Читать онлайн В гости к Богу

В гости к Богу

Я возвращаюсь из школы с огромным ранцем за спиной и двумя «пятерками», но настроение у меня не радостное. Сейчас меня увидит, эта чертова птица! Смешно? Мне – нет. По дороге домой меня, уже неделю встречает петух.

Да, обыкновенный петух.

Но, мне шесть с половиной лет и я самый маленький в классе, а этот монстр казался мне просто огромным. Он замечал меня издалека и мчался, выпятив разноцветную грудь , сдвинув гребень на манер спецназовского берета и перья хвоста развевались флибустьерскими знаменами.

Ничего не помогало – ни камни, ни увесистая палка в моих руках. Эта птица так грозно сверкала на меня своими карими глазками, словно один я из всего человечества был виновен в том, что жизнь свою он закончит в наваристой лапше. Я отбивался, а он все наскакивал, налетал, и пребольно бил своим железным клювом и оканчивалось все моим позорным бегством.

Но, в этот раз, я был настроен дать серьезный бой. Это было дело чести настолько, насколько я мог представлять себе понятие «честь» в этом возрасте. Дело в том, что – поскольку рос я без отца, в этот тихий приморский городок мы, с мамой переехали совсем недавно, и заступиться за меня было просто некому, – я рассказал о своей проблеме маме.

Мама ответила так:

– А этот петух видит – вот, идет трус в школу! Чего бы его не клюнуть? Куры увидят – будут уважать.

Даже я понял, что это провокация. Но: «куры будут уважать» – это крепко задело рано проснувшуюся где-то глубоко в детской душе, мою мужскую гордость. И я решил: сегодня я от него не побегу! Заклюет до смерти – не побегу!

Я выбрал увесистую кизиловую палку и иду с ней как на войну, справедливую и беспощадную. Выглядываю из-за кустов, со смутной надеждой победить «ввиду неявки противника». Нет, этот монстр там, где обычно – гордо вышагивает перед курицами, свидетельницами его триумфов и потенциальными зрителями будущих побед. Но не в этот раз, чудовище!

Он увидел меня. Вот! Бежит ко мне через дорогу! Уже близко! Я быстро сбрасываю ранец и принимаю боевую стойку. Еще ближе! Я вижу его взгляд. Он рядом! Взлетел! Я отбиваю его налет тяжелой палкой. Он отскакивает, налетает снова. Палка слишком тяжела для меня, я еле держу ее, а махать ей и вовсе трудно. Я надеялся, что все закончится после первого удара. Но нет! Отбиваю. Он налетает снова! Не успеваю отбиться, роняю палку. Проклятая птица больно клюет меня в голову, я со всех сил бью петуха рукой. Я близок к панике. Он снова готовится наскочить на меня. Бежать нельзя. Я сажусь на корточки, закрываю голову руками и зажмуриваю глаза. Всё! Это конец! Жду удара!

Внезапно что-то меняется. Я не слышу своего врага. Открываю глаза. Рядом со мной стоит желтолицый пацан моего возраста и с улыбкой смотрит на петуха. Петух заворожено смотрит на маленького азиата. Мальчик подходит к птице, поднимает руку и петух, медленно заваливаясь, падает на бок.

– Нифигасе! Ты его убил? – я был ошарашен увиденным.

– Зачем? Он просто спит, – пацан улыбнулся доброй улыбкой, делающей его и без того узкие глаза вовсе похожими на щелочки, и протянул мне свою ладошку.

Так я познакомился с Фуликом.

Фулик не был моим единственным другом. Он был особенным. Он умел все. Абсолютно. Он не боялся никого, хотя я ни разу не видел, чтобы он дрался. Его слушались все, включая цепных псов и участкового. Он знал все и при этом с интересом слушал мои фантазии.

Я редко видел Фулика, встречая его всегда случайно. Летом он всегда был одет в клетчатую рубашку и брюки цвета пыльной дороги. А зимой… Я никогда не встречал его зимой. Впрочем, нет. Встречал. Однажды зимой он спас мне жизнь.

Мне уже лет одиннадцать-двенадцать. Но я все еще меньше всех моих друзей. Почти все свое свободное время я провожу на улице, дома мне неуютно из-за нового мужа моей мамы.

Зима, и наш курортный городок словно вымирает. Пансионаты, дома отдыха и турбазы стоят пустые, будто в фантастических фильмах о покинутых людьми городах. Можно играть в догонялки на заросших туями и кипарисами аллеях, поливать друг друга и все вокруг из огнетушителей снятых с пожарных щитов, бить из рогаток стекла заколоченных летних домиков. Все равно обнаружат это все, скорее всего к весне, когда начнется подготовка к новому летнему сезону.

Или сходить на берег, где после шторма лежит выброшенный морем мусор. Здесь можно найти красивые бутылки из-под какого-то заморского пойла, на них что-нибудь выменять у старшаков; разовые импортные ручки, в которые задуть пасту из отечественных стержней, и писать ими в школе на зависть одноклассникам; или артиллерийский порох, вымываемый из разъедаемых ржавчиной мин и снарядов, лежащих на дне бухты еще с Великой Войны, из него можно делать взрывпакеты или тоже поменять на что-то нужное. Еще есть стройки, карьеры с тритонами и лягушками, и катакомбы развалин старого цемзавода. Да мало ли интересного вокруг?!

В этот раз мы с друзьями решили сходить в горы. Недалеко, по ущелью. Целых три дня шел дождь, и мы засиделись дома. Сейчас дождь стих, и самое время пройтись по текущим в ущельях ручейкам и речушкам.

Дело в том, что текущая по склонам вода вымывает интересные вещи. Среди пацанов ходят легенды, будто кто-то нашел хорошо сохранившийся скифский меч, а кто-то даже немецкий «шмайсер» в отличном состоянии. Но чаще попадаются взрыватели от авиабомб. Почему-то они сохраняются дольше, чем остальная часть бомбы. Если кинуть взрыватель с моста на дорогу, он может оглушительно сдетонировать. Реже попадаются сохранившиеся снаряды. Тогда мы делаем из камней печурку, разводим огонь, кладем туда снаряд и отбегаем подальше. Взрыв не удивляет почти никого в городе – в горах прокладывают объездную дорогу и к взрывам люди привыкли.

Отец друга моего, Витьки Малькова, рассказывал, что нам досталась малая часть грозного наследия. Они, послевоенная пацанва, застали много большее. И взрывались, калечились. Во время войны здесь базировался десант на воспетую позже генсеком Малую землю. Госпиталя, боеприпасы, беспрерывные бомбежки. Все что можно было, разминировали, вычистили после войны, но иногда земля и море нет-нет, да и выбросят опасный сюрприз.

