Читать онлайн Код Забвения. Книга первая

Глава 1: Ложная Тревога №407

Тусклый свет люминесцентных ламп, давно нуждавшихся в замене, выхватывал из полумрака Главного зала контроля станции «Гесперия» лишь островки активности. Воздух был спертым, пропитанным запахом озона от старых консолей, пылью вентиляционных решеток и кисловатым душком вчерашнего кофе, застывшего на дне немытой кружки где-то за монитором Бориса. Гул систем жизнеобеспечения – низкое, монотонное «оммм» – вибрировал в костях, сливаясь с мерцанием десятков экранов в единый фон вечного, утомительного присутствия на краю пустоты.

Константин Малахов, для всех на станции просто Костя, машинально тыкал пальцем в клавиши своего терминала. Перед ним скучным каскадом бежали цифры телеметрии внешних датчиков: давление в шлюзовых камерах (норма), уровень радиации в секторе Гамма (минимальный, фон), статус патрульных спутников… Его взгляд скользнул по огромной центральной панели – мозаике из индикаторов и тусклых экранов, показывающих схему секторов вокруг «Гесперии». Там, в Секторе 7, мигнул и погас знакомый огонек. «Патр. Альфа: Аном. Контакт». Рядом высветился номер: №407. Еще одна ложная тревога. Сотый, тысячный за смену? Костя уже сбился со счета за свои три месяца на «Гесперии».

Он потер виски. Глаза слипались, спина ныла от неудобного кресла, спасовавшего перед пятичасовой вахтой. «Мертвые часы» – так называли этот отрезок смены старики. Никто не звонит, ничего не происходит, только датчики периодически сходят с ума от солнечного ветра, микрометеоритов или собственных старческих глюков. Идеальное время, чтобы… Костя бросил взгляд направо.

Борис Леонтьев, старший техник смены, сидел полуразвалившись в своем кресле. На коленях у него лежал потертый планшет, освещая снизу усталое, обрюзгшее лицо с щетиной в пару дней. Борис сосредоточенно двигал фигурки по виртуальной шахматной доске. Рядом стояла его фирменная кружка – некогда белая, ныне грязно-бежевая, с полустертой надписью «Лучшему папе». Из нее он изредка отхлебывал холодный, крепкий как мазут чай. Борис не просто отдыхал – он демонстративно игнорировал центральную панель, протоколы и, казалось, саму суть их присутствия на этом проклятом рубеже Солнечной системы. Его поза кричала: «Здесь ничего важного не происходит и не произойдет. Расслабься».

Костя вздохнул, вернулся к своим цифрам. Сухость во рту напомнила, что он забыл попить. Он потянулся за своей фляжкой с водой, и в этот момент уголком глаза снова зафиксировал движение на центральной панели. Тот же сектор. Тот же индикатор. №407. Мигнул. Погас. Как и минуту назад. Как и десять минут назад. Как и всегда.

Но что-то щелкнуло в подсознании Кости. Он замер, фляжка на полпути ко рту. Слишком часто. Он прищурился, глядя на панель. Индикатор мигнул снова. Интервал… интервал казался каким-то… назойливым. Не таким, как у других ложных срабатываний, которые вспыхивали и гасли хаотично. Этот – методично, как метроном.

Костя поставил фляжку, забыв о жажде. Его пальцы забегали по клавишам, вызывая журнал автоматических сканирований для Сектора 7. Данные выстроились на экране. Большинство тревог – длительность от 10 секунд до 3 минут. Максимум – 5 минут, и то редко. Автосистема анализировала, отсеивала помехи, гасила сигнал. Стандартная процедура.

Он нашел запись №407. Время активации: 65 минут назад. 65 минут! И сигнал все еще активен! Автосканирование не смогло его отсеять? Не смогло или… не захотело?

Костя резко повернулся к Борису. Тот только что поставил мат виртуальному противнику и с довольной гримасой потягивал чай.

– Борис! – голос Кости прозвучал громче, чем он планировал, резанув по монотонному гулу зала.

Леонтьев медленно, с явным неудовольствием, оторвался от планшета. Его взгляд был мутным, недовольным. «Чего, салага? Опять твой терминал глючит?»

– Не терминал. Смотри, – Костя ткнул пальцем в центральную панель, где мигал предательский огонек №407. – Альфа-7. Сектор семь. Тревога висит уже… больше часа. Шестьдесят пять минут!

Борис лениво перевел взгляд на панель, поморщился, как от навязчивой мухи. «О, этот? Фигня. Глюк. Альфа-7 старый, как моя кружка. Сенсоры у него уже не те. Солнечный ветер, наверное, колбасит. Или микрик пролетел. Само пройдет.»

– Но прошло уже больше часа! – настаивал Костя. – Обычно они гаснут за пару минут. Максимум – пять. А тут – шестьдесят пять! Может, проверить вручную? Посмотреть телеметрию самого спутника?

Борис тяжело вздохнул, отложил планшет с таким видом, будто Костя оторвал его от созерцания величайшей тайны мироздания.

– Протокол, Костя, ты протокол забыл? – он говорил медленно, с подчеркнутой снисходительностью. – Не лезь, пока автосканы не отработают или пока тревога на желтый уровень не выйдет. Правила написаны кровью, салага. Или ты хочешь, чтобы на нас отчет по ложняку писали? Расслабься.

Он уже тянулся за планшетом, но Костя не отступал. В его глазах горело упрямство, смешанное с растущей тревогой. «Борис, шестьдесят пять минут – это ненормально. Давай хотя бы глянем статус Альфы?»

Леонтьев замер, изучая лицо Кости. Циничная маска на его лице дрогнула, уступив место легкому раздражению и… едва уловимому проблеску сомнения. Молодой упрямился слишком уж настойчиво для обычного глюка.

– Ну что ты как назойливая муха? – проворчал Борис, но все же подкатил свое кресло к своему основному терминалу. – Ладно, гляну. Только заткнись и не дыши мне в спину.

Его толстые пальцы застучали по клавишам с привычной, но лишенной энтузиазма скоростью. Он вызвал статус патрульного спутника «Альфа-7». Зеленые строки поползли по экрану: Системы номинальны. Связь стабильна. Помехи в пределах нормы. Целеуказание: Активно. Траектория: Корректирующая. Объект сопровождения: Цель №407. Статус: Не идентифицирован.

– Видишь? – Борис обернулся, тыча пальцем в экран. – Спутник в норме, связи нет помех. Система просто тупит, гонит ложняк. Вырубишь-включишь спутник на следующей проверке – все и пройдет. Не парься.

Он махнул рукой, явно считая инцидент исчерпанным, и снова потянулся к своему планшету, к теплу виртуальных шахмат, где правила были понятны, а угрозы – предсказуемы.

Костя остался стоять, глядя то на экран Бориса с его успокаивающими зелеными строками, то на центральную панель, где индикатор №407 продолжал свое назойливое, методичное мигание. Холодок сомнения, не заглушенный словами старшего техника, пополз вверх по позвоночнику. Шестьдесят пять минут. Корректирующая траектория. Цель №407. Слова «Само пройдет» звучали вдруг пугающе наивно в этом гудящем склепе на краю бескрайней, безразличной черноты.

Но расслабляться не получалось. Индикатор №407 на центральной панели упрямо мигал, отсчитывая уже семьдесят минут. Каждое его вспыхивание било по нервам Косты, как крошечный электрический разряд. Зеленые строки статуса на экране Бориса, которые должны были успокоить, теперь казались издевкой. «Системы номинальны… Связь стабильна… Целеуказание: Активно… Траектория: Корректирующая…»

Корректирующая. Вот оно. Спутник не просто «видел что-то» и забыл. Он тратил топливо, маневрировал, чтобы удержать этот чертов Объект №407 в поле зрения своих устаревших сенсоров. Это не было пассивным наблюдением за помехой. Это было преследование.

Костя сглотнул комок сухости в горле. Руки сами потянулись к клавиатуре. Протокол? Правила? Борис уже дал «добро» на игнорирование. Но что, если… Что, если это не глюк? Мысль, возникшая как щелчок в подсознании, теперь разрослась в холодный, липкий ком тревоги под ложечкой. Он украдкой взглянул на Бориса. Тот снова погрузился в шахматы, его лицо освещалось голубоватым светом планшета, отражая довольное сосредоточение. Мир Бориса вернулся в норму. Мир Кости – трещал по швам.

Еще раз. Глубже. Пальцы застучали по клавишам его терминала, быстрее, увереннее. Он вызвал не общий статус, а сырой поток телеметрии с «Альфа-7». Данные обрушились на экран водопадом цифр, кодов и графиков – язык машин, понятный лишь посвященным. Костя отсекал лишнее, фильтровал помехи, искал суть. Расстояние до цели. Скорость относительного движения. Потребление гидразина маневровыми двигателями. Активность сенсорных пакетов.

Минуты текли. Мерцание №407 становилось назойливее, гул систем – громче. Костя почти не дышал, впиваясь в экран. Вот оно! График расхода топлива. Резкие, короткие пики. Каждый пик – импульс двигателя, коррекция курса. Интервалы между импульсами… Они были не случайны. Они повторяли кривую относительного смещения цели! Спутник не просто «висел». Он активно парировал попытки цели выйти из зоны захвата. Объект №407 маневрировал. Или его нёс поток, который не фиксировали фоновые датчики? Но автосканы должны были отсечь и это!

Холодок по спине сменился ледяной волной. Руки похолодели. Костя откинулся в кресле, оторвав взгляд от экрана. Семьдесят пять минут. Объект реален. Он там. И спутник, этот старый, глючный «Альфа-7», из последних сил держит его на прицеле, как пес, вцепившийся в кость и не понимающий, что она может быть ядовитой.

Страх сменился чем-то другим – ясностью и решимостью, граничащей с отчаянием. Он не мог молчать. Не мог ждать, пока «само пройдет» или Борис доиграет партию. Он встал. Ноги немного подкашивались, но он сделал шаг, потом другой, к креслу Бориса. Гул зала, мерцание экранов, запах старого кофе – все отступило, сузившись до фигуры старшего техника и его планшета.

Костя перекрыл свет от планшета, встав прямо перед Борисом. Тот вздрогнул, поднял голову, и на лице его снова появилось раздражение, готовое перерасти в гнев.

– Костя, я тебе русским языком… – начал он, но Костя перебил. Голос его звучал непривычно тихо, но с такой металлической твердостью, что Борис замолчал, брови поползли вверх.

