Читать онлайн Хрущевка княжны Соколовской #2

Глава 1

Тарковский удивленно вздернул брови, не выказывая ни капли гнева.

– Неужели? – он отложил журнал и даже немного подался вперед. – Не вы ли выставили меня таковым, отослав обратно мой подарок и билеты в театр? Я со своей стороны сделал все что мог, чтобы доказать, что тот… случай – вовсе не обыкновенная вольность с моей стороны, и что я отношусь к нему со всей серьезностью.

Со всей серьезностью?! Служанку присылать – это по его мнению серьезно?

Я плюхнулась на стул, позабыв об элегантности. Стоять перед Тарковским, как школьнице перед строгим учителем, мне уже надоело.

– Как переменчивы ваши настроения, князь, – я улыбнулась, но хотелось выругаться. – То «нет», то «да». Как юная девица, честное слово. Сейчас уже ни ваши приглашения, ни ваши подарки ничего не значат. Я была в тот день не в себе и плохо понимала, что происходит. А вы подло этим воспользовались, и даже не явились ко мне лично, чтобы извиниться. Не только подлец, но еще и трус, получается.

Я отвернулась, сочтя тему исчерпанной. Добавлять сейчас о том, что я больше не собираюсь редактировать научные статьи, будет наверное глупо.

– Мне прекрасно известно, какова ситуация в вашем доме, из-за которой вы не слишком любите принимать знатных гостей. Я лишь не хотел вас стеснять, и очень надеялся увидеться с вами на следующий же день, перед спектаклем, – спокойно пояснил Владислав, хотя в его голосе уже проскальзывали рычащие нотки. Неужели и его можно вывести из душевного равновесия?

– Допустим, – кивнула я, не слишком убежденная его оправданиями. – И все же это не имеет значения. Даже явись вы лично с цветами и поклонами, мой ответ бы не изменился.

Я окончательно отвернулась и потянулась к стопке документов, которые скопились на моем столе. Намеревалась разобраться, что с ними делать, но похоже, Тарковский посчитал, что тема не исчерпана. Встал над столом, как гора, и только сейчас я поняла, насколько высокий у него рост и насколько он широк в плечах, несмотря на все свое изящество.

Прибьет и не заметит, даже пискнуть не успею.

Впрочем, кровожадным князь не выглядел. Даже сейчас, когда злился, он сохранял во всем своем виде какое-то неуловимое достоинство и даже благородство.

– В таком случае приношу свои извинения и обещаю, что впредь ничего подобного не повторится. По крайней мере без вашего на то согласия, – произнес он несколько церемонно и опустил передо мной небольшой пакет из коричневой бумаги. – Прошу, примите это.

В ответ на мой возмущенный взгляд он мягко улыбнулся.

– Ни к чему вас не обяжет, уверяю, – и поспешил ретироваться, очевидно заметив, что я уже готова обложить его матом похлеще, чем пьяный грузчик.

Пару минут я сидела и потягивала кофе, пытаясь вернуть себе душевное равновесие, и старалась вообще не смотреть в сторону пакета. Но любопытство победило и я все же осторожно сунула туда нос.

Презент действительно оказался чисто символическим: какой-то травяной чай и темный шоколад с орехами. Приемлемо, сойдет за извинения.

Я поспешила спрятать пакет в ящик стола, и как раз вовремя: в кабинет вплыла Юлия Петровна. Она тепло поприветствовала меня и рабочий день начался.

К обеду я не чувствовала себя такой уставшей, как в другие дни работы на кафедре. Возможно потому, что сегодня никаких статей на проверку мне не выдали, и я могла сосредоточиться на основной части работы. К обеду решила не забивать голову книгами и просто посидеть в столовой. Но насладиться спокойствием не удалось: Тарковский, заметив меня за крайним столом у окна, не спрашивая позволения опустился рядом.

Да чтоб тебе искалось, назойливый какой!

Мой возмущенный взгляд не укрылся от внимания князя. Оправдывало его только то, что другие столы в обеденный час заняли студенты. Что ж, ладно, пусть сидит. Лишь бы молчал.

Владислав действительно не пытался завязать беседу какое-то время, но именно в тот момент, когда я поверила, что мы просто спокойно пообедаем и разойдемся, он все же нарушил тишину.

– Вы наверняка много слышали о некоей восходящей звезде публицистики, которая пишет под псевдонимом «Эхо»? – как бы невзначай спросил он.

