Читать онлайн Сердце хроноскопа

Глава 1

Кёнифан проснулся от тишины, режущей разум. Его покои в Хроноскопе, обычно наполненные гулом парящих шестерён и шёпотом песочных часов, затихли, словно мир умер. Он лежал на ложе, сотканном из звёздного света, его кожа, мерцающая, как пыль далёких галактик, дрожала от холода, которого не должно было быть.

Сначала Кёнифану показалось, будто его глаза закрыты, и он видит лишь тёмные, непроницаемые веки, покрытые тонкой, тревожной дрожью. Но стоило ему моргнуть, как сознание вновь вздрогнуло, и он увидел серебристую, мерцающую сеть нитей, пронзающих пустоту, будто тончайшие прожилки невидимой ткани, в которую кто-то небрежно вплёл его самого. Эта паутина окружала его со всех сторон, дышала вместе с ним, и ему казалось, что его тело тоже состоит из этих нитей, дрожащих от малейшего движения.

Только спустя несколько мучительных мгновений Кёнифан понял, что он не просто смотрит на нити, но и ощущает их в своём теле – они пульсировали в венах, скользили под кожей, вызывая тупую боль и холодный ужас. Он поднял руку и тут же ощутил головокружение: тонкие пальцы казались полупрозрачными, сквозь них просвечивали серебристые паутинки, дрожащие в унисон с сердцем.

Принц Времени с трудом приподнялся с кровати, пытаясь вспомнить, как он оказался в подобном состоянии, но воспоминания ускользали, словно вода сквозь пальцы. Его сознание заполняли лишь отголоски прошлого, обрывки мыслей, тени лиц и слов, которые казались знакомыми, но непостижимо далёкими.

В комнате царил тревожный полумрак. Стены Хроноскопа, цитадели Времени, были сотканы из шестерёнок и тонких, перетекающих песочных часов, наполненных мерцающим песком, который никогда не переставал струиться, кружиться и шептать что-то неразборчивое. Через высокие, стрельчатые окна проникал слабый свет, но свет этот был неправильный, размытый, хаотично меняющий оттенки от белёсого до кроваво-красного.

Кёнифан сделал глубокий вдох, чувствуя, как в груди отзывается резкой болью каждая ниточка, пронизывающая его существо. Он попытался привести в порядок мысли, собраться с силами, но его внимание тут же отвлёк странный холод, коснувшийся его щеки.

Он резко повернул голову, и заметил на подушке странный предмет, отчётливо контрастирующий с белизной шёлка. На ней лежала прядь волос – но не мятного оттенка, который всегда был гордостью Кёнифана, а иссиня-чёрного цвета, словно она была соткана из чистой тьмы.

Дрожащими пальцами он прикоснулся к пряди и тут же отдёрнул руку, почувствовав, что она холодна, как лёд, и словно высасывает тепло его собственной кожи. В висках пульсировала тревога, постепенно перерастающая в панику. Кёнифан поднял руки и коснулся своих волос – некогда сияющие мятные пряди теперь были неровно обрезаны, едва доставая до подбородка. Они потеряли свой блеск, и лишь тускло отражали мерцание нитей, дрожащих вокруг.

В комнате вдруг стало холоднее, и стены словно начали приближаться. Кёнифан услышал тихий шёпот, словно тысячи голосов говорили одновременно, каждый на своём языке, каждый по-своему пугающий. Он инстинктивно взглянул на огромное зеркало, висевшее на противоположной стене, и тут же ощутил, как кровь в жилах превращается в ледяные иглы.

В зеркале, вместо собственного отражения, Кёнифан увидел фигуру брата. Кённесепан стоял молча, его глаза были печальны и холодны, как ледники на краю мироздания, а за спиной клубилась непроницаемая тьма, словно он принёс её из того неведомого края, куда отправился тысячи лет назад. Брат поднял руку, словно приветствуя Кёнифана, но в его глазах читался немой упрёк, жестокое обвинение, не нуждающееся в словах.

– Нет! – выдохнул Кёнифан, делая шаг назад и почти падая. Зеркало дрогнуло, и отражение Кённесепана исчезло, оставив после себя лишь обычное отражение комнаты.

«Это всего лишь отражение, лишь моё больное воображение», – мысленно повторял он себе, стараясь успокоить бешено бьющееся сердце. Но глубоко внутри он знал, что всё происходящее было не просто кошмаром. Оно было настоящим.

