Читать онлайн 13

Благодарности

Я создавал эту книгу в непростых условиях. И мне очень нужна была поддержка всё это время. Оказавшись в камере, понимая, что это надолго, что остался без родных и близких, без друзей и любимой, я хотел, чтобы нашлись те, кто будет не только ждать меня из заключения, но и те, кто будет ждать мою книгу. Мне просто необходимо было понимать, что есть на свете люди, которые понимают меня и понимают мою миссию.

И такие люди есть в моей жизни! За что я благодарю Аллаха каждый день.

Сегодня я благодарю всех, кто прошёл со мной этот путь от идеи до готовой книги, которую ты держишь сейчас в руках, мой осознанный читатель.

В первую очередь благодарю моих родителей! За то, что воспитали меня достойно, что помогло мне не опустить руки и остаться человеком, несмотря на всё, что случилось со мной.

Благодарю мою жену Малику за то, что поверила мне и не оставила; за то, что поддерживала меня и своей истинной верой давала мне силы держаться и не упасть; за то, что вложила в эту книгу свою любовь и надежду.

Благодарю мою дорогую сестру за то, что всегда остаётся на моей стороне.

Благодарю Руслана, за то, что так много времени и сил вложил в мою книгу; за то, что всей душой поддерживал меня на всех этапах её создания. По большому счёту благодаря тебе, мой друг, моя идея воплотилась в жизнь.

Отдельная благодарность редактору. Рокия, без вас эта книга навряд ли бы стала такой, какая она есть сейчас.

Предисловие

Как ни странно, автор в детстве мечтал быть криминальным авторитетом и побывать в тюрьме. Так и случилось, история Тимура, рассказанная в книге, – это его реальная жизнь за решёткой.

Находясь в заключении автор понял, что принятые стратегии достижения успеха малоэффективны. Он начал искать свой собственный путь, чтобы найти самые практичные методы для повышения качества жизни – много общался с людьми, вспоминал свой жизненный опыт, изучал философские учения запада и востока. Автор успешно объединил западные стратегии личной эффективности с восточными и среднеазиатскими тех никами совершенства ума, тела и духа.

Чтобы узнать действительна эта система или нет, вам следует прочитать его книгу и попробовать.

Каждая книга, притча, история, совет или поговорка, которые сулят помощь и поддержку, обязательно придут в дом путём прямым или извилистым.

Эмерсон1

Истории и обстоятельства, которые упомянуты в этой книге, взяты из многолетнего опыта «сражений» автора. Имена были изменены, чтобы защитить реальных людей, оставаясь при этом верными своей цели и смыслу переданного урока. И если вам вдруг покажется, что автор говорит о вас, то вспомните слова из песни Кэти Перри2: «ты такой тщеславный…»

Почему «13»?

Это число всегда идёт по жизни рядом с автором. По сути, это любимое число Тимура, поскольку множество знаковых событий в его судьбе, как в хорошем, так и в самом плохом его смысле, были ознаменованы числом 13.

Когда автор был совсем мальчишкой, номер дома в г. Карши, в котором жила вся его семья, был 13. Любимая супруга автора родилась 13 октября. После 13 месяцев знакомства с ней, они поженились. Первый приговор Тимуру был вынесен 13.09.2021 года. Два основных персонажа этой книги – реальные люди – прибыли на место, в котором состоялись ключевые встречи из КИН-1З. Как заключенный, автор должен соблюдать статью №13 УИК РУз, чтобы не нарушать режим и освободиться раньше своего срока. 13.01.2025 г. в процессе подготовки книги к печати супруге автора провели успешную операцию по удалению желчного пузыря.

Внимательный читатель заметит много подсказок, отсылающих к тринадцати на протяжении всего повествования.

Итак…

Глава I. Писатель из заключения

Разумный человек прислушивается к миру, глупец же пытается приспособить мир под себя. Поэтому мир своим прогрессом обязан дуракам.

Бернард Шоу3

Мой осознанный читатель, когда-то все мы – и ты, и я, и все люди – в один миг родились в этом мире. И этот миг стал началом нашей жизни, нашего времени. Идя по дорогам жизни, мы рано или поздно понимаем, что у нас есть только время, и это наш главный жизненный ресурс.

Испокон веков люди за что-то борются, что-то у друг друга отнимают. И сейчас у нас могут отобрать вещи, лишить имущества. Но никто, ни в том далеком прошлом, ни теперь, не в силах лишить нас времени! Разве лишь ценой убийства. Или если мы сами добровольно его не уделим кому-то или чему-то.

Попадая в тюрьму, ты лишаешься многих привычных вещей – телефона, часов, комфортной одежды и т. д. Но даже в тюрьме время принадлежит нам, если мы используем его в своих целях.

Во время своего заключения, я прочитал более трехсот книг на разную тематику. Я размышлял над тем, что я могу дать этому миру. В конечном итоге решил поделиться своим опытом, так как для правоверного мусульманина делится своими знаниями является фарзом!4 Используя весь свой опыт и ум, которым располагаю и который могу взять взаймы, я принял решение написать эту книгу. Ещё начал несколько лет назад, когда я только попал за решётку, мне пришла эта идея.

Я вспоминаю книгу Халиля Джебрана5 «Пророк», которая стала одной из моих любимых. Я зачитал её до дыр и многое из неё заучил наизусть. Халиль Джебран четыре года носил рукопись с собой и каждый раз вносил в неё какие-то поправки. Лишь когда он понял, что поэма идеальна и лучше уже не станет, отдал её издателю.

Книга, которую ты сейчас держишь в руках, прошла схожий путь. Я носил все рукописи с собой по всем этапам, куда несла меня участь арестанта. Сначала это был хаос из заметок моей жизни, моего опыта и уроков. Со временем появилась настоящая книга. И в процессе её написания я заново переживал всё, что описываю.

Особенно те моменты, которые связаны с моим «Орлиным взором» – моей любимой, матерью моих детей, моей женой Маликой. «Орлиный взор» назвал я её, завороженный с первых минут нашего знакомства. Удивительный взгляд её чёрных глубоких глаз навеки со мной в моём сердце. Я вижу этот взгляд во сне каждую ночь и каждый день в обыденности арестантских будней. Я чувствую его каждую секунду, как она смотрит прямо в мои глаза, уверенная в моей чистоте и непогрешимости. Не сдающийся, не предающий, поддерживающий и ласкающий мой «Орлиный взор»! В дни нашей радостной жизни до моего заключения она бывала разной – весёлой и взбалмошной, нежной и беззащитной, твёрдой и беспристрастной. И всё это сочеталось с её чувствительностью и целомудрием. Взгляд её чёрных глаз словно сошедший с полотен Гойи6, на которых часто встречаются дети, открыто и с интересом смотрящие на жизнь. Её взгляд помогал мне в годы, проведённые в СИЗО (следственный изолятор), когда шли бесконечные дни следствия и судов.

Наблюдая за тем, что я всё время что-то пишу в блокнот, многие мои сокамерники говорили мне: «Зачем вам это, Тимур-ака?». Были моменты, когда я не понимал, зачем я пишу, ведь я не писатель и никогда в своей жизни не занимался ничем подобным. Меня просто тянуло писать и я писал.

Я вспомнил слова Сергея Юрского7: «Не для того, чтобы вбить в голову определенные идеи, пишется книга или ставиться спектакль, а для того, чтобы показать читателю или зрителю пример. Пример самый разный, – добра или зла, взаимоотношений добра или зла, анализ того, что в человеке спрятано и теперь вытянуто наружу». Ох, как же он прав! Моя книга вытянула наружу всё, что было заточено глубоко во мне.

Когда мой энтузиазм и интерес к чему-то в этой суете жизни за решёткой пропадал, я вспоминал слова Халиля Джебрана: «Я не мог показать свою поэму кому-либо до тех пор, пока не был абсолютно уверен в том, что каждое слово в ней на своем месте!». Тебе может показаться, что я нескромен, мой осознанный читатель, но я считаю себя талантливым человеком и совсем не глупым, хоть и совершил немало ошибок в жизни.

