Читать онлайн Тайная связь

Пролог

– Она красивая.

– Кто?

– Та, на которой ты женишься, – произношу и смотрю прямо на Эльмана.

На его лице не дергается даже мускул, а у меня душа наизнанку выворачивается.

Значит, это правда.

Я резко замолкаю, не в силах поинтересоваться, для чего ему чужая женщина, когда есть я.

Я не чужая. И казалось, что любимая. Все рухнуло в одно мгновение, когда я узнала, что я – больше не единственная для него.

Эльман смотрит на меня с пожарищем в глазах, но равнодушно игнорирует. У него всегда отлично выходило не терять самообладание, а у меня так не получается. Мое сердце стучит сильно-сильно. До боли. Почти надрывается, заставляя свежую рану вновь кровоточить.

После того, как я узнала правду, моя рана почти не засыхает. Она кровоточит, напоминая о себе ежедневно. Корка равнодушия попросту не успевает образоваться.

Я сползаю по стенке, как есть – без одежды и прикрас. Я знаю, что ему и такой нравлюсь. Разгоряченное тело остывает без любви.

Я понимаю, что все зашло слишком далеко. Стало запредельно опасно. Там, где легкость начинает граничить с болью…

Не знаю только одного: как это прекратить. Как остановить наше безумие. Как сначала позволять ему все, а потом неистово ревновать его к другой, на которой он собрался жениться.

– Встань с пола, – произносит Эльман. – Тебе еще детей рожать.

– Все равно не тебе! – бросаю с истеричными нотками.

– Мне, Ясмин. Мне.

Понимание того, что я не могу помешать его браку – обескураживает и вводит в прострацию настолько, что я не делаю акцент на его последних словах.

Я слышу его вздох, Эльман отворачивается и впивается взглядом в подоконник. В тот самый, на котором меня трахал и говорил, что это навсегда.

Какого черта?!

Какого черта!

Он просит меня встать с пола еще раз, но после игнора снова тяжело вздыхает, явно выходя из себя.

Свой же вздох я заглушаю как могу. Я давно научилась прятать чувства, даже если очень хочется рассказать миру о том, как больно. Но только не этой ночью.

– Я больше так не могу, – шевелю губами еле слышно. – Твой брак я не приму. Не вывезу.

– Что тебя не устраивает? Я все делаю для нас, Ясмин.

– Женишься на другой тоже для нас? – не скрываю иронии.

Эльман оборачивается, впиваясь в меня голодным взглядом.

Я моргаю, чтобы смахнуть наваждение. Дрожащими пальцами убираю волосы со влажного лба и стараюсь не реагировать на его взгляды, дыхание, на его тело.

Потому что ни тело этого мужчины, ни он сам мне не принадлежит.

– Я не буду делить тебя с ней, – продолжаю шепотом. – Все зашло слишком далеко. Ты говорил, никто не узнает, но на второе место я не соглашалась.

– Ты знаешь, для чего я женюсь. Жена нужна мне для прикрытия, она будет послушной и не станет лезть в наши с тобой отношения.

– Какие к черту после этого отношения? – я иронично усмехаюсь. – Послушная в отличие от меня?!

– Даже после моего брака ты останешься для меня единственной, Ясмин.

В приглушенной светом комнате я качаю головой и не верю, что все это слышу. А затем прыскаю со смеха – так громко, что тишина, следующая за этим, поистине кажется адом.

Эльман замирает. Я слышу, как он дышит. Словно зверь. Но я совершенно не понимаю, что он чувствует. Наверное, ничего. Мы ведь об этом и договаривались: нет любви, нет и боли. Но мне почему-то больно. Не могла же я влюбиться?

Несмотря на обещания самой себе, я продолжаю разглядывать Эльмана. Я неотрывно смотрю на его крепкий зад и сильные мышцы спины, отмечаю высокий рост и сосредоточенный профиль лица. Ранее я ошибочно полагала, что Эльман не обладает мощной фигурой и выносливостью.

Скольжу глазами чуть ниже и вижу, как он возбужден.

Все еще.

Неяркий свет луны освещает эрегированный член, он в моей смазке и чуть блестит. Я взволнованно облизываю губы, понимая, что это конец. Он еще не пресытился мною, но я ухожу.

У нас нет будущего.

Я лишняя в этом доме, в котором скоро появятся законная жена и маленькие дети. Дети не от меня.

– Мне звонил отец.

– Что ты ответила ему? – спрашивает, стоя вполоборота.

– Что я могла ответить? Что я сплю с почти женатым мужчиной, который требовал от меня верности, а сам ведет двойную жизнь?

Я отворачиваюсь.

В пылу, в ярости.

Он мне ничего не обещал. Только свободные отношения. И только с его стороны. За мою же неверность он обещал мне семь кругов ада.

Я больше так не могла.

Эльман дышит. Тяжело так, с надрывом. В низу живота сразу собирается приятная тяжесть, только стоит мне вспомнить о том, как десять минут назад он крепко держал меня за бедра, насаживал на свой член и повторял, что я его.

Ты моя. Ты только моя, Ясмин.

Получается, что скоро у него будет еще одна такая. Его. Его законная жена.

– Что ты ответила ему? – повторяет он вопрос, дождавшись, пока я успокоюсь.

– Ты не слышишь меня?! – разозлилась, выпуская истерику. – Я больше так не могу!

– Что ты ответила ему, твою мать?! – заорал он.

Шах поворачивается.

И впивается в меня свирепым взглядом, от которого трясутся кончики пальцев.

– Ты же сказала ему, что не приедешь? – понижает голос. – Ты сказала ему, что тебе нравится в этом городе? Что ты хочешь здесь остаться? Соврала?

Я качаю головой:

– Остаться в роли любовницы? Нет, спасибо. Все зашло слишком далеко. Ты скоро женишься, а я… Я больше не нуждаюсь в тебе.

– Забудь о ней. Я хочу тебя, Ясмин.

– Забыть о твоей будущей жене? Как ты себе это представляешь? Что мне делать, когда ты приведешь ее сюда?

– Не истери, – морщится, стискивая челюсти.

– Тебе легко говорить, но до каких пор я буду греть твою постель? Пока у вас не появятся дети?

К черту!

Я кусаю губы, собирая волю в кулак, и поднимаюсь с пола. Одеваюсь неспеша, придерживая грудь и закрываясь от терзающего взгляда Шаха. Все происходит в полной тишине, а тишина, я уже уяснила, это предвестник бури.

Эльман тоже одевается. Натягивает штаны, щелкает молнией ширинки. Я отвожу глаза, не зная, куда их деть от волнения, а он смотрит прямо на меня и отворачивается лишь когда я полностью одеваюсь.

Я оглядываюсь в его кабинете и развожу руками.

– Ты сказал, что хочешь мое тело, и ты его получил. Ты сказал, чтобы я не надеялась на большее, я не надеюсь. Желаю счастливой семейной жизни, Эльман.

– Даже не думай.

– Что? – переспрашиваю его в спину.

– Я тебя не отпускал.

– Ты же понимаешь, что я не согласна на роль любовницы? – повышаю голос, а во рту противно заплетается язык.

– Ты не любовница. Ты больше, Ясмин. И ты будешь со мной и только со мной, – в его голосе появляются стальные нотки. – Тебе следует успокоиться, потому что я тебя не отпущу.

Я качаю головой, холодея лишь от мысли, к чему это приведет.

Схватив свои вещи, я развернулась в сторону выхода из кабинета.

– Если ты перешагнешь порог моего дома, будет плохо. Я тебе обещаю, Ясмин.

Я торможу у двери, цепляясь за косяк слабыми пальцами.

Меня прошибает потом. В голове моментально появляются самые разные картинки, ассоциирующиеся с этим словом.

Это значит, будет больно.

– Это безумие должно прекратиться. Эльман, прошу! – взмолилась я, обернувшись. – Я не буду… Я не стану делить тебя с ней.

– Будешь. Все прекратится, когда я скажу, но не сейчас. Ты остаешься, Ясмин.

Я покачала головой. Резко, агрессивно. Импульсивно.

– Я не ставил временных рамок. Хочешь, чтобы я любил тебя тихо, молчи. Чтобы громко, попробуй уйти.

– Не поступай так со мной, Эльман, – прошу его по-хорошему. – Я не буду послушной девочкой, как она.

Я завожу руки за спину, от безысходности ломая пальцы.

Мне так больно, только стены знают, как больно. В этом городе у меня нет никого, с кем бы я могла поделиться своими переживаниями, и он об этом прекрасно знал.

Преодолев расстояние между нами, Эльман хватает меня за талию и грубо прижимает к себе. Он такой высокий, что я бессознательно поднимаю голову и ищу его лицо глазами. В его глазах – самый жестокий порок и дикое желание несмотря на то, что у нас был секс несколько минут назад.

Он жестокий.

Мне говорили, он жестокий.

Но я не верила – я пришла к нему в плен добровольно, но оказалось, что навечно.

– Не думай об этом, жена с тобой и рядом не стоит, – отрезает он, хватая меня за подбородок.

– Все это время ты молчал о ней? Я на это не подписывалась!

– А я тебя не спрашивал. Я хочу от тебя наследников, Ясмин. Мой брак закроет все общественные вопросы, а ты останешься моей. У нас будет тайная семья, о которой никто не узнает.

Глава 1

Ясмин

– Ясмин…

Когда дверь распахивается, я невольно вздрагиваю, а вспышки диодов моментально попадают на лицо и болезненно бьют по глазам.

Лязгает дверь.

Раздаются шаги. Совсем близко.

Это он. Эльман Шах собственной персоной. И пока я не знала: радоваться мне или бежать.

Услышав свое имя из его уст, я чувствую напряжение. Оно растет с каждой чертовой секундой вместе с сомнениями: верно ли я сделала, придя за помощью к врагу семьи?

Сомнений – море.

Эльман делает несколько широких шагов, и мое сердце стучит им в такт.

Мне просто больше некуда было идти. Этой мыслью я отделываюсь от мук совести, что нарушила обещание отцу не соваться к Шаху.

Но теперь Эльман стоит прямо передо мной – весь в черном, по-хозяйски засунув руки в карманы и уже прекрасно понимая, что сейчас я от него в полной зависимости.

Я молчу, тяжело дыша. Эльман стоит ближе, чем должен. Чем мог бы. Чем я бы позволила, будь мое тело не заключенным в оковы.

– Вижу, ты воспользовалась моим приглашением, – произносит с хрипотцой.

Мы виделись всего несколько раз. Давно и при других обстоятельствах нашей семьи.

Это была помолвка его сестры, а я сквозь зубы была приглашена его семьей, но Эльман Шах тогда был очень добр ко мне. Он мало улыбался, был немногословен и говорил лишь по делу. Приглашал к себе в гости, но не настаивал. Мы говорили всего несколько минут прошлой осенью, но я уже запомнила: он был скуп на эмоции.

С той мимолетной встречи, на которой Эльман Шах увидел меня впервые, я помнила, как он красив и высок. Даже с моим ростом, я помню, была ему по плечо.

Когда я впервые увидела его, то еще не знала, что он доставит мне столько боли, хотя папа предостерегал, он говорил, что с такими можно только боль познать.

Познать ревность.

Сладость.

Безумие.

А в итоге – все равно боль будет. Как заключительный аккорд.

Но за последние несколько недель со мной произошло слишком много событий, которые вынужденно привели меня сюда – в клуб Эльмана Шаха, членом которого он являлся по совместительству.

– Как ты пробралась сюда, девочка? – спрашивает хрипло, не получив от меня ответа.

Вопрос риторический, а в его глазах полыхает сильный-сильный огонь, который не утихает даже когда его взгляд скользит по моим разбитым коленкам и босым ступням. Босоножки слетели давно, а ноги были изодраны в кровь.

Отец просил меня держаться подальше от Шаха. Нашим семьям не суждено было подружиться – слишком много грязи было между нашими отцами в молодости и не только. Слишком много было пролито крови, много дано лживых обещаний.

Эльман для меня – большой запрет, но он же – моя безопасность.

И еще он чертовски красив – и лицом, и крепким телом с кучей мышц. Ему было чуть больше тридцати, но меня интересовало, какой он внутри? Душой он тоже красив или как его отец – жесток и суров?

Я слегка качаю головой, потому что чувствую себя беспомощной, и это пугает.

– Мне больше некуда было идти, – произношу на выдохе.

Еще недавно я и сама собиралась жить счастливой жизнью, пока мне не пришлось бежать из родного дома. Несколько недель назад жених обвинил меня в измене и, посчитав, что я оскорбила его честь, он объявил войну моему отцу. Мне пришлось бежать из родной Италии, где я жила с отцом и братом, и искать укрытие у Эльмана Шаха. Расскажешь такие страсти кому-нибудь – ни за что не поверят, но это была моя жизнь.

Эльман опускается передо мной на корточки и не очень ласково касается моего лица – на губе едва запекшаяся кровь, он вытирает ее большим пальцем и неотрывно смотрит на меня, словно он ждал меня очень долго.

Правда, перед этим я видела его с другой – они общались в кабинете, и, мне кажется, она его даже любит… Я подсматривала за ними, пока меня не связали и не притащили сюда. Девушка была низкого роста, хрупкая, с длинными прямыми волосами. Интересно, он касается ее также собственнически? Что их связывает?

Но в следующую секунду я глушу в себе каждый вопрос, потому что личные отношения Эльмана Шаха меня не касаются.

– У отца в Италии большие проблемы из-за меня. Мне нужно спрятаться. У тебя.

– У меня? – спрашивает вкрадчиво. – Ты помнишь мою фамилию, Ясмин?

Шах.

Фамилия Шах.

Такого не забыть – столько горя принесла его семья моей, что и в трех томах не описать.

– Будь у меня хоть какой-нибудь выбор, я бы не пришла к тебе, – отвечаю честно, резко, импульсивно.

По темнеющим глазам понимаю, что услышанное Шаху не нравится, пытаюсь укусить себя за язык, но уже слишком поздно.

Между нами чувствуется боль и ненависть поколений.

Тяжелой поступью Эльман обходит меня со спины и молча принимается развязывать веревки с моих запястий. Раны саднят, принося боль, но я терплю и не выказываю боль.

Эльман справляется с веревками очень быстро. Тело освобождается от оков, вот только душа – не совсем. Что-то сильно беспокоит внутри, а чувства безопасности, которое я ожидала получить в присутствии Шаха – и в помине не было.

Это угнетало.

Лишало уверенности в ногах.

А каждое пересечение с темными, леденящими душу глазами будто подтверждало: я совершила ошибку и здесь не будет сладко.

– Идем, – короткий приказ, после которого Эльман протягивает мне ладонь, и мне не остается ничего, кроме как вложить в нее свою.

Мне не страшно. Он хороший. Мы виделись несколько раз – так, мельком. Я ему улыбалась, он смотрел строго и приглашал меня в гости. Я, правда, ему отказала. Сказала ему про жениха, показала колечко на пальце.

Мы больше не виделись.

И не должны были вовсе, но этой ночью меняется все.

Глава 2

– Идем.

Мужская ладонь была теплой, что совсем не вязалось с мужским изучающим взглядом. Но я молчала и своей руки из хватки не вынимала. Чувствовать это тепло было непривычно, как и мужское внимание – за свои двадцать пять лет я его совсем не знала, но это уже были, правда, заслуги влиятельного отца из Италии и серьезного брата…

Эльман вывел меня на свет, и я зажмурилась. Вывел из комнаты черной – такого же черного, как его глаза, и повел в другую.

Ожидание, страх, бегство, застывшая на коленях кровь, – все это ослабило меня, и в какой-то момент я спотыкаюсь. Эльман чертыхается, я слышу это сквозь громкую музыку и смех веселых компаний. Слышу, как он злится.

Шаху не терпится, чтобы я просила его о помощи снова и снова. Я видела в его глазах – ему нравится моя беспомощность, мои мольбы.

Горячее дыхание опаляет шею, когда Эльман склоняется надо мной:

– Смотри под ноги, Ясмин.

– Только туда и смотрю, – отвечаю ему.

И снова спотыкаюсь.

Охаю, улетаю вперед…

И оказываюсь в чужих руках. Прижатая со всех сторон стенами и твердым телом.

Не знаю, что из этого теплее. Кажется, что стены. Но точно не взгляд Эльмана – тот не обещает ничего хорошего, но я уже здесь и вырваться из его объятий не получится. И немного – не хочется.

Если когда-нибудь я пожалею, что пришла в ноги Шаху, то я непременно вспомню, как сильно мне не хотелось, чтобы сегодня он разжимал свои объятия.

Все происходящее тянет, манит и… да, внушает страх одновременно.

– Разобьешься раньше времени, – шепчет он мне прямо в висок. – Ты мне здоровая нужна, Ясмин.

Не соображает.

Голова не соображает.

Я будто в другом измерении. Или все еще нахожусь в прошлом.

Я все еще в бегах от разозленного жениха, а последние дни на Сицилии не дают покоя телу и душе, поэтому все, что происходило сейчас – казалось раем.

Хотя по сути являлось предвестником ада.

Просто я не вижу. Не слышу. Задыхаюсь от чувств.

Этот мужчина под запретом для меня, папа говорил…

Но так интересно, что будет дальше, так интересно…

Я как будто раньше мира не видела. Все блеклым было, скучным и понятным. Эльман – противоположность моего мира. Он за его гранями. Совершенно новое. Чужое и опасное.

– Идем дальше, Ясмин, – произносит он, ненадолго выпуская меня из плена.

Не помню, как мы оказываемся в его кабинете. В том самом, в котором я подслушала разговор Эльмана с другой женщиной. Но сейчас ее здесь нет, и мы с Эльманом остаемся наедине в полной тишине.

В моих руках оказывается черная одежда из приятного на ощупь полотна. Такая же черная, как на самом хозяине клуба.

– Твоя одежда порвана, – поясняет он. – Переоденься, Ясмин.

Я начинаю переодеваться.

Прямо здесь.

Забыв обо всем на свете, я стягиваю с себя одежду с пятнами крови и примесью грязи. Прохладный воздух из приоткрытого окна дарит ощущение свободы всему телу – лопаткам, груди, бедрам…

В отличие от взгляда господина Шаха.

– Что? – встречаюсь с его взглядом, ничего не понимая.

Взгляд полыхающий. Он моментально стирает прохладу с кожи, образуя фантомные ожоги.

А вздох сквозь зубы не сулит мне ничего хорошего.

– Ты при всех мужиках раздеваешься без проблем?

– Не при всех. И при тебе бы не стала, но ты ведь не отворачиваешься.

Я огрызаюсь.

Непроизвольно.

И снова, в который раз за вечер кусаю себе язык, когда взгляд Шаха чернеет до жути.

Я ведь не догола разделась, на мне нижнее белье. Со мной нельзя так разговаривать, нельзя. У меня влиятельный отец, глава мафии…

Правда, он там, а я здесь – в полной зависимости от Эльмана.

– Мне нравится моя одежда на тебе.

Переодевшись, я натыкаюсь на мужской изучающий взгляд и застываю. На меня так не смотрели никогда. Чтобы через взгляд трогать – никогда. Никто себе не позволял.

– Ты носишь черную одежду. Всегда? – решаюсь спросить, пока его глаза еще совсем не почернели, а пожар не разгорелся до бескрайних орбит.

– Всегда.

– Почему?

Я нервно сглатываю, но ответа не получаю.

Там кроется что-то болезненное для него, я это понимаю. Жутко болезненное. Эльман пережил потерю – но что это была за потеря?

– Если ты оделась, то рассказывай, что у тебя случилось, – велит холодно, отстукивая длинными пальцами свой ритм по столу.

Застегнув на себе огромную черную рубашку, я медленно подхожу к столу и опускаюсь в широкое кресло напротив Эльмана. В этом кабинете важные мужчины принимают важные решения, а еще иногда здесь появляется особенная девушка для Эльмана. Я до сих пор чувствую ее легкий цветочный аромат, который постепенно перебивается тяжелым сандалом и окутывает мое тело.

– Я приехала не одна. Папа отправил со мной людей, они ждут меня на входе клуба. Их почему-то не пустили.

– Я знаю.

– Мне было бы спокойнее с Валентино. Он всегда рядом.

Зря.

Я сказала это зря.

Глаза Шаха вспыхивают моментально – ему не нравится, что кто-то еще может оказать мне помощь помимо него.

– Валентино здесь не будет, – звучит резко и холодно. – Отсутствие посторонних мужиков рядом с тобой – одно из моих условий.

– Условий?

– Я не меценат, Ясмин. У тебя есть проблемы, у меня есть условия. Ты пришла за помощью, объясняй и проси.

Я понимаю, что Эльман разозлился.

Ловлю себя на мысли, что все мужчины, которых я знала, никогда не вели себя так… собственнически. Кого хотела – целовала. По-сестрински, по-родному.

Что хотела, то и говорила. Мне не запрещали. Напротив, с дочерью Романо считались, и даже если я кому-то не нравилась, люди мне все равно улыбались. А я знала, что многим не нравлюсь. Потому что отец всегда прислушивался ко мне.

И еще я никогда не отвечала за последствия, потому что в целом не встречала мужчин, которые могли мне предъявить. Задеть, обидеть, запретить. Выше был только отец и брат. Даже не жених и не муж.

А что Эльман?

Он другой – чужой, непонятный, со своими нравами и принципами. Об такого можно обжечься, рухнув в неизвестность и разбившись насмерть.

Можно. Запросто. И очень интересно…

– Проси, Ясмин. Но сперва расскажи, почему ты бежишь, – произносит Эльман.

Удивительно. Я приехала просить его о помощи, и он подчеркивает это всякий раз, ставя меня ниже рангом.

– Мой жених возглавляет одну из влиятельных семей. После моего отца, разумеется, – начинаю свой рассказ. – Мы должны были пожениться. Но несколько дней назад я в него стреляла.

Глава 3

В тот жуткий день было пасмурно.

После нескольких недель, проведенных в гостях в Санкт-Петербурге, я вернулась в Италию вместе с отцом, братом и невесткой и в этот же день поехала к Андреа.

Я отсутствовала недолго, сильно не скучала, поэтому переписки с Андреа были короткими и прохладными. Нас это устраивало, никто из нас не давал клятв о сильной любви, нам обоим просто был выгоден предстоящий брак.

Андреа встретил меня в своем доме сухо и прохладно, я ответила ему тем же, бросила сумочку на белый кожаный диван и сразу приступила к утомительной теме:

– Андреа, что со свадьбой? Нужно уже что-то решать, дату выбрать, гостей звать. Боже мой, гостей на свадьбу Романо приедет целая куча, – вздохнула я устало, стягивая кожаные босоножки с ног.

Ступни сильно болели, мы летели из Петербурга с кучей пересадок, потому что опоздали на основной рейс из-за жены брата, Софии. Она потерялась в аэропорту, а это то еще приключение, учитывая, что у них полугодовалый ребенок на руках.

Мне казалось, что с детьми очень тяжело. Я надеялась оттянуть вопрос с детьми после брака как можно на подольше.

– Почему ты молчишь? Это вообще-то не я хотела свадьбу на тысячу человек, Андреа.

Я растираю болезненные ступни и вопросительно смотрю на Андреа. Не сразу чувствую агрессию, которая исходит от него. Он всегда был спокойным, относился ко мне если не с большой любовью, то с аккуратностью и осторожностью – все, как наказывал мой отец.

Мы с Андреа считали, что для брака достаточно большого уважения, а любовь – второстепенна, поэтому я сразу согласилась на брак с ним. Там, где любовь – там боль. Папа всегда так говорил.

– Вообще не понимаю, для чего мы согласились на свадьбу, – продолжаю эмоционально говорить на итальянском, раз Андреа упорно игнорирует мои вопросы. – Папе понятно, я его единственная дочь, ну а тебе? Все и так будут знать, что твоя жена – дочь влиятельного главы Романо.

– Все будут знать, что моя жена – потаскуха, – заговорил Андреа.

– Что ты сказал?

Я оборачиваюсь, встречая свирепый взгляд жениха.

– Ты выпил? – качаю головой. – Не смей разговаривать со мной в таком тоне.

– Или что, папаше заявишь?

Понимая, что этот диалог действительно набирает обороты, я жалею, что так поспешно разулась и оставила Валентино ждать меня в машине, хотя раньше никогда так не делала.

– Немедленно извинись. Оскорбив меня, ты оскорбляешь честь моего отца, – разозлилась я.

