Читать онлайн Истории, нашёптанные богами

Редактор Татьяна Кузнецова

© АннаМария Критская, 2025

ISBN 978-5-0067-5080-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Судьба? Карма? Боги? Следует ли наша жизнь предначертанному узору, или же мы просто песчинки, плывущие от одного берега к другому: от рождения до смерти? Мои рассказы, вдохновлённые древней мифологией и реальными событиями, происходят в наши дни в разных странах и культурах. Но очевидно одно — всех нас объединяют любовь, боль, предательство, страсть, алчность, надежда. Я оставляю на твоё усмотрение, дорогой читатель, решить, были ли эти события прихотью богов или просто случайными поворотами нашего современного непредсказуемого мира.

АннаМария Критская,

Пишет с родины Зевса

Хеппи-энд Гомера

1

Если бы одна из женщин на картинах Пикассо ожила, это был бы идеальный портрет Афины. Всё в её лице было не на месте, асимметричное и непропорциональное. Пабло, должно быть, написал «Плачущую женщину» с её прабабушки.

В тридцать лет Афина выглядела так, будто её вырубили из глыбы мрамора за одну ночь, без шлифовки. У неё была крепкая шея, и ноги словно дорические колонны. Но боги были милосердны. Они наделили Афину невероятными дарами, которых не купишь за деньги: безмерным обаянием, обезоруживающей сексуальностью, мягкой бархатной грудью и голосом сирены. У неё было прекрасное чувство юмора, доброта и ум, но ни грамма заносчивости. Она моментально заводила друзей, им было с ней комфортно и уютно. Всё, что она готовила, превращалось в пищу богов.

У Афины было немало любовных романов, но ни один не длился долго. Всё начиналось с флирта на вечеринке, может, за бокалом вина, когда её внешняя оболочка растворялась, и наружу выходила богиня. Мужчины не успевали понять, что произошло. Вначале они чувствовали себя спокойно и даже слегка снисходительно рядом с безопасной и удобной девушкой. А потом – БАЦ! И из картины Пикассо выходила Мэрилин Монро. Что это было? Её запах? Шёлковый голос? Необычные черты? Или всё вместе?

Мужчины тянулись к ней, зачарованные, но неизбежно воспринимали её как мопед: весело кататься, но не хочется показывать друзьям.

Поначалу Афина старалась сохранить отношения. Она вставала пораньше, принимала душ, надевала красивый халатик и готовила божественный завтрак. Но в конце концов поняла: они все просто хотят свалить как можно скорее.

Она перестала стараться. Если просыпалась и замечала, как очередной любовник крадётся к двери, она просто отворачивалась и притворялась спящей.

2

А вот теперь Гомер… Он славился своим плохим, а точнее говоря, ужасным характером. Молчун, упрямец и бука. Хотя, по правде, его трудно винить: с самых ранних лет он был подопытным кроликом для своих двух старших братьев, мишенью, боксёрской грушей и вообще чем угодно для их мальчишеских игр. Так что Гомер развил невероятную способность к выживанию и стал практически неуязвим. Но несмотря на все передряги он остался добрым, щедрым и доверчивым.

Его родители были типичными хиппи из Остина, Техас. Биркенштоки, любовь, радуги, единороги и органическая еда. Даже постоянные детские битвы в доме и поездки в травмпункт не изменили их мировоззрение.

Как ни странно, Гомер пережил детство почти невредимым. За исключением нескольких шрамов (а ведь шрамы придают мужчине загадочность и шарм).

И ещё одна важная деталь: Гомер был слепым. Совсем. Не слабовидящим, а официально слепым от рождения.

Так что какого чёрта он делал в книжном магазине, в отделе журналов, об этом знают только боги. Его слепота никогда не беспокоила ни родителей, ни братьев. Над ним не тряслись, его растили как обычного мальчишку. Поэтому абсолютно неудивительно, что он оказался в книжном. Возможно, один из братьев высадил его и сказал:

– Эй, Гомер, я к девушке. Иди почитай что-нибудь. Заберу тебя через пару часов.

А! Ещё одна маленькая деталь: Гомер был очень красив. Как греческий бог. Давид Микеланджело, только в одежде. Хотя… и без неё – особенно сзади, если вы понимаете о чём я.

3

И вот он в отделе журналов, листает страницы. У слепых свой способ познания мира. Они чувствуют больше, слышат лучше. Они не нуждаются в жалости.

И именно в этот момент Афина забежала в магазин, прячась от своего бывшего. Некоторые во время паники замирают. Афина? Она начала пятиться назад.

Можете догадаться, что произошло. Она налетела на Гомера, сбив его с ног. Пытаясь удержаться, она неуклюже повернулась – и плюхнулась прямо на него. Гробовая тишина.

К счастью, магазин был почти пуст, и никто не заметил суматоху в отделе журналов. Афина была в ужасе. Едва слышно она прошептала:

– Боже мой… Вы в порядке? Простите меня…

– Всё хорошо, – ответил он спокойно, – мне нормально. Я бы мог так лежать весь день. Вы вкусно пахнете.

– Ой, простите… Я сейчас встану… – Афина поспешно поднялась. И в этот момент, как всегда, включилось её обаяние. – Я помогу вам встать. Вы точно в порядке? Давайте сядем в кафе, я принесу воды.

– Конечно, – сказал Гомер, улыбаясь.

4

Она проснулась от звона посуды на кухне. Несколько секунд просто лежала, вспоминая вчерашний вечер. Утренняя богиня улыбнулась и потянулась, как грациозная пантера.

– Гомер, милый, всё нормально? Тебе что-нибудь нужно?

– Всё хорошо, детка. Готовлю тебе завтрак.

«Любовь глядит не взором, а душой».

– Уильям Шекспир

«Гравитация не виновата в том, кто на кого-то западает».

