Читать онлайн Дружба, жвачка и конец света

Глава 1

В детстве я любил лето. Жара, обгоревшая шея в сметане, целый день на озере или на котловане у бабушки, велосипед, куча игр с мячиком и без него, а самое главное – друзья, которых я не вижу весь остальной год. Летом мы уезжали с севера на «большую землю». И каждый раз я радовался, как первоклашка. Но в прошлом году, когда я перешел в восьмой класс, мне вдруг полюбилась осень. Было в ней что-то такое, что трогало те струны души, которые не сразу и увидишь. Осень раскрывала во мне глубину, подымала со дна нечто большое и важное. Она показывала, что есть кое-что еще, кроме радости и веселья.

Благодаря ей я полюбил моросящий неделями дождь, под который так сладко думалось о печальном. Полюбил холодный ветер и запах опавших листьев. Полюбил те дни, когда тучи опускались к земле и крохотные капельки зависали в воздухе – не туман и не дождь – и оседали на лице, ресницах, бровях. Осенью я впервые по-настоящему, по-взрослому влюбился! И это было так круто и одновременно больно. Так бывает, когда хочешь перепрыгнуть через канаву на велике, но врезаешься и перелетаешь через руль, а друзья смотрят на тебя с восхищением, ведь твои ноги только что выделывали такие финты в воздухе! А потом, где-то через неделю, давишь на ноющий после падения синяк, и он болит еще сильнее, но при этом глубоко внутри (наверное, там, куда каждый год заглядывает осень) разливается тепло и удовлетворение. Вот как я влюбился!

Но давайте обо всем по порядку.

Осенью было приятно не только грустить и прощаться с солнечным летом. Природа, конечно, засыпала, но юные и совсем еще зеленые школьники только выходили из летней спячки. Ну как спячки, спали-то у нас лишь мозги, а все остальное работало, как паровой каток. Теперь же тело, руки, ноги и голова продолжали двигаться по инерции, зато мозги пробуждались и готовились расти и крепнуть, как мышцы штангиста.

На пасмурном школьном дворе с вытоптанной до голой земли травой собралось уже не меньше сотни человек, включая учителей и родителей. Я остановился в сторонке, огляделся и заметил девчонок из моего класса, которые трещали, как свиристели на ветке рябины. Увидев меня, они помахали и принялись с двойным усердием что-то обсуждать. Наверное, меня, ведь за лето я сильно вытянулся и стал похож на сутулый фонарный столб, с вечно опущенным к земле лицом.

В самом начале Дня Знаний, когда торжественная линейка еще не началась, мне каждый год было неуютно в этом безостановочном движении и разговорах, прерываемых взрывами смеха. Но при этом меня распирала радость – вот-вот придут Венерка и Макс, начнут наперебой рассказывать о летних приключениях, завалят вопросами. А пока я отошел к теплотрассе, которая буквой «П» отделяла школьный двор от детского садика, жилых домов и магазинов с трех разных сторон, выбрал местечко почище и сел на потемневшие и еще сырые после утреннего дождя доски.

На металлических брусьях с облупившейся зеленой краской, торчащих посреди двора словно скелеты ископаемых, уже сидели десятиклассники. Выпускники деловито прохаживались и сдержано обменивались впечатлениями после долгой разлуки, испуганные первоклашки жались к матерям и прятали лица за букетами розовых, белых, желтых и красных георгин. А все остальные разбились на группки по пять-десять человек и без остановки болтали. Из окон двухэтажной деревянной школы к большим колонкам и столу с микшером и микрофоном, которые принесли из клуба, тянулись тонкие провода. Аппаратуру сосредоточенно настраивал дядя Миша Амперов – он работал в клубе и на каждом празднике отвечал за звук.

И среди всего этого многообразия лиц и образов возникло нечто особенное. Она стояла у теплотрассы, слева от меня, опустив лицо и несмело оглядывая разношерстную толпу любопытным, живым взглядом карих глаз. Тёмные вьющиеся волосы струились до середины спины и, казалось, ни на секунду не прекращали движения – подпрыгивали, перекатывались, качались из стороны в сторону. Высокая и красивая женщина – ее мама – положила руку с длинными тонкими пальцами на плечо. Я пытался сосредоточиться на лице ее дочери, но не смог. Моя фантазия уже рисовала прекрасные картины, как она садится со мной за одну парту, как говорит, что никого не знает в нашем поселке и ей нужны друзья, как я провожаю ее домой, мы долго болтаем у подъезда, а потом…

– О-о-о, как ты прекрасна, Карина! – пропел над ухом издевательский голосок Венерки. – Я хочу поцеловать тебя в твои рубиновые губки, хочу обнять тебя и сделать своей женой!

