Читать онлайн Игры разума. Итальянская афера

От Автора

Все герои, события и организации, описанные в этой книге, являются плодом воображения автора. Любые совпадения с реальными людьми или событиями случайны.

Обложка книги была разработана с использованием ресурсов с Freepik.com.

<a href="https://www.freepik.com/free-psd/cyber-monday-text-effect_61079082.htm#fromView=search&page=4&position=23&uuid=8966865a-ca2e-4ed6-8425-c0c493b23606">Image by xvector</a> on Freepik

Глава 1

"Если бы кто-то сказал мне, чем обернётся этот отпуск, я бы всё равно купила билет. И, чёрт возьми, ни о чём не пожалела бы."

Любовь.

Такое красивое слово. Слишком красивое, чтобы быть правдой.

Столько книг о ней пишут, столько песен поют – будто в ней и правда есть спасение. Но то, что я видела своими глазами, больше походило на проклятие, чем на дар.

Я рада, что никогда не любила. Правда, рада.

Мне хватило того, как ночами моя подруга Лейла рыдала у меня на диване, вжимаясь в подушку, будто могла утопить в ней все свои слёзы и боль. Хватило её дрожащего шёпота: «Он сказал, что любит…» – а потом этого же мужчины, стоящего у нас под дверью, орущего в трубку угрозы и слёзно просящего о встрече.

Хватило того, как мужчины, влюбляясь в меня, теряли головы.

Поначалу это казалось почти забавным. Я ощущала, что могу править их миром одним взглядом, одним полусловом, лёгким движением руки. Это льстило. Давало иллюзию власти. Раздувало эго.

Но потом я поняла: настоящая сила – это не когда ты нужна кому-то до безумия.

Настоящая сила – это когда тебе не нужно ничьё безумие, чтобы чувствовать себя живой.

Многие женщины считают, что быть желанной – значит быть счастливой.

На деле это клетка. Золотая, украшенная комплиментами, подарками и мужскими обещаниями. Но всё равно клетка.

Потому что стоит сказать «нет» – и то, что вчера называлось любовью, оборачивается ненавистью.

Подарки превращаются в камни, слова – в ядовитые стрелы, а желание – в холодную одержимость.

Я видела, как любовь ломает людей.

Как глаза, в которых отражались звёзды, пустеют и становятся похожими на чёрные дыры.

Видела, как самые тёплые и добрые превращались в ледяные айсберги, от которых веет смертельным холодом.

И самое страшное: ты ничего не можешь сделать. Стоишь и смотришь, как человек умирает изнутри. Умирает от любви.

Я часто задавала себе вопрос: «А что такое настоящая любовь на самом деле? И есть ли она вообще? Или это только про одержимость?»

И так и не нашла ответа.

Ещё в школе, когда все девочки мечтали о первом поцелуе, я мечтала совсем о другом. О свободе. О том, чтобы меня не держали цепи чужих эмоций.

Мне нравились мальчики – их улыбки, запах, руки. Но внутри ничего не дрожало. Не сжималось сердце, не перехватывало дыхание. Лишь лёгкий флирт. Лишь игра.

Потому что я знала: первая любовь остаётся с тобой навсегда.

Сколько бы мужчин потом ни появилось, всё равно внутри будет жива та первая дрожь. А у меня её просто не было.

И я никогда не жалела об этом.

Может быть, я сломана?

А может быть, наоборот – целая, цельная настолько, что чужая любовь не может во мне прижиться.

Мужчины… Они нужны, это правда.

Нужны для удовольствия. Секса. Для игры. Для того, чтобы время от времени напоминать самой себе: я – женщина.

Но главное – с ними можно делать карьеру. Можно получать то, что тебе нужно, если уметь правильно строить глазки, говорить нужные слова и давать ровно столько, сколько нужно.

Это не про то, чтобы быть аморальной. Это про то, чтобы уметь смотреть в глаза и дарить иллюзию.

Ведь если ты дашь мужчине почувствовать, что он особенный – даже если он ничем не отличается от других, – он сделает для тебя всё. Абсолютно всё.

Потому что мужчины любят быть нужными. Любят чувствовать себя героями, даже если их геройство – всего лишь красивая сказка, написанная твоими словами.

Это не игра для слабых.

Это шахматы, в которых ты – королева. А они думают, что ведут партию.

Как много таких женщин, как я, которые никогда не любили кого-то, но так любили играть?

Я не знаю. Может, нас не так уж мало.

Я вышла замуж.

Не от любви. Просто… я хотела попробовать, каково это – быть женой. Хотела проверить, сломает ли меня эта роль.

Дэн был хорош. Спокойный, надёжный, красивый, умеющий слушать.

Он ухаживал долго и красиво. Всё через поступки, а не слова. Мне это нравилось. Я ценила. Но не любила.

Наш брак был как тихая река. Без бурь, без скандалов.