Дождь ослаб, но все еще моросит. Мы идем втроем – Витька, Руслан и я. Подходим к ручью. Вернее, ручьем это было три дня назад, сейчас это уже речка. Быстрая, грохочущая камнями, горная река. Деревянный мостик почти полностью снесен стихией, только пара досок чудом держится на закрепленной между берегами металлической рельсе, да и они почти скрыты под бурным потоком.

Обходить далеко, решаем переходить. Первым переходит Витька, за ним Русик. Я осторожно ступаю за ними по скользким доскам, стараясь не промочить ноги. Вода бьет по ногам, местами доходя до самого верха моих резиновых сапог. Пацаны уже перешли, ждут меня на берегу, торопя и ругая меня за нерешительность. Я на середине, еще пара шагов и дальше будет проще. Поднимаю правую ногу, собираясь сделать шаг, и в этот момент вода, словно живая, сильно бьет меня в левую. Резиновый сапог скользит и я, теряя равновесие, лечу в ледяную воду.

Поток накрывает меня с головой, я глотаю мутную, вкуса земли воду, захлебываюсь, пытаюсь оттолкнуться ногами от дна, выныриваю, жадно хватаю ртом воздух, и с ужасом обнаруживаю, что за эти мгновения меня отнесло так далеко, что я не вижу пацанов, лишь слышу, как они кричат мне.

Я открываю рот для крика, захлебываюсь, снова ухожу под воду, река несет и швыряет меня будто щепку, больно ударяя о камни. Отчаянно пытаюсь ухватиться за что-нибудь руками, безуспешно. Поток вертит меня, словно в центрифуге стиральной машинки, сбивая с ориентира. Я уже теряю – где берега, где дно! Чудом удается глотнуть воздуха, когда голова моя на долю секунды оказывается на поверхности! Во рту вкус крови и грязной воды, где-то в груди щемяще-обреченно: «Смерть! Так просто?!». Бьюсь обо что-то головой и теряю сознание…

– Живой? Ихтиандр…

Я как городской фонтан изрыгаю из себя воду, кашляю вполне по-живому, и открываю глаза. Я лежу на земле, с неба на лицо капает дождь, надо мной голые ветви деревьев и улыбающаяся физиономия Фулика. Точно – живой!

– А я смотрю: несет по реке что-то! Глядь – человек. Вроде не сезон для заплывов, а? Ты как?

– Нормально, спасибо… – я оглядываюсь, пытаясь сообразить, где я. Ого, отнесло меня далековато. Мокрый весь. Я осторожно трогаю макушку, смотрю на кровь.

– Встать сможешь?

– Попробую. – пытаюсь встать и тут же падаю от нестерпимой боли в ноге.

– Э, брат… Да ты себе ногу до кости раскроил о камни! Кровищи-то!

– Сапог потерял… Матушка прибьет.

– Сапог… Хорошо – живой. Давай я тебя до дома своего дотащу, обсохнешь. И раны бабка моя посмотрит. Кровь, вон, не унимается. Надо ремнем перетянуть.

– Давай. –.жду пока Фулик перетягивает ногу. – Пойдем. Только потихонечку. Больно.

– Потихонечку, понятно. А ты думал, я галопом с тобой понесусь? Терпи, казак!

Мне больно, но я невольно улыбаюсь. Потому что когда улыбается Фулик, невозможно не улыбнуться вместе с ним. А он улыбается почти всегда. Вот чему он сейчас радуется?

– А бабка у тебя что, врачиха?

– Не… Ну, так, лечит. Сам увидишь. Заодно в гости ко мне зайдешь. А то ведь ни разу не был.

Действительно, мы знакомы уже давно, а я ни разу не был у него дома. Удивительно! Впрочем, он у меня тоже не был. Это как раз не удивительно. Отчим. Ко мне не приходят домой друзья, и я встречаюсь с ними на улице. Кстати, никто из моих друзей не знаком с Фуликом, как и он с ними. Знают, конечно, друг о друге с моих рассказов и все на этом.

Останавливаемся перед невысоким забором, Фулик толкает калитку, и мы заходим во двор.

– Давай в дом. Потихонечку… Так… Садись. Снимай куртку, штаны. Болит нога? Давай помогу.

В доме я сажусь прямо на застеленный старыми коврами пол и сидя пытаюсь стянуть с себя мокрые вещи. Фулик помогает мне.

– На, одень пока мои штаны и свитер. – Фулик подает мне одежду. – Подожди, сейчас… Саида-апа! – Фулик обращается к кому-то в глубине комнаты. Я только теперь замечаю сидящую в углу по-турецки, на каких-то подушках, маленькую пожилую женщину с папиросой в зубах.

Фулик что-то говорит ей, она отвечает на непонятном мне языке, встает и уходит в другую комнату. Вскоре возвращается с небольшой плошкой в руках, молча, подходит ко мне, садится рядом и начинает осматривать мои раны, цокая языком. Все это не вынимая изо рта папиросы. Потом своими коричневыми с черными трещинками пальцами достает из плошки вонючую мазь и мажет ей мои раны и ссадины. Большую рану на ноге она закрывает на минуту руками, и кровь перестает идти. Она обильно мажет ее мазью, накрывает чистой тряпкой и что-то говорит мне.

– Подержи так минут десять. – переводит Фулик. – Сейчас чай будем пить. С плюшками.

Вскоре я убираю ткань с ноги – на месте недавней раны всего лишь небольшой шрам.

– Не болит? – интересуется Фулик.

– Нет… – удивленно отвечаю я.

– Ну вот. А ты говоришь – «врачиха»! – и Фулик заразительно хохочет.

Смеюсь и я. Вместе с нами смеется Саида-апа удивительно молодо и звонко.

В комнате нет ни стола, ни стульев. Мы сидим на полу, пьем зеленый чай с плюшками и инжировым вареньем.

Бабушка улыбается совсем как Фулик, смотрит на меня и что-то говорит, смеясь.

– Ты ей понравился. Она говорит, чтобы я приводил тебя сюда. Только не очень часто, а то ты съешь все у нас в доме! – И мы снова хохочем.

Я стал заходить к ним домой. Вернее, меня приводил Фулик. Сам я так ни разу и не смог найти их дом, как не пытался.

Все мое детство Фулик был рядом. Однажды я заметил, что он появляется, когда мне плохо, когда у меня проблемы. Где он учится, когда, чем занимаются – я не знал. Как-то так сложилось, что он не рассказывал, а спрашивать я считал неудобным, что ли. Вернее, спрашивал. Но получал всегда такой простой, искренний и очевидный ответ, что сам удивлялся – зачем спрашивал?

Время шло, я рос. В десятом классе неожиданно вытянулся, обогнав почти всех своих одноклассников. Школу закончил без троек. Поступил в строительно-монтажный техникум. Учеба, новые друзья, первые девчонки… В родной город приезжал редко. Зато по приезду почти всегда встречал Фулика.