Не оборачиваясь, я двинул наугад локтем и попал другу прямиком по печени. Он охнул, отпрыгнул и захохотал.

Венерка был круглым, низким и улыбчивым, но совсем не был толстым, каким его почему-то считали. А еще он был белобрысым и большеротым, а приплюснутый нос и розовые щеки придавали ему комичности. Больше всего на свете он любил хорошие фильмы с трюками и погонями, и стряпню своей мамы. Она у него была татаркой, а отец – русский. Отсюда такое экзотическое имя – Венер Авдеев.

– Получил? – я угрожающе показал одному из своих лучших друзей кулак, и тот опасливо попятился, но сам при этом улыбался. – С чего ты вообще взял, что ее Карина зовут?

Я смягчился, и Венерка подсел ко мне и достал из рюкзака огурец, который зачем-то притащил с собой в школу. Он тут же вгрызся в него, чавкая и брызгая соком.

– Она в июне приехала, – невнятно затараторил Венерка, болтая короткими ногами и стукая пятками по доскам теплотрассы. Огурец в его руке быстро уменьшался. – В кирпичной двухэтажке на Спортивной квартиру купили. Там еще эти жили, как их, Головановы… Горлановы! Мне аппендицит вырезали, – он вытащил из брюк рубашку и задрал ее, но шрам так и не показался на округлом животе, пришлось спрыгнуть на землю и оттянуть штаны, – вот я и проторчал до июля дома, – продолжил он, когда я отдал должное его боевой отметине. – Зато все новости собрал! Меня мама на площадку отдала, мы раз в неделю купаться ездили!

Венерка бросил огрызок огурца через плечо, поймал на себе неодобрительный взгляд завуча (если честно, я еще ни разу не видел, чтобы ее взгляд был другим, так что, может, она и не заметила вандализма Вени), вытер ладошки о брюки с выглаженными стрелками, и весомо добавил:

– Она в десятый пойдет, Карина твоя. Так что… – он притворно тяжело вздохнул.

– Никакая она не моя, – пришлось снова пустить в ход кулаки, и в этот раз досталось венеркиному плечу. – Просто лицо показалось знакомым, вот и засмотрелся.

– Ну да, я так и подумал, – Венька ехидно ухмыльнулся и приготовился защищаться, но секунду спустя он странно подпрыгнул и вытянул голову по-сурикатски. – Вон Макс идет!

Максим был ниже меня на голову, но выше Венерки на полголовы. При этом он всегда смотрел на нас как бы сверху, но не высокомерно, а скорее по-отечески или как старший брат. Мы с ним дружим с пяти лет, и он всегда был таким – серьезный, рассудительный, внимательный к мелочам. Мы мечтали учиться в одном классе, но он угодил к «вэшкам», а я – к «бэшкам». Венерка и вовсе был на год младше нас, но мы этого не замечали и никогда не обсуждали.

– Сейчас шмякнется, – Веник не отводил взгляда от друга, а тот, словно зачарованный, уставился на Карину. – Вот-вот, смотри… Макс!

Венерка заорал, через весь двор. Максим на секунду застыл, вспыхнул, поправил вечно сползающие прямоугольные очки на переносице, кивнул, отчего густая темно-русая челка упала на глаза, и уперев взгляд в истоптанную практически до земли траву зашагал к нам.

– Эх, черт, – Венька разочарованно хлопнул себя по колену, откуда-то выудил еще один огурец и принялся им хрустеть. – А я думал, запнется.

Последнюю фразу Венерка сказал так, чтобы Макс ее слышал. Но тот его проигнорировал. Мы с Веником удивились и какое-то время пялились друг на друга, выпучив глаза.

– Да перестаньте вы ребячиться, – Макс бросил короткий взгляд на Карину, которая только что смотрела на него, но уже отвернулась. Мне показалось, что она глядит на меня, но она могла смотреть и Максу вслед. – Уши от вас вянут.

– Бу-бу-бу, – принялся издеваться Веник, – кто-то сегодня не в настроении.

– Хочешь, я ему влеплю? – серьезно предложил я. Но Максим только улыбнулся и бросил еще один взгляд через плечо. Лицо его уже приобретало привычный бледный оттенок.