– Борис. Серьезно, – Костя указал пальцем сначала на центральную панель с мигающим №407, потом на свой терминал. – Семьдесят пять минут. Альфа-7 реально что-то видит. И кружит вокруг. Не глюк. Вот.

Он шагнул в сторону, давая Борису увидеть свой экран, заваленный цифрами и графиками.

– Смотри. Расход гидразина. Корректирующие импульсы. Вот кривая смещения цели. Спутник тратит топливо, чтобы держать этот… этот объект в прицеле. Автосканы не отсеяли его, потому что он не исчезает и не похож на стандартную помеху. Борис, это не сбой.

Борис замер. Он откинулся в кресле, оторвав взгляд от экрана. Его лицо было не просто бледным – оно стало пепельно-серым, как пепел после пожара. Глаза, широко раскрытые, уставились не на Костю, не на панель, а в пустоту перед собой, будто видя там нечто ужасное. Не шок открытия. Шок осознания. Осознания того, что он натворил.

Восемьдесят минут. Восемьдесят проклятых минут сигнал висел, а он… играл в шахматы. Игнорировал протокол. Орал на Костю. Успокаивал себя "глюком". Восемьдесят минут реальный, неопознанный объект маячил на краю их сектора, а старший техник смены Леонтьев демонстрировал образцовое раздолбайство. Его карьера… Нет, хуже. Если этот объект окажется опасным, если из-за задержки что-то случится… Его голова. Или что-то куда более страшное.

– Твою мать… – вырвалось у него на этот раз не шепотом, а хриплым, сдавленным стоном, полным живого, животного ужаса не перед космосом, а перед последствиями. Его рука дернулась к корпусу внутренней связи, пальцы затряслись так, что он промахнулся с первого раза. Второй нажим на кнопку был резким, почти истеричным.

– Смена контролю! Леонтьев! – его голос сорвался на крик, лишенный всякой профессиональной выдержки, голос человека, который тонет и хватается за соломинку. – Сектор семь! Тревога! Подтверждаю! Патруль Альфа держит контакт! Объект… – он глотнул воздух, комок в горле мешал говорить, – …реальный! Семьдесят… нет, восемьдесят минут! Запрашиваю детализацию скана! Срочно! Жду указаний!

Он швырнул трубку, как раскаленный уголь. Она отскочила от корпуса и повисла на шнуре, раскачиваясь. Борис не смотрел на нее. Он схватился за край стола руками, костяшки побелели. Его плечи напряглись, сгорбились под невидимым грузом. Он дышал ртом, коротко и прерывисто, как загнанный зверь. Взгляд был прикован к мигающему проклятому индикатору №407, но видел он уже не его. Он видел разгневанного начальника смены, разбирательство, позор, приказ об отставке… или арест. Служба безопасности. Пояс Астероидов. Пожизненная ссылка на рудники. Страх был абсолютно земным, карьерным и смертельным для всего, что он знал.

Костя стоял, ошеломленный не столько подтверждением объекта, сколько трансформацией Бориса. Циничный, вечно всем недовольный, но уверенный в себе старший техник исчез. На его месте сидел перепуганный до смерти человек, с которого в прямом смысле стекал пот, осознавший чудовищность своей ошибки. Холодок внутри Кости сменился ледяной тяжестью. Они не просто обнаружили нечто неизвестное. Они проморгали его. И кто-то – скорее всего, Борис – заплатит за это сполна. Рутина умерла не тихо. Она умерла громко, оставив после себя вакуум, заполненный гудением систем, навязчивым мерцанием №407 и тихими, сдавленными всхлипами человека, понявшего, что он только что подписал себе приговор.

Глава 2: Он Должен Быть Советским…

Тишина в Главном зале контроля «Гесперии» была не просто отсутствием звука. Это была плотная, вязкая субстанция, пропитанная потом Бориса, гудением систем и навязчивым, как нервный тик, мерцанием индикатора №407. 80 минут. Цифры на экране Кости казались обвинительным приговором, выжженным в раскаленном металле.

Борис Леонтьев сидел в своем кресле, сгорбившись, как разбитая марионетка. Его трясло – мелкая, неконтролируемая дрожь, проходившая по всему телу. Пальцы бесцельно скользили по стертому пластику подлокотников. Лицо, все еще пепельно-серое, было влажным от пота и слез, которые он даже не пытался вытереть. Взгляд уставился в пол где-то между его ботинками, видя не серые плитки, а бескрайние, пыльные карьеры Пояса Астероидов. Его губы беззвучно шевелились, формируя одно и то же слово: «Погиб… погиб…»

Костя Малахов стоял у своего терминала, пытаясь сосредоточиться на потоках данных с «Альфа-7». Диспетчер дал добро на мониторинг, но каждый зеленый статус, каждый байт телеметрии казались теперь фальшивыми, зыбкими. Он чувствовал тяжелый взгляд Бориса спиной, слышал его прерывистое, хриплое дыхание. Мысль о том, что он мог предотвратить этот кошмар, если бы сразу пошел выше головы Бориса, грызла изнутри. Протокол. Всегда этот чертов протокол. Его собственные руки были ледяными.

И вот она ворвалась.

Резкий, пронзительный, как удар ножом в тишине, звонок внутренней связи. Сигнал шел не с коммутатора – он бил напрямую из кабинета Начальника Смены Станции. Оглушающе громкий, требовательный, лишенный всякой вежливости предупреждающего писка.

Борис вздрогнул всем телом, как от удара тока. Его тело напряглось в дуге, глаза дико расширились, полные чистого животного ужаса. Из горла вырвался не крик, а сдавленный, хриплый вопль, больше похожий на предсмертный стон. Он инстинктивно рванулся в сторону, как будто звонок был физической угрозой, и чуть не свалился с кресла.

Костя, сердце которого колотилось где-то в горле, шагнул к пульту связи. Борис был не способен. Его рука дрогнула, прежде чем он нажал кнопку приема.

– Прием, – его голос прозвучал хрипло, но удивительно ровно в этой адской тишине.

Динамик хрипло щелкнул. Голос, раздавшийся из него, был не криком. Он был низким, сдавленным, как сталь, зажатая в тисках. Каждое слово падало ледяной гирькой.

– Леонтьев. Малахов.

Пауза. Тактическая. Убийственная. Даже через связь чувствовалось, как Геннадий Петрович Волков стоит за своим столом, багровый от ярости, сжимая кулаки.

– Ко мне. НЕМЕДЛЕННО.

Еще пауза. Костя почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Борис замер, перестав даже дышать.

– Если за тридцать секунд не будете в дверях…

Голос Волкова стал тише, почти интимным, но от этого в сто раз страшнее.

– …вылетите в шлюз. Без скафандров.

Щелк. Связь оборвалась. Резкий звук резанул уши и повис в гудящей тишине зала. Мерцание №407 вдруг показалось Костя ужасно медленным, как биение сердца приговоренного.

– Нет… – выдохнул Борис, его голос был слабым, срывающимся. Он попытался встать, но ноги не слушались. Он просто съехал с кресла на колени, ухватившись за край консоли. – Он… он убьет… Пояс… рудники… СБ… они придут…

Его глаза бегали, не видя ничего вокруг, кроме внутренних картин расправы. Пот стекал по вискам.

– Погиб…

Костя посмотрел на него с внезапной, жгучей смесью жалости и раздражения. Соберись, черт возьми! Теперь точно убьют! Он резко подошел, схватил Бориса под локоть. Мускулы под мокрой тканью рубахи напряглись, как канаты.

– Борис! – рявкнул Костя, тряхнув его. – Встать! Сейчас же! Хуже будет, если опоздаем! Бегом!

Его голос, резкий и командный, каким-то чудом прорезал пелену паники. Борис поднял на него мутный, полный слез взгляд. В нем не было понимания – лишь животный страх. Но тело отреагировало. Он заковылял, опираясь на Костю, его ноги заплетались, но он двигался. Костя почти волоком повел его к выходу из зала контроля, к короткому коридору, ведущему к кабинету Волкова.

Шаги их эхом отдавались в узком проходе. Свет здесь был еще тусклее, панели по стенам испещрены следами поспешного ремонта – жгутами проводов, заплатками на обшивке. Запах озона и пыли здесь смешивался с едким запахом пота и страха, исходившим от Бориса. Костя чувствовал, как дрожит тело старшего техника. Он сам едва сдерживал дрожь в коленях. Мысль о Службе Безопасности, которую Волков уже мог вызвать, заставляла сердце бешено колотиться. Шлюз без скафандра… Это была не метафора. На «Гесперии» правила нарушали редко, но карали за них с ледяной жестокостью космической дисциплины.

Дверь кабинета Волкова была в конце коридора. Массивная, металлическая, с табличкой «НСС Г.П. Волков». Она казалась входом в камеру пыток. Костя подтянул сползающего Бориса. До кабинета оставалось пять шагов. Тридцать секунд Волкова истекли.

* * *

Дверь кабинета Волкова отворилась сама, с тихим шипением пневматики, прежде чем Костя успел коснуться кнопки вызова. Это было как открытие шлюза в ад. Воздух из кабинета ударил в лицо – густой, спертый, пропитанный запахом перегоревшего кофе, пота и чего-то острого, металлического – запахом чистого стресса.

Геннадий Петрович Волков не сидел за своим массивным, заваленным папками и планшетами столом. Он стоял за ним. Стоял, как монумент ярости, опираясь ладонями о столешницу, его корпус был чуть наклонен вперед, как у хищника перед прыжком. Свет от настольной лампы бил снизу, резко высвечивая морщины на его багровом лице, тени под запавшими глазами и жесткую линию сжатых до побеления губ. Его форменная рубаха была расстегнута на вороте, галстук сбит набок. Кабинет, обычно образец функционального порядка, казался разгромленным – папки сдвинуты, один экран на стене горел красным предупреждением, которое никто не смотрел.

Костя буквально втолкнул Бориса внутрь перед собой. Борис пошатнулся, едва удержавшись на ногах. Его глаза, полные слез и ужаса, метнулись к Волкову и тут же прилипли к полу где-то у его ботинок. Он замер, сгорбившись, плечи подрагивали.

Костя встал рядом, по стойке «смирно», втянув голову в плечи, спину – идеально прямой, руки по швам. Он сглотнул, пытаясь найти точку на стене за спиной Волкова, чтобы сосредоточиться. Не дышать. Не двигаться.

Волков не дал им промолвить и секунды. Его голос, когда он заговорил, был не криком. Он был низким, хриплым, напитанным такой концентрированной ненавистью и презрением, что от него стыла кровь.

