Читать онлайн Дядя самых честных правил. Книга 6

Глава 1 – Дочь

– Нехорошо получится, – Марья Алексевна окинула взглядом бальный зал и покачала головой, – если вы вдвоём уйдёте. Танечка пришла как моя компаньонка, так я её Лариной представила. Сам понимаешь, какой повод для слухов образуется.

Княгиня покосилась на меня.

– А знаешь, Костя, что-то на меня усталость навалилась. Стара я стала для светских развлечений. Пожалуй, пора домой ехать.

– Спасибо, Марья Алексевна, – я подал княгине руку, чтобы она опёрлась.

– Ерунда. Сегодня всё равно публика вялая, музыканты фальшивят. И шампанское, – княгиня наморщила нос, – кислятина кислятиной. Даже хорошо, что ты меня отсюда вытащил.

Мы с Марьей Алексевной двинулись к выходу. Я на ходу шепнул Кижу пару слов, что пора собираться домой. Мертвец кивнул и исчез в толпе – ему проще всего найти девушек и сообщить эту новость, не слишком для них радостную.

С бала мы возвращались раздельно. Я в карете Марьи Алексевны, а Киж с девушками в моём дормезе. Княгиня специально посадила меня к себе, чтобы поговорить без свидетелей.

– Зачем тебе в Петербург?

– Позвольте не отвечать, Марья Алексевна. Это не мой секрет, и раскрывать его я не вправе. А обманывать вас я не хочу.

Княгиня посмотрела на меня с иронией.

– Положим, обмануть меня ты вряд ли сможешь. Молод ты ещё, Костенька, такой старой перечнице врать. А насчёт секрета…

Она поманила пальцем, чтобы я наклонился к ней, и тихонько шепнула в ухо:

– Когда твой дядя приехал за ребёнком Лизаветы, девочку ему вынесла статс-дама, находившаяся при цесаревне. Догадываешься, кто это был?

– Эээ…

Печально улыбнувшись, Марья Алексевна вздохнула.

– Вот такое «э», Костенька. Танечка очень похожа на молодую Лизку, одно лицо, считай. Я как увидела, всё гадала, знаешь ли ты, кто она такая.

– Почему вы мне с самого начала не рассказали?

– Не хотела, чтобы ты лез в дурную историю. Хватит и того, что Василий Фёдорович от неё пострадал.

Я отстранился и откинулся на сиденье. Вот за это и не люблю я старые тайны – все вокруг знают о них, скрывают, а тебе приходится на ощупь в потёмках тыкаться. Если бы мне Ябедный архив не попался, а Марья Алексевна так и молчала, ни за что бы не узнал, кто такая Таня.

– Костенька, – княгиня взяла меня за руку и постаралась заглянуть в глаза, – скажи честно, зачем девочку хочешь в Петербург везти? Трон решил ей добыть?

– Господь с вами, Марья Алексевна! Я что, похож на самоубийцу?

– А для чего?

Пришла моя очередь вздохнуть. Я потёр пальцами глаза, собираясь с мыслями, и ответил.

– Вы же знаете, Марья Алексевна, мне пришлось осиротеть в раннем возрасте. Я почти не помню родителей и отдал бы многое, чтобы увидеть их. Вы сказали, что императрица может умереть, и я считаю правильным помочь встретиться дочке с матерью, пока не стало поздно.

– Костенька… – По лицу княгини было видно, что эта затея ей не нравится.

– Дослушайте, Марья Алексевна, – я выставил ладонь, прерывая. – Дядя совершил грех, не вернув ребёнка Елизавете. А коли я получил его наследство, мне и следует исправить ошибку. И главное: Татьяна должна вернуть украденное дворянское достоинство. Василий Фёдорович поступил против чести, превратив её в крепостную, и моя обязанность восстановить справедливость.

– Ты сильно рискуешь, Костя.

– Может быть, – я пожал плечами, – но это мой выбор. Так будет правильно, по совести и чести.

На долгие десять минут княгиня замолчала. Свет проплывавших за окном кареты фонарей падал ей на лицо, застывшее каменной маской. Плотно сжатые губы, глаза смотрят в пустоту, угольно-чёрная тень скрывает то одну, то другую половину лица. Словно сфинкс размышлял над новым ответом на древний вопрос.

А я сидел спокойно и улыбался. Год назад я остался жив только благодаря Тане. Если бы не девушка, волк, созданный Рокком, просто растерзал бы меня. Она не сомневалась ни секунды, когда бросилась на помощь. Без страха, без сомнений, без сожалений, с одним ножом на огромного зверя. И теперь пришло время ответить ей тем же, только вместо волка будет грозная императрица. Слова «делай что должно, и будь что будет» подходят к этому моменту как нельзя лучше.

– Обратись в Петербурге к Разумовскому, – наконец заговорила княгиня, – он порядочный человек и не откажет в помощи. Я напишу ему письмо и засвидетельствую твои слова.

– Марья Алексевна, вы и так в опале. Императрица может…

Княгиня неожиданно расхохоталась.

– Мальчик мой, – она похлопала меня по руке, – дальше Сибири всё равно не сошлют. Я уже слишком стара, чтобы бояться гнева Лизаветы. А вот сыграть в этой интриге очень соблазнительно.

Княгиня наклонилась ко мне и с усмешкой сказала:

– Езжай и не опасайся. Лизавета хоть и строга, но сердце у неё бабье, мягкое. А у меня есть к кому обратиться, чтобы подстелить тебе соломки. В крайнем случае, уедешь с Таней за границу и займёшься своими лошадьми там. Не ты первый, не ты последний.

Я кивнул, полностью с ней согласный. Киж выручит меня в случае ареста, а ускользнуть за границу не составит большого труда. А в одном старом склепе в Пруссии у меня припрятана кругленькая сумма. Так что в любом случае не пропаду. Но рассчитываю, что русская императрица тоже любит своих детей и всё задуманное получится.

Мы вернулись в особняк Марьи Алексевны самую малость позже полуночи. Едва вошли в дом, я отправил Кижа готовить дормез, а Таню отвёл в сторонку:

– Собирайся, мы с тобой уезжаем.

– Куда? – девушка удивлённо захлопала глазами.

– В Петербург, прямо сейчас. Я тебе по дороге всё объясню.

Таня кивнула и убежала в свою комнату.

– А я?!

Возглас Александры чуть не оглушил меня.

– Что?

– Я тоже хочу в Петербург!

– Александра…

– Почему с Таней, а не со мной? Чем она лучше?!

– Сударыня, успокойтесь.

– Я что, хуже, да?!

– Это деловая поездка, а не развлечение.

– Ну, так и возьмите меня! Или нас обеих! Почему такая несправедливость? Я ваша первая ученица, между прочим. Я к вам просилась, сама, а не как Таня!

– Александра, я повторяю: мы едем по делу. С вами оно никак не связано.

– Что это за дело такое? Ответьте!

– Вас, сударыня, это никак не касается.

Сашка подступила ко мне, глядя в глаза.

– Ах, не касается? Вот, значит, как? – она покраснела и сорвалась на крик: – Всё ей! Всё! Я что, не вижу, как она к вам ночами бегает? Может, я тоже хочу! А вы со мной как с дурой! Смотрите на меня как на куклу! Только учите и ничего больше!

– Саша, успокойся, – я схватил её за плечи, – ты переходишь все границы. В Петербург поедешь в следующий раз, а сейчас возьми себя в руки.

– Нет!

Она сбросила мои руки и топнула ногой.

– Хватит! Надоело! Больше не желаю у вас учиться! Я тоже поеду куда захочу!

Рыжая кинулась к двери.

– Александра, куда вы?

– Это вас не касается!

Она выскочила из комнаты, хлопнув дверью. Бобров, присутствовавший при этой безобразной сцене, отвёл глаза и сделал вид, что ничего не видел.

– Пётр, у меня к тебе просьба.

– Да?

– Будь добр, проследи за Александрой, чтобы она не наделала глупостей. Как успокоится, отвези её в Злобино.

– А может, пусть уж наделает глупостей? – Пётр скептически хмыкнул. – Будет ей уроком.

Я отрицательно покачал головой.

– Не стоит. Я её учитель и обязан её защитить, в том числе от неё самой.

– Хорошо, прослежу, – Бобров вздохнул. – А то ведь и правда натворит ерунды, будет перед её отцом неудобно.

Спрашивать, зачем я еду в Петербург, Бобров предусмотрительно не стал. Чувствовал, что ответа всё равно не получит.

В Злобино мы заехали уже под утро. Я заскочил в усадьбу на минуточку, только взять документы из Ябедного архива. Скажу, что эти доказательства обнаружились в бумагах дяди совсем недавно. А заодно захватил «громобои» и футляр с Нервным принцем – поскольку Талант у меня не проснулся, буду работать деланной магией. Мало ли какая ситуация может возникнуть в дороге и самой столице.

На выходе меня неожиданно перехватил Лукиан. Беззвучно появился на пути и взглядом припечатал на месте. Меня будто придавила пудовая гиря, а ноги налились тяжестью, так что я с трудом устоял.

– Стой, отрок.

Монах прищурился, разглядывая меня, пожевал губами и качнул головой.

– Зря едешь, – буркнул он. – Всё суета сует и томление духа. Но дело твоё, сам решай. На-ка вот.

Он протянул руку и вложил мне в ладонь маленький холщовый мешочек с верёвочкой.

– Надень на шею и не снимай.

– Что это?

– Мулетка, от дурного глаза.

Потеряв ко мне интерес, Лукиан развернулся и ушёл в столовую, даже не попрощавшись. Я махнул рукой и поспешил к дормезу. Ну его, всё равно ничего другого от вредного монаха не добиться. Но мешочек я всё-таки на шею надел. Магии в нём не чувствовалось, так что вреда не будет.

Таня ни о чём не спрашивала. Она мне полностью доверяла. Едем в Петербург? Отлично, значит, так надо. И никакого волнения и тревог – учитель и любовник знает, что делает. Я даже позавидовал такому настрою.

Но мне пришлось разбить её душевное спокойствие. Когда мы проехали Владимир, я достал бумаги из Ябедного архива.

– Таня, прочитай, пожалуйста.

Девушка взяла листки, придвинулась к окну, где было больше света, и стала разбираться в документах. Едва она прочитала первый листок, между её бровей пролегла глубокая морщина. Лицо стало серьёзным, а глаза бегали по строчкам с напряжённым вниманием.

– Константин Платонович, вы же не просто так показали мне это?

Я кивнул.

– Вы думаете, что девочка жива?

– Не думаю, точно знаю.

– Мы едем разыскивать бедняжку?

– Нет. Она уже нашлась.

Взяв ладонь девушки, я заглянул ей в глаза.

– Вот она, сидит передо мной.

Несколько секунд Таня поражённо молчала, задержав дыхание.

– Вы шутите, – выдохнула она.

– Ни в коем разе.

– Константин Платонович, этого не может быть!

– Может, Таня, может. Ты дочь Елизаветы Петровны и Алексея Шубина.

– Нет! Нет! Вы ошиблись, Константин Платонович! Вы пошутили, да? Скажите, что вы шутите!

– Нет, Танечка.

Я обнял девушку, увидев в голубых глазах слёзы.

– Тшшш… – я гладил её по голове, чувствуя, как рубашка на плече промокает от слёз. – Тихо, милая, тихо.

– Но как, – всхлипывала она, – как? Мне говорили, что мама умерла. Батя всегда косо смотрел, так я думала, из-за второй жены. Никогда даже по голове не погладил. А я его всё равно любила. Из усадьбы ему подарки передавала. А он и не отец вовсе. За что, Константин Платонович? В чём я виноватая?

– Ни в чём, Танечка, ни в чём.

Она прижалась ко мне ещё сильнее. Боковым зрением я увидел, как на нас смотрит Киж. Мертвец всю дорогу тихо сидел в углу, закрыв глаза и изображая мебель. Сейчас же он удивлённо выпучился на меня и беззвучно открывал рот, будто собирался что-то спросить. Я нахмурился и взглядом приказал ему и дальше не отсвечивать.

Таня отстранилась от меня.

– Куда мы едем, Константин Платонович?

– В Петербург. Попробуем рассказать о тебе императрице. Если этого хочешь ты, конечно.

– А…

– Ты можешь отказаться, и мы повернём обратно. Ничего не изменится, будем жить, как прежде, и никто не узнает. Я остаюсь твоим учителем и другом, чтобы ты не решила.

– Я… Мне надо подумать, Константин Платонович.

Таня думала почти до самого Петербурга. Мы останавливались на постоялых дворах, молча обедали и также молча продолжали путь. Киж перебрался на козлы к вознице, а я читал дневник Бернулли и ждал слова девушки.

– Я хочу увидеть маму, – наконец решила Таня, – очень хочу. Вы поможете мне, Константин Платонович?

– Конечно.

– Только, – она посмотрела мне прямо в глаза, – я не хочу уезжать. Не хочу оставаться в Петербурге. Я вернусь в Злобино и продолжу учиться деланной магии. Обещайте, что я останусь с вами. Обещайте, Константин Платонович, даже если моя мама будет против.

Я взял её руку, поднёс к губам и поцеловал кончики пальцев.

– Обещаю.

Глава 2 – Некрополис

Последнюю остановку перед столицей мы сделали на почтовой станции в деревеньке Тосна. Нам с Таней надо было позавтракать, а для Кижа имелось особое задание.

– Дмитрий Иванович, держи, – я выдал ему кошелёк с деньгами. – Возьми на станции лошадей и езжай в Петербург вперёд нас. Найди приличный доходный дом, где можно снять комнаты. Только такой, чтобы не на виду.

– Сохраняем инкогнито?

– Верно, стараемся не светиться.

– Сделаю, Константин Платонович. Вы тогда не торопитесь, а я вас встречу на заставе.

Соблюдать особенную конспирацию, гримироваться или ходить в маске было перебором. Но и явно афишировать своё присутствие в столице не следовало. Так, серединка на половинку – от Тайной канцелярии всё равно не скроешься, а случайным людям нас лучше не видеть.

Киж с заданием справился отлично и встретил нас на въезде в город. Но я не стал торопиться и сразу прятаться «в нору», а прежде показал Тане Петербург. Погода стояла на удивление отличная, и мы не торопясь прокатились по центральным улицам. Девушка буквально прилипла к окну дормеза и только ахала, расширенными от восторга глазами разглядывая диковинную архитектуру столицы и прогуливающуюся публику.

Уже под вечер мы приехали в тихий переулок, где Киж нашёл жильё. Мертвец не поскупился и снял целиком второй этаж симпатичного особняка. Десять комнат это, конечно, многовато, но я выбор одобрил – лишние соседи совершенно ни к чему.

Пока нам несли ужин, я написал записку и отдал Кижу.

– Ещё одно задание, Дмитрий Иванович. Помнишь Разумовского?

– К которому вы в Знаменку ездили? Высокий такой, с низким голосом.

– Он самый. Найди возможность с ним увидеться и передай записку лично в руки. И обязательно получи ответ, хотя бы на словах.

– Константин Платонович, а можно…

Киж выразительно посмотрел на меня.

– Карты, как всегда?

– Они, – мертвец виновато развёл руками. – Мне требуется отыграться после Мурома. Эти бессовестные жулики выгребли почти все деньги. А ещё дворяне называются!

– Сделаешь дело и можешь играть до утра. Но с рассветом чтобы был здесь как штык.

– Буду, не извольте сомневаться.

Киж поклонился и, как метеор, умчался исполнять поручение. Зная его, могу сказать точно – он найдёт Разумовского в самые короткие сроки, чтобы осталось больше времени на карты.