– Хочешь сказать, ты не потаскуха? – повторил он нарочно. – Вот у меня другая информация, мне прислали занятные материалы. Теперь я понял, к кому ты так рвешься, дрянь. Нашла в другой стране себе мужа повлиятельнее?

Пропуская бранные слова мимо ушей, я поднимаюсь с места. Андреа подходит ближе, я смотрю на него и не узнаю того мужчину, который целовал руку моего отца и клялся беречь меня как самый драгоценный камень на Земле.

– Не могу представить влиятельнее моего мафиози Андреа, – пытаюсь смягчить свой голос. – Что происходит, ты перепутал сахар с наркотиками?

– Я не нюхаю эту дрянь! – вдруг заорал Андреа.

– Я знаю, дорогой. Ты клялся в этом моему отцу, поэтому наш брак одобрили.

– Да заткнись ты о своем отце!

Я замолчала, напряженно дыша.

Что-то не так. Сильно не так. Возможно, уже очень давно, но мы с Андреа считали разговоры по душам – чем-то слишком уязвимым и неприемлемым в парных союзах, поэтому ни разу не копались в душах друг друга.

– Как же он меня достал, – цедит Андреа, приблизившись ко мне вплотную.

Поздно замечаю, что в широкой гостиной, нагретой солнцем Сицилии, никого нет. Совсем. Даже людей Андреа.

Только он, я и пистолет в его руке, с которым он не расставался ни на минуту своей жизни.

– Ты говоришь о нем без уважения, хотя он не только мой отец, – напоминаю тихо. – Давид Романо положил все свои годы ради процветания нашего народа. Даже президент стоит после него. Поэтому я прошу тебя извиниться.

– Еще чего, – прищуривается пренебрежительно. – Ты унизила меня своей неверностью, а я должен извиняться? Растоптала мой авторитет своим грязным ртом. О том, что ты легла под русского, говорят даже мои люди! Дрянь!

Я отпрянула.

Вовремя.

Андреа замахнулся на меня с пистолетом, и мне не оставалось ничего больше, как достать свой.

– Ты совсем выжил из ума?!

Мой голос срывается, а в сердце поселяется отчетливый страх смерти.

– Ты же знаешь, я никому не позволяла себя трогать. Даже тебе, – качаю головой. – Если это не показатель моей верности, то что тогда?

– В том и дело, что я тебя не трогал. Сейчас и проверим, как ты была мне верна, – заявляет Андреа, искажая свое красивое благородное лицо похабной ухмылкой.

– Замолчи.

– Сюда иди, – недобро подзывает.

И указывает пистолетом на диван.

На тот самый белый кожаный

– Не хочу в брачную ночь узнать, что мою жену потаскали. Ложись на диван, дорогая.

– Никто не смеет так со мной разговаривать, – напоминаю Андреа ослабевшим языком.

– Да, ты у нас завидная невеста. Прямо холодная и неприступная королева, – плевался Андреа. – Мне твой отец все доходчиво объяснил, но сбавь гонор в моем доме, иначе придется поставить тебя на колени и хорошенько приструнить.

Я поглаживаю металл пальцами и слежу за каждым движением Андреа. Никто и никогда не шел против моего отца, а если такие и находились, то их ждала незавидная участь. Все это знали.

Андреа – сошел с ума, раз решил устроить восстание против него.

Более двадцати лет это никому и никогда не удавалось, но сейчас Андреа был близок к этому как никто другой. Дочь – слабое место всех отцов.

– Я уезжаю, – говорю ему. – Опусти оружие. Это последствия, Андреа.

– Ты никуда не уйдешь. Ложись на диван, Ясмин. Если ты невинна, я заберу свои слова. Если же нет, наш брак станет для тебя адом.

– А тебе ли не все равно? – спрашиваю с иронией, устав оправдываться. – Тебе нужна была поддержка моего отца, чтобы другие главы стали считаться с твоим мнением, вот ты и положил на меня глаз. Не было большой любви, и все здесь.

Сейчас все стало еще очевиднее: ни любовью, ни уважением здесь не пахло.

Андреа взревел и стал нещадно материться, заставляя меня встрепенуться и крепче сжать металл холодными пальцами.

– Мне не нужна потаскуха в женах, чтобы меня потом все…

Задыхаюсь. От его слов, от его чуждости.

Андреа не любил меня, но я и не просила. Мне просто нужно было пристроиться. Нужно было завести семью, как и все. Большего от Андреа не просила, хотя могла, потому что взять в жены дочь Давида Романо было большой честью.

Но теперь Андреа даже слушать меня не желает, а на просьбы показать материалы – матерится и осыпает угрозами.

Приблизившись, он толкает меня пистолетом прямо на белый кожаный диван.

Я вдруг понимаю: если Андреа Вентури достает пистолет, то он обязательно выстрелит. Так папа говорил о моем женихе. Говорил с гордостью, тем более что мой жених отличался не только хорошей репутацией, но и внушительной фигурой. Папа считал, что Андреа – идеальный защитник для единственной дочки.

А теперь он поднял пистолет на меня. Папа этого не переживет.

– Меня, наверное, подставили…

Я не оправдываюсь. Я просто ищу причины не стрелять, не зарождать войну между кланами.

Я не хотела создавать проблем для своего немолодого отца.

– Вот сейчас и проверим, – отвечает Вентури.

Андреа избил меня в тот день. Бросил на диван, как куклу, но не торопился, решив сначала как следует поизмываться – он таскал меня за волосы, выворачивал руки за спину, ломая меня изнутри, но не трогая лицо снаружи – чтобы я ничего не доказала отцу. Он любыми методами заставлял меня кричать, лишь бы доказать своим людям – тем самым, пускающим сплетни, что его невеста понесла заслуженное наказание, раскаивается и, наконец, покорилась Андреа Вентури.

Он пытался в меня стрелять, оставив самое сладкое по его мнению – на потом.

Но в тот день я нажала на курок первой. Добралась до оружия, пока он купался в своем превосходстве и целился в меня как в животное, и выстрелила.

Люди Андреа, услышав выстрел, появились в зале скоропалительно.

Я выбралась оттуда чудом. Валентино в перерывах между извинениями всячески пытался донести до меня, что нам помогли неизвестные, что в доме появились люди из чужого клана, которых он не знал, что это они положили людей Вентури.

Но мне было все равно. Меня трясло, кости болели, а как вспомню, что Андреа планировал совершить насилие, и вовсе страшно мутило.

Вернувшись в отцовский особняк, я бросилась отцу в ноги, умоляя не верить в те слухи, что распускались возле дома Вентури, и в тот же день слухов больше не было. Их искоренили из уст, разносивших сплетни, потому что папа мне верил.

Я знала, что мой отец – не ангел и даже не дьявол. Он хуже. Но он справедлив – это я тоже знала.

– Прости меня, – обратилась я к отцу. – Если бы я не стреляла, все могло бы обойтись.

Давид Романо посмотрел на мое бледное лицо, погладил щеку и сказал:

– Я тобой горжусь. Ты все сделала правильно.

Я качала головой, жалея, что допустила новую войну на острове. Я не любила Андреа, как-нибудь бы пережила и проблем бы – тоже не было. Без сильных чувств нет и боли. Пережила бы.

– Он тебя не… тронул?

– Хотел, – признаюсь с содроганием. – Не успел, меня Валентино спас.

На следующий день поднялась смута. Андреа требовал меня, он поднялся против нашей семьи, собрал возле себя некоторые недовольные семьи и решил, что сможет одолеть моего уже не молодого отца.

Перед отцом встал вопрос: оставить меня здесь или отправить на вторую родину, но выбор за него сделало его пошатнувшееся здоровье. В тот день, когда вся Сицилия разделилась на несколько слоев, у папы случился приступ.

Он заперся в своем кабинете и не пускал ни меня, ни Эмиля. Когда у брата лопнуло терпение, он вынес дверь ногой и чуть ли не силой заставил отца сесть в машину скорой помощи.

Для Давида Романо это был удар – перед всеми отправиться в машину скорой. В такой ответственный момент он показал свою слабую человеческую сторону.

– Ни о чем не думай, – сказал ему Эмиль. – Я справлюсь.

Я жалобно посмотрела на брата, но в его взгляде, как и у отца, не было осуждения. Он поцеловал меня в лоб и попросил беречься, а сам ушел в кабинет отца и чуть позже провел собрание, на котором он с другими главами стал решать, как утихомирить тех, кто вздумал под общий шум восстать против Романо.

Отец позвал меня на следующий день, велев приехать к нему в больницу. Минуя десятки наших людей, я увидела отца – слабого, больного, и сердце мое облилось кровью. Я так боялась его потерять.

– Со мной рядом останутся сыновья. Ты должна покинуть Италию.

– Что? Нет, папа, я туда не хочу, я с тобой хочу!

Отец слабо поднял руку, и я замолчала.

– Я отыскал контакты родственников твоей матери. Они согласились принять и беречь тебя. Ты переждешь там бурю и вернешься только тогда, когда я скажу.

– Папа, я тебя не брошу.

– Без споров, Ясмин. Я не хочу, чтобы тебя убили! – повысил голос отец.

Я закрываю рот, сдерживая слезы. Я не верила, что папа, мой вечно молодой и красивый папа сдает позиции.

– Мне хватит за сыновей переживать, еще ты… Нет, ты не останешься, – решил он. – Я бы Софию с ребенком тоже с тобой отправил, но Эмиль сразу в отказ пошел, не хочет ее в Волгоград везти. Видно, у них с Шахом еще дела остались.

Отец замолчал, вспоминая что-то неприятное его сердцу. Нахмурился, помрачнел…

В последнее время у Эмиля с отцом разладились отношения.

– Я думал, у Жасмин родственники где-то в Сибири, но оказались возле столицы, – отец поморщился, вероятно, снова вспомнив не лучшие времена. – Ты давай собирайся, Ясмин. С тобой полетят Валентино, Кармин и еще люди.

Я кивнула.

– И послушай внимательно: ни при каких обстоятельствах в Волгоград не суйся. Там сученыш Шах живет. Мне Эмиля хватило, когда он туда свернул. Дай слово, Ясмин.

– Даю слово, отец, – я киваю, потому что совсем не планирую в Волгоград, и отцу не о чем было переживать.

Я улетела.

Но родственников в Сибири и след простыл, там не оказалось никого и ничего, и на связь они больше не выходили. Когда я позвонила отцу, он был встревожен исчезновением Андреа и спросил, как я добралась. Никто не ожидал, что Андреа бросит все и поедет мстить мне на другой конец Земли.

– Тебя выписали из больницы, папа?

– Нет еще. Врач сказал, что меня вовремя до больницы довезли. Могли не успеть.

– Папа… – выдыхаю с испугом.

– Все в порядке. Как тебя приняли? Ты добралась до родных матери?

«Врач сказал, что меня вовремя до больницы довезли».

«Могли не успеть».

С шумом выдохнув, я решаю лгать:

– Да… Добралась… – отвечаю на автомате, стоя перед чужим домом, в котором мне сообщили, что Литейниковы съехали отсюда полгода назад.

Я не смогла сказать правду.

У отца было больное сердце и шаткое здоровье, старший брат вынужденно находился рядом с ним пока младший набирался опыта, чтобы когда-нибудь заменить отца.

Я соврала, сказав, что я в безопасности. И заставила молчать Кармина с Валентино. Они приглядывали за мной с юных лет, особенно Валентино, и договориться с ними не составило труда.

Я считала свой план идеальным: я полагала, что от гнева главы влиятельного клана можно спрятаться только в сердце другого влиятельного клана.

Эльман был тем, у кого можно было просить покровительство.

Тем, кто однажды вытащил моего брата из тюрьмы и имел достаточную власть для этого.

Тем, кто имел широкое влияние. Вес в обществе и авторитет.

Он был первым. Первым после своего чудовищного отца из Волгограда, разумеется, к которому я бы не пришла даже под дулом пистолета.

Решение было принято.

Я в нем не сомневалась. До поры до времени – пока этой ночью я не оказываюсь у Шаха.

Я заканчиваю свой рассказ ровным голосом и почти не смотрю в глаза Эльману.

Почему-то кажется, что он смотрит на меня безотрывно.

Кажется, что он взглядом прожигает.

Нервничая, я кладу руки на стол, но тут же убираю их. Тем не менее, взгляд Эльмана успевает скользнуть по моему кольцу на левом безымянном. Я понимаю, что все еще не сняла помолвочное кольцо…

– Я услышал твою историю. Мне жаль. Но чего ты хочешь, Ясмин?

Он делает вид, что не понимает.

Заставляет просить. Заставляет произнести это вслух.

– Мне нужно укрытие. В твоем доме, – добавляю на одном дыхании. – Андреа безумен, он убьет всякого, у кого я спрячусь. Но ты сильнее его. На этой земле – сильнее.

– Ты просишь, чтобы я оказал тебе покровительство?

Эльман прищуривается.

И спрашивает так, словно собирается отказать мне. Конечно, не всякий захочет связываться с мафией. С чего я вообще взяла, что Шаху это надо?..

Чувствуя на себе испытывающий взгляд, я до одури прикусываю нижнюю губу и отвожу глаза.

Если Эльман поставит слишком высокие условия, я постараюсь наплевать на гордость и согласиться.

Но то, что он предлагает в итоге – оказывается выше всех допустимых границ, а ночь моментально набирает немыслимые обороты.

Глава 4

– Воды? – спрашивает Эльман.

Ответа, черт возьми. Я хочу ответа!

Но пить тоже жутко хотелось, поэтому я принимаю бокал из мужских рук и жадно осушаю его.

Ума не приложу, что буду делать в случае отказа, на который Шах имеет право. Андреа жаждет меня наказать и отомстить, потому что там, где я росла, в мужчин не стреляют. Только папа дал мне такое разрешение, о чем сейчас я очень жалею.

Эльману звонят.

Трель звонка взбудораживает, заставляя встрепенуться.

Сердце несется вскачь.

Сейчас ему доложат, что Андреа прибыл, а Эльман скажет мне, что абсолютно не заинтересован в этой чужой войне.

– Слушаю, – отвечает негромко.

Я ничего не слышу.

Сминаю пальцы, ломаю ногти, тревожно кусаю губы.

У меня с собой даже пистолета нет. Отняли все, когда обыскивали перед встречей с Шахом.

– Понял. Ты расслабься и тон сбавь. Мы на своей территории. Набери Багрову, пусть направит людей. Пригодятся.

Не дослушав собеседника, Эльман сбрасывает, и я резко поднимаюсь на ноги.

– Глупая была затея, – произношу, пойманная цепким взглядом Шаха. – Извини, что побеспокоила. Я поеду, возле Сибири у моей матери должны остаться родственники, попробую укрыться.

– Сядь.

Выдержке Эльмана можно позавидовать.

Моей – нет.

– У нас есть время обсудить мои интересы. Сядь, Ясмин. Помогу чем смогу.

Я сажусь обратно.

Эльман удовлетворенно кивает, разводит ноги шире и по-хозяйски вытягивает их. Он высокий. Очень. Худого телосложения, но с кучей мышц, поэтому в его силе я ничуть не сомневалась.

– В чем мой интерес, Ясмин? – спрашивает он прямо. – Ты предлагаешь мне посягнуть на интересы итальянского мафиози. В данном случае ты его женщина.

– Я больше не его, – отвечаю ровно, а внутри все дребезжит. Почти вдребезги разбивается. – И никогда не была.

– А чья?

– Я никому не принадлежу, – слегка качаю головой. – Я не собственность.

– Это все понятно, – он впервые улыбается, совсем немного, будто его что-то рассмешило. – Но кому-то нужно принадлежать, Ясмин. Чтобы у одного интересы появились, а у другого они отпали. Когда риелтор продает квартиру, он хочет быть уверенным, что эта квартира больше никем не продается. Договор подписывается, и лишь тогда риелтор берется за дело.

– Ты что… сравниваешь меня с недвижимостью?! – вспыхиваю, чувствуя приступ удушья.

Я ощущаю себя в ловушке. Ощущаю, как путаюсь в ловко сплетенных сетях.

Как земля уходит из-под ног.

– Я думала, ты хороший.

Осознаю, что была не права.

Жестоко не права.

– Неправильно думала, – подтверждает он мои мысли.

Комната сужается до нереальных размеров. Мои легкие – тоже.

Меня загнали в ловушку, лишили выбора.

Либо в постель под жестокого жениха, либо в ноги Шаху. Я выбрала второе, а надо было выбирать ад.

В аду лучше.

Там больше свободы.

Там слаще, теплее, там не так больно.

– Эльман, меня преследуют. Неужели ты отдашь меня этому психопату?

– Свое не отдаю.

Коротко.

И до безумия ясно: чтобы получить покровительство Эльмана Шаха, я должна стать его женщиной.

Он не врет.

Не скрывает.

Говорит и смотрит – одинаково прямо. И дает крохи времени на раздумья. Очень благородно.

– Наши семьи враждуют. Это безумие, – привожу финальный аргумент.

– Плевать, – огонь в его глазах разрастается.

– Как давно тебе плевать?

– Давно.

«Давно», – вторю себе мысленно под гулкое сердцебиение.

С самой первой встречи, значит, плевать.

Он присмотрел меня себе давно. Теперь я это знаю.

– А если кто-то узнает?

– Я сделаю все, чтобы никто не узнал.

Я резко поднимаюсь с места и до боли впиваюсь ногтями в собственные ладони, нависая над ним.

Не дожидаясь от меня ответа, Эльман берет меня за запястье. Еще секунда – и я позволяю ему усадить себя на колени…

– Ты напряжена, Ясмин.

– Еще как, – шепчу, оказываясь с ним лицом к лицу.

Очень близко.

На коленях чужого мужчины, которого считала членом семьи, другом, товарищем. Но никак кем-то большим.

Такого я не позволяла даже Андреа, хотя он официально носил статус моего жениха, а еще папа с братом одобрили его кандидатуру.

Об одобрении здесь – и речи быть не могло, но Эльману плевать.

Я позволяю ему дотронуться до моего лица и провести пальцем по моим израненным губам. Папа пришел бы в ужас. Брат – в бешенство.

– Саид ответит за это.

– Ты его уволишь? – спрашиваю.

Шах качает головой. Отрицательно.

Его глаза вторят движениям. Хочу. Заслужил. Он будет отбивать меня у Андреа, который прилетел за мной с самой Сицилии.

– Я просто хочу тебя. Себе. В полное распоряжение.

Для него – просто.

Для меня – целая война и боль в глазах отца за то, что отдалась врагу.

– Между нами не может быть любви, – поясняю непослушным языком.

– Мне не нужна любовь. Только твое тело. Больше ничего не будет, Ясмин. Ты умная девочка. Уверен, ты все понимаешь.

Понимаю. Между нашими семьями – пропасть.

Ничего не будет: ни любви, ни чувств. Только бешеная страсть, жажда, грешное влечение.

Дикое желание в его глазах. И не только в глазах. Я телом чувствую твердость его намерений, упирающуюся мне в попу. Не маленькая, но в жар бросает и тело несладко ломит.

Я много лет ждала Андреа, боясь разочаровать отца, затем годы ждала нашей свадьбы, но он разочаровал меня и всю мою семью. А эти руки, крепко удерживающие меня на себе, не разочаруют. Потому что изначально надежд не будет.

Ни надежд, ни любви, ни клятв о вечности.

– Значит, только секс?

Еле выговариваю эти слова.

А в чернеющих глазах огонь по новой разжигается. Он мысленно и не мысленно меня разложил. И уже попробовал. Всюду.

В свои тридцать лет он многое попробовал, я уверена. Наверное, он огорчится, узнав, что я девственница в свои двадцать пять. Всюду. Не захочет возиться, скорее всего. Это он в жены себе будет выбирать невинную, а наш договор на брак совсем не походит.

– Секса мало, Ясмин, – предупреждает он. – Я хочу тебя всю. Полностью и без запретов. Будешь послушной девочкой, и у нас все будет хорошо.

– Хорошей… девочкой? – повторяю словно в бреду. Тело наливается тяжестью, и я хватаюсь за стол за моей спиной, чтобы не упасть с мужских колен.

– Ничего сложного, – заверяет он, заметив мою озабоченность. – Будешь мне верной, и я не буду беспокоиться. Это ведь несложно для тебя? Ты верная девочка?

Я не отвечаю. Но кажется, что в этом, и правда, нет ничего сложного. Всего лишь быть верной.

– Несложно, – отвечаю на автомате, пытаясь угнаться за потоком мыслей. – Верная.

Ревновать. Он хотел сказать, что не должен ревновать.

Если я буду верной.

На этот момент мне действительно казалось, что в этом нет ничего сложного. Мои родители никогда не изменяли друг другу. Я тоже не буду, потому что Эльман дает понять: его репутация дорогого стоит.

И еще, узнавая его по крохам движений, я понимаю: он слишком брезглив, чтобы делить женщину с другим.

– Значит, тебе будет хорошо со мной, – прищуривается Эльман, слегка поглаживая мое колено.

Мне хочется встать, но вместе с тем я одновременно понимаю: ноги не выдержат, тело ослабнет и рухнет, а сознание, находясь в полнейшем дурмане, отключится.

Поэтому я позволяю себя удерживать.

Попеременно то приходя в себя, то проваливаясь в бездну. То умирая от действительности, то млея от дичайшего напряжения.

Нас шатает. Обоих. И если Эльмана затянуло давно, то я вовсе не представляла, как он будет меня трахать. И как потом все забыть. И как отцу в глаза смотреть и дальше жить.

– Отдайся мне, – велит, полуспрашивая. – Я не Андреа. Не обижу. Буду ласков с тобой. Ты ведь любишь любовь и ласку, Ясмин.

Я не знала, что и как я любила.

С самого детства я заботилась об отце и братьях, и по сей день я не знала мужчин. Я не искала любви, не просила ее и не хотела замужества. Согласилась на предложение Андреа, потому что это традиционно. Не более.

– Тебе понравится. У меня большой дом. Будешь со мной как принцесса жить. Ты ведь привыкла, что к тебе относятся как к принцессе?

Привыкла.

Эльман считывает ловко и верно.

– С ним будет больно, Ясмин. Но, если ты хочешь, можешь вернуться к нему прямо сейчас.

Не хочу.

И Эльман знает, что не хочу. Напор его поглаживаний усиливается. Времени думать – не остается.

– Я видела в твоем кабинете девушку, – вспоминаю я. – Она скучает по тебе.

В глазах Эльмана ничего не меняется. Разве что появляется недовольство, ведь я все слышала. Почти все. Только меня это не успокаивает, ведь та девушка явно испытывает к нему чувства.

– Я никому ничего не обещал. Это все, что тебе нужно знать, Ясмин.

– Значит, это несерьезно? – понимаю я.

Легкий кивок служит мне ответом.

– Это дело моей семьи – отец хочет наследников.

– А ты?

– А я ждал тебя, – произносит, растянув губы в усмешке.

Но глаза же его – были как никогда серьезны.

– Тогда обещай, что о нас никто не узнает, – выдыхаю полушепотом.

Это согласие. Иначе нельзя трактовать.

Рука Эльмана сжимается на моем бедре, острые черты его лица становятся напряженными. Хищник получил одобрение на съедение, не иначе.

– Это не в моих интересах. Куда важнее твое обещание, Ясмин.

– Я буду молчать.

– Даже если будет больно?

Дыхание перехватывает.

Согласие дано. Выход замурован. Эльман все равно лучше сумасшедшего Андреа, он не обидит и будет ласков. Он обещал.

– Нет любви, нет боли, – отвечаю ему и позволяю себя несладко поцеловать.

Эльман склоняется ко мне, рукой обхватывает кудрявые волосы, наматывая их на кулак и открывает доступ к шее – полный и безоговорочный.

– Ты красивая девочка, Ясмин, – хвалит меня, наконец, получив доступ к моему телу.

Горячие губы сперва целуют это место на шее, а затем мягко всасывают кожу. Безболезненно, но мучительно. Когда Эльман отстраняется, я чувствую легкое покалывание во всем теле и полную капитуляцию между нами.

Глава 5

– Объясняй, Саид.

– Господин Шах, произошла ошибка…

– Объясняй! – рявкнул Эльман.

Меня трясло.

Трясло крупной дрожью.

