Читать онлайн Ты моя слабость

Глава 1.

Эмма

Иногда я думаю, что самая страшная ошибка – верить в стабильность. В то, что если всё хорошо, значит, так и будет дальше. Утро за утром, кофе за кофе, прикосновение за прикосновением.

Счастье – коварная штука. Оно делает тебя ленивым. Ты перестаёшь быть насторожённым, перестаёшь защищаться. Открываешься.

И потом… потом приходит тот самый день, когда всё рушится, и ты сидишь посреди обломков своего прежнего мира, а вокруг слишком тихо.

Я ещё не знала тогда, что этот день уже начался.

Это было обычное утро. Даже слишком обычное, как теперь кажется. Слишком правильное, слишком киношное. Солнечные пятна на стенах, запах кофе с корицей, слабый сквозняк через приоткрытое окно.

Том стоял у плиты, спиной ко мне. Его волосы всегда немного торчали в разные стороны после сна, как у мальчишки, который никогда не привык расчёсываться. Я всегда дразнила его за это.

Он знал. И всегда играл в это со мной.

– У тебя на щеке опечаталась подушка, – сказал он, оборачиваясь через плечо, – выглядит как новая модная татуировка.

Я закатила глаза и бросила в него подушкой. Он увернулся, смеясь.

Вот так у нас всё и было.

Просто.

Правильно.

Настояще.

Именно это и было страшнее всего.

Я знала, что всё слишком правильно. Слишком гладко. Как будто кто-то сверху решил разыграть передо мной красивую картинку, а за кулисами уже готовят декорации для следующего акта. И этот следующий акт – кровь, страх и пустота.

Мне хотелось сказать ему: Не уходи сегодня. Давай останемся дома. Будем валяться в кровати, смотреть старые фильмы, ругаться из-за выбора пиццы. Хотелось, но не сказала.

Потому что глупо. Потому что нельзя быть навязчивой. Потому что… кто знал?

Он тогда ещё долго меня обнимал, перед тем как уйти. Слишком долго. А я всё думала – почему именно сейчас ты такой ласковый?

Вот такие детали вспоминаются потом хуже всего. Потому что, возможно, если бы я прислушалась к этому странному предчувствию, если бы попросила его остаться – всё было бы иначе.

Позже я часто спрашивала себя: Когда именно всё начало рушиться?

Не вечером. Нет. Всё началось задолго до этого. С его странных молчаний. С его задумчивых взглядов куда-то в пустоту, будто он слышал голоса, которых я не слышала.

– Всё нормально, Эм, – говорил он мне. – Просто устал.

Но усталость у него в глазах была другая. Не та, когда ты переработал. А та, когда ты знаешь что-то страшное, но не можешь сказать.

И вот теперь – я одна. С чашкой холодного кофе, с разодранными нервами, с ненавистью и с одним лицом, которое приходит в мои сны.

Лука Марчелло.

Я увидела его той ночью. Стоял в тени, почти растворённый во мраке, как тень на старом снимке. Его глаза встретились с моими, и это было как удар. Спокойствие. Уверенность. Опасность. И какая-то… странная жалость.

Почему жалость? Почему не презрение? Почему не холодная угроза?

Вот с этого момента всё пошло не так.

Мой отец сказал, что я ошиблась. Что Лука не имеет к этому отношения. Что я просто была в шоке.

Может быть.

Может быть, нет.

И я пришла сюда, чтобы узнать.

Я знаю, что выгляжу как сумасшедшая. Кто нормальный пойдёт в бар к мафиози, к возможному убийце своего парня? Кто будет пить виски напротив человека, который может оказаться твоим личным дьяволом?

Но знаете, что страшнее сумасшествия?

Не знать правду.

Жить во лжи.

Смотреть в потолок по ночам и задаваться одним и тем же вопросом: Почему он тогда смотрел на меня именно так?

И вот теперь я здесь. Сижу. Смотрю ему в глаза. И, может быть, впервые за все эти недели хочу одного:

Пусть он скажет правду. Любую. Ложь убивает медленно. Правда – быстро. И мне уже всё равно, как именно закончится эта история.

Главное – пусть она закончится.

Глава 2.

Эмма

Я долго думала, идти или нет.

Каждый шаг по улице отдавался в голове как выстрел. Каждый звук казался подозрительным. Я шла, и пальцы были сведены в кулаки – как будто это могло меня защитить. Глупость, конечно. Кулаками не защитишься от людей вроде него. От людей, которых боятся даже те, кто считает себя хищниками в этом городе.

Но меня уже ничто не останавливало.

Сначала были сомнения. Потом злость. Потом пустота.

И, знаете, пустота страшнее злости.

Я устала бояться. Устала гадать. Я больше не могла находиться в той квартире, где на стенах всё ещё висел его запах, где чашка на полке стояла под тем же углом, как он её оставил в тот день. Всё там было неправильно. Всё было мёртвым.

Я шла к нему, потому что, наверное, мне нужно было умереть окончательно – или воскреснуть.

Что именно я хотела услышать – сама не знала.

Обвинить его? Заставить признаться? Кричать? Плакать? Или просто… понять, хоть на секунду, что это всё не безумие. Что я не придумала себе врага, чтобы не свихнуться окончательно от боли.

Смешно. Наверное, это выглядело жалко. Девочка, идущая к своему страху, как мышь к змее. Только я больше не чувствовала себя мышью. Скорее – тенью от самой себя.

Когда я открыла дверь бара, первое, что меня накрыло – запах алкоголя и чего-то горького, дымного, как будто время здесь остановилось на старых кадрах фильмов нуара.

Он уже сидел там. Как будто знал, что я приду. Или, может быть, для него это был просто ещё один вечер. Просто кресло, просто бокал, просто случайная женщина напротив.

Но только я знала, что это – моя последняя ставка.

Он поднял глаза. Встретился со мной взглядом. Не удивился. Не улыбнулся.

– Ты пришла, – тихо сказал он.

И в этом голосе было всё: и уверенность, и скука, и усталость, и что-то ещё, чего я боялась больше всего – равнодушие.

– Конечно, пришла, – ответила я. – Мне надоело жить в догадках.

Я подошла ближе. Сердце билось как бешеное, но ноги не дрожали. Или дрожали – неважно. Главное – я дошла.

Главное – я села напротив.

Теперь было поздно отступать.

– Ты же понимаешь, что зря сюда пришла? – Он наклонил голову, изучая меня. – Девочка вроде тебя не должна ходить по таким местам. Особенно ко мне.

Девочка.

Он сказал это слово как плевок. Как насмешку.

И вдруг внутри меня вспыхнуло что-то горячее. Против злости – лучше всего работает страх. Против страха – только злость.

– Не называй меня так, – тихо сказала я. – Я не девочка. И ты это знаешь.

Я была готова. Или делала вид, что готова. Или хотела верить, что готова.

А внутри – только один вопрос, как затяжной пульс: Скажи. Просто скажи мне правду.

Он посмотрел на меня так, будто мог видеть сквозь кожу, сквозь кости, прямо туда, где всё гнило от боли.

– Я не убивал твоего Тома.

Спокойно. Как будто мы обсуждаем погоду или курс доллара. Ни капли эмоций.

И в этом спокойствии было самое страшное. Потому что если бы он солгал – я бы почувствовала. Или хотела бы почувствовать. Но он говорил это так просто, что… что я начала злиться ещё больше.

– Неужели? – прошипела я. – А что ты тогда делал там, а? Просто гулял ночью мимо переулка, где убивают людей?

Его уголки губ дрогнули, будто он хотел усмехнуться, но передумал.

– Ты не понимаешь, как работает этот город, – сказал он мягко. – Не всё, что ты видишь, правда. И не всё, что кажется, на самом деле так.

– Хватит! – Я резко поставила бокал на стол, почувствовала, как жидкость плещется через край, проливается на пальцы. Горячо. Жжёт. – Не играй со мной, слышишь? Не надо этих красивых фраз. Не надо загадок. Я устала. Просто скажи – почему ты был там?

Он молчал. Несколько долгих секунд. И я вдруг услышала собственное дыхание. Оно было слишком частым, слишком шумным. Как у загнанного зверя.

Я ненавижу, когда меня доводят до такого состояния.

И тут он заговорил. Спокойно. Ровно. Словно рассказывал историю, которая ему самому уже надоела.

– Потому что Том влез туда, куда не следовало.

– Куда? – прошептала я.

– Не ко мне. Но близко. Слишком близко. И когда ты приближаешься к границе, тебя или затягивает, или убивает. Я пытался предупредить его. Но, как видишь…

У меня закружилась голова.

Что ты несёшь? Что ты, чёрт возьми, несёшь? Ты хочешь сказать, что это… не случайность? Не ограбление?

– Ты врёшь, – выдохнула я. – Ты врёшь, потому что тебе удобно, чтобы я думала, что всё это сложнее, чем есть на самом деле.

Он наклонился вперёд. Очень медленно. И я почувствовала его запах. Не сигареты, как ожидала. Нет. Запах свежей мяты. Проклятая мята.

– А может быть, – тихо сказал он, – тебе просто проще думать, что всё просто. Тогда есть враг. Тогда есть герой. Тогда есть виноватые. Тогда ты можешь мстить. И не нужно думать о том, что, может быть, твой милый Том был не тем, кем ты его считала.

Эти слова ударили сильнее, чем любой пощёчины.

Я замерла.

Не тем, кем ты его считала.

Что ты знаешь о нём?

Что ты вообще знаешь? Только свои завтраки. Только свои фильмы. Только его тепло рядом ночью.

А кем он был, когда выходил за дверь?

Моя кожа покрылась мурашками.

– Знаешь, что самое страшное? – сказала я одними губами. – Что, может быть, ты прав. Может быть, я действительно понятия не имею, кем он был. Может быть, я вообще никого толком не знаю. Даже себя.

И это было честно. И больно.

Я посмотрела ему в глаза.

– Но если ты думаешь, что это заставит меня уйти отсюда – ошибаешься.

Он снова чуть усмехнулся.

– Не думал. Именно поэтому ты мне и интересна.

Вот этого я боялась больше всего.

Не того, что он убийца.

А того, что мы с ним, возможно, слишком похожи.

Я только открыла рот, чтобы что-то сказать – что-то колкое, или, наоборот, слабое, неважно – как дверь бара резко распахнулась.

Не просто открылась. Влетела. Со скрипом, как в плохом фильме.

Я вздрогнула, сжалась, будто кто-то ударил меня прямо в грудь.