Таня после путешествия и экскурсии клевала носом, и я отправил её спать. Впрочем, и сам не стал долго засиживаться – полистал дневники Бернулли и лёг в постель. Только уснуть никак не выходилог: ворочался, пялился в тёмный потолок и не мог расслабиться. Близкая опасность будоражила кровь и требовала действовать, а не ждать. Но нельзя, нельзя! Надо работать аккуратно, выверяя каждый шаг.

– Константин Платонович. – Дверь в комнату скрипнула. – Вы не спите?

– Таня? Что-то случилось?

– Уснуть не получается.

Она приведением мелькнула по комнате и в следующий момент нырнула под одеяло. Прижалась ко мне и шепнула:

– Вдруг это последний раз? Нельзя упускать ни минуточки.

После этого нам стало совсем не до разговоров. И только когда часы в соседней комнате пробили три раза, Таня заснула, положив голову мне на плечо. Не знаю, как всё повернётся дальше, но своё обещание я твёрдо намерен выполнить.

Киж вернулся, едва мы закончили завтракать. Довольный, словно кот, обожравшийся сметаны, он церемонно раскланялся и сел за стол напротив меня.

– Выполнил ваше поручение в точности, Константин Платонович. Разумовский согласился встретиться. Сегодня после полудня он подъедет к Лазаревскому кладбищу.

– Спасибо, – кивнул я ему. – Поедем прямо сейчас, осмотрим место во избежание, так сказать.

Таню брать с собой не стали. Мало ли, как повернуться может, а рисковать девушкой я не желал. Захватив документы из Ябедного архива, погрузились в экипаж и покатились через весь город к Александро-Невскому монастырю.

– Разумовского я нашёл в Летнем дворце, – Киж взялся рассказывать подробности. – Он был у императрицы, но туда мне вход заказан – какая-то магия, вроде той, что была у Троекурова, помните? Уже за полночь Разумовский вышел от Елизаветы, и я его тут же перехватил без свидетелей в одном тёмном коридоре.

– Удивил его внезапным появлением?

Мертвец покачал головой.

– Очень спокойный господин оказался. Прищурился, оглядел меня с головы до ног и спросил: чего, говорит, тебе, упырь, надо? Я не сдержался, если честно. Вы, отвечаю, с дворянином разговариваете, не смейте оскорблять, сударь, честного заложного покойника.

– Надеюсь, драку не стал затевать?

– Не, – Киж дёрнул головой, – я же помню про дело. Он тоже не стал лезть в бутылку, только рассмеялся. Какой, говорит, гордый мертвец. Чего, мол, хочешь? Так я ему записку вашу отдал, сказал, что от Урусова Константина Платоновича. А он – я должен был сразу догадаться, кто тебя послал. Прочитал бумажку и назначил встречу. Напоследок только спросил: правда ли, что поднятые мертвецы крёстного знамения боятся? А я взял да и перекрестился, как положено. Я, говорю, при жизни крещёным был, чего бы мне веру после смерти менять.

– Ну и славно. Только интересно, как он тебя распознать смог?

Киж развёл руками.

– Чёрт его знает, Константин Платонович. Может, Талант у него особенный? Или амулет какой?

Я только покачал головой. Не прост, ох не прост Разумовский! Не зря неприметный казак столько лет стоит рядом с троном императрицы и получил графский титул. Подозреваю, это он приложил руку к защите от нежити на покоях императрицы.

– Приехали, Константин Платонович.

Экипаж остановился возле кованой ограды, за которой пряталось маленькое кладбище. Чуть дальше виднелась то ли часовня, то ли усыпальница. А ещё дальше, за мостом через реку, несколько церквей и монастырские здания.

– Вы чувствуете? – произнёс Киж тихим голосом. – Константин Платонович, что это?

Я моргнул, глянул на кладбище магическим зрением и закашлялся. Над Лазаревским кладбищем дрожал контур магической защиты. Тяжёлой, с эфирными нитями в руку толщиной, возвышающейся над деревьями громадным куполом. Кто-то могущественный не пожалел сил, создавая конструкцию на века. Вот только он не прятал кладбище от людей, наоборот, колдун защищался от мертвецов. Всем похороненным здесь навеки был закрыт путь в мир живых. Не было ни единого шанса ни поднять покойника на этом кладбище, ни самому мертвецу выбраться из могилы. Некрополь, обладающий собственной волей, крепко держал умерших в своих объятьях.

– Я не буду туда заходить, – буркнул Киж, – вдруг оно меня решит упокоить?

– Ты ему неинтересен, Дмитрий Иванович. Здесь лежат титаны, сподвижники Петра Великого. Можешь хоть сам в землю закопаться, некрополь даже не взглянет в твою сторону.

Киж недоверчиво сунулся за ограду. Прошёлся между могил, прогулялся из конца в конец и признал мою правоту. Некрополю было плевать на такую мелкую сошку, он ловил в свои путы исключительно крупную рыбу.

– Как думаете, Константин Платонович, зачем Пётр приказал поставить такую защиту? Боялся, чтобы его верных слуг не побеспокоили после смерти?

– Может, и так, а может, и нет. Поставить могли и после кончины Петра, чтобы никто не докопался до опасных тайн прошлого царствования.

Киж согласно кивнул.

– Тоже верно. Я, скажем, не прочь поговорить с некоторыми личностями, что здесь лежат. Эх, Константин Платонович, с вашим Талантом бы да написать историю государства Российского! Допросить участников да рассказать, как всё по правде было.

– Нет уж, уволь! – я рассмеялся. – Тогда меня прилюдно четвертуют как государственного преступника. У реальной истории очень неприглядный вид, и мало кто захочет узнать её.

Нашу беседу прервала карета, остановившаяся за оградой.

– А вот и Разумовский. Дмитрий Иванович, прогуляйся в сторонке, чтобы не смущать его.

Бессменный фаворит императрицы быстрым шагом подошёл ко мне и порывисто пожал руку.

– Добрый день, Константин Платонович. Честно говоря, не ожидал увидеть вас в Петербурге.

– День добрый, Алексей Григорьевич. Увы, обстоятельства заставили приехать. Прогуляемся?

Я указал рукой на аллею между надгробий.

– Только если недолго. У меня мало времени, Константин Платонович, так что переходите сразу к делу.

Было видно, что он немного не в духе из-за приглашения на разговор. Вполне понимаю: он нужен у постели больной императрицы, а тут я его отвлекаю непонятно с какой целью.

– Прочитайте, пожалуйста. Это не займёт много времени, – я протянул ему документы из Ябедного архива.

Разумовский хмыкнул, но бумаги взял. Поначалу он скользил взглядом по листу наискось, но когда уловил смысл, начал читать вдумчиво, хмурясь и периодически бросая на меня короткие взгляды.

– Я знаю эту историю, Константин Платонович, – он закончил чтение, но не спешил вернуть бумаги. – Елизавета Петровна рассказывала, хотя и без некоторых подробностей. Зачем вы показываете их мне?

– Прочтите последний лист ещё раз.

С раздражением Разумовский заглянул в бумагу и пробежал страницу глазами.

– Девочку не убили, Алексей Григорьевич, – я подвёл итог за него, – мой дядя Василий Фёдорович вывез и спрятал её.

– Вот как? – фаворит удивлённо посмотрел на меня.

– Прочтите ещё это, – я протянул ему письмо Марьи Алексевны, – свидетельство княгини Долгоруковой в пользу моих слов.

Он вырвал у меня из рук лист бумаги и незамедлительно развернул.

– И вы знаете, где она? Дочь Елизаветы? Отвечайте.

– Знаю. Она здесь, в Петербурге. Я привёз её, чтобы она увиделась со своей матерью.

Подступив почти вплотную, Разумовский спрятал бумаги в обшлаг рукава и взял меня за пуговицу на камзоле.

– Константин Платонович, вы понимаете, что если это обман, то самый дальний сибирский острог покажется вам раем?

– Прекрасно понимаю, Алексей Григорьевич. Но, как дворянин, я был обязан привести девушку и попытаться восстановить справедливость. Даже если я ошибся и поплачусь за это.

– Если вы действительно правы и всё подтвердится, чего вы хотите в награду?

– Вы не поверите, Алексей Григорьевич, но ничего.

На пару секунд Разумовский завис, продолжая теребить пуговицу.

– Эээ…

– Я взял девушку в ученицы по деланной магии, не зная о её происхождении. Как учитель, я отвечаю за неё и обязан позаботиться. И за это мне не нужны ордена, деньги и титулы.

Нитки не выдержали, и пуговица оторвалась, оставшись в пальцах у Разумовского. Он смутился такому обороту дел, закашлялся и отступил на шаг.

– Простите, Константин Платонович, я немного разнервничался.

Он отдал мне пуговицу и потёр лицо ладонью.

– Всё это слишком неожиданно свалилось на меня. Да ещё так не вовремя!

– Понимаю, сочувствую, но я в ещё худшем положении. Если уж вы грозите мне острогом, то даже боюсь думать, что скажет императрица.

– По-разному может выйти, – буркнул Разумовский, – зависит от… Впрочем, неважно. Сейчас, я должен увидеть девушку собственными глазами. Где она?

– Я отвезу вас. И увидите, и поговорите.

– Тогда едем прямо сейчас.

Махнув Кижу, чтобы догонял нас, я повёл Разумовского к дормезу.

– Скажите, Константин Платонович, а почему вы обратились именно ко мне?

– Всё просто, Алексей Григорьевич. Вы долгие годы находитесь подле императрицы. Полагаю, это не просто так? – я позволил себе улыбнуться. – И, обращаясь к вам, я надеялся на маленькое чудо. Что вы блюдёте интересы Елизаветы Петровны выше, чем чьи-либо ещё.

Разумовский кивнул.

– Вы обратились по адресу, Константин Платонович. Её интересы я ставлю даже выше своих и особенно выше личных симпатий.

– Это именно то, что мне было нужно.

Я поклонился и распахнул перед ним дверь дормеза.

Глава 3 – Оракул

– Константин Платонович, я должен переговорить с девушкой один на один, – попросил Разумовский, когда мы поднимались к нам на этаж. – Вы позволите?

– Не вижу препятствий, Алексей Григорьевич. Мне скрывать нечего, как я уже говорил.

Едва мы вошли, как услышали из глубины квартиры Танин голос. Девушка напевала тягучую грустную мелодию, что-то про берёзу и несчастную любовь. Разумовский едва уловимо улыбнулся и обернулся ко мне.

– Это она? – спросил он шёпотом.

Я кивнул.

Он приложил палец к губам и пошёл на голос.

У окна в гостиной мы и нашли Таню. Негромко напевая, девушка сосредоточенно рисовала small wand'ом на стекле связку Знаков. Один из полезных трюков, что я ей показывал – снаружи невозможно подглядеть, что происходит внутри, вместо людей видны только размазанные цветные тени.

Таня стояла к нам вполоборота. Глядя на её профиль, Разумовский замер и пальцами потёр глаза.

– Господи, – проговорил он еле слышно, – одно лицо с Лизой.

Мне довелось видеть императрицу два раза, но не скажу, что находил особое сходство между ней и Таней. Но то я, а вот Разумовский знал Елизавету в молодости и у него было с чем сравнивать.

Я положил руку ему на плечо, слегка придержав. И только когда Таня закончила рисовать Знаки, я постучал в открытую дверь.

Девушка обернулась. На секунду она смутилась, но быстро справилась с чувствами и приветливо улыбнулась.

– Добрый день, сударь.

– Татьяна, разрешите рекомендовать моего друга, – наш гость низко поклонился, – граф Разумовский Алексей Григорьевич.

– Очень приятно, ваше сиятельство.

Разумовский подошёл к Татьяне, поклонился ещё раз и поцеловал ей руку.

– Счастлив видеть вас, сударыня. Скажите, что вы пели? Мне казалось, у этой песни другая концовка…

Я не принимал участие в разговоре. Встал скромненько в сторонке и наблюдал за Разумовским. А он ещё тот персонаж – задаёт вроде невинные вопросы, а сам осторожно выпытывает подробности из жизни. Годы, проведённые рядом с императрицей, не прошли даром для казака, превратив его в опытного царедворца.

– Я оставлю вас на минуточку, – я подмигнул Тане, – распоряжусь подать чаю.

Он просил о разговоре с Таней наедине? Что же, я выполнил просьбу и дал ему почти четверть часа. Впрочем, я слегка подстраховался – в соседней комнате находился Киж, невидимый и неощутимый для Разумовского. Так, на всякий «пожарный» случай и ради моего спокойствия.

От чая Разумовский отказался.

– Нет, благодарю, Константин Платонович. Я должен ехать и хотел вас попросить: постарайтесь никуда не выходить, ради вашего же блага, – он покачал головой. Вид у него при этом был несколько растерянный. – Я приеду к вам, как только смогу. Ничего пока обещать не буду, но сделаю всё возможное.

Проводив его, я вернулся в наши комнаты и подозвал Кижа.

– Дмитрий Иванович, для тебя есть серьёзное поручение. Отправляйся во дворец, прямо сейчас. Мне нужно знать, что происходит у Елизаветы и вокруг неё.

– Вы не забыли, Константин Платонович? Я не могу войти в покои императрицы.

– Не можешь, помню. Но никогда не поверю, что там нет возможности подслушать. Ставлю сотню рублей, наверняка есть какие-нибудь слуховые окошки или что-нибудь такое.

– Вы предлагаете мне стать шпионом? – возмутился Киж.

– Разведчиком, Дмитрий Иванович. И только из-за необходимости обезопасить Таню. Кстати, заодно выяснишь, кто из придворных подслушивает императрицу. И хорошо бы их отвадить, когда Разумовский будет рассказывать Елизавете про наше дело.

– Можно применить карательные меры? – Киж ухмыльнулся и провёл указательным пальцем по шее.

– По обстоятельствам. Только не светись и не оставляй следов.

– Исполню, Константин Платонович.

– Как закончим, дам тебе недельный отпуск на картёжные дела.

Киж осклабился, поклонился и умчался исполнять поручение.

Ожидание растянулось почти на пять дней. Разумовский не торопился приезжать, и мы с Таней безвылазно сидели в квартире. Каждое утро появлялся Киж с докладами. Он действительно обнаружил, что покои императрицы регулярно прослушиваются стареньким лакеем. Пока Киж его не трогал, наблюдая и пытаясь выяснить, кому тот относит доклады.

Ещё мертвец доложил о ссоре Елизаветы с Петром Фёдоровичем. Тот явился к больной императрице и стал требовать дать свободу Пруссии и освободить Фридриха Вильгельма от своего «унизительного» регентства.

Как я слышал из Злобино, Елизавета взяла Пруссию под протекторат, поставила туда своего генерал-губернатора и держала мальчишку-наследника в ежовых рукавицах. Это страшно бесило Петра, до истерик и рыданий.

Естественно, требования отпустить лакомый кусок вызвали у Елизаветы страшную ярость. Даже лёжа в постели, она оставалась владычицей, цепко держащейся своей выгоды. В результате случился скандал, так что императрица даже пригрозила Петру вычеркнуть его из завещания, оставив престол малолетнему Павлу.

– Вон! – кричала она. – Хочешь всё разбазарить, что я собирала? На Камчатку сошлю, неблагодарный! Не видать тебе трона!

После этого у Елизаветы случился приступ и пошла горлом кровь. К счастью, лекари смогли ей помочь и привести в чувство.

К обеду Киж снова отправлялся во дворец, а мы с Таней оставались скучать и ждать новостей от Разумовского. Вот только тратить время зря мне не хотелось, и с первого дня ожидания я стал заниматься с девушкой деланной магией. Для начала проэкзаменовал её по всем изученным Знакам. Нашёл мелкие огрехи и заставил отработать всё начисто. Затем показал пару полезных связок и помог выучить их.