– Пусть живет, букашка, – внезапно Макс подскочил к Венерке, радостно хохотнул, вдохновленный не иначе как одобрительным взглядом Карины, обхватил его голову и принялся втирать костяшками волосы в череп.

Венька заверещал, начал отбиваться, но я завел ему руки за спину и отвесил парочку легких пинков. Он с хохотом вырвался и кинулся на нас по очереди, встав в боевую стойку. Мы немного поколотили воздух между нами, а потом плюхнулись на нагретые недавно появившимся солнцем доски теплотрассы и стали обсуждать лето. Венерка еще раз показал свой шрам после удаления аппендицита и слопал уже третий огурец, а мы с Максом не переставали поглядывать на Карину. Она больше ни разу не повернула голову в нашу сторону, и лишь застенчиво улыбалась, наблюдая за беготнёй и сутолокой школьного двора.

Линейка была долгой, нудной и суматошной. Учителя начальных классов расставляли своих растерянных и немного испуганных желторотиков в две шеренги. Классные руководители криками подзывали ребят постарше, махая руками в разные концы школьного двора, где отсиживались ученики. Потом музыка стихла, перед построенными буквой «П» школьниками вышла директриса и зачитала приветственную речь. Солнце то появлялось из-за туч, то снова скрывалось и налетал холодный ветер. Позади наших спин выстроились родители. Дядя Миша Бакин даже снимал происходящее на камеру.

Когда мы устали переминаться с ноги на ногу, всех пригласили в классы. Учительские столы были завалены цветами, заботливо выращенными некоторыми мамами учеников в палисадниках перед домом. Крашеные в несколько слоев, тяжелые парты были вычищены от прошлогодних наскальных рисунков. А со стен, устроившись под самым потолком по периметру помещения, с интересом взирали ученые мужи прошлого. Их черно-белые портреты были в каждом классе. «Бэшки» занимали кабинет алгебры, поэтому на нас смотрели Архимед, Лагранж, Лейбниц и другие.

Лариса Сергеевна – невысокая, темноволосая женщина, преподававшая у нас алгебру и геометрию, и бывшая нашим классным руководителем – светясь улыбкой торопливо вошла, кивнула, чтобы садились, и сама уселась за стол. На коричневой доске кто-то заботливо написал мелом: «День знаний!». Лариса Сергеевна надела очки, придирчиво вгляделась в надпись, а потом заговорила.

– Садитесь-садитесь, – она бросила взгляд на последнюю парту, рядом с которой пихали друг друга Ромка Завьялов и Димон Бахин, рискуя разбить застекленные дверцы шкафов, выстроившихся вдоль стены. Те неохотно прекратили стычку и опустились на свои места. – Как вы все подросли! Андреев, Саша… – мы так и не узнали, что Лариса Сергеевна хотела сказать Сашке Андрееву, потому что прозвенел звонок и она, поморгав, заговорила уже серьезнее.

Девчонкам передалось торжественное настроение Ларисы Сергеевны, а вот ребята слушали вполуха. По крайней мере до тех пор, пока она не заговорила о Миллениуме.

– Этот год, как вы знаете, последний в тысячелетии, – Лариса Сергеевна сделала паузу, чтобы мы могли прочувствовать значимость момента. – Мы переходим в новую фазу жизни, становимся свидетелями по-настоящему эпохального события! В связи с этим Министерство образования Югры и окружное правительство выделили грант на лучший проект о Миллениуме среди школьников с восьмого по одиннадцатый классы. Победители получат денежное вознаграждение и памятные призы. Также их покажут по местным каналам.

Девочки радостно вскрикнули, заулыбались и принялись что-то обсуждать вполголоса. Сашка Андреев, с которым я сидел, ткнул меня локтем и протянул: «Кру-у-уто!». Я закивал, но мысли уже унесли меня из класса, школы и поселка в далекий Ханты-Мансийск. Я стоял на сцене в ослепительном свете, с неба сыпалось разноцветное конфетти, десятки рук аплодировали мне, но я их не замечал, я видел только счастливое лицо Карины, с обожанием пожирающей меня глазами.

– Никита. Никита! – Лариса Сергеевна звала меня из далекой дали, в которую мне не хотелось возвращаться. Но когда она рявкнула: «Калинин!», я вздрогнул и понял, что пялюсь на старый поломанный стул у доски, на котором стояла банка с сухой, закуржавевшей тряпкой. – Проснулся, наконец. Ты сегодня дежурный?

Я немного ошалело кивнул.