– Восемьдесят минут.

Пауза. Каждое слово падало, как гильотина.

– ВОСЬМЬДЕСЯТ. МИНУТ.

Он медленно выпрямился, оторвав ладони от стола. Его пальцы сжались в кулаки. Глаза, узкие, как щели, впились сначала в Бориса, потом в Костю, потом снова в Бориса.

– Вы оба… – он сделал шаг вперед, вокруг него будто сгустилось поле ярости, – кретины запредельные… понимаете ли вы, что это?

Еще шаг. Борис съежился, будто пытаясь стать меньше. Костя почувствовал, как по спине бегут мурашки.

– Это не прогул! – голос Волкова сорвался на громовую мощь, заставив дребезжать стекла на стеллажах. Он ударил кулаком по столу. БАМ! Папки подпрыгнули, кружка с остатками кофе опрокинулась, черная жидкость растеклась по схемам двигателей. – Это – ИЗМЕНА! Измена протоколу! Измена станции! ИЗМЕНА ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ!

Слово «измена» повисло в воздухе, тяжелое и смертоносное. В их мире, на краю системы, это был не просто упрек. Это был приговор.

Волков сделал стремительный шаг в сторону, оказавшись прямо перед Борисом. Он навис над ним, используя свой рост и ярость как оружие. Борис попытался отшатнуться, но уперся в стену.

– Леонтьев! – Волков рычал, брызги слюны летели на лицо Бориса. – Старший техник! Ветеран! Двадцать лет в поясе! – каждый титул звучал как пощечина. – И что? Играл в шахматы?! – он выкрикнул это с таким невероятным презрением, что Борис просто зажмурился. – Пока неизвестный объект маячил у нас на пороге?! Пока этот… этот мусор! – он яростно ткнул пальцем в сторону зала контроля, – тратил наши ресурсы, наше время, нашу БЕЗОПАСНОСТЬ?!

Он встал так близко, что Борис мог чувствовать его горячее дыхание.

– Ты представляешь, ЧТО ЭТО МОГЛО БЫТЬ?! – Волков вскинул руки, его тень на стене стала огромной и уродливой. – Боеголовка с Марса-4, которую мы потеряли век назад? Чумной корабль с карантинной орбиты Плутона? Инопланетный скаут, черт возьми?! Твоя тупость, твоя лень, твое раздолбайство – могли убить нас всех! ВСЕХ!

Борис издал жалобный стон. По его щекам ручьями текли слезы. Он не пытался их смахнуть.

Волков отпрянул от него, как от чего-то омерзительного, и резко повернулся к Косте. Его взгляд был не менее жгучим, но теперь в нем читалось еще и глубокое разочарование.

– А ты, Малахов? – голос Волкова стал чуть тише, но от этого только ядовитее. – Умник? Нашел аномалию? Смышленый парень? И что? Доложил старшему раздолбаю? – он кивнул на Бориса. – А выше? На кнопку тревоги нажать слабо? Или пальцы отсохли?

Костя молчал, стиснув зубы. Волков был прав. Страшно прав.

– Протокол №1 по обнаружению Неопознанного Разведывательного Объекта! – Волков выкрикнул номер протокола как пароль. – Гласит что? А? НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНЫЙ ДОКЛАД НАЧСМЕНЫ И СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ! НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНЫЙ! Ты его читал? Или тоже в шахматы играл? В куклы? В ментальные прятки?!

Костя чувствовал, как жар стыда и гнева поднимается к лицу. Он не опустил глаз, продолжая смотреть поверх плеча Волкова. Да, читал. И да, нарушил. Ради чего? Ради "авторитета" Бориса? Ради спокойной смены? Идиот.

Волков, поймав его взгляд, фыркнул. Видимо, прочел ответ на лице. Он отступил на шаг, окинув обоих уничтожающим взглядом. Ярость в нем немного улеглась, сменившись ледяной, расчетливой жестокостью.

– Ваши жизни, – он произнес тихо, но каждое слово резало как бритва, – сейчас висят на волоске. Тончайшем. Ваше единственное спасение… – он сделал паузу для эффекта, – Безукоризненное выполнение КАЖДОГО шага протокола. СЕЙЧАС ЖЕ. До последней запятой.

Он указал толстым пальцем на Бориса.

– Леонтьев. Ты отстранен от поста старшего техника. Снимаешь бейдж. Садишься вон в тот угол. – он махнул рукой в сторону самого темного угла кабинета, где валялись старые кабели. – Сидишь. Не дышишь. Не чихаешь. Не существуешь. Понял?

Борис кивнул, не поднимая глаз, и поплелся к указанному месту, спотыкаясь о неровность пола. Он плюхнулся на пол у стены, поджав ноги, и снова уставился в одну точку, обхватив голову руками. Трясло его меньше – теперь это была дрожь полной капитуляции.

Волков повернулся к Косте. Его взгляд был тяжелым, как свинец.

– Малахов. Поздравляю. Ты теперь старший в зале на этой смене. На тебе – вся ответственность.

Он сделал шаг ближе, понизив голос до опасного шепота, который был слышен даже Борису в углу

– Один косяк. Один. Малейший просчет. Одно отступление от протокола – и вы оба полетите в шлюз. Без скафандров. На моих глазах. Понятно?!

Костя почувствовал, как ледяная волна решимости смывает остатки страха и стыда. Выбора не было. Только действие. Только протокол. Он резко кивнул, глядя прямо в глаза Волкову.

– Так точно, Геннадий Петрович. Понятно.

Волков задержал на нем взгляд на секунду – оценивающий, без доверия, но с тенью чего-то, похожего на признание готовности. Потом резко кивнул.

– В зал. Сейчас же. Я иду за вами. Начинаем сканирование. По полному пакету. И чтобы я не услышал ни одного лишнего звука, кроме докладов по протоколу.

* * *

Возвращение в Главный зал контроля после кабинета Волкова было похоже на выход из пыточной камеры в предбанник ада. Воздух здесь все еще был спертым, но теперь он казался легче – просто грязным и унылым, а не насыщенным предсмертным ужасом. Гул систем жизнеобеспечения снова обрел свой монотонный, почти успокаивающий ритм. Но мерцание индикатора №407 по-прежнему билось, как аритмичный пульс станции.

Борис, словно приговоренный к ожиданию расстрела, побрел в указанный Волковым темный угол зала, подальше от консолей. Он скорчился там на полу, прислонившись к холодной металлической стене, обхватив колени руками. Его глаза были закрыты, но веки подрагивали. Губы беззвучно шевелились – то ли молитва, то ли повторение слов «советский… должен быть советским…».

Волков шел следом, его шаги были тяжелыми, отмеренными. Он не садился. Он встал прямо за спиной Кости, у его терминала, как тюремный надзиратель. Его дыхание было ровным, но горячим – Костя чувствовал его на своем затылке. Запах перегара от волковского кофе смешивался с запахом его пота.

– Малахов, – голос Волкова прозвучал тихо, но с такой ледяной четкостью, что Костя вздрогнул. – Полный пакет удаленного сканирования. Альфа-7 – приоритетный источник. Подключить все соседние спутники, чьи сенсоры могут хоть как-то зацепить Сектор 7. Приоритеты: РАДИАЦИЯ. БИООПАСНОСТЬ. СТРУКТУРА. Малейшая аномалия – доклад. Мгновенно. Громко. По протоколу доклада НРО. Начинай.

– Так точно, Геннадий Петрович, – Костя ответил автоматически, голос чуть хрипловатый, но твердый. Его пальцы, холодные и немного дрожащие, заскользили по клавишам. Он вызвал меню глубокого сканирования, выбрал параметры, отметил спутники. Интерфейс архаично завис на секунду – сердце Кости ушло в пятки – но потом ожил. На экране потекли строки статусов: *Запрос отправлен на Альфа-7… Ожидание подтверждения… Ожидание данных… Подключение спутника "Дельта-Эхо"… Подключение спутника "Наблюдатель-3"…*

– Запросы отправлены. Ожидаем данных, – доложил Костя четко, по форме.

Волков не ответил. Он просто стоял. Дыша в затылок. Его присутствие было физической тяжестью.

Минуты тянулись мучительно долго. Каждый щелчок системы, каждый миг индикатора казались вечностью. В углу Борис зашевелился, тихо застонал. Волков резко обернулся:

– Тишина! – его шипение было громче крика. Борис сжался в комок, затих.

Первыми пришли данные с самого «Альфа-7». Костя напрягся.

– Данные по радиации: Прием… – он вслух зачитывал то, что видел на экране, как того требовал протокол доклада при НРО. Волков наклонился, впиваясь взглядом в монитор поверх плеча Кости. – Фоновый уровень… в пределах стандартных значений для данного сектора космического пространства. Нет всплесков гамма-излучения. Нет признаков наведенной радиации. Альфа-, бета-активность – фоновая. Опасности не выявлено.

Костя выдохнул. Волков не шелохнулся, но его дыхание на затылке чуть ослабло.

– Продолжайте, – скомандовал он.

Данные подтягивались с других спутников, подтверждая показания Альфы. Радиационный фон вокруг объекта был чистым. Космической нормой.

– Данные по биоопасности: Прием… – Костя снова озвучивал. – Спектральный анализ в УФ, видимом и ИК диапазонах… Следов биологического материала не обнаружено. Отсутствуют эмиссионные линии, характерные для органических соединений, аминокислот, нуклеиновых оснований. Анализ на летучие органические соединения – отрицательный. Признаков патогенов, спор, вирусов – нет. Объект инертен в биологическом отношении. Опасности не выявлено.

– Уф… – негромко вырвалось из угла, от Бориса. Словно молитва была услышана.Волков не одернул его на этот раз. Он лишь слегка разжал кулаки. Костя почувствовал, как камень с души сваливается наполовину. Чума нет. Ядовитых спор нет. Это уже что-то.

Оставалось самое сложное – структура. Данные шли медленнее, требовали сложной обработки и сопоставления показаний разных сенсоров (радар, лидар, тепловизоры). Волков начал негромко похлопывать костяшками пальцев по спинке кресла Кости. Тук-тук-тук. Нервирующий метроном ожидания.

– Предварительные данные по структуре объекта: Прием… – наконец начал Костя, когда на экране сложилась первая грубая модель. – Размеры… приблизительно 3 метра по наибольшей оси, 2.5 метра, 2.7 метра.

Он запнулся, вглядываясь в нечеткую картинку.