Мы много путешествовали. Дэн хотел детей. А я… я боялась даже кота завести. Потому что знала: всё, что ты впускаешь в сердце, однажды умирает.

И однажды я вернулась домой и поняла, что задыхаюсь.

Что мне нужен воздух. Что хочу быть одна.

Дэн только посмотрел на меня.

И тихо сказал: «Я буду ждать тебя. Всегда».

Это было красиво, по-джентльменски, но скучно. Безумно скучно. И ничего не изменило ровным счётом.

Через месяц в моих руках было свидетельство о разводе.

Тогда мне было двадцать четыре. И впервые за долгие годы я почувствовала, что могу дышать полной грудью.

Скажите честно… что делает вас по‑настоящему счастливым?

Большинство ответит: любовь, семья, дом, в котором пахнет пирогами, и детский смех в коридоре.

Я, наверное, странная женщина, но моё счастье – другое.

Деньги.

Свобода.

Секс.

Спорт.

Сон.

Взгляды мужчин, полные желания, и их неуклюжие попытки прикинуться равнодушными.

И в какой‑то мере… моё одиночество.

Это удивительно приятное утро, когда ты просыпаешься, зеваешь и понимаешь: тебе не нужно ни перед кем отчитываться, ни кому варить кофе, тебе не нужно целовать детей в лоб и обещать, что всё будет хорошо, когда ты и сама не веришь в это «хорошо».

Ты просто существуешь – ради себя, своих желаний, своих слабостей и своих побед.

Я всегда была «не как все».

Они мечтали о свадьбах, фамилиях и кольце, а я мечтала о каблуках, в которых можно уйти в ночь, не оставив следа.

Они хотели быть «любимыми», а я хотела быть незабываемой.

И мне это удалось. Судя по тому, как на меня смотрят мужчины – иногда с восхищением, иногда с испугом.

Но любить?

Нет. Я никогда не любила.

И, если быть честной, не уверена, что хочу.

Но если впереди меня ждёт любовь – я встречу её, как встречают врага: с холодной головой и горячей кровью.

Потому что в мире, где чувства – оружие, выживают только те, кто умеют стрелять первыми.

Последние месяцы меня засосала рутина. Работа. Дом. Стакан вина вечером и тишина, звенящая в висках.

Из этой воронки меня вытаскивает только Лейла. Подруга, моя противоположность, моя маленькая катастрофа с бешеными кудрями и голосом, которым можно разбудить мёртвого.

Она говорит много, часто, быстро.

О свиданиях, о бывших, о сексе, который у неё всегда «немного не такой, как у всех».

А я слушаю и киваю. Потому что у меня своих историй нет.

Миссис Монклар, мой психотерапевт, уже устала подбирать слова.

Говорит, у меня депрессия.

Мы пробовали разные практики: дыхание, медитацию, письма внутреннему ребёнку, даже гипноз.

Ничего не помогло.

В конце концов она сказала:

– Уедьте одна. Туда, где солнце и шум моря. Дайте себе шанс что‑то почувствовать.

Чувствовать…

Забавно. Но я согласилась.

Утро. Семь ноль‑ноль.

Будильник вырывает меня из сна, и я, зевая, иду в душ. Вода холодная, а тело горячее. Контраст, который напоминает: я ещё жива.

На кухне молоко закипает на плите, кофе варится медленно, как мысли в моей голове.

До отпуска – неделя. Всего неделя.

Я даже не помню, когда в последний раз ждала чего‑то с таким нетерпением.

Работа меня больше не держит.

Раньше я была тем, на ком всё держалось. Все отчёты, клиенты, дедлайны.

Теперь я сама как неисправный механизм. Всё валится из рук. Коллеги уже смотрят с тревогой.

Начальник, к моему удивлению, подписал отпуск за секунду. Наверное, тоже видит, что я разваливаюсь.

Три года без отпуска – теперь целый месяц свободы.

Италия.

Горячее солнце, горячее вино и мужчины, которые умеют смотреть так, что у тебя перехватывает дыхание.

Это Лейла выбрала за меня путёвку.

– Ты должна поехать туда, где соблазн на каждом шагу! Даже официант в баре будет смотреть на тебя так, что у тебя внизу живота закружится, – заявила она, разливая вино по бокалам.

Я усмехнулась. Ни один мужчина не заставлял меня дрогнуть.

Но может быть… Италия сможет.

Мой телефон орёт из ванной, а я опять забыла его там.

Смотрю на экран: Лейла.

– Мел! Ты что, оглохла? Я уже третий раз звоню! В мэрию проще дозвониться, чем тебе! – шипит она в трубку.

– И я рада тебя слышать, – ухмыляюсь я, наливая себе кофе.

– Я тебя на костре сожгу! – смеётся она. – Давай кофе? У меня свежие сплетни. Про Дэна.