Мы сидим у Фулика во дворе, курим косяк, и слушаем Высоцкого.

«…Мы успели – в гости к богу не бывает опозданий.

Так что ж там ангелы поют такими злыми голосами?

Или это колокольчик весь зашелся от рыданий,

Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани?»

– Вот ведь мужик был, а?! – говорю я, передавая Фулику штакет. – Вот бы с кем дунуть да за жизнь потереть!

Фулик соглашается со мной, кивает улыбаясь. Некоторое время сидим, молча, прислушиваясь к приходу. У Фулика всегда самый лучший косяк в городе. Шалу не курит, только пластик. Где берет – не знаю. Спрашивать бесполезно. Просил дать с собой, дает немного. «Приходи, кури, если нравится. А с собой не надо – мало ли что. Зачем тебе неприятности?» Хотел купить – чуть не обиделся. «Я что, барыга?» Барыг Фулик не любит.

– Меня во вторник в военкомат вызывают. На собеседование какое-то. Неделю назад восемнадцать стукнуло, загребут вот-вот.

– Доучится не дадут?

– Не, не дадут. Хоть бы курс закончить успеть. Может, досрочно сессию сдавать буду.

Мы снова молчим. Я смотрю на Фулика, он как всегда улыбается, думая о чем-то своем.

– Я вот что… Я решил рапорт в Афган подавать.

Фулик перестает улыбаться и поворачивает ко мне лицо.

– Зачем тебе эта война?

– Ну как?… Я ж мужик. Проверить себя, повоевать.

Фулик грустно смотрит на меня.

– Повоевать… Думаешь, это игра? «Войнушки»? Ты убивать будешь! Людей. И тебя убьют…

Он отворачивается. Я никогда не видел его таким. Мне кажется, он сейчас расплачется.

– Да брось ты, Фулик! Ну не всех же. Вон Мишка Хуторной вернулся. Орден Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги». Круто. И на работу хоть куда. И квартиру легче получить. А то всю жизнь по баракам да вагончикам мыкаемся. Ты ж знаешь…

– Знаю, брат. Я все знаю. Знаю, что не отговорю.

Мы снова молчим, слушая Владимира Семеновича и думая каждый о своем и оба, об одном и том же.

«…Друг оставь покурить, а в ответ тишина

Он вчера не вернулся из боя…»

– Ну, пора мне. – я поднимаюсь. – Слышь, Фулик… Ты мне адрес свой напиши. Черкну тебе что-нибудь с армейки.

Фулик смотрит на меня грустно-виноватым взглядом, и я вдруг понимаю, что он не умеет писать. Сегодня я впервые узнал, что Фулик может быть невеселым и что есть что-то, чего он не умеет.

Два года в ЗабВО. Дедовщина, драки, губа, сержантские погоны.

Дембель, поезд домой, встреча с мамой и друзьями.

Лето, море, девчонки, пьянки.

Окончание техникума , ГКЧП, развал Союза и ощущение новой жизни.

Первая поездка за кордон, свой бизнес, деньги, кабаки.

Смерть мамы, бандиты, наезд, гибель компаньона и мое бегство за границу.

Берлин, Роттердам, Амстердам, Париж.

Бродяжничество, ночлежки, случайные заработки и такие же случайные знакомые. Вербовочный пункт в Фонтунай Су-Буа, 3-й пехотный полк Иностранного легиона, Африка, Южная Америка.

Кокаин, снова дембель, хорошие деньги с продажи кокса, Ницца и куча новых друзей на целые полгода.

Затем Испания, работа вышибалой в ночном клубе и знакомство с самой прекрасной девушкой на свете, с красивым именем Есения.

Возвращение на Родину, свадьба, своя строительная фирма, свой дом.

Первенец Егор, затем дочка Полина, институт, расширение бизнеса.

Еще институт, кандидатская, первая написанная книга, первое издание.

Внуки, счастливая старость, смерть от инфаркта в восемьдесят семь и плачущая родня у моего гроба.

– Нравится? Как тебе жизнь? – Фулик как всегда улыбается.

– Нравится. Если б так было…

– Было бы. Могло быть. Если б не пуля моджахеда там, под Кандагаром.

– Если бы я послушал тебя тогда, умер бы почти на семьдесят лет позже.

– Вот именно, если б ты меня тогда послушал…

Молчим.

– Ну что, мне, наверное, пора дальше… – я под сильным впечатлением от показанного мне Фуликом.

– «В гости к Богу не бывает опозданий!» Помнишь? – Фулик заразительно хохочет.

Я как обычно не могу сдержаться и смеюсь вместе с ним. Мы стоим здесь, на небесах, и хохочем. Я – в застиранном до бела хэбэ с кровавой дыркой на груди, он – в клетчатой рубашке и брюках цвета пыльной дороги.

Пора! Мы с Фуликом по-братски обнимаемся, я поворачиваюсь и делаю шаг в светящуюся дверь.

Я делаю свой первый шаг в вечность.

Амнистия

Детству наших отцов…

Толик подошел к столу с кассой и повернулся, взглянув на подельника. Витька Малиненко, лепший дружок его, стоял неподалеку и следил за отошедшей на кухню кассиршей. Станичная столовая была безлюдна в этот час, и третий из компании, Сема Рыкалов, стоял «на пахы» у входа.

«Давай, Толян!» – глазами крикнул Малина. Толик аккуратно, стараясь не шуметь, навалился на стол, выдвинул ящик с деньгами, взял несколько купюр из разных отделов, и так же нежно задвинул ящик назад.

«Всё, валим!»

Друзья на цыпочках вышли на улицу.

– Ну что, пацаны? – Рыка нетерпеливо дернул Толика за рукав.

– Ништяк всё. Она даже не сразу заметит.

– Слышь, давайте я теперь, а? – Сема умоляюще посмотрел на корешей.

– Не. Жадность фраера губит. Спалимся.

– Да не спалимся! Ну что мы там взяли? Мелочь! А?

– Ну ладно. Только Малина с грошами пускай ждет нас в сквере. Я на стреме буду.

Мальчишки снова тихонько зашли в столовую. Кассирша так и чесала язык с поварихами, изредка выглядывая в зал. Толик стал у входа, а Рыка направился к кассе.

– Чи зашел кто, Михаловна? – раздался голос из кухни. Рыка зайцем юркнул под стол, а Толик спрятался за дверью, уже жалея, что согласился идти во второй раз.

– Не, нема никого. – грудастая повариха выглянула в зал. – Так вот, я ему, падлюке, и кажу… – продолжила она рассказ о своем муже-пьянице.

