Читать онлайн Просто дыши

Пролог

Существует теория родственных душ. Якобы в жизни каждого человека может появиться тот самый, кто снесет к черту все ваши стены, которые вы так тщательно выстраивали годами. Причем, согласно некоторым, не особо достоверным источникам, существует несколько видов родственных душ. Одни учат нас чему-то и тут же исчезают. Другие остаются с нами надолго в качестве тех, кто видит нас насквозь, как рентгеновские лучи. Такое странное извращенное слияние душ. Вы просто рядом и понимаете друг друга без слов.

По сути вся эта теория превращается в груду ненужного хлама, если вы в принципе не верите в существование души.

Я верю.

В этом и проблема.

Если веришь, значит, ждешь. А ожидание – самое худшее дерьмо, которое только смогло придумать человечество.

В любом случае, я верю. И это главное. Я просто знаю, что рано или поздно появится человек, который поможет мне не чувствовать себя настолько одиноко. Потому что одиночество – еще хуже, чем ожидание. Эта болезнь просто так не отступает и легче не становится. Ее можно заглушить. Но это лишь временно. Поэтому большую часть дня ты просто вынужден терпеть и жить с этой всепоглощающей черное дырой в груди своего существования, где просто ничего нет.

Но не стоит отчаиваться. Ведь пока твои легкие пропускают достаточное количество кислорода, все может измениться в любой момент.

1

Дурацкая идея. Идиотская.

Ладони потеют. Сердце вот-вот пробьет мне грудную клетку. Кажется, еще и перед глазами темнеет. Все плывет.

Я делаю глубокий вдох, затем выдох. Сама же сюда пришла. Меня никто не заставлял.

Сжимаю ремешок сумки так, что пальцы белеют.

Не могу. К чему это все? Может, его даже нет там.

Просто позвони в чертов звонок, Эва. Ты – взрослая женщина.

Надо было выпить. Так и знала.

Эта холодная металлическая дверь так и подталкивает меня бежать изо всех ног. По спине стекает капля пота, и я чувствую, как подмышки становятся мокрыми. Хорошо, что на мне черная футболка, следов не будет видно. А вот запах…Что если от меня воняет? Нет. Учитывая, сколько дезодоранта я на себя вылила, я могу пахнуть только ванилью.

– Может, стоит позвонить? – раздается низкий голос за моей спиной, и я подскакиваю на месте, резко оборачиваясь.

Это он. Его широкая улыбка не изменилась. Чего не скажешь об остальном. Он стал больше, намного больше. В моей голове, ему было семнадцать, и он никогда не носил галстук. А его носили все мальчики без исключения. Это часть формы. Но он больше не мальчик, а мужчина. Сексуальный, горячий мужчина. Этого я не учла. Дерьмо.

И вот этот мужчина поднимается по ступенькам, внимательно изучая меня. Я крепче сжимаю ремешок сумки, чувствуя, как начинаю потеть всем телом. Нет, серьезно. Даже кончики пальцев покрываются тонкой пленкой пота. Сердце так громко стучит, что я удивлена, как он еще скорую не вызвал. Он определенно точно слышит, как оно колотится. Или только я? В ушах стоит шум. Мне кое-как удается расслышать его слова:

– Ты ко мне? – спрашивает он, возвышаясь надо мной.

Вау. Он всегда был таким широкоплечим? Возможно. Я плохо помню. Хотя кого я обманываю. Я слишком хорошо его запомнила…

Твою мать, он ждет. Так, спокойствие. Что мне ответить? Да? Нет? Сглатываю, во рту пересохло. Ему обязательно быть таким привлекательным?

Господи, Эва, скажи хоть что-нибудь.

Он продолжает смотреть на меня, наверняка не понимая, какого хрена происходит. Это прямо-таки читается в его глазах. Пот градом заливает мне спину так, что даже футболка прилипает к коже.

– Моргни один раз, если ты не пришла убивать меня. – шепотом говорит он, прищурившись.

Я рефлекторно моргаю и открываю рот. На его лице растягивается полуулыбка. Святые угодники, разве улыбка может быть такой сексуальной. А эти ямочки на щеках? О таких, как он говорят, Бог хорошо постарался. А про таких, как я, ну…

– Хорошо, значит, у меня есть еще один день в запасе. – подмигивает он.

Боже. Как меня еще ноги держат? Они онемели.

– Я…я… – все, что получается выдавить, пока он терпеливо ждет.

Не могу я! К ЧЕРТУ ЭТУ ГРЕБАННУЮ ЗАТЕЮ!

Разворачиваясь так быстро, как только получается, я несусь по ступенькам вниз. Спотыкаюсь на последней ступеньке и буквально наваливаюсь на дверь. Она распахивается, и я падаю вперед, жадно глотая ртом воздух. Просто блеск. Ну, в этот раз, хотя бы коленки не разбила. С кряхтением поднимаюсь на ноги и отряхиваю свои бесформенные джинсы. Затем шумно выдыхаю и снова втягиваю ртом теплый августовский воздух.

Браво, Эва.

Тихо хлопаю самой себе. Ну, я хотя бы попыталась. Это уже что-то, верно? Киваю, пожимая плечами. Краем длинной футболки вытираю пот со лба и шеи. Слышу шаги на лестнице за спиной и тут же срываюсь с места. Ноги сами несут меня вперед подальше от воображаемой опасности. Вбегаю в проулок и едва не сбив велосипедиста, попадаю на главную улицу. Привычный гул Парижа окружает со всех сторон, и я тут же достаю телефон, дрожащими руками вызывая себе такси.

Он даже не вспомнил меня. Конечно, не вспомнил. Последний раз мы разговаривали девять, а то и десять лет назад, когда он попросил меня одолжить ему ручку. С чего я решила, что будет проще, раз я знаю его? Я просто безнадежна. Футболка прилипает к спине. Мне срочно нужно в душ.

Такси подъезжает спустя пару минут. Я забираюсь на заднее сидение, сразу же достаю наушники и включаю первое, что попадается в плэйлисте. Главное, чтобы водитель не изъявил желание поговорить со мной. Слава Богу, этого не происходит. Хорошо. Со спокойной душой откидываюсь на сидении и смотрю в окно, размышляя о том, как повезло всем этим людям, у которых нет такой же проблемы с коммуникацией, как у меня.

Мой последний психолог утверждала, что это социофобия. Но к счастью, не в запущенной форме, а точнее, я практически на пути к исцелению. Я знаю, почему стала такой. Понимаю, что моя жизнь из-за этого закупорена в маленький сосудик, в котором практически не хватает кислорода. Сегодня была просто очередная попытка на пути к свободе. Еще три года назад я бы даже мысли о том, чтобы сходить на фотосессию не допустила. И будь мой фотограф не таким привлекательным, я может быть даже осталась. Но увы мне еще предстоит много работы.

Такси останавливается у цветочного магазина. Пробурчав «спасибо», я выхожу и по дороге снимаю наушники, убираю их обратно в сумку вместе с телефоном. Прежде чем войти задерживаюсь на пару секунд на улице и подставляю лицо лучам закатного солнца.

Я в любом случае молодец. Да, я убежала. Но я просто не была готова столкнуться с…ним. И это уже маленькая победа. Я попробовала. Да. Маленькая победа. Маленькие шажки каждый день. Все получится. Однажды я буду ходить по многолюдным улицам, не испытывая при этом желания раствориться в воздухе. Однажды.

Тяну на себя стеклянную, полупрозрачную дверь. Над головой раздается звон колокольчиков. Поток прохладного воздуха встречает меня, и я едва не стону от наслаждения. Слева за прилавком стоит тетя и что-то объясняет клиенту, пожилому мужчине. Подняв свои зеленые глаза, она жестом просит меня подождать и указывает на место в углу магазина. Я киваю и прохожу мимо через океан красок. Знакомый цветочный аромат щекочет нос, и я невольно улыбаюсь. Здесь повсюду цветы и растения. Мой личный оазис красоты, который помогает не сойти с ума. В самом дальнем углу магазина расположен круглый металлический белый стол и два стула. Я отодвигаю один и сажусь, опустив сумку на пол. Достаю из нее небольшой блокнот и черную ручку. Перелистываю все свои наброски и открываю пустой белый лист.

От чего-то его глаза не выходят у меня из головы. Стучу ручкой по губам, пытаясь понять, что именно было не так. Элиот Бастьен всегда излучал невидимый свет, когда мы еще были детьми. Люди тянулись к нему, просто потому что это он. Всегда веселый, всегда беззаботный, словно ему вообще не знакомо слово «трудности». Он смеялся громче всех, шутил так, что хотелось записать каждое слово. Его слушали, раскрыв рты, всем хотелось отхватить себе лучик его света.

Но сегодня…Сегодня я заметила что-то еще. Пусть улыбка и осталась прежней, но в глазах…в них было что-то еще…Ну, помимо очевидной уверенности в себе, разумеется.

Делаю пару штрихов, но процесс затягивает, как это обычно происходит. Линия за линией, точно гипноз. И я почти ничего не контролирую в этот момент. Что-то само тянется изнутри прямо на бумагу. Кому-то нужна еда, чтобы выжить, а мне хватает ручки и клочка бумаги. Границы мира вокруг плавно стираются. Исчезают звуки и запахи, голоса сходят на нет, тревога растворяется, а голова становится пустой. Линия за линией. Пока легкие снова не начинают пропускать кислород. Таков мой мир. В этом он и заключается. Только в этих линиях я могу обрести свободу. Только на белом холсте нахожу дорогу к себе.

Ручка ставит точку в самом низу, в конце последнего штриха, и на моем лице появляется непроизвольная улыбка. Вау. Он и правда красивый. В самом художественном смысле этого слова. Но вот глаза…

– Симпатичный. – слышу знакомый женский голос, и поднимаю голову.

Тетя стоит рядом с двумя чашками в руках и разглядывает рисунок.

– В этом то и проблема. – отвечаю с нотками разочарования в голосе. Она понимающе кивает и опускает одну чашку передо мной. Затем садится напротив. Я закрываю блокнот и отодвигаю его в сторону вместе с ручкой.

– Кто он? – спрашивает она, выгнув бровь, и делает глоток мятного чая.

– Фотограф. – обхватываю свою чашку пальцами. – Сегодня у нас должна была быть фотосессия, но я сбежала.

– Он настолько хорош?

Я вздыхаю, поджав губы.

– Он выглядит как ребенок Генри Кавилла и Сэма Клафлина.

Тетя присвистывает, и я снова вздыхаю. Очевидно эти годы слегка размыли притягательность Элиота Бастьена в моей голове. Будучи подростком я не видела в нем объект сексуального влечения. Смешно, да? Разве не все подростки думают о сексе? Очевидно, не все. Лично я просто смотрела на него тогда и думала, вау, хочу быть как он. В том смысле, что было бы неплохо иметь в друзьях всю школу. Быть популярным, интересным, смешным, дерзким. Общаться. Хоть с кем-то. Для меня он было своего рода поп-звездой. А теперь, будучи взрослой половозрелой женщиной я думаю только о том, как бы хотела стать той, кто извивается под ним, выкрикивая его имя. Какие они, эти женщины, которые привлекают таких мужчин, как он?

Уверенные? Прямолинейные? Смелые? Кокетливые?

Беру чашку в руки и делаю глоток. Есть ли что-то лучше мятного чая? Сомневаюсь.

Есть ли кто-то несчастнее меня? Да, дети в Африке.

Как бы ужасно это ни звучало, но пока в мире есть голод, войны и мировые кризисы, я не чувствую себя так уж дерьмово. На фоне глобальных проблем, мои кажутся ничтожными. Ну повела я себя сегодня как прыщавый подросток в пубертат, ну и что? Вон, у кого-то даже крыши над головой нет. Я в порядке.

Тетя как-то странно смотрит на меня. Ее иссиня черные, как и мои, волосы слегка выбиваются из пучка на голове. Если бы не знала, сколько ей лет на самом деле, решила бы, что не больше тридцати пяти. Надеюсь, что хотя бы с генетикой мне повезло, и я еще минимум лет десять буду выглядеть на двадцать с небольшим. Хотя какая вообще разница, если весь остаток своей жизни я проведу одна в своей квартире? Правильно. Никакой.

– Почему ты так смотришь на меня? – спрашиваю, откинувшись на спинку стула.

Ее брови взлетают вверх, она пожимает плечами и говорит так, будто в этом нет ничего особенного:

– Я горжусь тобой, вот и все.

По всему телу тут же растекается тепло. Всегда приятно слышать подобные слова от близкого человека, но немного странно, учитывая, что тетя, как две капли воды, похожа на мою маму. Вот от той я никогда такого не слышала.

– Думаешь, у меня получится когда-нибудь стать нормальной? – тихо произношу, уткнувшись взглядом в свою чашку.

– С чего ты взяла, что ты ненормальная?

– Ты знаешь, о чем я. – возвращаю чашку на столик.

Амелия наклоняется ближе и кладет свою теплую руку поверх моей.

– Эва, детка, – мягко говорит, поймав мой взгляд. – Я скажу это только один раз, так что тебе лучше хорошенько запомнить мои слова.

– Ты заслуживаешь всего счастья в этом мире. И в тебе есть силы, чтобы справиться со всем. Достаточно взглянуть на то, через что ты уже прошла.

Моя рука сжимает ее в ответ.

– Спасибо. –  отвечаю, подавляя ком в горле.

Вот так она всегда. Только я начинаю в себе сомневаться, как она наливает мне мятного чая и говорит что-то в этом роде. Все вокруг тут же становится намного лучше. Иногда достаточно всего пары нужных слов, чтобы мир снова начал вращаться в правильном направлении.

– Обращайся. – улыбается она, от чего в уголках губ образуются милые морщинки. – Я всегда здесь на случай, если нужно напомнить тебе о том, какая ты на самом деле.

Мои губы растягиваются в улыбке. Тетя Амелия убирает руку и откидывается на спинку своего стула.

– Думаю, решение переехать в Париж к тебе было лучшим в моей жизни. – вдруг признаюсь я.

– Я в этом даже не сомневаюсь. – фыркает она. – Сколько ты уже здесь?

В моей голове начинается парад цифр. Четыре года университета, год стажировки…

– Семь лет.

Ее губы вытягиваются в форму буквы «о», словно она не может поверить, что прошло уже так много времени. Я и сама порой не могу в это поверить. Время – странная штуковина. Бежит не зависимо от того, насколько сильно ты хочешь, чтобы оно остановилось. Но в моем случае, я даже рада, что оно так быстро пролетело. Совсем недавно я только научилась по-настоящему ощущать жизнь, наслаждаться ее взлетами и падениями. А анализируя прошлое, понимаю, что не пройди я через все то дерьмо, не сидела бы сейчас здесь.

Допиваю чай залпом и оставляю чашку на столе, беру свой блокнот с ручкой и сумку.

– Ладно. –  бросаю я тете. – Пойду к себе, а то ко мне еще Аврора должна заскочить.

Амелия улыбается и кивает. Я встаю, и чмокнув ее в щеку, прохожу дальше, мимо холодильной комнатки с розами. Вообще ко мне домой можно попасть двумя способами, но я предпочитаю этот, потому что…да просто мне так нравится.

Выхожу через заднюю дверь и попадаю в закрытый двор. Слева от меня железная лестница. Поднимаюсь наверх через несколько пролетов и останавливаюсь на самой последней ступеньке, достаю ключ из сумки и открываю дверь. У большинства людей вместо нее окно, но я рада, что какой-то псих когда-то поставил здесь дверь. Захожу внутрь.

Мне навстречу тут же подбегает Милли, мой лучший друг – шоколадный лабрадор.

– Привет, малышка. – чешу ее за ухом и обнимаю, сев на корточки. – Ты голодна?

Она радостно виляет хвостом.

– Конечно, голодна.

Выпрямляюсь и прохожу в гостиную, включаю торшер рядом с диваном, кидаю сумку на пол, и плетусь на кухню, где насыпаю Милли корм. Затем включаю музыку через колонку, альбом Doja Cat – Hot Pink. Первый трек – Bottom Bitch.

По дороге в спальню снимаю футболку и топ, стягиваю джинсы вместе с трусиками и сразу же залезаю в ванную, игнорируя зеркала.

Прохладный душ приводит в чувства, смывает все следы моего липкого позора. Прикрываю глаза, стараясь оставить ту неловкую встречу с призраком прошлого позади. С каждым разом осадок становится меньше. Раньше после подобных попыток выйти в люди, я запиралась дома на месяцы. Теперь же я просто переступаю и стиснув кулаки, иду дальше. Маленькие шажочки.

Слегка отжимаю волосы, но даже не пытаюсь их высушить. Они слишком длинные и густые, а у меня нет желания тратить тридцать минут своей жизни на фен, так что просто завязываю их в тяжелый пучок на голове, потом натягиваю короткий топ и рабочий джинсовый комбинезон. Милли подбегает ко мне в гостиной.

– Черт. Надо же сначала погулять с тобой, да? – снова чешу ее за ухом и вздыхаю.

Переодеваться совсем не хочется. Топ слишком короткий для улицы, да и лифчик я не надела. А комбинезон весь в краске.

– Только быстро, ладно? – говорю я Милли.

Хватаю длинный черный плащ с крючка на стене и поводок с комода. Прицепляю поводок к ошейнику, беру ключи и выхожу, на этот раз через главный вход.

Мы выходим из проулка справа от цветочного тети и переходим улицу. Наличие парка через дорогу значительно облегчило мне жизнь с Милли. Плотнее закутываюсь в плащ, стараясь игнорировать взгляды прохожих. Наверное сейчас я напоминаю какого-нибудь эксгибициониста. Ничего. Не страшно. Утыкаюсь глазами в землю под ногами. Маленькие шажочки.

Милли делает свои дела, а я бросаю взгляд на магазин тети. Ее квартира сразу над ним, я жила там пока училась в университете. И только год назад купила квартиру на самом последнем этаже, она словно ждала меня все это время. Прошел только год, а мне кажется, будто это было вчера. Так бывает, когда депрессия сжирает время твоей жизни…

Мысленно снова возвращаюсь к нему. Черт. Я же весь день провела, думая о том, что скажу и как буду себя вести. У меня буквально был заготовлен текст.

Привет, я Эва. Помнишь, мы вместе учились в школе? Нет? Не страшно. Вот решила попробовать что-то новенькое. Никогда раньше не снималась. Жутко волнуюсь. Прости, а где здесь уборная?

Все усилия насмарку.

Я даже не удосужилась написать, что не прийду. Надеюсь, он не понял, что я была клиенткой. А если понял? Неважно. Уже неважно. В конце концов я отвалила ему четыре тысячи евро за ту съемку. Это должно покрыть причиненный ущерб. Но что если он готовился? Опять же. Четыре тысячи. Все в порядке. Но ведь так не делается. Надо было написать. Но это было бы странно, разве нет? Вдруг он и правда понял, что я была не какой-то чокнутой, а его клиенткой?

Стоп.

Все.

Проехали.

Вряд ли мы еще хотя бы раз встретимся. Аврора договаривалась о съемке, она уладит, если возникнут проблемы. Да. Не буду больше об этом думать.

Не буду.

Не думай, Эва.

– Господи. – выдыхаю, стиснув пальцами переносицу.

Милли подбегает ко мне, довольно виляя хвостом.

– Все? Ты освободила место для еды.

Еще одно виляние. Класс.

Мы возвращаемся домой, и я наконец снимаю этот гребанный плащ. Хорошо, что хоть температура на улице к вечеру становится ниже. Осень уже на подходе. Это меня радует. Больше не нужно париться в длинных кофтах и джинсах.

На кухне завариваю себе мятный чай, музыка давно сменилась на современную классику. Надо бы поесть, но желание выплеснуть этот день на холст сильнее. Так что я подвигаю стул и мольберт ближе к дивану. Снимаю пленку с новенького холста и закрепляю его на мольберте. Затем придвигаю ближе столик на колесиках с красками и палитрой. Масло. В последний раз я писала маслом. Но какое-то чувство внутри подсказывает, что для этой картины масло не подойдет. Поэтому я откатываю столик к стеллажу с материалами и меняю все тюбики и кисти. Сегодня будет акрил. Наливаю воду в пару баночек на кухне и размещаюсь на стуле в полумраке. Лампа возле дивана – единственный источник света. Смешно, но кажется, что свет мне вообще не нужен. Я просто чувствую, что нужно делать. Идиотизм, конечно. Но меня ничего не смущает.

Тот набросок, что я сделала сегодня переносится карандашом на холст. Я помню его наизусть, мои руки помнят. Это сложно объяснить. Наверное лучшее сравнение – дыхание. Мы ведь не задумываемся, когда дышим, не контролируем процесс. Вот и я так же.

Не знаю, сколько проходит времени, но в какой-то момент раздается звонок в дверь и мое дыхание сбивается, кисть замирает над холстом. И я уже знаю, что на сегодня закончила. Хотя картина даже на половину не готова. Просто связь оборвалась. Похоже на то, как ты просыпаешься.

Отодвигаю мольберт к стене вместе со столиком. Судя по тому, что звонок продолжает трещать, а Милли не гавкает, пришла Аврора. Набрасываю легкую ткань на холст и подхожу к двери. Открываю ее и вижу перед собой счастливое лицо подруги.

– Что-то хорошее произошло? – оставляю дверь открытой и плетусь на кухню, слышу, как хлопает дверь, а еще какую-то возню, видимо Аврора приветствует Милли.

Включаю кофеварку вместе со светом и достаю кружку большого размера, специально для Рори. В этой квартире только она пьет кофе.

– А что, я не могу быть счастливой просто так? – раздается ее голос рядом со мной.

Я оборачиваюсь, а она с довольным лицом опускается на стул за круглым столом.

– Конечно, можешь. – отвечаю, подавляя улыбку. – Но…

– Но кое-что и правда произошло. – ликующе заявляет она.

Так и знала.

Отворачиваюсь обратно к кофеварке, уже не скрывая улыбки. Нажимаю на кнопку двойной дозы кофеина и невольно морщусь. Это когда-нибудь убьет ее.

– Один крупный коллекционер из Нью-Йорка заинтересовался твоей картиной. А еще я подписала договор с одним многообещающим художником, и в отличии от тебя, он жаждет славы. Так что мои руки полностью развязаны.

Беру ее розовую кружку и ставлю на стол перед ней.

– Рада за тебя. – искренне говорю я, опускаясь напротив на свободный стул.

Ее взгляд устремляется на мои скрещенные руки, перепачканные краской, а следом на одежду. Лицо светлеет еще больше, если это вообще возможно, даже светлые волосы кажутся еще белее.

– Ты рисовала! – восклицает она. – Кризис закончился? Ты уже больше месяца к краскам не приближалась. Я даже начала волноваться за тебя…

– Я в порядке. – заверяю ее. – И да, я сегодня писала.

Она радостно хлопает в ладоши.

– Рада за тебя, подруга. – подмигивает Рори, но затем вдруг придвигается еще ближе и щурится.

Я напрягаюсь. Вот оно. Начинается.

– Как прошла фотосессия?

Мой взгляд тут же падает на стол между нами. И что мне ответить? В теории я знаю, что не должна оправдываться. Но так уж вышло, что я попросила ее организовать эту чертову съемку. Получается, я и Рори напрягла. Ненавижу, когда так происходит…

– Ты не пошла? – возмущается она, сама догадавшись обо всем. Отчетливо слышу нотки разочарования в ее голосе.

– Нет, пошла. –  тут же выпаливаю я. – Но…

– Но?

– Сбежала.

– Эва!

– Я перенервничала. – пожимаю плечами.

– Ты хоть знаешь, как трудно было устроить фотосессию с Элиотом Бастьеном? Даже с тем контактом, что дала тебе та девушка. Он чертова знаменитость. Ты же сказала, что вы знакомы, и тебе не будет так трудно.

С каждым ее словом я только сильнее сжимаюсь, потому что и без нее все это знаю.

– Да, мы знакомы. – тру ладони на столе. – Но он…не узнал меня.

Теперь я даже не уверена, знал ли он меня вообще когда-то. Ну и что, что мы учились в одном классе? Меня там все равно никто не замечал.

Аврора заметно сдувается, и тон ее голоса становится мягче.

– Да, а еще он красавчик. – добавляет она, читая меня, как открытую книгу.

– И это тоже.

– Ну, ничего, попробуешь в другой раз…

– Даже не думай. – тут же возражаю я. – Никакого другого раза не будет.

Она вскидывает руки в знак поражения.

– Как скажешь, подруга. Никакого давления.

Эта ее улыбка. И тон голоса. Что-то не так. Слишком уж быстро она сдалась. Не нравится мне это. Рори обхватывает кружку обеими руками и подносит ее к губам.

– Что? – раздраженно выпаливаю я.

Она пожимает плечами, прикусив нижнюю губу:

– Ничего.

В этом «ничего» слишком много скрытого подтекста.

– Рори!

– Ты должна пойти завтра на выставку. – выдает она на одном дыхании как из пулемета и снова прикладывается к кофе.

– Что? – мои брови сходятся на переносице. – Какую выставку?

Она со звоном опускает кружку на стол и смотрит на меня так, будто я сейчас сморозила полную чушь.

– Выставку Эден, дуреха. Твою выставку.

Из меня вырывается смешок. Он же перерастает в полноценный истеричный смех неверия.

– Я туда не пойду. – бросаю, встав из-за стола, и прохожу в гостиную.

– Нет, пойдешь! – не сдается Аврора, шагая за мной следом.

– Ошибаешься. – опускаюсь на диван, она садится рядом с кружкой в руках.

– Эва Уоллис! Как твой менеджер, я советую тебе притащить свою задницу завтра на свою же выставку. Никто не заставляет тебя раскрывать свою личность. Но тебе будет полезно послушать, что люди говорят о твоих работах.

– Не хочу я знать, что они говорят.

Она стреляет в меня своим испепеляющим взглядом, но понимая, что тактика насилия со мной не сработает, больше нет, заходит с другой стороны.

– Необходимость в таблетках отпала, верно?

– Да. – киваю, постепенно осознавая, к чему она клонит.

– И ты уже как два месяца их не принимаешь?

Снова кивок.

– Даже твой врач сказала тебе, что в постоянной терапии больше нет нужды, и ты можешь сама постепенно вливаться в социум…

– Вот именно. – обрываю я. – Постепенно. А ты предлагаешь мне отправиться на мероприятие, где будет больше сотни человек.

– Но тебе же необязательно с ними общаться. Можешь надеть свой черный костюм, скрывающий все и вся, – пальцем указывает на мое тело. – И стоять в сторонке. Это уже будет значительный шаг, ты так не считаешь?

Считаю. И более того, какая-то часть меня даже любопытно выглядывает из-за угла, желая узнать, что люди думают о моих работах. Но вторая, внушительная, огромная часть просто не хочет ничего знать. Особенно, если кому-то что-то не понравится. А такие есть всегда.

– Не хотела я этого говорить, – она стряхивает невидимую пыль со своих дорогущих брюк. – Но там будет Клод.

Мое сердце ускоряется. Нет. Сначала оно проваливается куда-то в желудок, а потом ускоряется. Я краснею? Да, определенно точно краснею.

– Клод де Шар? – нервно спрашиваю, теребя пуговицу комбинезона.

В глазах Авроры уже вспыхивают искорки победы.

– Он самый. – кивает, сделав глоток кофе. – Я пригласила всю верхушку «Роше».

– Ты просто дьявол.

Рори улыбается, хлопая длиннющими ресницами.

– А ты самая популярная художница в Европе. Завтрашняя выставка разрыв парижской артерии искусства. Ты не можешь это пропустить.

Мой мозг уже тщательно обдумывает все «за» и «против». Рори права, сегодняшняя попытка – ничто, по сравнению с тем, что я смогу выйти в свет. И пусть даже при этом я останусь в тени. Для меня это будет большой шаг на пути к той жизни, которую я так отчаянно хочу иметь. Да и к тому же, там будет Клод де Шар. Тот самый, за кем я наблюдала все четыре года в университете. Тот самый, кто защитил меня от унижения перед толпой людей, кто помогал мне, наставлял меня. Тот, при имени которого, мое сердце разрывается от крошечных фейерверков.

Со стоном падаю на подушки.

– Я согласна. – тихо выдыхаю, и Аврора издает визг. – Только мы приедем туда раньше всех.

Если уж я подписываюсь на это, мне нужно знать обо всех способах сбежать в случае…в любом возможном случае.

– Договорились. – кивает она.

– И я надену тот чертов черный костюм.

– Как скажешь. – отмахивается она. – Но тогда хотя бы макияж…

– Нет. – резко отрезаю я.

– Хорошо. Хорошо. Никакого макияжа.

2

Мой мозг просыпается от жара, что-то теплое, мягкое…Открываю глаза, чувствуя волосы на лице. Вряд ли мои собственные. Белые. Блондинка, значит. Морщусь от тяжести, сковавшей голову и тело. Я перебрал вчера.

Опять.

Осторожно двумя пальцами беру загорелую руку и убираю с себя, перекладывая на подушку рядом. Девушка, кажется, Элис, вздыхает и переворачивается на другой бок. Мне тут же открывается шикарный вид на подтянутую задницу и изящные изгибы тела. Молочная кожа идеальна, без единого волоска, без целлюлита, без шрамов. Смотрю секунду. Две. И ничего. Нет этого знакомого зуда под кожей. Мне не хочется взять первую попавшуюся камеру в руки. Не хочется исследовать каждый уголок девушки рядом со мной. Почему? Ничего нового я там не найду. Никаких изъянов. По-крайней мере, внешних. Не за что зацепиться, чтобы захотеть капнуть глубже. Прикрываю глаза, мысленно возвращаясь ко вчерашней ночи. Тупая боль тут же пронзает голову. Картинки размываются.

Сбрасываю с себя шелковую простынь и поднимаюсь на ноги. Тело пошатывается. Ненавижу это чувство, когда твои собственные конечности отказываются тебе подчиняться. Ненавижу похмелье. Тогда почему напиваюсь до потери сознания? Интересный вопрос. Он немного задерживается в моей голове, пока я ковыляю в ванную и встаю под ледяной душ.

Может, склонность к саморазрушению это у меня генетическое? Вероятно. А может просто альтернатива остаться дома в одиночестве и трезвым, кажется не такой приятной, как алкоголь и секс с красивой девушкой.

Да, остановлюсь на последнем варианте.

После душа передо мной встает выбор – приготовить своей вчерашней спутнице завтрак или выйти на пробежку. Но как только возвращаюсь в спальню, понимаю, что у меня остается только пробежка. Элис уже натягивает свое коротенькое черное платье на обнаженное тело. Тот факт, что она не носит белья несомненно обрадовал меня вчера.

