Читать онлайн Вечевой Ветер: Зов Дажбога

Глава 1: Пепел Родины

Ветер. Он нес с востока не привычный запах хвои и болотной сырости, а едкую, горькую вязкость пепла. Радомир замер на краю знакомой еловой гривы, рука машинально сжала рукоять ножа за поясом. Его сердце, и без того стучавшее в такт усталому шагу после долгих недель пути, вдруг замерло, а потом рванулось в бешеный галоп, отдаваясь глухим гулом в висках.

Перед ним, там, где еще два месяца назад дымились трубы, звенел детский смех и мычали коровы на выгоне, зияла черная пустота. Селение. Его селение. Родичишна.

Ни одного целого сруба. Только обугленные, почерневшие ребра бревен, торчащие из груд мрачного мусора, смешанного с грязью и пеплом. Словно великан прошелся огненным бичом, выжигая все живое дотла. Тишина стояла гнетущая, неестественная, нарушаемая лишь карканьем воронья, облепившего то, что осталось от центральной усадьбы – дома его отца, боярина Любогора. Теперь это была лишь груда почерневших углей, чуть выше других. Над руинами висела тяжелая, серая пелена дыма, смешивающаяся с низкими осенними тучами.

Радомир шагнул вперед, ноги подкашивались. Земля под сапогами была липкой от недавних дождей и пропитанной чем-то темным, страшным. Он знал этот запах. Смерть. Не одна, не две – все. Все, кого он знал. Мать, отец, младшая сестренка Ульяна, дядья, тетки, дружинники отца, соседи… Все.

«Варяги…» – прошипел он сквозь стиснутые зубы. Слухи, долетавшие до него на юге, в землях кривичей, где он пытался закупить хлеб для родного селения, предчувствуя тяжелую зиму, оказались жуткой правдой. «Осадили Новгород… режут посады… жгут…» И его Родичишна лежало на пути одного из таких погромных отрядов. Маленькое, но гордое селение, слишком близкое к врагу, слишком далекое от каменных стен Новгорода, чтобы устоять.

(Описание разрушений и первых магических знаков)

Он бродил по пепелищу, как тень. Ноги сами несли его по знакомым тропкам, ныне заваленным обгорелыми щепками и оплавленным железом. Вот яма, где стояла кузница дяди Ратибора – теперь лишь остов горна да покореженные обломки инструментов. Там – место, где весело журчал ручей, а вокруг него стояли бани. Теперь ручей был запружен мусором, вода стояла мутная, красноватая, а на берегу валялись обугленные бревна. Радомир наклонился, поднял с земли оплавленную пряжку от отцовского пояса. Металл был холодным, мертвым.

И тогда он ощутил. Не только запах и вид разрухи. Воздух здесь был иным. Густым, тяжелым. Пронизанным чем-то… чужим. Колючим. Это была не просто горечь пепла. Это была магия. Темная, чужеземная. Он почувствовал ее кожей – мурашки побежали по спине. Варяжская рунная вязь, о которой шептались торговцы. Магия северных пришельцев, выжигающая жизнь.

Над пепелищем кружили вороны. Десятки. Их черные крылья мелькали в сером небе, резкие каркающие крики разрывали тишину. Но что-то было не так. Они не просто кружили. Они сбивались в странные, почти геометрические фигуры – то клином, то кольцом, то подобием зловещей руны. Их глаза, блестящие черные бусины, казалось, смотрели на него с холодным, разумным любопытством. Не птицы. Вестники. Или шпионы. Радомир сгреб горсть пепла и швырнул в их сторону. Вороны с гвалтом взметнулись, но не улетели, а лишь перестроились выше, продолжая свое мерзкое наблюдение.

Шепот. Слабый, едва уловимый, подхваченный ветром. Не слова, а ощущение. Злорадство. Насмешка. Словно сама земля стонет под чужим игом. Он оглянулся – никого. Только ветер гуляет меж почерневших столбов. Но шепот повторился, уже явственнее, обволакивающий, ледяной. Радомир резко выпрямился, встряхнул головой. «Бесы… или варяжское наваждение…» – подумал он с ненавистью.

(Обнаружение следов жизни и варягов-мародеров)

Он шел к месту, где был их родовой курган, за селением. Там хоронили предков. Там, может быть… Но его внимание привлек слабый стон. Не ветра. Человеческий. Из-под груды обрушившихся бревен у края пепелища, там, где стояла изба вдовы Малуши.

Радомир бросился к груде, начал оттаскивать тяжелые, обгорелые бревна. Руки покрывались сажей и занозами, но он не чувствовал боли. Под последним бревном он увидел окровавленное лицо. Старик. Никита-пасечник. Его глаза были полузакрыты, губы шевелились.

«Никита!» – крикнул Радомир, наклоняясь. Старик открыл глаза, взгляд был мутным, невидящим.

«Ра… Радомир?» – прошептал он с трудом. «Жив… Слава Роду…» Он схватил Радомира за руку слабой, дрожащей рукой. «Пришли… ночью… как черти… С огнем… с железом… С тварями… волками не волками… Глаза горят… Магия… руны на щитах… Всех… всех…»

«Кто, Никита? Варяги? Сколько?» – торопил Радомир, чувствуя, как жизнь уходит из старика.

«Дозор… малый… пятеро…» – выдохнул Никита. «Они… вернулись… Ищут… грабят… что не сожгли…» Его глаза закатились, рука ослабла. Последний вздох вышел со свистом. Радомир закрыл ему глаза. Пятеро. Дозор. Вернулись грабить. Ярость, черная и всепоглощающая, поднялась из глубин его существа. Пятеро. За всех.

И как будто в ответ на его мысли, с другой стороны пепелища, от уцелевшего сарая на краю леса, донесся грубый хохот и звон опрокидываемой посуды. И лай. Но не собачий. Это был низкий, хриплый, хищный рык.