Я подавила вздох, пытаясь придумать, как бы увернуться от этого разговора.

– Очевидно слышала. Вам это должно быть известно, если вы читали недавние новости, – о моем якобы знакомстве с «Эхо» растрепали во всех газетах.

– Что вы думаете о недавней его публикации? – продолжил князь светским тоном, но за этой необременительной беседой мне чудился какой-то подвох.

– Оригинальный ход мысли, – медленно ответила я. – Хотя, возможно, немного опережающий время. Впрочем, как представительница работающей аристократии я не стала бы спорить с тем, что утверждается в этой статье.

– В самом деле? – саркастично улыбнулся князь. – Вы готовы согласиться с тем, что созидательный труд – это благо и право каждого человека, независимо от происхождения?

Я прикусила губу, осознав, что попалась. Что ж, переобуваться в прыжке и утверждать, что я «вовсе не это имела в виду», уже поздно.

– Всем людям в той или ной степени свойственно желание трудиться и творить. Реализовать его – потребность и да, она должна быть таким же неотъемлемым правом, как право на жизнь и безопасность, – кивнула я и спрятала раздражение за чашкой чая.

– Практика показывает обратное, – продолжил настаивать Тарковский, а я все еще не понимала, на кой черт он вообще завел эту беседу? – Дамам из высшего общества, например, никакая страсть к труду явно не свойственна.

Князь замолчал и взглянул на меня испытующе. Я не удержалась и фыркнула в кружку: тоже мне аргумент.

– Разве? А как же бесконечные перемены нарядов, балы и приемы, благотворительность, налаживание дружеских связей, полезных супругу или детям? По-моему, в рамках дозволенного дворянки делают все что могут, и даже больше. Конечно, многие из них сублимируют жажду деятельности, гоняясь за новыми фасонами платьев и сплетнями, но лишь оттого, что подвержены общественным стереотипам больше, чем некоторые их подруги, – выдала я.

Подняв взгляд на князя, вдруг поняла, к чему он затеял эту беседу. Подавила желание выругаться и прикусила кончик языка, наказывая себя за глупость.

Ну ладно тот журналист на собрании – он плохо знал меня и в целом интеллектом не отличался. Он не догадался, что «Эхо» – это я. Но Тарковский, который за несколько недель совместной работы прекрасно изучил мою манеру говорить и писать, и изменения в характере видел из-за того, что мы сидим буквально за соседними столами – он то обо всем догадался.

Владислав, очевидно, заметил мой страх. В его взгляде искрился смех, хотя лицо оставалось совершенно серьезным.

– Не волнуйтесь, я никому не расскажу, – заверил меня он.

Я медленно выдохнула, расслабляя плечи. Да что за идиотская привычка держать спину так, будто кол проглотила, когда нервничаю? Явно принадлежит Маргарите, не мне.

– К чему же тогда все это? – я подцепила маленькой ложечкой край пирожного, которое все же решилась взять на сдачу. С учетом моих утренних пробежек, на талии оно вряд ли отложится.

– Во-первых, мне стало любопытно, – улыбнулся князь. – Во-вторых, я хотел бы немного помочь вам в вашем занимательном начинании.

С чего бы?

– Разве не вы утром сказали, что я выставила вас подлецом? – настала моя очередь саркастично изгибать бровь.

– Так и есть, однако вынужден признать, что вы поступили как честная девушка, – не выдержав моего взгляда, Тарковский отвернулся и устремил взгляд в окно, на хмурое осеннее небо.

Вот это да! Он только что признал, что неправ. Нелегко, должно быть, расписываться в этом перед какой-то нищей пигалицей вроде Марго. Наверное, надо бы поощрить этот искренний душевный порыв? Нам обоим будет лучше, если недопонимание останется в прошлом. И хоть гнев еще не утих до конца, я решилась сделать ответный шаг к примирению.

– Чем же вы можете мне помочь? – уточнила я, видя, как во взгляде князя разгорается азарт.

Остаток обеда мы потратили на обсуждение моих материалов. Тарковский посоветовал несколько более авторитетных изданий, которым подойдут мои заметки, и несколько книг по социологии, о которых я прежде не слышала. Мысленно прибавив их в стопку литературы на домашнем столе, я едва не застонала.