– Дэн мне неинтересен, мы развелись. Пусть делает, что хочет…

– Боже, ну так нельзя! Бывшие созданы, чтобы перемывать им кости, Мел!

Может, она права. Но мне плевать на его жизнь.

И я благодарна себе, что поняла это через год брака, а не через десять лет, ипотеку и двоих детей.

Мне двадцать пять. У меня ещё вся жизнь впереди. Или, по крайней мере, её иллюзия.

– Ты что, язык проглотила? – вдруг резко спрашивает Лейла.

– Прости, я просто задумалась, – тихо выдыхаю я.

– Эй, ты из‑за Дэна? – её голос мягчеет.

– Нет. Я… не уверена, что мне вообще нужны отношения. Не сейчас. Не в принципе, – отвечаю, засыпая овсянку в миску.

– Нашла из‑за чего ныть! Потерпи недельку – и в Италии твоя красивая попка найдёт приключения! – хохочет она.

– Спасибо, но мне только приключений на зад не хватало. Я последствия прошлых разгребаю, – говорю я, жуя кашу.

– Клин клином вышибают, милая! Ты красотка! Не хочу слышать оправданий! – усмехается Лейла и отключается.

Лейла.

Её слова как шампанское: звонкие, лёгкие, пьянящие.

Я смотрю на своё отражение.

Зелёные глаза. Густые тёмные волосы. Маленький рост, хрупкое тело.

Люди говорят, у меня «что‑то есть». Одни называют это энергетикой, другие – дьявольской харизмой.

Мужчины смотрят с вожделением. Женщины – с ненавистью.

Подруг почти нет. Только Лейла. Остальным я не верю и не доверяю.

А мама в детстве называла меня аристократкой.

Кожа белая, как фарфор. Настоящее проклятие: любое прикосновение оставляет след, любой солнечный луч – ожог. Ни автозагар, ни солярий не держатся.

В голове мой личный список требований к мужчинам.

Слишком длинный, чтобы кто‑то смог соответствовать.

Я знаю, что не готова соглашаться на меньшее.

И всё же я еду в Италию.

С чемоданом, забитым красным бельём, помадами и платьями с глубокими вырезами.

Не за любовью.

А за тем, чтобы снова вспомнить, как это – быть живой.

Смотрю на часы на кухне – чёрт, опаздываю!

На ходу проливаю половину кофе, резко ставлю кружку обратно, чуть не сношу сумку с подоконника. Пульс бешеный.

Может, меня и вправду сглазили? Мама бы точно так сказала.

С родителями я не разговариваю уже больше месяца. Полтора месяца тишины и обид, повисших между нами.

Они души не чаяли в Дэне, ждали внуков, строили планы за меня и за нас двоих. А я… всё разрушила.

Из сплетен Лейлы я знаю, что Дэн всё ещё ездит к моим родителям. Каждую чёртову субботу играет в гольф с отцом, ужинает с ними за одним столом, улыбается маме так, как когда‑то улыбался мне.

Меня это не злит. Больше… всё равно.

А мысли снова тянут меня назад – в тот день, когда всё только начиналось.

Я, уверенная и дерзкая, с дипломом престижного колледжа Вашингтона в руках.

Факультет международных отношений, красный диплом, три языка: итальянский, арабский и русский.

Русский я знала с детства – мама всегда говорила, что это «мой второй дом», что это даст мне больше возможностей, чем любому американцу.

Я верила ей. Верила, что стану дипломатом, буду летать по миру, выступать с речами на конференциях.

Но жизнь крутанула меня совсем в другую сторону.

Вместо посольств и делегаций я оказалась переводчиком в американской компании, занимающейся нефтегазом. Саудовская Аравия, Эмираты – у нас были огромные контракты.

Хорошая зарплата. Уже через пару лет я смогла позволить себе собственную уютную квартиру в тихом районе Вашингтона, где по утрам слышен лай собак и запах свежеиспечённых круассанов из пекарни на углу.

Вроде бы всё шло как надо.

Но я жила так, будто каждый день – последний.

Вечеринки, бары, танцы до утра.

Я была «своей» во всех заведениях города. Бармены знали мои заказы наизусть, а я знала их истории, жён, любовниц и мечты.

Мои отношения с вином стали почти официальными: я закончила курсы сомелье. Ирония? Может быть.

Телефон был забит сообщениями от поклонников, готовых приехать среди ночи, если мне станет скучно.

Я ходила на свидания, но ни одно не цепляло. Флирт – да. Любовь – нет.

Сейчас мне двадцать пять. И у меня одна цель: дожить эту неделю и сбежать в Италию.

Только неделя, Мел, ты справишься.

Собираю чемодан.

Два дня. Три бутылки вина. Пару ссор с Лейлой.

– Тебе не нужна одежда, – уверенно заявила она. – Тебе нужны чулки, бельё и купальники.