Даже от ледяного приказа Шаха я не дергаюсь, а лишь оседаю на землю рядом с холодным безжизненным телом. Ноги не держат, а сердце стучит так, что гул затмевает внешние звуки.

Это произошло на заднем дворе клуба почти в самом центре Петербурга. Я не верила, когда услышала об этом. Эльману доложили по телефону, и я по взгляду все поняла.

Как такое возможно? И что Кармин тут забыл? Здесь находились только технические отсеки, а территория была огорожена высоким кирпичным забором. Для чего он полез сюда? Я просила ждать меня возле входа, потому что их не пустили со мной в клуб.

Закрыв рот рукой, глушу чертов всхлип, а в глазах непроизвольно мутнеет.

За что?

За что стреляли в самого верного мне человека?

– Мы действовали согласно регламенту. Один из них попытался проникнуть в клуб и готовился устроить стрельбу. Мы не могли этого допустить, на кону была жизнь гостей.

Я покачала головой, когда до меня донеслись эти жалкие оправдания. Кармин бы никогда не пошел на вооруженный конфликт…

Правда, если только дело не касалось дочери Давида Романо.

Запутавшись окончательно, я схватила Кармина за плечи и попыталась его приподнять. Хотела затрясти как следует – чтобы он очнулся и рассказал, как все было на самом деле и за что они так с ним…

– Как его имя?

Эльман спрашивал меня.

Но я была не в состоянии отвечать – меня трясло, я еще надеялась вернуть Кармина к жизни.

– Мы нашли у него документы на имя Валентино…

– Это Кармин! – закричала я, оборачиваясь. – Твои люди убили Кармина!

Встретившись со взглядом Шаха, я стискиваю челюсти и с яростью вытираю влажное от слез лицо.

– Где Валентино? Куда вы увели его?!

– Разве это не Валентино? – глухо уточняет Шах.

На миг в равнодушных глазах Шаха мелькает замешательство.

Я качаю головой. Да и какая разница?

Разве что Валентино был больше приближен ко мне, но дороги оба. Отца бы подкосила эта новость, он не должен ни о чем узнать…

– К счастью, нет, – шепчу, окончательно оседая на пол.

Кровь такая жидкая, она в одночасье растекается по асфальту. Ее много. Где-то далеко и глухо я слышу собственные проклятья.

Проклятья сыплются на итальянском.

На итальянском, затем на русском, и так по кругу, потому что в самые тяжелые времена мой язык не поддается контролю, а сердце стучит сильно-сильно. До боли.

Это мои люди.

Со мной так нельзя.

Это все, о чем я думаю. И еще о том, как доставить тело Кармина на родину, о чем я тоже кричу. Это важно. По-другому нельзя.

Когда меня отдирают от тела, я не сопротивляюсь, потому что объятия Эльмана мне уже знакомы. Он обхватывает меня одной рукой, тянет на себя и прижимает – крепко-крепко.

– Тихо, Ясмин. Тихо.

Я вдыхаю запах сандала и тихо плачу.

Ярость. Ее больше, чем жалости. Больше, чем крови.

Задыхаясь до жжения в легких, я даю себе обещание: нажавший на курок обязательно поплатится за это своей ничтожной жизнью.

– Я вам клянусь, он агрессивно разговаривал с нами на итальянском и пытался любыми способами проникнуть в клуб. Мужчина был агрессивно настроен, – повторяет Саид. – Вероятно, он посчитал, что госпоже Романо угрожала опасность, но это не так.

Внутри все вибрирует от гнева. И немного – от страха. Но гнев преобладает и боль, к несчастью, тоже. Коктейль чувств доводит тело до крупной дрожи, это последняя кондиция.

Комбинация этих эмоций всегда сказывалась на моей речи, и вместо запланированной речи я засыпала Саида итальянскими проклятиями.

– Ясмин, успокойся, – приказал Эльман.

И вместо слов – схватил меня крепче и насильно повел отсюда. На выход, к машине.

– Пусти меня, пусти… Я ему не верю!

Прижав меня к черному внедорожнику, Эльман схватил меня за подбородок.

Его глаза были как никогда темны, а голос – устрашающим:

– Достаточно того, что ему верю я. Поверишь и ты.

– Нет, – качаю головой, чувствуя его дыхание совсем близко на своем лице.

– Поверишь.

Он отходит от меня на полшага, не проронив ни вздоха. Как будто не дышал все это время, что, конечно же, невозможно.

– Саид – самый настоящий потрошитель. Тебе следует уволить его и наказать за это!

Эльман перебивает, пригвождая меня взглядом:

– Разве на твоего отца работают не такие же потрошители? Ты у меня наивная, Ясмин.

Я в замешательстве поднимаю глаза, чувствуя спиной холодный металл автомобиля. Сердце царапает это его насмешливое: «Ты у меня наивная», но дело было в том, что я не у него. Я не собственность.

– Это несправедливо. Он не имел права стрелять в Кармина. Он мог обезоружить его, мог нейтрализовать, но не стрелять сразу. Понимаешь, Эльман?

– Ну, довольно лить слезы по итальяшке, – произносит хлестко.

Темные глаза вспыхивают. Им что-то не нравится. Не нравятся мои слезы по другому мужчине.

А я в это время задыхаюсь от болючего ощущения, словно что-то идет не так. Не так, как я предполагала. Не так, как он обещал мне, приглашая в гости много месяцев назад.

Задыхаюсь. Задыхаюсь. Задыхаюсь.

Эльман ведет себя иначе. Более не так ласково и обходительно, каким он был со мной в те короткие и редкие встречи, когда томно приглашал посетить его дом в Петербурге.

Я запомнила его другим. И чувство, что меня обманули, тщетно не пропадало.

– Саид мне предан, и свою верность он доказал, – продолжил Эльман, наплевав на мои эмоции. – О Валентино позаботятся, я прослежу. А теперь садись в машину.

Еще полчаса назад я думала, соглашаться на условия или нет.

А теперь не сесть в машину означало отказ от нашего договора. И любое мое сопротивление будет расцениваться именно так.

– Мне нужно увидеть Валентино.

– Это невозможно. Я уже распорядился увезти его в самое надежное место. Ты сможешь с ним созвониться.

Созвониться – уже хорошо. Эльман достает из машины мою сумку с моим же телефоном, и я крепко сжимаю ее в руках.

– Садись, Ясмин.

– Пообещай, что с Валентино все будет в порядке, – шепчу одними губами. – Пообещай!..

– Обещаю, – цедит сквозь зубы. – Садись в машину, Ясмин.

Я медленно кивнула.

Эльман открыл передо мной дверь, и я забралась в полностью белый кожаный салон. Здесь было тепло по сравнению с весенней прохладой снаружи, и только сейчас я поняла, как сильно замерзла в длинной рубашке и не в своих брюках.

– Жди меня здесь.

Не знаю, для чего он это сказал, но даже если бы я хотела убежать, это не представлялось возможным – снаружи он приставил нескольких людей, а за рулем уже сидел человек Эльмана.

Я поежилась, и только живой Валентино глушил мою боль в груди. У нас было всего несколько минут на разговор, Валентино сказал, что он в полном порядке и настаивал на встрече.

Эльман вернулся быстро. Будто боялся, что я куда-то исчезну, поэтому решил вопросы так скоро. Я понимала, что это за вопросы – как доставить тело Кармина на родину и сделать это так, чтобы мой отец ни о чем не узнал, в противном случае наша связь больше не будет тайной.

– Поехали, – дает указания водителю и переводит взгляд на меня. – Валентино в безопасности, он отправится на время в другое место.

– Я звонила ему. Почему он не может быть рядом?

– Потому что в моем доме не будут жить другие мужчины, Ясмин. В твоей семье это было нормой. Со мной будет по-другому.

Я быстрым движением руки вытираю слезы и отворачиваюсь. Не знаю, что сказать. Не знаю, что будет дальше. Тело и разум получили такую встряску, что меня до сих пор трясет.

Я не маленькая девочка и знала, какие дела ведет мой отец. Но он всегда ограждал меня от крови и разбирательств. Всегда.

И еще Эльман… он совсем другой. Черт, я так и не поняла, с каким мужчиной связалась. Я знала, как вести себя с итальянским темпераментом, но здесь же огонь граничит с холодом и никогда не знаешь, в какой момент опалит, а в какой – скует инеем.

– Поболит и перестанет, – слышу совсем рядом.

Я качаю головой. Болит. Но не перестанет.

Завтра я соберу себя по кусочкам и приду в себя. Но боль точно не утихнет.

Эльман укрывает меня своим теплым, тяжелым пиджаком. Я закрываю глаза, ненадолго проваливаясь в долгожданную тьму, а через мгновения ощущаю, как лечу в пространстве. Приоткрыв глаза, вижу лицо Эльмана – сосредоточенное, серьезное, а его шея была напряжена. Я видела каждую жилку, когда открывала глаза.

Я поняла, что мы приехали и что я была в его руках.

Он нес меня в полную неизвестность. В свой дом. Туда, откуда нет обратного пути.

– Папа может выйти на связь с родственниками. Если он узнает, что я не у них, будет плохо, Эльман, – бормочу сонно.

Мы уже в доме. Здесь темно и ничего не видно, а пахнет также – сандалом. Обхватив шею Эльмана руками, я чувствую, как стресс берет свое, и я почти проваливаюсь в сонную тьму.

Но перед этим чувствую горячее дыхание и слышу опасное:

– Я уже обо всем позаботился, моя девочка.

Глава 6

Я не спала последние несколько минут. Минут пять. Именно столько времени назад я услышала приближающиеся шаги и натянула одеяло по самое горло.

А когда дверь открылась, я сразу поняла – это он.

Запах сандала. Уже слишком знакомый, почти родной. Я не открывала глаза, но напряглась всем телом.

Прошелестела обивка мебели.

Прекратились шаги.

Наступила звенящая тишина, среди которого различимо было лишь наше дыхание. Мое – прерывистое, неестественное, и его – тяжелое, опасное.

– Ты не спишь.

Не сплю.

Но отчего-то жутко боюсь открыть глаза и оказаться с этим мужчиной один на один.

В его доме.

На его территории.

Где все, абсолютно все – принадлежит ему. Я еще немножко – я, в расплату. Частично, не всецело. Не навсегда, я уверена.

Я открываю глаза, когда понимаю, что игра затянулась. Стоило возвращаться ко взрослой жизни, решать проблемы, спать с мужчиной, чья фамилия все мое детство была на устах родителей.

Шах.

Родители много о них говорили.

Шах засадил моего отца в тюрьму на долгие пять лет.

Шах виновен в тяжелых родах двойни моей матери. Шах знал о ее пороке сердца, Шах не приложил достаточных усилий для сохранения жизни моей матери, Шах хотел ее убить, потому что моя мать стала свидетелем его деяний.

Наш отец спас ее. И нас. Просто вовремя пришел, а так виновен Шах, Шах, Шах…

Отец говорил об этом не при нас, но мы с братом слышали многое. И эта фамилия въелась в сознание как настоящий ад.

– Доброе… утро.

Мой голос выходит чуть хрипловатым. Я сонно потираю глаза и поднимаюсь на постели, подтягивая одеяло к груди. Одежда была на мне, и это радовало, ведь последнее, что я помню – стальные объятия Эльмана и более ничего.

Безрассудство плескалось во мне, не иначе, ведь я доверилась человеку, который носил фамилию Шах.

Наклонив голову, Эльман произнес:

– Я не стал тебя раздевать.

– Спасибо.

– Но хотел. И хочу.

Шумно сглатываю, напоровшись на его глаза – в них моментально вспыхивает пожар.

Нет, пожарище. Даже на расстоянии нескольких метров я ощущала этот жар – и он был явно не от полуденного солнца.

– Еле сдержался? – спрашиваю в попытке разрядить ситуацию.

Но его глаза оставались серьезны:

– Был на грани. Ты же теперь у меня.

На Эльмане была надета того же цвета одежда – черного, но теперь в домашнем стиле. Неужели он не устает от этого цвета?

Я оглядываюсь. Благо, спальня была не полностью черной. Даже приятной и уютной, здесь было больше женского, чем мужского.

– Я бы хотела принять душ.

Эльман поднимается с места и кивает, но взгляда своего не отрывает. Я вдруг понимаю: так не смотрят на девушек, которые симпатичны. Так смотрят на тех, кого долго ждали. Выжидали терпели, предвкушали.

«Как давно тебе плевать?»

«Давно».

От этого осознания под одеялом вмиг становится жарко, но без него, боюсь, останусь пеплом…

– Одежду на первое время ты найдешь в гардеробной, – произносит он. – На днях тебе привезут то, что ты закажешь. После душа спускайся вниз, – велит тоном, не терпящим сопротивления.

Вместе с его уходом пропадает сандал.

И я дышу чуть свободнее.

Отбросив одеяло, я поднимаюсь с кровати и открываю первую попавшуюся дверь – это оказывается гардеробная. Здесь немного вещей, но они оказываются моего размера…

Правда, по стилю здесь совсем не мое. Юбки чересчур длинные, оттенки – нежные, а верх почти везде сильно закрытый. Я замечаю в углу комнаты свой чемодан – тот самый, который собирала наспех еще на Сицилии.

Я сладко выдыхаю: не быть мне сегодня монашкой. И со спокойной душой закрываю гардеробную.

Я беру из чемодана то, что мне по душе, и направляюсь ко второй двери – за ней оказывается просторная ванная в мраморных оттенках. Я раздеваюсь догола и с удовольствием «ныряю» под горячие струи воды, желая смыть вчерашний вечер полностью.

Закончив, я переодеваюсь в чистые вещи и выхожу из спальни, оказываясь в настоящем Шаховском дворце.

Эльман ждал меня внизу в просторной гостиной, одетый с иголочки и как всегда – во всем черном. Он почти заканчивал разговаривать по телефону, когда мы встретились взглядом.

Двигаясь интуитивно, подхожу ближе. Чувствую на себе его взгляд – он скользит по моему легкому топу из льна и спускается к юбке до колен, затем возвращается к собранным в хвост кудряшкам и, наконец, останавливается на лице.

– Есть новости? – спрашиваю с придыханием.

– Сегодня состоится встреча с Андреа. После этого ты станешь свободна от него.

– У тебя есть план? Андреа вооружен и опасен, он может сделать все, что угодно.

– Не думай об этом. Это не твои заботы.

Я скольжу взглядом по его строгому костюму и понимаю, что у Эльмана уже распланирована вся жизнь и он точно знает, чего хочет от этой жизни. В отличие от меня. Я знала, что Эльман владеет самой крупной строительной компанией в стране, а я пока в душе не представляла, чем буду заниматься в Петербурге. Я бы хотела найти занятие по душе, но мое медицинское образование было получено в другой стране, а знания медицинского русского для переобучения – оставляли желать лучшего, поэтому медицина здесь была для меня закрыта.

– Я сделаю так, чтобы он перестал распускать о тебе слухи на твоей родине, – сказал он.

Тепло разливается по телу – Эльман заботится о моей репутации, и за это я была ему очень благодарна. Отец будет спокоен, когда все это прекратится.

– Спасибо…

Я доверчиво подхожу ближе, но позже понимаю, что зря. Эльман протягивает ко мне ладонь и сжимает мою левую руку – ту, на которой сверкало дорогое кольцо от Андреа в честь помолвки.

– Это тебе больше не пригодится, Ясмин.

Все происходит в считанные секунды: Эльман с легкостью стягивает мое колечко с безымянного и лишь после этого разжимает пальцы, отпуская меня.

– Я бы сняла его сама.

Сердце тревожно екает, когда взгляд Эльмана вспыхивает… ревностью?

На кухне раздается грохот бьющейся посуды, и я резко поднимаю взгляд.

Там стоит женщина. Низкого роста, чуть полная, лет сорока пяти. Она смотрит на нас безотрывно, жутко пугая меня своим стеклянным взглядом.

– Не бойся.

Эльман поднимается с места и за руку ведет меня к барной стойке.

– Это Айя, домработница, – сухо произносит Эльман. – Она приходит по утрам на несколько часов. Готовит завтрак, убирает дом и уходит.

Я поздоровалась, но Айя не сразу ответила мне – она замерла, разглядывая меня как самый ценный экспонат, лишь через время очнувшись и пожав мне руку.

А когда Эльман уехал, то она призналась:

– Извините, что напугала вас разбитой посудой. Я и сама удивилась, когда вас увидела. Я ведь уже и не ждала.

– Чего вы не ждали? – уточняю у нее.

Посмотрев в сторону выхода, Айя произносит:

– Уже и не ждала, что после трагедии в этом доме кто-то появится.

Весь день я не нахожу себе места.

Эльман уехал, дав понять, что сегодня все решится с Андреа. Значит, и с нами тоже все решится. Значит, сегодня я стану его…

Меня пробрала дрожь. Айе не стоило говорить о трагедии, теперь же я думаю об этом каждую минуту. Приготовив для меня завтрак, Айя спешно покинула дом. Особенно ей не понравилось, что я стала расспрашивать ее о том, что за трагедия случилась в жизни Эльмана. Она ведь проболталась, а мне интересно узнать об Эльмане побольше. Почему он так серьезен? Почему живет закрытой жизнью? Почему в его гардеробе преобладает черный цвет?

Перед своим уходом Айя сказала, что слишком дорожит доверием господина Шаха и молила меня не расспрашивать Эльмана о трагедии. Она извинялась за то, что не смогла сдержать себя в руках и буквально вывалила на меня это.

С множеством вопросов я осталась одна в большом доме. На Сицилии мы с папой жили в таком же не менее роскошном доме, только там было все по-другому – уютнее и теплее, и там всюду чувствовались женственные мамины руки.

Рассматривая гостиную, я поймала себя на мысли, что мне не нравятся эти темные плотные шторы в пол. Я беру в руки смартфон и листаю на маркетплейсе интересные варианты. Чудом нахожу рулетку в кладовой, измеряю необходимые параметры и делаю заказ в один клик, перед этим отыскав адрес для доставки по своей локации.

Вот и все. Новые шторы приедут через два дня. Эльману должно понравиться, они не слишком броские, зато благородного бежевого цвета. Не черные – уже слава богу.

Время близилось к двум, и по мере изучения дома мне захотелось сделать еще с десяток заказов с декором интерьера, но пока решила остановиться на шторах и понять, как прореагирует сам Эльман.

Еще около часа я составляла список необходимых вещей, хотя искренне не понимала, для чего. После того, как проблема по имени Андреа исчезнет, я смогу сама выезжать из дома, ездить за покупками и даже в шоппинг-центры. И работать. Я обязательно должна работать, папа всегда говорил, что женщина должна быть самодостаточной.

Сделав короткий звонок брату, я убеждаюсь, что здоровье папы уже лучше, а они убеждаются, что мне удалось надежно спрятаться и я вне зоны досягаемости Андреа.

А к вечеру я не выдерживаю и разрешаю себе посмотреть, как выглядит кабинет Эльмана. У Айи были большие стеклянные глаза, когда она увидела меня – должно быть, трагедия была настоящим потрясением для нее в том числе.

Обещая себе ничего не трогать и ни к чему не прикасаться, я делаю несколько шагов по темной обители – здесь, правда, преобладало коричневое дерево и такого же цвета мебель из кожи, и в целом было уютно.

Запах сандала напоминает мне, что Эльман был здесь совсем недавно.

Множество документов, закрытый ноутбук на столе с изображением яблока, пиджак на спинке стула – это все, что открывается взору. Может, я преувеличивала, и Шах простой любитель черной одежды?

– Да-ша…

Читаю по слогам и шепотом, будто это что-то секретное.

Но будь это так, папка с этим названием не лежала бы на виду среди прочих документов. Но папка, конечно же, выделялась. Черное дерево, настоящее. Открыть не решаюсь, но провожу по поверхности и замечаю пыль – ее открывают редко.

Даша.

Прокрутив на языке это имя, я оглядываюсь и решаю уйти.

Чем больше я узнаю – тем больше запутываюсь. Если трагедия Эльмана связана с некоей Дашей, то я наверняка не хочу об этом знать. Это уже слишком для нашей связи без любви. Не уверена, что мне это интересно, поэтому радуюсь, когда Эльман набирает мне на сотовый и не спрашивает, а просит приехать.

– Хочу тебя увидеть, – произносит он. – Тебя привезут ко мне.

– В «Рефлекс»? Это не опасно? Там будет Андреа…

– Это моя территория. На ней тебе нечего бояться.

Времени переодеваться не было, машина уже ждала. Посмотрев на себя в большое зеркало, я увидела свои блестящие и чуть безумные глаза – я совершенно не понимала, откуда в этой девушке было столько смелости связаться с Шахом. Но ведь правду говорят, что жизнь не дает испытаний больше тех, что человек может выдержать.

С этой мыслью, поправив неисправимо кудрявые волосы, я с радостью выбираюсь на свежий воздух и сажусь в ожидающий автомобиль.

Артур уже ждал за рулем, и я тихо выдохнула. Будь за рулем Саид, я бы его уничтожила. Перед глазами все еще стояли те кадры… У Кармина не было жены и детей, он был сиротой, которого отец подобрал еще юношей и устроил работать на себя.

За одного лишь Кармина папа меня уже не простит.

Не простит.

Поэтому теперь у меня нет другого выхода кроме как молчать.

Когда автомобиль останавливается у заднего входа в клуб, в груди екает. Мы в секрете. Все в секрете. Для меня недопустимо приехать сюда через главный вход, недопустимы откровенные встречи с Эльманом.

Я попадаю в его объятия только когда мы сокрыты от чужих глаз. Артур передает меня ему и скрывается на улице, а крепкие длинные пальцы Эльмана обхватывают голую кожу на моей талии.

Брови его тут же недовольно сводятся на переносице.

– Эта одежда не для улицы, Ясмин.

– Мне тепло, не переживай…

– Только я могу смотреть на тебя в этой одежде, – отрезает он, сжимая меня крепче.

Я натягиваю на себя улыбку, но внутри отчаянно не понимаю трагедии в том, что я оделась как привыкла.

– Я из Италии, Эльман. Там тепло и солнечно, а мужчины не позволяли себе большего, я всегда так одевалась.

– Мне плевать, как ты одевалась там, моя девочка, – произносит он, наклонив голову. – Ты приняла мои условия. Я дал тебе подходящую одежду. С этого дня одежда Сицилии остается там же, где твое право выбора. Поняла?

Я опускаю голову, оставляя ладони на плечах Эльмана. Буквально держусь ими за него.

Если честно, не нахожу ответ моментально.

Теряюсь.

Возможно позже, когда я пойму характер этого холодного мужчины, я смогу ему противостоять, а сейчас меня выбрасывает на берег как рыбу на сушу, и я задыхаюсь.

– Ты поняла, Ясмин? – повторяет вкрадчиво.

– Вообще-то в нашем уговоре речь шла о верности, – говорю ему, поднимая взгляд. – Верность – это когда трахает один мужчина, и другие мужчины трахать не могут. А одежду, позволь, я буду выбирать сама!

Хочется еще добавить, что я не та послушная девочка, с которой он ласково говорил в первый день, но заставляю себя промолчать.

Выбравшись из оков Шаха, я устремляюсь вглубь клуба, но внутри моментально теряюсь и не знаю, куда идти. Здесь уже достаточно многолюдно и музыка бьет по ушам.

– Пошли за мной, – цедит сквозь зубы Эльман и хватает меня за талию, выбивая из легких почти весь воздух.

Я напряжена, и он это сильно чувствует. Ограничение свободы больно бьет по моему чувству защищенности, и я долго не могу прийти в себя. Эльман заводит меня в кабинет, усаживает на диван и пока не трогает. Он тоже на взводе, я отчетливо это чувствую.

Звонок чуть сбивает накал, Эльман начинает переговоры с собеседником о том, что «Рефлекс» будет наиболее защищенным местом – здесь есть охрана, а люди будут гарантировать гуманность Андреа. Звучит немного жестоко, и я убеждаюсь, что Шах именно такой. Справедливость и нежность – не про него.

Разговор завершается тем, что Эльману докладывают о возведенной защите возле клуба. Все готово. Только меня немного трясет.

– А если что-то произойдет? – спрашиваю его. – Тогда во всех новостях будут говорить о том, что в твоем клубе была перестрелка с итальянской мафией.

– Все чисто. Клуб не принадлежит мне по документам.