Из оцепенения его вывел тихий звук – звон часов, идущий откуда-то из глубины Хроноскопа. Этот звон был неправильным, искажённым, он словно отмерял время не вперёд, а назад, вспять.

Кёнифан стремительно шагнул к окну и увидел, что пейзаж за ним изменился – звёзды кружились по небесам хаотичными вихрями, складываясь в причудливые символы, буквы и слова. Сердце замерло, когда он разобрал надпись, образованную сотнями сияющих огней:

«Ты потерял его».

Он закрыл глаза, почувствовав, как внутри всё рушится, рвутся нити, связывающие его с реальностью. Его вина, его страхи, всё то, что он хранил глубоко в душе, сейчас вышли наружу, обретая физическое воплощение в виде этой невыносимой правды.

– Кённесепан… – прошептал он дрожащими губами, словно само имя брата могло что-то изменить, вернуть утраченное или, наоборот, окончательно подтвердить потерю.

Дверь комнаты внезапно распахнулась, и на пороге появился силуэт молодого мага, Пламенника, с красновато-оранжевыми волосами и тревожным взглядом. Это был Тарис – один из немногих, кому Кёнифан мог доверять.

– Ваше Высочество! – выкрикнул он, тяжело дыша. – Огненный остров… там снова буря, но теперь всё куда хуже…

Он замер, встретив взгляд принца, и что-то прочитав в его лице, осёкся.

– Что… что с вами случилось? – шёпотом спросил он, глядя на обрезанные волосы и прозрачные пальцы Кёнифана.

Принц не ответил сразу, лишь мрачно взглянул в зеркало, словно надеясь и одновременно боясь снова увидеть там лицо брата.

– Время начало разрушаться, Тарис, – едва слышно проговорил он. – Нам нужно остановить это… или мир рухнет в Хаос навсегда.

Кёнифан видел, как глаза Тариса расширяются от страха и непонимания. Юный Пламенник всегда отличался эмоциональностью, его чувства легко вспыхивали и гасли, как языки пламени на ветру. Но сейчас, в отражении его взгляда, Кёнифан впервые заметил не только страх, но и глубокую растерянность, словно Тарис впервые осознал, насколько хрупок мир, в котором он вырос, насколько тонка грань, отделяющая порядок от безумия.

– Но как… Как это возможно? – голос Тариса сорвался на хриплый шёпот. – Кто мог посметь…

– Не знаю, – перебил его Кёнифан, сам поражённый холодом собственного голоса. – Но мы не можем позволить этому продолжаться. Если мои волосы были украдены… значит, кто-то пытается разрушить время, сломать равновесие и вернуть королевство обратно в хаос.

Он снова ощутил боль в груди, тяжёлую, давящую, словно кто-то сжимал его сердце ледяными пальцами. Каждая минута, каждое мгновение теперь отдавалось в нём тягостным, почти физическим эхом. Он знал, что его сила и способность видеть нити времени не исчезли полностью, но теперь были искажены и ослаблены. Он больше не мог просто плести их в узоры судьбы, как раньше, теперь это приносило боль, словно он касался раскалённого металла.

– Мы должны отправиться на Огненный остров, – тихо произнёс он, стараясь не выдать голосом того ужаса, который разрывал его изнутри. – Я должен увидеть всё своими глазами.

Тарис молча кивнул, хотя в его глазах мелькнуло сомнение. Он явно боялся, что его повелитель сейчас не готов встретиться с разрушением напрямую. Но возразить он не посмел.

Кёнифан направился к дверям своей комнаты, едва замечая, как вокруг него шепчут стены, пульсируют шестерни и искажаются очертания пространства. Он уже не чувствовал себя повелителем цитадели, а скорее её пленником – узником собственного времени, потерявшим ключ к свободе. Каждое его движение сопровождалось тихим, едва уловимым эхом голосов, звучащем со всех сторон, но стоило обернуться – они умолкали, оставляя лишь холод и пустоту.

Выйдя в главный зал Хроноскопа, Кёнифан замер, поражённый переменами. Пространство изменилось, словно за несколько часов здесь прошли века – пол покрывали тонкие, трещиноватые прожилки льда, через которые пробивались ростки какого-то странного растения с чёрными листьями. Воздух, всегда чистый и прозрачный, теперь казался густым и удушливым, пропитанным запахом гнили и сырости. Сводчатые потолки, обычно украшенные рисунками созвездий и символами стихий, теперь покрывала сеть паутины, а свет звёзд, проникающий сквозь прозрачные купола, мерцал хаотично, преломляясь и рождая тревожные тени.