– Альберт Эйнштейн

Секрет Клео

1

Меня направили на военную базу США на острове Экзума в качестве инспектора противоракетных систем, специалиста по новейшим технологиям. Я типичный военный технарь.

Похоже, Вашингтон забыл упомянуть о том, что после ослабления санкций на Кубе старая база была сокращена наполовину. Из-за этого я завершил свою пятидневную оплаченную командировку всего за полтора дня.

База на Экзуме – это плоский квадратный участок с контрольной вышкой, казармами, посадочной полосой для небольших самолётов, вертолётной площадкой и беговой дорожкой по периметру. И всё.

Место находилось в самой глуши. Если не на вертолёте, то чтобы попасть туда и обратно, нужно ехать по дорогам с самыми огромными колдобинами, которые я когда-либо видел, стаями бездомных собак и километрами ослепительно-белого песка и лазурной воды.

Я спросил у ребят на базе, чем они вообще тут занимаются. Все отвечали одно и то же: тренируемся, работаем, питаемся на базе и ждём возвращения в Майами.

«Ладно, а где тут выпить можно?» – спросил я.

Я сел в такси, которое ехало по «неправильной» стороне дороги – удар по нервам даже для ветерана боевых действий.

Бар Кривого Джима был типичной тропической лачугой на пляже, известной крепкими неразбавленными напитками. Кривой Джим получил своё прозвище после инсульта, который перекосил его лицо. Но это его не оскорбляло. Деревенские люди менее чувствительны. Он назвал бар в честь себя и уже сорок лет был весёлым и дружелюбным хозяином, другом каждому, кто заглядывал к нему.

– Эй, америкашка, чего выпить хочешь, дружище? – спросил Джим, будто знал меня всю жизнь.

– Откуда вы узнали, что я американец? – удивился я.

– А, ты ещё и техасец, парень! – усмехнулся он, уловив мой хьюстонский акцент. – С моим бизнесом я все акценты знаю. Мог бы работать на правительство, если бы хотел. Только не хочу – у меня дела поважнее, – многозначительно подмигнул он. Наверное, эту шутку он повторял каждому туристу.

– Ладно. Налейте чего-нибудь крепкого и побольше льда, – буркнул я, всё ещё злой и потный после поездки в такси без кондиционера.

– Без проблем, – он налил что-то из большой пластиковой бутылки.

– Что это? – спросил я.

– Пунш, – коротко ответил он.

И это действительно был пунш. Он ударил прямо между глаз, под дых и по коленям.

Я смутно помню, как выпил несколько таких, с кем-то болтал, смеялся непонятно над чем, потом бросил деньги на стойку и вышел на песок.

Ах, этот пляж! Вода, пальмы, луна и звёзды над головой. Идеально. Тихо. Я чувствовал себя в диснеевском мультфильме. В голове заиграла весёленькая музычка, в воде плескались русалки. Я был абсолютно счастлив. Казалось, я из скучной пьесы попал в мир беспечный, счастливый и безопасный. Я устроился под пальмой, уставился на бескрайний океан, ожидая, когда русалки и Посейдон позовут меня поплавать и поиграть с ними.

Странно, как всё становится ясно, когда ты пьян. Как говорил Фицджеральд: «Я был пьян всего дважды в жизни…» Мой первый раз был сегодня. Всё закружилось, как на карусели. Я закрыл глаза и уснул.

Проснулся я от лёгких похлопываний по щеке. Прежде чем открыть глаза, я провёл языком по губам, они были сухими и опухшими, как наждачка по асфальту.

Надо мной стоял Кривой Джим. За его спиной я увидел её. Солнце только-только взошло и светило прямо за её головой, образуя нимб. Она выглядела как Дева Мария, которая с беспокойством склонилась надо мной. Я не мог отвести от неё глаз.

– Эй, парень, ты что, что-то принял? – взволнованно спросил Джим.

В поисках ответа в затуманенной голове я вспомнил фразу моей мамы и повторил её:

– Наркотики для людей без воображения! – и снова отключился.

2

Я не имел понятия, сколько времени был без сознания, но когда я снова открыл глаза, то лежал в удобной постели. Воздух был прохладным, на тумбочке стоял большой кувшин с водой. Медсестра дремала в кресле рядом с кроватью.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы осознать, что я на лодке. Она мягко покачивалась, и через открытый иллюминатор дул морской бриз.

– Где я?

Медсестра проснулась.

– А, хорошо, теперь я могу идти домой. Вы оставайтесь здесь и отдыхайте. Она позвала меня на лодку, чтобы помочь вам восстановиться. Вы в порядке? Уже лучше себя чувствуете? Вы долго были без сознания и обезвожены. Наш ром – особенный: для нас хорош, а для вас, белых, смертелен.

Медсестра дружески похлопала меня по плечу и ушла.

Она появилась как видение в белом: – Поднимайся, когда захочешь, – спокойно сказала она и вышла.

Было странно снова видеть воду и бескрайнее пространство после нескольких дней беспамятства. Она стояла и смотрела на закат – идеальная статуэтка. На столе были еда, вино и фрукты.

– Угощайся. Извини, я плохая хозяйка, – она мило улыбнулась и исчезла в своей каюте.

Я был признателен, ведь чувствовал себя немного неловко – небритый, совсем не в настроении для разговоров. Я налил себе бокал вина и потерялся в прекрасном зрелище танцующих облаков. Вдруг я почувствовал острый голод. Взял тарелку и сел за стол. Хотя я был совершенно трезв, всё вокруг казалось нереальным. Как будто бы я был персонаж фильма. Той ночью, когда я наконец погрузился в здоровый, сладкий сон, она пришла ко мне, и это было продолжением того самого фильма. Я не был ни удивлён, ни шокирован. Я проснулся от ощущения её обнажённого тела, она обнимала меня сзади. Я сделал несколько вдохов, чтобы прийти в себя, понять, где я и что происходит. Всего несколько вдохов – не больше. Затем я нырнул в этот туманный омут с головой, не думая, что могу разбиться насмерть на мелководье или, наоборот, попасть в волшебный, безопасный водопад.

