Войти
  • Зарегистрироваться
  • Запросить новый пароль
Дебютная постановка. Том 1 Дебютная постановка. Том 1
Мертвый кролик, живой кролик Мертвый кролик, живой кролик
К себе нежно. Книга о том, как ценить и беречь себя К себе нежно. Книга о том, как ценить и беречь себя
Родная кровь Родная кровь
Форсайт Форсайт
Яма Яма
Армада Вторжения Армада Вторжения
Атомные привычки. Как приобрести хорошие привычки и избавиться от плохих Атомные привычки. Как приобрести хорошие привычки и избавиться от плохих
Дебютная постановка. Том 2 Дебютная постановка. Том 2
Совершенные Совершенные
Перестаньте угождать людям. Будьте ассертивным, перестаньте заботиться о том, что думают о вас другие, и избавьтесь от чувства вины Перестаньте угождать людям. Будьте ассертивным, перестаньте заботиться о том, что думают о вас другие, и избавьтесь от чувства вины
Травница, или Как выжить среди магов. Том 2 Травница, или Как выжить среди магов. Том 2
Категории
  • Спорт, Здоровье, Красота
  • Серьезное чтение
  • Публицистика и периодические издания
  • Знания и навыки
  • Книги по психологии
  • Зарубежная литература
  • Дом, Дача
  • Родителям
  • Психология, Мотивация
  • Хобби, Досуг
  • Бизнес-книги
  • Словари, Справочники
  • Легкое чтение
  • Религия и духовная литература
  • Детские книги
  • Учебная и научная литература
  • Подкасты
  • Периодические издания
  • Школьные учебники
  • Комиксы и манга
  • baza-knig
  • Детективная фантастика
  • Рафаэль Дамиров
  • Последний герой. Том 1
  • Читать онлайн бесплатно

Читать онлайн Последний герой. Том 1

  • Автор: Рафаэль Дамиров
  • Жанр: Детективная фантастика, Попаданцы
Размер шрифта:   15
Скачать книгу Последний герой. Том 1

Глава 1

1997-й год. Новознаменск – город областного значения.

На столе в кабинете тревожно зазвонил телефон, так, что пепельница затряслась, ощерилась «ежом» окурков. Я поднял трубку и поднес к уху.

– Алло, Сергеич! – раздалось оттуда, голос я узнал сразу.

Генка. Мой «ушастый», информатор, то есть, из ближнего круга Валета, местного криминального короля.

Геныч – друг детства и одноклассник. Шустрый, дерзкий, но с головой. Только вот свернул не туда – к бандюкам прибился, как, впрочем, многие ушлые парни сейчас. С Валетом крутится. Обещал, правда, мне: завяжет. А заодно – в знак покаяния – сольёт своего пахана. Валета. Гнида этот Валет та еще, послужной список – мама не горюй: сутенёрство, заказухи, стволы, наркота, рэкет. Полный комплект, чтоб на пожизненное и с гарантией.

Только вот какого чёрта Геныч звонит мне на рабочий? Такое палево… Видимо, прижало серьёзно. Срочная инфа.

И я не ошибся.

– Говори, – коротко бросил я в трубку, чуть ли не физически чувствуя тревогу на том конце провода. Я слушал своего агента, а на лицо сама собой натягивалась довольная лыба.

– Сергеич, слушай сюда… – голос информатора делано беспечный, но я уловил сдерживаемые нотки страха. – Сегодня ближе к вечеру наш общий знакомый заедет в заброшенный «штаб», у которого забор с дыркой. Помнишь? Будет там с гостями из южных краёв тачку смотреть. Говорят, аппарат понтовый, с хорошей начинкой. Так что, если кто интересуется – лучше подъехать, глянуть, пока не перекупили.

– Во сколько? – спросил я.

– Часов в восемь.

– Подъеду, – коротко ответил я и повесил трубку. Не хотелось палить Генку лишними словами.

Телефон ещё звякнул в тишине, а в голове уже крутилась расшифровка нашего диалога.

«Старый штаб с дыркой в заборе» – это про заброшенный моторный завод. Мы там в детстве в войнушку играли, я знал каждый пролом в стене. «Гости с юга» – понятно. «Носители солнца», как Генка их называл. Наркодилерский трафик: Средняя Азия или Кавказ. «Машина с начинкой» – героин или другая дурь, похоже, по-крупному. «Подъехать, пока не перекупили» – значит, ловить надо на месте. С поличным.

С поличным – кого? Ну а кого же ещё… Валета…

Я быстро доскочил до начальника УГРО.

– Палыч, – я ввалился в кабинет без стука, прервав его воркование с молодой следачкой.

Мне, как старому оперу, можно и без церемоний – свои люди. Да и с Палычем мы, считай, одногодки, вместе начинали еще при Союзе. Только я по карьерной лестнице шибко не продвинулся и звезд на погоны не хватал. Потому как начальству в рот не заглядывал, и если что – послать мог. Не за карьеру пёкся, а за дела реальные, вот и не выбился в кабинет с креслом и портфелем.

Палыч поморщился от меня, как от перегара, а девочка сгребла бумажки и, не глядя на досадную помеху в моём лице, выскользнула из кабинета. А помада на губах-то размазана.

– Макс, ну ё-моё… – вздохнул начальник, глядя на исчезающие в коридоре юные женские формы и упругие перекаты в юбке. – Не мог подождать… Я ж тут оперативное сопровождение дела по разбою согласовывал…

– Хрен с этим разбоем, по нему Петька Кривой расклад уже полный дал, явку подписал. А тут – Валета можно взять. Сегодня.

Палыч мигом оторвался от мыслей о ягодицах.

– Ты чё, серьёзно? Откуда инфа?

– Синичка на хвосте принесла. Железобетон. Короче, сегодня вечером, старая заброшка – будет брать крупняк дури у «абреков». Другого шанса может не быть, сам знаешь. Он жопой чует, когда за ним хвост – два года ведь беспределит, а мы к нему так и не подобрались.

Палыч уже и дышал-то через раз – проникся. Он знал, что если Валета реально крепануть – можно кучу темнух с отдела снять. И вообще город вздохнет с облегчением.

– Так… – пробормотал он. – Поднимай ребят. Но тихо. Чтобы ни одна мышь…

– Да погоди… Я один пойду, а с тебя ОМОН. Ребята с ним пускай подтянутся.

– Как это – один?

Я повел плечом, мол, да что там разговаривать.

– Боюсь, утечет инфа… Нет, я нашим верю… Но… Понимаешь, Валет всегда был на шаг впереди. Всегда предугадывал наши действия. Будто крыса у нас в отделе ему сливает. Ты бойцов готовь, ОМОН из области запроси, но не говори, куда и зачем. По факту пусть узнают, в последний момент. А я пока там на заброшке окопаюсь. Рацию возьму, сигнал дам, когда вам выдвигаться.

Палыч посмотрел на меня, как на буйного из «клетки».

– Макс, ты сбрендил? Или ветром мозги продуло?

– Не боись, Палыч. Я там каждый уголок знаю… Вы, главное, окружите там всё по периметру по моему сигналу, чтобы ни одна тля не просочилась. Но на сами завод не суйтесь без команды, не спугните. Я сам.

– Товарищ майор, – Палыч в секунду, без предварительных уведомлений включил начальника. – Никаких «сам»! Я запрещаю, это приказ!

– Иди на хер… Все, я пошел…

Я кивнул и развернулся к двери, как будто уже получил его ответ.

– Сам иди… – буркнул начальник и тихо добавил: – Удачи, Максим…

* * *

Только я вышел из кабинета, как напоролся на своего подопечного стажера.

– Ты чего здесь трешься, рыжий? – с подозрением уставился я на Сёму.

– Максим Сергеевич, я это… – молодой мял в руках листок. – Я к Пал Палычу, план розыскных мероприятий подписать.

– А-а… Ну иди, планировщик. Только запомни, Сёма, преступникам твой план по барабану, их руками ловить надо, а не бумажкой пугать.

Молодой замялся.

– Ну положено же по приказу составлять…

– Иди уже, – отмахнулся я и быстрым шагом направился к себе.

И стоит, главное, будто на что-то важное решился, а не с бумажками топчется. Или спросить чего хочет, а с языка не идёт. Эх, молодняк зелёный! Не до него сейчас.

Вошел в кабинет, открыл скрипучую дверцу старого насыпного сейфа. Он стоял в углу, под календарем с Ельциным. Мрачный, как гроб, тяжёлый, поседевший от пыли. Похоже, его сюда ещё при Союзе поставили – и с тех пор ни разу не двигали. Я достал из его черного нутра «Макаров». Бережно погладил воронение.

– Ну что, братец, – сказал я вполголоса. – Работка для тебя сегодня. Не подведи.

Щёлкнул флажком предохранителя, привычно сдвинув его вниз большим пальцем. Затем коротким движением дёрнул затвор – патрон ушёл в ствол. Снова поставил на предохранитель. Сунул оружие в наплечную кобуру. Готово.

Я всегда говорил с ним перед делом. Привычка? Суеверие? Скорее, просто как с напарником, который никогда не предаст. У нас в отделе перед важным делом кто-то чуть ли не крестится, кто-то на грудь принимает, а у меня вот – разговор с железом.

А дела в девяностых ведь какие – одно другого веселее. То «каменевские» в очередной раз сцепились с «центровыми» – рынок весь в крови. То фура с маком проходит как гуманитарка, естественно, под прикрытием, а «крыша» – свои, из Управы. То на стройке в подвале троих пришили – тела залиты бетоном. То поймали наркалыгу с обрезом – за два дня он обеспечил три трупа, и всё ради дозы и сраных золотых серёжек.

Такая у оперов работа: день прошёл – уже молодец. Выжил – вообще герой.

Хм… Может, к концу месяца ещё и получку подкинут… За прошлый квартал. Вот бы всю сразу дали.

– Максим Сергеевич! – в кабинет постучался тот самый стажёр, глаза таращит, будто только что от Палыча пистон словил. Рыжие вихры во все стороны. Сам – худой, нескладный, руки, как палки, а поди ж ты – мент.

Твою ж душу мать, кто ж меня с этим горем луковым связал? Кто решил, что я гожусь ему в няньки? Вопрос, ясное дело, риторический. Палыч так решил, конечно. Нет… котелок у моего начальника варит, не спорю, но временами такую сивку-бурку гонит – офигеваешь. Я ж не кабинетная крыса, не штабная канцелярия – я опер. Боец уличный, что называется – с передовой. А они меня в «воспитатели» записали, стажера втюхали и наставником по приказу закрепили. Мол, лучше тебя, Максим Сергеевич, никто молодняк не обучит. О как…

– Сёма, тебя стучаться не учили? – я даже голову не поднял, полез в ящик стола за наручниками.

– Извините, Максим Сергеевич… Я тут случайно услышал… Вы что, Валета идёте брать?!

– Так. Подслушивал? – ткнул я грозным взглядом в парня.

– Нет, что вы! Я просто под дверью стоял, на подпись, приоткрыл, чтобы заглянуть, и там вы про операцию рассказывали.

– Вот что Сёма, любопытной Варваре на базаре, сам знаешь, что оторвали. По самое не балуй. Еще раз – и в народное хозяйство пойдешь.

– Простите, Максим Сергеевич… я не хотел… А…

Тут он даже закрыл рот, потом выдохнул, и только потом произнёс:

– А возьмите меня с собой.

– С собой? – вскинул я бровь.

– Ну да…

– Что ж. Есть у меня к тебе ответственное задание, – хмыкнул я и снова полез в сейф.

– Ну наконец-то… – восхищенно выдохнул Сёма. – Хоть одно стоящее дело. А то я задолбался уже этих вокзальных бомжей опрашивать да пальчики катать. Профилактика, блин…

– Вот, Сёма, – я протянул ему материал ОПД. – Полистай. Где справок не хватает – накатай задним числом. Аккуратно, чтобы начальство не поперхнулось.

– А-а… а как же Валет?.. – захлопал глазами рыжий, как побитый пес.

– Забудь это слово. И не трещи по отделу. Усёк?

– Ну возьмите меня! – не унимался рыжий. – Возьмите с собой! Мне даже маме рассказать нечего, когда про работу спрашивает.

– Опасно, Сёма. Это тебе не кадровичку за коленку лапать.

– Я справлюсь, – вскинулся он. – Зуб даю, Максим Сергеевич!

Я поморщился.

– Маме скажешь, что работаешь с ответственной документацией. Не соврёшь, между прочим. Целее будешь.

– Вот так всегда… Не для того я в милицию пошел, чтобы «принеси-подай». Эх…

А я задумался…

Нет, не о том, что из всех помощников я бы выбрал этого юнца. Но ведь растреплет салага. Нельзя его в отделе оставлять, ставки слишком высоки.

Я ещё раз окинул взглядом его худую фигуру. Возьму, пожалуй, с собой, посидит в «норе», ничего с ним не будет.

– Ладно… Со мной поедешь, только вооружись и броник надень.

– Так, Максим Сергеевич, я же стажер. У меня нет табельного.

– Автомат возьми, я щас рапорт напишу на выдачу и за начальство сам подмахну, а дежурному в оружейке скажешь, что у нас рейд по цыганам. Понял?

– Ага!

– Не ага, а «так точно».

– Ага, так точно…

Я поморщился. Автоматы в МВД «недомеркам» и вправду запросто дают, как ни парадоксально. А табельное закрепляют, только когда в должности утвердят.

– Спасибо, Максим Сергеевич!

– Только не радуйся раньше времени. Это тебе не кино. Тут не холостыми стреляют.

* * *

Я посмотрел на часы… Время семь вечера. Промозглый ветерок согнал тучи, и кирпичная кладка развалин завода холодила задницу. Мы укрылись в заброшенном цеху, оттуда просматривался дворик, окруженный остовом заводских строений, как саркофагом.

– Максим Сергеевич, а можно отойти? – прошептал рыжий. – По-маленькому.

– Ссы здесь, чай, не графья, по уборным шастать.

– Здесь? Я не могу, я…

– Тихо! – шикнул я. – Едут, кажись. Странно, раньше времени прибыли.

Я снова глянул на запястье. «Командирские» не врали – время ещё не пришло. А значит, кто-то спешит. Или кто-то нервничает. И это плохо. Подкрепление-то на периметр к восьми выдвинется.

Во дворик, шурша колесами по битому кирпичу и бетонной крошке, въехали черный шестисотый «мерин» и «Гранд Широкий», как мы называли внедорожник «Чероки».

Тачки – в глухую тонировку, хоть глаз выколи, ни водилу, ни пассажира не разглядишь. Остановились по центру двора. Без сомнений – кортеж Валета.

