года! Подумать только – грязная интрижка и развод! C’est la vie [17]. Девочка влюбилась.

Будучи старшей мудрой сестрой, я предостерегала Диану: ее социальный статус станет ничтожным, если она продолжит в том же духе. Правда, я всегда останусь на ее стороне – да и все, кто любит ее. Со временем и Ма смягчится, как, впрочем, и общество.

– О, поехали, Нэн, – со сладкой улыбкой уговаривала Диана. – Хотя я знаю, что ты предпочитаешь путешествовать по скучному, старому, грязному Лондону.

Юнити откусила кусок от черничной булочки и вмешалась в разговор:

– Мы отбываем через несколько недель. Я собираюсь встретиться с Адольфом Гитлером.

Я постаралась не выдать своего ужаса. Этот человек – монстр, и тем не менее плакаты с Гитлером висели в комнате Юнити, тогда как нормальной девушке ее возраста следовало бы украшать интерьер модными эстампами или хотя бы портретами кинозвезд, например Лоуренса Оливье или Кэри Гранта. То, что ее кумир – Гитлер, казалось чистейшим безумием. Каким образом она планировала осуществить свое желание?

Я собралась было спросить об этом Юнити, но меня перебила Диана.

– Да, весьма удачная идея, – съязвила она. – Мы просто хотим развеяться.

Бедная Диана! Мосли, явно не склонный к моногамии, уехал в Париж с другой любовницей. Ей определенно не помешает развеяться.

Она постучала по своей чашке ухоженным ноготком, очевидно желая что-то сказать.

– Что такое, Хонкс? – спросила я, вспомнив ее детское прозвище.

– Я получила приглашение от Путци Ханфштенгля, с которым познакомилась на вечеринке. Он министр иностранных дел канцлера Гитлера. Говорит, мы должны приехать и увидеть своими глазами действительность, которую искажают наши британские газеты.

– В самом деле, все не может быть так уж плохо, – Юнити выразительно закатила глаза.

Я приложила усилие, чтобы не измениться в лице. Нет уж, я не собираюсь сопровождать сестер в этом путешествии, в котором не планируется ни осмотр замка Нойшванштайн, ни визит на пляж Зильт, где купальщики загорают голыми (представляю, как были бы шокированы наши родители!).

Я очень люблю своих сестер, однако знаю, что Диана готова рискнуть всем на свете ради Мосли, а ее любовник причастен к чему-то темному и зловещему.

Его взгляд на мир и человечество, совпадающий с политическими убеждениями Германии, казался мне ужасающе неправильным. Если бы во время этого путешествия Диана доказала мне, что я ошибаюсь, я была бы счастлива. Но я ни минуты не сомневалась: эта поездка нужна ей не для того, чтобы отвлечься от мыслей об изменах любовника; она, напротив, надеется укрепить свои связи с Германией, чтобы порадовать Мосли.

Я потягивала чай, сожалея, что не могу добавить чего-нибудь покрепче.

Юнити всегда следовала за Дианой по пятам, подбирая крошки – словно золотые слитки из рудника в Канаде, который когда-то принадлежал Па. Но сейчас они вдруг поменялись местами и Диана стала брать пример с фанатичной Юнити. Ей почему-то импонировали экстремизм Юнити, восхищавшейся Британским союзом фашистов, и ее одержимость Гитлером.

Как часто я чувствовала себя чужой в нашей семье! Это голос разума? Возможно, и нет, но, по крайней мере, наши взгляды сильно отличаются.

Я заметила на столе брошюру с анонсом ежегодного митинга, проводящегося в Нюрнберге. Нацистская партия Адольфа Гитлера захватила власть в Германии, запретив все другие политические партии и разрушив демократию в стране. Нацисты достигли единовластия, и Гитлер хотел поведать об их победе своему народу. Мои сестрицы планировали лично присутствовать при этом.

– Почему бы не отправиться в какое-нибудь более интересное место? К примеру, в Инвернесс? – предложила я. – Мы могли бы проверить слухи о лох-несском чудовище, которое там якобы видели несколько месяцев назад. Ма и Па присмотрели бы за твоими сыновьями. Может быть, Па вовлек бы их в охоту на детей.

Я рассмеялась, вспомнив любимую игру Па. В Котсуолдсе он посылал нас вперед и гнался за нами на лошади, а собаки лаяли, почуяв наш запах. Довольно эксцентричная игра в прятки.

Диана утратила интерес к светской жизни в ту самую минуту, как оставила своего мужа. Юнити же слегка робела при наших друзьях, а их, в свою очередь, нервировали ее домашние питомцы – крысы. Поэтому меня ничуть не удивило, что обе сестры отвергли мое предложение.

Диана поставила чашку на крошечное блюдечко с узором из примул.

– Мы направляемся в Баварию. Сначала – Мюнхен, затем – Нюрнберг. Все уже организовано, но есть еще одно место – на случай, если ты передумаешь.

– Хотя ваше предложение и соблазнительно, боюсь, вынуждена отклонить его, – я ласково улыбнулась и выковыряла ягоду из своей черничной булочки.

– О, Леди! – нахмурилась Юнити. – У тебя есть занятие получше?

Я проигнорировала этот язвительный вопрос. Никогда не следует обнаруживать слабость, особенно при моих сестрах.

– Глупышка, мне же нужно готовиться к свадьбе! – воскликнула я. – Некоторые из нас существуют в реальности, а не витают в облаках.

Это был удар ниже пояса: я намекнула на воображаемую встречу Юнити с Гитлером и ее мечту о возлюбленном-фашисте.

– Твоя свадьба – реальность? – с вызовом произнесла Юнити. – Ты уже передвинула дату с октября на ноябрь.

Я небрежно отмахнулась:

– Зачем торопиться? – Честно говоря, я быстро приближалась к тридцати годам и вокруг все громче шептались о том, что я старая дева. А в этом году Ма и Па предложили мне пожить в Свинбруке, среди сельских красот, словно уже списали меня со счетов. – До конца этого года я стану миссис. Кроме того, у меня недавно возникла идея насчет новой книги.

На самом деле эта идея возникла в последние несколько минут.

– О, расскажи! Ты же знаешь, с каким наслаждением я читала Киту твой «Рождественский пудинг».

Диана щедро делилась этой книгой со своими друзьями и Освальдом (он же Кит).

Мой второй роман, «Рождественский пудинг», публика приняла чуть лучше, чем «Горский флинг». Хотя ни одна из книг не вызвала фурора, благодаря им мой статус в свете слегка укрепился. Роман получил и несколько лестных рецензий.

Сегодня забрезжила новая идея. Это будет сатирическая повесть – дань обращению моих сестер к фашизму. Для чего еще нужна сестринская любовь, если нельзя немножко посмеяться? Возможно, это мост, который я хочу перейти?

– Тебе с Освальдом придется подождать, как и всем остальным, потому что я занята: пишу для «Леди» и «Вог». И конечно, готовлюсь к свадьбе.

– Леди нас дразнит, – насмешливо улыбнулась Диана. Прозвище Леди дали мне в детстве именно сестры. – Ну что же, если передумаешь, ты знаешь, где нас найти.

Я действительно знала: на ближайшем фашистском митинге.

– Я тебя обожаю, – сказала я. – И большое спасибо за то, что подумала обо мне, дорогая. Надеюсь, вы обе превосходно проведете время.

В маленькой гостиной на миг воцарилась тишина, а затем Юнити принялась болтать о новой прическе, которую хотела сделать (что-то вроде короны из локонов), и о черных рубашках, которые купила для митингов в подражание банде чернорубашечников Освальда.

Диана с улыбкой кивала, довольная, что у нее есть единомышленница.

– Черный цвет подчеркивает синеву твоих глаз, – мягко сказала она Юнити.

– Мне ты больше нравишься в светло-бежевом, – поддразнила я, и обе сестры ответили натянутыми улыбками. – И еще, быть может, в белом или розовом. Согласись, черный цвет такой… резкий.

Юнити вздернула подбородок.

– Я предпочитаю черный.

– А я в любом выгляжу хорошо, – холодно заметила Диана, но ее губы тронула улыбка.

– Конечно, ты само совершенство! – с преувеличенным акцентом произнесла я. Так я разговаривала в детстве, когда играла в доктора, готовящегося к операции.

Мы с Дианой рассмеялись, однако Юнити вновь испортила беседу, разразившись похвалами в адрес Гитлера. Я притворялась, будто слушаю, составляя в уме список книг, которые хотела бы прочитать. Потом мои мысли обратились к Освальду. Как ему удалось очаровать мою сестру? Молодая женщина двадцати с небольшим лет, имеющая двоих маленьких детей, оставила богатого мужа и отказалась от стабильного брака, чтобы стать любовницей известного престарелого политика с сомнительной репутацией.

Вероятно, что-то было в том, как Старина Лидер (так мы его с сарказмом называли) ухаживал за Дианой? Может, дело в том, что он отстаивал права женщин? Не зря же к его движению присоединились суфражистки. Или Диане импонирует то, что он провозгласил себя единственным человеком, способным спасти Британию от экономического краха? Есть в нем что-то от Гитлера: он тоже верит в чистоту расы и в британское превосходство. Я, однако, нахожу все это отвратительным. Мосли даже не привлекателен внешне!

По настоянию Дианы я посетила один из митингов: она хотела заручиться поддержкой старшей сестры. Хотя Освальд и великий оратор, он окружил себя настоящими задирами, которые набрасываются с бранью на любого, кто кашлянул или чихнул, нарушив тишину.

– И еще одна новость! – объявила я, достав из-за спины второй номер «Татлера». – Вы узнаёте особу на обложке?

Диана и Юнити одновременно взвизгнули, увидев мою превосходную фотографию, – я позировала в широкополой белой шляпе с темно-синей лентой, в тон платью в синюю с белым клетку, которое сшила наша портниха и по совместительству горничная.

– Какой красивый портрет.

– Шляпа божественная! – Юнити пристально рассматривала мой головной убор. – Одолжишь мне ее?

Взяв журнал, Диана прочитала заголовок:

– «Достопочтенная Нэнси Митфорд не только очаровательна. Она еще и чрезвычайно умный и интересный собеседник».

– Как всем известно, – я скромно потупилась.

И умолкла, испытав странную растерянность. Холодная волна дурного предчувствия вдруг окатила меня: я готовлюсь к блаженству супружества, а мои сестры тем временем с головой погружаются в опасную одержимость.

4 декабря 1933 года

Хэмиш,

я решила простить тебя за то, что ты разбил мне сердце. Я выхожу замуж за Питера, и мы чрезвычайно счастливы. В момент, когда я скажу «да», я забуду обо всех страданиях, которые перенесла из-за твоей черствости.

– Я действительно счастливая невеста, – прошептала я себе, стоя перед зеркалом в туалетной комнате церкви Святого Иоанна на Смит-сквер.

Мое лицо казалось бледнее обычного из-за черных локонов. Я принялась щипать щеки, чтобы вызвать румянец. Однако вместо счастливого розового сияния невесты, которая выходит замуж по любви, добилась лишь того, что нанесенные на щеки румяна стали выделяться сильнее.

Мой жених уже стоял у алтаря – в элегантном черном фраке, с гарденией в петлице – и ожидал, когда я появлюсь в белом шифоновом платье с оборочками и в кружевной фате с гардениями.

Набившаяся в церковь толпа – словно селедки в бочке – желала увидеть, как счастливая невеста заскользит по проходу к своему идеальному будущему. Ибо разве не такой бывает каждая невеста в день своего бракосочетания?

Тоскливая жизнь до дня свадьбы кажется всего лишь холодным дождем, после которого обязательно засияет солнце – ибо в момент обмена клятвами на молодых снизойдет радость.

Мой жених – тот самый солнечный луч, разогнавший тьму, которая окутывала меня в течение тридцати лет. Скоро я познаю блаженство, во всяком случае я на это надеялась.

По ту сторону двери тихий гул голосов смешивался со звуками органа. Прятаться здесь и дальше, предаваясь отчаянию, – или отворить дверь в новый неведомый мир? Диана, например, не выглядела несчастной в своем браке – скорее, была бесстрастной. Любовь – это утрата иллюзий?

Я взглянула на маленькое окошко, прикидывая, сколько времени понадобится, чтобы пролезть через него.

– Нет, я должна остаться. Должна выйти сегодня замуж, – прошептала я себе.

Последние несколько месяцев, а то и лет я прилагала титанические усилия, чтобы казаться такой жизнерадостной, какой и положено быть молодой женщине в моих обстоятельствах. Я подражала сияющей улыбке Дианы, благодаря которой она получала все, что хотела. Собирать по кусочкам свое разбитое сердце трудно, когда все думают, что ты просто потрясена.

– Я действительно счастливая невеста, – повторила я и растянула губы в улыбке победителя.

В дверь постучали, и в маленькую комнату шагнул Па, великолепный в своем черном фраке.

– Твой жених ждет, солнышко.

– Мы не будем заставлять его ждать. – Я пригладила платье влажными ладонями (гладкость шелка меня успокаивала).

Па хмыкнул и дернул себя за кончик уса.

– Ты выглядишь великолепно!

– Но выгляжу ли я счастливой?

– Без сомнения.

Его глаза блеснули, словно он все понимал. Он протянул мне руку, и я оперлась на нее.

Одиннадцать маленьких пажей, одетых во все белое, вышагивали передо мной, держась настолько стоически, насколько позволяли их энергичные, вертлявые натуры.

Единственное, чего мне не хватало в этот день, – мужчины, с которым я в течение пяти лет планировала обвенчаться. Я выходила замуж не за Хэмиша, в свадьбу с которым слепо верила, обманывая себя.

На его месте стоял достопочтенный Питер Родд, младший сын барона Реннелла, не обладавший титулом. Очаровательный повеса. Совершенно неотразимый в своем черном фраке! При виде меня он усмехнулся, и я поняла, что он ждал меня – и подождал бы еще час. Едва заметным наклоном головы Питер дал понять, что я не разочаровала его. Улыбка на лице моего будущего супруга обещала жизнь, полную смеха и танцев под звездами.