Сейчас я понимаю, что я не зря провёл эти годы в заключении. Сначала, конечно, ты борешься и после первого приговора думаешь, что такой срок заключения – слишком высокая цена за экономические преступления. Но со временем осознаёшь, что всё от Всевышнего, и что ты должен пройти этот путь от нуля до свободы, который сделает тебя лучше или же полностью сломает.

13 сентября 2021 года я получил первый приговор – лишение свободы на восемь лет и три месяца. Срок немалый. Если провести за решёткой более четырёх лет без нарушений, то можно получить условно досрочное освобождение. Собравшись с силами, полагаясь на свой разум и интуицию, я составил для себя план развития и твёрдо решил развиваться физически и духовно, накапливать знания и опыт, оттачивать свою компетентность в юридических вопросах, в частности, в уголовном праве. И главное – написать книгу.

Я отдал всё, что имел, чтобы из моего арестованного имущества закрывался ущерб, нанесённый мной государству. Работа над собой и над книгой помогли мне не сойти с ума и позволили оградиться от ненужной тюремной «бытовухи», не замечать всех тех сомнительных личностей, которые меня там окружали.

Глава II. Чёрный рынок денег

Шли дни…

Уже более года я находился в тюрьме и за это время сменил пять камер. Ко мне периодически подсаживали «наседок» – этаких, как я стал потом их называть, «добровольных помощников». Только их пребывание в моей камере длилось недолго – я довольно быстро мог их раскусить и этих личностей скоро перебрасывали в другие камеры.

Жизнь в тюрьме похожа на день сурка – подъём в шесть утра, вынос мусорного ведра из камеры за дверь, водные процедуры, чтение утренней молитвы и физическая зарядка. Затем кружка кофе с сигаретой. Я по своему любил эти тихие утренние часы в тюрьме – сокамерники ещё спали, да и вся тюрьма спала. Я мог подумать и поразмышлять, почитать. Но в основном я писал свою книгу. После семи приносят завтрак – каша, сахар, яйца и хлеб. После завтрака ежедневная проверка – все выходят в коридор для переклички, передачи заявлений и писем.

Тюремные коридоры залиты жидким электрическим светом от люминесцентных ламп и довольно просторны. По обе стороны ровные прямоугольники металлических дверей с огромными засовами, кормушками13 и номерами камер. Нормальному человеку будет трудно представить, что за каждой этой дверью живёт от двух до шестнадцати человек.

Утром после проверки и завтрака мы с сокамерниками идём на прогулку в тюремный дворик на пятом этаже. Размер этого дворика около 20 кв. м., пол покрыт асфальтом, толстая металлическая решётка сверху, разделяющая небо на ровные квадратики, и это небо в клеточку создавало ощущение тоски и обреченность.

…Кормушка открылась…

– Тимур с вещами! – послышалось за дверью.

Каждый выезд с вещами для любого постояльца тюрьмы – это испытание для нервной системы. После неизбежного «с вещами», берёшь в одну руку вату-скрутку, в другую руку сумку со своими пожитками, и вместе с другими арестантами попадаешь на «вокзальчик». Что такое вата-скрутка, спросишь ты – это ватный матрас, одеяло и подушка. Перед каждый этапом из тюрьмы сдаешь её на склад, а когда возвращаешься, получаешь обратно, но не факт что ты получишь именно свою.

С «вокзальчика» всё и начинается, им же, для большинства постояльцев тюрьмы, всё и заканчивается. Много выкуренных сигарет, несколько часов ожидания, тюремные новости, так называемое, «зек инфо», разговоры о следствии, в ИВС (изолятор временного содержания), в тюрьме и т.д

– Салам, как дела? – я повернулся от неожиданности

– Салам, Марик. Всё норма. – Он выглядел немного побледневшим. – Как сам?

– Тоже, норма, – ответил Марат. – Куда едем?

– В следственный департамент – новое следствие начинается, – ответил я спокойно.

– А почему с вещами? – спросил Марат.

– У них есть свой ИВС. Думаю, 10—15 дней там пробудем. Как говорится, нам не привыкать, – с улыбкой ответил я.

– Что нового? Никаких новостей не слышно?

– Да нет, всё по-старому пока, – вздохнул я.– Кстати, я тут одну книжку прочитал на днях, там было написано про «дилемму заключенного», когда нибудь слышал об этом?

– Нет, а что там?

– Ну, в общем, так как мы с тобой преступным сговором суда признаны преступниками, нам тоже знать её не помешает. Значит так, в 1950 году Мелвин Дрешер и Меррил Флад (американские математики) обнаружили, так называемую, дилемму заключенного. Вот её суть: двое подозреваемых арестованы перед банком и содержаться в разных камерах. Чтобы заставить их признаться в планировавшемся ограблении, полицейские делают им предложение: если ни один из них не заговорит, обоим дадут по два года тюрьмы; если один выдаст другого, а тот не заговорит, тот кто выдал, будет освобожден, а тому, кто не признался, дадут пять лет; если оба выдадут друг друга, оба получат по четыре года. Каждый знает, что другому сделали такое предложение. Что происходит дальше? Оба думают: «Я уверен, что другой расколется. Он меня выдаст. Я получу пять лет, а его освободят. Это несправедливо». Таким образом, оба приходят к одинаковому выводу: «Если я его выдам, то я, возможно, буду свободным. Незачем страдать обоим, если хотя бы один может выйти отсюда». В действительности в подобной ситуации большинство выдавали друг друга. Учитывая, что сообщник поступил точно также, оба получали по четыре года. В тоже время, если бы они как следует подумали, они бы молчали и получили бы только по два года. Ещё более странно следующее – если повторить опыт и дать им возможность посовещаться, результат останется таким же. Двое, даже выработав вместе общую стратегию поведения, в конце концов предают друг друга.

– Неплохо. А для нас есть в этой дилемме толк?

– Да! Ключевая фраза в этой дилемме: «Если бы они как следуют подумали, они бы получили только по два года»! Так что никого не слушай! Ну, ты понял про кого я. И давай придерживаться одной версии, правдивой, как в знаменитом фильме «Брат»14, помнишь?

– Да, конечно. «В чём сила, брат? – Сила в правде». Я услышал тебя!

– Отлично! – я был удовлетворён, мы с Маратом как всегда друг друга поняли!

Точку в любом уголовном деле ставит суд, но вот, что странно – хотя судом твоя вина ещё не доказана, ты всё равно априори виновен. Далёкому от тюрьмы человеку этого не понять.

Приблизительно к 10 утра начинают вызывать из «вокзальчика» по районам или учреждениям, которые заказали арестанта в автозаки.

Наши автозаки, которые на тюремном жаргоне называют «воронками», заслуживают отдельного внимания. Это металлические коробки на колёсах, в которых перевозят заключённых. Машина класса грузовика «Исузи» без окон разделена на пять секций: кабина водителя, отсек конвоиров, стакан (отсек размером 1х2м) и две узкие секции (примерно 4х2м каждая), в которых помещают по десять человек и более.

Лязг замка и металлическая решётка открылась: «Следственный департамент на выход».

– Марик, пошли за нами.

Привезли в ИВС следственного департамента. Проехали через ворота во двор. Моё сердце билось учащенно, но внешне я был спокоен. Под конвоем поднялся на площадку второго этажа, где упёрся в железную решётку с окошком. За ней появилось лицо дежурного, старшего сегодняшней смены. Он, перекинувшись пару слов с конвоем, открыл железную дверь и меня отвели в дальний стакан15. После того, как всех заключенных выгрузили в эти стаканы и конвой уехал, меня вывели в вещь-каптерку – помещение, служащее своего рода приемной и складом.

Начался шмон (личный досмотр).