Ну, допустим. А где вторая сторона? Где кавказцы?

Двери распахнулись, и из авто посыпались братки. Двое – с калашами, один со «Стечкиным», у остальных ТТ. Выперлись как на выставку, сверкают бритыми макушками, челюсти жвачку перетирают. Во взглядах наглая уверенность, значит, не ждут подвоха. Или…

Или у них все на мази. Не нравится мне это.

– Максим Сергеевич… – выдохнул шёпотом Сёма, вжимая голову в худые плечи. – А как же мы с вами их брать будем? Их вон сколько…

– Не бзди, «студент». Ждем… – я постучал его кулаком по груди.

Оттуда отдалось в костяшки глухим звуком. Броник надел, и то ладно.

– А подкрепление будет?

– Будет, Сёма, будет…

В это время из мерса вышел Валет. Подтянутый, спортивный. Ботиночки лаком сверкают – мушка не сношалась. Костюм с иголочки, на шее цепь из рыжья с палец толщиной. Морда – что кирпич, желваками играет, а хорьи глазки так и бегают, по сторонам зыркают.

Что ж ты зыришь, морда бандитская? Потерял кого? Или опера почуял?

Он не из воров – из спортсменчиков. Такие в девяностых быстро потеснили старую криминальную формацию. На понятия им плевать. По беспределу зачистили «синих» – тех, кто жил по воровскому закону и общак чтил. Теперь во главе криминального мира России-матушки вот такие: авторитет без ходок, без наколок. Но зато с деньгами, связями и личной охраной из бывших спецов. И попробуй-ка кто скажи, что он не пахан.

У «мерина» открыли багажник.

Ага… это уже интересно. Ну-ка, что ты там привёз, гадёныш? Дурь? Но какой смысл? Вроде ж, покупать собирался, а не возить с собой. Я вытянул шею, чтобы разглядеть получше.

– Максим Сергеич! – Валет вдруг театрально вскинул руки и выкрикнул. – У меня для тебя сюрприз!

И он обвел взглядом стены, за одной из которых мы притаились.

Я сглотнул. Твою мать… Что за цирк?!

Из багажника выволокли… Генку. Связанного и побитого. Моего информатора.

– У меня завелась крыса, смотри! – бандит взял у одного из братков ТТ и приставил его к виску Генки.

– Знаешь, как я поступаю с крысами?

Бах!

Я моргнуть не успел, как грянул выстрел и вынес однокласснику мозги. Тот рухнул сломанным манекеном, питая мазутную землю кровью.

Вот сука!

Кто меня сдал?!

Геныч, как же так?.. Убью… Я потянулся за автоматом, что был у стажера, но того и след простыл. Лишь вдалеке в развалинах мелькнула его тщедушная тушка.

Беги, Форрест, беги… Целее будешь. Это не твоя война, малахольный.

– Ну что, майор? – лыбился Валет, рыская глазами по развалинам. – У меня еще не все. Глянь!

Из джипа вывели заплаканную девчушку лет семи, с худыми коленками, и я сразу узнал дочку Геныча.

– Папа! – вскрикнула она, но один из мордоворотов уже крепко вцепился ей в плечо, будто тисками сжал.

Девчонка же вонзила зубы ему в запястье. Бандюган заорал, рефлекторно влепил ей плюху и перехватил второй рукой – удержал, не давая больше кусаться и дрыгаться. Она не плакала, не истерила – только шипела, как зверёныш, и вырывалась. Крепкая. Но совсем ещё ребёнок.

Вот же твари…

– Выходи, гражданин начальник! – хохотнул Валет, вскинул пистолет и нацелился ей в голову. – Или она отправится следом за папашей. А если выйдешь – клянусь, отпущу.

Клянётся, мразь… Нет веры шакалам. Не отпустит он никого. Ни девчонку, ни меня. Валет не оставляет свидетелей.

Но что-то надо было делать. Я не мог оставаться в укрытии. Нужно сделать хоть что-то.

– Считаю до трех! – главарь приставил пистолет уже вплотную к голове жертвы. – Р-раз!.. Два-а!..

– Выхожу! – выкрикнул я и, подняв руки, стал выбираться из укрытия.

– Ну здравствуй, майор, – закурил «Мальборо» Валет. – Херовая погодка, но самое то, чтобы сдохнуть. Волыну брось…

Я скинул свой ПМ, демонстративно показывая, что пустой.

– Отпусти ребенка, – сразу же процедил сквозь сжатые челюсти.

– Ха! Ты же меня знаешь, мент… я свидетелей не…

Договорить я ему не дал. Испортил расклад этому валету. Коротким движением выхватил из кармана куртки гранату. Отголосок Чечни. Мой нелегальный трофей из командировки на Северный Кавказ в составе сводного отряда МВД.

– А ну замерли, суки! – кольцо звякнуло о бетон и укатилось в щель. – Дернетесь – всех на хер с собой заберу!

Валет побледнел, сигарета прилипла к нижней губе, но так и не вывалилась изо рта.

– Э-э… Не дури, майор, – он сделал знак своим, чтобы те опустили стволы. Слишком близко я к ним подошел, они понимали, что стрелять нельзя. – Давай договоримся. Я человек деловой.

– Отпусти девчонку – и поговорим, – кивнул я на пленницу.

Та смотрела на меня затравленными глазенками. Не плакала. Во взгляде светились и страх, и надежда одновременно.

– Отпусти, Костыль, – пробурчал главарь, обращаясь к бандиту, что держал школьницу. – Пускай идет.

А сам подмигнул незаметно подельничкам, мол, далеко не убежит, поймаем.

Костыль не стал спорить, разжал лапу. Девочка сорвалась с места и бросилась ко мне.

– Дядя, пошли со мной! – крикнула она, вцепившись в рукав.

Я резко оттолкнул её. Слишком грубо. Но по-другому было нельзя.

– Беги, дурёха! – рявкнул я.

Она все поняла и зайцем метнулась прочь. В развалины, туда, где можно укрыться, спрятаться. На ходу обернулась. Мы встретились взглядами – в её глазах было всё: испуг, надежда… и благодарность. Тихая, взрослая. Такая, что в горле запершило.

Один из братков уже пятился за внедорожник. Тихой сапой улизнуть хотел и рвануть вслед. Не выйдет… Я понял, что тянуть нельзя, и договариваться здесь не с кем. Лучше продать свою жизнь подороже и дать ребенку уйти.

Швырнул гранату в гущу бандитов.

– Ложись! – заорал один из них.

Все попадали, бросив оружие, а я нырнул за обломок кирпичной стены.

Ба-бах!

Сыпануло землёй и осколками бетона.

Перекат через плечо, и вот я уже схватил один из брошенных калашей.

Очередь короткая, потом длинная. Потом и вовсе без остановки.

Косил всех. Никто не должен уцелеть, никто не должен ее догонять.

Не понял, как ослабел. Мгновенно. Одна пуля пробила плечо, другая завязла в животе и ноги отказали. Боли нет, есть только желание отомстить зверям и спасти жизнь девочке.

Автомат выскользнул из рук, а сам повалился на землю. Я уже не чувствовал пальцев, но видел: несколько тел лежит неподвижно. Значит, не зря.

А Валет…

Живой, падла… Отряхивается. Глаза бешеные и испуганные одновременно. Орёт что-то своим. А я не могу даже пошевелиться. Только лежу, слушаю, как сердце стучит в ушах все глуше и глуше, будто это последний отсчёт.

Тут издалека донесся вой милицейских сирен. Эх… Палыч… Опоздал ты малян…

– Менты! Уходим! – скомандовал Валет.

– А с девкой что? – спросил кто-то.

– Не до неё!

Жалкие остатки банды поспешно сгрузились в побитый осколками «Чероки». «Мерин» после взрыва дымился, бок покорежен.

Валет торопливо подошёл ко мне. Навёл пистолет прямо между бровей.

– Ты ещё не сдох, мусор?

– В аду тебя подожду и там достану, – прохрипел я, скривив губы в полуулыбке.

Собрав последние силы, я плюнул ему в морду. Не зная, попал или нет, потому что красная поволока застилала мне глаза.

Бах!

Последнее, что я видел, это вспышка на дульном срезе ствола.

Умирать не больно.

Только темнота. И тишина.

Глава 2

г. Новознаменск, наши дни.

Отдел МВД России по Заводскому району.

Лейтенант внутренней службы Максим Сергеевич Яровой корпел над аналитической справкой, когда в кабинет штаба, где он ютился за крошечным столом в углу, вошла она.

Кобра.

Идёт – цокает своими каблуками, будто дробь отбивает или марш. Оксана Геннадьевна Коробова – начальник УГРО. Майор с репутацией женщины жёсткой и прямолинейной, настолько, что даже начальство с ней лишний раз не связывалось.

Дама вообще-то привлекательная, нынче она выглядела немного устало: под глазами залегли тени, волосы собраны в высокий хвост. Строгий жакет и узкая юбка сидели идеально, подчёркивая фигуру, которая никак не вязалась с ее должностью и характером.

Не бросив даже мимолетного взгляда в сторону молодого неприметного лейтенанта, Коробова уверенным шагом направилась к кофемашине на тумбе у стены.

«Как же она хороша…» – подумал Максим, невольно провожая её взглядом. «Интересно, почему Коброй зовут? Наверное, за характер. Внешность-то у неё – не яд, а бальзам, лекарство…»

Тем временем майорша всё возилась с кофемашиной, которую в отдел выделили «на общак» и воткнули в штабной кабинет, чтобы всем доступ был.

Штаб – считай проходной двор в ОВД. Здесь, в общем кабинете, кроме Ярового обычно заседали ещё три инспекторши. Но одна ушла в декрет, вторая – в отпуск, третья пока что находилась на обучении. Остался он. Один. И вся «женско-писательная» работа – отчёты, справки, планы, докладные записки – свалилась на худосочного недавнего выпускника школы милиции.

Оксана Геннадьевна нагнулась, тыкая по кнопкам кофеварки. Наклонилась ниже. Ещё ниже. Спина выгнулась, юбка натянулась на упругих ягодицах так, что у Максима пересохло во рту. Глаза уже не видели ни справок, ни клавы с мышью – только эти стройные ноги в сверкающей бронзе колготок, всё хуже скрываемые подолом юбки.

«Господи, не уходи, мгновение…»

Клац! – чёртова авторучка выскользнула из пальцев и брякнулась о край стола.

Женщина обернулась. Окинула его угол пронизывающим взглядом.

– Яровой… это ты, что ли, здесь? – бровь цвета воронова крыла поползла вверх медленно, как предохранитель перед выстрелом.

– Не обращайте внимания, Оксана Геннадьевна, – пробормотал Максим, согнувшись и неловко шаря по полу рукой. – Я… я тут справку печатаю…

– Я не поняла, Максим Сергеевич, – теперь обе брови встали домиком, а голос стал колючим. – Ты что… на мою задницу пялился?

– Да нет, что вы… я… это… просто… – он окончательно сбился, лицо залилось краской. – Я справку готовлю к коллегии.

– Ну-ну… Справку он готовит, – скептически протянула она, небрежно разглядывая летеху, как кошка пойманную мышь. – Извращенец, значит?

– Простите… Я… не специально… Вы просто…

Он неловко повёл рукой к кофе-машине и тут же понял – так вышло ещё хуже.

– Ладно, расслабь булки, Яровой, – устало вздохнула Кобра и отвернулась к кофемашине. – Хоть кто-то на мою задницу смотрит.

– Оксана Геннадьевна, вы же знаете, как я к вам отношусь, с уважением, – пробормотал молодой инспектор.

Вот он, шанс! Почуяв призрачный зеленый свет, Максим захотел перейти в наступление, аж сердце в ушах застучало.

– А вы вечером сегодня что делаете? – собравшись с силами, выпалил он и тут же еще больше покраснел.

– Как всегда… Работаю.

– А в кино не хотите? Второго «Терминатора» в «Космосе» показывают, в рамках ретроспективы, так сказать. Который «Судный день». Старый фильм, но вы должны его помнить.

– Я, по-твоему, старая? Должна помнить всё старьё?

Максим подумал, что лучше бы у него сейчас упал ещё десяток ручек – так можно хоть под стол спрятаться.

– Нет, нет… я про то, что фильм популярный раньше был. Там крутой мужик из прошлого, то есть из будущего, попал сюда. То есть, в то время, кино-то… Ну, не совсем мужик, киборг.

– Да знаю я, шучу… – снова отмахнулась майорша. – Вот скажи мне, Максим, что ты всегда оправдываешься? Да и вообще – странно, что ты такие фильмы любишь.

– Ну-у… я интересуюсь эпохой девяностых. Как насчет «Терминатора»?

– Погоди… Максик… ты что? На свидание меня зовешь? Ха!

– Да нет, я просто… У меня там подруга мамы билетером работает, можно пройти бесплатно и… Вы же одна живёте, вот я и подумал…

– А ты откуда знаешь, что одна? – Кобра смотрела на него, не мигая. – Свечку держал?

– Да нет… – замялся Максим. – В отделе просто говорят.

– Говорят? – прищурилась майорша. – И что же они там говорят?

– Да так, ничего особенного, Оксана Геннадьевна…

– А ну быстро сказал!

– Э-э… говорят, что у вас… ни котёнка, ни щенёнка, – опустил глаза в пол инспектор.

Коробова поморщилась, покачала головой и проговорила:

– Запомни, Яровой, щенята – у сук… Ну-у, хотя да… Я такая…

– Это значит, идем в кино? – воспрял было он.

– Это значит, сходи с мамой… Знаешь, был бы ты мужиком, Максик, может, я бы тебе и дала… шанс на свидание, – проговорила со скрытым вздохом майорша.

Пауза. И уже тише, себе под нос Коробова добавила:

– Эх… обмельчал мужик…

А Максим услышал ее последние слова. Он вообще всё слышал. Привык. Привык быть «мебелью». В ОВД его не замечали – и в этом была его сила. В отделе он давно стал чем-то вроде фонового звука: есть – и ладно. После выпуска из Академии (а по факту – всё та же школа милиции, только с вывеской поновее) его определили сюда – в штаб. В помощь к женщинам-статистам. Перебирать бумажки, подбивать планы, верстать отчеты, заполнять карточки учета.

А он с детства мечтал ловить настоящих преступников. Ради этого и поступал. Но когда пришёл на «землю», начальство решило, что лейтенанту Яровому лучше будет во внутренней службе, мол, для уголовного розыска – стержня не хватает, да и декретницу кем-то заменить всё равно надо.

А где ему взяться, этому стержню, если с детства воспитывали послушным? Мать – завуч в школе, вообще была категорически против органов. Отец… Отец промолчал. Он всегда молчал, особенно когда говорила мама.