Серебряные песочные часы, стоявшие по обе стороны зала и символизирующие течение времени, теперь вращались беспорядочно. Песок внутри них тёк не вниз и даже не вверх, а по странным круговым траекториям, будто запутавшись в собственном движении. От этого зрелища у Кёнифана перехватило дыхание – время не просто вышло из-под контроля, оно обезумело.

Тарис, стоящий рядом, явно не мог видеть всех тонкостей происходящего, но даже он ощущал тревогу, исходящую от каждого уголка зала. Его руки непроизвольно вспыхивали и гасли, выдавая нервозность и страх, которые маг тщетно пытался подавить.

– Мы должны торопиться, – хрипло проговорил Кёнифан, не сводя глаз с безумного танца песчинок в часах. – Если нити времени продолжат рваться, вскоре каждый из островов будет охвачен таким же безумием.

– Ваше Высочество, но как мы справимся, если вы… – Тарис замолчал, не решаясь закончить мысль.

– Если я потерял свою силу? – спокойно спросил Кёнифан, глядя ему прямо в глаза. – Возможно, сила не покинула меня полностью. Но даже если это так, я обязан попытаться. Ради королевства и… – он запнулся, отворачиваясь, – ради Кённесепана.

Последнее имя прозвучало почти неслышно, но оно всё же достигло слуха Тариса. Пламенник опустил взгляд, понимая, насколько глубока рана, которую носит в себе его повелитель.

Они двинулись к главным воротам цитадели, кажущийся бесконечным коридор то расширялся, то сужался, будто пытался удержать их внутри. Впереди их ждали ступени из прозрачного кристалла, за которыми открывался вид на мир королевства Стихий. Кёнифан остановился на мгновение, разглядывая этот мир, теперь уже не родной и привычный, а враждебный и чужой.

Парящие острова, когда-то воплощавшие красоту и равновесие, теперь дрожали и переливались странными, болезненными цветами. Огненный остров пылал ярче обычного, окружённый вихрями пламени и дыма, кружащегося в небе, образуя пугающие фигуры и лица. Водный остров был окутан густым туманом, будто укрытый покрывалом забвения, а в воздухе над ним висели капли воды, движущиеся странно медленно, словно само время не могло решить, в какую сторону им течь. Остальные острова выглядели так же тревожно – их контуры расплывались, искажались и снова собирались, будто реальность становилась зыбкой и ненадёжной.

Кёнифан вздохнул глубоко, ощутив, как ледяной воздух обжигает лёгкие, и тихо сказал, обращаясь к Тарису, хотя скорее просто произнося вслух свою мысль:

– Мир рушится не просто из-за моей слабости. Это месть Хаоса за то, что мы пытались удерживать его в рамках. И теперь нам придётся сразиться не только с врагом извне, но и с самими собой.

Тарис молча кивнул, принимая его слова, и они ступили на кристальные ступени, ведущие в сердце этого непостижимого, охваченного безумием мира, где время перестало быть союзником и стало врагом.

Каждый шаг, сделанный вниз по прозрачным ступеням, отзывался в сердце Кёнифана гулким, тягостным эхом. Казалось, сама реальность отторгала его, сопротивляясь присутствию существа, потерявшего часть своей сути. Под его ногами ступени меняли цвет, переливаясь от тускло-серебристого до мрачного, почти чернильного. Он чувствовал, как его окружает непроглядная темнота, словно вязкий, шепчущий туман, заполняющий сознание.

Рядом шагал Тарис, стараясь держаться твёрдо, но даже его сильная натура, связанная с огнём, с трудом выдерживала натиск холодного ужаса, охватившего пространство вокруг. Его огненно-рыжие волосы то вспыхивали ярче, то снова тускнели, будто сама стихия огня внутри него металась, чувствуя приближение катастрофы.

Наконец, они достигли подножия лестницы, ступив на мерцающую платформу из полупрозрачного хрусталя. Под ногами Кёнифан видел бескрайнюю пустоту, усеянную мерцающими звёздами и дрожащими нитями времени, которые теперь казались надломленными и запутанными.

Перед ними, в воздухе, зависала небольшая ладья из хрусталя и серебра, предназначенная для путешествий между островами. Когда Кёнифан ступил в неё, ладья дрогнула, словно почувствовав его боль и неуверенность. Тарис шагнул следом, сжимая в руках огненный посох, готовый к битве.