Первым делом в ИВС или СИЗО ты попадаешь на шмон. Из твоей обуви выламывают супинаторы и забирают все вещи и предметы вплоть до шнурков и поясного ремня. Объяснение одно – не положено, вдруг ты повесишься! Хотя, если человек захочет очень сильно, он найдет способ и сможет повеситься с помощью наволочки, завязав её на угол двухъярусной кровати – стандартной шконки – и, переломив себе шейные позвонки, умереть.

Дальше личный шмон: «Раздеться догола. Трусы тоже. Вытяните руки. Повернитесь вокруг своей оси три раза и присядьте три раза». Это делается для того, чтобы проверить, не пытается ли заключенный пронести что-то запрещённое в заднем проходе, так называемым «воровском кармане».

И наконец: «Одевайтесь».

После всех этих процедур выдают положенные вещи – матрас, на котором когда-то уже умер не один заключенный, подушку, наволочку, полушерстяное одеяло, железную эмалированную кружку, железную миску и ложку. Ещё немного поднявшись по лестнице и пройдя по коридору, я дошёл до своей камеры в моей новой «Алькатрас».16

Спустя мгновение железная дверь и металлическая решётка с кормушкой с лязгом захлопнулись за мной. Звякнули ключи, запирающие замок. Моё сердце сковало холодом. Я посмотрел в глаза своих новых сокамерников – у одного взгляд был мёртвый, у другого возмущённый, а у третьего испуганный. Я услышал где-то внутри барабанную дробь, очевидно, это стучало моё сердце. Я почувствовал, как сжимается моё тело, как к горлу подступил вязкий и горький привкус. Я попытался сглотнуть и тут вспомнил, что это такое – это вкус ненависти, моей ненависти, ненависти заключенных, ненависти сокамерников и всего мира.

Тюрьма – это храм, где дьявол учиться молиться. Захлопывая дверь чьей-то камеры, мы поворачиваем в ране нож судьбы, потому что при этом мы запираем человека наедине с его ненавистью.

– Общий салам! – сказал я, поставив вату-скрутку на пол, прошёл к умывальнику, чтобы помыть руки.

– Привет, – поздоровался кто-то в ответ, – статья какая?

– 167, – ответил я

– Хищение путём растраты… Понятно, проходи. Бек, – представился он. – Статья 184. А тебя как зовут?

– Тимур.

– Присаживайся (в тюрьме не принято говорить садись). Откуда сам?

– Из Ташкента, – ответил я.

– Это Азамат по 168 – самой распространённой статье, сейчас заехал, – показав на Азамата, сказал Бек.

Узнав его статью, я подошел к нему и пожал руку.

– Чифирить будешь? – спросил Бек.

В тюрьме принято пить чифир (Чай Источник Философии И Размышлений жарг.) – очень крепко заваренный чай – за знакомство. Нужно высыпать в 200 мл воды 40—50 гр чёрного чая. Пьют его по старой арестантской традиции из одной кружки по два глотка с конфетой во рту.

– Долго внизу продержали?

– Нет, час и сразу подняли в камеру.

– Знаешь что за камера?

– Да, нормальная мужская – сразу ответил я. За год своего заключения в следственном изоляторе я научился тюремному жаргону и много чему ещё…

– Молодец, видно, что с тюрьмы едешь, а не с воли…

Я уже знал от бывалых арестантов «строгачей» (заключённый, который уже был в лагере строгого режима), что раньше «опера» специально заводили в камеру к «обиженным», если хотели тебя сломать. И в этом случае, если ты, не дай, Всевышний, попадёшь в такую камеру, тебе нужно сделать всё, чтобы тут же «выломиться» оттуда, вплоть до того, что, если понадобиться, «вскрыться» – порезать вены на руках или шее, или даже в крайнем случае вспороть себе живот, только не задев внутренние органы. Но сейчас после переизбрания президента в 2016 году в Узбекистане такое уже не практикуется.

– Ладно, отдыхай с дороги на любой свободной шконке, можешь вон на той, которая надо мной, – показал он на ту, что находилась справа в камере.

Я разложил свой матрас. Помещение камеры освещалось хорошо – шесть люминесцентных ламп. Две двухъярусные шконки, туалет (дальняк) находился слева в углу, рядом раковина и кран с холодной водой, а по центру большой железный стол.

Камера была небольшая 16 квадратных метров. Мой мир снова сузился до размеров камеры и бесповоротно материализовался в этом тесном пространстве. Где-то там за непроницаемыми стенами МВД вовсю кипела жизнь Ташкента, по улицам сновали бесчисленные табуны машин, жизнь шла полным ходом, но пока без меня. Я прилёг на свою шконку, перевёл дух и закрыл глаза…

В субботу с утра посадили в камеру «наседку», но обстоятельства своего дела я с ним, конечно же, не обсуждал. Да он и не спрашивал, сам больше слушал. Или «они» слушали. В ИВС такое практикуется и называется «слуховой контроль». На следующий день «наседку» забрали. Как я позже узнал, в камере уже была одна, а две наседки в одной камере не работают.

В воскресенье после завтрака и прогулки я присел с Беком на его шконку поговорить, как обычно: «Привет, как дела, откуда, статья, были ли раньше в командировке и т.д».

– Ну, рад с тобой познакомиться, – начал разговор Бек. – По виду вроде нормальный. На следствие приехал?

– Да, но это не первое моё следствие, а продолжение, уже срок получил.

– Сколько дали?

– 8,6 общего режима за 167, 168, 184 и 189.

– Да, нашумел ты на воле. А у меня 4 года строго режима.

– Строгий… Раньше уже был в командировке, а по какой статье заезжал тогда?

– По 177 и 178 – валюта, но сейчас по этой статье не встретишь арестантов, она почти ушла в прошлое.

– Валютой значит занимался, раньше чёрный рынок был очень развит у нас, помню ещё по своей бизнес активности.

– Ты знаешь, Тимур, многие считают, что деньги – это корень всего зла, – сказал Бек, когда я заварил себе кофе, а он себе чифир. – Но это не так. На самом деле наоборот – не деньги порождают зло, а зло порождает деньги. Чистых денег в принципе не бывает. Все деньги, циркулирующие в мире, в той или иной мере грязные, потому что абсолютно чистого способа приобрести их нет. Когда тебе платят за работу, от этого где-то страдает тот или иной человек. И по моему мнению, это одна из причин, почему практически все, даже те люди, которые, никогда не нарушали закон, не против заработать парочку баксов (от английского buck – доллар) хоть и не очень законным путём.

– Да, ты жил за счёт этого на воле раньше, не так ли? – спросил я. Мне было интересно, что он ответит?

– Да и что?…

– И что ты чувствуешь в связи с этим?

– Ничего не чувствую. Я знаю – истина в том, что человек непрерывно страдает. Когда утверждает обратное, он лжёт. Так устроен мир.

– Но ведь в одном случае деньги достаются ценой большого страдания, а в другом меньшего, разве не так?

– Деньги бывают только двух видов, Тимур, твои или мои! – Бек коротко и мрачно хохотнул. – Скажи мне почему существовал чёрный рынок валюты у нас? И даже сегодня он ещё существует, но не в таких масштабах.

– Я не вполне понимаю твой вопрос.

– Сформулирую его по-другому, – улыбнулся Бек. – Почему, как ты думаешь, мы валютчики покупали у народа американские доллары, скажем, по восемь тысяч сум за доллар, в то время как банки только по четыре или пять?

– Потому что вы тогда могли продать их дороже, чем брали? – предположил я.

– Так хорошо. А почему мы могли это сделать?

– Ну как почему. Потому что были люди, которые были согласны покупать по такому курсу.

– И кто же эти люди?

– Не знаю. Я сам тогда менял доллары у валютчиков на чёрном рынке, но не вникал в их дальнейшее странствие.