Возвращаясь в кабинет, не могла не признать, что князь дал очень дельные советы. Я, может, кое-что знала благодаря прошлой жизни, могла припомнить философские концепции и переложить на местные реалии свои знания, но мне недоставало информации именно об особенностях этого мира и его устройства. И тут Тарковский оказывал мне огромную услугу, разъясняя важные детали. Я даже почти перестала злиться на него, однако продолжала ожидать подвоха.

Впрочем, напрасно: вечером, когда я сообщила, что не могу больше выполнять работу корректора, он даже меня поддержал и напомнил возмущенным коллегам, что на соседней кафедре философии секретарь с удовольствием возьмется за эту работу.

Когда я добавила, что к нему даже необязательно ходить и материалы можно отправлять по внутренней университетской Сети, к которой подключены компьютеры, дело решилось миром.

Правда день на этом не закончился: дома меня поджидал очередной сюрприз.

Глава 2

Еще только приближаясь к подъезду, я заметила огромный черный внедорожник, которого прежде не видела на парковке. Да здесь вообще кроме выкидышей старого отечественного автопрома никогда ничего не стояло.

Дурное предчувствие кольнуло грудь, и почти сразу же оправдалось: из автомобиля вылез, тяжело дыша, Яринский. Когда он свешивал короткие ноги и спрыгивал с заднего сидения, выглядел донельзя комичным. И зачем, спрашивается, такая машина, если она неудобна? Какие комплексы скрывает этот уже немолодой круглый мужчина?

Впрочем, смеяться мне совершенно не хотелось: очевидно, предстоял очередной непростой разговор. И хорошо, если только разговор.

– Маргарита Алексеевна! – Яринский, увидев меня, обрадовался так, будто и не ожидал застать возле моего же дома. Будто не сам приехал ради удовольствия меня увидеть.

Я расплылась в фальшивой улыбке.

– Константин Георгиевич, здравствуйте, – выковыривать из памяти его имя оказалось так же неприятно, как его произносить. – Какими судьбами?

– Так… Тридцатое ревуна, Маргарита Алексеевна. Я как всегда-с, о проценте напомнить, – Яринский ответил так, будто я сама должна знать, о каких процентах речь.

Но я не помнила. Смутно догадывалась, что речь идет об очередном долге Маргариты, пыталась найти в ее воспоминаниях что-нибудь о нем, но почти все, что связано с деньгами, подергивала будто серая дымка. Такая же лежала на информации о родителях и, как ни странно, о самом Яринском.

Я вежливо улыбнулась и пригласила незваного гостя выпить чаю, рассчитывая, что он откажется. И он не разочаровал.

– Ну что вы, не смею вас стеснять, – в его ответной улыбке так и читалось презрение и насмешка, намекающие на неблагополучные, по мнению местных богатеев, условия жизни княжны. – Я лишь документы новые показать хотел. Вот, взгляните, чтобы не с моих слов. Сами убедитесь, что все по закону.

Неловко повернувшись, Яринский достал из машины дипломат, открыл его и, выудив оттуда какие-то листы, сунул их мне.

Я взяла, заинтригованная и напуганная. Скользнув взглядом по строчкам, почувствовала, как голова кружится и перед глазами темнеет. Даже, кажется, покачнулась, но незваный гость тактично сделал вид, что этого не заметил.

Два миллиона. Долг Марго, вернее, отца Марго, перешедший на нее, составлял два миллиона рублей. По местным меркам – сумма просто заоблачная. Мне такую ни за что не заработать: я еще с долгом перед комиссией не расплатилась! Кредит на такие огромные деньги мне никто не даст, клад я вряд ли отыщу… Интересно, что полагается за неуплату? Разве с такой огромной задолженностью я не должна уже сидеть в тюрьме или отправиться на какие-нибудь работы?

Яринский, похоже, мыслил примерно в одном со мной русле: насладившись эффектом, который произвели на меня бумаги, он забрал их и деликатно кашлянул в кулак.

– Разумеется, я понимаю ваши обстоятельства, Маргарита Алексеевна. И учитывая, что вы дама… княжна, в конце концов, не смею обращаться к компетентным органам с просьбой об аресте. Тем более, вы не покидаете город и вносите время от времени платежи… И все же, поймите, я не могу ждать вечно. Здоровье уже не то, а хотелось бы и деток понянчить. Разумеется, после свадьбы ни о каком долге не может быть и речи: я за вас в приданое три миллиона дам. Два в погашение долга и один – на ваши девичьи желания…

Он говорил, а я сосредоточилась только на том, чтобы на ногах устоять от таких новостей. Мне только начало казаться, что все налаживается: Снежин окончательно опозорился, девочки начали спокойнее принимать мои странности, Краузе обещал с завтрашнего дня начать обучение. Даже с Тарковским худо-бедно поладить удалось. И тут такое.

