Читать онлайн Жёлтый глаз гюрзы

Глава первая

Тагир более шести лет пас отару овец агрофирмы «Аждаха». За это время так и не привык к будням жизни животновода. Не привык пасти овец в горах под проливными дождями, в грозу, а в Прикаспийской степи в стужу мёрзнуть от студёных ветров, которые врываются с казахской стороны. Ему не нравилось каждый день вставать с зарёй, ночами спать урывками, сторожа отару, занимаясь окотом.

Окот был самой сложной порой в жизни чабана[1]. В это время Тагир с напарниками вынуждены были сутками дежурить в кошаре[2].

Небольшой чабанский домик в горах, степи, палатка, топчан с буркой, первобытный очаг в углу или печь-буржуйка, закопчённый казан, чайник, керосиновая лампа – вот тот максимум удобств, которые имели чабаны.

Человек этой профессии вынужден отказаться от личной жизни. У него нет выходных дней, отпусков, он не имеет права болеть.

В первые дни, когда Тагир пришёл помощником, старший чабан Мурад пытался приучить его к элементарному распорядку дня чабана: вставать с зарёй, спать урывками и где придётся. По утрам старший чабан чуть ли не вытаскивал Тагира из постели. Всё время напоминал ему, как в следующий раз он должен поступить. Но Мурад так и не смог приучить Тагира к профессии чабана, распорядку дня.

Сколько раз старший чабан собирался гнать в шею своего помощника, но в самый последний момент останавливался. Тагир чем-то подкупал его. Он был очень порядочным человеком, морально устойчивым, отзывчивым, интересным рассказчиком, необидчивым, умеющим постоять за себя и за напарников. Легко справлялся с любыми сложностями, с которыми сталкивались чабаны. У Тагира было много плюсов. Но был один крупный минус – любил спать.

Старший чабан прилагал максимум усилий, чтобы отучить его от этой привычки. Но не получалось. Однажды у Мурада лопнуло терпение. Махнул рукой, бросил эту затею. Сделал вывод: Тагира перевоспитать невозможно. Решил при удобном случае избавиться от него.

Накануне в горы к чабанам на обход прибыл генеральный директор агрофирмы. Ознакомился с условиями жизни и деятельности чабанов, остался доволен их работой, сохранностью овцематок, ягнят, упитанностью овец. Когда собрался уходить, спросил у Мурада:

– Как себя проявляет молодой чабан?

– Никак! – вспылил тот. – Ты привёл ещё одного барана в отару своих овец!

– Тагир – сирота. Потерпи чуточку… Ему деваться некуда. Скоро привыкнет. Довольствуйся тем, кто у тебя есть. Других чабанов у меня на замену нет!

– Терплю, что мне остаётся делать?! – недовольно буркнул Мурад.

Весь разговор генерального директора со старшим чабаном слышал Тагир. В душе поклялся сегодня же отомстить сплетнику: «Я тебе покажу, кто лишний баран в стаде овец, алкаш несчастный! Вскоре заставлю тебя заговорить обо мне по-другому!»

На другой день старший чабан отправил на несколько дней своего сына по семейным делам в селение, а сам вышел на замену. Тагир придумал, как ему отомстить.

Старший чабан отправил помощника впереди отары, сам же с собаками плёлся в её хвосте. Тагир всю дорогу придумывал, как больнее ужалить своего обидчика. Обрадовался, когда придумал. Незаметно скрылся от Мурада, отару обошёл у кромки леса, а собак увёл к туше кабана, на днях задранного волками. Подкрался к отаре со стороны леса, на голову набросил плащ, встал на четвереньки и завыл по-волчьи.

На глазах у Мурада отара испуганно разбежалась во все стороны. У старшего чабана сердце ушло в пятки. Что есть духу он закричал:

– Тагир, собачий сын! Где ты пропадаешь? Не видишь, козёл, волки напали на отару! Пали из ружья! Слышишь меня, ослиное ухо?

– Слышу… слышу… – издалека отозвался Тагир, хихикая, несясь по подлеску от криков чабана на другой край отары. И оттуда стал палить из ружья.

– Эй, паршивый козёл, куда палишь? Не видишь, волки напали не с той стороны?! Мигом беги на другой край! И пали!

– А если из ружья попаду в овец? – давился смехом Тагир.

– Говорят тебе, стреляй! Попадёшь, хрен с ними!

Недалеко от Тагира невозмутимо пасся козёл старшего чабана (а тот тайно от генерального директора агрофирмы пас в отаре сотни своих овец). Не раздумывая, он выстрелил в козла.

«Это тебе за козла!»

– Ну что, мазила, попал? – заорал старший чабан с другого края отары.

– Попал! – У Тагира осёкся голос. – Только не в волка!

– Ав кого?

– В твоего козла…

– Что? – Старший чабан побежал. – Я тебе, убийца, сейчас устрою охоту на козлов!

Мурад прибежал и увидел, что помощник не солгал. На траве лежал его козёл с простреленной головой.

– Ты что наделал, слепой чёрт? Только такие олухи, как ты, путают волка с козлом! – сжимая кулаки, набросился на помощника. – Куда ты смотрел, баран рогатый?! Ты нарочно завалил моего козла!

– Сам же приказал!

– Я приказал стрелять в волка, а не в козла!

– Волк не козёл, чтобы к моменту выстрела стоять на линии прицельного огня!

– Ты возместишь мне утерянную голову!

– Старший чабан, не будь жмотом! Таких глупых козлов у тебя в отаре сотни. Одной головой меньше, одной больше – не велика потеря. Во время зимнего окота спишешь… сотню ягнят и козлят. Составишь акт падежа. – Тагир лукаво заглянул в глаза старшему чабану.

Мурад, остывая, замахнулся на помощника посохом:

– Сгинь с глаз моих!

Тагир лишь лукаво улыбнулся. Старший чабан в сердцах плюнул себе под ноги, позвал собак, направляясь собирать разбредшуюся по пастбищу отару. Но собаки не откликнулись.

«Чудеса, – злился Мурад, – сегодня меня не слушаются и отара, и собаки, и этот баран! Пойду к себе в домик, полечусь…»

Буркнул недовольно:

– Наделал глупостей, теперь разделай тушу козла. Вечером сделаем из козлятины хинкал.

– Есть освежевать козла, дядя Мурад! – Тагир засиял. – Если не возражаешь, организуем и шашлыки.

Свистнул собакам. Они тут же прибежали. Расставил их вокруг отары, а сам принялся свежевать козла.

Долго Тагир не забывал этот случай с подстреленным козлом. Он с первых же дней собирался бросить посох чабана. Но не получалось. В селении другой работы не было – не на что жить. Два года назад его родители разбились в автокатастрофе. У него, единственного кормильца в семье, на руках остался младший брат.

Сегодня, когда проснулся Тагир, на востоке не обозначились даже предрассветные признаки. По привычке приоткрыл один глаз, оглянулся, открыл другой глаз. Рядом на топчанах храпели под бурками дядя Мурад и его сын Ахмед. У него после сна душа пела. Чувствовал невообразимый прилив энергии. Хотелось прыгать, взобраться на самый высокий холм и крикнуть: «Я люблю тебя!» Ещё бы! Сердце наполнено таинственным трепетом – ожиданием встречи с любимым человеком. Это предвкушение встречи с ней придавало его телу живость, а душевным порывам – энергию.

Легко соскочил с топчана. Ловко натянул спортивные брюки, оставив торс голым. Стянул с вешалки полотенце; скрипнув створками дверей, выскочил наружу. Бегом, легко, как пушинка, взобрался на холм. Оттуда крикнул:

– Зухра, я люблю тебя!

На востоке, там, где должно было показаться солнце, образовался огромный кровавый сгусток. Заря, расходясь по краям огромными крыльями неземного существа, приобретала цвет меди, сирени, золота. По мере того как сгущались краски, восток перекрашивался в лазурные, сиреневые, оранжевые, туманные, зелёные тона.

Из многоцветной зари неожиданно вылупился золотой диск солнца. Его первые лучи пробежались по холмам, макушкам горных вершин.

Тагир рысцой припустил к расщелине скалы, куда во время грозы ударила молния, а потом забил источник. Он хорошо помнил тот день, когда разыгралась страшная гроза. Тогда по небосклону змейками поползло такое огромное количество молний, что огнём заполыхала вся северная его часть. Одна из сорвавшихся с небес молний с треском ударила в скалу за кошарой. За ней – вторая, третья. По горам, долинам пронёсся страшный грохот – это скала за их чабанским домиком раскололась на две части. В расщелину ударила ещё одна молния. В доме животноводов запахло серой. Чабаны побежали к месту, откуда раздался грохот. И поражённо застыли. Перед скалой, там, где была поляна, образовалась огромная яма. А из расщелины туда с шипением заструился ручеёк. На другой день яма заполнилась по колено. Через неделю заполнилась полностью. Образовался большой пруд глубиной более двух метров.

Первым в этот пруд головой вниз прыгнул Тагир. Затем к нему присоединились и Мурад с сыном. Вода из родника сочилась чистая, вкусная, но была такой мёрзлой, что ныряльщики не могли оставаться в ней более двух-трёх минут.

Прибежав к пруду, с возгласом «Зухра!» Тагир нырнул. Хохотал, гоготал, звал чабанов. Он совсем не ощущал холода в мёрзлой воде. Дурачился так, что от его возгласов не выдержали дядя Мурад с сыном. Тоже пришли.

Когда увидели, что этот чудак вытворяет в ледяной воде, тоже не удержались от соблазна. Разделись до трусов, прыгнули. Они словно на некоторое время впали в детство: плескались, хохотали, выскакивали, носились по лугу наперегонки. Дядя Мурад с сыном, окоченев окончательно, забежали в домик, обтёрлись полотенцами и залезли под бурки. Чтобы согреться, старший чабан достал из-под койки трёхлитровую банку жидкости, пахнущей спиртом. Налил полный стакан, выпил, довольно крякнул.

Тагир, тоже весь красный, в мурашках, вышел на берег. Вытерся, оделся, забежал в домик. Кожа горела огнём. Внутри стало горячо. Чувствовал себя таким лёгким – оставалось расправить руки-крылья и парить! Не удержался, выскочил, унёсся далеко за холмы.

– Что, с зари его овод покусал? – не понял отец.

– Так ведь сегодня у него день рождения! – ответил сын.

– Вечером будет обмывать?

– Он, кажется, собирается домой, к своей Зухре.

– Не получится! – отрезал старший чабан.

Тагир присел на валун, стоящий на шапке холма, прислонился к нему, приложив ухо. Стал прислушиваться к природе, дыханию солнца, начинающего светиться своими золотистыми лучами. Он ощущал, как пробуждается земля. Поймал себя на мысли, что нутром чувствует её дыхание. Лёг, приложил к ней ухо. Чувствовал, как по её кровеносным сосудам, корням деревьев, кустов, разнотравья, углубляющимся в недра, мощно проталкивается кровоток. Представил, что сам становится частью этой природы, её продолжением. Кровь земли по кровеносным сосудам проталкивается и в его сердце. И через него кровь земли, энергия солнца по кровеносным сосудам передаётся в сосуды деревьев и трав. Рядом с ним в упоении заливались соловьи, скворцы. Его душа торжествовала. Природа оживала, расправлялась под действием энергии солнца с востока.

Тагир подставил лицо расплавленному жидким золотом диску, показавшемуся из-за холма. И целый сноп лучей солнца, вставшего с перины утренней зари, залил его лицо. Лучи, лаская, заворачивали его в кокон, окутывали плетью золотых нитей так, что на мгновение Тагир представил себя его сыном. Образ любимой Зухры грел его сердце и душу, заряженные энергией любви. Зажмурился и мысленно унёсся навстречу солнцу, на восток. Там, он был уверен, выглядывая из окна спальни, вместе с ним зарю, восход солнца встречает и любимая.

У молодого чабана на душе и торжественно, и грустно. Торжественно потому, что сегодня ему исполнилось двадцать восемь лет. Грустно потому, что в такой день рядом с ним нет любимой. Над головой закуковала кукушка. Что ему пророчит она: долгую любовь с любимой, скорую разлуку? Тагир не желает считать, сколько раз она прокукует. Не хочется в такой день с утра расстраиваться. Вдруг кукушка пророчит скорую разлуку? Он разлуку с ней не выдержит. Заткнул уши пальцами, чтобы не слушать кукушку, зажмурился. Долго так сидел, представляя себе лицо возлюбленной. В этот день у него одно желание: провести его с любимой.

За последние пять лет загруженный работой старший чабан ни разу не дал ему возможности отметить день рождения у семейного очага. Каждый раз в этот день сердце Тагира разрывалось между любимой и работой. Вместе того чтобы радоваться с любимой, не получив разрешения от старшего чабана, в одиночестве забирался на холмы. Через окуляры бинокля разглядывал свой дом в селении, грустил.

Но сегодня Тагир решил твёрдо: день рождения отметит вместе с женой в селении, пусть даже небеса опрокинутся на голову.

Через окуляры бинокля он смотрел, как солнце выползает из перины разноцветных облаков, слоями сгрудившихся над Каспием. Легко поднимается над морем, расстилая перед собой золотистую дорожку, прокладывает себе путь в горы. Солнце щедро сеет лучи на степи, холмы, долины, ущелья, рождая в сердце Тагира радость нового дня, нетерпеливое желание встречи с любимой.

Глава вторая

Зухра! Это имя со школьной скамьи не сходит с его уст. С этим чудом природы Тагир шесть лет разделяет любовь, радость, грусть расставания. Но работа чабана в горах, степи всё отдаляет и отдаляет его от любимой. А в сердце с каждым разом зреет тоска. Горькие семена сомнения и неуверенности временами прорастают в нём: «А что, если?..» Зухра… Зухра! В его ушах это имя звучит мелодией гор. В этом имени он слышит чириканье стрижей, журчание горных ручьёв, шуршание морской волны, с мягким плеском разбивающейся на песчаном берегу, тревожный клёкот гусей, прилетающих с зимовки из дальних краёв…

Вспомнил их школьные годы. Тагир поджидал Зухру по дороге в школу и обратно. Он шутил с ней, а она обижалась на его шутки. В школьные годы Зухра среди сельских девчонок, её ровесниц, выделялась лишь ростом. Была высокой, худой, с длинными ногами, редкими для горянки золотистыми волосами, огромными, как озёра, глазами цвета морской волны. Он был на пять лет старше её. Тогда у Тагира и мыслей не было, что он обратит на неё внимание и вскоре она станет его любимой. Правда, по дороге в школу и обратно любил с ней шутить, дёргать за косы, иногда доводя до слёз. Сейчас, спустя столько лет, спрашивает себя: что тогда его влекло к ней? Огромные искристые бирюзовые глаза? Может быть. Золотистые волосы? Возможно. Весёлость, отходчивость? Да. Словами точно не передать, чем она его к себе манила.