Заметив меня в дверном проеме с полотенцем на бедрах, она растягивается в сонной улыбке и подходит только для того, чтобы чмокнуть в щеку и сообщить о том, как хорошо ей было вчера. Потом она разворачивается и выходит из спальни. Я не двигаюсь с места. Слышу стук каблуков где-то в гостиной и глухой хлопок двери. Она ушла.

Пожимаю плечами сам себе. Удивлен ли я? Нет. Даже забавно, что еще ни разу никто не задержался в моей студии дольше чем на пару часов утром. Не то, чтобы я сильно парился по этому поводу, но не могу не думать о том, какое впечатление складывается обо мне у всех переступающих порог этого греховного места. Секс на одну ночь. Не больше. Ну, значит, так тому и быть.

Отбросив все дальнейшие размышления по этому поводу, я натягиваю боксеры и тренировочные штаны. Пару минут раздумываю над тем, надевать ли майку. В жопу. У меня сегодня нет настроения переживать о чувствах закомплексованных прохожих, которые я могу ранить своим обнаженным торсом. Поэтому схватив наушники, телефон и бутылку воды выбегаю под лучи утреннего солнца. Кстати, уже не такого обжигающего. Слава яйцам.

Любой доктор сказал бы, что заниматься с похмелья – хреновая идея. И после третьего круга я с ними полностью согласен. Дыхалка ни к черту, сердце так колотится, что на секунду я думаю, что умереть вот так в парке было бы даже как-то стыдно что ли. Поэтому решаю не искушать судьбу и обратно к дому направляюсь пешком.

Во рту пересохло, бутылка в руках слишком быстро опустела. Остановившись, принимаюсь искать глазами какой-нибудь магазинчик. Взгляд останавливается на цветочном, а точнее на женщине с такими черными волосами, что когда она выходит на солнце, чтобы опустить вазу перед входом, они становятся почти синими. Она напоминает мне вчерашнюю незнакомку.

Я, конечно, предположил, что это она отвалила мне четыре тысячи за съемку, но только кто станет сбегать, заплатив такую сумму? Хреново было то, что мне и самому нужна была эта съемка. Я даже решил, что это знак свыше. Но разумеется, все полетело к чертям, как в принципе, и все в моей жизни в последнее время.

Женщина заходит обратно в магазин, а я иду дальше. Но в ту же секунду замираю. В голове всплывает какой-то размытый образ. Что-то щелкает. Та девушка…Теперь она почему-то кажется мне знакомой. Нет. Не может быть. У меня идеальная память на лица, да и ее синие глаза не так то просто забыть. Большие. С длинными ресницами. А вокруг радужки зеленые крапинки. Даже при хреновом освещении, я заметил их необычный оттенок. Глубокий синий, мягко переходящий в насыщенный зеленый у зрачка. Никогда не видел таких глаз. Сама девушка почти ничего не сказала, но ее глаза…черт, они сказали мне все. Она была в ужасе. Убежала так быстро, что я ахренел на секунду. А потом, когда побежал за ней, увидел только, как она садится в такси. Возможно, она просто кого-то мне напоминает, уж слишком у нее необычная внешность, чтобы я забыл. В таком случае, на кого она похожа из моих знакомых? Перебираю мысленно в голове всех, с кем когда-то работал или встречался…Черт. Легче пересчитать туристов у Эйфелевой башни, чем вспомнить всех девушек, прошедших через меня.

Громко выдыхаю, не скрывая своего разочарования. Мужик, проходящий рядом, странно косится в мою сторону. Одариваю его своей фирменной улыбкой и продолжаю свой путь. В маркете, недалеко от моей студии, покупаю себе воды и уже собираюсь двинуться в сторону дома, как телефон вибрирует, а музыка в наушниках останавливается.

На экране высвечивается имя Клода. Я отвечаю на звонок и не спеша иду дальше по улице.

– У тебя есть сейчас время? – тут же спрашивает он.

Я усмехаюсь.

– И тебе доброе утро, мой дорогой друг.

– Утро? Ты все еще в Париже? Потому что, когда я в последний раз проверял часы был обед.

Вот же душнила. Нет, серьезно. Ему пора бы уже вытащить палку из задницы. Она явно мешает ему жить и наслаждаться жизнью.

– Спрошу кое-что.

В ответ слышу неразборчивое мычание.

– Тебе обязательно быть таким мудаком с утра пораньше?

Раздается короткий смешок.

– На твоем месте, я бы не стал называть человека, который собирается предложить тебе работу, мудаком.

– Работу? Да ты еще больший мудак, раз решил поговорить со мной о работе с утра пораньше.

– Так ты сейчас свободен?

Мимо проходящая брюнетка в коротенькой юбочке соблазнительно облизывает губы, бросив взгляд на мой потный торс. Подмигиваю ей в ответ.

– Нет. Я занят.

– И чем же?

Она замедляет шаг, а я ухмыляюсь, откровенно пялясь на ее пышную грудь, округлые бедра и длинные ноги. А этот смуглый оттенок кожи? Красота. Утренний секс не входил в мои планы, но…

– Элиот. – раздается раздраженный голос из динамика.

Девушка проходит мимо, и я ее не останавливаю. Потому что во-первых, голос одного мудака сбил мне настрой, а во-вторых, какого хрена я всегда должен делать первый шаг? Эта мысль вдруг появляется сама по себе. Я был бы только рад, если бы в кои то веки дама первая изъявила свои желания. Но этого не происходит. Провожаю эту недотрогу, пока она не скрывается за поворотом. В эпоху феминизма женщинам поры бы уже брать быка за рога. Где-угодно. Когда-угодно. С кем-угодно. Однако общество, кажется, еще не готово к подобным изменениям. А жаль, потому что в таком случае мир был бы куда лучше. Люблю, когда женщина сверху…

– Элиот!

– Черт, ты все еще здесь? – вдруг вспоминаю я и морщусь.

– Элиот, мать твою…

Я сбрасываю вызов и включаю авиарежим. Затем нахожу в плейлисте последний трек Doja Cat – Get into it, и делаю погромче.

Когда наконец добираюсь до дома, то снова принимаю душ, натягиваю любимые джинсы и завариваю себе черный кофе, одновременно поджариваю пару яиц на сковородке.

Как только размещаюсь на диване и подношу вилку ко рту, раздается звонок в дверь. Делаю глубокий вдох, затем выдох. Снова подношу вилку ко рту. Снова звонок.

– Да твою ж мать. – рычу себе под нос и поднимаясь на ноги, плетусь к двери.

Клод де Шар стоит на пороге, когда распахиваю дверь. Послав ему свою самую лицемерную улыбку, возвращаюсь обратно к дивану, пока он впускает сам себя и закрывает за собой дверь.

– Если бы не знал тебя, то уже послал бы нахрен.

– Ты можешь сделать это в любое время. – бормочу я, наконец отправляя желанный кусочек яичницы в рот. – Я тебя не останавливаю. Не сдерживайся.

Он возникает рядом со столиком и неодобрительно качает головой.

– Как ты вообще смог добиться такого успеха с таким отношением? – опускается на диван рядом со мной.

Пожимаю плечами.

– Просто я гениален.

– Не сомневаюсь.

– Чего хотел? – бросаю я, продолжая трапезу.

– Значит, теперь ты готов меня выслушать? –  не без иронии в голосе спрашивает он.

Мой взгляд непроизвольно поднимается к нему. Светлые волосы, серые глаза, синий костюм, белая рубашка. Интересно, он всегда выглядит, как долбанный принц из сказки? Вспоминая все разы, что мы виделись…да, всегда.

– Ну, раз ты приперся сюда, хотя я довольно прозрачно намекнул, что делать этого не стоит, значит, тебе есть, что сказать.

Он закатывает глаза, как делает это каждый раз, когда я веду себя, как…как сейчас.

– Нужна твоя помощь.

Усмехаюсь, беря в руки кружку кофе, и откидываюсь на спинку дивана.

– Я весь внимание.

– «Роше» пригласили меня в качестве главного дизайнера. – серьезно начинает Клод, и мне только сейчас становится интересно.

– И?

– Компания переживает кризис.

Делая вид, что меня это никак не волнует отпиваю кофе.

– Дальше что?

– Нам нужна команда, которая сможет снова привести «Роше» к былому успеху.

– Для человека, который только устроился туда, слово «нам» слишком громкое, тебе не кажется?

Он напрягается всем телом, и я уже чувствую какой-то подвох во всем этом.

– Не спросишь, почему я подписался на эту авантюру?

Все интересней и интересней. Но я буду не я, если покажу ему это.

– Честно? – ставлю кружку обратно на столик. – Мне плевать.

– Селин. – тут же выдает он, и все мое тело непроизвольно напрягается от этого короткого слова. Прикладывая не хилые усилия, я приказываю себе расслабиться и снова откидываюсь на диван, вскидывая брови, якобы не понимая, о ком он.

– Селин?

Его губы растягиваются в едва заметной улыбке. Он опускает одну руку на спинку дивана, разворачиваясь ко мне в пол-оборота.

– Неужели ты так быстро стер из своей памяти имя моей сестры?

Будь моя воля, я бы раскроил себе череп, только бы не вспоминать ее имя. Однако я не подаю виду и просто пожимаю плечами. Внутри расползается какое-то мерзкое неприятное чувство, но я игнорирую его.

– Прошло пять лет.

– А вот она была приятно удивлена, когда узнала, что мы все еще общаемся.

Она в Париже?

Этот вопрос больно вонзается мне в череп, а заодно и в сердце. Я буду полным мазохистом, если позволю себе прокрутить его.

Не думай о ней. Не думай о ней. Ни к чему хорошему это не приведет.

– Ближе к сути. – устало протягиваю я, словно весь этот разговор не вызывает во мне желания что-нибудь ударить.

– Не знаю, что там сказала ей мама, но Селин согласилась возглавить «Роше». Приехала неделю назад и уже перевернула все вверх-дном.

Похоже на нее.

Черт, идиот, не думай о ней.

Кто такая Селин? А, сестра Клода.

– А от меня то ты чего хочешь?

– Стань нашим фотографом на неделю моды.

Первая мысль – послать его нахрен вместе с его предложением. Но какая-то извращенная часть меня выдает следующее:

– И зачем мне это?

Клод заметно напрягается. Да, придурок, тебе прийдется сильно постараться, чтобы уломать меня.

– Я знаю, что тебе не безразлична судьба Роше, в конце концов твоя карьера началась именно там.

Правда. По какой-то причине, мне становится не по себе от мысли, что компания пойдет ко дну. Но Селин…это слишком даже для меня.

– Разве не здорово будет снова собраться всем вместе, как в былые времена? – нет, определенно нет. – Да и тебе всегда нравились сложные задачи. В этом вы с Селин похожи.

Последнее предложение он выделяет, и в нем появляется двусмысленность, на которую я, как полный идиот реагирую, сжимая челюсти и отводя взгляд.

– Но если все это слишком для тебя. – продолжает он со странными нотками в голосе, смахивая пылинку с брюк. – Ну, знаешь, вся ваша история…я пойму.

Твою мать!

Чертов манипулятор.

Не ведись. Не ведись.

– Селин, конечно, расстроится, это ведь была ее идея пригласить тебя. Но, наверное, не у всех такое холодное сердце, как у нее. – усмехается придурок и поднимается на ноги.

Я пожалею об этом. Точно пожалею. Но моя жизнь сейчас в принципе утратила краски. Что будет, если я добавлю немного драмы? В конце концов мне всегда нравилось бросать себе вызов. Да и к тому же, судя по его словам, Селин уже давно перелистнула эту страницу. Почему бы и мне не поступить так же?

– Я согласен. – сухо произношу, ощущая, как это мерзкое чувство увеличивается, превращаясь в темное облако боли. Наверное, это все-таки генетическое, и у меня явная склонность к саморазрушению.

3

Если вы хотите завести крепкие отношения с Парижем, то лучше всего делать это ночью. В огнях он прекрасен, как запретный плод. Ты вкушаешь, пробуешь, смакуешь. А если еще знаешь, куда пойти и с кем разделить вечер, а в последствии ночь, желание уезжать отпадет само собой. У меня все именно так и было. Этот вечер не исключение.

Я вхожу в зал, на мой вкус, слегка переполненный людьми, но это неудивительно. На сегодняшний день Эден – один из самых загадочных и талантливых художников в Европе. Его сравнивают с Бэнкси из-за ареола таинственности, и с Ван Гогом из-за яркости палитры, ее драматичности. По крайне мере, именно это я слышал от друзей из мира искусства, к которому технически отношусь. Со всеми этими фильтрами и фотошопом фотография теряет свою актуальность, как разновидность искусства. Два года назад мне просто повезло со своей выставкой. Каким-то чудом мне удалось показать, что не все еще потеряно для моего любимого ремесла. Однако с тех пор, я кажется, потерялся сам. Поэтому и пришел сегодня сюда. Эден впервые демонстрирует широкой публике шанс взглянуть на все свои работы разом. Когда Клод сообщил, что вся верхушка Роше приглашена, я был взволнован. Все мои привычные каналы вдохновения иссякли, и теперь я готов хвататься за любую соломинку. Любую.

И нет, я здесь вовсе не из-за Селин. Я о ней даже не думаю. Совсем.

Основное освещение в зале приглушено, от чего создается давольно интимная обстановка. В воздухе витает аромат дорогих парфюмов и тихая классическая музыка. Современная классика. Мне нравится. Взглядом невольно скольжу по толпе, ища одно конкретное лицо. Вижу пару десятков знакомых лиц, но не ее. Селин нигде нет.

Черт.

Не думай, придурок. Выбрось ее из головы. Как сказал Клод, она уже давно перевернула страницу. А я…На мгновение прикрываю глаза. Оказывается, это действительно трудно. Забыть того, кто однажды разбил тебе сердце. Не просто разбил. Вырвал с корнями, оставив червоточину в груди.

Делаю глубокий вдох и распахиваю глаза. У одной из белых колонн замечаю копну рыжих коротких волос, по телу тут же распространяется знакомое тепло. Не долго думая, подхожу к этой сногсшибательной особе и встаю прямо за ее спиной. Дана даже не шевелится, хотя я стою достаточно близко. От нее исходит приятный цитрусовый аромат, смешанный с сигаретным дымом. На моих губах невольно появляется улыбка. Пусть у меня и нет сердца, но эта дамочка сумела каким-то образом посадить целое поле подсолнухов в моей душе. Разумеется, она этого не знает, и никогда не узнает. Я же не какой-то там сентиментальный придурок. У меня совершенно иная репутация.

Именно поэтому я наклоняюсь к ее уху и шепчу:

– Симпатичное платье.

Она подпрыгивает на месте и резко оборачивается ко мне лицом.

– Боже! – прижимает руку к груди. – Элиот, ты напугал меня.

Я ухмыляюсь, без стеснения оценивая ее короткое синее платье, и убираю руки в карманы брюк. Дана в свою очередь без стеснения оценивает меня.

– Какой ты сегодня…– взгляд блуждает по всему моему телу, синему костюму и черной футболке.

Не буду врать, мне это нравится. Нравится эта здоровая химия между нами. Мы несомненно могли бы трахнуть друг друга, но оба придерживаемся невидимой черты. Секс бы все испортил. Мы оба это понимаем. То, что между нами намного ценнее. Дружба.

– Сексуальный. – подсказываю я, когда пауза затягивается. – Великолепный, сногсшибательно красивый?

Она тут же закатывает глаза.

– Невыносимый. – хлопает меня по плечу. – Впрочем, как и всегда.

Я снова ухмыляюсь.

Дана Эдвардс на данный момент – лучшее, что есть в моей жизни. Она мое солнце, к которому обращаешься, когда собственные силы иссякают. Этого она, разумеется, тоже не знает. Не знает, что она единственная, кому порой хочется открыть душу.

– Не знал, что ты тоже будешь здесь. – произношу, широко улыбаясь.

Дана отпивает шампанского из своего бокала.

– Честно говоря, я тоже. Пришла по работе…

Теперь моя очередь закатывать глаза. Разумеется, она здесь по работе. Последние несколько лет она только и делает, что работает. Чертов Рафаэль Ревиаль.

– Перестань. – возмущается она. – Я люблю свою работу.

– Знаю.

– И да, я пришла сюда из-за одного клиента, но…

– Но? – выгибаю бровь, подаваясь к ней.

– Но потом увидела это. – она поворачивается обратно к картине, возле которой стоит, и мой взгляд устремляется к полотну.

– Просто посмотри на эти работы. – почти шепотом добавляет она.

По всему моему телу проносится странный разряд, и я замираю. Так бывает, когда что-то или кто-то касается самой глубины твоей души. Даже не касается, а скорее цепляет, царапает ее. И вот ты не можешь пошевелиться. Не можешь даже дышать. Только смотреть. Только впитывать, пока это нечто не переполнит тебя до самых краев. Тогда по коже проносится рой мурашек, а перед глазами появляется пелена. Я моргаю, чтобы она расселялась, но продолжаю смотреть.

На картине изображен портрет мужчины. Черты лица сильно искажены. Линии хаотичны. А глаза просто завораживают. Пугают, даже. Мне знаком такой взгляд. В нем полно жестокости. Читаю надпись под картиной: «Тот, кто причиняет боль».

Лучшего названия не придумаешь. Знаете, что пугает больше всего? Сама картина выполнена в светлых тонах. Ярких. Насыщенных. Но взгляд…каким-то образом он получился мрачным, темным, уродливым. Волк в овечьей шкуре.

Сердце начинает отбивать бешеный ритм в груди, и я отворачиваюсь.

– Интересно, это все реальные люди? – тихо интересуется подруга.

Я сглатываю и медленно поднимаю взгляд на другие полотна. Женщины. Дети. Мужчины. Старики. Молодые люди. Портреты. Не могу отделаться от мысли, что они кажутся мне знакомыми. Эти картины. Я ни одну не видел раньше, но почему-то…

– Знаешь, чем-то напоминает ту твою выставку. – произносит Дана.

– Да. – тут же отвечаю я. – Только я хотел показать красоту человеческой души, а здесь…

– Боль. – заканчивает Дана.

Именно. Боль. Тот, кто написал это, должно быть, прошел через Ад.

Мне с трудом удается отвести взгляд от этих произведений. Вот бы познакомиться с художником. Неудивительно, что он скрывается. Картины вызывают много вопросов, еще больше противоречий. Но с другой стороны, наверное, хорошо, что он скрывается. Не зная художника, не зная его историю, можно просто впитывать его произведения. Пропускать через себя, как через фильтр. Вот за это я и люблю искусство. Оно всегда субъективно. Зависит от того, кто смотрит, а не кто сотворил.

– Черт. – голос Даны вырывает меня из оцепенения.

Прослеживаю ее взгляд, и едва сдерживаю улыбку. Рафаэль Ревиаль собственной персоной. В сером костюме и белой рубашке. Интересно, он сюда на своем байке притащился или же став писателем, решил сменить способ передвижения?

Бросаю взгляд на свою подругу. Хреново же ей удается не пялиться на него.

– Всем привет. – произносит Раф, не сводя с нее глаз.

Я буквально стою между ними и уже чувствую это тяжелое сексуальное напряжения. Разряды так и вспыхивают между ними.

– Привет. – безразлично кивает она и отводит взгляд куда-то в сторону.

Миленько.

Она так отчаянно старается скрыть свое возбуждение. Интересно, Раф тоже заметил румянец на ее щеках? А учащенное дыхание? Поражаюсь ее сдержанности. Прошло уже недели две со свадьбы Эммы, где Рафаэль появился впервые за три года.

Почему-то мы с Эммой дружно решили, что как только он объявится, Дана бросится в его объятия, и они заживут долго и счастливо. Потому что очевидно же, что она ждала его все это время. Лично мне этого не понять, но и осуждать бы никогда не стал. Я не ждал Селин после того, как она вырвала мое сердце. Я сделал все, чтобы заполнить эту пустоту. Сексом, работой, снова сексом, снова работой. Еще было много травы. Очень много травы.

Мы все трое молчим, и становится неловко. Всем, кроме меня. Я наслаждаюсь, не сдерживая улыбки. Их взгляды, которые они бросают друг на друга, говорят больше, чем слова. Дана хочет его, Раф хочет ее. А помимо этого, они еще и влюблены по уши. Старая добрая драма. Обожаю.

Подруга поднимает на меня глаза, прося о помощи, чтобы я хоть как-то разрядил обстановку. Но я буду не я, если облегчу ей задачу.

– Как там Тристан? – спрашиваю Рафаэля, склонив голову. Он отрывает взгляд от своей возлюбленной и прочищает горло. Тристан – еще один забавный момент в их отношениях.

– Хорошо. Медовый месяц и все такое. Ну, ты понимаешь. – отвечает Раф.

Понимаю. Тристан недавно женился на нашей с Даной общей подруге, Эмме. Но вот, что по истине интересно – до Эммы, у Тристана были отношения с Даной. Короткие, но достаточные для того, чтобы она сейчас гневно смотрела на меня. Знаю, знаю, они теперь друзья. Но не упускаю возможности напомнить ей о том, что всего каких-то три года назад она крутила с двумя братьями одновременно. И я не осуждаю, даже в какой-то степени горжусь. Она наконец научилась брать от жизни все.

Неловкость достигает своего пика, и Дана найдя кого-то за моей спиной сбегает. Из меня вырывается смешок, как и у Рафа, который провожает ее взглядом.

– Как долго она еще будет вот так от меня бегать? – раздосадовано спрашивает он.

– Тебе виднее. – пожимаю плечами. – Это ведь ты оставил ее на три года со своим братцем.

А я упоминал, что они близнецы?

Он переводит на меня взгляд, в котором вспыхивает легкая паника.

– Думаешь, она еще три года будет держать меня в качестве «друга»? – от последнего слова его слегка передергивает.

Вау. Этого я не знал. Так наша красавица отправила его во френд-зону. Жестко. Мне нравится. Теперь горжусь ей еще больше. И восхищаюсь. Только как ей удается быть его «другом»? Судя по тому, как быстро она сбежала, хреново.

– О, я бы с удовольствием на это посмотрел. – отвечаю, не скрывая своего злорадства.

Мы оба оборачиваемся и смотрим на эту красивую, успешную и уверенную в себе женщину. Помочь ему или нет? Против него ничего не имею, но все равно больше на стороне Даны. В конце концов, это она моя подруга.

– Высока вероятность, что ты потерял ее навсегда. – выдыхаю, качая головой.

Да, я подливаю масла в огонь. Осудите меня.

Подхожу к Рафу и сочувственно хлопаю его по плечу. Теперь у него такое измученное выражение лица, будто он действительно ее потерял.

– Чтобы добиться того милого финала, что ты расписал в своей книжке придется попотеть.

Он испускает отчаянный стон.

– Думаешь, она позволяет мне? Даже попытаться не дает.

Подавляю улыбку. Моя девочка.

Раф поворачивается ко мне, и мне уже не нравится то, как он на меня смотрит.

– А ты не можешь…

– Нет. – тут же возражаю я, пожав плечами. – Помочь ничем не могу. Да, за три года она изменилась, но подобраться к ней ты должен сам. Если думаешь, что не справишься, то брось попытки. – снова перевожу взгляд на Дану, которая сейчас смеется в окружении молодых и перспективных мужчин. – Мой тебе дружеский совет. Ты ей не нужен, Раф. Хочешь быть в ее жизни? Будь. Но не пытайся заставить быть с тобой.

– Спасибо. – вдруг говорит он, и я хмурюсь.

– Но я же ничего…

– Знаю. – обрывает он, ухмыляясь. – Дело не в том, что ты сказал, а в том, чего не сказал.

– И что же это?

Он убирает руки в карманы брюк и снова смотрит на свою любимую женщину.

– Я ее не потерял. Это все, что мне нужно было знать.

Черт возьми, а он хорош.

– И как ты это понял?

Он переводит на меня взгляд.

– Ты один из самых близких ей людей. Если бы она правда вычеркнула меня из своей жизни, ты бы не раздавал мне дружеские советы, Элиот. Почти уверен, ты бы послал меня куда подальше.

– Да пошел ты. – безразлично бросаю я, что вызывает у него смех.

– Хорошая попытка. – кивает Рафаэль и устремляется прямо к Дане, точно Икар, что однажды подлетел слишком близко к солнцу. Вопрос лишь в том, сожжет ли Дана ему крылья или все же сжалится.

Думаю, этот придурок мне нравится. Целеустремленный сукин сын.

Спустя хрен знает сколько времени меня начинает уже тошнить от толпы. В особенности от тех, кто не устает предлагать мне работу. Нет, серьезно. Знаю, что я весь такой незаменимый, но имейте совесть. Я же пришел сюда отдохнуть.

Клода с Селин все еще нигде не видно. Хотя может, они уже здесь, просто мы разминулись.

Ко мне опасно приближается главный редактор одного журнала, название которого я благополучно стер из своей памяти. Сделав вид, что не замечаю ее, сворачиваю в противоположном направлении. Протискиваюсь между людьми, ища глазами какое-нибудь безопасное место. У противоположной стены нахожу окна и дверь, видимо, на балкон. Уверенно и как можно быстрее направляюсь туда. Только бы кто-нибудь снова со мной не заговорил.

Дергаю за ручку, та поддается, и я с облегчением вываливаюсь на свежий воздух. Странно, что дверь не заметишь невооруженным взглядом.

Кладу обе руки на перилла и закрываю глаза, вдыхая поглубже. В какой момент меня перестала привлекать толпа? Дело в том, что все чего-то ждут от меня? Или в том, что я не брал в руки камеру уже больше шести месяцев? Хотя моя проблема началась еще раньше. Где-то год назад. Может, чуть больше. Знакомый зуд под кожей исчез. Открываю глаза, смотрю на мигающую Эйфелеву башню вдали и…ничего. Пусто. Раньше эти улицы заполняли все трещины в моей душе. Я никогда не выходил из дома без камеры. Любой. А теперь ничего. Словно отрубили электричество. Перерезали провода. Даже эти картины за моей спиной не вызывают желания создать что-то свое.

Что если та выставка стала пиком моей карьеры? Что если у меня вообще больше нет карьеры? Тогда что у меня вообще остается? Кто я, если не Элиот Бастьен, талантливый фотограф? Просто парень, с кем можно весело провести ночь. Черт…

Откуда-то слева раздается шорох, и я поворачиваю голову. Неподалеку от меня небольшая темная фигура. Свет из окна едва освещает ее. Это девушка. Надо же, во всем черном она практически сливается с ночью. Ее руки, так же как и мои, лежат на перилах, а голова запрокинута к небу. Она смотрит не на этот фантастический вид перед нами, она смотрит на звезды, что едва пробиваются на фоне огней. Внимательно изучаю ее профиль. Она кажется мне знакомой. На губах блаженная счастливая улыбка, словно где-то там на небе она видит нечто прекрасное. Не думал, что в современном мире остался хоть один человек, кого бы так радовали звезды. Уж точно не в Париже.

Почему она кажется мне такой знакомой? Невольно делаю шаг в ее сторону, но тут же замираю. Белая кожа, черные длинные волосы. Это она. Та незнакомка, что сбежала от меня вчера как ошпаренная. Не может быть. Подхожу еще ближе, дабы удостовериться.

– Привет. – негромко говорю я, привлекая ее внимание.

Она поворачивает ко мне голову, не знаю, как это вообще возможно, но ее улыбка становится еще шире, еще счастливей, словно она увидела не меня, а родного ей человека. От этого я невольно замираю в нескольких шагах от нее.

– Это ты. – начинаю я. – Ты же вчера сбежала от меня. Я прав?

Все еще улыбаясь, она кивает и снова отворачивается. Но на этот раз не к небу, а к городу перед нами.

– Да. – просто говорит она. – Прости.

У нее такой мягкий голос. Почти убаюкивающий.

– Почему сбежала? – делаю еще пару шагов в ее сторону и встаю совсем рядом.

– Долгая история. – протягивает она.

Эта ее версия вовсе не похожа на вчерашнюю. Сейчас она не нервничает, не краснеет. И я задаюсь вопросом, в чем причина?

– А что делаешь здесь одна?

Девушка медленно поворачивается ко мне всем телом. И я замечаю, какой ужас на ней надет. На улице еще слишком жарко для такого длинного черного пиджака и брюк, скрывающих фигуру. Вчера на ней тоже было надето нечто бесформенное. Я, конечно, не законодатель моды, но по опыту знаю, если девушка носит одежду на несколько размеров больше своего, ей некомфортно. Некомфортно в собственном теле.

Интересно.

Она бросает взгляд через окно, а потом снова на меня. Следом совершенно неожиданно сокращает оставшееся между нами расстояние и вставав на цыпочки, шепчет возле моего уха:

– Я прячусь.

От ее теплого дыхания на моей коже, по всему телу расползаются мурашки. И пусть она тут же возвращается на прежнее место, мне удается уловить запах алкоголя. Она пьяна. В этом причина ее раскрепощенности. Вместе с алкоголем в легкие проникает еще какой-то аромат. Кажется, ваниль. Сладкая ваниль. Миленько.

На моих губах появляется непроизвольная улыбка.

Кто она, черт возьми? И почему находиться здесь с ней мне хочется намного больше, чем там, в том мире, к которому я технически принадлежу?

– Не любишь толпу? – спрашиваю, склонив голову набок и убрав руки в карманы брюк.

Она поджимает губы и отрицательно качает головой. Есть что-то невинное в том, как она хлопает длинными ресницами и надувает губы. Она должно быть, первая незнакомка, которую мне не хочется тут же затащить в постель. Нет. Мне скорее хочется узнать, кто она и что такого увидела на небе, что сделало ее такой счастливой.

– Зачем тогда пришла на такое масштабное мероприятие?

Она вздыхает:

– Долгая история.

Люблю долгие истории.

– Я Элиот. – говорю, протягивая руку. – Нам не удалось нормально познакомиться в прошлый раз.

Ее взгляд опускается на мою протянутую руку, потом снова поднимается к лицу, и она улыбается так, будто я сейчас какую-то глупость сморозил.

– Знаю. – все, что она выдает, и я убираю отвергнутую руку обратно в карман брюк.

Какой-то странный диалог у нас получается. Я к этому не привык, но кажется, мне это даже нравится. Возникает это странное чувство, будто мы уже знакомы сто лет. Ее взгляд ловит мой и не отпускает. Она просто смотрит на меня, а я почему-то не могу перестать улыбаться. К слову, на ее губах тоже играет мягкая улыбка. Она из тех девушек, чья красота не бросается в глаза. Ее красота заметна только если смотреть. Смотреть долго. Она похожа на те полотна рядом с нами, только наоборот. Эту девушку буквально окружают темные оттенки, но глаза, глаза такие яркие, в них полно света. Она не излучает его, он просто есть в ней. Очень. Очень странно. Она странная.