– Я… – хотелось отказаться, хотелось выгнать мерзкого старика пинком, но решимости не хватило. Если мне все же придется сдаться и выйти за него, то давать заднюю после резкого отказа будет более позорно, чем после обещания «подумать» или чего-нибудь в этом роде.

– Понимаю, вам нужно еще немного времени, – Яринский покровительственно похлопал меня по плечу. В уголках его полных губ пряталась довольная улыбка: уж он то уловил перемену в моем настроении.

– Благодарю за понимание, – справившись с собой, я осадила ростовщика ледяным взглядом и отвернулась. – Хорошего вам дня.

И не давая ему ни времени попрощаться, ни возможности последовать за мной, скрылась за дверью подъезда.

Как только оказалась в квартире, на меня сразу же налетели сестры.

– Что хотел этот мошенник? – с возмущением спросила Марта, помогая мне стянуть пальто.

– Да ясно что, пришел бумажками своими трясти, поддельными, – фыркнула Марина, впрочем, в ее тоне я слышала нервные нотки.

– Ты же его прогнала, как всегда, да? – с надеждой уточнила Марта, заглядывая мне в глаза, как верная собачка.

– Да. Сегодня – да, – кивнула я, все еще не до конца справившись с шоком.

Уверенность в своих силах и в завтрашнем дне стремительно рушилась под напором новых обстоятельств. Меня совершенно не страшила перспектива прожить остаток жизни, работая секретарем на кафедре. А вот стать женой такого склизкого человека, как Яринский, я, оказывается, боялась до дрожи, почти суеверным ужасом. Ложиться с ним в постель, рожать от него детей – таких же коротконогих, склонных к полноте маленьких свинов – оставить все привычные занятия и вести «жизнь, приличествующую знатной госпоже». Что может быть хуже?

– Не волнуйся, Марго, полиция наверняка во всем разберется. Ты же заявление на него писала, они обязательно все выяснят. Только надо еще немножечко продержаться, – Марина, заметив, что я вовсе не так уверена, как хотела бы показать, погладила меня по руке.

– Пойдем ужинать, мы картошку пожарили. Даже не пригорела! – похвасталась Марта, хватая меня под руку с другой стороны.

С картошкой девочки действительно справились на отлично: нарезали кривовато, зато обжарили до приятного золотистого цвета и хруста, но не высушили, и с маслом не перестарались, как в прошлый раз.

– Молодцы, – искренне похвалила я, с трудом выныривая из тяжелых и хаотичных размышлений. Сестры сидели на удивление гордые столь простым успехом.

Марина начала рассказывать, как они с самого обеда решились готовить, как долго чистили картошку и как ссорились о том, кто будет ее резать, но я слушала в пол уха.

Что же делать? Может, ну его все к чертям собачьим: сбежать куда-нибудь подальше, на восток, к границе с Китаем? «Потерять» документы, сменить имя… Нет, бред какой-то. Взять кредит? Да кто мне его даст! На вторую работу устроиться? Не пойдет, я помру быстрее, чем накоплю нужную сумму. Ну или меня посадят, что более вероятно. Или Яринский не вытерпит и найдет другой способ меня принудить.

Девочки верят, что наш долг незаконный, но наверняка это просто наивное нежелание смотреть правде в глаза. И стереотипная убежденность в том, что все ростовщики – мошенники. Однако это ведь не так.

С другой стороны, какого черта я не нашла никаких документов о задолженности среди вещей Маргариты? Разве у меня на руках не должно быть копий? И те бумаги, что привез сегодня, Яринский забрал с собой. Дал только ознакомиться, но в руках я их держала не очень-то долго.

Это немного подозрительно. Заявиться что ли к нему в контору и потребовать свои копии? Почему нет? И проверить их – обязательно сходить к нотариусу и проверить. И в полицию сходить: наверняка они даже не брались за расследование этого дела, но только прочтя заявление Маргариты я смогу понять, в чем именно она обвиняла Яринского: сама не могу вспомнить, как бы не пыталась.