– Ну ты чего залип, Яровой? – выдернула его из размышлений Кобра. – Иди помоги мне уже с этой китайской хренью. Она бесит меня сильнее, чем ты. А это уже, между прочим, достижение.

– Конечно, Оксана Геннадьевна, – Максим вскочил, поправляя вечно сползающий погон на левом плече. Он почему-то никогда не держался прямо, как будто даже погон отказывался воспринимать его всерьёз.

– Тут надо вот сюда нажать, – начал он с видом знатока, – а потом вот сюда. Вы просто не до конца вставили…

– Ага, вставлять ты, смотрю, умеешь, – устало хмыкнула Кобра. – Господи, откуда вас таких берут в полицию?

– Вообще-то, – надул губы Максим, – я дипломированный специалист. У меня, между прочим…

Договорить он не успел.

Чтобы произвести впечатление, полез демонстрировать манипуляции вслепую, не отводя взгляда от собеседницы. Как учили на лекциях по криминальной психологии: зрительный контакт с объектом, доминирующая подача, контроль внимания. Только вот руки-крюки полезли не туда – пальцы попали в узкий зазор между металлической колбой и пластиковым корпусом.

– Ай! – вскрикнул он, почувствовав ожог, когда машина заворчала.

Инстинктивно дёрнул руку, попал по вилке питания – и тут всё случилось сразу.

Щелчок, разряд, вспышка – и короткая искра пробила корпус устройства. Ток дернул руку, отдал в спину. Казалось, даже звезды на погонах начали плавиться.

– А-а! – заорал лейтенант и отпрянул, но не удержал равновесие и грохнулся на пол, хорошенько, со стуком приложившись головой. Повалялся немного, вцепившись в живот, не дыша и боясь открыть глаза.

Лишь в голове пульсировала мысль: «Мама будет ругаться… Форму-то измарал…»

Над ним завис силуэт Кобры. Она смотрела сверху, как будто выбирала – скорую вызывать или добить, чтоб не мучился.

– Хо-оспади, Яровой! Тебя убила кофеварка?

– Всё… в порядке, Оксана Геннадьевна, – Максим открыл глаза, выдав натужную улыбку и с усилием приподнялся. – Живой, вроде бы…

– Дай лапу, – протянула руку майорша.

– Я сам, – отказался он от женской помощи и с показной бодростью поднялся на ноги.

Но голова шла кругом, а в глазах еще темнело. Поморщился, натянул улыбку: мол, пустяки. Пусть думает, что он из стали.

– Вот, видите? Ничего страшного. Я как тот… Термина… а-а!

Закончить он не успел.

Шагнул – и не заметил, как попал в липкую лужу от поврежденной машины.

– Осторожно! – выкрикнула Кобра.

Вжих!!!

Нога поехала, руки взлетели, и всё пошло как в замедленном кадре. Яровой попытался удержаться, но гравитация была против.

Как же так?.. – читалось в его лице. Я же только что выжил после удара током…

Бам!

Тело глухо шмякнулось об пол. Под линолеумом – беспощадный бетон. Затылок хрустнул, а в глазах только что-то вспыхнуло.

«Мама… Какая глупая смерть…» – мелькнуло напоследок.

Потом – тишина. И темнота.

* * *

Я очнулся и открыл глаза. Резкий свет полоснул по зрачкам.

Первая мысль: «Валет! Сука! Убью!»

Инстинктивно попытался вскочить – но не смог. Слабость накрыла такая, что и пошевелиться трудно. Тело не слушалось, будто меня изрешетили пулями. Да ведь и вправду изрешетили. Но теперь что-то странное – боль на ранение не похожа, только какая-то вата вместо мышц. Я повернул голову. Лежу на…

Кровать? На старом заводе? Откуда?

Проморгался. Рука сама собой потянулась к плечу. Потом к животу. Там, где должны быть дырки от пуль Валета. Где должны зиять раны, боль, кровь…

Пусто. Гладко. Ни бинтов, ни швов, ни пластырей. Нащупал ткань странной одёжки. По виду, вроде, больничная пижама, но не застиранная и не штопаная.

Что за бадяга творится?.. Где это я?

Я медленно выдохнул, потом втянул воздух носом.

Пахнуло йодом, хлоркой, примесью чего-то аптечного – похожего на раствор витаминов. Характерный привкус, как в процедурке перед уколом.

Запах знакомый до тошноты. Больничный.

Но… что-то не то. Слишком стерильно. Слишком правильно. Будто здесь не лечат – а показывают, как должно быть, словно в рекламе зубной пасты.

Лежу, а глаза уперлись в потолок. Ишь, какой белый. Не облезлая известка, а аккуратная плитка, как в офисе у жирного комерса. Светильники встроенные, не мигают, не жужжат.

И если бы меня похитили Валетовы молодчики, то не поперли бы в такое приличное место.

Взгляд пошел ниже. Стены выкрашены в приятный зеленый, а не в мрачный болотный цвет. Штукатурка ровная, без пузырей, без трещин. Ровная, как зеркало, аж смотреть противно.

Я собрался с силами, приподнялся на локте, продолжая осматриваться.

Батареи странные – совсем не чугунные, слишком изящные и даже хлипкие на вид. И окна какие-то, ни щербинки… Да это ж пластик! Куда это я попал?

Больница?..

Не-е… Слишком чисто. Слишком цивильно. Ни тебе хрипов из коридора, ни грохота каталок, ни матерящихся медиков. Возле меня капельница – и та не на проволоке, а на такой же глянцево-рекламной стойке с колесиками.

Даже шторы не похожи на казённые – полоски жалюзи не тряпьё с пятнами.

Где я вообще?..

Последнее, что помню – вспышка. Черное дуло ТТ. Плевок в морду Валета. И тишина.

Ад?..

Нет уж. Слишком светло для ада. И чертей не видно. В рай попал? Не-а, не верю – не по моей биографии. Как говорится, и рад бы в рай, да грехи обожаю.

Я медленно повернул голову. Рядом пустые кровати. Три штуки, одинаковые и тоже все какие-то хитро устроенные, как в американском кино. Не ржавые панцирки или сетки с железными козырьками, а пластиковое многофункциональное ложе. Больше похожее на капсулу для киберсна. Все-таки помещение похоже на больничную палату.

Собравшись с силами, я медленно приподнялся и сел – спинка кровати подалась за мной.

Жёваный протокол! Кровать двигалась! Я даже вздрогнул.

Я пошарил и нажал на кнопку сбоку на кровати, в том месте, что напоминало панель управления или пульт.

Щёлк!

И зажглась лампа на стене возле изголовья.

– Что за… – пробормотал я, а голос, хоть и хрипел, но почему-то показался чужим, чуть выше.

Я не удивился. Показалось, наверное.

– Эй! Есть кто?.. – выдавил я снова хрипло, продолжая тыкать в кнопки.

Из стены – в натуре, из стены! – выскочил голос:

– Да-да, сейчас подойду.

Сушёный прапор! Я снова вздрогнул от неожиданности, а потом сообразил: голос-то женский, из динамика. В палате?

Дверь распахнулась, и в палату вошла медсестра. Молоденькая, сочная, будто со страниц «СПИД-Инфо». Только не в привычном больничном халате – белом, бесформенном, с пятном зелёнки на кармане. Нет. Эта была в аккуратном медицинском костюме: брючки в обтяжку, блуза с вырезом, всё цвета морской волны. Куколка, как в рекламе платной клинике…

– Приплыли тапочки к дивану… – прошептал я. – Я что, в Израиле?

– Что случилось? – спросила девица с дежурной улыбкой и, что главное, на русском. – Как самочувствие? Не кружится голова?

Нет, все-таки в России-матушке. Медсестричка говорила вежливо, но без искры. Странно… Обычно такие на меня реагировали поживее. Может, из-за пижамы? Вид, как у подстреленного лоха. Или… Я попытался себя осмотреть, как мог без зеркала, но тут же пресек сие глупое занятие.

Да пошло оно всё, дядя Максим! Тебе башку прострелили, а ты, как дурак, о женском внимании печёшься. Есть вопросы и поважнее. Например – каким макаром я выжил? Хорошо, что все хорошо… Вот выпустят – к Натахе заеду, ага. В этот раз точно. И к Катьке… Если ещё не замужем.

– Эй! Яровой! – вывела меня из думок медсестра. – Вам плохо? Врача звать?

Яровой? Это она мне?.. Похоже, да.

– Я не Яровой, я… – начал было возражать, но тут взгляд зацепился за телек на стене.

Плоский, как мозги у дежурного по райотделу. Чёрный экран – глянцевый, пустой, как морг в ночи. И тут я увидел отражение.

Мутное, расплывчатое, но чётко ясно одно – это не я.

Твою дивизию…

Это кто, мать его, такой?! Где моя квадратная башка? Где сажень в плечах? Где… – рука проверила через штаны – Фу-ух! Это хотя бы на месте…

– Что с вами, эй, Яровой!

Удержался, чтобы не выматериться и не пугать сестричку.

Спокойно, дядя Максим. Сначала проверить все нужно, убедиться, факты собрать, а потом выводы делать. Так сам всех учил. Так жил.

Вдох-выдох… Натянул на морду беспечность.

– Всё нормально, – выдавил я чужим голосом. Чужим. Но звучал он… из меня. – Пить… хочу.

– Кулер в коридоре.

– Кто? – не врубился я.

– М-да… Сильно вас, товарищ полицейский, приложило, – фыркнула она и уже от двери бросила: – Лежите, сейчас принесу.

И упорхнула. Как ни в чём не бывало.

А я остался. Один. В чужом теле. В новой непонятной реальности. Будто с похмелья и без капли спиртного.

Полицейский… Слово-то какое…

Так меня еще никто не оскорблял. Был бы мужик, отхватил бы в грызло мигом. А тут девица глупенькая, сама не знает, что мелет.

Встал и подошел к телеку, чтобы получше рассмотреть себя, пробежался пальцами по гладкому экрану. Прибор вдруг щелкнул, моргнул красным глазом внизу панели и включился. Появилась картинка.

Я отпрянул. А на экране дикторша с губами, как у утконоса, вещала новости.

Как она вообще может говорить с такими губищами? Опухли почему-то, а не лечится. В эфир выпустили, работать заставляют. Бедолага. Грудь тоже опухла? Против такой опухоли я ничего не имею, а вот губы… Кушать же неудобно, да и… я передернул плечами, представив эти пельмени на своем тельце.

Чур меня!

– …а теперь к новостям, – щебетала с экрана «утконос» с лицом китайской куклы.

– В центре Москвы прошёл фестиваль уличной моды и бодипозитив-культуры. Участники прошли по Садовому кольцу, скандируя: «Каждое тело – это храм».

Фестиваль… бодипозитива? Это что еще такое?

– В правительстве продолжаются обсуждения инициативы по поэтапному чипированию домашних животных. Предлагается начать с регистра обязательного учёта собак, затем – по желанию, чипировать кошек.

Э-э… Что за на… Чипы? У скота? Ну-ну… ещё котов нам в базе данных не хватало. Тоже будем по отпечаткам пробивать, видимо.

– Также депутаты Госдумы обсудили новые поправки к закону «О персональных данных». Ожидается, что к концу года биометрическая идентификация может использоваться при получении части государственных услуг. Пока – на добровольной основе.

Биометрия… чипы… Да я что, в кино про киборгов попал? Терминатор, блин…

– А теперь о погоде. Завтра плюс тридцать, атмосферное давление повышенное, уровень пыльцы в воздухе высокий – аллергикам советуют воздержаться от прогулок.

Я сплю. Это точно.

После новостей на экране появился предвыборный ролик. Седой, но крепкий мужик в дорогом костюме уверенно стоял на фоне новых домов, похожих на небоскребы, с вывеской: «ЖК Солнечный». Не знаю, что это значит, но дома зачетные. Стекло, мрамор, фонтан позади, зелень. Цветочки расставлены, но те явно для камеры. Лицо у политика уверенное, голос поставлен.

Но почему мне знакома его морда? Где я тебя видел, конь в костюме?

– Уважаемые жители Новознаменска, – начал он с небольшой паузой. – Все вы знаете, что я выдвинул свою кандидатуру на пост мэра. Я знаю, с чем сталкивается наш город каждый день. И я знаю, что с этим делать. Мы наведём порядок с мусором, завершим транспортную реформу, сделаем акцент на дворах и школах. Особое внимание уделим здоровью и безопасности детей. Каждая школа, каждый детский сад – будет под нашей опекой. Мы обеспечим местные доплаты врачам и учителям, восстановим доверие к власти.

Говорил он мастерски. Явно поработал над речью. Даже звучал убедительно. Но…

Что-то в нём не так. Улыбка – растянута, почти идеальная. А вот взгляд… холодный. Как у хищника…

И тут меня осенило.

Стоп! Какие выборы? Мэра? В Новознаменске? Да они же были… в прошлом году, вроде. Или позапрошлом. А теперь снова?

Голова загудела. Я глянул на экран, потом в угол палаты. Всё чужое. Не просто тело не моё… Год другой. Время не то. Всё не то.

– И помните, уважаемые земляки, – гипнотизировал взглядом политик. – Вальков Герман Сильвестрович всегда держит слово.

Как обухом по голове.

ЧТО???! Вальков?!

И тут я узнал его. Вальков, он же Валет. Только старый. Ах ты сука!

Бам!

Я зарядил кулаком ему в холеную морду. Раздался сухой треск, экран погас, паутина трещин расползлась от центра по краям. Сдох телек, а Валет живой.

Ничего, это тоже поправимо.

– Яровой, – дверь палаты как раз распахнулась. – К тебе посетители…

Глава 3

Это проговорил врач презентабельного вида в белом халате, правда, больше похожем на летний пиджак – карманы со строчечкой, воротничок выглажен, как на приёме у губера. На груди бейдж: заведующий отделением.

Не медбрат, не лечащий – сам зав ко мне пожаловал. За что такая честь?

В следующую секунду я понял – не из-за меня он тут. Просто привел делегацию. Потому что сразу за ним в палату ввалились двое. Полкан и подполковник. В форме.

Форма – странная. Не как у нас. Почти как у гестапо, только не чёрная, а тёмно-синяя. Всё сверкает, на шевронах значится – МВД России.

Я вчитался. И замер.

Не «милиция».

Полиция.

Какая ещё полиция, вашу мать?

И тут меня накрыло. Воспоминания – целая волна, мутная, рваная. Но она шла не от меня. Не из моих прошлых лет. А из этого тела.

Я – лейтенант полиции Максим Сергеевич Яровой. Вчерашний выпускник Волгоградской академии МВД. Штабной, бумажный… э-э, червь?