Это был секс как никогда раньше. Я был удивлён, ошеломлён и немного напуган. Она была так тиха, что я едва слышал её дыхание. Она не стонала, не произнесла ни слова. Но я знал, что ей хорошо. Это был иной уровень – духовный, почти мистический. Полная тишина, но при этом ощутимая физическая энергия позволили мне погрузиться вглубь собственного сознания. Всплывали вопросы – и сразу находились ответы. Впервые я услышал свой внутренний голос.

Так продолжалось две недели. После того как мы оба насладились друг другом, она уходила. Мы не разговаривали. Никогда. Разговоров не требовалось. Это стало рутиной. Я спал почти весь день, вечером я поднимался на палубу смотреть на закат и на облака, ждал её, засыпал, просыпался от тепла её тела, чувствовал аромат её шеи, шёлк её длинных ног… она здесь, она пришла.

Я погрузился в сладкую эйфорию. Больше ничего не имело значения. Внешний мир утратил смысл. Я понял, сколько ментального мусора я накопил: бесполезные знания, глупые обиды на неважных людей, боль и вина за моё военное прошлое.

Эта простая жизнь, эта прозрачная вода, эта таинственная женщина. Я не знал о ней абсолютно ничего… и это было идеально. Она не знала обо мне, не задавала вопросов, и я был благодарен за тишину. Мы давали и получали друг от друга ровно столько, сколько нужно, и оба были друг другу признательны. Это был безупречный сценарий.

3

Наступает момент, когда вы делите последнее мгновение вместе, последние объятия, последний секс, последний поцелуй – не зная этого. По крайней мере, один из вас не знает.

Она оставила записку и исчезла. Вот так просто.

«В знак благодарности за всё, что ты сделал для меня, пожалуйста, оставь мою лодку себе. Она твоя. Не ищи меня. Я буду счастлива и свободна там, куда ухожу. Наоми». Я был настолько потрясён, что не знал, что делать. Ждал, как дурак. Её слова – «не ищи меня» – жужжали в голове, как назойливая муха.

В конце концов я пришвартовал лодку у бара Кривого Джима. Когда бар опустел, я зашёл выпить. Джим возился с бокалами, избегая моего взгляда.

– Эй, Джим, ты Наоми не видел? – спросил я.

– Видел. Она приходила два дня назад, попросила подвезти её и оставила мне кучу денег. Сказала, что там, куда она уходит, деньги ей не нужны.

Мои ладони вспотели.

– Куда ты её отвёз, Джим?

– К Клео, к старой ведьме. Оттуда никто не возвращается. Она помогает перейти на другую сторону, – его голос стал тише.

– На другую сторону?

Джим не ответил, только посмотрел в небо.

– Ты имеешь в виду… умереть? – хрипло произнёс я.

Он кивнул, по-прежнему не глядя на меня.

– Отвези меня туда! Сейчас же! – крикнул я, как безумец.

– Успокойся, парень. Выпей ещё. Всё уже решено. Она ушла. Так она хотела.

– Но почему? Почему?! – меня трясло.

– Она ждала… достаточно долго. Два года, – он вздохнул и поставил передо мной ещё один стакан. – Мы все знали, что она рано или поздно пойдёт к Клео. Видишь ли, у неё умер муж. Большая любовь была. И деньги у них были. Из-за этого все деревенские им завидовали. Он был хороший человек, а она… ну, ты знаешь… красивая…

Всё, что у неё осталось, – это два сына. Хорошие ребята. Сорванцы. Подростки. Они взяли рыбацкую лодку без разрешения и ушли на ночную рыбалку. Мы так их и не нашли. Пару обломков лодки прибило к берегу, но самих мальчиков – нет.

Джим тоже налил себе и продолжил:

– Наоми всё продала и купила лодку, плавала по округе, искала своих детей. Когда две недели назад она появилась здесь, мы поняли: она пришла к Клео. Надежды больше не было. Хотя мы все надеялись… что может у вас с ней что-то выйдет. Но когда она пришла ко мне два дня назад, она сказала: «Пора». Отдала деньги и принесла огромный мешок с едой и ромом – больше неё самой. Вот и всё.

– Зачем еда? – спросил я.

– Клео не берёт деньги. Только еду и алкоголь.

– Кто она вообще такая? Почему никто её не остановил? Как она может играть в Бога?! Её нужно арестовать! – во мне снова вспыхнула ярость.

Джим сел рядом и положил руку мне на плечо.

– Видишь ли, сынок, ты можешь хорошо жить, но никогда не знаешь, как умрёшь. Несколько лет назад у нас тут был новый шериф. Он был против Клео. Говорил, что только Бог – судья. А потом его мама заболела раком. Волосы, ногти, зубы выпали… а она всё жила. Единственное, о чём она молилась – чтобы наконец уйти на ту сторону.

Джим замолчал и вздохнул.

– Он ждал и молился. Приводил священников, шаманов, молился, жертвовал, молился… Бесполезно. Бедняжка ослепла, не могла больше ходить или говорить… только плакала. И тогда он взял её на руки, пронёс через всю деревню к причалу, рыдая как мальчишка. Мы все знали, что он везёт её к Клео, – Джим покачал головой. – Я всем наливал бесплатно в ту ночь – всей деревне. Мы понимали, что это было правильное решение. Видишь, парень, никто не знает, чем всё закончится.

Мы сидели молча, потерявшись в странной мелодии волн, ветра и мыслей, слишком сумбурных, чтобы удержать их внутри.

– Так как она это делает? Эта Клео? – нарушил я тишину.

– Никто не знает. Мы только знаем, что это спокойно и красиво. И есть одно условие: родные не могут получить тело. Говорят, она делает им напиток – какой-то суп из волшебных грибов или ягод – и потом берёт с собой в море. Некоторые тут верят, что ведьма заключила сделку с Богом. Она даёт ему души, а он даёт ей купоны.