Два парня. Тяжёлые шаги. Куртки, под которыми угадывались очертания оружия. Один лысый, другой с сединой на висках. Они двигались быстро, но не шумно – как люди, которые привыкли делать страшные вещи аккуратно.

Моя ладонь намертво вцепилась в край стола. Кровь отхлынула от лица. Сердце забилось в висках.

Вот оно. Вот зачем я сюда пришла, да? Чтобы красиво умереть посреди бара с плохим виски и ещё худшей компанией.

Я резко посмотрела на Луку.

И вот что было странно – он даже не дёрнулся. Только чуть опустил подбородок, взгляд стал хищным. В этой неподвижности было больше угрозы, чем если бы он вскочил с места с пистолетом в руках.

– Прости, что испортили вечер, – лениво бросил лысый. – Ты же знаешь, почему мы здесь.

Лука медленно выдохнул сквозь зубы. Медленно так, что я почувствовала, как по моему позвоночнику пробежал холодок.

– Сейчас не время, – спокойно сказал он. – И уж точно не место.

Седой усмехнулся, как волк, показывающий зубы.

– Ты сам выбрал место, Марчелли. Ты всегда выбираешь чёртово неправильное время.

Я не могла отвести взгляда. Сцена, как в плохом сне: всё происходит, ты понимаешь, что должна что-то сделать, но тело не слушается. Руки – ледяные. Горло – пустое.

И тут Лука чуть наклонился ко мне, медленно, спокойно, как будто мы продолжали тот же разговор, что и минуту назад:

– Сядь ниже. Или ляг. Сейчас будет некрасиво.

Я сглотнула. Горло пересохло.

– Кто они? – одними губами.

– Проблемы, – бросил он коротко. – Не твои. Пока.

И вот тут впервые я увидела, как в его глазах вспыхнуло настоящее, живое – ярость.

Мужчина у стены потянулся под куртку.

Я не знала, что делать. Бежать? Кричать? Закрыться под столом, как ребёнок?

А потом я услышала первый выстрел.

Резкий, громкий, как удар по стеклу. Бар в одну секунду перестал быть просто баром. Это больше не было кино. Это стало настоящим, чёртовым, смертельно реальным кошмаром.

И я была прямо в его центре.

Выстрел прозвучал, как удар в грудь. Не потому что попали в меня. Просто звук. Громкий. Острый. Весь мир словно сжался в эту вспышку.

Я не закричала.

Хотя хотелось. Хотя, кажется, я кричала где-то внутри.

Странное чувство – ты не знаешь, орёшь ли вслух или только внутри головы. Всё перемешалось.

Это не кино. Это сейчас. Это со мной.

Запах пороха ударил в нос. Горький, жгучий, отвратительный.

Глава 3.

Эмма

Я почувствовала, как подкашиваются ноги. Колени стали ватными. И самое мерзкое – это была не только паника. Это было предательство собственного тела. Мозг кричит: Беги! Двигайся!, а тело сидит, прилипло к креслу, как если бы я уже умерла, просто ещё не поняла этого.

Рядом раздался ещё один хлопок. И всё вокруг стало как будто глухим. Как будто уши заткнули ватой, и только собственное дыхание звучит, как в пустой комнате.

Вот оно. Сейчас меня убьют. Как Тома. Просто случайно окажусь не в том месте, не в то время. Просто ещё одно имя в полицейском рапорте. Бестолковая девчонка, которая связалась не с теми людьми.

Я вспомнила Тома. Почему именно сейчас – не знаю. Просто картинка всплыла, резкая, яркая. Его руки. Тёплые. Крепкие. Как он обнимал меня тогда утром, слишком долго, слишком крепко.

Ты чувствовал?

Ты знал?

Ты хотел предупредить меня, а я… я только смеялась.

Ещё один выстрел. Хлопок. Треск стекла. Кто-то закричал. Или это я?

Я не знала, где была боль, где был страх. Всё слилось в один горячий ком, где не оставалось ничего, кроме мыслей: не так, не сейчас, не вот так.

И вдруг – рука. Тёплая, сильная, схватила меня за запястье.

Рука Луки.

– Вниз, – резко бросил он. – Сейчас.

И я подчинилась. Потому что больше ничего не могла. Потому что доверять себе – опаснее, чем доверять ему.

Вниз. Под стол. Сквозь грохот, сквозь запах пороха, сквозь собственное трясущееся дыхание.

И внутри – стыд.

Стыд за то, что я думала, что готова к этому.

Я – нет.

Я просто девочка, которая хотела правды, а получила ад.

И знаете что самое ужасное?

Мне стало интересно, выживу ли я.

Не потому что боялась умереть.

А потому что вдруг поняла: если я выживу, это уже не будет та Эмма, которой я была утром.

И, может быть, я больше не хочу быть ею.

И вдруг что-то внутри сломалось.

Не доверяй.

Не верь.

Все мужчины лгут. Все хотят использовать. Все хотят убить или заставить замолчать.

Мозг орал оставайся, но тело взорвалось другим криком: БЕГИ.

– Не трогай меня! – Я почти выдохнула эти слова, больше шёпотом, чем криком, но сама резко дёрнулась назад.

Запястье выскользнуло из его пальцев, как мокрая рыба. Я даже не поняла, как вскочила. Просто – двигайся. Двигайся. Спасай себя. Сейчас. Или никогда.

Стук каблуков по полу бара. Мелькание теней. Крики. Снова выстрелы.

Чёрт, что я делаю?! Куда я бегу?!

Всё это было похоже на дурной сон, когда ноги как в киселе, а враги – слишком быстрые.

Я побежала не к выходу. Я даже не знала, где выход. Просто побежала туда, где было меньше людей, где было темнее, туда, куда ведёт страх.

Глупо.

Глупее быть не могло.

Наверное, именно так погибают люди, про которых потом пишут: случайно оказалась под перекрёстным огнём.

Я слышала, как Лука Марчелло что-то выкрикнул, но слова не доходили. Всё было как под водой.

Узкий коридор. Дверь. Хлопок.

Глухой тупик.

Тупик.

Господи. Господи, что я делаю?

И тут я услышала шаги. Тяжёлые. Чужие. Совсем близко.

Это не Лука. Это не он.

Я резко оглянулась. Сердце билось так громко, что казалось, его можно услышать с улицы.

Мужчина. Один из тех двоих, что ворвались.

Он медленно шёл ко мне, улыбаясь. Медленно доставал пистолет. Спокойно. Словно мы оба знали, чем это кончится.

И вдруг… вдруг я почувствовала ярость. Живую. Чистую.

Вот так? Вот так всё и закончится? В тупике? В грязном баре?

Нет.

НЕ ТАК.

Я подняла руку, будто собираясь ударить, хотя понимала – бесполезно. Но я бы всё равно это сделала.

И вдруг снова рука. На моём плече. Сильная. Тёплая.

– Наклонись! – резко бросил Лука, словно плевок в лицо.

И я подчинилась.

Выстрел. Хлопок прямо над моей головой. Треск штукатурки. Мужчина напротив пошатнулся, как кукла, у которой перерезали нити, и рухнул на пол, оставляя за собой мокрое, тёмное пятно.

Я упала на колени. Колени больно ударились о плитку. Неважно. Жива. Пока что.

Лука стоял над мной. Его лицо было как сталь. Не человек – сталь.

– Я сказал – не дергайся, – прошипел он. – Хочешь умереть – беги дальше. Хочешь жить – слушай меня.

И вот теперь, наконец-то, пришло понимание:

Ты реально не знаешь, кто твой враг.

И, может быть, самое страшное было в том, что он – единственный, кто пока держит тебя живой.

Я не знаю, сколько секунд или минут прошло после этого выстрела. Всё расползлось, как краски под дождём.

Просто вот я стою.

Вот мужчина валится на пол.

Вот кровь. Настоящая. Тёплая. Слишком живая.

А потом я уже на полу. Колени жгут, ладони дрожат, и… я плачу.

Не красиво. Не как в кино – аккуратные дорожки слёз по щекам.

Нет.

Настоящая истерика.

Глупая, детская, бессильная. С хрипами, с рыданиями, с этим рвущим ощущением внутри, когда ты хочешь захлебнуться и исчезнуть.

Меня трясло так сильно, что зубы стучали.

Я даже не пыталась это остановить. Зачем? Кому теперь какое дело, сильная я или нет?

И – да, стыдно.

Да, мерзко.

Но было уже всё равно.

Я больше не могла держать это в себе.

Все эти дни. Все эти ночи. Одиночество. Молчание. Тишина в квартире, где ничего не двигалось, кроме моих мыслей.

Всё выплеснулось одним этим рыданием.

Я услышала, как он выругался сквозь зубы.

– Чёрт… – сухо бросил Лука. – Только не сейчас.

Но он не ушёл. Не бросил. Не кинул, как мешок с мусором, в этом коридоре. Не оставил меня с мертвецом и моими сломанными нервами.

Наоборот.

Он опустился рядом. Сел на корточки.

– Послушай. – Его голос стал другим. Всё ещё грубым, но уже не холодным. В нём было раздражение, злость… и ещё что-то другое, что я не могла сразу распознать. – Мне тоже плевать, как ты сейчас выглядишь. Плачь – пожалуйста. Истерика? – отлично. Но делай это потом. Не здесь.

Я подняла глаза. Слёзы липли к ресницам. Волосы сбились на лицо. Сопли, мокрое лицо, трясущиеся руки.

Он посмотрел на меня так, как будто видел всё это впервые. Как будто впервые понял, что перед ним не дура, не актриса, не очередная кукла, которую можно использовать.

– Я не оставлю тебя, – тихо сказал он. – Но если хочешь умереть – оставайся здесь. Хочешь жить – поднимайся. Прямо сейчас. Дыши. Со мной.

Я не могла. Не могла двигаться. Всё сжималось. Горло болело от сдержанных криков.

– Дыши, – повторил он. – Вдох. Выдох. За мной.

Он взял мою ладонь и положил на свою грудь.

– Чувствуешь, как бьётся? – Его сердце било чётко, сильно. – Дыши под мой ритм. Просто повторяй за мной. Ничего больше не надо.

И я пыталась. Не ради него. Ради себя. Ради того, чтобы не раствориться прямо здесь.

Глубокий вдох. Дрожащий. Порванный.

Выдох. Хриплый, как через ржавую трубу.

И ещё раз. И ещё.

Потихоньку паника отступала, уступая место тупой, глухой усталости.