– Ты не узнал меня. –  вдруг выпаливает девушка.

Я хмурюсь, сбитый с толку.

– Я ведь только что сказал, что…

– Неееет. – мотает головой. – Я о том, что ты не помнишь моего имени.

Теперь я совсем перестаю улавливать суть разговора. Откуда я должен знать ее имя, если мы толком и не знакомы? Или же я был прав, и мы раньше где-то встречались?

Не даю себе растеряться и натягиваю свою самую уверенную улыбку, от которой у всех девушек обычно мокнут трусики.

– Вряд ли я смог бы забыть твое лицо.

Ее темные брови сходятся на переносице, и я говорю открытым текстом.

– Ты красивая.

Тут она выдает самую неожиданную реакцию – смех.

Обычно девушки сразу улавливают намеки в моих словах или на худой конец хотя бы смущаются. Но она…смеется. Либо мои чары только что впервые дали сбой, либо она не считает себя красивой.

– Над чем ты смеешься?

– Элиот Бастьен назвал меня красивой. – словно насмехаясь, произносит она.

Ладно, теперь я даже не буду делать вид, что понимаю, что происходит.

– Может, вместо того чтобы издеваться, поможешь? – развожу руками в стороны. – Я тут в отчаянии, если ты не заметила.

Она закусывает нижнюю губу, задумываясь. Черт, до чего же она милая.

– А так? – она поворачивается ко мне спиной и поднимает руками свои густые волосы так, что теперь мне видно ее тонкую шею вместе с небольшим родимым пятном.

В голове вспыхивает легкое узнавание. Что-то из далекого прошлого. Совершенно размытый образ со времен…школы?

Девушка опускает волосы и снова поворачивается ко мне в ожидании. Смотрит на меня своими большими синими глазами с любопытством, но без надежды. Словно ей в принципе все равно, вспомню я или нет, но все же интересно, смог ли.

Черт, я не из тех, кто разочаровывает женщин, поэтому напрягаю все свои извилины. Перебираю всех девушек из школы, но их так много, что…

Стоп.

– Эва? – предполагаю я. – Эва Уо…Уоллис?

Она торжественно кивает.

– Мы вместе ходили на английский. Ты всегда сидел позади меня.

Эта новость заставляет меня снова улыбнуться.

– Вау. – окидываю ее взглядом, как будто впервые. – Не могу поверить, что не узнал тебя сразу.

Со школы я общаюсь только с Даной. Давольно странно столкнуться вот так с кем-то еще. Та жизнь вообще кажется теперь очень далекой от меня. Я приложил немало усилий, чтобы именно так и было. И вот передо мной стоит человек из моего прошлого. Кто-то, кто, помимо Даны, помнит меня просто Элиотом. Не фотографом, не плей-боем.

– Ну, я старалась особо не выделяться. – просто отвечает Эва, пожимая плечами. – Да и к тому же, ты был одним из самых популярных в школе. Мы вращались в разных кругах.

– Да не был я популярным.

– Был. Еще каким.

– Я просто общительный. Вот и все. – возражаю, пожав плечами. – Но я все равно не был одним из вас. Мои родители…моя мама не была богатой и знаменитой.

Эва усмехается, качая головой, словно мои слова ее нисколько не убедили. Желая сменить тему, я спрашиваю:

– Чем ты сейчас занимаешься?

Ее взгляд снова устремляется в окно, потом опять на меня.

– Я… – несколько секунд подбирает слово. – Дизайнер.

– Круто. А я фотограф. – по крайне мере, был им шесть месяцев назад. Теперь меня можно назвать фотографом-импотентом. – Но ты и так это знаешь.

Она снова кивает, и на какое-то время мы замолкаем. Я продолжаю улыбаться, а она вдруг подходит ближе, продолжая смотреть мне прямо в глаза. У меня почему-то перехватывает дыхание. Не от близости, от того, как она на меня смотрит. Словно…словно видит меня. Вдоль позвоночника проносится странный разряд.

– Твои глаза. – шепотом произносит Эва, и ее улыбка немного меркнет.

– Что с ними? – слышу свой охрипший голос.

Она моргает, и я замечаю, как нечто темное зарождается в синеве ее глаз. Тяжесть, которую не замечал раньше. Будто она прожила миллион жизней, и эта последняя.

– Я не могла понять раньше, а теперь вижу. – тихо выдыхает она. – Они не улыбаются.

Я замираю. Улыбка сползает с моего лица, а внутри что-то болезненно щелкает.

– Ты улыбаешься, а твои глаза нет. – продолжает она, и я вдруг испытываю острый дискомфорт, словно она вскрыла мне грудную клетку и залезла туда руками. Слово нашла то, что я не собирался никому показывать. Словно стянула с меня кожу, и оставила мои внутренности плавиться на солнце.

Я не осознаю, как отвожу взгляд. Не понимаю, как делаю шаг назад. Эва же не двигается с места. Стоит расслаблено и все продолжает смотреть. Смотреть на меня.

Нужно что-то сказать. Шутку.

Просто, блядь, пошути, Элиот.

Пытаюсь найти слова, но они все ускользают от меня. Пульс подскакивает, становится труднее дышать. Что со мной не так? Она же…она же не сказала ничего особенного. Почему я?..

– Элиот. –  вдруг раздается голос за нами, и я оборачиваюсь. – Вот ты где.

Клод де Шар.

– Селин хочет тебя видеть. – бросает он мне, и все внутри обрывается. Переворачивается с ног на голову. Кислород окончательно выбивает из легких.

Селин.

Она здесь.

– Иду. – хрипло отвечаю я и снова возвращаюсь к Эве.

На ее лице почему-то появляется легкий румянец, она словно старается казаться меньше и… больше не смотрит на меня. Нет, теперь ее взгляд направлен куда-то в зал.

– Я…мне нужно… – это, что неуверенность в моем голосе?

– Угу. – кивает она, стараясь не смотреть в мою сторону.

Делаю шаг назад, затем еще три и полностью отворачиваюсь, вылетая вслед за Клодом в зал.

Мысли разбегаются в разные стороны. Без понятия, что это сейчас было, но это совершенно выбило меня из колеи. Встряхиваю головой, пытаясь вернуть себе самообладание. Мы плавно двигаемся к небольшой компании, где стоит Дана. От ее присутствия становится легче. Потом замечаю еще незнакомую девушку и…Селин.

Соберись, придурок.

Расправляю плечи, натягиваю уверенную улыбку и ровно в тот момент, когда мой пульс почти приходит в норму, я оказываюсь лицом к лицу с еще одним призраком из моего прошлого.

Селин де Шар.

Она не изменилась.

Ложь.

Она стала еще красивее. Такие же, как у ее брата, светлые волосы ниспадают с плеч, серые глаза излучают уверенность, а сексуальная улыбка женственность. Даже то, как она стоит, мать твою, заставляет меня вспомнить все те ночи, что мы провели вместе. Заставляет вспомнить ее вкус и стоны, что она издавала, извиваясь подо мной. Звук ее смеха над моими шутками. Все эти воспоминания затапливают меня, напрочь лишая воздуха.

Не успеваю даже слова сказать, как она делает шаг мне на встречу. Одна ее рука ложится на мое плечо, моя автоматически опускается на ее талию. Она целует меня в одну щеку, потом во вторую. Все это кажется мне таким знакомым и в то же время совершенно чужим.

– Рада тебя видеть. – говорит она своим нежным голосом и возвращается обратно к другой блондинке, чье имя я не знаю.

– Значит, ты теперь работаешь в «Роше». – интересуется стоящая рядом со мной Дана.

Сейчас я просто готов ее расцеловать. Дана мой якорь. Я смогу вести себя как обычно рядом с ней. Смогу вести себя так, будто мне вовсе не хочется выкурить килограмм травы и забыться.

– Пришлось. – игриво пожимаю плечами. – Клод так меня умолял.

Тот усмехается, закатывая глаза.

– Да и благодаря тебе, – подчеркивает Селин. – Наша команда почти идеальна.

Ее голос. Не хочу слышать ее голос. Зачем я вообще подписался на это? Кому я что пытаюсь доказать?

– Почти? – спрашивает Дана.

– Нам нужен еще один толковый дизайнер. – отвечает вместо Селин ее брат.

– А вы, ребята, только о работе и думаете. – безразлично бросаю и перевожу взгляд на Селин. – Впрочем, как и всегда. Видимо, ничего не изменилось.

Разумеется, она принимает этот камень в свою сторону с улыбкой.

– Не все такие легкомысленные, как ты, Элиот. – тут же усмехается Дана, и у Селин появляется камень, чтобы забросить в меня.

Я не подаю виду, что готов прямо сейчас вычеркнуть Дану из списка своих близких друзей.

– Видимо, – начинает Селин с легкой издевкой в голосе. – И правда ничего не изменилось. Видишь, я оказалась права тогда четыре года назад.

Моя улыбка растягивается еще шире, но в груди…там открывается червоточина. Кровавая дыра. Она разрастается, выбивая все здравые мысли в моей голове. Буквально сводя меня с ума. Краем глаза замечаю удивление подруги.

– Четыре года назад? – недоумевает Дана.

Разумеется, она и понятия не имеет о том, что произошло четыре года назад. Ее тогда даже в Париже еще не было.

Селин переводит на нее невозмутимый взгляд.

– Когда я бросила Элиота.

Вот он, удар ниже пояса. Не слова, а то, как она их произнесла. Будто это какое-то достижение. Будто она сделала мне гребанное одолжение.

Глаза Даны расширяются, и она смотрит на меня так, словно видит впервые. Я же просто пожимаю плечами, продолжая сохранять безразличный вид. Всеми силами хватаюсь за напускную уверенность в себе, всеми силами пытаюсь скрыть все, от чего, как мне казалось, я избавился.

– Не знала, что у тебя была девушка. – произносит Дана, и я мысленно умоляю ее заткнуться.

– Это потому что Элиот не создан для серьезных отношений. – отвечает Селин все тем же знающим тоном. – Я с самого начала это знала. Он всегда больше любил свободу. Это его стихия.

Каждое слово вонзается лезвием прямо в то место, где должно быть сердце.

Она вообще любила меня? Любила так, как любил ее я?

Любовь. Я перестал понимать смысл этого слова после разрыва с ней. Моя жизнь буквально разделилась на до и после, а она все еще уверена, что сделала мне долбанное одолжение? Поверить не могу.

Отвожу взгляд в толпу, пытаясь найти хотя бы какой-нибудь предлог, чтобы свалить отсюда. К черту их. К черту их всех. Эту работу. Селин. Клода. Мне просто нужно…

Взгляд цепляется за одного знакомого человека.

Эва Уоллис. Немного покачиваясь, она приближается к нам.

В тот момент, я окончательно теряю остатки здравого смысла, потому что слышу свои слова:

– В любом случае, это уже в прошлом. – прежде чем успеваю осознать, что творю, хватаю Эву за руку и притягиваю к себе.

Ее синие глаза широко распахиваются, когда моя рука ложится на ее талию. Запах ванили ударяет в легкие, а талия…должен сказать, что под этим балахоном явно скрывается что-то очень увлекательное. Ростом она идеально мне подходит. Настолько, что когда прижимаю ее к себе и слегка наклоняюсь, наши губы оказываются буквально в нескольких миллиметрах друг от друга.

– Кстати говоря о серьезных отношениях. – хрипло произношу, бросая взгляд на приоткрытые розовы губы. Она замирает в моих объятиях, но не сопротивляется.

– Познакомьтесь с моей невестой. – торжественно заявляю и целую в уголок ее губ. – Эва Уоллис.

4

Господи, как же от него вкусно пахнет. От этого кружится голова. Вращается. Буквально. Теплые губы почти касаются моих. Они такие мягкие. Что он там сказал? Поворачиваю голову. О, это мой сероглазый красавчик. Клод де Шар. Он видел. Видел мои картины. Делаю глубокий вдох. Желчь разливается под языком. Не дышать. Дышать нельзя. Меня сейчас стошнит.

Они что-то говорят. Голоса ударяются о невидимую стенку. Ничего не разобрать. Нельзя было возвращаться в тепло. Моя первая ошибка. Снова делаю глубокий вдох. А это моя вторая ошибка. Зажимаю рукой рот.

– Ты в порядке, любимая? – слышу обеспокоенный голос рядом с собой.

Ком. Мерзкий отвратительный ком поднимает вверх по горлу.

Сильная мужская рука сжимает мою талию, и я толкаю ее, устремляясь через толпу к туалетам. Только бы добежать. Только бы добежать. Мир вращается вокруг в странном калейдоскопе. Или это я вращаюсь. Уж точно качаюсь. От этого ком в горле становится только больше. Не замечаю официанта и выбиваю поднос у него из рук. Кто-то ахает. Бокалы с напитками разлетаются вдребезги по полу. В нос ударяет запах алкоголя, и из моего горла вырывается отвратительный блюющий звук. Бросаюсь к двери туалета и толкаю ее. Едва переступаю порог темной комнаты, весь желудок извергается прямо в раковину. В висках болезненно пульсирует. Пытаюсь собрать волосы, но ничего не получается. Конечности кажутся чужими. Пульсирующими. Из глаз вырываются слезы, и я снова блюю. Зеленой жижей. Врубаю кран, пытаясь смыть, но аромат не перебить, и меня снова выворачивает. Стараюсь держать волосы на затылке, но нихрена не…

– Я держу. – знакомый низкий голос. Теплый. Не знала, что голос может быть теплым.

Чьи-то руки убирают с лица мои волосы и удерживают их на затылке.

– Просто дыши глубже. – просит он, но я могу только качать головой, потому что не хочу, чтобы меня снова вывернуло. Лучше замереть. Не двигаться.

Утыкаюсь взглядом в струю воды, дабы заставить мир остановиться. Почему он так быстро вращается? Это ненормально.

– Ты в порядке? – снова этот голос. Почему он здесь?

Зажмуриваюсь, но так все кружится еще быстрее. Я словно падаю и падаю. Все пульсирует. Все тело. Ноги подкашиваются, но я почему-то все еще в вертикальном положении. Разве это возможно?

– Эва? – голос раздается прямо у моего уха, а следом я чувствую прохладную мокрую ладонь на своей щеке. Как же приятно.

– Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь.

Медленно открываю глаза, и тут до меня доходит, как близко мы стоим друг к другу. Точнее, как крепко он удерживает меня одной рукой.

– Это ты. – из меня вырывается какой-то далекий шепот.

Его губы складываются в улыбку. По углам зрения то и дело вспыхивают черные точки.

– Стоять можешь?

Качаю головой. И эта была моя третья ошибка.

– Кажется я…умираю…

– Надеюсь, это шутка, потому что…

Голову пронзает острая боль, от которой я и просыпаюсь. Как удар колокола среди ночи. Глаза при этом не открываю, знаю, так будет только хуже. Перекатываюсь на соседнюю подушку. Как обычно. Но вот, что не обычно – запах. Он кажется очень знакомым, но и новым. Что-то древесное. Кедр? Амбра? Определенно мужской аромат. Мне нравится, поэтому прежде, чем осознаю это, я зарываюсь лицом в подушку и делаю глубокий вдох. Глаза медленно отрываются.

Я. Не. Дома.

От этой мысли резко сажусь в кровати и тут же жалею об этом. Черепушку пронзает болезненный укол, и я зажмуриваюсь, стараясь больше не двигаться. Медленный вдох, еще более медленный выдох. Так. Хорошо. Просто без резких движений. Открываю глаза, тут же принимаясь осматриваться по сторонам.

Первое, что привлекает мое внимание – дверь прямо напротив кровати, а справа от нее напольный торшер, единственный источник света. В комнате нет окон. Рядом с торшером большое, на вид, мягкое кресло. И я понимаю для чего оно, как только поворачиваю голову. От пола до потолка в хаотичном порядке прибиты ряды полок. Они до отказа забиты книгами. Ниже к стене приставлено несколько холстов разной величины. Все отвернуты лицевой частью к стене. Хм, зачем складировать картины?

Продолжаю изучать пространство. Слева в противоположной части комнаты стоит металический стол с различными емкостями, баночками и скляночками. К нему приставлен стеллаж, заполненный каким-то оборудованием. От одной стены к другой протянуто несколько веревок с прищепками. Если бы не знала, что это, наверное, испугалась бы не на шутку. А так, мне уже доводилось бывать в подобных местах. В смысле, не в чужих спальнях. И вообще странно, что у кого-то фотолаборатория в спальне. Отбрасываю простынь, радуясь тому, что на мне вчерашняя футболка с брюками. Опускаю ноги на слегка прохладный деревянный пол, и мой взгляд привлекает стакан на прикроватной тумбочке. Рядом с ним белая таблетка и записка «Съешь меня». Не знаю, почему, но начинаю улыбаться. Кем бы не был владелец этой спальни, он чертовски мил…

Стоп.

Элиот Бастьен назвал меня красивой.

Поверить не могу, что не вспомнил тебя сразу.

Элиот. Я в спальне Элиота Бастьена.

Из горла вырывается отчаянный стон. Твою мать. Как это вообще произошло? Хватаю таблетку с тумбочки и не думая, отправляю в рот, тут же запивая прохладной минералкой. Очень надеюсь, что это не просто болеутоляющее, а какой-нибудь яд. Это ж надо так опозориться? А чего собственно я вообще ожидала, когда перешла с шампанского на виски? Идиотка. Просто идиотка. Но иначе я бы не смогла там продержаться, ведь так? Нет. Точно нет. Как только зал начали заполнять люди, я забилась в угол и стала слушать. Пара человек приняли меня за официантку. Еще несколько спрашивали, где здесь туалет, приняв меня за сотрудника галереи. Слишком много людей. Слишком много незнакомых людей. А потом я услышала, как две особы модельной внешности назвали мои картины, цитирую: «какое уродство, не понимаю, почему он так популярен». Тогда то я и переключилась на виски. Аврора стояла на страже, не давая уйти. Так что пришлось пить, пока не стало совершенно плевать. Что было потом? Я спряталась в своем укрытии и…Элиот.

Ты улыбаешься, а твои глаза нет.

Нет. Нет. Нет. Я не могла сказать ему это в лицо. Черт. Издаю по-настоящему болезненный стон. Почему я вообще здесь? Что было потом? Пытаюсь напрячься, но воспоминания расплывчаты. Встряхиваю головой и поднимаюсь на ноги. Меня до сих пор немного шатает. Чертово похмелье.

Мое внимание привлекает письменный стол слева от двери. Над ним висит пробковая доска с…кажется, это полароидные снимки. Подхожу ближе и опустив руки на спинку стула, изучаю едва освещенные картинки. В самом центре фото Элиота с двумя девушками. Одна рыженькая, другая брюнетка. Все трое улыбаются с бокалами в руках. На моих губах тоже появляется непроизвольная улыбка. На другой фотографии только рыжая девушка, она сидит в траве на фоне Эйфелевой башни. Ее лицо почему-то кажется знакомым. Да и лицо брюнетки тоже, но при таком освещении трудно рассмотреть подробнее. На еще одном снимке девушки вместе курят где-то на улице. И везде они выглядят такими счастливыми. Иногда смотрят прямо в камеру, а иногда нет, и тогда складывается впечатление, будто их снимали незаметно. Несколько кадров сделаны на кухне, но не на обычной. Она кажется огромной, как ресторанная. Хотя откуда мне знать, я никогда не была на кухне ресторана. Взгляд скользит дальше. Меня привлекает серия снимков, на которых брюнетка в свадебном платье. На одном из них Элиот сидит и вместе с рыжей девушкой ест торт прямо с коленей брюнетки. Последняя смеется, запрокинув голову назад. Все трое кажутся такими счастливыми. Беззаботными. Молодыми. Красивыми. Это личное. Я просто знаю это, чувствую. Может, Элиот и снимает для билбордов размером со здание, но в этих крошечных карточках есть душа. Он очень талантлив. Настолько, что на мои глазах почему-то наворачиваются слезы. Не думаю, что хоть когда-нибудь в своей жизни улыбалась так, как эти трое. Их словно связывает нечто большее, чем просто дружба. У меня есть Рори, да, но…не думаю, что она понимает меня полностью. И я не виню ее в этом. Встретить по-настоящему родных незнакомцев редкость в нашем мире. Смахиваю слезу с щеки и выпрямляюсь.

Как так вышло, что мы с ним снова встретились?

Познакомьтесь с моей невестой. Эва Уоллис.

Воспоминание врезается в голову точно паровоз.

– Что? – я хмурюсь, пытаясь убедиться, реальность ли это или мне просто приснилось.

Он притягивает меня к себе. Целует в уголок рта.

Познакомьтесь с моей невестой. Эва Уоллис.

Я вскрикиваю и тут же прикрываю рот рукой, начиная метаться по комнате.

Клод. Клод был там. Он слышал. Божечки. Нет. Только не это. Элиот не мог этого сказать. Мне точно показалось. Нет. Зачем ему это?

Где-то в квартире раздается какой-то грохот, и я вздрагиваю, остановившись. Черт, он здесь. Элиот здесь.

– Ну, разумеется, он здесь, идиотка. Это же его квартира. – шепчу в воздух и запускаю руки в волосы.

Здесь нет зеркала. Как я выгляжу? На голове точно гнездо. Мать твою. Твою долбанную мать.

Следом в мое сознание проникает еще одно воспоминание. Мерзкое, сопровождающееся отвратительными звуками и запахом.

– Нет. – пищу я, опустившись на край кровати. – Он что, видел, как я блюю? В раковину?

Нет. Я не смогу выйти из этой комнаты. Никогда. Ни в жизни. Нет. Какой позор. Хуже ситуации не придумаешь. Хотя нет, есть еще хуже. И тогда я тоже блевала.

Осматриваюсь по сторонам в поисках своего пиджака и телефона. Ни того, ни другого нет. Черт. Даже такси не вызовешь. Может, мне удастся проскочить незаметно? Может, у него такая планировка, что он и не узнает, что я уже ушла. Нет. Это неправильно. Он позаботился обо мне, когда я отключилась, позволил остаться в его квартире. Нужно извиниться и быстренько свалить. Да.

Подскакиваю на ноги, стиснув кулаки.

Я смогу.

– Ты сможешь, Эва. – твердо говорю себе и чувствую аромат своего зловонного дыхания, который только сейчас замечаю.

На расстоянии. Извинюсь на расстоянии. Делаю шаг к двери, а потом возвращаюсь к кровати и заправляю ее так, будто меня здесь вообще не было. Думаю, он все равно сменит простыни. Я бы сменила. Морщусь от самой себя и снова подхожу к двери, хватаясь за ручку. На всякий случай проверяю не воняет ли моя футболка и подмышки. Нет. Ну хоть что-то.

Набираю полные легкие воздуха и толкаю дверь.

Глаза тут же пронзает яркий свет. Я жмурюсь, но понемногу привыкаю. Так, я в коридоре, хорошо. Слева окно, а под ним стойка с гантелями. Стены из темного кирпича. Прямо напротив меня еще одна дверь, такая же и справа, в конце этого небольшого коридора. Одна из них точно приведет меня к выходу.

Была не была. В моем случае, прежде чем что-то сделать, думать нельзя, поэтому я решительно распахиваю дверь напротив. Еще одна спальня. В самом центре огромная двуспальная кровать. На ней в беспорядке лежат шелковые простыни и какая-то одежда. Значит, мы не спали вместе. Мощная волна облегчения захлестывает меня, и я выхожу обратно в коридор.

Рядом с последней дверью над небольшим комодом висит зеркало, и я решаюсь взглянуть туда.

Так и знала. Выгляжу как троль. На голове хаос, футболка помята. Лицо отекло. Судорожными движениями кое-как расчесываю волосы пальцами. Лучше не становится.

Извини за вчерашнее и спасибо, что помог.

Извини за вчерашнее и спасибо, что помог.

Извини за вчерашнее и спасибо, что помог.

Извини за вчерашнее и спасибо, что помог.

Сказать и уйти. Сказать и уйти. Вот и все. Я справлюсь. Не страшно, что я вылитый троль. Мы больше не встретимся.

– Ага, я точно так же думала и в прошлый раз. – бормочу себе под нос.

На этот раз мы точно больше не встретимся. Я приложу максимум усилий, чтобы так и было.

Протираю заспанные глаза и шлепаю себя по щекам, чтобы согнать отечность. Нет. Все равно троль. Ну и ладно. Не торчать же мне здесь весь день.

За дверью снова раздается какой-то шум.

Черт, когда я последний раз вот так просыпалась в спальне почти незнакомого парня, он спал, а путь был открыт. Почему вселенная не может подсобить и в этот раз? Я что прошу слишком много?

Собрав всю свою волю в кулак, открываю дверь. В нос тут же ударяет запах чего-то жаренного, от чего желудочка начинает урчать. Лофт оказывается огромным. Высокие потолки, слева два широких окна, сквозь которые проникает мягкий утренний свет. Я понимаю, что это место еще и своего рода студия, потому что слева находится что-то вроде скрученных фонов, а у стены между окнами стеллаж с оборудованием. В центре диван из коричневой кожи и кофейный столик. Справа от меня еще стеллажи с различными камерами. Да у него тут целая коллекция. Элиот Бастьен живет там же, где и работает. Стоп, получается, что я сейчас совсем рядом со своим домом. Мы же фактически живем на одной улице. И как мне сделать так, чтобы мы больше никогда не пересекались? Просто буду реже выходить из дома. Вот и все. В конце концов раньше же мы не сталкивались. Совсем.

Раздается какой-то шум в самой дальней части студии, за кирпичной стеной. Видимо, там кухня.

Извини за вчерашнее и спасибо, что помог.

В следующее мгновение появляется он.

Извини за…

Голый торс. Голый торс с шестью кубиками. Рельефные мышцы груди и плеч. А кожа? Оливковый теплый оттенок. Внутри тут же оживает знакомый зуд. Хочу написать его с натуры. Но почему? Я никогда не пишу с натуры. Да потому что он же само совершенство. В художественном смысле. Разумеется. Эти линии. Особенно те, что ведут к его паху, где начинаются джинсы. Вау. Просто. Вау.

Мой взгляд медленно скользит выше к ключицам, кадыку и линии челюсти. Впитываю каждую деталь, как завороженная. Поднимаю глаза к лицу и…

Я что пялюсь? Я пялюсь на него? А он, что просто стоит и позволяет? На его губах появляется ухмылка, и низ моего живота опаляет огнем. Жар поднимается вверх, заливая щеки. Что?..Что я собиралась сказать ему?

– Извини… – тихо начинаю я, но он одновременно с этим говорит.

– Доброе утро. – поднимает чуть выше две тарелки, которые, оказывается, все это время держал в руках. – Я приготовил нам завтрак. Ты голодна?

Я замираю.

Это мило. Он очень мил.

И что мне с этим делать? Остаться? Уйти? Он же завтрак приготовил. Будет слишком грубо уйти, учитывая, что он сделал для меня.

Элиот опускает две тарелки на столик, и я откровенно таращусь на то, как перекатываются мышцы на его спине. Жарко. Здесь очень жарко.

Он выпрямляется и снова смотрит на меня. Прямо в глаза. Невольно переношусь во вчерашнюю ночь, когда он вот точно так же не сводил с меня глаз. С одной стороны был Париж, с другой картины со всем моим прошлым, а над нами звезды. Не знаю, может, дело в алкоголе, но тогда мне на долю секунды показалось, будто мы вдвоем остались совершено одни во всем мире. Сейчас возникает похожее чувство. Очень странное. Мы не знаем друг друга, но и в то же время Элиот кажется мне таким знакомым. Я моргаю, и это чувство растворяется где-то в пространстве между нами.

– Если тебе нужна ванная. – вдруг говорит он, потирая шею. – Она там.

Он указывает куда-то мне за спину, и я киваю. Не помешало бы освежиться. Развернувшись на пятках скрываюсь за еще одной дверью, что находится рядом с той, из которой я вышла.

– Над раковиной в шкафчике есть новая зубная щетка. – кричит он, и я снова киваю, но уже самой себе.

По сравнению с размерами других комнат, ванная небольшая. Делаю очередной глубокий вдох и подхожу к черной раковине, открываю шкафчик над ней и обнаруживаю не одну, а сразу три разных щетки. Все запакованные. Очевидно, он часто принимает у себя гостей. Это объясняет наличие двух спален, хотя вторая совсем не похожа на гостевую. Смотрю на свое отражение и до меня доходит. Не просто гостей, девушек. Или парней. Неважно. Он…ух, от одной только мысли о том, как именно Элиот Бастьен делает это, по телу проносятся мурашки.

Открываю холодную воду и брызгаю на лицо, шею. Затем чищу зубы и более менее прихожу в себя. Оставляю черную щетку в пустом стаканчике, просто потому что не знаю, куда ее деть.

Когда выхожу, Элиот сидит на диване, и теперь на нем белая футболка. Не знаю, радоваться мне или попросить его снова раздеться. Разумеется, ради искусства. Чтобы я получше запомнила каждую мышцу в его теле…

Подхожу к нему и сажусь рядом. Он молчит, но эта тишина почему-то не кажется мне тяжелой, как это происходит с другими людьми.

На тарелках два омлета и овощи. Выглядит аппетитно.

– Черт. – вдруг выпаливает он и тут же поднимается на ноги. – Забыл о напитках.

Я стараюсь не смотреть ему в спину, когда он уходит на кухню. Почему он вообще так мил со мной? Я доставила ему столько неудобств.

Познакомьтесь с моей невестой.

Может, он тоже испытывает своего рода чувство вины? В конце концов какое право он имел называть меня своей невестой, верно? Это немного успокаивает. Получается, в каком-то странном смысле мы с ним на равных.

– Кофе? – его голова появляется из-за стены, точнее в проеме без двери.

– Эммм. – сглатываю нервный ком в горле. – Я не…не пью кофе.

– Чай? – выпаливает он и тут же хмурится. – А, черт. У меня ведь нет чая. Воды? Или еще есть сок. Апельсиновый.

– Сок.

Элиот тут же скрывается на кухне.

Пожалуйста. Я забыла сказать пожалуйста. Но можно ли меня за это винить? У меня жуткое похмелье. Я проснулась в незнакомой спальне, в чужой кровати. Моя голова мягко говоря сейчас не на месте.

Раздается звон стаканов, а через пару минут Элиот появляется с соком в одной руке и чашкой кофе в другой. Ставит все это на столик и снова садится на диван, но на этот раз чуть ближе ко мне. Настолько ближе, что в нос ударяет древесный терпкий аромат. Едва не открываю рот, чтобы спросить, что это за парфюм, но вовремя затыкаюсь.