Вот оно как…

Имя с отчеством прежние – спасибо хоть на том. Привыкать заново не надо. Хотя, если это сон – то фиолетово. Но, похоже, всё-таки не сон. Слишком уж реалистично. Пол холодный, босые ноги зябнут. На казанках ссадины пощипывает после боя с телеком. Пальцы чужие, но слушаются же.

Нет. Это не глюк, это уже жизнь. Только не моя. Что ж… была ваша, стала наша.

– Господи… Что с телевизором? – выдохнул врач и поправил очки, щурясь на разбитый экран.

– Сломался, – пожал я плечами и потер кулак о ладонь. Кожа – блин, нежная, как у Люськи из кафе «Весна». Эх…

– Безобразие, – гундел эскулап. – Техника на балансе больницы. Я вынужден буду…

– Спасибо, Сергей Иванович, – осадил его полкан, даже не глянув. – Мы всё уладим, решим вопрос. Сотрудник не в себе. Головой ударился, сами видите.

– Я, собственно, об этом и хотел рассказать, – не унимался врач. – Скорая, когда пациента везла, сообщила о факте черепно-мозговой. Мы уже операционную готовили. А как затылок от крови отмыли – оказалось чисто. Ни трещины, ни ссадины. И что…

– Бывает, – хмыкнул полкан снисходительно. – Врачебная ошибка, вам ли не знать.

Доктор в белой тужурке замотал головой так, что я подумал – отвалится. Вот и проверим, не сон ли это.

– Исключено! Там дежурил на скорой Фёдор Ильич. Он раньше хирургом был, пока не попросили – за пьянку. Он не мог ошибиться, у него глаз…

– За пьянку, – перебил полкан и прищурился. – Вот и выходит, что веры теперь и нет. Спасибо, доктор, за работу, но вы свободны.

Врач что-то пробурчал под нос, дескать, неизвестно, что у вас тут творится, и всё-таки вышел.

Второй полицай – подполковник, тоже немолодой, но холёный, с лицом неглупым и наглым. Шагнул к двери и плотно её закрыл. Щёлкнул замок. В палате стало тихо.

Улыбки сползли с морд посетителей, и теперь уж не осталось никаких сомнений – не нравятся мне эти гуси.

– Ну что, герой, – проговорил полкан таким тоном, будто я ему должен и скрываюсь полгода. – Устроил ты, конечно…

Судя по званию и повадкам – это начальство того самого Ярового. Теперь, считай, и моё.

– Хотел, кхм, экран поправить. Голова закружилась… – выдал я на ходу. – Ну и… Хлипкий, видать, кинескоп. Не то что у «Горизонта».

– Да чёрт с ним, с телевизором, – поморщился полкан. – Я про вчера. Как ты так, на рабочем месте?..

Почему лицо этого начальника казалось до боли знакомым? Лысый, как коленка старого урки, с пузом, вторым подбородком, а взгляд – сверху вниз с лёгким презрением. Всё при нём, всё указывает – начальство, блин.

Где ж я тебя видел, голубь сизокрылый? Почему ты мне так знаком? Не встречались ли мы по прошлой жизни?

– Несоблюдение техники безопасности в служебном кабинете, – вклинился в разговор подполковник, подавая казенный табурет шефу. Оба сели. Смотрят. Сейчас начнут грузить.

Хотелось спросить: а вы вообще кто? Кто по жизни? Я полез в память тела, в котором теперь обитал, но нет – глухо. Как с ваучером: знаешь, что был, а где он теперь – хоть убей. Память выборочная, как в с похмелья. Тут помню, тут не помню.

Но стоило об этом подумать, как всё-таки всплыли куски. Ожог. Удар током от… шайтан-машины, мать её. Падение. Темнота.

А перед этим – женщина. Ух! Волевая, темноволосая, задница – как с обложки.

Кобра. Точно. Вспомнил.

– Я не виноват, что у вас… у нас в отделе техника бракованная, – сказал я, глядя на подполковника.

Ничем ведь не примечателен, кроме погон. Заглядывает начальству в рот, кивает – типичный кадровик. Ну да точно, начальник кадров – снова что хотела, то и подсказала память.

– Ты вот что, Яровой… – снова начал лысый, прокашлявшись в кулак.

И тут же в голове всплыло: «Морда». Так его звали в отделе. Прозвище, а вот имя с фамилией не вспоминались. Не заслужил, видимо.

– Подпиши объяснение по факту несчастного случая, – сказал он, расстёгивая портфель и доставая лист бумаги. Белый.

Протянул мне его, а документ-то отпечатан на принтере. Не матричном – на модном, лазерном. Такого у нас в РОВД отродясь не было.

Живут, гады. А я до последнего дня на «Ятрани» хреначил. Добрая была машинка, только каретка заедала.

– Это что? – взял я лист в руки.

– Яровой! Ты как с начальником разговариваешь?! – вскипел кадровик. – Бери и подписывай!

– Владимир Степанович, погоди, – осадил его Морда. – Он пока, видимо, не в себе…

– Есть такое, – хмыкнул я. – Даже вас плохо помню.

– А я тебе напомню, – не унимался кадровый фанат дисциплины. – Как выйдешь с больничного – принесёшь мне тетради по служебной и морально-психологической подготовке. На проверку.

Спорить я пока не стал. Рано. Ещё просекут, что я не тот, за кого себя выдаю – и всё, дурка обеспечена.

Пока – играем в Максимушку. Не себя. А того. Молодого. А значит, вид надо делать – пытливый, но чуть с придурью. Такой, типа, как у Лёни Голубкова: «Я не халявщик, я партнёр».

И я пробежал глазами объяснение, отпечатанное якобы от моего имени. Читаю – и глаза на лоб лезут. Оказывается, я, значит, рухнул не в кабинете, а в толчке. Поскользнулся, мол, на брызгах или прочем «культурном наследии». До меня туда, якобы, бомжей водили грабли мыть, чтоб пальцы откатать, а они – извините – напрудили.

Это что получается? Лейтенант в сортире в мочу нырнул?

Нет, братцы. Так не пойдёт. Он теперь – это я. А значит, и вся его «репутация», которая и так явно на соплях держится, – теперь на моих плечах. Мне теперь за него всё и разгребать.

Нет, я не горел желанием служить в этой вашей… полиции. Само слово режет слух. Как выберусь – уволюсь к чёртовой матери. Пойду в охрану, вышибалой где-нибудь. Хотя такого дрыща, конечно, вряд ли кто возьмёт. С другой стороны…

Да, это важно, ради этого можно и потерпеть. Валета мне проще достать, если останусь внутри, в системе. Да и в УГРО можно попробовать перевестись.

Кобра… В голове всплыло её лицо. Начальница уголовного розыска. Именно она моего предшественника и отшила – не взяла к себе. Типа, стержня нет. Ха.

Ржавые наручники!.. Баба – начальник УГРО? Милиция теперь зовется «полиция»! Куда вы, ребятушки, страну привели? Ельцин-то куда смотрит?

– Я такую лажу… то есть объяснительную – подписывать не буду, – наконец, сказал я.

– Послушай, ты… – лысый перестал косить под доброго копа. – Ставь подпись. Или хочешь взыскание схлопотать?

– Выговор – не триппер, – невозмутимо пожал я плечами. – Носить можно.

Полкан понял, что нахрапом меня не прошибёшь. Пока я на больничном – руки у него коротки. И довольно быстро сменил пластинку. Смягчил голос, пошёл в обход:

– Тут такое дело… Если в служебке всплывёт этот аппарат, с области к нам проверка нагрянет. По линии пожарной безопасности. Шерстить будут, копать. Оно тебе надо? Родное подразделение подставлять?

– Акт составим, что аппарат бракованный, – хмыкнул я. – Если надо – гражданских технарей подключим. Как два пальца об асфальт.

– Яровой, да подписывай ты, – уже пылал краской полковник. – Это приказ.

– Я пока на бюллетене, товарищ полковник, – развёл я руками. – Приказам не подчиняюсь. Что-то у меня голова разболелась. Давайте позже к этому вопросу вернёмся.

– Да он совсем охренел, – подтявкивал кадровик сбоку.

А я задумался.

Вон какая делегация. С чего такая суета из-за какой-то кофеварки? Что вы там скрыть пытаетесь, ребята?.. Не, неспроста это.

– Лучше скажите, товарищи начальники, – спокойно произнёс я. – В чём, собственно, собака зарыта? Что за бодяга с этой вашей кофемашиной?

Вот этого они явно не ожидали. Видать, мой предшественник был чем-то вроде офисной тумбочки – безмолвной и удобной. Не вякал, короче. А тут!

Ответом стали тирады. Угрозы. Нравоучения. В общем, классика. Когда нечего сказать – начинают пугать.

Не переубедили. Хотя я и не борзел слишком, так, отбрехивался по-тихому – понимал, работать с этими дурогонами, возможно, придётся, если решу всё же в полиции задержаться. Не угасала мысль, что гражданскому никто не даст добраться до Валькова, а у мента много чего есть – доступ, картотеки, полномочия.

– Вот! – не выдержал полкан, вскочил, подошёл к окну, распахнул. – Смотри, Яровой. Что видишь?

Я поднялся, надел тапочки, глянул наружу. За территорией больницы торчал здоровенный рекламный щит. Агитация. Голосуй, поддержи, выбери…

А на щите – довольный Валет. Вот ты где, сука. Морду свою по всему городу развесил. Гнида. Я аж зубами скрипнул.

– Рожу бандитскую вижу, – выдохнул я.

За спиной ахнули – прямо удар сейчас кого-то хватит.

– Какая рожа? Это Герман Сильвестрович, меценат, между прочим. Кандидат в мэры, – раздраженно проговорил начальник.

– А раньше он кем был? В девяностые? – прищурился я.

Но тот сделал вид, что не расслышал.

– Он, между прочим, этот аппарат нам и подарил. Спонсорская помощь. А теперь представь, что будет, если информация просочится. Ушлая пресса и хейтеры сразу раструбят – мол, кандидат людям фуфло суёт, сотрудников полиции кофеваркой калечит. Случайность эту раздуют – такой хайп будет! Ты же понимаешь, это удар по репутации уважаемого человека…

Хейтеры… хайп… На каком языке они говорят?

– Так вы, значит, за мецената печётесь? – хмыкнул я. – Пусть тогда прессе отстегнёт, у него бабла вагон, всегда много было. Хотя, слушайте… Не жидковато ли – на целый отдел одну кофеварку? Меценат ещё, тьфу.

Нет. Тут что-то нечисто. Определённо. Меня ведь не просто так в пустую палату сунули, никого не подселили. Чтоб обрабатывать было проще.

Вопрос – зачем?

Вот в чём петрушка.

Так и не договорились. Начальнички перешли на маты, что-то там вякнули про дисциплину и последствия. А я завалился на койку, отвернулся к стене – мол, тихий час, режим. Больной на отдыхе.

После этого свалили они быстро, дверь хлопнула – и тишина.

Я сел на кровати, выждал пару минут. А после пошлёпал по коридору, нашёл ординаторскую, ввалился.

– Выписывай меня, док, – глянул в глаза молоденькому усатому. – Я здоров, как овчарка на дежурстве.

Тот начал мямлить: мол, не положено, обследование не пройдено, он-де не может на себя брать такую ответственность.

Понял – каши с ним не сваришь. Хлопнул дверью и вышел, но не ушёл, а приложил ухо к деревяшке.

Ага. Не зря.

Тут же и слышу, врачишка кому-то бормочет – мол, велено меня придержать. Вот оно что.

Анкл Бэнс вам за воротник, ребята. Не удержите вы меня здесь. Решил на лыжи вставать. Только не в пижаме же шарахаться по улицам? Цирк получится.

Где я сейчас живу – не помню. А вот где отдел – помню. Он, как стоял на углу, так и стоит. Надо добраться туда, может, в кабинете моего «предшественника» найду что-то путное. Документы, адрес, зацепку… хоть ниточку какую, и узнаю место своего обиталища. Всё, Максимушка, пора на работу.

* * *

Несмотря на протесты постовой медсестры, я спустился в холл. И охренел.

На входе – диковинные банкоматы с экранами, мигают зелёным. На одном крупно: СБЕР. Я не сразу понял, но всё-таки сообразил, что это за обрубок такой. Не «Сбербанк России», не «Госбанк СССР» – просто СБЕР. Четыре буквы, будто название жвачки или нового рэпера.

Какой, к чёрту, Сбер?.. Кажется, вообще всё, что я знал, сдуло сквозняком перемен. Ощущение, что мир перевернулся.

Люди снуют туда-сюда. Кто-то сидит на лавках – все с телефонами, пальцами по ним елозят. Что это телефоны – я не удивился, видимо, мой предшественник частенько пользовался такими штуками и в память въелось, даже запрашивать эту информацию не пришлось. Странные аппараты, тонкие, хлипкие и без выдвижных антенн. Это вам не Nokia 2110. Я продолжил осматриваться: регистратура – в четыре окна сразу. Чисто и красиво, как в кино импортном. Живут, однако. Наладилась, похоже, житуха в стране. Только за милицию обидно.

Подошёл к гардеробу. Присмотрелся – всё закрыто. Хотел «шкурку» подходящую прихватизировать, но вешалки все пустые. Оно и понятно, лето на дворе. Сел на лавку, осмотрелся. Надо подумать. В пижаме – как дурак по улице не пойдёшь, я и так тут пришелец, да и в отделе не поймут.

Профессиональным взглядом я сразу выцепил подозрительного типа. Спортивный костюм, китайский «Адидас», кепка на глазах. Будто тоже из моего времени гопник. Стоит, трётся возле причудливой перевернутой бутыли на стойке.

Кулер… – подсказала чужая память. Точно, и медсестра что-то такое говорила.

А в это время рядом женщина вдруг всполошилась:

– Люди! Я… кошелёк выронила! Помогите, пожалуйста!

Роется в сумочке, охает, мечется. А граждане – ноль реакции. Только головы повернули и обратно уткнулись в экраны. Цивилизация, мать её.

А тот, в «Адидасе», тем временем уже шмыгнул к выходу. И правую руку держит в кармане. Ну-ну… Что ты там прячешь, артист? Уже к двери метнулся, за ручку цап – правой, как водится, правша потому что.

Я прищурился, вгляделся: пальцы расписаны, на них синька – перстни. Тыльная сторона кисти тоже забита: карты, паучок с восьмёркой. Ну, хоть это по-старому!

Урка, – мелькнуло в голове. – Вор, по жизни скользкий. Прятал наколки, видимо, чтоб не светиться. Поздно, уже срисовал я тебя, братец. Ну ясное дело, не теряла мадама ничего. Это он лопатник тиснул.