Радомир осторожно подполз к краю развалин. За сараем, у потухшего кострища, копошились четыре фигуры в кольчугах поверх стеганых телогреек, с круглыми щитами, украшенными синими спиралями и угловатыми знаками – рунами. Варяги. Их лица были грубыми, обветренными, с рыжими или светлыми бородами. Они пили из кожаных бурдюков, громко переговариваясь на своем гортанном языке, перебирая награбленную рухлядь – медные котлы, куски ткани, даже детскую игрушку-коняка. Рядом с ними, огромный, почти с лошадь, зверь с лохматой серой шкурой и горящими желтыми глазами обнюхивал землю. Волк? Но слишком большой. И слишком… разумный взгляд. Волкодлак? Оборотень на службе у варягов? Легенды оживали в этом аду.

(Вспышка гнева и неконтролируемая магия)

Один из варягов, самый молодой и пьяный, подошел к тому, что осталось от священной березы, что росла у входа в селение. Береза была обгорела, но еще стояла. Варяг расстегнул пояс, собираясь осквернить святыню самым мерзким образом. Его товарищи гоготали.

В Радомире что-то порвалось. Весь ужас, вся боль, все отчаяние этого дня сконцентрировались в одной белой точке ярости. Он не думал. Он не кричал. Он просто встал во весь рост из-за развалин и бросился вперед. К варягу у березы. Его нож был уже в руке.

«СЛАВА РОДУ!» – рев вырвался из его глотки, нечеловеческий, полный ненависти.

Варяг обернулся, глаза округлились от неожиданности. Он успел схватиться за топор у пояса, но было поздно. Радомир был уже на нем, как разъяренный зверь. Удар ножом – в горло, под кольчужную бармицу. Теплая кровь брызнула на лицо Радомиру. Варяг захрипел, рухнул.

Но остальные уже опомнились. Трое варягов с дикими боевыми кличами ринулись на него, выхватывая топоры и мечи. Волкодлак ощетинился, зарычал, готовясь к прыжку. Радомир отскочил от тела первого врага, понимая, что против троих воинов и чудовища у него нет шансов. Но отступать было некуда. Только вперед. Только в ярость.

Он встретил первого нападающего щитом (который подхватил с земли – старый, обгорелый, но все же щит), приняв страшный увар топором. Дерево треснуло, рука онемела. Второй варяг зашел сбоку. Радомир едва увернулся от удара меча, почувствовав, как лезвие рассекло воздух у самого виска. Боль пронзила бедро – третий варяг, ловкий, как змея, успел ткнуть его копьем.

Боль, страх, ярость смешались в нем в один клокочущий вихрь. Он чувствовал, как жар разливается по жилам, как будто внутри него закипает солнце. Воздух вокруг него заколебался, как над раскаленными камнями. Земля под ногами стала теплой. Его глаза, налитые кровью, должны были гореть нечеловеческим светом, потому что варяги вдруг замедлили атаку, их лица исказились не только злобой, но и внезапным страхом.

«Колдун!» – заорал один из них по-своему, отступая.

Но было поздно. Неведомая сила, копившаяся в Радомире, вырвалась наружу. Не по его воле. Просто… взорвалась. Он не направлял ее. Он лишь был сосудом, переполненным болью и гневом.

Волна невидимого, но ощутимого жара, как из раскаленной печи, хлынула от него во все стороны. Она ударила по нападающим варягам. Не пламя, не удар – чистый, сконцентрированный жар. Кольчуги на них вдруг раскалились докрасна. Кожаные одежды задымились. Варяги вскрикнули от невыносимой боли, выпустили оружие, схватившись за раскаленное железо на своих телах. Их крики были ужасны. Потом они рухнули, корчась в агонии, тела их обугливались прямо на глазах с пугающей скоростью, издавая тошнотворный запах горелого мяса и волос. Волкодлак взвыл, шерсть на нем вспыхнула синим пламенем, и он бросился прочь, превращаясь в огненный комок, скрывшись в лесу.

Все произошло за несколько секунд. Радомир стоял посреди дымящихся, обугленных тел, тяжело дыша. Его собственное тело тряслось от изнеможения и шока. Жар внутри утих, оставив ледяную пустоту и жгучую боль в раненом бедре. Он смотрел на свои руки. Они были целы. Но вокруг… Трава вокруг почернела и сморщилась. Камни на земле выглядели оплавившимися. От варягов остались лишь дымящиеся, почерневшие остовы в оплавленных кольчугах.

Что… что он наделал? Какая сила? Откуда? Ужас смешался с отвращением. Он убил. Но это… это было не убийство. Это было… испепеление. Магия? В нем? Он никогда… Никогда такого не было!

(Обморок и пробуждение у Веселы)

Голова закружилась. Боль в бедре стала невыносимой. Темнота поплыла перед глазами. Он шагнул, споткнулся о почерневший камень и рухнул лицом в холодный пепел родного селения. Последнее, что он ощутил перед тем, как сознание уплыло, – это легкое прикосновение к щеке. Как будто теплый луч солнца сквозь тяжелые тучи. И далекий, едва уловимый шепот на ветру, не зловещий, а… успокаивающий. Как голос матери в детстве.

Радомир очнулся от острой боли. Не в бедре – там было тупо ноющее тепло. Боль была в голове, словно по ней били молотом. Он открыл глаза, моргнул. Небо. Но не серое и низкое, как над пепелищем, а чистое, холодное, вечернее, с первыми робкими звездами. И над ним склонилось лицо.

Женское лицо. Молодое, смугловатое от ветра и солнца, с высокими скулами и темными, как спелая черемуха, глазами. Глаза были полны тревоги и… усталой решимости. Темные волосы, заплетенные в плотную косу, выбивались из-под простого платка. На ней был поношенный, но добротный кожух и портки – одежда не боярышни, а женщины, привыкшей к труду и, возможно, к охоте.

«Жив?» – ее голос был низким, хрипловатым, но твердым. «Не ори. Еле живого тащила. Чуть варяги не наткнулись. Или волки.»