Но завелась одна привычка: каждый раз, когда встречал её по дороге в школу, начинал подшучивать над ней, называя разными смешными именами. И всегда напевал одну и ту же шутливую песню: «Несравненна, как косуля, джан Зухра! Золото меркнет перед твоими кудрями, джан Зухра! Выбирай женихом себе Тагира, джан Зухра!»

Прежде чем собираться в школу, Зухра узнавала через подружек, не видно ли, где прячется этот вредина Тагир. Она не знала, что среди её подружек находились подкупленные им, которые за подарки, больше вкусные конфеты её закладывали. По дороге в школу Тагир, поджидая её, прятался в кустах. Как только Зухра с подружками проходила мимо, неожиданно выскакивал из кустов и хватал её за косы. Зухра пряталась за спинами подруг. Он ни с кем, кроме неё, из одноклассниц так не игрался, не шутил. Зухре было и стыдно, и приятно, что старшеклассник из всех ровесниц обращает внимание именно на неё. Лицо покрывалось краской, по ногам пробегал ток. Хватаясь за свои косы, она старалась поскорее оторваться от назойливого соседа.

Часто обиженно плакала.

– Смотрите на этого плохого парня!.. – жаловалась она подружкам. – По дороге в школу вечно только ко мне пристаёт. Будто, кроме меня, здесь больше девочек нет!.. Тагир, когда ты от меня отстанешь? Тебе что, интересно обижать только меня? Ещё раз если ко мне пристанешь, я всё расскажу своей маме!

Подружки становились полукругом, поддразнивая Зухру с Тагиром, обзывали их женихом и невестой, приговаривали:

– Зухра плюс Тагир! Медведь – ваш факир! У-у-у! У-у-у… Свадьба будет! Танцы будут! Будет дулма[3], шашлык-машлык! Нам на платья отрезы-матрезы! У-у-у! У-у-у… – и хлопали в ладоши.

– Шутить изволишь, моя соседка? – Тагир, притворяясь, что обиделся, подбоченивался. – Говоришь, я прилипала? К тебе я вечно пристаю? А может, всё наоборот? Твои подружки видели, что это ты ко мне пристаёшь!

Раздавал им конфеты, спрашивая:

– Да, девочки?

Все хором отвечали:

– Да! Да!

Теперь Зухра обижалась на предательниц-подружек.

– Ещё раз ко мне пристанешь, – от обиды её глаза наполнялись слезами, – маме скажу.

Кулачками утирая слёзы, обиженно отворачивалась.

– Эх ты, лучик солнца! – вдогонку добавлял Тагир. – Ещё соседкой называешься! Вместо того чтобы меня хвалить, грозишься жалобой маме! Я от неё отгоняю всех назойливых ребят, а она меня за это мамой пугает! Какая же ты вредина, золотокудрая головушка! Обидела ты меня, смертельно обидела! – Усыпляя её бдительность, незаметно подкрадывался, дёргал за косу. – А я думал, что мы с тобой друзья!

– Друзья, говоришь?! – глядя исподлобья, обиженно выпаливала Зухра. – Хороший друг подругу не обижает и за косы тоже не дёргает! Уйди с глаз моих! Сам вредина! – Оттолкнув от себя Тагира, убегала.

Подружки вслед такой визг поднимали, что у Зухры только пятки сверкали.

Сколько ни хитрила Зухра, избегая встречи с вредным соседом по дороге в школу, всё равно попадалась ему. Выходя с ранцем за ворота, предусмотрительно припрятывала косички под косынкой. При столкновении с ним пряталась за подружками. А Тагир каждый день придумывал всё новые уловки. Когда Зухра свободно вздыхала, радуясь, что избежала встречи с вредным соседом, он неожиданно подкрадывался и дёргал её за косички.

– Смотрите, смотрите на этого верзилу, ещё и глумливо смеётся! – Зухра делала вид, что обижена до слёз, порой не в силах утаить выпирающий из груди смех. – Ты в этом селении из девчонок, кроме меня, никого не замечаешь?

Тагир улыбался глазами из-под густых ресниц:

– Понимаешь, среди сельских девчонок второй такой больше нет!

Хотя от его ответа становилось приятно на сердце, обиженно надувала губки:

– Да, ещё скажешь!.. Льстец. Мягко стелешь – жёстко спрашиваешь! А твои одноклассницы Мина, Мира, Эльмира?! Подружки говорят, что они тебе в школе проходу не дают!

– Зухра, не верь им. Они лгуньи, завидуют тебе!

– За что?

– За то, что с тобой дружит такой видный парень! Скажи, кто такие, если подумать, мои одноклассницы перед тобой? Напыщенные куклы Барби! К тому же гордячки! – усыпляя бдительность, подыгрывал её самолюбию.

– Лукавишь, леший. Если твои смешные приколы называются дружбой ко мне, то какая должна быть настоящая дружба? – внешне обижаясь, внутренне начинала сиять.

В пятом классе Зухра уже много чего понимала. Хотя видела разницу в годах, чувствовала, что она ему небезразлична. Только свою привязанность к ней, свои чувства он выражал таким образом.

От завуалированного признания Тагира её током ударило. На мгновение остановилось сердце. Дыхание перехватило, чувствовала, как жаром охватывает щёки. Она толком и не поняла, что вдруг с ней стало. В глазах потемнело, в животе стало жарко. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем сумела сделать глоток воздуха.

Впервые застенчиво бросила на Тагира влюблённый взгляд. И когда взгляды их встретились, почудилось, что из её глаз брызнули искры. Мгновенно потупила взор, поражаясь туману в его глазах. Тагир первый раз смотрел на неё взглядом, мерцающим огнями. Зухра была напугана тем, что происходит у неё внутри. Не осознавая, что говорит, выпалила то, что с языка слетело:

– Ты плохой мальчик! Обижаешь меня! Я тебя видеть не хочу! Иди, топай к своей Мине, Мире, Милене, Эльмире!..

Её уста говорили одно, а сердце ликовало: «Тагир! Тагир!»

А он всё, что в ней происходило, видел глазами созревающего парнишки. Не успел он улыбчиво ответить, как Зухра, смеясь, показала ему язык и убежала.

С этого дня их отношения приобрели совершенно другой мотив. Зухра как будущая женщина догадалась, в её душе расцвела первая, детская любовь.

В Тагира были влюблены многие девчонки старших классов. На роднике они делились своими секретами с его родственницами. Отправляли ему с ними приветы, а в школе оказывали знаки внимания. Самые смелые шли ещё дальше: через младшего брата и двоюродных сестёр передавали ему записки, назначая свидания.

Зухра и после шестого класса оставалась робкой, застенчивой, в то время как её подружки-одноклассницы без стеснения заглядывались на Тагира, порой делали ему робкие комплименты. А Зухра, видя их наглость, пряталась от него всё дальше. Ей казалось, что Тагир такой большой, а она перед ним козявка. В школе его все уважают, даже учителя. А она перед ним выглядит неказистой девчонкой с длинными ногами, светлыми волосами и огромными светлыми глазами.

И Тагир к ней стал меняться. При встрече заговаривал вкрадчиво, доверительно, перестал дёргать за косички, меньше шутил. Знал, что своими шутками иногда доводит Зухру до слёз. Но она быстро отходила, прощала обиду. Он зарекался, что при встрече с Зухрой больше никогда не станет подшучивать над ней. Но, как только сталкивался, забывал про своё обещание, начинал шутить.

Так за встречами, расставаниями, обидами, примирениями они не заметили, как прозвенел его последний звонок. Тагир получил аттестат об окончании средней школы. Затем поступил в Дагестанский государственный университет. Младшего брата перевёл в школу-интернат столицы.

Осенью Тагир неожиданно получил повестку из военного комиссариата на действительную военную службу. Как единственный опекун брата он имел законное право на отсрочку. Но отмазываться от службы, ходить по инстанциям, просить, унижаться он счёл ниже своего достоинства.

Съездил домой, попрощался с родными, близкими, друзьями. Перед разлукой, сколько ни пытался, не получилось попрощаться с Зухрой. На улице, еле сдерживая слёзы, к нему прилип младший брат, который приехал на его проводы. Когда Тагир садился в автомобиль, случайно встретился взглядом с заплаканными глазами Зухры за окном. Она помахала рукой и скрылась. И этого трогательного прощания, частички её огня ему хватило на все годы службы в морской пехоте.

Тагир легко втянулся в военную службу морского пехотинца. Первое время, правда, скучал по младшему брату, друзьям, Зухре. Но изо дня в день его всё больше захватывала военная служба. Приобретая навыки «морского котика», быстро отвыкал от привычек студента. Со временем стал забывать тех, с кем мало общался, с благодарностью вспоминал настоящих друзей. В годы военной службы он больше всего ругал себя за то, что на прощание не увиделся с Зухрой. Надо было с ней увидеться, попросить, чтобы ждала. Правда, в десятом классе его затянула учёба. Да и поступление в университет и обучение в нём отнимали время… Так получилось, что в последние месяцы всё реже и реже виделся с ней. Короче, сам виноват в том, что на прощание она с ним не встретилась.

Как только на море начинался шторм, а таких штормов за время службы на Балтийском море было немало, в его ушах серебряным колокольчиком начинал звучать голос Зухры. Не мог забыть последние минуты перед расставанием, её заплаканные глаза. Если она плакала, прощаясь с ним за окном, выходит, он ей небезразличен? Тогда ей исполнилось тринадцать лет, сейчас идёт третий год его службы. Скоро ей исполнится шестнадцать.

«Наверняка Зухра своей красотой – небесно-голубыми глазами, золотистыми волосами, длинными ногами – затмила всех девчонок. И стала в селении самой завидной невестой! Хотелось бы хоть на миг взглянуть на неё. Не забыла ли меня? Сейчас, видимо, на неё заглядываются все старшеклассники».

Через год срочной службы по рекомендации командира части Тагир поступил в военное училище. Учился там три года. Его ожидала блестящая военная карьера морского офицера. Но в одном из столкновений на море с вражеским кораблём он получил серьёзное ранение. Его комиссовали. Осенью вернулся на родину. С поезда прямиком направился на встречу с братом – в школу-интернат в Махачкале. Брат оканчивал восьмой класс. Приехал в селение. К нему в дом пришли родные, близкие, друзья. Среди них не было Зухры, единственного человека, с которым больше всего хотелось увидеться.

Встреча с ней состоялась через пару дней и совсем неожиданно.

Он отправился на прогулку за село. Шёл по тропе, ведущей к роднику, и столкнулся лицом к лицу с Зухрой, возвращающейся от источника с кувшином воды. Она, высокая, стройная, величественная, остановилась перед ним. Сверкающими глазами, прищурившись, смело заглянула ему в глаза. Широко улыбнулась, показав ровные ряды зубов-жемчужин. Неспешно сняла с плеча кувшин, поставила перед собой. Тагир замер. Он не ожидал, что встретится с ней наедине, без лишних глаз. Она была такой красивой, повзрослевшей, вызывающе смелой, что у него зарябило в глазах. Впервые он растерялся перед ней, даже забыл поздороваться. Он представлял себе Зухру повзрослевшей, но не думал, что за пять лет его отсутствия угловатая девчонка может вырасти в такую богиню.

Девушка почти сравнялась с ним ростом. С длинной лебединой шеей, выточенной из белого мрамора, она на него произвела впечатление ангела с небес. У него задрожали ноги, непослушно повисли руки. Тагир сконфуженно заулыбался. Её небольшое удлинённое лицо с бело-молочной кожей светилось божественным светом. Лицо украшал прямой тонкий носик с чувственными узкими ноздрями. С головки на спину струились огромные копны золотистых волос. Лоб прямой, чистый, без изъянов и морщинок. На нём улыбчиво остановился взгляд огромных небесно-голубых глаз, окаймлённых длинными густыми ресницами. Красивые дугообразные брови были натянуты, как тетива лука. Припухлые губы слегка растянулись в улыбке. Вспомнив его школьные приколы, Зухра отвела от него взгляд.

– Здравствуй, Тагир, – поздоровалась бархатистым голосом, протягивая руку. – С приездом! Отправлялся служить на два года, но, смотрю, служба у тебя растянулась на целых пять лет… Случайно в свой корабль не влюбился?

Она крепилась, чтобы не показать ему слёзы, вдруг выступившие из сердца. Чувствовала, как задрожал её голос, краснеют жаром охваченные щёки. В сильной жилистой руке морского пехотинца ударом тока обожглась её ладонь.

От волнения он перестал что-либо слышать, воспринимать. Словно из-за стены до его ушей доносился певучий, слегка дрожащий голос девушки. Тагир не помнил, как протянул ей руку, как её жгучая ладонь оказалась в его ладони, что говорил, отвечал.

Девушка была слегка сбита с толку растерянностью того наглого школьного забияки. Перед ней смущался, краснел верзила, который всё время дразнил её при встрече. Это был огромный, сажень в плечах, оторопевший мужчина в офицерской форме с золотыми погонами лейтенанта, в берете морского пехотинца. В смущении он впервые не знал, как себя вести перед девушкой.

Теперь смеялась Зухра:

– Эй, «морской котик», за время службы язык успел проглотить? Стоишь словно засватанная девчонка перед женихом, которого видишь первый раз.

Разошлась она, не давая ему и рта раскрыть:

– Забыл, как подшучивал надо мной в школе, не давал проходу? А ну вспомни свою песенку! Что, запамятовал слова? А я тебе их напомню: «Несравненна, как косуля, джан Зухра! Золото меркнет перед твоими кудрями, джан Зухра! Выбирай женихом себе Тагира, джан Зухра!» Не ты ли меня каждый раз до слёз доводил этим речитативом? А-а-а, моряк? Ах да! Я забыла, тебя не было пять лет… Отвык от села, от своих школьных приколов… Там, на службе, вероятно, перед другой девчонкой исполнял свой шедевр? Эх ты, бедовая голова!