Я больше ни о чем не спрашиваю, потому что понимаю, что здесь не совсем чисто и дальше пойдет разговор о махинациях. Мне к этому было не привыкать, поэтому мне все равно, чем на самом деле занимается Эльман, главное, что он защитит меня от вынужденного брака.

– У нас есть время, – произносит тихо.

Под пристальным взглядом Шаха я откидываюсь на спинку дивана, не пытаясь как-то исправить то, что и без того короткая льняная юбка задирается еще выше. Я хочу показать ему, что его «не норма» для меня – норма.

Эльману нравится то, что он видит.

Но не нравится мой посыл.

– Дома – пожалуйста, – прищуривается он. – Но, если наденешь еще раз, порву и выброшу.

– Этот комплект подарил мне брат.

– Плевать.

Я тяжело вздыхаю, когда Эльман подходит ближе и останавливается возле моих голых колен. Я скольжу взглядом по его рубашке с засученными рукавами и останавливаюсь на бляшке ремня, фиксирующего талию брюк.

Меня интересует узор, но Эльман, конечно же, трактует по-своему.

– Тогда я отложу этот комплект до лучших времен.

– Это до каких?

Я пожимаю плечами и говорю, не подумав:

– Когда каждый из нас пойдет своей дорогой. Ты женишься, я вернусь на Сицилию…

Хочу добавить, что выйду замуж.

Но не успеваю.

Склонившись надо мной, Эльман обхватывает мои обнажившиеся бедра и дергает на себя, а губами впивается в мои. Впивается так, словно наказывая – болюче, жадно, по-хозяйски. Ощущая легкое головокружение, я впиваюсь пальцами в его волосы и отвечаю ему.

Глава 7

– Майя, тебе напомнить, что не умеешь пить?

Я перевожу взгляд с Демида на Майю и улыбаюсь уголками губ. Кажется, что девушка не собиралась его слушать, потому что тянулась за очередным бокалом вина.

– Это всего второй бокал, – возмущается Майя.

Я делаю то же самое, и я тоже совершенно не умею пить, но это единственное, что помогает мне отвлечься от навязчивых мыслей. К тому же, на губах все еще оставался вкус того безумного поцелуя с Шахом, и все мои мысли упорно сводились к тому, что скоро у меня будет ночь с мужчиной.

Первая.

И, судя по нетерпению Эльмана, отнюдь не нежная.

Стоит мне подумать об этом, как в низу живота стягивается тягучий узел, и отвлечься уже не помогает даже вино.

После поцелуя в том кабинете к Эльману приехали его друзья. Я познакомилась с Майей и с лучшим другом Эльмана. Я была не маленькая и понимала, для чего Эльман это сделал – чтобы расслабить меня и снять напряжение, чтобы я отвлеклась и не думала о мужских разборках.

На столе в вип-комнате стоял самый разный алкоголь и море закусок, создавалось ощущение, что скоро сюда завалится еще приличная толпа, но Эльман сказал, что мы будем вчетвером, и что лишь Демиду он может доверять. А мне он посоветовал сдружиться с Майей, так я быстро вольюсь в жизнь Петербурга.

Я с жадностью осушаю второй бокал вина, когда Эльману звонят и сообщают, что Андреа прибыл.

– Жди меня здесь, поняла? – шепчет в ухо.

Я киваю, хотя внутри все немного дрожит, и только Майя с Демидом вытаскивают меня из пучины волнения, когда Эльман уходит. Они не спрашивают, как мы познакомились и все в таком духе, будто они обо всем осведомлены, но мне так было даже проще.

– Ясь, а ты чем занимаешься? – спрашивает Майя.

– Я врач.

– Вот это Эльману повезло, – хмыкнул Демид. – Век жить будет.

Я пожимаю плечами, не став говорить им, что век мы вряд ли будем вместе.

– Майка в университете работает. Преподает уголовное право, – говорит он за нее.

– Ага. Только из-за этого уголовного права я еще не убила своих студентов, потому что знаю срок, который мне за это грозит.

Я улыбаюсь – впервые за вечер искренне. Майя увлекает меня разговорами о том, какие современные студенты ленивые и совсем не ответственные, поэтому она очень строга с ними и не дает спуску.

– Нужно сразу себя правильно поставить, тогда они будут паиньками. В противном случае можно так от них настрадаться, что все нервы там оставишь.

– Майя у меня строгая училка, – добавляет Демид, приобнимая ее.

У них любовь.

Но это не вызывает во мне чувства зависти, потому что я не понаслышке знаю, что любовь – это боль. А нелюбовь – защита от страданий.

Мои родители любили друг друга больше жизни, и что теперь? Отец сильно сдал и держится лишь за счет детей и клана, но скоро и последнее перейдет в управление Марка, моего младшего брата. Не представляю, чем он будет жить и чем дышать без нее…

– Я бы тоже хотела чем-нибудь заняться, но медицинский диплом не так просто подтвердить. Еще я плохо знаю медицинский русский.

– А ты откуда?

– Италия, – скромно отвечаю.

– Вау! Ты говоришь по-итальянски?

– Разумеется. Всю жизнь.

Взволнованно посмотрев на дверь, я ожидаю, что скоро вернется Эльман, но его все нет и нет. И, честно говоря, Майя стала утомлять меня, забрасывая вопросами об Италии. Я даже не знала, что говорить можно, а чего лучше не стоит, поэтому отвечала односложными фразами.

– Я выйду. Ненадолго, – бросаю ребятам, оставив бокал вина недопитым.

– Ясмин, лучше подожди его тут.

Я качаю головой, игнорируя совет Демида, и выбираюсь в коридор. Здесь находятся еще несколько вип-зон, а в конце – большое панорамное окно.

Не обращая внимания на головокружение, я аккуратно подхожу к окну с боковой части.

И вижу Андреа.

Первым его вижу. И людей его – самых преданных вижу. Сердце делает кульбит, потому что напортив него стоит Эльман, и я понимаю, что сердце екает именно из-за него.

Я бежала из Италии, притащила с собой кучу проблем и подвергла его опасности. А он на эту опасность идет. Ради меня. И даже словом мне не обозначает, как крупно я его подставила, обратившись к нему.

С другой стороны, я ему давно понравилась. Ради другой он бы на это не пошел. Наверняка бы сказал, что ему не нужны эти проблемы и отправил бы восвояси.

Узнать, что будет дальше мне не позволяют.

Передо мной встает Артур и вежливо просит вернуться обратно.

– Я аккуратно.

– Я отвечаю за вас головой. А она мне еще нужна. Вернитесь обратно, госпожа Романо.

Бросив взгляд за его плечо, крайний раз смотрю на Андреа. Его лицо искажено в ярости – прямо как в тот день на Сицилии.

– С Эльманом все будет в порядке? – спрашиваю Артура.

– Никто не выйдет отсюда живым, если с господином Шахом что-то случится.

Возвращаясь обратно, я молилась лишь об одном – чтобы отец не узнал. И чтобы никто не узнал, что за помощью я обратилась к сыну Шаха. В противном случае я могу забыть о том, что у меня есть отец, братья и семья, всю жизнь я буду обречена на скитания.

– Ясь, у меня есть идея, – предлагает Майя.

– Да?

Я изображаю любопытство, а на деле из головы не выходит Эльман и Андреа. Они стояли напротив друг друга как коршуны, бьющиеся за добычу. Зрелище страшное.

– К нам в университет требуется преподаватель иностранных языков. Нам нужно закрыть дефицит еще одного языка, и итальянский нам подходит. А ты носитель языка, тебе цены не будет. Идем к нам работать?

– Зачем ей эти копейки, Май? – недовольно ворчит Демид.

– Не копейки, а вполне приличная зарплата! Наш вуз – один из самых ведущих вузов России!

Я задумываюсь: а почему бы и нет?

Я любила итальянский язык всей душой и буду только рада научить других любить его так же сильно как я.

– Ты не торопись, подумай, обсуди с Эльманом, – поспешно заговорила Майя. – Дашь ответ через пару дней, я пока попридержу для тебя должность.

– Спасибо, – искренне благодарю.

Вот и все. Возможно, я нашла занятие по душе и мне не придется сутками напролет жить дома в ожидании Эльмана.

Когда он возвращается, я вздрагиваю и поднимаюсь с места. Глазами тут же ищу на его теле признаки борьбы или, еще хуже, перестрелок. Голова перестраивается, и я уже думаю о том, где искать кровоостанавливающие жгуты и другие медикаменты, чтобы спасти его жизнь…

Но он приходит целый.

Говорит и ведет себя как обычно. Несколько минут сидит с друзьями, осушает бокал спиртного и смеется над шутками Демида.

Сбившись со счета, дрожащими пальцами я беру в руки недопитый бокал вина. Я не умела пить и никогда не делала этого в больших количествах, но, испытав большое количество стресса, не могу остановиться.

– Тебе хватит, Ясмин, – перехватывает Эльман, стрельнув в меня строгим взглядом.

Он притягивает меня к себе за талию, словно утешая.

А затем велит собираться.

– Мы поехали, Ян.

– Давай.

Я перебрасываюсь с Майей несколькими словами, обещая через несколько дней дать ответ по поводу университета.

Черт. Лишь выйдя из клуба на свежий воздух я понимаю, что ноги почти не держат, а в голове ощущается легкое головокружение.

– Ты замерзла? Дрожишь вся, – чертыхается Эльман.

– Было страшно, – признаюсь тихо.

Эльман прижимает меня к себе – резко, испульсивно, крепко. Я сдаюсь, погружаясь в его сильные объятия.

– Я сказал тебе не бояться, – произносит вкрадчиво. – Говорил же?

– Говорил. Только на кону слишком многое, Эльман.

Мы возвращаемся домой к ночи, за окном к тому времени совсем стемнело. Голова по-прежнему кружится, а тело от передозировки адреналина и алкоголя давно стало просто ватным. Я стягиваю босоножки с ног и угождаю прямо в объятия Эльмана.

На этот раз поцелуй длится чуть больше. Прижавшись бедрами к его – ощущаю самое дикое желание и тихонько дрожу.

– Ты напилась.

Чувствую недовольство в его голосе. Неприкрытое.

– Немножко.

– Твою мать, Ясмин…

– Не трогай мою мать, – хмурюсь, отталкивая Эльмана. Неуспешно. Потому что он своих объятий не разжимает.

Подхватив меня на руки, куда-то несет.

Я обвиваю его шею руками и утыкаюсь в щетину, вдыхая запах сандала и чувствуя на губах горечную сладость.

Когда он опускает меня на кровать, я слышу обещание:

– Он больше не будет искать тебя на моей территории.

Я благодарно киваю.

– Он тебя больше не найдет.

Я снова киваю, хватаясь за его рубашку и неотрывно глядя на его губы.

– Тебя никто не найдет, Ясмин.

– Ты спрячешь? – смеюсь тихонько, шутливо.

– Уже.

Они были чуть полными, с четким очерченным контуром. Эти губы умели целоваться, я знала это наверняка и… хотела повторения.

– Поцелуй меня и покончим с этим, – прошу его, поднимая чуть расплывчатый взгляд на его сердитые глаза.

– Зачем столько выпила?

– Потому что боялась быть трезвой в эту ночь, – выдыхаю.

Расставив руки по бокам, Эльман склоняется над моим телом.

И усмехается. Недовольно, жестко. Он навис надо моим телом, но брать не спешил. Стал неспеша раздевать, снимая так сильно не понравившийся ему комплект.

Я приподнимаюсь, позволяя ему стянуть с себя юбку и топ. Остаюсь в одном лишь белье и ловлю его горящий взгляд. Эльман опускает ладонь на мое лицо и обводит большим пальцем губы, раскрывая их.

Смотря только в одну точку, он проталкивает палец между губ и хрипло просит:

– Пососи, Ясмин.

Внутри все замирает, а затем бешено несется вскачь.

Я обхватываю палец губами и неумело всасываю его в себя. Осторожно, медленно, чувствуя солоноватость на языке и жар между ног.

Затем увереннее, сильнее, чувственнее.

Распаляясь во стократ быстрее и быстрее.

– Глубже, Ясмин… – хриплый приказ.

Не уверенная в том, что я буду помнить эту ночь на утро, я закрываю глаза и делаю, как он просит.

Но почти сразу чувствую прожигающую пустоту, когда все заканчивается. Когда больше не чувствую его в себе. Внутри.

Эльман чертыхается сквозь зубы, ложится рядом и с силой потирает свое лицо.

– Почему? – спрашиваю едва слышно.

– Я буду трахать тебя, когда ты будешь трезвая.

Я глушу в себе разочарованный вдох, сводя бедра вместе. Там внутри все пульсирует – неистово, жарко.

Отпускает лишь спустя время, когда от выпитого вина начинает клонить в сон и я бормочу:

– Папа убьет, если узнает.

– Это уже мои проблемы, моя девочка.

– Ты тоже его ненавидишь, да? – спрашиваю его. – За то, что он твою маму когда-то украл?

– Не лезь, Ясмин. Это мужские разборки.

Я качаю головой, скользя взглядом по его черной рубашке. Почему он не раздевается? Почему он отказался брать то, что отвоевал по праву? Хочет, чтобы я помнила наш первый раз?

– Подумаешь, молодые и дурные были, – продолжаю на свой страх и риск. – А вот мой отец из-за твоего пять лет отсидел ни за что. Вообще многое случилось по вине твоего отца, а не моего.

– Ясмин, замолчи.

– Это вы виноваты, а не мы!

Удар в стену служит мне ответом.

И моментально заставляет остепениться, протрезветь, проснуться…

Я кусаю губы, глуша в себе слезы и задыхаясь от них же.

Столько боли, столько боли! Я думала, просто спать с Шахом будет легче, но это оказалось так опасно…

Наши семьи не связывает ничего хорошего. Одно мрачное прошлое, которое как по накатанной собирало одни вязкие горечные события. Мой отец когда-то выкрал жену Эмина Шаха – по глупости, не по любви, а тот в ответ упек его в тюрьму на долгие пять лет, отец вышел на четвертом десятке, его жизнь была загублена. И это было лишь начало.

Эльман тяжело вздыхает, сминая кулаками простыни. Его костяшки разбиты, а в стене наверняка осталась вмятина.

Эльман рухнул рядом, сжимая кулаки.

А чуть позже укрыл мое тело одеялом, разделся сам и лег. Я почувствовала его горячее тело совсем близко.

– Сколько не говори о прошлом, тебе все равно от меня никуда не деться. Советую больше не поднимать эту тему, – предупреждает, тяжело дыша. – Я плевать хотел на все, что было. Поэтому тебя себе забрал. Поэтому ты будешь моей.

Желая успокоить, я спрашиваю его:

– Настолько плевать, что даже не спросил, сколько мужчин было в моей постели?

– Не хочу знать, – цедит тяжело, с надрывом.

– Ноль.

Он был горячий, взбудораженный, возбужденный. А я в мыслях о прошлом и немного пьяная. Стараясь не смотреть на Эльмана, потому что чувствую дичайшее напряжение, произношу:

– Ты будешь моим первым. Но если не хочешь знать, можешь забыть.

Глава 8

– Айя, у меня к тебе срочное дело!

Я лечу к помощнице по дому на всех порах – несколько минут назад мне пришло сообщение, что курьер с новыми шторами прибудет с минуты на минуты, а я вспомнила, что в кармане кроме отцовских десятков тысяч евро – ничего нет.

– Что такое? Что случилось, Яся? – взволнованно бросает фартук Айя.

– Все в порядке, не переживай, – смеюсь ей радостно. – Я шторы заказала! А денег в местной валюте у меня нет. Только евро. Ты мне не разменяешь? Пожалуйста-пожалуйста!

В ответ на растерянный взгляд Айи я корчу забавное лицо и протягиваю ей несколько иностранных купюр.

– Шторы?

– Сейчас все увидишь, курьер уже привез!

Остолбенело поморгав, Айя открывает шкафчик и оттуда выуживает пластиковую карточку.

– Господин Шах еще в первый день велел передать тебе карту, я совершенно забыла. Она подойдет для любых оплат, а евро свои забери, пригодятся, – кивнула она на купюры на столе.

Я беру карточку в руки, рассматривая ее. Черная, с золотистой обводкой и с именем Эльмана на латинице. Для меня оставил. Неудобно, придется тогда ему евро предложить взамен всех трат, которые будут у меня по этой карте.

– А какой здесь курс к евро? – спрашиваю растерянно.

– Рублей девяносто за евро примерно, – пожимает плечами Айя. – Но господину Шаху твои деньги не нужны, Яся. Не думай предлагать, разозлится.

– Я подумаю.

Через несколько минут курьер передает шторы охране, я забираю их у Артура и тут же не без помощи лестницы принимаюсь их вешать.

А уже через час в гостиной становится намного светлее, и черные шторы ненужным полотном брошены на пол.

Айя, увидев смену декора, побледнела и запричитала:

– Ты же спрашивала у господина Шаха, верно? Он же разрешил тебе?

– Я уверена, ему понравится, – пожимаю плечами, спускаясь по лестнице. Здесь были до жути высокие потолки, а еще я боялась, что шторы придут не того размера и окажутся короткими, но получилось очень даже классно.

– Но ты же спрашивала?

– Айя, ты что-то бледная стала. Давай я помогу тебе приготовить обед и ужин для Эльмана, идем, – хватаю женщину за руку и отвожу на кухню, краем глаза любуясь новыми бежевыми шторами.

– По краю ходишь, по краю, – причитала Айя, и все утро она была сама не своя.

Как оказалось, в обязанности Айи входит и приготовление обеда с ужином, но после ее ухода я все равно решаю тоже что-нибудь приготовить, поэтому заказала продуктов с доставкой и оплатила через новую карточку.

А когда Эльман приехал домой, в доме уже вовсю пахло… подгорелыми блинами.

Что поделать, последний раз я готовила их лет в десять – и то под тщательным присмотром мамы.

– Ясмин?

Оборачиваюсь и встречаю пристальный взгляд Шаха на себе.

Он медленно направляется на кухню, по пути снимая пиджак, а я старательно отбираю уцелевшие блины, чтобы остальные незаметно выбросить, но запах уже сдает меня с поличным.

– Эльман, мне предложили место в университете, – выпаливаю на одном дыхании.

– Не понял, Ясмин. Объясни.

Он подходит ближе, рассматривая неудавшиеся блины, и я понимаю, что все провалено. Психую, подцепляю тарелку с блинами и швыряю их прочь.

– Это не мое, понимаешь?! – не выдерживаю излишне спокойного взгляда Эльмана. – Готовить, ждать, сидеть дома. Терпеть не могу. Майя предложила мне преподавать итальянский студентам в университете.

– Успокойся, Ясмин, – поджимает губы Эльман, сверкая глазами. – Ты всего три дня находишься дома.

– Я уже здесь погибаю! – развожу руками. – Мне нужно чем-нибудь заниматься.

Эльман скользит по мне тяжелым взглядом и ничего не отвечает. Разогревает себе еду из той, что оставила Айя, а меня хоть огнетушителем туши – ни блины не получились, ни шторы не заметил.

– А блины? – спрашиваю его.

– Из какой муки?

– Из обычной. Пшеничной, – резко пожимаю плечами.

– Есть не буду. Но ты молодец.

– Мука не устроила? А надо было из помола единорога сделать? – хмурюсь, прожигая его взглядом.

Я поздно понимаю, что сказала лишнее.

Очень поздно.

Лишь когда Эльман с грохотом поднимается со стула и хватает меня за шею – к себе притягивая.

Его горячее дыхание бьет по скулам, губам, а руки, оставляя следы, сминают кожу и вдавливают в свое тело. Я охаю, оказываясь запертая между барной стойкой и каменным телом Шаха, а его губы до боли впиваются в мои, заставляя меня замолчать.

– Я тебя выпорю. И будет больно, Ясмин, – угрожает тихо.

– За что?

– Мне не нравится, как ты разговариваешь. Такой тон ты должна была оставить для итальянских мужиков, которых твой отец ставил по струнке.

Я тяжело дышу.

Он – тоже. Понимаю, что перегнула, когда буквально всем телом ощущаю вибрации. Негативные, яростные. Из спокойного состояния Эльман сразу перешел в другое.

А со мной прежде, он прав, никто так себя не вел. Папа не позволял.

– Здесь твоего отца нет. Но даже если бы он был – меня бы он не прогнул. Это мое отличие от всех тех, кого ты знала раньше. Я Шах. А ты Романо. Разграничивай. Ты подчиняешься мне, не иначе. Кивни, если поняла.

Кивать не хочется.

Но из этой битвы, я понимаю, победителем мне не выйти. Папа всегда говорил, что я могу вертеть мужчинами только стоя за его спиной. Здесь папы нет. Я одна. И в полной власти Шаха.

– Умница, Ясмин. Я не стал есть, потому что у меня непереносимость глютена. Моментальная смерть. Поэтому Айя полностью берет на себя процесс приготовления еды.

Я снова киваю, ощущая жар по коже от бушующих эмоций.

И молюсь о том, чтобы прямо сейчас Эльман не заметил новые шторы, иначе мне придется ой как несладко.

– Я не знала. Тебя уже кто-то хотел убить? – догадываюсь по тому, как Эльман говорит о своей непереносимости.

– Да.

Он подхватывает меня под бедра, усаживая на барную стойку. Я слышу, как посуда с этими дурацкими блинами летит вниз и учащенно дышу. Эльман целует в губы, по-хозяйски проталкивая язык внутрь меня. а его руки уже бешено шарят по всему телу.

Эльман отрывается от моего рта, но не от тела. Он не отпускает, расставив руки по сторонам и не выпуская из своего плена.

– Первый раз в детстве. Малыш Камаль подсыпал муку в тесто, которое готовила мама.

– Камаль? – переспрашиваю.

Я с любопытством смотрю на Эльмана и касаюсь его волос, зарываясь в них пальчиками. Его взгляд моментально полыхает – кажется, он тоже соскучился по ласке. Дико соскучился. Интересно, какие отношения у него были до меня? Было ли что-то серьезное?

– Родственник, – отвечает сухо.

– Мм…

Я краем глаза смотрю на шторы. Сейчас они кажутся дико светлыми на фоне тех, что стояли раньше.

– А потом? Потом пытались убить? Много раз?

– Я сбился со счета, – жестко усмехается Эльман, покрывая короткими поцелуями шею и ключицы.

Я обнимаю его в ответ, прижимаясь к нему в поиске тепла.

Эльман холоден и собран, но мне с ним горячо и хорошо. Никогда не было так хорошо. Это не любовь, я была уверена, но с ним мне стало ярче и красочнее жить.

Я дышу глубже, чаще. Запрокидываю голову от удовольствия, а в низу живота начинает яро пульсировать, как в ту ночь, когда я напилась, спасаясь от близости с ним.

Спасаться больше не хотелось, напротив – хотелось большего.

Запредельного.

Опасного.

Запретного.

Поэтому несдержанно стону, когда губы Эльмана жадно впиваются в мой рот, терзая его изнутри. Он разводит мои бедра шире, делает шаг вперед и кладет свои ладони на юбку.

– Мешает. Короткая… – недовольный шепот.

– Скажи, что тебе нравится, – улыбаюсь в ответ.

Не говорит.

Но подтверждает словами, когда жадно обхватывает меня ладонями, не оставляя ни капельки свободы в жестких, жарких объятиях. Я льну к нему в ответ, сминаю рубашку ладонями и пальчиками расстегиваю пуговицы на его одежде, не думая о будущем, о Сицилии, о доме и обещании отцу быть хорошей девочкой.

Сейчас я меньше всего хотела быть хорошей и послушной девочкой. Двадцать пять лет ею уже была – именно столько я заботилась о чести отца, не подпуская к себе мужчин и соглашаясь ожидать брака с Андреа.

Все провалилось к чертям, а теперь я готова провалиться в преисподнюю с другим мужчиной.

Пелена удовольствия затмевает глаза, остаются только звуки, и те – обостряются в разы. Эльман обхватывает поясницу и одним движением руки вжимает мое тело в свое, заставляя ощутить его желание. Почувствовать большее – мешает одежда.

Я слышу, как звенит пряжка ремня.

Раз – тело обхватывает дрожь.

Два – Эльман собирается отнести меня в спальню.

Три – его телефон разрывается от звонка.

Слышу приглушенный мат. Его тяжелое дыхание. Чувствую рваные движения рук.