На третий день за завтраком я поделился с Таней задумкой магического телеграфа. К моему удивлению, девушка загорелась этой идеей. Очень просилась, чтобы я взял её в помощницы при исследованиях. Я не мог ей отказать. Так что следующие дни мы с Таней пробовали разные идейки по дальней связи. Что-то делали вместе, что-то я отдал ей для самостоятельных опытов.

С этими опытами случился забавный случай. Таня взялась проверять связку Знаков на двойной Тильде – нужно было удостовериться, будут ли они держать связь через эфирные нити. Пока она ставила эксперимент, я закопался в дневники Бернулли – а вдруг там найдётся что-то полезное по телеграфной теме?

– Ой! Константин Платонович, посмотрите!

Я отложил бумаги и подошёл к Тане. Ёшки-матрёшки! Ты гляди, какая штука!

На столе лежала дощечка с нарисованной связкой. Двойная Тильда в окружении трёх Печатей. Ровно над ней, на высоте двух ладоней, парила другая дощечка, но только со связкой без Печатей и дополнительным Знаком Седиля. Плоская деревяшка висела в воздухе без поддержки, не дёргаясь и не излучая эфир. Однако, интересно! Настоящая левитация?

Включив магическое зрение на самый широкий спектр, я присел на корточки, так чтобы глаза оказались напротив дощечек. Хм, какая загогулина получилась. Связка на нижней дощечке создавала над собой из эфирных нитей «чашу», на дне которой и «лежала» вторая плашка, отталкиваясь от эфира.

– Забавный эффект, – вынес я вердикт. – Но увы, бесполезный для телеграфа.

– А куда его можно применить, Константин Платонович?

Я пожал плечами.

– Не знаю, Тань. Для сувениров, может быть. Запиши обе связки на всякий случай, потом подумаем куда.

Утром на шестой день, наконец-таки, появился Разумовский с большой шкатулкой в руках. Он усадил нас за стол, сел напротив и поставил ящичек перед собой. Вздохнул и обвёл нас взглядом.

– Императрица пока ничего не знает, – заявил он. – Я не решился рассказать ей, не имея железных доказательств.

Таня вздрогнула и отвернулась. Я чувствовал, как в ней кипит разочарование и обида, но помочь был не в силах.

– Алексей Григорьевич, других у меня нет. Все бумаги, что я сумел найти, уже у вас.

– Понимаю, Константин Платонович. Поймите же и вы меня: этого недостаточно для полной уверенности. И я не рискну дать гарантию, что Елизавета не отправит вас в Сибирь. Это болезненная тема, и она не будет слушать ничьи доводы.

– Тогда…

– Дослушайте меня, Константин Платонович. Я ведь тоже не уверен, что вы правы. Скорее всего, вы не желаете зла и не задумали аферу. Но ошибиться может каждый, ведь так? Вдруг вы приняли желаемое за действительное?

Разумовский вздохнул и ладонью огладил шкатулку.

– Это «Тирренский оракул». Мне стоило большого труда получить его и вынести из дворца. Он точно скажет правду о родстве Татьяны, но отрицательный ответ обойдется вам очень дорого.

Фаворит императрицы посмотрел мне в глаза.

– Я уважаю вас, Константин Платонович, за вашу храбрость и самоотверженность. И вы, Татьяна, мне очень симпатичны. Но если Оракул вынесет ответ «нет» – вы немедленно уедете из Петербурга. Я никому не скажу об этом деле, но вы поклянётесь никогда не появляться в столице. Ни при каких условиях. Забудете всё, что было, и останетесь в своём имении.

У меня будто щёлкнуло в голове, и я понял: Разумовский ни капли не верит в то, что Татьяна дочь императрицы. Доказательства не убедили его, и этот Оракул просто должен поставить жирную точку. Впрочем, он не считает меня мошенником, специально подделавшим документы. Иначе, ни капли в этом не сомневаюсь, вместо него пришла бы Тайная канцелярия, и разговаривал бы я с другими людьми в очень неуютном месте.

– Согласна! – Таня подалась вперёд. – Проверяйте, я хочу знать правду. Клянусь, если документы врут, я уеду в Злобино и никогда его не покину.

Разумовский кивнул и перевёл взгляд на меня.

– Даю слово чести.

– Хорошо.

Он откинул крышку шкатулки. Внутри находился старинный бронзовый «прибор» в виде мужчины, державшего весы. Вместо волос на его голове были змеи, а глаза сделаны из тёмных полупрозрачных камней. Другая рука статуэтки держала странные двузубые вилы. Вся конструкция была пронизана магией. Знаки, знакомые мне и нет, общеизвестные и какие-то непонятные, сплетались в странную конструкцию. Я бы не пожалел средств, чтобы обследовать загадочный механизм, только вряд ли мне позволят его «разобрать».

– Дайте вашу руку, Татьяна.

Взяв ладонь девушки, Разумовский поднёс её к Оракулу.

– Мне нужно немного вашей крови. Будет чуть-чуть больно.

– Ай!

Палец Тани накололся о двузубец, и из ранки выступила алая капля. Разумовский подвёл руку к весам и дал крови упасть на одну из чаш весов.

– Ещё чуть-чуть… Вот так, довольно.

Он оставил девушку в покое и полез в карман. Вытащил оттуда маленький бутылёк и с усилием вынул пробку.

– Кровь Елизаветы. Вчера ей делали кровопускание, и мне удалось взять несколько капель.

Он капнул из мензурки на другую чашу весов и пальцами нажал на глаза статуэтки.

– Теперь нужно подождать. Полчаса, не больше.

Разумовский откинулся на спинку стула с таким видом, будто выполнил тяжёлую, неприятную работу. Таня комкала в руках платок и кидала на Оракул обречённые взгляды. Ни он, ни она не верили в успех «теста».

– Принесу нам выпить.

Я встал и пошёл в соседнюю комнату, где в буфете стояли бутылки. Выбрал что-то крепкое, но с приятным запахом, взял три рюмочки. Эх, зря ездили! Только время потратили впустую.

Едва я вернулся в гостиную, как Разумовский закашлялся. Глаза у него выпучились, а брови полезли на лоб. Он неотрывно смотрел на статуэтку, до хруста вцепившись в край стола.

– Кхххрр!

– Алексей Григорьевич, вам дурно?

Он ошалело глянул на меня:

– Оракул.

– Что?

– Он говорит «да». Она дочь Елизаветы.

Таня вскрикнула и начала без чувств сползать на пол. Бросив бутылку и рюмки, я кинулся к ней и подхватил девушку. Пока я относил её на диван, Разумовский всё смотрел и смотрел на Оракула, что-то беззвучно шепча.

Глава 4 – Клятва

Разумовский дождался, пока Таня придёт в себя, и поспешно откланялся. Объясняться и комментировать случившееся он не стал.

– Вынужден покинуть вас, мне срочно нужно ехать во дворец. Прошу извинить.

Как он ни торопился, но шкатулку с Оракулом взять не забыл. А жаль, жаль, я бы посмотрел на эту старинную вещицу с пристрастием. Впрочем, сейчас надо было заняться Таней, растерявшей всю уверенность и спокойствие.

Я напоил девушку чаем, заставил перекусить и начал рассказывать ей забавные случаи из своей студенческой жизни. Я не бог весть какой рассказчик, но мне удалось отвлечь её от переживаний. Девушка приободрилась, повеселела и начала смеяться. А я поставил себе на память крестик: высказать Разумовскому всё, что я о нём думаю. Пришёл, ошарашил, довёл девушку до обморока и сбежал, гусь лапчатый. И что дальше? Прикажете ждать его ещё пять дней? Или он вообще не вернётся?

– Таня, а не прокатиться ли нам по Петербургу?

План у меня выстроился простой: до вечера займу её прогулкой, утром вернётся Киж, и там уже подумаем, как быть дальше.

– Даже не знаю, – девушка вздохнула.

Слишком много переживаний на неё разом навалилось, так что взгляд её угас, а румянец сменился бледностью.

– А чего дома сидеть? Заодно и пообедаем в какой-нибудь ресторации, для разнообразия.

Не прошло и получаса, как мы сели в дормез и укатили смотреть Петербург. Во время прогулки мы сделали несколько остановок. Во-первых, Таня посетила Троицкую церковь. Без меня, естественно: я даже приближаться к ней не стал, оставшись возле экипажа. Во-вторых, прогулялись по Летнему саду. Императрица некоторое время назад разрешила пускать туда приличную публику по четвергам, чем мы и воспользовались. И уже в конце прогулки заехали поужинать в ресторацию, где подавали французские блюда. В общем, Таня снова улыбалась, а в глазах уже не стояла грусть.

В сумерках мы вернулись к нашему временному жилищу. Но стоило выйти из дормеза, как на нас буквально выпрыгнул Разумовский. Нервный и взволнованный.

– Где вы были? Константин Платонович, я уже час жду! Как так можно?!

– Алексей Григорьевич, я чего-то не понимаю? Мы ни о чём с вами не договаривались. Вы слова не сказали, выбежали от нас как на пожар.

– Я же говорил, – Разумовский поморщился, – что еду во дворец. Понятно же для чего! Всё, нет времени спорить – садитесь в мою карету и поехали.

Фаворит императрицы низко поклонился Тане.

– Она ждёт вас, сударыня.

Через минут сорок мы подъехали к Летнему дворцу Елизаветы Петровны. В сумерках он был плохо различим, но я окинул его магическим зрением и еле сдержал удивление. Огромное здание было деревянным! Но на стенах проступали деланные Знаки против пожара, а периметр защищал магический контур. На мой вкус охрану неплохо было бы организовать посерьёзнее. Но могло статься, что императрица больше доверяла гвардии, а не искусству деланных магов.

Карета Разумовского обогнула дворец и остановилась возле неприметного входа.

– «Бумажное крыльцо», – пояснил он, – вход для скороходов и секретарей императрицы. Прошу вас!

Внутри вход охраняла пара гвардейцев, но они узнали фаворита и не проявили к нам никакого интереса.

– Сюда.

Разумовский провёл нас по длинному коридору и распахнул неприметную дверцу.

– Ждите меня здесь, – вполголоса сказал он. – Никуда не выходите, никому не говорите, кто вы. Вы меня поняли?

Он впустил нас внутрь и закрыл дверь. Не знай я, что мы во дворце, принял бы комнатку за обычную гостиную в небогатом дворянском доме. Круглый стол в центре, стулья, диван в углу. Только окон не было, а освещение давали магические свечи в пыльной люстре под потолком.

Таня снова побледнела и нервно кусала губы.

– Константин Платонович, мне страшно.

– Всё будет хорошо, – я подошёл к Тане и взял её за руки. Пальцы девушки были холодны, как лёд, и чуть дрожали. – Никто тебя не обидит, я обещаю.

– А если императрица отправит нас в Сибирь? Вдруг она не поверила?

– Сбежим, – я улыбнулся, – невелика наука. Уедем за границу, куда-нибудь в Италию. Там тепло, не бывает снега, апельсины растут.

– Никогда не пробовала, – девушка слабо улыбнулась в ответ, – наверное, вкусные?

– Не знаю, – шепнул я заговорщицки, – мне они тоже не попадались.

Минуты бежали, а наш проводник не спешил возвращаться. Чтобы хоть чем-то себя занять, мне захотелось немного пошутить. Ну, что ещё делать в такой ситуации? Пялиться в стену и думать об одном и том же?

– Таня, какую мы связку с левитацией нашли?

– Двойная Тильда с Печатями и Седилем.

– Вот и замечательно, сейчас мы их испытаем.

Я сдвинул стол и на полу изобразил магическую связку. Вернул стол на место и прямо на столешнице начертил вторую фигуру из Знаков.

– Ой!

Стол дрогнул и взлетел над полом. Невысоко, на какие-то полдюйма, но резные ножки повисли в воздухе и не собирались опускаться. Я толкнул стол, пытаясь сдвинуть его с места. Но тот лишь закрутился вокруг оси, будто волчок.

– Забавно, да?

Мне стало смешно, когда я представил реакцию прислуги на летающий стол.

– Константин Платонович, а он так и будет висеть?

– Пару дней, не больше. Знаки быстро разрядятся, там совсем чуть-чуть эфира.

За дверью послышался шум, и я хлопнул ладонью по столу, останавливая вращение.

Разумовский заглянул в комнату и поманил рукой.

– Идёмте. Только тихо, никаких разговоров.

Мы снова оказались в коридоре и пошли за фаворитом. Мы путешествовали по дворцу, будто по внутренностям чудовищного зверя – здесь полно было старой магии, запаха плохих смертей и своя тайная, непонятная посторонним жизнь. Дворец пожирал жизни неосторожных, даруя избранным господство над огромной страной. Особая аура власти пропитала его стены и дышала в затылок, заставляя покрываться мурашками спину. Нет, жить в таком месте могут не многие, и я точно не в их числе.

– Проходите.

Разумовский впустил нас в очередную дверь и зашёл следом. Эта комната оказалась богато обставлена, с излишней кричащей роскошью, расписанным потолком и позолоченной мебелью.

– Там, – указал фаворит на дверь в противоположной стене, – покои императрицы. Она примет вас прямо сейчас. Подождите, я доложу Её Величеству.

Он скрылся за указанной дверью, а мы снова остались одни. Таня дрожала, будто от холода, и я взял её за руку.

– Всё будет хорошо, обещаю.

Девушка ответила мне благодарным взглядом, не в силах даже улыбнуться от охватившего её волнения.

– Татьяна, – Разумовский появился снова и жестом подозвал девушку, – она ждёт вас.

Он пропустил Таню в покои императрицы и закрыл дверь, оставшись снаружи вместе со мной.

– С вами, возможно, она поговорит позже. Сейчас Елизавета Петровна хочет видеть дочь с глазу на глаз.

Мне ничего не оставалось, кроме как ждать. И надеяться на лучшее.

– По маленькой, Константин Платонович?

Мы уже почти час ждали, пока Елизавета разговаривала с Таней. Разумовский молчал, то садился в кресло, то вставал и начинал ходить из угла в угол. Мельтешение фигуры раздражало, и я старался не смотреть на него. В конце концов он не выдержал и вытащил из шкафчика хрустальный штоф, на четверть полный прозрачной жидкостью. Судя по запаху, сегодня вечером он уже прикладывался к этому «сосуду отдохновения». Следом на столе появилась пара рюмок и вазочка с чёрной икрой. Кстати, на последней я заметил деланные Знаки, работавшие как холодильник.

– По одной, для душевного равновесия.

– Чуть-чуть.

Кивнув, Разумовский налил в рюмки, одну полную, вторую едва на донышко, и подал последнюю мне.

– За здоровье Елизаветы.

Он опрокинул содержимое рюмки в себя и тут же закусил ложечкой икры. Почти минуту молчал, крутя рюмку в пальцах, а затем вполголоса сказал:

– Не любит она, когда я пью. А без этого смотреть не могу, как ей плохо.

Наливая по второй, он продолжил говорить, будто оправдываясь непонятно перед кем:

– Лекари эти дурные. Только и делают, что кровь пускают. Порошки непонятно из чего делают. Я этому немцу говорю: ну-ка, сам свою дрянь съешь. Вдруг там отрава? Он давай отказываться, так я её прямо в рот ему запихал, вместе с бумажкой. А Лизавета ругаться стала, выгнала меня и врачей бить запретила.

Разумовский снова сунул мне рюмку и посмотрел с прищуром.

– Константин Платонович, если Елизавета захочет вас наградить – не отказывайтесь.

– Я не сделал ничего сверхъестественного, а только восстановил справедливость.