– Намочи тряпку, – она указала на банку, которая еще минуту назад была Кариной.

Я снова кивнул, неловко выбрался из-за парты, взял банку и вышел. По привычке я повернул налево, в сторону столовой, но потом вспомнил, что мы еще не обедали, а значит, халявного чая для тряпки не будет. Пришлось развернуться и идти в туалет.

У противоположной стены, почти высунув голову в форточку закрашенного синей краской окна, курил Паша Савельев. Он рывком обернулся, увидел меня и поспешил спрятать испуганный взгляд. Я секунду постоял на пороге, потом подошел к раковинам и, стараясь не смотреть на потерявшего ко мне интерес Савельева, набрал воды. Меньше всего мне сегодня хотелось встречаться с этим типом. Весь прошлый год он со своими дружками-отморозками доставал нашу троицу. Венерке доставалось сильнее всех, но его спасал неуёмный оптимизм, сочащийся из каждой его поры.

***

Уроки закончились быстро. Коридоры затрещали от гомона, криков и топота, отовсюду полетел смех, но нам троим было не до него.

– Куда пойдем? – Макс деловито забросил на плечо новенькую сумку с учебниками.

– Погнали в спорткомплекс! – подпрыгнул Венерка. – Его на все лето закрывали, сегодня первый день работает!

Все свое свободное от учебы время мы проводили в спорткомплексе. Спортом там и не пахло. Это было длинное одноэтажное здание со столом для пинг-понга, тремя игровыми автоматами и помещением для лыж. Лыжи и ракетки нас не интересовали. Мы занимали автоматы и не слезали с них часами. Мой любимый – «Морской бой». Венерка всегда первым делом играл в «Конька-горбунка». А Макс рубился в «Сафари».

Мы торопливо пошли в спорткомплекс, обсуждая, что произошло этим летом. Венька всю дорогу подпрыгивал от нетерпения и оглядывался, а когда мы уже подходили, я начал рассказывать о столовой на железнодорожном вокзале в Свердловске. Там стояло целых пять автоматов, и четыре из них я ни разу в жизни не видел, даже по телевизору. Правда, все они не работали, но, пока родители ели борщ со сметаной, я не отходил от этих громоздких аппаратов.

Антона Балакина, которого друзья звали просто Бала или Балыч, мы увидели издалека. Долговязый, стриженный под машинку, с большим носом и уставшими глазами он ковылял через дорогу от дома к спорткомплексу. Его правая нога почти не гнулась, и на правой же руке не было двух пальцев – мизинца и безымянного. Правда, от второго сохранился кусочек, но мы старались его не замечать. Кто-то мне рассказывал, что Антон побывал на войне, только вот на какой, я не знал. Да нам было и все равно. Антон пускал нас поиграть в любое время и давал жетоны просто так, когда у нас не было денег (то есть, практически всегда).

– Здрасьте, – пропищал Венерка, пока Антон открывал замок.

– Привет! – хором поздоровались мы с Максом.

Антон только молча кивнул, занятый дверью. Руки у него потряхивало и с первого раза попасть в замочную скважину не получилось.

Когда он все же справился, мы вошли в сумрачное помещение, где пахло пылью и хлоркой. По центру стоял стол для пинг-понга, у правой стены – игровые автоматы в ряд, а напротив от входа – два протертых и продавленных кресла и шаткий журнальный столик между ними.

Лампы заморгали, включаясь, Антон наклонился, чтобы воткнуть шнуры автоматов в розетки, а потом обернулся и удивленно поднял брови.

– Это с вами?

Мы оглянулись. У двери стояла русоволосая девчонка с короткой стрижкой, маленьким ртом и большими круглыми глазами. В первое мгновение она растерялась, но потом насупила брови и выразительно посмотрела на Венерку.

– А-а, да, – протянул тот. – Это Юлька.

Мы с Максом принялись сверлить его взглядом. Наш немой вопрос понял бы и слепой, поэтому Веник поторопился объясниться.

– А что? Она в моем классе. Классная девчонка, пусть с нами зависнет!

Переглянувшись, мы с Максом молча отошли к своим автоматам, а Венерка пожал плечами и пошел к «Коньку». Предоставленная самой себе, Юлька немного постояла у входа, а потом медленно прошлась за нашими спинами.

– Иди сюда, – Антон вышел из подсобки с настольным хоккеем подмышкой. Он кивнул Юле на кресло и сам сел во второе. – Эти балбесы не скоро наиграются.