Открыв глаза, вижу его взъерошенные волосы и безумный взгляд, в котором полыхает пожарище. Я такого не видела в глазах ни одного мужчины, который смотрел на меня ранее. И это расшатывало меня сильно. Эмоционально. До новых ярких красок. Так ярко не было даже на солнечной Сицилии.

– Не отвечай, – прошу Эльмана.

Он не слушает. Сложно вообще представить, чтобы такой мужчина кого-то слушался. Мазнув по мне взглядом, молча тянется к телефону.

Эльман отвечает на звонок, но тут же бросает его на стол и продолжает терзать мои губы.

Он думает, что ничего важного ему не сообщат.

Думает, что через несколько минут, договорив по телефону, овладеет мной.

И что ничего этому не помешает.

– Господин Шах, это срочно, – раздается из динамика. – В Петербург прилетел ваш отец. Он ожидает у двери.

Эльман каменеет. Моментально.

Я, если честно, тоже. Бросаю короткий взгляд на зашторенные окна, Эльман делает то же самое. Он замечает новые шторы, но едва ли теперь это является самой большой катастрофой.

Пульс доходит до максимума, потому что все, о чем я могу думать – это то, что о нас узнали.

Глава 9

Эльман

– С каких пор твоя домработница разучилась готовить, Эльман?

Я пожимаю отцу ладонь, хлопаю его по спине и отмечаю его уставший, немного бледный вид. Мы не виделись около полугода, я не находил времени выбраться в Волгоград, а он из него не выбирался вообще.

– Рад тебя видеть, отец. Ты про сгоревшие блины?

– Именно.

Я бросаю взгляд на барную стойку, откуда минутами раньше стащил Ясмин. Отец был уже на пороге, когда она убегала, а ее попытка приготовить пищу пахнет теперь на весь дом.

Я усмехнулся. Кажется, Ясмин вечность будет ассоциироваться у меня со сгоревшими блинами. Особенная девочка. Если за что я и был благодарен ее родителям, так это за нее. За то, что Ясмин есть, и она у меня.

– Я уже отчитал Айю, – лгу, игнорируя пристальный взгляд отца. – Пообедаешь со мной?

– Я не голоден. Идем лучше в твой кабинет, поговорим.

Я кивнул, указывая рукой в сторону кабинета, но сам двинутся туда первым. Возбуждение хоть и отошло на второй план, но чувство адреналина никуда не делось, и я надеялся, что Ясмин не додумалась спрятаться в моем кабинете.

Здесь было пусто. Бросив последний взгляд на барную стойку, где собирался раздеть и трахнуть Ясмин, я закрываю дверь. Впервые жалею, что отец решил наведаться в гости.

– Какими судьбами, отец? Ты с осени из Волгограда не выбирался, а тут еще и сюрпризом. Что-то случилось?

Открываю шкаф, беру оттуда виски и два бокала. Мысль, что рядом и Ясмин, и отец – сносит голову, увеличивая выброс адреналина во стократ.

– Ничего не случилось, – успокаивает отец. – Прилетел на сделку, заодно и к тебе решил заехать, посмотреть, как ты тут.

– Видно, сделка очень крупная, потому что до этого ты игнорировал любые выгодные предложения, ради которых нужно было выходить из дома. Меня это тревожит, отец, ты стал вести закрытый образ жизни.

– Просто немного устал, сынок.

Я разливаю виски по бокалам и бросаю на него взгляд. Устал действительно. И за последнее время – сильно сдал. Нет ничего хуже видеть, как родители стареют, но здесь дело было в другом, о чем отец умалчивает по телефону. Я протянул ему бокал, собираясь сегодня вытащить из него всю правду.

– Устал? Мама говорит, что кроме офиса ты нигде не появляешься. Избегаешь крупных мероприятий, срываешь сделки, стал очень мнительным. Даже самые давние партнеры начинают обрывать с тобой связи. Мне есть о чем волноваться?

– Детям Эмина Шаха не о чем волноваться, твоя мама преувеличивает, Эльман.

– Не думаю, – бросаю резко, присаживаясь рядом. – Отец, это как-то связано с теми цветами, что ты получил на мой День рождения прошлой осенью?

Выражение его лица меняется.

По тому, как отец жадно осушает свой бокал, я понимаю, что попадаю в болезненную точку.

– Это не просто цветы, Эльман. Это угроза. Я лишь немного затаился, не более. Налей еще.

– Кто тебе угрожает? – я собрался, мысленно выстраивая цепочки, кто может угрожать такому, как мой отец. Разве что самоубийца.

Подливаю ему в бокал виски, но уже значительно меньше.

– Назови имя, отец. Я хочу знать.

– Рустам Басманов, – отвечает сквозь зубы. – Этот идиот считает, что я виновен в смерти Руслана.

Я догадывался, но верить в то, что дядя пойдет на такие шаги – отказывался.

– Возле тела Руслана нашли букет красных роз, он вез их своей бабе. На твой День рождения мне прислали такой же. Свежую копию.

– Я помню, – стискиваю челюсти.

– Два месяца назад мне прислали засохшую ветку, – признается отец под действием алкоголя. – Из того букета, я так понимаю, который нашли рядом с телом.

– Я не знал.

– Не хотел тебя вмешивать. Разберусь сам, только пока немного отсижусь дома. Детей на ноги поставил, капитал есть, Диана ни в чем не нуждается. Могу позволить осесть дома.

– На тебя это совсем не похоже, – качаю головой. – Два месяца назад было полгода как не стало Руслана. Похоже, тебе об этом напоминают, но ты к этой аварии никак не причастен. Надо разбираться, отец, а не прятаться. Прячутся виновные.

– Налей еще, – вздыхает устало.

– У тебя же сделка, – напоминаю ему.

– Наливай, – тихий приказ. – Я так устал, Эльман, так устал.

– Я поговорю с дядей. Нужно закрыть этот вопрос раз и навсегда, пусть ищет другого виновного в своем горе, – говорю решительно.

– Нет!

Бросаю вопросительный взгляд на отца, тот жадными глотками отпивает алкоголь и с грохотом ставит бокал на стол.

– Не хочу, чтобы он наговорил тебе гадостей обо мне, а он обязательно скажет, что Руслана убил я.

– Но ведь это не так?

– Не так. Конечно же не так.

Отец замолкает, откидывается на кресле и устало потирает лицо.

– Не вздумай ехать к этому сукину сыну, – требует отец. – Он неспроста отправил розы на твое тридцатилетие. Это угроза. Прямая угроза для меня и тебя. Он мне тобой угрожает, представляешь? Вот тварь.

– Если он не успокоится, мне придется поговорить с ним, – обещаю отцу. – Посылать цветы – уже слишком, пусть он ответит за свои слова.

– Да-да. Он ответит за свои слова, – сбивчиво повторяет отец, потирая седую щетину.

– Ты стал чаще выпивать. Мама жалуется.

– За Мурада переживаю, – тяжелый вздох.

– Чего переживать? Элитные войска, надежное начальство, хороший присмотр. Отслужит пару лет и вернется домой нормальным мужчиной. Найдем ему место прокурора, чтобы образование зря не пропадало.

– Да-да, найдем, – повторяет. – Но за вас всех все равно переживаю. За сыновей, за Диану. Только за Софию спокоен, Басманов ее не тронет.

– Пусть только попробует тронуть, мало не покажется, – обещаю ему.

– Ты не лезь, сынок. Не бери грех на душу, иначе душу отмывать замучаешься. Оставь это мне.

Я кивнул, не сводя с отца пристального взгляда.

– Давай успокаивайся, ты себя накрутил сильно. Слышишь?

– Слышу-слышу, – вздыхает.

– Останешься сегодня у меня? – предлагаю.

– Нет, у меня сделка и самолет ночью. Не останусь, в Волгоград хочу, домой хочу.

– Куда ты в таком состоянии?

– Я и не в таком состоянии миллионы делал, – машет он рукой. – Со мной Коля. Ты лучше о себе думай, в твоей жизни что-то меняется, Эльман? Могу рассчитывать, что ты решил жить дальше?

– С чего ты взял?

– Не знаю. Чувствую, – пожимает плечами отец. – Ты убрал шторы, которые обещал никогда не убирать. Помню день, когда ты это обещал. Теперь их нет. Ты можешь не говорить мне, кто она, но я просто за тебя рад, Эльман.

Я вопросительно смотрю на отца. Все-таки перепил? Приснилось?

– Какие шторы? – уточняю глухо.

– Ну, в гостиной, – машет отец. – Проходил мимо и заметил. Ты не видел, что ли?

С каменным лицом выхожу из кабинета и вижу бежевые шторы. Айя бы не осмелилась. Вариант только один – Ясмин. Моя свободолюбивая и любопытная Ясмин.

– Это временно, – отвечаю отцу сдержанно. – Была генеральная уборка.

– Жаль.

– Не начинай, – прошу его, предчувствуя нравоучения.

– Ты мой первенец, Эльман. Ты мой любимый сын, и ты должен забыть, что случилось тогда. Должен жить дальше.

Слышу это в который раз.

И в каждый раз становится паршиво. Они не понимают, когда просят забыть. Никто из них не пережил то, что пережил я.

Разве что Рустам. Только Рустам понимает, но здесь он мне не союзник.

– В твои годы у меня уже ребенок был. Хоть я и не знал, но я был твоим отцом.

– В твои годы у меня тоже был ребенок, – перебиваю отца грубо.

Он замолкает на время, подливая себе алкоголь. Я сжимаю кулаки, только это не помогает. Ни черта из этого не помогает.

– Я понимаю, как тебе больно, но девочке и месяца не было после рождения. Ты ведь даже не успел к ней привязаться, Эльман.

– Не успел, потому что ее убили, – завожусь не на шутку. – Ты не терял детей. Ты не понимаешь. Никто из вас не понимает, к чему эти ебаные разговоры?!

Отец замолкает, моментально трезвея.

Я, честно говоря, тоже. Понимаю, что сорвался, но отец уже привык. К каждому такому разговору привык.

– Эльман, послушай, – смягчился отец. – Если ты больше не можешь полюбить, так выбери жену без чувств. Женщины и без любви ребенка родить могут. Это поможет тебе забыть твое горе, сынок.

– Хочешь кого-то предложить? – тяжело дышу.

А в глазах стоит Ясмин.

Она такая светлая, чистая. Во мне столько света нет, там темно давно, там все погасло. Но она не сбегает, не сопротивляется, льнет ко мне. Думает, что ее света на нас двоих хватит, но мне из этой тьмы, похоже, никогда не выбраться.

– Хочу, – продолжает отец аккуратно. – Предлагал и буду предлагать дочку Батуриных. Воспитанная, в мужские дела не лезет, отца ее лично хорошо знаю на протяжении долгих лет. Идеальная партия.

– Ей восемнадцать, что мне с ней делать? – хмыкаю.

– Да, молодая и невинная, честь семьи не замарает, – парирует отец. – Что тебе не нравится? Твоей матери девятнадцать было, когда я ее из дома увез.

– Мне не нравится, что вы так быстро забыли, отец. Забыли о женщине, что подарила мне ребенка. И ребенка этого тоже забыли.

Пристально смотрю на отца.

Он качает головой, тяжело поднимается с места и подходит вплотную.

– Потому что мы живем дальше. Потому что их больше нет, Эльман. Ни ребенка, ни той женщины, имя которой я не хочу даже произносить.

Проглатываю ком и тихо смеюсь ему в лицо:

– Они вот здесь, – ударяю себя в грудь.

– Нет, Эльман. Ты утрируешь. Там у тебя давно черная и непроглядная тьма.

Отец отходит, разминая руками толстую кожу лица.

Я не шевелюсь. Хочу почувствовать, что там внутри, но кроме черной пустоты – и правда, будто ничего нет.

– Я говорил с Батуриными, они будут только рады выдать единственную дочь за тебя. Если не думаешь о себе, подумай хотя бы о матери – она переживает за тебя. Жизнь продолжается, будет еще любовь, будут еще дети.

Отец засобирался. Отставил виски, схватил телефон со стола. Видно, время сделки близилось.

– Проводишь, Эльман?

– Конечно, – глухо отвечаю ему. – Сейчас приду.

Когда отец выходит из кабинета, я достаю черную папку и раскрываю ее. Я клялся убрать эти фотографии и никогда к ним не возвращаться, но в самые темные времена я ищу самое дно и погружаюсь туда безвозвратно.

Ей и месяца не было. Даже имени дать не успел, это так.

Смотрю на фотографии и не могу пошевелиться – затягивает в бездну боли настолько, что выплываешь из временного пространства и скатываешься на самое дно. Я стискиваю кулаки за спиной и устремляю взгляд в одну точку. В шкаф. В щели между дверьми на секунду показалось шевеление.

Твою мать.

Ясмин. Она была здесь.

– Приезжай в Волгоград, сынок. Мы тебя очень ждем, – прощается отец у порога дома.

– Обязательно, – отвечаю сдержанно. – Береги себя.

– Не злись на меня, Эльман. Я жизнь прожил и знаю, что говорю. Твоя тоска по прошлому – это пристанище дьявола. Чем больше ты там варишься, тем больнее.

Провожаю взглядом автомобиль отца, чувствуя, как понемногу отпускает. За эти годы они поднимали эту тему много раз, и эффект всегда был такой же. Я срывался даже при матери, она плакала, уходила в комнату, затем отец добавлял мне выговор за слезы матери. И так по накатанной.

Вернувшись в кабинет, совсем не удивляюсь.

Ясмин стояла возле стола, ее взгляд был прикован к фотографиям.

– Тебе говорили, что подслушивать нехорошо?

Я сделал несколько шагов. Резко обернувшись, Ясмин посмотрела на меня испуганными глазами.

Глава 10

Ясмин

Пока в гостиной ведется разговор отца и сына, я перевариваю то, что услышала насильно. Как бы я ни пыталась закрывать себе уши – я услышала все. Все до последнего слова, до последней тайны. До глубины души.

Смутно помню, как выбралась из шкафа, в который залезла буквально на бегу, ведь старший Шах почти наступал мне на пятки. Встретиться в доме его сына – было бы настоящей бедой. Угораздило же меня перепутать двери и выбрать для своего укрытия кабинет, в котором обычно всегда ведутся мужские разговоры…

Фотографии на столе, за которые зацепился мой взгляд, не помогают забыть услышанное, наоборот – они делают только хуже. И отвернуться нет сил. Я смотрю, смотрю, а внутри все кровью обливается.

Она красивая.

Даша.

Вот, чье имя было на той папке. Уверена, будь у его новорожденной дочери имя – Эльман бы подписал именно так.

Это все царапает сердце. Невыносимо.

Я не ревновала и мне не было больно. Кажется, не было. Ведь я не претендовала на чувства, на любовь, на семью с Эльманом.

Девочка тоже красивая. Его дочь. Она такая крохотная, как моя племянница Мария. Когда Мария родилась, наши семьи встретились, затаив все обиды на короткое время. Мы с Эльманом тогда тоже встретились. Я предлагала ему взять Марию на руки, но тот со стеклянным взглядом – отказался.

Теперь многое встало на свои места.

– Тебе говорили, что подслушивать нехорошо?

Игнорируя грохот собственного сердца, я оборачиваюсь. Глаза Эльмана недобро сощурены, и я не понимаю, за что именно: за шторы, за подслушанную трагедию или за подсмотренные фотографии. Или за все вместе.

– Я не хотела…

– Отойди, – холодный приказ.

Эльман движется на меня, но проходит мимо. Не ко мне – к папке с фотографиями.

Я заламываю пальцы, осторожно наблюдая за ним. Задержав взгляд на малышке, он резко накрывает ее фотографию своей ладонью, затем облокачивается на стол и с тяжелым выдохом опускает голову.

Другая бы на моем месте оскорбилась, услышав ледяное «отойди».

Только мне не до обид. Вместо холода и равнодушия в его голосе я ощущаю дикую боль. Не представляю, какого это – потерять собственного ребенка.

– Эльман…

– Давай без истерик, Ясмин. Это в прошлом. Не думай о ней.

Хотя я и не планировала истерить, но не думать о Даше у меня не получалось. Мне достался мужчина с темным прошлым и с тяжелым бременем, и у меня еще был шанс отступить – уйти, отказаться, оставить его один на один с теми, кто порождает тьму в его душе.

Я могла закатить скандал, биться в истерике и кричать, что я не хочу делить его с прошлым. И уйти. Но я хочу остаться. И еще хочу поделиться с ним светом. Совсем чуть-чуть, оставив немного света и себе, чтобы совсем не выгореть.

Покачав головой, я на свой страх и риск делаю к нему шаг и опускаю ладошку на каменную сгорбленную спину.

– Ты прав, это нас не касается. Но мне невероятно жаль, что ты пережил такое горе.

Эльман стоит каменной стеной, под ладонью даже не ощущается его дыхание. Неужели не дышит?

– Я знаю, ты здесь уже была, – отвечает ровно. – Видел отпечатки на папке, я забыл убрать.

Я приближаюсь к столу, ожидая, что он меня оттолкнет.

Но этого не происходит.

– Не убирай, если тебе так хочется. Я не буду его трогать… без твоего разрешения.

Меньше всего я хотела утешать Эльмана, но сказать, что думаю – хотела. Безумно хотела.

Поэтому искренне подмечаю:

– Она такая чудесная, просто ангел.

И Эльман на мою искренность, о боже, откликается:

– Я не успел дать ей имя.

Я касаюсь его каменной руки, убираю ее от фотографии и разворачиваю Эльмана к себе. Все проделываю неторопливо, потому что нутром чувствую, как дико напряжено его тело. Казалось, только тронь – и он взорвется на миллиарды осколков.

– Расскажи о них. О тех, кто вот здесь… – прикасаюсь ладошкой к его груди и пытливо смотрю в глаза, отчего-то желая знать больше. Намного больше.

– Хочешь знать?

Я киваю.

И в его взгляде боль уступает интересу. Я его заинтересовала тем, что готова слушать. Без претензий, без ревности, без напряга, как те – другие.

Но другим нужно было его сердце. А мне – нет.

Поэтому не отрицаю и не пытаюсь отделить других женщин из его судьбы.

– Хочу. Это часть твоей жизни.

Эльман указывает мне на кресло. Я сажусь в него, проваливаясь в мягкой коже, и подгибаю ноги в коленях. Эльман разливает спиртное, вопросительно смотрит на меня и ловит мой неуверенный кивок. Я еще помнила, чем закончилась последняя ночь со спиртным. Он – тоже.

– Немного, – предупреждает Эльман, протягивая бокал.

– А что, у тебя есть какие-то планы на меня? – спрашиваю игриво, принимая алкоголь из его крепких рук.

– Есть.

Жар незамедлительно опаляет кожу лица и тела, и я делаю большой глоток игристого напитка, чтобы остыть. Сам же Эльман моментально осушает половину, садится напротив и вытягивает ноги, почти касаясь ими моего кресла.

– Я ее скрывал.

– Дашу?

Короткий кивок служит мне ответом.

Скрывал. Как и меня. Только у нас другие обстоятельства, еще более опасные. Мурашки покрывают все тело, и я сильнее подгибаю колени, сжимаясь.

– Почему?

– Отец искал партию среди своих. К тому же, последние годы в семье было неспокойно, отцу регулярно поступали угрозы, в том числе в мой адрес. Я решил закрыть Дашу от любых проблем внешнего мира. О ребенке планировал всем сообщить, когда заберу их из роддома. Но родители узнали уже по факту, когда я хоронил дочь.

Меня пробирает до дрожи от той маски, что Эльман надел на лицо и долго-долго носил. Его голос не дрогнул ни разу, а я от одного рассказа умирала мысленно десятки раз.

– На Дашу заказали покушение. Мы должны были втроем ехать к моим родителям. Не доехали.

Эльман говорил обрывисто, запивая тоску бокалами крепкого алкоголя. А мне не наливал больше. Мне запивать эту боль было нечем.

– Ну, а дочка? – спрашиваю тихо, кусая губы. – За что ее?

– Я убежден, что целью была одна Даша. По траектории потом выяснил, что сверток с ребенком задели нецеленаправленно. Дашу что-то отвлекло, и она прижала дочь выше к груди, к сердцу. Но на спусковой крючок уже нажали. Пулю было не вернуть.

Эльман с грохотом ставит бокал на столик, потирает лицо, спешит подняться – будто это утолит хоть каплю его неизлечимой, вечной болезни.

Но я не позволяю.

Поднимаюсь из кресла, ступаю носками по мягкому ковру и опускаюсь рядом с ним. Эльман не отталкивает, и я позволяю себе сесть ему на колени.

– Поэтому ты носишь исключительно черные цвета?

– Она говорила, у нас черно-белая любовь. Белая умерла. Осталась черная.

Я прижимаюсь к Эльману, коротко дышу ему в шею и опускаю ладошку на грудь. Там сильно бьется сердце, и чем крепче я жмусь к нему, тем быстрее оно колотится.

– Ты нашел убийцу?

Сцепленные челюсти служат мне ответом.

Не нашел. Не нашел. Черт.

Я чуть приподнимаюсь, упираясь ладонями в его грудь, и встречаю темный-темный взгляд.

– Со мной опасно, Ясмин, – предупреждает.

– Знаю.

Падаю на его тело и прикасаюсь своими губами к его. Они пахнут алкоголем, и я слизываю остатки влаги с теплой кожи, а затем неуверенно толкаюсь языком ему в рот. Поцелуй длится недолго, и я не успеваю им напиться.

– Они все говорят мне забыть, Ясмин.

– Пошли их всех, – советую искренне ему в губы. – Поступи так, как будет лучше для тебя.

Наверное, другая бы сказала иначе. Советовала бы забыть и жить дальше. И желательно жить с ней: и душой и телом.

Но я занимать его сердце не планирую. Без любви и без чувств – таков наш уговор.

Эльман хватает меня за бедра и крепко сжимает. В его глазах загорается знакомое пожарище, и ощущение, что скоро я стану женщиной, неумолимо разжигает во мне ответный огонь.

– Я сделаю все, чтобы защитить тебя, – обещает Эльман серьезно.

Я качаю головой, целуя жесткую щетину и уголки его губ.

– Мне нечего бояться. Я не претендую на роль жены и матери твоих детей.

– Даже не попытаешься? – усмехается холодно, скользя взглядом по моему лицу.

– У тебя очередь желающих. Чего стоит одна дочка Батуриных. Молодая, послушная…

– Покладистая и глупая, скучнее ничего не слышал, – парирует, хватая меня за бедра и вжимая их в свой пах.

Я улыбаюсь, вовлекаясь в эту игру. Эльман задирает юбку, усаживает бедрами на свои и за шею притягивает меня к себе – жестко, неласково, с жаждой.

– Не будешь жениться на ней? – спрашиваю из любопытства.

– Чтобы умереть от тоски?

– Но отцу не отказал, – напоминаю ему.

– Я же сказал, буду защищать тебя любым путем.

Алкоголь выветривается из головы, когда Эльман поднимается, не выпуская меня из рук, и уносит нас прочь – от кабинета, от фотографий, от прошлого. Мы минуем гостиную, и я с опаской смотрю на бежевые шторы, о которых Эльман, кажется, напрочь забыл.

В спальне Эльмана, несмотря на любопытство, я оказываюсь впервые. Холодные простыни вызывают табун мурашек по всему телу, а крепкие руки, блуждающие по телу, сжимаются все крепче и крепче, лишая надежды на любое право остановить это безумие.

– Будет больно, Ясмин.

– Этой ночью или вообще?

Я задерживаю дыхание, когда его рука скользит по внутренней стороне бедра. Эльман не отвечает, но между ног становится настолько влажно, что мне уже все равно, когда будет больно – сейчас, завтра или всю жизнь.

Глава 11

В ванной шумела вода. Очень быстро, почти так же быстро билось мое сердце. Сильно-сильно. Эльман оставил меня на несколько минут, отправившись принять душ.

Решив не тратить время зря, я вернулась в свою комнату и достала из чемодана чистое белье. Самое красивое. Я любила такое – нежное, кружевное и непременно соблазнительное. Хотя последнее Эльману было не нужно – он и без того был сильно голоден по мне.

Я выбрала молочного цвета сорочку и в тон нижнее белье. Не знаю, для чего я так заморачивалась, ведь ясно же было – Эльману любую меня надо. И в красивом белье, и в самом что ни на есть обычном. Мама с детства прививала мне вкус в одежде, только уже во взрослой жизни мне пришлось самой разбираться, какое белье считается привлекательным, а какое не очень.