Когда план действия начал постепенно выстраиваться в голове, даже дышать стало легче. Я как будто нащупала нитку, дающую направление, или взяла след, как ищейка, и теперь, воодушевленная необходимостью раскрыть самую настоящую тайну, даже приободрилась. Однако мысль об огромной сумме все равно страшила до мурашек. И о способе ее погашения натурой думать тоже совершенно не хотелось.

Вечером, лежа в полумраке, я от тревоги ворочалась с боку на бок и бездумно скользила взглядом с потолка на заклеенные выцветшими обоями стены. Мечты о новом диване и ремонте, которые уже начали казаться вполне осуществимыми, тоже пошли прахом.

Из-за тучи выглянула Луна, заливая комнату неживым серебристым светом, в котором на стене ярко выделился отклеенный угол обоев. Раздраженная тем, что он торчит поперек, я села на кровати и попыталась хотя бы пригладить его. Под рукой что-то захрустело.

Заинтригованная, я отогнула уголок и увидела, что под обоями скрыта пожелтевшая страница газеты.

Глава 3

Решив, что комната не станет выглядеть еще хуже из-за оторванного кусочка обоев, я потянула за уголок, чтобы рассмотреть текст.

«А. В. Соколовск…» – как только заметила свою фамилию в середине текста, подскочила и отыскала на столе ножницы.

В документах Марго я не находила даже паспортов ее родителей. И никакой другой информации о них – тоже. Только в свидетельстве о рождении значилось, что отец Маргариты – Алексей Витальевич Соколовский, мать – Наталья Сергеевна Соколовская. А газета обещала приоткрыть хоть какую-нибудь информацию о семье, которую прежняя владелица моего нового тела очевидно совершенно не желала вспоминать.

Я рассчитывала срезать лишь небольшой кусочек аляповатой бумаги, но чем дальше он отходил, очень плохо приклеенный и легко отстающий от газетной бумаги, тем больше вырезок открывалось взгляду. В результате, потратив около получаса, я освободила от обоев почти половину стены над диваном. На ней пестрели разной степенью желтизны вырезки из периодических изданий.

Когда я закончила и сбросила остатки бумаги на пол, в зал пришли сестры. Обе как правило уже спали в это время, но сегодня их, наверное, разбудил шум.

Увидев стену с газетными вырезками, Марта прикрыла рот ладошкой. Марина включила свет, и только теперь я заметила, что глаза у обеих на мокром месте.

– Марго, зачем ты… – прошептала младшая сестра, но задохнулась от волны эмоций.

– Идите спать. Незачем вам смотреть на это, – я подошла к выходу из комнаты, не позволяя девочкам пройти ближе.

Судя по их шокированным лицам, прежняя Марго никогда не сделала бы того, что сделала я. Но почему тогда они не собрали эти вырезки и не выбросили их? Загадка, но о ней явно не стоит спрашивать сестер. Они и так испуганы.

– Но ты же сама говорила, что все это вранье, и что читать эти бредни бессмысленно, – пробормотала Марина, впрочем не особенно уверенно.

– Однако я их не выбросила, – подчеркнула я очевидное. – Просто тогда я еще не готова была взглянуть в лицо фактам.

– Так ты думаешь, что все это, – Марта махнула рукой на стену, и по ее щеке покатилась слеза. – На самом деле правда?

– Я не знаю, – честно покачала головой и обняла сестренку, крепко прижимая к себе и позволяя выплакаться. – Но пора выяснить.

– Думаешь, где-то в этих желтушных статьях может быть подсказка, которая поможет обличить аферу Яринского? – Марина обняла Марту с другой стороны и погладила светлые волосы.

Честно говоря, я о таком даже не думала, лишь последовала за порывом любопытства. Но теперь надо внимательно все прочитать и для начала хотя бы понять, как так вышло, что отец Марго взвалил на себя столь огромный долг. Так что я кивнула и мягко подтолкнула Марту в сторону спальни.

– Идите, отдыхайте. Если среди этих… бредней я найду что-то стоящее, то обязательно вам расскажу, – еще раз покосившись на стену с газетными вырезками, желтыми и в прямом, и в переносном смысле, Марта помогла мне вывести сестру из комнаты.