– Чёрный рынок существует потому, – медленно произнес Бек, словно доверял мне какой-то секрет, а не объяснял коммерческий факт, – что на белом рынке было слишком много ограничений. Что касается валюты, то её легальный рынок очень строго контролируется правительством и центральным банком Узбекистана. Стремление к наживе сталкивается с правительственным контролем, и результатом столкновением этих двух элементов является коммерческое преступление. Сами по себе ни бесконтрольное стремление к наживе, ни контроль без этого стремления не создадут чёрный рынок. Если человек хочет нажиться, например, на изготовлении кондитерских изделий, но не контролирует процесс изготовления, то его чизкейк не будут покупать. Правительство держит под контролем процесс очистки сточных вод, канализации, но если бы никто не стремился на этом нажиться, не было бы чёрного рынка говна для удобрения клубники. Чёрный рынок возникает там, где жадность сталкивается с ограничениями.

– Я смотрю, ты здорово подкован, – рассмеялся я, но был в тоже время рад, чтобы он в своём анализе изложил мне суть валютной преступности, не ограничиваясь обычным тюремным рассказом.

– Да не так уж здорово, – отмахнулся он.

– Нет, правда. Я думал, ты просто будешь знакомить меня со всякими таблицами и цифрами, курсом обмена валют и чем-то ещё подобным, что мы слышим по радио каждый день.

– В курсе обмена валют ты и без меня отлично разбираешься, – усмехнулся он. – Арестантская почта хорошо работает. Но давай продолжим теорию. Возможно, эти познания когда-нибудь тебе пригодятся в жизни.

– Возможно. Продолжай, – согласился я.

– Узбекский сум, – объяснил Бек, – раньше имел очень ограниченную конвертируемость. За пределами Узбекистана он не циркулировал и нигде, кроме нашего государства, легально доллар не обменивался. В многомиллионной стране набиралось немало бизнесменов и обычных людей, выезжающих за рубеж, и им разрешалось вывозить строго определённое количество американской валюты, полученной в обмен на сумы. На остальные суммы они должны были получать справки в банках. Правительство следило за соблюдением этих правил. Человек, выезжающий за границу и желающий обменять сумы на доллары, должен был предоставить в банк паспорт вместе с билетом на самолет. Банк давал справку, указывающую какую именно сумму владелец может вывезти за границу, и повторить эту операцию он мог только через месяц или более. Между тем, почти все узбекистанцы держали под матрасом запас наличных денег – от нескольких сотен долларов до миллионов. В совокупности этот подпольный капитал равнялся, по слухам, почти половине официального валютного оборота страны. Многие узбекские бизнесмены, обладавшие миллионами сум, не могли получить справку на них в полном объёме, потому что банк или налоговое управление интересовались источником этих денег. Оставался тогда единственный выход – купить иностранную валюту нелегально. Ежедневно миллионы сум обменивались на чёрном рынке Ташкента на американские доллары, российские рубли и прочую валюту. К примеру, в те времена я покупал у клиента 100 долларов США за 800 тысяч сум, в то время как банк давал клиенту только 400 тысяч сум – почти 50% выгоды. Затем я продаю эти доллары узбекскому бизнесмену за 850 тысяч сум. Он доволен, потому что в банке просто не мог бы приобрести их, так как конвертации не было. Так что, всё не так уж трудно было тогда, и в основе денежного оборота на чёрном рынке лежит очень простой расчёт.

– Интересно и просто, – закурив ответил я.

– Но это не всё! – продолжил Бек с улыбкой. – На поиск клиентов, которые согласились бы продать тогда свои доллары, я бросал целую армию валютчиков. По утрам я обзванивал крупных валютчиков в Ташкенте и банки, узнавал курс обмена основных нужных мне валют. В моём распоряжении тогда была машина с двумя водителями, работающими посменно. Каждое утро я встречался с ответственными сборщиками валюты из разных районов города и передавал им наличные сумы и доллары для оборота. Уличные валютчики обменивали сумы на доллары и передавали их сборщикам валюты, которые в свою очередь совершали регулярные объезды всех торговых точек, а от них валюта уже поступала инкассаторам, которые разъезжали по всей задействованной территории днём и ночью. Я дважды в течение дня – в полдень и поздним вечером – собирал выручку у инкассаторов. Была у меня также команда парней, которая следила за тем, чтобы нарушения и проблемы происходили как можно реже – так они обеспечивали поддержание дисциплины. Эта работа мне нравилась тогда, – сказал Бек, посмотрев мне в глаза с печальной улыбкой. – Это был высший пилотаж! И ради этого стоило отсидеть срок в лагере. Вся эта кухня чёрного рынка была моей специальностью.

В голосе Бека была горечь и я почувствовал себя неловко. Он глядел на свои сцепленные руки, челюсти сжались, придав ему угрюмый даже сердитый вид, и я решил перевести из прошлого в настоящее.

– Знаешь, Бек, когда много лет назад я занимался оптовой торговлей, мне приходилось соприкасаться с сектором чёрного рынка по обналичиванию денег. И когда я только заехал в эту камеру, ты сказал, что у тебя 184 статья – неуплата и сокрытие налогов – и по моему тюремному опыту она вплотную идёт с обналом. Получается, ты также на воле занимался, обналом. Что скажешь?

– Конечно! – ответил Бек и в его тёмно-карих глазах проснулся интерес. Он провел рукой снизу вверх по лицу и по своей арестантской подстриженной лысине. Этим жестом он словно стёр неприятное воспоминание и сосредоточился на том, что я говорил.

– Чёрный рынок обналичивания денег, связанный с бюджетными деньгами и работающий через липовые фирмы однодневки, – объяснял Бек, – был, и сейчас является прибыльным делом. Он затрагивает значительную часть безналичных расчётов в банках. Тогда моя схема однодневок была основана на бомжах – лицах без определенного места жительства, но с действующим паспортом. Мы находили таких бомжей, договаривались с ними и после этого привозили на специальную квартиру, которая была арендована мной для этих целей, и уже там отмывали их готовили к роли директоров.

– Да я слышал о такой схеме раньше. И как, трудно было их отмывать? – улыбнувшись спросил я.

– В принципе, нет – всё было поставлено на конвейер. Но был один случай. Как то зимой приводят мне нового «директора», весь обросший и одетый в непонятные грязные лохмотья – в таком состоянии он был похож на Робинзона17. – продолжил Бек. – Я наливаю ему стакан водки и он выпивает залпом. После этого я завожу его в ванную комнату и говорю ему, чтобы раздевался. Как я тебе уже сказал, было непонятно во что он одет. Оказалось, что на нём было не менее десяти комплектов одежды – и мужские вещи и женские, и ты даже не поверишь, был и женский бюстгальтер. Я так и не понял тогда зачем он его надел. Отмыв его при помощи нескольких литров моющих средств и шампуней, я постриг его и подготовил к роли «директора».

– Да. О таком я ещё не слышал, ты смог меня удивить.

– После того, как «директор» был готов, – продолжил Бек – его одевали в хорошую дорогую одежду, этим создавая ему презентабельный вид, и я ездил с ним по всем нужным инстанциям. Сразу на него регистрировалось несколько фирм, изготавливались печати и факсимиле – печать его подписи для документов. После того, как фирмы зарегистрированы и все документы и печати по ним готовы, открывались счета в нужных банках. Когда все операции с «директором» заканчивались, ему покупали билет на самолёт, давали немного денег на руки – сумму, о которой с ним договаривались заранее – и отправляли в Россию. Больше его уже никто не видел.

К нашей беседе присоединился Камол, который всё это время внимательно слушал.

– Я тоже когда-то занимался обналом, – сказал он. – Но у нас была другая схема. Я также работал через липовые фирмы однодневки, но для роли «директоров» использовал не бомжей. Я искал их через онкологические больницы. За небольшие деньги покупал списки больных, у которых последние стадии рака, и им оставалось жить не больше полугода. По этим спискам ехал к больному домой и договаривался с ним лично. Я предлагал 10 000 долларов за то, что на его имя открою несколько фирм, а он эти деньги сможет оставить семье, и он уже ничего не теряет и сможет помочь своим напоследок. То есть этот человек получал от меня такое предложение, от которого трудно было отказаться. После получения согласия я оформлял на него все нужные документы, печати, и т. д. и передавал ему оговорённые деньги. Фирмы начинали работать, принимать деньги перечислением и обналичивать их, а когда через несколько месяцев прокуратура возбуждала уголовные дела в отношении этих фирм, и проводила ревизии для обнаружения и фиксации нанесённого ущерба, директор и единственный учредитель уже погибал. И прокуратура, на основании смерти основного обвиняемого, подшив справку о смерти директора и учредителя, закрывала уголовное дело. Лично моя схема работала именно так и все были довольны.