Питер не был богат, не имел титула, и мне не особенно нравилась его семья.

Тем не менее я ощутила трепет – какое-то волнующее и необычное для меня чувство. Наверное, это любовь? По крайней мере я на это надеялась. Солнце путалось в золотистых волосах Питера. Все внутри меня перевернулось, когда его теплые губы впервые коснулись моих. От его мягкой ладони тогда по моему телу будто прошел электрический разряд. Он заговорил, и его голос очаровал меня.

В своем воображении я была настолько влюблена, настолько исполнена блаженства, что меня буквально распирало! Питер, необузданный и красивый, стал моим миром.

Никто из присутствующих не сомневался в нашей любви, да и Питер постоянно твердил мне о ней. Он изливал свое обожание в каждом письме и буквально торжествовал, касаясь моей руки нежным поцелуем.

Так стоит ли вспоминать о том, что он сделал мне предложение на вечеринке, когда сильно надрался? Причем я была третьей женщиной, которая этого удостоилась. Нет смысла упоминать и о том, что я согласилась от отчаяния – после того как Хэмиш разорвал наши отношения по телефону. И тем более о том, что и Питер, и я цеплялись за брак, словно за спасательный круг.

Этот союз призван изменить наши жизни к лучшему. Я и представить себе не могла более жизнерадостного спутника. О нашем великом счастье станут писать поэты – да я и сама напишу об этом.

Медленно двигаясь по проходу к алтарю, я искренне зарделась, а на губах заиграла трепетная улыбка. Питер ухмыльнулся, вздернув подбородок – всегда такой уверенный в себе, – и поманил меня легким движением пальцев.

Почему нас не познакомили раньше? Неужели никому не пришло в голову, какую радость мы способны доставить друг другу?

Иначе просто и быть не может.

Январь 1934 года

Дорогой Ивлин!

Я возненавидела Рим и планирую написать об этом для «Леди», если ты меня не остановишь. Вероятно, героиня моей следующей книги будет призывать к бойкоту этого великого города с его грубыми булыжниками и обилием чеснока и помидоров.

Я все отдала бы за одно из простых блюд Ма и за прогулку по Котсуолдским холмам в своих сапогах.

С любовью,Нэнси

P. S. Не говори Питеру, как сильно я ненавижу Рим: он совершенно очарован этим городом.

– Позволь мне понести тебя.

Питер выбрался из такси, остановившегося перед нашим новым домом в лондонском пригороде – на Стрэнд-он-зе-Грин, сразу за мостом Кью. Порыв резкого зимнего ветра забрался под меховой воротник моего черного шерстяного пальто.

Питер нагнулся, протягивая мне руку. Я достала кошелек, чтобы заплатить таксисту. Питер снова «забыл» о том, что отвечает за подобные вещи.

– Я могу идти сама, – настаивала я, оттолкнув его руку и расплачиваясь с водителем.

Наш медовый месяц официально закончился. Правда, по моему мнению, он закончился, даже не начавшись. Почти все свадебное путешествие мы пререкались, и мои нервы были на пределе.

– Миссис Родд, – возразил он, – разве не так поступают герои в книгах? Красивый жених переносит невесту через порог.

Вздохнув, я приняла его протянутую руку. Да, Питер умеет сглаживать шероховатости. Может быть, наши разногласия в Риме мне просто померещились?

В общем-то я даже порадовалась тому, что не придется идти. Моя лодыжка все еще болела после того, как каблук застрял между булыжниками итальянской мостовой. Я притворялась, будто все в порядке, когда Питер таскал меня от одной базилики к другой, всю дорогу читая лекции. К тому же я чувствовала себя ослабленной из-за расстройства пищеварения, от которого страдала на протяжении всей поездки.

И тем не менее я – счастливая невеста.

Когда Питер взял меня на руки, я вскрикнула и схватилась за свою шляпку-клош.

– О, постой-ка минутку. Это же наш собственный дом!

Я обхватила мужа за плечи и слегка прижалась к нему.

– Не такой шикарный, как мог бы дать тебе кто-то другой.

Питер не раз подчеркивал во время нашего медового месяца (когда я жаловалась на свои жмущие туфли), что он не Хью Смайли. Тот положил к моим ногам свой шикарный дом и кучу денег, но я трижды ему отказала. Итак, мне снова пришлось утешать Питера, страдающего от приступов ревности.

До чего же это утомительно – быть женой!

– Жизнь с тобой – это все, чего я желаю, – я поцеловала его гладкую щеку, затем обратила взор к небу. Здесь было не так много звезд, как в Риме, и в воздухе пахло снегом.

Я глубоко вздохнула, рассматривая наш уютный коттедж. С завтрашнего дня начнется моя жизнь хозяйки дома.

Роуз-коттедж, наш маленький домик, находился на Стрэнд-он-зе-Грин, в Чизвике. Довольно скромных размеров, из тепло-розового кирпича, с большими окнами, перед которыми разворачивалась великолепная панорама Темзы, коттедж не отличался ни величиной, ни элегантностью, но он принадлежал нам, и это было чудесно!

Мой собственный дом! Ни сестер, ни брата, путающихся под ногами. Никаких Ма и Па, которые вечно учат меня жизни. Я хозяйка этого дома, и мне все равно – будь он даже размером со шляпную картонку.

Открывающийся с порога прелестный вид напоминал мне о деревне с ее розовым садом, окруженным стеной, и нежным плеском воды. Трудно поверить, что на каком-то витке истории этот дом являлся пристанищем контрабандистов и укрывал их от закона. Такие контрасты казались мне весьма забавными.

Всего восемь миль от центра Лондона, с его суетой и вонью. Мы сможем поехать в город, если захотим, – а сможем остаться в этой мирной тишине, спрятанные от глаз вездесущих писак, которые строчили о нас в газетах. Эксцентричность нашей компании почему-то всех очень волновала!

Мы были бы здесь совершенно одни, если бы не несколько соседей: их дома выстроились вдоль берега немного ближе, чем хотелось бы, однако скрывались за стеной сада. Сейчас, на закате, Роуз-коттедж казался даже более уединенным, чем наш загородный дом в Котсуолдсе. Я практически могла притвориться, будто вернулась в Бэтсфорд-Парк – любимый дом моего детства. Жаль, что Па продал его, как и другие наши резиденции, в силу экономической необходимости.

Питер лихо перенес меня через порог, и я задохнулась от счастливого смеха. В те дни, когда муж изводил меня скучными рассказами о римской военной стратегии и прочих подобных вещах, я забыла о его склонности к романтическим жестам.

Холл нашего коттеджа выходил в столовую и кухню. Стол из красного дерева и такие же стулья, обитые золотистым шелком (свадебный подарок Дианы), занимали видное место в столовой. Фарфоровый чайный сервиз с золотыми ободками – еще один свадебный подарок – стоял на столе; в центре лежали аккуратно свернутые льняные салфетки с вышитой монограммой нашей молодой семьи. Аромат тушеного мяса с луком напомнил мне, как давно я не ела.

Из задней части дома послышались шаги, и я вдруг сообразила, что мы здесь не одни.

Я поспешно сделала Питеру знак спустить меня на пол и оправила кремовую юбку из джерси. Хотя у нас скромный доход и мы бедны по меркам наших друзей и семьи, все же мы не будем ни в чем нуждаться благодаря предстоящей службе Питера в банке, моим писательским гонорарам и содержанию от наших родителей. Мы даже смогли позволить себе прислугу. Взяв пример с мамы, я наняла опытную экономку – Глэдис Брюс, крепкую женщину с доброй улыбкой и карими глазами, от которых ничего не ускользало. Наполовину уроженка Ямайки, наполовину британка, она с радостью приняла мое предложение. После смерти отца Глэдис отослала свою мать обратно на остров, а сама предпочла остаться в Лондоне. Ее рекомендовали как безупречную служанку, умеющую держать язык за зубами.

Глэдис приветствовала нас двумя бокалами шампанского и многозначительной улыбкой.

– Добро пожаловать домой, мистер и миссис Родд. Обед почти готов. Не хотите ли передохнуть в гостиной? Я разожгла там огонь в камине.

– Это звучит восхитительно. Спасибо вам, Глэдис.

Ничего не может быть лучше пузырьков шампанского, от которых щиплет язык.

– Это ты восхитительна.

Питер, само очарование, повел меня в гостиную.

Я плюхнулась на диван, мечтая скинуть туфли и поджать ноги. Однако заставила себя выпрямиться и принялась размышлять, какой цвет краски подошел бы для этих стен.

В трехсотлетнем камине потрескивало пламя, уютный запах древесного дымка смешивался с ароматом домашней еды. О, как приятно здесь будет читать! На меня внезапно нахлынула ностальгия по амбару в поместье Астхолл, переоборудованному в библиотеку…

Питер поставил свой бокал на каминную полку и повернулся ко мне. Выражение его лица сменилось на серьезное. Проведя с ним несколько недель в Риме, я поняла, почему мой отец как-то сказал: «Когда Питер разговаривает, он похож на хорька, которому зашили рот». Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Бедный Питер! Он пребывал в блаженном неведении – и слава богу.

Я улыбнулась ему над бокалом с шампанским, как и следует счастливой жене, которая в очередной раз упрятала поглубже назойливую ярость, так и норовящую вырваться на свободу.

– Что такое, дорогой?

– Завтра я начну работать в банке.

Он провел пальцами по лацкану, словно репетируя, как будет оправлять свой пиджак завтра утром.

– Ты справишься блестяще.

На самом деле я не имела об этом ни малейшего представления. И если бы поинтересовалась прежними местами его работы, то склонилась бы к мысли, что все как раз наоборот. По каким-то неведомым мне причинам Питер никогда не удерживался на службе. Но он заверил Па, что женитьба меняет дело.

Конечно, его семья приводила аналогичные аргументы и даже зашла так далеко, что собралась сильно урезать его содержание.

– Надеюсь. – Он допил шампанское и направился к викторианскому погребцу, принадлежавшему моему деду, чтобы налить себе приличную дозу бренди. – Ты хочешь?

– Нет, спасибо, дорогой. – Я подняла свой наполовину опустевший бокал с шампанским.

– Ну, как угодно. – Обернувшись ко мне, Питер сделал большой глоток бренди. – Я хотел бы пригласить своего босса с женой на ужин в знак благодарности за то, что он взял меня на работу.

– Я продумаю меню.

И я сразу же начала мысленно составлять список самых популярных блюд, которые Ма обычно подавала гостям. Латук и гороховый суп; может быть, копченая пикша à la crème [18], или суп из сельдерея, затем boeuf braisé [19]. А вместо пудинга – мороженое. Французское вино и…

– Нет, нет, – задумчиво возразил Питер. – Полагаю, «Ритц» – идея получше.

О, как несправедливо!

Ужин на четверых там обойдется в недельное жалованье, а может, и дороже, если Питер закажет бутылку их лучшего вина – что он непременно сделает. Я надеялась, что его транжирство в Риме объяснялось радостным возбуждением новобрачного. Однако это явно было не так.

– Дорогой! – поставив бокал на журнальный столик, я скрестила руки на коленях, стараясь говорить сдержанно. Не впервые с того дня, как мы обменялись клятвами. – Согласись, что прекрасный ужин дома – мероприятие более интимное и приятное. И возможно, твой босс углядит в приглашении сюда надлежащую скромность со стороны своего служащего.

Питер насмешливо сузил глаза, словно я стащила с его тарелки последний кусок пудинга.

– Я собираюсь сделать себе имя в этом банке, Нэнси. Скромность – это последнее, что нужно демонстрировать, если я хочу показать свои способности.

Пускать пыль в глаза, идя на расходы, которые не можешь себе позволить, тоже плохой способ заявить о своих блестящих способностях. Однако я предпочла промолчать.

Правда, это не имело никакого значения, поскольку на следующее утро, в свой первый день, Питер опоздал на работу.

Я надеялась, что это не показатель того, как будет строиться его карьера и наше финансовое положение. Однако уже имела на этот счет некоторые сомнения.

Глава 4

Люси

Трехчасовая поездка в Дербишир вместе с Оливером была приятной, особенно когда улицы Лондона сменились сельскими пейзажами. Люси любовалась пестрыми холмами и коттеджами, рассеянными по долинам. Они проезжали по извилистым проселочным дорогам мимо руин, древних лесов и больших поместий. Разговор шел в основном о любимых книгах. Люси призналась в глубокой привязанности к «Франкенштейну» и «Гордости и предубеждению» (помимо уже упомянутой «В поисках любви»). Приподняв бровь, Оливер заметил, что эти две книги очень разные. Люси возразила: вовсе нет, ведь обе оказывают глубокое эмоциональное воздействие на читателей.

– А как насчет вас, Оливер?

– Я фанат Оруэлла. Особенно люблю «1984». Он писал эту книгу на отдаленном острове в Шотландии, будучи болен туберкулезом. А еще, судя по всему, Оруэлл обладал даром провидения.

Автомобиль подъехал к позолоченным кованым воротам, по обе стороны от которых приютились две сторожки. Люси вообразила, как их когда-то охраняли стражники в доспехах. Когда машина остановилась, вышел охранник, взглянул на Оливера, нажал на кнопку, и ворота открылись.

Оливер опустил стекло со своей стороны и, когда они въехали внутрь, помахал привратнику в знак благодарности.

Люси испустила восторженный вздох при виде Чатсуорт-хауса. Хотя на овец, щипавших траву в двух шагах от великолепного здания, оно не производило никакого впечатления.

– Ну вот мы и на месте, – будничным тоном произнес Оливер, словно они добрались до ближайшего «Теско» [20].