Радомир попытался приподняться, но резкая боль в голове и слабость заставили его снова опуститься. Он лежал на охапке сена в небольшом, но крепком срубе. Пахло дымом, травами и… кровью. Его кровью. Он посмотрел вниз – бедро было туго перевязано чистой тряпицей, пропитанной какой-то темной мазью, от которой исходило приятное тепло, притупляющее боль.

«Где я?» – прохрипел он.

«На хуторе. Мой хутор. В трех верстах от твоей… от Родичишна.» – Женщина наклонилась, приложила прохладную ладонь ко его лбу. «Жар есть, но не сильный. Повезло тебе, хоробрый. Копье прошло навылет, кость не задело. А ножевые царапины – ерунда.»

«Родичишна…» – имя селения снова пронзило его болью. «Все… все погибли.»

Женщина отвела взгляд, ее лицо омрачилось. «Знаю. Видела дым еще три дня назад. Потом сама ходила… искала…» Она замолчала, сглотнув комок в горле. «Никого. Только воронье да твой след, да тех… обгорелых варягов. Это… это ты?»

Радомир закрыл глаза. Образы почерневших тел всплыли перед ним. «Я… не знаю. Что-то… случилось. Ярость… жар…»

Она внимательно посмотрела на него. «Магия?» – спросила она прямо, без страха, скорее с любопытством. «Сила в тебе проснулась? От горя да ярости? Бывает. У моего деда так было, когда хазары село вырезали.»

Радомир кивнул, не в силах говорить. Магия. В нем. Чудовищная, испепеляющая сила.

«Меня Весной зовут. Весела. А ты Радомир, сын Любогора?» – спросила она, наливая ему в деревянную чашку какого-то мутного отвара.

Он кивнул, удивленный. «Ты знала меня?»

«Видела разок на торгу в Новгороде. Да и отец твой, боярин Любогор, слыл человеком справедливым. Жалко.» Она протянула чашку. «Пей. От боли и для силы. Там зверобой, тысячелистник да кора ивы.»

Радомир с благодарностью сделал глоток. Горько, но тепло разлилось по телу.

«А хутор твой?» – спросил он, оглядываясь. Сруб был маленький, но крепкий. Видны были охотничьи принадлежности – лук, стрелы, силки.

«Пока цел. Спрятался в глуши, за болотцем. Варяги туда не сунулись пока. Но это ненадолго.» Весела села на табурет рядом. «Они Новгород осадили. Крепко. Со всех сторон. Княжеская дружина в городе, бояре спорят – биться или сдаться. А посады горят. Села режут. Как твое.»

(Рассказ Веселы об осаде и её истории)

Радомир слушал, сжимая кулаки. Новгород в осаде. Опора всей земли. Если он падет…

«Я… я должен туда. В Новгород. К отцовским друзьям. К князю. Помочь. Отомстить.» – сказал он твердо, хотя слабость еще сковала тело.

Весела усмехнулась, но без злобы. «Один? С дырявой ногой? Тебя варяги на подступах, как зайца, снимут. Или их волкодлаки учуют.» Она помолчала. «Мой муж…» – голос ее дрогнул. «Он был в дружине посадника. Пал в первой стычке, когда варяги к городу подошли. Месяц назад.»

Радомир посмотрел на нее с новым пониманием. Она тоже потеряла все. И осталась одна.

«Я одна тут. Но не беспомощная.» Она кивнула на лук. «Лучше многих мужиков стреляю. И по лесу ходить умею, как тень. Если решаешь в Новгород пробираться…» Она посмотрела ему прямо в глаза. «Возьми меня с собой. Двоим шансов больше. А я… я тоже хочу внести свою лепту. За мужа. За все.»

В ее глазах горел тот же огонь мести и решимости, что бушевал в нем. И что-то еще. Жажда действия. Жизни вопреки смерти.

Радомир медленно кивнул. «Хорошо, Весела. Пойдем вместе. Как только нога окрепнет.»

«Окрепнет быстро. Мазь моя – дело верное.» – она встала. «А теперь спи. Надо силы копить. Завтра поговорим о дороге. И о том, как обойти варяжские заставы.» Она поправила ему повязку на бедре, ее прикосновение было уверенным и сильным. «И не думай о том, что там… с варягами. Выжить надо. А сила… она может пригодиться. Только научись ее держать в узде.»

Она отошла к очагу, начала возиться с горшками. Радомир лежал, глядя на низкие, закопченные балки потолка. В голове крутились образы пепелища, горящих варягов, холодных глаз воронья. И лицо Веселы – смуглое, решительное, с глазами, полными боли и воли. Она была как весенний росток, пробившийся сквозь пепел. Сила в нем… Магия… Дажбог? Шепот на ветру? Или просто безумие горя?

Он снова почувствовал слабое тепло от повязки на бедре и от чаши с отваром внутри. Завтра. Завтра начнется путь. В осажденный город. К мести. И к разгадке силы, что спалила врагов и чуть не спалила его самого. Сон сморил его, тяжелый, как пласт земли, но в нем уже не было только тьмы. Там теплилась искра. Искра гнева. Искра надежды. Искра Солнца, которого он пока не видел.

Глава 2: Ворота под Облаками

Утро застало их в пути. Серое, промозглое, с колючей изморосью, пробиравшей под одежду. Радомир шел, опираясь на грубо сработанный посох из ясеня, подаренный Веселой. Боль в бедре была теперь глухой, ноющей, но терпимой – мазь вдовы-охотницы творила чудеса. Каждый шаг отзывался в ране, напоминая о цене выживания, о тех пятерых варягах, что обратились в пепел от его неконтролируемой ярости. Образы их обугленных тел преследовали его, как тени в предрассветном тумане.