Я посмотрела на него.

– Зачем ты… – Голос предательски сорвался. – Зачем ты вообще помогаешь мне?

Он ответил не сразу.

– Потому что у тебя глаза настоящие, – бросил он тихо. – Потому что ты не притворяешься. Даже сейчас.

Ещё одна вспышка боли. Тупая, но настоящая.

– А ещё… – Он криво усмехнулся. – Потому что я ненавижу оставлять людей на растерзание этим ублюдкам.

И вот в этот момент я впервые увидела, что он не просто холодный. Не просто убийца. В нём было что-то другое. Грубое и сломанное.

Он протянул руку.

– Пошли. Я вытащу тебя отсюда.

И я взяла её. Просто потому что выбора больше не было.

И впервые за эти дни я почувствовала что-то другое кроме боли: слабую, крошечную, едва заметную искру. Жизнь.

Когда мы двинулись, его рука крепко сжимала мою, ведя вперёд, – я вдруг вспомнила про телефон.

Телефон.

Отец.

Почему я сразу не позвонила ему? Почему вообще полезла сюда сама, как дура?

Папа же коп. Настоящий. Серьёзный. Не из тех, кто сидит за столом. Он всегда говорил: «Сначала думай, потом геройствуй». А я?

Господи, я могу сейчас просто достать телефон, нажать одну кнопку – и через пять минут здесь будут люди, машины, мигалки, оружие. Всё.

Почему ты этого не сделала, Эмма?! Почему пришла сюда одна?!

Рука дрожала. Я почти выдернула её из его ладони, начала шарить по карманам. Пальцы липкие от слёз и пота, путаются, как чужие.

Телефон.

Наконец нашла.

И вот палец завис над кнопкой вызова.

Позвонить отцу.

И тут же другая мысль. Тёмная. Глупая. Грязная. Но такая настоящая:

А что я ему скажу? Что я полезла сюда сама, как дурочка? Что была в баре у Марчелло? Что чуть не погибла, потому что думала, что могу играть в игру взрослых людей?

И хуже всего – стыд.

Стыд перед отцом. Перед тем, каким сильным он всегда был, как умел решать всё правильно, разумно.

А я? Я – только что чуть не стала очередной заметкой в криминальной хронике.

И ещё… ещё одна страшная мысль: А если он тоже что-то скрывает?

Если все эти странные взгляды, странные звонки, странное молчание – не просто усталость, а… часть чего-то большего?

– Что ты делаешь? – Лука резко дёрнул меня за плечо, вывел из оцепенения.

Я подняла на него глаза.

– Телефон, – прошептала. – Я должна позвонить… отцу…

Он посмотрел на меня так, как смотрят на человека, стоящего на краю крыши.

Глава 4.

Лука

Иногда самое сложное – это не убивать.

Я мог бы её бросить.

Когда она вырвала руку – я хотел именно это. Оставить её там. Пусть бы она побежала, пусть бы попала под пули. Чёрт с ней.

Не потому что мне всё равно. А потому что так проще.

Проще выживать, когда не привязываешься. Проще убивать, когда не знаешь имён.

Но проблема в том, что я уже знал её имя.

И уже знал её глаза.

А глаза у неё были неправильные. Не такие, какими должны быть у тех, кто случайно оказался рядом с бедой. Не пустые. Не стеклянные.

Настоящие. Горящие. Больные, живые, опасные.

Ты слишком похожа на меня, девочка.

Когда она заплакала, я почувствовал злость. Не на неё. На себя.

Зачем я вообще в это влез?

Мог бы давно быть далеко. Слишком долго живу в этом городе, чтобы не знать: не лезь в чужие драмы. Особенно если в этой драме есть копы.

А у этой девчонки – отец коп.

Я знал это ещё до того, как она сюда пришла. Знал имя её отца. Знал, чем он занимался. Знал, что Том полез туда, куда не следовало. Всё знал. Потому и сидел здесь, когда она вошла.

Потому что иногда проще встретить беду лицом к лицу, чем ждать, пока она подползёт сзади.

А теперь – стрельба, кровь, тупик, её истерика.

И – грёбаный телефон в её руке.

Полицейский вызов сюда сейчас – это как включить сирену на охоте: все придут. Не только копы. И не только те, кто играет по правилам.

Я посмотрел на неё.

Идиотка. Храбрая идиотка.

И всё равно – красивая, живая, настоящая.

Сейчас она не понимала, но если выберется – станет другой. Станет сильнее. Или сломается окончательно.

Я не знал, зачем я всё ещё рядом.

Может быть, потому что устал быть одним. Может, потому что в её глазах был тот самый взгляд, который не даёт спокойно спать по ночам.

А может…

Может, потому что у меня тоже когда-то была такая же истерика, на таком же полу, с таким же липким страхом.

Но я выжил.

И она выживет. Если будет слушать.

Я выругался сквозь зубы, взял её за локоть и резко дёрнул:

– Слушай внимательно, – сказал я тихо, но резко, глядя ей прямо в лицо. – Домой ты не пойдёшь. Ни сейчас, ни потом. Ни в какую мать его секунду. Поняла?

Она нахмурилась, губы дрогнули, но не перебила.

Хорошо. Уже лучше.

– Если ты сейчас позвонишь ему— отцу, – продолжил я, – он погибнет. Или хуже. Его выдавят. Используют. Против него пойдут. Потому что ты – зацепка. Точка давления. Уязвимость.

Я видел, как у неё дрогнули глаза.

– Твой старик не просто коп, – сказал я.

Я сделал паузу, чтобы она переварила.

– Ты думаешь, ты случайно попала в это?

– Я… – начала она, но я перебил.

– Нет, заткнись и слушай. Это не про тебя лично. Это про то, что он сделал. Или что подумали, будто он сделал. И теперь ты – идеальный повод.

Я наклонился ближе, понизив голос:

– Если они узнают, что ты рядом, что ты с ним – он труп. Или предатель. Его поставят перед выбором. А ты не хочешь, чтобы он делал такой выбор, поверь мне.

Да, я нагло ей врал прямо в глаза, дело было в ней, но ей рано еще об этом знать. Эмма всё ещё смотрела. И я видел – в ней борются страх и логика.

Но теперь уже не истерика. Теперь – начало понимания.

– Мы уйдём, – сказал я. – Ненадолго. Настолько, насколько надо.

– А потом? – прошептала она.

– Потом, – сказал я, – либо он очистится. Либо мы начнём войну.

Я не ждал от неё ответа. Развернулся, резко – и, мать твою, как же мне всё это надоело.

– Чёрт… – выдохнул я сквозь зубы, – всё через жопу. Всегда.

Она пошла за мной. Шаг в шаг. Без лишних вопросов. Ни слёз, ни крика. И это меня даже больше выбесило, чем если бы снова разоралась.

– Что, язык проглотила? – буркнул я, не оборачиваясь. – Или ты теперь молчаливый призрак?

– Я просто слушаю, как ты просил, – тихо сказала она.

Я остановился. Резко. Она едва не врезалась в меня.

– Вот уж не думал, что кто-то реально когда-нибудь послушает, – усмехнулся. – Слишком привык, что все делают, как хотят, а потом умирают. Глупо. Кроваво. Иногда красиво. Чаще – просто тупо.

Мы вышли на улицу из бара.

Я обернулся к ней.

– Запомни, – сказал я, глядя прямо в её чёртовы живые, дрожащие глаза, – ты теперь – вне игры. Ни отца, ни друзей, ни работы. Всё. Хуй с ним, с прошлым. Ты больше не ты. Поняла?

Она кивнула. Медленно. Почти незаметно. Но я видел: не доходит еще до нее.

–А теперь – вниз по улице, быстро. Сегодня именно тот вечер когда я оставил машину хуй знает где. Не тормози, не оборачивайся, не задавай грёбаных вопросов.

И всё равно, пока она спускалась, я подумал:

Что, мать его, я делаю?

Я ведь не спасатель. Не герой. Мне вообще-то плевать должно быть.

А выходит – не плевать.

Потому что я помню, как сам сидел вот так же, на холодном бетоне. Как тряс руки, не мог вдохнуть. Как всё внутри орало, и хотелось просто исчезнуть.

И никто не пришёл тогда. Никто, блядь, даже не обернулся.

А теперь – я.

Для неё.

– Ебать, – прошептал я сам себе. – Похоже, схожу с ума.

Она смотрела на меня так, будто я знал ответы на все вопросы. Да ,на некоторые знал , но этих вопросов на которые у меня есть ответы она еще не задает. Это дело времени, правду рано или поздно узнает и начнется еще одна война.

– Пошли, – сказал я. – Пока ещё есть шанс выбраться отсюда живыми.

Мы шли сквозь мрак подземной парковки, где фонари мигали, как будто сами боялись видеть, кто под ними проходит.

Я краем глаза смотрел на неё – маленькая, хрупкая, в худи на пару размеров больше. Эмма. Слишком живая. Слишком настоящая. Слишком… не от мира, в котором я вырос.

И всё равно – теперь она в нём. До самого горла.

– Знаешь, что самое херовое? – пробурчал я, даже не к ней, а просто в воздух. – Это не копы. Не пули. Не погоня.

Она посмотрела на меня – тихо, в упор. Я усмехнулся криво.

– Это то, что тебя уже, мать его, увидели.

Она замерла.

– Кто?

– Те, кто живёт в тени. Те, кто слушает при выключенных микрофонах. Те, у кого нет имён. Только клички и долбаные инстинкты.

Я вздохнул.

– Поздравляю. Ты теперь в их списке.

Она хотела что-то сказать, но я перебил.

– Я тебе не говорил, да? – бросил я, остановившись и повернувшись к ней. – Кто я на самом деле.

Она молча смотрела.

Чёрт. Всё равно надо. Слишком поздно отмалчиваться.

– Лука Марчелло. Фамилия тебе ничего не говорит? Да не ври, по глазам вижу – говорит.

Я кивнул, будто сам себе.

– Ага. Тот самый. Сын того самого ублюдка, который держит половину города за яйца. Мой отец – глава клана. И я – его грёбаное продолжение.

Эмма побледнела. Я продолжил, жёстко:

– Это значит, что тебя уже запомнили. Потому что ты была рядом со мной. Потому что ты плакала в коридоре, где стены имеют уши.

Они не забудут твоё лицо.

И не спутают твою фамилию.

– Ты втянул меня, – прогремела она.

– Нет, – я шагнул ближе, – ты втянула себя. Я просто попытался не дать тебе сдохнуть сразу.