Подумать только, люди все еще живут в таких домах! Каменное трехэтажное строение с широкими пилястрами украшала изящная резьба. Вытянутые решетчатые окна, окаймленные узором из золотых листьев, располагались по всему фасаду, их стекла в позолоченных переплетах сверкали на солнце – и демонстрировали значительное богатство владельцев в те времена, когда окна облагались налогом. По периметру крыши тянулась балюстрада с каменными вазами и скульптурами.

Они припарковались. Люси ожидала увидеть хотя бы несколько машин, поскольку экскурсии по дому проводятся почти каждый день, однако они были на парковке одни.

Словно прочитав ее мысли, Оливер пояснил:

– Сегодня дом закрыт для публики, но я получил для нас особое разрешение. Подумал, что вам будет приятнее посетить его без толпы галдящих туристов.

Какой он внимательный!

– Великолепно! – с благодарностью выговорила Люси.

Когда они вылезали из фольксвагена, из здания вышел мужчина в черной ливрее.

– Мистер Пратт, – он слегка кивнул Оливеру.

– Босуэлл! Рад вас видеть, – ответил Оливер так, как отвечают явно знакомому человеку.

– И мисс Сен-Клер, я полагаю, – Босуэлл придержал для них дверь. – Добро пожаловать в Чатсуорт-хаус.

– Благодарю вас, – Люси растерялась: следует ли пожать ему руку?

Босуэлл разрешил ее сомнения, отступив в сторону и жестом приглашая в дом.

– Мистер Пратт будет вашим гидом, мисс, – сказал он. – Но если вам понадобится моя помощь, только позвоните в колокольчик. И конечно, галерея библиотеки для вас открыта.

Оливер наклонился к Люси, словно желая сообщить ей какой-то секрет.

– Мы пойдем туда, куда публику не допускают. – Ей показалось, что он сейчас подмигнет. – И вы сможете подняться по потайной лестнице.

Люси одарила его ослепительной улыбкой: любой библиофил мечтает о подобном приключении. И конечно, они с мамой даже не предполагали, что она когда-нибудь увидит материалы, связанные с Митфордами, и настолько приблизится к разгадке личности Айрис.

Она преследовала в Чатсуорте собственные цели, но экскурсия по дому пойдет на пользу и ее клиентке. В записную книжку, лежавшую в сумке, Люси собиралась заносить все книги, которые могли бы пополнить личную библиотеку Мастерс.

– Великолепно, не правда ли? – Оливер раскинул руки.

Они стояли в главном холле, в центре которого находились лестница, покрытая красным бархатом, толстые мраморные колонны и римские скульптуры.

Над гранитным камином, расположенным справа от лестницы, висела картина в позолоченной раме, изображающая какую-то богиню в окружении нимф. Камин на левой стене венчала жанровая рыночная сценка, написанная несколько столетий назад. Потолок с превосходной росписью тоже представлял собой впечатляющее произведение искусства. Единственной неуместной здесь вещью был столик для продажи билетов и пластиковые стойки, заполненные брошюрами, – яркое напоминание о том, что Чатсуорт еще и музей.

– Начнем с библиотеки? – Собственно, это был не вопрос, и усмешка Оливера служила тому подтверждением.

– Да! – воскликнула Люси. – И даже если мы ничего больше не увидим, я не огорчусь. Боюсь, что мне и так не хватит времени на то, чтобы рассмотреть каждую книгу.

Оливер жестом пригласил ее следовать за ним.

– Учитывая, что в этом доме хранится более тридцати пяти тысяч томов, боюсь, вы правы. Но среди них есть несколько, которые вы непременно должны увидеть. Например, молитвенник Генриха VII или «Переход через перевал Сен-Готард» герцогини Джорджианы.

Люси рассматривала все, мимо чего они проходили, – так, что чуть не наступила Оливеру на пятки, когда тот остановился.

– Расписной зал, – объявил он.

Зал был невероятного размера, с мраморным полом, а выше… Стены и потолок украшали изумительные огромные картины с сюжетами из жизни Юлия Цезаря. Бюсты древних римлян покоились на пьедесталах, а наверху, в четырех углах, пристроились полукруглые золотые балкончики. Люси представила, как в минувшие времена герцоги Девонширские смотрели оттуда вниз – на своих гостей, приглашенных на маскарад.

Следуя за Оливером, девушка поднялась по большой лестнице, обрамленной резной золоченой балюстрадой, через огромную каменную арку, декорированную растительными орнаментами, прошла в грот и замерла. Перед ней была скульптура, которую она хорошо помнила по фильму «Гордость и предубеждение» с Кирой Найтли в главной роли. Увидев ее воочию, Люси задохнулась от восхищения.

Весталка под вуалью, сидящая на коленях с чашей огня в руках. Безмятежная и спокойная. Особенно поразили Люси складки вуали, закрывающие лицо, – будто сделанные из тюля, а не из мрамора. Она с трудом подавила желание провести пальцами по гладкому белому камню.

– Удивительно, не правда ли? На самом деле эта скульптура сделана из четырех отдельных фрагментов, хотя выглядит цельной, – сказал Оливер.

– Невероятно.

– Покойная герцогиня шутила, что поставила здесь эту девственницу в качестве напоминания о том, что важно иметь доброе и чистое сердце, ибо страдала от безжалостных насмешек старших сестер. Нэнси Митфорд была самой большой насмешницей из них.

Они шли дальше, и Оливер указывал на различные произведения искусства.

– Сколько блестящих умов видели эти стены, – задумчиво произнесла Люси.

– Тысячи, – ответил Оливер. – Вообще-то если мы пойдем в ту сторону, то попадем в апартаменты, где держали в плену Марию, королеву Шотландии. Правда, с тех пор эти комнаты реставрировали.

В галерее, наполненной бесценными предметами искусства, Люси остановилась перед прекрасным портретом женщины в белом платье, которая, подобно ангелу, словно спускалась с небес.

– Это герцогиня Джорджиана, – Оливер встал рядом, скрестив руки на груди.

– Она была красива.

– И замешана в громком скандале, – Оливер издал смешок. – Согласно слухам, они с мужем жили вместе с ее лучшей подругой, которая была их общей любовницей. Когда герцогиня умерла, овдовевший герцог женился на той женщине.

Наконец они добрались до библиотеки, занимающей два этажа. На одной стене изумительные окна от потолка до пола чередовались с книжными стеллажами; другие стены, включая галерею, книги закрывали целиком. Роскошные диваны и кресла стояли тут и там возле маленьких столиков, на которых были выставлены статуэтки, лежали издания и рукописи. Находился здесь и большой рояль с раскрытыми на нем нотами – будто кто-то только что на нем играл. Но главную партию в помещении исполняли книги, и вся обстановка, включая приглушенный свет, стремилась защитить священное содержимое полок. Зал освещался великолепными старинными люстрами, напоминавшими о ранних днях электричества, а также лампами, размещенными на столах. В воздухе чувствовался запах кожи и бумаги.

Женщина, пристроившаяся на деревянной лестнице, стирала пыль с книги, которую держала в руках. Она улыбнулась Люси. Сколько же томов она способна почистить за день? Учитывая, что здесь их примерно тридцать пять тысяч, эта работа должна быть бесконечной: заканчивая с последней книгой, начинаешь все заново.

– Это просто чудо, – прошептала Люси, окидывая взглядом мириады книжных шкафов. В связи с работой она побывала в нескольких замечательных библиотеках Соединенных Штатов, но никогда не видела ничего подобного.

– Как вы думаете, сколько этих книг прочитал нынешний герцог? – осведомилась она.

– За свою жизнь? Понятия не имею, – Оливер пожал плечами. – Если бы я жил здесь, то никогда не выходил бы из этой комнаты, даже ради сна.

Люси понимающе улыбнулась, соглашаясь с собратом-библиофилом. Положив сумку на мягкий стул, она спросила:

– Можно мне сделать фото?

Оливер кивнул.

Ей хотелось запечатлеть все: панораму зала, камин и, конечно, массивные книжные полки.

– А где же потайная лестница? – вдруг вспомнила она.

Оливер подвел ее к одному из стеллажей.

– Некоторые из этих томов фальшивые, – сказал он. – Например, вот этот.

– Иниго «О потайных входах», – с улыбкой прочитала Люси. – Тот, кто сделал эту потайную дверь, обладал чудесным чувством юмора.

Другие фальшивые корешки были столь же комичными: Абель Н. Уиллинг «Снисходительные взрослые», Эйгуд-Мауссер «Мелкие грызуны». Люси рассмеялась, а затем переключилась на поиск названий и авторов, где могла бы упоминаться Айрис. Она не забыла о своей личной цели, но ей не повезло.

– Готовы? – спросил Оливер.

Люси кивнула. Он повернул старинный ключ, торчавший между двумя книгами, и шкаф распахнулся, открыв винтовую каменную лестницу. Оливер знаком предложил Люси идти первой, и она заторопилась вверх по ступеням с таким же нетерпением, с каким ребенок спешит в кондитерскую. В конце концов она очутилась на галерее над библиотекой. Сделав несколько снимков, она принялась рассматривать тома в кожаных переплетах с позолоченными буквами. Диккенс, Остин, Шекспир, Вольтер – были здесь и великие авторы, и менее известные. Издания на латыни, французском, итальянском. Поэтические и художественные произведения существенно превосходили по количеству труды по политике, истории, математике, ботанике. Настоящая университетская сокровищница, где можно найти литературу о чем угодно!

Дальше размещалось собрание книг Митфордов. По-видимому, большинство Митфордов пробовали писать. Сестра Нэнси, Дебора (покойная герцогиня Девонширская), написала книгу о Чатсуорте, а также поваренную книгу и два тома мемуаров. Также здесь стояли книги Джессики и Дианы, а еще сочинение их дедушки со стороны отца под названием «Рассказы о Японии». Переплетенные экземпляры журналов «Леди» и «Вэнити фэйр», для которых писала Нэнси, соседствовали на полке с ее романами. Люси брала в руки каждый по очереди, мечтая найти автографы, но ничего не обнаружила.

Следующие несколько часов они посвятили исключительно книгам. Сначала Люси сосредоточилась на своем библиотечном проекте, но время от времени ловила себя на том, что задумывается об Айрис. В конце концов она заключила с собой сделку и через каждые двадцать минут работы вознаграждала себя, просматривая собрание Митфордов в поисках подсказок. Ей удалось выяснить, что у Нэнси была тетя по имени Айрис. Однако Люси не сомневалась: это не тот человек, ведь в дарственной надписи Нэнси говорилось о «друге»…

Оторвавшись от увесистой книги о птицах, Оливер предложил:

– Пообедаем в кафе?

Люси согласилась, и они направились на конный двор, где в бывшем каретном сарае расположилось кафе. Там вкусно пахло, и Люси выбрала пирог с цыпленком и грибами.

Когда они потом вернулись в библиотеку, Оливер спросил:

– Хотите увидеть нечто особенное?

– Да! – пылко откликнулась Люси.

Оливер провел ее в вестибюль, находившийся рядом с главной библиотекой, и там указал на стол со стеклянной витриной, полной рукописных книг и отдельных листов.

– Это подлинные письма? – зачарованно спросила Люси.

Кивнув, Оливер отпер витрину, а также шкафчик с двумя дверцами.

Следующие два часа Люси просматривала записки, которыми обменивались сестры Митфорд. На нее нахлынула тоска по сестре, которую она редко видела: та жила на другом конце США. Вздохнув, девушка углубилась в повседневные перипетии и взаимоотношения сестер Митфорд.

Они живо описывали подробности своей жизни, и Люси начала привыкать к языку того времени. С годами сестры Митфорд взрослели, и это прочитывалось в переписке. Каждая из них вставала перед Люси будто живая.

Однако по-прежнему не упоминался никто по имени Айрис.

Прервав чтение, Люси обратилась к фотоальбомам. Они охватывали многие годы – от неуклюжих детишек до гламурных взрослых. Шесть невероятно красивых сестер и их удалой брат Том. Серьезный или высокомерный вид не мог скрыть смех, таившийся в глазах. У Люси сложилось впечатление, что на официальных фотографиях они старались соответствовать ожиданиям и приличиям, при этом с трудом сдерживали темперамент, который обнаруживался в письмах. Иногда на снимках появлялись их родители – Дэвид и Сидни, все еще эффектные, хотя и с присущими возрасту зрелостью и сдержанностью. Перелистывая альбомы, Люси стала понимать, почему все семейство Митфорд не сходило со страниц светской хроники. Прессу привлекали их достижения, красота и скандалы.

Нэнси, с темными локонами и чудесными глазами (которые были зелеными, согласно описаниям, и сияли даже на черно-белых фотографиях), выделялась среди своих светловолосых сестер и брата.

Вот бы очутиться рядом с ними! Узнать их секреты! Подружиться с Нэнси! Говорили, будто Митфорды изрядно шокировали общество, но Люси почему-то казалось, что она оставалась бы на их стороне. Во всяком случае, на стороне Нэнси.

Люси вспомнилось одно из первых прочитанных писем старшей сестры. В нем упоминался Хэмиш… Нэнси с уверенностью писала об их грядущей помолвке. Но замуж вышла за другого. Люси перебрала еще одну пачку листов в поисках нужного имени. Вот то письмо! Диана Митфорд отпускала в нем довольно язвительные комментарии в адрес возлюбленного сестры – по-видимому, вполне заслуженные. Хэмиш Сен-Клер-Эрскин. Люси усмехнулась: он был ее двоюродным прадедом. Мама не раз упоминала об этом родстве. Но когда видишь имя на бумаге, его владелец становится реальнее.

Однако Люси все так же ничего не нашла относительно Айрис.

– Я очень не хотел бы напоминать вам о времени… – Голос Оливера, раздавшийся у Люси за спиной, заставил ее подскочить.

Покраснев, она ответила:

– Все в порядке.

– Пора заканчивать и отправляться в гостиницу. Не волнуйтесь, Босуэлл гостеприимно встретит нас рано утром, и вы сможете вернуться к этим бумагам. Но, увы, в Лондон нам придется уехать сразу после ланча.