– Видишь, Тимур, как в чёрном рынке валюты, так и в чёрном рынке обналички, все участники довольны и каждый получает от этих операций свои выгоды: бизнесмены – возможность обналичивать свои деньги без уплаты налогов, директора – свое вознаграждение, а владельцы таких схем, как я и Камол, получали от всех этих операций свои комиссионные. Единственным, кто проиграл, было государство, которое лишалось огромных поступлений в бюджет в виде налогов.

Мы поговорили о других схемах обналичивания денег, которые уже когда-то были кем-то использованы не только в Узбекистане, но и во всем мире. Многолетняя история организации фирм однодневок и их подпольная деятельность живо интересовала Бека, как опытного обнальщика, человека, умеющего на этом хорошо заработать, и, возможно, желающего продолжить своё ремесло. Меня же, как бизнесмена, интересовал экономический аспект чёрного рынка, а также его история. Я много читал о древних чёрных рынках Ассирии18, Аккады19, Шумера20 и Мавераннахра21, об их торговле, системе налогообложения, связях с окружающим миром и народами. Я, как писатель из заключения, решил, что расскажу об истории и видах чёрного рынка в книге, которую ты сейчас держишь в руках, мой осознанный читатель.

Это решение положило начало моим простым, но прочным отношениям, основанным на взаимном уважение двух интеллектуалов-изгнанников – обнальщика и писателя-бизнесмена. Мы сошлись довольно быстро, не задавая друг другу лишних вопросов, как это бывает у преступников, солдат и других людей, прошедших через суровые испытания. Наши ежедневные беседы в камере длились по пять-шесть часов и свободно переходили от истории денег в древнем мире к процентным ставкам центрального банка, от антропологии к фиксированному или колеблющемуся валютному курсу, и за месяц, проведенный в обществе Бека, я узнал об этом распространённом, но не очень простом для понимания виде преступности больше, чем люди узнают на курсах за год обучения.

Глава III. Правила обитания в мире острых углов

Расследование моего большого уголовного дела шло своим чередом. Закончив следствие в МВД, я вернулся в следственный изолятор.

Моя любимая Маку – так называет её наш сын – поддерживала меня, часто присылала письма, долгожданные весточки из дома. Она же взяла с момента моего ареста на себя всю работу с адвокатом. Следователь следственного департамента Мадина дала нам очередное двухчасовое свидание в тюрьме по телефону через стеклянную перегородку. Жизнь продолжалась…

Однажды вечером в моей камере появился новый постоялец – мужчина за сорок, чуть ниже среднего роста, плотного телосложения, в футболке «Lacoste».

«Ещё один банкир или бизнесмен» – подумал я.

Вату-скрутку на пол и, как уже принято в тюрьме, он подошёл к умывальнику, помыл руки и начал здороваться со всеми. Камера немного притихла, разглядывая с интересом новичка.

– Здорово, мужики! Меня Юнус зовут.

– Проходите, ака, присаживайтесь, будем знакомы, меня зовут Тимур, – пригласив его за тюремный стол, я посадил его в угол около стенки, чтобы всем в камере было удобно с ним общаться, и сам сел рядом с ним справа. – Дима, заварите кофе, чай и что-нибудь покушать – человек с этапа приехал к нам.

– Кто? Откуда, ака? За что? – обратился я к Юнус-ака

– 167, из Ташкента. По делу о Янгиюльской оптовой базе алкогольных напитков.

В этот момент я подумал, что скорее всего ещё один бизнесмен, дело которого, наверное, связано с кредитом, и решил всё узнать подробно.

– Познакомьтесь, ака, это Дима, он заехал в тюрьму по 131. Этот молодой человек Фаррух по 251 – одной из самых распространенных статей. Руслан – маленький мошенник – по 168, Равшан-ака – банкир – ваш коллега по 167. И наш братишка-разбойник Жалол по 164. Вы же понимаете, ака, какие у нас тут сейчас разбойники – ударили, забрали телефон или деньги, вот тебе и разбой.

– Я думал разбой – это когда врываются в дом в масках с оружием… – перебил меня Юнус.

– Всё так, ака, но не сейчас. Мельчает криминальный мир… Ладно, ака, располагайтесь, отдыхайте вот на этой шконке. Фаррух сейчас вам её освободит – он сегодня получил 5-летний срок, утром уйдёт в осуждёнку, и одну ночь может провести на полу. Вы устали с дороги, утро вечера мудренее, завтра пообщаемся.

В тюрьме я легко сходился с людьми разных взглядов, возрастов и социального положения. Нашёл общий язык и с Юнус-ака. Уже на следующий день я пил с ним кофе и беседовал, узнавая подробности жизни моего нового знакомого. Он оказался, старым волком в бизнесе, начал ещё в девяностые, многое повидал. Занимался и обналичиванием денег, когда это дело было в республике на пике. Я не расспрашивал подробности о его уголовном деле, так как с самого первого дня моего ареста понял, если человек посчитает нужным, он сам расскажет.

Дни шли, в свободное время мы читали книги или играли в шашки, карты, шахматы. Кстати, за игру в карты в тюрьме очень быстро можно загреметь в карцер, но никто тогда об этом особо не думал. Официально были разрешены только шахматы, шашки и домино. Игральные карты заключенные изготавливают сами. Наши, к примеру, были сделаны из пустых пачек сигарет.

Я же продолжал писать свою книгу.

– Тимур, ты только посмотри на этот контингент, – сокрушался Юнус-ака, разглядывая обитателей нашей камеры. – Молодёжь не знает, кто такие Гитлер и Сталин. Про Ленина я вообще молчу, они думают, что он выиграл Вторую мировую войну, хотя даже не знают, когда она началась и когда закончилась. Посмотри на нашего Руслана – он родился в Ташкенте и всю жизнь прожил тут, но он не знает, где в Ташкенте находится монумент Мужества и что это за памятник вообще. Зато без запинки перечислит эта молодёжь десять видов наркотиков, которые они попробовали, то же можно сказать и про алкоголь. И ведь что страшно – они уверены, что так и надо.

– Я полностью с вами согласен, ака, – сказал я. – До своего заключения, я этого не замечал, а попав сюда в тюрьму, столкнулся с этим в лоб. Это заставляет задуматься, так как у меня растёт сын и это все его возможное окружение беспокоит меня.

– Тимур, если взять ту же религию, – продолжал Юнус-ака, – когда они были на воле, об Аллахе и не помышляли. А сейчас здесь, когда за спиной у каждого своё преступление, они заказывают у «строгачей» за чай и сигареты тасбихи22, потом они их из рук не выпускают. Смотря на то, как они веруют в Аллаха, хочется сказать «Астагфируллах»23 Ты мусульманин Тимур?

– Да, Альхамдулиллах24 я мусульманин и верю всем сердцем в нашего Всевышнего.

– Молодец. Но во Всевышнего нельзя верить или не верить, Тимур, его можно только познать.

– Ну, тут уж я точно могу сказать, что я познал его, – ответил я. – И, говоря откровенно, большую часть я познал тут в заключение. Юнус-ака, вы не так давно «заехали» в тюрьму, со временем вы сможете встретить многих, кто в Него не верит или перестали верить в большую часть того, что о Нём рассказывают.

– Да, возможно я вижу это, Тимур, – ответил Юнус-ака, пристально глядя на меня. – Но разумеется, если, по их мнению, Всевышний невозможен, то это первое доказательство того, что Он существует.