Ладья медленно двинулась, словно нехотя скользя по невидимому течению, и мир вокруг них начал стремительно меняться. Воздух сгущался и редел одновременно, пространство искривлялось, искажая очертания всего, что попадало в поле зрения. Кёнифан чувствовал, как его захлёстывают волны головокружения, будто реальность стала морем, бурным и непредсказуемым.

Огненный остров приближался стремительно, его очертания становились всё более отчётливыми и устрашающими. Огненные потоки вздымались вверх, образуя причудливые фигуры, некоторые из которых походили на человеческие лица – их рты искажались в беззвучных криках, а глаза, казалось, были полны мольбы и ужаса.

Когда ладья коснулась кромки острова, Кёнифан почувствовал, как его тело обжигает волной жара, и тут же ледяной холод вновь сковал сердце. Остров пылал огнём, который не просто жёг, но словно шептал, нёс слова, обращённые к нему одному.

– Смотрите, Ваше Высочество, – выдохнул Тарис, указывая на пламя. – Они застряли…

И в самом деле, люди на острове двигались по странным траекториям, застывая на мгновение, а потом вновь повторяя одни и те же действия. Они словно попали в петлю, их движения были механическими, лишёнными сознания. Женщина стояла на пороге дома, снова и снова поднимая руку к глазам, словно защищаясь от солнца, хотя оно давно скрылось в дымном небе. Мужчина носил ведро с водой, раз за разом проливая её на одно и то же место, будто пытаясь потушить огонь, которого не было.

– Это и есть временная буря, – мрачно произнёс Кёнифан. – Время здесь запуталось, свернулось в петлю. Им не вырваться, пока мы не найдём источник проблемы.

– Но… как это исправить? – голос Тариса дрожал от напряжения. – Ваша сила…

– Я знаю, – перебил его Кёнифан, едва скрывая раздражение и отчаяние. – Но если я не смогу, то никто не сможет. И тогда это распространится дальше, поглотив всё королевство.

Они двинулись дальше, осторожно ступая по горячей земле, усеянной кристаллами застывшей лавы. Вокруг них клубился дым, и в его глубине угадывались лица, сотканные из огня и пепла, лица, которые шептали обвинения, сомнения и тайны, давно похороненные в памяти.

Среди этой бесформенной массы огня и дыма Кёнифан различил лицо, которое заставило его сердце болезненно сжаться. В пламени проступали черты Кённесепана – строгие, величественные, но сейчас искажённые болью и укором. Пламя шевельнулось, и губы огненного призрака зашевелились:

– Ты позволил мне уйти…

Кёнифан остановился, не в силах отвести взгляд от этого лица, столь мучительно знакомого и столь же чужого в своей жестокой правде. Его губы задрожали, он протянул руку, словно желая коснуться брата, вернуть его, попросить прощения за все ошибки, за слабость и нерешительность.

– Ваше Высочество! – крикнул Тарис, пытаясь оттащить его. – Это ловушка!

Но Кёнифан не слышал его. Он видел лишь брата, чувствовал лишь его присутствие, обвинение в глазах, которые были когда-то полны любви, но теперь горели лишь горечью утраты.

Тарис резко встряхнул его, оттаскивая назад. Лицо в пламени исказилось в гневной гримасе, огонь вспыхнул ярче, и голос брата прозвучал громче:

– Ты украл моё время! Ты должен был идти со мной!

Слова резали больно, словно нож, вонзавшийся в самое сердце. Кёнифан вскрикнул, закрывая лицо руками. Пламя вспыхнуло, окутывая его жаром, но Тарис встал перед ним, поднимая огненный посох, создавая щит из пламени, который на мгновение сдержал бушующую стихию.

– Вы должны очнуться! – выкрикнул Тарис, его голос звучал отчаянно. – Это иллюзия, Ваше Высочество! Это только тень!

Но Кёнифан понимал, что это была не просто иллюзия – это была его правда, его вина, его тьма, воплощённая в огне. Он знал, что ему предстоит не только бороться с хаосом вокруг, но и встретиться лицом к лицу с хаосом, поселившимся в его душе.

И сейчас, стоя на краю безумия, окружённый огнём, шепчущим голосами прошлого, Кёнифан впервые понял, что не только время и реальность находятся в опасности, его собственная сущность была на грани разрушения, и если он не сумеет победить внутреннюю тьму, всё остальное потеряет смысл.

Тарис держал щит из огня, отчаянно сопротивляясь натиску разбушевавшегося пламени. Его огненно-рыжие волосы полыхали, словно он сам был частью этой стихии, но даже его сила меркла перед яростью времени, вырвавшегося из-под контроля.