– Форма… угловатая, неправильная. Нет четких признаков симметрии или известных конструктивных элементов. Плотность… высокая, соответствует металлическому объекту. Предположительно сплав на основе железа с примесями…

Волков наклонился еще ниже, почти касаясь головой Кости.

– Поверхность… – Костя щурился, пытаясь интерпретировать размытые данные лидара. – «Неровная. Сильно повреждена. Многочисленные кратеры, вероятно, от микрометеоритной бомбардировки… Глубокие царапины… Возможны признаки… коррозии? Трудно сказать при таком разрешении.»

Он замолчал. На экране мерцало грубое, зернистое, трехмерное облако точек, лишь отдаленно напоминающее что-то цельное. Никаких антенн. Никаких двигателей. Никаких иллюминаторов. Просто бесформенный, темный, избитый космической пылью кусок чего-то металлического. Похоже на… на огромный, обгоревший кусок шлака. Или на брошенный десятилетия назад топливный бак, исковерканный взрывом и временем.

Волков выпрямился. Он молчал несколько секунд, глядя на изображение. Его лицо все еще было напряженным, но багровый оттенок сменился на обычную смуглую бледность. В его глазах мелькнуло что-то… глубокое, почти животное облегчение.

Молчание Волкова после доклада о структуре длилось несколько томительных секунд. Он пристально вглядывался в грубую, мерцающую точками модель на экране Кости, как будто пытался силой воли превратить ее во что-то знакомое, безопасное. Потом резко кивнул.

– Выведи на центральный. Максимальное масштабирование, что есть, – скомандовал он, голос уже без прежней ледяной хрипоты, но все еще напряженный.

Костя выполнил. Грубое облако точек заполнило огромный центральный экран зала. Оно все еще было малоинформативным – больше похоже на статичную помеху, чем на объект. Но контуры проступали: угловатые, сломанные, без намека на изящество или высокие технологии. Глубокие вмятины, рваные края, предполагаемые следы коррозии, наложенные на темный, неотражающий фон.

Описание объекта на экране:

Форма: Бесформенная глыба. Ни крыльев, ни антенн, ни корпуса корабля. Скорее, искореженный, оплавленный кусок металла, как обломок после мощного взрыва.

Поверхность: Темная, почти черная. Никакого намека на цветные панели или иллюминаторы. Лишь хаотичные светлые пятна там, где лидар интерпретировал возможные сколы или менее корродированные участки. Явные глубокие кратеры – следы микрометеоритов, бороздящие поверхность.

Детали: Один выступ, похожий на искривленную трубу или сломанную ферму. Несколько угловатых выступов, которые могли быть креплениями чего-то давно оторванного. Ничего, что говорило бы о двигателях, системах навигации или жизни. Абсолютный космический мусор. Высокотехнологичный артефакт так выглядеть не мог. По крайней мере, в их представлении.

Волков фыркнул. Звук был громким, снисходительным, почти презрительным в тишине зала.

– И это… чудо техники… – он протянул руку, тыча указательным пальцем прямо в центр экрана, в самое скопление точек, – держало в напряжении наш патруль целых восемьдесят минут? На что "Альфа-7" гидразин жег? На этот кусок ржавого хлама?

Он обернулся к Косте, его брови были высоко подняты в немом вопросе, полном цинизма.

Костя нахмурился. Данные о маневрировании спутника не давали ему покоя.

– Геннадий Петрович, данные телеметрии "Альфа-7" четко показывают серию корректирующих импульсов. Расход гидразина соответствует активному удержанию объекта в поле зрения. Объект либо маневрировал сам, либо…

– Либо сенсоры глючили! – Волков перебил его резко, но уже без прежней ярости.

В его голосе звучала навязчивая уверенность.

– Старье! Глючит! Или его толкал микрометеоритный поток, который датчики Альфы не смогли адекватно обработать! Смотри! – он снова ткнул пальцем в экран, в область одного из выступов. – Видишь этот угол? Похоже на старый советский блок коррекции орбиты от "Прогресса-М"! Я такие в учебниках видал! А этот выступ? – палец переместился к "трубе". – Топливная магистраль! Обломанная! Смотри на крепления – типичные совдеповские заклепки!

Волков говорил с возрастающим жаром, вкладывая в размытое изображение то, что он отчаянно хотел увидеть. Его лицо оживилось, в глазах горел не научный интерес, а дикое, облегчающее узнавание. Это был не НРО. Это был мусор. Знакомый, человеческий, нестрашный. Его карьера, его станция, его спокойствие были спасены!

Из темного угла донесся шорох. Борис Леонтьев, услышав слова Волкова, словно получил удар адреналина. Он поднялся на ноги, пошатываясь, но его глаза горели истерической надеждой. Он подошел ближе к экрану, не обращая внимания на Волкова, впиваясь взглядом в изображение.

– Точно, Геннадий Петрович! Точно! – его голос был хриплым, но громким, полным почти религиозного восторга. – Он Должен Быть Советским! Их же тут целое кладбище болтается! Потеряшки с прошлого века! "Космос-1860", "Метеор-5", вся эта ветошь! Я сразу подумал, когда глянул! Это же не наша вина, что сенсоры Альфы глюкнули и не смогли его нормально идентифицировать! Это же не наша вина, что он маячил! – Борис обернулся к Волкову, его лицо сияло смесью страха и внезапного облегчения. – Это не НРО! Это исторический артефакт! Находка!

Волков посмотрел на Бориса. Не с одобрением, а с тяжелой, усталой снисходительностью. Но в его взгляде не было уже и тени прежней ярости. Теория "советского хлама" была спасительным плотом для них обоих. Он кивнул, коротко и сухо.

– Возможно, Леонтьев. Возможно. Это объясняет многое.

Он отвернулся от экрана, словно теряя к нему интерес. Объект был опознан. Угроза нейтрализована. Бумажной волокитой займется позже. Сейчас важно закрепить версию.

Облегчение, натянутое и хрупкое, как паутина, повисло в зале. Изображение "советского хлама" на центральном экране больше не пугало. Оно стало оправданием. Оправданием промедления, оправданием паники, оправданием для отчетов, которые теперь можно будет писать с упором на "историческую ценность" и "неадекватность устаревших систем слежения".

Волков оторвался от экрана с видом человека, закрывшего неприятное дело. Его движения стали резкими, деловыми. Он подошел к главному пульту связи, отодвинув Костю в сторону без лишних слов.

– Малахов, – бросил он через плечо, уже набирая код буксирной группы. – Свяжись с "Клещом". Канал 3. Приоритет.

Костя молча перевел свой терминал на указанный канал. На маленьком экране в углу его монитора появилось лицо оператора буксира – молодое, спокойное, с наушником на одно ухо. Для "Клеща" это была рутина.

– "Клещ", прием, – раздался ровный, деловой голос оператора – Никита, кажется. – Малахов? Что-то случилось?

– Никита, слушай внимательно, – Костя говорил четко, по протоколу, чувствуя на себе тяжелый взгляд Волкова. – Объект в Секторе 7. Координаты передаю. Предварительная классификация: космический мусор, вероятно, техногенный, советского периода. Задание: буксировка к Доку №7 для первичного осмотра.

На экране лицо Никиты чуть оживилось любопытством.

– "Советский"? Серьезно? Ладно, принимаю координаты. Готовимся к выходу. Размеры?

– Три на два с половиной на два семь, примерно. Угловатый. Поврежденный.

– Понял. Берем стандартную "морковку" для крупногабарита. Маршрут?

– Строго по коридору "Дельта", – вклинился Волков, не отрываясь от своего терминала, где он уже что-то печатал. – Скорость минимальная. Посторонних маневров – ноль. Постоянный мониторинг объекта всеми сенсорами "Клеща" и нашими внешними. Любое отклонение от параметров – хоть чихни – немедленный отбой операции и доклад мне. Лично. Понятно?

– Так точно, Геннадий Петрович, – голос Никиты мгновенно стал серьезнее. – Коридор "Дельта", минскорость, тотальный мониторинг. Отбой при любом отклонении. Понял. Выдвигаемся. "Клещ" завершает.

Связь оборвалась. Волков тут же набрал другой код – внутренний, в научный отдел. Он прижал трубку к уху, ожидая ответа, его пальцы нервно барабанили по столешнице. Борис, все еще стоявший у центрального экрана, смотрел на изображение "хлама" с почти благоговейным выражением, как на своего спасителя.

– Сергей Иваныч? Волков. – голос Волкова в трубку звучал уже совсем иначе – напористо, с легкой ноткой деланного энтузиазма. – Срочно собери свою группу у меня в кабинете. Через час. Да, СРОЧНО. Не шучу. – он сделал паузу для эффекта. – Нашли кое-что… интересное. Похоже, исторический артефакт. Да-да, тот самый "советский призрак", о котором ходили байки. Приходи со всем своим барахлом для первичного осмотра. Да. Через час.

Он бросил трубку, не дожидаясь вопросов.

Волков обернулся. Его взгляд скользнул по ликующим глазам Бориса (тот уже мысленно видел себя не на астероидных рудниках, а в списке "соавторов открытия"), потом уперся в Костю. Костя стоял у своего терминала, глядя на маленький экран, где уже светился значок "Буксир 'Клещ' в процессе подготовки". Его лицо было напряженным, брови сведены.

Волков подошел к нему вплотную. Не так, как раньше, чтобы давить, а… конфиденциально. Он понизил голос до шепота, который был слышен только Косте и, возможно, замершему от страха Борису.

– Ну, Малахов? – спросил он, кивнув в сторону центрального экрана с изображением объекта, который теперь плавно двигался по схеме секторов, сопровождаемый иконкой буксира. – "Клещ" взял его. Через час он будет в Доке 7. Ученые будут копошиться…

Он сделал паузу, его глаза, холодные и усталые, впились в Костю.

– Он должен быть советским, Малахов, – прошептал Волков с такой интонацией, что это прозвучало не как утверждение, а как приказ. Заклинание. Последняя надежда. – Иначе…

Он не договорил. Его взгляд скользнул мимо Кости, в темный угол, где всего полчаса назад сидел уничтоженный Борис, а теперь мерцала только пустота. Взгляд, полный не обещания, а напоминания. О шлюзе. О СБ. О Поясе. О цене ошибки.

Волков резко развернулся и зашагал к выходу из зала контроля. Его шаги гулко отдавались в внезапной тишине. Он не оглянулся.

Костя остался один. Борис, окрыленный "спасением", куда-то исчез – вероятно, мыть лицо и приводить себя в порядок перед "историческим моментом". Гул систем снова заполнил пространство. На центральном экране иконка буксира "Клещ" с прицепленным к ней условным значком "Объект №407" медленно, но неуклонно ползла по виртуальному коридору "Дельта" к станции "Гесперия".