Она отшатнулась и опять истерика.

Я выдохнул. Курить хотелось до дрожи, но я давно завязал. Хотя, похоже, зря.

Я дёрнул её за локоть, почти волоком тащил за собой к машине. Меня привело в бешенство ее обвинение. Никакой сука мать ее благодарности.

– Ты ебанулась, что ли?! – рыкнул я. – Стоишь, орёшь, как сирена, с этим сраным телефоном в руке, как будто хочешь, чтоб тебя нашли по первым же координатам!

Я выдохнул.

– Ты, блядь, сама пришла. Не я тебя искал. Не я тебя тянул. Пришла, потому что хотела узнать, как Том сдох.

Она вздрогнула, но не отвела глаз.

– Хотела правду? Так вот она. Кровавая, вонючая и липкая. Том полез туда, куда даже крысы не лезут. Его предупредили. А он всё равно полез. За что – за правду? За тебя?

Я ухмыльнулся криво.

– И теперь ты тут. Героиня. Умная сука, у которой фамилия как приговор. Дочка копа, блеск. Да ты даже не понимаешь, сколько ты навлекла. На себя, на отца. На меня.

Я опёрся о стену.

– Домой ты не пойдёшь. Забудь. Если туда вернёшься – твой батя сгорит вместе с тобой.

Те, кто сейчас ищут нас, уже знают твоё лицо. Я видел, как они смотрели. Им достаточно одной зацепки, и всё – пиши пропало. Тут я частично говорил ей правду – подумал про себя.

Пауза. Я посмотрел на неё – её глаза всё ещё горели. Чёрт бы их побрал. Красивые глаза. Чёрные.

Глубокие, как грех. Как ночь без звёзд. Такие, в которых можно утонуть – и даже не сопротивляться.

Так, Лука, стоп. Ведёшь не туда.

– подумал я про себя, глядя, как она смотрит. Не просто смотрит – смотрит в самую суть, в тот угол внутри меня, куда я сам боюсь заглядывать.

Она стояла всё так же близко. Тонкая, упрямая, с растрёпанными волосами и с этим чёртовым огнём в глазах.

Я знал этот взгляд.

Он говорил: «Сломай меня. Или дай мне сломать тебя.»

Я резко выдохнул. Один шаг назад. Не физически – внутри.

– Ты хотела знать, как умер Том? Он умер, потому что влез не туда.

– А теперь – ты. Сама пришла. Сама впуталась. А я, идиот, тебя не послал к чёрту сразу.

Я провёл рукой по лицу.

– Так слушай: теперь ты либо делаешь, что я говорю, и живёшь.

Либо продолжаешь рыдать, как девочка, и умираешь. Медленно. Страшно.

Глава 5.

Эмма

Он сказал: «Садись».

И открыл передо мной чёрную Aston Martin DBX – машину, которая выглядела как кусок глянцевого ада. Кожаный салон, матовый металл, внутри пахло дорогим парфюмом и властью.

Я села. Просто потому, что не знала, что ещё делать.

Потому что, чёрт побери, внутри было теплее, чем снаружи.

И потому что его голос звучал так, будто нет второго варианта.

Он завёл мотор – и город остался позади, как вырубленный кадр.

Мы ехали молча. Только улицы сменяли друг друга, и я смотрела, как фонари становятся реже, а окна – темнее. Мы выезжали за пределы города.

И я вдруг подумала – какого чёрта я вообще здесь?

Почему я сижу рядом с человеком, который знает слишком много о смерти Тома?

И почему я – дочь копа – еду на задницу мира с сыном чёртова мафиози?

Мой отец всегда говорил:

«Если в комнате что-то не так – ищи того, кто молчит. Он знает больше остальных».

Тогда – Лука.

Он знал.

Он знал, что случилось с Томом.

И он знал, кто я.

А ещё он не ответил ни на один мой вопрос.

Я посмотрела на него.

Профиль – будто вырезан из камня. Жёсткий подбородок, высокая скуловая линия, губы срезаны строго, как будто даже поцелуи у него подчиняются дисциплине.

Чёрные волосы, коротко подстриженные по бокам, но немного взъерошенные на затылке – будто он всегда слишком занят, чтобы вообще заботиться о том, как выглядит.

Глаза… Тёмно-серые. Почти стальные.

Холодные, пока не смотришь слишком долго – и только тогда понимаешь: внутри там пекло.

Сигарета – в зубах.

Он вёл машину спокойно, будто вёз меня не по улицам, а по чужим судьбам.

Он даже не включил радио. Просто тишина. Давящая. Глубокая.

Та самая тишина, где ты не спрячешься.

Он выглядел, как мужчина, который не просит. Никогда. Он берёт. И если ты окажешься на его пути – либо проиграешь, либо станешь частью его мира.

Мы подъехали туда под утро.

Асфальт закончился давно. Гладкая трасса сменилась узкой дорогой, утопающей в деревьях. Ветки скребли по стёклам, как будто лес пытался остановить нас, не пускал дальше.

И вот – калитка, высокие металлические ворота с коваными узорами, как в старых фильмах про богатых и мёртвых.

Дом возвышался над всем этим, как отдельный мир.

Не просто дом – особняк. Большой, строгий, дорогой. Без кричащей роскоши, но каждая линия кричала о силе. Архитектура – холодная, квадратная. Камень. Тёмное дерево. Стекло в пол. Слишком аккуратно. Слишком безжизненно.

Не уют. Демонстрация.

Он был как костюм на похороны: идеально сидит, идеально пошит – но мёртв внутри.

Вокруг – ни души. Только охрана.

Двое у ворот.

Чёрные костюмы сидели на них, как вторая кожа – никаких складок, никаких лишних движений.

Лица – каменные. Ни эмоций, ни взгляда. Просто присутствие. Тяжёлое, как бетон.

В руках – автоматы, не демонстративно, а буднично. Так, будто их пальцы давно привыкли к спусковому крючку.

Третий выходил из бокового флигеля.

Медленно. Уверенно. Как будто знал, что не он пришёл – он разрешил себе показаться.

У него были широкие плечи, крепкая шея, взгляд такой, в котором нет слов – только расчёт.

Это была не охрана. Это были стены, дышащие вместе с домом.

И если ты враг – дом просто тебя не выпустит.

Они даже не удивились, увидев Луку. Только коротко кивнули.

– Не выходим за территорию, – бросил Лука одному из них. – Она – под вашим присмотром.

Я вздрогнула.

Под присмотром.

Это не забота. Это клетка.

– Всё, что ей нужно, – обеспечьте. Если что – сразу звоните мне. – Он посмотрел на меня. – Но без самодеятельности. Поняли?

Они поняли. Им вообще было всё равно, кого охранять. Хоть шкаф, хоть меня.

Мы подошли к входной двери. Она открывалась бесшумно, мягко. Словно дом тоже привык подчиняться.

Внутри было… гулко.

Высокие потолки, лестницы с перилами, холодные полы из чёрного камня. Витражи, современные картины.

Я почувствовала себя маленькой. Не просто физически – по-настоящему маленькой, чужой. Здесь всё было чужое.

– Здесь безопасно, – повторил Лука. – По крайней мере, пока.

Он задержался возле двери, будто что-то взвешивал. Потом сказал:

– Если захочешь сбежать – не получится. Если захочешь позвонить – подумай трижды. Охрана выполняет приказы без вопросов. Моя охрана.

Мне стало холодно. От страха. От одиночества. От того, что даже здесь, даже рядом с ним – я была никем.

– Я скоро вернусь, – тихо сказал он. – У меня дела. Постарайся не сделать глупостей.

И развернулся. Просто ушёл.

А я осталась стоять посреди этого чужого дома, где каждый предмет стоил, наверное, больше, чем всё, что было у меня дома. И от этого было только мерзко.

Дом был роскошным, но пахло здесь чем-то другим. Не уютом. Не безопасностью.

Властью.

Дверь захлопнулась за его спиной тихо, как предательский шёпот.

Я осталась одна.

И вдруг стало слышно всё. Каждое эхо шагов, каждую мелкую вибрацию старого дерева где-то под потолком. Как будто дом дышал – тяжело, чуждо, неохотно признавая меня внутри.

Я стояла посреди огромного холла, чувствуя себя случайным пятном на белоснежной рубашке. Здесь всё было неправильным.

Просторные помещения. Слишком просторные. В доме, наверное, можно было заблудиться, и никто не услышал бы твои крики. Мраморные полы отражали холодный свет утреннего солнца, пробивавшегося сквозь узкие высокие окна.

На стенах – картины. Современные, странные.

Я только скользнула взглядом – не до того, чтобы разглядывать всерьёз, но рефлекс сработал сам.

Острые мазки, тёмные тона, напряжённая динамика.

Кто-то пытался передать здесь хаос, но сделал это слишком старательно.

Я могла бы сказать, что композиция в правом холсте «хромает», что свет у окна нарисован грязно, а в центральной абстракции не хватает воздуха…

Но не сказала.

Сейчас это было просто… шумом на фоне. Цветом на стене.

Под потолком – массивная люстра. Стекло. Тьма.

Справа от холла – гостиная. Если это вообще можно назвать гостиной.

Минимум мебели. Огромный кожаный диван цвета горького шоколада. Чёрный стол. На нём – ничего. Даже книги. Даже ваз. Только одна серебристая пепельница. Идеально чистая.

Слева – лестница на второй этаж. Мрамор, дерево, никаких украшений. Вся красота – в строгости.

И снова окна. Стеклянные стены, через которые видно было лес. Деревья стояли как охрана – молчаливые, недвижимые.

Камин.

Большой, современный, встроенный в стену. Но – пустой. Как будто огонь здесь – это слабость. А здесь слабости не прощают.

Я прошла вперёд, осторожно. Каблуки тихо стучали по плитке. И каждый шаг звучал слишком громко, как будто я нарушала правила.

В одном углу стояла стойка с вином. Дорогим, судя по этикеткам. В другом – маленький стеклянный столик с телефоном. Стационарным. Тоже слишком дорогим для обычной жизни.

Всё здесь было словно из другого мира. Не моего.

Как музей. Красиво, богато, но мёртво.

Сзади раздался лёгкий звук – шаги. Один из охранников проходил по коридору. Не смотрел на меня. Даже не интересовался.

Я могла бы крикнуть. Могла бы попросить что-нибудь. Но зачем?

Меня оставили здесь, как вещь. Как что-то, что нужно припрятать до лучших времён.