– Я еду отдыхать, а не лечу работать на панели, Лей, – отмахнулась я.

– Мужчин соблазняют не только глазами! – Лейла упрямо кидала в чемодан кружевные комплекты.

В итоге я везу двадцать комплектов белья, всего пару платьев, любимые платья‑пиджаки, брючный костюм, одну спортивку и кучу обуви на каблуках. И одна пара кроссовок – словно жалкий компромисс с реальностью.

Мы сошлись на ярких шляпах, бижутерии и косметике.

Мой багаж и правда похож на чемодан женщины, которая едет не просто «в отпуск».

Чего я хочу от этой поездки?

В голове пусто.

В браке я пыталась флиртовать, но кольцо на пальце будто отталкивало всех мужчин.

Они смотрели, но не подходили. А я приходила в бар не за мужчинами, а за музыкой и вином.

Дэн был против алкоголя дома. Почему? Так и не объяснил. Может, боялся увидеть меня настоящую.

Самолёт.

Босс на прощание сказал:

– Развлекайся. Отдохни. Ты всё, что могла, уже сломала, поэтому дай себе теперь собраться и запастись силами.

Я улыбнулась, но в груди всё равно было тяжело.

В полёте я пыталась читать книгу, но мысли плавали.

Вспоминала, как мы с Лейлой ржали, спорили, как она запихивала в чемодан свои «секретные оружия соблазна».

Вспоминала пустую квартиру, в которой я впервые почувствовала вкус одиночества не как проклятие, а как свободу.

Приземлились.

Я не заметила, как уснула. Стюардесса мягко коснулась плеча:

– Мисс, мы уже сели.

Я вскочила, сжала свой шоппер и вышла в тёплый итальянский воздух.

На карусели чемодан крутился одиноко. Я сгребла его, вышла из аэропорта.

Улыбка сама появилась на лице: запах кофе, моря и асфальта под горячим солнцем.

А потом – тьма.

Очнулась.

Боль в висках. Темнота, густая и липкая.

Руки и ноги связаны, на мне только бельё.

Холод кусает кожу. Пытаюсь дышать, но лёгкие сжаты страхом.

Где я? Что произошло?

Вспышки памяти: аэропорт, такси, водитель с акцентом, телефонный звонок Лейлы… и пустота.

Дверь. Скрип.

Входит женщина в парандже.

Ни слова. Ставит поднос с едой. Развязывает меня и уходит.

Я кидаюсь к воде. Пью так жадно, что губы трескаются.

Освещаю помещение фонариком, который она принесла: облезлые стены, старый матрас, ржавый унитаз.

Противно, но я рада, что здесь есть туалет.

Я не знала, что унижение может быть страшнее смерти.

Накидываю на себя вонючий плед. Он пахнет плесенью и чужими жизнями.

Я ем то, что мне принесли. Рис, курица, чечевичный суп. Еда кажется божественной после голода.

Сколько я здесь?

Тела как будто нет. Только дрожь. Голова тяжёлая, мысли путаются.

Память возвращает картинки рывками:

И чья‑то рука, резко прижимающая платок к моему лицу. Запах. Тошнота. Тьма.

Я снова отключаюсь.

Перед глазами вспыхивают обрывки: улицы Рима, клуб, бармен.

И чужой голос, хриплый, мужской:

– Она в наших руках. Скажи боссу, что товар доставлен.

Холод.

Жажда.

Страх.

Но глубоко под кожей просыпается другое.

Злость.

Я не знаю, куда меня увезли.

Но знаю одно: я не останусь здесь навсегда.

Я сижу, прижавшись лбом к ледяной стене, и снова пытаюсь заставить себя думать.

Кажется, я больше не дрожу. Страх отступил – или, может, просто сменился холодной яростью.

Я не знаю, зачем я им.

Деньги? Выкуп? Или что-то куда более тёмное?

В голове всё ещё всплывают обрывки разговора, который я слышала в бреду:

– Она в наших руках. Скажи боссу, что товар доставлен.

Товар.

Меня так и назвали.

Я должна злиться, рвать зубами эти верёвки, но тело не слушается.

В комнате опять темно. Только фонарик, который оставила та молчаливая женщина, да и тот скоро разрядится.

Я прикрываю глаза и впервые за долгое время молюсь, хотя не верю ни в кого и ни во что.

Прошу только об одном: не умереть, пока я не узнаю, кто за этим стоит. И зачем.

Дверь скрипит.

Свет бьёт по глазам, я морщусь.

Слышу тяжёлые шаги. Мужские.

Чужая рука резко поднимает меня за подбородок, заставляет посмотреть вверх.

Тёмный силуэт в дверях, высокий, широкие плечи, ровная спина.

Он смотрит на меня долго, слишком долго, и я впервые за всё это время чувствую, как сердце падает куда‑то вниз.