Кёнифан тяжело дышал, пытаясь подавить приступ паники и боли, сковавший его сознание. Вокруг них продолжали кружиться тени, огонь складывался в лица, каждое из которых обвиняло, осуждало и несло в себе частицы его вины. Он чувствовал себя обнажённым перед лицом собственных страхов, словно каждое пламя было зеркалом, отражавшим его слабость и ошибки.

– Мы не можем здесь оставаться! – крикнул Тарис, усиливая огненную защиту, пока вокруг свистели раскалённые языки пламени. – Нужно найти источник бури и остановить её, пока она не разрушила всё окончательно!

Кёнифан через силу поднял голову, встречая взгляд юного Пламенника. Он видел в глазах Тариса огонь решимости и отчаянную веру в то, что их миссия всё ещё выполнима. Эта вера пробудила в нём нечто давно забытое – слабую, едва различимую искру надежды.

– Ты прав, Тарис, – произнёс он, пытаясь скрыть дрожь в голосе. – Мы не можем позволить страху сломить нас.

Они двинулись вперёд, сквозь дым и жар, оставляя позади призрачные фигуры, которые всё ещё пытались схватить их своими бесплотными руками. Земля под ногами дрожала, покрытая трещинами и горячими потоками расплавленного камня. Ветер, несущий запах пепла и сгоревших воспоминаний, хлестал по лицу, вырывая слёзы из глаз.

Чем ближе они подходили к сердцу острова, тем более странными становились их окружение и ощущение времени. Воздух уплотнялся, превращаясь в густой туман, наполненный мелькающими тенями и шепчущими голосами прошлого и будущего. Временные потоки искажались, переплетались и разрывались, создавая вокруг невидимые ловушки, в которых люди застревали навечно.

Наконец они достигли центральной площади, где обычно собирались жители острова. Теперь это место походило на кошмарное отражение того, чем оно было прежде. В центре площади стоял огромный фонтан, но вода в нём текла не вниз, а вверх, замирая в воздухе и формируя причудливые фигуры, похожие на призраков. Люди, застрявшие во временной петле, бесконечно повторяли одни и те же действия: старик снова и снова наклонялся за упавшей шляпой, ребёнок бесконечно катался на качелях, женщина бесконечно пересчитывала монеты в ладони.

– Это безумие, – прошептал Тарис, не в силах скрыть ужаса. – Как мы это остановим?

Кёнифан не ответил. Он сосредоточился, пытаясь почувствовать те самые тонкие серебристые нити, которые всегда связывали его с временем. Раньше это было легко и естественно, как дыхание, но теперь каждая попытка коснуться нитей причиняла невыносимую боль.

И всё же, он заставил себя закрыть глаза и сосредоточиться на том, чтобы услышать тихий голос времени. Он протянул руку, мысленно пытаясь нащупать кончики разорванных нитей, и внезапно ощутил резкий холод – одна из нитей была покрыта ледяной коркой и вела куда-то вглубь острова.

– Источник там, – сказал он, открывая глаза и показывая Тарису направление. – Кто-то или что-то держит время в узле. Мы должны его развязать.

Они поспешили к месту, указанному Кёнифаном, пробираясь через сгустившийся дым и хаотично движущиеся фигуры, застрявшие в петлях прошлого. Земля становилась всё горячее, воздух был наполнен искрами, которые вспыхивали и гасли, рождая болезненные, искажённые видения.

Наконец они достигли тёмного пролома в земле, из которого исходило свечение серебристых нитей, пульсировавших в такт с болезненным сердцебиением самого острова. Кёнифан осторожно приблизился и увидел, что в глубине пролома находилось что-то вроде огромного кристалла, окутанного нитями времени, завязанными в неестественные узлы. Сам кристалл источал свет, но это был холодный, болезненный свет, причиняющий глазам боль.

Кёнифан почувствовал, как сердце учащённо забилось, когда он заметил на поверхности кристалла своё отражение – искривлённое, искажённое, словно в кривом зеркале. Но это отражение смотрело на него другими глазами, полными жестокости и насмешки.

– Это ловушка, – прошептал он. – Кто-то использовал мою силу против меня самого.

– Но как её разрушить? – Тарис смотрел на кристалл с ужасом и восхищением одновременно.

– Только я могу это сделать, – произнёс Кёнифан, чувствуя, как внутри него вновь поднимается отчаяние. – И мне придётся принять всю боль и страх, которые они вложили в эти нити.

– Ваше Высочество, вы уверены? – голос Тариса был полон сомнения и беспокойства.