Я быстро ополоснулась в душе, но еще несколько минут все равно стояла под горячей водой. Возможно, что зря, потому что вместе с паром из организма улетучивался алкоголь.

И появлялись вопросы.

Куда ты влипла, Ясмин? Большой дом омрачен тайнами, а душа его хозяина – отравлена трагедией. Хватит ли твоего света, чтобы вывезти все это? Не потонешь вместе с ним, не захлебнешься? Вопросы как по накатанной сводили с ума, ведь я выбрала совсем не простого мужчину.

– О, боже, – с шумом выдыхаю.

Выбравшись из душа, обтираю тело полотенцем и успеваю надеть лишь сорочку, как дверь с бешеным стуком – распахивается.

Я задерживаю дыхание, встречая темный-темный взгляд Эльмана. Его тело обнажено по пояс, с волос стекают капельки воды, а брови нахмурены. Когда он подходит ко мне, я делаю над собой большое усилие, чтобы не отступить. Не по-взрослому это, Ясмин. Назад нельзя. Это не тот мужчина, с которым можно играть – то хочу, то не хочу.

– Я принимала душ, – оправдываюсь скорее, чем он спрашивает.

Когда Эльман протягивает ладонь, я не противлюсь и иду следом за ним, а уже в его спальне прошу поцеловать меня. Крепко-крепко, чтобы вновь опьянеть и сгорать от желания дотла.

– Знаешь, я сейчас поймала себя на мысли, словно все против, чтобы это случилось…

– Не выдумывай, Ясмин.

Шепот. Чужая страна. Чужой мужчина. Со мной рядом нет никого, кто бы посоветовал остановить это безумие. Эльман пристально смотрит мне в глаза, словно чувствует мои сомнения. И они ему ой как не нравятся.

Легкие прикосновения к моему телу становятся все тяжелее, а дыхание – горячее. Его загорелые руки стягивают с моих плеч молочного цвета лямки, и тщательно подобранная сорочка падает к его ногам, оголяя грудь, живот и бедра. Оставляя меня уязвимой перед взглядом голодного мужчины.

Его пальцы скользят от загорелой ключицы к груди и сжимает ее, срывая с моих губ протяжный вздох.

– Красивая. Ты безумно красивая девочка, Ясмин, – хвалит он.

Я не отвечаю, стыдливо утыкаясь полыхающим лицом ему в шею. Эльман ласкал грудь, нарочно задевая твердые соски, трогая живот и спускаясь ниже – туда, где сейчас было очень-очень влажно.

Зря я так долго выбирала, в чем провести свою первую ночь с мужчиной., ведь на сорочку у моих босых ног Эльман даже не смотрел – смотрел на мое раскрасневшееся лицо и на податливое, отзывающееся ему тело.

– Посмотри на меня.

Эльман обхватывает ладонью мое лицо, приближая к себе и заставляя поднять на него полыхающий взгляд. Я упираюсь ладошками в его грудь и понимаю, что температура его тела выше на несколько градусов. Не знала только почему – то ли из-за алкоголя, то ли из—за крепкого желания, что упирается в мое бедро.

– Целовать будешь? – повторяю свою просьбу.

– Целовать буду. Насиловать не буду. Куда делась смелая Ясмин?

– Я не сопротивляюсь.

– Ты сжимаешься. Боишься меня. Если будешь напряжена как сейчас, член войдет с большим трудом, – говорит прямо.

О, боже.

Между ног волнительно запульсировало, едва мне стоило подумать об этом. Эльман чуть сжимает пальцы на моих щеках и выжидающе смотрит.

– Поэтому можешь уйти к себе, я разрешаю.

– Не выдумывай, Эльман, – парирую его же фразой.

Пропустив короткий вдох, пытаюсь расслабиться и собрать мысли воедино.

А затем, отрезая пути к отступлению, хватаюсь за резинку мужских штанов и медленно опускаю ладошку ниже, к члену.

Это достаточное доказательство того, что я не собираюсь сбегать?

Схожу с ума от своей храбрости и вместе с тем опускаю ладонь на каменный член. Кровь с новой силой бурлит по венам, когда я скольжу пальчиками по бархатистой гладкой коже, он горячий и большой, и я совсем не представляю его в себе.

Боже, он уже готов к тому, чтобы взять меня, а я бегаю от него из комнаты в комнату…

Открыв рот, я тяжело дышу и моментально пьянею от запредельных чувств. Зрачки Эльмана расширяются, и я понимаю, что ему нравится. Он расставляет руки в сантиметрах от моей головы, упираясь кулаками в стену, склоняется и жадно выполняет мою просьбу – целует, поглощая меня всю без остатка.

Я продолжаю ласкать твердый член, кончиками пальцев задевая крупные и выпуклые венки. Эльман тяжело дышит мне в рот, но уже через секунды накрывает своей рукой мою, настраивает и задает собственный ритм, заставляет обхватить член увереннее и показывает мне, как нужно ласкать этого мужчину.

– Вот так, не бойся. Научишься еще.

Эльман учил меня, подстраивал под себя, наглядно показывал, как нужно его ублажать.

И я училась. Старательно училась делать ему приятно. Ощутив влагу на кончике члена, стремлюсь растереть ее осторожными, но нарастающими движениями. Вверх, вниз… Вверх – без стеснения, без остановки, и вниз – стараясь доставить максимальное удовольствие тому, кто через несколько минут заберет мою невинность.

– Ясмин…

Он зовет меня тяжело, прерывисто. Ему нравится, и осознание этого возводит меня до небес. Хочу, чтобы нравилось. Не хочу, чтобы ему было скучно. Как с другими чтобы было – не хочу. Хочу по-особенному, а значит без стеснений. Подтверждая мои мысли, Эльман толкается мне в ладонь, а из его рта вырывается гортанный хрип вперемешку с тягучим, густым дыханием.

Я встаю на носочки, углубляя поцелуй и ускоряя движения рукой.

Вверх, вниз.

Мои пальцы измазаны в его влаге, и это, черт возьми, приятно. Я вижу, как подрагивают его ресницы, ощущаю рваное дыхание и влагу – она везде. Ему нравится, и подтверждение этому сочится по моей коже вперемешку с новыми для меня терпкими запахами.

– У меня получается? – спрашиваю его.

– Более чем.

Эльман резко подхватывает меня под ягодицы, приковывая меня к стене, и очень скоро кладет на большую кровать. Я стараюсь не думать о том, что когда-то он проводил здесь время с Дашей и что здесь же они зачали ребенка. Мне это не нужно, убеждаю себя в сотый раз.

Опрокинув меня на подушки, Эльман стягивает со своих бедер штаны и белье и нависает надо мной совсем обнаженным. От брошенного взгляда на блестящую крупную головку у меня вмиг перехватывает дыхание.

– Дыши, Ясмин, – произносит чуть насмешливо.

– Дышу.

На самом деле почти нет. В глазах полнейший дурман, а на кровати разливается терпкий аромат нашего желания. Эльман разводит мои бедра и заставляет обвить его талию. Мое тело податливо как пластилин, и это сильно возбуждает его, как и неприкрытый взгляд на меня всюду.

– Будет больно? – спрашиваю зачем-то полупьяно.

Алкоголь давно выветрился из моей головы, да и было его совсем немного, но язык то немеет, то прилипает к небу от жажды.

– Не знаю. Не трахал девственниц, Ясмин, – произносит честно.

Мне почему-то радостно это слышать.

Эльман отводит мои запястья и плотно фиксирует их над головой, упираясь каменным членом в половые губы, там уже все влажно и готово, только мне все равно было немного страшно.

– Значит, я первая?

– Значит.

– Ты доволен?

Отчего-то до боли хочется услышать, что да, и что я для него особенная, но нутром понимаю, что девственность девушки – это не самое первое, что нужно Эльману. Главное, чтобы была верная – он изначально просил именно об этом.

Его зрачки расширены, что, наверное, говорит само за себя, а мужской голодный взгляд двигается по телу ниже, туда, где его член скользит по влажным складкам – играюче, заставляя меня сжиматься в ожидании вторжения. Мне не нужна раскачка, несколько хаотичных движений между половых губ уже заставляют изнывать от желания.

– Поцелуй меня. Поцелуй.

Прошу очень тихо, но Эльман слышит. Он опускается на мое тело сверху, впивается в губы финальным поцелуем и упирается в меня членом сильнее, глубже, настойчивее. Я мелко дрожу и хочу высвободить запястья, когда осознаю свою максимальную беззащитность перед ним.

– Когда ты рядом, у меня есть ощущение, что мы так высоко взлетаем… Вот сейчас вообще на запредельной высоте, и сердце так стучит…

Я прижимаюсь грудью к его, выгибаясь в спине.

– Чувствуешь, Эльман?

– Высоко, – соглашается со свистом. – Как бы не разбиться с такой высоты.

В следующую секунду из моих глаз льется влага, а из губ – глухой крик. Эльман делает резкое движение бедрами, вторгаясь членом между влажных складок, и я забываю все на свете: как дышать, как говорить, как жить.

Я мечусь на постели, желая выбраться из-под тяжелого тела, причинившего адскую боль, но выхода отсюда нет. Больше нет.

– Тихо, Ясмин.

Я читала, что это больно.

Но все было ложью. Это оказалось адски невыносимо.

– Мне больно, Эльман. Больно.

– Терпи.

Он целует меня – по крайней мере, пытается.

Я отворачиваюсь, сдерживая слезы и до крови кусая губы. Хочу высвободить запястья, упереться ему в грудь, оттолкнуть и ударить – но он предусмотрительно зафиксировал мои руки над головой.

Я не сдерживаюсь – всхлипываю и прошу:

– Пожалуйста, Эльман. Отпусти.

– Черт, Ясмин.

– На несколько секунд отпусти, – молю, разрываясь от боли на миллиарды мелких частичек. В меня будто вставили раскаленное железо, и стало очень больно и туго.

Эльман выдыхает сквозь зубы, со свистом. Я содрогаюсь, чувствуя, как его член расширяет меня изнутри, растягивает под себя и пока не приносит ни капельки облегчения. Внутри щиплет и ноет, а еще дико пульсирует, что приносит Эльману, уверена, незабываемые ощущения тесноты.

Но Эльман не внимает моим просьбам, целует мое влажное лицо, все еще находится внутри меня и, о боже, начинает двигаться.

– Эльман… – хнычу ему в губы.

– Не могу, Ясмин. Уже не могу остановиться. Прости.

Он вошел так глубоко, что хочется ругаться и винить его во всех грехах, ведь, наверное, можно было иначе. Я плачу, хотя считала себя более сильной. Правда, считала.

– Ясмин, расслабься. Делаешь только хуже.

Я честно пытаюсь, но не получается. Внутри так твердо и больно, что если бы я знала, то лучше бы осталась девственницей до конца своих дней.

Эльман чертыхается сквозь зубы, будто ему очень и очень тесно. Он дышит так тяжело, а на его лбу выступили капельки пота – я подмечаю каждую каплю сквозь собственные слезы, а его бедра делают второй размашистый толчок. Я зажмуриваюсь в ожидании еще большей порции боли, но каждое новое вторжение переносится чуть легче предыдущего, и я заново учусь дышать в перерывах между болючими стонами.

– Вот и все, – утешает Эльман.

Когда я больше не пытаюсь вырваться, Эльман отпускает мои запястья и выходит из меня. Я ненадолго получаю долгожданную свободу, а когда он отстраняется, то замечаю красные капли на постели и такого же цвета следы на его члене.

Эльман спокойно раскатывает по члену презерватив, хотя я не знаю, куда деть свои глаза. Нам было бы намного проще, будь я опытной женщиной.

– Хотел лишить тебя девственности без защиты, – поясняет шумно.

А теперь с защитой. И правда, дети нам ни к чему.

Я свожу бедра вместе, с опаской глядя на Эльмана.

– Уже не будет больно. Не сопротивляйся, Ясмин, – просит нарочито ласково, нависая надо мной снова.

И я слушаю.

Делаю как он велит.

Доверяюсь, но все равно чувствую жжение по мере тугой наполненности. Эльман пристально смотрит в мои глаза и входит в меня до конца, плотно стиснув челюсти. Капельки слез снова текут по вискам, и он нетерпеливо вытирает их. Эльман ласкает грудь, живот, но все это меркнет на фоне толчков, которые становятся лишь размашистее и глубже.

Я уже почти не плачу, но кусаю соленые губы и взглядом прошу его не делать мне больно, хотя и понимаю, что это от него не зависит.

– Я доволен.

Он отвечает мне спустя время на вопрос, о котором я уже забыла. Чувствуя тугие, заполняющие движения внутри себя, я шепчу искусанными губами: «Хорошо».

Эльман жадно впивается в мои губы и вместе с тем вторгается в меня глубоко – раз, другой, третий… Эльману нравится владеть мной, нравится, что он стал моим первым, а я пока не понимаю, чем это грозит и насколько это серьезно.

Он большой и горячий, я стараюсь привыкнуть к новым ощущениям между ног, а в какой-то момент, когда Эльман входит в меня очень глубоко, я издаю первый сладкий стон и понимаю: теперь я вся ему доступна. Отныне – вся.

Глава 12

– Как себя чувствуешь?

Эльман бросает на меня пристальный взгляд и терпеливо ждет ответа. Ему не все равно и его вопрос о моем самочувствии не из праздного любопытства, и это тоже заставляет сердечко биться чаще.

Я мысленно уношусь в эту ночь, вспоминая последние ее минуты. Эльман совершает еще несколько толчков и замирает во мне, а я почти перестаю дышать, чтобы прислушаться к ощущениям. От его движений было уже не так больно, а когда он остановился, то внутри я почувствовала сильную пульсацию. В ушах звенело, когда Эльман прижался к моей щеке, царапая щетиной, а когда он вышел, то я ощутила дикую опустошенность – физическую и моральную, но очень приятную. Очень.

– Почти что хорошо, – отвечаю ему.

Я скольжу взглядом по влажной груди Эльмана и спускаюсь ниже, к туго повязанному полотенцу на его крепких бедрах. Я же, укрывшись одеялом, лежу и вовсе не желаю подниматься, тем более в душ. Сил попросту нет, а в низу живота до сих пор немного ноет.

Но у Эльмана, кажется, на мой счет были другие планы.

– Идем, Ясмин.

– Я сама дойду.

– Идем, я сказал.

Он приближается, протягивая ко мне ладонь, и помогает подняться. Одеяло, что я тащу за собой он настойчиво оставляет на постели, а сам заводит меня в ванную.

Я ступаю под горячие струи, млея от горячего взгляда Эльмана. Там знакомое мне пожарище, и оно ни разу не становится меньше. А еще он не собирался уходить. Совсем.

– Ты что, будешь меня мыть?

– Буду.

– Я сама.

– Самостоятельность осталась на Сицилии, Ясмин. Здесь забудь об этом слове.

Я цепляюсь за вспышку этой ярости и пропускаю момент, когда он заходит вместе со мной и касается моей кожи.

– Ты так не любишь место, в котором я родилась? – произношу, не сводя с него взгляда. – Ты был на Сицилии? Что тебе не понравилось?

– Ты родилась здесь, а не там, – поправляет Эльман.

– Да, но там мой дом.

– Тебя с братом часто отправляли в Москву. Тебе нравилось проводить время с бабушкой и дедушкой, не лги.

– Откуда ты знаешь? – не понимаю.

Я обхватываю его влажные ладони в попытке остановить его, когда Эльман норовит прикоснуться ко мне там, где еще немножко беспокоит.

– Я все о тебе знаю, Ясмин.

– Кроме того, что я девственница? – расплываюсь в глупой улыбке. – Ничего ты не знал, Эльман. Хватит пугать.

– Я не пугаю. Ты спросила, я ответил.

Я не придаю серьезности Эльмана никакого значения, потому что дико устала и валюсь с ног. И я правда думала, что будет не так больно, но… Эльман об этом предупреждал.

Я прошу его оставить меня одну, привожу себя в порядок и возвращаюсь обратно в спальню. Здесь почти не осталось следов произошедшего, Эльман поменял белье, а грязное оставил у двери. Кровь прилила к щекам, едва я представила, как Айя увидит следы нашей первой ночи, когда будет забирать его на стирку.

Я подхожу к кровати, касаясь коленями чистой простыни.

– Я пойду к себе. И белье заберу. Сама постираю.

– Ложись, Ясмин. Отныне ты спишь со мной.

Эльман протягивает ко мне ладонь и обвивает бедро, утягивая за собой на постель. Чистую, свежую и немного прохладную, как и взгляд Эльмана. Там осталось немного того пожарища, поэтому я немедленно ложусь в постель и хочу согреться. Потому что мне очень холодно.

Утром я просыпаюсь от яркого солнца, бьющего в глаза. И еще немного от тесных мужских объятий, к которым я совсем не привыкла.

Эльман еще спал. И кажется, что очень глубоко. Его ресницы мелко подрагивали, а тело было сильно напряжено. Я понимаю, что ему снится что-то очень болезненное, когда его тело дергается, тогда не выдерживаю и бужу его.

Эльман садится на кровати и тяжело дышит.

– Ты в порядке? – спрашиваю отстраненно.

– Да. Вполне.

Он поднимается с места и почти сразу уходит в душ, не проронив ни слова. На часах половина десятого, сон был слишком долгим. Я хватаюсь за телефон и с опозданием замечаю кучу пропущенных от отца. Я мысленно представляю самые худшие сценарии, которые могли случиться, и тут же набираю в ответ.

– Пап? Все хорошо?

Сердце делает кульбит, а кровь приливает к лицу. Не уверена, что выдержу вдали от отца так долго, потому что ожидать ответа в трубке телефона – становится очень тягостно.

– Доброе утро, принцесса.

Стоит мне услышать его голос, как я успокаиваюсь. С ним все хорошо, и он ничего не знает. Это главные вещи.

– Доброе, папа. Ты так рано, что-то случилось?

– Нет. Просто переживаю за тебя. Еще ночью хотел набрать, но сдержался, чтобы не разбудить тебя.

Я кусаю нижнюю губу и молчу. Не разбудил бы, папа. Потому что твоя дочь не спала, а вытворяла совсем иные вещи, за которые ты бы ее убил.

– Говорил с родными твоей матери, они заверили, что ты в безопасности.

Я дышу через раз. Прерывисто и тяжело. Если я их не нашла, то как он говорил с ними? И главный вопрос: почему они покрывают меня?

– Я же говорила, тебе не о чем беспокоиться, папа.

Я крепко зажмуриваюсь от собственной лжи.

Краем уха слышу, как остановилась вода, поэтому поднимаюсь и спешу покинуть спальню Эльмана, но не успеваю. Он выходит из ванной и перехватывает меня на полпути, прижимает к себе. Крепко-крепко.

Я умоляюще смотрю на него.

Молчи, Эльман. Умоляю, молчи.

– Папа, что с Андреа? У тебя большие проблемы, да?

– Я разберусь, принцесса.

– Но тебе уже лучше, правда? Пожалуйста, береги себя, – прошу его.

И вместе с тем ощущаю, как Эльман спускается ниже, стягивает лямку сорочки вниз и сжимает оголившуюся грудь.

Боже, что он делает?

Мысли разлетаются к чертям, и мне приходится очень скомкано попрощаться с папой и положить трубку.

– Ты сошел с ума, Эльман!

Я смеюсь ему в губы, когда получаю свой утренний поцелуй и верю, что так будет всегда. Эльман с сожалением выпускает меня из своих рук. Я сажусь на постель, краем глаза посматривая, как Эльман собирается уезжать.

– Ты тоже собирайся, Ясмин. Есть одно дело.

– Какое? – спрашиваю с любопытством.

– Валентино. Ты должна встретиться с ним и убедить, что остаешься со мной. Он должен смириться и не предпринимать никаких действий, когда вернется в Италию.

Я нахмурилась, представив бурную реакцию Валентино на то, что я остаюсь здесь, а он должен непременно уехать.

– Не понимаю, для чего ему уезжать?

Эльман оказывается рядом в несколько шагов, поддевает мой подбородок и заставляет посмотреть на него. Прямо в глаза.

– Он мне здесь не нужен. Мне все равно, где будут жить твои охранники, главное, чтобы максимально далеко от тебя.

– Ты же понимаешь, что он не уедет? Он не оставит меня, потому что отец поручил ему приглядывать за мной.

– Ты должна убедить, Ясмин, – настойчиво повторяет Эльман. – Это лишние проблемы. Не более того.

Лишние проблемы.

Он называет самого преданного мне человека – проблемой.

– Я не согласна. Вообще не согласна.

– Жаль, что мне все равно, Ясмин. Это было мое условие, и тогда ты была согласна на все. Будь добра делать то, что я тебе говорю.

Я опускаю лицо, разглядывая свою светлую сорочку и его черные брюки с такой же черной бляшкой ремня. И чувствую острую несправедливость. Очень острую. А я ее по жизни на дух не переносила.

– Твои люди не ответили за смерть Кармина, а мои люди должны отступать. Ты считаешь это справедливым, Эльман?

– Справедливости нет, Ясмин.

Я тяжело молчу.

Он – тяжело дышит.

Кажется, мы так и не можем найти точки соприкосновения, зато уже провели ночь вместе, полыхая и сгорая дотла.

– Не сопротивляйся, Ясмин. Будет лучше, если ты станешь послушнее. В ответ я помогу твоему отцу справиться с Андреа. Но сперва ты отправишь Валентино обратно.

Я задыхаюсь, когда Эльман поглаживает меня по лицу, задевая щеки, скулы, спускаясь к губам. На миг мне кажется, что так трогают и оценивают свою собственность сразу после того, как ее приобрели. Сразу после ночи, в которой он стал моим первым мужчиной.

– Валентино может быть полезен, – привожу последний аргумент. – Он заинтересован в моей защите так же сильно, как и ты.

Я умалчиваю о том, что Валентино – не просто мой охранник, а почти член нашей семьи. Эльману этого не понять, мы с ним совершенно разные. Как небо и земля.

Эльман больше мне не отвечает – напротив, он молча протягивает мне мою одежду. Без слов. Давая понять, что у меня есть несколько минут на сборы.

Встретив внизу Айю, Эльман холодно здоровается с ней и просит сменить шторы. Я не реагирую. Никак. Хотя мне очень и очень обидно, а еще я чувствую, что если откажусь ехать к Валентино, то меня просто потащат силком.

Наверное, я преувеличиваю. Да, именно так, этим я себя и утешаю.

– Верни те шторы, что были, – он отдает приказ Айе, а меня хватает за ладонь и ведет за собой.

В машине я почти все время молчу. Эльману это не нравится, кажется, он видит, как потухли мои глаза. Я поворачиваюсь к нему лишь затем, чтобы спросить об обещании, что Эльман дал мне минутами ранее:

– Ты поможешь моему отцу справиться, да? У тебя есть связи на Сицилии?

– Я помогу, Ясмин.

– Ты узнаешь, кто виновен в случившемся с Андреа?

Эльман коротко кивает, и я вновь отворачиваюсь к окну.

– Я очень хочу знать, кто заставил пройти меня через тот ад. Он должен ответить за все, Эльман. За все.

Я смотрю в тонированное окно, взволнованно кусая губы. Сегодня на улице было особенно солнечно, но только не в моих глазах. В моих глазах за одно лишь утро крепко сгустились тучи, а мир посерел сразу на несколько красок.

Эльман присмотрел меня себе давно, и теперь я немного знаю, каково это – быть женщиной Шаха.

Это ревностно.

Это сладко.

Это жадно.

И еще – очень больно.

Глава 13

Мы едем достаточно долго прежде, чем я вижу дом, в котором все эти дни жил Валентино. Я честно рассчитывала, что он останется. Правда.

Хоть Валентино был родом не с самой Сицилии, и отец едва ли прознает, что он вернулся в Италию, я все равно очень хотела, чтобы он остался. Валентино был моим последним островком свободы здесь, в дождливом Петербурге.

– Мне кажется, что для нашей несерьезной связи ты слишком ревностно относишься к Валентино, – привожу самый финальный аргумент.

Я не понимала, в чем была такая срочность отправлять Валентино прочь. Точнее, понимала, но не хотела признавать тот факт, что Эльман был излишне ревнив. Даже к тем женщинам, с которыми он делит лишь постель – а я была одной из них. Тайная несерьезная связь – это наш максимум.

– Он в тебя влюблен.