– Ну здравствуй, bella, – его голос хриплый, низкий, опасный, как лезвие.

И в этот момент я понимаю: настоящий кошмар только начинается.

Глава 2

Я вышла из аэропорта и остановилась, будто пойманная ветром. Солёный морской воздух коснулся губ и кожи, напомнив, как приятно снова чувствовать вкус жизни. Я вдохнула глубже, чуть больше, чем обычно, почти судорожно – словно до этого жила в полусне, а теперь проснулась.

Аэропорты раньше казались мне проклятием: запах дешёвых духов, чужие лица с усталостью в глазах, бесконечные объявления под потолком и кофе, который всегда на грани между горечью и безвкусицей. Но сейчас всё это казалось мне не тягостным, а почти интимным – как тайный ритуал, который отделяет старую тебя от новой. Прошлое осталось за спиной, а впереди был город, пахнущий солью, вином, опасностью и моими надеждами.

Я поправила волосы, которые тут же подхватил неаполитанский ветер – тёплый, дерзкий, пахнущий морем и немного сигаретами с ближайшего кафе. На секунду показалось, что я снова вернулась к прежней себе и снова бесстрашная. На секунду – потому что страх приехал со мной в чемодане, спрятавшись между платьями и кружевным бельём.

Рука поднялась почти сама собой, и я поймала такси. Оно было старым, выцветшим, но внутри пахло мятой и лимоном. Таксист вышел помочь с багажом: загорелый, лет шестидесяти, с уставшими глазами и цепким взглядом человека, который видел в этом городе всё.

– Buongiorno, signorina! Dove vuole andare? – его голос звучал, как старая неаполитанская песня: чуть хриплый, но тёплый.

– В Grand Hotel Vesuvio, пожалуйста, – ответила я, не отрывая взгляда от горизонта, где плыли сизые облака над Везувием.

– Ah, capisco. Viaggio lungo? – спросил он, будто проверяя, хочу ли я говорить или предпочитаю тишину.

– Путь длинный, – выдохнула я. Настолько длинный, что дорога казалась вечностью.

– Perfetto, сейчас забудете обо всём. Вы говорите по-итальянски, как будто родились тут.

– Нет, я выросла в Америке. Я – переводчик. Но, наверное, душа у меня всё-таки итальянская.

– Allora, Неаполь вам понравится, – усмехнулся он. – Этот город любит тех, кто умеет чувствовать, а не только смотреть.

Я не сразу поняла, насколько эти слова точны и пророчески. Здесь нельзя просто «посмотреть». Город прожигает тебя изнутри, оставляя ожоги. Я откинулась на спинку сиденья, позволив себе редкую слабость – просто смотреть в окно.

Мы ехали медленно, минуя узкие улицы, где бельё висело над головами, как молитвенные флаги. Старушки сидели на балконах, курили и обсуждали кого-то, бросая взгляды вниз с ироничной снисходительностью. Где-то лаяли собаки, пахло пиццей, кофе, солью и раскалённым асфальтом. Неаполь не притворялся дружелюбным – он был дерзким, гордым и опасным, как мужчина, которого ты боишься, но не можешь не хотеть.

На каждом светофоре таксист смотрел в зеркало заднего вида, оценивая меня. Его взгляд был не похотливым, а настороженным.

– Вы одна, signorina? – спросил он почти случайно, но в голосе дрогнуло что-то внимательное.

– Да, – ответила я, и сама услышала, как мой голос прозвучал чуть тверже, чем я хотела.

– Тогда совет: в Неаполе лучше быть осторожной. Здесь многое решается не так, как в привычной вам жизни.

– Я это знаю, спасибо, – сказала я. И он, кажется, понял, что я не из тех, кто верит в открытки с красивыми видами города.

На перекрёстке я заметила двух мужчин на чёрном Vespa, остановившихся рядом. Один из них посмотрел на меня поверх очков – взгляд цепкий, оценивающий. В животе холодком прошёлся страх. Или предчувствие.

Мы остановились у Grand Hotel Vesuvio – старого, величественного здания с колоннами и видом на море.

Таксист вышел первым, открыл мне дверь.

– Prego. Пусть этот город подарит вам то, чего вы ждёте, signorina, – сказал он и, чуть улыбнувшись, протянул руку за деньгами.

Я дала ему больше, чем нужно. Может, за эти слова. А может, за его взгляд, в котором было предупреждение.

– Grazie mille, – поблагодарила я и шагнула к отелю, чувствуя, как каблуки стучат по плитке, а внутри растёт странное, почти сладкое предчувствие беды или красивой игры?

Я не знала, что первый шаг в этом городе будет стоить мне дороже, чем я могу представить.

И всё же я шла вперёд – с чемоданом и сердцем, которое давно разучилось дрожать.

Город, который не прощает слабых и вознаграждает лишь тех, кто умеет играть.Добро пожаловать в Неаполь, Мелания.