Костя подошел к главной консоли. Он увеличил изображение сектора, где шел буксир. Ничего. Просто иконки. Никаких данных о маневрах объекта сейчас не поступало – "Клещ" тащил его пассивно. Все было чисто. По протоколу.

Он положил ладонь на холодный пластик консоли. Глядя на медленное движение иконки, он снова увидел графики расхода гидразина "Альфа-7". Корректирующие импульсы. Активное удержание цели. Траектория: Корректирующая.

"Он должен быть советским…" – эхом прозвучал в голове шепот Волкова.

Костя сглотнул. Вопрос, который он не осмелился задать вслух, прозвучал внутри с ледяной ясностью, заглушая гул систем и мерцание индикаторов:

А если он НЕ советский?

Глава 3: Док №7: Тишина.

Пыль. Она тонким, почти невидимым слоем лежала на корешках книг, заполнявших стеллажи до самого потолка узкого кабинета. Не голо-книг, не электронных свитков – настоящих, бумажных, пахнущих временем и кислотным распадом целлюлозы. Для Сергея Ивановича Морозова, начальника научной службы станции «Гесперия», они были не роскошью, а необходимостью. Якорем в океане цифрового шума и вечно глючащих сенсоров. Якорем, который сейчас тянул ко дну.

Сергей Иванович отложил электронное перо, оставив на экране планшета последнюю фразу отчета: «…образец ГК-218-Гамма, несмотря на первоначальные аномальные показатели теплопроводности, при детальном анализе не показал отклонений от стандартного базальтового состава, характерного для астероидов Пояса Койпера группы С». Он снял очки с толстыми линзами, тщательно протер их краем своего поношенного, но безукоризненно чистого лабораторного халата и сильно надавил пальцами на переносицу. Глубокие морщины у глаз сжались. Еще одна «интересная аномалия». Еще один «уникальный образец». Превратившийся в пыль. В буквальном и переносном смысле. Обычную космическую пыль.

Его взгляд скользнул по стенду с голографическими проекциями в углу кабинета. Несколько тусклых, мерцающих форм висели в воздухе: странный сгусток плазмы, зафиксированный раз и навсегда потерянный; необъяснимая тень на лидарной карте; спектральная линия, не совпадавшая ни с одним известным элементом. Под каждой – его же подпись, выведенная аккуратным почерком: «Пыль?», «Глюк сенсора?», «Дефект записи?». Музей разочарований. Пантеон ложных надежд. Скепсис был не просто позицией Морозова. Это был его щит, его броня, выкованная годами службы на этом проклятом рубеже Солнечной системы, где реальные открытия случались реже, чем удачные стыковки с заправщиком.

Воздух в кабинете был густым и кислым, пропитанным запахом старой бумаги, слабым химическим ароматом с его рабочего стола (где среди аккуратных стопок отчетов и образцов пород валялись кристаллизаторы и пробирки) и вездесущей станционной пылью. Гул вентиляции здесь был приглушенным, почти успокаивающим фоном для рутины.

Тишину нарушил осторожный стук в дверь.

– Войдите, – глухо отозвался Морозов, надевая очки. Мир снова обрел резкие, чуть искаженные линзами очертания.

В дверь заглянула Лиза, его ассистентка. Молодая, энергичная, еще не растерявшая весь свой научный пыл в борьбе с космической скукой и бюрократией Волкова. Ее лицо сейчас выражало легкую озадаченность.

– Сергей Иванович? Помещение у Дока 7 готово. Сканеры калиброваны, дроны на подзарядке, реагенты разложены по протоколу. Все как вы просили. – она сделала паузу. – Но… объект еще не доставлен в бокс. Буксир только заходит на финальный проход. И… Геннадий Петрович звонил. Просил вас к себе. Срочно. Прямо сейчас.

Морозов вздохнул. Звук был долгим, усталым, словно выходил из самых глубин его разочарования. Он откинулся в кресле, скрипнувшем под ним протестом.

– Спасибо, Лиза, – сказал он, и в его голосе не было ни капли благодарности. – Собери группу в лаборатории рядом с боксом. Марка, Олега, Аню. Пусть ждут. Без суеты. – он махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху. – "Исторический артефакт"… – он произнес это с такой ядовитой иронией, что Лиза невольно улыбнулась. – Наверняка очередной кусок обгоревшей обшивки "Прогресса" или метеорит с впаянным ржавым болтом. Волков вечно заводится с пол-оборота из-за космического мусора. Отвлекает от реальной работы.

Он посмотрел на экран планшета с отчетом о базальте. Реальная работа. Которая снова уперлась в пыль. Или в ржавый болт. Какая разница?

– Скажите Волкову, что иду, – добавил он без энтузиазма, поднимаясь из кресла. Его спина слегка сгорбилась под невидимым грузом предстоящей бессмыслицы.

Лиза кивнула и исчезла за дверью. Сергей Иванович постоял секунду, глядя на свои стеллажи с книгами. На "Основы Ксеногеологии" Лема. На потрепанный "Атлас Аномалий Дальнего Космоса". На классиков научной фантастики, которые когда-то вдохновляли. Теперь они казались лишь напоминанием о пропасти между мечтами и реальностью "Гесперии". Реальностью пыли, глюков и административной истерики из-за космического хлама.

Он поправил халат и вышел из кабинета, направляясь в логово Волкова. Походка его была тяжелой, усталой. Скептицизм, как броня, звенел на нем с каждым шагом.

* * *

Кабинет Геннадия Петровича Волкова был в своем обычном состоянии управляемого хаоса. Папки, планшеты, схемы – все на своих местах беспорядка. Воздух пахло кофе и привычной рабочей атмосферой. Волков сидел за своим столом с задумчивым видом. На его основном экране были развернуты данные по Объекту №407: скудные спектры с Альфы-7, низкокачественные лидарные сканы, телеметрия буксира "Клещ".

– Сергей Иваныч, заходи, – Волков оторвался от экрана, жестом приглашая Морозова сесть. Голос был ровным, деловым, с привычной для него властной ноткой. – Садись. Время поджимает, так что сразу к делу. Объект сейчас стыкуется с Доком 7.

Сергей Иванович сел напротив, сохраняя скептическую маску.

–Слышал про "исторический артефакт", Геннадий Петрович. Три на два с половиной метра техногенного мусора? Зачем срочный вызов меня и сбор всей группы? Техники в боксе справятся с первичным осмотром по протоколу. Мы подключимся позже, если там будет что-то интересное. – его тон мягко намекал на маловероятность последнего.

Волков отодвинул от себя клавиатуру, сложил руки на столе. Его взгляд был прямым, оценивающим.

– Потому что данные… неоднозначные, Сергей Иваныч, – начал он спокойно. – Буксир не оборудован для глубокого скана, а с Альфы-7 пришло слишком мало. Но то, что есть… – он ткнул пальцем в экран, где мерцал график спектрального анализа. – Видишь эти пики? Не совпадают с нашими базами. Ни со старыми советскими сплавами, ни с современными, ни с музейными образцами. Совсем.

Его голос не дрожал, он констатировал факт.

– И поверхность… – он переключил изображение на грубую лидарную карту. – По данным, слишком ровная для объекта, который должен был болтаться тут десятилетия. Микрометеоритные повреждения есть, но… недостаточные. Не вяжется с ожидаемым возрастом для "советского призрака".

Он сделал паузу, давая Морозову вникнуть.

– Я вызвал тебя, Сергей Иваныч, как самого опытного, – Волков смотрел Морозову прямо в глаза. – Чтобы ты лично посмотрел на него в доке. До карантина. Прямо сейчас. Мне нужен твой экспертный взгляд. Твое мнение. – он подчеркнул последние слова. – Если это просто глюк сенсоров Альфы, или какой-то экзотический сплав, который у нас плохо задокументирован… или ржавчина дала такой спектр… – Волков явно искал лазейку для "советской" версии. – …мне нужно твое подтверждение до передачи объекта ученым на Землю и до доклада наверх.

Подтекст был кристально ясен: Волкову нужно научное алиби. Либо Морозов подтвердит, что это странный, но человеческий мусор (идеально – советский), либо… тогда Волкову нужен авторитетный голос ученого, чтобы доложить в ЦИКП (Центр Исследования Космического Пространства): "Объект аномален, разбирается Морозов". Это снимало с Волкова часть ответственности за возможный скандал из-за промедления или "неопознанности".

Сергей Иванович снял очки, задумчиво протер линзы. Скепсис дрогнул. "Несовпадение спектров" и "аномальная сохранность" – это уже не просто слова Волкова. Это конкретные данные. Пусть скудные. Пусть с низкого разрешения. Но аномалии. Его профессиональное любопытство, придавленное годами пыли, копнуло глубже цинизма. Он увидел в Волкове не истерика, а прагматика, ищущего научное прикрытие. И это было… честно.

– Хорошо, Геннадий Петрович, – сказал Морозов, надевая очки. Его голос потерял сарказм, стал деловым. – Понял. Нужен взгляд на месте до карантина. И первичная оценка. Иду в док. – он поднялся. – Группа пусть ждет рядом. Если объект… потребует их внимания, вызову.

Волков кивнул, выражение лица немного разгладилось. Он получил то, что хотел: эксперта на передовой.

– Спасибо. Жду твоего звонка сразу после осмотра.

Он уже снова смотрел на экран с данными, его пальцы снова лежали на клавиатуре. Кризис управления был локализован – ответственность за научную оценку переложена на профи. Теперь можно было готовиться к следующим шагам в зависимости от вердикта Морозова.

Морозов вышел. Его шаги были быстрее, чем раньше. В нем впервые за долгое время пробудился профессиональный интерес. Впереди был не просто кусок мусора. Впереди была загадка. И он был тем, кому предстояло ее разгадать – или подтвердить "советское" происхождение объекта. Оба варианта сулили интересные перспективы.

* * *

Сергей Иванович Морозов шел по коридорам "Гесперии" к Доку №7 быстрее обычного. Внутри него, сквозь привычный скепсис, пробивался острый, почти забытый интерес. Неопределенность данных Волкова ("несовпадение спектров", "аномальная сохранность") была как щекотка для ума, долго дремавшего под слоем рутины. Что там? Экзотический сплав? Или…? Он мысленно перебирал редкие металлы, метеоритные аномалии, даже гипотетические конструкции ранней космонавтики, которые могли быть плохо задокументированы. "Советское" объяснение все еще казалось наиболее вероятным, но… теперь оно должно было быть доказано, а не принято на веру. Он был нужен Волкову как арбитр реальности.