– Спасибо вам за организацию экскурсии, это действительно изумительно.

– Всегда счастлив помочь коллеге-библиофилу.

Люси аккуратно вернула письма на место, запомнив, с чего следует начать утром.

Несколько часов спустя девушка упала в мягкую гостиничную постель. Прислушиваясь к шелесту дождя, она размышляла о сестрах Митфорд: как им удавалось оставаться близкими при всех их разногласиях, недопонимании и презрении к взглядам друг друга?

Люси вытащила из пакета, прихваченного с собой, письмо. Это стало ее ежевечерним ритуалом перед сном. Она провела пальцем по адресу Дианы, сестры Нэнси, и уловила слабый аромат лилий. Присутствует ли ее мама незримо рядом с ней, терпеливо ожидая, пока она развернет лист?

Дорогая Диана!

Ты готова познакомиться с ЕВГЕНИЕЙ? А с Капитаном Джеком? Возможно, ты влюбишься в него, особенно учитывая ту роль, которую я отвела Лидеру. Бедный Лидер, что же он будет делать, если ты покинешь его ради персонажа в «Потасовке» [21]? Прилагаю несколько глав и умираю от желания узнать твое мнение.

Наш брат Том шутит, что мог бы жениться на Тилли, если она разведется. У них будет совместное венчание с лицами королевской крови. Можешь себе такое представить?

Спасибо за прелестный подарок. Ты слишком добра.

С любовью,Нэнси

Глава 5

Нэнси

Май 1934 года

Дорогая Диана!

Шмель, опьяненный нектаром, полз по розовому лепестку цветка магнолии, которая растет за окном Роуз-коттеджа. После недели дождей тучи разошлись и засияло солнце. Цветы начали распускаться в знак благодарности, радостно приветствуя весну.

Я постучала кончиком карандаша по чистому листу бумаги, лежавшему на моем письменном шератоновском [22] столе. Справа стояла тарелка с холодной яичницей-болтуньей, забытая несколько часов назад. За большими окнами гостиной бурлила жизнь. Мои французские бульдоги, Милли и Лотти, лениво развалились на купленном мной с рук (с помощью Марка) обюссоновском ковре [23] – в ожидании той минуты, когда я наконец поведу их на прогулку. Слева лежала стопка листов и их копий – первые пятнадцать тысяч слов моей новой книги. Но этот пустой лист… Я должна ответить Диане на ее лаконичное послание.

Однако шмель гораздо интереснее.

Я сунула письмо Дианы в ящик письменного стола, не желая видеть ее гневные слова. Она винила меня и настаивала на том, чтобы я бросила писать эту книгу. В знак протеста я положила перед собой последний исписанный лист. Когда прибыла почта, я остановилась на середине сцены, которую намеревалась закончить сегодня днем.

Ветерок с Темзы врывался в открытое окно, шевеля красные складки портьеры. Трава, ветки и цветы колыхались, призывая меня покинуть письменный стол. Чтобы отправиться на прогулку. И чтобы притвориться, будто я не занимаюсь тем, чем непременно должна заниматься.

Мы с Питером разорены.

Я отказывалась в это верить. Финансовое положение лишало нас принадлежности к аристократии, хотя мы оба – выходцы из знатных семей. Мысль о том, что мы работаем, ужасала наших друзей и семью, однако мы нуждались в каждом фунте.

Я подумывала о том, чтобы наполовину урезать часы Глэдис, но боялась потерять ее. Поэтому устроила ее к подруге, которой требовалась экономка на неполный день. Глэдис любезно согласилась делить свое время между двумя домами. Теперь она приходила по утрам, убирала, стирала, гладила, бегала по поручениям, а после помогала мне приготовить ужин. Однако в этом деле я была скверной ученицей. Она уходила в полдень, и я усаживалась писать. Именно в это время звонил дверной звонок, словно незваные гости ждали, когда я останусь одна. Слава богу, это происходило в отсутствие Глэдис.

В любой момент я ожидала визита судебных приставов, приходящих взимать долги Питера. Может быть, сегодня вместо этого они примут от меня чашку чая?

Я просто обязана написать эту книгу. Однако мои родные протестовали, опасаясь, что я подставлю их под удар. Каждый день я пыталась писать, и эта работа стала тяжким испытанием. Слова то вырывались бешеными залпами, то текли медленно и вяло. Так Милли неспешно перекатывается на спинку, чтобы ей почесали животик.

Мне вспомнилось письмо Дианы. «Ты не должна писать эту книгу, если не хочешь навредить Лидеру и мне. Она сильно отличается от “Двух старых леди с Итон-сквер”».

Лидер, то есть Мосли (или Людоед, как я предпочитала его называть), продолжал держать мою сестру на привязи в качестве любовницы. Ради него Диана отказалась бы от всего, рискнула бы всем. Чем ей не угодила моя книга? Она же смеялась, когда я мягко подтрунивала над Мосли в «Двух старых леди с Итон-сквер»: Маленького Лидера я изобразила вооруженным клистиром и шоколадным слабительным. Эту историю с продолжением я писала для нас двоих, когда в прошлом году мы жили вместе.

Что же изменилось? Или страсть к Мосли все возрастала? Как ему удалось полностью завладеть блестящим умом Дианы?

Любовь – абсолютная иллюзия.

Я убедилась в этом за прошедшие десять лет. Сначала – любовь к Хэмишу, потом – к Питеру. Романы Джейн Остин и сестер Бронте, которые я читала, стихи поэтов – все выдумка. Да и я плету истории, рассказывающие читателям о чувствах в действительности иллюзорных.

Само определение «художественная проза» подразумевает это. Писательское воображение вплетает в ткань повествования события и персонажей – и неважно, что я пишу в основном о людях, которых знала, и о событиях, в которых принимала участие. Мне платят за то, чтобы я ткала новые истории, вызывала эмоции. А любовь – это в самом деле заблуждение, как и счастье.

В художественной литературе, в полете фантазии есть что-то раскрепощающее. Это совсем не то же самое, что писать статьи. Я наслаждалась, сочиняя романы. В любом случае это гораздо приятнее, чем вести домашнее хозяйство.

Я откинулась на спинку стула, грызя кончик карандаша.

Звук мотора донесся из-за стены сада и стих. Кто-то прибыл. Лотти проснулась и затявкала – значит, это Питер. Почему он вернулся так рано?

Муж ворвался в дом, хлопнув дверью. Выйдя в холл, я увидела, как он швырнул на пол свой портфель и пиджак из твида. Я подняла пиджак, отряхнула и поместила на вешалку. Он сильно пах табаком.

– Что случилось? – я не стала утруждать себя нежными приветствиями, Питер явно был расстроен.

– Мне обещали повышение, но теперь босс отрицает это. Он заслуживает пощечины. Однако я уйду, не доводя дело до потасовки. В этом проклятом здании одни слабаки, так что некому будет оттащить меня от старого козла. Не хотелось бы схлопотать штраф за дурное поведение.

У меня вертелся на языке вопрос: он правда поскандалил с боссом? В таком случае его не примут на работу ни в один банк Лондона. Но Питер вдруг опустился на колени и, погладив Лотти, похлопал ее по носу.

– Тебе нужно заключить контракт еще на одну книгу, – Питер даже не соизволил посмотреть в мою сторону. – Я не могу продолжать искать работу, раз мне не платят то, чего я стою. Разве они не знают, кто я?

Боюсь, проблема именно в этом: они слишком хорошо его знают.

Удивительно, однако он настаивал на том, чтобы я расплачивалась за его расхлябанность и безделье. Почему мой муж считает, что может увиливать от своих обязанностей? Питера все еще держали в банке, и это было чудом. Интересно, какую роль в этом играл его отец? Какие усилия прилагал лорд Реннелл, чтобы его сына не увольняли?

Я гнала горькие мысли с момента, когда спрятала в стол письмо Дианы. Мне хотелось задать Питеру аналогичный вопрос: разве он не знает, кто я?

Отогнать мысли гораздо сложнее, чем убрать с глаз долой слова, написанные на бумаге. Должна ли женщина расплачиваться за праздность мужа и его беспомощность в финансовых делах? У Па бывали финансовые проблемы, и Ма всегда приходила на помощь, она даже продавала яйца и цыплят в деревне, чтобы платить нашим гувернанткам. Я нахмурилась. В таком случае книги – это мои цыплята?

Это откровение помогло мне проглотить обиду.

Вместо того чтобы упрекать Питера, я попыталась улыбнуться и спросила, не налить ли ему выпить.

– Нет. Я собираюсь в клуб, – отмахнулся он и направился в заднюю часть дома.

В дверь постучали. Обернувшись, Питер взглянул на меня с недовольным видом, словно спрашивая, кто бы это мог быть.

– Наверное, твои поклонники – судебные приставы, – съязвила я.

Моего мужа никогда не интересовала стопка неоплаченных квитанций, растущая на столике в холле. Наплевать ему и на унижение, которое я испытывала, когда приставы, сняв шляпы, смотрели на меня с жалостью.

Каким образом он надеется заплатить за очередную пьянку? Хороший вопрос. В последний раз я отделалась от неприятных визитеров, попросив несколько фунтов у отца Питера. Порой лорд Реннелл выручал нас, но он же не вечен. А после его кончины состояние перейдет к старшему брату Питера, Фрэнсису. И тогда, вероятно, придет конец выплачиваемому сейчас пособию Питера, которого и так едва хватало на бензин для автомобиля и лампы в доме.

– Роль зануды тебя не красит, – не остался в долгу Питер.

– Как и муж, неспособный позаботиться о своей жене!

И, оставив его наедине с необходимостью открывать дверь, я проследовала на кухню, чтобы поставить чайник.

Увы, долг жены – скрывать недостатки мужа и представлять миру его более привлекательный образ.

Когда я наполняла чайник водой, мне вспомнилось слово, оброненное Питером. «Потасовка». Чудесное название для книги, над которой я работаю. Питер – прототип персонажа по имени Джаспер…

Мой дорогой Марк!

Я никогда не представляла себе, сколько денег требуется для ведения собственного хозяйства. У меня прежде не было подобных обязанностей, и теперь я испытываю глубокое уважение к Ма – о чем, разумеется, никогда ей не скажу.

Нам с Питером пришлось экономить и урезывать себя во всем, чтобы устроить вечеринку с бриджем. Я наслаждаюсь ролью хозяйки дома и предвкушаю момент, когда соберу всех друзей под нашей крышей. Ты, конечно, придешь, не так ли?

Я рассчитываю на вечер веселья и отдохновения – без пререканий между мужем и женой по поводу денег. Впрочем, не стану утомлять тебя этими неприятными деталями.

Давай лучше вспомним прежние времена, когда мы носились по улицам Лондона, а потом проводили остаток ночи в доме одного из друзей. Иногда вереница наших автомобилей отправлялась за город, где чьи-нибудь родители с неохотой позволяли нам весело провести выходные.

Сейчас я мечтаю о тех днях – как когда-то мечтала о замужестве.

С любовью,Нэнси

Из граммофона лилась ритмичная мелодия, оглашая Роуз-коттедж, в котором собралась настоящая толпа. Столы и стулья, одолженные у гостей, поставили в холле, гостиной и спальнях. Звенели бокалы, и отовсюду слышался смех.

Продемонстрировав превосходный фокус с картами, я направилась вниз по лестнице. И вдруг Питер загнал меня в угол на лестничной площадке. На его лице играла многозначительная ухмылка, которую я редко видела после венчания. Она предвещала секс. Интересно, сколько стаканов бренди он выпил?

Питер был хорош: взъерошенные белокурые волосы, призывный взгляд, уверенная улыбка. Я залюбовалась его стройной фигурой, одетой повседневно и одновременно элегантно. Ни на ком так идеально не сидели брюки и пуловер.

– У меня есть для тебя анекдот, моя дорогая жена. Его только что рассказал мне один из парней.

Его пальцы гладили мою руку, и лед в сердце начал таять.

– Я люблю хорошие анекдоты, – сказала я и невольно ответила улыбкой, ощутив какое-то девическое волнение.

Питер прислонился к стенке, скрестив ноги.

– Вот почему мне нужно было немедленно тебя найти. Ты готова посмеяться?

Я кивнула, молясь, чтобы никто сюда не зашел. Пусть эта минута длится вечно.

– Я всегда готова посмеяться.

– Тогда я расскажу тебе о мужчине, которого задержала полиция.

– Это был ты?

Питер притворно надулся.

– Я неправильно рассказываю. Начнем сначала, – язык у него слегка заплетался, но он был в ударе, и мне это очень нравилось.

– Ты знаешь анекдот о мужчине, которого задержала полиция? – спросил он.

– Нет, – ответила я. – Расскажи мне.

– Они объявили ему: «Все, что вы скажете, может быть обращено против вас». – Питер прижал палец к моим губам, чтобы я молчала. – Мужчина спросил: «Все, что я скажу, может быть обращено против меня?» Полиция ответила: «Да». – Питер приблизился, и смех замер на его устах, а взгляд сделался таким, что я затрепетала. – И мужчина сказал: «Хорошо, сэр», а затем добавил: «Миссис Нэнси Родд».

Я рассмеялась. Подумать только, мужчина хочет, чтобы меня, Нэнси Родд, «обратили против него»! Но Питер заглушил мой смех поцелуем в губы.

О, как я хотела, чтобы это никогда не кончалось! Близость в нашем браке случалась урывками, и наш секс часто ставил меня в тупик: может, я что-то упустила? Должно же быть что-то еще – такое, что обещал поцелуй, но не давал Питер. Впрочем, так происходило всегда. Он постоянно начинал проекты и не заканчивал. Лишь один раз…

Шаги на лестнице заставили нас отпрянуть друг от друга. Ни к чему, чтобы меня видели в подобной позе, даже если он мой муж. Спускаясь, мы прошли мимо друзей, и при нашем появлении в гостиной раздались аплодисменты.