Меня втягивали в один из религиозных диспутов, которые крайне опасны за решёткой. И это испытание не из лёгких – тут самое главное не идти с этой темой в далёкое плавание и вовремя сойти с этого корабля. Мой кораблик дал течь, а как известно «маленькая дырочка, топит большие корабли». Я решил, что пора сходить на берег, иначе эта дискуссия может завести меня не туда.

– Ака, давайте вернёмся к нашей предыдущей теме, если вы не против?

– Да, конечно, – ответил он

– Я хотел бы дать вам совет по поводу контингента, который нас тут окружает. Хоть я и младше вас, но мой опыт, полученный за решёткой, позволяет мне это.

– Да, конечно, Тимур, я слушаю тебя.

– Ака, не ищите себе друзей в тюрьме. 90 процентов вашего окружения тут – это волки в овечьей шкуре, лицемеры и приспособленцы. Остальные десять процентов, которым можно доверять, сами отфильтруются естественным образом из общей массы, для этого нужно время. Если вы спросите любого «строгача», какое основное правило поможет выжить за решеткой, он вам ответит: «Меньше говори, побольше слушай и никогда не лезь в чужой в разговор». Я же со своей стороны добавил бы к этому: «Не верь, не бойся, не проси!». Поймите, ака, это камерная система, и надо обязательно иметь железные нервы, чтобы быть приветливым каждый день с одними и теми же людьми. Нужно обязательно думать, перед кем, как и что говорить. Лучше, ака, конечно, помалкивать и казаться дурачком, чем открыть рот и окончательно развеять сомнения. Говорите мало, без мата и строго по делу, и тогда каждое ваше слово будет ёмким и к нему прислушаются. Правильно бывалые арестанты говорят, что уметь слушать гораздо важнее, чем уметь говорить. Аллах дал нам два уха и один рот, а не наоборот. Слишком многие тут за решёткой и на воле думают своим ртом, вместе того, чтобы слушать и задавать вопросы. Никогда не раскрывайте своих секретов даже для «понтов» среди других заключенных. А то я не раз уже был свидетелем того, что расскажут на «вокзальчике»: «Вчера с домашними переговорил, хорошо в камере есть игрушка (телефон)», а потом долго удивляются почему на следующий день шмон в поисках той самой «игрушки». Это правило так же действует и на разговоры в камере, ака, ведь даже у стен есть уши. Не забывайте, ака.

– Спасибо, ты прав, – с улыбкой ответил он. – Не забуду.

– Также, ака, – продолжал я, – не давайте поспешных обещаний. Вернейший способ сдержать слово – не давать его. Никого не оскорбляйте и не унижайте, даже тех, ака, кто ниже вас по статусу или по другой какой-то причине. Особенно осторожны будьте с выражением своего сарказма – минутное удовлетворение, полученное вами от нескольких ваших едких слов, может быть перечёркнуто ценой, которую вы заплатите. Есть такое выражение, ака, «говорить не думая – все равно, что стрелять не целясь», не забывайте его. Ака, и напоследок, вырабатывайте в себе способность ко всему относится отстранёно и никогда ни под каким видом не позволяйте задеть себя. На тюремном жаргоне это звучит так: «Никогда не давайте повода». Я видел, ака, как взрослые мужики плачут по ночам, когда «сомнительные личности», заметив, что те зависимы от писем из дома, приносили им малявы от своих адвокатов, якобы о том, что их жёны хотят с ними расстаться. Так что, ака, это мир острых углов, и шутки тут могут быть жёсткие, а иногда даже очень, если вы, как говориться, дадите этому повод.

Конечно, я не всегда знал о том, что говорил Юнусу-ака. Всё это мне пришлось пройти на своей шкуре за годы заключения. Но вот о чём я думаю сейчас, когда пишу эти строки: эти острые углы встречаются не только в тюрьме, но и в обычной жизни. И умение их обходить, сохраняя чувство собственного достоинства, пригодится и на воле.

Глава IV. Правосудие

Этот мир не ангелов, а острых углов, в нём люди говорят о моральных принципах, но действуют согласно принципам силы – мир, где мы всегда высоконравственны, а наши враги всегда безнравственны.

Саул Алински25

Потянулась томительная и невыносимо длинная полоса дней без действий, одинаковых, как ксерокопии. Прошла неделя, за ней ещё три, за месяцем ещё месяц. Время от времени я возвращался в СИЗО, потом обратно в ИВС. И бродя так по этапам, я встречал убийц, наркоторговцев, террористов и много кого ещё, но с Беком так и не виделся. Он то и дело присылал малявы с необычными и иногда даже странными гонцами.

Однажды, вернувшись снова в ИВС, я сидел за столом и делал записи по своей книге, как вдруг послышался лязг открывающегося железного замка. Отложив ручку в сторону, я продолжил сидеть за столом, когда дверь открылась и в полуметре от меня появился Бек.

Бросив вату-скрутку на пол, он пошёл к умывальнику.

– Ну, здорово, братишка, – сказал он, протягивая руку. – Не ожидал тебя снова здесь увидеть, я думал после последней нашей встречи, что твоё следствие уже закончилось и ты в суд катаешься.

– Нет, Бек, ещё не закончилось, пока катаюсь на следствие, а не на суд.

– Ясно. Думаю, всё к лучшему. Самое главное жив и здоров.

Бек рассказал мне неприятную историю. Оказалось, что Азамат, который сидел с нами в камере, когда мы только познакомились, был стукачом. Всё, что он нам тогда рассказывал, было полной ложью. Он ещё умудрился сдать много хороших ребят, которые сейчас сидят в тюрьме, и, возможно, получат по максимуму. А он всего три года получит. Почти через год, когда я был в тюрьме, мне пришлось с ним встретиться на этапе, и он действительно тогда получил три года общего режима.

– Да, удивил, Бек, – отреагировал я на его рассказ. – И где тут правосудие?

– Не говори. Во всем мире, в любом обществе, братишка, люди подходят к проблеме правосудия одинаково, – заявил он мне. – Наши законы, расследования и судебные разбирательства ставят во главу угла вопрос о том, насколько преступно то или иное прегрешение, вместо того, чтобы думать, насколько греховно то или иное преступление. Ты как-то спрашивал меня, почему я не занимался другими нелегальными бизнесами, как проституция или наркотики. Я тебе отвечу, братишка, – потому что это греховно. Именно по этой причине я никогда не торговал женщинами, наркотиками, психотропными веществами или порнографией, хотя, как мне известно, сегодня торговля порноконтентом через Интернет – это налаженная индустрия с оборотом в 13—14 миллиардов долларов в год. Во всех этих преступлениях столько греха, что подсаживаясь на них, ты продаёшь душу дьяволу. А однажды продав душу, вернуть её можно разве чудом.

– Ты веришь в чудеса, Бек? – спросил я.

– Конечно, братишка. В глубине души мы все верим в чудеса, и ты тоже веришь.

– Возможно, – ответил я с улыбкой.

– Уверен, что веришь, – отозвался Бек. – Разве твоё попадание в тюрьму и ограждение тебя Всевышним от чего-то более страшного, не является чудом?

– Ну, да, это действительно можно назвать чудом, никто не знает чем бы все поступки и дела закончились, если бы я год назад не сел в тюрьму, – признал я.

– А разве не чудом стало рождение твоего сына именно через 18 дней, как тебя посадили? И этот момент, как ты сам рассказывал, стал переломным для тебя и ты смог понять!

До этого момента Бек никогда не упоминал в наших с ним разговорах про моё заключение, хотя я был уверен, что ему интересно почему я сел! Подняв этот вопрос, он тем самым затронул тонкую грань тюремных отношений – доверять или нет.

– Да, – произнес я медленно, но твёрдо. – Полагаю, это было чудом.

– Не мог бы ты, братишка, если эта тема не слишком болезненная для тебя, рассказать мне о своём деле? Это поистине необычный случай, так как не у всех следствие идёт годами, такие случаи единичны, и это меня заинтересовало.

– Я не против рассказать об этом, – ответил я, глядя ему в глаза. – Что именно тебя интересует?