– Неважно, – он скорчил недовольную рожу. – Матушка-императрица не любит, когда отвергают её дары. Считает это пренебрежением.

Ёшки-матрёшки, какие тут сложности! Казалось бы, самая могущественная женщина в стране, а тоже имеет заморочки и обиды.

– Спасибо, что предупредили. Возьму, если будет предложено.

Фаворит кивнул и забрал у меня пустую рюмку. Но налить заново не успел. Дверь открылась, и из покоев императрицы вышла Таня. Глаза у девушки были заплаканные, а нос покраснел.

– Алексей Григорьевич, вас зовут, – Таня шмыгнула носом.

Быстро спрятав штоф, Разумовский кинулся на вызов. А я подошёл и обнял Таню. Она прижалась ко мне, зарывшись лицом у меня на груди. Ничего не спрашивая, я гладил её по голове и шептал что-то успокаивающее.

– Мама сказала, – наконец сказала Таня, – что мне надо уехать. Чтобы меня никто не обидел после её смерти.

Ответить я не успел. Снова появился Разумовский и кашлянул в кулак, привлекая внимание.

– Её Величество хочет вас видеть, Константин Платонович.

– Никуда не уходи без меня, – шепнул я девушке.

Отпустил её и шагнул в покои императрицы, словно пророк, спускающийся в яму со львами.

Императрица лежала, утонув по плечи в большой пуховой подушке. Чепец на волосах с проседью выглядел как-то особо по-домашнему, а в глазах не было и тени того гнева, что я видел в последний раз. Не грозная повелительница огромной страны, а просто старая больная женщина, уставшая и недавно плакавшая.

– Урусов, – она заметила меня и слабо махнула рукой, – подойди.

Я низко поклонился, остановившись за пару шагов от её кровати.

– Ваше Величество.

– Ближе, – Елизавета кисло усмехнулась, – не укушу.

Она протянула руку, и я склонился для поцелуя. Кожа императрицы пахла лекарствами и лавандовым маслом. Талант так и не вернулся, но я и без него явственно чувствовал: жить ей осталось год-полтора. Болезнь, поселившуюся у неё в груди, не излечить местным эскулапам. Елизавете будет становиться то лучше, то хуже, но конец один – кровотечение горлом и мгновенная смерть.

– Что, Урусов, выслужиться хотел?

– Никак нет, Ваше Величество. Только исправлял ошибку, допущенную моим дядей.

– Парик сними, Урусов.

Подобной просьбы я не ожидал, но выполнил с удовольствием. Терпеть не могу таскать на голове эту жаркую хреновину.

– Ой, страшненький какой, – скривив губы, императрица мотнула головой. – Что она в тебе нашла только? Дурочка глупенькая. Наклонись-ка, Урусов.

Протянув руку, императрица ухватила ладонью меня за затылок и с неожиданной силой притянула к себе, так что мы оказались лицом к лицу.

– Слушай меня, Урусов, внимательно слушай.

В её голосе появилась властность, а глаза слабо засветились магическим светом. От неё ко мне протянулись тонкие ниточки эфира. Магия?! Что она хочет сделать?

– Нельзя девочку никому показывать. Сожрут бедняжку, стоит мне помереть. Царскую кровь всегда первую льют, когда корону примеряют. Вот ты доченьку мою и спасёшь, за грехи своего дяди, понял? Спрячешь, что бы ни Пётр Фёдорович, ни кто другой не нашёл. Через три года женишься на ней, если сама того захочет. А ежели нет, устроишь ей брак с хорошим человеком. Понял меня?

– Понял, Ваше Величество.

– Хорошо.

Она отпустила меня и тяжело откинулась на подушке.

– А я тебя награжу, Урусов. Денег дам, чтобы ты мою дочь в достатке содержал, и титул верну. Поклянись, князь Урусов, что Татьяну в обиду не дашь!

Я опустился на одно колено и произнёс слова клятвы.

– Иди, Урусов, – Елизавета закашлялась, – завтра снова сюда приедешь, хочу с дочкой ещё поговорить, а ты деньги с бумагами получишь. Иди, князь, устала я на твою голову лысую смотреть.

Поклонившись, я попятился и вышел из покоев императрицы.

Глава 5 – Завещание

– Она добрая, Константин Платонович, и справедливая. Сказала, что вам титул вернёт княжеский.

Я улыбнулся и кивнул. Императрицы не бывают добрыми или злыми – обладающие властью оперируют другими категориями. Но Елизавета для Тани родная мать, и с ней я точно спорить не буду.

– Только грустно, что я так мало у неё была. Мне надо о стольком поговорить с ней, столько рассказать.

– Завтра снова поедем во дворец и поговорим. А там, может, и задержимся в Петербурге, успеешь поговорить. А сейчас ложись-ка спать. Время позднее, тебе нужно отдохнуть.

Отправив девушку в её комнату, я ещё чуть-чуть посидел в гостиной, выпил чаю и привёл мысли в порядок. Князь! И кто? Я?! Непривычное слово каталось на языке юрким колобком и корчило мне рожи. Князь. Вот мои родственнички, Урусовы, побесятся, когда узнают. Или, наоборот, явятся знакомиться с новоявленным родичем. Да и всё равно, я их не знал, и вряд ли они станут мне близкими людьми. А титул мою жизнь не изменит, разве что позволит проще добиваться своего от бюрократов и наводить мосты со знатью. Князь! И надо было Елизавете выдумать такую награду. Хотя вернуть «своё» было приятно.

С такими мыслями я и отправился спать. Лёг, закрыл глаза и мгновенно отрубился.

– Константин Платонович, просыпайтесь.

Возле кровати в серых утренних сумерках стоял Киж и тряс меня за плечо. В полутьме глаза мертвеца мерцали бледным синеватым светом.

– Что случилось?

Я потёр глаза и приподнялся на локте.

– Елизавета Петровна преставилась час назад.

Ёшки-матрёшки! Сон мгновенно слетел с меня, а в мозгах заворочались тяжёлые мысли.

– Подожди в столовой, сейчас оденусь и всё расскажешь. И прикажи, чтобы мне принесли кофий.

Киж молча кивнул и вышел из спальни.

Матерь Божья, только смерти Елизаветы не хватало! По-быстрому умываясь и приводя себя в порядок, я обдумывал новость и непроизвольно кривился от досады. Вчера я чётко видел – полтора года императрице «было написано на роду». А медиум, знакомая Марьи Алексевны, видела срок до Рождества. И как это понимать? Некромантское чутьё может обманывать? Или смерть не была естественной? Неужели ей помогли умереть? Как теперь сообщить это Тане? С камнем на сердце я вышел в гостиную.

– Прислугу не добудишься, – сообщил Киж, – так что я сам сварил вам кофий. Вроде ничего не перепутал.

Я сел напротив мертвеца и взял чашку.

– Рассказывай, Дмитрий Иванович, что там случилось.

Слушая рассказ Кижа, я не чувствовал горького вкуса кофия. Не до этого, знаете ли, было.

Я почувствовал, Константин Платонович, когда вы с Таней приехали. Не стал, на всякий случай, показываться вам на глаза. Но держал руку на пульсе, как вы иногда говорите, на случай, если что-то пойдёт не так.

Когда Татьяна зашла к Елизавете, я проверил слуховое окошко в её покои и не ошибся. Лакей уже сидел там и внимательно слушал каждое слово. Пришлось немного охладить его любопытную натуру, так сказать. Нет-нет, не беспокойтесь, Константин Платонович, тело не найдут и никакого шума не будет.

Так вот, после вашего ухода императрица отослала всех из спальни и вроде как задремала. Или всё это время размышляла, не могу точно сказать. Но через час она позвала Разумовского и приказала взять перо и бумагу. Под её диктовку наш знакомец написал два указа. Первый о признании за девицей Татьяной дворянского происхождения и дарования ей фамилии Петровская. Второй о возвращении вам княжеского титула, утраченного предками. Разумовский подал ей бумаги, но она не торопилась подписывать.

– Кому престол оставлю, Лёшенька? – спросила она. – Дураку Петрушке? Так он Пруссию выпустит, по старой любви к Фридриху. Немчуру свою ко двору наберёт, будет как при Бироне, чтоб его. Павлушка ребёнок ещё несмышлёный. Катька-интриганка под себя загрести всё хочет. Кому Россию оставить, Алёшенька? Плохо будет после меня.

Разумовский что-то бормотал, а Елизавета только вздыхала.

– Матушка моя, царствие ей небесное, сразу мне хотела престол оставить. Да поддалась на уговоры Меншикова и других верховников. Помнишь, что из этого вышло? Сколько я от Анны с Бироном наплакалась!

Помолчала немного, цыкнула на Разумовского и говорит:

– Что я, дура нерешительная или императрица Российская? Ну-ка, Лёшка, вызови этих лентяев из моей Конференции министров.

Все уговоры Разумовского не спешить разбились об окрик Елизаветы:

– Сама лучше знаю! Делай, что сказала!

Через пару часов в приёмной появились князь Трубецкой, граф Воронцов и братья Шуваловы. Императрица приняла их, не вставая с постели, и велела привезти её завещание о престолонаследии.

– В Сенате оно, матушка, – попытался возразить Воронцов. – Хранится как и полагается. Сама так приказывала…

– Ну так привези! Немедленно!

Стоило Воронцову удалиться из спальни императрицы, как младший Шувалов стал мягко намекать, что сейчас не время менять наследника престола. Елизавета отреагировала резко и безапелляционно:

– Моя власть, кому пожелаю, тому и отдаю. А твоё дело, Петька, выполнять мои приказы. Или забыл, кто тебя поднял, а?

После этого она всех отослала, пока не привезли завещание. Судя по звукам, императрица задремала, я оставил слуховое окошко и заглянул в приёмную у её покоев.

Когда я туда попал, Константин Платонович, там были Шуваловы, Трубецкой и резвый молодой Волков, секретарь той самой Конференции министров. Начало разговора я пропустил, услышав только самый конец. Шувалов сказал Трубецкому, чтобы тот действовал, или всем не поздоровится. А Волкова они отправили будить Петра Фёдоровича и сообщить тому об угрозе.

Минут через двадцать Волков вернулся, приведя с собой лекаря-немца, и шепнул Шувалову, что наследник скоро будет, мол, вы же знаете, как он обычно собирается. А старший Шувалов, который начальник Тайной канцелярии, отвёл в сторону лекаря и принялся с ним перешёптываться. Я понял с пятого на десятое, но вроде он просил его дать императрице успокаивающее, чтобы та заснула. У меня возникло подозрение, что они хотели потянуть время, а затем то ли переубедить Елизавету, то ли ждали, что она сама остынет и передумает.

Из покоев императрицы донёсся шум. Я быстро вернулся к слуховому окошку и услышал в спальне голоса Разумовского, Шуваловых и лекаря-немца. Насколько я понял, Елизавета пыталась встать, но ей сделалось дурно, и она упала. Её уложили обратно на постель, но императрица стонала и требовала позвать своего врача Крузе.

– Нет его, матушка, во дворце. Уехал куда-то, не нашли, – слышал я голос Шувалова. – Вот, лекарь Петра Фёдоровича, он врачует не хуже. Прими лекарство, матушка, тебе легче станет.

Минут десять они уговаривали её выпить какой-то настой. В конце концов Елизавета сдалась и приняла лекарство. На некоторое время ей полегчало, она принялась спрашивать Шувалова о каких-то делах, попросила Разумовского принести чаю.

А затем внезапно ей стало совсем худо. У неё пошла горлом кровь, Разумовский требовал лекаря сделать хоть что-то, Шувалов звал кого-то. В покои вбежал Пётр Фёдорович, крича: «Тётушка! Тётушка!» – и требуя немедленно привести других лекарей. Поднялся такой шум, что стало невозможным что-то разобрать.

Киж прервал рассказ, достал фляжку и сделал несколько глотков.

– Вы же знаете, Константин Платонович, я чую чужую смерть, – он облизал бледные губы. – У Елизаветы началась агония, я ощутил её даже сквозь стену. Через три минуты она умерла у себя в спальне на руках у Разумовского.

Я протянул руку, забрал у мертвеца флягу и тоже приложился к горлышку.

– Едва лекарь констатировал смерть, как Шуваловы стали присягать новому императору.

Подавшись вперёд, Киж заглянул мне в глаза.

– Вам нужно уезжать из Петербурга. Сейчас же. Немедленно.

Скрипнули половицы, и мы с Кижом разом обернулись. В дверях стояла Таня, босая, в ночной рубашке, прижав руки к груди.

– Мама? Она умерла, да?

Я кивнул. Отрицать не имело смысла, она и так слышала слова Кижа.

– Мне сон был сегодня. Я почувствовала, что она…

Из носа девушки потекла кровь. Она провела рукой по верхней губе, посмотрела на пальцы, измазанные красным, пошатнулась и осела на пол, будто подрубленное дерево.

Кровотечение быстро прекратилось, но чтобы привести девушку в чувство, мне потребовалось время. А под руку бубнил и бубнил Киж:

– Константин Платонович, нужно уезжать немедленно. Формально вы в ссылке, а у нового императора на вас зуб. Помните, как он боготворил Фридриха? В прошлый раз чуть до драки не дошло. А сейчас он просто прикажет кинуть вас в Шлиссельбургскую крепость…

– Дмитрий Иванович, – не выдержав, я огрызнулся, – коли надо ехать, изволь собрать наши вещи. Отнеси в дормез и подгони его ко входу. Как только Тане станет легче, сразу и поедем.

Киж щёлкнул каблуками и умчался выполнять поручение, даже слова против не сказал.

Щёки Тани порозовели, и она медленно приходила в себя.

– Костя, – она посмотрела на меня, – только один раз её увидела, и всё…

Я обнял девушку и дал выплакаться у себя на плече. Вернувшийся Киж не стал ничего говорить и снова исчез.

– Голова кружится, – Таня вытерла слёзы, – и всё как в тумане.

– Нам нужно уезжать, – я помог ей встать, – идём, помогу тебе одеться.

– Я сама, – она помотала головой, – вот, видите, не шатаюсь и падать больше не буду.

И всё же я проводил Таню в её спальню. Но дальше от моей помощи она категорически отказалась. Так что я вернулся в гостиную и, пока ждал девушку, достал футляр с Нервным принцем. Собрал middle wand и подвесил его на пояс рядом со шпагой, а с другой стороны – кобуру с «громобоем». Дорога может оказаться опасной, так что лишнее оружие совсем не помешает.

На выходе из дома нас ждал дормез. А рядом стояли Киж и Разумовский. Бывший фаворит был пьян, так что даже глаза его остекленели. Было видно, что он на пределе расстроенных чувств и только долг держит его на ногах.

– Лизавета просила позаботиться о вас, – чуть пошатнувшись, он поклонился Тане. – Вот, возьмите бумаги. Она не успела их подписать, но вам лучше забрать их с собой, чтобы не попали в чужие руки.

– Спасибо, Алексей Григорьевич.

– Уезжайте, вам может грозить опасность.

Разумовский поцеловал руку Тане. Щека у него дёргалась, он порывался что-то сказать, но так и не решился. Я помог девушке сесть в дормез, а после отвёл в сторону Разумовского.

– Я позабочусь о ней, не волнуйтесь.

– Вон, – Разумовский подбородком указал на трёх конных молодцев, выстроившихся за дормезом, – они будут вашей охраной, пока не доедете до Москвы.

– Настолько всё плохо?

– Не знаю. Вас видели в столице, а Пётр Фёдорович испытывает к вам личную неприязнь. Боюсь, кто-то из его партии захочет выслужиться.

– Спасибо, я учту.

Он стиснул мне руку, отвернулся и, не прощаясь, пошёл к своей карете. Мне стало жаль его. В один миг Разумовский стал одиноким и потерянным, будто из него вынули стержень и волю к жизни. Но помочь ему я не мог ничем.