Весела двигалась бесшумно, словно часть леса, что сжимался вокруг узкой, почти невидимой тропы. Она выбрала путь через глухие болота и буреломы – длиннее, но безопаснее от варяжских дозоров. На ней был потрепанный, но прочный кожух, поверх – плащ из грубой ткани, выкрашенный в грязно-зеленые и бурые тона, сливавшиеся с осенней чащей. За спиной – лук и колчан со стрелами, на поясе – нож и топорик. Ее глаза, темные и зоркие, постоянно сканировали окрестности, уши ловили каждый шорох.

«Держись ближе ко мху, – прошептала она, указывая на зыбкую тропку между кочек, поросших багряным багульником. – Тверже. И тише. Варяги патрулируют сухие дороги, но и сюда могут заглянуть. Особенно их… звери.»

«Волкодлаки?» – хрипло спросил Радомир, вспоминая того огромного пса с горящими глазами.

Весела кивнула, лицо напряглось. «Да. Чуют за версту. Слышала, их рунами делают. Берут волка или пса сильного, ломают ему душу руной, вживляют… И служит он хозяину-варягу, как раб. Звериная сила да человечья злоба вместе.»

Радомир содрогнулся. Такое извращение жизни, природы… Оно отзывалось в нем тем же жгучим гневом, что спалил мародеров. Он сжал кулак на посохе, почувствовав внутри смутное, опасное тепло. Нет. Не сейчас. Не здесь. Он мысленно сдавил эту силу, загнал ее поглубже, в ту холодную пустоту, что осталась после взрыва.

Шли часами. Болото сменилось густым ельником, где царил вечный полумрак и пахло сыростью и хвоей. Воздух здесь был иным, чем на пепелище – тяжелым, древним, пропитанным тихой, дремучей силой. Радомир чувствовал ее кожей – не колючую чужеземную магию варягов, а что-то старое, глубокое, как корни вековых деревьев. Иногда в чаще мелькали тени – слишком быстрые для зверя, слишком бесшумные. Слышался шелест, не от ветра. Чувствовался чей-то незримый взгляд.

«Лесовики, – пояснила Весела, заметив его напряжение. – Не тронут, если не злить. Свои они. Землю стерегут.» Она бросила на развилку двух корней горсть сушеных ягод. «Дар. Пусть знают, мы с миром.»

(Опасная встреча и магическая маскировка)

Их чуть не обнаружили у самого края леса, где деревья редели, открывая вид на широкую, унылую пойму реки Волхов и на далекие, серые стены Новгорода. Весела резко схватила Радомира за рукав и пригнула за огромный валун, покрытый мхом.

«Тише!» – ее шепот был едва слышен.

По просеке в сотне шагов от них двигался дозор. Трое варягов в кольчугах, со щитами и длинными копьями. И с ними – два волкодлака. Звери были меньше того, что видел Радомир в Родичишне, но не менее страшными: лохматые, с мощными челюстями и теми самыми горящими, разумно-злыми желтыми глазами. Они шли не спеша, обнюхивая землю, уши настороженно подняты.

Один из волкодлаков остановился, поднял морду и заворчал, глядя прямо в их сторону. Варяги насторожились, сомкнули щиты.

«Чует…» – прошипела Весела. Ее пальцы быстро развязали небольшой мешочек на поясе. Она вытащила щепотку какого-то серого порошка и горсть сухих листьев с резким, пряным запахом. «Дыши!» – приказала она Радомиру, поднеся смесь к его лицу и своему. Он втянул воздух – запах был оглушающе-крепким, как смесь полыни, гнили и дикого чеснока.

Весела быстро прошептала что-то, разминая листья и порошок в ладонях. Затем она дунула на смесь, направляя легкое облачко пыли и запаха вокруг них и на камень. Радомир почувствовал странное покалывание на коже. Воздух вокруг них как будто сгустился, исказился, словно они смотрели на мир через мутное стекло. Запах гнили и трав усилился, перебивая все остальные.

Волкодлак, ворчавший на их укрытие, вдруг фыркнул, тряхнул мордой, словно отгоняя назойливую муху. Он потыкался носом в землю, поскулил и пошел дальше за дозором, явно потеряв интерес. Варяги, недовольно пробормотав что-то на своем языке, двинулись вслед.

Радомир выдохнул, не осознавая, что затаил дыхание. «Что это было?»

«Мало ли что в лесу гниет? – усмехнулась Весела, пряча остатки смеси. – Старый способ. Забивает след, путает чутье. Не всегда работает, но тут пронесло.» Она выглядела довольной собой. «Идем. До города рукой подать, но самый опасный кусок – открытое поле. Как мышь перед котом.»

(Вид осажденного Новгорода и подход к стенам)

Они выбрались из леса на высокий, поросший жухлой травой берег. Отсюда открывался вид, от которого у Радомира сжалось сердце.

Великий Новгород. Сердце Земли Русской на севере. Но сейчас он выглядел как раненый зверь в капкане. Могучие деревянные стены, увенчанные частоколом, возвышались над Волховом. Но за ними, над тесными улицами Посада, висели черные столбы дыма – следы недавних пожаров. Стены были исцарапаны ударами камнеметов, кое-где виднелись заплаты из свежих бревен. По периметру, на расстоянии полета стрелы, стояли варяжские лагеря – десятки низких шатров, загоны для коней, дымящиеся костры. Как муравьи, копошились воины. Виднелись осадные орудия – огромные, уродливые деревянные конструкции.

А вокруг города – выжженная земля. Бывшие посады, слободки, огороды – все было превращено в черное, пустое поле, усеянное обломками и трупами, которые еще не успели убрать. Вороны кружили тут в несметном количестве.

«Боги…» – вырвалось у Радомира. Он знал, что осада – это плохо. Но видеть величайший город земли в таком кольце гибели… Это было страшно.

«Да уж, – хмуро подтвердила Весела. – С моря подошли, с реки блокировали. Князь с дружиной заперся внутри. Бояре…» – она плюнула. – «Бояре грызутся, как псы над костью. Одни кричат – сдаваться, другие – драться до последнего, а толку?»