Я подошла к дивану и осторожно села. Кожа подо мной была холодной, как змея. Я обняла себя руками, пытаясь хоть как-то согреться.

И вдруг стало страшно. По-настоящему страшно. Потому что я поняла: здесь всё чужое.

Даже воздух.

Я не знала, кто я в этом месте.

Гостья? Заключённая? Свидетель? Или просто ошибка?

Потом пришли слёзы.

Не истерика, не судорожные всхлипы, как там, в коридоре бара. Нет. Тихие, вязкие, как будто внутри меня лопнула какая-то тонкая струна, и всё, что было удержано ею, просто медленно, спокойно стекало наружу.

Мне двадцать четыре, и я даже не знаю, как правильно жить.

Я должна быть сейчас в другом месте. На работе. В галерее. Я оформляю выставки. Работаю с текстами, с картинами. Я живу среди полотен, запаха старой бумаги и шелеста рам. Всё красиво, ровно, безопасно. Или должно было быть.

Я всегда была далека от всего этого. От грязи, от теней. Даже папа, хотя и работал в полиции, всегда оберегал меня от этого мира.

И вот теперь я – в доме мафиози.

Сын главы клана только что спас меня от выстрела, как в дешёвом криминальном фильме.

И всё из-за Тома.

Том…

Моя грудь сжалась, и слёзы выступили снова.

Том был архитектором. Он восстанавливал старые здания. Любил рассказывать мне о каждом карнизе, о каждой арке, как о старом друге. Он был странный – немножко рассеянный, немножко упрямый. Красивый. Добрый. Настоящий.

Мы жили вместе почти три года. Я уже думала, что вот она – моя жизнь. Спокойная. Простая. Настоящая.

Но несколько недель назад он стал другим. Молчаливым. Напряжённым. Словно носил в себе что-то тяжёлое.

Я спрашивала – он улыбался.

«Всё нормально, Эм. Просто работа».

Но потом был тот день.

День, когда всё рухнуло окончательно.

Том умер.

Не от болезни. Не от несчастного случая.

Он был убит.

Никто не хотел говорить мне правду. Только сухие формулировки, официальные версии – случайное ограбление, ошибка, неудача.

Но я знала – это было не так.

Я помню, как в ту ночь звонил мой телефон.

Я помню холод, который пробегал по телу, когда я узнала.

Я помню, как я приехала на место.

И увидела его – безжизненное тело на холодном асфальте, и рядом… Луку.

Он стоял в тени, тихий и холодный, будто камень.

И его глаза встретились с моими.

С тех пор всё внутри меня разрывается на части.

Почему он был там?

Почему именно он?

Почему я не могу перестать думать, что он знает больше, чем говорит?

Я не из их мира.

Я никогда не была.

Папа всегда хотел, чтобы я жила в безопасности, вдали от криминала, от теней.

Потеря Тома сломала меня. Она отняла у меня смысл и оставила пустоту, заполненную болью и страхом. Я живу в депрессии, словно затерянная тень, скитающаяся по пустым комнатам собственной жизни.

Наш город – Генуя. Я помню его с детства: узкие каменные улицы, влажный морской воздух, который никогда не покидает этот город, и крутые лестницы, словно взлетающие в небо и тут же падающие вниз, играя с каждым, кто осмелится пройти.

Генуя – город контрастов. Его красота ослепляет, а тени порой поглощают целиком. Здесь можно найти уютные кофейни с ароматом свежей выпечки, но стоит свернуть за угол – и попадёшь в мрак, где лучше не задерживаться.

Для меня этот город всегда был домом – пока всё не изменилось.

Теперь он кажется чужим. Холодным. Неуютным.

Я больше не могу остаться там, где всё напоминает о Томе, о том, что потеряно навсегда.

И вот я здесь – в чужом доме, в чужом мире, пытаясь понять, где правда, а где ложь.

Глава 6.

Эмма

Слёзы постепенно иссякали, оставляя горечь и пустоту. Я сжала кулаки, стараясь заглушить дрожь, которая всё ещё бегала по телу. Нет, я не позволю им управлять мной. Не позволю сделать из себя жертву, которая сидит и ждёт, когда придут за ней.

Я – не та, кто сдается.

Этот дом – не тюрьма. Это просто место, где я должна выжить, разобраться и найти выход.

Мобильный телефон, кошелек, ключи – всё осталось в той жизни, которая теперь казалась чужой, далёкой.

Мне хотелось кричать, но голос не находил выход. Вместо этого я медленно пошла на кухню, надеясь найти хоть что-то – чашку, бутылку воды, хоть крошку хлеба.

Кухня была такая же холодная и безжизненная, как и весь дом. На столе лежала бутылка минералки и несколько бокалов. Я взяла бутылку, открыла, сделала глоток – вода была ледяной и горькой, но я пила, словно это была последняя капля жизни.

Голод выдал себя резким урчанием в животе.

«Что дальше?» – думала я, глядя в пустоту.

Я не знала, сколько времени прошло, но ясно понимала: ждать здесь, сидеть и плакать – не выход.

Я должна была что-то сделать.

Я не знала, что будет дальше, но уже знала, что не позволю никому управлять мной. Ни страху, ни Луки.

Пусть сегодня я – пленница. Завтра я постараюсь вернуть свободу.

Лука

Они называют меня холодным, расчетливым, безжалостным. Наверное, в этом есть доля правды. Но меня мало волнуют эти ярлыки. Главное – результат. Самое сложное – смотреть, как ломаются люди. Особенно те, кто держится до последнего.

Эмма сейчас сидит в моей гостиной, маленькая такая на фоне этого огромного пространства, будто потерянная. Хотя нет. Не потерянная – злая. Это другое. Злость лучше. Злость можно использовать.

Я смотрю на неё через камеры. Один экран – общий план, другой – ближе, по пояс. Подбородок дрожит, губы крепко сжаты. Длинные темные волосы растрёпаны. Карие глаза блестят от слёз, но она вытирает их тыльной стороной ладони, словно стыдно, словно запрещает себе плакать.

И этот нос. Чёртов прямой, длинный, упрямый нос. Идеально к её характеру. Смешно – мог бы разозлиться за то, что поперлась ко мне, как на казнь. А мне почему-то интересно. Что она сделает дальше?

Дом у меня как клетка. Красивый, дорогой, снаружи вроде как райский уголок. Всё видно. Я привык смотреть на людей сверху вниз. Так проще понимать, кто чего стоит.

И вот она там. На чужом диване, в чужом доме, среди вещей, которые стоят дороже, чем её жизнь – и всё равно сидит, как будто сейчас скажет: «Вы все можете катиться к чёрту».

И знаешь, что бесит?

Она мне нравится. Не как женщина. Пока нет.

Хотя, кого я обманываю.

Она зацепила с первого взгляда – не словами, не телом. Тем, как смотрит. Спокойно, но с вызовом. Как будто ей плевать, кто я.

Это бесит.

И заводит.

Да, она мне нравится.

Нет – я её хочу.

Тихо, сдержанно. Пока.

Но под кожей уже чешется.

И всё, чего я не должен, – приблизиться, услышать, почувствовать, как её дыхание меняется, когда я слишком близко.

Я поймал себя на мысли:

слишком рано.

Слишком опасно.

Слишком хочется.

Я оставил ей охрану, двери заперты, телефоны под контролем, камеры работают, даже звук включил – хочу слышать её дыхание. Хочу понять, когда именно она сломается. Или… не сломается.

С Тома всё началось как она думает. С её милого архитектора, но его предупреждал. Я всегда предупреждаю один раз. Второго не бывает.

А теперь вот она. Двадцать четыре года. Тонкая, как фарфоровая чашка, но если уронить – не разобьётся, треснет, но будет стоять.

Смешно. Я никогда не ошибаюсь в людях. Но вот сейчас – сомневаюсь. Она либо моя самая большая ошибка, либо самое правильное решение за последние годы.

И пока я смотрю в экран телефона, как она пытается дышать ровно, она вдруг вытирает слёзы, поднимает голову и смотрит прямо в камеру. Неосознанно. Просто туда, куда взгляд лёг.

И улыбается.

Секундой. Улыбка уходит, как будто её и не было.

А у меня на губах появляется то самое движение уголков, которое обычно заканчивается большими проблемами для всех вокруг.

Интересно. Очень интересно.

Дёрнул переключатель, дал газу. Машина взревела, как раненый зверь.

Нужно было сосредоточиться. Дело важнее.

Я ехал туда, где сейчас пахло кровью.

Есть один человек – крыса. Именно он подтянул Тома туда, куда тому не следовало соваться, нужно понять хотя бы для себя, полную картину сложить. Эта крыса сейчас будет мне всё петь, как канарейка. Или останется петь навсегда. Под землёй.

Город пролетал за окнами, как плёнка старого фильма – размытый, чужой, липкий. Генуя ночью – как больная собака. Шатается, воет, рычит, но сдохнуть всё никак не может. Узкие улочки, подсвеченные тусклыми фонарями, пахнут солью, сыростью и чужими секретами.

Я всегда ненавидел этот город. Потому что за красивыми вывесками всегда грязь. За улыбками – ложь. За тёплым вином на узких улочках – кровь в переулках.

И, кажется, теперь эта девочка тоже это понимает.

Проблема в том, что она не просто красивая. Она упёртая. Слишком.

И ещё хуже – она теперь моя проблема.

Моя. Чёрт побери.

Сука, только этого мне и не хватало.

Телефон завибрировал. Риккардо.

– Лука, всё готово. Он ждёт.

– Пусть ждёт, нахуй, – процедил я. – Много на себя взял.

Я ненавидел такие разборки. Не потому что страшно. Мне вообще похуй было на страх. Просто грязно. Просто тупо. Я люблю порядок. Мне нравится, когда всё работает, как часы. А тут – сплошная грязь.

Завод показался впереди. Старая фабрика. Ржавчина, выбитые окна, тёмные провалы дверей. Здесь даже воздух был другим – густым, как кровь, когда её слишком много.

Вышел из машины.

Ветер трепал полы пальто. Курил. Опять начал курить . Дым щипал глаза, но я смотрел прямо. Туда, где стоял этот ублюдок.

Риккардо уже держал его. У стены. На коленях. Грязный. Потный. Скулящий, как щенок, которого сейчас будут топить.

– Лука, пожалуйста… – пробормотал тот. – Я не хотел… я не знал…

– Не знал? – медленно подошёл. Каблуки ботинок гулко отдавались по бетону. – А что ты знал, мразь? Что за спиной можно шептать? Что можно кинуть моё имя в чужие уши?