Привычка – вторая натура, и я лишней секунды не думал – а сразу за ним на улицу. Он сориентировался быстро, шажок ускорил, пошёл не к центральному выходу, где охранник в чёрной форме в будке за шлагбаумом дремал, а на задний двор. Где забор пониже.

Я за ним.

Он обернулся, срисовал меня – и тикать. Рванул туда, где сетку можно перемахнуть.

– Стоять, милиция! – рявкнул я.

Он добежал и упёрся в забор, но не полез – я уже настиг. Развернулся, глянул мне в лицо – и ухмыльнулся, скаля железные фиксы:

– Милиция?.. Может, полиция? Ну ты лошара.

– Может, и полиция, – буркнул я, уже просчитывая, как его крутить.

Если б был в своём теле – уложил бы за пару секунд. Но сейчас другие вводные. Значит, работать надо с головой.

– Ты чего, шкет пижамный? Попутал? – прошипел он. – Гуляй отсюда, пока башку не свернул.

И урка шагнул вперёд, а после, не дожидаясь моей реакции, ударил первым. Вразвалочку и несколько расслабленно, как будто вообще не парится, что я – хотя бы гипотетически – могу чем-то ответить.

Зря.

Ведь сознание моё – старое осталось, рефлексы – живые, мозги помнят.

Уклон. Кулак его мимо просвистел.

Выпад вперед. Я выкинул руку и схватил его за ноздри, сжал. Пальцы у меня нынешнего, как у музыканта – в самый раз по размеру ноздрей. Схватил цепко и притянул его к себе, сходу впендюрив коленом в живот. Оп! Хорошо вложился, чтобы диафрагму выключить.

Урка хрюкнул, согнулся, но упасть не смог – я держал его, как ягнёнка перед забоем. Стоял, скрючившись, и хрипел. Знаю, дышать трудно после тычка в «солнышко».

– Я же говорю – милиция, – назидательно проговорил я, одновременно обшаривая его свободной рукой.

Нащупал что-то в брючине, выудил красный длинный кошелёк. Есть контакт!

– Это что?

– Л-лопатник мой… – гундосо прохрипел задержанный.

– Ага, рассказывай. Женский, с брелочком?

– Подарок! От матери!..

– Лоха нашёл? Не п*зди… Короче, кто сам будешь?

– Вениамин.

– А погоняло?

– Венька Пианист…

Щипач. Всё ясно.

– Ладно, Венька, на первый раз прощаю. Если договоримся – отпущу.

– Да ты… На чё договоримся? Ай, отпусти!.. Больно же!

– Снимай «Адик».

– Чего?!

– Говорю, раздевайся. Быстро.

– В смысле?.. Гонишь?

Такими глазами на меня посмотрел – будто я с дурки сбежал. Я усилил нажим на носопырку.

– А-а-а!..

– Мне нужна твоя одежда, – фразу эту проговорил с расстановкой, и без эмоций, как в том фильме, моём любимом, кстати.

* * *

В спортивном костюме и кроссовках я вернулся в холл.

– Вот, – протянул я заплаканной пожилой женщине кошелёк. Та уже, погрузившись в расстроенные чувства, что-то лепетала про ипотеку и кредиты. – Ваш? Выронили.

– Мой! – вскрикнула она. Радостно выхватила, раскрыла. Внутри виднелась толстенная пачка купюр, карточки.

– Вот не хотела снимать наличку, муж говорил – картой пользуйся, а я боюсь. Мошенники звонят, говорят: «мы из службы безопасности банка». А один вообще сказал, что у меня биткоины на счёте!

Я кивнул, хотя ни черта не понял.

– Спасибо вам, молодой человек, вот есть же честные люди в наше время, ой спасибо!

– Пожалуйста, – улыбнулся я. – Храните деньги в сберегательной кассе.

Развернулся и пошёл к выходу. На работу. Чую, ждет там меня куча сюрпризов, но главное – в кабинет свой попасть. А там прорвемся…

Глава 4

Шёл по городу и дивился.

Вроде, улица знакомая, каждый поворот помню, каждый забор. А теперь – будто кто-то сменил декорации. Взял мой город и перекроил по чужим чертежам.

Там, где раньше был пустырь с бурьяном по пояс – теперь стеклянные высотки. Шлагбаум, охрана, парковка, как в столицах.

А где раньше были ржавые кооперативные гаражи – рассадник бомжей, алкашей и торчков – теперь торговый центр. С фасада светится название латинскими буквами, как будто не Новознаменск это, а курорт. Всё в стекле и камне. Не город – витрина. Только вот… душу куда девали?

Шёл и вертел головой, как приезжий.

Люди – совсем другие. Одеты опрятно, но уши черными каплями пластика заткнуты – у каждого первого беспроводные наушники. В руках телефоны, и все как под гипнозом. Взглядов нет, течёт толпа.

А машины… Машины – это отдельная песня.

Зализанные, сверкающие, разноцветные, будто дешевые китайские игрушки. Белые, желтые, красные. Ни тебе «бумеров», ни «паджериков». Пацанских «девяток» – так вообще ни одной. Как будто стёрли их с улиц. У некоторых тачек вообще мотора не слышно, будто на батарейках едут, ну точно игрушка. Электромобили? А ведь раньше по звуку движка я легко определял – кто подъехал, свои или чужие.

Час топал пешком. На автобус – ни рубля, ксивы тоже нет. И фиг знает, сейчас вообще по удостоверению кто-то ездит? Ну, это ничего, прогуляться полезно – ходьба в голове порядок наводит.

Здание РОВД почти не изменилось. Те же стены, те же неубиваемые ступени еще с советских времен. Только теперь решётки на окнах и огромная вывеска с подсветкой – ПОЛИЦИЯ.

Над входом табличка: Отдел МВД России по Заводскому району города Новознаменска.

Ёкнуло внутри. Столько раз я поднимался по этим ступеням с щербинками. Дежурил, ночевал, выпивал, допрашивал. Второй дом мне это был.

А теперь – посмотрим, что осталось от прошлого. Кто в теремочке живет.

Я вдохнул поглубже, пряча все раздумья и ощущения, всё, что бродило в голове и ложилось на сердце. Потянул за массивную ручку железной двери. Вместо скрипучей ржавой пружины теперь доводчик хитрый. Тугой, как будто чужих пускать не хочет. Только я-то не чужой. Я свой…

Вошёл внутрь и не узнал отдел. Ни тебе паутины под потолком с разводами, ни затёртого линолеума с заплатками. Всё чисто, блестит – плюнуть некуда. На подоконниках не кактусы в обрезанных пластиковых бутылках, а цветочки «женские», изящные. В такие бычок не бросишь – рука не поднимется.

При входе возвели несуразную конструкцию – вертушка с блестящими трубами-лапами. Поперёк дороги встала, как шлагбаум на КПП. Толкнул я трубу. Не шелохнулась. Хм!

На проходной за столом восседал молоденький сержант. Прыщавый, рыхлый, на телепузика похож. Уткнулся в телефон, сидит, растекся по стулу.

Сбоку, как и раньше – дежурная часть за стеклом. Только стекло, видимо, тоже совсем новое, не исцарапано и без потёков краски на трафаретных буквах.

Когда я дернул замок – телепузик «проснулся»:

– Вы к кому, гражданин?

Гражданина в зеркале увидишь. А я – майор милиции. Вслух не сказал, но зудело внутри.

– К себе, – буркнул я.

Странно, что в лицо меня тут не узнают. Или у постового память, как у пескаря, или мой предшественник был настолько неприметен, что даже в отделе его никто не запомнил.

– О, Яровой! – всплыл за стеклом, как сомик в аквариуме, старый майор с бейджиком: оперативный дежурный. – Явился, не запылился. Живой, смотрю! Говорят, тебя чайник покалечил?

– Говорят, кур доят. Открывай калитку, Фомич.

Откуда вылетело это «Фомич» – не понял. Само вырвалось. А потом дошло… Ну точно – это же Борька Ляцкий! Борис Фомич, по прозвищу Ляцкий Глаз. Тогда ещё помощником дежурного был, вечно ворчал и в кофе «три в одном» макал свои печенюшки. Сидел в этом аквариуме всю службу. И, как видно, досидел – теперь уже сам дежурный. Старше стал, живот подрос, но глаза всё те же: прищуренные, с ехидцей.

На душе даже потеплело. Хоть кто-то родной в этом цирке времени. Пусть и Ляцкий Глаз, вечно всем недовольный и ворчливый, но свой.

– А ты чего это в тришках? – пробурчал он, глядя на мой паленый адидас. – На картошку собрался?

Гундёж его – как бальзам. Жив, чертяка. Значит, и я жив.

– Так надо… – отрезал я, но с улыбкой, рад был видеть коллегу.

– А-а… Опять на уборку территории припахали? – протянул дежурный, выдав свою версию. – У нас что, суточников мало для таких дел?

– За ними тоже глаз да глаз нужен, – хмыкнул я. – Руководил процессом, так сказать. Открывай, Сезам. Я это… ключ забыл.

Увидел, как через вертушку проходят свои: прикладывают к считывателю плоскую прямоугольную штуку, как банковская карта.

Ну, значит, не соврал. Назвал её ключом – и попал в точку.

– Миха! – крикнул Фомич через стекло на сержанта. – Не спи, зима приснится, открой вороток.

Тот оторвался от смартфона и приложил свою карточку к считывателю, и я, наконец, прошел. Честно говоря, собирался уже перепрыгнуть, если что, но не хотелось Ляцкого обижать. Хотя раньше обижал.

Уже спиной слышал, как старый майор начал гундеть на постового Миху:

– Молодёжь пошла – валовая, что сивучи на лежбище… Никакого толка. А вот раньше… Чего только один Макс Лютый стоил. Опер от бога. Нет сейчас таких. Перевелись все…

Я вздрогнул, услышав: «Лютый».

Ведь это – я. Моё прозвище. Из прошлой жизни.

Так меня звали на улице – бандюки, шпана, те, кого я брал, кого сажал. Коллеги тоже подхватили, но у них это шло, скорее, от мой фамилии – Малютин. Хорошая была фамилия, звучная.

Нахлынули воспоминания. Вспомнился последний день той жизни. Лицо Геныча, его дочка… Интересно, выжила? Где она теперь? Надеюсь, Валет до неё не добрался, и все было не зря. Вот что – надо бы найти её! Не сейчас – потом. Обязательно.

Мысль эта, хоть и пришлось её отложить, мне понравилась.

Ноги сами понесли к кабинету. Только не к моему – к чужому, новому. Старого, насколько можно понять, вообще не стало. Всё тут переделали, дежурку расширили, «обезьянник» облагородили. Кабинет, который был на первом этаже, исчез. Эх! Как и моя прежняя жизнь.

Открыл дверь с табличкой «Группа анализа и планирования».

Значит, тут я и тружусь? Странное подразделение – отдаёт канцелярией, бюрократией и бухучетом одновременно. Писарь, что ли?

Ну-ну…

Свой стол нашёл сразу. Память подсказала – самый маленький и неказистый, в углу, за шкафом. На столе компьютер, мышка с клавой, календарик с пёсиком, пластиковый стакан с ручками.

Календарик – в мусорку.

Сел на вертящийся стул, огляделся. Потянулся к ящикам и начал шарить.

Есть!

Удостоверение!

Раскрыл и прочитал: лейтенант полиции Яровой Максим Сергеевич. В строке должность значится: инспектор ГАиП штаба.

На фотке совсем пацан. Ну и рожа у тебя, Шарапов. Нет, на самом деле, если подкачаться и тельце в порядок привести – то я ничего буду. Новый я – не урод, и костяк правильный, еще бы мяса на него нарастить, и все девки на дискотеке мои.

Сунул корочку в карман. Там же – связка ключей и пластиковая карта, один в один как у тех, что прикладывали к вертушке на входе.

Теперь бы ещё понять – где я живу.

Напряг голову, чтобы вспомнить хоть что-то. Представил себя в квартире, на диване, с пивом в руке, напротив – телек, идёт «Поле чудес», там мужик банку огурцов дарит.

Интересно, жива ещё передача? Вряд ли – столько не живут.

Хотя… Фомич до сих пор на «ноль два» телефоны берёт. Может, и Якубович ещё крутит барабан.

Погонял в голове ещё картинки. Но когда с выпуклого экрана «Рубина» мне вдруг начал махать руками Чумак и «заряжать» мое пиво в кружке – понял: не воспоминания это, то есть, нынешние. А моё подсознание балуется. Вытаскивает картинки из девяностых и крутит, как плёнку. Знакомую и родную. Но бесполезную – что-то вроде колыбельной.

Ладно. Будем, как говорил начальник нашего УГРО Пал Палыч, личным сыском искать прописку. Первый раз пожалел, что не жульман – по картотеке бы давно себя пробил.

О! Точняк! В кадрах должны же быть мои данные. Нужно подумать, как выудить их из личного дела. В лоб не спросишь, не поймут.

Следующей находкой стал смартфон. Разблокировался от отпечатка пальца. Вот поди ж ты, до чего техника дошла. Пальцы, главно дело, сами вспомнили, как им пользоваться.

Потыкал контакты: управдом, автовокзал, Дядя Петя Плита, Сосед 7 Этаж, поликлиника № 3.

Тьфу, блин, какая-то пенсионерская труба. Вот раньше у меня были контакты, так контакты, правда, не в такой хитрой штуке, а в записной книжке: Ленка Сауна, Витька Самогон, Эльвира массаж. Каждый номер – с историей. А тут… унылая какая-то жизнь в одно касание.

В этот момент дверь кабинета распахнулась и вошла Кобра. Узнал я ее сразу. Подтянутая, точеный подбородок – вперед, конский хвост вместо прически. Да и слышно было цокот каблуков перед дверью.

– Яровой! – с порога бросила она. – Ты чего натворил?

– И вам здрасте, Оксана Геннадьевна, что за кипиш?

– Ты какого лешего из больнички свинтил?

– Выздоровел, а что? Вы мне апельсинчиков хотели привезти? Спасибо, я уже в форме.

– Ты что такой дерзкий вдруг стал? – вскинула бровь майорша, подойдя ближе, и оценивающе стала разглядывать, будто видела впервые.

Хотя память Максимки мне подсказывала, что пересекались они, то есть, мы, неоднократно и… и он даже запал на Кобру. Ну, пострел, ну дает… А что?.. Хоть в чём-то он молоток: «танцевать» – так королеву.

От нее пахнуло духами. Не сладковатой приторностью, не женской легкостью, а парфюмом с запахом самки.