Издевательски рассмеялась.

Пока он, ошеломлённый, приходил в себя, она ещё раз насмешливо улыбнулась. Лёгким движением рук подняла кувшин с водой, изящно закинула за плечо, повернулась, прощально помахала рукой. Приподняв голову, потупив взгляд, плавной походкой направилась в сторону селения.

А он всё ещё стоял на месте, поражённо провожая её взглядом.

– Зухра, как ты выросла, как изменилась! – наконец прошептал ей в спину. – Какой ты стала красивой… вызывающе красивой! Не верится, что та девчонка с глазами на мокром месте, длинными ногами, неуклюжими движениями подростка могла вырасти в такую принцессу! Не наваждение ли это?

Зухра остановилась, обернулась, с иронией разглядывая его. И, мягко ступая по тропинке, скрылась за поворотом.

Тагир озадаченно стоял на тропинке. Сельские любительницы острых ощущений, ставшие очевидцами встречи, тут же растрезвонили о ней по селу. Пройдя мимо сельских девчат, с усмешкой разглядывавших его, он скорым шагом направился к реке. Нужно было поостыть, собраться с мыслями.

Через несколько дней, примерно в тот же час, он вновь увидел Зухру. Из своего окна она провожала его долгим изучающим взглядом, когда он заходил во двор.

После их встречи девушка потеряла покой. Мама заметила, что со старшей дочерью что-то стало твориться. За что бы она ни бралась, всё валилось из рук. Зухра постоянно видела мысленным взглядом Тагира в кителе офицера, с золочёными погонами, в тельняшке и с беретом морского пехотинца на голове. За эти дни она пролила немало девичьих слёз, провела не одну бессонную ночь. Ей хотелось ещё хоть раз на мгновение взглянуть на него. А он, как назло, всё это время не показывался.

Непонятно активизировалась и её младшая сестра.

В тот день, когда Зухра потеряла всякую надежду увидеться с ним, он наконец вышел во двор. Зухра застыла за окном. Не сон ли? Сердце запылало огнём. Ноги стали подкашиваться. Тагир стоял в спортивном костюме, прислонившись плечом к стволу яблони, и долгим взглядом всматривался в её окно. Сердце девушки возликовало: «Ведь он тоже по мне страдает!»

Заплакала от счастья. Стояла у окна, обливалась слезами, позабыв, что дома за ней могут подсматривать. Из своего угла за ней следила младшая сестра, следила и мама, укоризненно покачивая головой. Зухре хотелось позвать его во двор, чтобы с близкого расстояния, через плетёный забор между их дворами, поговорить с ним. Иначе у неё от тоски сердце разорвётся. Смекнула, где они могут увидеться. Если он любит, поймёт её без слов. Не заметив мать, выскользнула в коридор. С кувшином за плечом выбежала во двор. Не помня себя, приоткрыла калитку, почти бегом направилась к роднику.

Зухра ещё с утра чувствовала, что сегодня у неё будет необычный день. С головы до ног оделась во всё белое. Глядя на неё, младшая сестра захихикала, словно понимая, куда та собралась.

– Куда ты так нарядилась? – лукаво заулыбалась сестрёнка.

– На родник…

– Знаю я твой родник… – вкрадчиво захихикала малышка.

– Если знаешь, тогда помалкивай…

Погрозив младшей сестре пальцем, Зухра с кувшином за плечом выскользнула в переулок. При виде нарядной Зухры у соперниц от зависти глаза разбежались. Она, вся зардевшаяся, стройная, с тонкой талией, в туфлях на высоком каблуке, с распущенными золотистыми волосами, шла на родник. Чувствуя себя под прицельными взглядами многих девушек, молодых женщин, сперва шла не совсем уверенным шагом. Длинношеяя, она, тряся ворохом золотистых волос, потупив взгляд, чуть приподняв носик, шла вперёд. Со стороны она смотрелась белой гордой лебедью. А завистницы видели, что Зухра не шла, а парила над землёй, как могла парить лишь одна она. Её парящей походке ещё в школе завидовали даже старшеклассницы. А когда Зухра выросла, стала взрослой девушкой, её походка стала ещё красивей и плавней.

Не успела девушка дойти до родника, как Тагир догнал её. Ещё издалека она услышала за собой его шаги, от волнения у неё перехватывало дыхание. Взор затуманился. Ноздри тонкого носа затрепетали.

Он еле слышно поздоровался:

– Здравствуй, Зухра.

– Здравствуй, Тагир. – От волнения едва не умерла.

Яркая, сверкающая глазами цвета бирюзы, звеня золотыми серьгами, шурша лёгким платьем цвета морской пены, она пошла рядом. Она не могла остановиться, потому что за ней следили десятки пар мужских и женских глаз. Если допустит хоть малейшую ошибку, вольность, недозволенную девушке на выданье, в селе засмеют.

Джигиты, давно добивавшиеся руки Зухры, были поражены смелостью морского офицера. Каждый из них за миг встречи с ней готов был умереть у её ног. Все соперники тоскливо приуныли: Зухрой выбор сделан. А подруги ещё со школы знали про их тёплые отношения. Стало ясно, что не за горами тот день, когда они сыграют свадьбу.

Тагир понимал: с закреплением отношений с девушкой ему медлить нельзя. Был наслышан, что многие джигиты родного села и сёл соседних сватаются к ней. Он был сбит с толку, как Зухра до сих пор осталась необручённой. Выходит, его ждала?!

В горах при выборе женихов родители мало обращают внимание на симпатии и антипатии своих дочерей. Они отдают предпочтение джигиту из уважаемого, зажиточного рода.

«Невесту сыну, – говорят, – бери из бедного дома, а дочку выдавай в дом с полной чашей». У Тагира хорошая родня, а вот чаша у него неполна. Вместе с отцом, начальником милиции, и матерью в автокатастрофе сгорели все их деньги, в тот день снятые со счёта в банке.

Тагир заговорил с дрожью в голосе:

– Зухра, скажи не тая': ты согласна выйти за меня замуж?

У неё от неожиданно нахлынувшего счастья глаза наполнились слезами.

– Лейтенант, ты, кажется, вырос в горах? – Обожгла его взглядом. – Кто в этих горах будет учитывать моё согласие или несогласие… Поговори с моими родителями. Небось, удача улыбнётся тебе… Теперь оставь меня, пожалуйста… Видишь, на нас все смотрят…

Он был на небесах от ответа любимой девушки, но как к нему отнесутся её родители? Да и Зухра ведёт себе строго – не подступишься.

Искупался в речке, затем поднялся на самую высокую вершину, возвышающуюся над селом. Оттуда виднелось её окно, за которым она могла смотреть на него. До самых сумерек он в раздумьях оставался там.

Глава третья

Молодого чабана оторвали от сладких грёз и воспоминаний.

– Эй, лунный мечтатель, а сегодня над чем размечтался?! – заорал над его ухом Ахмед. – Витаешь в облаках в то время, когда овцы разбрелись? Тебе недавнее нападение волков на отару не стало уроком? Когда ты спустишься на землю? Эх, некому стегнуть тебя нагайкой!

Тагир бросил на него неприязненный взгляд.

«Гордится, что он сын старшего чабана… Не понимает, что за распущенный язык может головы лишиться!»

Тагир поднялся на холм, откуда видна была вся разбредшаяся отара.

Весеннее солнце высоко поднялось над горизонтом. Оно своими лучами словно ласкало пастбище, заросшее молочной травой. Этот день, холмы, по которым разбрелись овцы, блеяние ягнят, трели свирели, раздающиеся с даргинской стороны, непривычный гортанный говор их чабанов, прелесть волшебного дня – всё это отзывалось в душе его неповторимыми воспоминаниями отрочества, юности, симфонией любви к золотоволосой Зухре. И сознание того, что эту лучезарную прозрачность дня, перезвон ручья, щебетание стрижей, пронзающих синеву неба, любимая тоже ощущает, делало его мягче, тоньше, благороднее…

Зухра согласна, остаются её родители. Надо кого-то из родных послать к ним, чтобы побеседовали, разузнали их мнение. Подумав, решил ещё раз поговорить с любимой.

Через племянницу отправил ей записку. Просил, как только взойдёт луна, прийти на их место. По словам племянницы, Зухра его записку приняла, смущаясь, спрятала в карман. Вот только, сколько он ни ждал её в условленном месте, она так и не пришла. Тагир не обиделся.

«Если приняла записку, значит, не отвергает меня. Будем терпеливо дожидаться ответа».

Но и через день, неделю он ответа от неё не получил. Через племянницу передавал вторую, третью записку. Она по-прежнему записки принимала, но не отвечала.

Тагир засомневался: видно, что-то случилось. Значит, на горизонте объявился тот, кому она доверила своё сердце. «Кто?! За пять лет разлуки это может быть кто угодно. Тогда зачем она предложила мне поговорить с её родителями? Судя по теперешнему поведению Зухры, в семье её держат на крепкой привязи. Родители меня к ней, видимо, подпускать не хотят. Или они меня изучают, или их обхаживают богатые сваты. Надо с ними как-то переговорить. Но как?»

Такую возможность ему предоставила сама судьба.

Утром следующего дня Тагир колол у себя во дворе дрова. К нему заглянул дядя Магомед – отец любимой. Увидев сурового отца Зухры, он занервничал: «Видимо, зашёл предупредить меня, чтобы я своими приставаниями не беспокоил его дочку». Но дядя Магомед, соблюдая горский этикет, дружелюбно поздоровался с ним за руку. Заговорил по-соседски:

– Как служил на море? Как получил ранение в мирное время? Привыкаешь ли к гражданской жизни?

– Спасибо, дядя Магомед. Служба шла отлично. О ранении и не хочется говорить. Скажу только, что с началом радикальных реформ в стране не всё на границе складывается гладко.

Плавно перешли к обсуждению футбольного матча между Россией и Голландией. Тагир пригласил соседа на стакан чая. Тот поблагодарил.

– Знаешь, а я пришёл по делу. Завтра собираюсь огораживать приусадебный участок. Временем располагаешь?

Сердце возликовало. Сделав паузу, ответил:

– Конечно, приду, помогу, дядя Магомед.

Уходя, сосед напомнил:

– Да, Тагир, с собой прихвати топор, рабочие перчатки. Участок будем городить колючим кустарником.

– Есть прихватить топор и перчатки! – отчеканил Тагир по-военному и, улыбнувшись, поправился: – Простите, дядя Магомед, приду с топором и рабочими перчатками.

На участке работали муж, жена, дочки. Тагир поздоровался с хозяином за руку, тепло переговорил с хозяйкой. Дочки, улыбаясь, от него отвернулись.

Тагир с главой семьи рубили колючие кустарники. А мама с дочками таскали их, раскладывали вдоль забитых колышков. Спустя время хозяин принялся делать ограждение.

Тагир искал удобного случая, чтобы поговорить с возлюбленной, но такой случай не представлялся. В присутствии родителей Зухра стеснялась с ним даже разговаривать. Но самой вредной оказалась младшая сестрёнка. Она ревностно стерегла старшую сестру, ни на минуту не оставляя одну. Иной раз ему казалось, что младшая сестра нарочно им досаждает или сама неравнодушна к нему. А когда выпадал удобный случай поговорить, Зухра, указывая на родителей смущённым взглядом, уходила от разговора.

Дядя Магомед объявил перерыв на обеденный намаз и удалился с женой молиться. Зухра с сестрой укрылись в тени. Тагир растерянно стоял за кустами, не зная, каким образом найти подход к ней. Она видела, что ему позарез нужно с ней поговорить, но предусмотрительно уходила от разговора. Тагир расстроился, был чуть ли не в панике. Понимая, что он может принять её осторожность за отказ, Зухра, улучив момент, подала знак, чтобы следовал за ней. Сумела как-то перехитрить младшую сестру, петляя в лесу, оторвалась от неё. Младшая сестра в поисках старшей заметалась. Стала звать. Зухра не откликалась, и обиженная сестрёнка вернулась обратно. Тагир шёл по лесу параллельно Зухре. Она взяла направление к речушке, весело плещущейся в неглубоком овраге.

Подошёл, встал рядом, не решаясь заговорить. Зухра, краснея, шёпотом предупредила:

– В твоём распоряжении немного времени. Отец может заметить наше отсутствие. Он женских вольностей не терпит. Говори, чего звал?..

Она стояла, теребя кончик платка, оглядывалась по сторонам – как бы плутоватая младшая сестра их не застукала. Зухра успела заметить, что та тоже неравнодушна к её суженому. В день приезда Тагира младшая сестра первой увидела его в переулке. Она была поражена красавцем офицером, на котором форма морского пехотинца сидела как влитая. Это она сообщила старшей сестре о возвращении Тагира с военной службы. Младшая сестра влюбилась в него. О своих чувствах тут же, не таясь, рассказала Зухре. Признание сестрёнки заставило её задуматься. Как бы эта бойкая девчонка не смешала ей все карты!

После демобилизации Тагира с военной службы Зухра переменилась. Она боялась отца, который мог не согласиться на их союз. Перестала показываться на людях, молча переносила свою печаль. По ночам не могла уснуть. Мама по утрам часто видела её с покрасневшими глазами. Эти перемены, произошедшие в характере Зухры, заметила и младшая сестра, которая стала подозрительной. Ссылаясь на бессонницу, Зухра стала ложиться в отдельной комнате.

Один раз при родителях младшая сестра ужалила старшую:

– Ты случайно не влюбилась в морского пехотинца? Предупреждаю: он мой! Я первой его заняла! И никому не уступлю!

Вот это номер! Зухра, не отвечая, быстро покинула комнату. Мама знала о чувствах старшей дочери к Тагиру и в душе её поощряла. Чтобы муж не заметил, мать, заставляя молчать, ущипнула младшую дочку.

С того дня Зухра стала застенчивой, неразговорчивой. При отце в хозяйскую комнату совсем перестала заходить.