– Дмитрий Иванович, – я подозвал Кижа. – Для тебя есть особое поручение. Мы поедем в сторону Москвы, а ты возвращайся во дворец. Найди того лекаря-немца и выясни, что он дал императрице и кто ему поручил это. А затем догонишь нас на тракте. Сможешь?

– Сделаю, Константин Платонович. Лекаришку найти нетрудно, он пахнет смертью императрицы. До обеда ещё вас нагоню.

– Добро.

Я пожал ему руку, кивнул охранникам, приставленным к нам Разумовским, и сел в дормез. Таня выглядела не слишком хорошо – бледная, с тёмными кругами под глазами. Но искать сейчас врача, чтобы показать ему девушку, я бы не рискнул. Да и вряд ли лекарь может помочь – эфир вокруг Тани странно дрожал, и я опасался, что девушку прокляли.

Глава 6 – Трактир

Из Петербурга мы выехали без эксцессов. Я до последнего держал оружие под рукой и, только когда проехали заставу и оказались за городской чертой, позволил себе немного расслабиться. Кажется, пронесло, и нас никто целенаправленно не искал.

Если Киж не ошибся, то о нашем визите к Елизавете никто не знает. О происхождении Тани известно только Разумовскому, а бывший фаворит не будет трепаться об этом, особенно новому императору. По всему выходит, что скрываться и бежать из России пока смысла нет. А вот «замаскировать» Таню на всякий случай необходимо. Как только вернёмся в Злобино, первым же делом подключу Марью Алексевну к этому вопросу.

В полдень нас догнал Киж, и я велел сделать остановку на ближайшем постоялом дворе. Не знаю, проклятье на Тане или нет, но девушка сидела бледная и вялая, так что подкрепиться ей совсем не помешает.

– Константин Платонович, я не хочу есть, честное слово, – попыталась протестовать Таня.

– Бульона хотя бы выпьешь. На тебе лица нет, хоть сейчас в больницу вези.

– Не надо в больницу! Я домой хочу.

– Тогда не спорь.

Она улыбнулась, но вышло совсем кисло. Эфир вокруг неё продолжал закручиваться воронкой, то стихая, то превращаясь в небольшой смерч.

Остановились мы на почтовом дворе возле деревушки Чудовский Ям. Трактир там оказался вполне сносный, а из посетителей в общем зале сидели только купец с приказчиком. Наши охранники-разумовцы устроились ближе ко входу, а мы выбрали стол у окна. Заказали обед, и я велел отнести еду Ермолайке, сторожившему дормез. Из парня вышел толковый, но очень мнительный возница, – в дороге он не отходил от экипажа, подозревая в каждом встречном разбойника или грабителя. Пришлось даже выдать ему «огнебой», чтобы поменьше нервничал, но стрелять я ему разрешил только в крайнем случае.

Разговор с Кижом я отложил, пока рядом не будет лишних ушей. Мертвец зашёл в трактир вместе с нами, заказал какой-то дрянной выпивки и молча потягивал её из кружки. Чем больше я за ним наблюдаю, тем сильнее у меня подозрение – пьёт мертвец не для удовольствия. Такое ощущение, что спирт как-то участвует в его загадочном посмертном обмене веществ. Но боюсь, он категорически откажется от исследования себя любимого.

Нам только подали еду, когда в трактир ввалилась шумная компания. Пять молодых дворян в партикулярном платье и два офицера в ярких мундирах. В париках, треуголках, со шпагами на поясе. Судя по пыльной одежде, они проделали немалый путь верхом.

– Хозяин! Обед, немедленно!

– Вина!

– Хорошего, а не руссиш помоев!

Они подняли такой гвалт, будто их было пара десятков. Вокруг забегали трактирные слуги, усадили гостей за стол в центре зала, постелили чистую скатерть и немедленно принялись таскать им блюда с закусками.

Я зацепился за компанию взглядом и хмыкнул от удивления. Какие-то они все низенькие подобрались, будто специально. Если бы не шляпы, они едва достали бы мне до подбородка. И тут меня будто стукнуло – цверги! Носы самую малость крючком, слегка заострённые уши и специфические черты лица. Ну точно, цверги. А такую «цветастую» форму могут носить только голштинцы из личного полка Петра Фёдоровича, которых он специально выписал с немецкой родины, чтобы демонстрировать с их помощью выучку и величие армии Фридриха. Наверняка эти судари едут в Москву по поручению нового императора или кого-то из его ближайшего окружения. Да и пусть едут, меня эти дела точно не касаются.

На купца и нашу охрану офицеры внимания не обратили. Таню коротко осмотрели, но не нашли её достойной своей благосклонности. А вот моей персоной неожиданно заинтересовался веснушчатый дворянчик. Покосился на меня раз, другой, третий… Он что-то сказал своим спутникам, и вся компания коротко бросила в нашу сторону колючие взгляды. Цверги несколько минут переговаривались, качая головами, затем один из офицеров хлопнул веснушчатого по плечу, а другой кивнул и ухмыльнулся, глядя на меня.

Дворянчик встал, одёрнул камзол, поправил шпагу и двинулся к нашему столику. Не доходя пары шагов, он остановился и пристально уставился на меня.

– Вы есть Урусов.

Я отложил вилку и демонстративно осмотрел цверга с головы до ног.

– Приличные люди, сударь, сначала представляются, и только потом задают вопросы.

Он вскинулся, окатив меня презрительным взглядом, и выпятил нижнюю губу.

– Я не спрашивать, я утверждать. Вы есть Урусов. Кунерсдорфский мясник, застреливший великого короля Фридриха.

– А грузди здесь хороши, – я отвернулся от цверга, подцепил вилкой солёный гриб и отправил в рот, – Дмитрий Иванович, обязательно попробуй.

Мы встретились с Кижом взглядами, и я незаметно кивнул, указывая глазами на Таню. Мертвец в ответ моргнул и улыбнулся уголками губ. Если случится заварушка, сначала он выведет Таню, а уже потом будет вмешиваться.

– Я есть с вами разговаривать! – цверг покраснел и топнул ногой.

– Вы ещё здесь? Сударь, не могли бы вы «утверждать» и разговаривать в другом месте?

– Вы есть арестованы, Урусов!

Развернувшись всем телом к хаму, я сложил руки на груди. За спиной я услышал тихий шорох и шёпот Кижа: «Татьяна, идёмте, Константин Платонович сам разберётся». Ай, умничка! Не стал ждать, когда начнётся острая фаза конфликта, а сразу освободил мне тылы.

– Бумагу.

– Что?

– Предъявите приказ о моём аресте.

– Мне не требуется приказ, чтобы арестовать убийцу Фридриха.

– Даже так? То есть вы действуете незаконно, да ещё и бравируете этим? Не думал, что среди дворян попадаются такие дураки.

Цверг побагровел ещё больше, отчего веснушки на его лице стали похожи на брызги грязи.

– Сударь, извольте отдать шпагу и следовать за мной. Император Пётр Фёдорович изволили пожелать видеть вас в тюрьме.

Я беззаботно закинул ногу на ногу и сцепил руки на колене.

– А Его Величество подписал приказ или просто так говорил?

– Император ничего не говорит просто так! Его слова достаточно, и вы обязаны его исполнять!

– Ни в коем случае не сомневаюсь, как вас там. Но вдруг вы неправильно истолковали его слова?

– Вы обвинять меня во лжи?

– Нет, мой дорогой, я сомневаюсь в ваших умственных способностях. Ежели вы не знаете, что незнакомым людям положено представиться, прежде чем начать разговор, вы могли превратно понять нашего монарха. Вдруг он хвалил меня, а вам послышалось незнамо что? Вы сейчас арестуете меня, потом вскроется ошибка и вас накажут. Тем более, – я улыбнулся, – вы же не офицер гвардии, не официальное лицо и даже не российский подданный. У вас нет права производить аресты.

Лицо дворянчика стало по цвету напоминать варёную свёклу.

– Да как вы сметь! Я есть служить император Пётр Фёдорович!

Боковым зрением я заметил, что в таверну вернулся Киж. Но не подошёл ко мне, а проскользнул вдоль стены и занял позицию недалеко от стола цвергов. Почувствовав растущее напряжение, купец и приказчик суетливо бросили ложки и сбежали на улицу, а хозяин вместе со слугами исчез в подсобных помещениях.

– Прекратите кричать, когда разговариваете с дворянином. Езжайте в свою Голштинию и там арестовывайте кого угодно. А здесь Россия, и не вам приказывать русским дворянам.

Цверг схватился за рукоять шпаги, а глаза налились кровью. И тут же его спутники принялись вставать из-за стола.

– Сударь Урусов, – подал голос голштинский офицер, – прекратить шутить и отдать шпагу, вы есть арестованы.

– А, так это у вас приказ об аресте? Извольте предъявить.

– Я есть дер капитан голштинского полка…

– И вы идите туда же, – я указал ему направление, – в вашу Голштинию.

– Что же, – офицер довольно осклабился, – если не хотите по-хорошему, мы заставим вас силой.

Загремев стульями, цверги двинулись в мою сторону. Охранники-разумовцы встали, положив руки на оружие. Киж с довольным лицом сделал шаг в сторону, выбирая лучшую позицию, и поднял руку.

– Сдайтесь, Урусов, – голштинец ухмыльнулся, чувствуя за собой силу и радуясь неожиданной удаче, – или мы доставим вас императору по частям. И вашу спутницу мы…

– А за это руки отрежу, – пообещал я и переместил шпагу левой рукой, – сначала тебе, потом остальным.

Мои слова стали последней каплей, и у веснушчатого цверга «сорвало клапан».

– А-а-а! – заорал он и выдернул клинок из ножен.

Резкий замах, и шпага полетела мне в голову синеватым росчерком.

Бух!

«Громобой» из кобуры я выхватил вместе со взмахом шпаги. И, не целясь, выстрелил в лицо озверевшему дворянчику. Его тело отбросило, будто шар для боулинга, снося по дороге стулья и столы.

Остальные цверги заорали и бросились на меня толпой, выхватывая на бегу оружие. Только офицер вынул из-за пояса пистоль и попытался прицелиться в меня.

Бух!

Протез Кижа выплюнул иссиня-белую вспышку, и офицер рухнул как подкошенный.

– Убейте Урусова! – заорал второй голштинец.

Он развернулся к Кижу и вскинул руки.

В нос ударил едкий перегар эфира, а мертвеца страшным ударом выкинуло из трактира, вместе со стенкой, у которой он стоял. Маг! Чёртов маг!

Хвататься за Нервного принца было некогда – на меня навалились четверо дворян, весьма ловко орудующих шпагами. Если бы не люди Разумовского, меня бы уже истыкали, как подушечку для иголок. К счастью, они вовремя кинулись на помощь, и мы вместе отбивались от бешеных цвергов.

– Feuer im Loch! – заорал офицер.

Цверги тут же отскочили в стороны. А чёртов маг швырнул огненный всполох.

Идиот! Придурок! Тупица! Как он только додумался использовать подобное заклятье в закрытом помещении? Это надо кисель вместо мозгов иметь, чтобы сотворить подобное.

Я успел прикрыться зачарованной шпагой, и только это спасло от сожжения на месте. Но отдача от заклинания вышвырнула меня через окно на улицу и прокатила по земле десяток шагов. А вот остальным, кто был в трактире, повезло меньше. Люди Разумовского и двое цвергов сгорели на месте, превратившись в живые факелы. Сам маг и два оставшихся дворянчика пострадали меньше – они успели выбежать, сбивая на себе пламя руками и скидывая дымящуюся одежду.

– Вы в порядке?

Появившийся рядом Киж подхватил меня под мышки и привёл в вертикальное положение. Хлопнул ладонью по животу и плечам, гася тлеющую материю, и потянул прочь от трактира, который охватывал разгорающийся пожар.

– Нормально.

– Быстрее, уходите!

Он толкнул меня прочь, закрывая собой от мага и поднимая руку, чтобы выстрелить. Но тут же получил в грудь удар заклятьем и покатился по земле.

Маг-цверг в одной рубашке без камзола стоял напротив меня шагах в десяти и творил следующее заклятье. Даже с «неправильным» Анубисом я бы легко разделался с этим неумёхой, но сейчас у меня не было и куцего таланта. Единственное, что я мог противопоставить чужой магии, был middle wand.

Нервный принц, чудесное изделие неизвестного мастера, не создавался для столкновений с Талантами. Но так уж вышло, что жезл обладал собственным характером, злым и нервным, а ещё он совершенно не терпел природную магию. Если вычесть из этого нехватку времени на рисование Знаков, умножить на неопытность врага и добавить несколько хитрых приёмов, у меня появлялись некоторые шансы.

После неудачи с огненным всполохом в трактире цверг не рискнул его использовать снова и швырнул в меня «воздушный кулак». Бесхитростная штука, но способная проломить грудную клетку или превратить голову в фарш. Мне оставалось только чиркнуть Принцем перед собой, рисуя букву Z.

Базовый Знак столкнулся с заклятьем, и по ушам хлопнуло ударной волной. Да так, что на пару секунд я потерял ориентацию в пространстве. Гадство! Меня же сейчас разделают как черепаху!

Однако взрывом долбануло не только меня, но и соперника. Цверг-маг схватился ладонями за уши и мотал головой из стороны в сторону.

Сейчас! Надо бить этого гада…

Я не успел ничего сделать, почувствовав, как взлетаю в воздух.

– Константин Платонович, держитесь!

Рука Кижа, схватившая меня за шиворот, потянула вверх, и через секунду я оказался на крыше дормеза рядом с мертвецом. А экипаж резво набирал скорость, уезжая прочь от трактира и цвергского мага.

Глава 7 – Таланты

– Зря, Дмитрий Иванович. – Я уселся на крыше дормеза по-турецки и потёр ладонями уши, в которых ещё стоял звон от взрыва. – Зашёл бы с тыла, и закончили с ними прямо там. А теперь они вернутся в Петербург и нажалуются Петру.

– Простите, Константин Платонович. – В голосе Кижа не было и нотки раскаяния. – Но я не мог рисковать вами и Татьяной. Помните, что у меня инструкции о её защите? Насчёт цвергов не беспокойтесь: сейчас доставлю вас на ближайший постоялый двор, вернусь и решу вопрос с коротышками.

Он так нехорошо улыбнулся, что стало ясно – до Петербурга ни один цверг не доберётся.

– Посмотри, пожалуйста, как Таня.

Совершать акробатические упражнения на движущемся дормезе и слезать с крыши на ходу я был не в форме. Не контузия, конечно, но в ушах ещё звенело, а голова самую чуточку кружилась. Это Кижу всё нипочём – словно гимнаст, спрыгнул на подножку, распахнул дверь и скрылся внутри.

Обратно он не торопился, так что я лёг на крыше дормеза и закрыл глаза. Состояние постепенно приходило в норму, и даже потянуло спать. Я почти задремал, но изнутри что-то царапало, будто забытый на плите чайник. И с каждой минутой беспокойство становилось всё сильнее и сильнее.

Я приподнялся, опираясь на локти, и огляделся. Почти прямая дорога шла через сосновый бор, и впереди, насколько хватало глаза, никого не было. А далеко позади, едва видимые, маячили три всадника. И я бы не обратил на них внимание, если бы не возмущение эфира – один из наездников держал поднятым магический щит.

Так-так, кто это за нами гонится? Маг-голштинец с уцелевшими цвергами? Неужели так хотят выслужиться перед Петром, что решились на преследование? Такое упорство заслуживает уважения. Да и маг сумел собраться и подготовиться к новой встрече – щит он создал неслабенький, очень похожий на армейский. Эх, жаль, не могу ему показать, что делает с таким щитом серия «молотов».