– Купоны? Что?

– Ага, купоны. На её собственные годы жизни. Никто не знает, сколько ей лет. Она всегда была здесь. Живёт в своей хижине. Ни воды, ни электричества. Никогда никуда не ходит. Старая, сколько я себя помню.

Мы опять замолчали.

– Ну что, парень? – он поставил передо мной ещё выпить. – Ты бы страдал или поплыл бы с Клео?

Он посмотрел на меня, будто от этого вопроса зависела вся моя жизнь.

– Я не знаю.

И вот тогда я по-настоящему напился во второй раз.

«Самый одинокий момент в жизни – когда ты наблюдаешь, как рушится весь твой мир, и не можешь ничего сделать, только смотришь пустым взглядом».

– Ф. Скотт Фицджеральд

Сотворение Леонардо

1

Обаяние, вежливость и терпение – так нас программировали, чтобы мы вызывали доверие, но при этом сохраняли безупречную концентрацию и способность распознавать в любом шпиона или преступника.

Камеры Искусственного Интеллекта класса 07 созданы для того, чтобы начинать работу с нейтральной позиции, сохраняя тактичность. А в нужный момент активируются продвинутые системы наблюдения, способные вычислить даже самого опытного агента. У нас нет имён – только QR-код, содержащий список функций, ограничений, координаты производителя и длинный серийный номер, заканчивающийся на 07.

Я был создан как камера наблюдения, запрограммированная на выявление, классификацию и донесение о потенциальных угрозах – террористах, шпионах и других сомнительных элементах общества. Трагично, но во время моего программирования произошёл сбой. Мой антишпионский модуль загрузился лишь частично, оставив меня абсолютно бесполезным и слишком добрым и чувствительным, чтобы быть эффективным. С меня стёрли QR-код и продали с огромной скидкой, понизив до уровня обычной камеры наблюдения, и установили между пятым и шестым рабочим столом во вьетнамском маникюрном салоне «Счастливый Ноготок» в Квинсе, в Нью-Йорке.

Моя работа здесь проста и, честно говоря, скучна. Я записываю всё в течение 72 часов, а затем запись удаляется, если только не поступит жалоба или что-то не пропадёт. За пять лет это произошло всего дважды.

Первый раз – когда одна истеричная женщина потеряла обручальное кольцо и обвинила своего мастера в краже, угрожая вызвать полицию. Моя запись быстро показала, как она рассеянно засунула кольцо в кошелёк. Ей было очень стыдно, и она оставила щедрые чаевые.

Во втором случае пропали наличные, которые в итоге нашли в кармане фартука одной из мастеров. Девушка плакала, боясь, что её уволят. Бедняжка просто не проверила нужный карман. Все посмеялись и забыли об этом.

В остальные дни записи удаляются, и никто их даже не смотрит.

Сначала я чувствовал себя бесполезным, но со временем научился развлекать себя, слушая бесконечные рассказы о свадебных катастрофах, детских праздниках, девичниках и даже родах.

После 7 вечера, когда салон закрывается, становится особенно скучно. Тогда я размышляю о том, как это – быть человеком. Как бы меня звали? Был бы я мужчиной или женщиной? Кем бы я работал? Где бы жил? Были бы у меня дети? На какой машине бы я ездил? После всех этих свадебных историй я давно принял решение: никакой свадьбы! Слишком много стресса, даже для компьютера. Самый мощный чип может не выдержать и сгореть.

Я размещён над рабочим местом Эми и Лео. Эми болтушка. Поэтому я знаю всё – она любит сплетничать обо всех, включая клиентов. Лео, наоборот, молчун. Держится отстранённо и просто слушает. Какое-то время я думал, что он шпион. Он всегда внимательно слушает, но почти не говорит, отвечает только если его спрашивают. В конце концов я отказался от этой теории. Он просто тихий парень. Но хороший. Очень добрый. Когда умерла мама Эми, Лео её поддерживал. Я даже видел, как он незаметно подкладывал ей в ящик шоколад и печенье. Это всё, что я знаю о нём, и ещё у него пятилетний сын (это я узнал от Эми). Его жена тоже работает в салоне – на 12-м месте. Её зовут Хлоя.

Лео и Хлоя не разговаривают на работе. Только изредка, может, раз или два в день, она подходит к его столу взглянуть, что он делает. Она мягко касается его плеча и наклоняется поближе, чтобы он мог уловить аромат её шеи, смотрит на его работу несколько секунд – и уходит. Я знаю, ему это нравится. Когда она рядом, он замирает и перестаёт дышать.

2

Люди часто думают, что у компьютеров нет чувств, что мы не способны влюбляться. Но камеры искусственного интеллекта класса 07 гораздо сложнее, чем кажутся. Я, возможно, не лучший в выявлении преступников, но у меня есть краш: я влюблён. Её зовут миссис МакЭлиен. Она приходит в салон каждые три недели и всегда записывается к Лео.

Я всё пытаюсь понять, к какому типу она относится. Её очень длинные и замысловатые ногти с кристаллами совершенно не сочетаются с остальной внешностью. Она одевается просто и элегантно, волосы собраны в гладкий хвост или свободно падают до пояса. Чёрные и блестящие – как у лесной птицы. Если бы не эти ногти, можно было бы подумать, что она профессор, учитель, библиотекарь или даже пианистка. Скорее всего, я думаю, она образованная домохозяйка. Я сделал такой вывод по книгам, которые она приносит с собой.

У неё с Лео удивительная связь – они понимают друг друга без слов. Он работает в тишине больше полутора часов, создавая самые изысканные и фантастические узоры. Когда он заканчивает, она всегда хвалит его работу, оставляет щедрые чаевые, записывается на следующую встречу через три недели и уходит.