– Твой Питер обчистил меня до нитки, – заявил Марк, вставая из-за стола.

Я взглянула на Питера:

– Ты играл на деньги?

Он ответил виноватой улыбкой, словно я застала его в момент, когда он запустил руку в кассу. С таким же выражением он вытаскивал деньги из моего кошелька.

– Высокие ставки делают игру более увлекательной.

Слава богу, он выиграл, а то нам пришлось бы побираться в Ратленд-Гейт – лондонском доме моих родителей.

– Потанцуй со мной, как в старые добрые времена, – предложил Марк, когда Питер уселся за следующую партию.

Я очутилась в его объятиях, и граммофон заиграл очередную заводную мелодию. Несколько гостей присоединились к нам, и меня окутало знакомое ощущение комфорта, которое я всегда испытывала рядом со своим дорогим другом. Марк помог мне обставить Роуз-коттедж, сообразуясь с моим вкусом. А еще он успокаивал меня всегда, когда казалось, что все вокруг вот-вот запылает ярким пламенем и обратится в пепел.

Моя решимость сделать наш брак сносным стоила мне труда, но это было важно для меня.

– Как дела? – прошептал Марк.

– Знаешь, старина, я нашла вексель на блаженство, который намерена обналичить (как только вспомню, куда его засунула). Полагаю, я прекрасная хозяйка – но лишь когда рядом находится наша экономка.

Марк усмехнулся.

– Моя дорогая, ты, несомненно, воплощение абсолютного счастья.

– Значит, я преуспела.

– Какими новыми выходками отличился Прод? – поддразнил он, вспомнив прозвище, которое дала Питеру моя семья: Питер плюс Родд. – Не могу дождаться, чтобы прочитать об этом, – Марк многозначительно подмигнул, заметив мое недовольство.

– Скоро прочитаешь.

Когда мелодия закончилась, к нам подошли Диана и Мосли вместе с Питером.

– Нэн, дорогая, вы с Роддом непременно должны пойти на митинг. Это кульминация движения Британского союза фашистов. Мы ожидаем около десяти тысяч.

Я хотела было отказаться, но Питер вдруг сказал:

– Похоже, там будет весело, как в прежние времена.

Диана смерила его холодным взглядом, а Мосли дружески похлопал по спине и увлек к столу, за которым играли в карты.

Почему Питер согласился? Когда-то мы обсуждали наши идеалы, и они не имели ничего общего с фашизмом.

Я подумала, что мне полезно увидеть фашизм воочию – для работы над «Потасовкой». Я не ходила на митинги с прошлого года; тогда мы с Питером посетили один, и это укрепило наши политические взгляды, далекие от фанатизма и находящиеся в оппозиции к фашизму. Я подозревала, что Мосли надеется однажды стать британским Гитлером. Ну уж нет, спасибо, одного такого уже слишком много! Какое-то время казалось, что большинство англичан придерживаются того же мнения. Но за последние несколько месяцев произошли неуловимые изменения не только в стране, но и в моей семье.

Юнити жила в Германии вместе с несколькими молодыми леди – они изучали язык в надежде встретиться с Гитлером и дружили с его соратниками. Диана по-прежнему была любовницей Мосли. Все наше окружение это приняло, и их уже приглашали вместе на вечеринки. Даже мой брат Том симпатизировал фашизму. И Ма. Па стойко держался. Он упрекал Диану за то, что та свозила Юнити в Германию, на митинг. Он испытывал ярость – и однако же, как ни странно, разрешил Юнити жить в этой ужасной стране.

– Я куплю вам черные рубашки, – сказала Диана, целуя меня в щеку перед уходом. Она имела в виду форму членов Британского союза фашистов.

Идея носить черное казалась мне странной: черный цвет для меня означает траур. Но если мы не наденем эти рубашки, то будем выделяться на митинге, а это совершенно ни к чему.

– Но, Диана, мы можем сделать это сами.

– Подарок, – возразила она.

Я натянуто улыбнулась, вспомнив, что Диана получает от Брайана две тысячи в год в качестве алиментов. Это в четыре раза превышает наши с Питером доходы. И потому ответила:

– Спасибо.

Сестра оказалась верна своему слову, и на следующее утро я получила пакет с двумя черными рубашками и двумя булавками с символикой Британского союза фашистов. Положив пакет на туалетный столик, я очень долго смотрела на него. После вечеринки мы с Питером лишь мимолетно упомянули о предстоящем митинге, и он счел все это забавным. Полагаю, я могла бы смотреть на это так же. Черные рубашки ужасны, и воспринимать их можно лишь в контексте всей этой нелепости.

Когда в тот вечер Питер вернулся домой с работы, я встретила его в черной рубашке, с шутливой улыбкой протянув ему стакан бренди.

– Ну, как тебе? – я медленно покрутилась перед ним. – У меня достаточно аморальный вид?

Питер тихонько присвистнул и закружил меня в танце.

– У тебя определенно криминальный вид.

– Примерь свою. Глэдис ее выгладила.

Когда он появился в черной рубашке, я тоже одобрительно присвистнула.

– Мистер Родд, вы неотразимы в черном! Должно быть, мне стоит обыскать вас, вдруг вы носите в заднем кармане оружие или портрет Гитлера с его автографом?

– Неужели я выгляжу таким же самонадеянным, как Лидер? – шутливо осведомился Питер, назвав Мосли придуманным мной прозвищем.

– Ты в сто раз красивее. Но, честно говоря, я предпочла бы, чтобы ты снял эту рубашку.

– Ты покинула бы своего мужа ради меня? – спросил он.

– Слава богу, мне не придется делать такой выбор, ведь я счастливица, уже обвенчанная с тобой.

Мы переоделись в обычную одежду. Я посмотрела на широкую спину мужа, прежде чем она скрылась под хлопчатобумажной тканью. Мне хотелось пробежаться пальцами по его коже, поцеловать ложбинку у позвоночника, вдохнуть знакомый запах. Когда Питер лежал рядом со мной, это было невероятно сладко, но слишком мимолетно и всегда быстро заканчивалось.

Мы женаты уже полгода, а результатов никаких. Пожалуй, это к лучшему: ребенок – это еще один рот, который пришлось бы кормить. К тому же мы не могли позволить себе няню.

Я отвернулась и принялась затягивать пояс на талии.

– Ужин готов.

– Я умираю от голода, – с энтузиазмом ответил Питер. Интересно, как такое может быть? Счета за ланч из его клуба приходят почти ежедневно.

Напомнив себе о том, что счастливой домохозяйке не следует замечать проступки мужа, я с улыбкой подала ужин, приготовленный с помощью Глэдис: суп из лука-порея и пастуший пирог.

Питер налил мне бокал вина и, когда я уселась, взял мою руку в свои ладони, поднес к губам и поцеловал.

– У нас все будет в порядке, – сказал он, словно отвечая на вопрос, который я постоянно задавала себе, но никогда не высказывала вслух.

В самом деле, как может быть иначе?

Дорогой Ивлин!

Ты просил рассказать о митинге, так что приготовься к ужасам, о которых я поведаю…

Толпа в «Олимпии» состояла из представителей всех слоев общества. Большинство были облачены в те самые черные рубашки, насчет которых мы с Питером подтрунивали друг над другом. Фанатизм так промыл мозги умным людям, что они присоединились к этому абсурду. Признайся, ты с удовольствием прокомментировал бы эту банальную моду.

Я с удивлением обнаружила, что даже Питер не чужд этого, и слегка встревожилась. Он смотрел на Мосли чуть ли не с восхищением. У меня возникло искушение стукнуть его сумкой по голове. Более того, он стал подпевать фашистской песне: «Британия, проснись!» Я не могла решить, Питер так дурачится или же действительно подпал под обаяние Мосли. Впрочем, обаяние – качество, которое несовместимо с Людоедом.

Итак, под звуки фанфар и радостные возгласы толпа приветствовала своего Лидера. Люди были буквально загипнотизированы – так человек не способен оторвать взгляд от несчастного случая или ссоры, разгорающейся на улице. Десятки знаменосцев в черных рубашках прошли маршем к трибуне. За ними следовал Мосли – с горделивой осанкой, махая толпе, словно король. На месте Дианы я сгорела бы со стыда, но она улыбалась, глядя на Людоеда влюбленными глазами.

Стадион в «Олимпии» был заполнен невероятным количеством влиятельных персон, а также тысячами рядовых членов Союза. Дипломаты, бизнесмены, аристократы, журналисты стояли бок о бок с фермерами, торговцами, чернорабочими.

Говорю тебе, это был настоящий кошмар. Если ты мне не веришь, сходи на митинг сам – однако предупреждаю: не надевай красное.

С любовью,Нэнси

Диана стояла рядом со мной, не сводя широко распахнутых глаз с любовника. Тот приближался к трибуне, а его последователи громко клялись ему в верности.

Когда шум затих, Мосли заговорил.

Какой-то мужчина в толпе вдруг выкрикнул:

– Фашизм – это убийство! Долой фашизм! Долой Мосли!

– Проклятые жиды-коммунисты пришли, чтобы сорвать митинг. Но им это не сойдет с рук! – сказал какой-то мужчина, стоявший рядом с Питером.

Мне не следовало бы удивляться этому антисемитскому высказыванию, но я все равно удивилась. Услышать такое совсем рядом! Я открыла было рот, но Питер покачал головой. Толпа взорвалась выкриками членов Британского союза фашистов в ответ на слова: «Долой Мосли!» Массовая дискуссия в море черного и красного…

Мосли пытался вернуться к своей речи, призывая к порядку, но его опять прервали. Это случалось снова и снова, и каждый раз он замолкал, глядя на Диану, и ждал – как терпеливый отец ждет, пока утихомирят его капризного отпрыска. Чернорубашечники быстро хватали протестующих, но другие люди тут же подхватывали их мантру, провоцируя новые беспорядки. Стражи в черных рубашках кидались на возмутителей спокойствия со всех сторон; толпа качнулась, чей-то локоть угодил Питеру под ребра, и он ответил тем же. Я опасалась массовой драки.

Чернорубашечники действовали быстро и слаженно. Некоторых протестующих, обмякших и окровавленных, уже тащили со стадиона, другие отважно сами прокладывали себе путь. Все это время Мосли стоял почти с радостным блеском в глазах, словно именно этого он и ждал. Он желал, чтобы протестующих затоптали, – жаждал показать свою силу, свою власть.

Я широко открытыми глазами смотрела на Питера. Увидеть такое насилие на политическом митинге?! Мое внимание привлек орущий Эсмонд Ромилли, мой юный наивный троюродный брат, коммунист. Он находился близко к трибуне и кричал Мосли: «Свинья!» Диана и Мосли делали вид, будто ничего не замечают. Словно жестокость по отношению к тем, кто выступает против их политики, нормальна.

Мой желудок скрутило, каждая моя частичка порывалась сбежать. Однако исчезновение поставило бы крест на наших с Дианой отношениях и к тому же вызвало бы агрессию в мой адрес со стороны этих негодяев с кастетами.

Я украдкой потянулась к руке Питера, сжала ее и обрадовалась, почувствовав, что он не отстранился, а, наоборот, крепко сжал мою в ответ.

Со стадиона выводили сотни окровавленных протестующих, но ни один из них не удостоился взгляда Дианы. Неужели она так привыкла к насилию? Как же она может мириться с подобным?

Если я напишу об этом в своей книге, последствия обязательно будут. А каковы будут последствия, если не напишу?

Против фашизма выступали коммунисты – так, по крайней мере, утверждал член Британской фашистской партии, стоявший возле нас. Кричать о своем неприятии фашизма – их право, так же как право каждого фашиста – кричать о вреде социализма. Но проливать кровь – это уж слишком.

Если люди опустятся столь низко, то палата лордов превратится в сумасшедший дом. Всех, кто не приемлет какой-нибудь билль, станут избивать до крови. С голов членов парламента полетят парики, а их самих стащат с зеленых скамей на зеленый ковер. Таким образом, название моей книги «Потасовка» [24] приобрело еще одно значение – чисто политическое.

У меня пересохло во рту. Я боялась, что Англия станет еще одной Германией. Пойти на этот кошмарный митинг – ужасная идея.

Я содрогнулась, и Питер крепче стиснул мою руку.

– Мы победим! – орал Мосли с трибуны. – Или, по крайней мере, вернемся на щитах [25].

Мы отклонили предложение Дианы и Лидера выпить с ними за победу, сославшись на мою головную боль. Добравшись до своего тихого, мирного коттеджа, сорвали с себя черные рубашки и швырнули их в угол. А затем занялись любовью. Я льнула к Питеру, отчаянно ища нежности, нуждаясь в его прикосновениях и в уверенности в том, что находиться рядом с человеком – безопасно. Впервые за все время нашего брака я действительно почувствовала, что мы едины разумом, телом и духом.

Лежа в постели, я глядела в потолок. Затем повернулась к Питеру и сказала:

– Я беспокоюсь о своей сестре.

– А я беспокоюсь о каждом, кто пойдет против нее.

– Может быть, мне следует сказать издателю, что я не смогу закончить эту книгу?

– Тогда тебе придется вернуть аванс, который мы уже потратили.

Я кивнула. У нас действительно не было денег, и мы очень рассчитывали на авторский гонорар, который должно принести издание.

На следующий день, сделав разворот на сто восемьдесят градусов, «Дэйли мейл» опубликовала язвительную редакционную статью о митинге в «Олимпии». В письме, адресованном Мосли, лорд Ротермир, основатель этой газеты, отказывал в поддержке Британскому союзу фашистов: «Я недвусмысленно разъяснил в наших с вами беседах, что никогда не стану поддерживать ни одну партию с антисемитским уклоном, ни одно движение, которое в число своих целей включает диктатуру…»

Все еще потрясенная тем, чему мы явились свидетелями, я сбежала из дома с Лотти и Милли – на энергичную прогулку по берегу Темзы. Собачки сопели, обнюхивая траву и цветы, а я обдумывала увиденное вчера.