– Почему ты это сделал?

Многие мои знакомые, особенно тут за решёткой, неоднократно спрашивали меня о моём деле, но никто из них не задавал мне этого вопроса. Их в основном интересовало какой ущерб, сколько я оставил (спрятал) и т. д. И только Бек спросил, почему я это сделал.

– Честное слово, братан, я не хотел чтобы всё так закончилось. Я строил бизнес и потихоньку загнал себя и свои компании в огромную долговую яму, особенно в последние два года моей работы. Моё окружение сделало эту долговую яму ещё больше. Я попал в такую ситуацию из-за главной своей ошибки – чрезмерное доверие людям. Если в начале я строил бизнес и брал кредиты для его развития, то уже в конце я брал кредиты, чтобы закрыть свои долги. И, как мне потом уже стало известно, моё окружение меня обкрадывало и из-за этого долговая яма росла ещё больше. Получается, что люди, работавшие со мной, которым я доверял, как себе, в большинстве своём были предатели. Они до умопомрачения любят деньги. Не знаю почему так сильно, что готовы ради них на все! Я не понимаю этого, но это факт! Даже из тех кредитов и денег я старался в первую очередь отдать долги, а не откладывать под подушку. Я не мог иначе, так уж я устроен. Я не могу чувствовать себя комфортно, когда у меня есть долги, хоть и не показываю этого. Понятно, что из-за этого мне было только хуже, так как многие пользовались этой моей чертой. Получается, что причина всего моего дела – это желание выбраться из долговой ямы и все ошибочные поступки связанные с этим. Поэтому я всё это сделал.

– Почему ты с ними связался, братишка? – спросил с удивлением Бек.

– Как меня угораздило так вляпаться? – я улыбнулся. – Ведь не свяжись я с ними тогда и всё было бы не так тяжело, даже не было бы, возможно, этих уголовных дел. Вот уже действительно правильно говорят: подбери пчелу из доброты – и ты узнаешь, чем плоха доброта. Из-за своей доверчивости и доброты я хотел, чтобы все отношения были основаны по принципу Win-Win26, чтобы во всех сделках нам всем было выгодно. А моя последняя сделка с одним, так называемым партнёром, оказалась вообще просто кидаловом. И, как стало известно мне позже, он просто загрузил меня своим дерьмом и ещё умудрялся тащить деньги налево из общей кассы. Так что ты был прав, когда сказал, что моё заключение тоже чудо – оно помогло мне снять розовые очки и всё это понять, хоть и такой ценой!

Я поведал Беку свою историю за кружкой чифира, конечно, без имён и точных фактов. Он ни разу меня не прервал, но внимательно слушал и наблюдал за мной.

– А кто был этим твоим последним партнёром?

– Честное слово, сейчас это уже не имеет значения и я не хочу вникать в личности.

– Ясно.

– Знаешь, Бек, когда я в прошлом году попал в сангород (специализированная больница) с подозрением на ковид, я встретился с одним старым каторжанином, который приехал туда этапом из Караулбазара27 КИН-13. Я до сих пор не понимаю почему меня так притянуло тогда к нему. И вот в один из вечеров мы сидели с ним на скамейке в секторе, он пил чифир, я кофе. Разговорились и он посоветовал мне прежде всего избавиться от всех своих подельников и никого в дальнейшем не тянуть, так как они не принесут ничего кроме несчастья. Он сказал, что отныне мне надо отказаться от желания взять новый долг, чтобы закрыть старый. Я заплатил свободой за совершённые ошибки, но если я снова вернусь к этому, меня обязательно снова посадят, и какой будет мой новый срок заключения никто не знает! Его слова звучали так: «Что бы тебе не пришлось делать ради того, чтобы выйти на свободу и остаться на свободе, не влезай в новые долги и больше не доверяй так бесповоротно людям!». Он посоветовал мне расстаться со всем своим окружением, иначе меня снова посадят и ничего в моей жизни не изменится к лучшему, пока я сам не изменюсь. И ещё он добавил, что я должен повидать мир. «Рассказывай людям только то, что им надо знать, – сказал, он и я хорошо помню, что он улыбнулся при этом, как будто речь шла о каких-то пустяках. – Прости людей и не беспокойся, всё будет хорошо. Жизнь – это захватывающее приключение, и она у тебя только начинается!».

Я замолчал на некоторое время и Бек ждал, кода я продолжу.

– Когда я вернулся из сангорода, я знал, что разговор с этим каторжанином изменил многое, смею сказать, буквально всё. Я решил, что прощу всех, кто сделал плохо мне и моей семье. И! Я простил. Вот и вся моя история.

– Я хотел бы побеседовать, братишка, с этим каторжанином- философом, – медленно проговорил Бек. – Он дал тебе мудрый совет. Я понимаю – многие тебя обманули, предали, так почему бы тебе не рассказать всё следователю? Может тебе спишут часть исков и, возможно, даже скосят часть срока?

– Бек, ты же знаешь, – я с удивлением посмотрел на него, – у нас не принято доносить на кого бы то ни было, даже на таких сомнительных личностей. И потом, даже если бы я дал показания на них, это вряд ли бы что-то изменило к лучшему для меня. Так работает наша система. Ни один здравомыслящий человек не довериться слепо этой системе правосудия. И как я смог увидеть позже, попадание некоторых из этих дурных людей в тюрьму по другим делам ничуть не изменило их. Они также продолжают врать, льстить, пытаясь тобой манипулировать. Так что, брат, система и заключение не всех меняют в лучшую сторону. Я не хочу никуда обращаться или давать какие-то показания. Ты же знаешь, не доносить ни в коем случае – это железный принцип. Пожалуй это один из принципов, который у тебя не могут забрать, когда запирают в клетке.

– Но ведь эти люди, которые сейчас на воле, и продолжают кого-то кидать и обманывать, как когда-то тебя? – сказал Бек.

– Возможно…

– И ты можешь попытаться оградить обычных доверчивых людей от них, разве не так?

– Попытаться я конечно могу, но в конечном итоге это будет бесполезно.

– Но ведь есть шанс, что если кто-то из этих личностей попадёт в тюрьму и измениться в лучшую сторону…

– Небольшой, совсем небольшой. Я уже успел повстречать некоторых тут в тюрьме и поверь она их совсем не изменила.

– Ну, какой-то есть?

– Ну да…

– Значит, получается, что и ты отчасти ответственный за то, что эти люди ещё кого-то обманут, а также за то, что эти личности, возможно, изменились бы, попав в эти суровые условия за решёткой.

Вопрос был провокационный, но произнёс его Бек мягко и доброжелательно. В его глазах я не заметил намёка на вызов или упрёк.

– Да, возможно, – ответил я. – Но это не меняет сути. Заповедь «не донеси» остается в силе.

– Я не пытаюсь поймать тебя на чём-то, братишка, заманить в какую-нибудь ловушку. Однако, этот пример из твоей жизни, должен тебя убедить в том, что можно вершить неправое дело, исходя из лучших побуждений, – он улыбнулся впервые с тех пор, как мы заговорили на эту тему. – Я затронул этот вопрос, так как он наглядно демонстрирует, как мы живём, и как должны жить. Сейчас не стоит углубляться в него и когда-нибудь, если мы с тобой ещё раз будем проводить дебаты на эту тему, мне бы хотелось, чтобы ты вспомнил сегодняшний наш разговор.

– А как насчёт чёрного рынка валюты, Бек, которым ты раньше занимался? – воспользовавшись случаем, я перевёл разговор со своей личности на его собственные моральные принципы. – Разве ты не считаешь это греховным делом? Преступлением?

– Нет, валюта точно нет, – категорически отверг он моё предложение глубоким голосом, как будто он проходит через резонирующий барабан в его горле.

– А обнал?

– Нет, ни обнал, ни другое, чем я занимался раньше.

– А как ты определяешь степень греховности того или иного преступления? Кто это решает?

– Греховность – это мера зла, содержащегося в данном преступление, – ответил он.