«Как мы войдем?» – спросил Радомир, окидывая взглядом смертоносное пространство между лесом и стенами. Прямая дорога была отличной мишенью для варяжских лучников.

«Есть путь. Старым руслом. Под стенами. Знают немногие. И охраняют его… особо.» Весела указала в сторону, где берег круто обрывался к реке, а у самой воды виднелся заросший кустарником овраг. «Там вход. Но тихо и быстро. Как тени. Готовь ноги, Радомир, придется бежать.»

(Прорыв через открытое поле и атака волкодлаков)

Они спустились к реке, прячась в кустах ивняка. Холодная вода Волхова мутно катила волны, унося обломки и какой-то странный, мертвенный запах. Весела вела уверенно, зная каждый камень. Они миновали остатки сгоревшей пристани, вышли к началу оврага – глубокой промоины, скрытой от посторонних глаз высокими берегами и буйной порослью.

«Теперь бежим. Не оглядываясь. Прямо к стене, там будет узкий лаз у воды, заваленный хворостом. Отодвинем – и внутрь.» – Весела сняла лук с плеча, натянула тетиву, вложила стрелу. «Я прикрою. Ты первый, я за тобой. Готов?»

Радомир кивнул, сжал посох. Сердце колотилось как молот. «Готов.»

Они выскочили из укрытия оврага и помчались по узкой полоске открытого берега к далекой, мрачной громаде новгородской стены. Казалось, стена приближалась мучительно медленно. Каждый шаг по вязкому песку отнимал силы. Радомир чувствовал, как боль в бедре вспыхивает с новой силой, но он стиснул зубы и бежал, глядя только на цель – темную щель в основании стены, прикрытую хворостом.

Их заметили почти сразу. С ближайшего варяжского сторожевого холма раздался резкий звук рога. Потом другой, третий. Крики. И страшный, протяжный вой, от которого кровь стыла в жилах. Не один. Несколько.

«Беги!» – закричала Весела, обернувшись и выпустив стрелу куда-то назад.

Радомир не оглядывался. Он бежал, задыхаясь, вкладывая в каждый шаг всю ярость и отчаяние. Стена была уже близко. Сотня шагов. Пятьдесят.

Сзади раздался дикий визг и лязг. Весела выпустила еще одну стрелу. «Ах, твари! Почти!»

И тут что-то огромное и тяжелое сбило Радомира с ног. Он полетел вперед, больно ударившись плечом о камни. Посох вырвался из рук. На него навалился чудовищный вес, горячее, зловонное дыхание обожгло шею. Желтые, безумные глаза волкодлака горели в сантиметрах от его лица. Зверь оскалил клыки, готовясь впиться в горло.

Инстинкт самосохранения взорвался в Радомире ярче сознания. Он впился пальцами в грязную шерсть твари, пытаясь оттолкнуть чудовищную пасть. Внутри все сжалось в тугой, раскаленный узел. Жар. Тот самый жар! Он рвался наружу, пульсируя в висках, грозя снова вырваться неконтролируемым адом.

Нет! – мысленно заорал Радомир. Не здесь! Не сейчас! Я спалю все! И себя, и Веселу, и, может, стену! Он изо всех сил сдерживал бушующую внутри энергию, чувствуя, как она обжигает ему руки, которыми он удерживал волкодлака. Шерсть зверя под его пальцами начала тлеть, запах гари смешался с звериным духом.

Раздался резкий свист, и волкодлак взвыл от боли. В его бок вонзилась стрела. Еще одна – в шею. Зверь дернулся, ослабив хватку. Этого хватило. Радомир из последних сил рванулся в сторону, выкатившись из-под твари. Волкодлак, истекая кровью, попытался встать, но Весела была уже рядом. Ее топорик сверкнул на мгновение – и обрушился на звериный череп с глухим, кошмарным хрустом.

«Вставай!» – крикнула она, хватая Радомира за руку и почти волоком таща к стене. За ними бежали еще два волкодлака, а с холма уже скакали варяжские всадники, поднимая тучи брызг.

Радомир, оглушенный падением и борьбой, едва держался на ногах. Он видел, как Весела яростно рвет руками хворост, закрывающий узкую, низкую брешь в самом основании стены, прямо над водой. Пахло гнилью и тиной.

«Лезь! Быстро!» – она пропихнула его вперед в темный, сырой проем.

Он пролез, упав на колени в ледяную грязную воду, хлеставшую по щиколотки. Весела нырнула следом, тут же развернувшись и натянув лук. В проеме показалась звериная морда второго волкодлака. Она выстрелила почти в упор. Стрела вонзилась в глаз. Волкодлак взревел и отпрянул.

«Заваливай!» – закричала Весела, хватая валявшееся внутри бревно и толкая его в проем. Радомир, спотыкаясь, подал ей еще обломки, камни. Они лихорадочно заваливали вход, пока снаружи не раздался яростный лай, удары по стене и гневные крики варягов на непонятном языке. Но проем был узок, завалить его извне быстро не получалось.

(Внутри города: хаос и первая встреча со стражей)

Когда последний луч света снаружи погас, их охватила полная, давящая темнота и тишина, нарушаемая только их тяжелым дыханием и плеском воды. Они стояли по колено в ледяной воде какого-то подземного хода или старого русла, заваленного мусором.

«Живы…» – выдохнула Весела, прислонившись к сырой стене. Ее руки тряслись.

Радомир кивнул, не в силах говорить. Он чувствовал, как жар внутри медленно остывает, оставляя леденящую дрожь и пустоту. И стыд. Его снова спасла она. Его силу он едва сдержал, чуть не погубив их обоих.

«Вперед, – прошептала Весела, зажигая маленькую масляную лампадку, которую достала из походной сумки. – Знаю выход.»