Дожидаться, пока всадники догонят дормез, я не стал. Прополз вперёд, свесился и окликнул Ермолайку на козлах.

– «Огнебой»!

Парень сразу сообразил, что от него требуется. Сунул руку под сиденье, вытащил ружьё и протянул мне.

– По команде гони что есть мочи.

Взяв оружие, я вернулся назад. Нервный принц чуть ли не сам прыгнул мне в руку, дрожа от нетерпения. Сейчас, дружок, будет тебе возможность поработать и дать «леща» Таланту. Времени было достаточно, и я принялся создавать щит, прикрывая заднюю часть дормеза.

Всадники постепенно нагоняли экипаж. Закончив строить защиту, я выписал в воздухе Знак Огня, подцепил концом middle wand'а и швырнул в цвергов. Сейчас проверим, на что способен вражеский маг.

Увы, увы, деланная фигура без силы Анубиса летела слишком медленно. Цверг сумел заметить её и вовремя швырнуть контрзаклинание. Грохнул слабенький взрыв, над дорогой взметнулось пламя и тут же погасло. А всадники прибавили ходу, доставая пистоли и готовя атакующее заклятье.

Ну что же, раз магией достать не получилось, воспользуемся оружием. Устроившись поудобнее, я поймал на мушку «огнебоя» мага и сделал пробный выстрел. Щит мага впитал заряд, будто того и не было, на мгновение окрасившись синеватыми молниями. Мне хватило этой секунды, чтобы разглядеть область его действия. Я резко перевёл ствол с голштинца на одного из дворянчиков и нажал на спусковой крючок. Есть! Цверг поймал выстрел грудью, откинулся на круп лошади, а затем кулем сполз набок и рухнул на землю. Минус один, судари мои!

Маг что-то выкрикнул по-немецки, и второй дворянчик прижал свою лошадь поближе к скакуну голштинца. Щит закрыл обоих всадников, и мне оставалось только тревожить их огнём, больше нервируя, чем надеясь на попадание.

Противник не остался в долгу. С визгом в корму дормеза врезалось несколько всполохов, рассыпавшихся искрами – мой щит держал удары не хуже голштинского.

Нервный принц завибрировал под рукой, сообщая о «вдохе». Настоящих накопителей, как у Бернулли, в нём не было, но middle wand умел на некоторое время втянуть в себя приличную порцию эфира. Я отложил ружьё и резкими взмахами изобразил перед собой жирную связку Знаков. Но швырнул её не в цвергов, а на дорогу перед ними.

Бахнуло просто замечательно. Конь мага сбился с шагу, захромал на переднюю ногу и начал отставать. Накося выкуси, зараза!

Жужжа как комар мимо дормеза пролетело заклятье, что-то вроде примитивного «молота».

– Мазила!

Голштинец, несмотря на промах, ухмыльнулся и показал жест, не слишком подходящий для дворянина. А следом у меня за спиной грохнул взрыв, заставивший обернуться и выругаться в сердцах. Цвергский маг ударил заклятьем в сосны у поворота дороги. Толстые стволы, подрубленные у самой земли, колосьями под серпом жнеца рухнули на дорогу.

– Х-а-а-а-а!

Ермолайка на козлах закричал, нечеловеческим усилием дёргая вожжи и пытаясь избежать столкновения. Дормез тряхнуло, подбрасывая меня в воздух, и занесло.

Экипаж развернулся, ударился боком о поваленные деревья и остановился. Механические кони замерли, но первая пара из четвёрки сделала это уже в кювете. Почти идеальная парковка в этой ситуации, только вот кое-кому пришлось немного полетать.

Меня сдёрнуло с крыши дормеза и пару метров в воздухе я изображал птичку. К счастью, сосны оказались разлапистые, а ветки достаточно густыми. С хрустом я затормозил о них и плюхнулся на землю с другой стороны завала.

– Урусов!

Цверги подъезжали не спеша, держа дормез под прицелом. Дворянчик вытянул руку с пистолем, а голштинец баюкал в ладонях свёрнутое клубком заклинание.

– Выходи, Урусов!

– Мы обещать тебе жизнь.

– Твои спутники не пострадают, если ты выйти добровольно!

Я поднялся с земли на колени, прячась за густой хвоей. «Огнебой» и шпага потерялись во время полёта, но Нервный принц будто прикипел к ладони, не желая валяться без дела. Middle wand задрожал в знак сделанного «вдоха».

Нет, Знаки сейчас не помогут – некогда изображать сложные фигуры. Придётся воспользоваться вторым приёмом, подсмотренным у профессуры в Сорбонне. Я шевельнул пальцами, заставляя Нервного принца стравливать на конце толстую нить эфира.

– Вы негодяи, судари! – раздался голос Кижа, а следом хлопнула дверца экипажа.

Мне не было видно мертвеца за дормезом, и совершенно неясно, чего он добивается. Зато я чётко видел, как повернулись к нему цверги. Дворянчик направил на него пистоль и прищурил левый глаз. А голштинец, держащийся немного позади, усмехнулся, но заклинание берёг для встречи со мной.

– Вы бесчестны, судари, – Киж сделал несколько шагов к ним навстречу. – Вы чуть не убили посторонних людей ради собственной прихоти.

– Мы голштинские дворяне, – усмехнулся цверг, – а ты есть глюпый руссиш варвар.

Он показал зубы и спустил курок.

Грянул пороховой выстрел. Киж покачнулся, получив свинцовую пулю в грудь. Облако дыма скрыло стрелка, а заодно и мага. Я не стал дожидаться лучшего случая и рванул вперёд.

– Сам глупый.

Киж одним прыжком преодолел расстояние до цверга, схватил за ногу и сдёрнул с лошади. Ударил ладонью дворянчика в лицо, а затем схватил за голову и одним движением сломал шею.

– Ненавижу голштинцев.

– Du Arschloch!

Маг, с искажённым от гнева лицом, швырнул в Кижа подготовленное заклятье. Не «молот», конечно, но мертвеца просто разорвало бы на части.

Вот тут-то мы с Нервным принцем и сказали своё слово. Я взмахнул middle wand'ом, и длинная эфирная нить послушно ударила плетью. Прямо в летящее заклятье, разрубая тонкое плетение на части.

Грохнуло знатно. Киж ласточкой полетел в одну сторону, труп цверга в другую, механического коня порвало на две половинки, так что раскалённый металл брызнул на пару метров.

– Du Arsch mit Ohren!

Маг смотрел на меня белыми от гнева глазами. А я пытался стравить из Нервного принца ещё хоть чуть-чуть эфирной нити, взамен использованной. Но не успел.

– Stirb!

Огненный всполох сорвался с пальцев голштинца. Расстояние было слишком мало, чтобы увернуться, и заклятье врезалось в меня ярким росчерком. Ударило в грудь, сожгло одежду и натолкнулось на маленький холщовый мешочек. Тот самый, что мне выдал Лукиан до отъезда.

Не знаю, как называется это заклятье. «Щит праха»? «Доспехи мертвеца»? Или вовсе «Горсть могильной земли»? Да неважно! Вокруг меня поднялся серый вихрь из крошечных серых частичек. Гудя роем диких пчёл, он сожрал всполох. А затем ударил обидчика в ответ. Тупой силой выбил цверга из седла и прокатил по дороге до самой обочины.

Я коснулся пальцами мешочка на шее и ощутил только невесомый пепел от сгоревшей ткани. Действие защиты кончилось. А недобитый голштинец, сплёвывая в пыль кровавую слюну, поднимался с земли.

Надо было ударить его, пока он не встал. Послать в него самый простой Знак из Нервного принца, или подбежать и придушить руками, или кинуть хоть камнем. Но я точно знал – ничего из этого мне не требуется.

Рядом со мной снова стоял Анубис. Нет, не так. Я и есть Анубис. Одновременно и Костя Урусов, и мёртвый Талант в образе шакала, и ещё кое-кто третий, кого я прятал в себе долгие годы. Я был ими всеми одновременно, и в то же время чем-то большим. Сросшимся сиамским близнецом, странным кентавром из человека и шакала на службе у Смерти. И я знал, в чём состоит моя работа.

– Умри.

Я протянул руку в сторону голштинца. Не надо было ни творить заклятье, ни создавать Знаки. Всего лишь пожелать! И с моих пальцев сорвалась тонкая стрела из праха.

Остриё воткнулось в глаз цверга. Он удивлённо открыл рот, моргнул другим глазом и упал обратно в пыль, уже мёртвый.

– Долго вы раскачивались, Константин Платонович. – Киж подошёл ко мне, потирая грудь. – Я думал он меня сейчас размажет, сволочь.

– Зачем под пулю полез?

Мертвец пожал плечами.

– Дырка зарастёт, только крепче буду. Зато отвлёк их от вас и Тани в дормезе. Ей совсем дурно, даже чувств лишилась.

– Ёшки-матрёшки! Сразу об этом сказать не мог?

Я кинулся к экипажу, чтобы помочь девушке. А Киж остался разбираться с покойниками и с помощью Ермолайки выводить экипаж на дорогу.

Дорога до Злобино показалась мне вечностью. Таня почти не приходила в сознание: девушку то била лихорадка, то накрывал жар. Мы с Кижом по очереди дежурили около неё, меняя компрессы и поя из ложечки. Меня, после возвращения Таланта, тоже знобило и всё время клонило в сон, так что приходилось постоянно встряхиваться и бодриться.

– Константин Платонович, про лекаря из дворца, – уже ночью вспомнил Киж.

– Угу?

– Нашёл я его.

– Допросил?

– Допрашивать его вам следовало или этому, монаху нашему. Мёртвый лекарь уже был, натуральный покойничек. Кто-то его придушил по-тихому и в саду около дворца в кустах положил.

Мне оставалось только вздохнуть. Жаль, очень жаль. Теперь уже не узнать, кто отдал приказ убить императрицу. Сам Пётр Фёдорович или кто-то из его приближённых? Шуваловы? Хотя нет, эти вряд ли: они были в фаворе при Елизавете. Нет, никак теперь не дознаться.

Остаток дороги мы проделали почти молча. Ермолайка, умница и большой молодец, гнал без остановки всю ночь и к утру домчал нас до Злобино. Я надеялся, что Тане поможет Марья Алексевна, но её-то как раз в усадьбе и не оказалось.

– Так и не приезжала, – сказала Настасья Филипповна, хлопоча вокруг Тани, – по всему, в Муроме задержалась.

– Надо послать за ней, – решил я. – Вот Дмитрия Ивановича и отправим, ему туда-обратно смотаться не проблема.

– Сейчас велю лошадь ему оседлать.

– Не надо никуда ехать.

Голос Лукиана, внезапно появившегося у постели Тани, прозвучал тихим шуршанием.

– Ей сейчас помогать надо, через пару часов поздно будет.

Монах пристально посмотрел на меня и вкрадчиво спросил:

– Что, отрок, принимал ли ты когда-нибудь роды Таланта? Нет? А придётся.

Глава 8 – Ручей

Лукиан осмотрел Таню как настоящий лекарь. Пощупал пульс, послушал дыхание, заглянул под веки. При этом напустил на себя такой грозный вид, что даже Настасья Филипповна молчала и не задавала вопросов.

– Холодные компрессы на лоб, менять каждые полчаса. Дам травы: крепко заварить и поить весь день. С ледника принести лёд и прикладывать к ладоням. Приготовьте носилки, вечером на ручей девочку понесём.

– Зачем на ручей? – не выдержала Настасья Филипповна. – Воды у нас и в доме хватает.

Взгляд монаха был такой выразительный, что ключница поперхнулась. Но тут же переключилась и забормотала:

– Одеяла надо взять, а то простудится Танечка. Где это видано, по осени в холодную воду лезть.

– Если поплохеет, сразу меня зовите, – подвёл итог Лукиан и пошёл к двери.

Пришлось его догонять, чтобы потребовать объяснений. Но он лишь отмахнулся:

– Ты, отрок, в порядок себя приведи. Умойся, поешь, а потом и спрашивай. Ответы не испортятся, подождут. Да и нам с тобой, – он подмигнул мне со значением, – кое-что обсудить надо.

Должен согласиться с монахом: видок у меня был ещё тот. Одежда после драки с цвергами местами была порвана, рубашка на груди прожжена, рожа в каких-то разводах, да ещё и щетина – грабитель с большой дороги, а не солидный некромант.

Так что я занялся собой, оставив Таню на попечении Настасьи Филипповны. Сходил в баню, где орк-банщик сначала меня попарил, как положено, а затем побрил. После водных процедур переоделся в чистое и почувствовал себя человеком. Пообедал фирменным супом Настасьи Филипповны, с лапшой и куриными потрошками, и выпил кофия. Убедился, что Тане не стало хуже, и пошёл задавать вопросы Лукиану.

Монах не стал разговаривать в доме, а потащил меня в парк за прудом. Осенний день стоял тёплый и солнечный, почти что летний, так что прогулка получилась не только познавательная, но и приятная.

– Что с Таней?

– А сам не понял? – Лукиан с насмешкой покосился на меня. – Ладно, не буду экзамен устраивать и загадки загадывать. Талант она в наследство получила.

Я кивнул, соглашаясь с монахом. Такое предположение было первым в моём списке.

– Когда я получил Талант от дяди, у меня не было ни жара, ни лихорадки. Только чувствовал себя как в тумане.

– Тебе Васька из рук в руки передал, считай. А здесь, – монах пожевал губами, – как бы сказать, Таланту пришлось далече прыгать. Вот он и ушибся, когда в твою Таню влетел. Хочет заново в ней родиться, ан не выходит. Придётся нам с тобой повивальными бабками работать да помогать ему.

– Как?

– Встанешь рядом со мной, будешь смотреть, что я делаю, и помогать чем сможешь.

– А дальше? После того, как Талант в ней родится, нужна какая-то инициация или ещё что-то? – я сделал паузу, вспоминая не самый приятный эпизод из жизни. – Мне умереть пришлось, чтобы Талант прижился.

– Не сравнивай, – Лукиан засмеялся, – некромантский Талант не чета обычному. Чтобы его использовать, разрешение Хозяйки требовалось. А девчонка твоя и так сможет. Дышать её правильно научи, а там всё само случится. К женскому полу Таланты легче приживаются, уж не знаю почему. А после наставника ей найми, пусть учит правильно обращаться.

Снова покосившись на меня, монах цыкнул зубом.

– А теперь о тебе поговорим, отрок. Я смотрю, ты-то свой Талант уже вернул.

– Вернул и хочу спросить, как мне…

– С мелочами сам разберёшься, – отмахнулся Лукиан, – послушай главное: заклятья тебе не нужны.

– В смысле?

– В прямом. Тебе заклятья кидать – как здоровому с костылями бегать. Настоящий маг не будет «огненный шар» делать, чтобы сарай спалить. Он повелевает Силе явить огонь, и тот сам загорается.

– Не понимаю, отец Лукиан.

– Ай! Да что тут сложного? – В голосе монаха послышалось раздражение. – Библию читал? «Если имеешь веру и скажешь горе: перейди отсюда туда, и она перейдёт». А у тебя не вера, у тебя магия. Захотел что-то передвинуть, волю изъявил, и оно передвинулось.

Монах указал пальцем на булыжник в пожухлой траве. Камень дрогнул и медленно пополз, как черепаха, к дорожке.

– Видел? Теперь сам попробуй.

Возле этой чёртовой каменюки я проторчал минут десять, прежде чем сумел сдвинуть её с места. Лукиан не помогал: просто стоял рядом, молчал и ждал, пока я выполню упражнение.