Кёнифан повернулся к нему, и в его мятных глазах теперь не было сомнений – только холодная решимость и принятие того, что ему предстоит.

– Другого пути нет, Тарис. Если я не сделаю этого, время здесь никогда не восстановится, а без времени мир обречён.

Он сделал глубокий вдох и шагнул вперёд, погружая руки в пульсирующие, ледяные нити. Боль была невыносимой, но он продолжал двигаться, чувствуя, как его тело становится частью этой сети, как воспоминания и страхи проникают в него, пытаясь сломать, уничтожить его волю.

Каждая нить, с которой он сталкивался, несла в себе частицу его собственной тьмы – воспоминания о брате, сомнения Совета, укоры и насмешки, которые он слышал всю жизнь. Но он продолжал идти, медленно и неуклонно, распутывая узлы, принимая в себя эту боль и отпуская её, не позволяя ей взять над собой верх.

И в какой-то момент он почувствовал, что нити начинают расслабляться, узлы распутываются, а свет кристалла постепенно становится мягче, теплее. Он сделал ещё один шаг, и боль внезапно ослабла, оставив после себя лишь усталость и горькое, но очищающее чувство облегчения.

Время снова начало течь, медленно восстанавливаясь, и Кёнифан, чувствуя себя опустошённым, упал на колени. Он знал, что это лишь начало долгой и мучительной битвы с самим собой и миром, но теперь он хотя бы знал, что способен выдержать эту борьбу.

– Ваше Высочество! – крикнул Тарис, помогая ему подняться. – Вы сделали это!

– Нет, – тихо ответил Кёнифан. – Это только начало. Теперь мы знаем, с чем сражаемся.

И они стояли посреди медленно восстанавливающегося острова, зная, что худшее ещё впереди, но решимость их теперь была крепче страха.

Время, медленно и мучительно возвращавшееся в своё русло, теперь струилось вокруг них ровными волнами, хотя Кёнифан и ощущал слабые отголоски боли, ещё вибрирующие в теле. Земля под его ногами перестала дрожать, воздух стал прозрачнее, огонь утратил свою ярость и замерцал мягче, словно возвращаясь к привычному равновесию.

Он поднялся с трудом, поддерживаемый рукой Тариса, чьё лицо теперь было бледным от пережитого. Юный Пламенник смотрел на своего повелителя с нескрываемым беспокойством, но в его глазах мелькала и гордость за то, что тот смог преодолеть силу временной бури.

Вокруг острова медленно рассеивался дым, а фигуры людей, которые ещё недавно безнадёжно застряли в петлях времени, начали оживать. Они смотрели вокруг в изумлении, растерянно переговариваясь друг с другом, пытаясь понять, что же произошло.

– Они ничего не помнят, – тихо заметил Тарис. – Они даже не осознали, что оказались на краю гибели.

– Возможно, это к лучшему, – ответил Кёнифан, чувствуя странное облегчение. – Но мы с тобой помним. И этого достаточно.

Он поднял взгляд к небу, чувствуя, как время вновь обрело своё ровное дыхание, словно невидимое сердце, биение которого наполняло мир жизнью. Однако облегчение было кратким. В глубине души он понимал, что битва, выигранная на Огненном острове, была лишь началом длинной и мучительной войны за спасение королевства Стихий.

Они медленно двинулись назад к хрустальной ладье, которая всё ещё парила над островом, ожидая их возвращения. По пути Кёнифан молчал, думая о тёмном отражении, увиденном в кристалле, о жестоком взгляде глаз, так похожих на его собственные. Кто мог использовать его силу против него самого? Кто хотел вернуть мир обратно в Хаос? Ответов на эти вопросы не было, лишь догадки и тревожные подозрения.

Поднявшись на ладью, они оставили остров позади. Сверху пейзаж казался почти прежним, словно временная буря была лишь страшным сном. Но Кёнифан теперь знал цену этой иллюзии. Его тело было истощено, душа разбита и переполнена сомнениями.

Когда ладья начала двигаться обратно к Хроноскопу, он почувствовал, как тяжёлый груз ответственности вновь ложится на его плечи, но теперь этот груз был знакомым, почти родным. Тарис стоял рядом, не решаясь нарушить тишину, царившую между ними.

– Я был там, – вдруг сказал Кёнифан, глядя вдаль, где уже проступали очертания цитадели. – В самом центре времени. И я видел, что там скрыто нечто большее, чем просто буря.

Тарис посмотрел на него, пытаясь понять смысл сказанного.