Здесь, у речки, при каждом шорохе оборачивалась, менялась в лице. Тагир видел, что любимая его смущается. Неожиданно она засуетилась, постоянно оглядываясь по сторонам. То ей казалось, что за ближайшим деревом их подслушивает младшая сестра. То мерещилось, что кто-то зовёт её по имени. Они шли бок о бок вдоль ручья, весело бегущего по камушкам. Тагир обдумывал предстоящий разговор. У пня огромного граба остановились.

Перед ним стояла не та неуклюжая, угловатая голубоглазая девчонка, а повзрослевшая, переменившаяся девушка. Она неприступна и ангельски хороша. Ему сложно было начать разговор. Она чувствовала его волнение – боится её отрицательного ответа. Ей передавались его волнение и страхи.

Протянув руку, Тагир взял её ладошку в свою ладонь. Не заметил, что от волнения слишком сильно её сжимает.

Зухре стало больно. Она шёпотом предупредила:

– Ты не перепутал корабельный канат с моей рукой? Вскоре так сломаешь её…

Он ослабил хватку, но не отпустил её ладонь.

Зухра видела усиливающееся в нём волнение. Ей вдруг захотелось поиздеваться над Тагиром. Посеять в его сердце семена сомнения, как он безжалостно делал в школьные годы. С этой задачей она, ей казалось, пока справлялась с трудом.

– Зухра, я твою руку выпущу в том случае, если дашь слово сегодня вечером встретиться со мной в условленном месте!

Она лукаво заулыбалась. Перед ней стоял не тот бесшабашный шалун со школьной скамьи, который с ней тогда бесконечно болтал. Это был совершенно другой человек – джигит. Немногословный, не по годам повзрослевший. Гибель родителей, военная служба, ранение, одиночество, неуверенность в завтрашнем дне сделали его молчаливым, замкнутым.

Зухра помнила каждую минуту того дня, когда Тагир прощался с младшим братом, отправляясь на военную службу. Когда он вышел за ворота, младший брат, плача, погнался за ним, бросился ему на шею, прижимаясь, не отпуская его. Тогда она тоже у себя за окном заревела. Младшего брата, когда Тагир скрылся за поворотом, её мать привела к ним в дом.

Сейчас он учился в восьмом классе школы-интерната Махачкалы. Тагир горел желанием очно окончить учёбу в университете. А брат не хотел оставаться в городе, просился домой. Старший брат дал слово, что заберёт его в селение. Сам перевёлся на заочную форму обучения. Готовил документы брата, чтобы перевести его в сельскую школу.

В селении не было подходящей работы, чтобы он мог прокормить себя с братом. Генеральный директор агрофирмы предложил ему временно пойти пасти овец. А затем обещал перевести в офис агрофирмы. Тагир согласился, только не знал тогда, с кем оставлять брата. О своих тревогах Зухре на первой их встрече не скажешь. Думал, стоит ли вообще поднимать эту тему в разговоре с ней.

Девушка чувствовала, что помимо их отношений его волнуют и другие вопросы. Он выглядел растерянным. Видя и чувствуя всё это, понимала, что не стоит вести себя с ним по-хамски. Но решила сполна отомстить ему за прошлое, хотя осознавала: её безрассудность может плохо кончиться для них обоих. Бесёнок, просыпающийся в ней, не давал ей рассуждать трезво. И с первых же минут их разговора всё пошло не так, как ей хотелось. Зухра думала: «Передо мной стоит мой школьный тиран. Сегодня не он, а я над ним поиздеваюсь».

И не заметила, как у неё помимо воли с языка сорвалось:

– Ты вечером мне предлагаешь встретиться? – Сделала страшные глаза, повела ими по сторонам. – Я девушка из добропорядочной семьи. А ты предлагаешь, чтобы я в темноту пришла на какое-то сомнительное место поговорить с неженатым джигитом? Как ты сам всё это себе представляешь, мой морячок? Обо мне не подумал? Я думала, что служба на флоте, погоны морского офицера сделали тебя серьёзным! А тут, гляжу, вдруг повёл себя легкомысленно, как в те школьные годы!

– Я не морячок, а морской пехотинец! – обиженно надул губы.

– Я и говорю – пехотинец! Морской пехотинец… Одним словом – рыбак! – Чем больше она себе позволяла, тем сильнее хотелось ему досаждать. Добавила: – А я не ожидала, что после пяти лет службы в армии можешь вернуться таким зелёным! Переходишь запретную для чужого мужчины черту! Ты случайно сегодня на солнце не перегрелся? – Иронично рассмеялась.

Тагир не ожидал такого уничижительного отношения любимой девушки к себе. Столько яда, сарказма он ловил в каждом слове вчерашней школьницы. Он был почти повержен. Девушка преднамеренно била по его мужскому самолюбию. А он от обиды готов был провалиться сквозь землю.

Это была её третья победа над ним за последние три недели. Каждый раунд ей доставался нелегко. Но каждый заработанный балл в поединке с ним придавал ей уверенности в задуманной игре. Зухра видела, что он готов положить на её алтарь всё, что у него есть, даже жизнь. Но этого ей было мало. Она, увлекаясь, втягивалась в опасную игру. И выходить из неё, не поймав полного куража, не собиралась.

– Где ты видел, чтобы девушка в ночную темень одна, без сопровождающего лица, встречалась с неженатым парнем? За пять лет, кроме моря, своего корабля, сирен, гоняющихся за кораблём, ты никого не встречал? Тебе не кажется, что выходишь за рамки приличия? За кого ты меня принимаешь? – Уставилась на него немигающими глазами. – Нет, мой рыбак, в твою сеть могут попасть Мира, Мила, Милена, Эльмира… – Сделала паузу. – Только не Зухра!

Он, ослеплённый любовью, уязвлённый ею, весь в догадках и сомнениях, не замечал, что она умело продолжает играть в игру, затеянную им ещё в школьные годы. Ему следовало прислушаться к тембру её голоса, вслушаться в мелодию её речей, наблюдать за её мимикой. Тогда бы заметил, как она ликует: «Тагир мой! Какая удача! Какое счастье любить и быть любимой!»

Видя, как он всё больше киснет, не удержалась и прыснула:

– Неужели все влюблённые парни бывают так слепы, как ты, мой морской пехотинец? Тогда как быть нам, слабым девчонкам?.. – Не дожидаясь его ответа, смеясь сквозь слёзы, спешно удалилась…

Тагир, униженный девушкой, которую боготворил, стоял, тупо глядя на уносящиеся воды ручья и ничего не видя. Последние слова, больно брошенные ему в лицо, не выходили из головы: «Неужели все влюблённые парни бывают так слепы, как ты, мой морской пехотинец?» Он был уязвлён тем, что она ни разу не произнесла его имя. «Моряк», «морячок», «рыбак»…

«Что, она решила расквитаться со мной за шутки в школьные годы? Когда это было! Мы были неразумными сосунками! Задавить меня у тебя не получится – кишка тонка! А ты кто по происхождению – дочка персидского шахиншаха?.. Стоп! Кажется, я здесь чего-то недопонимаю… – Какое-то озарение произошло в его мозгу. – Что этими словами, сказанными скороговоркой, она хотела мне внушить? Что означал этот взгляд, брошенный перед уходом? Взгляд, полный нежности! А эта дрожь в голосе, смех сквозь слёзы? Какой же ты глупыш! – Только сейчас до него дошёл скрытый смысл её слов. – Она же не отказала, наоборот… Просто она для остроты добавила в соус щепотку перца. В школьные годы ты издевался над ней, а сегодня она решила поквитаться с тобой! А ты сделал мину обиженного школяра!»

Когда Тагир разобрался в хитросплетении мыслей Зухры, обрадовался настолько, что обнял бук, к которому только что прислонялась она. Щекой прижался к его гладкому стволу…

Сегодня вечером она придёт на свидание с ним…

Глава четвёртая

Сгущались вечерние сумерки. Расплавленным жидким стеклом стекали с горных вершин в ущелье. Казалось, потрогай рукой – почувствуешь их клейкую вязкость. С востока на запад небольшими караванами плыли бело-молочные облака, то открывая, то закрывая отдельные лоскутки неба. Полумесяц выныривал из их пушистой густоты. Освещая отдельные участки земли, он вновь терялся среди облаков. Создавалось ощущение, что месяц движется вместе с ними, выплывая то в одном, то в другом месте.

Месяц временами надолго застревал в перине бело-молочных сгустков, несущихся по гребням холмов. В верхних слоях неба усиливались потоки ветра. Облака в нижних слоях неба стали беспорядочно метаться, наслаиваясь друг на друга. В то время как в средних и верхних слоях небо оставалось спокойным. Вот облака грозно схлестнулись в середине неба. С грохотом разрываясь на части, разбежались к горизонту, вновь группируясь. Крутясь, вертясь, набирая адскую силу, наполняясь огненными разрядами, они спускались на холмы. Сталкиваясь с холодными потоками воздуха, превращались в огромные свинцовые наслоения. В отдалении загрохотал гром, ударила молния – одна, вторая, третья, – освещая небо мощными зигзагами, всполохами жёлтого и синеватого огня.

Природа напряжённо затихла перед грядущей грозой, назревающей над селом. Из глубин небес примчали другие мощные вихри. Они прогнали грозовые облака с юго-запада на северо-восток. Гроза разыгралась над Чёрным лесом. Небо над селом стало очищаться.

Тагир крался огородами за сеновал соседа. Шёл к тому месту, где обычно вечерами в школьные годы любил встречаться с Зухрой. Сел на бревно, лежащее у стены, на котором они иногда сиживали часами, угадывая своё будущее по кометам с горящими хвостами, падающим с небес.

Над ним на самой середине небосклона завис полумесяц, окружённый мириадами мерцающих звёзд.

«Какое счастье, – обрадовался он, – полумесяц высвободился из плена грозовых облаков. Его выпустили враждебные силы, удерживавшие в своих силках. Неужели он там, на небесах, всю жизнь останется таким незащищённым и одиноким? А я?»

Он так увлёкся лицезрением картины ночных стихий и красот, что не заметил, как кто-то подошёл к нему сзади и мягкими горячими ладошками прикрыл ему глаза.

Почувствовал мягкое прикосновение, неизъяснимую теплоту и нежность этих рук. По запаху, бархату кожи ощутил, чьи они. Сегодня ему выпало счастье прикоснуться к нежной коже этих рук, ощутить их магнетизм, чудный запах. Такими же мягкими и нежными были руки покойной матери. Тагир прижал эти ладошки к своим щекам. Их прикосновение так подействовало на него, что он растрогался: взгляд затуманился, уголки глаз предательски заблестели. Потянулся назад, не оборачиваясь лицом к дорогому существу, сладко замурлыкал, зажмурив глаза. Забылся, оказавшись в объятиях яви и грёз.

«А вдруг это сон? Самый сладкий сон бывает самым эфемерным. Такой сон на самом интересном месте почему-то неожиданно прерывается».

– Откуда ко мне столь чудное явление? – Зажмурил глаза.

– С небес… – услышал шелест губ.

– Я сомневался, что ты спустишься с небес… Духи шептали, что обижена на меня… Обижена на многие годы…

– Обижена? За что? – за его ухом вновь зашелестели губы.

– За то, что в школе обижал тебя, дёргал за косы.

– Представляешь… не было бы тех дёрганий за косы, не было бы и этой встречи. Тебе, мой друг, на мои косы молиться надо. Это они тебя сделали милым для их обладательницы…

– Ведь правда! – Его глаза засияли. – Сейчас постелю коврик и помолюсь на них. – Скинул с плеч куртку.

– Постой, погоди! Я тебе верю… Считай, мои косы твою молитву приняли… Тогда я при девочках притворялась. А мне было так приятно… Подёргай мои волосы и сейчас… Прошу тебя…

Он легонько дёрнул её за волосы, жмуря глаза.

– Желаю, чтобы наш сон никогда не заканчивался. Небо, я умоляю, я заклинаю тебя, – шептали его губы

Тыльной стороной ладони украдкой смахивал предательскую влагу, выступившую на ресницах. Он замолчал. Она тоже молчала. Её нежные руки, освещённые матовым светом полумесяца, белыми голубками гладили копну его курчавых волос.

– Умоляю, только не уходи… Не покидай меня… – шелестели его губы. – Явь, не окажись лишь сном.

Его душа находилась в странном состоянии. Ему казалось, что он спит. Спит, сидя на бревне, которое ему знакомо.

– Я есть твой сон. Я есть твоя явь, – ответно зашелестели её губы. – Я услышала твои мольбы. И пришла из твоего сна, став явью. Обними, прими меня, – соблазнительно шептала Зухра.

Он обнял её.

– Как хорошо, что сон не прерывается. – Приоткрыл глаза, засиял, что видит не сон. Это явь. – Я всю жизнь ждал этого прозрения. – Нежно прижал её к груди.

– А я подумала, ты наперёд намечаешь планы, чтобы всю жизнь дёргать меня за косы, – заулыбалась она.

– Тогда я, несмышлёный, думал иначе. Дёргая тебя за косы, пытался привлечь к себе твоё внимание.

– Ну и как, добился своего?

– Сейчас думаю, да.

– Однако странное ты ко мне проявлял внимание… Смотри, смотри, Тагир, – нежно заворковала, – радужные круги вокруг луны стали вертеться, меняя цвета! Разве такое бывает? Если я завтра об этом расскажу своим подружкам, не поверят.

– Это произошло неспроста… Это знаки небес, подаваемые нам. Этих кругов вокруг месяца до твоего прихода не было. Понимаешь, они образовались с твоим приходом. Мне кажется, они являются защитными кругами, твоей аурой, аурой полумесяца. Ведь ты тоже стала моей аурой, моим защитным кругом. Давай сделаем так, чтобы твои подружки тебе поверили, – мы снимем это явление природы на видеокамеру.

Он направил видеокамеру, лежащую рядом, на месяц, затем на неё.

– Не делай этого! – с мольбой зашелестели её губы. – Ты же не хочешь, чтобы отец убил меня?!

Он отложил камеру:

– Прости, я не подумал.