Перевожу взгляд на еду. Столик слишком низкий, чтобы с него есть. Он буквально упирается мне в колени. Как мне есть и при этом не заляпать себя едой?

– А у тебя нет нормального стола? – окей, я все же это сделала. Ляпнула первое, что пришло в голову.

Плохая привычка. Очень плохая привычка.

Элиот выпрямляется и начинает осматривать помещение с серьезным выражением лица. Так, будто и сам оказался здесь впервые.

– Нет. – просто заключает он, переведя на меня глаза. – Нормального стола нет.

Наши взгляды сталкиваются, и из меня вырывается непроизвольный смешок. Уголки его губ тоже дергаются вверх, но он подавляет улыбку.

Твои глаза. Ты улыбаешься, а они нет.

Да, я и правда это сказала.

Кажется, будто и он сам вспомнил те мои слова, потому что моргнув, отворачивается. Слишком резко. А затем принимается за свой омлет. Так странно. Все это очень странно. Почему от его присутствия мое сердце не выбивает знакомую дробь? Да, мне все еще неловко, но…привычная тяга раствориться в воздухе исчезает. Чем дольше сижу вот так, тем комфортней становится. Дело в его ауре или в чем-то еще? По какой-то неведомой причине мне…мне уютно рядом с Элиотом Бастьеном.

– Ты не голодна? – вдруг интересуется он, снова повернувшись в мою сторону.

Ничего не ответив, отбрасываю волосы за спину, убираю часть за уши и беру вилку со стола. Затем отделяю кусочек омлета и быстро отправляю его в рот.

– Ммм. – тут же вырывается из меня стон. – Очень вкусно.

– Приятного аппетита. – слышу довольный голос, но не смотрю в его сторону.

– И тебе. – тихо бормочу, продолжая уплетать за обе щеки.

Несмотря на то, что мою фигуру нельзя назвать идеальной, у меня никогда не было проблем с едой. Это единственное, что не смогла отнять у меня мать. Наслаждение едой. Видит бог она пыталась это сделать. Пыталась сажать меня на диеты в подростковом возрасте и ничего у нее не вышло. Моя грудь по-прежнему больше среднего, бедра широкие, а под попой сколько себя помню, рельеф в виде целлюлита. Дома я иногда занимаюсь спортом, чтобы держать свое тело в здоровом состоянии, но уже давно наплевала на все свои неровности. Хотя…к чему лукавить, стоит только взглянуть на мою одежду, и можно сразу определить – не люблю я выставлять себя на показ. Не люблю, когда меня оценивают. Ненавижу, когда оценивают. Думаю, над этим вопросом мне еще долго предстоит работать с психологом. Маленькие шажки. Вон, посмотрите, я сижу на одном диване с одним из самых сексуальных мужчин, что повстречала за всю свою жизнь, ем омлет и все это с жутким похмельем.

Что это если не шаг в правильном направлении?

Мы едим в абсолютной тишине. Когда тарелки пустеют, Элиот берет свой кофе со столика и откидывается на спинку дивана. Я же только делаю пару глотков сока.

Теперь нужно лишь произнести заготовленные слова и можно сваливать.

Только открываю рот, как он снова меня опережает:

– Я бы хотел извиниться за вчерашнее.

Поднимаю к нему глаза и тут же сталкиваюсь с его полным раскаяния взглядом. Мои брови сходятся на переносице:

– Это я должна просить прощения.

Кажется, его удивляют мои слова.

– За что?

– Ну, – начинаю, опустив глаза себе на колени, и разглаживаю несуществующие складки на брюках. – Меня стошнило, а потом я отключилась.

Элиот вдруг подается вперед, положив руку на спинку дивана за мной, и мы оказываемся лицом к лицу. Так близко, что у меня на мгновение перехватывает дыхание. Как давно я была вот так близка с мужчиной? Кажется, вчера. И это был один и тот же мужчина.

– Тебе не за что извиняться, Эва. – его колено соприкасается с моим, мягко, почти невесомо, я жду знакомой тахикардии, ну, знаете, когда сердце вот-вот выйдет наружу через грудную клетку. У меня так всегда когда я трезвая, а рядом сексуальный красавчик.

Однако пульс лишь слегка подскакивает. Что-то в его взгляде успокаивает меня. Заземляет. Я все еще считаю его невероятно привлекательным, но складывается такое впечатление, будто что бы сейчас ни сделала или ни сказала, Элиот не станет осуждать. Не будет смеяться.

– Ты перебрала, а я оказался рядом. – просто пожимает плечами, и я чувствую, что говорит он это не из вежливости, а искренне. – С кем не бывает.

Элиот Бастьен буквально излучает тепло. Как мягкое одеяло в холодную зимнюю ночь. Быть рядом с ним все равно что укутаться в мягкое одеяло. Вот таким он мне кажется. Думаю, всегда казался. Даже в школе от него исходил этот свет, тепло. Поэтому люди к нему и тянулись.

– Почему ты так на меня смотришь? – тихо произносит он, и я моргаю, тут же отводя взгляд.

Господи, как же сложно на него не пялиться.

– Думаю, дело не в твоей общительности. – бормочу я, сцепив руки в замок на коленях. – То есть твоя популярность была не с этим связана.

Снова смотрю на него и вижу сначала легкое недоумение, а потом он будто бы вспоминает наш короткий вчерашний диалог. На губах тут же появляется едва заметная улыбка.

– Если не в этом, то в чем? – спрашивает и задумавшись, отпивает кофе. – Едва ли меня можно назвать привлекательным.

Из моего горла вырывается чуть ли не истеричный смешок, и его улыбка становится шире.

– Ты же это не серьезно. – отвечаю, развернувшись к нему в пол-оборота. – Ты же буквально дитя Генри Кавилла и Сэма Клафлина.

Его брови взлетают вверх, а я никак не могу заткнуться.

– Даже Давид в исполнении Микеланджело чистая посредственность по сравнению с…

Заметив довольную ухмылку на его лице, я прикусываю язык и чувствую, как щеки начинает заливать краска. Он, что специально это сказал, чтобы услышать комплимент?

– Тело у меня получше, чем у Давида, это уж точно. – просто сообщает он, изо всех сил стараясь подавить смех.

– Зачем ты тогда?..

– Теперь ты знаешь, какого мне было вчера.

Я хмурюсь, и он поясняет:

– Я назвал тебя красивой, а ты засмеялась.

– Это потому что…

Я осекаюсь. У моей реакции нет причины, кроме той, что возможно мне казалось, что «красивыми» Элиот Бастьен мог посчитать только тех моделей, что назвали мои картины уродскими.

– Не закончишь предложение? – вопросительно выгибает бровь.

Качаю головой и тянусь к своему стакану на столике.

– Вряд ли. – бросаю я и делаю пару больших глотков сока.

Черт возьми, почему я вообще все еще здесь?

– За что ты, кстати, извиняешься? – снова поворачиваюсь к нему, вернув стакан на стол.

Элиот немного медлит с ответом, такое ощущение, будто он вообще не услышал вопроса. Его взгляд медленно скользит по моему лицо. Он вроде бы смотрит на меня, но и в то же время, мыслями где-то далеко. Взгляд точно оценивающий, но мне почему-то не хочется сбежать как обычно.

Вообще-то, мне даже интересно, что он думает…

– Я представил тебя своей невестой. – спокойно произносит он. – Это было неправильно.

– С кем ни бывает. – тут же выпаливаю его же слова, и на его губах появляется одобрительная улыбка. Мысленно я уже знаю, какие цвета смешаю, чтобы получить идеальный оттенок его кожи.

– Вчера ты была… – продолжает он, и я замираю. – Другой.

Другой, хм? Тактичная замена слову странная.

– Во мне было больше алкоголя, чем здравого смысла.

Он улыбается моему ответу.

Зеленые. Его глаза зеленые. Почти изумрудные, но из-за золотистых крапинок у зрачка кажутся карими. Особенно при определенном освещении.

– Ты так и не рассказала, почему сбежала тогда. – кивает на входную дверь за нашими спинами.

– А, это…

Стоит ли рассказывать о моей проблеме с коммуникацией? Будет странно, учитывая, что сейчас я общаюсь с ним без каких-либо трудностей.

Я. Общаюсь. С красавчиком. БЕЗ ТРУДНОСТЕЙ.

Поразительная мысль.

– Длинная история. – вдруг заканчивает Элиот, не дождавшись моего ответа. – Знаю, ты говорила, но времени у меня полно.

Он ставит чашку на стол и снова откидывается на спинку дивана. Его ладонь сейчас так близко с моим плечом, практические касается его.

– Значит, ты любитель историй?

Он ухмыляется.

– Еще какой.

– Зачем тебе это знать? – склоняю голову набок, и прядь волос падает на мою шею. Взгляд Элиота тут же смещается в том же направлении, и я сглатываю.

– Скажем так, от меня не часто сбегают симпатичные девушки.

Ложь.

Не знаю откуда, но чувствую, что причина не в этом. Однако не может же ему действительно быть интересна моя скромная персона? Во мне нет совершенно ничего особенного. И тем не менее в его взгляде действительно что-то очень похожее на интерес. Ему будто бы не терпится проникнуть мне в голову и узнать, что там творится. Ух, ему не понравятся мои внутренности. Там все очень, очень странно.

– А зачем ты назвал меня своей невестой? – задаю ему встречный вопрос.

Элиот тут же неодобрительно качает головой.

– Я первый спросил.

Я вздыхаю. Он прав.

– Хорошо. Тогда честность в обмен на честность?

Он задумывается. Интересно. Теперь мне и правда любопытно, почему он назвал меня своей невестой. Однако он не торопится отвечать. Взгляд тяжелеет, а улыбка меркнет. Такое чувство, будто наружу пробивается нечто, что он старательно прячет внутри. Пауза затягивается, и я пользуюсь ей.

– Вот видишь. Некоторым вопросам лучше оставаться без ответов.

Только он открывает рот, как раздается звонок в дверь.

Элиот прочищает горло, пару раз моргает, а затем натягивает на себя легкую улыбку. Передо мной вновь возникает знакомый мне Элиот Бастьен. Тот, кому не знакомо слово «трудности». Эта перемена происходит за доли секунды, но я все равно замечаю. Неужели правду говорят, и те, кто громче всех смеется, на самом деле самые несчастные?

Элиот встает и уверенно направляется к двери. Как только он распахивает ее, я замечаю рыжеволосую незнакомку и тут же поднимаюсь на ноги.

– Какого хрена ты игнорируешь мои звонки? – с порога возмущается девушка, и я понимаю, что никакая она не незнакомка. Это она на тех фото в спальне. Она же ходила со мной в одну школу.

Дана Эдвардс.

– Что это вообще вчера было? – продолжает она, размахивая руками.

Дана не сразу замечает меня, но как только взгляд отрывается от Элиота, она тут же осекается и удивленно замирает с раскрытым ртом. От ее пристального внимания мне хочется сжаться до размеров горошины. По спине проносится знакомый озноб. Ладони потеют. А сердце ускоряется. Я отчетливо чувствую себя третьей лишней.

Что мне сказать? Представиться? Поздороваться? Элиот тоже молчит, переводя веселый взгляд с Даны на меня и обратно. Он, что не собирается ничего говорить?

– Эва Уоллис. – ошарашено выдыхает Дана, и я киваю, хотя это был не вопрос.

Она снова открывает рот и переводит взгляд на Элиота, потом опять на меня. Такое впечатление, будто в ее голове что-то бесповоротно сломалось.

Познакомьтесь с моей невестой.

Только сейчас я вспоминаю, что видела ее вчера на выставке. Мельком, но она тоже там была, когда Элиот представлял меня. Черт возьми. Пора сваливать. Вот прям сейчас.

– Я… – голос выходит писклявым. – Пойду, наверное.

– Нет. – тут же выпаливает Элиот. – Прошу, останься. Мы еще не закончили.

Не закончили?

Брови Даны удивленно взмывают вверх. Рот все так же открыт. Достаточно одного только взгляда Элиота, чтобы она его прикрыла и расправив плечи, выдала:

– Да, лучше я пойду. – разворачивается на каблуках. – Не буду вас отвлекать.

Мне хочется возразить, но слова буквально застревают в горле, и я откашливаюсь, но кажется, никто не обращает на меня внимание. Дана подается к Элиоту и произносит достаточно тихо, но я все равно слышу:

– Мы ведь увидимся вечером? – вроде вопрос, но такое чувство, будто она скорее приказывает.

Элиот легкомысленно пожимает плечами:

– Если у меня не будет планов. – его взгляд снова устремляется ко мне, и я перестаю дышать, когда он подмигивает. Черт возьми, он подмигивает мне. Причем так, как это делают мужчины своим любовницам. С явным подтекстом.

Мать твою, меня бросает в жар.

Дана замирает, а потом взмахнув волосами, бросает:

– Увидимся. – нотки злости в ее голосе бесспорны.

Элиот захлопывает дверь за своей подругой и снова возвращается ко мне.

– Думаю, мне на самом деле уже пора. – смотрю на свои воображаемые часы на запястье.

– Я подвезу тебя. – предлагает Элиот.

Ага, и узнаешь, где я живу. Нет, спасибо.

– Не стоит. Я живу здесь недалеко.

Черт. Нахрена я это сказала?

Его темные брови взлетают вверх.

– Правда?

– Нет.

– Нет? – на его губах появляется мальчишеская улыбка.

– То есть да. – прочищаю горло, сцепив руки на груди. – Да. Я живу прямо напротив парка.

Господи, просто уходи, Эва.

– Я бегаю там по утрам. – говорит он как будто обрадованный такой новостью. – Позволь тогда проводить тебя.

– Не стоит. – рефлекторно делаю шаг назад.

– Не терпится избавиться от меня? – усмехается он.

– Да. – выпаливаю я, но тут же морщусь. – То есть, нет. Просто. Это. Мне правда. Пора.

Все, теперь я это чувствую. Кто-нибудь откройте портал в другой мир, я бы хотела исчезнуть из этого.

Элиота нисколько не смущают мои слова, напротив, он начинает смеяться. И черт возьми, этот смех проносится эхом по всему моему телу и задерживается прямо между ног. Такой соблазнительный, низкий, с хрипотцой.

Выхожу из-за дивана, увеличивая дистанцию между нами, но он будто бы намеренно снова сокращает ее, направляясь в мою сторону. Похоже на танец хищника с его жертвой.

– Не хочу еще больше обременять тебя. – бормочу, едва не спотыкаясь, и хватаюсь о спинку дивана, чтобы не упасть.

Элиот подходит ко мне почти вплотную. Нависает надо мной. Господи, должно быть нелегально так вкусно пахнуть.

– А кто сказал, что ты меня обременяешь? – в зеленых глазах вспыхивают игривые огоньки. – Ты хотела, чтобы я был честен.

Киваю, и он склоняет голову набок. Взгляд падает к моим губам.

– Так вот знай, Эва Уоллис. – произносит, заглянув мне прямо в глаза. – Я всегда делаю только то, что хочу сам.

5

В тот теплый августовский день ничего не предвещало беды.

Я все утро просидела за мольбертом, пытаясь закончить портрет Элиота, который начала еще неделю назад. Но все мазки получаются грубыми, неправильными.

Снова и снова прокручиваю в голове наши короткие диалоги.

Почему в его присутствии мне было так уютно?

Что именно он так усиленно прячет внутри?

Может, мне просто показалось?

Уже неделя прошла, а я все размышляю. Размышляю и не нахожу ответов. Но чтобы это ни было, в этом причина моего застоя. Не могу закончить портрет, потому что не получается докопаться до истины.

Элиот Бастьен затерялся среди других загадок.

Да, люди для меня всегда были загадками. Мне доставляет удовольствие узнавать их тайну. Пусть я еще не могу как следует проникнуть в мир, где живут, дышат, любят люди, но я неплохо научилась их понимать.

Я искренне верю, что между совершенно незнакомыми людьми может возникнуть связь, цепная реакция, которая способна разрушить жизни обоих или же наоборот привнести нечто прекрасное, добавить яркости, насыщенности. Случайная встреча, общий знакомый, глупое решение – все эти нити могут объединить двух незнакомцев. И мне это нравится. В этом есть особая магия.

И сейчас мне кажется, будто я ее упустила. Будто не дав Элиоту проводить меня до дома, я оборвала нить, не дала ей привести меня к чему-то. С одной стороны я испытываю облегчение, но с другой разочарование. И хуже всего то, что я даже Рори не рассказала о том утре. Она думает, мне просто стало плохо на выставке, и я уехала домой. Мне не хотелось делиться с ней Элиотом. Наверное дело в том, что я знаю, она бы осудила меня. Осудила, и была бы права. Она бы не позволила мне вот так глупо оборвать нить.

Выдыхаю в пространство и понимаю, что портрет так и останется незавершенным. Поэтому убираю картину к стене и достаю несколько маленьких пустых холстов. Да, у меня не получается поймать нужную волну для своей привычной работы, но никто же не запрещает практиковаться в другом.

Снова размещаюсь за мольбертом и беру в руки уголь. Несерьезная, но очень приятная практика. Я воспроизвожу в своей голове все линии его тела и делаю черные штрихи на белом холсте. Моя собственная версия «Давида». Один холст изображает его профиль – немного кудрявые волосы, прямой нос и четкую линию челюсти. На другой я переношу его крепкие мышцы груди, вены на руках и твердые линии, уходящие к паху. Я изображаю каждый изгиб, каждый кусочек, что удалось запомнить. Все, кроме глаз. Губы. Длинные пальцы. Широкие плечи. Спустя пару часов передо мной на полу шесть черно-белых изображений незнакомца. В них нет жизни, нет цвета, нет эмоций, только воспоминания. Думаю, я смогла бы написать его с натуры. Маслом. Восхваляя и отдавая должное его красоте. Как художник, не как женщина.

Снова вздыхаю и убираю холсты, разворачивая их лицом к стене.

Милли поднимает голову со своего места у дивана и наблюдает за мной. Наверное, она единственное живое существо, знающее обо всех моих поражениях. Опускаюсь на корточки перед ней и чешу за ушком. Она начинает довольно вилять хвостом.

– Ты же не осуждаешь меня? –  говорю ей. – Я не испугалась его. Правда. Мы просто слишком разные, понимаешь? Да и к тому же, его вряд ли привлекают такие закрытые люди, как я.

Я всегда делаю только то, что хочу сам.

Эти его слова…В них столько уверенности.

– Мы бы даже друзьями не смогли быть. Такие, как он, дружат только с такими, как Дана Эдвардс. Именно так все и работает.

Мой телефон внезапно оживает на кофейном столике. Я тянусь к нему рукой и бросаю взгляд на экран.

Мама.

С чего вдруг? Мы уже больше двух лет не общались. Нет, даже трех. Я игнорирую звонок и возвращаю телефон на столик. Затем поднимаюсь на ноги и плетусь на кухню готовить себе завтрак.

Немного овсянки и мятного чая – идеально.

Сев за столик, разделяющий кухню и гостиную, я принимаюсь есть. Телефон снова вибрирует, и я бросаю на него удивленный взгляд.

Серьезно? Неужели кто-то умер?

Отгоняю от себя эту мысль и продолжаю есть.

Наши отношения с родителями вот уже несколько лет пассивно-агрессивные. С их стороны. С моей стороны претензий нет. После многолетней терапии я научилась выделять то, что хорошо для меня. А разговор с моей матерью в эту категорию не входит. Так же, как и разговор с отцом. Они понятия не имеют, чем я занимаюсь или жива ли я вообще.

Да, семья – это главное. Но в моем случае, это то, что заставило меня узнать о депрессии, социофобии и мире, в котором я сейчас живу. И это место, надо сказать, довольно одинокое.

Телефон снова вибрирует. Но на этот раз от сообщения. Короткая вибрация. Спустя несколько минут еще одна. И еще одна. Кто-то настойчиво написывает мне. Я знаю, что это сообщения, потому что ничего другого на мой телефон не приходит.

В любом случае, сначала завтрак, потом все остальное.

Как только расправляюсь с едой и мою посуду, медленно направляюсь к дивану и сажусь, взяв телефон в руки.

Какого черта?

Здесь не только звонки от мамы, но еще и сотня от сестер.

Старшая Оливия несколько раз звонила. А младшая Карли прислала сообщения, последние из которых:

Заноза в заднице: Пожалуйста не говори, что ты и правда выходишь замуж.

Заноза в заднице: Наша мать уже весь мозг мне трахнула.

Заноза в заднице: Я возвращаюсь в Париж на следующей неделе.

Заноза в заднице: Если ты еще жива, дай знать.

Я отвечаю только Карли:

Я жива. С чего ты взяла, что я выхожу замуж?

Что вообще происходит?

Она сразу читает и печатает ответ:

Заноза в заднице: Мне сказала Оливия. А ей мама. Кто-то в Париже распространил слух о твоей свадьбе!!! И эта новость разорвала Нью-Йорк вместе с задницей нашей дорогой мамочки. Ты бы видела ее лицо)))

Ужасные подозрения медленно растекаются по моей разумной части мозга.

Я пишу ответ:

А за кого я выхожу замуж тебе случайно не сказали?

Ответ приходит тут же:

Элиот, мать твою, Бастьен!

Вау. Говорила же, мы с Элиотом из разных миров. Очевидно, в его мире слухи распространяются со скоростью света.

Я печатаю ответ:

Я:Ты знакома с ним?

Заноза в заднице: Ну разумеется я с ним знакома. У нас была совместная съемка пару лет назад. Он горяч. Одна моя подруга была на оргии вместе с ним. ОРГИИ, ЭВА. Он же ходячая легенда в мире секса. ПЛЕЙ-БОЙ. Все только и хотят, что трахнуть его. ВСЕ. БЕЗ. ИСКЛЮЧЕНИЯ.

По телу проносится жаркая волна, стоит только вспомнить, как близко мы сидели на его диване, в его квартире. А те три щетки в его ванной? Я точно не первая девушка, проснувшаяся в его студии. Однако он вроде не пытался флиртовать со мной. Это потому что я не привлекаю его как женщина. Ну, разумеется. В этом дело. Эта мысль немного расстраивает. Но я и не тешила себя надеждами. Такие, как он западают только на моделей.

И тем не менее…

Ты красивая.

Ладно, какая-то мертвая часть моего эго все же оживает.

Почему-то я не учла того момента, что появившись вместе с человеком его уровня один раз в обществе, ты можешь неожиданно привлечь больше внимания, чем хотелось бы, а учитывая, что он сказал своим друзьям…

Познакомьтесь с моей невестой.

Я: можешь сказать маме, что тоже не смогла со мной связаться. Я не стану в это ввязываться.

Заноза в заднице: Так это правда или нет?

Нет. Но желания объяснять это каждому у меня нет. Да и тема уже закрыта. Мы с ним больше не увидимся. А сплетни имеют дело сходить на нет, если их не подогревать ответами.

Я: Пока, Карли

На этом сообщении я выключаю телефон. Раз Элиот заварил эту кашу, то пусть сам и расхлебывает.

Теперь я на все сто процентов уверена в своем желании больше не пересекаться с Элиот Бастьеном. Его мир слишком шумный для меня, слишком яркий. Я не могу стать частью его, не сейчас. Не могу позволить своей прошлой жизни снова разбить себя.

К вечеру я заканчиваю слушать лекции про самых выдающихся женщин в истории, занимаюсь йогой, учу десять новых слов на итальянском. Мой преподаватель сейчас в отпуске, но я все равно не даю себе поблажек. По опыту знаю, стоит сделать перерыв, как все иностранные слова просто исчезают из моего мозга. После дозы итальянского читаю несколько страниц романа про герцога и суфражистку. Эви Данмор уже стала одной из моих любимых писательниц. Ох уж эти мужские персонажи, вдохновленные Остин. Любовь с первых страниц.

Затем под Doja Cat я готовлю себе здоровый ужин и ем в тишине.

Так проходят все мои дни.

Не всегда одинаково, но всегда насыщенно.

Моя квартира забита учебниками, книгами, поделками, изделиями. Всем, что я создаю, коротая время в одиночестве. Наверное, когда-нибудь место закончится и мне придется все это выбросить, но пока я просто горжусь тем, что не трачу время впустую. Приятно осознавать, что после моей смерти от меня хоть что-то останется. Это делает мою жизнь не такой бессмысленной.

Подхожу к портрету Элиота у стены, но не рискую развернуть. Какой смысл, если я уже все решила? Может, стоит избавиться от полотна? Перерезать нити окончательно? Нет. Качаю головой и отхожу. Падаю на диван и снова включаю телефон. Помимо моей семьи больше никто сегодня не пытался со мной связаться. Не знаю, чего ждала или кого.

Откидываю голову на диван и смотрю в потолок, который разрисовала в стиле эпохи Возрождения. Однажды я наткнулась в интернете на потолок Сикстинской капеллы в Ватикане и решила перенести кусочек той росписи себе. Тогда мне казалось, что вживую я не смогу это увидеть. Сейчас же…сейчас во мне есть крохотная надежда на то, что однажды все получится. Не знаю, откуда это вообще взялось.

Бросаю взгляд на Милли, она спит на своем месте рядом с диваном. Немного подумав, хватаю ключи и выхожу через оконную дверь. Спускаюсь по металлической лестнице и вхожу в магазин тети через заднюю дверь.

До закрытия остается еще пара часов. Я замечаю Амелию за стойкой, она собирает букет под пристальным взглядом женщины средних лет, поэтому я проскальзываю за столик в углу, стараясь не издавать лишних звуков, чтобы не привлекать внимание.

Не знаю, почему решила спуститься. Наверное, мне просто хочется поговорить. С живым человеком. Вдруг и до тети уже дошли слухи? На мгновение прикрываю глаза, откинувшись на спинку стула. Мысли о семье кружатся вокруг, точно надоедливые насекомые. Ненавижу, когда они вот так просто пытаются снова влезть в мою жизнь, где им уже давно нет места.

Мне потребовались годы, чтобы отпустить их, простить, перестать злиться. Мне казалось, я выстроила достаточно крепкую стену между нами, но теперь возникает такое ощущение, будто в этой стене прорезалась дверь, а под ней ко мне начинает просачиваться вода. Нет. Не вода. Мерзкая слизь из сточных вод. Видимо, день, когда я перестану бояться этой слизи еще не настал.

Раздается звон колокольчиков у входа в магазин, оповещающий о новом клиенте. Я знаю, что он новый, потому что с той женщиной тетя только что попрощалась.

– Добрый вечер. – произносит низкий мужской голос на французском, и по телу проносится дрожь.

Сердце ускоряется. Резко. Почти болезненно. Я распахиваю глаза и выпрямляюсь.

– Не подскажите, где я могу найти Эву Уоллис?

Клод де Шар. Клод, мать его, де Шар стоит в нескольких метрах от меня. Идеальный. Как с обложки журнала. Серый костюм, светлые волосы, легкая щетина на щеках.

– Могу я узнать, кто вы? – вежливо интересуется тетя. – И по какому вопросу?

Что делать? Меня пока не видно из-за растений в горшках, но если попытаюсь сбежать точно не останусь незамеченной. Может, прокатит? Может, Амелия спровадит его? Меня бросает в пот. Прижимаю руку к груди. Черт. Это точно тахикардия. Дыхание перехватывает. Что мне твою мать делать?

– Я Клод де Шар, знакомый Эвы. Мы учились вместе.

Как он узнал, где меня можно найти? Что он вообще здесь делает?

Подаюсь вперед, выглядывая из-за кустов. Тетя явно сбита с толку. Ну, разумеется, я не из тех людей, у кого в знакомых такие красавчики. И уж точно они не приходят к моему порогу, разыскивая меня.

Бросаю взгляд вниз на свою одежду. Черная бесформенная футболка и такие же тренировочные штаны с кроссовками. На голове пучок. Я просто не готова встретиться с Клодом де Шаром.

– Мне нужно поговорить с ней. – произносит он. – Это важно.

Тетя открывает рот, чтобы ответить, но тут замечает меня. По ее взгляду понимаю, она ждет моего сигнала. И что мне делать? Пусть спровадит? Или нет?

Снова прячусь за кустами, стараясь дышать, но легкие сжимает в тиски.

Так, Эва, ты взрослая женщина. И ты пожалела о том, что не дала Элиоту проводить себя. Теперь наверху незаконченная картина. Хочешь повторения? Нет. Ты грезила об этом мужчине уже несколько лет, и вот он прямо перед тобой. Просто. Поговори. С ним.

Прежде, чем успеваю отговорить себя, поднимаюсь на трясущихся ногах. Стул отъезжает с отвратительным скрипом, и я морщусь. Клод с тетей тут же поворачивают головы в мою сторону. В серых глазах на доли секунды проносится удивление, но потом улыбка тут же касается его губ. Он оборачивается к тете и кивает, направившись в мою сторону.

Тете тем временем спрашивает одними губами: «Ты в порядке?».

Я игнорирую, потому что нет, я определенно не в порядке. Клод, мать его, де Шар подходит к моему столику. Ладони начинают потеть, тело бросает в жар. Уже чувствую каплю пота на позвоночнике. Просто храни бог черные футболки, скрывающие все неловкие пятна.

– Привет. – он подается вперед, явно для того, чтобы поцеловать в щеку, как делают все французы, но я резко опускаюсь обратно на стул, зажав руки между коленей.

Его это ничуть не смущает. Слегка улыбнувшись, он размещается напротив, расстегнув пуговицу пиджака.

– Не знаю, помнишь ли ты меня…

Разумеется, помню. Он был старшекурсником в университете, где я училась. Ему и его группе поручили взять под свое крыло по одному первокурснику. Клоду досталась я. Мы вместе готовили проект. Лучшее, что случалось со мной за все время учебы.

– Мы виделись на выставке. – продолжает он с теплыми нотками в голосе и складывает руки на столе между нами. У него красивые руки. Вообще все части тела у него, что надо. Он, точно принц, сошедший со страниц сказок. Сероглазый Крис Хемсворт. – И я курировал твой проект в университете.

Все, что получается, это кивнуть.

Ему не привыкать к моей замкнутости. Не привыкать к моим красным щекам. Могу по пальцам одной руки пересчитать сколько раз, мы действительно провели, работая вместе, бок о бок. Чаще мы общались путем переписки. Я оставляла для него эскизы у преподавателей. И он ни разу не пожаловался.

– Может, хотите кофе. – вдруг появляется Амелия, и я пользуясь тем, что он отвлекается на нее, делаю глубокий вдох. – Или чай?