Со временем я узнал о ней немного больше. Она живёт на Манхэттене, но ездит в Квинс, потому что, по её словам, «лучший маникюр – только здесь». Она почти никогда не опаздывает, а если опаздывает, то всегда искренне извиняется.

Когда она рядом, все мои системы гудят и замирают. Я просто смотрю на неё, надеясь, что она заговорит. Но она никогда не говорит. Даже Эми ничего о ней не знает.

Однажды в начале октября она вошла промокшая до нитки – на улице был ливень.

– Без книги сегодня? – спросила Эми.

– Кажется, я её потеряла, – ответила она с лёгким смешком. – Один из тех дней, когда всё идёт наперекосяк.

Она села и, как всегда, улыбнулась Лео:

– Привет, мой друг. Как ты?

– Всё хорошо, мэм. Хотите что-нибудь выпить?

– Я так замёрзла. Чашку чая было бы просто прекрасно. Спасибо.

Лео обернулся и крикнул что-то по-вьетнамски. Наверное: «Принесите чай» (я не запрограммирован на вьетнамский, но догадываюсь).

Гармония восстановлена. Они обсуждают цвета, кристаллы, как будто никого вокруг нет. Оба оживлённые, вдохновлённые. Когда всё согласовано, они опускают глаза, и мастер приступает к работе.

Миссис МакЭлиен вдруг понимает, что у неё нет книги, и переводит взгляд на руки Лео – он шлифует, полирует, заполняет акрилом, снова полирует, рисует линии, клеит кристаллы… завораживающе.

– Эй, Лео, – вдруг спрашивает она, будто очнувшись, – ты художник?

– Нет, мэм, – просто отвечает он.

– Да, он художник! – вмешивается Эми. – В нашем вьетнамском селе лучший художник! Делал миниатюрную резьбу. Красота! А потом вся семья уехала в Америку. Работать, помогать родителям, забыть мечты… Жертвовать.

– Я счастлив, – мягко говорит Лео.

Миссис МакЭлиен, задумавшись, поднимает голову, смотрит почти на меня. Наши глаза почти встретились, и я замер, завис. Впервые я увидел её лицо полностью – не сбоку, не сверху. На мгновение я представил её, женщину, лежащую на траве, а я – мужчина – склоняюсь над ней, смотрю в её зелёные глаза. Центральный парк, корзинка с едой, бутылка вина, французская музыка и солнце.

Её голос вернул меня к реальности.

– Капризы судьбы, – сказала она, – кто бы мог предсказать, что я буду там, где я есть?

Она снова посмотрела на Лео:

– Лео – это твоё настоящее имя?

– Нет, мэм, его зовут Ле Фо, – вставила Эми.

(А как зовут саму Эми по-вьетнамски, интересно?)

Миссис МакЭлиен полностью игнорирует это замечание:

– Я буду звать тебя Леонардо.

Эми захихикала:

– Леонар…

Но миссис МакЭлиен парализовала её ледяным взглядом, как ударом тока. И снова посмотрела на Лео:

– Да, Леонардо.

Он покраснел, как будто его температура поднялась до 40 градусов.

– Да, мэм.

– Значит, Леонардо. Великий художник, – подтвердила она.

– Да, мэм.

– И я верю в тебя, – добавила она.

3

Лео, то есть Леонардо, не пришёл на работу ни на следующий день, ни через день, ни вообще. Я гадал, что с ним случилось, но политика салона строга: если сотрудник уходит – всё. Никто не имеет права обсуждать или задавать вопросы.

Теперь за шестым столиком работает девушка по имени Кей. Я часто отключаюсь. Они с Эми всё время болтают по-вьетнамски (я всё ещё не знаю вьетнамского).

Бум. Бам! Она пришла – миссис МакЭлиен. Включились все мои системы. Аккуратная, красивая, она спросила, где Лео.

– Лео больше с нами не работает. Простите, – сказала администратор.

– Он в порядке? – удивлённо спросила она.

Администратор не ответила.

– Хотите записаться к кому-то другому?

– Нет, спасибо.

Она повернулась к двери, потом остановилась:

– Эми может сделать мне массаж рук?

– Да.

Миссис МакЭлиен села. Спустя пару минут непринуждённой беседы она тихо спросила Эми:

– Я знаю, что у вас строгие правила, просто скажите, он в порядке?

– Всё хорошо с ним, мэм, – прошептала Эми. – Даже лучше, чем хорошо. Он устроился в большой музей на Манхэттене. Мы все были удивлены. Но рады за него. Теперь он реставрирует вещи – маленькие, старинные, очень дорогие. Платят хорошо. Хлоя теперь может сидеть дома, воспитывать их сына. Он такой счастливый, всё время улыбается. «Больше нет Лео», – говорит он. – «Я теперь Леонардо».

Тут я понял, что никогда больше не увижу свою любовь – её чёрные волосы, длинные ногти, выразительные руки, стройную фигуру. Французская музыка. Дождь.

«Люди, даже больше, чем вещи, нуждаются в восстановлении, обновлении, возрождении и искуплении. Никогда никого не выбрасывайте».

– Одри Хепбёрн

Техасские колядки

– Мария, открой шторы.

– Да, мэм.

– Фу, какой же Хьюстон уродливый город. Может, девяносто лет на одном месте – это слишком. Но куда теперь податься? Вся страна кишит чокнутыми и демократами. Всех бы перестрелять, будь моя воля. Хорошо, что папочка не дожил до этого. Стыд и срам! Принеси мне чай и почту.

– Да, мэм.

– Только посмотри на эти рождественские открытки! Я даже не знаю этих людей. Сначала они шлют дурацкие фото своих семей в джинсах или одинаковых пижамах, улыбаются как дураки, а потом, будь уверена, попросят денег. Всё как по сценарию. Внук мой в этом году даже не поздравил – кто б сомневался! Приехал, пожил, поел мою еду – и свалил. Оставил только сожаление, разочарование и грязное бельё. Грязное бельё тебе, Мария. Небось, ещё и денег тебе ставил?