Голос Эльмана пропитан раздражением.

Я с шумом сглатываю образовавшийся ком в горле и поворачиваюсь в сторону Эльмана. Облаченный в черный костюм, он смотрит мне прямо в глаза. Благо, между водителем и нами была перегородка, и Артур не слышал ни слова из нашего разговора.

– Не лги, что не знаешь о его чувствах к тебе – к горячей итальянской девочке. Ты все прекрасно знаешь. И ты умело играешь мужчинами, иначе не знаю, как объяснить твою невинность в двадцать пять.

– Мне… Мне было это не нужно, ясно? Любовь, чувства, романтика – к черту все, что может принести боль!

– Я не упрекаю. Я же сказал, что доволен тем, что я был первым.

– Знаешь ли, я переживала с отцом и братьями самые трудные времена, и мне точно было не до свиданок в постели с горячими итальянскими мужчинами.

– А они горячие? – холодно интересуется Эльман.

– Подруга говорила, что очень. Она спала сразу с несколькими. Она очень опытная, тебе бы понравилась.

– Мне не нравятся шлюхи, Ясмин. Не беспокойся.

– У-ух…

Я шумно выдыхаю, пытаясь взять себя в руки. И чего я так разозлилась? Я резко поправляю выбившиеся пряди волос и отворачиваюсь. Хочу сказать, что моя подруга не такая… Впрочем, она не такая лишь потому, что она моя подруга, а в остальном обществе не очень приняты отношения мжм.

Пальцы на руках мелко подрагивают, и кажется, что Эльман считывает меня как открытую книгу. Да, я легкая, и меня легко прочитать. Это он тяжелый – грузный, тяжелый и невыносимо жесткий.

– Говоришь, тебе не нужны чувства и романтика?

– Именно так, – проговариваю серьезно. – Если бы ты предложил мне любовь на века, я бы тебе тоже отказала, Эльман Шах.

– Думаю, стоило предложить тебе ради интереса.

Я поворачиваюсь, замечая на его губах улыбку. Неприкрытую, насмешливую, но все же улыбку. Злость куда-то моментально испаряется, и на ее место приходит другое. Учащенное сердцебиение, например. Так удивительно, что этот красивый мужчина принадлежит мне. Временно, конечно, но сейчас и на ближайшие минуты – мне и только мне. Я могу его касаться, ласкать, целовать, и никто больше не может кроме меня.

И я целую его и ласкаю в этот же миг. Двигаюсь к нему ближе, забыв о задравшейся юбке и гордости, обхватываю его лицо с небритой щетиной и целую прямо в губы. Эльман отвечает, подтягивая меня ближе, почти что к себе на колени. Он сжимает меня сильно-сильно, до головокружения, и я льну к нему в ответ. Веду ладошкой по груди, облаченной в рубашку, и проскальзываю пальчиком в разрез между пуговицами. Его грудь очень теплая, а губы – безумно настойчивые, они пьют, пьют и не могут мной напиться. Я, честно признаться, им напиться не могу тоже…

Эльман перехватывает инициативу, но уже через несколько минут насильно отстраняет от себя.

Я понимаю, что мы приехали.

Когда автомобиль тормозит, я взволнованно касаюсь пальчиками губ – они опухли от поцелуя и немного покраснели, я чувствую.

– У тебя есть несколько минут, Ясмин. Не задерживайся.

В стальном голосе не осталось и тени на голодный поцелуй, только губы немного жжет – и все. Во взгляде Эльмана поселился холод, когда он бросил взгляд в тонированное окно и увидел Валентино.

Я неохотно киваю и выбираюсь из автомобиля, но по мере приближения к Валентино я понимаю, что в это время мы ни черта не уложимся. Когда Валентино обнимает меня, я отчего-то замираю и больше не могу воспринимать эти объятия как должные, как семейные. Причиной тому был взгляд Шаха, который буквально прожигал во мне дыру.

– Как ты? – участливо спрашиваю, хотя и не сомневаюсь, что Эльман дал самые лучшие условия для моих людей. Почти для всех…

– Я все эти дни добивался нашей встречи, но меня игнорировали.

Отстранившись, я сразу перехожу к делу и предлагаю Валентино вернуться в Италию, по которой он наверняка скучал. Здесь, хоть ему и выделили комфортные условия, он был чужим – без знания языка и без опоры своей семьи сильно чужим.

Но на мое предложение Валентино реагирует очень резко:

– Вы не понимаете, – злится Валентино, пытаясь поймать мое внимание.

Я понимала. Все.

Эльман был прав, Валентино был в меня влюблен. Он признался в этом, когда однажды на Сицилии я сильно болела и лежала в бреду сутками напролет. Его приставили присматривать за мной, потому что я лежала в больнице, а не дома, и тогда Валентино думал, что я его не слышу.

Он говорил слово «люблю» на итальянском много раз.

Но я тогда не открыла глаза. И виду не подала. Я не хотела проблем в виде его любви.

И сейчас не хочу.

– Улетай, Валентино. Отправляйся домой, к семье. За меня не беспокойся.

– Я беспокоюсь, пока он рядом с вами, – указывает головой за мою спину.

– Не нужно.

– Я вижу, как он на вас смотрит, – цедит Валентино, не сдерживаясь. – Я всегда видел, как он на вас смотрит.

Я мысленно простонала. Да мы уже переспали, а несколько минут я бесстыдно сидела на коленях Шаха и целовалась с ним чуть ли не взасос, но Валентино так ничего и не понял.

– Так же, как и ты? – спрашиваю с вызовом, жутко злясь.

– Нет, не так же. Он вас совсем не любит. В отличие от меня.

Боже.

Он признался. Вот и все.

– К тому же, мы не знаем, кто распространил слухи о вашей связи с бизнесменом…

– Отец разберется, кто распространил эти слухи. Валентино, у меня точно нет времени на догадки. Так будет лучше для тебя, тебе следует меня послушаться.

– Они хотели меня убить, – продолжил он рьяно.

– Что ты говоришь?

– Они перепутали меня с Кармином. Поверьте мне: я был их целью, потому что ваш знакомый знает, как я к вам отношусь. Кармин погиб по нелепой случайности.

– Довольно, Валентино…

Любые мысли, что Эльман причастен к смерти моих людей, были жестоки. Особенно после проведенной ночи с ним. После всего, что у нас случилось – поверить в это было бы слишком больно.

– Вы можете мне не верить, но я вас не оставлю с… этим, – вспыльчиво произносит Валентино. – Я буду рядом. Чтобы всегда успеть вам помочь.

Я качаю головой, злюсь на Валентино, но в последний момент – обнимаю.

– Отец не должен ни о чем узнать. Пообещай, Валентино, – прошу его.

Не обещает.

Молчит.

И это страшно.

– Пообещай, если любишь меня, – срываюсь на шепот. – Я знаю, что любишь. Обещай.

– Обещаю… – выдыхает удивленно. – Я вернусь в Италию, как они этого добиваются, но прилечу к вам снова. И буду ждать.

Валентино скоро выпроваживают. Быстро, почти разнимая наши объятия.

А мне настойчиво предлагают вернуться в автомобиль. Там ждал Эльман.

– Он согласился улететь?

– Да… – тихо лгу.

Не согласился. Он сказал, что улетит, но вернется снова. Боже.

Эльман превращается в напряженную статую. Я быстро улавливаю перемену настроения и переживаю, что он раскусил мою ложь.

– Что-то не так? – спрашиваю его.

– Пути назад нет, Ясмин, – предупреждает Эльман.

Я это понимала.

Шах встревает в разборки, претендует на женщину Андреа, а потом соглашается тайно помочь моему отцу. Траты на меня слишком велики. Из этой игры уже не выйти. Не отмотать назад. И хотя я не доверяла обвинениям Валентино, брошенным в пылу безответной любви, сердце подсказывало молчать про его намерение вернуться и защищать меня от вымышленного злодея.

– Моя Ясмин.

Эльман подволакивает меня на свою грудь и сильно целует в скулу – будто поощряя, что я все сделала правильно. Как он велел. Послушная девочка.

Только я таковой совсем не была и быть не собиралась.

Автомобиль медленно двинулся обратно, и я незаметно проследила за Валентино. Он смотрел прямо на машину – на тонированные окна, за которыми Эльман прижимал меня к себе и одаривал короткими поцелуями.

– Ответишь? – насмешливо интересуется Эльман.

Оказывается, пока я пропадала в своих мыслях, у Эльмана зазвонил телефон, и он что-то у меня спрашивал. Я равнодушно бросаю взгляд на экран чужого смартфона.

«Отец».

– Ответить твоему отцу? – непроизвольно улыбаюсь. – Ты что, хочешь его инфаркта, когда он услышит из твоего телефона голос дочери Давида Романо?

Эльман тоже улыбается глазами. Кажется, его не на шутку заводят наши запретные отношения. Меня – тоже. Схватив телефон из его рук, я нажимаю «Ответить» и включаю громкую связь.

Эльман прищуривается и замирает. Не знает, чего от меня ожидать – отвечу Эмину Шаху или нет? Я импровизирую, хотя в душе понимаю, что не произнесу ни слова. Не потому, что боюсь его отца, а потому, что боюсь нашей тайны.

Впрочем, моего ответа и не требуется.

Ведь на том конце Эмина Шаха нет. А из его телефона отчетливо доносится женский плач.

Плакала Диана Шах.

Навзрыд.

Глава 14

Мы мчимся на безумно большой скорости. Артура в машине больше нет, его место занял Эльман, а я переместилась на пассажирское и с тревогой опустила свою ладонь Эльману на бедро.

Эльмана это уничтожит.

Смерть его отца, Эмина Шаха, совершенно точно уничтожит все то светлое, что осталось в душе Эльмана.

И если судьба его отца была мне безразлична, то чувства Эльмана – меня очень волновали. Я поглаживаю его бедро и мельком смотрю на напряженное мужское лицо. Его брови сильно сведены к переносице, на лбу залегают неглубокие морщины и проявляются капельки пота, а глаза вцепились в дорогу взглядом коршуна.

– Я рядом, – напоминаю ему.

Понимаю, что это мало помогает, но я все равно не лезу с банальными фразами, мол, все будет хорошо, и что отец действительно выкарабкается.

Потому что сама в этом не уверена, а лжи, я уяснила, Эльман не терпит.

На территорию частной клиники мы влетаем на полной скорости и тормозим лишь у самого входа. Я с тревогой вцепляюсь пальцами в ремень безопасности и встречаюсь с дикими глазами Эльмана. Кажется, он немного не в себе. И это страшно. Не представляю в какую сторону его повернет, если не станет его отца. Наверное, если бы его так повернуло раньше, то этот мужчина уже никогда бы меня не привлек, только дело в том, что этот мужчина уже мой. Ненадолго, но мой.

– Сиди здесь.

Я, конечно, киваю.

Но едва он скрывается в дверях клиники, как я осматриваюсь и тоже выхожу наружу. На входе в клинику приходится нещадно лгать:

– Кем вы приходитесь господину Шаху?

– Я его дочь, София Шах. Скажите, где он сейчас?

– Реанимация находится на втором этаже, я вас провожу…

– Спасибо, не надо.

На втором этаже очень шумно, там собралась почти вся семья Шах. Обстановка была – напряженная. Очень.

– Я тебя шлепну, ты понял?! – зарычал Эльман.

Он схватил своего брата за ворот и с силой встряхнул. Я остановилась за углом, затаив дыхание.

– Ты сначала себя шлепни, придурок, – выплевывает Мурад.

– Мурад, не разговаривай так со старшим братом! – вмешивается Диана Шах.

– Мама, где же был ваш любимый сыночек, пока наш отец истекал кровью? Почему отпустил его одного на ночь глядя? Отец доверил тебе Петербург, а ты доверил его смерти!

– Закрой свой рот, Мурад! – взревел Эльман.

О, боже.

Не надо было сюда идти. Не надо. Иначе как сдержаться, чтобы не побежать к Эльману, чтобы не приласкать и не успокоить его?

Я отворачиваюсь, но слышу крик Дианы Шах. Она плачет и пытается разнять сыновей, а я и шага туда сделать не могу. Я чужая.

– В нашего отца стреляли в твоем городе, Эльман, – хохочет Мурад. Это был нервный, дикий смех, и он доводил до дрожи.

– Я ничего не знал, – цедит Эльман, продолжая сжимать кулаками ворот рубашки своего брата.

– Любимый сын и не знал?!

Эльман больше не сдерживался. Он занес кулак, но в последний момент просто отшвырнул Мурада в стену и брезгливо отряхнулся. Не стал бить. Хотя очень, очень хотел.

– Мурад, я ведь просила тебя позвонить брату еще ночью, – вмешивается мать. – Ты же видел, в каком я состоянии, Мурад! Сейчас не время для соперничества, я просила, чтобы Эльман был рядом с отцом пока я лечу в Петербург!

– Достаточно того, что рядом был я, а не любимый сын, – шипит Мурад.

Растерев кулаки, Эльман собирается и уже холодно сообщает:

– Я как был любимым сыном, так им и останусь. А ты хоть как извернись, но так и останешься вторым.

Мурад багровеет, но больше не лезет на рожон. Неужели он не понимает, что повел себя отвратительно, скрыв от Эльмана трагедию ночи? И для чего? Чтобы потом сказать, что это он, а не Эльман был рядом с отцом?

– Мама, объясни, что произошло, – тяжело просит Эльман.

– Сынок, он в тяжелом состоянии. В реанимацию не пускают с ночи. Сказали, он в коме.

Эмин Шах в коме. Это хуже, чем я себе представляла.

Диана льнет к старшему сыну и плачет навзрыд. Как тогда, позвонив по телефону и упрекнув сына, что он до сих пор не в больнице, не рядом с отцом. А Эльман занимался со мной любовью и совсем ничего не знал.

– Что же я буду делать без него, Эльман? Я умру без твоего отца, умру.

Эльман тяжело дышит, я даже отсюда видела, как высоко поднимается его грудная клетка. Женщинам везло больше – они могли плакать, а Эльман лишь взглядом мог выражать свой ад изнутри.

Он сажает мать на кресло, а сам идет к врачам и долго-долго с ними разговаривает, выясняя состояние отца. Я ничего не слышу, лишь стою как вкопанная и понимаю, что пора уходить.

Только понимаю слишком поздно.

Я слишком поздно слышу шаги, которые неумолимо ко мне приближались.

А когда я вскинула глаза, то встретила на себе дикий разъяренный взгляд.

Взгляд Мурада Шаха.

Между нами было метра четыре. Кажется, что он далеко, но по правде – очень и очень близко.

Я застываю, прикованная к углу, за которым наблюдала семейную трагедию. Дыхание спирает напрочь. Это беда. Самая настоящая беда. Мы виделись однажды, и он, наверное, меня узнал.

Стиснув челюсти, Мурад мажет по мне взглядом как по пустому месту, затем его взгляд соскальзывает на больничные стены, и он отворачивается вовсе. Не останавливая шаг, Мурад уходит напрочь.

Не узнал. Боже, не узнал. Он даже не остановился.

Я отмираю, нахожу глазами больничные двери, за которыми можно было спрятаться, и на адреналине пытаюсь открыть любую из них. Три из четырех не поддаются. За бешено колотящимся сердцем я слышу шаги. Он возвращается. Мурад не узнал меня в первый раз – он был на эмоциях, после драки, но сейчас возвращается, чтобы убедиться в том, что ему не показалось и он видел знакомое лицо.

Четвертая дверь поддается. Это оказывается пустая лаборатория, я примыкаю к стене изнутри и пытаюсь отдышаться. За дверью еще несколько секунд раздаются неторопливые, изучающие шаги.

Я захожу за ширму, хватаю со стула медицинский халат и набрасываю на себя – очень и очень быстро. Приглаживаю непослушные кудри, надеваю медицинский чепчик и не поворачиваюсь, когда дверь открывается.

В стекле, за которым стояли препараты, появляется его отражение. Я не ошиблась, вернулся Мурад. Он отличный сыщик и будущий прокурор, поэтому мое сердце колотится до чертиков сильно.

Бах-бах.

Бах-бах.

Лишь когда он уходит, я истощенно падаю на собственные руки. Мое любопытство почти довело до греха.

Когда я решаюсь уйти, в коридоре проходит целая делегация. Семья с охраной, среди них – знакомая мне девушка. Она сразу же подходит к Эльману. Очень близко.

Я отчего-то была уверена, что это те самые Батурины.

– Здравствуй, Эльман.

Эльман пожимает руку ее отцу и приветствует его. С ней он тоже разговаривает, и очень вежливо. Даже когда ее отец отходит в сторону, оставляя их наедине.

– Все будет хорошо, Эльман. Главное верить, – жалко утешает девочка.

– Спасибо.

Она хватает его за руку в попытке утешить. Совсем ненадолго, но их пальцы соприкасаются. Щеки девушки покрываются румянцем, и она взволнованно поправляет пряди длинных волос.

– Мне так жаль, Эльман. Я бы все отдала, чтобы тебе сейчас было чуточку легче.

Эльман убирает руки в карманы и внимательно смотрит на девушку. Кажется, ей льстит его внимание. Очень.

– Ты только скажи, если понадобится наша помощь, мой папа может…

Я больше не слушаю и мысленно посылаю все к чертям. Адреналин все еще гоняет кровь с удвоенной силой. Мне хватило преследования Мурада, после которого сердце еще билось сильно-сильно, почти навылет. Я достаточно увидела и услышала сегодня. Сбежав по лестнице вниз и выбежав на улицу, я нахожу взглядом машину Эльмана и юркаю внутрь.

Но Эльман не возвращается. Проходит час, начинается второй. Я понимаю, что он наверняка остался с мамой, чтобы поддержать ее, но и приехавшие Батурины, я уверена, тоже сильно задержали его.

Я листаю ленту в телефоне и едва сдерживаю себя, чтобы не написать Эльману с просьбой оценить, по какой шкале он охренел вести себя так воспитанно с дочкой Батуриных.

Но когда он приходит, я подмечаю сильную усталость на его лице, и вся моя злость куда-то улетучивается. Его отец в коме, и я совершенно не представляю, что он чувствует сейчас.

– Я задержался, – констатирует факт.

– Ничего. Как он?

Я кусаю губы и тревожно поглядываю на Эльмана.

– Тяжелое состояние. Огнестрельное ранение живота, большая потеря крови и черепно-мозговая травма. Пытались стрелять в сердце. Но мать сказала, что отец последний год не выходил из дома без бронежилета.

– Это его спасло, – понимаю я.

– Еще неизвестно.

– Наверное, в больницу к твоему отцу приехало много людей?

Имею в виду Батуриных, но хочу, чтобы Эльман сообщил мне об этом сам. Правда, он этого не делает. Ни о семье Бутуриных, ни о той девушке, которая так отчаянно боролась за его внимание, Эльман не говорит.

– Никто не приехал? Совсем?

Эльман игнорирует мой вопрос, заводит автомобиль и кивает на бардачок:

– Открой его, Ясмин.

Я делаю как он велит и вопросительно на него смотрю. В бардачке лежало оружие. Нескольких видов.

– Дочка мафиози умеет проверять магазин?

Я киваю. Умею, и судя по хромающему Андреа, умею не только это.

– Полный, – отчитываюсь спустя время.

– Отлично.

Когда мы добираемся до места происшествия, Эльман заглушает автомобиль и тяжело дышит. Здесь стоял тот самый внедорожник, на котором Эмин Шах приезжал к нам прошлой ночью. Авто было в плачевном состоянии, на месте завершало свою работу следствие и эвакуатор готовился забрать остатки от искореженной машины.

– С ним был кто-то еще? – спрашиваю осторожно.

– Коля, – бросает тихо. – Скончался на месте, защищая отца.

Это произошло на трассе, ведущей в аэропорт. Эмин Шах собирался покинуть Санкт-Петербург, когда его, по всей видимости, протаранил другой автомобиль. А потом его решили добить несколькими выстрелами в живот и в сердце.

Я замечаю, что Эльман не в себе, в нем дикие бесы и жажда крови. Эльман хотел знать, кто посмел замахнуться на его отца. Эльман взял из моих рук оружие, засунул его себе под пояс и мазнул по мне черным-черным взглядом.

– Оставайся в машине, Ясмин, – четкий приказ.

Его без проблем пропускают на место происшествия, потому что сына Эмина Шаха знают все.

К сожалению, слушать приказы я не умела, поэтому я вышла следом за Эльманом, осматривая местность. Ступая между элементами утильного автомобиля, я подбираюсь к обочине и замечаю блестящую вещь – маленькая, эта вещь приковывает мое внимание тем, что лежит в одиночестве в отличии от множественных осколков стекол.

– Эльман!

Он не откликается. Говорит со следствием, спрашивает, уточняет. Я присаживаюсь на корточки, убеждаюсь, что на меня никто не смотрит, и быстро подбираю найденный предмет.

Это оказалась подвеска, означающая «Бог войны».

Пальцы дрогнули, а затем я моментально засунула подвеску себе в карман.

Потому что, черт возьми, я знала, кому принадлежала эта подвеска.

Помимо дачи бабушки и дедушки, мы с братом отдыхали еще у дяди Рустама. Я даже знала историю этой подвески, и кто ему ее подарил – его жена Полина.

Получается, что мой дядя виновен в тяжелейшем состоянии Эмина Шаха.

– Ты меня звала?

Я вздрогнула и резко обернулась. Эльман стоял надо мной, убрав руки в карманы.

– Мне показалось, я что-то видела, но это оказалось стекло.

Солгала.

Боже, солгала.

Эльман прищуривается, осматривая меня взглядом – кажется, он почуял мою ложь еще за версту. Поднявшись на ноги, я льну к его груди и коротко целую жесткую шею, скользя пальчиками в вырез его рубашки.

– Я хочу домой, Эльман. Я так боюсь за тебя.

Я тихонько выдыхаю, когда он обнимает меня свободной рукой и прижимает к себе крепче. Так, что я чувствую ребро металла, упирающееся мне в живот.

Подвеска лежит на том же уровне и обжигает вдвойне.

– Поехали, Ясмин. Раз боишься за меня, – усмехается жестко.

Эльман коротко целует меня висок, ласкает щеку и толкает меня в сторону своего автомобиля.

В машине я угадываю в глазах Эльмана знакомое пожарище, и автомобиль резко дергается с места.

– Подними юбку, – требует обрывисто и жадно.

Я понимаю, что Эльману сейчас нужно отвлечься. Очень. Иначе он сойдет с ума в мучительном ожидании новостей. Я расстегиваю и задираю юбку, а Эльман останавливается в сотне метрах от места происшествия и рывком перетаскивает меня на себя. Я падаю ему на грудь и приподнимаюсь бедрами, пока он расстегивает ремень и извлекает из штанов возбужденный член.

– Будет больно, скажешь, – требует, раскатывая презерватив.

– Угу-м…

Я целую его щеки, скулы, а Эльман резко отодвигает ткань трусиков, ласкает там, где уже очень влажно, и одним движением насаживает меня на свой член. В глазах на миг темнеет, и я издаю протяжный стон. За первым движением следует еще одно, и еще, и еще.

Эльман сжимал мои ягодицы, управляя моим телом как ему угодно. Я видела, как ему хорошо, и упивалась его чувствами.

В этот раз он брал меня неласково, но я ласку не ждала. Мы не думали ни о чем. Не боялись последствий и жили моментом – а в моменте, когда его член был во мне, нам обоим было очень и очень хорошо.

Глава 15

– Буду поздно. Попробуй уснуть без меня, Ясмин.

После прочтения смс я бросаю взгляд на часы. Почти полночь. Эльмана нет.

– Без тебя, так без тебя, Эльман, – протягиваю лениво.

Надеюсь, Эльман не думает, что уснуть без него – это непосильная для меня задача? Двадцать пять лет ведь как-то справлялась, в самом деле.

Поправив оголившуюся сорочку, я встаю с холодной постели и иду в ванную, чтобы выполнить обычные ритуалы перед сном.

Несколько дней назад, когда Эльман тоже задерживался домой, я листала ленту телефона в ожидании и заказала много косметики, и теперь вся ванная была уставлена самыми разнообразными баночками с кремами и прочей косметикой. Эльман только усмехнулся, когда увидел забитые полочки, но против не был.

Зато новые шторы его задели – удивительно. К счастью, Эльман больше не поднимал эту тему, только лишь попросил больше так не делать. Не самоуправствовать в этом доме.