Его путь лежал мимо лабораторного комплекса у Дока 7. Дверь была открыта, и оттуда доносились возмущенные голоса его группы. Морозов замедлил шаг.

– …абсолютно вопиющее нарушение карантинного протокола! – гремел бас Олега, химика, фаната правил биобезопасности. – Объект только что притащили с грязью Пояса на корпусе, а нас – в сам док?! Это же безумие!

– Может, Волков передумал и велел сначала визуальный осмотр через иллюминатор? – предположила Аня, специалист по материалам, ее голос звучал менее категорично, но все же озадаченно.

– Через иллюминатор – это одно! – парировал Олег. – А нам сказали в док! В зону разгрузки! Где этот… этот хлам лежит голышом! Контаминация, Сергей Иваныч будет рвать и метать!

Морозов вошел в лабораторию. Его группа – Лиза (ассистент, записывающая претензии Олега в планшет), Марк (бородатый физик-оптик, разбирающий камеру с видом человека, которого оторвали от важного дела) и Олег с Аней – замолчали, увидев его.

– Сергей Иваныч! – начал было Олег, но Морозов поднял руку, останавливая поток возмущения.

– Я знаю, Олег. Нарушение. Я не давал такого приказа группе идти в док, – спокойно сказал Морозов. Его группа облегченно выдохнула. Значит, это ошибка. Сейчас все встанет на свои места. – Меня вызвал Волков для личного визуального осмотра объекта в доке до его перемещения в карантин-бокс. Вы должны были ждать здесь, в готовности.

Недоумение на лицах сменилось пониманием, но не успокоением. Личный осмотр начальником научной службы до карантина – тоже отклонение от нормы, хоть и менее грубое.

– Но почему вас, Сергей Иваныч? – спросила Лиза. – И что там такого, что нельзя было дождаться бокса?

– Предварительные данные сканов… неоднозначны, – уклончиво ответил Морозов, не желая сеять преждевременные слухи или подтверждать тревогу Волкова. – Материал не сразу опознается. Волкову нужен мой взгляд на месте для доклада ЦИКПу. Все. Я иду смотреть. Вы… – он обвел взглядом группу, – …продолжайте готовиться здесь. Ждите. Если понадобитесь – вызову.

Он уже повернулся, чтобы идти, как вдруг в дверь лаборатории буквально ворвался молодой техник из команды Дока 7. Лицо парня было бледным, глаза широко раскрыты. Он задыхался, будто пробежал весь путь.

– Сергей Иванович! – техник почти выкрикнул, увидев Морозова. – Там… в доке… Начальник смены дока… Он просит вас! И… и всю вашу группу! Срочно!

Тишина в лаборатории стала гулкой. Даже Олег замер с открытым ртом. Такого не случалось никогда. Техники дока, видавшие виды, привыкшие к ржавым обломкам и ледяным глыбам, не вызывали научную группу в зону разгрузки, тем более с криком "срочно".

Морозов почувствовал, как ледяная игла профессионального интереса вонзилась глубже. Что там такое?

– В чем дело? – спросил он техника, голос жесткий. – Почему нарушаете протокол? Объект опасен? Радиация?

Техник покачал головой, все еще не в силах отдышаться.

– Н-нет… Радиации нет, био… вроде чисто… Но… но он… – парень бессильно махнул рукой в сторону дока. – Вы просто посмотрите! Все… все там просто стоят и смотрят. Начальник смены сказал: "Зови Морозова. И его команду. Пусть видят это своими глазами."

Фраза "все просто стоят и смотрят" прозвучала зловеще. Это не было описанием опасности. Это было описанием шока.

Морозов обернулся к своей группе. Все недоумение и возмущение на их лицах сменилось настороженным, леденящим любопытством. Даже Олег забыл про контаминацию.

– Хорошо, – резко сказал Морозов, принимая решение. Нарушение протокола было теперь оправдано запросом с места и этой немой тревогой техников. – Группа – со мной. Сейчас же. Респираторы – наготове. Марк, захвати портативный спектрометр и камеру. Идем.

Никто не спорил. Никто не ворчал. Они двинулись за Морозовым и техником по коридору к массивному шлюзу Дока №7, чувствуя, как привычный мир "Гесперии" с его пылью и протоколами трещит по швам. Вопрос "Что там?" висел в воздухе тяжелее свинца.

* * *

Шлюз Дока №7 открылся с глухим шипением пневматики. Холодный, пахнущий озоном и свежей сваркой (от стыковки буксира) воздух ударил в лицо. Но не это заставило группу замереть на пороге.

Тишина.

Она была не абсолютной. Где-то гудели насосы, шипели магистрали охлаждения буксира "Клещ", все еще зафиксированного в центре огромного, рифленого металлом пространства. Но эти звуки тонули в плотной, давящей тишине человеческого оцепенения.

В зоне разгрузки, вокруг буксира и привезенного им объекта, застыли люди. Техники дока в потрепанных комбинезонах. Члены экипажа "Клеща" в полетных куртках, включая Никиту, оператора, чей голос час назад был таким деловым и спокойным. Начальник смены дока, обычно крикливый и суетливый, стоял, подперев рукой подбородок, его рот был приоткрыт. Они не двигались. Не разговаривали. Не смотрели друг на друга. Все их внимание, вся их воля, казалось, были прикованы к тому, что стояло под манипуляторами буксира.

Объект.

Костя Малахов на центральном экране видел грубое облако точек. Волков слышал о "несовпадении спектров". Морозов шел сюда, ожидая странности, аномалии, возможно, экзотический сплав.

Ничто не подготовило их к этому.

Форма: Никакой бесформенной глыбы. Никаких рваных краев или вмятин. Перед ними стоял совершенный геометрический объем. Четкие, острые, но безупречно гладкие грани сходились под безукоризненными углами. Никаких следов коррозии, микрометеоритной бомбардировки – лишь несколько едва заметных потертостей на самой выступающей грани, как будто от легкого трения. Он напоминал гигантский, отполированный до зеркального блеска кристалл черного кварца, но было ясно – это металл. Твердый, холодный, абсолютно инертный.

Материал: Он был черным. Но не черным краски или угля. Это была чернота абсолютного поглощения света. Он не отражал блики прожекторов дока; он поглощал их, казалось, уходя в бесконечную глубину. И одновременно… от его поверхности шел слабый, холодный отсвет, не имеющий видимого источника. Словно сам металл излучал тусклый, мертвенный свет изнутри. Это противоречило всем законам физики, которые они знали.

Гравировки: На гладких, бездонно-черных плоскостях объекта были узоры. Не царапины, не повреждения, не следы инструмента. Сложные, выверенные, намеренные. Они напоминали то ли математические фракталы невероятной глубины, то ли неизвестные иероглифы, то ли схемы непостижимых форм. Они были вытравлены или выращены в самой структуре металла, не нарушая его зеркальной гладкости. Они не блестели, не светились, но гипнотически притягивали взгляд, заставляя вглядываться в их немую сложность.

Это был не спутник. Не зонд. Не обломок. Это был Артефакт. Созданный явно разумной рукой, но не человеческой. Совершенный. Чужой. И абсолютно безмолвный.

Группа Морозова стояла на пороге, впитывая этот вид. Раздражение Олега испарилось, сменившись немым изумлением. Марк бессознательно выронил камеру, которую только что настраивал. Лиза вцепилась в рукав Ани. Даже Морозов застыл, его рука замерла в воздухе, куда он потянулся было поправить очки. Его научный интерес, разбуженный данными Волкова, был сметен первобытным шоком от реальности. Все его теории, все скептические щиты – рассыпались в прах перед этим воплощением невозможного.

Тишину разорвал тихий, срывающийся шепот Ани, молодого специалиста по материалам. Она смотрела на объект не со страхом, а с потрясающим, леденящим осознанием:

– Нет… – прошептала она, и ее голос, крошечный в огромном пространстве дока, прозвучал громче грома. – Это… Это точно не советский спутник…

Ее слова не были насмешкой. Это был приговор. Приговор всем их прежним представлениям, всем попыткам рационализации, всей рутине «Гесперии». Они висели в воздухе, смешиваясь с гудением систем и давящей тишиной оцепеневших людей, обрамляя немой укор инопланетного монолита.

Шепот Ани растворился в гулкой тишине дока, оставив после себя не вопросы, а тяжелое, всеобъемлющее понимание. «Не советский» – это было лишь начало. Перед ними стояло нечто, выламывающееся из всех рамок человеческого опыта. Первобытный шок парализовал всех, кроме одного человека.

Сергей Иванович Морозов сделал шаг вперед. Его рука, замершая у виска, опустилась. Пальцы нашли дужки очков, поправили их резким, почти болезненным движением. За стеклами линз его глаза, секунду назад расширенные непониманием, сузились до щелочек. В них вспыхнул холодный, яростный огонь профессиональной воли. Шок не исчез. Он был сжат в комок адреналина и брошен в топку решимости. Перед ним стоял объект изучения. Пусть немыслимый, пусть пугающий. И его люди – его группа, растерянные техники, бледный экипаж «Клеща» – ждали хоть какой-нибудь команды.

Действовать. Протокол. Какой протокол? Для ЭТОГО нет протоколов. Создать свой.

Его голос прозвучал, нарушая тишину, как удар топора по льду. Негромкий, хрипловатый, но непререкаемо властный:

– Тишина! – это был не приказ, а напоминание о реальности. Головы повернулись к нему, в глазах техников и членов экипажа мелькнуло облегчение – появился капитан на тонущем корабле. Его группа вздрогнула, вынырнув из оцепенения.

Морозов шагнул в центр зоны разгрузки, не спуская глаз с Артефакта. Его тень упала на бездонную черноту поверхности и бесследно исчезла.

– Экипаж "Клеща"! Никита! – он ткнул пальцем в сторону оператора буксира. – Отстыковать манипуляторы! Немедленно! Отойти на безопасное расстояние к восточной стене! Ждать!

Никита вздрогнул, будто его ударили током, кивнул и жестом согнал своих людей. Они отступили к указанной стене, пятясь, не отрывая испуганных взглядов от монолита. Шипение гидравлики нарушило тишину – манипуляторы буксира разжали захваты и плавно отъехали, оставив Артефакт стоять свободно на полу дока. Он не пошатнулся. Не издал звука. Просто был.