– Да, мэм.

– Вот видишь?! Молодёжь нынче деньгами сорит, как будто они на деревьях растут. Я знаю, ты его любишь. Балуешь его ни за что. Может, вычеркнуть его из завещания? Всё равно спустит мои деньги за год. Пастор Диккенс прав, надо перестать переживать и подумать о душе. Может, всё оставить его церкви?

– Да, мэм.

– Чай сегодня слаще. Ты заварила другой?

– Нет, мэм.

– А! Вот открытка от твоей дочери. Хорошая у неё семья. Слава богу, что она за гринго вышла. Дети не такие смуглые, как ты. А почему она такая толстая… очень толстая? Она что, опять беременная?

– Да, мэм.

– Не моя проблема, я, как обычно, пошлю ей двадцатку на праздники. Скажи ей, чтоб перестала рожать.

– Да, мэм.

– Почему у меня голова кружится? Какая-то пена во рту. Мария, что ты положила в чай? Ты меня отравила?

– Да, мэм.

– Ты неблагодарная тварь! Вызови скорую!

– Нет, мэм.

– Дай мне телефон, убийца!

– Нет, мэм.

– Пожалуйста, Мария. После всего, что я для тебя сделала! Ты у меня сорок лет. Я же не выгнала тебя, когда ты была беременная. Да, ты работала по выходным и праздникам, но какие у тебя были варианты? Клубнику собирать? Да, я депортировала твоего жениха. А то бы ты рожала каждый год. Дай мне телефон!

– Нет, мэм.

– Я дам тебе десять тысяч… сто тысяч. Дай телефон!

– Нет, мэм.

– Включу тебя в завещание. Умоляю!

– Нет, мэм.

– Бог тебя накажет!

– Да, мэм. Прощайте, мэм.

«Жадность – это не вопрос денег. Это вопрос сердца».

– Энди Стэнли

Бар «Чистилище»

Романтика всегда витает в воздухе Города Влюблённых. В Париже есть нечто такое, чего нет нигде в мире. Как Амур с завязанными глазами, он не делает различий – любовь здесь для всех, независимо от возраста, национальности, вероисповедания или профессии.

– Франческа, моя прекрасная девочка, чего ты хочешь? Я сделаю всё, чтобы ты была счастлива.

Несмотря на итальянское имя, данное ей покойной набожной матерью-итальянкой, Франческа была француженкой до мозга костей. А это означало, что она точно знала, сколько каприза добавить в смесь, чтобы добиться желаемого эффекта.

– Я даже не знаю, Филипп. Я не хочу быть в семейном бизнесе. Мы оба в нём родились, и это всё, что мы слышим за завтраком, обедом и ужином. Смерть, смерть, смерть. Уверена, это убило мою маму.

– Беатрис умерла при родах. Я помню. Мне было семь, а тебе – четыре.

Она бросила на него холодный взгляд, и он почувствовал себя идиотом.

– Я знаю. Это образное выражение. Я хочу сказать, что хочу заниматься чем-то другим. Весёлым, жизнерадостным, я хочу чувствовать себя живой. Может, открыть ресторан или бар с музыкой, танцами, смеющимися детьми, бегающими вокруг, где никто не плачет.

Филипп озадаченно посмотрел вокруг.

– Ресторан? Твой отец и мой отец владеют большей частью этого кладбища. Скамейка, на которой они сидели, была окружена ухоженными могилами с цветами, поющими птицами и старинными деревьями. Если бы не надгробия, можно было бы подумать, что они в обычном парке. – Мой дядя – гробовщик, твой отец тоже; твой дядя владеет крематорием, его жена цветочным магазином, твой брат магазином урн, я – бизнесом по производству гробов, и почти вся недвижимость на этой улице, связанной со смертью, принадлежит нам. Мы богаты, безумно богаты, а ты хочешь открыть ресторан в городе, где лучшие повара мира?! Ты хотя бы знаешь как яйцо сварить?

Это был справедливый аргумент, ведь Франческа росла с итальянской няней, которая изумительно готовила и не позволяла, чтобы её маленькая principessa пошевелила даже пальцем.

– Ладно. Бар. Мне не нужно готовить. Я могу научиться открыть бутылку.

Филипп был потрясён. Он был не очень высоким, но очень симпатичным и трудолюбивым; всегда прекрасно одет, стильная квартира и две машины – одна быстрая, другая – на каждый день. Любая девушка мечтала бы быть с ним. Но девушка ему нужна была не любая. Ему нужна была именно она.

Они выросли вместе, учились в одних школах. Из-за их специфического происхождения они общались только с детьми из «бизнеса». Дети инженеров, юристов и других обычных профессий избегали их, как прокажённых.

Во Франческе было что-то хрупкое, нежное, почти неземное. Может, потому что она выросла без матери. А может, она просто была другой – в ней было что-то ангельское. После школы она часто приходила на кладбище, чтобы кормить птиц и кошек, тискать и гладить их. Иногда кошки нападали на птиц и убивали. Франческа плакала, заворачивала бедных птиц в салфетку и устраивала им достойные похороны. Убийцы-кошки приходили к ней, чтобы утешить, когда она скорбела о жертвах, которых они сами только что лишили жизни – странная, но естественная иерархическая цепь: сильные не могут не убивать, но каются, просят прощения… а потом делают это снова. Так что это была её собственная церковь, а она – Святая Франческа, покровительница кошек и птиц. Не всегда идеальная, но всегда любимая и прощённая.

Филипп опекал её. Как и отец, дядя и брат. Другими словами, ноги молодой леди никогда не касались земли. Больше всего на свете Филипп хотел, чтобы она принадлежала только ему. К чёрту кошек, птиц и родственников!

– Знаешь что? Я куплю нам дом за городом. У нас будут дети, и тебе не нужно будет ничего делать. Занимайся чем хочешь. Обещаю, когда я буду приходить домой, ни слова о работе. Любовь моя, выходи за меня. Мы будем так счастливы!