– Головой ударился, немного переклинило… в правильную сторону, так сказать, – прищурился я. – Привыкайте, теперь всегда такой буду.

– Ну-ну… знаю я вас, таких, только на словах горазды. Я чего пришла-то, Морда приказал найти тебя срочно. Озадачить оперов моих разыскать.

– Чёй-то?.. За побег из больнички теперь у вас срок дают?

– У кого – у вас?

– У нас…

– Странный ты, Яровой… – всё сканировала меня немигающим взглядом Кобра… – Нет, просто там завотделения звонил, еще видос скинули с твоими подвигами.

– Видос?

– Ну да, с камер наблюдения.

– В больнице по камерам наблюдают? Как в режимной психушке?

Кобра опять недоуменно вскинула бровь, а я сразу выкрутился:

– Да шучу, шучу, конечно, я знаю, что там камеры. Три штуки.

По взгляду майорши я понял, что не угадал. И отмахнулся:

– Много, короче… Ну а в чем вопрос?

– Как в чем? Ты там человека ограбил, раздел. Все зафиксировано.

– Ну во-первых, не ограбил, а поменялся одеждой, я ему пижаму подогнал, новую, с карманами. Это уже не грабеж получается, а самоуправство. Но без заявы нет состава. Заява есть? Терпила имеется?

Пауза. Женщина молчала.

– Нет, – ответил я вместо собеседницы. – И не человек это был, а Венька Пианист.

– Пианист? – удивилась Кобра, то ли моему напору и прозорливости, то ли услышанному прозвищу. – Вот гаденыш, не успел откинуться, уже опять старушек щиплет. И когда уже кошельки таскать перестанут?

– А деньги в чем носить? – удивился я.

– Ну и шутки у тебя, Яровой, – поморщилась Кобра. – Лучше молчи, если петросянить не умеешь.

Этот вопрос был не шуткой, но вслух говорить такого нельзя.

– И что мне с тобой делать? – вздохнула Оксана Геннадьевна. – Я же тебя нашла, так что теперь пойдем к начальнику сдаваться.

И взгляд такой усталый, мол, ну куда деваться. Ну, куда – это мы придумаем.

– Лучше до дома меня докинь.

– А ты не охренел ли? – снова вскинула бровь она.

– Охренел, но буду благодарен, если подвезешь.

– С чего вдруг?

– По-братски. Как майор майо… э-э… Будущего коллегу.

– Тоже мне коллега, полмента с кокардой, внутренняя служба, блин.

– Я опером буду. В отдел к себе возьмешь?

– Кого? Ха! тебя?..

Но она не рассмеялась, а снова прищурилась. Понятно, чует своего, только не бьётся у нее пока одно с другим. Ну, ничего, склеим.

– Короче, – невозмутимо проговорил я. – Поехали, по дороге расскажу.

Я встал и направился к выходу.

– Стоять! – рявкнула Кобра. – Ты куда собрался?

Я обернулся и проговорил:

– Жду тебя на парковке, Оксана Геннадьевна, – а после тихо добавил: – Ты же не стукачка… Да? Своих не сдаешь…

И вышел, а слушая, как каблуки бодро цокают за мной, еще расслышал бормотание:

– Господи… Я не верю, что это делаю…

Сказала она это тихо, но слух у меня нынешнего, что у молодого пса.

– Ладно, – уже громче проговорила женщина. – Поехали… Только в одно место сначала заскочим. Выходим из отдела по одному, встречаемся у моей машины.

Хотел спросить, какая у неё тачка, но не стал – не хватало ещё себя палить. Раз уверена, что все её авто знают – значит, машина зачетная. На улице разберусь.

Спустился на первый этаж первым. Подошёл к вертушке, приложил пластик к считывателю. Пискнуло. Прошёл дальше. Постовой – тот самый «сивуч» у входа – и ухом не повёл.

Прав был Ляцкий. Молодёжь нынче не та. Ни огонька, ни рвения. Блеск только один – на экране смартфона.

Вышел на улицу, раздумывая, по какому такому адресу Кобра меня повезет, что я ей скажу? Не знаешь ли ты, где я живу? Думал, прокачусь по городу – авось что-то и всплывёт в памяти. Как с кабинетом вышло: только на порог ОВД – и ноги сами понесли. Но город не ментовка, тут можно и часами кружить, да всё без толку. Ладно… Если ничего не вспомню – попрошу высадить где-нибудь у магазина.

А вообще, раз я молодой лейтенант, и живу, вроде, не с родителями – значит, должен обитать где-то в общаге ведомственной. Есть такая в городе, была, по крайней мере. Если что, туда двину.

Точно не с мамкой проживаю, потому как в телефоне ни одного сообщения в духе «купи хлеба» или «не забудь за квартиру заплатить». Значит, сам по себе. Это уже плюс.

На парковке машины выстроились, как на смотре: от крошечных «мини-куперов» до здоровенных джипов. Так-так. На чём же ездит Кобра? Интересно…

Тут мое внимание привлек «марковник» девяностых годов. Смотрелся в ряду, как старый солдат среди зализанных мажорчиков. «Марк 2» – цвета мокрый асфальт, движка два с половиной на двести кобыл. Кузов – девяностый, «самураем» мы его называли. Добрый аппарат из моей жизни, аж тепло стало по сердцу. У моего товарища был такой.

Подошел, потрогал капот.

– Ты тоже, брат, здесь залетный? Как и я…

Пик-пик! – прозвучала сигналка, и «Марк 2» замигал габаритами, возвещая, что двери разблокированы.

– Ты чего тут тачку гладишь? – спросила Кобра, распахивая водительскую дверь. – Фетишист, что ли? Падай.

– Нормальный аппарат, – хмыкнул я.

– А ты знаток, я смотрю, – иронично кольнула Кобра, заводя двигатель.

– Люблю мужские тачки, – кольнул я в ответ.

– С каких пор? Ах да-а… Дай угадаю, как головой ударился?

– Типа того.

Машина выехала на улицу и покатила в сторону центра.

– Так, щас в одно место заскочим, потом тебя докину, – рулила Кобра. – Морде ни слова, что я тебя видела. Но ты тоже давай, вопрос не затягивай, решай. Нарушение режима лечения дело такое – тебе больничный порежут и прогул влепят. А дальше – очередной залёт, и здравствуй, аттестационная комиссия. Пойдешь кассиром в «Пятерочку», и кто мне кофе варить будет?

– А у тебя в УГРО есть кофемашина?

– Нет. В штабе же есть, починят, наверное.

– В штабе – не канает. Значит, будешь сама растворимый мешать, я же к тебе собрался, переводиться.

Она только фыркнула в мою сторону.

– Не смешно, Яровой.

– Не смеюсь. А куда едем-то?

– Сейчас цветы купим, – майорша свернула в переулок.

– Праздник, что ли? – поинтересовался я.

– Типа того, – проговорила Кобра.

Но как-то грустно, с выдохом. Поджала губы. А я уловил – хочет выговориться, да некому.

При всём её блеске, видно сразу – одинокая. Работой живёт, сутками, без выходных.

Как так получилось, что такая женщина – и одна?

Какие тараканы у неё в голове бегают? Что гложет?

– Не хочешь – не говори, – пожал я плечами, косо глянув, как отреагирует.

Ага… проняло…

– Днюха, – ответила безрадостно женщина.

– У кого? – вскинул я бровь.

Хотя, конечно, уже догадывался. Но надо, чтоб сама сказала.

– У меня.

– Хм… Обычно именинники цветы не покупают, а наоборот. Ну, поздравляю, что ли.

– Спасибо… А цветы… это не мне.

– Ясно. Гостей звала?

– Нет.

– Почему? Можно загудеть. Где тут нормальная шашлычка?

– Это не та днюха, что в паспорте… – она прикусила губу, потом со здлостью ударила по клаксону и прокричала кому-то: – Куда прёшь, олень?! Одни, блин, олени на дорогах…

Я подождал, пока остынет, видимо, выговариваться она не привыкла, и продолжил расспросы:

– Как это? Та – не та.

– А так! – дернулась Кобра, круто выкручивая руль, и меня наклонило на дверь. – Тебе какое дело, Яровой?

– Да так… Поддержать хотел… по-братски.

Женщина помолчала, а потом проговорила:

– Это мой второй день рождения, тот день, когда я выжила, считай, заново родилась.

Руки её с аккуратными ноготками сжались на руле.

– Бандитская пуля?

– Типа того…

Мы молчали, я решил не бередить ей рану, захочет – сама расскажет. Было что-то за всей этой ее стервозностью тонкое, ранимое. Словно за оболочкой сурового майором МВД пряталась маленькая девочка.

Мы заскочили в цветочный магазин с вывеской на английском. По-русски, видать, забыли, как слово «цветы» пишется.

Кобра купила охапку роз. Огромных, алых – как мулета у тореодора. Без слов села в машину – двинули дальше.

Подъехали к старому кладбищу. Оно уже утонуло в зелени, за высоким каменным забором в историческом центре.

Здесь давно уже никого не хоронили. Даже в моё время захоронения перенесли за город. Это место стало памятником.

Хотя… не совсем так. В девяностых сюда ещё подкапывали по-тихому. Только самых важных. С нужной биографией.

– Приехали, – сообщила Кобра.

– День рождения на кладбище? – нахмурился я.

– Не все такие везучие, как я, – буркнула она, опустив взгляд.

– Я с тобой, – вылез из машины тоже.

– Я хочу побыть там одна, – сказала она тихо. – Ай!.. – вскрикнула тут же, оступившись на каблуке и уколовшись о розу.

Слизнула каплю крови с пальца.

– Давай сюда, – протянул я руки и взял цветы. – Помогу донести. Смотри под ноги. Туфли у тебя зачётные, не спорю, но плитка старая, вся в щелях.

Та отдала мне букет, перекинула через плечо сумочку и направилась к огромным кованым воротам. Вошли на территорию кладбища. Тут свой мир. Тишина мертвая, даже птички не щебечут. Оксана явно знала, куда идти, уверенно цокала по старинной тесаной брусчатке куда-то в сторону березок.

– Пришли, – выдохнула она, остановившись у невзрачной могилки с надгробием из обычного мрамора. Она терялась среди помпезности старинных склепов, ростовых статуй криминальных авторитетов, сгинувших еще в начале девяностых. Обычная такая могилка, неприметная. И за что покойный удостоился чести лежать здесь?

По памятнику сразу видно, что не блатной и не олигарх, а человек простой. Но в следующий момент я вгляделся в табличку на камне.

И ноги подкосились, я опёрся о березку. Прочитал:

Майор милиции Малютин Максим Сергеевич, дата смерти: 1-е июня 1997 года.

Мне захотелось протереть глаза. Я прочел снова, будто буквы могли притвориться другими. Это была моя могила… Там лежал я…

Я сглотнул ком, мотнул головой и выдавил:

– А… какое сегодня число?

– Первое июня, – зашмыгала носом Кобра, неловко утирая слезинки.

Даже чуть отвернулась, чтобы я не видел ее слабости.

Я снова посмотрел на неё – внимательно, будто только теперь видел в первый раз. И теперь узнал ее… ту маленькую девочку, которую спас… Дочку моего информатора Генки!

Её же Оксанкой звали… Ну точно! И машина-то её бати…

Она изменилась за эти годы… но теперь вместо матерой сотрудницы полиции я видел маленькую испуганную девочку с острыми коленками.

Так вот что ее гложет много лет…

– Помянем, – Оксана протянула мне металлическую фляжку.

Я сделал сразу три больших глотка. Даже не понял – водка это была или коньяк, все одно. Как ни старался сделать лицо кирпичом, а всё стоял ошарашенный, придавленный.

Но в следующую минуту плечи стали расправляться. Я вдохнул полной грудью. Да, она изменилась. Выросла. Потому что осталась жива.

Все не зря было.

Не зря погиб.

Спас, прикрыл, и она не забыла.

Могилка ухожена, и теперь розы красным огнем горят под надгробием. Тихо и торжественно, аж в груди щемит…

– Вот, Максим, – еле слышно сдавленным голосом проговорила Оксана. – Здесь настоящий мужчина лежит… не то что нынешнее племя. Он погиб, чтобы я жила…

Я медленно закрыл глаза и снова отпил из фляжки.

Глава 5

Обратно ехали молча. Каждый думал о своём. Сокровенном. После всего увиденного и услышанного даже хмель из фляжки не брал, хотя осушили мы ее до дна.

Я, выходит, сейчас узнал о том, что не просто так сюда попал. Раз уж судьба вытащила меня с того света, значит, что-то ей от меня нужно. Второй шанс просто так не дарят. И я его не упущу.

Но одно не давало покоя. Генка ведь погиб в тот же день, что и я. Но Оксана пришла только ко мне. К нему – нет. Букет один купила… Почему?

Она явно не знает, кто виноват в наших смертях, кто ее тогда похитил. А если б знала, кто убил её отца… Сто пудов устроила бы вендетту. Охоту. На Валета и иже с ним.

Как ей сказать, как раскрыть глаза? Пока не решил. В лоб не скажешь, но с этим разберусь…

Маленькая девочка не запомнила, конечно, тех ублюдских морд. Напугана была – понятно. А потом выросла и пошла в органы. Видно, чтобы заглушить боль детства. Чтобы ловить таких же, как те уроды, и этим хоть как-то душу успокоить.

Только вот вопрос – куда тогда смотрели менты, когда я погиб?

Выходит, и моё дело, и дело Геныча – глухари. Не раскрыли.

А иначе как объяснить, что Валет до сих пор красуется на баннерах?

Вывод напрашивается один, и он словно камнем раз за разом бьёт мне в лицо, будто тачке в лобовуху – кто-то его тогда прикрывал. Из наших.

Но кто?

Меня слили, и бандиты явно были готовы. Знали, что я приду один.

Хотя… я ведь был всё-таки не один. Со мной был Сёма Рыжий. Стажёр. Он же и свинтил первым, как только запахло жареным. Испугался пацан.

Он крыса? Возможно…

Но с другой стороны – стажёр. Зелёный. Что он мог?

А если всё-таки мог? Если Сёма не дурачок, а ловкач? Играл роль простачка и манипулировал. Да не-е… я в людях разбираюсь.

Но… проверить эту версию нужно. Осталось только Сёму найти. Как обустроюсь – обязательно займусь. Ведь не просто же так салага тогда напросился со мной на дело. Разговор с Палычем подслушал. Потом влез, мол, возьмите и меня.