Две мои сестры влюбились в мужчин, стремящихся к диктатуре. Две мои сестры влюбились в мужчин, которые ненавидят некоторых представителей человеческой расы просто за их этническую принадлежность.

Вернувшись в коттедж, я начала письмо к Диане, испытывая потребность изложить на бумаге свои мысли и тревоги. Нужно, чтобы она прислушалась ко мне и задумалась над выбранным путем. Она в опасности. Мы все в опасности.

Дорогая!

Я чувствую себя обязанной поделиться с тобой моими опасениями. Я боюсь за тебя, за твоих милых малышей. Насилие на этом митинге…

Я разорвала письмо и швырнула его в мусорную корзину.

Около трех часов дня в дверь постучал курьер. Я ожидала, что принесли очередную долговую расписку, и удивилась, увидев на конверте печать лорда Реннелла, отца Питера.

Письмо было адресовано мне и написано явно второпях. Каким-то образом он обнаружил, что мы с Питером присутствовали на митинге в «Олимпии».

Не могли бы вы убедить его заниматься своими делами и не выставлять себя на всеобщее обозрение на этих фашистских демонстрациях? Ситуация принимает очевидно плохой оборот…

Я с трудом сглотнула, соглашаясь со всем, что написал лорд Реннелл. Мы оба все понимали. Но кто может хоть что-то втолковать Питеру? Питер делает все, что ему заблагорассудится.

Пока муж не пришел домой, я отправилась в нашу спальню, чтобы привести себя в порядок, – и увидела, что черные рубашки, которые мы швырнули в угол, Глэдис выгладила и повесила в шкаф. Я поспешно закрыла дверцу.

По окончании ужина с треской и картофелем я вручила Питеру письмо от отца.

У него заходили желваки.

– Я не собираюсь идти еще на один митинг, – сказал он раздраженно. – Но и не нуждаюсь в разрешении отца, если захочу это сделать. А также в твоем.

– Но ты же не пойдешь назло отцу?

– Нет, даже ради того, чтобы рассердить этого старикана.

Я с облегчением кивнула.

– Глэдис погладила наши рубашки.

– Я больше не надену эту гадость.

Слава богу!

– Давай бросим их в Темзу?

– У меня есть идея получше.

Мы сидели в гостиной, прихлебывая бренди и наблюдая, как наши рубашки горят в старинном камине.

– Тебе следует закончить свою книгу, – сказал Питер.

Я немедленно ощетинилась:

– А может быть, это тебе следует найти службу получше?

С многострадальным видом он глубоко вздохнул.

– Это не из-за денег, хотя они нам действительно нужны. И что плохого в том, что жена содержит своего мужа?

Я проигнорировала этот вопрос.

– Тогда почему?

– Потому что люди должны увидеть нелепость фашизма. Ты умеешь писать истории, которые кажутся легкими. Твои сестры не смогут обидеться на сатиру.

Судя по этим словам, Питер ничего не знал о моей семье. Мы обижаемся на всё. Однако кое в чем он прав: в конце концов сестры меня простят.

Спустя три недели в середине ночи Гитлер приказал приспешникам из СС убить нацистских лидеров СА [26] и сотни своих оппонентов. Таким образом он очистил партию от всех, кто возражал против его руководства. Людей вытаскивали из постелей и расстреливали. В газетах это назвали die Nacht der langen Mеsser – «ночью длинных ножей».

Юнити написала об этом длинное письмо, где выразила радость по поводу убийства Эрнста Рёма [27]. Очевидно, она помчалась в Коричневый дом [28], к своему возлюбленному, коричневорубашечнику, чтобы узнать новости. Ма и сестра Джессика во время этих событий находились в Германии. Полагаю, Па пребывал в ужасе. Я не находила внутри себя ни слов, ни мужества, чтобы приступить к следующей главе книги. Не теперь, когда в мире столько насилия. Не теперь, когда моя сестра стремится быть в центре событий. Вместо этого я сочинила статью для «Вангард», в которой осудила разлагающуюся демократию Британии, высмеяла Мосли и его фашизм и стала ждать, когда чернорубашечники постучат в мою дверь.

За чаем на Итон-сквер Диана показала мне письмо Юнити о «ночи длинных ножей». С какой легкомысленностью она описывала те события, называя их одновременно волнующими, потрясающими и ужасающими. Юнити выражала свою тревогу за Гитлера. И писала, что, по слухам, несколько членов СА покончили с собой, хотя на самом деле их убили. О, как же основательно промыли мозги моей сестрице!

Затем пришло письмо от Юнити, адресованное мне. Начала сестра безобидно: могу ли я устроить для нее вечеринку, когда она вернется в этом месяце в Свайнбрук? А еще нужно переделать ее платье. Но вскоре младшая сестренка перешла к опасной теме.

«А теперь серьезно – об этой книге… Я предупреждаю тебя: ты не должна ее публиковать, так что лучше не трать время впустую. Потому что, если ты все-таки опубликуешь ее, я никогда больше не смогу с тобой разговаривать…»

Далее последовали яростные нападки на мою статью в «Вангард». Юнити сообщила также, что у нее более трех сотен открыток с изображением Гитлера, которые она должна мне показать, и она не сомневается, что я приду в восторг. Закончила письмо сестра словами: «Heil Hitler!» А в постскриптуме рассказала, как дала отставку одному из эсэсовцев, потому что, как выяснилось, тот предпочитает мужчин.

Кто эта девушка?

И я в самом деле должна устраивать для нее вечеринку?

К горлу подступила тошнота.

Усугублял ситуацию Питер… С тех пор как мы побывали на митинге, он каждый вечер возвращался домой все позднее, пропахший спиртным и духами. Он бродил по коттеджу в какой-то прострации, много пил, а наутро звонил на работу и говорил, что не придет, поскольку слег с инфлюэнцей. Разве он не понимает, что похмелье не имеет ничего общего с инфлюэнцей?

И разве он не понимает, что я чувствую запах ее духов?

Я опасалась за судьбу своего брака.

В следующем месяце Гитлер захватил полную власть в Германии, победив на выборах. И отныне я опасалась за судьбу Европы.

Глава 6

Люси

После долгой поездки из Чатема в Лондон Оливер не пошел на работу, но Люси направилась прямо в книжный магазин. После визита в великолепный Чатсуорт-хаус она уже знала, чем хочет пополнить библиотеку Мастерс. Была только середина дня, и в магазине толпились покупатели.

За время ее отсутствия интерьер преобразился – шла подготовка к Хеллоуину. В витрине, на шелковой паутине, расположился большой паук – он призывал запастись леденящим кровь чтением к кануну Дня Всех Святых. Среди сверкающих тыкв и миниатюрных скелетов, обедающих за столом, пристроились детские ужастики, а также бестселлеры и классика жанра хоррор: «Франкенштейн» Мэри Шелли, «Призрак дома на холме» Ширли Джексон, «Сердце-обличитель» Эдгара Аллана По и «Ребенок Розмари» Айры Левина.

Люси нравилась такая атмосфера, еще и поддержанная мрачноватой музыкой. Жаль, что ее здесь не будет в Хеллоуин! Объявление на кассе гласило, что каждый ребенок, пришедший в магазин в маскарадном костюме, бесплатно получит книгу.

Хеллоуин был любимым праздником Люси. Они с сестрой обожали наряжаться в «парные» костюмы, предпочитая образы литературных героев – например, Глинды и Дороти из «Удивительного волшебника из страны Оз», Коралины и Другой Коралины из романа Нила Геймана, а когда подросли – служанок из «Рассказа служанки» Маргарет Этвуд [29]. Но самые запомнившиеся герои – Пеннивайз и одна его жертва из «Оно» Стивена Кинга: тогда Вивьен в облике клоуна гоняла Люси от дома к дому.

Нэнси в своих письмах упоминала, как любит наряжаться в маскарадные костюмы и гулять по Лондону. Люси отдала бы что угодно ради шанса переместиться в те времена и порезвиться вместе с Нэнси.

Отогнав ностальгические мысли, Люси спустилась по лестнице в офис и уселась за свой стол. Ей предстояло сделать множество заказов на книги из чатсуортского списка. Час спустя, после работы с базой данных и нескольких телефонных звонков, она откинулась на спинку стула и потерла глаза. Люси вымоталась, однако причиной была не только смена временных поясов. Она надрывалась, стараясь доказать мистеру Слоану, что достойна повышения, и не сомневалась: ей удается идти к этой цели с развевающимися знаменами.

– Как вам Чатсуорт? – спросила Эш, усевшись за соседний стол.

– Изумительное место. Я хотела бы остаться там на целую неделю.

Люси сделала пометку: добавить в список кое-что из классики хоррора.

– За такую библиотеку, как в Чатсуорте, можно умереть. – Эш придвинулась к столу Люси. – А что было выставлено?

– Три роскошных первых издания Джейн Остин в кожаном переплете. Я не отказалась бы иметь такие в своей личной библиотеке.

– Да уж, – Эш издала смешок. – Я тоже не отказалась бы… А что, кроме Остин, понравилось вам больше всего?

Барбара и Луиза, вернувшиеся в офис, раздали всем картонные стаканчики с чаем.

– Спасибо, – поблагодарила Люси, вдыхая аромат яблок в карамели. – Я пришла в восторг от потайной лестницы. И еще кое-что личное: я прочла там письма, связанные с бывшим женихом Нэнси Митфорд. Дело в том, что он мой дальний родственник.

– Хэмиш? – Эш отхлебнула чай.

Люси удивленно приподняла брови.

– Вы слышали о нем?

Эш рассмеялась:

– Невозможно работать в «Хейвуд Хилле» и не знать историю этих ваших Митфордов. Кроме того, я пламенная поклонница Нэнси.

– Я тоже. – До чего приятно встречать людей, которые так же, как и она, одержимы всем, что касается литературы и жизни авторов! – Кстати, о Нэнси… Вы знаете что-нибудь об экземпляре «В поисках любви», который она могла здесь оставить для своей подруги?

Эш наморщила лоб.

– Не думаю. Вы имеете в виду что-то такое, что и сейчас находится здесь? В таком случае вы можете поискать на полках. Но вряд ли у нас в хранилище есть какие-нибудь первые издания Митфордов. Они все выставлены.

– Нет, я знаю, где сейчас эта книга: моя мама купила ее двадцать лет назад. С тех пор она хранится у нас дома. Но, судя по всему, Нэнси оставила ее здесь для своей подруги.

Эш и Луиза покачали головами.

– Вы могли бы спросить Оливера, – посоветовала Барбара. – Уж если кто и знает об этом, то только он. По крайней мере, он способен подсказать направление поисков.

Люси привстала со стула, но в этот момент зазвонил ее сотовый. Босс хотел узнать, как идут дела с библиотекой клиентки.

– Вы молодец, миз Сен-Клер, – похвалил мистер Слоан, завершая длительный разговор.

Отключив телефон, Люси издала удовлетворенный вздох и улыбнулась.

– Мы направляемся обедать в паб. Хотите с нами? – спросила Луиза, подняв взгляд от монитора.

– С удовольствием.

Люси перекинула ремешок сумки через плечо и последовала за своими новыми друзьями – книжными червями – на бодрящий осенний воздух.

На следующее утро, придя в магазин пораньше, Люси поискала Оливера. Заметив, что он таскает коробки с новыми поступлениями, она подняла одну.

– Итак, Оливер, – начала она, следуя за ним вниз по узким ступеням, – известно ли вам что-нибудь об экземпляре «В поисках любви», который Нэнси Митфорд когда-то оставила здесь для подруги? Моя мама купила его много лет назад. Нас всегда интриговала дарственная надпись, адресованная женщине по имени Айрис.

Оливер вытер пот со лба.

– Давным-давно ходили слухи о книге, которую Митфорд оставила для кого-то и которую никто не забрал. Но я всегда полагал, что речь идет о читательнице. Почему вы думаете, что это ее подруга?

– Надпись очень интимная.

– Ах, вот как.

Оливер кивнул и, открыв первую коробку, передал Люси стопку книг. Затем сделал ей знак следовать за ним к компьютеру – названия следовало внести в каталог.

– Я не слышал об Айрис, но, по-видимому, Нэнси годами оставляла здесь экземпляры своих произведений – для разных друзей и фанатов. Она была своим человеком в этом магазине еще до того, как начала в нем работать.

Люси кивнула, даже не скрывая разочарования.

– Эту загадку я давно пытаюсь разгадать. Поэтому буду благодарна за любую помощь. Я уже просмотрела письма и статьи в поисках подсказок, но пока мне не везет.

– Рад буду помочь. Нэнси всегда была и остается несколько таинственной, согласитесь?

– Да. – Люси немного помолчала. – Она рассказывает столько подробностей о себе в своих письмах и романах, но нет ли у вас ощущения, что все это фасад? Будто она что-то скрывает? Или, возможно, прячется от чего-то? У нее было так много друзей – я даже не могу запомнить всех по имени. Она словно ни на минуту не хотела остаться одна, проводила все свое свободное время с разными знакомыми, выглядела веселой и беззаботной – но, может быть, она намеренно старалась лишить себя покоя?

– Находиться в покое – наедине со своими мыслями – бывает очень непросто. Разве можно винить ее за это? – спросил Оливер и вернулся к коробке за новыми книгами. – А вам с такой семьей, как у Нэнси, захотелось бы уединения? Один на один со своими тягостными думами и разочарованиями?

– Убедительный довод.

Люси помогла Оливеру с остальными книгами – и, кроме того, обнаружила, что одна из коробок заполнена изданиями, заказанными ею для библиотеки Мастерс. Затем она вернулась к своему столу, решив отправить сестре имейл или даже позвонить. Чем глубже она зарывалась в прошлое Нэнси – одинокой посреди толпы знакомых, – тем сильнее ощущала, как важно для нее поддерживать связь с сестрой.