Они двинулись по узкому, зловонному тоннелю, вода хлюпала под ногами. Через несколько десятков шагов Весела нащупала в стене железную скобу, потянула. Часть стены, замаскированная под каменную кладку, с скрипом отъехала, открывая выход в полутемный подвал, заваленный бочками и мешками. Воздух здесь был спертым, но уже без болотной вони.

Поднявшись по гнилой лестнице, они выбрались в узкий, грязный переулок где-то в глубине Торговой стороны Новгорода. Картина, открывшаяся им, была не менее удручающей, чем вид осады снаружи, но иной.

Город кишел людьми, но это было кишение растревоженного муравейника. Улицы были забиты телегами, скарбом, людьми. Беженцы с посадов ютились под навесами, в сараях, прямо на земле. Дети плакали, старики стонали. В воздухе висела тяжелая смесь запахов: дыма, немытых тел, дегтя, конского навоза и страха. Лица людей были изможденными, испуганными, озлобленными. Слышались крики, споры, плач.

«Хлеба! Царь небесный, хлеба ребенку!» – голосила женщина, прижимая к груди завернутого в тряпье младенца.

«Дорого! Все дорого! Грабят последнее!» – ругался мужик у полупустой телеги.

«Слышали? Опять боярин Твердислав на Вече кричал, что надо сдаться! Говорит, варяги пощадят!» – перешептывались двое прохожих.

«Пощадят? Как Родичишну пощадили? Как Посад жгут?» – зло отвечал другой.

Радомир и Весела, закутавшись в плащи, старались не привлекать внимания, пробираясь к центру. Но их вид – грязные, мокрые, с оружием – все же вызвал подозрение.

«Стой! Кто такие? Откуда?» – двое городских стражников в кожаных доспехах и с секирами преградили им путь на мосту через какой-то проток. Их лица были настороженными, усталыми.

«С посада, господа честные, – быстро заговорила Весела, опуская глаза. – Чудом пробились. Ищем родню. Пропустите, ради Бога.»

«С посада? – усмехнулся один из стражников, окидывая Радомира оценивающим взглядом. – Да ты, парень, больно крепок для беженца. И нож у тебя… боярский. Не шпион ли варяжский?»

Он шагнул вперед, протягивая руку, чтобы схватить Радомира за грудки. Радомир инстинктивно отпрянул, рука потянулась к ножу. Внутри снова зашевелился опасный жар. Ситуация грозила обернуться катастрофой.

(Появление Милолики и спасение)

«Оставь их, Селиверст!» – раздался звонкий, властный женский голос.

Из толпы вышла женщина. Молодая, лет двадцати, но с таким достоинством в осанке и взгляде, что стражники сразу вытянулись. На ней был дорогой, но не кричащий, темно-синий шерстяной плащ с меховой оторочкой, под которым виднелось платье из узорчатой ткани. Темные волосы были убраны под аккуратный кокошник, украшенный скромной, но явно дорогой жемчужиной. Лицо – правильное, с высокими скулами, большими серыми глазами и тонкими, чуть насмешливыми губами. Взгляд этих глаз был острым, проницательным.

«Боярыня Милолика…» – пробормотал стражник Селиверст, опуская голову.

«Я знаю этих людей, – сказала Милолика спокойно, подходя ближе. Ее глаза скользнули по Радомиру, задержавшись на мгновение дольше, чем нужно, с легким любопытством, потом перешли на Веселу. – Это Весела, вдова дружинника Гаврилы, павшего на стене. А этот…» – она сделала едва заметную паузу, – «…гость. Из дальних краев. Ищущий родню в нашем бедствующем граде. Они не шпионы.» Ее тон не допускал возражений.

Стражники переглянулись. «Но, боярыня, вид у них подозрительный… да и с посада нынче мало кто пробивается…»

«Я сказала, знаю их, – повторила Милолика, и в ее голосе зазвенела сталь. – Или ты, Селиверст, сомневаешься в слове дочери боярина Мирослава?»

Лицо стражника побелело. «Нет, боярыня! Простите! Проходите!» – он поспешно посторонился.

Милолика кивнула, затем жестом велела Радомиру и Веселе следовать за ней. Она повела их в сторону от толпы, в тихий переулок у самой стены.

«Спасибо, боярыня, – проговорила Весела, низко кланяясь. – Выручили.»

Милолика остановилась, повернулась к ним. Ее проницательный взгляд снова устремился на Радомира. «Не за что. Долг чести – помнить павших героев, как Гаврила.» Она слегка наклонила голову в сторону Веселы, затем снова обратилась к Радомиру. «А ты… Ты не просто "гость". Я видела твой нож. Работа Людота Коваля. Такого удостаивались лишь сыновья знатных бояр или княжьи дружинники.» Она сделала паузу, давая словам проникнуть. «Радомир. Сын Любогора из Родичишна. Да?»

Радомир вздрогнул. Он не ожидал, что его узнают, да еще так быстро. «Да, боярыня. Я Радомир.»

Печальная тень скользнула по лицу Милолики. «Весть о Родичишне долетела до города. Прими мои соболезнования. Отец твой, Любогор, был человеком чести и твердого слова. Его голос на Вече… сейчас очень не хватает.» В ее глазах мелькнуло что-то – расчет? Сожаление? «Ты пробился через кольцо. Один?»

«Не один. Благодаря Веселе, – кивнул Радомир на охотницу. – И… везению.»

«Везению? – Милолика мягко усмехнулась. – Говорят, на пепелище Родичишна нашли пятерых варягов… обугленных дотла. Как будто молния ударила. Или гнев Перуна.» Она пристально смотрела на него, и Радомир понял, что она знает. Или догадывается. Эта женщина была опасна своей проницательностью. «Везение – это хорошо. Но сейчас Новгороду нужны не везунчики, а люди с… силой. И волей.» Она перевела взгляд на Веселу. «Тебе нужно к своим? К ополченцам у Владычного моста?»

Весела кивнула.