Юлька несмело устроилась напротив Антона, тот поставил хоккей и несколько раз дернул рычажки, заставив фигурки двигаться по арене.

– Умеешь?

Юлька кивнула. Они принялись молча играть.

– Слыхали про конкурс? – Венерка закусил губу от азарта и не отрывал взгляда от экрана.

– Ну.

– Ага.

– Вот бы нам победить!

– Сначала проект надо придумать, – резонно заметил я.

– И сделать, – добавил Макс.

– Да хоть щас, – Венерка пыхтел, нажимая на кнопки, – вот только закончу… А, черт! Продул. Пойдешь?

Он посмотрел на Юлю, та вопросительно глянула на Антона, и он мотнул головой в сторону Венеркиного «Горбунка». Веник занял ее место, выудил откуда-то огурец и уже не с такой охотой, как раньше, начал его поедать.

Играть у Юльки получалось на удивление хорошо. Макс посмотрел на экран ее автомата, вытянул лицо и повернулся ко мне.

– Как шпарит! – вполголоса произнес он.

– Веник, видал, как надо?

Венерка, уже увлекшийся настольным хоккеем, замер, увидев, как Юля бьет его весенний рекорд.

– Эй, ты что творишь?!

– А что за конкурс там у вас будет? – Антон закурил, поднялся и открыл окно у входной двери. Сам остался рядом, сидеть на подоконнике.

– Да в честь окончания ты-ся-челетия, – не отрывая взгляда от Юльки, проговорил Венерка. – И приз денежный будет!

Он, наконец, отвлекся, и горящими глазами уставился на Антона, спросившего:

– Участвуете?

– Пока не решили, – ответил я.

– А правда, давайте! – Венерка окончательно забыл о Юле.

– И что мы будем делать? – Макс оперся на свой автомат. – Мы же ничего не умеем. Не думаю, что за просмотр «Назад в будущее» или «Охотников за привидениями» нам дадут приз.

– Я этим летом всего два раза Марти Макфлая смотрел, – огорчился Веник.

– Давайте сделаем фильм.

Мы все уставились на Юлю, которая, казалось, все это время внимательно нас слушала.

– Сделаем? – я скептически изогнул брови.

– Фильм? – сразу за мной произнес Макс.

– Круто, а какой? – не успел уловить наше настроение Венерка.

– Ну, если это конец века, то пусть будут сто самых лучших фильмов столетия, – Юля явно успела хорошо об этом подумать. Ответила она почти сразу и без запинки.

Повисла тишина. Только автоматы пиликали и гудели, да Антон неторопливо выдыхал сигаретный дым, позабыв, кажется, о нас. Наконец, он со стеклянным звоном закрыл форточку и пошел к себе в каморку.

– Приберите потом за собой, – бросил он нам, исчезая в темном коридоре.

– А почему ты решила, что мы возьмем тебя в команду? – голос Антона вернул меня в реальность. На минуту я снова перенесся на ту сцену с рукоплескающей публикой и Кариной. Только теперь позади меня висел плакат с кинопленкой и надписью: «Лучшие сто фильмов века». Идея Юли мне понравилась.

– Потому что это я предложила тему проекта, – запальчиво огрызнулась Юлька. – И только у меня есть как минимум десять кассет с фильмами, которые для него подойдут.

– Десять кассет?! – меня понесло.

– Это ты зря… – тяжело вздохнул Макс и покачал головой.

– Десять? Да ты хоть знаешь, сколько я уже собрал киношек?! Считай, – я принялся разгибать пальцы и называть по порядку все свои фильмы, пока не дошел до трех десятков. – Поняла?

Юля ничего не ответила. Она покраснела и смотрела теперь исподлобья. Видимо, не ожидала, что я так на нее накинусь.

Я смутился. Она ведь все-таки девчонка, чего я так завелся. За всю свою жизнь я столько с девчонками не разговаривал, если не считать одноклассниц, но с ними-то мне приходилось общаться.

– Ладно, послушай, – примирительно заговорил Макс, – идея классная. Может, – он в сомнении посмотрел на меня и на Венерку, – правда, сделаем фильм о лучших фильмах?

– С Юлей? – спросил Веник. Почему-то для него это было важно. Юлька при этом еще сильнее залилась краской.

– Давайте, – одобрил я. Венерка при этом заулыбался и подмигнул Юле, будто только что исполнил обещанное.

– Ура, – вскрикнул он, – мы сделаем фильм!

– Давайте потише, – донеслось из коридора, где исчез Антон, – а то выгоню.