У неё расплелась копна волос. Они золотистыми ручьями заструились, закрывая лицо, падая на плечи, спину. Её волосы в свете полумесяца так засияли золотом, что он поражённо зажмурился. Этот таинственный свет полумесяца закрался и в её глаза. Белки их стали отсвечивать серебром. Свет полумесяца играл на её чистом лбу, подчёркивая красоту натянутых тетивами бровей. Создавалось впечатление, будто они сложатся крыльями неземной птицы и взмоют ввысь.

За откровенной улыбкой Зухры пряталась сердечная тревога. Она была напряжена. Временами оглядывалась по сторонам, тревожась, как бы их не застукала вездесущая сестрица. В уголках её глаз в свете месяца засияли бриллиантовые крупицы. Дрожь пробежала по крепко сомкнувшимся губам. Тагир видел, как она беспокоится, что вредная сестра может их обнаружить.

Ладонью он прикоснулся к её щеке. Она вздрогнула, учащённо задышала через нос. Судорожно обняла его, щекой прижимаясь к его щеке. Он поцеловал её голову, дрожащей рукой вынул из кармана кольцо. Надел на её безымянный палец. В свете полумесяца оно засияло всеми красками радуги.

Тагир трогательно зашептал:

– Зухра, как ты хороша! Мне кажется, вся красота, которая есть на свете, исходит от тебя… Чем больше на свете будет таких, как ты, тем больше в мире будет света.

Зухра засияла, приподняв ладонь, разглядывая кольцо. Её огромные продолговатые глаза влюблённо замерцали. В них отразился полумесяц, отразилась и её душа. Сердце её встрепенулось. В сиянии глаз замерцали все звёзды небес. Они падали к её ногам, изумрудными бусинками ложась на стебельки трав. Её губы приоткрылись, во рту заблестели ровные ряды жемчужных зубов. Не в силах больше сдерживать свою радость, она заулыбалась, захохотала так звонко, что кругом всё заблистало. У Тагира появилось такое ощущение, что сейчас они с Зухрой расправят крылья, взметнутся высоко в небо, закружатся рядом с россыпью миллионов звёзд.

На мгновение Зухра нежно прикоснулась губами к его щеке. Пока Тагир, шокированный её смелостью, среагировал, она ловким движением достала из рукава платья что-то белое, мягкое, пушистое. Вложила ему в ладонь. И плавным шагом уплыла в сторону ворот своего дома…

На другой день, вечером, в селе заговорили о том, что Зухру сосватали за Тагира. Многие сельчане обрадовались его счастью. А были такие, которые в порыве ревности затаили на них обиду.

По поводу сватовства Тагира больше всего негодовал его школьный друг Аслан. Когда до отца Аслана дошло, как его сын повёл себя по отношению к другу и какие интриги за его спиной плетёт, то разгневался, вызвал к себе и отчитал:

– Сын, я не знал, что ты способен на такие низкие поступки. Предупреждаю: ещё хоть слово пикнешь против соседа, я тебя прокляну и выставлю из дома! Понимаю, девушка за тебя не согласилась выйти замуж, выбрала себе более достойного человека. Твой подлый поступок говорит, что ты недостоин даже внимания Зухры, не говоря уже о дружбе с Тагиром! Вместо того чтобы подумать, почему тебя отвергла такая прекрасная девушка, от зависти грозишься разрушить их счастье! Только попробуй, поглядим, что я с тобой сделаю! Если настоящий мужчина задумал свершить что-то серьёзное, он не ходит и каждому столбу об этом не рассказывает! Ты совесть потерял! Теперь, скажи, какими глазами собираешься смотреть в глаза своему другу? Я не ожидал, что мой сын может вырасти таким негодяем!

К счастью Аслана, в это время Тагир находился в столице республики и не мог слышать сплетни друга. Он приводил в порядок документы для перевода с очного отделения на заочную форму обучения. Одновременно решал вопрос перевода своего брата из школы-интерната столицы в их родную школу.

Глава пятая

Через пару дней после сватовства Тагир отправился чабанить на летние отгонные пастбища. Кто-то в селении о подлом поступке Аслана вскоре позабыл, кто-то стал выжидать удобного случая, чтобы передать Тагиру.

К началу осени молодые сыграли свадьбу…

Тагиру пришёл на память ещё один незабываемый случай из их совместной жизни, который произошёл через три дня после свадьбы.

На второй день после свадьбы он обратился с заявлением к генеральному директору агрофирмы, чтобы ему дали отпуск на медовый месяц. Кроме того, к зиме нужно было отремонтировать дом, перевести младшего брата из школы-интерната в родную школу. Генеральный директор не подписал его заявление. Он даже стал в злобе угрожать Тагиру увольнением. Поставил ему условие:

– Если завтра же не отправишься пасти отару, уволю с работы и ни на какую другую работу не переведу!

Молодому чабану ничего не оставалось делать, как только согласиться с ультиматумом начальника. Если бросить отару, у него не останется другой возможности кормить семью.

Зухра просила бросить эту работу:

– Пока, милый, ты найдёшь более подходящую работу, я буду ткать ковры. Будем продавать их в Дербенте на рынке. С голоду не умрём.

Зухра боялась оставаться одна в огромном доме.

Генеральный директор агрофирмы пообещал Тагиру в тот день в два раза увеличить заработную плату и как можно скорее найти ему замену.

Тагир вернулся к отаре убитый горем. Главный чабан даже засомневался, не сбежала ли от него молодая жена. Он не предполагал, что разлука с Зухрой так сильно расстроит молодого супруга. Весельчак, балагур, душа любой компании, он затосковал так, что сутками крошки хлеба в рот не брал.

В день возвращения в горы Тагир угостил напарников свадебными яствами. Они благодарно пили, закусывали, поднимали тосты за счастье молодых. Тагир пил водку не закусывая. Молчал. За вечер не вымолвил ни единого слова. Осунулся, щёки, глаза запали, взгляд потух. Напарники успокаивали молодожёна, переживали за молодую супругу, которая в огромном доме осталась одна.

Тагир боялся за неопытную жену, опасался злых языков, людской молвы. Как бы недоброжелатели в его отсутствие не наговорили лишнего, не очернили её. Он так и не успел перевести брата из школы-интерната в сельскую школу. С братом его молодой супруге было бы безопасней, веселей, у него самого – на душе спокойней. Надо было что-то предпринять, чтобы уйти с этой работы, быть поближе к любимой.

«Зухра так молода, неопытна, – в тревоге, потеряв сон, думал Тагир. – Время беспокойное, к ней под покровом ночи могут проникнуть мои враги, соперники, которым она отказала. Как бы не очернили, не опозорили беззащитную молодую женщину. По ночам одна в страхе будет оставаться дома. Не всегда родители в состоянии опекать, поддерживать её. Мало ли что с ней может случиться! О горе! Что делать? Настали такие времена, что нельзя доверять ни облакам, плывущим над нами, ни ветру среди нас. Землю от разрушения испокон веков спасали горы, людей – вековые традиции. Как быть, когда многие забыли про традиции? До недавнего времени все птицы летели со своими стаями – орлы с орлами, чёрные вороны с чёрными воронами. А теперь стаи птиц перемешались. Чёрных ворон увидишь даже среди обычных сельских воробьёв!»

На четвёртые сутки сердце молодого супруга не выдержало разлуки. Когда напарники уснули, с ружьём за спиной, никого не предупредив, по известной ему тропе он отправился в село…

Когда молодой хозяин открывал ворота своего двора, часы показывали пятнадцать минут десятого вечера. Значит, в кромешной тьме двадцать километров он прошагал за три часа. Под навесом его приветливо встретил скакун. Тагир подошёл, обнял его за шею, поцеловал, погладил. Теперь понял, как он устал от ночной дороги, как проголодался. Но что такое усталость, голод перед предстоящей встречей с любимой!

Во дворе присел на край чурки, где обычно рубит дрова. Надо было отдышаться, чуть успокоиться, присмотреться, прислушаться к дыханию дома. Корова под навесом, тяжело дыша, размеренно жуёт жвачку. Рядом привязан телёнок. А другую корову и овец ещё в начале весны он отправил на летние отгонные пастбища. В курятнике потревоженный им петух недовольно закудахтал. Со двора осматривал дом, двор, заборы, ограждения – всё вроде бы стоит на своих местах, всё цело. Когда отдышался, встал у входа в дом. Затаил дыхание. Постучался, получилось тихо, почти неслышно. Сердце заработало так, что готово было выскочить из груди. Постучал увереннее, громче. Тремя ударами костяшек пальцев подал жене свой условный знак.

На втором этаже скрипнула дверь спальни. В коридоре зажгли свет, на деревянном полу послышались торопливые шаги. Слышно было, как жена подбежала к окну на балконе. Сверху раздался скрежет приоткрываемой рамы. Зухра высунулась из окна:

– Кто там?

Тагир, не в силах унять дрожь в голосе, ответил:

– Зухра, это я.

– Милый?! Аллах услышал мои молитвы!

Молодая жена всплакнула от счастья. Перепрыгивая ступеньки лестницы, сбежала на первый этаж. С грохотом сняла тяжёлые засовы с наружных дверей, выскочила во двор. И, плача, повисла на шее супруга.

– Мой милый, ласковый зверь, моя звезда, моя крепость! – лепетала она, заливаясь слезами. – Бессердечный, на кого оставил свою молодую, неопытную жену? – обиженно надулась Зухра. – Ты не задумывался над тем, что у тебя в селении могут быть завистники, враги, просто недоброжелатели? Ты не подумал, что на меня могут напасть, опозорить, сплетники, сплетницы могут распустить обо мне грязные слухи, меня могут похитить?! Бессердечный! Бессердечный! Бессердечный муж! – Своими маленькими кулачками девушка забарабанила по его груди.

Тагир смеялся, судорожно целуя жену, поднял на руки. Теряя голову, что-то несвязно ей говорил. Она обвила руки вокруг его шеи, плача, задыхаясь от слёз, прильнула к его устам. Её горячие слёзы капали ему в рот, волосы щекотали ему лицо. Он нежно, как цветок, нёс её на руках. Легко поднялся с ней на второй этаж и зашёл в спальню…

Молодожёны не смыкали глаз до утренней зари…

В эту ночь молодая жена впервые в жизни испытала, что такое пламя страсти, жажда слияния губ двух любящих людей, сила мужского огня, полёт в объятиях любимого. Нет, между ними ничего постыдного, о чём молодые женщины рассказывают на роднике о первой, второй, третьей брачной ночи, не произошло. Муж сжал её в сильных, жгучих объятиях, тугими губами прильнул к её губам, лаская шею, груди, целуя живот, возбуждая в ней страсть, необъятный пламень любви. Горячими поцелуями он осыпал всё её тело, скользя губами вниз… вниз… И они слились в едином порыве…

Зухра неистово застонала, теряя силы, прижимаясь к нему сильней, так, что в его объятиях хрустели её позвонки. Возбуждённо хохотала, ставя губами раскалённые печати на его губы, прижимаясь к груди полыхающей огнём грудью… Вдруг от действия упругого существа, горячим колом задвигавшегося внизу живота, удивлённо раскрыла глаза. Ей стало трудно дышать, перехватило дыхание. Из её глаз брызнули искры. Он овладевал ею так страстно, что она, теряя разум, безумно кричала. Забыла, где находится, куда уплывает на волнах любви. Ощутила, как вместе с любимым они оторвались от земли, взлетели, полетели в тёплую пушистую прозрачность. Такой горячей, мягкой, ласковой была эта прозрачность, где ей захотелось остаться вместе с ним навсегда…

Раннее утро. Тагир собирается возвращаться к отаре. Иначе со старшим чабаном неприятностей не избежать. А Зухра, когда муж объявился поздно ночью, решила, что он окончательно вернулся домой. Стоило Тагиру рано утром заикнулся, что пора возвращаться в горы, она заплакала навзрыд. Бросилась перед ним на колени, умоляя:

– Супруг мой, ты что, не понимаешь, какие опасности подстерегают меня в твоё отсутствие? Когда в республике, районе неспокойно, леса кишат «лесными братьями», на кого меня собираешься оставлять?! Кто молодую жену, которая даже не привыкла к новому дому, в такую пору оставляет одну? Ты говорил, что младшего брата переведёшь из города в нашу школу… Если бы хоть он находился рядом, мне было бы спокойней… Супруг мой, до тебя не дошло, что меня, молодую, неопытную женщину, в этом огромном доме нельзя оставлять одну?! Ты хоть представляешь, в каком страхе я провожу тёмные ночи? В отцовском доме даже днём меня одну не оставляли! А ты?! Что, тормоза потерял?!

Муж ещё с вечера над их кроватью повесил кинжал, ружьё-двустволку. Сказал:

– Так тебе будет спокойней. В следующий раз научу стрелять из ружья, пользоваться кинжалом.

Какие бы утешительные слова он ни говорил супруге, она их не воспринимала.

– Супруг мой, милый, умоляю, бросай эту работу! Моё сердце чует беду. У меня складывается такое ощущение, словно чьё-то проклятие нависло над нами. Мы не ведаем, кто рядом с нами стоит, кто нам друг, а кто враг. Район, село кишат «змеями». Помни, ночью змеи не пользуются дверьми! Если ты немедленно не бросишь эту работу, с нами может что угодно случиться. Это мне поведала гадалка, которая недавно была у нас в селении. Как увидела меня на улице, так и запричитала: «Проклятие, страшное проклятие на вашей молодой семье… Я вижу, ты, молодая, с супругом в разлуке… Он хороший человек. Но вас окружают плохие люди, которые хотят вам навредить… Зови его, и немедленно переезжайте из этого селения!» Милый, умоляю, прислушайся к тому, что прорекла нам гадалка. Ты знаешь, я хорошая рукодельница, швея. Буду ткать ковры не покладая рук. От художников-заказчиков у меня нет отбоя. За один хороший ковёр-портрет мне платят очень приличные деньги. А такой портрет я спокойно заканчиваю за месяц. Плюс к тому в пределах десяти-пятнадцати тысяч в месяц мне ещё платят и за обучение учениц швейному мастерству. Я ещё и хороший дизайнер по женским костюмам. Заказами завалена на полгода вперёд! Только, когда я одна дома, у меня всё валится из рук. Я боюсь оставаться одна! Я всё время думаю о тебе, не могу забыть слова гадалки. Пожалуйста, не уходи! – Ещё пуще заплакала Зухра.