– Техническая команда!

Морозов резко повернулся к людям в комбинезонах. Его взгляд нашел начальника смены дока – того самого, кто призвал их сюда. Тот встретил взгляд и кивнул коротко, готовый к действию.

– Транспортировочная платформа "Геркулес"! Сейчас же! Максимальная осторожность! Подвести к объекту, но не касаться! Ждать моей команды на подъем!

Начальник смены кивнул и техники бросились выполнять. Гул моторов тяжелой платформы заполнил док, внеся долгожданный элемент знакомой, хоть и напряженной работы. Звук прогресса. Пусть иллюзорный.

Теперь Морозов обернулся к своей группе. Они стояли у входа, бледные, но собранные под его взглядом. Олег сжимал в руке забытый респиратор. Марк поднял уроненную камеру, автоматически проверяя настройки. Лиза и Аня смотрели на него, ожидая.

– Марк! Лиза! – приказ прозвучал четко. – Дистанционное сканирование поверхности. Немедленно. Лазерный профилометр, тепловизор, спектрометр – минимальная мощность излучения. Только пассивные методы, где возможно. Никакого активного зондирования без моего разрешения! Фиксируйте все! Каждый сантиметр, каждый завиток!

Марк кивнул, его пальцы уже летали по кнопкам камеры и портативного сканера. Лиза открыла планшет, ее взгляд стал сосредоточенным. Профессиональный инстинкт пересилил страх.

– Олег, Аня! – Морозов перевел взгляд на химика и специалиста по материалам. – В лабораторию. Сию секунду. Готовьте карантин-бокс к приему объекта. Полный цикл дезинфекции воздуха и поверхностей перед загрузкой. Готовьте спектрометры высокого разрешения, масс-спектрометр, электронные микроскопы – все, что может дать ответ о материале и этих… знаках. – он кивнул в сторону гипнотических гравировок. – Ждите объект. Будьте готовы к работе в авральном режиме.

Олег, чье лицо все еще выражало глубокую озабоченность нарушением всех мыслимых правил биобезопасности, лишь резко кивнул и потянул за руку Аню. Они быстро скрылись в шлюзе, их шаги затихли в коридоре. Лаборатория стала их крепостью и полем боя.

Морозов остался один посреди суеты. Он наблюдал, как платформа «Геркулес» на магнитных подушках с бесконечной осторожностью, миллиметр за миллиметром, подныривала под бездонную черноту Артефакта. Лазерные лучи сканеров Марка скользили по совершенным граням и таинственным узорам, фиксируя невозможное. Лиза записывала первые сухие строки данных, которые уже противоречили всем земным базам.

Док наполнился гулом моторов, шипением сканеров, приглушенными командами. Но внутренняя тишина не исчезла. Она сгустилась, стала глубже. Сергей Иванович стоял, ощущая ее тяжесть. Его лицо было непроницаемой маской ученого, взявшего бразды правления. Но под ней бушевали вопросы без ответов: Откуда? Кто? Зачем? И главное – что теперь?

Артефакт, безмолвный и совершенный, казалось, взирал на эту лихорадочную деятельность с холодным безразличием вечности. Его гравировки, ловя свет прожекторов, на миг вспыхивали чуть ярче, словно насмехаясь над попыткой понять непостижимое. Док №7 перестал быть складом. Он стал порогом. Порогом в новую эру, где старые карты были сожжены, а компас показывал в пустоту. И первым шагом в эту неизвестность было не ликование, а глухая, всепоглощающая Тишина.

Глава 4: Игра в Бога (и Кислота)

Карантин-Блок Альфа гудел, как улей. За толстым прозрачным стеклом, под безжалостным светом стерильных ламп, возвышался Артефакт. Его бездонная чернота поглощала лучи, отбрасывая лишь призрачные тени на безупречно белые стены бокса. Совершенные грани казались вырезанными из самой Пустоты. Гравировки, холодные и непостижимые, мерцали слабым внутренним светом, словно звезды в миниатюре. Техники, закончив установку на платформе, спешно покинули бокс, оставив объект в одиночестве. Воздух шипел, проходя через фильтры дезинфекции.

Сергей Иванович Морозов стоял у смотрового окна, спиной к суете лаборатории. Он не видел Марка, настраивавшего первые камеры сканирования, не слышал возбужденного шепота Ани и Олега, готовивших спектрометры. Его взгляд был прикован к монолиту. Первый шок прошел, сменившись глубокой, ледяной ясностью. Все его скептические щиты, все профессиональные фильтры были сметены. Перед ним стояла истина, столь же неоспоримая, сколь и немыслимая.

Он повернулся. Лиза, его ассистентка, замерла с планшетом, ожидая указаний. Ее глаза все еще были широко раскрыты от изумления.

– Лиза, – голос Морозова звучал непривычно хрипло, но твердо. – Прямая связь с Волковым. Приоритет ноль. Сейчас же.

Лиза кивнула, пальцы затрепетали по экрану планшета. Через секунду она подала ему коммуникатор. Морозов взял его, словно раскаленный уголь, и поднес к уху. В динамике щелкнуло, потом – ровный гул канала.

– Волков. – голос с той стороны был напряженным, ожидающим.

– Геннадий Петрович, Морозов. – Сергей Иванович сделал паузу, собираясь с мыслями. Слова казались неподъемными. – Объект в Карантин-Блоке Альфа. Первичный осмотр завершен.

– Ну? – нетерпение в голосе Волкова было почти физическим. – «Что скажешь? Сплав опознали? Гравировки? Это… наше? – последнее слово прозвучало слабой надеждой.

Морозов закрыл глаза на мгновение. Вспомнил грубое облако точек на экране Косты, уверенность Волкова в «советском хламе», собственный скепсис. Как далеки они были тогда от этого.

– Нет. – его голос прозвучал четко, как удар молотка по стеклу. – Это точно не советский спутник. И не наше. Не думаю, что он с Земли.

Пауза на том конце была гулкой. Морозов продолжал, выжимая слова сквозь ком в горле:

– Форма… совершенная геометрия. Идеальные углы, грани – как вырезаны алмазом. Никаких следов времени, ударов, коррозии. Материал… – он снова посмотрел на черный монолит. – Абсолютно черный. Поглощает весь свет. Но… светится изнутри. Холодным, мертвенным светом. Никакого известного сплава, никакой кристаллической структуры, которую мы можем представить. Гравировки… – его голос дрогнул. – Сложнейшие. Искусственные. Но не письмо, не схемы… что-то иное. Непостижимое. Я… – он сглотнул. – Я такого не видел. Никогда.

Тишина в динамике длилась несколько долгих секунд. Потом послышалось сдавленное, хриплое дыхание.

– Твою… – вырвалось у Волкова, больше похожее на стон. – То есть… инопланетяне? Артефакт?

– Наверняка искусственное внеземное происхождение, – подтвердил Морозов с ледяной логикой, отгоняя призраки «чуда» и «божественного». – Единственное логичное объяснение. Материал не идентифицирован. Гравировки не понятны. Мы начинаем детальное сканирование и анализ. Но, Геннадий Петрович… – он сделал паузу, глядя на немую мощь объекта за стеклом. – Вам лучше увидеть это своими глазами. Через стекло бокса. Словами… словами не передать. Это нужно видеть.

Еще одна пауза. Длинная. На том конце слышалось, как Волков тяжело дышит в трубку, словно только что пробежал марафон.

– Ладно. – голос Волкова был обезличенным, лишенным интонаций. – Скоро буду

Щелк. Связь оборвалась. Гулкий звук резанул по нервам. Морозов медленно опустил коммуникатор. Он почувствовал на себе взгляды группы. Марк замер у камеры. Олег держал пробирку с реактивом, забыв о ней. Аня и Лиза смотрели на него, ожидая.

– Он идет, – просто сказал Морозов. – Скоро будет. До его прихода – начинаем первичный спектральный анализ и 3D-сканирование поверхности. Минимальное воздействие. Марк, запускай лазерную сетку. Олег, готовь спектрометр. Аня, следи за температурой объекта при сканировании. Лиза, фиксируй все параметры. Время пошло.

Его голос вернул им реальность. Они кивнули, развернулись к своим приборам. Гул лаборатории сменился деловым жужжанием оборудования. Но напряжение не спало. Оно висело в воздухе, смешиваясь с озоном и холодным светом, исходящим от черного монолита за стеклом. Волков шел. Им предстояло показать начальнику станции не артефакт – пропасть. Им предстояло начать свою «Игру в Бога», уже зная, что играют они на чужом, непостижимом поле.

* * *

Гул лаборатории, заполненный жужжанием сканеров и шелестом вентиляции, внезапно ожил новыми, взволнованными голосами. Приказ Морозова "Время пошло!" сработал как выключатель. Шок от Артефакта, еще не рассосавшийся, был временно оттеснен ослепительной волной профессионального азарта. Они были первыми. Первыми людьми, вглядывающимися в технологию иного разума.

Марк щелкнул последним переключателем на пульте управления лазерным сканером. Тонкие, видимые зеленые лучи, безопасные для человека, но идеальные для картирования, выскользнули из апертур вокруг смотрового окна и поползли по бездонно-черной поверхности Артефакта. Они скользили по идеальным граням, ныряли в загадочные углубления гравировок, вычерчивая их контуры с атомарной точностью.

– Запущено! – провозгласил Марк, его глаза лихорадочно блестели за окулярами камеры высокого разрешения, снимавшей процесс.

На центральном экране над консолью начала формироваться трехмерная модель – сначала грубый каркас, но быстро обрастающий деталями.

– Смотрите! Эта кривая… этот угол… Это же чистая математика! Геометрия внеземного интеллекта!

Аня прильнула к смотровому окну, ее нос почти касался холодного стекла. Она не смотрела на экран; ее взгляд был прикован к самому объекту.

– Вы чувствуете? – прошептала она, не отрываясь. Олег, возившийся со спектрометром рядом, нахмурился: Чувствую что? Холод от стекла?

– Нет! – Аня повернулась к нему, ее лицо сияло почти детским восторгом. – Не холод. Совершенство! Посмотрите на эту грань – ни малейшей неровности, ни царапинки! Как будто ее отполировали в абсолютном вакууме силой мысли! И этот материал… – она снова уставилась на черную поверхность, где зеленые лазеры скользили, как светлячки. – Он не просто черный. Он… глубокий. И этот холодный свет изнутри… он не греет, он… живет!

Олег фыркнул, но в его глазах, обычно скептичных, тоже горел огонек.