Тетя смотрит на него, потом бросает взгляд на меня. Хорошо, что она здесь. Ее присутствие успокаивает.

– Нет, спасибо. – вежливо отвечает Клод. Господи, какой же у него красивый голос. – Я не задержусь надолго.

Приятно слышать. Отличная новость. Долго я все равно не продержусь. Высока вероятность, что я просто отключусь от недостатка кислорода.

Тетя улыбается ему и черт возьми, скрывается в глубине магазина, оставляет нас наедине. Пусть вернется. Нет. Она ушла. Почему она еще не научилась читать мои мысли?

– Перейду сразу к делу. – начинает Клод.

Да, было бы неплохо.

– Мне в команду сейчас позарез нужен толковый дизайнер.

Ага, а я тут причем?

– Я помню твои способности. Ты талантлива. Знаю, скорей всего у тебя уже есть работа. Такие, как ты, обычно нарасхват.

Стоп. Что?

Такие, как ты.

Ты талантлива.

Клод де Шар считает меня талантливой? Тот самый Клод, которому пророчили светлое будущее в мире моды?

– Но когда увидел тебя на выставке, решил, что это судьба. Тебя мне сам Бог послал.

Скорее Элиот Бастьен.

– Скажи, ты сейчас работаешь на какой-нибудь модный дом?

Я моргаю. Что происходит? Он же не предлагает мне работу? Мне не нужна работа. Но почему-то язык не поворачивается озвучить это вслух.

Ниточка порвется. Точно порвется. Если откажу сразу, он уйдет и не вернется.

– Как вы…

– Ты. – поправляет он. – Давай сразу на ты.

Ох, ну ладно.

Сглатываю, во рту пересохло. Пот ручьями стекает под футболкой.

– Как ты…вы, то есть, ты нашел меня?

Он улыбается. Мягко. Мило. Так, что появляются ямочки.

– Связался с университетом. Этот адрес был указан последним как место твоего проживания. Я решил попытать удачу.

Что? Но он же…он точно видел меня с Элиотом. Почему просто не спросил его? Хотя даже если бы спросил, что бы сказал Элиот? Он же понятия не имеет, где я живу…

– Разумеется, я сначала спросил твоего жениха. – как-то странно он произносит последнее слово. – Но этот засранец отказался раскрывать твое местоположение.

Из меня вырывается истеричный смешок, и я тут же прикрываю рот рукой. До чего же странная ситуация. Просто идиотская. Словно я оказалась в каком-то долбанном сериале и вдруг заняла главную роль, к которой никогда и не стремилась.

Нужно сказать ему, что Элиот никакой мне не жених, но слова так и застревают в горле. Любые слова.

– От него вообще трудно чего-то добиться. – добродушно продолжает Клод. – Особенно, если для него нет никакой выгоды. Ну, ты наверное и сама знаешь.

Нет. Я не знаю. На самом деле, понятия не имею, о чем он. Человек, который держал мои волосы, пока я блевала в раковину, а потом притащил мое бессознательное тело к себе домой не похож на того, кто делает все исключительно ради выгоды. Но опять же, что я вообще знаю об Элиоте Бастьене?

– В любом случае, я все равно нашел тебя. И без его помощи.

О, это я заметила.

– Что скажешь? Согласишься работать со мной?

По телу проносится очередная огненная волна. Внутренности скручивает в тугой узел. Меня начинает тошнить. Надо…надо сказать, что Элиот мне никакой не жених. Да. Надо.

– Элиот…я не…

– Уверен, он не будет против. – тут же бросает Клод. – Я не стал рассказывать ему, что хочу предложить тебе работу, потому что хотел, чтобы решение было только за тобой. Соглашайся, Эва, пожалуйста.

В голове почему-то всплывает тот случай в университетской столовой. Так четко, словно это было вчера. Девочки с моего потока решили, что моей черной одежде нужно немного цвета, поэтому «нечаянно» вылили на меня пакет дорогущего безлактозного молока. Клод заступился. Следом он вызвался защищать наш проект вместо меня, потому что одна только мысль о публичном выступлении вызывала паническую атаку. Особенно после того самого раза в первом триместре, когда я забыла все слова и меня вырвало прямо на всех наших преподавателей. Весь остаток учебы меня так и называли. Фонтанчик.

В любом случае, Клод защищал меня, помогал, как только мог. Он стал единственным светлым воспоминанием за все студенческие годы. Я чувствую себя обязанной ему, но…

– Ты нужна мне, Эва.

Ты нужна мне, Эва.

Я нужна ему. Я нужна Клоду де Шару.

Эти слова теплом растекаются по всему телу. Мне еще никто никогда не говорил подобного. Никто никогда не нуждался во мне. Ни разу. Ну, может, разве что Аврора. Как никак львиная доля ее заработка зависит от меня.

Серые глаза продолжают буравить меня с надеждой, и наверное, я окончательно, тронулась умом, потому что в следующую секунду слышу свои же слова:

– Хорошо. Я согласна.

Что я только что сказала?

В ушах застревает белый шум. Тело каменеет. Конечности превращаются в желе. И вот я как будто бы издалека наблюдаю за Клодом де Шаром. Он довольно улыбается. Ох, эти ямочки. Что-то говорит. Ага, быть в понедельник. Девять утра. И мне тоже было приятно встретится. Киваю, не моргая. Он уходит. Я сижу. Сижу. Потом снова звенит этот долбанный колокольчик.

– Мне показалось или я только что видела Клода де Шара? – слышу голос Авроры. Ее сумочка падает на стол передо мной. – Эй, ты в норме?

Вижу, как тетя опускает передо мной стакан воды. Моргаю. Поднимаю голову. Смотрю на Рори. Смотрю на тетю. И наконец судорожно втягиваю ртом воздух. Мышцы спины сводит от напряжения. Хватаю стакан и залпом осушаю его. Так быстро, что какая-то часть выливается и стекает по моему подбородку. Рори морщится и опускается прямо на то место, где только что сидел Клод.

Я согласна.

Я правда это сказала? Поверить не могу.

Из горла вырывается истеричный смех. Тетя с Рори обеспокоено переглядываются.

– Он говорил с тобой, да? – предполагает подруга, и я киваю, не переставая смеяться.

Тетя хватает стакан и снова скрывается где-то в подсобке.

– Что я натворила? – вырывается из меня странный писк.

Прикрываю руками горящее лицо.

– Что? Что он сказал? Ну же Эва, выкладывай.

Качаю головой.

Поверить не могу. Я согласилась. Я, мать вашу, согласилась. Работать в Роше. С Клодом. Работать дизайнером. С Клодом.

Тетя снова возвращается со стаканом воды, и я опять выпиваю его залпом. Потом вытираю рот и смотрю на двух шокированных женщин.

– Я согласилась. – шепотом произношу, понурив плечи. – Согласилась работать с ним в Роше.

Тишина. Такая оглушительная, недоумевающая тишина расползается по цветочному магазину. А затем Аврора, моя близкая и единственная подруга заливается смехом.

Я подаюсь вперед и бьюсь головой о железный стол.

– Зачем? – стону, наслаждаясь холодом металла и болью. – Зачем я это сделала?

– Подожди. – сквозь смех говорит Рори, и я отрываю лоб от столешницы. – Я правильно понимаю? Клод предложил тебе работу, а ты взяла и согласилась?

– Да.

Брови тети взлетают вверх, и она прикрывает рот рукой, пряча улыбку. Рори смеется громче, заваливаясь на спинку стула.

– Черт возьми, Эва, когда я толкала тебя выйти из зоны комфорта, я имела в виду сходить в кино, в бар или на худой конец в музей. А ты устроилась на работу в модный дом, которым заправляет твоя не разделенная первая любовь. – из меня вырывается болезненный стон, и она подается вперед, опуская руку мне на плечо. – Ты справишься.

– Не справлюсь.

– Справишься. От этого еще никто не умирал.

– Я буду первой.

– Не будешь.

– Я не смогу с ним работать.

– Сможешь.

– Я хочу умереть.

– Все мы хотя бы раз в жизни этого хотим.

6

Какого хрена Клоду де Шару нужно от Эвы Уоллис?

Зачем ему понадобился ее номер? Даже если бы я его знал, не дал бы.

Как ни крути, но связь здесь одна – Селин. Неужели она послала своего братца разнюхать что да как? Нет. Не может быть. Клод бы не стал этого делать. Однако признаюсь, такая мысль приятно потрахивает мое эго. Потому что это означало бы только одно – Селин де Шар не такая холодная стерва, какой хочет казаться.

Но что если Клод все-таки найдет Эву?

Нет. Они не знакомы, иначе он бы не спрашивал у меня ее номер. Если бы мы вращались в одних кругах, я бы наверняка с ней пересекся еще раньше, значит, и с Клодом у них нет никого и ничего общего. Хотя она сказала, что дизайнер. Но необязательно же модный. Она может придумывать дизайн чего-угодно.

Вроде бы все складывается хорошо, вот только мы все уже каким-то образом оказались на одной и той же выставке. Каковы шансы снова нечаянно собраться такой компанией? Небольшие. Да и Эва достаточно холодно отреагировала на то, что я представил ее своей невестой, значит, ей все равно. Получается, моя невинная ложь останется при мне. А как только неделя моды пройдет, я буду свободен.

Да, я буду в порядке.

В отличии от моей совести.

Нельзя же вот так нагло использоваться невинную девушку. И я бы с радостью загладил свою вину, вот только она не позволила. Даже проводить себя не дала. Сбежала от меня как ошпаренная. Причем, уже дважды. Не то, чтобы я считал…

Вообще странная она. Но в хорошем смысле. А эти синие глаза? Она будто одним только взглядом может в душу залезть. Мало, кто умеет смотреть в глаза. При разговоре. В тишине. Отчасти это даже интимнее. Соприкосновение тел ничто в сравнении с касанием душ. Да, Эва Уоллис умеет смотреть. Умеет видеть. Хорошо, что она сбежала. Что-то мне подсказывает, что если бы не она, то это сделал бы я. И плевать, что общение с ней доставило мне какое-то странное удовольствие.

Мне кажется, она из тех, кто не смеется, если не смешно. Не плачет, если не грустно. Честная. Не только с другими, но и с собой.

Не терпится от меня избавиться?

Да. То есть, нет.

Она явно не из тех, кого могла бы заинтересовать такая жалкая задница, как я. Но.

Но.

Но.

Но.

Но мне хочется увидеть ее. Разочек. Просто, чтобы убедиться в своих суждениях. Ее взгляд. Не могу выбросить его из головы. Это не был взгляд «хочу тебя трахнуть», нет. Скорее «вау, красиво». Она даже сравнила меня с «Давидом» Микеланджело. Меня никогда не сравнивали с произведением искусства. Обычно говорят – «Вау, какой красавчик», «Спорю, ты просто бог в постели», «А член у тебя тоже привлекательный?». Но Эва…она просто смотрела. Открыто. Без стеснения. Как будто жадно впитывала каждый сантиметр моего тела. На меня никогда не смотрели так. Наверное, поэтому я тогда нацепил футболку. Она…смутила меня. Черт возьми, а я думал меня просто невозможно смутить. Я трахался в таких позах и при таких обстоятельствах, что многим и не снилось. Даже в самых смелых снах.

Ты улыбаешься, а твои глаза нет.

Дело не в твоей общительности, твоя популярность была не с этим связана…

Все. Хватит. Нужно выбросить все это дерьмо из своей головы. Мы в любом случае больше не встретимся. Эва довольно четко расставила свои границы. Я не стану искать с ней встречи, и Клод ее не найдет. Точно не найдет.

– Не верю своим глазам. – раздается знакомый голос над головой. – Неужели это сам Элиот Бастьен?

Дана швыряет сумку на мой столик и плюхается на соседний стул.

– Дьяволенок. – широко улыбаюсь ей, и она тут же бьет меня в плечо своим маленьким кулачком.

Я наигранно хватаюсь за это место, но боль вполне реальна. У этой малышки слишком сильный удар. Бедный Раф.

– Где ты был всю неделю, мать твою? – рычит подруга, причем так агрессивно, что на нас начинают оглядываться с соседних столиков. – Я тебе миллион раз звонила. Два раза была в твоей студии. Ты обещал встретиться, но продинамил меня. Где. Ты. Был?

– Во-первых, я ничего тебе не обещал. – откидываюсь на спинку стула, наслаждаясь теплым солнышком. – А во-вторых, ты правда хочешь знать, где я был?

Недвусмысленно играю бровями, и она тут же морщится.

Дане Эдвардс не по душе разговоры о моих похождениях, а именно на них я и намекаю. Окидываю ее оценивающим взглядом. Длинные сексуальные ноги, симпатичная грудь, огненные волосы. На ней сегодня коротенькое красное платье на бретельках. Дана просто олицетворение греха. Наверное, поэтому ее душа выбрала Рафаэля, а не Тристана.

– Одно твое, слово, детка. – продолжаю, ухмыляясь. – И я расскажу все грязные подробности моей недели. Или у меня есть идея по-лучше. Давай продемонстрирую. Скажем, сегодня в девять вечера?

Она закатывает глаза и достает пачку сигарет Мальборо из сумочки.

– Хорошая попытка. – бросает подруга, закурив сигарету.

Мы оба знаем, что таким образом, я просто съезжаю с главной темы. Но она не возражает. Это мне в ней и нравится. Дана не станет ломиться в душу, если знает, что там заперто.

К нам подходит официант, и мы делаем заказ. Вечером воздух почти свежий. Солнце отбрасывает последние лучи на старую мостовую. Еще пара минут и наступит ночь. Мое любимое время суток.

Дана больше не расспрашивает меня о недельном отсутствии, а я не тороплюсь рассказывать о том, что все это время пытался растормошить свое творческое начало. Мне предстоит работа в Роше, и я просто не могу ударить в грязь лицом. Уж точно не когда Селин де Шар сверху.

Первые несколько дней я провел за городом у друзей. Природа и все такое. С этого я когда-то начинал. Не прокатило. Потом я решил вспомнить свои ранние годы и поснимать одну частную тусовку здесь, в Париже. Тоже глухо. Хотя было весело. Особенно после вечеринки. Утром я проснулся голый на какой-то террасе с тремя девушками в обнимку. После утреннего траха снова вышел в город с камерой. Снимал все, что видел и едва не выбросил камеру в Сену. Пленку сразу же уничтожил. Чистая посредственность. Два дня назад случилась моя последняя попытка. Я пригласил к себе одну пару. Мы выкурили косячок, трахнулись. Два раза. Я снимал их обнаженных. Трахающихся. В одежде. Снова трахающихся. И ничего. Со мной, мать твою, точно что-то не так.

Диагноз очевиден – творческая импотенция.

Нам приносят еду и напитки. Я жду. Дана продолжает молчать, выкуривая уже вторую сигарету за вечер. Уверен, ей не терпится спросить насчет Эвы. Но и она ждет. Не могу не улыбаться. Буквально вижу, как мысли крутятся в ее голове без остановки. Любопытство – ее наилучший порок. Именно любопытство сподвигло ее год назад закрутить роман с двумя братьями одновременно. Именно благодаря ему, она трахнула мою ногу на одной вечеринке на глазах у Рафа. Ей просто-напросто любопытно. Все. Всегда. Поэтому она никогда не сидит на месте.

– Мне нужны твои услуги фотографа. – вдруг выпаливает Дана, отпивая вино.

– За просто так? – отвечаю, выгнув бровь, и разрезаю стейк.

– Тебе заплатят.

– Не интересно. – отправляю кусочек мяса в рот.

– Ладно. – фыркает она, со звоном опустив бокал на столик, и хватает еще одну сигарету.

– Уже прочла книгу Рафа? – спрашиваю не без издевки в голосе, лишь бы только она не попыталась узнать о причинах моего отказа.

Она выдыхает дым мне прямо в лицо.

– Нет. Вы с Эвой уже назначили дату свадьбы?

Вот оно.

Подавляю улыбку и делаю глоток виски.

– Нет. Как поживает Рафаэль?

Она поджимает губы, сверля меня взглядом.

Прости, малышка, но у тебя нет права задавать вопросы о моем дерьме, если не готова отвечать на вопросы о своем.

Она стряхивает пепел и снова затягивается сигаретой, раздумывая, стоит ли разговор откровенностей с ее стороны. Моя девочка.

Мы продолжаем играть в гляделки, молча расправляясь со своей едой. Дана тушит очередную сигарету и подается вперед, складывая руки на столе. Официант уносит тарелки и подливает нам еще алкоголя.

– Давай же, дьяволенок, спроси. – подначиваю я. – Знаю, тебе интересно.

– С каких пор у тебя невеста? – тут же выстреливает она, как из автомата.

– Ты мне, я тебе.

Она кивает.

– С выставки. – отвечаю, отпив виски. – Как долго собираешься держать Рафа в друзьях?

– Еще не решила. Зачем тебе вдруг понадобилась невеста?

Расслабленно выдыхаю, вращая жидкость в стакане.

– Скажем, мне скучно. – только часть правды. – Жизнь утратила привычные краски, а наличие невесты ее разнообразит, тебе так не кажется?

Она впивается в меня своими синими глазами. Не такими проницательными, как у Эвы, но не менее умными. Черт, почему я опять думаю об Эве Уоллис? Серьезно. Пора заканчивать с этим дерьмом.

– Дело в Селин, да? – вдруг выдает Дана, и я непроизвольно напрягаюсь.

Неудивительно, что она догадалась. Мы как ни как бывшие.

– Отчасти. – пожимаю плечами. – Да.

На губах Даны появляется дьявольская улыбка, которая мне совсем не нравится. Она вальяжно откидывается обратно на спинку своего стула.

– Тогда у тебя проблемы, Бастьен. – постукивает пальчиками по столешнице.

– Ты о чем?

Она ухмыляется:

– Я сегодня говорила с мамой.

– И? – невольно подаюсь вперед.

– Она спросила, правда ли, что у тебя появилась невеста?

Твою. Мать.

– И что ты ответила?

Дана пожимает плечами.

– Сказала, что твоя душа потемки.

– Но как она?..

– Узнала?

Я киваю, сжав стакан с виски так крепко, что он просто чудом не треснул у меня в руке.

– Ты просто идиот.

– Скажи мне то, чего я не знаю.

– Ты хоть помнишь, кто такая Эва Уоллис? Точнее, кто ее родители?

На самом деле мне всегда было глубоко плевать на то, кто чьи родители. Поэтому нет. Я не просто не помню. Я понятия не имею.

– Какие-нибудь богатенькие ребята из Нью-Йорка?

– Нефтяные магнаты, Элиот. – протягивает Дана. – Эва Уоллис, твоя невеста, одна из наследниц много миллиардного состояния.

– Ближе к сути.

– Эвелина Уоллис, ее мать, занимается одним международным фондом, с которым сотрудничает моя мама плюс еще несколько громких имен включая, угадай кого?

Дана уже не скрывает своего восторга, а я начинаю осознавать, что моя невинная ложь по воле судьбы или еще какой хрени приобрела размеры вселенского масштаба.

– Вивьен де Шар. – добивает подруга. – Мать твоей бывшей девушки, Селин.

Может ли мир быть еще меньшей задницей?

Правильный ответ: Нет.

И кажется, я только что залез в нее без смазки по самые яйца.

Дана не единственная, кого я игнорировал всю эту неделю. Звонки от Селин я тоже сбрасывал. Думал, что прийдя завтра в компанию, буду чувствовать себя победителям. Но не учел, что жизнь тоже умеет трахать. Жестко. Неожиданно. Без твоего согласия. И завтра мне прийдется широко раздвинуть булки, потому что единственный вариант разгрести это дерьмо – признать, что я соврал. Признать, что Селин, мать ее, де Шар схватила меня за яйца.

7

Большая часть моей жизни была…Была. Просто. Без каких-либо прилагательных. Одним словом все равно не опишешь. От меня многого ждали. Но от себя я не ждала ничего. Я шла, куда говорили и делала то, что говорили. Когда ты подросток, тобой либо управляют гормоны, либо родители. Мой случай как раз второй. Меня насильно пытались подогнать в рамки. Даже не так. Не в рамки. А под рамки. Чтобы красиво смотрелось.

Общаться полагалось только с детьми определенных родителей, и моей семье было плевать, что эти дети меня не принимали. Они не знали, что это самое «правильно окружение» измывалось надо мной ежедневно. Способы, надо признать, были необычными. Иногда пассивно-агрессивными. Иногда просто агрессивными. Однажды меня заперли в бассейне на всю ночь. Буквально. Пристегнули запястья к лестнице. А все потому что я должна была заполнить расписание кружками и по глупости выбрала плавание, где мне очевидно не было места. Ни отец, ни мать не заметили моего отсутствия, потому что их не было в городе. А я знала, что не могу никому рассказать о том, что произошло. О том, что происходило. Стало бы только хуже.

Хотя однажды я все же попыталась.

Мам, мне не нравится эта школа…

Не драматизируй. Оливию же все устраивает.

Да, Оливию всегда все устраивало, ведь она вписывалась. Она общалась с теми, с кем нужно. Играла в то, что нужно. Ей не было равных в нашем мире, где деньги и статус определяют твою жизнь на годы вперед. Она выучила правила и использовала их. Я же не смогла научиться. Я была чужой в своем мире, чужой в собственном теле. Мир начал сужаться, когда я впервые это осознала.

Мне было пятнадцать. Первая неудачная попытка наглотаться таблеток.

Не драматизируйте. – говорила мама доктору в больнице, где меня чудом откачали. – Она просто перепутала лекарство с витаминами.

Никто не узнал о том, что произошло. Это был бы скандал, а скандалы в нашей семье не приветствуются. За них наказывают. Жестко.

Мне было семнадцать. Вторая неудачная попытка освободиться. Вмешалась тетя. Не знаю, как, но Амелия убедила мою мать и забрала меня во Францию на лето. Это было лучшее лето в моей жизни и первый переломный момент. Виток, за которым последовали остальные крошечные.

Я впервые познакомилась с «изгоями» нашей семьи. Их было двое. Моя двоюродная бабушка Роза и тетя Амелия. Я стала одной из них. Стала изгоем. И теперь горжусь этим. Да, я Эва Уолли, и я рада, что являюсь изгоем в собственной семье. Я сумела построить свою жизнь вокруг себя. Исцеляя. Восстанавливая. Маленькими шажочками.

Но вот сейчас я стою перед зданием Роше, и внутри такое чувство, будто снова вхожу в тот мир, из которого сбежала. Да, в университетские годы всем по большей части было плевать на меня. Я старалась сильно не выделяться и как можно реже контактировать с людьми. Я училась шить. Училась работать с цветом. Училась создавать. Да, создавать мне нравилось больше всего. Однако весь этот модный мир очень похож на тот, в котором я выросла. Он жесткий. Не терпит провалов. И только и ждет возможности сожрать тебя.

Новый виток. Сильный. Мощный. Я ощущаю это всем телом. Переломный момент. Авроре пришлось остаться со мной на все выходные, потому что я два раза порывалась позвонить Клоду и все отменить. На самом деле мысленно я сделала это множество раз и только дважды набралась сил и взяла телефон в руки.

Сделай это для себя. Тебе не нужна эта работа, но это хорошая возможность потренироваться в коммуникации. Ты будешь каждый день выходить из дома с определенной целью. Глядишь, втянешься.

На фразе «каждый день выходить из дома» я схватила телефон в первый раз. Рори пришлось отвлекать меня мороженным и любимыми ромкомами нулевых.

Тебе необязательно вписываться. Будь таинственной и молчаливой. Будь собой. Спросят, отвечай. Нет? Да и хрен с ними. У тебя получится, ты готова. Вон даже твой психолог так сказала. Ты готова.

На фразе «спросят, отвечай» я потянулась к телефону во второй раз, но Рори опередила меня и засунула его между подушек дивана.

Ты готова.

Я не готова. Во всяком случае не ощущаю себя таковой. Но назад дороги нет. Я не даю себе повернуть назад, хотя очень хочется. Хочется вернуться в свою уютную квартирку, включить какую-нибудь лекцию по истории, сесть за холст или приготовить себе печенье. Хочется сделать что-то знакомое, понятное. Меня всю жизнь пытались вытолкнуть из зоны комфортно насильно. И вот, как только я сама обрела этот самый комфорт, собственноручно выталкиваю себя. Просто не верится.

Если первый день будет ужасным, уйдешь, тебя там никто держать не будет.

Эти слова были последним козырем в рукаве Авроры Монреаль. И они сработали. Да, я уйду, если будет плохо. Нет. Не уйду. Всего месяц. Неужели не продержусь месяц? Четыре недели. Я справлюсь. Я смогу.

Ты сможешь, Эва Уоллис. Давай же, сделай шаг.

Люди продолжают обходить меня на тротуаре, точно воды камень.

Я смогу.

Стиснув кулаки, подхожу к зданию одного из самых старинных парижских домов моды. Одета я не совсем к месту. Но мне плевать, потому что под черным длинным пиджаком мое тело уже извергает всю воду, что есть в организме. Кажется, будто даже скальп потеет. Уж лучше мне будет неловко из-за своего совершенно немодного образа, чем от кругов пота по всему телу.

Толкаю тяжелую дверь и попадаю в немного прохладное помещение. Это радует. В отличии от молодой женщины на ресепшен, с которой мне предстоит говорить.

Здравствуйте, меня зовут Эва Уоллис. Клод де Шар ожидает меня.

Здравствуйте, меня зовут Эва Уоллис. Клод де Шар ожидает меня.

Здравствуйте, меня зовут Эва Уоллис. Клод де Шар ожидает меня.

Девушка поднимает глаза и тут же замечает меня, на ее губах появляется вежливая улыбка. Отлично. Не люблю грубых людей.

– Здравствуйте. – протягивает она на французском. – Чем могу вам помочь?

– Меня зовут Эва Уоллис. Клод де Шар ожидает меня.

Ни разу не запнулась. Хорошо. Но кажется, забыла поздороваться. Ничего. Не страшно. Девушку это не смущает. Она только кивает и начинает звонить кому-то, а я тем временем осматриваюсь по сторонам. Здесь светло. Много воздуха. Сердце выбивает чечетку, и я стараюсь дышать. Успокоиться точно не получится. Не в моем случае. Лучшая тактика для меня – просто делать, не думая, пока мозг не испугал себя еще больше.

– Прошу. – девушка встает и указывает на два лифта слева от меня. – Поднимайтесь на четвертый этаж. Мсье Клод ожидает вас.

Киваю и быстро направляюсь к лифтам, но не успеваю нажать кнопку, как створки сами открываются. Оттуда выходит несколько человек. Мое тело рефлекторно сжимается, и я буквально отпрыгиваю в сторону.

Черт.

Выдыхаю, прижав ладонь ко лбу. Потом поднимаю глаза и замечаю, что та девушка за стойкой смотрит на меня с явным недоумением.

Да, я испугалась людей, женщина. Что здесь такого? Многие боятся насекомых и животных, а я людей. Ничего необычного.

Забегаю в лифт и быстро жму на кнопку, чтобы избежать столкновения с кем-то еще. Позолоченные створки медленно закрываются, и я морщусь, глядя на свое отражение.

Избежать столкновения? Серьезно? Я буквально устроилась в компанию, где работают люди.

Это будет чертовски длинный день.

Для такого старого здания, этот лифт невероятно быстрый. Не успеваю моргнуть и глазом, как оказываюсь на четвертом этаже. Вытираю ладони о черные джинсы и делаю шаг вперед, обливаясь потом. Еще одно испытание. Передо мной очередной ресепшен.

На этот раз девушка стоит не за ним, а рядом, перебирая какие-то документы на своем столе. Откуда-то справа до меня доносятся приглушенные голоса, и я бросаю взгляд в ту сторону. За стеклянной стеной открытая зона – несколько столов расположены в хаотичном порядке. А за ними целый рой незнакомцев. Мужчины и женщины разных возрастов. Кто-то говорит по телефону, кто-то ест, кто-то сосредоточенно печатает на компьютере, а кто-то расслабленно смеется. Но никто не замечает вид за ними. Три широких арочных окна открывают вид на улицу, заполненную солнцем и людьми. Зеленые деревья едва касаются верхушек домов, а дальше, в нескольких километрах отсюда, она, Эйфелева башня. Уверена, многие бы убили за возможность работать с таким видом, но кажется никого здесь это не впечатляет. Поразительно, как быстро люди привыкают к красоте, когда она становится чем-то обыденным.

– Мадам Уоллис? – раздается резкий голос, и я перевожу взгляд на девушку.

Надо же, на пару мгновений мне удалось отвлечься. Пульс замедлился на несколько ударов, и дышать стало легче. Хорошо. Надо просто ухватиться за это состояние. Но это сложно, когда девушка окидывает меня пренебрежительным взглядом сверху-вниз. Становится ясно – она ожидала увидеть кого-то более увлеченного модой. Современные дизайнеры даже стиль кэжуал могут превратить в нечто необычное. А если взглянуть на меня, то можно подумать, будто я нацепила чью-то чужую одежду. Знаю, такой фасон мне не идет. Знаю, черный цвет создает жуткий контраст с моим лицом, делая его болезненно бледным, невзрачным. Знаю. И я морально была готова к этим взглядам.

– Да. – киваю. – Это я.

На долю секунды ее светлые брови удивленно взлетают, но следом лицо приобретает скучающее выражение. Она отворачивается обратно к своим бумагам.

– Мсье Клод сейчас подойдет. – бросает она, не отрывая глаз от своего стола. – Подождите.

Ясно. Она из сучек. Плавали, знаем. Скорей всего она общается только с «достойными». Высокомерие так и тянется от кончиков ее светлых волос до тоненьких черных шпилек. Красное строгое платье облегает точно вторая кожа ее идеальную по всем параметрам фигуру. Я узнаю фасон. Гуччи. Прошлогодняя коллекция. Неплохо. Стильно. К платью идеально подобраны лабутены. На пальцах золотые кольца. Идеальный маникюр. Идеальный макияж. Идеальная укладка. В этой девушке идеально все. Кроме характера, очевидно.

Я опускаю взгляд к своим белым кроссовкам, к бесформенным джинсам клеш, к пиджаку, что доходит аж до колен. На мне нет украшений. Нет макияжа. Волосы убраны в небрежный пучок на затылке. Это не протест. И не незнание. Я можно сказать, увлекаюсь модой. Я могу наизусть пересказать историю всех модных домов Парижа, а так же биографии самых знаменитых кутюрье. Мне нравится мода как искусство. Нравится, что она изменчива, как времена года. Я наблюдательна. Вижу, что носят люди разных возрастов. Знаю, какой бы цвет им бы подошел исходя из их цвета кожи и волос. Я вижу. Но это не то же самое, что использовать. В моем гардеробе есть красивые вещи. Есть цветные. Есть странные. Но я никогда их не ношу. Это как собирать свою библиотеку. Ты покупаешь книги, но не факт, что прочтешь их все.