– Что вы имеете в виду, Ваше Высочество?

Кёнифан перевёл взгляд на него, и в его мятных глазах отразилось нечто пугающее и одновременно притягательное.

– Там была часть меня самого. Тень, созданная моим страхом, моей слабостью и сомнениями. Это был не просто враг, это была моя тьма, которая обрела самостоятельную жизнь. Она будет преследовать меня, пока я не смогу её победить.

Тарис нахмурился, осмысливая его слова.

– Но разве вы не победили её сейчас? Разве это не конец?

Кёнифан грустно улыбнулся, качая головой.

– Это только начало, мой друг. Пока моя тьма жива, пока я сам не смогу принять и преодолеть её, мир будет снова и снова оказываться на грани разрушения. И каждый раз цена будет всё выше.

В тишине, наступившей после этих слов, они добрались до Хроноскопа. Цитадель выглядела успокоившейся, её стены вновь мерцали ровным, серебристым светом, а шестерни вращались размеренно и уверенно. Однако Кёнифан больше не ощущал прежней гармонии и спокойствия, которые всегда дарило ему это место.

Когда они ступили на платформу цитадели, перед ними появилась хрупкая, едва различимая фигура. Это была Эйра – старая провидица, её глаза были всегда закрыты тонкой вуалью, словно защищая её от слишком ярких видений. Она медленно приблизилась к Кёнифану, голос её звучал тихо и загадочно, словно она обращалась не только к нему, но и к чему-то невидимому.

– Ты вернул порядок на острове, но не в своей душе, Кёнифан, – произнесла она. – Пока ты боишься собственной тьмы, Хаос всегда будет рядом, готовый поглотить тебя и всё, что тебе дорого.

– Как мне победить её, Эйра? – спросил он, чувствуя отчаяние и горечь в каждом слове. – Как мне справиться с тем, что уже живёт внутри меня?

Она приблизилась и протянула ему руку, коснувшись его щеки ледяными пальцами.

– Ты должен принять её, понять её, и лишь тогда ты сможешь подчинить её себе. Тьма и свет всегда идут рядом, и лишь ты решаешь, кто из них будет твоим союзником.

Она отступила назад, растворяясь в серебристом свечении цитадели, оставляя Кёнифана наедине с её словами и собственными мыслями.

Кёнифан глубоко вздохнул, чувствуя, что теперь его путь ясен и одновременно невероятно труден. Он взглянул на Тариса, который терпеливо ждал рядом, и улыбнулся ему слабой, но искренней улыбкой.

– Мы ещё не раз пройдём через это испытание, – сказал он тихо. – Но я благодарен тебе за то, что ты рядом. Вместе мы найдём способ не позволить Хаосу победить.

Тарис кивнул, в его глазах горел огонь решимости и веры в своего повелителя.

Они вместе направились обратно внутрь Хроноскопа, зная, что впереди их ждёт ещё множество битв, но теперь они были готовы принять их, какой бы высокой ни была цена. Мир уже начал меняться, и им предстояло пройти путь, полный испытаний, потерь и открытий, прежде чем наступит истинный покой.

Но пока, в этот краткий миг спокойствия, они позволили себе надежду, хрупкую и драгоценную, как песчинки в разбитых песочных часах.

Хроноскоп встречал их тишиной, но это уже не была та умиротворённая тишина, которая прежде царила в стенах цитадели. Теперь каждый её уголок, каждая ниша хранила отпечаток произошедшего – болезненное, тревожное напоминание о том, насколько тонка была грань между равновесием и полным безумием.

Кёнифан шёл по длинным коридорам, чувствуя, как каждый его шаг эхом отдаётся в груди. Он отчётливо осознавал теперь, что не просто потерял часть силы, он потерял уверенность, веру в то, что ему подвластно время. Прежняя лёгкость, с которой он управлял нитями реальности, теперь казалась далёким воспоминанием, почти сном, к которому он уже не мог вернуться.

Остановившись у массивных дверей своего зала, он задержал руку на ручке. Он боялся войти внутрь, опасаясь снова увидеть там своё отражение – отражение, которое теперь больше напоминало ему брата, чем его самого.

– Ваше Высочество, – тихо окликнул его Тарис, осторожно подойдя ближе. – Вам следует отдохнуть. Завтра Совет наверняка захочет услышать о том, что произошло.

– Совет… – медленно повторил Кёнифан, ощущая горечь во рту от одного лишь упоминания о них. Он прекрасно понимал, как отреагируют Старейшины. Они увидят в случившемся подтверждение своей правоты – того, что он не достоин занимать место брата, не способен удерживать стихии в единстве и порядке.