«Иди. Поговори со старостой Харламом. Скажи, что от Милолики. Он примет.» Милолика снова повернулась к Радомиру. «А тебе… Тебе нужен кров и время прийти в себя. Я могу предложить скромную, но безопасную каморку. Недалеко отсюда. Пока не решишь, что делать дальше.» Ее предложение звучало как приказ, но в то же время в нем была доля искреннего участия. И явный интерес.

Радомир колебался. Доверять ли этой знатной боярыне с острым умом? Но выбора особого не было. Город чужой, полный подозрений и страха. «Благодарю, боярыня. Приму вашу помощь.»

(Погоня и первое явление Дажбога)

Милолика кивнула и повела их дальше по узкому переулку, вдоль высокой тыльной стены какого-то боярского терема. Она шла быстро и уверенно, ее плащ развевался. Радомир и Весела следовали за ней.

Неожиданно из-за угла впереди вывалились трое подвыпивших молодцов в потертых кафтанах. Их глаза сразу загорелись алчностью при виде дорогого плаща Милолики и ее жемчужины.

«Ого! Боярышня заблудилась? – захихикал самый рослый, с бегающими глазами и кривым носом. – Давай-ка сюда кошелек да камушек твой, милая. Облегчим путь!»

Милолика резко остановилась, ее лицо стало ледяным. «Прочь с дороги, грязь!»

«Ой, какая сердитая!» – засмеялся другой, потянувшись к ножу за поясом.

Весела мгновенно вскинула лук, стрела нацелилась в грудь кривоноса. «Шаг дальше – умрешь!»

Радомир шагнул вперед, прикрывая Милолику. Его рука легла на рукоять ножа. Внутри снова зашевелилось знакомое тепло. Не снова… Он сжал зубы.

Грабители заколебались, видя оружие. Но их было трое, а пьяная удаль брала верх над осторожностью.

«Двоих! Да мы вас!..» – начал кривоносый, делая шаг вперед.

И в этот момент случилось нечто.

Яркий, слепящий луч вечернего солнца, пробившись сквозь разрыв в тучах, упал прямо на переулок. Он осветил Радомира, стоявшего перед грабителями. Словно по волшебству, свет сконцентрировался вокруг него, залив все вокруг золотистым сиянием. Стало невыносимо тепло, как в самый разгар летнего дня. Воздух заколебался, как над раскаленными камнями.

Грабители вскрикнули, заслонив глаза руками от нестерпимого света и жара. Им почудилось, что фигура парня в центре света как будто выросла, стала нечеловечески огромной и ослепительной. Ужас, первобытный и непреодолимый, охватил их. Они забыли про добычу, про ножи. С дикими воплями они бросились врассыпную, спотыкаясь и падая, исчезая за углом.

Свет погас так же внезапно, как и появился. Переулок снова погрузился в серые сумерки. Радомир стоял, ошеломленный, чувствуя на своей коже остаточное тепло и легкое покалывание. Он видел свет, чувствовал жар… но не исходил ли он от него самого? Или…?

Он поднял глаза. Там, где только что был разрыв в тучах, сияло чистое небо, а в нем, почти в зените, горела яркая, не по-осеннему теплая звезда. Венера? Но она светила с такой силой…

И тогда он услышал. Не голос. Шепот. Теплый, как солнечный луч, и древний, как сама земля. Он прозвучал не в ушах, а прямо в его сознании, наполняя его спокойствием и силой:

«Иди, Хоробр. Твой час не пробил. Ищи Щит…»

Шепот умолк. Звезда мерцала, как обычно. Тепло ушло. Радомир стоял, не в силах пошевелиться, пытаясь осознать произошедшее. Чудо? Галлюцинация от усталости и стресса?

«Радомир? Ты в порядке?» – осторожно тронула его за рукав Милолика. В ее глазах, широко открытых, читался неподдельный страх… и жгучий интерес. Она видела свет. Видела, как грабители разбежались в ужасе. Видела его в центре этого сияния.

Весела опустила лук, ее взгляд метнулся от Радомира к небу и обратно. «Это… это что было?» – прошептала она.

Радомир медленно перевел дыхание. Он посмотрел на свои руки. Никакого жара. Никакого света. Только легкое дрожание. Он встретился взглядом с Милоликой. В ее серых глазах уже не было страха, только холодный, аналитический блеск и что-то еще… словно она нашла давно разыскиваемый клад.

«Ничего, – сказал Радомир, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Просто… солнце ударило в глаза. Пошлите.»

Но он знал. И Милолика знала. И Весела догадывалась. Это было не просто солнце. Это был знак. Зов. И слова, запечатлевшиеся в его душе: Иди, Хоробр. Ищи Щит. Он вошел в осажденный город. И что-то вошло вместе с ним. Или пробудилось. Солнце на земле в образе человека? Или человек, на которого снизошло Солнце? Путь только начинался. И первая ступень – каморка боярыни Милолики, где его ждали не только кров, но и вопросы. Много вопросов.

Глава 3: Сила Старой Веры

Утро в каморке боярыни Милолики было серым и тревожным. Сквозь узкое, зарешеченное окно пробивался тусклый свет, не способный разогнать мрак в углах или холод в душе Радомира. Он сидел на жесткой лавке, обхватив голову руками, пытаясь осмыслить вчерашнее. Слепящий свет, панический ужас грабителей, невыносимый жар… и тот шепот. Иди, Хоробр. Твой час не пробил. Ищи Щит… Слова Дажбога (а кто же еще это мог быть?) горели в его сознании, как та самая звезда, что сияла в небе после вспышки.

Щит. Что это? Обычный щит? Артефакт? Символ защиты? Ответа не было. Только тревога и осознание собственного невежества. Сила, спалившая варягов в Родичишне и едва не вырвавшаяся вчера в переулке, была дикой, неуправляемой. Как зверь в клетке. Он боялся ее. Боялся, что в следующий раз не сможет сдержать, погубит не только врагов, но и невинных. Боярыня Милолика с ее проницательными серыми глазами и острым умом тоже была угрозой. Она видела слишком много. Догадывалась. Ее помощь была щедрой – эта каморка под крышей боярского терема, еда, чистая рубаха – но Радомир чувствовал себя здесь как пойманный зверь. Полезный, но опасный зверь, за которым пристально наблюдают.