Рыка вылез из-под стола , сунул руку в ящик, взял деньги и толкнул ящик на место, сделав это чуть сильнее чем стоило. Ящик кассы , скользнув по отполированным тысячами выдвиганий-задвиганий салазкам, едва слышно коснулся ограничителя. Но звук этот, тихий, не громче падающей спички, услышала кассирша, опытным слухом распознав его и сразуже сообразив, в чем дело.

Через мгновение толстая тетка балериной выпорхнула в зал, на лету вопя:

– Ах ты, бысова дытына! Мылыция!! Грабют!!!

Толик пулей метнулся к выходу, чуть не сбив с ног входящего милиционера. Кликни черта – вот и он! Случайно зашедший старшина мигом оценил ситуацию и схватил Толика за пиджак, тот вывернулся ужом, оставляя менту лепень, и рванул за угол

Пробегая мимо сквера, крикнул: "Шухер!", и они со всех ног припустили к реке. Встретились у общего места под ивою, где любили днями напролет резаться в "секу", запекать в золе краденую картошку, а летом купаться в речке до синих губ.

– Ффуу-ух! – выдохнул Витька – Чё там, Толян?

– Кассирша спалила, хай подняла… Рыку мусор взял!

– Что делать будем?

– Что-что… Сухари сушить! – Толик присел и достал из нычки папиросы. – Если Сема сдаст.

Решили идти по домам, а завтра после школы попытаться пробить – как там Рыка. И, по возможности, напомнить про молчание – золото.

На следующий день, в конце второго урока, в класс зашел директор школы, и не глядя на Толика, сказал, чтоб тот вышел. С вещами.

В школьном коридоре стоял вчерашний старшина.

– Ну что, жиган, отбегался? Пошли, дружки тебя заждались…

Милиционер больно взял Толика за руку пониже плеча, и тут прозвенел звонок на перемену, открывая двери классов шумной детворе. Моментально Толик оказался в центре гомонящей толпы школьников, становясь объектом всеобщего внимания. Толик попытался рвануться из рук старшины, но тот был начеку.

– Толика!… Марыныча!… Мент ведет!…

Марыныч – это не фамилия, не отчество. Кликуха. Заработал он ее еще лет в десять, после одной истории. Дело было летом. Они втроем, той же неразлучной компанией, попытались свистнуть у мороженщицы мелочь, но неудачно. Мороженщица подняла визг, пацаны кинулись врассыпную, но Толика схватили бдительные граждане и сдали в отделение. На все вопросы в милиции Толик молчал как партизан. Просто молчал. Даже на вопрос: как зовут? Менты даже засомневались в нормальности пацаненка. Может – немой, или больной какой? И оставили его в покое, не зная, что с ним делать. Так он и сидел на стуле в углу, насупившись, когда в кабинет зашел незнакомый майор.

– Тю! А ты что здесь делаешь, Марыныч?

– Ты что, знаешь мальца?

– Ну конечно! Это ж зампрокурора Марыныча сынок. А что натворил?

– Да мороженое хотел украсть, что ли. Пацанва… У самого такой растет. Отпустить, может?

– Протокола нет? Ну и хорошо. Так, Марыныч. Беги домой, да скажи батьке, чтоб выпорол тебя! Понял? Ну, беги, пострел…

Пацаны потом долго смеялись, когда Толик, чувствуя себя героем, пересказывал приключение, копируя мороженщицу, ментов и майора. А прозвище так и прилепилось навсегда.

Но, похоже, в этот раз смехом не обойдется. Всем троим недавно стукнуло по четырнадцать. А это уже серьезно.

Допрос под протокол, очная ставка. Толик с интересом рассматривал знакомых с сопливого детства друзей. Они даже не помнили, с какого дня знали друг друга. Знали, и все. Всегда.

Еще их отцы дружили, так втроем на войну и ушли. Вернулся только дядя Петя – Семин батя. Без руки, после штрафбата. Пьян он был почти всегда. В редкие утренние часы трезвости был зол, бил жену, что до войны не случалось никогда. Через шесть лет после Победы помер и он.

Витька отца своего совсем не помнил. Ему не было и двух месяцев, когда отец последний раз поцеловал его и мать перед отправкой на фронт. Андрей Малиненко погиб при взятии Вены.

Когда отец Толика прощался с родными, Толик – младший из четверых детей, вот-вот должен был родиться. Так они никогда и не увиделись, отец – пропавший без вести в сталинградской мясорубке, и сын – ставший еще одной безотцовщиной великой страны. Старший брат Толика, Сеня, во время оккупации Кубани фашистами, партизанил. Был связным в отряде. По доносу предателя, был схвачен немцами. Его, шестнадцатилетнего, расстреляли и бросили в плавни. А через два дня пришли наши.

Второй брат, Николай, рано сел. Сестру Веру, прозванную нянькой за вечную заботу о младших, тоже не минула чаша сия, и в пятьдесят третьем она была освобождена Великой амнистией из Таганской тюрьмы, куда попала за спекуляцию.

Матерям, не разгибавшим спины с утра до ночи в совхозе, было не до сыновей. Так и росли пацаны, как бурьян – без отцовского ремня и мамкиной ласки. Воспитателем и педагогом стала улица. Учила и наставляла. И вот, теперь, требовала от них сдать свой первый экзамен.

Рыка рассказал все. Даже то, о чем можно было и не говорить. Витька делал вид, что никто из присутствующих ему не знаком и нес такую ахинею, что Толик едва не расхохотался.

После этого всех отправили в одну камеру.

– Ну что, Сэмэн, сдал корешей? – Толик подошел к Семе.

– Ну чего я тут один сижу и сижу? Скучно без вас стало, пацаны… – Рыка сам улыбнулся обезоруживающему своей непосредственностью доводу.

Малина все же съездил ему разок по зубам. Дал бы еще, но Толик остановил:

– Брось, Витек! Чего уж теперь… – прошелся до шконки, сел. – Эх, покурить бы! А, пацаны? Короче, дела хреновые. Ну, хоть вместе будем, все легче в колонии.

– Что, думаешь – посадят? – осторожно спросил Рыка, вытирая разбитую губу.

– Нет, Сема – наградят. "И выдали Ванечке клифт полосатый, с бубновым тузом на спине!" – пропел Толик. – Помнишь, братуха мой пел, Колян? Как пить дать, закроют…

Пошли по сто шестьдесят второй, дали всем поровну, невзирая на заслуги. А осенью, теплый ноябрь 1957, амнистией в ознаменование 40-летия Великой Октябрьской социалистической революции, открыл ворота Белореченской колонии для несовершеннолетних, выпуская друзей на волю.

Пацаны, в телогрейках и сапогах, с "сидорами" за плечами, стояли и вдыхали не по-осеннему теплый воздух свободы.

– На вокзал? – риторический вопрос задал Рыка.