Включив воду, я забираю чистые волосы в хвост, умываю лицо и после – наношу на лицо сыворотку и крем. Привычная рутина, которую я любила и ради которой я была готова стоять возле зеркала часами напролет. Как мама. Я за ней часто подглядывала и восхищалась тем, как элегантно она за собой ухаживала. Так было, пока она не ушла.

Когда на телефон поступает звонок, я сразу отвечаю, хотя и знаю, что Эльман не будет звонить – он сейчас проводил время с матерью. Диана Шах наотрез отказалась оставлять мужа одного, по рассказу Эльмана у них своя вип-палата, которая была оснащена всем необходимым для проживания.

– Привет, Майя, – здороваюсь с подругой.

– Привет, дорогая. Ты готова к своему первому рабочему дню?

Я задумчиво прикусываю щеку, пока расчесываю чуть влажные волосы. Я готова. Эльман – нет. Все последнее время он пропадал первую половину дня в своей компании, затем – в больнице, возле отца и матери. Я просто физически не успела сказать ему, что согласилась на предложение Майи выйти работать в университет.

– Думаю, да, – протягиваю с удовольствием.

– Ты там не переживай сильно, материалы я тебе скинула. И помни, что я говорила: не позволяй этим студентишкам переходить границы допустимого. Сразу ставь их на место.

– С этим проблем не будет, – заверяю ее и прощаюсь до завтра.

Проблема будет с другим. С Эльманом.

Его отец все еще находился в тяжелом состоянии, и я должна быть рядом с ним, но рядом с ним находится другая, а я даже и близко к нему подойти не могу. Я существую для Эльмана только дома – здесь я его встречаю, ласкаю и трахаюсь с ним. А в больнице, где ему больше всего нужна поддержка, ждет другая.

Дочка высокопоставленных Батуриных. Недоступная, потому что за ней очень хорошо следят и строго воспитывают.

Не то, что я – которую можно трахнуть в любое время и в любом месте, где Эльману понадобилось залатать зияющую рану. Бросив взгляд на себя в зеркало, я мысленно повторяю, что это самые идеальные для меня отношения и возвращаюсь в постель.

Эльман возвращается поздно. Я просыпаюсь от требовательных ласк и жадных поцелуев, открываю глаза и встречаю его голодный взгляд.

– Я хочу спать, Эльман.

– Я хочу тебя.

Эльман подминает меня под себя и все делает сам – задирает сорочку, скользит руками по груди и животу и разогревает меня внизу, где, несмотря на мое возмущение, от умелых пальцев делается очень жарко и влажно.

– Я буду сопротивляться, – хныкаю сонно.

– Лучше не надо, моя девочка.

Сильная ладонь уверенно проезжается между моих бедер, задевая влажные складки и все-все острые желания во мне. Знакомо звенит бляшка ремня и шуршит презерватив, вызывая мелкую дрожь ожидания по всему телу.

– Разведи бедра, Ясмин. Шире.

Выполняю приказ и снова удостоверяюсь: это идеальные отношения. Мне все равно, где он был и кто говорил ему утешающие слова в больнице. Все равно, на ком он женится в итоге. Мне хорошо в моменте, ему тоже. А что будет потом – не так уж и важно.

Тихонько стону, когда Эльман входит в меня размашистым толчком. Я чувствую приятную наполненность внутри и не хочу, чтобы это заканчивалось, поэтому обвиваю ножками его бедра и притягиваю к себе ближе, до конца, до тугой и даже немного болезненной наполненности.

– Мне так хорошо, – шепчу еле слышно. – Так хорошо, Эльман.

– Мне тоже, – гортанный ответ.

Его руки ласково убирают пряди с моего влажного лба, скользят ниже, сжимают грудь и очень болезненно – сосок, вырывая из меня стон. Эльман начинает двигаться во мне, и в моих глазах мелкой россыпью пролетают звезды – так хорошо, так хорошо. С ним так проникновенно, тяжело, тягуче, что без его члена внутри, кажется, можно умереть.

Мы трахаемся до рассвета.

Я чувствую сильную пульсацию внутри и очень громко кричу. Эльман кончает и делает насколько финальных толчков, опустошая меня – морально и физически.

В конце я опускаюсь перед Эльманом на колени, хочу испробовать новые ласки, но он останавливает:

– Потом пососешь, Ясмин. Давай спать.

Я киваю, поймав в его глазах остатки пожарища, и ложусь на его грудь – она вздымается очень часто, Эльман утолял свой голод до рассвета нового дня.

Я засыпаю с воодушевленными планами на утро рассказать Эльману об университете, но когда я просыпаюсь, то кровать уже охладела и вторая половина была пуста.

Я понимаю, что сильно опаздываю, когда бросаю взгляд на часы. Восемь утра, а мне в девять нужно быть на кафедре, чтобы оформиться на работу, познакомиться с коллегами и войти в курс дела. Благо, мне еще не поставили пары, для начала у меня будет практика, и я посмотрю, как ведут занятия другие преподаватели. Опять же, это все благодаря Майе, потому что другим преподавателям не дают время на раскачку – кадров сильно не хватает.

– Доброе утро, Айя! – здороваюсь с женщиной на кухне. – Я сегодня без завтрака, очень опаздываю!

– Куда такая нарядная опаздываешь?

– На работу, Айя.

Я тихонько смеюсь, когда выражение лица Айи сильно меняется и становится сильно беспокойным.

– Господин Шах разрешил тебе выйти на работу?

– Ну, мы же не в каменном веке живем, правда? – пожимаю плечами. – Айя, как я выгляжу? Я похожа на преподавателя?

Я кручусь возле нее в черной классической юбке ниже колен и белой блузе. Форму мне посоветовала Майя, она даже скинула мне варианты одежды на маркетплейсе, и я заказала. Подготовилась, так сказать. Несколько пуговиц я расстегнула, чтобы было видно украшение на шее – его мне недавно подарил Эльман и помог надеть, убедительно попросив, чтобы я носила его.

– Это, безусловно, твой самый скромный наряд, – без упрека произносит Айя.

– Отлично.

Я смотрюсь на себя в зеркало, поправляю довольно скромный макияж и кудрявые непослушные волосы. С ними ничего не поделаешь, эти кудри со мной от природы.

– Хорошего дня, Айя!

Айя что-то говорит вслед – взволнованно, тихо, но я не слушаю, потому что уже очень опаздываю. Я хватаю черную классическую сумку и влезаю в босоножки на каблуке, форма преподавателя мне однозначно нравилась.

– Артур, доброе утро! – окликаю удивленного мужчину у машины. – Ты отвезешь меня?

– У меня не было распоряжения господина Шаха.

– Надо распоряжение?

– Ну, желательно…

– Артур, лучше отвези меня и без лишних слов. Я сильно опаздываю, – говорю строго, бросив взгляд на наручные часы. – Я женщина Шаха, но не его пленница. Если ты не отвезешь меня, я сяду в чертову тачку и поеду сама.

Заметно опешив, мужчина отталкивается от машины и в замешательстве открывает передо мной дверь. Я сажусь внутрь аккуратно, чтобы не помялась идеальная выглаженная юбка.

– Куда вас нужно отвезти, госпожа Романо? В какой шопинг-центр?

– Меня в университет нужно отвезти, Артур. Я тебе адрес по пути скажу, поехали скорее.

Едва я переступила порог университета, как все проблемы улетучились из головы, и тяжелые мысли об Эльмане – тоже.

Майя водит меня по этажам университета и проводит краткий инструктаж, где и что находится, однако, запомнить всю информацию у меня все равно не получается, потому что сейчас самый разгар рабочего дня, и студентов в коридорах – очень много.

Один из них задевает меня широким плечом, я с досадой потираю ушибленное место и оборачиваюсь вслед блондину:

– Эй, осторожнее! – делаю ему замечание.

– Извини, красотка! – оборачивается тот с улыбкой плохого мальчика. – Черканешь свой номерочек? Я тебе письменное извинение вышлю.

– Без проблем, – я улыбнулась. – Напомните, когда будете сдавать мне экзамен!

Майя хохочет и уводит меня дальше по коридору, а я с удовольствием прокручиваю в голове, как удивленно вытянулось лицо блондина.

Правда, оценивающий взгляд этого блондина тоже приходится прокручивать. Эльману это не понравится, я напоминаю себе об этом каждый раз, когда ловлю на себе мужские взгляды, которых, к несчастью, было много.

– Ты привлекаешь внимание не только своей красотой, Ясмин. У тебя еще экзотичная внешность настоящей итальянки, – говорит Майя. – Поставишь жесткие рамки, и они привыкнут, что ты их преподаватель.

– А тебя Демид не ревнует?

– Поначалу было. А как Эльман отреагировал на то, что ты будешь работать среди молодых самцов с высоким уровня тестостерона?

Я прикусываю щеку, отвечаю что-то отстраненное и попутно пытаюсь запомнить, где находится моя кафедра. Кажется, на третьем этаже. Здесь Майя очень спешно знакомит меня с коллегами и вводит в курс дела, потому что по расписанию через десять минут у нее начинается занятие.

Знакомство с коллегами проходит в дружелюбной атмосфере, и уже через несколько минут я сижу в аудитории среди студентов – слушаю и наблюдаю как Майя отводит занятие и ведет себя со студентами. Она была очень строгим преподавателем, и у нее никто не просил номер телефона, хотя Майя очень эффектная и красивая девушка. Я должна буду стремиться к такому уровню.

Через полтора часа аудитория опустошается, Майя бросает взгляд на часы и устало выдыхает.

– Не хочешь кофе попить? У меня перерыв между парами полчаса.

– Давай.

Кофейня находилось неподалеку от университета, помещение было стильным и по большему счету – молодежным и современным. Мы заказали себе по рафу с соленой карамелью и заняли уютное место у окна.

– У Эльмана такое горе, – начинает диалог Майя.

Я киваю, и добавить нечего.

– Мы с Демидом были в больнице. Говорят, шансы есть. Надеюсь, Эмин Булатович скоро придет в себя. Он еще такой молодой, его жена места себе не находит…

– Надеюсь.

Я бросаю взгляд в окно, постукивая пальчиками по столу. Скоро нужно будет обновить маникюр, ведь свой я делала еще на Сицилии, и он уже выглядел на свежим. Майя делится контактом мастера, и я с благодарностью прячу визитку в кармане сумочки.

– Когда Эльман познакомил тебя с нами, ты мне очень понравилась. Ты яркая, жизнерадостная, живая. Не то, что Эльман.

– Противоположности притягиваются, – чуть улыбаюсь, отпивая сладкий кофе.

– Согласна. Я обычно не лезу в чужие отношения, но считаю, что должна быть честной с тобой.

– О чем ты?

– В больнице я видела возле Эльмана девушку, она крутилась около него и почти не давала ему проходу. С Дианой Шах она была очень любезна и пыталась всячески сблизиться.

– Я знаю, Майя.

Майя удивленно округляет глаза, а у меня немного покалывает в груди. Она думала, что делает добро, но в итоге доставила больше неприятных эмоций.

– Меня это не касается, Май. Давай сменим тему.

– Я не понимаю. Ты что, не ревнуешь?

– К чему? – пожимаю плечами. – К тому, что наивная девочка пытается урывками поймать внимание большого мальчика? Она видит его только в больнице и на людях. А ночью я занимаюсь с ним любовью и встречаю с ним рассветы. Если ревновать к каждому чиху, можно сойти с ума. И тебе не советую, Май.

Майя замолкла, явно обдумывая мои слова.

Наклонив голову, я с улыбкой добавила:

– Вдруг, они когда-нибудь поженятся? Она хорошенькая.

Зря я это сказала.

Потому что Майя моментально давится горячим рафом, пачкает свою преподавательскую форму и еще очень долго не может нормально дышать. В ее глазах выступили слезы, и мне пришлось похлопать ее по спине, хотя я уже была готова оказывать первую медицинскую помощь.

– Я нихрена не понимаю, Ясмин. И ты так спокойно об этом говоришь?! – произносит, вытирая слезы.

– Маюш, у нас с ним нет будущего. У нас другой формат – отношения без обязательств. И этот формат полностью устраивает меня. Я не поклонница любви и эфемерных чувств.

Майя принимается оттирать белоснежную рубашку от капель кофе, а в перерывах заинтересованно поглядывает на меня.

– Ты меня извини, но там, где будущего нет, женщину не знакомят с самыми близкими друзьями. Где будущего нет, там мужчина не приводит женщину в свой дом, рассчитанный под семью и много-много детей.

– Что ты имеешь в виду?

Я подаю Майе еще несколько влажных салфеток, она немного нервно принимает их.

– Имею в виду, что тебе не стоит рассчитывать на тот формат отношений, который у вас сейчас. Ты для него навечно. Поверь, я знаю, о чем говорю.

– О, вечность это не для нас, Маюш. Вечность нам, увы, не подходит.

Я улыбнулась, встретив тревожный взгляд Майи. Она недолго помолчала, огляделась и придвинулась ко мне ближе, будто готова была поделиться всеми секретами, что у нее есть.

– Ясь, услышь меня. Пожалуйста. Потом не так больно будет. Скорее всего, ты просто все не так поняла, но формат временной тайной связи – это не для Эльмана. Он постоянный, и все временное – не для него. Ему нужна постоянная вечность, понимаешь?

– Ты ошибаешься, Май. Я ведь все хорошо слышала, именно об этом мы договорились с Эльманом. И слова «вечность» там не было.

Майя отодвинулась от меня и опустила глаза.

Я еще долго-долго смотрела на нее, прокручивая стаканчик кофе в своих руках.

– Май, я намеки не понимаю. Ты скажи прямо, если что-то знаешь, – прошу серьезно.

Майя глаза так и не подняла. Она покачала головой и еле слышно пробормотала:

– Нет, я ничего не знаю…

Мы допиваем кофе и покидаем шумное кафе. Я не принимаю слова Майи всерьез, потому что она просто не знает, о чем говорит. Ведь мы с Эльманом ни на какую вечность не договаривались, и я точно это помнила.

Дорогу обратно до университета мы преодолеваем в полном молчании, после чего Майя прикрепляет меня к преподавателю моей специальности, и я нахожусь в университете до самого вечера. Я хотела почерпнуть больше знаний от коллег, чтобы вести занятия очень уверенно, поэтому выхожу из университета к семи вечера.

Машина Артура к этому времени уже стояла у ворот.

Я направилась к автомобилю летящей походкой, будучи вдохновленная своим первым рабочим днем. Теперь осталось дождаться пятницы – в этот день у меня в расписании стояла первая пара, и я планировала усиленно готовиться к занятию, чтобы очень интересно донести студентам материал по истории итальянского языка.

– Добрый вечер, Артур…

Я села назад и запнулась.

Потому что в машине был не Артур. Совсем.

За рулем сидел Эльман, он тяжело молчал и ритмично постукивал пальцами по рулю. Мы встретились глазами в зеркале заднего вида, и весь мой запал, честно говоря, улетучился. Моментально.

В машине сгустилась тягучая атмосфера. Очень. И это не потому, что его отец в тяжелейшем состоянии до сих пор находился в коме. Совсем не потому.

Причиной была я. Моя самостоятельность. И обещание расплаты в его глазах. Болезненной, сладкой, но очень жесткой расплаты.

– Уже все знаешь, да? – спрашиваю.

Эльман молча указал на пассажирское место, я стянула с себя босоножки и перелезла вперед. Его взгляд тут же придирчиво оглядел мою юбку, зацепился за расстегнутую пуговицу на блузе и вспыхнул. Я проглотила вязкую слюну, встречая в его глазах знакомое пожарище, только в этот раз – очень опасное для меня.

Я не противлюсь, когда его руки мнут выглаженную юбку, задирая ее выше. Его пальцы умело отодвигают ткань трусиков и скользят по влажным складкам. Там горячо, очень. И все готово для него.

– Значит, по-хорошему ты не хочешь, Ясмин? – произносит вкрадчиво.

– Накажешь меня прямо здесь или дома? – облизываю губы, сводя ноги вместе.

Эльман оскалился.

Жестко, хищно и без тени на улыбку.

Несмотря на мои плотно сведенные колени, он погрузил в меня несколько пальцев, растягивая изнутри и заставляя изнывать от желания почувствовать его член в себе.

– Сегодня я трахну тебя жестко, Ясмин.

Я глушу в себе разочарованный вдох, когда Эльман выходит из меня. Он вытирает влагу с пальцев с помощью салфеток и резко заводит двигатель автомобиля. В ожидании наказания в груди сладко заныло, а между ног запульсировало и стало так влажно, что кажется, намокла даже юбка.

Хотелось, чтобы он трахнул меня жестко именно здесь. Мне казалось, я была в этому готова. Готова же?

Глава 16

– Опустись на колени, Ясмин.

От короткого приказа перехватывает дыхание, а пульс бьет по ушам и разгоняет кровь по венам. Быстро-быстро.

– Смелее.

На мгновенье мне хочется протестовать и напомнить Эльману о том, кто я и как со мной можно и нельзя. Хочется опустить его с небес на землю, но вместо этого опускаюсь я. На колени.

Мы не говорили с ним ни о чем, не решали накопившиеся проблемы. Эльман просто привез меня домой и завел в неизвестную комнату, чтобы здесь меня жестко трахнуть. И сейчас, быстро приняв душ, он собирался это сделать.

Щелкает пряжка ремня. Шелестит молния. Эльман высвобождает возбужденный член с множеством толстых венок, переплетающихся по всей длине. Я с шумом втягиваю воздух – он вмиг становится терпким и тягучим, и от этого плотного воздуха появляется мелкая дрожь по телу.

В комнате был приглушенный неяркий свет, и еще несколько секунд я наблюдаю, как эрегированный член покачивается передо мной – матовый по всей длине и с блестящей головкой.

– Открой рот, Ясмин.

Голос Эльмана звенит от напряжения, а я заведомо чувствую на своем языке знакомый аромат сандала, только теперь с нотками терпкости и чего-то сильно порочного. Я поднимаю глаза, встречаясь с полыхающим черным взглядом.

– Можешь сперва облизать его, – получаю разрешение.

Я взволнованно смачиваю губы языком, ощущая, как во рту все сильно пересохло от страха.

И чего ты боишься, Ясмин?

Еще полчаса назад Эльман обещал трахнуть меня жестко, и я очень этого ждала, а теперь я даже не представляла, как взять его большой член в рот так, чтобы этому мужчине было приятно.

А сделать ему приятно – очень хотелось.

Эльман подходит ближе и чувственно запускает ладонь в мои волосы, у самых корней. Меня это успокаивает и хочется, чтобы он также чувственно погладил меня везде, где тело изнывает от желания. Но у Эльмана были другие планы.

Он подталкивает меня к члену и пока действует не жестко, но я знала, что жестко – последует после. Когда я немного научусь ласкать его языком.

Я послушно приоткрываю рот, и Эльман прижимает головку члена к моим губам – водит вправо и влево и дает почувствовать его терпкий приятный вкус. Здесь сандал и свежесть после душа, я хватаюсь за его бедра и решительно провожу языком по головке члена.

Эльману нравится – по комнате ощутимо бьет мужской хриплый стон, и я смелею больше. Обхватив член у основания, я делаю несколько примитивных движений ладошкой и обхватываю головку губами.

Знаю, что нужно быть еще решительнее, ведь терпение Эльмана на исходе, а хватка на волосах болезненно усиливается.

– Соси глубже, Ясмин.

Следуя четким указаниям, стараюсь сосать глубже, хотя это получается медленно и неумело. Порой даже слишком, потому что я слышу нетерпеливый вздох и как дергается его кадык.

Спустя еще несколько секунд Эльман толкается в меня – резко, немного болезненно, до самого горла, и реальность перед глазами очень быстро становится мутной и размазанной. Я растерянно впиваюсь пальцами в его бедра.

А Эльман делает еще один толчок, и еще, и еще, грубо трахая меня в рот.

Слезы непроизвольно бегут по щекам, и лишь тогда Эльман отпускает мой истерзанный рот. Чертыхается и, кажется, даже матерится, но ненадолго отпускает. Получив возможность дышать, я кашляю, ощущая на губах и подбородке вязкую слюну. Ее стало очень много.

– Дыши, когда сосешь, – терпеливо просит. – Тогда получится.

Сердце срывается в пропасть – у меня не получилось. Эльману не понравилось. Он поднимает мое лицо и размазывает слезы по щекам – ласково, нежно, что совсем не вязалось с теми ощущениями, когда его член требовательно вошел в мое горло.

– Тебе понравилось хотя бы немного? – спрашиваю его.

Я думала, что выгляжу очень развратно – слюны было ужасно много, и она стекала по подбородку на оголенную грудь, но пожарище в глазах мужчины, которому я делала минет, говорило о другом. Кажется, ему действительно нравится жесткий секс.

– И кого ты обманываешь, Ясмин? Жестко тебе не понравится, я предупреждал.

Я убираю его ладонь со своего влажного лица, приближаю ее к своим губам и сладко облизываю его большой палец языком, а затем беру в рот и сосу. Это зеленый сигнал – бери меня, сколько и как хочешь, мне все понравится.

Взгляд Эльмана вспыхивает, становится безумным и отрешенным – как будто мысленно он сделал со мной все самое грубое и плохое.

– Я хочу еще, – прошу его.

– Будет больно.

– Нет любви, нет боли. Ты забыл?

Взгляд Эльмана плывет – он возбужден, а от моего согласия продолжить и вовсе становится малоуправляемым. Другая бы сбежала на моем месте, сверкая пятками, а я хочу, чтобы он трахнул меня. Жестко. Как обещал.

Эльман моментально обхватывает мои волосы на затылке, а его взгляд чернеет. Очень-очень.

– Научи меня делать это. Как тебе нравится, – прошу без стеснения.

Я облизываю влажные губы и дышу. Часто-часто. Словно пытаюсь надышаться перед тем, как он протолкнет член мне в горло. И от этой мысли нет страха, напротив – кровь вскипает в венах и несется с бешеной скоростью, а соски напрягаются и изнывают от желания.

Следующее проникновение я воспринимаю чуть лучше, хотя в глазах снова мутнеет от выступающих слез. И чем глубже его член проникает в меня, тем больше растягиваются губы – почти до боли. Но я не сопротивляюсь, а стараюсь дышать даже когда его член во мне, как Эльман и советовал, поэтому следующие толчки даются менее болезненно.

Эльман трахает меня быстро, ускоряя темп, доводя до предела – так жестко, как обещал, а в унисон наших грубых ласк по комнате раздаются пошлые чавкающие звуки. Я закрываю глаза, потому что через них все равно ничего не вижу – там пелена сладости и порока, боли и вожделения. С закрытыми глазами все чувства обостряются: и жажда, и боль, поэтому мы оба получаем двойную ударную дозу порока.

–Умница, Ясмин, – он ласково гладит мои щеки.

Эльман продолжает меня трахать – с жадностью, с глухими рыками, с рваным дыханием и безумной хваткой. Зарывшись в мои волосы, он насаживает мой рот вперед и назад, вперед и назад… Я сбиваюсь со счета, изредка заглатываю собравшуюся в горле слюну и иногда – его член. Когда его головка оказывается глубоко во мне, то горло инстинктивно сжимается и тем самым, я чувствую, приношу удовольствие Эльману. Большое удовольствие.

– Подыши, Ясмин, – велит мне рвано, отпуская мой рот.

Я оседаю на пол, пытаясь прийти в себя. Губы пылают, а в нескольких местах, я чувствовала, и вовсе образовались трещинки. Эльман опускается передо мной на корточки, вытирает лицо, подбородок и осторожно – израненные губы. А затем целует их – ласково, несильно, но мне все равно некомфортно. Я чуть дергаюсь, мне больно.

– Зачем, Ясмин? – спрашивает глухо.

Я вытираю слезы и тихонько – плачу. Не из-за того, что он обидел меня, напротив – из-за того, что так сильно хотела испытать что-то подобное, и теперь не могу остановиться.

– Я шлюха, да?

Эльман резко притягивает меня к себе, и мы вместе валимся на ворсистый ковер. Это была новая комната для меня, Эльман привел меня сюда и сказал, что будет трахать меня здесь. Я разделась и встала на колени, потому что сама этого хотела, а теперь плакала, уткнувшись ему в шею.

– Шлюха – это другое. А ты вчерашняя неопытная девственница.