Дождавшись, пока девочки улягутся, я вернулась к дивану и встала прямо на него. Читать со стены оказалось неудобно, так что я начала отклеивать газетные листы от штукатурки и раскладывать в хронологическом порядке.

К полуночи, когда, порвав парочку листов, я все-таки выстроила их по годам от самых старых к самым новым, упала в кресло и приступила к чтению. Поначалу плохо понимала, к чему ведет меня череда записей о больших банкетах и благотворительных вечерах, которые давала семья Соколовских, но чем дольше читала, тем отчетливее проступала в них печальная история.

По-видимому, местные газетчики любили обозревать торжественные мероприятия, проводимые дворянами, так же, как в моем мире журналисты с восторгом описывали подробности вечеринок, устроенных знаменитостями. И поначалу, пятнадцать лет назад, все выглядело хорошо: богатые столы, лучшие рестораны, пожертвования в сиротский приют – у князей Соколовских была прекрасная репутация.

Затем мелькнула короткая заметка о смерти Виталия Ильича Соколовского – дедушки Маргариты, после которой на протяжении года его наследник не появлялся в свете, видимо, соблюдая траур. Проблемы начались, когда Маргарите было примерно десять лет. Первые газетные заметки, обличающие походы князя Григория Соколовского в казино и его крупные проигрыши, появились именно в это время.

Правда, через несколько месяцев в газетах прекратили об этом писать. После того, как в одной из них появилось объявление о продаже загородного особняка. Деньги с него, по-видимому, и пошли на покрытие долгов.

Потом семья продала еще один особняк, находившийся за чертой города, на высоком берегу реки, в довольно живописном месте, судя по фотографии. Затем – большой пакет акций какого-то солидного завода. Князь вложил деньги в красильную мастерскую, которая обанкротилась спустя три года после начала работы, затем в какою-то сомнительную частную галерею, которая, кажется, действовала до сих пор, но прибыли тогда не приносила почти никакой. Потом последовала череда из еще нескольких неудачных вложений и карточных проигрышей, и кажется, где-то в тот момент, когда Марго было пятнадцать, глава рода все-таки взял взаймы денег у Яринского.

Судя по тому, как сильно газеты к тому моменту потрепали его репутацию, приличные организации займ ему уже не давали. Он обратился к молодому предпринимателю, коим тогда был Константин Георгиевич. И снова прогорел, а долг рос.

Последняя из газетных заметок в красках расписывала бедственное положение рода и смаковала тот факт, что у некогда состоятельной семьи осталась всего одна квартира, капитал князя истаял, как снег под весенним солнцем, и теперь пять человек ютятся в квартале, построенном когда-то для рабочих, в жилье, которое прежде занимала прислуга семьи.

Я прикрыла глаза и потерла переносицу. Да уж, ситуация. Банальная донельзя, но такая же безвыходная: дед, по-видимому, что-то в делах понимал, но как только его не стало, отец с упорством танка принялся уничтожать то, что было заработано многими поколениями его предков. Интересно, на что он рассчитывал, ввязываясь в очередное предприятие? И как вышло, что в итоге три сестры остались сиротами?

Еще раз пробежавшись по газетным вырезкам, я убедилась, что никаких сообщений о катастрофе, унесшей жизни князя и княгини Соколовских, в них нет.

Получается, записи собирала не Марго, иначе она включила бы сюда и информацию о гибели родителей. Ей лишь не хватило духу ни избавиться от этой жуткой коллекции, ни смотреть на нее, но заботливо клеил вырезки на стену кто-то другой. Уж точно не сестры. Но кто и зачем?

Еще раз вернувшись к той части истории, в которой отец взял займ у Яринского, я пробежала взглядом по двум заметкам. Первая говорила о продаже еще части акций, следующая – о том, что князь Соколовский вложил пятьсот тысяч рублей в деревообрабатывающее предприятие. Которое, конечно же, тоже закрылось.

О причинах неудач, постигающих все дела, к которым прикладывал руку отец, я не могла судить по газетным материалам. Вот бы как-нибудь узнать, почему закрылась и красильная мастерская, и древесная? И галерею бы навестить, о которой говорилось в одном из выпусков.

Как же много всего.

Я уснула прямо в кресле, утомленная ворохом мыслей, и через несколько часов вскочила с него под мерзкий звон будильника. Повела затекшими от неудобной позы плечами, чувствуя, что глаза слипаются. И решила, что уж одну пробежку могу и пропустить.