Кстати, жив ли сейчас Пал Палыч, начальник УГРО? Лет прошло, выходит, немало, Оксана выросла, а у начальника как дела? Надо и его тоже найти. Побеседовать. Жаль только, не смогу зайти к нему и сказать по-простому:

«Привет, старый! Помнишь, как мы с тобой „Центровых“ размотали? За один вечер полбанды в кутузку утрамбовали. А как в сауне на набережной отжигали, а как…»

Нет. Так не скажешь. От этого пацана с моим именем он такое слушать не будет. Теперь всё сложно. Что ж… А кто обещал, что будет легко?

Прорвёмся.

Оксана рулила молча. Везла меня куда-то, хотя я адреса домашнего так и не назвал, вообще не до него было. В голове до сих пор шумело.

А вот почему всё-таки она даже не рассказала мне про смерть Геныча? У него тоже сегодня годовщина, получается.

Странно. Надо нащупать осторожно.

– Это у тебя машина отца? – спросил я, вкинув вопрос как бы между прочим.

– Его, – коротко, всё ещё хмурясь, ответила она. – Он тоже погиб. В тот же день, что и Лютый.

Я, как ни вслушивался, не уловил в ее интонации горечи. Совсем не так, как у моей могилы. Интересное выходит кино. Не жалует она Геныча, не жалует…

– Вот как… – протянул я, делая вид, что удивлён. – А цветов ему не купила…

– Не заслужил.

– Да? Мне кажется, твой отец был хорошим человеком.

– С чего ты взял, Макс? – дёрнулась она, губы сжала.

– Не знаю. Просто подумал… у плохого отца не выросла бы такая дочь.

– Он меня не растил. Вечно где-то шлялся – сходки, стрелки… Это что, детство? Мать умерла, а ему всё некогда. Связался с бандитами – и погиб, как бандит.

– Да? Ты уверена, что он был бандитом? Ты ведь говорила, ничего толком не помнишь…

– Да ё-моё, Макс! – взорвалась она. – Я видела, как его застрелили. Свои же подельнички! Прямо передо мной!

– Не знал. Прости…

Вот она, боль. Старая, глубоко зарытая, но не ушедшая. Обида на отца, которого так и не успела понять. Уверена, что он был одним из них. Из той мрази. А ведь Геныч был моим человеком. Негласник. И работал против тех ублюдков, за что и пострадал.

Как же ей это объяснить? Ведь нельзя, чтобы она так думала про отца… Но пока никак я не смогу. А дальше – посмотрим.

Эх… Жаль, нельзя сказать во всеуслышание, что Макс Лютый жив. Не поверят. На ПФЛ отправят, со службы спишут.

Кстати о службе… Раз такое дело, теперь я твердо намерен остаться в Отделе. Разберусь с Валетом, а Кобра мне поможет. Доберусь до этой гниды, даже если придется воспользоваться своими старыми методами. Незаконными и жесткими.

Вот только сначала надо порешать дела с нынешним начальством. И с прогулом вопрос уладить.

Машина свернула во двор и остановилась у многоэтажки. Я оглянулся – дом этот был недалеко от нашего ОВД.

– Приехали, – кивнула Кобра на железную дверь подъезда.

– Куда? – вертел я головой, и тут начал узнавать обстановку.

Лавки, старые качели, беседка с бабульками, которые грели косточки на солнышке и резались в карты.

– К твоему дому, – немного с раздражением проговорила Оксана. – Ты просил же подкинуть.

– Да, понял… – сориентировался я. – Просто мне интересно, откуда ты мой адрес знаешь?

– Господи. Забирала как-то дежурного следователя ночью отсюда. Дежурка попросила, мне по пути было.

– Какого следователя?

– Макс! С которым ты живешь, какого же еще! Все, Яровой, выходи… Завтра с Мордой договорись, чтобы взыскание не впаял. Пеплом голову посыпь, пообещай, как вы там, штабные, умеете…

– Разберёмся. Оксан… Зайдешь на чай?

– В другой раз.

Я вышел из машины, Кобра дала газу, марковник лихо шлифанул задними колесами и с заносом выскочил со двора.

А я, нащупав связку ключей, подошел к подъездной двери. Пальцы сами приложили бирку к домофону, устройство пикнуло, и я очутился внутри.

Ну, Максимушка… И где же твоя хата? Вернее, не твоя, а съемная, получается, если живешь со следователем. Вскладчину-то жилье дешевле. Интересно, что у меня за сосед? Наверняка притеснял меня прежнего. Придется объясняться сразу, популярно и с порога. Сколько всего разгребать за своего предшественника… но почему мне это нравится?

Я шагал вперёд, но почему-то даже на лестничной клетке квартира не хотела вспоминаться. Тогда пойдем другим путем. Достал телефон, полистал приложухи. Ориентировался в них на удивление сносно, на рефлексах.

О! Доставка еды.

Вот до чего жизнь дошла, можно в магазины не ходить. Ткнул в приложение и нашел адрес, на который мой предшественник заказывал жрачку. Почему раньше так не догадался? Ну понятно, шок.

Ага, вот и номер квартиры.

Нашел ее. Дверь железная, но не из листовой толстенной стали с самодельными швами, как раньше, а имитация под дерево, шершавая, цивильная. Вставил в скважину ключ, повернул.

Щелк. Щелк. Есть!

Открыл дверь и зашел внутрь. Сразу опытным взглядом определил, что двушка. Приличная по моим меркам, но ремонт старенький и простой. Так даже лучше, не люблю всякие евроремонты, или как там они сейчас называются?

В прихожке обувь. Просканировал бегло: мужские боты – несколько пар, но есть и женские туфельки. По ходу, сосед телку привел, а тут я…

– Эй, кто дома? – крикнул я на умеренной громкости, чтобы предупредить следака и не дать ему попасть в неловкую ситуацию с девочками.

– Макс! Ты чего не на работе? – в коридоре нарисовалась «Барби». Миниатюрная блондинка в кружевном атласном халатике, коротком до неприличия, симпатичная кукла, даже местами красивая, но губы слишком пухлые. Губы должны быть губами, а не походить на две сосиски.

– Э-э… – я встал как вкопанный, не зная, что и ответить.

Но та не ждала ответа и уже упорхнула на кухню. Крикнула оттуда:

– Я там сушилку с бельем тебе в комнату поставила, ты же не против? Она мне в моей комнате мешает, мне надо сторис запилить. А фон зашкварный получается.

Понял, но не всё… Велик и могуч русский язык… или это был не русский?

Я кое-что решил проверить. Распахнул одежный шкаф в прихожей и стал проводить там ревизию. Так и думал! Форма МВД, женская, только кантики на погонах не красные, а синие, как раньше у наших следаков. Это, получается, не следак, а следачка? Ну и дела-а!

Это с ней я живу? Ха! Вот так номер… А мы с ней как? Того или…

– Ну ты чего встал? – снова выплыла Барби. – Можешь меня сфоткать, плиз, а то на автоспуске кринжово получается.

На каком языке она вообще говорит?

– Да, конечно, – отказываться не стал, сделал вид, что все понимаю.

Она сунула мне в руки телефон и потянула в свою комнату. Ладонь сжала устройство, а память подсказала – «Айфон». Модный. Последняя модель.

Я зашел в ее комнату. И в голове вспыло имя девчонки: Машка. Уже что-то…

Если по разным комнатам живем, значит, мы с ней не того… Машка же тем временем взяла букет цветочков и встала, выгнув спину и отклячив попку. Позировала на фоне распахнутого окна.

Я щелкнул и протянул ей «айфон».

– И все? – вскинула изящную бровь девчонка. – Рили?.. Один кадр? Из чего мне в пост выбирать?

– Пленку экономить надо, – хмыкнул я.

– Что экономить?

– Шутка…

– Ай, ладно, обойдусь без тебя, – отмахнулась она, уже уткнувшись в телефон.

Стала разглядывать кадр – и разулыбалась.

– О! А ничё так получилось… Зачётненько. И главное – с первого дубля.

Пару секунд она молча залипала в экран, потом заговорила, не отрываясь:

– Слушай… а что бы такого под сторис с цветами поставить? Я тут парочку придумала…

– Ну-ну, – буркнул я, скосив взгляд.

А что я ей отвечу, если пока понял только про цветы, которые и так сам видел?

– Вот смотри:

«Ну вот… кто-то знает, как поднять настроение.»

Или: «А день-то начался неожиданно приятно.»

А может, так: «Бывает, просыпаешься – а тебе уже цветы. Просто потому что ты – это ты.»

– Напиши, что цветы подарил Миша – и не парься, – посоветовал я.

– Какой ещё Миша?

– Ну, Петя. Не знаю… Кто там тебе гербарии приносит.

– А ты будто не в курсе? Я же сама их покупаю.

Ну, тут я уже не выдержал:

– Зачем, Маш?

Она закатила глаза, как училка перед двоечником:

– Ой, Макс… Ты чего такой тугой? Женщина должна быть обожаемой. И недоступной. Кому нужна та, за которой никто не бегает? Жиза, понимаешь?

– Угу, – соврал я.

– Вот выцеплю себе нормального мужика и свалю, наконец, из этой дыры, – мечтательно проговорила Машка, поправляя волосы и разглядывая себя в зеркале с таким видом, будто и правду готова была вот-вот замуж выскочить за первого встречного «принца».

– Нормальная хата, – пожал я плечами. – Тараканов же нет?

– Да я не про квартиру, я про город. Я про вообще. В Эмираты хочу.

– А отрабатывать? Три года положено, ты и года не отбарабанила.

Я уже вспомнил – Машка Ситникова училась со мной в одном взводе. Академия МВД, поступали от Новознаменска. После выпуска всех нас по распределению сюда и сунули.

Машка всегда была падка на красивую жизнь. В мужиках ковырялась, как в котлетках – всё не то. Не её уровень. Ей надо, чтоб сразу с кошельком, с машиной и без пивного пуза. Желательно с домиком у моря.

А как оказались с ней под одной крышей – это история простая. Когда после выпуска искали съёмную квартиру, подвернулась дёшевая двушка. Без риелторов, без наценок. Только одно условие – сдать хотели исключительно молодой бездетной паре.

Ну, тут уж дело техники, прикинулись.

Так и съехались. Для хозяев – пара, по факту – каждый сам по себе.

У Машки комната просторная, два окна и балкон. У «Максимки» – спаленка, куда еле влезли кровать, стол и шкаф. Теперь ещё и сушилка.

Никаких флюидов между нами не летало.

Машка на Макса и не смотрела как на мужика. Для неё он был просто сосед – субтильный, тихий. Удобный товарищ, коллега.

А сам Макс… Макс на Машу тоже не смотрел – был по уши влюблён в Кобру. В полную противоположность своей соседки. И по характеру, и по внешности, и по походке.

Машка числилась следаком. Сегодня была после дежурства, отдыхала, но всё равно бубнила о том, как мечтает свалить из органов. Говорила, мол, не для этого рождена.

– Хочу чилить на берегу океана и размножать подписчиков, – вскидывала она на полном серьезе ресницы.

Не думал, что теперь такие следователи пошли. В моё время совсем другие были.

В следствии, на самом-то деле, женщин всегда хватало, но там характер нужен был, не маникюр и губы. И жулика расколет на допросе. И с опером на «ты», и сто грамм на равных. А с тем же опером могли и после допроса… ну, кто служил, тот поймёт. Прямо на столе, без лишней лирики.

Были женщины…

А Машка – кукла. Говорливая, яркая, незлая. Человечек, вроде, хороший, но не для этой службы. По моим меркам – не тянет. Хотя, может, по нынешним и в самый раз. Времена другие. Тоньше всё стало… аж просвечивает.

* * *

Зашел к себе в комнату. Сразу бросилась в глаза металлическая раскладная вешалка с трусиками и лифчиками. Выставил ее в коридор. Осмотрелся. Все аскетично, по-спартански, как я люблю.

Пошарил в тумбочке, нашел документы. Паспорт, свидетельство о рождении и прочие снилсы. Установил свою личность по полной, так сказать. Еще в свидетельство о рождении данные родаков прочитал. Ага… Рано или поздно с ними тоже предстоит интересная встреча. Лучше – поздно…

На столе ютился старенький ноутбук. Включил. Пароля нет. И снова рефлексы подсказали, как пользоваться. Зашел в паутину. Ага! А этот Интернет – штука хорошая. Сейчас хорошая… Не то что раньше – он, вроде, и был, но его нет. Не видел никогда.

В сети же я нашел телефон предвыборного штаба Валета. Набрал номер со смартфона.

– Приёмная кандидата в мэры Валькова, – послышалось из динамика.

Голос – молодой, вежливый, немного мужской. Слишком гладок для людей Валькова. С каких это пор Валет такими мальчиками обрастает? Раньше у него каждый «пехотинец» знал, с какой стороны ствол держать. Теперь у Валета – ни братков, ни бригадиров, а сам во власть пошел, которую никогда раньше не признавал.

– Здравствуйте. А как можно попасть на приём к вашему кандидату? – спросил я.

– К сожалению, Герман Сильвестрович сейчас в разъездах. Встречается с избирателями. Если хотите, могу записать ваш контакт, передать помощнику по графику.

Угу, с избирателями он встречается, как же… Сгрузил работу на шестерок, а сам, как пить дать, загорает где-нибудь на островах с телками. Телок Валет любил даже больше, чем острова.

– Нет, не надо…

– Вы что-то еще хотели? – вежливый такой помощник, аж бесит.

– Да, это из отдела полиции по Заводскому району вас беспокоят, – заговорил я ровным официальным тоном. – Хотел сообщить: кофемашина, которую Герман Сильвестрович передал нам в качестве спонсорской помощи… оказалась бракованной. Некрасиво получилось. Коротнуло так, что сотрудника чуть не убило. Надо бы вопрос как-то решать.

– Да, конечно, – тут же отозвался голос. – Назовите телефон сотрудника, мы с ним свяжемся, всё возместим.

– Ему ничего не нужно. Просто замените кофеварку на нормальную, – продолжал я играть свою партию.

Ну, надо же пробить почву. Понять – правда ли Валет такое фуфло подогнал отделу? Не в его это стиле. Не по масштабу.

Всё выглядело подозрительно: и как начальство на уши мне присело, и как с объяснительной меня прижать пытались.

Чуйка буквально гудела.

– Конечно. Привезём новую. Остальные аппараты, надеюсь, в порядке? – поинтересовался собеседник.

– Какие «остальные»?

О-па. Вот это уже интересно.

– Ну как же. Герман Сильвестрович передал на отдел десять кофемашин и пять компьютеров.

Ага… Вот и ниточка.

– А-а, вы про это… Да-да, всё в порядке, – соврал я сходу. – А знаете что… Не надо ничего привозить. Спасибо, что откликнулись. Не хочется злоупотреблять вашей щедростью.

– Хорошо. Может, ещё чем-то можем помочь?