– Ну а куда ж? До дома, до хаты. – Толик поправил ремень тощего "сидора". – Только, вот что… Давайте на крыше вагона поедем? Тепло же. А на проездные папирос купим.

– Ништяк! Айда до вокзала.

Вечером Толик открывал тяжелую дверь единственного в станице ресторана. Глазами обвел небольшой зал, нашел брата воседавшего с двумя дружками за столом и направился к нему. Брата Толика, Колю-Моряка, знали все, любили и побаивались. Любили (особенно женщины) за веселый нрав его, привычку к шуткам-прибауткам и непременную тельняшку, благодаря которой он получил свое прозвище. А побаивались – за две судимости и бесшабашную смелость в драках.

– Опа! Ё-мое! Братуха! – Николай вскочил и крепко обнял младшего брата. – Откинулся, каторжанин? Ну, нормально! А ну-ка, Зин! – крикнул он официантке. – Давай-ка нам, там… Всего! Брательник с курорта вернулся. Гуляй рванина, от рубля и выше!

Толик солидно, на равных поздоровался с друзьями брата, снял кепку и присел за стол. Официантка быстро принесла цыпленка-тапака, огурцы-помидоры, тонко нарезаные сыр и колбасу, и запотевшую бутылку "Московской".

– А?! Видал, братуха? Ах ты моя дюймовочка! – Николай хлопнул совсем не миниатюрную официантку по заду. – "Облака летят, облака! А мы цыпленка едим табака!" – пропел он приятным баритоном. – Ну, как ты, Толян? Дома-то был? Мамку видел?

– Был. Мамка на работе еще.

– А, ну як же ж! "Нам солнца не надо – нам партия светит, нам хлеба не надо – работы давай!" Эх, маманя-маманя… – Николай налил из бутылки всем, включая Толика – Ну, давайте, хлопцы! Шоб пылось, тай моглось!

И первым замахнул сотку.

– А подельники твои чего не пришли? До мамок побыстрей? – Николай смачно закусил соленым огурцом.

– Малина дома, а Рыка… Нету Рыки. – Толик потянулся за бутылкой.

– Шо? Не понял. А ну, погодь. – Коля остановил руку брата. – Цэ як – нету?

– С вагона он упал, с крыши. Прямо под колеса. Подскользнулся. – Толик покосился на друзей брата.

– Поскользнулся? – Николай сам налил себе и брату – Ну-ка, хлопцы, погуляйте. Бо нам побазарить трэба, по-семейному. Звиняйтэ.

Изрядно выпившие кореша послушно направились к выходу.

– А и правильно, Толян. Он же сдал вас.

– Ты чё, Коль? Да я не… Да он, в натуре, случайно! Мы с Малиной не при делах!

– Ладно. При делах, чи не – мусорам будешь рассказывать. И тетке Марусе, Семкиной мамке. – Николай достал из пачки папиросу – На, закуривай.

– Свои есть. – Толик достал пачку "Беломора".

– Смотри-ка, прямо буржуй! "Мистер Твистер, бывший министр". Давай, братуха. Ничего, не пропадем. Есть у меня задумки, есть! Вместе делюгу делать будем. "Рубите лес и продавайте англичанам!" А, Толян?!

Толик сидел сытый, разомлевший от водки, слушал голос брата, смешанный с музыкой патефона и чувствовал себя счастливым. Счастливым и взрослым. Вот она, жизнь! А все остальное – колония, менты, и даже сегодняшняя смерть друга, казалось ненастоящим. Сном! Хорошо надо жить, красиво. И пусть будет все как будет.

Амнистия пятьдесят седьмого навсегда освобождала его от детства.

Цыпленок жареный

Лето в девяносто первом жаркое выдалось, чисто банька по-черному. Сергей у гриля стоял, глядел, как цыплята на вертеле крутятся, золотятся. Пот с него градом, да привык уж, чего там. Кафешка-то махонькая, на набережной, а народу – тьма тьмущая. Очередища растянулась – конца-краю не видать.

– Серега! – Людка-кассирша орет. – Шевелись давай! Народ уж зубами скрипит!

Сергей только башкой мотнул. Любил он свою работенку, хоть и жарища, хоть и беготня. Тут, у моря, жизнь вроде как проще казалась, чем в городе большом. Да только с виду она простая.

На днях, вон – ларек на соседней улице обчистили. А позавчера парнишку местного отметелили – просто так, за то что "зыркнул не так". Страна наша по швам трещит, а с ней и всё , к чему привыкли.

Как стрелки к девяти подобрались, в дверь черного хода стук. Сергей знал уже, кто это. Две недели кряду этот белобрысый верзила приходил, аккурат в одно время.

– Здорово, – Сергей дверь распахнул. – Как всегда?

– Ага, два цыпленка, – кивнул парень. – Жарища какая…

– А то! – Сергей пакет с едой протянул. – Сто двадцать с тебя.

Парень деньги достал, но уходить не торопится.

– Слышь, меня Толиком зовут. Ты что, каждый день тут корячишься?

– Серега я, – представился. – Да, каждый божий день. Сезон! Зимой отдохнем.

– А после работы чего?

Сергей плечами пожал:

– По-разному. То на дискач, то просто на пляж.

– Сегодня на "Маяк" пойдешь? Там вроде ничего, девки хорошие пляшут.

Так вот и сдружились они – с разговора через черный ход, случайно, как оно часто в жизни и бывает.

Толик собеседник занятный оказался. Про Ленинград много рассказывал, куда из Челябинска перебрался, про житье-бытье в городе большом. Сергей слушал, рот разинув, хоть и казалось ему, что Толик иной раз приврет для красного словца.

– А ты чего сюда приехал? Отдохнуть от дел праведных? – спросил как-то Сергей, когда они на бережку сидели после закрытия кафешки.

Толик из бутылки отхлебнул:

– Да так, по делишкам. За одной дамочкой приглядываю.

– Чего, телохранитель, типа? – Сергей ухмыльнулся.

– Вроде того, – Толик в подробности не полез. – А ты сам как тут оказался?

Сергей про семью рассказал, про мамку, что от батьки-уголовника сбежала, про отчима, с которым не заладилось.

– Батя-то, значит, по фене ботал? – Толик присвистнул. – А ты как по этой теме?

– Никак, – отрезал Сергей. – Нагляделся я на эту романтику. Батя мамку до полусмерти колотил, как пьяный приходил. Какая тут, на хрен, романтика?

Толик на Сергея зыркнул пристально:

– Ну, сейчас времена другие. Сейчас все по-другому делается.

– Да ну? – Сергей хмыкнул недоверчиво. – По мне, так все то же самое. Только размах другой.

Часто они об этом спорили. Толик в блатной жизни возможности видел, Сергей – одни беды. Но дружбе это не мешало.