Он дрожал. Я даже чувствовал этот дрожь кожей. Ненавижу страх. Ненавижу слабость. Особенно у тех, кто до этого строил из себя умного.

– Это не я, – шёпотом. – Слово. Кто-то другой… Том сам…

– Том сам? – переспросил я, наклоняясь ближе. – Том – архитектор. Не солдат. Не крыса. Кто-то подтолкнул его, и я хочу знать, кто. Или, клянусь матерью, ты здесь сдохнешь. И даже никто тебя искать не станет.

Он всхлипнул. Жалко.

– Имя, – тихо сказал я. – Мне нужно только имя.

Риккардо крепче сжал его за плечо. Тот дёрнулся, закашлялся, попытался встать – и снова упал на колени.

– Имя. Или пуля. Выбирай быстро.

Секунда. Две. Три.

И он выдохнул:

– Федерико… Он… он ему платил. Я слышал. Это Федерико. Из "Мартини". Они с Томом что-то мутили за спиной. Клянусь!

Федерико.

Я закрыл глаза. Проклятый Федерико.

Теперь всё сходилось.

И теперь мне предстояло сделать то, что я всегда делал хорошо:

Закрывать вопросы.

С грязью. С болью. С кровью, если надо.

Потому что никто, блядь, не трогает моё имя. Никто не лезет ко мне за спину.

А девочка… Эмма… она ещё не понимает, во что вляпалась.

Но скоро поймёт.

Или я ей объясню.

Мразь лежала у моих ног, захлёбываясь соплями и кровью. Сначала кричал, потом стонал, теперь просто хрипел. Мне даже стало скучно.

Я медленно опустился на корточки рядом, посмотрел ему в глаза. Они бегали туда-сюда, как у крысы, загнанной в угол. Потому что крыса и есть. Только у настоящих крыс больше чести.

– Слушай, – тихо сказал я. – Я тебя даже немного понимаю. Жить хочется, да?

Он закивал. Часто, резко. Слишком быстро, как собака, которую били слишком часто.

– Хочешь жить?

Снова кивок. Уже с надеждой. Вот за это я их и ненавижу – за эту дешевую, липкую, вонючую надежду.

Я достал пистолет. Медленно. Нарочно медленно, чтобы он прочувствовал. Навёл прямо между глаз.

– Так вот, – сказал я спокойно, – мне похуй.

Выстрел. Один. Точный. Прямо в глаз. Чтобы красиво.

Мозги – на бетон. Красиво размазались, как мазня на холсте. Художник, блядь.

Я встал. Протёр рукавом пальто рукоять – не люблю оставлять лишние отпечатки, даже если вокруг только свои. Чистота должна быть во всём. В делах. В убийствах. В мыслях.

Сигарета – в зубы. Щёлк зажигалки. Глоток дыма – и сразу спокойнее.

Повернулся к своим.

– Убрать.

Они знали, что делать. Работают молча. Я работаю с молчащими. Те, кто много говорит, – долго не живут.

Пошёл к машине. Открываю дверь, а сам думаю: Федерико, тварь, это только начало.

За рулём уже сидит мой водитель Нико. Его привёз Рикардо – мой консильери, тот самый, кто всегда молчит, но я вижу, как он на меня смотрит краем глаза. Привык. Он со мной давно. Он знает: если я стреляю – значит, так надо.

– Нико, – говорю я, – довези меня до чертова бара. У меня есть пара дел.

Нико кивает. Молчит, как всегда.

Я еще раз проверяю, что у меня наготове – и чувствую, как камера в доме ловит каждый ее шаг. Шаг Эммы. Даже тут я не отпускаю контроль.

Я смотрю на экран – Эмма всё ещё сидит в гостиной, как в клетке. Глаза красные, губы сжаты, но уже не рыдает. Она пытается собраться, и я это вижу. Не просто вижу – я чувствую, что у неё хватает силы не сломаться.

– Занесите ей еды, – приказываю я через рацию охране. – И купите новые вещи. Всё, что нужно, чтобы она не чувствовала себя здесь пленницей. Пусть будет чисто и удобно.

Охранники кивнули и исчезли в коридорах особняка. Я не люблю показывать слабость, но в этой игре иногда приходится проявлять терпение и даже заботу – иначе всё полетит к чёрту.

Охранники – это мои солдаты. Не просто люди с оружием. Это те, кого я лично отбирал вместе с Рикардо. Консильери знает, кто из них достоин доверия, а кто нет. Я не могу позволить, чтобы в моей семье были слабые звенья.

Я не привык играть в мягкие игры. Нет места жалости. Каждый мой шаг – продуман, каждая команда – приказ. Если кто-то полез за мою спину, я разберусь с этим быстро и жёстко.

И всё же… эта крыса – загадка. Не просто жертва. Что она знает? Что ещё скрывает? Расскажет ли он всю правду Эмме? Узнает ли она кто на на самом деле?

Нико заводит машину, и мы уходим в ночь. Время решать.

Глава 7.

Эмма

В дверь постучали два тяжёлых удара. Охранник вошёл с аккуратно сложенной сумкой и пакетом.

– Еда, – сказал он ровно, без эмоций. – И новые вещи – сказали купить по списку.

Я подняла глаза. Всё ещё дрожала, но внутри начала собираться. Вещи выглядели просто – джинсы, тёплый свитер, кроссовки. Всё, чтобы не выделяться. Или, скорее, чтобы не чувствовать себя пленницей.

Я открыла пакет с едой – запах был чужим и странным. Аппетит отсутствовал, но голод – настоящий.

Я осторожно взяла бутерброд из пакета. Хлеб был свежий, а внутри – кусочек ветчины и немного сыра. Казалось бы, ничего особенного, но для меня это было словно маленький мостик в реальный мир.

Голод бил по телу, но голова всё ещё была словно в тумане. Я посмотрела на еду – и внутри что-то сопротивлялось. Это не просто голод. Это страх, пустота и боль, которые никак не хотели отпускать.

Я сделала маленький глоток воды. Потом – ещё один кусочек. Медленно, как будто училась есть заново.

Вкус был нейтральным, но с каждым глотком я чувствовала, как тело чуть-чуть возвращается ко мне. К тому, что я живая.

И это было важно. Важно не дать себе исчезнуть.

Я отложила бутерброд и глубоко вздохнула. Слезы уже не текли, но тяжесть внутри не уходила. Как будто кто-то сдавил сердце стальным кольцом.

Нет, так нельзя. Я не могу позволить, чтобы Лука решал за меня, как мне жить, что и когда есть, где находиться. Я не его пленница. И даже если сейчас кажется, что весь мир рухнул – я должна найти в себе силы выстоять.

«Это не конец, – прошептала я самой себе. – Это только начало.»

Я поднялась с дивана, медленно, но решительно. Впереди – тьма, но я не собираюсь прятаться в ней. Я буду бороться.

Пусть охрана видит меня такой – слабой и уставшей, но внутренне – непокорной.

И если Лука думает, что сможет управлять мной, словно марионеткой – он глубоко ошибается.

В голове начала вырисовываться цель. Нужно найти ответы. Нужно понять, кем был Том на самом деле. Почему он погиб. И как я могу выбраться из этого кошмара.

А пока – я начну с малого. С душа. С возвращения себя.

Я сделала шаг к выходу из гостиной и тихо спросила у охраны:

– Можно мне посмотреть спальню и ванную?

Охранник молча кивнул и повёл меня по длинному коридору. В тишине особняка каждый шаг отдавался в ушах, и я пыталась не думать о том, что за мной, наверное, наблюдают, хотя сама об этом уже подозреваю.Наверняка здесь есть камеры, это мы еще выясним.

Спальня была просторной, с большим окном и аккуратно сложенной одеждой на кровати – новой, чужой. Ванная сияла чистотой, словно здесь никогда не ступала чужая нога.

Я медленно сняла одежду и пошла в душ, пытаясь смыть с себя холод и страх, которые поселились внутри.

Горячая вода струилась по телу, пытаясь смыть холод и страх, что поселились внутри. В тишине ванной я стояла под душем, чувствуя, как ночь тихо сгущается за окнами особняка. Время здесь будто остановилось – далеко от города, далеко от всего, что я знала.

Утром Лука Марчелло привёз меня сюда, оставил под присмотром охраны, и с тех пор я была заперта в этом доме – роскошном, чужом, но пустом и холодном.

Я знала, что нельзя позволять страху управлять мной. Он оставил меня здесь, словно клетку, но я не собиралась быть его пленницей. Со мной такое не пройдет.

Выйдя из душа, я надела одежду, которую оставили на кровати – простую, но чистую и удобную. Пусть этот дом и казался тюрьмой, я должна была взять контроль хотя бы над собой.

Взглянув в зеркало, я увидела женщину, которая устала, но ещё не сломалась.

«Я не позволю им управлять мной», – сказала я себе.

Села на край кровати, прислушиваясь к тишине. В голове роились мысли о Томе, о Луке, о том, что ждёт дальше. Но теперь я знала – я должна быть сильной.

Сидя на краю кровати, я осознала – просто ждать дальше нельзя. Этот дом, эти стены, каждый уголок – всё словно скрывает свои тайны.

Если я хочу понять, что происходит, кто я теперь и почему оказалась здесь, мне нужно взять всё в свои руки.

Я сделала шаг в коридор, чувствуя под ногами холодный мрамор. Дом был огромен, словно лабиринт, но теперь страх отступил, уступая место жгучему, почти детскому любопытству.

Всё вокруг казалось чужим – архитектура, свет, воздух, даже запах – но взгляд цеплялся за картины на стенах. Те самые, на которые я раньше почти не смотрела.

Теперь – не могла пройти мимо.

Странные мазки, алые вспышки, резкие линии.

Никакой гармонии. Никакого покоя.

Как будто каждый холст был раной. Или криком. Или воспоминанием, которое кто-то пытался стереть, но не до конца.

Я работаю в галерее. Я привыкла видеть искусство каждый день: академичное, яркое, нарочито дерзкое. Но здесь всё было другим.

Холодным. Напряжённым. Лишённым желания нравиться.

В одном холсте – беспорядочные линии, похожие на клубки проводов или сосудов. В другом – нечто, напоминающее профиль, но искажённый, будто нарочно раздавленный.

Я чувствовала в них не просто стиль. Я чувствовала боль. И власть.

Это было неожиданно – найти в этом доме частичку своего мира.