Принцип работы с Талантом без заклятий оказался и прост, и сложен одновременно. Заклятья действительно не требовалось – Талант сам знал, как формировать эфир, чтобы вышло желаемое. Нужно только чётко представлять, чего именно хочешь, и прикладывать волю.

– А обычные, не некромантские Таланты так не могут?

– Силы не хватает, – ухмыльнулся Лукиан, – вот и пользуют заклятья. К старости только, если дар развивают, что-то могут делать.

На последней фразе я вспомнил Марью Алексевну и покойного Голицына. А ведь и правда! Они давили мощью Таланта, а не хитроумными плетениями. Княгиня так и вовсе одним проявлением силы заставила Шереметева поджать хвост. А Голицын во время схватки с сыном не использовал хоть сколько-то знакомых щитов и ударных заклятий. Сила, только чистая сила, и всё.

– Понял, отец Лукиан, – я низко поклонился монаху. – Спасибо за науку.

– Раз такой понятливый, идём чаю выпьем. Утомился я с тобой гулять.

Уже у самого особняка Лукиан сказал:

– Кстати, у девоньки твоей Талант-то не простой, тоже с заковыкой. Магия принуждения, очень редкий дар. Такой у самого Петра был, между прочим.

В горле запершило, и я закашлялся. У Петра, значит? Это от дедушки ей Талант достался? И судя по взгляду, мне Лукиан сообщил не просто так, а с намёком. Но больше меня напрягло другое. Это что же выходит, Елизавета не просто с меня клятву взяла? Я ведь почувствовал, что она воздействует через эфир, когда давала указания. Получается, заклятье будет принуждать меня выполнить инструкции покойной императрицы? Ёшки-матрёшки, во что я вляпался, а?

– Осторожнее, не трясите так!

К ручью мы шли странной компанией. Впереди вышагивал Лукиан, за ним я и Киж несли носилки с Таней, а вокруг нас суетилась Настасья Филипповна с одеялами в руках. Неугомонная ключница то и дело дёргала Кижа, чтобы тот правильно держал носилки.

– Димочка, ровнее неси, не заваливай!

Лукиан строго запретил привлекать к этому делу слуг. Мол, лишние люди только помешают. И вообще, в делах с Талантом каждая мелочь имеет значение. А в том, что Таню несут мертвец и некромант, он находил особый символизм. Можно сказать, что у нас получилась почти ритуальная процессия.

– Сюда, – монах указал на пологий спуск к ручью, – кладите на песок. Настя, переодень девицу и дай мне её одежду. Отрок, разожги костёр. А ты, – Лукиан посмотрел на Кижа с прищуром и пару секунд раздумывал, – зажги факелы и поставь по семь штук на каждом берегу.

Не знаю, когда Лукиан успел принести поленья для костра и факелы, но их там было с приличным запасом. То ли магия, то ли он заранее послал слуг всё подготовить.

Едва огонь разгорелся, Настасья Филипповна подала монаху Танино платье. Лукина взял его двумя пальцами и с брезгливостью швырнул в костёр, будто ядовитое насекомое.

– Смотри, отрок, внимательно. – он указал на взметнувшееся пламя.

Я несколько раз моргнул, настраивая магическое зрение, и увидел тонкие струйки «перегара» эфира, поднимающиеся вместе с дымом.

– Не родившийся Талант силу впустую жжёт и всё вокруг копотью мажет, – пояснил монах, – в таком ходить даже врагу не пожелаешь.

Лукиан некоторое время смотрел на огонь, неодобрительно качая головой. Затем обернулся ко мне и с лёгким смущением буркнул:

– Где твоя палка волшебная, отрок? Развей-ка эту гадость от греха подальше.

Мне не сразу удалось сообразить, чего он хочет. А когда понял, то постарался не улыбаться до ушей. Что, даже такому сильному магу пригодилась деланная магия? Сила силой, а средств развеять «перегар» эфира в арсенале Талантов не было. Но злорадствовать я не стал – над костром и правда собралось облако эфирного чада. Из наплечной кобуры я вытащил small wand и нарисовал жирную букву Z.

Пришлось раз пять проводить очистку эфира, прежде чем ядовитая хмарь развеялась без следа. Монах всё это время стоял рядом, но с советами не лез, хотя и корчил недовольные рожи. Но я бы его в любом случае не послушал – в деланной магии я разбираюсь побольше старого некрота.

– Хватит, – дёрнул он меня, – сымай сапоги и бери девицу.

Камзол я тоже снял и бросил на ветки куста. Взял Таню, одетую в длинную полотняную рубаху, на руки и понёс к ручью. Девушка вся горела, дыхание было хриплым, а глаза под веками непрерывно двигались, будто ей снился кошмар.

Факелы, воткнутые Кижом в песок на берегах ручья, в наступившей темноте создали освещённый коридор. В его центр я и направился. Вошёл в воду и встал в центре потока.

Мир за пределами освещённого пространства будто перестал существовать. Были только мы с Таней, текущая вода и пламя факелов на берегу. Даже звёзды на небе словно померкли, а на меня навалилась ватная тишина – ни всплеска, ни крика птицы, ни голосов людей.

За факелами я разглядел фигуру Лукиана. Сейчас он был похож на огромного медведя, вставшего на задние лапы. Или на тёмного языческого бога, явившегося из седой древности.

Монах поднял руки над головой. В его ладонях появились круглый бубен и массивная колотушка. Бум! Бум! Бум! Бум! Мерный низкий звук полетел над водой. От каждого удара пламя факелов вздрагивало и разбрасывало яркие искры.

Я упустил момент, когда Лукиан вошёл в воду. Его глаза выглядели чёрными провалами, в которых не отражались даже огни факелов.

– Опусти её в ручей, – подойдя, скомандовал монах, – только голову над водой держи.

Лукиан положил ладонь на грудь Тани и сделал движение, будто вытаскивает пробку. Вода вокруг тела девушки вскипела, обжигая мне руки. Дикий необузданный эфир вырывался из неё наружу. Закручивался водоворотами, выбрасывал всполохи, бил вокруг толстыми плетями.

Несколько ударов пришлись мне прямо в лицо. Пожалуй, они могли раскроить череп, если бы рядом со мной не появился старый товарищ. Анубис, собственной персоной. Он стал старше, заматерел, а клыки на шакальей морде удлинились. Кивнув мне, как другу, Анубис поднял ладонь, защищая моё лицо от ударов эфира. Странное чувство – Анубис был мной в этот момент, а я был им, как одно целое. И в то же время нас было двое. Не знаю, как это объяснить и описать. И уж тем более я не пойду за объяснениями к Лукиану.

– Крепче держи, – сквозь зубы прошипел тот, – сейчас начнётся.

Начнётся?! То есть беснующийся эфир даже не считается?

Таня на моих руках дёрнулась. Её глаза распахнулись, пылая нестерпимым светом. Рот открылся в беззвучном крике, и оттуда тоже полилось сияние. Вода стала горячей и пошла волнами, а в уши продолжал долбить звук бубна. Бум! Бум! Бум! Анубис тоже подставил руки, поддерживая Таню. Вдвоём мы с трудом справлялись, чтобы девушку не унесло потоком воды.

– Х-р-р-р-ы!

Лукиан захрипел. Лицо его покраснело от напряжения, а правый глаз задёргался, будто он пытался подмигивать азбукой Морзе.

В этот момент я увидел Танин Талант. Яркий шар в груди, похожий на солнце. Толстые жгуты эфира, появлялись из него протуберанцами, взлетали над девушкой и погружались обратно.

– Видишь? – прокричал Лукиан.

Я и без его подсказки разглядел неправильность. Некоторые протуберанцы были порванными, выбрасывая из себя в повреждённых местах «перегар» эфира.

– Вот так!

Монах протянул руки и пальцами скрепил эфир на разрыве.

– Помогай, – рявкнул он, – один не справлюсь.

Уж не знаю, как я должен был помочь, удерживая при этом Таню. Но тут вмешался Анубис. Он-я протянул руки и принялся чинить протуберанцы, ничуть не хуже монаха. Лукиан яростно зыркнул на шакала, но ничего не сказал.

Так мы и помогали родиться Таланту. Я-Анубис держал Таню, Анубис-я и Лукиан исправляли потоки эфира. И всё это длилось целую вечность, как мне показалось. Даже потом, много дней спустя, мне снилась эта ночь и казалось – она длится до сих пор: я стою в горячем ручье и держу, держу Таню изо всех сил.

В рассветных сумерках мы с Лукианом выбрались из ручья. Факелы погасли, вода остыла и бежала, как и прежде, а Таня спала у меня на руках.

Ко мне бросились Настасья Филипповна и Киж. Мертвец взял девушку, а ключница принялась вытирать и кутать её в одеяла.

– Хорошо, и хорошо весьма.

Монах потянулся, улыбаясь во все тридцать два зуба и обернулся ко мне.

Что-то сломалось за время, пока я был в ручье. Или починилось? Не знаю, что и думать. Справа от меня стоял незримый Анубис. Шакал положил руку мне на плечо и насмешливо скалился, глядя на Лукиана.

– Вот, значит, как, – протянул монах, разглядывая меня в двух лицах, – интересно. Ну да твоё дело, тебе жить.

Он развернулся и, не оборачиваясь, пошёл в сторону усадьбы. А я пожал плечами, двинулся переодеваться – осеннее утро не лучшее время для прогулок в мокрой одежде. Сейчас хотелось только натянуть сухое и выпить горячего чаю. Но одна мысль колола иголочкой и не отпускала: кто стучал в бубен, когда монах стоял рядом со мной в ручье?

Глава 9 – Дыхание и новости

Весь день Таня спала. Спокойная и умиротворённая, улыбаясь во сне, словно ангел. Я тоже после бурной ночи весь день клевал носом, ничем особо не занимался и рано отправился на боковую. Только Кижу испортил отдых – велел ехать в Муром и узнать, как дела у Марьи Алексевны и что там с нашей рыжей беглянкой. И нечего было кривиться: он всё-таки мертвец и устать не может в принципе.

А вот на следующее утро я проснулся рано, бодрый и полный сил. Часов в шесть утра уже спустился в столовую и попросил подать мне кофий. Ёшки-матрёшки, хорошо-то как! Сидеть у себя дома, никуда не спешить, ни от кого не убегать, не копаться в чужих замшелых тайнах и просто наслаждаться уютом. Слово даю – разберусь с оставшимися проблемами, вернусь в усадьбу и буду месяц заниматься только мелкими делами, ездить к соседям и ходить на охоту. Хоть зайца какого-нибудь добуду, а то как ни попаду в лес, то волков-мутантов отстреливаю, то Боброва от недоразвитых динозавров спасаю, то бегаю от монаха, вообразившего себя шаманом.

– Доброе утро, Константин Платонович! Не помешаю вам?

В дверях гостиной стояла улыбающаяся Таня.

– Доброе утро, Танечка. Нет, конечно. Будешь кофий?

– С удовольствием, Константин Платонович.

Выглядела она замечательно, будто и не было этих дней с жаром, лихорадкой и «родами» Таланта.

– Разреши за тобой поухаживать.

Я поднялся навстречу девушке, пододвинул ей стул и налил кофия.

– Булочку? С корицей, ещё горячую.

– Не откажусь.

Мы встретились взглядами, и Таня снова улыбнулась. После ночного ручья между нами протянулась тонкая ниточка взаимопонимания, не требующая слов. Я чувствовал её настроение и одновременно читал в ней своё отражение. Очень странное ощущение, должен вам сказать.

– Хо-хо! Вот вы где, – в столовую бодрым шагом ворвался Лукиан, перебив аромат кофия и сдобы запахами рябиновки и нюхательного табака. – Так-так-так, сейчас посмотрим!

Он подошёл к Тане и склонился над ней. Не спрашивая разрешения, заглянул ей в глаз, ощупал пальцами голову, неделикатно потискал уши, заставив девушку пискнуть.

– Очень хорошо! Можно даже сказать, отлично! Талант прижился и будет постепенно проявляться.

Монах обернулся ко мне, ткнул указательным пальцем и строго заявил:

– Дыхательными упражнениями занимайся с ней, отрок. Помнишь? Вот и чудно.

Ухватив пятернёй с блюда несколько булок, Лукиан также порывисто выкатился из столовой, оставив нас с Таней в некотором недоумении. Тоже мне, явление сумасбродного монаха-лекаря народу. Хоть бы поздоровался, что ли, а то ходит, как у себя дома. Надо будет у него уточнить, не закончилось ли моё обучение и когда он обратно в свой монастырь собирается.

– Константин Платонович, – Таня с крайним удивлением уставилась на меня, – а я что?.. Это самое… У меня Талант? Откуда?! Почему?!

– От матери, – я выбил пальцами по столу дробь, подбирая слова. – У орков случается передача Таланта по наследству. Так получил его я от Василия Фёдоровича в своё время. А теперь и тебе выпал удачный шанс.

– Я…

Таня сжала губы и задумалась. Было видно, как в ней борются разные чувства: от грусти с тоской до негаданной радости. Пожалуй, даже мне было бы сложно разобраться с собой в такой ситуации. А вот Таня, напротив, справилась очень быстро.

– Мне жаль маму и то, что мы познакомились с ней так поздно, – Таня удержалась от слёз и гордо вскинула голову. Но голос у неё дрожал, несмотря на старание держать себя в руках. – Её Талант как прощальный подарок, на память. И я не собираюсь от него отказываться. Что там за упражнения?

– На дыхание, пока Талант полностью не проснётся в тебе. Начнём завтра, как ты придёшь в себя.

– Не надо ждать, я себя хорошо чувствую.

Как она ни пыталась улыбаться, было заметно, что ей горько. И об упражнениях она просила, скорее, чтобы отвлечься от тоскливых мыслей.

– Тогда допьём кофий и пойдём. Только оденься по-мужски, в платье тебе будет неудобно.

Уже через час мы пешком прогуливались к моим «тренировочным» камням. Хотя какие они теперь мои? Здесь занимался не только я, но и Диего, Ксюшка, немного колдовал Лукиан, когда думал, что его никто не видит. А теперь станет тренироваться и Таня. Интересно, что произойдёт с этими камнями через год-другой? Они ведь впитывают эфир и некоторые эманации магов. Не получится ли здесь какое-нибудь загадочное место силы? Или, наоборот, очень странное место, где метрики магии плывут, а время делает петли? В Сорбонне до меня доходили слухи про подобные «поляны чудес» в старых родовых гнёздах аристократов. Но увы, без каких-либо подробностей – дворянские роды не выдают своих секретов. Так что придётся проверять на собственном опыте.

– Константин Платонович…

– Таня, пожалуйста, когда мы наедине, называй меня по имени. Давно пора, между прочим.

Девушка глянула насмешливо и кивнула.

– Если ты просишь, то пожалуйста. Скажи, что меня ждёт дальше? После этого всего…

– А чего ты сама хочешь?

На несколько мгновений она задумалась, а затем тряхнула головой.

– В Петербург я точно не хочу. Дворец, где мама умерла, такое страшное место, до сих пор от него мурашки. Хочу учиться магии…

Таня остановилась, протянула руку и ладонью коснулась моей щеки.

– И тебя. Этого мне будет достаточно.

Встав на цыпочки, девушка несмело поцеловала меня, будто боялась отказа. Я обнял её и ответил так, чтобы никаких сомнений у неё не осталось. Но рассказывать о клятве и обещании через три года устроить её свадьбу не стал. У неё и так сейчас много поводов для переживаний, нечего добавлять ещё один. Придёт время, там и разберёмся, что к чему.

– Значит, так и будет. Я не собираюсь отправлять тебя в столицу или отдавать кому-либо.

– Это всё, что я хотела услышать.