Но по глазам супруга, которые он печально отводил, поняла, что Тагир не бросит работу чабана. Не смея глядеть жене в глаза, с дрожью в голосе он проговорил:

– Милая, не бойся, тебе ничто не грозит, тебе некого опасаться! Не накручивай себя. Это всего лишь твои ночные страхи. Гадалки выворачивают кошельки таких мнительных женщин, как ты! Ради денег они и самого чёрта заколдуют. Кто из мужчин села осмелится тебя обидеть? Я тому голову оторву! «Лесные братья», просочившиеся в Дагестан из Чечни, – выдумки милиционеров-оборотней. Попрошу тётю, пока я в горах, чтобы она к тебе по ночам отправляла мою племянницу. Прошу, милая, потерпи чуточку, у нас всё уладится. Скоро я перейду на работу в офис, тогда мы заживём весело и счастливо. А такому здоровому бугаю, как я, жить на иждивении молодой супруги унизительно…

Тагир так и не смог её убедить. Сегодня они в первый раз после свадьбы поссорились. С тяжёлым сердцем он уходил в горы. Забрал с собой и своего скакуна.

Супруга напоследок выкрикнула ему вслед:

– Когда волки без присмотра оставляют логово, над их волчатами потешаются даже паршивые шакалы! Ладно. Поезжай так, – примирилась со своей участью, – как плавно течёт вода. Так же и возвращайся. Пока тебя нет, солнце будет моим знаменем, небо – моим шатром.

– Мир велик! – обернулся в седле муж. – Эти горы, что высятся над нами, всегда будут стоять отдельно. А любимые в самый неожиданный момент склонны приходить друг к другу! Жди! Скоро увидимся! – И ускакал, сверкая подкованными копытами коня.

Молодая супруга не теряла надежды, что любимый муж прислушается к голосу разума, бросит работу чабана и вернётся к ней. Но прошла осень, наступила зима, за ней пришла весна… а чабан не собирался уходить. Так минуло три года.

Студент-заочник оканчивал третий курс экономического факультета университета. Брат окончил школу-интернат. Поступил в столице в Дагестанский государственный университет. А Зухра не видела конца обещаниям супруга. По его словам, в отаре овец он держит более пятисот своих голов. Если оставит отару, их овец присвоит себе старший чабан или сдаст на мясокомбинат.

Так в ожидании прошло пять лет. Зухра уже не верила обещаниям мужа. Между ними пошли ссоры, обиды, придирки по любому поводу. Она перестала следить за своей внешностью.

В одну из ночей Зухра увидела сон. Какой-то мужчина, лица которого не разглядела, в кругу друзей восхвалял её красоту. Она проснулась, вся горя огнём. Встала, села перед зеркалом. Заглянула в него. Ужаснулась, сравнивая своё лицо до замужества с тем, что сегодня смотрело на неё в отражении. Оно постарело, осунулось, глаза потеряли былой огонь, живой блеск. Она располнела. На животе, боках образовались жировые складки. Бёдра портил целлюлит. Гусиная кожа на ногах.

Она так устала ждать Тагира, что теперь, когда он месяцами не приходил домой, это её особо не тревожило. Муж был занят то окотом, то перегоном отары овец, то другими делами агрофирмы. У него на всех хватало свободного времени, кроме жены. Однажды Зухра пришла к умозаключению: пусть муж со своими овцами катится ко всем чертям!

Теперь, когда муж возвращался домой, она молча, смотря поверх его головы и лениво зевая, собирала перед ним нехитрую закуску. Когда он заканчивал принимать пищу, без спросу убирала грязную посуду. Ставила термос с чаем, сахарницу, чашку с блюдцем и уходила доделывать свои дела. Когда ложились в супружескую постель, прикидываясь больной, не подпускала его к себе.

С некоторых пор, когда приходил муж, она стала укладывать его спать отдельно, в гостиной. Муж, перекусив и даже не успев помыться после дальней дороги, быстро засыпал в чистой мягкой постели. А Зухра в семейной комнате до утренней зари сидела за ковровым станком, горько оплакивая свою судьбу.

С некоторых пор Зухра стала отказывать мужу в супружеской близости. Бывало, что он настаивал, чтобы она выполняла свой супружеский долг… Она искала причины, чтобы не ложиться с ним в одну постель. А если он вынуждал её лечь с ним, близости не допускала.

В разговорах с друзьями Тагир не раз слышал, что после нескольких лет совместной жизни супруги охладевают друг к другу. Он пришёл к мысли, что со временем и их отношения вошли в привычную колею. А вот ссоры, возникавшие по любому поводу, стали его настораживать.

Отказы жены от выполнения супружеского долга, её частые женские болезни, головные боли сначала его особо не тревожили. Но когда и после шести лет совместной жизни она не стала матерью, Тагир задумался. Когда он затрагивал эту тему, она уклонялась от разговора. Тагир стал подозревать, что жена от него что-то скрывает. Изменяет? Что угодно, но измены жены даже в мыслях не допускал.

О своих сомнениях, тревогах Тагир поговорил с тётей. Она посоветовала:

– Отвези жену в районную поликлинику к гинекологу на обследование. Это не дело и после шести лет супружеской жизни не иметь детей. В крайнем случае, – заключила она, – отведи её к бабкам-знахаркам.

Глава шестая

Старший чабан до срыва голоса звал Тагира, а он, увлечённый своими думами, не слышал его, отключившись от внешнего мира. Тагиру казалось, что он спит, а к окликам старшего чабана парень давно привык. Только тогда, когда Мурад грубо дёрнул его за рукав, ругая бранными словами, стряхнул свои горькие думы.

Из грёз и мечтаний он возвратился к своим овцам. Печально огляделся. Рядом блеяли овцы, гавкали собаки. Невдалеке на холме сын старшего чабана играл на свирели. А на соседней стоянке устроили между собой потасовку доярки.

Он вернулся к реалиям жизни с противной её повторяемостью, жестокими правилами, требованиями, противостоянием, ненавистью, тяжёлым бытом. Тагиру стало так горько, что от безысходности он чуть не завопил. Перед глазами полыхало пламя, колышущееся над их супружеской постелью. Сердце больно кольнуло.

«Что это? Предупреждение или?..»

Было время, когда ему сутками не хотелось вставать с этой постели, нежась с любимой. Канули в прошлое ночные объятия, нежные поцелуи, трогательный шёпот её губ над его ухом. Работа чабана всё отняла у него: любимую, общение с друзьями за кувшином вина у речки. Его обманом толкнули в эту баранью жижу. И никто, чтобы вытащить из неё, ему руку помощи не подаёт. В этой смердящей жиже до него сгорел старший чабан, затем – его сын. Сейчас полыхает он. Он выгорел. У него в душе не осталось и искорки огня, чтобы зажечь себя, согреть жену. Опустело сердце, очерствела душа. В ушах стоит звон. Он ещё не тронулся с места, когда старший чабан, обзывая, поднял на него посох и в ярости чуть не сломал ему руку.

Сердце больно защемило. Уже который день оно подаёт ему сигналы бедствия. Сердце подсказывало: сегодня с ними что-то случится. С ним произойдёт то, что перевернёт всю его жизнь. И причиной всех перемен и бед в жизни станет жена, которая вдруг перестала его любить. Он только что понял: сегодня вечером отправится домой. И там всё выяснит…

К вечеру Тагир зарезал молодого барана, разделал мясо на шашлык, хинкал, упаковал в хурджины[4]. Припрятал их в пещере, расположенной у тропы, ведущей к дому. Вечером, когда пригнали отару с пастбища, не обращая внимания на окрики старшего чабана, подпоясался ремнём с кинжалом, сел на коня и направил его по тропе домой. За ним увязался и преданный пёс Арбас.

Мрачные мысли не покидали сердце. До Тагира наконец дошло, что при таком подвешенном состоянии, в каком он находится, жена может уйти от него. Она не только сильно изменилась, но и брезгливо отстраняет его от себя. Понял, что запахло жареным. Да и младший брат перестал приходить домой, даже на летние каникулы не приезжает. И деньги, высылаемые почтой старшим братом, возвращает обратно.

– Жена стала неуважительной ко мне, несдержанной на язык. – С некоторых пор у Тагира завелась привычка разговаривать с собой. – Как бы ей не вскружили голову! Кто?!

Заговорил внутренний голос:

– Сам тоже, гусь, хорош! Кто на третий день после женитьбы оставляет молодую жену одну – уходит чёрт знает куда?

Он становился всё мрачней.

– Ради неё же стараюсь! Чтобы она жила лучше всех, одевалась лучше всех, питалась лучше всех!

– Нет, ты лукавишь! Зухру никогда не прельщали материальные блага. Любовь, духовные богатства она всегда ставила выше материальных благ. За твою любовь, нежность готова была умереть.

– Голос, хотя бы ты не трави мне душу. Обещаю, сегодня всё переменится. Как только прибуду домой, искупаюсь, побреюсь, постригусь, переоденусь в лучший костюм. Посажу её в «Волгу» друга Аслана и отвезу в город. Поведу в самый лучший ресторан, пройдусь с ней по самым модным магазинам. Буду её всегда любить, носить на руках.

Голос:

– Ты так и не постиг глубины её сердца! Ей нужен огонь твоего сердца, а не твои базары, рестораны и тряпки!

– Ладно, Голос, отстань! Будет ей и огонь моего сердца, и моё сердце в её ладонях!

Глубокой ночью Тагир верхом прибыл в селение.

Скакуна привязал к плетёной ограде огорода, настороженно оглянулся. Насторожился и пёс, чуя чужие запахи в своём дворе. Ворота не заперты. Хозяин замер. Беззвучно прокрался во двор. Дома не было огней, только слабый свет ночника пробивался из спальни. Он стоял в середине двора. Рядом в ожидании ощетинился пёс. Тагир напрягся. По спине пробежали мурашки. Двор, его обстановка, этот слабый свет в их спальне – всё в один голос кричало: «Она там не одна!»

Осматриваясь у порога дома, заметил чужие мужские туфли. Чуть не выругался. Недавно он подарил на день рождения такие туфли своему другу Аслану. Других таких туфель в селении больше ни у кого не было. Не потому, что они дорогие, а потому что в Дербенте в единственном экземпляре приобрёл их в магазине финских товаров. Тагир весь взмок. В горле пересохло, душа ушла в пятки. Брезгливо двумя пальцами приподнял туфли. Да, почти не ношенные туфли, пахнущие фабричной краской. Голова пошла кругом, в глазах потемнело. Схватился за рукоять кинжала.

«Аслан? А что посреди ночи он у меня дома делает?!»

Ему на память пришли слова жены: «Мы не ведаем, кто нам друг, а кто враг. Район, село кишат ползучими “змеями”… Ночью змеи не пользуются дверьми!..»

«Выходит, всё это время Аслан, мой лучший друг, “окучивал” мою жену? Не он ли причина всех наших семейных бед?!»

Хозяин впервые в жизни не знал, находясь у порога своего дома, как в него войти. Что делать – ворваться в дом, зарезать обоих? Или плюнуть на блудливую жену, возвратиться назад к своей отаре? В ярости он не соображал, что делает. Униженный, растерянный, растоптанный женой, он выбежал со двора. Очнулся далеко на тропе, ведущей в горы. За ним увязался пёс, скакуна второпях забыл привязанным к ограде. Поругал себя за душевную слабость, хватаясь за рукоятку кинжала, поспешил обратно.

– Убью ублюдков!.. Зарежу, как барашков! – скрежетал зубами. – Эти оборотни, потерявшие стыд, опозорили меня, осквернили мой очаг. За это они должны дорого поплатиться!

Окольными путями Тагир крался к себе в дом. Он знал, что окно одной из комнат на первом этаже, которое выходит на задний двор, никогда не закрывается. Через него проник внутрь. Хотя дома было темно, Тагир неплохо ориентировался в нём вслепую. На первом этаже царила мёртвая тишина. Эту тишину нарушало только биение сердца и его шумное дыхание. Ощупью поднялся по лестнице. Привыкнув к темноте, стал видеть лучше.

Все двери на втором этаже, кроме спальни, были закрыты. Из спальни в прихожую пробивался слабый свет ночной лампы. Тагир на носочках подкрался к дверям. Не хотелось верить, что жена в его супружеской постели изменяет с другом Асланом. Но от того, что он увидел в спальне, чуть сердце не разорвалось. В его постели жена лежала в объятиях мужчины. Шёпот их губ иногда прерывало чмоканье поцелуев, затем следовал страстный смешок одного из любовников. С оголённым кинжалом он застыл. Мгновение – и блудник с блудницей будут лежать перед ним, захлёбываясь кровью. Но в последнее мгновение его что-то остановило. Показалось, что услышал голос сверху: «Усмири свой гнев, убить их всегда успеешь. Будь благоразумен, цени время, оно работает на тебя».

– Аслан, мой царь! Царь всех зверей, как ты хорош! – шептала она. – Как ты горяч! Ты – мой бальзам! Ты – мой родник в бескрайней пустыне! Как я, глупышка, тогда могла отказать тебе? Поцелуй меня!

Он услышал: «Чмок, чмок, чмок».

– Поцелуй ещё сильней… – сладко постанывала под ним.

Тагир увидел, как Аслан смачно присосался к губам его жены…

Муж сходил с ума. Ради этой блудливой женщины он терпит зной обжигающего солнца, дожди, трескучие морозы. А она променяла его на продажного друга. Сердце преданного мужа разрывалось на части. Он не вытерпит позора. Этих самца и самку он жестоко накажет.

«Оказывается, “мой друг”, пока меня не было дома, времени даром не терял. Выкорчёвывал сорняки в “огороде моей жены”». Рука с оголённым кинжалом зависла в воздухе. Перед ударом возмездия его что-то сдерживало. Догадался что. Смерть от благородного металла для этих прелюбодеев слишком почётна. Они должны понести другое наказание.

Неожиданно штора, висящая перед дверьми спальни, оборвалась и упала на пол. В последнюю секунду Тагир успел отскочить в тень. Взгляд его затуманился. Голова не слушалась. Он трясся, еле сдерживался. Шагнул назад, не помня себя.

– Месть! Месть! Месть! – шептал, затыкая уши пальцами.

– Месть! Месть! Месть! – замирало в груди сердце.