– Эва. – раздается знакомый голос, и все внутри меня скручивается в тугой узел.

Закончились эти сладостные мгновения сравнительного спокойствия, потому что из-за угла появляется Клод де Шар. Белоснежная рубашка обтягивает широкие плечи, и о боже, рукава закатны до локтей. Черт возьми, это должно быть нелегально.

Его серый взгляд задерживается на моей одежде, и бабочки внутри живота лопаются в агонии.

– Прости за ожидание. – тепло улыбается он, и вдруг сокращает дистанцию между нами.

Мое тело каменеет. Дыхание в груди обрывается. Клод подходит ко мне вплотную и целует в обе щеки. Кожу покалывает от его щетины, а бабочки снова оживают, порхая в моем кишечнике. Не могу понять, как он пахнет, потому что не могу дышать. Буквально.

Он снова отстраняется, а я бросаю взгляд на блондинку. Она не сводит с него глаз. На губах приветливая улыбка. Глаза искрятся обожанием. Вау. Вот это перемена.

– Давай проведу тебе экскурсию. – предлагает Клод и разворачивается на пятках, не дожидаясь моего ответа.

Я шумно выдыхаю и едва не скручиваюсь пополам. Сердце так колотится, будто марафон пробежала. Прижимаю руку к груди и снова ловлю взгляд блондинки. На этот раз она морщится. Так, будто я сделала нечто непотребное.

Господи, угомонись, женщина, я всего лишь человек.

Нужно будет избегать ее всеми возможными способами. Но как? Она буквально на входе восседает.

– Здесь у нас трудится отдел продаж. – Клод указывает на людей за стеклянной стеной как раз в том момент, когда я нагоняю его. – Они немного в мыле, как и все мы. Селин довольно жесткий руководитель.

Селин де Шар. Я прочла о ней всевозможную информацию в интернете. Недавно она возглавила целую ювелирную империю в Америке. Та перешла ей по наследству, но это все равно заслуживает уважения. Эта женщина настоящая акула в бизнесе. Слова Форбс, не мои.

Мы сворачиваем налево и попадаем в широкий коридор. Клод останавливается у открытой двери. Внутри кабинета просто хаос. Повсюду разбросаны ткани, нитки и инструменты. Полуголые манекены нежатся в лучах солнца, что пробиваются из единственного окна у дальней стены.

– Это мой личный кабинет. – поясняет Клод. – Селин уволила модельера, так что теперь эта должность моя.

– Но я думала, ты главный дизайнер. – тут же выпаливаю я.

Клод устало вздыхает.

– И он тоже. Не было времени искать новых людей. Да и я не прочь вернуться к истокам. Ну, знаешь, иногда полезно выйти из зоны комфорта, бросить себе вызов.

Нет. Я не знаю. Звучит ужасно.

Получается, он будет и шить, и придумывать. Трудоемко. Но уверена, он справится. Клод очень талантлив, а его усердию можно только позавидовать.

Мы двигаемся дальше по коридору, и он вдруг говорит:

– Честно признаться, я потерял тебя из виду после выпуска. Слышал, одна компания тогда предложила тебе работу, ты приняла предложение?

Я невольно замираю на месте, снова возвращаясь в то лето, когда еще один виток разделил мою жизнь на «до» и «после». То лето после выпуска не было теплым. Я даже плохо его помню. Его и все месяца после. То была бездна. Самое дно, о которое я разбилась. Если бы те главы моей жизни описали в книге, на страницах не было бы чернил. Листы были бы пустыми. Таким был целый год моей жизни. Пустым.

– Нет. – слышу свой голос, поражаясь тому, что боль внутри терпима.

Я не вспоминала то время с тех самых пор, как оно закончилось. Не хотела открывать этот ящик Пандоры, использовала его только когда писала картины. Боялась утонуть в нем. Но сейчас это «нет» получается простым, спокойным, естественным.

– Кое-что произошло тогда, и я не смогла работать.

Клод не пытается копать глубже и просто кивает. Хорошо. Получилось хорошо. Мой психолог гордилась бы мной.

– Дальше по коридору. – он указывает на закрытые двери. – Переговорные и кабинет Селин.

Мы делаем еще пару шагов и останавливаемся у стеклянной двери. Стены этого кабинета тоже прозрачные. Мой взгляд падает на огромный круглый стол в центре. Он завален эскизами, а над ним склонились две женщины.

– Здесь работает команда дизайнеров. – поясняет Клод и тут же распахивает дверь.

Черт.

Команда дизайнеров, значит, тут буду работать я. С дизайнерами. Сглатываю нервный ком в горле и вхожу вслед за Клодом. Что ж, две женщины это не так страшно…Твою мать, их больше. Справа замечаю еще людей. Парень с девушкой сидят на диване у стены.

– Минуту внимания. – говорит Клод, и все четверо поднимают на нас глаза.

Мать твою. Мать твою.

Ты справишься. Ты справишься. Просто стой и улыбайся.

Нет, лучше, не улыбайся, будешь похожа на сумасшедшую.

Первое впечатление очень важно. Всегда. Везде. По нему судят. Черт, меня точно осудят.

– Это Эва. – Клод кивает в мою сторону. – Она будет нашим новым дизайнером и моей правой рукой.

Что, мать твою? Он не говорил, что я буду его правой рукой.

На диване раздается фырканье. Шикарная брюнетка даже не пытается скрыть своего презрения, а парень рядом отчаянно подавляет улыбку, разглядывая меня как обезьянку.

Смуглая женщина за столом выпрямляется.

У нее очень привлекательная внешность. Ее хочется разглядывать с ног до головы. Короткая стрижка под мальчика подчеркивает длинную шею. Она напоминает мне Холли Бэрри. Необычные украшения переливаются в ушах, на шее и пальцах. На ней тоже черные джинсы клеш, но в сочетании с яркой блузкой свободного кроя выглядят они просто потрясающе. Не то, что на мне.

Ее карий взгляд падает на меня. Оценивает так же, как и я ее только что. Но этот взгляд не кажется мне высокомерным, как у девушки на ресепшен, скорее удивленным.

– Серьезно? – переводит глаза на Клода, сложив руки на груди. – Она?

– Да, Рина. – резко отвечает тот. – Она.

Вторая женщина за столом подает голос:

– Прости, но она не похожа на ту, кто хотя бы отдаленно поможет нам справиться с кризисом. – у нее темное каре и красивый азиатский разрез глаз. В речи явно слышится акцент. Китаянка. Мне нравится ее образ. На ней укороченная шелковая рубашка насыщенного винного оттенка и строгие черные брюки. На ногах замечаю стильные лодочки на низком каблуке.

Девушка поднимает на меня глаза, и я понимаю, что из всех, она менее устрашающая.

– Без обид. – спокойно бросает она мне.

Какие тут обиды.

Клод устало проводит рукой по волосам и выдыхает:

– Не суди книгу по обложке, Элис. Эва не менее талантлива, чем все вы. – он смотрит в глаза каждому, а внутри меня разливается тепло.

Вот. Он снова встает на мою защиту.

– Давайте будем профессионалами. Это все, о чем я прошу.

Рина и Элис не испытывают ко мне ничего кроме явного недоверия, чего не скажешь о двух других. За всю свою жизнь я поведала много подобных им. Знакома с этим надменным взглядом. Они видят во мне жертву, с которой можно поиграть.

Длинноволосая брюнетка растягивается в широкой улыбке, от которой у меня по спине пробегает холодок, и поднимается на свои длиннющие ноги.

Черт возьми, на этих каблуках она выше меня чуть ли не на пол головы. А я не то, чтобы маленькая. Даже наоборот. Мой рост выше среднего.

– Ну разумеется, мы будем профессионалами. – протягивает девушка, мягкой походкой направляясь к нам. Я рефлекторно отступаю, едва не прячась за спиной Клода. – Не волнуйся.

Она переводит на меня свои черные глаза с длинными ресницами. Черт, да у нее все такое длинное. Она скорее модель, нежели дизайнер.

– Я Стелла. – приторно дружелюбно сообщает она и кивает на диван. – А там Роб.

Лицемерие. Чувствую его за километр. Вот, кого я точно буду избегать.

Выдавливаю из себя улыбку и киваю. Она тут же возвращается на диван, переглядываясь с этим Робом. Это высокий парень с множеством татуировок по всему телу. Творческая энергия так и прет из него. Но эта энергия больше напоминает болезнь. Когда ты знаешь, что талантлив, и не стесняешься ставить себя выше тех, кто до тебя не дотягивает.

– Вот и познакомились. – отзывается Клод и поворачивается ко мне. – Жду тебя на совещании через полчаса.

Все органы внутри сжимаются до кукольных размеров.

Совещании? Какое к черту совещание? В первый день? Сразу? Я же только пришла. Что? Нет. Нет. Мать твою. Мать твою.

Только открываю рот, чтобы, ну, не знаю, попросить его не мучать меня и просто пристрелить, как он уже выходит из кабинета.

Нет. Только не это.

– Это просто смешно. – раздосадовано выпаливает Рина, качая головой.

Тогда почему я не смеюсь?

– Скорее весело. – усмехается Роб и встает с дивана.

Сердце ускоряется. Началось.

Парень медленно приближается ко мне, разглядывая без стеснения. Не могу дышать. Не могу…

Рефлекторно отступаю, и он тут же ухмыляется.

– Не бойся. Я не кусаюсь.

Стелла посмеивается на диване.

– Мне просто интересно, что ты такого сделала Клоду, что он назначил тебя своей правой рукой в обход нас?

– Роб. – одергивает его Элис, возвращаясь к эскизам на столе, но тот даже не думает останавливаться.

– А что? Разве вам не интересно, чем эта мышка заслужила такие почести?

– А разве непонятно? – усмехается Стелла. – Только вот я не знала, что его привлекает…такое.

Не могу дышать.

Делаю еще шаг назад. А затем вылетаю из кабинета. Раскатистый смех следует по пятам.

Не знала, что его привлекает…такое.

Не могу дышать. Руки дрожат. Только не это. Не снова.

Давай же, детка, не ломайся, я сделаю тебя популярной. После меня каждый захочет трахнуть твою киску.

Трясу головой, пытаясь выбросить эти воспоминания. Взгляд падает на одну из дверей напротив. Бросаюсь к ней и тяну за ручку. Дверь подается, и я вваливаюсь в темное помещение. В легкие тут же ударяет запах пыли. Закрываю за собой дверь и приваливаюсь к ней спиной.

Медленный вдох.

Долгий выдох.

Давай же, у тебя получится.

Прикладываю руку к груди, концентрируясь на ударах.

Надо дышать. Дышать. Заземлиться. Надо заземлиться.

Смотрю по сторонам, цепляясь взглядом за все, что попадается. Окно. Слабые свет пробивается через небольшое окно. Напротив него длинный стол, заваленный коробками. Что это за комната, Эва? Думай. Наверное, старая комната для совещаний. Или чей-то бывший кабинет. Да. Похоже на кабинет. Слева пустой стеллаж. Точно. Кабинет. Раньше кто-то здесь работал. Сейчас уже нет.

Прикрываю глаза, насильно проталкивая кислород в легкие.

Ты в порядке. В порядке. Не страшно. Просто рецидив. Такое бывает. Бывает. Поэтому ты и решилась на это. Ты знала, на что соглашалась. Ты уже не та, что раньше. Ты умеешь справляться. Ты справишься. Это даже забавно.

Лицемерие, презрение, осуждение. Я уже проходила через все это, когда на мне была школьная форма. Проходила в университетские годы. Теперь я не дам себя в обиду. Не дам. Я другая. Я изменилась. Должна была измениться.

Тогда почему на глаза все равно наворачиваются слезы? Почему мне кажется, будто ничего не изменилось? Почему я снова прячусь в темном углу, пытаясь удержать себя на поверхности?

Сжимаю кулаки так сильно, что ногти впиваются в кожу ладоней.

Нет. Я не виновата. Я не сделала ничего плохого. Их суждения меня не касаются. Они не определяют меня. Слова имеют силу только если дать им ее. А я зареклась больше никому не давать такой власти над собой. Никому. Ни родителям. Ни сестре. Ни кому бы то ни было.

Но с чего начать? Как выбраться из этого дерьма?

– Эва? – раздается голос из глубины кабинета, и я подпрыгиваю на месте от неожиданности.

Темная фигура шевелится где-то справа. Мужчина. Почему голос знаком? Он сидит на стуле, закинув ноги на стол. Он все это время был здесь?

Внимательно вглядываюсь в темноту, и чувствую на себе такой же пристальный взгляд.

Быть того не может.

– Элиот. – тихо предполагаю я, отталкиваясь от стены.

Он опускает ноги и встает.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю, разглядывая его с ног до головы.

– Хороший вопрос. – озадачено протягивает он и выходит на свет.

Теперь я вижу, что на нем темная рубашка с закатанными по локоть рукавами и синие джинсы.

– Я здесь вообще-то прячусь. – продолжает он, оглядываясь по сторонам. – Это мое как бы убежище. А вот что ты здесь делаешь?

– Работаю. – выдыхаю я. – С сегодняшнего дня.

– Шутишь. – говорит он как-то странно, с примесью удивления и…надежды.

Почему все здесь так убеждены, что я не вписываюсь? Ах, да, потому что на мне нет долбанных шпилек.

Заметив мой серьезный взгляд, он широко улыбается.

– Не шутишь. – теперь говорит так, будто рад тому, что я здесь.

– А почему ты здесь? – спрашиваю, сложив руки на груди.

– Я же сказал, детка, прячусь.

– Нет. Я не об этом. Почему ты в компании?

Его улыбка становится еще шире. Он небрежно чешет затылок, изо всех сил, стараясь подавить ликование. Что происходит?

– Меня пригласили поработать фотографом.

Быть не может. Разве так бывает?

Такое чувство будто я запустила какую-то странную цепную реакцию, появившись тогда у его порога. Почему мы продолжаем сталкиваться друг с другом? И почему от его присутствия мне становится легче дышать?

– Слава богу. – выдыхаю я и неожиданно для самой себя, бросаюсь ему на шею.

Элиот ловит меня без каких-либо колебаний и крепко прижимает к себе за талию. Мы едва знаем друг друга, но эти объятия кажутся такими знакомыми. Такими понятными. Прикрываю глаза, делая глубокий вдох. В легкие проникает этот его древесный аромат, и я готова расплакаться.

На мгновение мир снова показался мне убогим местом. На мгновение я начала сомневаться в своей готовности сражаться с ним. А Элиот одним только своим присутствием напомнил мне, что еще не все потеряно. Напомнил, что существуют те, кому плевать на то, как ты выглядишь. Плевать на все твои странности. Элиот единственный человек, кто за долгое время не пытался меня оценивать. Даже в ту нашу встречу на балконе он просто смотрел на меня. Без каких-либо суждений.

И сейчас он здесь. Со мной.

– Знаешь, – подает он голос. – Ты единственная девушка, кто два раза сбегала от меня, а потом вот так вот набросилась ни с того ни с сего.

Осознав, что я уже пару минут цепляюсь за него, резко отстраняюсь и делаю пару шагов назад.

– Но не подумай. – тут же добавляет он. – Я не против.

Мои щеки вспыхивают, и я делаю еще пару шагов назад. Неловко вышло. Хотя ему кажется все понравилось. Выглядит вполне довольным. Почему он так странно смотрит на меня?

– Прости. – тихо выдавливаю из себя.

– Не извиняйся. – тут же качает головой. – За такое не извиняются.

– Это нарушение личных границ.

– Определенно.

– Поэтому я извиняюсь.

– Говорю же, не стоит. Меня давно не обнимали. – легкомысленно пожимает плечами. – Мне понравилось.

Это шутка? Не пойму.

Почему его давно не обнимали?

И снова этот странный момент. Мы просто смотрим друг другу в глаза. Он точно видел мой небольшой срыв, но ничего не спрашивает. Я знаю, что он прятался тут один в темноте, и тоже молчу. Мы невольно стали свидетелями чего-то личного. Мы оба это знаем, и наверное, поэтому ничего не говорим.

Это приятно. Тишина рядом с ним. Почему-то я знаю, что пока он будет рядом, я смогу пережить этот месяц. Или по крайне мере, я так думала, пока он не произнес:

– Ты же в курсе, что большинство там считает тебя моей невестой?

Что?

Стоп.

Что?

Все внутри разом обрывается. Чувствую, как органы один за другим взрываются фейерверком внутри меня. Нет. НЕТ.

– Твою мать. – вырывается из меня писк.

Брови Элиота тут же взлетают вверх.

Мое сердце подпрыгивает к горлу. Я начинаю мерить комнату шагами, выкручивать себе запястья. Что делать? Что мне делать?

– Ты не можешь быть моим женихом. – качаю головой, пытаясь изгнать эту мысль. – Клод…он…я не…мы не…

– Клод? – с легким пренебрежением спрашивает он.

– Я здесь из-за него. – прижимаю руку к груди. – Потому что он попросил поработать дизайнером. Но я…

– Подожди, подожди. – Элиот вскидывает руку, заставляя меня замереть на месте. – Хочешь сказать, Клод не знает, что мы на самом деле не пара?

Качаю головой.

– Я не успела ему сказать.

Точнее, не смогла, потому что была в ступоре от одного только его присутствия. Но это к делу не относится.

– А кому успела? – спрашивает он.

Какая нахрен разница? Он это серьезно?

– Никому. Мне было не до этого.

Я думала, как не сойти с ума от предстоящей работы.

Пару мгновений Элиот смотрит на меня ошарашено и с раскрытым ртом, а потом вдруг запрокидывает голову назад и начинает громко смеяться.

– Поверить не могу. Черт.

Что происходит?

– Эва Уоллис, не знаю, осознаешь ли ты это, но думаю, это судьба. – он вдруг подходит ко мне и обхватывает руками за плечи.

Я хмурюсь.

– О чем ты?

– Будь моей невестой.

– Что? – скидываю его руки с себя. – Ты вообще меня слушаешь?

Он кивает и опускается на край стола рядом с нами.

– Да. Я понял. – складывает руки на груди. – Ты втрескалась в нашего принца.

– Я этого не говорила. – тут же выпаливаю, но выходит какой-то отчаянный писк.

Как он вообще догадался?

– А тебе и не нужно говорить. Все и так написано на твоем милом личике.

Пропустим мимо ушей, что он считает мое лицо милым.

– Тогда ты понимаешь, почему я не могу ему врать.

– Ты и не будешь ему врать. Эта ложь целиком и полностью на моей совести. – прикладывает руку к груди. – Ты просто не станешь ничего отрицать.

Из меня вырывается недоверчивый смешок.

– И зачем мне это? – развожу руками в стороны. – Я пришла сюда работать, а через месяц уйду, надо только пережить это чертово совещание…

Совещание.

Твою мать. Я забыла про совещание.

Закрываю лицо руками и издаю поистине отчаянный стон.

– Зачем я вообще на это подписалась? – снова начинаю ходить кругами. – Я просто не смогу. Нет. Это слишком. Все это слишком для меня. Зря я согласилась. Решила прыгнуть выше головы. Совещание? Серьезно? Да я снова буду молча сидеть и выставлю себя полной дурой. И не только себя. Клод же сделал меня своей правой рукой. Зачем? А? Зачем он это сделал?..

– Я, конечно, тоже не фанат этих сборищ. – обрывает мою тираду Элиот, и я снова замираю. Я что, все это вслух сказала? Боже, какой стыд. – Но с чего такая паника?

Признаться?

В этом же нет ничего такого. И так он поймет меня. Поймет, почему ему самому нужно будет сходить и признаться в том, что никакая мы с ним не пара.

Поднимаю на него глаза и делаю глубокий вдох.

– У меня как бы социофобия. – осторожно выдавливаю из себя слова. Одно за одним, пока они не повисают между нами.

– Как бы? – выгибает бровь Элиот.

Его взгляд вдруг становится серьезней, а улыбка сходит на нет.

– Уже легче. – поясняю я. – Но все эти люди…Это просто совершенно другой уровень для меня. Я могу купить еду в магазине.

Хоть и предпочитаю доставку.

– Могу недолго находиться в толпе.

Но чаще избегаю ее.

– Пока меня никто не замечает, я в порядке.

Дома. В одиночестве. Я в порядке.

– Но все они там…Они будут ожидать от меня определенного поведения. Профессионального поведения. – сглатываю нервный ком в горле. – Некоторые уже сложили обо мне не самое наилучшие мнение. Я просто…не могу.

– Эй. – он подходит ко мне вплотную и нежно обхватывает мое лицо руками.

От такого непривычного жеста все внутри меня замирает. Привычный гул стихает.

– Давай разбираться с проблемами по мере их поступления, окей? – вглядывается мне в глаза. – Сначала совещание, потом наша свадьба.

– Элиот, я не могу. – качаю головой, но он заставляет меня снова посмотреть ему в глаза.

– Во-первых, это был первый раз, когда ты назвала меня по имени. Мне понравилось. Прям как и обнимашки.

Из меня вырывается невольный смешок.

– А во-вторых, я помогу. Буду рядом и не дам им сожрать тебя с потрохами. Иначе какой из меня вообще жених?

Теперь я улыбаюсь. Как ему удается вот так просто, какой-то парой слов заставить меня улыбаться?

– Переживем совещание, а потом поговорим. – его голос успокаивает. – Ладно?

– Окей.

Он кивает и медленно опускает руки.

Почему я вообще доверяю этому мужчине? Почему он так на меня действует?

Потому что это Элиот. Вот почему.

В его зеленых глазах вдруг снова вспыхивают игривые огоньки.

– Сделаешь одолжение?

Складываю руки на груди и щурюсь на него. Не нравится мне эта его ухмылка.

– Какое?

– Пока не говори никому, что я твой фальшивый жених.

– Элиот…

– Пожалуйста, Эва. – просит он. – Поговорим после. Обещаю, если и тогда ты все еще будешь намерена бросить меня, я не стану сопротивляться.

Вот, о чем он говорил.

Так странно слышать собственное имя из уст кого-то еще, помимо тети и Авроры.

Когда новый человек в твоей жизни начинает обращаться к тебе по имени, это ощущается как-то по-особенному. Иначе. А когда к тебе обращается такой мужчина, как Элиот, с просьбой, почти умоляя, все возражения разом испаряются.

– Окей. – слышу свой голос.

– Окей. – эхом повторяет он и берет мою руку в свою. – Спасибо, любимая. А теперь давай немного развлечемся.

8

Бог существует.

Впервые я понял это, когда выжил. Мне было семнадцать. Я решил, что это был Бог, потому что иначе просто не мог объяснить, как можно пережить такую потерю крови. Чудо, говорили врачи моей матери. А я лежал на больничной койке и гадал, действительно ли это чудо? Допустим, я поверил в высшие силы, но что если это наказание? Что если Бог просто дал мне отсрочку? Что если это было предупреждением не растрачивать свою жизнь на всякое дерьмо? Например, перестать искать одобрение у каждого встречного. Перестать говорить то, что хотят слышать и начать высказывать то, что думаю. Забыть о том, что у меня есть отец. Не думать о том, почему мать поступила так, как поступила. Перестать сожалеть обо всем и на каждом шагу. Перестать искать всему причины.

Знаете, в чем заключался парадокс? Когда я начал делать все это, когда начал снимать с себя всю шелуху и стал засранцем, людям это только больше нравилось. Я говорил, что думал, и они смеялись, принимая правду за сарказм. Я делал все, что взбредало в голову, и они восхищались – «он такой творческий». Чем больше я отталкивал общество, тем сильнее оно ко мне липло. Чуть позже до меня дошло, что дело не во мне, а в них. Люди видели во мне все то, что запрещали себе. Они видели, как я раз за разом нарушал собственные границы и гадали, смогут ли так же. Смогут ли отбросить в сторону стыд, страх, мораль и просто быть свободной душой. Они не могли понять, какова цена этой свободы. Не хотели понимать. Но это и не важно, потому что…

Бог действительно существует.

Иначе Эва Уоллис не появилась бы снова в моей жизни. Она бы не влетела вихрем в ту заброшенную каморку. Не обняла бы меня так, словно я ее спасательный круг.

Слава Богу.

Она прям так и сказала. Что ж, аминь, ибо я снова уверовал.

Ее синие глаза напомнили мне, каким красивым бывает океан в ясную погоду. Напомнили, как приятно иногда бывает тонуть. Я чувствовал, что погружаюсь на глубину, просто еще не до конца это осознавал.

Хорошие новости? Я оказался прав, Эву Уоллис совершенно не привлекает моя задница. Ее сердце занято Клодом де Шаром. Принцем, который намного лучше ей подходит. Ненавижу быть правым.

Хватаю ее за руку и вылетаю в коридор.

Как ни крути, день прекрасный.

Мать.

Твою.

Прекрасный.

День.

Мы подходим к кабинету совещаний в конце коридора, и Эва вдруг тянет меня назад.

– Подожди. – выпаливает она дрожащим шепотом. – Дай мне пару минут.

Я оборачиваюсь и понимаю, что она еще и глаза зажмурила. Вот, как сильно она боится. Людей. Незнакомцев. Осуждения.

Отчасти теперь все стало на свои места. Теперь я понимаю, почему там на балконе она была…другой. Алкоголь разбил стены вокруг нее. Должно быть, поэтому она казалась такой счастливой. Она дышала полной грудью.

– Для чего? – отпускаю ее руку и приваливаюсь плечом к стене рядом с дверью.

Она распахивает глаза и смотрит на меня с непониманием.

– Что?

– Для чего тебе пара минут? – тихо спрашиваю, вглядываясь в ее синие глаза.

Никогда не видел таких глаз, и каждый раз это странным образом выбивает почву из-под ног.

– Чтобы подготовиться. – отвечает она так, будто это очевидно.

– К чему подготовиться? К неизбежному?

Она вздыхает и качает головой:

– Ты не понимаешь.

– Ты права. Даже не буду делать вид, что понимаю, но одно знаю наверняка.

Она смотрит на меня в ожидании. Ей правда интересно, что я скажу. Что ж, с этим можно работать.

– Ожидания всегда страшнее самого действия. Поэтому вдохни поглубже.

– Что?..

Эва не успевает закончить предложение, потому что я снова хватаю ее за руку и толкаю дверь в переговорную. Если бы она только знала, что все уже собрались и ждут нас. Наверное, была бы не такой шокированной. Хотя нет, теперь я думаю, что она скорей всего сбежала бы.

Девушка буквально замирает рядом со мной и так крепко стискивает мне руку, что я не могу сдержать улыбки. Она буквально цепляется за меня и это почему-то приятно. Приятно, что кто-то так во мне нуждается.

– Спасибо, что подождали. – произношу в своей легкомысленной манере для всех, но при этом смотрю только на Селин.

На мгновение она кажется удивленной. Словно не ожидала снова увидеть меня вместе с «невестой». Ее взгляд падает на наши с Эвой сцепленные руки. Я ухмыляюсь ей и выдвигаю свободный стул на колесиках во главе стола. Тот, что прямо напротив Селин.

Прекрасно осознавая, что взгляды всех присутствующих направлены на меня, я сажаю на этот стул Эву. Девушка не сопротивляется. Даже рот боится открыть. Только бледнеет еще сильнее. Возможно, от нехватки кислорода.

Да, я мелочный. Да, я пользуюсь ситуацией. Забросайте меня камнями, но я никогда и не утверждал, что являюсь хорошим человеком.

Клод, что сидит справа от своей сестры, прикрывает лицо рукой, но я замечаю улыбку на его губах. Он то уж точно знал, на что подписывался, когда приглашал меня снова поработать вместе.

Рина с Элис, старшие дизайнеры, одновременно закатывают глаза, привыкшие к моим закидонам. Я скучал по ним. Нам было весело вместе. С каждой по отдельности. Ну, и один раз втроем.

Опускаюсь слева от Эвы в свободное кресло. С этой стороны сидит только один незнакомый мне чувак, но он точно из тех, кто занимается цифрами.

Расслабленно откидываюсь на спинку кресла и бросаю невольный взгляд на свою «невесту». Если не присматриваться, то она кажется просто спокойной, немного неуверенной, но не в ужасе. Я же присматриваюсь и мне совершенно не нравится то, что я вижу. Ее тело натянуто от напряжения. Она будто готова сбежать в любую секунду, готова сорваться в любой момент. Глаза упрямо смотрят только вниз на столешницу. На лице ни грамма эмоций. Ни страха, ни паники. Ничего. Я уже видел подобное выражение. В тот самый первый раз, когда она сбежала от меня перед дверью моей студии. Ступор. Она сейчас так сильно отличается от той девушке, что ворвалась в мое убежище несколько минут назад. И еще сильнее отличается от той, что сидит напротив нее. Селин уверенно откидывается на спинку своего кресла, изучая Эву небрежным, незаинтересованным взглядом. Она всегда такой была. Уверенной в собственном превосходстве, уверенной в своей красоте, уверенной в своих действиях. И делала она это не из высокомерия, а просто потому что упорно трудилась над каждым аспектом своей жизни. Селин де Шар всегда знала, чего хочет и не стеснялась это брать. Точно так же, как и не стеснялась выбрасывать то, что мешало, то, что переставало быть для нее важным. Ее взгляд холодных серых глаз перемещается с Эвы на меня.

О чем ты думаешь, Селин? – спрашиваю мысленно, но она не отвечает и просто утыкается в папку перед собой.

Зато другая женщина, сидящая напротив, перехватывает мой взгляд и довольно красноречиво сообщает – «Ты просто засранец, Элиот». Элис была и остается близкой подругой Селин. Только вот это не помешало ей запрыгнуть в мою постель сразу же после того, как Селин меня бросила. Интересно, рассказала ли она об этом Селин? Думаю, нет.

Черт возьми, и этих людей Эва ставит по умолчанию выше себя?

Это неправильно. Так неправильно.

Дверь кабинета снова распахивается, и мои брови взлетают вверх. Какого хрена?

Дана Эдвардс влетает красным ураганом с шикарной улыбкой на губах.

– Доброе утро. – пропевает она.

Селин поднимается на ноги.

– Дана Эдвардс. – представляет она мою подругу. – В ближайший месяц Дана будет заниматься нашим пиаром.

Дана кивает в ответ на приветственные слова каждого и опускается на стул справа от Эвы, прямо напротив меня. Сначала подруга бросает взгляд на Эву, потом на Селин, а следом на меня.

«Ты просто придурок» – говорят ее глаза.