Как-то вечером пошли они в "Бриз" – модное местечко на набережной. Музыка гремит, девчонки в нарядах ярких красотой трясут.

– Глянь-ка, какие тёлочки, – Толик кивнул на двух девушек у стойки.

– Да ладно тебе, – Сергей усмехнулся. – У тебя ж вроде как работа – за чьей-то бабой приглядывать.

– Это ж не значит, что я монахом должен жить, – Толик подмигнул. – Айда, познакомимся.

Девчонок звали Марина и Света. Из Москвы приехали на две недели, рады были компании местных, что знали, где можно душу отвести.

Вечер ладно шел, пока к столику их не подвалили трое бычков.

– Эй, москвички, – сказал один, уже хороший. – Чего с этими лохами сидите? Айда к нам, у нас и музыка, и выпивка позабористей.

– Спасибо, нам и тут хорошо, – Маринка отодвинулась.

– Я не понял, – парень наклонился ближе. – Ты чего, отказываешься?

Сергей почуял, как Толик напрягся весь.

– Слышь, друг, – спокойно сказал Сергей. – Девчонки с нами. Ищи других.

– Ты кто такой вообще? – парень к Сергею повернулся. – Сиди ровно, пока не спросят!

Сергей и рта раскрыть не успел – Толик вскочил и без предупреждения ударил наглеца в челюсть. Тот к соседнему столику отлетел. Дружки его в атаку кинулись.

Драка вышла короткая, но злая. Сергей такие драки знавал. Бывало, и сам так дрался – когда душа требовала и обстоятельства. А Толик бил с умом, без лишних движений. Как пахарь пашет – размеренно, с толком.

Охрана их выпихнула на улицу, как котят нашкодивших.

– Ловко машешь, – сказал Сергей, утирая разбитую губу рукавом. – В Ленинграде, что ль, учился?

– В Челябинске, – Толик ухмыльнулся, поправляя рубаху. – Извиняй за испорченный вечер.

– Да чего там! Девки-то наши аж притихли от восторга.

Марина со Светкой и вправду глядели на них, как на артистов каких. Ночь потом на берегу просидели. Волны шумели, звёзды мигали, разговоры текли – о жизни, о правде, о том, что у каждого на душе.

В конце августа Толик подошёл к Сергею, когда тот стоял у раздачи кафе.

– Уезжаю я, Серёга. Моя-то барыня в Питер возвращается. Назагоралась.

Сергей знал, что Толик при каком-то важном человеке состоит – называл его уважительно Папой. Охраняет его молодую зазнобу на курорте. Присматривает, так сказать.

Сидели они в кафешке. Сергей шашлык жевал, пиво потягивал.

– Жалко, – сказал он. – Привык я к тебе, как к родному.

– А ты чего тут прозябаешь? – Толик подался вперёд. – Айда в Питер! Познакомлю с нужными людьми. Будешь деньгу зашибать, а не цыплят этих жарить.

Сергей головой покачал:

– Не по мне это.

– Брось ты! – Толик аж привстал. – Сам видишь, какое время настаёт. Скоро всё прахом пойдёт. Кто успел – тот и съел. А остальные… – он рукой махнул, будто муху отгонял.

– Может, и так, – Сергей не спорил. – Поглядим ещё.

– Надумаешь – приезжай в «Адмирал». Кабак у Невского. Спросишь меня. Там все знают .

***

Осень навалилась холодная, промозглая. Туристы разъехались, как мыши по норам. Кафе закрылось. Устроился Сергей в столовую при санатории. Работа не пыльная, да и денег – кот наплакал.

В октябре позвонила Ольга – одна из подружек прошлого лета. В Пушкине жила, под Ленинградом. Звала в гости.

«А чего не поехать-то?» – подумал Сергей. Делать всё одно нечего. Питер посмотрю. Может, и работёнка какая подвернётся.

Ленинград встретил его ветром да дождём – будто не рад гостю. Ольга оказалась девка ничего, приветливая. Только скучная, как осенний день. Через три дня Сергей заскучал.

– Поеду-ка я в город, – сказал он. – На Невский гляну.

– Ты там поосторожней, – Ольга нахмурилась. – В городе неспокойно теперь .

Невский проспект Сергея прямо-таки оглушил. Даже в серый день – красота неописуемая! Тут-то он и вспомнил про Толика и его «Адмирал».

«А зайду-ка я к дружку», – решил он.

Ресторан нашёлся быстро. Вывеска золотом горит на сером здании. У входа народ толчётся. Пускали не всех подряд. Охранник в чёрном, что твой ворон, каждого оглядывал с ног до головы.

– Мне бы к Толику, – сказал Сергей.

– Ты кто такой будешь? – спросил охранник, прищурившись.

– Серёга я. С моря. Летом познакомились.

Лицо у охранника вдруг переменилось. Улыбнулся, как родному:

– Серёга? Который цыплят жарил? Толян о тебе рассказывал!

– Ну да, это я, – удивился Сергей.

– Я Саша, брат его, – охранник руку протянул. – Проходи, дружище! Он обрадуется. Только… нету его сейчас. Попозже будет. Посиди, выпей за счёт заведения.

В ресторане шумно было, дымно. За столами люди в костюмах дорогих сидели. Официанты меж столов, как челноки, сновали.

Саша привёл его к стойке:

– Друг Толяна с юга. Угости его, Витёк.

Бармен виски налил:

– За счёт заведения.

– Спасибо, – Сергей отпил. – А когда Толик-то будет?

– Скоро, – ответил бармен.

Что-то словно кольнуло Сергея. Он огляделся. За дальним столом сидел грузный мужик. Вокруг – молодые парни с лицами строгими, как у милиционеров. Говорили тихо.

– Это и есть Папа? – тихо спросил Сергей у бармена.

Тот удивлённо зыркнул на него:

– Ты откуда знаешь-то?

– Толик рассказывал, – пожал плечами Сергей.

Бармен нахмурился:

– Много сказывал?

– Да нет, так… мимоходом.

Сергей почуял неладное в глазах бармена, но тут увидел, как Саня машет ему от входа, зовёт покурить.

– Покурим? – Саша достал пачку папирос и протянул Сергею. Закурил сам и по-свойски хлопнул Серёгу по плечу.

– Толик много о тебе рассказывал. Как вы на курорте куролесили, как с местными махались. Хороший ты пацан, Серёга. Толян в людях разбирается, тут без базара.

– А что с Толиком-то приключилось?

– В Крестах он сейчас. Вторую неделю как. По делам Папы загремел. Но никого не сдал, держится молодцом. Скоро вытащим.

Саша затянулся и выпустил дым колечком. Улыбнулся широко, по-доброму.

– Оставайся. Я через час закончу. Покажу тебе настоящий Питер. Ночной.

Сергей головой покачал.

– Спасибо, да не могу. Меня девчонка в Пушкине ждёт.