– Месть! Месть! Месть! – кипела кровь…

«Нет, лёгкой смерти не дождётесь!.. Я вам придумаю такую смерть, от которой загрохочут горы. Загремят небеса. Воды в реках закипят зимой!»

Надо убираться. Неслышно сполз с лестницы на первый этаж. Вылез через окно во двор. Вскочил на скакуна и пустился в сторону гор.

Пришёл в себя, когда оставил родное селение далеко позади.

– Случилось то, что неминуемо должно было случиться! – пришёл к тяжкому заключению. – Ведь ещё в первые дни замужества гадалка увидела в сердце продажной женщины злокачественную опухоль. Она предупредила жену об угрозе, нависшей над нами. Но та не услышала, не осознала. Зато, предательница, я сделаю так, чтобы твои стоны, мольбы о помощи услышал весь мир!

К тому времени, когда добрался до стоянки чабанов, план его возмездия созрел.

Глава седьмая

На территории летних отгонных пастбищ в сотни, тысячи квадратных километров не встретишь ни души, не считая трёх-четырёх стоянок пастухов, чабанов. А старший чабан Мурад умудрялся почти каждый день употреблять спиртное. Он не просто пил, а упивался до умопомрачения, до чёртиков, которые с ним на пару пели, танцевали.

Тагир давно знал о пристрастии старшего чабана к алкоголю. В этот раз для дела ему надо было знать, где он спиртное достаёт. Если не разузнает, тогда придётся отправиться за алкоголем в село.

Мурад вторую неделю не просыхал. Работу забросил. По утрам его мучил сушняк, он искал любой повод, чтобы пойти «подлечиться». Сегодня старший чабан тоже вернулся в домик. Тагир, предупредив Ахмеда, последовал за ним.

Он ещё издали услышал, как веселятся в их чабанском домике.

«Сегодня Мурад снова нашёл себе собутыльника. Интересно, кто же твой собутыльник? Не даргинец ли с соседнего стойбища?»

Он уверенно вошёл в дом. Каково же было его удивление, когда он застал старшего чабана одного в обнимку с трёхлитровым баллоном.

– А-а-а, Та-а-аги-и-ир… Та-а-аги-и-ир!.. Чёртов сын… Я знал, что за мной следишь… Раз припёрся, иди присоединяйся… Прими на грудь стакан райского напитка!..

Мурад сунул ему в руку стакан с какой-то пахучей жидкостью. Тагир отказался, но старший чабан стал настаивать:

– Нет, чертёнок, на этот раз ты от меня просто так не отвертишься! Заодно и поговорим начистоту… – и плеснул себе в стакан из большой эмалированной кружки содержимое, пахнущее травами и ягодами. Чокнулся с Тагиром, выпил.

– Я давно за тобой наблюдаю… Хитёр ты, брат, хитёр… Но не я тебя, а ты меня засту-у-укал… Ладно, хрен с тобой… Я на тебя не зол… Только выпей со мной, раздели моё горе… Хороша наливка, душу согревает, как соседская баба… Не бойся, не отравишься… Экологически чистый продукт, настоянный на травах, пропущенный через «змейку Насреддина». А трава – мой секрет… Сильная вещь… Один стебелёк слона с ног свалит…

Когда старший чабан промямлил про «соседскую бабу», Тагир на него чуть не набросился. А Мурад, не замечая состояния своего помощника, продолжал нести пьяную чушь:

– Только тебе откроюсь, су…ин сын, что я давно навещаю соседку, вдовушку Маркизат. Знал бы ты, какая она знойная… Не чета твоей бабе: не так обнимешь – переломаешь пополам!

Тагир облегчённо вздохнул: «Тьфу, чёрт, пронесло! Я этому алкашу чуть кишки не выпустил! Слава богу, что он про мою жену… ничего не знает».

Когда вспомнил Зухру, на глазах выступили слёзы. Залпом выпил содержимое стакана. Затем стаканы, полные до краёв, подряд поднимал ещё три раза. Почувствовал, как крепкий напиток стал обжигать нутро. Сам налил себе, выпил четвёртый стакан. Через некоторое время с сердца сдуло грозовые тучи. Все трудности, образовавшиеся вокруг, стали казаться не такими уж сложными.

«Крепкая штука, пропущенная через “змейку Насреддина”… Как он в этой глуши умудряется перегонять спиртное?»

Дядя Мурад, когда содержимое кружки закончилось, забыв про начатый баллон, на коленях подполз к сундуку. Приоткрыл крышку и достал непочатую трёхлитровую банку со спиртным.

– Тагир, собачий сын, клянусь богом, я тебя люблю как своего сына-а-а… Пока ты со мной, с твоей головы волосок не упадёт!.. Будем пить, кайфовать… Пусть будет пусто нашему ген… генеральному-у-у дир… дир-ректору-у-у. Тьфу, чёрт, что за непонятное слово? Назвался бы директором колхоза, совхоза… А тут этот пузан до каких высот допрыгался! Как бы с этой высоты головой вниз не скатился… В этом медвежьем уголке, – обхватил банку двумя руками, – где даже волки дохнут от тоски, без такого «друга» сам волком завоешь!

Падая на бок, Мурад выронил банку на руки напарника. Тагир отложил наливку в сторону. Она ему скоро пригодится. Под руку старшего чабана сунул открытую банку. Перед его глазами вновь встал образ жены в объятиях Аслана. Глаза налились кровью.

«…Мы не ведаем, кто нам друг, а кто враг… Район, село кишат ползучими “змеями”… Змеи по ночам не пользуются дверьми». Тагир заскрежетал зубами: «Вот какой змей каждый вечер заползает в мой дом, искушая мою жену!»

Перед его мысленным взором предстала небольшая пещера, где обитала семья гюрз. Когда бывало жутко на душе, он часто её посещал. Первое время змеиная пара, защищая своих детёнышей, с шипением кидалась на него. Но со временем он их приручил. Каждый раз оставлял у входа в пещеру миску с овечьим молоком. За ночь она опустошалась. На другой день вновь наполнял миску молоком. Так змеиная пара привыкла к нему. Он знал, как выманить этих змей из логова, как их рассердить. Это очень просто. Убьёт на их глазах детёнышей. Тогда осиротевшие родители всю свою злость выместят на обидчике… Только как из пригретой ими берлоги выманить пару змей с человеческими головами? Тоже что-нибудь придумает. Заманит предателей в горы. Дурманящим напитком из «змейки Насреддина» напоит Аслана. Он охоч до спиртного. Ради выпивки и хорошей закуски этот ублюдок куда угодно пойдёт.

Когда старший чабан вышел по малой нужде наружу, Тагир отомкнул навесной замок сундука проволокой. В спичечный коробок пересыпал три щепотки дурманящей травки. Припрятал и трёхлитровую банку с наливкой. Когда выманит Аслана в горы, добавит в его стакан со спиртным щепотку дурманящей травы. И тот заснёт. Тогда змеи из мешка сделают то, что он задумал…

Из открытой банки Тагир отлил в кружку очередную порцию спиртного, а вторую банку тоже припрятал у себя за раскладушкой.

– Та-а-аги-и-ир! Та-а-аги-и-ир! Ура! – Совсем пьяный, в домик ввалился старший чабан. – Разливай спиртное по стаканам… Бу… будем пить!.. Нет… нет… тсс… – Мурад предостерегающе приложил палец губам. – Ты не знаешь, сперва в кружку надо добавлять щепотку травы… Только чуточку… При передозировке пахучей травы от двух-трёх глотков и верблюд свалится с ног…

Тагир заулыбался. Старшему чабану показалось, что напарник не верит. Он достал из сундука свёрток с толчёной пахучей травой, щепотку бросил в стакан и выпил. Тагир не успел оглянуться, как Мурад упал на бок и захрапел.

Когда отец стал выпивать, Ахмед сдружился с Тагиром. Он понял, что с ним можно не только дружить, но и доверяться ему. У них появились свои секреты. Теперь он Тагиру ни в чём не отказывал.

Тагир предупредил Ахмеда: ему из-за брата надо срочно выехать в столицу. И раньше чем через четыре дня он не возвратится. Для жены в хурджины положил несколько головок овечьего сыра, банку сметаны. Мясо для задуманного дела, банки со спиртным спрятал в одном из подземных гротов, где и летом не таял лёд.

Запасную лошадь пристегнул к седлу своего коня. Двинулся в село. Наступал вечер. По пути заглянул в тайник, где хранил вещи, а порой и продукты. Подошёл и к мешку из телячьей кожи с шевелящимися там существами. Ткнул палкой. Змеи злобно зашипели. Этот мешок тоже пристегнул к седлу.

К сумеркам поднялся туман. В метре ничего не было видно. На половине пути был вынужден переночевать в одной из пещер, где обычно чабаны останавливались в непогоду. К восходу солнца добрался домой. Когда ступил во двор, жена с ведром выходила на дойку.

Тагир весело поздоровался с ней, обнял, поцеловал в щёку.

– А я, дорогая, прискакал по твоей просьбе. Собирайся в горы за конским щавелём.

Снял с луки седла хурджины. Из них в тамбур стал выкладывать головки овечьего сыра, сметану, мясо…

– Это тебе, – посмотрел поверх её головы.

Когда муж заговорил о поездке в горы, Зухра изменилась в лице. По поменявшемуся настроению было понятно, что в горы ей не хочется. Тагир притворился, что не заметил недовольства жены:

– Милая, готовься, иначе будет поздно. Завтра мы перегоняем отару овец туда, где растёт конский щавель. Запоздаем, овцы всё потравят… – Краем глаза следил за её реакцией. – Моему другу Аслану тоже решил сделать хороший подарок… Он любит охотиться на диких кур. Так вот, я заприметил берёзовую рощу, где гнездится целая колония.

При упоминании Аслана веки жены дрогнули, алая краска поплыла по лицу. Она отвернулась, чтобы муж не заметил, как на это имя отреагировали её глаза.

– Если не хочешь, чтобы с нами был Аслан, могу позвать его и в другой раз. – Тагир ждал, что ответит жена.

– Нет, почему же? Аслан – твой друг. Зови, если хочешь…

«Всё, блудница, попалась. – Тагир еле сдерживался, чтобы не влепить ей пощёчину. – Глянь, какого аспида у себя на груди пригревал! Ничего, возмездие не за горами! Недолго осталось вам смеяться над моей честью, честью морского офицера!» – с трудом гасил в сердце ярость.

Аслан обрадовался приглашению друга. Он был уверен, что сосед о его тайной связи с женой ничего не знает. Быстро собрался, оседлал коня. С ружьём и патронташем он поджидал супругов у их ворот. Верхом умчали в горы.

Когда добрались на намеченное место, часы показывали десять утра. Солнце беспощадно палило. Зухра спешилась, укрылась в тени берёзы. Её мучила жажда. Тагир выбрал место для пикника недалеко от своего тайника, под огромной берёзой, рядом с родником. А невдалеке протекал один из притоков реки Рубас. Мужчины решили слегка перекусить, выпить. Затем они отправятся отстреливать диких кур. А Зухра недалеко от стоянки соберёт конского щавеля.

Жена, хоть и устала с дальней дороги, была в хорошем расположении духа. Отдышалась, спустилась к роднику, освежила лицо, руки, ноги, утолила жажду.

Мужчины разожгли костёр, вскипятили чай. Поставили на угли первую партию шашлыка из баранины. Сели, перекусили. После завтрака Тагир отвёл жену на место, где рос конский щавель. Вернулся обратно. И, прихватив ружья, они отправились с Асланом в берёзовую рощу.

Первые же выстрелы Тагира дуплетом оказались удачными: сбил с веток берёзы двух увлёкшихся состязанием петухов. Предупредил Аслана: пока он охотится, пойдёт подготовится к пикнику. Достал из тайника всё необходимое: мясо, банки с наливкой, сыр, другие продукты.

Через час с дальнего конца рощи дуплетом раздались выстрелы, через некоторое время – ещё и ещё. Вскоре с тремя петухами на ремне возвратился довольный Аслан.

Спустя полчаса вернулась и Зухра с полным мешком конского щавеля. К её приходу на скатерти, расстеленной у родника, мужем всё было разложено. В казане томилось жаркое, рядом готовился чабанский хинкал, на углях жарился шашлык. В лунке, вырытой на дне родника, остывала минеральная вода, пиво, а в трёхлитровом баллоне охлаждалась наливка «Змейка Насреддина».

Мужчины пропустили по одной чарке, закусив горячим жарким. Аслану наливка понравилась:

– Мне никогда не приходилось пробовать такую вкусную и крепкую наливку. И пьётся хорошо, и согревает душу.

– В точку попал, брат! – поддержал Тагир.

Друзья пропустили ещё по одной чарке. Аслан так растрогался, что включил магнитофон и пустился в пляс перед семейной парой. А Зухра, как только Аслан вышел на танец, встала и скрылась за берёзами. Как бы он под хмельком не пригласил её перед мужем на танец!

«В танце тебе не хватает напарницы! – язвительно усмехнулся оскорблённый муж. – Не торопись, дружище, вскоре с тобой в танце живота задом потрясёт и напарница!»

А Зухра ополоснулась в речке, освежилась после сбора конского щавеля, переоделась. Вернулась вся сияющая.

«Искупалась? Хорошо. Перед Всевышним предстанешь чистой», – сузились зрачки мужа.

Заулыбался, усаживая жену рядом с собой. Наполнил чарки, передал жене минеральной воды, попросил минутку внимания:

– Аслан, друг мой, – из рук в руки передал чарку с содержимым, – выпьем за природу, за её прелесть. За то, что она людей, делающих добро и приносящих им горе, одинаково терпит на своей спине. Будь здоров!

Зухра метнула на мужа подозрительный взгляд. Что-то он заговорил загадками. К чему бы это?

Мужчины чокнулись, выпили залпом. Закусили жареным мясом. К этому времени подоспела первая партия шашлыка. Тагир поставил на угли вторую, разлил спиртное.

– Выпьем за удачную охоту на диких кур! Всё-таки мой улов оказался богаче – три петуха! – Аслан горделиво глянул на друга, выпивая до дна.