Дана точно знает, что это не Эва выбрала себе место во главе стола. Иначе говоря, она знает меня.

Я только пожимаю плечами, а она качает головой, подавляя улыбку. К моему удивлению они с Эвой переглядываются, и на губах последней вдруг появляется намек на улыбку. Может, дело в том, что теперь по обе стороны от нее знакомые ей люди. Почему-то мне кажется, что ей проще в кругу тех, кого она знает.

Селин начинает совещание, но Дана вдруг перетягивает одеяло на себя, не дав той даже двух слов вставить. Подруга подрывается на ноги и достает из своей сумки набор красных папок. Продолжая свою пламенную речь, она раздает их всем, даже мне, хотя знает, что я не стану смотреть. Забавно наблюдать за тем, как Селин пытается сохранить профессиональное выражение лица, хотя мы оба знаем, что она сейчас раздражена. Она ненавидит, когда кто-то перехватывает контроль себе. Дана определенно точно делает это специально. Высока вероятность, что дело в том, что ей хорошо известно, что бросили меня. Пусть я и не озвучивал это вслух, она поняла, что эти отношения с Селин не прошли для меня безболезненно, и все, что сейчас происходит, это ее маленькая месть. Черт возьми, она бесподобна.

Когда подруга возвращается на свое место, я спрашиваю ее одним взглядом:

«И это я то придурок?».

Она пожимает плечами, совершенно довольная собой.

Селин возвращает себе бразды правления и продолжает начатый Даной разговор о пиаре и прочей хрени, до которой мне вообще нет никакого дела. Общий посыл я уловил. Мы все в заднице, и теперь нам всем дружненько предстоит из нее выбираться. Желательно за месяц, потому что неделя моды на носу, и она может стать последней в истории Роше.

Все это время Эва не шевелится. Сидит, точно статуя. Я приглядываюсь, чтобы узнать, дышит ли она вообще. Нет. Разве что делает короткие едва заметные вдохи. Она вроде и здесь, и не здесь. Могу только представить, какой хаос творится у нее внутри.

Все эти люди…Это просто совершенно другой уровень для меня.

Она боится их. Боится, что ее сожрут и выплюнут. Мне знакомо это чувство. Страх, что ты недостаточно хорош для того, чтобы сидеть с кем-то за одним столом и делиться своими идеями.

Сколько же раз эту девушку пинали в жизни, что теперь она так пугается каждого шороха? Сколько раз отвергали за ее идеи? Сколько раз давали понять, что она недостаточно хороша? И как так вышло, что не смотря на все это, в ее глазах продолжает гореть свет? Неужели я единственный, кто замечает этот свет?

Пока все бурно что-то обсуждают, я подъезжаю к ней на стуле и кладу руку поверх ее. Она вздрагивает и резко втягивает ртом воздух, тут же поворачивая ко мне голову. Наши взгляды сталкиваются. Да, вот он, этот свет. Искра, что тянется из самой глубины. Именно она и делает ее такой красивой. Эва Уоллис красива не из-за одежды или макияжа. Это не внешняя красота, а внутренняя. Она прекрасна, потому что ее душа умеет петь.

– Ты вкусно пахнешь. – вдруг произносит она шепотом, и я на мгновение замираю.

К таким комплиментам я не привык. Обычно говорят – «Да, вот так, мне нравится твой член в моей киске» или «Я никогда не испытывала такого оргазма, это было феерично». Еще иногда хвалят мои работы. Но ее слова…К тому же, она тут же смущается, когда осознает, что произнесла это вслух.

Я подаюсь ближе и едва не утыкаюсь носом в ее шею.

– Спасибо. – так же тихо произношу я. – Ты тоже. Ваниль?

Она слегка кивает, и я отстраняюсь, снова заглядывая в ее глаза. Напряжение все еще сжимает ее тело в тисках, но теперь она хотя бы свободней дышит. Хорошо.

Перевожу взгляд на Селин, которая выводит какие-то изображение на экран у стены, и поглаживаю большим пальцем ладонь Эвы.

– Когда у Селин месячные, она делает себе коктейль из мороженного с нутеллой и смотрит документалки про серийных убийц.

Брови Эвы взлетают вверх, а губы приоткрываются. Как же сладко она пахнет. Прям десерт.

Переварив мои слова, она медленно поворачивается ко мне. Невольно бросаю взгляд на ее рот.

Стоп.

Нет.

Не смотри туда.

Это запрещенная территория. Она влюблена в Клода, придурок.

Прочищаю горло и продолжаю:

– Клод начинает икать даже после двух бокалов вина, поэтому говорит всем, что не пьет.

На ее губах появляется слабая улыбка, а щеки розовеют.

Я ловлю удивленный взгляд Даны, потом Элис, Клода и даже Рины. Все, как один, тут же возвращаются к Селин. Странно. Не то чтобы они раньше не видели меня с девушкой.

Выждав пару минут, я снова наклоняюсь к Эве и шепчу ей на ухо:

– Как-то раз Элис перебрала на корпоративе и начала танцевать стриптиз прямо на столе посреди офиса. – Эва прикусывает нижнюю губу, пытаясь подавить улыбку.

Не смотри туда, Элиот, не нужно. Это ничем хорошим не кончится.

– После своего второго развода Рина набросилась на меня прямо в лифте. – синие глаза широко распахиваются, и она снова поворачивает ко мне голову.

Наши губы оказываются буквально в сантиметре друг от друга.

– Ты не подумай. – продолжаю я, сглотнув. – Я не возражал. В смысле, взгляни на Рину. Кто бы в здравом уме возражал?

Она вздрагивает всем телом от подавляемого смеха. Миленько. Ее плечи заметно расслабляются. Лицо приобретает здоровый оттенок. Хорошо. Очень хорошо. Перевожу взгляд на Дану. Подруга это чувствует и отрывает глаза от экрана, теперь наблюдая за нами.

– Три года назад Дана напилась и залезла на барную стойку в баре.

Я отстраняюсь, чтобы оценить реакцию Эвы.

«И что?» – как бы спрашивает она глазами.

Снова смотрю на свою подругу и ухмыльнувшись, выдаю:

– На ней не было белья.

Из Эвы вырывается смешок, который она тут же заглушает ладонью. Победа.

– Тебе есть, что добавить, Элиот? – раздраженно бросает Селин с другого конца стола. – Может, есть вопросы?

Не смотря на то, что все сейчас смотрят на меня, я продолжаю широко и довольно улыбаться.

– На самом деле, есть, да. Спасибо, что спросила. – произношу я так, будто не пропустил мимо ушей все совещание. – Мы закончили? А то я проголодался.

Клод закатывает глаза. Рина недовольно качает головой. Элис усмехается, а Дана плотно сжимает губы, дабы не рассмеяться.

Поворачиваюсь к Эве.

– Как насчет итальянской кухни?

– На сегодня все. – резко бросает Селин.

Я тут же поднимаюсь на ноги, таща за собой Эву. Она не возражает, и мы вместе вылетаем из кабинета, как пара голубков, которым не терпится уединиться.

– Элиот. – слышу ее голос, когда мы двигаемся по коридору в сторону лифта. – Подожди.

На этот раз я не останавливаюсь и даже не оборачиваюсь. Нам срочно нужно поговорить.

– Куда мы идем? – не унимается она, но руку вырвать не пытается.

Торможу у лифта и вызываю его. Только в этот момент Эва отнимает руку, и я поворачиваюсь к ней лицом.

– Я же сказал, детка, я голоден.

Эва хмурится. За ее спиной замечаю Стеллу с Диной, перешептывающихся между собой.

– Как ты можешь быть таким грубым?

Мои брови взлетают вверх.

– Ты о чем?

– Там на совещании. Ты был груб.

– Правда? – ухмыляюсь. – Я и не заметил.

– Она ведь твой начальник. И Клод тоже.

Ах, да. Эва ведь не знает, что меня с ними связывает что-то еще помимо работы.

– Я им нужен больше, чем они мне.

– И поэтому ты ведешь себя как… – она осекается, пытаясь подобрать слово.

– Мудак? – подсказываю, склонив голову набок.

Она осторожно кивает, словно не уверена, заденет ли меня это слово.

– Нет, Эва, я веду себя так, не потому что могу. – пожимаю плечами. – Просто я такой.

– Мудак. – тихо повторяет она, и я не сдерживаю смех.

До чего же она милая.

Стелла с Диной продолжают таращиться в нашу сторону, явно перемалывая косточки Эве.

– Да. Просто я мудак.

Теперь смеется Эва.

Мне нравится ее смех.

Стоп.

Что?

Створки лифта за моей спиной открываются.

– Идем? – спрашиваю я.

Она тут же становится серьезней.

– Не могу.

– Почему?

– Потому что работаю здесь. Я обещала. И в отличии от некоторых, не имею привычки уходить в начале рабочего дня.

Я хмурюсь. Не от ее слов, а от того, что нам срочно нужно поговорить, а она собирается проторчать здесь до вечера. Что если ей вдруг захочется излить душу Клоду?

– Но нам нужно поговорить.

– Поговорим вечером.

– Эва. – настаиваю я.

– Элиот. – отрезает она.

Черт возьми, а она сильнее, чем кажется. Я же буквально даю ей шанс сбежать, а она решает остаться, просто потому что пообещала?

– Хорошо. – выдыхаю я. – Заеду за тобой после работы.

На ее лице вдруг появляется уже знакомая мне паника.

– Ты уедешь на весь день?

Ах, вот в чем дело. Она была готова остаться здесь, но только не одна. Какая-то часть меня рада этому. Ликует от того, что эта девушка по какой-то причине видит во мне защитника. У меня еще никто и никогда не искал защиту.

– Хочешь, чтобы я остался?

– Да. – выпаливает она, но тут же добавляет. – Нет.

– Так да или нет? – склоняю голову набок, она молчит.

Глаза говорят «останься» , но губы молчат.

Зря она цепляется за меня. Зря пытается найти во мне убежище. Я не из тех, на кого можно положиться.

– Офисы навевают на меня тоску. – легкомысленно бросаю я. – Так что, если ты не намерена составить мне компанию, я уеду один.

Молчит. Все еще. Я вижу, как внутри нее происходит борьба, но она все еще не просит меня остаться. С одной стороны я рад, ведь это значит, что в ней есть стрежень. Но с другой, я почему-то разочарован.

– Окей. – выдавливает она, сложив руки на груди. – Тогда до вечера.

Сейчас Эва Уоллис напоминает мне воина перед битвой, и вот мне уже хочется остаться самому. Просто, чтобы посмотреть, как она справится, убедиться, что ее не сожрут те мегеры за ее спиной. Она не видит их, не видит их насмешливые взгляды, но уверен, что чувствует. Поэтому не торопится оборачиваться. Не торопится уходить. Она оттягивает неизбежное точно так же, как пыталась сделать это перед совещанием.

Из коридора выходят Селин вместе с Даной, и Эва кивает самой себе, делая шаг в сторону. Не знаю, что именно мной движет, но я заставляю ее снова замереть на месте, обхватив ладонями ее лицо.

Синие глаза смотрят в мои вопросительно, непонимающе. Я и сам не знаю, что творю. Может, я еще хуже, чем есть на самом деле. Или наоборот, лучше, чем кажусь. Но я подаюсь вперед и накрываю рот Эвы Уоллис своим.

Много лет назад я зарекся не искать причины людским поступкам. Пообещал себе делать то, что хочется, не думая о том, зачем мне это. Но сейчас я снова чувствую эту тягу узнать. Чувствую, как погружаюсь на глубину, ныряю с головой в самую бездну.

Я сделал это, потому что Селин смотрела?

Я сделал это, чтобы Эва не увидела, как над ней насмехаются?

Я сделал это, чтобы показать всем, что она не одна?

Я сделал это, потому что захотел?

Что из этого правда?

Черт, это даже не поцелуй. Лишь легкое касание губ. Но когда я отстраняюсь, то вижу, что Эва со мной не согласна. Подавшись вперед, я шепчу у ее уха:

– Ты моя невеста, помнишь? По крайней мере, пока мы не поговорим.

Она не отвечает, но и не отталкивает меня.

Думаю, это хороший знак.

Отступаю назад, не сводя с нее глаз, и нажимаю на кнопку лифта. Тот снова открывается за моей спиной. Я захожу в него ровно в тот момент, когда Дана появляется рядом с Эвой. Они кивают друг другу, и подруга проскальзывает ко мне.

Ищу на лице Эвы хотя бы что-то. Улыбку. Кивок. Согласие. Хоть что-то. Ничего из этого я не получаю, но ее взгляд…он вдруг царапает что-то глубоко внутри меня. Вдоль позвоночника проносится разряд. Я уже испытывал нечто подобное совсем недавно. Когда смотрел на картины Эден.

Створки лифта закрываются, разрывая этот странный зрительный контакт между нами.

Зря я ее поцеловал.

9

Когда я выхожу из здания, Элиот и правда ждет меня. Небрежно прислонившись к своей синей машине, он нежится в лучах закатного солнца. Черт, как же хочется нарисовать его. Это бесит, потому что я злюсь. Злилась весь день. А увидев его, теперь злюсь еще больше.

Заметив меня, Элиот широко улыбается. Так легко и беззаботно.

Стиснув кулаки пересекаю улицу и встаю прямо перед ним. Хочется врезать ему, но я сдерживаюсь.

– У тебя нет права использовать меня. – голос повышается сам собой, и он тут же вскидывает руки, выпрямившись.

– Знаю, прости.

– Ты не можешь целовать меня, когда тебе вздумается. – тычу в него пальцем. – Я не твоя игрушка, ясно?

– Ясно. – серьезно кивает он. – Прости.

Внимательно изучаю его лицо на наличие вранья и выдыхаю с облегчением, потому что там только искренность. Он правда сожалеет. Хорошо.

Элиот оборачивается и лезет одной рукой в салон машины через окно. Затем выпрямляется. В его руках насколько бумажных стаканчиков из кофейни на подставке.

– Не знал, что ты пьешь. – пожимает плечами, бросая на меня совершенно невинный взгляд. – Ну, кроме апельсинового сока.

Изо всех сил подавляю улыбку, сжав губы как можно плотнее.

– Зачем это все? – спрашиваю, воинственно сложив руки на груди.

– Это извинения.

Получается, он заранее знал, что я могу разозлиться.

– Не пойму, зачем делать то, за что потом нужно извиняться?

Он пожимает плечами:

– Лучше извиняться, чем жалеть о том, чего не сделал.

Жалеть.

О том, чего не сделал.

С какой стати ему жалеть о том, что он меня не поцеловал?

Черт. Зачем я вообще анализирую его? Я же уже решила держаться от него подальше. И тем не менее…

– Что там? – киваю на стаканчики, и он тут же расплывается в довольной улыбке, указывая на каждый стаканчик по очереди.

– Здесь зеленый чай с мятой, черный с бергамотом, этот вроде с фруктами, а этот с ягодами.

Опустим тот момент, что он запомнил, что я не пью кофе.

Молча беру тот, что с мятой.

– Ты хотел поговорить. – вспоминаю я, делая глоток чая. – Говори.

Его брови взлетают вверх.

– Что, прям здесь? Может, поедем куда-нибудь?

Он это серьезно? Как будто мне мало того, что пережила за весь день. Пусть Клод и разрешил мне работать в его кабинете, а не в общем, все эти косые взгляды буквально высосали из меня всю энергию. Как я поняла, половина из них возненавидела меня из-за Клода, а вторая половина из-за Элиота. Еще вчера в моей жизни вообще не было мужчин, а теперь сразу двое. И оба каким-то чудом умудряются осложнить мне жизнь одним только своим присутствием.

– Я хочу домой. – просто сообщаю ему.

– Хорошо. – не возражает он. – Домой, так домой. К тебе или ко мне?

От меня не ускользнули саркастичные нотки в его голосе, но хватило одного только моего взгляда, чтобы он не продолжал и молча открыл мне дверь.

Я залезаю в машину и выдыхаю, наслаждаясь мгновением тишины. Элиот хватает себе стаканчик из подставки, а остальное выбрасывает в урну неподалеку. Какое расточительство. И тем не менее его забота приятна. Не смотря на то, что это всего лишь извинения. Плюс, думаю, ему еще от меня что-то нужно.

От него вообще трудно чего-то добиться. Особенно, если для него нет никакой выгоды.

Может, Клод был прав.

Может, Элиот и правда такой, каким кажется.

Мудак, которому нет дела до окружающих.

Нет. Я видела те снимки на его доске. Тому, кто сделал их, не плевать. По крайней мере, не на всех.

Элиот садится за руль, и я сообщаю ему адрес цветочного. Мы трогаемся с места. Тишина заполняет все пространство между нами, но как и раньше, она не кажется мне гнетущей. Мне не хочется разрушить ее, нет желания оборвать. Поэтому я просто сижу и пью свой чай, разглядывая улицы вокруг. Мне не так часто удается выбраться из дома. Ладно, я чаще вообще не выхожу. Разве только в парк, чтобы выгулять Молли. Иногда еще Рори или тетя вытаскивают меня на короткую прогулку. Но на этом все.

Это приятно. Наблюдать за всем с безопасного расстояния. Из машины, которая проносится так быстро, что ее никто и не замечает. Меня не замечают. Никто, кроме Элиота. Снова и снова чувствую на себе его взгляд. Знаю, он хочет убедить меня согласиться на игру в жениха и невесту. Без понятия зачем, но не хочу усложнять свою жизнь еще больше. Хотя с другой стороны я четко осознаю, что рядом с Элиотом мне было проще, легче. Там, на совещании.

– То, что ты мне рассказал о Селин, Клода и об остальных правда? – вдруг спрашиваю, повернув к нему голову.

– Да. – без колебаний отвечает он.

– Значит, вы с Риной…

– Нет. – улыбается одним уголком губ. – Ей нужно было пережить развод и доказать себе, что еще не все потеряно. А я…просто под руку попался.

Ума не приложу, как кто-то может вот так попасться под руку. Она, что, вдруг почувствовала невыразимую тягу тряхнуть первого встречного? И так уж вышло, что это был Элиот?

– Получается, она тобой воспользовалась?

Он усмехается.

– Мной не так просто воспользоваться.

Мне нужно увидеть его глаза, но он упрямо смотрит только перед собой. Это странно, учитывая, что пока я молчала, он все время поглядывал на меня.

– Потому что ты и сам умело используешь людей.

Вот оно. Он поворачивается ко мне и я вижу, что мои слова ему не нравятся.

– Я поцеловал тебя взамен на ценный урок, которым поделился на совещании.

Из меня вырывается недоверчивый смешок.

– Урок? Ты просто достал их грязное белье и показал мне.

– Ты ставила их выше себя, а я дал понять, что все они такие же простые смертные, как и ты. – снова отворачивается. – В следующий раз, когда решишь, что кто-то выше, просто опусти его.

– Опустить?

– Да, представь его или ее…ну, например, на унитазе. Неважно принц или принцесса, мы все срем одинаково.

Невольно морщусь от его примера, но как ни странно в этих словах есть смысл.

И почему-то первым я представила именно его самого. Элиот Бастьен на унитазе, но почему-то без футболки. Буквально вижу эту картину перед собой, но она не заставляет меня взглянуть на него по-новому. Кажется, будто даже на унитазе Элиот неуязвим, неприступен, бесподобен.

– Ты рассказал обо всех, но не о себе.

На его губах появляется легкая улыбка, которую он тут же старательно подавляет.

– А что, ты и меня ставишь выше себя?

Подловил. И нет, я не ставлю его выше. Напротив, после того поцелуя мне как ни странно стало еще проще находится рядом с ним.

– Ты вручил мне оружие против всех, но не против себя. Это нечестно. Я бы даже сказала, лицемерно.

Он пожимает плечами.

– Тогда я лицемер.

Вот, в чем его неуязвимость. Он не пытается никому ничего доказывать. Не пытается казаться хорошим. Не объясняет своих поступков. Интересно, что заставило его отрастить себе такую броню?

– Расскажи. – не сдаюсь я, разворачиваясь к нему в пол оборота.

– И зачем мне это?

Говорю же, непробиваемый.

– Потому что тогда я поделюсь с тобой своим грязный бельем.

Черт, в голове слова звучали не так тупо. И в них явно не было так много скрытого подтекста.

Элиот поворачивает ко мне голову и ухмыляется.

– Знала бы ты сколько шуток сейчас вертится на моем языке…

– Лучше используй свой язык по назначению. – выпаливаю я и тут же заливаюсь краской.

Мать. Твою. Что я только что сказала?

– В смысле, – прочищаю горло. – Расскажи что-нибудь о себе.

Элиот не выдерживает и начинает смеяться, дрожа всем телом.

Мне нравится его смех.

Жарко. Становится жарко. Кондиционер работает вообще? Снова сажусь нормально, уставившись перед собой. Как мне вообще удалось выставить себя дурой за два предложения? Вот, что бывает, когда говоришь все, что в голову приходит. А я так делаю всегда.

– Хорошо, Эва Уоллис. – вдруг произносит Элиот, и я резко поворачиваю к нему голову.

Наши глаза встречаются.

– Так и быть, я использую свой язык по назначению.

Не смотри на его рот. Не смотри на его рот. Черт. Зачем я посмотрела? Он заметил? Конечно, заметил, иначе не ухмылялся бы так.

Дерьмо.

Отворачиваюсь к окну и делаю внушительный глоток чая. Хорошо, что он уже остыл. Черт. Теперь мое воображение рисует Элиота у меня между ног…

– Только вот мне нечего сказать. – просто говорит он.

Картинка в голове тут же распадается, и я хмурюсь. Не от того, что больше не вижу Элиота между своих ног, а от его слов. Да. От слов.

– Это как? – снова смотрю на него.

– Чтобы поделиться чем-то постыдным, нужно испытывать стыд, а в моих настройках такого нет.

Везет ему.

– Тогда расскажи что-нибудь интимное.

Машина останавливается на светофоре, и Элиот разворачивается ко мне в пол оборота. Одна рука на руле, вторая на подлокотнике между нами. Только сейчас я осознаю, как много пространства он занимает. Эти широкие плечи. Эти вены на его предплечьях. А этот взгляд? Почему он смотрит на меня так, словно я какая-то задачка, которую он не может решить? И почему все внутри переворачивается от этого взгляда? Не так, как обычно. Это ощущение новое. Словно впервые в жизни на меня не просто смотрят, но и видят, замечают. Словно на меня хотят смотреть.

– Ты ведь понимаешь, что рассказав что-то интимное, я попрошу нечто похожее взамен?

Клод был прав. Элиот Бастьен и правда не делает ничего просто так. Но почему это кажется мне скорее защитным механизмом нежели частью его натуры? Что-то заставило его стать таким.

– Почему ты такой? – сначала слышу свой голос, а потом только осознаю, что произнесла это вслух.

Элиот моргает. Удивленно. А потом тут же отворачивается, снова уставившись на дорогу перед собой. Выглядит вроде бы расслабленно, но я замечаю, как сильно его пальцы сжимают руль.

Только я думаю, что пересекла черту, как он говорит:

– Ты мне, я тебе.

– Не отвечай. – тут же выпаливаю я. – Забудь, что я спрашивала.

Не думаю, что смогу рассказать ему обо всем, что привело меня в эту точку. Высока вероятность, что он станет смотреть на меня иначе. С жалостью. А это последнее, чего я хочу.

– Так быстро сдаешься, Уоллис? – игриво подначивает он.

– Нет. – вскидываю голову. – Просто меняю вопрос.

Легкая улыбка играет на его губах, и он не возражает.

– Расскажи просто факт о себе. Что-то странное.

– Странное, хм… – обдумывает он. – Хорошо, но ты первая.

Я закатываю глаза, потому что он невыносим. Еще никогда я не встречала более сложного человека. Хотя многим он явно кажется раскрытой книгой. Однако уверена, вы так считаете только потому что Элиот хочет, чтобы вы так считали.

– Я разговариваю с собакой. – выдаю первое, что приходит в голову.

Он берет стаканчик из подставки между нами и попивая, спрашивает:

– С воображаемой или реальной?

Что?

– Реальной.

– Тогда не считается. Я иногда разговариваю сам с собой. Это не странно.

Мы пьем чай, а я продолжаю думать, что такого есть во мне странного, помимо очевидной социофобии.

– Я сильно потею, когда нервничаю. – только эти слова зависают между нами, как мне тут же хочется забрать их обратно.

Боже. Какой стыд. Зачем я это сказала?

– А я во время секса. –  пожимает он плечами, как ни в чем ни бывало. – Тоже не то.

Видимо, у Элиота Бастьена и правда нет в словаре слова «стыд».

– Я люблю слушать песни с матами.

На его лице появляется довольная улыбка.

– Любимый исполнитель?

– Doja Cat.

– Одобряю. – кивает он. – А любимая песня?

Кажется, мои уши начинают краснеть.

– Rules.

Черт. Не нравится мне выражение его лица. Он возвращает стаканчик на подставку. Берет телефон и подсоединяет к машине.

– Что ты делаешь? – нервно интересуюсь я, хотя уже знаю ответ.

Первые ноты появляются из динамиков, а вместе с ними и слова.

Можешь играть с моей киской, но не играй с моими эмоциями

Если ты потратишь на меня деньги, мы можем просто переспать

Я буду трясти своей задницей в замедленной съемке

У тебя куча налички, и знаешь, чувак, я хочу их…

Элиот начинает напивать вслух, немного пританцовывая плечами. А я прикрываю глаза рукой, наблюдая за ним сквозь пальцы.

Мы останавливаемся на еще одном светофоре. Он берет и увеличивает громкость до максимума. Да еще и опускает окна с наших сторон. Нет. Что он творит? Боже. Всем телом вдавливаюсь в сидение, но не могу перестать улыбаться.

Нет, он сейчас не поет про кисок и не кричит «сука» во все горло. Меня здесь нет. Нет.

Я начинаю смеяться, когда он проводит рукой по груди и поет, что хочет трахнуть кого-то.

Я сейчас умру.

Нет, я уже умерла, и это моя личная форма Ада.

Вот он смотрит мне в глаза и четко говорит, чтобы я играла с его киской, но не с его чувствами.

Мы стоим на широком проспекте. И справа и слева от нас ряды машин. Только поворачиваю голову, что посмотреть, как много людей на нас таращатся, как Элиот накрывает мою руку своей, заставляя смотреть только на него. Боже, его мимика это нечто. Он подмигивает, отправляет поцелуйчики и поет каждое слово наизусть. Он просто неотразим. И слава богу загорается зеленый. Мы трогаемся с места, но музыка не заканчивается. Даже ветер в салоне не способен ее заглушить. Еще один поворот, и он останавливается у магазина. Я тут же вылетаю из машины, но музыка продолжает орать на всю улицу. Прохожие любопытно таращатся то на меня, то на него. Меня бросает в жар.

Черт возьми, ну, что он за идиот?

Наконец, вдоволь насладившись моим стыдом, он счастливый глушит машину. Еще спустя мгновение возникает передо мной.

– Я больше никогда не сяду к тебе в машину. – тут же говорю ему, стараясь спрятать улыбку.

– Да брось, Уоллис, тебе понравилось.

Ни за что не признаюсь в этом.

Ничего не ответив, направляюсь к магазину и вхожу внутрь. Элиот идет следом.

Почему не могу перестать улыбаться?

– Эва Люсинда Уоллис. – с порога слышу разгневанный голос.

– Люсинда? – тихо повторяет Элиот рядом со мной, и я слышу отчетливую улыбку в его голосе.

– Заткнись. – толкаю его локтем в бок как раз в тот момент, когда к нам, точно торнадо, подлетает Рори. Тетя появляется из-за угла. Вид у нее скорее обеспокоенный, нежели рассерженный.

Что происходит?

– Ты выходишь замуж? – вопит Аврора во все легкие и бьет меня по плечу.

Элиот прыскает от смеха в кулак.

– Какого хрена ты не отвечаешь на мои звонки? – продолжает подруга. – Я весь день на нервах. Думала уже вызывать спасательную бригаду.

Тетя проходит за стойку, продолжая просто наблюдать. Предательница.

– Телефон сел. – начинаю я. – Сумку с собой не взяла, зарядки не было. Прости, что заставила беспокоиться.

Она тут же смягчается, но карие глаза полыхают огнем. Знаю, я обещала ей позвонить. Мы договорились, что она будет на связи на случай, если меня нужно будет забрать. Мне правда жаль. Поверить не могу, что это вылетело у меня из головы.

– А как ты узнала, что я выхожу замуж? – осторожно спрашиваю, и она снова вспыхивает, словно спичка.

– Так это правда? – выпучивает глаза, уперев руки в бока. – Ты издеваешься?

– Наверное, здесь стоит объясниться мне. – подает голос Элиот, но я не даю ему продолжить, схватив его за предплечье. Он замолкает, бросив на меня вопросительный взгляд.

– А это еще кто? – грубо бросает Аврора, оценивая Элиота как какой-то посторонний предмет.

Ей определенно точно известно, кто перед ней. В конце концов, это она договаривалась с ним насчет моей съемки, да и мы вместе смотрели его старые фотки в сети.

– Элиот Бастьен. – отвечаю, пытаясь одним взглядом выяснить, почему она так остро реагирует. – Мой как бы жених.

Она резко переводит на меня глаза и щурится.

– Как бы?

Игнорирую ее вопрос и знакомлю их друг с другом.

– Элиот, это Аврора Мерсье, моя подруга.

– Теперь понятно. – тихо бормочет он, и я указываю на тетю.

– А там Амелия Готье, моя тетя.

Они обмениваются кивками.

Рори смеряет его небрежным взглядом и складывает руки на груди.

– Откуда ты взялся, Элиот Бастьен?

Да что с ней не так?

– Не знаешь, как люди появляются на свет? – тут же начинает Элиот. – Ну, смотри, сначала мой отец трах…. – я впиваюсь ногтями ему в руку. – На машине приехал.

Подруга буравит его взглядом, а тот в свою очередь ухмыляется. Я еще ни разу не видела Аврору такой взбешенной. Но почему?..Черт, до меня наконец доходит. Она наверное, думает, что Элиот каким-то образом мной воспользовался. Хотя это не так уж и далеко от правды.

– Какого хрена весь город трещит о том, что ты ее жених? – сквозь зубы цедит Рори.

– Я бы ответил. – бросает Элиот с фальшивой улыбкой. – Но боюсь без руки остаться.

Я тут же отпускаю его и смотрю на тетю, вопросительно вскинув брови.

– Эвелина. – просто говорит она, и я прикрываю глаза.

Ну, конечно. Моя мать кого-угодно даже из-под земли достанет. А ко мне есть только один путь. Через тетю.