– Только придётся тебя замаскировать, чтобы никто не догадался, кто твои родители.

– Э… Заколдуешь, чтобы лицо другое было?

– Нет, – я рассмеялся, – кое-что другое сделаю. Только сначала надо с Марьей Алексевной обсудить. Мы тебя спрячем так, что ни один сыщик не найдёт.

Так за разговорами мы незаметно и дошли до камней. Там пришлось напустить на себя строгий вид и заняться с Таней дыхательными техниками. Упражнения давались ей тяжело, я придирался, требовал повторять раз за разом и не давал девушке спуску. Не самое приятное занятие, должен заметить, но я действовал по принципу: хочешь добра человеку – учи без послаблений. Тем более что с Талантом шутки плохи, по себе знаю.

– Константин Платонович…

– Кхм!

– Костя, – Таня зажмурилась и тряхнула головой, – Костенька, я не чувствую никакого Таланта. Вот ни капельки!

– Даже не пытайся его специально искать. Он сам проявится, когда придёт время. По себе знаю, Талант никогда не опаздывает, он приходит вовремя.

– Хорошо, – она вздохнула с сожалением, – а так хочется его пощупать.

– Тогда повтори последнее упражнение. И не напрягайся так на вдохе, будто собираешься лопнуть…

Нашего возвращения в усадьбу с нетерпением ждали.

– Константин Платонович! Как я рад вас видеть! Только узнал, что вы вернулись, так сразу к вам.

Добрятников обнял меня по-дружески и кивнул на Ксюшку.

– Простите, но снова перекладываю на вас заботу о своей дочери.

– Ксения, опять? – я вопросительно поднял бровь. – Как в прошлый раз?

– Нет-нет, что вы, – заступился за рыжее чудо отец, – она старалась, даже больше, чем я рассчитывал. Первые три дня – идеально. Затем хорошо, терпимо. А потом… Потом у нас закончились куры, а у нашей мамы нервы.

Девочка бросила на меня жалостливый взгляд. А Мурзилка, сидевший у её ног, только презрительно фыркнул. В наш курятник он не ходил никогда, предпочитая питаться от щедрот ключницы и повара, а вот чужих птиц принципиально терпеть не мог. Но не охотился, как обыкновенные коты, а действовал изощрённо: приходил в курятник, садился в центре и выбирал жертву, на которую пристально смотрел. Птичка от такого внимания начинала носиться кругами, а затем и вовсе помирала от страха. Мурзилка забирал добычу, относил в укромное место и устраивал пиршество.

– Пётр Петрович, я компенсирую потерю ваших бедных кур.

– Господь с вами! Это всё мелочи и ерунда. А вот смотреть, как ваш тигр их изводит, – просто мурашки по коже. Слуги на ночь запираться стали, чтобы он к ним случайно не зашёл.

Я пообещал, что больше не позволю Ксении возить с собой кота. Куры курами, а доводить семейство Добрятниковых до нервного срыва в планы не входило.

Кстати, Мурзилка отнёсся к возвращению моего Таланта со всем вниманием. Подошёл, обнюхал меня, потёрся о ногу и стал проситься на руки. Пришлось взять заразу эдакую. А ведь весу в нём, пожалуй, почти пуд будет. Если и меньше, то не слишком сильно. Это уже не Мурзилка, а целый Мурза получается.

Добрятников пробыл у нас до вечера. Рассказал последние печальные новости о смерти императрицы и слухи о новом императоре Петре Фёдоровиче.

– Помяните моё слово, Константин Платонович, добром это царствование не кончится.

– Почему вы так думаете, Пётр Петрович?

– Вы помните времена Бирона? Ах да, вы слишком молоды для этого. А я прекрасно помню. Так вот что вам скажу: Бирон не был таким страшным мздоимцем и деспотом. Вполне толковый человек, получше многих наших царедворцев. Но имел несчастие быть немцем в глазах нашего дворянства. А оно терпеть не может над собой любых иностранцев. Хоть наши князья, графья и простые помещики восторгаются всем заграничным и благоговеют перед авалонскими и французскими «мудрецами», дома они со всей ненавистью обрушиваются на иностранца, взявшего хоть толику власти над ними.

– Вот как? Никогда бы не подумал.

– Увы, увы, Константин Платонович, не раз уже наблюдал такую заковыку. Вот и Пётр Фёдорович слишком любит всё прусское да немецкое и пренебрегает русским. Как он ни гладил по шерсти наше родовитое дворянство, оно вцепится ему в руку и будет драть, как волк овцу. Они даже его жену-немку готовы бы поставить, коль она окружила себя русскими, а не своими соотечественниками, как он.

Слова Добрятникова дали мне хороший повод к размышлению. Полагаю, здравое зерно в его размышлениях есть. Я даже знаю, кто именно будет способствовать смене фигуры на троне – бывший канцлер Бестужев. И никакого значения не имеет, что старик сидит в ссылке. Тем более что сама Екатерина активно вербует сторонников и жаждет ввязаться в драку.

Вечером, едва я отправил Ксюшку спать, на пороге усадьбы появился Киж. Он прятал усмешку, но было видно, что ему весело и хочется поделиться чем-то страшно забавным.

– Константин Платонович, у меня срочные известия для вас.

– Не желаешь сначала переодеться?

Я кивнул на его пыльный камзол и грязные сапоги. Обычно мертвец крайне трепетно относился к своему виду и предпочитал сначала привести себя в щёгольский вид, а уже потом говорить о делах. Но в этот раз ему не терпелось поделиться новостями.

– Послезавтра Бобров будет стреляться на дуэли. Представляете? Наш душка Бобров.

– Та-а-ак. Мне нужны подробности, Дмитрий Иванович. Из-за чего? С кем?

– Причину точно сказать не могу. Они с Сашкой набрали в рот воды, как рыбы, и не рассказывают. Вроде как, по словам Марьи Алексевны, Пётр спас рыжую от плохой компании. При этом подрался с кем-то там и получил в ногу удар шпагой, к счастью, отделался царапиной. Привёз Сашку в особняк княгини, а после получил от «похитителей» рыжего сокровища вызов по всем правилам.

– А что Марья Алексевна?

– В полном восторге. Говорит, что не видела таких страстей со времён балов Анны Иоанновны.

– Ещё лучше, – я прошёлся по гостиной, прикидывая, с чего начать: придушить Сашку или спасать Боброва. – Ты не сказал, с кем он собрался стреляться.

– Ерунда, какой-то толстый недоросль, даже Пётр его легко застрелит. Он вроде говорил, что это сын Шереметева.

Глава 10 – Вызов

– Ещё раз повтори, Дмитрий Иванович: с кем Бобров должен стреляться?

– С сыном, – Киж, глядя на меня, заподозрил неладное и перестал довольно лыбиться, – Шереметева.

– Ёшки-матрёшки! Хорошенькие новости.

Обоих придушу! Сначала Александру, скандалистку эдакую, потом Петра, чтобы знал, кого на дуэль вызывать. Это же надо додуматься – Шереметева! Не мог вспомнить, что я с отцом этого юноши только, считай, примирился за убийство бастарда? А теперь, если мой человек застрелит его сына, что граф подумает? И во что это может вылиться?

– Константин Платонович, хотите я поеду и… Ногу Боброву сломаю! Он полгода ходить не сможет, и дуэль сама собой отменится. Или Шереметеву руку, чтобы стрелять не мог.

– Дмитрий Иванович, ты иногда как скажешь, так не знаю, плакать или смеяться.

– А что? – Киж искренне удивился. – Хорошие же идеи. Никто не узнает, что это я, а проблема сама собой решится.

– Бобров мне целым нужен, а не на костылях. А к Шереметеву лучше даже не приближайся, от греха подальше. Когда они стреляются?

– Послезавтра, на рассвете.

– Значит, успеваем. Утром едем в Муром и решаем вопрос без членовредительства.

– И я!

Вихрем в гостиную ворвалась Ксюшка в ночной рубашке.

– Здрасьте, дядя Дима, – пронеслась она мимо Кижа и остановилась передо мной. – Я тоже поеду в Муром!

– Ксения, кажется, кто-то должен давно спать, а не подслушивать разговоры.

– И ничего я не подслушивала, я воды на кухню шла попить. – Девочка упёрла руки в бока и с укором посмотрела на меня. – Я тоже в Муром хочу! Вы всё время без меня ездите, а я там даже маленький разочек не была. Папа не берёт, вы не берёте. Марья Алексевна тоже не хочет брать, а у самой там дом большой, хоть коврик у двери могла бы мне выделить. Я маленькая, много места не займу. И вести себя буду хорошо. Честно-честно! Дядя Костя, возьмите в Муром! А то я совсем расстроюсь и плакать буду.

– Константин Платонович, – присоединился к девочке Киж, – место в дормезе есть, давайте возьмём Ксению с собой.

Я обвёл парочку взглядом и кивнул.

– Хорошо, возьмём. Только ты, Дмитрий Иванович, и будешь за ней следить. Если она потеряется или напроказит, отвечать придётся тебе. Всем всё ясно? Тогда быстро спать! Завтра разбужу ещё до рассвета.

Ксюшка взвизгнула от счастья. Сначала кинулась и обняла меня, затем Кижа, а после выбежала из гостиной, на ходу крикнув ему:

– Дядя Дима, я, честное слово, сильно не буду баловаться! А за маленькие проказы вас дядя Костя не накажет!

– Сам нарвался, – я похлопал Кижа по плечу, – чтобы даже на шаг от неё не отходил.

– Сделаю, – вздохнул он, – куда я денусь.

– Вот и чудненько. А сейчас доброй ночи, пора и мне спать.

Но в постель я попал не сразу. По пути меня перехватила Таня и заявила, что она тоже едет в Муром. И вовсе она себя хорошо чувствует, и дыхательные упражнения будет делать на месте, и за Ксюшкой нужно приглядывать, и вообще, я без неё буду слишком суровый, а Сашку с Петей пожалеть нужно, им и так досталось. Ну, и были ещё некоторые аргументы, о которых в приличном обществе не рассказывают. Так что пришлось согласиться с Таней, что она едет.

Будто специально подгадав, в Муром мы приехали как раз к обеду. Марья Алексевна сначала удивилась, затем обрадовалась и тут же пригласила всех за стол. На нас с Таней она поглядывала с любопытством, явно ожидая рассказа о случившемся в столице, но держала себя в руках.

Сашка и Бобров сидели за столом как на иголках, опасаясь на меня даже взгляд поднять. А я специально говорил только о погоде, видах на урожай и прочей ерунде. Пусть помучаются и ещё раз подумают над своим поведением.

И только Ксюшка вела себя непосредственно, не утруждаясь формальностями. Получив десерт, она поковыряла в пирожном дырку, облизала ложку и громким шёпотом на весь стол спросила у сестры:

– Боишься?

Рыжая гордо фыркнула и не стала отвечать.

– Ну и зря, – Ксюшка принялась выгребать ложкой воздушный крем, – дядя Костя тебя выпороть обещал.

Александра закашлялась, глядя на меня с возмущением и ужасом.

– Милый ребёнок, – вкрадчиво спросил я у Ксюшки, – это когда же я такое обещал?

– Ну, – она вытянула губы трубочкой, – папа всегда обещает выпороть, когда плохо себя ведёшь. Сашу он хворостиной берёзовой гонял, когда она без разрешения из его ружья стреляла. Она потом на животе спала, так ей всыпал. А вы в Злобино старший, значит, тоже хворостиной можете выпороть. Я разве неправильно сказала?

Я сдержал улыбку, увидев, как Александра с облегчением выдохнула. Похоже, она всерьёз поверила, что я мог такое сказать.

– Ксения, а ты когда балуешься, не боишься, что я тебя могу хворостиной?

– Меня нельзя, я ещё маленькая, – твёрдо заявила Ксюшка. – Папа сказал, что мне надо словами, а Сашка уже взрослая, ей поздно объяснять, если раньше не поняла.

Рыжая сверкнула глазами и тайком погрозила сестре кулаком. Та в долгу не осталась и показала Александре язык. Ёшки-матрёшки, натуральный детский сад! Ещё и Марья Алексевна сидит довольная, будто на цирковом представлении. Хоть и правда бери хворостину и гоняй их вокруг усадьбы.

– Сударыни, – я строго посмотрел на обеих сестёр, – будьте любезны, ведите себя прилично. Или кое-кто лишится сладкого за ужином.

Такой довод подействовал на Ксюшку мгновенно, она приняла вид идеального ребёнка и больше не пыталась изводить сестру.

После обеда Сашка попыталась поговорить со мной.

– Константин Платонович, я должна с вами объясниться.

– Позже, Александра. Сначала у меня дело к Марье Алексевне. А с вами я поговорю позже. И сразу вместе с Петром.

Она стухла, кивнула и тяжело вздохнула. Ничего, пускай немного помаринуется. В следующий раз будет думать, как устраивать скандалы и хлопать дверью.

Обсуждение наших столичных «приключений» и смерти Елизаветы вышло долгим.

– Так даже лучше, Костя, – заявила Марья Алексевна.

– Почему?

– А ты подумай, если бы она подписала те бумаги? Титул тебе да дворянство Танечке. Думаешь, не докопались бы, из-за чего такая милость? По-хорошему, ты должен был руками отмахиваться, чтобы князем не стать. Я говорила – рискуешь ты с этой поездкой. А с эдакой наградой надо было брать Таню да уезжать в Европу.

Княгиня пожевала губами.

– Вот и говорю, что лучше. Разумовский её не выдаст, он Елизавете верен как пёс всю жизнь был. Надеюсь, вы больше никому на глаза в Петербурге не попались.

Она задумалась, постукивая ногтями по подлокотнику кресла.

– У меня есть хорошие знакомые во Флоренции. Может, отправим Таню к ним погостить на пару годков? На всякий случай.

Я покачал головой.

– Мне придётся поехать с ней, чтобы выполнить клятву. А бросать Злобино и задуманные дела я не хочу. Марья Алексевна, а как вы посмотрите на то, чтобы спрятать Таню здесь, в России?

Хмыкнув, княгиня вопросительно подняла бровь.

– Когда вы брали её на бал, то представляли, кажется, Лариной.

– Было такое дело.

– А может, оформить её как Ларину на постоянной основе?

– Кхм. Как ты себе это представляешь?

– Семейство большое, вы сами говорили. Договоримся с кем-нибудь из них, чтобы они записали Таню как свою дочь, внучку, племянницу или дальнюю родственницу. Наверняка можно найти, кто из Лариных нуждается в деньгах и согласится провернуть маленькую аферу. Если уж тогда дворянское общество не разоблачило наш маленький обман, то теперь при поддержке кого-то из семейства тем более не догадаются. А за ценой я не постою.

Марья Алексевна махнула сложенным веером, призывая меня к молчанию. Подняла глаза к потолку и забормотала:

– Ларины… Ларины… А что, имеет смысл… Имеет… На виду искать не будут, тем более среди небогатых. С Прасковьей поговорить? Нет, болтушка, всё растреплет. Василий? У него семеро уже взрослых, там не спрячешь. Кого выбрать? Хотя… Тут и думать нечего!

Хлопнув веером о ладонь, княгиня посмотрела на меня.

– Как разберёшься с дуэлью, поедем к Фёдору Апполинарьевичу. Думаю, он мне не откажет в маленькой просьбе.

– Кто такой?

– Увидишь, Костя, увидишь. Замечательный человек и семейство такое же. А денежный вопрос я сама с ним улажу.

– Марья Алексевна…

– Сказала, сама, значит, сама. И даже не думай возражать, обижусь!

На этом и порешили, и я пошёл разбираться со скандалисткой и бузотёром.

– Рассказывайте, как дело было.