– Ну хорошо. Как ты определяешь, сколько зла в преступлении?

– Если, братишка, тебе это интересно, то давай тогда перекусим и после обсудим этот вопрос. Кормят здесь лучше, чем в тюрьме, хоть и порции меньше, но еда намного вкуснее. Так что со стороны питания тут находиться более комфортно.

Глава V. Предельная сложность

Глава VI. Суд

На меня повесили всех убитых, за исключением жертв мировой войны

Аль Капоне30

Людям свойственно надеяться на лучшее…

Это было не первое и не последнее следствие, когда я получил обвинительное заключение и готовился к суду. Но в нём было что-то такое, что ударило прямо в сердце. Следователь обвинил меня в мошенничестве с долговыми расписками аж за 2014—2015 годы. Меня обвинили в присвоение денег путём мошенничества, а я брал тогда в долг и уже давно их вернул. Таким же путём мне могли предъявить ещё обвинение в убийстве Кеннеди31. Я, конечно, не рассчитывал ни на что хорошее, но чтобы настолько…

Расписка 1

Я, Тимур, 1987 года рождения, взял в долг у М.Ш.М 183 000 000 (сто восемьдесят три миллиона) сум (53 823$ в то время). Обязуюсь вернуть 01.11.2014 г.

Подпись, дата 21.08.2014 год

Расписка 2

Я, Тимур, у М.Ш.М взял в долг 180 000 000 (сто восемьдесят миллионов сум (52 941$ в то время). Обязуюсь вернуть полностью до 10.11.2014 года.

Подпись, дата 10.09.2014 год

Расписка 3

Я, Тимур, в сентябре 2014 года взял в долг 150 000 000 (сто пятьдесят миллионов) сум (44 117$) на покупку стройматериалов. По состоянию на январь 2015 года не смог поставить стройматериалы М.Ш.М

Подпись, дата 15.01.2015 год

До того, как я попал в тюрьму и в первые месяцы заключения, я полагал, что большинство находящихся тут невиновны. Со временем понял, что более 90 процентов виновны в том, в чём нас обвиняют. Я не ангел, и у меня тоже хватает преступлений, которые я совершил. И правда в том, что я не дурак, чтобы верить, что меня, уже четыре раза судимого, признанного виновным по множеству экономических статей, особо опасного и т.д, возьмут и отпустят на этом суде. Я не лицемер, чтобы писать тут, что я ничего из своего заключения не заслуживаю.

Другое дело – юридическая сторона всего этого. Бывают случаи, что в экономических делах признают уликой или орудием преступления то, что им не являться, не может или не должно быть. Уголовно-процессуальный кодекс регламентирует каждый шаг расследования. А милиция и прокуратура работают так, как им позволяют работать. Я могу это утверждать по своему личному опыту. Например, если взять мой случай в эпизоде с этими долговыми расписками. Если бы следствие признало, что мои долговые расписки не могут быть уликой, и это гражданское дело, а не уголовное, то многое бы изменилось.

Но если подобное было бы признано, это означало бы, что до суда не дойдет и половины дел о мошенничестве – самая распространённая статья. Поэтому после получения обвинительного заключения по этому уголовному делу я уже не питал иллюзий по поводу своего будущего приговора. Ах, если бы в тот момент я находился, например, в Сингапуре, где суды действительно независимы и справедливы, и благодаря этому уважаемы.

Правда, я признаю, что наше следствие всё-таки работает профессионально, но оно слабовато ещё в вопросах экономических преступлений.

На этот раз в суд я поехал с двумя статьями 168 и 184. В совокупности по ним предполагалось до 10 лет лишения свободы. У меня уже был горький опыт, но всё же я старался верить, хоть и со осторожностью, – людям вообще надо верить, иначе в конечном счёте станешь опустошённым.

Каждый выезд в суд «без вещей» – это серьёзное испытание для нервной системы. Я уже более сотни раз так выезжал к моменту, о котором идёт речь.

Будят тебя около пяти утра, ещё до подъёма. Многие не смыкают глаз всю ночь, лёжа на шконке в раздумьях, ведь завтра ждут серьёзные испытания, встреча с неизвестностью. На скорую руку умываются, одеваются, пытаясь унять дрожь то ли от холода, то ли от волнения, стараются позавтракать через силу, так как на протяжение всего дня на обед дадут только семьдесят грамм отваренного мяса – пайку арестанта.

Я же смог выработать для себя режим, несмотря на то, что это необычный день в камере. Просыпаюсь рано, совершаю омовение, читаю утреннюю молитву, отжимаюсь, принимаю душ и нормально завтракаю. Читаю какую-нибудь книгу, жду неизбежного, беру в руки пластиковую папку с документами по делу, и вместе с десятью-двадцатью такими же «счастливчиками» спускаюсь вниз в «вокзальчик».

– Здорово, Тима, – я вздрогнул, поскольку не ожидал снова увидеть Бека.

– Здорово, Бек, – он выглядел немного уставшим и замотанным.

– Я несколько раз спрашивал о тебе у мужиков, ушёл ли ты на этап. Не ожидал тебя вновь здесь увидеть. У тебя всё хорошо?

– Да все норма, спасибо. Ещё не уехал в лагерь, вот вновь еду с вещами в ИВС МВД.

– Тима, я тут встретился с одним арестантом, кто золотом на воле занимался, думаю тебе эта тема будет интересна.

– Да, конечно, что там? – с интересом спросил я, мысленно занося предстоящий разговор в графу «подлежит рассмотрению», и начал внимательно слушать его. Хорошо, что мы с ним находились во внутреннем «вокзальчике» тюрьмы, где гораздо меньше народу, чем снаружи, и могли спокойно пообщаться.

– Его звали Рустем, – начал свой рассказ Бек. – На воле он управлял филиалом турецкой туристической фирмы, которая обслуживала тысячи мужчин и женщин, работавших в Турции, возивших небольшие партии товаров в Узбекистан. Легально его фирма занималась продажей авиабилетов, оформлением виз, поиском жилья в Турции и т. д. Нелегально же агенты Рустема занимались провозом узбеками на родину золотых цепочек, браслетов, колец и т.д., в основном от ста до трёхсот грамм золота на человека. Золото поступало в Стамбул из разных источников. Прежде всего от оптовых торговых поставщиков. Но также значительный процент составляло краденное золото. Наркоманы, карманники и взломщики с большей части Европы продавали добытые ими ювелирные изделия скупщикам краденого. Определённая часть похищенного в Европе при посредничестве чёрного рынка оказывались в Стамбуле. Люди Рустема в Турции переплавляли золото в массивные браслеты, цепи и кольца. Узбеки возвращавшиеся из Турции за небольшую плату перевозили эти изделия в Узбекистан и передавали их людям Рустема в Ташкентском аэропорту. Как тебе схема, Тимур?

– Неплохо, даже совсем неплохо, Бек, и опять чёрный рынок…

– Да, ты прав, – спокойно ответил Бек. – Ты подумай, братишка, скорее всего эта «машина» задействовала не менее тысячи человек ежегодно, и скорее всего эти операции по контрабанде золота приносили годовой доход не менее двух-трех миллионов долларов свободных от налогов.

На мгновение я вспомнил наш прошлый разговор с Беком о добре и зле. Я представил горы золотых цепочек и тяжёлых браслетов и у меня создалось определенное ощущение, от которого я не мог избавиться. При виде кучи золота даже в воображении, становиться не по себе, и у кого-то при этом глаза разгораются от жадности совершенно по особенному. Деньги для меня лично – это средство достижения тех или иных целей, а золото – ценность сама по себе, и любовь к нему комментирует это чувство. Вот почему я когда-то начал заниматься переработкой элементов, содержащих драгметаллы, и в моём инвестиционном портфеле всегда присутствует золото.

Около полудня дошла очередь до нашего автозака.

Точку в любом уголовном деле ставит суд, но хотя твою вину ещё не доказали, ты находишься в тюрьме, получается ты уже заочно виновен. К этому должен быть готов любой.