Дверь скрипнула. Вошла не Милолика, а ее служанка, немолодая женщина с усталым лицом, принесшая миску простой каши и кусок черного хлеба. Она молча поставила еду на стол и удалилась, бросив на Радомира быстрый, испуганный взгляд. Вести о «солнечном чуде» в переулке, видимо, уже поползли по слугам.

Радомир машинально съел кашу, не ощущая вкуса. Ему нужно было уйти. Найти тех, кто понимает в Силе. Кто знает богов и древние пути. Волхвов. Но Новгород кишел слухами и страхом. Где искать истинных ведающих, а не шарлатанов, в такое время? Вспомнились слова Веселы в лесу: "Сила в тебе проснулась? От горя да ярости? Бывает. У моего деда так было…" Весела! Она была его якорем в этом бушующем море. Практичной, сильной, знающей леса и, возможно, старые пути. Она ушла вчера к ополченцам у Владычного моста. Ему нужно было найти ее.

Он осторожно выглянул из каморки. Узкий коридор был пуст. Спустившись по крутой лестнице вниз, он оказался в людной сенях боярского дома. Здесь кипела своя жизнь – слуги сновали с вязанками дров, боярские отроки чистили оружие, повариха с грохотом ставила котел в печь. Радомир, стараясь быть незаметным, пробирался к выходу. У самых дверей его окликнул знакомый голос.

«Радомир? Куда путь держишь?»

Он обернулся. Милолика стояла в дверном проеме, ведущем в горницу. Она была одета проще, чем вчера – в темно-зеленое платье без излишеств, но коса по-прежнему была убрана под аккуратный платок. Ее взгляд был спокоен, но всевидящ.

«Боярыня, – поклонился Радомир. – Я… хотел разыскать Веселу. Проверить, как она устроилась.»

Милолика подошла ближе, понизив голос. «Она в порядке. Староста Харлам принял ее в ополчение. Лучница она отменная, говорят.» Она посмотрела ему прямо в глаза. «Но тебе не до Веселы сейчас. Верно? Тебе нужно понять, что с тобой происходит. И как этим управлять.»

Радомир не стал отрицать. «Да.»

«Тогда тебе не в ополчение, а в лес, Радомир. К старой вере. К тем, кто помнит силу земли и небес.» Ее голос стал еще тише. «Есть место. Лесное капище. К западу от города, за Плотницким концом. Там скрывается старый волхв. Чурила. Он… не в ладах с иными боярами и даже с некоторыми в городе, кто забыл старых богов. Но он истинный ведающий. Если кто и поможет тебе понять твой дар… или проклятие… то это он.»

Радомир почувствовал глоток надежды. «Вы знаете путь?»

Милолика кивнула. «Знаю. Но идти туда опасно. Варяги рыщут по лесам. И… само капище охраняется. Не людьми.» Она положила ему в руку маленький, теплый на ощупь камешек с вырезанным знаком солнца. «Возьми. Оберег. Он поможет найти тропу и… может, смягчит стражей. Скажешь Чуриле, что от Милолики. Он знает меня. Иди через Плотницкий конец, к старой дубраве. Тропа начнется у сгоревшей мельницы.»

Радомир сжал оберег. Камень отдавал слабым, но ощутимым теплом. «Спасибо, боярыня.»

«Спасибо потом, – ее губы тронула тень улыбки. – Если вернешься целым и с ответами. И возьми Веселу. Она лес знает как свои пять пальцев. Проведет и прикроет.» Милолика отвернулась. «Теперь иди. И будь осторожен.»

(Дорога к капищу с Веселой и предупреждения о стражах)

Найти Веселу у Владычного моста оказалось несложно. Ополченцы – в основном горожане и уцелевшие крестьяне – копали укрепления, чинили стены, разбирали завалы. Весела, в простой мужской рубахе и портках, с луком за спиной, учила пару подростков натягивать тетиву. Увидев Радомира, ее лицо озарилось облегчением.

«Жив! – она подошла, оглядывая его с ног до головы. – А то слухи ходят… что вчера в переулке солнце сошло на землю.»

Радомир смущенно пожал плечами. «Солнце ударило в глаза. Грабители струсили. Вот и вся недолга.»

Весела фыркнула, явно не веря, но не стала допытываться. «Чего пришел?»

Радомир рассказал о совете Милолики и о капище Чурилы. Глаза Веселы загорелись. «Чурила? Дед Чурила? Слыхала! Говорят, он последний из настоящих волхвов в этих краях. Сильный. Но капище его… туда просто так не пройти. Говорят, духи леса стерегут. Злые.»

«Милолика дала оберег, – показал Радомир камень. – И сказала, что знакома с Чурилой. Надо попытаться, Весела. Я… я не могу так. Эта сила… она может вырваться в любой момент.»

Весела посмотрела на его искренний страх, на сжатый кулак с оберегом. Потом кивнула, решительно. «Ладно. Проведу. Лес я знаю. А духов… глядишь, твой камушек да мои травы помогут.» Она отошла к старосте Харламу, что-то быстро сказала, получила кивок и вернулась, накидывая плащ. «Пошли. Пока варяги тихи.»

Дорога через Плотницкий конец была мрачной. Квартал ремесленников пострадал от недавнего набега – виднелись сгоревшие дома, разбитые мастерские. Люди ходили с опущенными головами, страх витал в воздухе плотнее дыма. Они миновали сгоревшую мельницу на окраине, ее почерневший остов зловеще высился над рекой. Здесь начинался лес – не глухой ельник, как на пути в город, а старая дубрава с могучими, развесистыми деревьями, чьи листья уже пылали багрянцем и золотом.