Холл отеля встретил меня прохладой, запахом срезанных лилий и лёгкой музыкой, которая звучала где‑то между мраморными колоннами, отражалась от стен и тонула в коврах цвета шампанского. Белый мрамор сиял под мягким светом люстр, похожих на перевёрнутые букеты из стекла и золота. В каждом углу стояли высокие вазы с белыми лилиями, и их терпкий, почти надменный аромат казался уместным в этом старом здании, которое помнило тысячи чужих историй.

Портье, молодой парень с вежливой, но холодной улыбкой, регистрировал меня быстро, почти не поднимая глаз от монитора. Мне даже стало любопытно: это усталость или привычка не вглядываться в лица постояльцев, чтобы не запоминать их истории? Сколько женщин, таких как я, проходили через этот холл с глазами, полными чего‑то слишком личного, с чемоданами, наполненными не только платьями, но и страхами, надеждами и прошлым, которое нельзя оставить дома?

– Benvenuta, signorina. Ваш номер – шестьдесят шесть, тринадцатый этаж, – сказал он, протягивая ключ‑карту.

Я кивнула, чуть сильнее сжав ручку чемодана, и направилась к лифту.

Тринадцатый этаж. Коридор, длинный и слегка изогнутый, словно шрам. Стены украшены картинами неизвестных художников: женщины с закрытыми глазами, старые улочки, залитые дождём, и один портрет мужчины с жестоким видом и чёрными глазами. Мне не хотелось останавливаться у этого портрета, но взгляд всё равно зацепился. Лифт уехал вниз, а я шагнула к двери.

Номер шестьдесят шесть. Цифры смотрели на меня холодно, как напоминание, что в жизни нет случайных чисел.

Я открыла дверь и на секунду замерла. Он не соответствовал числу шестьдесят шесть. Светлые стены, широкая кровать с высоким изголовьем, балкон с коваными перилами и видом на город, который уже начинал зажигать свои фонари, словно новые звёзды. Огни Неаполя дрожали, отражаясь в стекле, как воспоминания, которые ещё не стали прошлым.

Я сбросила платье на пол, будто старую кожу, и пошла в душ. Горячая вода лилась на плечи, смывая усталость дороги и чужие взгляды в аэропорту. Смывала страх, который я сама боялась назвать вслух. На несколько минут я стала снова собой, без имени и без прошлого. Только тело, кожа, дыхание и пульс в висках.

Когда голова коснулась подушки, я провалилась в короткий, тяжёлый сон без сновидений. Проснулась внезапно – от ощущения, что кто‑то стоит рядом. Но в комнате никого не было. Только я и дыхание города за окном.

На часах было чуть позже десяти вечера. Значит, ночь только начиналась. Неаполь не любит тех, кто спит по ночам.

Стук в дверь. Глухой, нерешительный. Сердце сжалось так, будто внутри кто‑то натянул струну.

Я подошла и открыла.

На пороге стоял официант лет двадцати пяти, с каштановыми волосами и усталостью, которую носят на лице только в дорогих отелях.

– Простите, что побеспокоил, мисс, – сказал он тихо, почти виновато. – Вы не спустились к ужину. Мы решили позаботиться о вас.

– Спасибо, это очень трогательно, – ответила я, стараясь улыбнуться так, как будто это меня действительно растрогало.

Он откатил тележку с ужином и бокалом белого вина. Запах розмарина и лимона наполнил комнату. Еда казалась изысканной, но я едва попробовала пару ложек. Голод был не в желудке, а где‑то глубже. Там, куда вино и ужин не дотягиваются.

Долгий, почти ритуальный. Горячая вода обнимает плечи, стекает по лопаткам, смывает усталость и что‑то ещё глубже: страх, сомнения, воспоминания. Капли ударяются о кафель, и кажется, что с ними вместе падает старая я.Снова душ.

Я выхожу, и пар медленно рассеивается, как прошлое, оставляя за собой только тепло. На влажную кожу ложится крем с лёгким перламутром; запах ванили и чего‑то более горького, едва уловимого, но острого.

Волосы я сушу медленно, прядь за прядью. Они капризные, непослушные – солёный морской воздух подарил им живой, почти дикий объём. И мне это нравится: в этом есть что‑то женственное и сильное одновременно.

Не за вином, не за танцами, не за мужчинами. За тем, чего не умею назвать словами, но без чего не могу дышать. Свобода.Перед зеркалом рисую стрелки. Чёрный цвет ложится мягко, подчеркивая зелёные глаза, в которых дрожит вопрос, который я боюсь себе задать: зачем ты здесь на самом деле?

Платье – короткое, кожаное, чёрное, с тиснением, напоминающим рельеф змеи. Оно тянется и облегает так плотно, будто создано для меня.