– Аврора была рядом, когда она позвонила. – продолжает Амелия, уперевшись руками в стойку.

– Что она сказала?

– Спрашивала, правда ли это, что ты выходишь за какого-то фотографа.

Уверена, мать выразилась иначе.

– Что ты ей ответила?

На губах тети появляется лукавая улыбка.

– Пожелала ей приятного вечера.

Я выдыхаю с облегчением. Хорошо. Моей семье нельзя ни о чем рассказывать. Во многом потому что чем больше их впускаешь, тем сложнее от них отделаться. Лучшая тактика это притвориться, будто их вообще не существует. Хотя бы постараться.

– Может, уже объяснишь, что происходит? – не унимается Рори. Терпением она никогда не отличалась. Плюс она явно не доверяет Элиоту и опекает меня. Аврора та самая старшая сестра, которой у меня никогда не было. Одно мое слово, и она разорвет Бастьена. Буквально. Ей не впервой надирать мужчинам зад.

Я беру ее руки в свои и заглядываю в глаза, пытаясь дать понять, что со мной все хорошо.

– Я расскажу тебе все, что хочешь знать, обещаю. Но сначала мне нужно поговорить с Элиотом и немного прийти в себя. Дашь мне пару часов, ладно?

Она вздыхает, внимательно разглядывая меня, и кивает.

– Хорошо. У меня сейчас дела, но позже я к тебе заеду.

– Договорились. – улыбаюсь я, и она стискивает меня в крепких объятиях.

Всегда приятно, когда есть кто-то, кому не плевать жив ты или нет. Пусть Рори и не до конца меня понимает. Пусть у нас мало общего, но она та, кто без вопросов порвет за меня любого. Она моя семья.

Отстранившись, она кивает мне и переводит испепеляющий взгляд на Элиота.

– Обидишь ее, и ты труп, понял? – тычет в него наманикюренным пальцем.

На удивление Элиот отвечает совершенно серьезно:

– Понял.

Отлично. С этим пока разобрались.

– Идем. – бросаю ему и двигаюсь дальше в магазин.

Сворачиваю налево к холодильникам.

– Я ей явно не понравился. – слышу голос за спиной.

– Это нормально. – бросаю через плечо и толкаю дверь во внутренний дворик. – Ей трудно понравиться.

– Но она хороший друг.

Киваю.

– Да, лучший.

Спустя мгновение он снова заговаривает:

– Ты меня удивила.

Замедляю шаг и поднимаю на него глаза.

– Чем?

– Ты умеешь отстаивать границы.

– А, ты про то, что я не начала оправдывать и прогибаться под нее?

Поджав губы, он кивает, и я останавливаюсь, развернувшись к нему лицом.

– Проясним кое-что. – произношу я, и он тормозит рядом со мной.

Сейчас его глаза похожи на цвет скошенной травы. Яркий и насыщенный. Мысленно прикидываю, какие краски нужно смешать, чтобы получить этот оттенок, но потом тут же себя отдергиваю.

– Тот факт, что мне некомфортно в окружении незнакомых людей, что я боюсь даже слово произнести или стараюсь избегать зрительного контакта не значит, что я не осознаю всего, что происходит. Я такая не потому что мои границы размыты, а потому что их множество раз нарушали. Моя проблема в том, что я не могу отстаивать их с незнакомыми людьми.

Он должен это понять. Должен знать, что я не та, с кем можно играть в игры. Не та, кем можно манипулировать. Больше нет. Пусть мне все еще сложно, но я изо всех сил стараюсь не дать себя в обиду.

Элиот молчит. Просто смотрит мне в глаза. С серьезностью обдумывает мои слова. А потом вдруг наклоняется так, что наши глаза оказываются на одном уровне.

– Сколько мы знакомы, Эва?

Я хмурюсь.

– Не считая школы, мы виделись три раза.

Он медленно кивает, будто бы давая мне самой обдумать мои же слова.

– Я незнакомец, Эва, но ты не избегаешь зрительного контакта. Даже в тот раз, когда ты стояла у моей студии, ты смотрела мне прямо в глаза. Знаешь, что я думаю?

– Нет.

Он улыбается одними губами.

– Думаю, проблема не в тебе, а в мире. Он тебя не заслуживает, и любой, кто думает иначе, полный кретин.

Я замираю. Вдоль позвоночника проносится странный разряд. Похоже на то самое чувство, когда беру в руки кисть. Правильность. Ощущение правильности. Слов. Момента. Его.

Я убеждена, что люди не появляются в нашей жизни просто так. Всегда есть причина. Ты можешь не знать ее, можешь понять только спустя время, когда связь уже будет разорвана, но она есть. Причина. Элиот Бастьен появился в моей жизни именно сейчас, именно в это время для чего-то. Мне просто нужно дать этому чему-то произойти. Чтобы это ни было.

– Дыши, Эва. – вдруг говорит он, и я резко втягиваю ртом воздух, даже не осознавая, что на мгновение перестала дышать.

Делаю шаг назад и отворачиваюсь.

Ничего не ответив, разворачиваюсь и подхожу к пожарной лестнице, но только собираюсь подняться на ступеньку, как Элиот резко тянет меня на себя, и я всем телом врезаюсь в него. Черт. Он же как скала.

– Куда ты идешь? – спрашивает он.

– Сколько ты торчишь в зале? – одновременно с ним выпаливаю я.

Он ухмыляется, отпустив меня.

– О, я не хожу в зал. Предпочитаю другие виды нагрузок. – играет бровями, и меня тут же бросает в жар.

– Ясно.

Сглатываю и снова пытаюсь подняться по этим чертовым ступенькам.

– Эва.

– Что? – оборачиваюсь.

– Что ты делаешь? – недоверчиво спрашивает он, бросая взгляд то на меня, то на лестницу.

– Домой иду.

Его брови взлетают вверх.

– Мы полезем через окно?

Копирую его мимику.

– А есть правило о том, что нужно заходить только через дверь?

– Ты странная. – бросает он, и это звучит как комплимент.

Качаю головой.

– Кто бы говорил.

Он усмехается, но больше не задает никаких вопросов, и молча следует за мной. Поверить не могу. Я собираюсь пустить к себе в дом мужчину. И не просто мужчину. Элиота Бастьена.

Стоп.

А в каком состоянии я оставила квартиру?

Мои картины, их же не видно? Мольберт. Я убирала мольберт? Черт. Не помню. Дерьмо.

Мы уже на самом верху у стеклянной двери.

– Ха. – выпаливает он за моей спиной. – Это все-таки не окно.

Я закатываю глаза, доставая ключи из кармана пиджака.

Молли уже встречает нас, виляя хвостом. Распахиваю дверь, тут же проверяя, все ли картины стоят лицом к стене справа. Все. Фух. Выдыхаю с облегчением и чешу Молли за ухом. Потом включаю торшер рядом с диваном и оборачиваюсь. Вместо того, чтобы осматриваться, Элиот опускается на корточки перед собакой и начинает чесать ее, широко улыбаясь.

– Это Молли.

– Молли? – хмурится он. – Кто-то слишком просто для тебя.

– Не я давала ей имя. – тут же отвечаю, стягивая с себя пиджак. Бросаю его на диван и ставлю телефон на зарядку. – Выпьешь чего-нибудь? Кофе?

Элиот выпрямляется и закрывает за собой дверь.

– Ты же не пьешь кофе.

Пожимаю плечами и направляюсь в сторону кухни.

Так. Делаю глубокий вдох. Кофе. Нужно приготовить кофе. Включаю кофеварку и достаю кружку из шкафчика.

– Ты пишешь? – слышу его вопрос за спиной, и резко оборачиваюсь.

К счастью, он не тянется к работам, просто рассматривает стойку с инструментами и холсты.

– Это хобби.

Он кивает и проходит дальше в квартиру. Пытаюсь взглянуть на все его глазами. Мягкий диван в центре, напротив кофейный столик, усеянный самыми разными изделиями из глины, книгами и еще множеством всего – тюбики с красками, резинки, крем для рук. У противоположной стены телевизор, встроенный в огромный книжный шкаф. Он подходит к полкам, изучая их. Книги там буквально запиханы во всевозможные просветы. У меня не хватает места.

– Сколько прочла? – просто спрашивает он.

– Все.

Его брови взлетают вверх, и он медленно поворачивается ко мне.

– У меня много свободного времени. – отвечаю на его невысказанный вопрос.

Слегка улыбнувшись, он кивает и продолжает изучать обстановку. Подходит к обеденному круглому столу с цветочной вазой в центре. Ромашки. Не знаю почему, но он улыбается, бросив на них беглый взгляд. Потом молча проходит к последней стене, где входная дверь, и замирает на месте, заметив цветочную роспись. Она охватывает дверь так, что складывается такое впечатление, будто дверь вписана в цветочный сад.

– Это ты?…

– Да.

Его взгляд скользит еще выше, и Элиот запрокидывает голову к потолку, видит еще одно мое произведение.

– Это?..

– Да, Сикстинская капелла.

– Но как?

– У меня ооочень много свободного времени. – отворачиваюсь от него, подавляя улыбку, и начинаю готовить ему кофе, а себе чай.

Элиот первый, кто помимо тети с Авророй видит то, что я создаю. Пусть это и не картины Эден, но тоже часть меня. Просто не такая болезненная. Во многом вся эта квартира отражение меня. Элиот никак ее не комментирует, но этого и не нужно, у него все на лице написано.

– Ты была там? – на это раз его голос уже ближе. – В Ватикане?

– Нет. – беру кружки и оборачиваюсь.

Он стоит у стола и смотрит на меня во все глаза. Разглядывает. Так, будто видит впервые. Он не спрашивает почему, я не была в Ватикане, но думаю, догадывается. Точно так же, как и догадывается о том, почему я столько читаю.

Предлагаю ему сесть и ставлю кружки на стол.

– Ты не пьешь кофе, но у тебя есть кофеварка. – замечает он, размещаясь на одном из стульев.

– Вывод? – сажусь рядом на свое привычное место.

– К тебе часто приходят гости, которые пьют кофе.

– Рори. – отвечаю, обхватив свою кружку руками. – Ко мне часто приходит Рори.

Он кивает, и его взгляд вдруг падает на мою праву руку. Туда, где шрамы от ожогов выглядывают из-под длинного рукава футболки. Тут же оттягиваю его и жду вопросов, но Элиот молчит. Просто делает глоток кофе.

– Спасибо. – улыбается уголками губ. – За кофе.

– Не за что. – отпиваю чай, улыбаясь ему с благодарностью.

За то, что не спрашивает. За то, что не пялится. За то, что не видит во мне жертву.

– Итак, – начинаю я. – Ты хотел поговорить. Я тебя слушаю.

Он поднимает на меня глаза.

– Хочу предложить тебе сделку.

– Сделку?

Такого я не ожидала. На его лице нет ни грамма веселья. Он говорит серьезно. Значит, по какой-то причине для него важно то, что он собирается мне предложить.

– На этот месяц, что мы оба работаем в Роше, только на этот месяц. Притворись моей невестой. А взамен я помогу тебе преодолеть трудности в общении.

Из меня вырывается недоверчивый смешок. Годы терапии не помогли мне преодолеть трудности, а он предлагает справиться за месяц?

– И как ты это сделаешь?

Он ухмыляется.

– Поверь, я мастер, когда дело доходит до раскрепощения.

Охотно верю.

– Зачем тебе это?

Он небрежно откидывается на спинку стула.

– Ну, предположим, мне скучно.

– Ты врешь. – тут же выпаливаю я, и он резко поднимает на меня глаза.

Брови сходятся на переносице.

– Как ты?..

– Я не стану ввязываться в это. Особенно, если не знаю твоих истинных мотивов.

Не стану. Даже если мне и правда хочется попробовать. Даже если теперь отчетливо вижу эту причину. Причину, по которой Элиот Бастьен снова и снова появляется в моей жизни. Не стану, потому что не хочу быть игрушкой в его руках. Если и соглашусь, то только на равных.

– Подумай. – просит он, подаваясь вперед, и складывает руки в замок на столе. – Я знаю, тебе нравится Клод. А ему нравятся уверенные в себе девушки. Мы можем быть полезны друг другу.

Вау. Он просто мастер манипуляций.

– Если бы ты не знал о моих чувствах к Клоду, о моей социофобии, предложил бы мне нечто подобное?

Он моргает, но ничего не отвечает.

– Нет. – уверенно произношу за него, крепче схватившись за кружку. – Потому что иначе у тебя не было бы того, что ты мог бы мне предложить. Но сейчас ты знаешь на какие кнопки давить, а значит, у тебя преимущество. Что ты там говорил? Ты мне, я тебе? Ну так вот, то, что ты мне предлагаешь, не сделка, а использование. Ты знаешь мои слабости и используешь их в свою пользу.

Мои слова явно приходятся ему не по вкусу, но я не останавливаюсь. Просто не могу. Словно внутри что-то прорвало, и слова сами выливаются из меня.

– Да, это использование, потому что ты знаешь мои слабости, а я твои нет. Ты врешь, делая вид, что тебе просто скучно и ты решил сделать мне одолжение. Но на самом деле ты в отчаянии. Правда в том, Элиот Бастьен, что сейчас я нужна тебе гораздо больше, чем ты мне.

Его рот приоткрывается в изумлении, и я откидываюсь на спинку своего стула, тяжело дыша. Поверить не могу. Я только что сказала это все и даже ни разу не запнулась.

– Так что либо ты сейчас будешь честен со мной, либо можешь допивать кофе и уходить. Увидимся в офисе.

В зелени его глаза мелькает нечто. Оно проскальзывает так быстро, что сперва кажется, будто мне показалось. Но…нет, не показалось. Мне слишком хорошо это знакомо, чтобы не заметить. Слишком часто я видела это в собственном отражении.

Страх.

Мои слова напугали Элиота. Напугали своей правдивостью. Напугали своим смыслом. Он боится того, о чем я попросила. Боится дать что-то взамен, потому что на этот раз все не так просто. На этот раз это личное. Обнажать душу перед незнакомцем всегда страшно. Просто потому что ты не уверен в реакции. Но делиться с близкими еще сложнее, потому что их мнение еще весомее. В итоге ты застреваешь где-то по середине в сомнениях и решаешь вообще ничего не говорить. Решаешь оставить все при себе, потому что так безопаснее. Проще.

Мы молча смотрим друг другу в глаза. Долго. Это не похоже на сражение. Скорее на взаимное проникновения. Он ищет ответы в моих глазах, а я в его.

Что-то внутри щелкает, и я вдруг понимаю, вижу то, что все это время не давало мне покоя. Вижу то, что заметила еще тогда на выставке, но не смогла дать этому определение.

– Одиночество. – выдыхаю в пространство между нами. – Вот, почему ты улыбаешься, а твои глаза нет. Тебе не скучно, тебе одиноко.

Он резко отводит взгляд. Челюсти сжимаются. Плечи напрягаются. Ничего не ответив, он поднимается на ноги и уходит. Уверенным шагом направляется к оконной двери. Я открываю рот, чтобы остановить его, но слова не складываются в предложение. Потому что не смотря на то, что явно пересекла черту, виноватой я себя не чувствую. Мне не за что извиняться. И нет причин удерживать его. Поэтому я просто наблюдаю за тем, как он тянется к ручке двери, но почему-то не касается ее. Замирает на месте, сжимая и разжимая кулак.

Нити. Люди образуют их между собой, даже не осознавая этого.

Я пришла к нему в студию, тем самым сделав первый шаг, протянув нить. Элиот притянул меня к себе на выставке и назвал своей невестой, сделав шаг навстречу. Мы оба отбросили эту нить, не пытаясь повторно связаться друг с другом, но она уже есть, уже существует между нами, и поэтому мы встретились снова сегодня утром. Слишком надуманно? Возможно. Но я верю в это всем своим сердцем. Иначе не могу. Это помогло мне пережить все плохое. Помогло найти смысл.

Элиот медленно опускает руку и поднимает на меня глаза. Он колеблется. Не может решить, стоит ли игра свеч. Вот она его зона комфорта. Элиот не просто книга, которую трудно прочесть, он неприступная крепость. И сейчас он решает, хочет ли пробить небольшую щель для меня.

Прикрыв глаза, он делает глубокий вдох. А когда открывает их, я понимаю – решение принято.

Не отрывая своего взгляда от меня, он возвращается. Так же уверенно, как и уходил. Приблизившись к столу, останавливается.

– Селин.

Одно слово. Пять букв. Но оно так трудно ему далось.

– Она вырвала мне сердце и смешала его с грязью. – без каких-либо эмоций произносит он. – Теперь ты довольна?

Киваю на стул, и он снова садится за стол. Потом молча делает глоток своего кофе и морщится.

– Есть что покрепче?

– Нет. Социофобы склонны к алкоголизму, поэтому я пью только в самых экстренных случаях.

Он кивает и делает еще глоток.

– Ты хочешь ее вернуть? – спрашиваю, отпив чая.

– Нет. – тут же выпаливает он. – Не знаю.

– Хорошо. – улыбаюсь, вздохнув, и снова пью.

Чувствую его взгляд на себе. Он хмурится, склонив голову.

– Твой кофе остынет. Пей.

– Так ты согласна?

– Пей. Свой. Кофе.

– Ты странная.

– Ты уже говорил.

– Не пойму, нравится мне это или нет.

– Нравится.

– Откуда знаешь?

– Иначе тебя бы здесь не было. – вскидываю подбородок и имитирую его голос, добавляя. – Я никогда не делаю того, чего не хочу.

Он закатывает глаза и всеми силами пытается подавить улыбку.

– Нам нужны правила. – выдаю опустив кружку на стол.

– Ты согласна? – надежда так и плещется в его голосе, и я киваю.

– Но повторюсь, нам нужны определенные правила.

– Ага, сейчас ты скажешь «никаких поцелуев и прикосновений»

– Нет. – просто качаю голову. – С этим проблем нет.

Его брови удивленно взлетают вверх.

– У меня проблема с общением. – поясняю. – С тем, как окружающие меня воспринимают.

Элиот внимательно слушает, буквально ловит каждое слово, точно пациент на приеме у врача. Это мило. И немного забавно. Мне приходится прикусить нижнюю губу, чтобы скрыть улыбку.

– Как мы уже выяснили, у меня есть личные границе, как и у всех. Но я не имею ничего против твоих прикосновений.

Я ведь не робот, в конце то концов.

Подношу чашку ко рту и делаю глоток.

– Ты ведь не девственница, нет?

Чай идет не в то горло, и я начинаю кашлять.

Что? Мне послышалось. Точно послышалось. Он пошутил? Нет. Вид у него вполне серьезный.

– Нет. – тихо отвечаю я.

– Как давно у тебя был секс?

– А это имеет какое-то отношение к нашему договору?

Он самоуверенно откидывается назад.

– Прямое отношение, да. – ухмыляется он, и мои щеки опаляет жар. – Я ведь должен знать, с чем имею дело.

Отвожу от него взгляд и делаю пару глотков чая.

Не пойму, каким образом секс поможет мне чувствовать себя не так дерьмово на людях?

Очевидно Элиот замечает мое смятение, поэтому поясняет:

– Секс важная часть любых отношений, Эва. Если хочешь побороть свои страхи, советую начать с него. Научишься быть уверенной в постели, станешь уверенной и за ее пределами.

Странная логика, но кажется, в ней есть смысл. И то, как легко он говорит на эту тему несколько успокаивает. Складывается такое впечатление, будто обсуждение секса для него то же самое, что и обсуждение политики. Вот только вряд ли Элиот вообще интересуется политикой.

– Несколько лет назад. – тихо бормочу я, прячась за кружкой.

– Что, прости? – он подается вперед, делая вид, что не услышал. – Повтори, я не понял.

С грохотом опускаю кружку на стол и стискиваю ее пальцами. Все он понял, просто наслаждается моим стыдом точно так же, как и наслаждался им в своей машине.

– Несколько лет назад. – медленно растягиваю каждое слово.

– Несколько лет назад что?

– В последний раз у меня был секс несколько лет назад. – быстро выпаливаю на одном дыхании.

– Что было? – подается еще ближе.

– Секс.

– Вот видишь, это просто слово. Его не нужно бояться.

– Еще один урок от Элиота Бастьена?

Он тихо посмеивается и перекидывает ногу на ногу, складывая руки на коленях в замок, как долбанный профессор.

– Не волнуйся, за это тебе не придется меня целовать.

Закатываю глаза. Он просто невероятен. Я уже начинаю жалеть, что вообще на это подписалась.

– В чем причина?

– Что?

– Почему у тебя так давно не было секса?

– Следующий вопрос.

Он вздыхает, качая головой, но на этот раз не настаивает.

– Мастурбируешь часто?

Каждая клеточка кожи начинает гореть.

– Что?

– Мне повторить? – выгибает бровь.

– Нет. Я услышала.

Что я там говорила? Ад был в машине? Нет, я ошиблась. Настоящая пытка – этот разговор.

– Ну так что?

– Нет.

– Нет, не мастурбируешь или нет, не часто?

– Нет, не часто.

– Понял. – будничным тоном говорит он, делая глоток кофе.

– Вернемся к правилам?

– Конечно. У меня даже есть одно.

– Какое?

– Никаких личных вопросов.

– Издеваешься?

– То, что спросил я, напрямую связано с нашим договором. Мне нужно знать насколько ты закрыта. Воспринимай меня, как личного тренера. В связи с этим, у меня есть второе правило.

Зря. Зря я на это подписалась.

– Я слушаю.

– Даже если тебе не понравятся мои методы, ты будешь делать все, что я скажу.

– Но…

– Никаких «но». У нас есть только месяц.

Резонно.

Ладно, в любом случае, я ничего не потеряю, если попробую. Верно?

– Окей. – без особого энтузиазма бормочу я. – У меня есть третье правило.

Он кивает.

– Честность. Прозрачность. Во всем, что касается нас обоих. Ты не хочешь делиться своей личной жизнью, хорошо. Но если это будет хоть как-то задевать меня, я должна знать. Именно поэтому говорю сразу, тетя и Аврора будут знать правду о нас. Но только они. Для остального мира ты мой жених.

– Согласен. Дана тоже в курсе. И Эмма.

– Эмма?

– Еще одна моя подруга.

Должно быть, это та брюнетка, которую я видела на фотографиях в его спальне. Неужели, это она тогда забрела к нам в магазин босиком, а позже дала мне контакт Элиота? Черт, теперь мне хочется снова увидеть те фотографии, чтобы рассмотреть поближе.

– Хорошо. – наконец отзываюсь я. – Пообещай мне кое-что.

– Смотря что.

– Этот договор не навредит мне.

Он поджимает губы и качает головой.

– Прости, детка, но я не даю обещаний, которые не смогу сдержать. – грубо, но зато честно. – И кстати о договоре, я так и не сказал что-то странное о себе.

В его глазах вспыхивают игривые огоньки.

– Помнишь комнату, в которой проснулась неделю назад?

– Твоя фотолаборатория.

– Это моя спальня.

Что?

– Но я думала, та, что напротив, твоя спальня. Я видела там кровать с шелковыми простынями.

– Эта кровать не совсем для сна. – он подавляет улыбку. – Я не сплю там один, точнее редко когда высыпаюсь, если ты понимаешь, о чем я.

Ух. Понимаю. Еще как понимаю. Слишком хорошо. И в ярких картинках.

– То есть, ты там…

– Трахаюсь? Занимаюсь сексом? Да. Иными словами, простыни там меняются ежедневно.

Становится жарко.

Очень.

Жарко.

– Подожди, но в ту ночь я…я спала в твоей спальне. Получается, это была не гостевая?

Элиот вдруг отводит взгляд и допивает кофе залпом. Затем поднимается на ноги.

– Пожалуйста, скажи, что мы не спали вместе в одной кровати.

– Мы не спали вместе в одной кровати.

– Элиот.

Он смеется, запрокинув голову назад.

– Расслабься, Уоллис, в конце концов, я твой жених. – подмигивает. – Мне можно.

10

Я написал Уоллис, что приехал, и теперь направляюсь к цветочному с мятным чаем в руках. Купил ей его по дороге сюда. Спрашивается, нахрена? Она наверняка уже выпила свою порцию утром. Пофиг. Не буду об этом. Ну захотелось мне купить ей чай. Нет в этом ничего особенного.

Колокольчики звонят надо мной, когда толкаю дверь цветочного. В нос сразу ударяет этот сладкий аромат. Но не такой сладкий как Эва Уоллис.

Стоп.

Что?

Амелия, тетя Эвы, стоит за прилавком и поднимает на меня глаза. Кажется, она собиралась с улыбкой поприветствовать клиента, но передумала, увидев меня. Прочищаю горло и желаю ей доброго утра. Она отделывается коротким кивком и возвращается к букету на прилавке.

Подхожу ближе.

– Красиво. – указываю на цветы.

Женщина улыбается в ответ, но лишь из вежливости. И Авроре я вчера не понравился. Что не так с этими женщинами? Я же просто само очарование. И насколько помню, пока не сделал ничего, чтобы заслужить такое холодное отчуждение.

– Тебе необязательно быть милым со мной. – не глядя от меня, произносит Амелия. – Если Эва счастлива, то и я тоже.

– Значит, вы не против нашего соглашения?

– Этого я не говорила.

Теперь понятно, в кого Уоллис унаследовала характер.

– Я ни к чему ее не принуждал.

– Знаю. – она поднимает букет рассматривая свое творение, но все еще игнорируя меня. – Мою племянницу трудно к чему-либо принудить. Она упряма. Если приняла решение, о стену разобьется, но доведет дело до конца. В этом ее проклятье.

Я такая не потому что мои границы размыты, а потому что их множество раз нарушали.

Как много раз в своей жизни она делала то, чего на самом деле не хотела? Как много раз из нее пытались сделать нечто, кем она не являлась?

По опыту Даны знаю, родители в богатых семьях имеют тенденцию лепить из детей подобие себя. Заставляют добиваться их любви. Заставляют делать все, чтобы соответствовать какому-то призрачному стандарту.

– Я вам не нравлюсь. – констатирую. – Только не пойму, почему. Вы меня не знаете.

Амелия снова раскладывает цветы на столе, но на этот раз поднимает на меня глаза. Они очень похожего оттенка, что и у Эвы. Вот только в них нет того, что есть у Эвы. Взгляд Амелии не касается тебя изнутри. Не заставляет тебя замереть. Не выбивает кислород из твоих легких.

– Элиот, верно? – спрашивает она, и я киваю. – Не пойми меня неправильно, Элиот. Лично к тебе у меня нет никаких претензий. Но я знаю таких, как ты. Что уж там говорить, у меня были мужчины, похожие на тебя. Харизматичные, уверенные в себе, талантливые. Вы умеете привлечь внимание, залезть под кожу. Жизнь для вас игра. Вот только, когда вам становится скучно, вы склонны разрушать.

– Вы меня не знаете. – качаю головой.

– Ты прав. И тем не менее я знаю, что эта история ничем хорошим не закончится. – она вздыхает. – Еще я знаю, что люди в нашу жизнь приходят не просто так. Эва тоже это знает. Вопрос лишь в том, осознаешь ли это ты?

Что не так с этим семейством Уоллис?

– Тетя? – раздается голос в глубине магазина, а через мгновение появляется Эва. – Я покормила Милли. Погуляешь с ней в обед?

Она роется в сумке и не замечает меня. Это дает мне время, чтобы нацепить улыбку и расслабиться.

– Конечно. – отзывается Амелия, возвращаясь к своему букету.

Уоллис поднимает голову и наши глаза встречаются. На ее губах тут же появляется радостная улыбка. От этого и моя становится вполне искренней. Вот, что я имел в виду. Когда Эва на вас смотрит, вы не можете не смотреть в ответ. Не можете не улыбаться, когда улыбается она.

– Доброе утро. – легко говорит она, приближаясь ко мне.

Поразительно, еще какую-то неделю назад эта девушка даже слова не смогла сказать и сбежала, как только заговорил я. Почему? Почему от Клода у нее сердце падает в желудок, а рядом со мной полный штиль?

Тебе не скучно, тебе одиноко.

Потому что она видит меня насквозь? Видит и не боится?

– Я бы так не сказал. – бросаю хмурый взгляд на этот бесформенный мешок, который снова на ней. – Что это на тебе?

– Ты о чем? – осматривает себя с ног до головы.

– Этот пиджак. – подхожу ближе. – На улице жара. Сними его.

Она усмехается.

– Я могу носить, что хочу, Элиот.

На моих губах растягивается дьявольская улыбка.

– Тебе напомнить про второе правило?

Ее рот приоткрывается в изумлении.

Что ж, детка, ты сама согласилась делать все, что я скажу.

Наверное, в данном случае это хорошо, что приняв решение, Эва Уоллис, разобьется, но доведет дело до конца.

– Ты серьезно? – выдыхает она.

– А похоже, что шучу?

Бьюсь об заклад, этот пиджак нужен ей только для того, чтобы шрамы скрыть. А, ну и еще, потому что она много потеет. Нервничает и потеет. Совсем не трудно сложить два и два.

– Но мы так опоздаем. – возражает она.

– Чтобы снять пиджак, требуется две секунды. Ты больше времени потратила, препираясь со мной.

– Если я его сниму, – цедит сквозь зубы. – Мне придется переодеться.

– Хорошо. – пожимаю плечами. – Иди переодевайся.

Эва колеблется. Наверное, отчасти потому что боится лишиться своей брони, а отчасти, чтобы просто не соглашаться со мной. Думаю, какой-то крошечной части ее не нравится подчиняться.

Прости, детка, но ты сама на это подписалась. Никто не говорил, что будет легко.

Ее кулаки сжимаются. Она делает глубокий вдох, а затем пихает сумку мне в грудь. Успеваю схватить ее как раз в тот момент, когда Уоллис отнимает руку. Затем взмахнув своими длинными волосами, она с явным негодованием разворачивается и уходит.

Я смотрю ей вслед и не могу сдержать улыбки.

Да, есть в ней эта дерзкая искра. Нужно только открыть ее миру.

– Может, я и ошибаюсь. – раздается тихий голос Амелии, и я поворачиваюсь к ней. – Возможно, это не ты ее, а она тебя сломает.

Очень хочется спросить, что, мать твою, это значит, но я не успеваю. В магазин заходит клиент, и все внимание Амелии устремляется на него.

Выхожу на улицу и жду Эву там. С ее сумочкой в одной руке и ее чаем в другой. Боже, чем я вообще занимаюсь? Зачем мне это? Почему просто не мог признаться Селин в том, что соврал? Что в этом такого? С каких пор я вообще боюсь говорить людям правду в лицо? С этих самых пор. Потому что на это раз правда не нравится мне. Какой же я идиот.