Преодолевая сильнейшее внутреннее сопротивление, упала на диван и закрыла глаза. Но сон не шел. То думалось, какая я безответственная, то в памяти всплывали детали истории, которую узнала вчера.

Пятьсот тысяч, которые отец Марго взял, когда ей было тринадцать лет. Сейчас мне двадцать два, то есть прошло примерно девять лет. И долг вырос до двух миллионов. Это сколько процентов годовых? Около сорока? Очень много, это законно вообще?

Надо все-таки забрать копию договора и тех документов, которые мне показывал Яринский вчера. И чего сразу не догадалась? Теперь придется тащиться в его контору самой.

И еще – узнать бы про те предприятия. Как жаль, что нет интернета. А ходить по архивам – то еще удовольствие. Да и не пустят меня.

Если подумать, в старых газетах наверняка должна быть информация, но не сидеть же днями напролет в библиотеке, пролистывая старые подшивки и позабыв обо всех остальных делах.

Не удалось даже задремать, так что я перестала жмуриться и осматривала комнату, особенно ни на чем не заостряя внимания. Когда взгляд споткнулся о визитку журналистки, которую я решила не выбрасывать, в голове начал постепенно созревать план. Он окончательно сформировался к тому моменту, когда я тряслась в автобусе, но его осуществление придется отложить до ближайших выходных.

Чтобы получить документы, мне пришлось на два часа раньше уйти с работы. Я даже пожертвовала обедом, чтобы успеть закончить все дела в срок, и приятно удивилась, когда Юлия Петровна сама принесла мне одноразовый пластиковый контейнер с гречкой и куриной котлетой.

– Кушайте, дорогая, – она почти материнским жестом провела по моим волосам.

Уйти мне позволили, и я направилась по адресу, который мне любезно подсказал Тарковский. Когда я спросила у него о Яринском, князь как будто оживился. Я ожидала, что он скажет что-то вроде «о, вы наконец взялись за ум и прекратили детские капризы», но он промолчал. Лишь сухо назвал дом и улицу, где находилась фирма, выдающая деньги в долг, и поспешно вернулся к работе.

В половине шестого я стояла перед красивым зданием старой застройки, расположенным почти в самом центре города, совсем недалеко от главного корпуса университета.

Аккуратные вывески, не нарушающие приятной бежевой гаммы фасада, выполненного в псевдоэллинском стиле, указывали, что здесь располагалась не только фирма Яринского, но и еще несколько организаций, которые, судя по пафосным названиям, работали только с крупными и влиятельными клиентами.

Заходить в такое учреждение в простой одежде оказалось крайне неприятно: девушка за белой стойкой в просторном холле окинула меня удивленным взглядом, который, впрочем, быстро стал непроницаемым.

– Доброго дня, – я улыбнулась, стараясь отмахнуться от чувства подавленности, которое внушал высокий потолок, декоративные колонны и лепнина на стенах. – Я бы хотела…

– Маргарита Алексеевна, какой приятный сюрприз! – раздалось справа, и эхо подхватило дребезжащий старческий голос.

Обернувшись, я успела заметить, как Яринский шариком скатывается по ступеням большой лестницы, и прищурилась. Уж не Тарковский ли предупредил тебя о моем визите, старый ты развратник?

Глава 4

– Не ожидал, но крайне рад, – Яринский суетился, усаживая меня в кресло в просторном и до тошноты пафосном кабинете.

Я ожидала увидеть что-то роде бесконечного ряда столов, за которыми улыбчивые девушки предлагают людям кредиты, но контора Яринского оказалась классом повыше. Может, где-то и существовало отделение для простых смертных, но здесь явно принимали только элитных посетителей. Тех, с кого можно стрясти баснословные суммы.

Если бы покойному князю Соколовскому вздумалось взять здесь деньги взаймы сейчас, то его бы и на порог не пустили. И так для обнищавшей княжеской семьи было бы лучше. Но что сделано, то сделано.

– Не желаете ли чаю, кофе? – старик продолжал крутиться по кабинету, как юла, и даже крикнул секретаршу.

– Ничего не нужно, Константин Георгиевич, – отмахнулась я, понимая, что даже глоток воды в горло сейчас не полезет от нервов и отвращения. – Я к вам по делу.

– О, как любопытно, – судя по легкой усмешке, мои слова Яринский всерьез не воспринял. – И по какому же?