Золотой браслет чуть холодит кожу. Длинные серьги цепляют свет, рождая крошечные искры, которые умирают и рождаются снова при каждом движении головы.Каблуки – высокие, с тонкими ремешками. От них горят икры, но вместе с болью приходит и сила. Словно эти десять сантиметров делают меня не только выше, но и смелее, дерзее.

Маленькая сумочка. Телефон, пудра, красная помада, визитка Лейлы с номером, написанным её спешащим, чуть дерзким почерком. На случай, если город окажется совсем не добрым.

Кто‑то сказал бы, что это вычурно, что это вульгарно. А я думаю: а если не сейчас – то когда? Если не в двадцать пять – то в пятьдесят?Я смотрю в зеркало.

Я улыбаюсь отражению. Это не ухмылка и не маска. Это – признание себе: да, я хочу быть яркой. Я хочу быть той, которая смеётся громче и чувствует острее.

На секунду закрываю глаза. За окном живёт город: низкий рёв мотоцикла, чей‑то смех, резкая, как удар, сирена. Всё это зовёт выйти туда, где безопасное кончается.

Я беру сумочку, кладу внутрь ключ‑карту от номера. Делаю первый шаг к двери. В груди лёгкая дрожь – но это не страх. Это предчувствие. Сладкое, дерзкое, почти хмельное.

В голове звучат слова таксиста:

«Этот город любит тех, кто умеет чувствовать, а не только смотреть…»

Туда, где страх переплетается с адреналином, а удовольствие смешивается с опасностью. Туда, где я смогу быть не той, которую кто-то любит или боится потерять, а только собой – сильной, дерзкой, резкой, живой.Я знала, куда иду. Туда, где взгляды раздевают до души, где слово «mafia» не произносят вслух, но оно скользит в каждом жесте, в каждом взгляде.

Разве не ради этого я и прилетела? Чтобы позволить себе то, что дома не позволяла? Чтобы узнать, где проходит моя граница и хватит ли у меня смелости её переступить?

А потом дверь захлопнулась. И ночь Неаполя приняла меня в свои объятия.Выйдя из номера, я на секунду оглянулась. Тихая, тёплая комната позади казалась почти чужой, как воспоминание о чём‑то правильном и скучном.

Внизу, в холле, портье поднял глаза, когда я подошла. Его взгляд скользнул по платью, по каблукам, по шее, где тихо бился пульс.

– Taxi, signorina? – спросил он вежливо, но голос выдал лёгкое любопытство.

– Да, пожалуйста, – ответила я.

Через несколько минут у входа затормозила чёрная Alfa Romeo. Водитель – молодой, с короткой бородой, в тёмной рубашке, пахнущий мятой. Он открыл для меня дверь с лёгкой улыбкой.

– Dove andiamo? – Куда едем?

– Paradiso di lusso, – сказала я, и самой себе это прозвучало как пароль.

И в этот момент я впервые за долгое время почувствовала, что по‑настоящему живу.Он кивнул, включил мягкую музыку. Машина скользнула в ночь, а за окном мерцали огни, лица прохожих, вывески баров, мокрый блеск асфальта.

Белые колонны, красная дорожка, мягкий свет фонарей, падающий на мрамор, словно лунный свет на чёрное море. Лестница широкая, немного стёртая временем – по ней не хочется просто идти, по ней хочется плыть, медленно, как актриса в старом фильме, зная, что за тобой наблюдают сотни глаз.Paradiso di lusso.

На входе мужчины в чёрных костюмах и с тяжёлыми взглядами проверяют документы, но скорее из ритуала, чем из необходимости. Данные записывают в планшет. Здесь знают своих. Здесь всё решает не паспорт, а запах духов, цена каблуков и то, с какой сталью или теплом в глазах ты держишь чужой взгляд.

Внутри меня встречает густая, почти осязаемая музыка. Она не просто играет – она обволакивает, вплетается в дыхание, заставляет сердце отбивать ритм медленнее, томнее. Запах дыма и дорогого алкоголя висит в воздухе, как приглашение и угроза одновременно. Здесь всё кажется сотканным из полутонов: шёпоты за спинами звучат, как шелест шёлка, а смех лёгких голосов обжигает холодом уверенности.

Я иду вперёд. Каблуки мерно стучат по мраморному полу, и этот звук странно успокаивает, будто я сама себе отбиваю ритм. Справа – бархат диванов густого винного цвета. Ткань мягкая, как грех, в складках таится запах парфюма, оставшийся от тех, кто был здесь до меня. Золото люстр, свисающих с высоких, как в старинном театре, потолков, отбивает сотни бликов в хрустале бокалов и боковинах бутылок за стойкой.

Я прохожу мимо зеркал, огромных, старинных, в резных рамах. В них отражаюсь не я одна, а сотни чужих взглядов: быстрых, оценивающих, лениво‑хищных. Эти зеркала не для того, чтобы любоваться собой – они для того, чтобы видеть, кто за тобой наблюдает. Кто оценивает, сколько ты стоишь. Кто решает: ты жертва или охотник.