Зухра что-то заподозрила. Муж с утра вёл себя как-то загадочно. К чему бы это? В её глазах появилась тревога. Она ела мясо, улыбаясь своим мыслям. Задумавшись, становилась печальной. Муж знал почему.

После купания в реке, горячего чая, куда муж подлил спиртного и добавил щепотку дурманящей травы, щёки Зухры разрумянились, глаза засияли. Аслан не сводил с неё очарованного взгляда. Муж всё замечал, всё фиксировал.

«Переоделась, искупалась, надушилась. Всё ради любовника». – Под навесом густых ресниц он прятал наливающиеся кровью глаза. Чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, разлил по чаркам наливку, а жене в кружку – натурального гранатового сока, который она любила.

Тагир стал дружелюбно разглагольствовать:

– Чтобы удовлетворить капризы любимой жены, дорогой Аслан, мы, мужчины, готовы делать любые глупости. Пока сам не попал в паутину, расставленную любимой, не верил рассказам о магическом действии женских чар. Верь, Аслан, в глазах любимой таится такая магия! Жена пожелала, чтобы я отвёз за конским щавелём. Вот она сидит у подножия Джуфдага, пробует шашлык из дичи! Если моя любимая потребует, чтобы на руках поднял её на вершину Джуфдага, исполню волю! Если моя любимая попросит, чтобы я с вершины горы вместе с ней сбросился в пропасть, глазом не моргну, сброшусь! – Плечом прижался к жене, поцеловал в щёчку.

Зухра недовольно вспыхнула:

– Отстань! Как тебе не совестно? Здесь кроме тебя есть ещё люди! Глядите на этого хвастуна! Сначала научись вести себя в приличном обществе! – Возмущённо вырывалась из его объятий.

«Приличное общество?» – рассмеялся в душе муж.

– Аслан, – улыбнулся Тагир, – не посторонний человек, а мой друг.

Он не переставал прикалываться над женой. Как пушинку приподнял на руки, смачно целуя в губы. Зухру так возмутило поведение мужа, что от обиды она чуть не расплакалась. Он опустил её.

– Аслан, давай поднимем два тоста: первый тост – за Адама и Еву, второй тост – за Еву и её соперницу Лилит. Как просуществовал бы Адам без Евы, а Ева – без Лилит? А мы? Мы с тобой стали бы тузиками без наших жён, без их слёз, капризов, скрытых женских игр, интриг…

Что-то туманно заговорил сегодня друг Тагир. У Аслана глоток спиртного застрял в горле. Он закашлялся. С тревогой переводил покрасневшие от кашля глаза то на друга, то на его жену. Упорно отводил взгляд от прямого и требовательного взгляда соседа. В него закрался страх: «Неужели догадывается?»

Аслан знал взрывной и мстительный характер своего школьного друга. К тому же он морской офицер – профессиональный убийца. Видел, как тренируется по утрам у себя во дворе. Одним ударом кулака завалит быка. Отвернулся, раскурил сигарету, сделал две затяжки, отмахиваясь от табачного дыма.

Зухра тоже была встревожена двусмысленными словами, намёками мужа. Делала Аслану знаки глазами, чтобы успокоился, взял себя в руки. Сколько ни старались, их взгляды, ужимки, жесты не оставались не замеченными оскорблённым мужем. От его наблюдательного взора не скрывалась ни одна мелочь. Тагир вёл себя как ловкий игрок за карточным столом, который одновременно продолжает свою игру, заглядывает в чужие карты и успевает прятать в рукав карты, мешающие выиграть. Он бесконечно шутил, балагурил, успевал выливать через плечо содержимое своей чарки, подливать пьянеющему другу новую порцию спиртного, контролировать застолье.

Зухра была почти уверена, что муж заподозрил её в измене. Хорошо знала его. Не зря он их выманил в такую даль. Не зря тревожится её сердце. Она подозревала мужа с той минуты, когда он, зная пристрастие Аслана к спиртным напиткам, стал подливать ему в чарку одну порцию за другой. Чуяла, что на этом пикнике может случиться что-то страшное. Аслан, застигнутый врасплох, вместо того чтобы остановиться, стал пить без тормозов. Она пила только чай, налитый своими руками. Но муж загодя и в чай успел добавить щепотку дурманящей травы.

Аслан перестал реагировать на знаки, подаваемые ею. Одно время Зухра в панике потеряла всякую осторожность. Перед мужем, пренебрегая приличиями замужней женщины, стала подавать Аслану откровенные сигналы, чтобы перестал пить. Она догадывалась, что приговорён не только сосед.

Неожиданно у неё закружилась голова. Перед глазами поплыли поляна, берёза, мангал с шашлыком. Лица мужа и Аслана расплылись. Пожаловавшись на головную боль, она привстала, но не удержалась на ногах.

– Голова… голова раскалывается, – еле выговорив, свалилась на бок.

– Зухра, что с тобой? – Аслан, позабыв, где находится, вскочил, но упал на бок и больше не встал.

Довольный, Тагир рассмеялся, сопровождая его падение свистом:

– За моей спиной, голубки, чего только не придумывали, чтобы уединиться. Теперь я дам вам возможность поворковать вместе. И надолго! Для удобства вам предоставлена комфортабельная хата, – и захихикал.

Он раздел жену и Аслана догола. Спинами друг к другу привязал их к стволу берёзы…

Зухра очнулась оттого, что кто-то обливал её ледяной водой. Приоткрыла глаза, не соображая, где находится, что с ней стало. Увидела себя совершенно нагой. И почувствовала, что привязана спиной к стволу дерева. Перед ней, ехидно улыбаясь, стоял муж. Вдруг вспомнила всё.

– Ты, жена, за дискомфорт не осуждай меня. И не напрягайся – зря не трать силы. Они тебе через несколько минут очень пригодятся. Лучше оглянись вокруг, посмотри, какой приём я устроил твоему «утешителю».

Обернулась. Прикрыла глаза. Аслан, как и она, раздетый, спиной к ней был привязан к стволу берёзы. Поняла: они мужем приговорены.

– Муж, знаю, ты нас приговорил к смерти. Я её заслуживаю. От тебя пощады не жду… – запинаясь, выдавливала из себя слова. – Понимая, что ты меня любил, попрошу об одном одолжении. Убей меня, долго не мучая!.. – В уголках её глаз заблестели слёзы. – Я готова. Прости, ты был лучшим мужем. А я не сумела тебя до конца оценить. Видимо, судьба у меня такая.

– Дорогая, не торопи время. Всё свершится в свой час!

Тагир достал из кармана плоскую бутылку с коньяком, отвинтил пробку и отхлебнул два-три глотка. Он был выпившим, но хорошо держался на ногах. Закрутил пробку, бутылочку засунул в карман.

– Обрати внимание на кожаный мешок, висящий на ветке. – Зухра повернула голову. – Глянь правее… Да, там! – рассмеялся Тагир. – В этом мешке колышутся длинные гибкие существа, которые приползли из ада. Они приползли, любимая, за твоей продажной душой и душой этого иуды! – головой указал на Аслана. – Эти твари нетерпеливо ждут часа расплаты. Они такие холодные, скользкие, с чёрными немигающими глазками, плоскими головами, мерзкими раздвоенными языками… Не бойся, что они страшные… Зато какие забавные… Настанет час, и они приползут к тебе, к нему, приподняв головы, шипя, шевеля языками. В мгновение ока, целясь, замрут перед вами, гипнотизируя… Неожиданный бросок – и в вас вонзится всего лишь по две пары тонких, как иголки, клыков… И вы унесётесь в подземелье… Эти бестии со вчерашнего дня очень озлоблены! На их глазах я убил детёнышей. Они жаждут мести. Им без разницы, на кого нападать, кого лишать жизни. Как только увидят вас, решат, что это вы убили их детёнышей. Гюрза – одна из самых свирепых змей, с какой когда-либо встречался человек! А когда они нападают парой, перед их всепоглощающей яростью беспомощны даже самые страшные силы! – Он бросил презрительный взгляд на лежащего перед ним Аслана и нервно засмеялся.

Тагир отправился с казаном к роднику, наполнил его, вернулся и брызнул воды в лицо Аслану.

Тот очнулся, сделал резкое движение, чтобы встать, но не получилось. Он оказался привязанным к стволу берёзы. С похмелья ещё не соображал, что происходит.

Тагир весело подмигнул ему:

– Скажи, друг, ведь правда классный отдых с аттракционом я вам придумал? Автором проекта «Змеи гипнотизируют мою любимую и друга» является твой покорный слуга! – и сделал реверанс. – Согласись, ведь я дорожу своим «другом»? Если у кого есть друг, то должен быть похожим на моего!

У Аслана с похмелья страшно болела голова. Во рту пересохло. Язык прилип к гортани. Пока он толком ничего не соображал. Думал, что друг продолжает придумывать новые игры для развлечения. Тут он почувствовал за спиной шевеление. Обернулся, увидел Зухру без одежды, к нему спиной привязанную к стволу.

– Что, брат Аслан, больная голова плохо соображает? Сейчас подлечим. Ты перед Азраилем должен предстать в своём уме.

Слил из кружки полстакана спиртного, одной рукой запрокинул голову Аслану, а другой влил в его зев содержимое.

Не прошло и минуты, как Аслан отрезвел. Теперь он начал понимать, какая угроза нависла над ним от вероломного друга.

– Эй, ненормальный, а ну немедленно развяжи нас! Ты не соображаешь, что за такие игры надолго загремишь за решётку!

– Конечно, друг, соображаю, ещё как соображаю! Но я должен убедиться, что твои медвежьи лапы ни в этой, ни в другой жизни больше не коснутся тела моей жены. Мне хотелось войти в твоё положение. Но увидел, что каждый из нас к дружбе, чести, достоинству мужчины относится по-своему… Прости, друг, за прямолинейный подход к вам. Жизнь чабана отучила меня от тонкого, светского обхождения с господами.

Тагир потянулся к мешку, висевшему на сучке берёзы. Снял его, осторожно развязал. И бросил между женой и Асланом.

Из мешка, шипя, раздражаясь, высунулись две плоские змеиные головы. Шевеля раздвоенными языками, змеи стремительно выскользнули в траву. Высовывая из маленьких красивых ртов разветвлённые язычки, тыча ими воздух, вновь зашипели. Чуть приподняли головы над травой, устремились туда, откуда раздавались крики о помощи. Пара змей нацелилась на врагов, которые убили их детёнышей. На мгновение замерли перед решительной атакой, извиваясь, переплетаясь кольцами, гипнотизирую врагов. А потом выпрямились, сверкая разноцветной чешуёй, и как по команде поползли на врагов…

Чтобы не слышать диких воплей жены и Аслана, Тагир убежал далеко в лес. Вернулся спустя полчаса.

Там, где произошла драма, царила гробовая тишина. Он ещё издали увидел, как жена и Аслан, неестественно уронив головы на грудь, вытянулись. Но поразил его не их неестественный вид, а вид змей. Одна змея, свернувшись кольцами, лежала у жены на груди, другая – у Аслана на животе.

У него мстительно заискрились глаза. Подошёл к жертвам. Змеи зашипели, готовясь к атаке. Тагир рогатиной сбросил с покойников змей, злобных, шипящих, жаждущих ещё крови. Закинул их палкой в мешок, завязал горловину. Отвязал от ствола берёзы тело жены, не успевшее остыть. Разостлал бурку, уложил её на спину, повернув голову в сторону Мекки. Встал перед женой на колени. Она, даже мёртвая, была ангельски хороша. Её по-детски припухлые губы невинно улыбались. Они были приоткрыты, словно Зухра перед смертью хотела сказать мужу что-то такое, что не осмелилась произнести при жизни. Склонился над ней, поцеловал в губы.

– Прости меня, милая. Я попытался предостеречь тебя от продажных языков. Но не сумел оградить от предательского удара единственного друга. Прости, если можешь… Я не смог уберечь тебя… Ты была хорошей женой, я – не стоящим тебя мужем…

Зарыдал. Из глаз ручьями потекли слёзы. Встал, подошёл к мешку со змеями, агрессивно зашипевшими на него. Дрожащими, ничего не чувствующими пальцами развязал мешок. Ударил по нему ладошкой, чтобы разозлить змей. Вывалил их на грудь жены, лёг сверху, прижавшись к ней грудью…

Осиротевшая мать-гюрза после отмщения торжествующе глядела на своего напарника, словно спрашивая: «Насытился ли, супруг мой, возмездием? Доволен ли ты проделанной нами работой?» Змей подполз к напарнице, лежащей на спине Тагира. Он довольно обвился вокруг неё, осыпая её голову поцелуями. По настроению напарника змея заключила, что он удовлетворён своей местью за убитых детёнышей.

Мать-гюрза сползла с застывших тел врагов. Маня за собой напарника, уползла под серый камень с небольшим лазом. Там она наметила своё новое логово. Там они продлят свой змеиный род.

Такими красивыми были их ядоносные головки! Такими яркими были их сверкающие, как росинки, глаза! Такими загадочными были шипение и их чёрные раздвоенные языки.

2011 год

Вместо предисловия

Мураду эту историю в поезде Баку – Москва рассказала Зара, случайная попутчица.

В годы Великой Отечественной войны Зара была связной между Центром и партизанами, окопавшимися в тылу немецких фашистов. Она с шестимесячным ребёнком и матерью оказалась на хуторе, оккупированном немецкими фашистами. Кто-то из своих предал Зару, и она попала в плен к немецкой полевой жандармерии, стала пленницей шефа этой жандармерии. Чтобы спасти жизнь грудному ребёнку, матери и мужу, которые из-за неё попали в концлагерь, Зара была вынуждена подчиниться шефу, терпеть его ухаживания и домогательства.

Когда в плену у шефа полевой жандармерии стало совсем невыносимо, Зара застрелила его вместе с домашней овчаркой. За казнь высокопоставленного немецкого офицера Зару посадили в карцер концлагеря. Фашисты собирались её казнить.

Зару и её ребёнка вместе с военнопленными из концлагеря жандармерия вывезла за город. На глазах матери фашисты сперва убили ребёнка. Затем его отрезанную голову засунули в распоротый живот живого мужа и зашили. После фашисты живьём закопали Зару с другими советскими военнопленными, на поверхности земли незакопанными оставив бритые под машинку головы. На головы натравили стаю волков из вольера.