Но и она была… искажённой. Подчинённой чему-то чужому.

Я подошла ближе, коснулась рукой одной из картин. Холодная поверхность словно отдавалась в ладони, пробуждая давно забытое чувство – потребность понять, разгадать загадку.

Может быть, если я смогу понять этот дом, эти картины, то пойму и всё остальное

Бред. Что вообще происходит у меня в голове?

Я обвела взглядом гостиную и вдруг заметила стойку с вином в углу – дорогим, без сомнений. Я раньше как-то не обращала на неё внимания, а теперь всё казалось важным.

Погружённая в мысли, я подошла к стойке и взяла бутылку. Редкое вино, оттенок темно-рубиновый, с этикеткой, которую можно было рассмотреть только в хорошем свете. Rosso del Silenzio. Красное молчания.

Ночь уже накрывала дом тёмным покрывалом, а сон не приходил.

Я села на диван, бутылка в руках. «А вернётся ли Лука Марчелли? Или я останусь здесь одна, с охраной, которая куда-то пропала?» – эти мысли ворочались в голове, не давая покоя.

Пока я не знала ответа, хотелось просто забыться, расслабиться.

Медленно я отпила вина. Горьковатый вкус растекался по языку, и с каждой глоткой напряжение чуть спадало. Может, это была слабость, но сейчас мне казалось, что даже слабость – это шаг к свободе.

Пока тени на стенах играли с огнём, я позволила себе забыть о мире хотя бы на минуту

Глава 8.

Лука

Машина резко свернула с главной улицы в узкий тёмный переулок, и я увидел вывеску бара – «II Veleno».

Бар – не просто заведение, это моя нейтральная зона, место, где пересекаются разные люди из нашего мира. Федерико – крыса, но не тупая. Он часто здесь бывает, потому что чувствует себя в безопасности именно в этих стенах. Я знал: если он рискнёт и придёт – то именно сюда. Значит, выходы у него будут перекрыты. Рикардо – мой консильери, который всегда рядом и молчит, но понимает всё с полуслова – заранее передал мне эту информацию.

Бар пахнет потом, дорогим спиртным и сигаретами – запах, который всегда напоминает мне о грязном мире, который я не люблю, но вписываюсь в него идеально.

Я вышел из машины, ощущая тяжесть ночи и холод металла в кобуре. Никто не смеет уйти с моей земли без разрешения. А эта крыса – уже слишком долго играет в опасные игры на моей територии , я Лука Марчелло .

Я вошёл внутрь, и сразу же воздух стал плотнее – смеси дыма, пота и чего-то остро-зловещего. Тусклый свет гирлянд из жёлтых лампочек бросал длинные тени на лица посетителей. Они замолчали, когда меня заметили. Знали, что сегодня здесь не место для разговоров.

Рикардо приехал раньше нас и уже ждал за барной стойкой. Он кивнул мне, словно говоря: «Пора заканчивать эту игру».

Я проскользнул к бару, не торопясь. Охрана держала глаза на всех, но никто не посмел меня остановить.

– Ты видел его? – спросил я негромко, не отрывая взгляда от толпы.

Рикардо пожал плечами, указывая на боковой столик. Там сидел парень, которого я искал – эта крыса, которая умудрилась вляпаться по уши в мои дела. Его взгляд метался, он понимал, что его время почти вышло.

Я шагнул вперёд. Весь этот зал замер, каждый почувствовал – сейчас будет решаться судьба. Время играть по моим правилам.

Я подошёл к столу, где сидел этот ублюдок. Взгляд у него – смесь ужаса и надежды, но я не давал ни малейшего шанса.

– Ну что, крыса, – прохрипел я, – расскажешь всё, как было, или мне придётся говорить с твоими зубами?

Он дернулся, но молчал. Тогда я приложил дуло пистолета к его виску.

– Я не люблю ждать, сука. Говори.

Он вздохнул, попытался что-то вымолвить, но слова застряли в горле. Тогда я резко дернул за курок. Пуля в воздух, чтобы напугать.

– Федерико, ты ведь не хочешь оказаться под землей, верно? Так что выкладывай всё, что знаешь.

Наконец, он начал сдавать имена и места – видимо он пологал, что я поверю.

В этот момент Рикардо молча наблюдал, готовый поддержать. Мы с ним работаем как часы, без лишних слов, понимая друг друга с полуслова. Это грязная работа, но кто-то должен её делать. А я – тот, кто ставит точку.

Я пристально смотрел на Федерико. Его глаза метались, но вся его ложь была видна насквозь. Кончено, он думал, что может выкрутиться, но я не из тех, кто отпускает.

– Ты полагаешь, что я буду слушать твою болтовню? – хмыкнул я, – Думаешь, я поверю, что ты – просто пешка? Твоя игра – сдана.

Он попытался встать, но я легко прижал его к столу локтем.

– Сначала расскажешь, правду, и конечно кому ты рассказал о Эмме – приказал я, – Потом подумаю, что с тобой делать.

Рикардо молча стоял рядом, готовый прикрыть. Он всегда знает, когда нужно вмешаться.

– Ты последний шанс, Федерико, – сказал я тихо, но голос мой резал тишину, – Либо ты остаёшься живым, либо твоё имя забудут быстрее, чем ты думаешь.

Он закашлялся, и начал выдавать уже правдивую информацию – фамилии, даты, места встреч, а чем шли разговоры. Каждый кусок информации я впитывал, как охотник, который услышал запах крови.

Сердце колотилось, руки сжимали стол, а разум уже планировал следующий ход. Вся эта грязная игра сводилась к одному – выжить и сохранить власть.

Когда разговор закончился, я откинулся на спинку стула и посмотрел на Рикардо.

– Ты уверен? – спросил я.

Он кивнул.

– Тогда сделаем так. Федерико получит шанс, но на испытаниях.

– Понятно, – сказал я, – Неудачники и предатели не живут долго.

Мы с Рикардо вышли из бара. В машину уже садился Нико, и мы поехали обратно в особняк.

В голове уже строился план, который должен был уничтожить всех.

Я снова не удержался – взял в руки телефон и открыл приложение с камерами особняка. Привычка, дерьмо привычка – не могу отпустить контроль ни на секунду.

Экран мигнул, и я увидел её – Эмму. Сидит на диване в гостиной, глаза еще больше красные, лицо уставшее, а в руке бокал – она пьёт. Не просто глотает, а напивается.

Чёрт, да она, похоже, уже опустилась ниже плинтуса.

Я сжал телефон, чувствуя раздражение и, может, что-то, что похоже на тревогу.

– Эй, Рикардо, – бросил я, не отрывая взгляда от экрана, – отправь охрану проверить, что там с ней. Не хочу, чтобы она разбилась об свой собственный страх.

Рикардо молча кивнул, и я отложил телефон. Внутри что-то скрутило – смесь злости и беспокойства. Эта девушка была загадкой, которая меня бесила и притягивала одновременно.

И я знал – пока она не встанет на ноги, покоя не будет ни мне, ни ей.

Глава 9.

Лука

Когда я вернулся в особняк, было уже заполночь. Ночь пахла металлом, улицы – выжженным бензином, а мысли – как порох после выстрела: острые, едкие, въедливые.

Я знал, что не засну.

Да и зачем?

Я ехал, будто по спирали – от крови к тишине. От бара к дому. От грязи к ней. Эмма. Я не хотел думать о ней. Не должен был. Но как только машина свернула на подъездную дорогу, я снова достал телефон. Камеры. Мониторинг.

Старые привычки выживают дольше новых чувств.

Она всё ещё там. Сидит. Тот же бокал. То же лицо.Тишина. Стеклянная.

Я зашёл в дом. Охрана насторожилась. Они уже знали, что не стоит задавать мне вопросы. Один из них – Марко – вышел вперёд.

– Мы проверили. Она не буянит. Просто… сидит. Уже пару часов. Не говорит.

– Допила?

– Почти допила. Потом просто сидела. Смотрела в стену. Одна.

Я кивнул.

Оставить её? Закрыть дверь, вырубить камеры, забыть?

Легче всего. Самый верный путь.

Но я уже знал – не выйдет.

Я зашёл в гостиную.

Она сидела на диване, как тень. Вся внутренняя ярость, которая в ней бурлила раньше, теперь спала. Не умерла – просто затихла, как зверь в клетке.

– Эмма, – сказал я, просто чтобы звук пробил тишину. – Довольно.

Она не подняла головы.

– Ты тоже хочешь контролировать, как я пью?

Я подошёл ближе.

Запах алкоголя смешался с её кожей – тёплой, сбивчивой от пережитого. И с парфюмом… жасмин, томный, пульсирующий, как дыхание у шеи. Этот аромат – как прикосновение, как просьба остаться. На удивление, мне понравился этот запах… Не нравится мне это.

– Я хочу, чтобы ты не растворялась, – сказал я тихо. – Не сейчас.

Она рассмеялась. Горько. Беззвучно.

– Ты опоздал. Я уже растворилась. Просто… никто не заметил.

Я молчал. Я ведь тоже умею. Лучше всех.

– Я видела камеры, Лука, – вдруг сказала она. – Ты смотришь на меня через камеры. Думаешь, я не понимаю?

– Я не скрываю.

– Нет. Конечно нет. Ты же не из тех, кто прячется. Ты просто наблюдаешь, пока всё ломается, а потом решаешь – спасти или выкинуть.

Молчание.

Она медленно подняла голову. Глаза у неё были такие, будто она уже умерла и вернулась обратно – не по своей воле.

– Скажи, – спросила она. – А сколько таких, как я, ты уже видел?

Я не ответил.

Потому что не хотел врать. Потому что не помнил. Потому что она была не как остальные.

– Хочешь, чтобы я забыла всё? – прошептала она. – Про Тома. Про себя. Про тебя.

– Нет.

Она удивлённо подняла бровь.

– Нет?

– Я хочу, чтобы ты вспомнила, кто ты. И не позволила им вычеркнуть это.

Хотя… может, я просто не хочу, чтобы ты вспоминала. Пока что.

Ты ведь всё равно ещё не знаешь, кто ты такая, – подумал я. – Даже не догадываешься.

– Им? – она усмехнулась, уголки губ дернулись с тенью усталой иронии. – А ты не один из них?

Я шагнул ближе. Остановился прямо перед ней.

– Может, и один, – признал я. – Только я – тот, кто ещё не решил, спасать тебя… или сломать.

– Почему?

– Потому что ты всё ещё держишься

Она посмотрела на меня так, будто искала правду.