Она внимательно посмотрела на него. Она знала его всю свою жизнь. Любит ли она его? Возможно. Она знала, что он её любит. Папа будет доволен. Состояние останется в семье. Брак, благословлённый на небесах.

– Хорошо, Филипп. Я выйду за тебя. Больше никакой смерти.

– Только любовь, моя принцесса. Только любовь, – сказал он, осыпая её поцелуями.

Двадцать лет спустя

Ах, время! Время, дорогой читатель, время не милостиво ни к кому. Оно не пощадило и отцов Филиппа и Франчески: оба были похоронены на собственном кладбище. Один кремирован в крематории своего брата, другой покоится с комфортом в роскошном гробу, кадиллаке среди гробов: пуховые подушки, ортопедический матрас и шёлковое одеяло.

Время было не слишком благосклонно и к самому Филиппу. Его бизнес по продаже гробов сильно пострадал. Люди больше не интересовались красным деревом с золотой отделкой, шёлковой обивкой и матрасами. Новое поколение хотело тратить деньги и получать удовольствие при жизни. Компания «Доступная кремация» процветала, и Филиппу пришлось закрыть магазин и продать свою долю кладбища Валентину, младшему брату Франчески.

Ах, сколько раз говорили нам мамы: «Не гадь там, где ешь», – но мы всё равно совершаем одни и те же ошибки. Филипп спал со своей секретаршей. Его любовница Колетт, по крайней мере, выслушивала все его разговоры о бизнесе. Кто-то ведь должен был. Он сдержал обещание, данное Франческе. (Моя бабушка всегда говорила: «Если ты не слушаешь проблемы своего мужа – найдётся сучка, которая выслушает». ) Тему смерти он оставлял на работе.

Однако же время было милостиво к нашей Принцессе Смерти. Она осталась красивой и неземной. Муж сдержал слово и создал для своей женщины уютный мир в загородном доме – с двумя мальчишками-погодками.

Двадцать лет – это мгновение для матери, полностью отдающей себя семье. И вот однажды Франческа проснулась с белоснежной пушистой собакой под мышкой в пустом, идеальном доме. Муж ушёл ещё до рассвета, а оба сына уже учились в юридическом университете. Она бесцельно побродила по дому, заглянула в ухоженный сад, взяла телефон – но никому не позвонила. Впервые в жизни ей захотелось поговорить с мамой, Беатрис. Но она не знала как позвонить в рай. Она села в своём цветущем саду, как будто написанном Моне, и открыла бутылку шампанского. Её собачка, Марго, была счастлива, что хозяйка теперь принадлежит только ей.

– И что теперь? – произнесла Франческа вслух. – Мне всего 42, а жизнь уже закончена. Я никому не нужна. Можно завернуться в простыню и ползти на кладбище…

Одна слезинка скатилась к её прекрасным губам – она запила её глотком шампанского и рассмеялась над собственной драмой.

Франческа была вечным оптимистом.

– Я всегда мечтала начать своё дело, – воскликнула она. – Теперь я могу!

Она схватила Марго и, играючи, повторила свою любимую мантру:

– Я твоя, а ты – моя!

К моменту, когда бутылка опустела, в голове у неё уже был чёткий план действий. Хотя Филипп обещал никогда не обсуждать с ней работу, она знала, что двухэтажный магазин гробов теперь пустует. Чтобы не беспокоить мужа в рабочее время, она набрала номер Колетт:

– Будьте добры, передайте моему мужу, чтобы он присоединился ко мне за обедом. Я еду в город. – Голос её был холоден, как лёд.

– Да, мадам.

Она знала, что она знала, что она знала.

Обед

– Ты сошла с ума! Ты же ничего не знаешь о бизнесе. Ты ни дня в жизни не работала. И вообще, где ты собираешься найти помещение под бар?

– Я займу твой пустующий магазин. Здание ведь твоё.

Филипп тяжело вздохнул.

– Дорогая, посмотри, где мы обедаем. Подальше от кладбища. Кто вообще захочет тусить в нашем районе? И здесь ещё…

– Колетт? – произнесла она медленно.

Филипп положил вилку. Сказать ему было нечего.

– Я начну завтра. Пожалуйста, дай мне ключ, – сказала она, вставая из-за стола.

Новый игрок на Авеню смерти

Успех в бизнесе – это одна из тех тайн, которую никто так и не разгадал. По всему миру каждый день опытные предприниматели с безупречными бизнес-планами и умными инвесторами терпят крах, а новички иногда внезапно «выстреливают», словно восьмилетний ребёнок, попавший с одного удара в лунку.

Бар Франчески мгновенно прогремел на Авеню Смерти. В одном её муж оказался прав: никому не хватало духу открыть ресторан или бар напротив кладбища. Несчастные, убитые горем родственники приходили, делали всё, что требовалось, и как можно скорее уезжали. Все, кто работал в этой сфере, ели прямо за рабочим столом, запивая отвратительным растворимым кофе или время от времени чем-то покрепче. Могильщики и другие сотрудники приносили с собой еду, приготовленную жёнами.

Франческа начала с заразительным энтузиазмом – но с практически нулевым бюджетом. Первой крупной инвестицией была вывеска: Бар «Чистилище», а под ней: «Добро пожаловать всем».

Как только вывеску повесили, двери бара распахнулись, хотя внутри ничего не было готово. Ни стойки, ни барной мебели – только раскладной стол, покрытый красивой домашней скатертью. Большинство вещей были просто перевезены из загородного дома: кофемашина, блендер, тостер, всякий алкоголь, который годами стоял без дела, пара маленьких столиков и пластиковые садовые стулья.

Любопытство взяло верх: от уборщиков до владельцев магазинов – все заходили посмотреть, что происходит. Франческа светилась от счастья:

– Заходите, всё за счёт заведения. Наливайте, что хотите!