– Я нашел то, что вас, вероятно, заинтересует, – Оливер держал в руках стопку потрепанных конторских книг. – Они хранились в дальней кладовке. Здесь записи тех лет, когда Нэнси работала в магазине. Она подробно описывала почти все происходящее, включая книжные салоны, на которых выступала в роли хозяйки. Вдруг вы узнаете что-нибудь об Айрис.

– Потрясающе! Большое спасибо.

Приняв книги от Оливера, Люси положила их на стол и медленно раскрыла первую. Знакомый небрежный почерк Нэнси заполнял страницы. Записи об изданиях, которые нужно заказать для определенных клиентов, пометки о проданных томах и других товарах. Вопросы к владельцам «Хейвуд Хилла»: например, не могли бы они сократить часы работы в воскресенье или увеличить количество французских произведений. Списки посетителей различных салонов, включающие имена литературных знаменитостей. Указания, какие книги следует послать солдатам за море.

И вдруг взгляд Люси зацепился за напоминание в самом конце одной из записей: «Нужно нанять продавца. Айрис?»

Однако в дальнейшем больше ничего не говорилось ни об Айрис, ни о том, наняли ее на работу или нет.

У Люси возникло ощущение, будто она совершила открытие. Да, пока что она оставалась с пустыми руками, но все-таки это шаг в правильном направлении. Айрис реальна.

Глава 7

Нэнси

Март 1935 года

Дорогой Марк,

был ли ты когда-нибудь так несчастен, что собственное горе, казалось, вот-вот раздавит тебя своей тяжестью?

Весна – пора возрождения. Земля пробуждается после ледяного сна и большими глотками вдыхает теплый воздух. Трава сменяет коричневый цвет на зеленый, а из почек появляются ослепительные лепестки.

Великое пробуждение природы было прекрасным, чего я не сказала бы о своем…

Перед Рождеством мы с Продом отмечали нашу первую годовщину. На чопорном ужине в «Ритце» присутствовали Диана с Мосли и несколько наших друзей. За дорогущей, но унылой трапезой последовало слишком много шампанского. Я испытала облегчение, узнав, что счет загадочным образом оплачен каким-то неведомым благодетелем. Мы заночевали в Ратленд-Гейт, чтобы не тащиться в наш Роуз-коттедж. Проснулась я с головной болью и поняла Прода, упорно называвшего это утренней инфлюэнцей.

Разница между нами заключалась в том, что я могла излечиться с помощью чудотворного эликсира моей мамы: сырые яйца, вустерский соус [30] и щепотка перца, тогда как Питер предпочитал изнывать от жалости к самому себе.

Когда наш бесплодный брак вступил в свою вторую весну, в моем сознании пышным цветом расцвели кое-какие догадки (зиму я провела в счастливом неведении). Я поняла, что мой муж – не только сплошное разочарование, но и бабник.

Интересно, что я поделывала бы сейчас, если бы приняла предложение руки и сердца Улыбчивого Хью [31]? Несомненно, нянчила бы малыша: у них с моей подругой Нэнси Битон, на которой он женился, уже родился ребенок. И конечно, не сидела бы сейчас за бриджем в лондонском доме родителей, наблюдая за тем, как мой супруг похотливо пялится на другую женщину. Женщину, которую я считала своей подругой. Я метала гневные взгляды на эту особу, одетую так, словно она явилась сюда прямо с барахолки.

Мэри Сьюэлл – жена биржевого маклера, еще более скучного, чем Прод, – спит с моим мужем уже несколько недель, а то и месяцев.

Мы предпочли организовать вечеринку с бриджем в Ратленд-Гейт, чтобы не тащить всю компанию в Роуз-коттедж. По крайней мере, так я это объясняла, хотя причина отчасти заключалась в другом: Сьюэллы живут по соседству.

Проду явно не хватает такта. Мероприятие проходит в удобной близости к дому его любовницы, но этого ему показалось мало: он еще устроил так, чтобы мы с ним не играли за одним столом. Хорёк! Он уже забыл, как вчера разбудил меня в четыре часа утра – мертвецки пьяный, стучал в дверь с тремя друзьями, требуя яичницу-болтунью. Я сделала ее с улыбкой, не желая демонстрировать его приятелям ворчливую, угрюмую особу, каковой стала. Сейчас, когда я смотрела на него, он не удостаивал меня даже притворной улыбки.

Внутри меня все сжалось, когда Прод посмотрел на свои карты и понял, что снова проиграл. Пьяный, он в такие моменты громко кричал, что его грабят. Игроки встали из-за стола и отошли подальше, чтобы не связываться с ним, – за исключением Мэри, которая принялась ворковать над его уязвленным самолюбием. Теперь они, конечно, в любую минуту ускользнут в сад на любовное свидание.

Единственным светлым моментом в моем браке была служба Прода. Мне уже несколько недель не приходилось общаться с судебными приставами – правда, не за горами наша очередная встреча с этими сборщиками долгов, обладающими хорошими манерами.

Откашлявшись, я взглянула на свои карты. Из-за подступивших слез черная масть сливалась перед глазами с красной. Сделав глубокий вдох, я сдержалась и не заплакала. Все ждали, когда я сделаю ход – как в игре, так и в жизни.

– Я пас, – положив карты, я взглянула на Энтони, мужа Мэри, сидевшего за моим столом. – Налить вам выпить?

Господи, как жаль нас обоих!

Энтони посмотрел на меня, наморщив лоб. По-видимому, он собирался отказаться, но, переведя взгляд на флиртующую парочку, кивнул. Бедняга выглядел столь же подавленно, как и я.

Я старалась казаться бесстрастной, наблюдая за нежностями моего мужа и его любовницы, однако даже для меня это было слишком. Я не Диана, чья выдержка при встрече с любовницами Мосли заслуживала премии «Оскар». Как ей это удается?

Я встала и, пригладив платье на животе, направилась к поставцу. Этот плоский живот – еще один бесконечный источник моих мучений. Как новая жизнь может зародиться во мне, если Прод сажает свое семя в другом саду?

Моя рука дрожала, когда я наливала напитки. Однако мне хватило хладнокровия, чтобы намеренно не предложить выпивку мужу. Все мои неудачи вместе со льдом высыпались в бокал. Бонус! Прошло чуть больше года с тех пор, как меня переполняли наивные мечты. Тогда я ожидала, что к этому моменту уже стану матерью. Вместо того чтобы наливать виски, мне следовало бы качать ребенка.

Вместо того чтобы ухаживать за Мэри, Проду следовало бы ухаживать за мной.

Ну что в ней такого, чего нет у меня? Деньги. Ребенок. Книга, которая лучше продается. Прекрасные манеры.

Возвратившись за свой стол, я подала Энтони напиток, который он жадно проглотил. Я потягивала виски, притворяясь, будто интересуюсь игрой. Но мой взгляд постоянно устремлялся к Проду и его любовнице.

Мое терпение кончилось, и я медленно поднялась. Покачнувшись, я схватилась за стол. А что произойдет, если я сейчас упаду в обморок? Прод забеспокоится? Оттолкнет Мэри и бросится ко мне? Идея нелепая, по-детски наивная – я это знала. Но мне было все равно. Я хотела упасть, хотела, чтобы Прод обратил на меня внимание.

Тяжесть, лежащая на моем сердце, тянула вниз, а приличествующая мне сдержанность ослабла под воздействием большого количества виски. Так что я решилась. И с тихим вздохом осторожно сползла на турецкий ковер в притворном обмороке.

Лежа на полу, я слышала, как Энтони звал Прода и как тот пренебрежительно ответил:

– Нет повода волноваться. Она лишь старается привлечь внимание.

Он поднял меня и понес из гостиной. Год назад мой муж точно так же подхватил меня на руки, когда я вышла из кэба, и перенес через порог нашего дома. Тогда он был внимательным, страстным, веселым. А сейчас без всяких церемоний положил меня на кровать и повернулся к выходу.

– Не уходи, дорогой, – кротко произнесла я, но голос мой дрожал. Я оперлась на локоть, стараясь выглядеть так же соблазнительно, как Мэри.

Питер прищурился и сделал шаг к двери.

– Постарайся больше не позорить себя. И меня.

Я села прямо.

– Так это я тебя позорю? Это я флиртую на глазах у наших друзей и всего Лондона? Ты, по крайней мере, мог бы встречаться с любовницей за закрытыми дверями, как подобает джентльмену. Или тебе настолько трудно скрывать свою истинную натуру?

– Не пытайся притворяться, будто тебе не все равно, Нэн, – насмешливо возразил Питер. – Никто не поверит, что у Ледяной Королевы, у этого Каменного Сердца, есть хоть какие-то чувства.

Да, есть! И я уже привязалась к мысли, что влюблена в него. Как это несправедливо – назвать меня Каменным Сердцем! Это имя я дала своей сестре Юнити из-за ее нацистских пристрастий. Но услышать его в свой адрес, да еще от Прода… Пока я раздумывала, не швырнуть ли в него лампу, он повернулся ко мне спиной и направился к двери.

– Ты ублюдок, – на глазах закипели сердитые слезы, а руки сжались в кулаки. – Ты бросаешь меня здесь ради нее.

Питер медленно повернулся.

– Назови хотя бы одну причину, по которой я должен остаться.

– Ты мой муж. Я твоя жена. У нас есть долг друг перед другом.

– Этого недостаточно.

Я заскрежетала зубами, стараясь не разразиться гневной тирадой. Но слова, долгое время запертые в моей душе, вырвались наружу. Слова, которые я хранила только для себя. Слова, которые я кричала каждый месяц, обнаруживая, что надежды тщетны.

– Я хочу ребенка.

– Проблема не во мне, – заявил Питер, стукнув себя в грудь.

Как надменно он это произнес! Интересно, почему он так уверен?

– Ты определенно не соответствуешь ничьим представлениям об идеальном отце. И все же я не могу зачать одна.

Мой голос дрогнул. Мне стало стыдно за то, что я открыла перед ним свои необузданные эмоции.

– Тогда задирай юбку.

Он приблизился. Руки у него были сжаты в кулаки, как и мои.

– Что? – я задохнулась.

– Ты же хочешь ребенка, – произнес он тихо и сердито, теребя пряжку своего ремня. – Задирай свою чертову юбку.

Я помотала головой, поджав под себя ноги. Казалось, мою грудь придавили булыжником.

– Нет, только не так.

– Тогда вообще никак.

Питер бросился вон из комнаты, а я осталась плакать в подушку. О, как я хотела бы переписать историю своей жизни!

Сбежать.

Сбежать от Лондона. От Прода. От неудач.

Оставить все это позади… Даже мое детство, полное соперничества, обид, разногласий, когда я чего-то желала, но никогда не получала, – даже оно и близко не походило на тот ад, в котором я оказалась сейчас!

Дорогой Марк!

Я тоскую по дням нашей юности, когда мы собирались в Свайнбруке и доводили Па до безумия. Из всех наших друзей он больше всего любил тебя, потому что ты рано вставал и отправлялся с ним на охоту. Всякий раз, снимая крышку с серебряного блюда за завтраком, я слышу голос Па, который говорит тебе, что на завтрак – мозги. О, как мы тогда хохотали!

Здесь, в Свайнбруке, мы с сестрами и братом, а также с няней Блор постоянно затевали разные шалости. Я так скучаю по тем временам! Особенно когда прохожу по комнатам и вижу старый шкаф, в котором мы устраивали девичники.

Скоро я вернусь в Роуз-коттедж. Пэм снова уедет за город, где управляет фермой Брайана Гиннесса. Правда, она подумывает об отставке. Лично я сделала бы это сто лет назад. Не могу себе даже представить, насколько это неловко – ухаживать за животными Брайана, когда наша сестра бросила его.

Джессика неохотно готовится к своему дебюту, и бедная Дебора останется совсем одна. Она будет предоставлена самой себе – если только Ма не позволит ей следовать за Джессикой по пятам.

Тома нет, он занят тем, чем обычно занимаются молодые люди. Для меня это тайна за семью печатями.

Юнити остается в Германии – стоит ли удивляться? Ничто не способно оторвать ее от любимого фюрера. Скажу тебе, Марк, очень странную вещь. Прошлой зимой, ненадолго приехав домой, она привезла портрет Гитлера с автографом и поставила на свой ночной столик. Несомненно, она целовала его каждую ночь перед сном. Я с трудом преодолела сильное искушение украсть портрет и спалить в камине.

Диана часто навещает Юнити в Германии и якшается с окружением Гитлера, чтобы продвинуть Мосли. Не понимаю – неужели им не противно? Юнити постоянно просит меня приехать и познакомиться с ее усатым «очаровательным» фашистом. Я вынуждена изображать восторг по поводу будущего визита, хотя предпочла бы сжечь бумагу, на которой писала тот ответ. На прошлой неделе я отправила Юнити письмо, к которому приложила карикатуру на нее. Костяная голова. Каменное сердце. Как думаешь, я слишком резка? Ну просто не смогла сдержаться.

К счастью для меня, Юнити слишком самодовольна и потому сочла мой пассаж безобидной шуткой.

С любовью,

Нэнси

– Ты полагаешь, Бобо познакомила Гитлера со своей крысой? – спросила я свою сестру Джессику насчет Юнити.

Джессика стояла на табурете в своей спальне, пока наша портниха втыкала булавки в ткань. Скоро Джессику представят ко двору, и пришло время для последней примерки платья.

Мама все еще находилась в Германии, но планировала вернуться домой в срок, чтобы увидеть, как Джессика делает реверанс перед королевой. После этого сестра вихрем закружится по Лондону, как это обычно бывает у дебютанток. Я с радостью составляла компанию Джессике и участвовала в примерке, лишь бы находиться подальше от Прода. Мы почти не разговаривали после той вечеринки с бриджем, состоявшейся неделю назад. А вчера я получила счет из маленького итальянского ресторана, где он, должно быть, угощал Мэри вином и ужином, – три бутылки кьянти вылакала точно не я!