Женщины вокруг двигаются так, словно владеют этим миром не телом, а взглядом. У каждой – свои тайны, свои шрамы под дорогой тканью. Шлейфы духов от них остаются в воздухе, смешиваясь с дымом кубинских сигар и терпким ароматом бренди.

Мужчины сидят, чуть откинувшись на спинки кресел, словно это трон, а не барный зал. Они разговаривают тихо, наклоняясь друг к другу, а между фразами остаются паузы – разговор продолжается взглядом.

Я иду к барной стойке, чувствуя, как взгляд незнакомцев скользит по коже. Платье обнимает тело, подчеркивая изгибы, но оставляет достаточно тайны, чтобы не быть дешёвым. Ветер с улицы всё ещё играет с прядями волос, и в этом беспорядке есть что-то вызывающе‑живое.

– Un bicchiere di vino rosso, per favore, – говорю бармену. Голос звучит ровно, но внутри пульс бьётся, как барабан.

В руке появляется бокал. Красное вино мерцает в свете люстры. Я делаю глоток и смотрю в отражение зеркальной стойки. Мужчины рядом переглядываются, кто-то наклоняется ближе, чтобы заговорить. Их слова одинаковы: комплименты, предложения, полунамеки. Я отвечаю коротко, чуть улыбаясь, но снова отворачиваюсь. Я не за этим.

И вдруг я чувствую: чей-то взгляд. Чувствую его спиной, кожей. Не просто любопытство, а холодный, цепкий крюк, который вонзается под кожу. Острый, как лезвие. И от этого взгляда становится не по себе.

Я поднимаю глаза – и вижу его.

На балконе второго этажа, облокотившись о перила, стоит мужчина. Высокий, плечи широкие. Чёрные волосы чуть растрёпаны, пара прядей падает на лоб. Лицо резкое, словно высечено из камня. Глаза тёмные, в них – янтарный отблеск и что‑то ещё: тень, сила, азарт. Его взгляд скользит по мне медленно, как горячая ладонь по прохладной коже, оставляя за собой след.

Он поднимает стакан, чуть кивает. Я отвожу глаза, но сердце сбивается с ритма. Он начинает спускаться. Неторопливо, будто знает, что за каждым его движением смотрят.

Он подходит ближе, и я чувствую запах: терпкий, тёплый, с горчинкой табака и пряностей.

– Ты смотришь на меня так, будто уже раздеваешь, – его голос низкий, чуть хриплый, словно раскат грома где‑то далеко.

– Не льсти себе, – отвечаю я, взгляд в бокал, но голос дрожит. Господи, это что, неуверенность?

– А если я хочу, чтобы ты не отворачивалась?

– А если я хочу, чтобы ты исчез? – холод в словах, но лёд тает на губах.

Он усмехается, и в этом звуке опасность, от которой становится всё интереснее.

– Мне нравятся ядовитые. Их вкус запоминаешь навсегда.

– Плохая привычка.

– Зато честная. – Он подзывает официанта лёгким кивком. – Portami il miglior vino che avete. Для самой красивой женщины в этом чёртовом клубе.

– Не трать время и деньги, я сама себе могу купить вино, – бросаю я.

– Деньги я трачу не ради тебя, а ради удовольствия смотреть, как ты их отвергаешь.

– Значит, тебе нравится, когда тебе отказывают?

– Нет. Мне нравится, когда даже в отказе есть искра желания.

Он смотрит прямо в глаза, не моргая. Я чувствую, как в груди перехватывает дыхание.

– И я всегда получаю то, чего хочу.

– А если я не хочу?

Он чуть наклоняется ближе. Его голос становится ниже, хриплее, в нём – грех и сталь.

– Тогда я возьму сам.

Мир сжимается в точку между нашими взглядами. На секунду мне кажется, что он слышит, как быстро бьётся моё сердце.

Он встаёт, кивает официанту и отходит, но перед этим шепчет:

– Пусть этот вечер будет твоим, змейка. Но я вернусь.

Я смотрю ему вслед. Его спина прямая, походка медленная, почти ленивая, но в каждом шаге – угроза и соблазн.

Официант ставит передо мной бутылку, открывает ее и наливает вино в бокал. Château Pétrus Pomerol 1989 года. Вино цвета заката и греха.

Я подношу бокал к губам. Вино обжигает губы, но внутри ещё горячее пульсирует его голос, его запах, его смех.

В отражении бокала я вижу себя: взгляд чуть сумасшедший, дыхание неровное. Я улыбаюсь этой новой себе, ведь я возвращаюсь к той себе шаг за шагом…

А я даже не догадываюсь об этом. А где‑то наверху, в полумраке зала, его глаза всё ещё смотрят на меня.