– Живет? Вот это ты загнула, Аня. Сплав. Должны же быть атомы, кристаллическая решетка, электронные оболочки! Спектрометр нам все расскажет. – он с гордостью похлопал по корпусу сложного прибора. – Через пять минут будем знать состав точнее, чем рецепт бабушкиного борща!

Лиза, лихорадочно записывающая первые данные сканирования в планшет, не могла сдержать улыбки.

– А гравировки! Марк, ты видишь? На голограмме… они кажутся объемными. Как будто не вырезаны, а выращены. И если смотреть под этим углом… – она наклонила планшет, – …кажется, узор чуть смещается! Как оптическая иллюзия высшего порядка!

Морозов стоял чуть поодаль, наблюдая за группой. Его собственный скепсис был сметен, как песчаный замок перед приливом. На его обычно строгих чертах мелькнуло нечто, отдаленно напоминающее улыбку. Эйфория открытия, чистая и необузданная, захлестывала лабораторию. Они стояли на пороге величайшей тайны человечества, и их инструменты – лазеры, спектрометры, их собственные блестящие умы – казались ключами к ее разгадке. Мысли о Волкове, о ЦИКПе, о протоколах отступили перед магией первого контакта с непостижимым.

– Фиксируй все, Лиза, – сказал он, и его голос звучал тверже, увереннее. – Каждый луч, каждый пиксель. Марк, как только первая полная модель будет готова – строй голограмму здесь. Хочу видеть ее целиком.

Он подошел ближе к окну, его отражение наложилось на черную поверхность Артефакта и тут же было поглощено.

– Олег, давай первые спектры, как только будут. Аня, следи за температурой объекта. Любое изменение – сразу доклад.

Они кинули короткие «Есть!» и погрузились в работу с удвоенной энергией. Лаборатория гудела от возбуждения. Зеленые лучи сканеров танцевали на черном фоне, словно рисуя карту неизведанной земли. На экране Марка трехмерная модель Артефакта становилась все детальнее, отображая немыслимую точность форм. Олег причмокивал, глядя на предварительные графики спектрометра – странные, но пока не пугающие. Даже Олег забыл о контаминации, завороженный научной гонкой.

Атмосфера: Научный экстаз. Ощущение всемогущества, прикосновения к истине. Они – боги познания, разгадывающие загадку иного разума. Артефакт пока молчаливо принимал их внимание, как король, позволяющий придворным любоваться своим величием. Никто еще не подозревал, что их инструменты вот-вот сломаются о неприступные стены реальности, построенной неведомыми законами.

* * *

Эйфория витала в воздухе, густая, как запах озона от работающего оборудования. На центральном экране над консолью вращалась почти законченная голограмма Артефакта – потрясающе детализированная, подчеркивающая его неестественное совершенство. Марк ликовал, тыча пальцем в сложные узоры гравировок, вырисовывавшиеся на виртуальной модели.

– Вот! Видите этот фрактальный переход? Это же чистая математическая красота! Никакого хаоса, только высший порядок! – его голос звенел от восторга.

Аня стояла у смотрового окна, завороженно следя, как зеленые лучи сканера скользят по черной поверхности, словно пытаясь удержаться на идеально отполированном льду.

– Он даже лазер не отражает нормально, – прошептала она. – Смотрите, луч как будто… тонет. Но модель строится…

– Конечно строится! – бодро отозвался Марк. – Алгоритмы – они не обманываются визуальными эффектами!

Олег, тем временем, закончил калибровку спектрометра. На его экране замигало уведомление: «Первичный спектральный анализ завершен. Обработка…» Он потер руки, циничная усмешка тронула его губы.

– Ну, пришельцы, сейчас мы вас раскусим. Покажись, что ты за зверь такой?

Он щелкнул по экрану, открывая результаты. Уверенная усмешка замерла, затем медленно сползла с его лица, уступив место полному, абсолютному недоумению. Его брови поползли вверх, почти к линии волос.

– Что… что за чертовщина? – вырвалось у него, голос потерял всю бодрость.

Все головы повернулись к нему. Морозов подошел ближе.

– Олег? Что там?

– Спектр… – Олег тыкал пальцем в экран, где вместо привычных пиков знакомых элементов зияли дикие, хаотичные всплески и провалы. – Он… он не совпадает. Ни с чем! – он прокрутил базы данных – металлы, сплавы, минералы, экспериментальные композиты ЦИКПа. Красные кресты «Не найдено совпадений» множились. – Видите эти пики? Здесь, на 350 нанометрах? И этот провал тут? Таких линий нет в природе! Это… это как если бы электроны прыгали по орбитам, которые запрещены квантовой механикой!

Атмосфера в лаборатории резко переменилась. Эйфория схлопнулась, как мыльный пузырь. Возбуждение сменилось напряженным, леденящим вниманием.

– Ошибка калибровки? – резко спросил Морозов, подходя к спектрометру.

– Перепроверил трижды! – Олег стукнул кулаком по корпусу прибора. – Сам прибор показывает номинальные параметры! Чистота луча, стабильность источника – все в норме! Это… это объект дает такой отклик! Его материал… он не подчиняется известным законам!

Тишину нарушил предупреждающий сигнал с консоли Марка. Он взглянул на экран управления сканером и побледнел.

– Сергей Иванович! Проблема со сканированием! – его голос дрожал. – Система не может определить глубину гравировок! Лазерный профилометр… он не отражается корректно от дна этих канавок! Софт выдает ошибку: «Глубина не определена. Поверхность демонстрирует аномальные оптические свойства». Это… это как будто лазер проваливается в бездну или… отражается от чего-то, чего нет!

Аня, наблюдая за всем этим, вдруг вспомнила о своей задаче. Она взглянула на показания температурных датчиков вокруг Артефакта, установленные на расстоянии. Ее глаза расширились.

– Температура… – она показала на свой монитор. – Она не меняется! Вообще! Лазеры сканируют поверхность уже двадцать минут – минимальный нагрев должен быть! Но датчики показывают стабильные 1.3 градуса. Как в лаборатории! Как будто… как будто вся энергия лучей просто исчезает!

Олег мрачно хмыкнул, глядя на свои безумные спектры.

– Поглощает свет, поглощает тепло… Что дальше?

Морозов сжал кулаки. Первая стена. Непонимание. Он указал на Аню.

– Аня. Дистанционный микро-индентор. Тест на твердость. Микроскопический участок. Выбери точку в углублении гравировки. Минимальное давление сначала.

Аня кивнула, ее пальцы забегали по пульту управления манипулятором внутри Карантин-Блока. На экране высокого разрешения показалось тонкое, алмазное острие, медленно подводимое к выбранной точке на сложном узоре Артефакта.

– Контакт… – прошептала Аня. Острие коснулось черной поверхности.

На экране график усилия оставался плоской линией. Острие просто… соскальзывало с поверхности, как капля воды с жирной сковороды, не оставляя никакого следа.

– Увеличь давление, – приказал Морозов, голос напряженный. – По протоколу для титановых сплавов.

Аня увеличила нагрузку. График дернулся вверх. Алмазное острие уперлось в черный металл… и вдруг с характерным хрустом, видимым даже на экране, раскололось! Осколки алмаза отлетели в сторону и замерли на платформе рядом с Артефактом.

В лаборатории воцарилась гробовая тишина. Даже гул вентиляции казался громким.

– Алмаз… – Аня выдохнула, глядя на экран с изображением обломков самого твердого природного материала. – …раскололся. Как же так?

Она подняла на Морозова шокированный взгляд.

– Твердость… она не просто высокая. Она аномальная. Физически невозможная. Алмаз не должен…

Олег не выдержал. Он схватил пульт управления другим манипулятором, на котором была закреплена микропипетка с каплей концентрированной азотной кислоты – одного из самых агрессивных реагентов.

– Ну уж нет! – проворчал он. – Раз не царапается, посмотрим, как он относится к химии!

Не дожидаясь разрешения Морозова (протоколы биобезопасности уже летели в тартарары), Олег выдавил крошечную каплю едкой жидкости. Она повисла на конце пипетки, готовая упасть на безупречную черную поверхность.

Капля упала. И… не растеклась. Она скатилась с идеально гладкой поверхности Артефакта, как шарик ртути, и упала на платформу, где тут же начала дымиться, разъедая металл. На месте падения на Артефакте не осталось ничего. Ни пятна, ни матовости, ни следа реакции. Абсолютно чисто. Безупречно черно.

Олег замер, глядя на дымящуюся лужку кислоты на платформе и на нетронутую поверхность Артефакта. Его лицо выражало полную профессиональную капитуляцию.

– Совершенная инертность… – прошептал он, и в его голосе звучало не разочарование, а глубокое, леденящее изумление. – И… абсолютная гидрофобность? Но это же… это же невозможно в таком сочетании…

Марк выключил свой сканер. Зеленые лучи погасли. Его голограмма Артефакта, хоть и совершенная внешне, висела в воздухе с зияющими ошибками в местах гравировок – «Глубина не определена». Лиза перестала записывать. Она смотрела то на спектры Олега, то на разбитый алмаз на экране, то на скатившуюся каплю кислоты.

Эйфория исчезла без следа. Ее сменила тяжелая, гнетущая тишина, нарушаемая только гулом систем и шипением дымящейся кислоты на платформе за стеклом. Ученые стояли среди своих сверкающих инструментов, чувствуя себя не богами познания, а детьми, тыкающими палками в неприступную крепость. Первая стена Непонимания была возведена Артефактом не из камня, а из абсолютной, насмешливой непознаваемости. И они только что разбили об нее свои лучшие алмазные палки.

Тяжелое молчание после провала тестов на твердость и химию висело в лаборатории, как ядовитый газ. Разбитый алмаз и скатившаяся капля кислоты на платформе за стеклом были немыми укорами. Совершенная голограмма Артефакта, вращавшаяся над столом, теперь казалась не триумфом, а издевкой – безупречная оболочка, скрывающая абсолютную загадку.

Морозов первым нарушил тишину. Его голос был низким, напряженным, но лишенным паники. Профессионал брал верх над шоком.

– Марк. Тепловое зондирование. Микро-участок. Там, где гравировка углубляется. – он указал на голограмму, на сложный узел узоров. – Нагрев и охлаждение. Минимальные параметры. Следи за распределением температуры по поверхности.

Марк, все еще бледный от провала сканера, кивнул. Его пальцы застучали по клавиатуре. Манипулятор внутри бокса сменил насадку на крошечный, высокоточный лазер для локального нагрева и миниатюрный распылитель жидкого азота.