– Мне нужно побыть одному, Тарис, – произнёс он наконец, повернувшись к молодому Пламеннику. – Благодарю тебя за помощь сегодня. Без тебя я не смог бы вернуться.

– Я всегда буду рядом, Ваше Высочество, – ответил Тарис, опуская глаза. В его голосе звучала искренность и тихая верность, такая, какую редко можно было встретить в стенах Хроноскопа.

Когда Тарис удалился, Кёнифан вошёл внутрь. Дверь за его спиной захлопнулась тихо, но решительно, словно запечатывая его в одиночестве. Комната была освещена лишь мягким мерцанием нитей времени, струившихся вдоль стен, и слабым сиянием звёзд, проникающим сквозь огромные окна.

Он медленно приблизился к зеркалу, ранее показавшему ему призрачный образ брата. Сейчас в нём отражалось только его измученное лицо с коротко обрезанными волосами и мятными глазами, в которых плескалась неопределённость и боль.

– Что же ты хотел мне показать, Кённесепан? – прошептал он, обращаясь к своему отражению. – Что ты пытаешься сказать мне?

Отражение не ответило, лишь дрогнуло едва заметно, словно живое. Кёнифан коснулся гладкой, холодной поверхности зеркала пальцами, ощущая, как внутри него вновь просыпается тревога.

Внезапно зеркало потемнело, и на его поверхности начали проявляться слабые очертания фигур. Кёнифан замер, не в силах отвести взгляд, чувствуя, как сердце вновь начинает биться с болезненной силой.

Из глубины стекла проступило лицо брата, теперь не огненная иллюзия, а реальное, отчётливое отражение. Кённесепан смотрел на него глазами, полными грусти и укоризны, и его губы вновь шевельнулись, произнося слова, которые, казалось, были вытянуты из самых глубин души Кёнифана:

– Ты должен был быть со мной… Ты украл моё время…

Голос был тихим, едва слышимым, но каждый слог проникал глубоко в сознание, причиняя боль, разрывая давно не зажившие раны.

– Нет! – крикнул Кёнифан, резко отстраняясь от зеркала. – Это неправда! Я не мог… Я не хотел этого!

Зеркало снова дрогнуло и стало прозрачным, отражая лишь его самого – напуганного, сломленного собственной тенью. Дыхание его было тяжёлым, рваным, и он чувствовал, как нарастает паника. Он не мог больше отрицать то, что понимал с самого начала: то, с чем он столкнулся сегодня, было не внешним врагом, а частью его самого – его страхов, его тёмных мыслей, его чувства вины перед братом.

Он медленно опустился на пол, прислонившись спиной к стене и закрывая лицо руками. Впервые за долгое время он позволил себе выпустить на свободу всё, что копилось внутри: страх, боль, сомнения, ненависть к себе и чувство вины, которое преследовало его с тех пор, как брат отправился на войну.

Он не знал, сколько времени просидел так, потерянный и подавленный, но когда наконец поднял голову, за окнами уже поднимался рассвет, наполняя комнату мягким, золотистым светом. Он чувствовал себя опустошённым, но странным образом легче, словно, признав свои страхи, он сделал первый шаг к тому, чтобы принять их.

Поднявшись с пола, он снова подошёл к зеркалу, на этот раз спокойно глядя на своё отражение. Оно больше не искажалось, не дрожало, лишь спокойно смотрело на него его собственными глазами, полными грустного, но решительного света.

– Я найду тебя, брат, – тихо пообещал он своему отражению. – Что бы это ни значило, чего бы это ни стоило, я выясню, что произошло с тобой, и восстановлю время.

Он отвёл взгляд от зеркала и повернулся к окну. Перед ним раскинулось королевство Стихий, хрупкое и прекрасное, балансирующее на грани катастрофы. Но теперь он знал, что готов сражаться, не только ради королевства, но и ради того, чтобы найти мир внутри себя.

Первая глава его битвы закончилась, но впереди лежал долгий путь, полный неизвестности и опасностей. Кёнифан стоял у окна, глядя на первые лучи рассвета, и чувствовал, как в его душе медленно рождается новая сила – сила принятия, смирения и надежды.

Он глубоко вдохнул свежий утренний воздух и впервые за долгое время почувствовал, что снова готов идти вперёд, несмотря ни на что. Его война только началась, и он был готов встретить её лицом к лицу, приняв вызов собственной тьмы.