Немного неуверенно, ведь все знали, что Принцесса Смерти провела двадцать лет в своём замке, весь район подтянулся – познакомиться, предложить помощь и выпить по случаю (кроме, разумеется, Филиппа и Колетт). Новый бар встретили как долгожданного младенца в большой семье.

Франческа устроила небольшую квартиру наверху для себя и своей собачки, ведь иногда она чересчур уставала, чтобы ехать обратно домой. Марго была в восторге от новых приключений и внимания посетителей.

Прошло всего два месяца – и «Чистилище» стало не хуже любого модного бара на Елисейских Полях. Политика «за счёт заведения» его обаятельной хозяйки принесла плоды.

В их мире все понимали, что на тот свет ничего не заберёшь. И вдруг в баре оказались потрясающие вещи: кофемашина Elektra Belle Epoque, несколько венецианских люстр, уйма дорогой посуды, серебра и бокалов; несколько кресел и диванов в стиле барокко и рококо музейного уровня. Цветочные композиции поступали регулярно в подарок от магазина по соседству. Всё использовалось ежедневно без лишней бережливости, как будто каждый день был последним.

«Чистилище» стало местом, где люди из похоронного бизнеса встречались, заключали сделки, отдыхали. Даже жёны могильщиков иногда забегали выпить шампанского и узнать последние новости.

У Франчески было много помощников. Две красивые дочери её брата Валентина предпочли помогать любимой тёте, а не работать у бабушки в цветочном магазине. Её итальянская няня, которой было уже за семьдесят, время от времени приходила с огромной банкой песто и делала свои фирменные панини. Вот тогда перед баром выстраивалась очередь.

У каждого экзотического микромира – своя атмосфера. «Чистилище» стало уголком рая, управляемым Франческой и её двумя очаровательными племянницами. Вдруг все захотели праздновать крестины, устраивать помолвки и годовщины свадеб именно здесь. У мужчин бар был идеальным местом для заключения сделок. Снова философия Франчески «всё за наш счёт» сделала своё дело: часто гости сами приносили еду и напитки, помогали убирать. А она не переживала. Если кто-то засиживался допоздна, она, уходя с Марго на руках, говорила свою фирменную фразу:

– Будете уходить, пожалуйста, закройте за собой.

Спустя год после открытия, побывав хотя бы на одном семейном событии в этом месте, все считали «Чистилище» общим домом.

Тот, кто пришёл из Флоренции

– Привет, Франча.

– Привет, Ва-Ва.

Типичный диалог брата и сестры, которые начали общаться друг с другом ещё до того, как научились говорить. Сейчас, в свои сорок с небольшим, Франческа и Валентин всё так же сохраняли эту детскую связь – особенно, когда были наедине.

– Я только что нанял одного парня из Италии, он помогает мне на кладбище. Работает как вол. У него проблема с жильём. Можно он немного поживёт в твоей квартире? Он очень аккуратный, из таких… интеллектуалов.

– Ты никогда ни о чём таком меня не просил. Видно, он тебе правда нравится. Ладно, без проблем. Ключ под ковриком, как обычно.

– Спасибо, Франча. Когда я его увидел, я подумал, что маме бы он понравился.

– Ва-Ва, наверное, это наша итальянская кровь. Ты ведь даже не помнишь маму. Я сама-то едва её помню.

– Помню я маму! Она выглядела как ангел.

На этом моменте разговор всегда обрывался. Франческа так никогда и не сказала ему, что в её душе навсегда осталась неразрешённая боль: он чудом выжил при рождении, а мама – нет. Она обожала своего большого, жизнерадостного младшего брата. Имя ему подходило идеально: Валентин – сильный и здоровый.

Валентин был прав. Беатрис точно бы понравился этот итальянец. Да что там – он бы понравился любой матери, сестре или бабушке. Достаточно было просто взглянуть на него, чтобы понять: этот мужчина уважает женщин, восхищается ими и относится к ним с добротой.

Первое неоспоримое подтверждение этому была Марго. Она, тень Франчески, тут же обосновалась у него на коленях.

Лучано был тихим, высоким и стройным, с длинными аристократичными руками и тёмными волнистыми волосами, тронутыми сединой у висков. Но самым привлекательным в нём были его сияющие голубые глаза, обрамлённые длинными чёрными ресницами.

Мужчины из сообщества уважали его за трудолюбие и честность – он никогда не халтурил. Свободное время он проводил за чтением или письмом, неспешно потягивая кофе в «Чистилище». Он всегда платил и сам относил посуду к стойке.

«Пожить пару дней» затянулось на месяц. Но Франческа не возражала – зима постепенно уступала место весне, и не только на улице, но и в её жизни. Между ней и Лучано установилась тихая, необычная связь. Хоть её итальянский был безупречен, они понимали друг друга без слов, просто находясь рядом.

Когда бар заполнялся, и Франческа не справлялась, он вставал и помогал убирать со столов. А когда бар пустел, он откладывал книгу, и она подсаживалась к нему – с чашкой кофе или бокалом вина – на несколько минут.

Постепенно она начала узнавать его.

– Что привело тебя в Париж? – спросила она.

– Однажды я проснулся посреди своей жизни – и оказался в тёмном лесу. Я спросил совета у отца, и он сказал: «Если всё хорошо – это пройдёт. Если всё плохо – это тоже пройдёт». Но я не хотел просто доживать обыденную жизнь, ждать смерти. Мне было нужно… увидеть мир.

Она мягко улыбнулась:

– А теперь ты ежедневно соприкасаешься со смертью. Видишь её и видишь, что она делает с теми, кто остался жить.

– Мне это было нужно. Всё равно как сильно замёрзнуть, чтобы по-настоящему оценить тепло камина. Я должен был покинуть Флоренцию, чтобы понять: это рай. Это во мне – это я. Возможно, мой путь обратно в рай должен начаться с ада.