Но в моих глазах была не правда.Не мог я ей еще рассказать.

Там была ярость. Сомнение. И что-то такое, от чего я сам хотел отвернуться.

Я протянул руку. Медленно.

– Пошли. Тебе нужно отдохнуть.

– А если я не хочу?

– Тогда останься здесь. Пей дальше. Жди, пока всё сгорит к чёрту.

Пауза.

Потом она встала.

– Только не прикасайся ко мне, Лука.

– Ладно, – ответил я. – Иди сама. Пока можешь.

Я смотрел, как она уходит – медленно, чуть покачиваясь.

Всё внутри сжималось от желания схватить, прижать, заставить почувствовать.

Чтобы она поняла, что принадлежит мне, даже если ещё этого не знает.

Но я стоял. Не шелохнулся.

Эмма

Я не помню, как добралась до кровати.

Помню, как ноги дрожали, когда поднялась по лестнице. Помню, как голос Луки растворился где-то за дверью. Помню тепло пледа. И тишину, как в морге.

Я уснула не потому, что хотела – потому что больше не могла держаться.

Сон был тяжёлым. Как будто меня утягивало на дно – не воды, а воспоминаний. Лица, обрывки фраз, Том, плач, звуки выстрела.

Всё перемешалось.

А потом… что-то щёлкнуло.

Не звук. Чувство.

Я проснулась резко. Сердце билось, как будто кто-то его пнул изнутри.

За окном всё ещё ночь. Где-то на первом этаже скрипнула дверь. Тихо, но слишком для тишины этого дома.

Я села. Прислушалась.

Тишина.

Но внутри было чёткое ощущение – кто-то говорит.

Тихо. В полголоса. Но говорит.

Я вышла в коридор босиком. Осторожно, по памяти, не включая свет.

Голоса шли снизу. Один – я узнала сразу. Лука. Второй – глухой, чуть сиплый. Риккардо? Услышала как Лука к нему обращается , наверное это его правая рука.

Я остановилась у лестницы, за углом, где тень падала как надо. Спряталась. Замерла.

И вдруг – фраза.

– Мы не можем больше это скрывать, Лука. Отец девушки – он был на зарплате у Монтано.

Холод по спине.

– Не был, – бросил Лука. – Он остается на зарплате. Просто теперь работает тоньше. Официально – чист. Неофициально – информатор. Шакал. Полицейский с ключами от всех нужных дверей.

– Она об этом знает?

– Пока нет. Но надолго её не удержишь в неведении. Эта девочка… не такая, как я думал.

Я прижалась к стене. Воздуха стало мало.

Отец. Мой отец. Человек, которого я считала последней моральной опорой. Принципиальным. Честным. Тем, кто не прогибается.

Он – часть этого мира?

Лука продолжал:

– Том влез туда, куда не следовало. Начал копать. Хотел защитить Эмму, но не понял, что рытьё могил в нашей системе – дело смертельное. Он нашёл переписку между её отцом и Монтано, где было сказано за ту ночь. И сгорел.

– Он убрал его, твой отец? – спросил Риккардо, глухо.

–Нет, Монтано. Он не любит, когда на него выходят напрямую. Даже если это – с благими намерениями.

Мир пошатнулся. Я закрыла рот рукой, чтобы не закричать.

Том погиб… потому что пытался спасти меня.

Потому что знал, что мой отец – не герой.

А я… я даже не понимала, в каком болоте живу.

– Она имеет право знать, – сказал Риккардо.

Я стояла, не двигаясь, пока шаги не стихли. Пока разговор не оборвался. Пока внизу не захлопнулась дверь.

Потом медленно вернулась в свою комнату.

Я не плакала.

Пустота была плотнее слёз. Сильнее страха. Тише любой боли.

Теперь я знала.

Знала, что мой отец – не герой. Что Том погиб, потому что любил меня слишком по-настоящему. Что Лука… он знал всё это с самого начала. И всё равно молчал.

Я села на край кровати, уставилась в никуда.

Мир рухнул не в момент выстрела. Не в день похорон. Даже не тогда, когда я оказалась в особняке.

Мир рухнул сейчас, когда я поняла, что у меня нет ни прошлого, ни защиты. Только я сама. И всё, что во мне ещё не сгорело.

Я не заметила, как снова уснула.

Глава 10.

Эмма

Утро наступило без предупреждения.

Я не помню, когда уснула. Или уснула ли вообще. Но когда глаза открылись, за окнами уже светлело. Холодный рассвет расплескался по стенам – серый, безжизненный. Ни намёка на тепло. Даже солнце в этом доме выглядело, как допрос.

Я поднялась с постели медленно. Как будто каждый сустав стал отдельной личностью – уставшей, раздражённой, не желающей работать.

Сердце всё ещё било по памяти: «Отец. Монтано. Том».

Я включила воду в ванной, чтобы заглушить мысли. Не помогло.

Монтано… Я слышала это имя. Один раз. Папа тогда говорил по телефону и сказал: «Я сегодня был у Монтано , все чисто.». Я подумала – очередной преступник, очередной отчёт.

Теперь я знала: Монтано – это не просто имя. Это грёбаная тень.

Диего Монтано.

Бывший офицер полиции. Ушёл из госструктур в девяностых и исчез. Поговаривают – в Латинской Америке строил цепочки поставок оружия. Потом вернулся. Неофициально – торгует в порту всем на свете. Официально – никто. Но в действительности – архитектор теневого правительства Генуи. Он не светится. Его нет в новостях. Но все, кто в системе, знают: если Монтано смотрит в твою сторону – у тебя два варианта. Подчиниться. Или исчезнуть.

И мой отец… он работал на него…

И Том…

Теперь я знала, почему он погиб.

Он нашёл старую переписку. Между Монтано и отцом. Там видимо были данные, схемы, расписания встреч, намёки на передачи денег. Том подумал, что если покажет это Луке – тот поможет. Что если мафия и копы играют на одной доске, то хотя бы один честный человек ещё остался. В моей голове сложился пазл.

Том был наивен.

Он пришёл к Луке. Но кто-то опередил. Или следил. Монтано не дал шанса и Тома убили.

Слёзы подступили, но я сдержалась. Больше никаких слёз. Слёзы – роскошь. Мне нужны были ответы.

Я вышла из ванной. В коридоре уже пахло кофе. И ещё чем-то – табаком и мятой. Запах Луки.

Он ждал внизу.

Сидел на подоконнике, одна нога на полу, в руке – кружка. Без оружия. Без угроз. Просто сидел. Как человек. Не как Марчелло.

Он был в тёмно-сером свитере, под которым угадывалась крепкая, но не показная фигура. Мужчина, в котором не было ни грамма лишнего. Щетина, чёткая линия челюсти, под глазами – усталость, не от недосыпа, а от жизни. Руки – с тонкими шрамами, но точные, контролирующие. Лука не выглядел "опасным" в лоб. Он выглядел так, как выглядят люди, за спиной которых уже хоронили. В нём было что-то медленно тлеющее – как уголь, который вспыхнет, если дать воздух.

Он поднял на меня глаза.

– Доброе утро, – сказал он хрипло.

– Сомнительное, – ответила я. – Зависит от того, что ты скажешь дальше.

Он кивнул, будто знал, что будет именно так.

– Ты слышала.

– Да. Всё. До последнего слова.

Он потёр лицо ладонью. Как будто устал быть тем, кем он был.

– И что теперь? – спросил он. – Сорвёшься? Побежишь к папочке за объяснениями?

– Нет, – сказала я тихо. – Уже нет.

И это было правдой. Я больше не хотела отца видеть. По крайней мере – не сейчас. Мне нужно было понять, кто я теперь, а не разрушать в лицо того, кто разрушил всё вокруг.

Я подошла ближе. Лука смотрел на меня внимательно. Без маски. Без игры.

И я вдруг осознала: Лука – это не просто "сын мафиози". Он сам система. Он не просто унаследовал имя – он удержал его вес. Восточная Генуя принадлежала Марчелло, и не потому что люди боялись его отца. А потому что боялись самого Луки. Он был тем, кто принимал решения, кого звали, когда всё рушилось, кто ставил последнюю точку. Он не был мальчиком из клана. Он был – клан.

– Почему ты молчал? – спросила я.

– Потому что ты не была готова.

– А теперь готова?

– Нет, – ответил он. – Но уже не отступишь.

Молчание. Оно было плотным. Напряжённым. И в нём было что-то новое. Как будто между нами – не просто ссора, не просто информация. Что-то… личное.

Я почувствовала, как меня тянет к нему. Медленно. Тихо. Без романтики. Без глупостей. Просто – как будто в нём сейчас единственная реальная точка опоры. И это пугало.

Он встал. Подошёл ко мне. Не слишком близко. Но достаточно, чтобы я почувствовала, как мурашки по коже.

Он двигался так, как двигаются только те, кто умеет убивать и выбирает этого не делать. Чётко. Мягко. Беззвучно. В каждом шаге – привычка к власти.

– Я тебя не спасал, – тихо сказал он. – Я пытался загладить вину. За то, что Том умер. Я не нажимал спуск, но… если бы я действовал быстрее…

– Стоп, – перебила я. – Не тебе виниться. Не только тебе. Мы все сделали ошибку. Мы все… закрывали глаза.

Он кивнул. Медленно. И вдруг – протянул руку. Осторожно. Как будто боялся, что я отступлю.

Я не отступила.

Он коснулся моей щеки. Осторожно. Тепло. И впервые за всё это время – я не вздрогнула.

– Ты сильная, – сказал он. – Слишком сильная для того, что тебя ждёт.

– Не хочу быть сильной, – прошептала я. – Хочу понять, кому теперь можно верить.

Он посмотрел в глаза.

– Мне. Пока.

Я не знала, можно ли ему верить. Но я знала: я хочу это проверить.

Глава 11.

Эмма

Он не сказал «останься».

Не сказал «не уходи».

Просто посмотрел так, что я осталась.

Мы молча поднялись наверх. Каждый – в свою комнату. Никаких слов. Ни обещаний, ни угроз. Только взгляд. Простой. Прямой. Как последняя попытка не разрушить то, что ещё не успело стать чем-то настоящим.

Я лежала долго. Слушала, как где-то внизу скрипит лестница. Кто-то проходит мимо. Или не кто-то – он. Я хотела, чтобы он остановился у моей двери. Постоял. Пусть даже ничего бы не сказал. Просто – чтобы я знала: не одна.

Но дверь осталась закрытой. Он не пришёл.