– Как ты думаешь, крыса заберется на фюрера? – слова Пэм отвлекли меня от невеселых размышлений.

– Ма это не одобрила бы, – вставила Джессика.

– А как все прошло бы, если бы она одобрила? – мечтательно произнесла я. – «Фюрер, старина! Рада познакомиться с вами в этот чудесный денек! В остерии подают луковый суп. Может быть, сходим туда?»

Джессика согнулась пополам от смеха, сломав булавки, воткнутые в платье, и заработав выговор от портнихи.

– Осторожно, Декка, ты уколешься. Ты же не хочешь, чтобы на этом хорошеньком платье расплылось красное коммунистическое пятно?

– О, я несчастная! Ведь ему положено быть непорочно белым.

Новый взрыв смеха привлек внимание самой милой из девочек Митфорд – младшей сестрички Деборы. Она заглянула в комнату, желая знать, что здесь происходит. Вместе с ней вошли две собаки Па. Милли и Лотти, лежавшие возле меня, подняли головы, угрожающе засопев, как это свойственно французским бульдогам. Точно так же веду себя и я, когда Прод глазеет на какую-нибудь шлюху, виляющую бедрами.

– Тсс! – сказала я, погладив собачек, и указала Деборе на место рядом со мной. – Скоро ты тоже будешь стоять на этом табурете, стойко перенося подготовку к представлению ко двору.

– Я не намного младше Джессики, – она одарила меня улыбкой херувима, не ведающего обо всех мерзостях, которые преподносит жизнь…

– Конечно, – я с трудом улыбнулась в ответ, стараясь прогнать мрачные мысли. Подняв с пола лоскут тюля, я накинула его на голову и сделала пируэт.

– Похожа на нашу дорогую Хонкс? – Я захлопала ресницами и изящно изогнулась, подражая Диане, которая несколько месяцев назад позировала в образе Венеры для серии фотографий мадам Йевонд.

– О, Леди, будь добрее, – сказала Пэм. – Эти портреты просто потрясающие.

– В самом деле потрясающие, – вторила ей Дебора.

Как это трудно – быть младшей из семи детей Митфордов, да еще иметь и пятерых старших бесконечно самоуверенных сестер! Бедная Дебо! Лишь наш брат Том обладает сомнительным даром двуличия: он абсолютный хамелеон и подстраивается под любую компанию. С Дианой Том обеими руками голосует за фашизм, но за ее спиной называет Мосли Людоедом, а Гитлера – истеричным ребенком.

Джессика молча изучала меня в зеркале. Встретившись взглядом с ее прекрасными, сияющими голубыми глазами, я подумала: только бы ее радость не отравил мужчина, как это случилось со мной. Теперь уже дважды – сначала Хэмиш, затем Прод.

– Дорогая Декка, – сказала я, – ты будешь первой красавицей среди дебютанток в Букингемском дворце. И конечно, мечтой каждого холостяка.

Мои сестры согласились, прекрасные портреты Дианы были позабыты, и Джессика широко заулыбалась, глядя на белый атлас платья, в котором ей предстояло приветствовать королеву.

Я отбросила тюлевый лоскут, вспоминая декабрь и тот последний раз, когда семеро отпрысков Митфордов собрались на балу в Ратленд-Гейт. Среди гостей присутствовали важные шишки, в том числе Черчилль, но, слава богу, обошлось без Сьюэллов. А когда бал закончился, мы все разошлись в разные стороны.

Я снова попыталась отогнать унылые мысли. Может быть, выйти на воздух? Я поднялась:

– Пойду погуляю с собаками, прежде чем нас позовут ужинать.

– Я с тобой, – Пэм всегда была рада пройтись, хотя ее нога так и не пришла в норму после полиомиелита, перенесенного в детстве.

– Буду рада компании.

С самого рождения Пэм я шутливо укоряла ее в том, что она разбила мою жизнь единственного ребенка в семье. Однако сейчас я радовалась ее обществу. Трудно оставаться наедине с мрачными безднами моего разума.

Во дворе одна из служанок перевернула корыто для мытья посуды, выливая его содержимое.

– Помнишь, как Юнити в детстве забиралась на корыто и выкрикивала приказания, словно была королевой Свайнбрука? – со смехом спросила Пэм.

– Да.

Я тоже рассмеялась – да так, что на глазах выступили слезы. Пэм еще не знает, но из этого воспоминания только что родилась удачная идея для начальных глав «Потасовки». В них мой персонаж Евгения, двойник Юнити, выкрикивает оскорбления в адрес народа и восхваляет Союз джекорубашечников и их лидера, Джека. Я водружу Евгению на корыто! О, пародия будет очень комичной, и, конечно, сестры сочтут ее забавной. Чтобы они наверняка распознали мой шарж, я могу добавить няню, которая дергает Евгению за юбку и велит той слезть с корыта. Именно так делала няня Блор, когда Юнити была маленькой.

Дорогой Ивлин!

Вот и наступил этот день – двадцать пятое июня. Вершина моей карьеры? Думаю, нет. «Потасовка» получила несколько хороших рецензий. Другие, не столь доброжелательные, я предпочитаю игнорировать, следуя твоему доброму совету. В момент выхода собственной книги всегда испытываешь тревогу и радостное волнение одновременно. Как ты с этим справляешься?

Этот роман, над которым я трудилась много месяцев, выжал из меня немало пота, крови и слез; благодаря ему подушечки моих пальцев покрыты мозолями, а глаза слипаются от бессонных ночей. И теперь, положив законченную книгу к ногам читающей публики, я ощущаю облегчение и дискомфорт. Увы, такова судьба писателей.

И конечно, следом начинают мучить вопросы. Будет ли книга продаваться? Или она провалится? Мы, писатели, хотим, чтобы каждое наше следующее издание имело больший успех, нежели предыдущее. Если этого не происходит, вся карьера может быть загублена. Пожалей меня, старина, потому что я вся на нервах.

С любовью,Нэнси

Головокружительный водоворот летнего сезона замечательно отвлек меня от моего неудачного брака.

В день выхода «Потасовки» я прошлась по книжным магазинам Лондона. Я указывала на обложку покупателям, которые меня не узнавали, и пряталась за полками, пританцовывая, когда они оплачивали покупку. Понравится ли книга читателям? Посоветуют ли они своим друзьям прочитать ее? Воспримут ли меня всерьез, или над романом будут насмехаться, как над полной галиматьей? Я хотела бы, чтобы читатели поняли политические намеки и юмор, задумались о состоянии наших дел, о возвышении фашизма и о том, как он влияет на все аспекты нашего общества. Может быть, я ожидаю слишком многого? Конечно, я понимала, что «Потасовка» понравится не всем. Даже те, кто пришел в восторг от «Рождественского пудинга», могут счесть новый роман слишком резким и неприятным.

Несмотря на натянутые отношения с Дианой и Юнити, усугубившиеся из-за книги, я надеялась на их поддержку. Рассчитывала, что они увидят в «Потасовке» философскую сатиру и даже предсказание.

Диана, однако, не отвечала на мои телефонные звонки и письма. Ма, выступавшая посредницей между нами, доложила, что Людоед, крайне недовольный книгой, не разрешил сестре общаться со мной. Ну что же, выходит, я правильно дала ему кличку.

На одном из экземпляров я сделала дарственную надпись для Юнити «Моему дорогому Каменному Сердцу» и попросила Тома передать его – он собирался навестить сестру в Мюнхене. Я молилась, чтобы она не рассердилась так же, как Диана. Правда, надежды на это было мало. Уж если я ошиблась насчет менее фанатичной сестры, то пламенная Юнити и вовсе будет вне себя от ярости.

Через несколько дней после выхода книги я отправилась на домашний прием к лорду Бивербруку. Я хотела хорошо провести время, но имелась и другая цель. Его светлости принадлежало несколько газет, и в одной из них я планировала увидеть рецензию на «Потасовку» – возможно, даже хвалебную, если я пообщаюсь с бароном в неофициальной обстановке.

В окна утренней комнаты его светлости проникали солнечные лучи. На буфете были разложены лепешки и тосты, вареные яйца и бекон. Кажется, все шло хорошо: мне явно удалось произвести приятное впечатление. Рядом со мной за столом сидели другие гости, как и я, оставшиеся ночевать после вечеринки. Я поднесла к губам чашку чая и вдруг замерла: мой взгляд упал на лежавший возле тарелки Прода свежий номер «Дэйли экспресс» (издания хозяина дома), который любезно предложили гостям для чтения за завтраком. С первой страницы на меня смотрело знакомое лицо.

Юнити.

Я прочитала заголовок: «Дочь пэра, приглашенная Штрейхером [32] в качестве гостя, произносит речь на нацистском митинге в Гессельберге [33]».

О господи… Что, если лорд Бивербрук снабдил нас этими газетами не из любезности, а чтобы унизить меня? Да, после такого заголовка, выставляющего мою сестру в ужасном свете, мой сатирический роман «Потасовка» обречен. А ведь до этой минуты я считала, будто мы с лордом поладили.

Обведя взглядом стол, я увидела газету в руках у большинства присутствующих. Краска прилила к моим щекам. Итак, все читают за завтраком о моей сестре, которая восхваляла Гитлера и его нацистов перед двухсоттысячной толпой. Я снова посмотрела на снимок, и мне стало дурно. Юнити стояла на трибуне, вытянув руку в нацистском приветствии. Это не просто влюбленная девушка, следующая за мальчиком, от которого она без ума. Это… Я не находила слов…

– О, дорогая, разве вы не знали? – леди Диана Купер, любовница Бивербрука и близкая подруга моей сестры Дианы, видимо, заметила, как я покраснела. Она покачала головой, и в ее глазах я увидела жалость. Интересно, это искреннее сочувствие или намеренная жестокость?

– Конечно. – Я тихо натужно засмеялась и взялась за свой тост, надеясь, что с этой темой покончено.

– Вы читали ее письмо к Юлиусу Штрейхеру в «Штурмовике»? – осведомилась леди Купер с потрясенным видом.

– Нет.

Я узнала об этом послании Юнити из письма Джессики, но не смогла заставить себя прочесть его. Однако Джессика передала мне суть… Юнити заявила, что ненавидит евреев и во всем поддерживает нацистскую партию.

Диана Купер расплылась в вежливой улыбке:

– Ну что же, передайте мой привет Юнити, когда увидите ее в следующий раз.

Я кивнула, чуть не подавившись тостом, который показался мне сухим и безвкусным.

В Роуз-коттедж мы возвращались в молчании – лишь поскрипывал наш автомобиль, знававший лучшие дни.

Я удалилась от общества, спряталась от мира, и мне было все равно, как это воспримут. Всю следующую неделю я много раз начинала письмо к Юнити. В конце концов мне удалось написать нечто сносное. Единственное, что я могла сделать, – это обратить все в шутку.

Затем мы сбежали на континент. Я надеялась, что каникулы с Продом в Амстердаме и Италии смягчат душевную боль. Однако это не помогло.

Мы сидели за ланчем с друзьями под тентом, на фоне сверкающих вод Адриатики (в палаццо отца Прода). После трапезы я удобно устроилась с книгой в шезлонге, но тут ко мне обратился муж.

– Это от твоей матери, – наморщив лоб, он протянул мне желтую телеграмму.

Телеграммы часто приносят плохие вести. Схватив ее, я быстро прочитала: «ДИАНА ПОСТРАДАЛА В АВТОКАТАСТРОФЕ. В БОЛЬНИЦЕ. С НЕЙ ВСЕ В ПОРЯДКЕ. МА»

Но если Диана так сильно пострадала в автомобильной катастрофе, что очутилась в больнице, как же с ней может быть все в порядке?

– О боже!

Хотя мы с сестрой и не разговаривали, я беспокоилась о ней. В конце концов, кровь – не вода.

– Давай пригласим Диану пожить в палаццо, пока она будет выздоравливать?

Прод предложил это с радушным видом – и я подумала, что это не его идея, а моего свекра. Ну что же, в любом случае за ней стоит не только человеческая душевность, но и чувство долга передо мной. Ведь если Диана и приедет, то не одна: она отправлялась на встречу с Мосли, с которым собиралась провести каникулы.

– Это возможно. – Я сложила телеграмму и сунула ее в карман.

– Ты не хочешь позвонить?

– Нет.

Прод подал мне бокал шерри.

– Увидев телеграмму, я подумал, что тебе, вероятно, захочется выпить.

С этими словами он похлопал меня по плечу – редкое проявление нежности.

Медленно прихлебывая шерри, я благодарно улыбнулась Питеру. После моего бегства в Свайнбрук и возвращения в коттедж мой муж стал больше внимания уделять работе. Он проводил меньше времени с Мэри – по крайней мере на виду у всех – и ограничивал себя в выпивке. Несколько раз мы даже занимались любовью в надежде зачать ребенка. Это слегка напоминало ранние дни нашего брака.

– Жизнь так мимолетна, – задумчиво сказал Прод.

Я приготовилась выслушать длинную лекцию, сотканную из теологии, религии и мирских мотивов. Да, в этом отношении Прод не изменился. Но он в кои-то веки молча сел рядом и обнял меня за плечи.

Тепло его тела, вкус шерри, эмоции от плохих новостей заставили меня забыть, что в Лондоне любовница Прода ждет его возвращения. Сейчас, здесь, он был моим.

Ноябрь 1935 года

Дорогой Марк!

Я убегаю из дома – и от Питера, – чтобы провести несколько мирных недель в Париже с Ма, Джессикой и Деборой. Собираюсь побаловать себя каникулами вдали от моих проблем. Ты можешь спросить, что за проблемы могут быть у чуда в перьях вроде меня? Ну что же, я расскажу. Только обещай сжечь это письмо по прочтении. Помнишь, я писала тебе перед свадьбой о своем счастье? Беру свои слова обратно. Счастье – это иллюзия.