– Жаль, – Саша руку протянул. – Ежели что – заходи. Всегда рады.

Они руки пожали. Сергей ушёл под дождём. Не оглядывался.

***

Лето 1994 года. Жара стояла – дышать нечем. Сергей у гриля стоял, глядел на цыплят, что медленно крутились. Та же набережная, то же кафе. Только времена другие пошли.

Он увидел их издалёка. Толик с Сашей шли по набережной, что твои павлины – цепи золотые, пиджаки малиновые, туфли лаковые. С ними две девушки – длинноногие, тонкие, как жерди. И пёс здоровенный, чёрный, на поводке.

Толик Сергея заприметил. Что-то Саше сказал. Подошли к окошку раздачи.

– Здорово, Серый, – сказал Толик. Голос другой стал. Жёстче. – Всё цыплят жаришь?

– Здорово, Толян, – Сергей руки о фартук вытер. – Жарю, как видишь. Куда ж деваться?

Они руки пожали через окно. Толик изменился. Глаза холодные стали, как у рыбы. Движения резкие, дёрганые.

– Как жизнь? – спросил Толик. – Всё на том же месте топчешься?

– Нормально, – Сергей плечами пожал. – Поваром работал, барменом. Женился вот. Дочка родилась.

– Ну да, – кивнул Толик. – А чего к нам не приехал? Я ж звал. Или бармен – это для тебя потолок?

– Каждому своё, – просто ответил Сергей.

– Это точно, – Толик усмехнулся. – Местные бригады тебя не зазывали?

– Зазывали. Отказался.

– Почему?

– Не моё это, – Сергей глянул Толику прямо в глаза. – У каждого своя стёжка-дорожка. Ты свою выбрал. Я – свою.

Толик смотрел на него долго. Потом кивнул.

– Ладно, бывай, – он руку протянул. – Удачи тебе.

– И тебе, – Сергей руку пожал.

Они ушли. Сергей смотрел им вслед. Больше они не виделись.

***

Санкт-Петербург, 2015 год. Сергей из такси вылез у гостиницы «Астория». Приехал на какую-то конференцию ресторанную.

Двадцать лет минуло. Сергей теперь – хозяин сети ресторанов на юге России. Четверо детей. Седина в висках.

Вечером он по Невскому гулял. Город изменился, а всё одно – что-то в нём прежнее осталось. Остановился он у знакомого здания. Вывеска новая, нутро другое.

– Извините, – обратился он к швейцару. – А давно тут сменились хозяева?

– Лет пятнадцать назад, – ответил тот. – А вы прежних знали?

– Мельком, – сказал Сергей. – Давно это было. В другой жизни.

В баре он виски заказал. Бармен – молодой парнишка с причёской чудной.

– Вы не здешний? – спросил бармен.

– Из Краснодара, – ответил Сергей. – Но бывал тут раньше. В девяностые.

– Тяжкие времена были, – кивнул бармен. – Батя мой рассказывал.

Сергей виски отпил.

– А что сталось с прежними хозяевами? Тут раньше какая-то бригада держала место.

Бармен по сторонам оглянулся.

– Перестрелка была. В 96-м. Всех положили. Про бригаду Лома слыхали?

– Нет, – головой покачал Сергей.

– Они с тамбовскими схлестнулись. Кровищи было… – бармен головой покачал. – Говорят, даже собаку застрелили, не пожалели. Здоровенного дога.

Сергей виски допил одним глотком.

– Всех убили?

– Всех, – кивнул бармен. – Главного, его зама, их жён. Никого не оставили.

Сергей расплатился и вышел на улицу. Дождик моросил. Он воротник пальто поднял и пошёл по Невскому.

Где-то в кармане телефон зазвонил. Дочка. Спрашивала, когда папка домой вернётся.

– Скоро, солнышко моё, – сказал Сергей. – Очень скоро.

Шёл он по Невскому и думал: «Вот ведь как оно в жизни выходит… Каждому – своя дорога. И не угадаешь, какая правильная. Только сердце, оно, видать, не обманывает. Если слушать его умеешь».

Он шёл под дождём и думал о выборе. О пути, который каждый выбирает сам.

Иногда самые важные решения в жизни принимаются незаметно. Просто говоришь "нет" – и идёшь своей дорогой.

Дождь усиливался. Сергей не спешил в гостиницу. Он шёл и вспоминал лето, жару, море. И парня, который приходил каждый вечер за двумя цыплятами.

Житейское дело

Антон недовольно оглядел невысокого коренастого парнишку.

– Ты, что ли – Виталик?

– Ну.

– Феликс базарил – тебе филки на дорогу нужны?

– Нужны. Сколько?

– Пятнашка твоя.

– И что за дело?

– Пошли, по дороге расскажу. Антон меня зовут.

Антон – высокий, широкоплечий парень первым зашагал по дорожке к домам на окраине поселка.

– Дело простое. Житейское. Короче, человек один уважаемый, хочет у соседей участок купить. Ну, построить там себе что-то типа усадьбы. Места ж тут хорошие. А сосед – чистая пьянь. Хата разваливается, но сумму назвал не реальную. Типа, дети у него, семья, туда-сюда… Ну, человек попросил наехать на него слегонца, объяснить, что по-любому здесь спокойной жизни не будет, пусть берет что дают и валит со своими детьми куда хочет. Я уже процесс начал – на днях собаку его траванул, чтоб задумался чертила.

– Понятно. И что я должен делать?

– Да ничего такого. Меня слушай. Подходим к хате, я вызываю его к калитке. Объясняю что-почем. Потом попинаешь его слегка. Ты ж залетный, завтра уедешь – тебе похер. Понял?

– Понял. Только что у калитки рисоваться? А если увидит кто? Лишнее палево. Почему в хату не зайти? Собаки ж нет, ты говоришь. Там и потрещим.

– Ну, вообще, правильно. – Антон нехотя согласился. – Но, ты меня слушай, понял? Я буду базарить, а ты его трамбуй, когда я скажу. Усёк? Пришли. Здесь это.

Пацаны зашли в калитку и по тропинке прошли к небольшому дому с застекленной верандой. Антон стукнул в дверь, но она оказалась не запертой. Зашли внутрь. Услышав стук, навстречу им вышел невысокий бородатый мужчина в застиранной рубахе.

– Э, вы кто? Что надо?, – возмущенно начал он. Вдруг, посмотрев за спину стоящего первым Антона, удивленно произнес: – Виталик? Ты? Откуда?…

Антон, ничего не понимая, повернулся к Виталию. Тот неожиданно выхватил из кармана куртки нож, щелкнул лезвием и с силой всадил в грудь хозяину дома. Мужик охнул и стал оседать на пол.