Очень хотелось сказать: «Голос смени, отращивай яйца и перестань быть секретаршей».

Но сдержался.

– До свидания, – коротко бросил я и положил трубку.

Интересно девки пляшут, кобура по ляжке бьёт… Получается, подгон был нормальный. Не одна вшивая кофеварка – а техника на весь отдел.

Только Морда это дело затихарил, пригрел имущество, жучара. Теперь все встало на свои места.

Нужно немного щемануть босса, пока тепленький.

Быстро принял душ, переоделся – из треников Пианиста в нормальное и чистое. Нашлись у Максима путёвые джинсы, рубашка, носки. Форму, что висела в шкафу, я пока трогать не стал. Надо сначала привыкнуть. Цвет у неё какой-то… Я к маренго привык.

– Машка! – крикнул я из прихожей. – Я на работу. Сделай пожрать чего-нибудь к вечеру.

– А? Я? – донеслось из комнаты с удивлением.

– Нет, мать твоя! Кто же ещё?

– Ну-у… У нас вообще-то ты всегда готовил… Я не умею.

– Картошки пожарь. Справишься? Сальца прикуплю по дороге.

– Фу-у… сало-о…

Вот о чем ещё разговаривать с Махой? Ладно, будем воспитывать, не все сразу.

Глава 6

До ОВД добрался пешком. Недалеко было. Глазел по сторонам да продолжал дивиться. К отсутствию киосков и бомжей я как-то привык, а вот с мужчинками с непонятными бородками, цветными татушками, пучками на голове и «не пацанской походкой» ещё не свыкся.

Девушки, эти наоборот – стали походить на парней: широкие штанцы, такие же майки безразмерные. В мое время если мало-мальски была фигурка – женщины старались ее всячески подчеркивать: одежда становилась всё уже, в облипочку по фигуре, а юбки – всё короче. А сейчас наоборот, брючины по земле волочатся, ни шпилек, ни каблучков. Кеды и кроссы на платформе, а в носу сережки.

Отдельная песня – эти скутеры и самокаты электрические. Приходится клювом не щелкать, даже если ты на тротуаре. Хотел бы сказать, что все движутся с ленцой, но нет – эти статистику кардинально меняли.

В отдел пришел часа в четыре дня и прямиком направился к начальнику.

Как звать-то его? В памяти упорно не всплывало.

Ну ладно, это задача несложная, каждому гражданину под силу. Я нашел стенд в коридоре, где были вывешены фотки всех начальников нашего ОВД, начиная с советских времен. Там была фотокарточка и Палыча – оказывается дослужился-таки Черкасов до начальника РОВД.

Поставил себе галочку в памяти, что непременно отыскать его надо… Пробежал глазами стенд туда-сюда, но фотки Морды там почему-то не обнаружил. А место под нее было – последняя ячейка. И по пыли вокруг вполне понятно, что карточка там висела совсем недавно.

– Слышь, братец, – остановил я парня в модном прикиде, то ли опер современный, то ли хипарь с улицы, не разберешь сейчас. – А чего фотопортрет начальника нашего сняли?

– Так он полковника получил, приказал убрать старую фотку с погонами подпола, – ответил опер-хипарь. – А новую еще не поставили.

– Ясно…

Не срослось. Решил тогда я прочитать данные начальника на его же кабинете. Обычно пишут, по крайней мере, раньше писали. Может, это ещё не изменили в этом дивном мире. Зашел в приемную, там за стойкой тетя строагая окопалась, что-то печатает на компе, ни на кого внимания не обращает. А к Морде уже очередь выстроилась из сотрудников разного калибра и звания.

Ого! Я тут до морковкина заговенья буду стоять. Черт…

Но тут мне фортануло. У секретарши зазвонил телефон – самый обычный, городской служебный. Она взяла трубку, что-то внимательно выслушала, кивнула, буркнула. Положила и, свесив на нос очки, обвела присутствующих усталым и безразличным взглядом.

– Семен Алексеевич в администрацию уезжает, сказал никого не пропускать. Будет только завтра.

Народ недовольно, но робко загудел и сам собою стал рассасываться.

О как… Люди к тебе очередь отстояли, не с улицы, а коллеги в погонах, а он жопой к ним. Щас так можно, что ли? Раньше такого не было. До последнего посетителя сидел полкан.

Но мне же лучше, потому что очередь с грустным вздохом вся утекла, дав зеленый свет. Хотя «красный» тоже был – в лице секретаря-делопроизводителя за стойкой, похожую на отельную.

– Вы куда? – опешила она от моей наглости, когда я открыл дверь в кабинет начальника.

– Мне срочно, – буркнул я и, переступив небольшой тамбур, открыл вторую дверь.

– Постойте! Туда нельзя!

А я прикрыл одну дверь и уже распахивал вторую. Всегда у наших боссов делали двойные двери, видимо, чтобы не подслушивал никто. Вот если бы и у начальника УГРО Палыча была тогда двойная дверь, Сёма бы тогда не услышал про делюгу с Валетом и не поперся бы со мной. А так теперь думай-гадай – кто же меня слил? Рыжий или кто-то другой?

В голове почему-то заиграла незатейливая песенка:

«Раньше был я рыжий, а теперь седой!»

– Тук-тук! – проговорил я, а сам не стучал. – Разрешите?

Уже вошел внутрь и плотно прикрыл за собой вторую, внутреннюю дверь, чтобы пресечь попытки секретаря меня преследовать, да и разговорчик у нас начался щекотливый и конфедициальный.

Мельком осмотрелся, подивился. Кабинет, что называется, «не по уставу» – а по понятиям, скорее. Махагоновый стол, кожаный диван, пальма у окна, тяжелые дорогие шторы в пол, кондей какой-то хитроумный и мини-холодильник в углу. На стене – не герб, а телевизор с комод размером.

Шкафчик за спиной начальника приоткрыт, видно: на полке – не кодексы, а парад бутылок с дорогим пойлом. Всё говорило не о службе, а о том, кто тут реально дела мутит-крутит.

– Яровой? – удивился Морда, с трудом оторвавшись от бумажек. – А-а… Заходи… Объяснение пришел подписать. Правильно, молодец, только теперь одним объяснением не отделаешься. Второе пиши, по поводу нарушения больничного режима в период прохождения службы и самовольного оставления стационара. Прогул тебе впаяю.

– Какой прогул, Семен Алексеевич? – проговорил невинно я, с еле заметной издевкой в голосе. – Вот он я… на работе. Не прогуливаю. Тружусь как папа Карло.

– Ты мне тут не зубоскаль. В общем, так, Яровой! Служебную проверку по факту нарушения служебной дисциплины проведем, прогул и взыскание тебе будет, обещаю, и за телевизор больничный из зарплаты высчитаем.

– Хм… А вы, товарищ полковник, лучше у Валькова телевизор попросите, он вам, наверняка, выделит. У лейтенанта и так зарплата маленькая, наверное.

– Чего?! – опешил начальник, а потом хлопнул по столу кулаком – Ты что несешь?! Ты как с руководителем разговариваешь? Щенок!

Морда затряс брылями. И почему его фейс мне до боли знаком? Именно из моей настоящей прошлой жизни. Будто он тоже оттуда. Интересно, а почему прозвище такое? Оно ему определенно, конечно, идет. Я бы даже еще слово добавил, «Лысая Морда».

Начальник поднял трубку, видимо, собираясь вызвать кого-то и оформить меня за несоблюдение субординации прямо здесь, но я подошел вплотную и положил руку поверх его кисти. Не дал оторвать трубку от телефона.

– Погодите, Семен Алексеевич, нужно все сначала наедине обсудить.

Шеф дернулся, налился краской, в первые секунды совсем офигел от моего напора, а я, не дав ему опомниться, проговорил:

– Пять компов, девять кофеварок, куртка замшевая. Щедрый у нас кандидат в мэры… Да? Семен Алексеевич? А вы мне говорили, что только один аппарат для отдела подогнал – да и тот, получается, хромый, вот меня чуть напрочь не убил. А где же, интересно, остальные? Нет, я человек любопытный, но не пакостливый. Просто переживаю… а ну как в ОСБ кто позвонит? Как быть тогда?

Полкан закашлялся, проморгался, засопел. Руку от телефона сразу убрал. Сидит, волком смотрит, но тон сбавил:

– Ты это… Тебе какое дело, Яровой? Ты у нас кто? Тыловик или штабист? Вот и не лезь не в свое дело…

– Договорились, Семен Алексеевич, я не лезу к спонсорской помощи, а вы с телеком вопрос как-то порешайте в больничке. Ну и прогул, конечно, отменяется и… вот еще что… я это… хочу перевестись в уголовный розыск. Подмахните рапорт.

– Чего?! Куда?! Ты?.. – Морда поперхнулся, даже чуть не рассмеялся, если бы не был так зол на зеленого летеху, которые ставит ему условия в его же кабинете.

– Интересно… – как бы раздумывая, проговорил тогда я. – Что скажет этот… Вальков, когда узнает, что его подгон для сотрудников так и не выставили в отделе. Он, значит, для людей старался, для милиц… полицейских. На благо борьбы с преступностью пожертвовал дорогую технику, а тут такой конфуз вышел. До борцов с преступностью дошла одна кофеварка, и та бракованная.

– Ты это… Ты… – Морда достал носовой платок, но делать с ним ничего не стал, но так сжал в кулаке – аж затрещало.

Вот почему они пытались исключить из несчастного случая с моим предшественником эту злополучную кофемашину. Не потому что по репутации кандидата ударит, а потому что у самих рыльце в пушку. Возможно, даже и кофеварка эта вовсе на баланс не была поставлена. Так, выставили ее в штаб для отвода глаз, а теперь поди-ка – объясняй проверке, откуда она взялась. А по документам прихода там еще девять аппаратов таких должно быть и пять компьютеров. Расщедрился Валет, задабривает ментов, видимо, сильно в кресло мэра хочет. Позабыл свои гнилые принципы, ведь всегда прежде считал, что с ментом даже базарить западло.

– В розыск хочу, – как ни в чем ни бывало продолжил я. – Зря, что ли, академию заканчивал.

– Ха! В розыск… – призадумался шеф. – Кобра, э-э… То есть Оксана Геннадьевна тебя всё равно не возьмет.

Я кивнул.

– С ней порешаю вопрос.

Семен Алексеевич шумно выдохнул, но протестовать уже не стал.

– Наглый ты, Яровой, ни за что бы не подумал. Сидел же тихоней, мышью серогорбой – и на тебе! Вылез, права качаешь…

– Не я такой, товарищ полковник, жизнь такая. Как головой ударился – все на место и встало.

– Ладно… – почесал лысину Морда. – Как с Оксаной Геннадьевной договоришься, если добро даст, приходи. Подпишу рапорт на перевод.

И тут мой взгляд зацепился за одну из грамот от главка, что красовались на стене у шефа.

«За добросовестное исполнение служебных обязанностей награждается…»

Твою дивизию!

Мордюков Семен Алексеевич.

МОРДЮКОВ!

А раньше такой дрыщ был… Где же твои волосы, родной? Растерял. Потому-то я тебя и не узнал сразу.

Я сделал вид, что эмоции не шкалят. Получилось.

– Приду, с рапортом, – заверил я, – а потом еле слышно добавил: – Это тебе не за коленку кадровичку лапать, Сёма…

Проговорил это тихо, холодно, голос понизил, даже попытался тембр изобразить, интонацию того моего голоса из прошлой жизни.

Полковник резко побледнел.

– Что… что ты сказал? – заикался Мордюков.

Проняло. Но я в эту игру играть не буду.

– Что? – невозмутимо пожал я плечами. – Ничего…

– Про… про-о… коленку что-то…

– Да не заморачивайтесь, товарищ полковник, я как головой ударился бормочу, бывает, невпопад всякое. Пройдет… Разрешите идти?

– Иди, – выдохнул шеф и стал утирать капли пота на лбу да пялиться на настенный календарь. Там красной передвижной рамкой было отмечено сегодняшнее число: первое июня.

Помнит дату Морда… рыжая. Уже выходя из кабинета, я услышал его бормотание:

– Будто Лютого услышал… привидится же…

* * *

Вернулся с работы домой, а в квартире висит сизый дым и пахнет горелым.

– Маха! Ты где? У нас пожар?

– Я картошку жарила, не получилось, – раздался недовольный голосок из ее комнаты.

Жива матрёшка, но сгорела картошка.

Зашел к ней, а девчонка в шортиках в обтяжку и в тоненькой маечке с просвечивающими сосками на коврике, похожем на туристический каремат, загнулась в интересной позе.

– Ты чего? Спину прихватило? Так это. Надо поплевать и растереть.

– Дурак! – без злобы отозвалась следачка, не меняя позиции. – Это «собака».

– Чего?

– «Собака мордой вниз», йогой занимаюсь.

Интересный ракурс. Хорошо, что я не пёс, а так бы пристроился.

– А-а… – понимающе протянул я. – На гвоздях стоишь? А где гвозди-то?

– Иди ты…

– Пошли на кухню, йогиня ты безгвоздая, буду учить тебя картоху жарить.

– Сейчас, мне последнее упражнение осталось.

Пока переодевался в домашнее и мыл руки, Машка тоже подтянулась на кухню.

Я очистил себе плацдарм для действий. Прежде всего, выплеснул из кружки в раковину непонятную стрёмную субстанцию.

– Ты что?! – вскрикнула соседка и замахала руками. – Божечки! Ты зачем мой смузи вылил!

– Да? Ну извини… Я думал, кефир стух.

Машка что-то еще бухтела и жаловалась, что смузи жалко, и пальчик порезала, пока чистила картошку, а я приступил к делу.

– Смотри и запоминай.

Я закатал рукава, вытащил из пакета кусок сала – с мясной прослойкой, деревенское, не это магазинное мыло. Нарезал мелкими кубиками, со шкуркой.

Из всех сковородок, что имелись в нашем кухонном арсенале, выбрал самую старую, чугунную, с толстыми стенками, ещё советских времен. Почерневшую до цвета угля. Такая жар равномерно держит, распределяет и не перекаливает. То что надо.

Раскалил посудину на плите. Кинул в нее сало – оно тут же зашипело, затанцевало, отдав в воздух запах детства в траве и с бутербродом в руке.

Помешал, а пока сало топилось, занялся картошкой – жёлтая, крахмалистая, с крепкой кожицей. Почистил, нарезал крупной соломкой. Когда сальце отдало жир, высыпал картошку в сковороду. Она зашипела громче, брызгала, как будто возмутилась, но потом чуть успокоилась, покрываясь румяной корочкой.

Продолжить чтение
© 2017-2023 Baza-Knig.club
16+
  • [email protected]