– Ты?… Ты что наделал? – Антон обалдел от произошедшего, – Да ты!…

– Тихо!, – Виталик еще несколько раз ударил мужчину ножом., – Ну, вот и все. Ну-ка, оттащи его в сторону!

Антон не пошевелился. Широко открыв рот, он с ужасом наблюдал происходящее.

– Смотри-ка, топор у двери. Осторожный, значит. А дверь запереть забыл. Бывает.

– Коля! Ты с кем там? – послышался женский голос из комнаты.

– Тихо! Сиди здесь! – Виталий кивнул Антону на старый диван у окна, взял топор и зашел внутрь.

Антон опустился на диван и схватился за голову руками, пытаясь осмыслить произошедшее.

Как?! Что теперь будет?! Да как можно было так вляпаться?!

Михалыч – знакомый по тренажерке, попросил помочь в простом деле – соседа припугнуть. Денег дал целый полтинник. Обещал, если дело выгорит, еще столько же отвалить. Антон, через одноклассника Феликса, нашел этого залетного. Ну, Феликс!…

Дверь открылась и из комнаты на четвереньках выполз мальчишка лет четырех. Лицо его, рубашка и рваные колготки были сильно испачканы кровью. Он смотрел на Антона и улыбался совершенно безумной улыбкой. Сзади к малышу подошел Виталик и ударил топором по голове.

– Смотри, шустрый какой., – Виталий вытер с лица брызнувшую кровь и сплюнул, – Чуть не уполз.

Антон почувствовал, как теплая струйка мочи потекла по ногам, оставляя расплывающееся пятно на джинсах. Он попытался встать с дивана, но упал – ноги не слушались.

– Что, обоссался? – Виталик глянул на подельника и аккуратно поставил в угол окровавленный топор, – Вот и я в детстве, бывало, ссался со страху.

Он наклонился над трупом мужика, взял торчащую из кармана пачку сигарет, достал одну, помял испачканными кровью пальцами и положил за ухо.

– На улице покурю. В доме не надо.

Снова глянул на пол, нервно поежился и пнул труп ногой.

– Это папашка мой. Бросил нас с мамкой давно. А я помню. Как бухал, как бил нас, издевался. Однажды, по синьке мать сильно покалечил, потом собрал все ценное в доме и исчез. Видишь как бывает – встретились. Семьей новой обзавелся, детишек наплодил. Ишь ты! А матушка померла. Пять лет назад.

Он замолчал, задумавшись. Антон с ужасом смотрел на нового знакомого.

– Слышь, как тебя там? Антоха, идти надо. Я там на кухне газ включил. Дом старый, проводка хреновая, искра и – бум! Несчастный случай. Так что, вставай. Деньги где?

– В кармане… Не могу я… Ноги отнялись… Помоги…

– Да куда ж я тебя? В тебе ж больше центнера, поди? Качок? Гы-гы! Ну оставайся…

Виталик пару раз ударил Антона ножом, достал из его рубашки несколько крупных купюр, вытер нож и опустил в карман.

– Извини, так вышло. Бывает. Дело житейское.

Быдло вокруг нас

Я завернул во двор и остановил машину у знакомого подъезда. Давно здесь не был. Те же облезлые лавочки у подъезда. Старые качели. Березы в палисаднике под окном. Даже лужа возле сараев – и та на месте. Ничего не изменилось. Тьфу! Как они здесь живут?

– Хорошая машина, ага!

Даже вздрогнул от неожиданности. Обращавшийся ко мне бродяга симпатий не вызвал. Откуда он вынырнул?

– У братухи моего еще лучше, ага! Знаешь моего братуху?

Я презрительно глянул на обладателя «братухи»-автовладельца. Невысокий, одетый не совсем уж по-бомжовски, но явно в вещи с чужого плеча, постарше меня на несколько лет, он стоял и улыбался во весь рот. Придурок какой-то.

– Не знаю я твоего братуху и тебя знать не хочу. Пошел отсюда, бомжара! Развелось вас, дармоедов…

Мужик как-то странно посмотрел и вдруг заплакал совсем как ребенок. Идиот, точно.

– Брат мой приедет! Вот увидишь, ага… Вы все увидите!

Блин, только этого мне не хватало!

– Митяня, успокойся! Серега, привет. Заходи, подымайся в квартиру, – услышал я знакомый голос дядьки.

Ну, хорошо хоть Николай вышел. Вовремя.

– Здорово, Коля. Что это за фигня? Кто такой? Я его вообще не трогал.

– Ничего, все нормально. Проходи – говорю, не обращай внимания. Митяня, не плачь. На, тебе двадцать рублей – пойди купи себе что-нибудь.

Бомжара перестал плакать и радостно схватил протянутые деньги.

– Пойдем, Серега. Давно ты не приезжал. Видишь, повод какой хреновый …

Мы поднялись в квартиру на втором этаже. Я переступил порог и почувствовал знакомый запах детства.

Здесь жила моя бабушка. Когда родители уезжали в командировку, отправляли меня к ней. Бабушка жила одна с тех пор, как умер дед. Я был единственный внук, бабуля меня обожала и баловала, как могла. Теперь её нет. В наследство отписала мне эту двушку в хрущевке. Только вот Николай и жена его – Светка…

Николай, вообще-то – мой дядька, младший брат матери. Но я не привык называть его «дядей». Николай, Коля – все так называли и я привык. А он относился к этому без претензий.

Николай раньше работал шахтером, где-то в Читинской области. Помню, хорошие бабки заколачивал в советские времена. Приезжал в отпуск с женой Светкой, оба нарядные, привозили кучу подарков матери, нам. Бабушка очень гордилась им, жалела, что так и не родили ей наследников. Говорили – Светка однажды застудилась сильно на работе. Из-за этого и не могла.

Николай устроился на шахту сразу после армии – дружок сманил разговорами о длинном рубле. Сам-то потом уехал через год, а Коля остался надолго. Стал бригадиром, вступил в партию, даже орден получил. В газете про него писали, помню – бабушка с гордостью показывала соседям статью в «Труде» с фотографией сына.

Николай со Светланой собирались перебраться на Кубань, поближе к матери, к родне. Денег копили на дом. К тому же здоровье давало знать о себе – Коля заработал инвалидность. Какая-то там болезнь у шахтеров профессиональная от отбойного молотка, что-то с вибрацией связано. Ему теперь каждый год месяц в санатории положено бесплатно. Потом эта авария в шахте. Тогда они и решили окончательно вернуться. Приехали, купили машину – «Волгу». Оставались деньги на покупку дома. Мои родители посоветовали присмотреть жилье у моря, в Геленджике. У отца там были знакомые, вот и поехали тогда вчетвером – Николай со Светой и мои мать с отцом. Отец, уезжая, смеялся: « Вот, Серега! Будет теперь и у нас родня на море!»