Он сел не в начальственное кресло, а напротив меня, и вложил круглые морщинистые руки на коленях. Наверное, он ожидал, что я пришла сообщить о согласии на брак. Я с трудом подавляла улыбку, представляя его разочарование.

– Я бы хотела получить копии всех договоров о займе, начиная с того, который был заключен с вами моим отцом, и заканчивая тем, который вы показывали мне вчера.

– Разумеется, конечно, – не выказав ни малейшего признака волнения, Яринский снова позвал секретаршу. Миловидная девушка, которая, судя по затаенной злобе во взгляде, уже устала бегать туда-обратно без результата, тем не менее услужливо улыбнулась.

Отдав ей распоряжение сделать копии документов, Яринский махнул рукой и юная блондинка скрылась за дверью.

Мы снова остались наедине, и только сейчас я поняла свою ошибку: надо было взять кого-нибудь с собой. Хотя бы сестер. Хотя бы Марину. Но теперь даже секретарша, судя по стуку каблуков, куда-то ушла, и мне оставалось надеяться только на порядочность Яринского. Отсутствующую у него напрочь, судя по алчному блеску в маленьких выцветших глазах.

Стараясь избавиться от нервозности, я встала и медленно пошла вдоль деревянных полок с книгами, судя по пыльным обложкам, ни разу не читанными и стоящими здесь для дополнительного пафоса. Мои действия вызвали у банкира только улыбку – он явно чувствовал себя хозяином положения. А у меня от неясной тревоги по коже бегали мурашки.

Предстояло продержаться без скандала до тех пор, пока не вернется секретарша. И к моменту ее прихода не оказаться скомпрометированной.

Я до сих пор так и не обратила внимания на местные правила, касающиеся чести девиц. Тот факт, что мне не возбранялось оставаться на кафедре наедине с тем же Тарковским, а сестры без зазрения совести пригласили в дом Андрея, наводил на мысль, что нравы в этом мире не так уж и строги. Но одно дело – тихая беседа, которая не стала достоянием общественности, другое – факт позора или порочной связи, известный другим людям. Что-то подсказывало мне, что если секретарша застанет меня в объятьях этого мерзкого старика, то отвертеться уже не получится.

Черт!

– Вы больше ничего не хотите мне сказать? – с намеком уточнил Яринский, наблюдая за мной со своего насеста. – Быть может, все-таки оставим формальности и вы примете мое предложение? Пока что оно для вас вполне выгодно.

Угрозу в тоне он отлично завуалировал, но я отчетливо расслышала это мягкое «пока что» – небрежное и скользнувшее в словах будто невзначай.

В груди нарастала злость от собственной глупости и беспомощности. Хотелось придушить засранца хоть собственными руками, и даже ветер покачивал тяжелые занавески, намекая, что он мне союзник, и будто подбивая на сумасбродный эксперимент, но нельзя. Надо думать о будущем, прежде всего – о будущем сестер.

– Поймите, Константин Георгиевич, – нарочито медленно начала я, отмеряя каждое слово неспешным шагом. – То решение, которое предлагаете вы, для меня непростое. Если бы дело шло обо мне одной, и если бы я не несла на себе бремя репутации рода, все могло бы решиться куда быстрее, – я могла бы задушить тебя и сбежать, но увы. Скажи спасибо, что счастье семьи для меня дороже мести.

Яринский с пониманием кивнул и тоже поднялся с кресла. Кажется, направление разговора его радовало.

– Я волнуюсь… – замявшись, я попыталась состроить гримасу неуверенности и раздумий. Судя по тому, что взгляд Яринского теплел, на него мой маленький спектакль производил нужное впечатление. – В первую очередь о том, как сложится судьба сестер. И о том, как мои решения повлияют на их репутацию. Смогу ли я устроить их судьбу достойно, если сама буду выглядеть в глазах общества как… Падшая женщина, продавшая свою фамилию?

Я отвернулась от банкира и коснулась глаз платочком, который предусмотрительно вынула из сумочки. Когда Яринский попытался приблизиться, медленно отошла в сторону окна, но встала в середине, так, чтобы он не смог зажать меня в угол.

– Ну что вы, дорогая. Любому мужчине сделает честь согласие такой прекрасной, родовитой, да еще и одаренной магическими талантами дамы, – плотоядно улыбнувшись, Яринский продолжил наступать.

Я медленно кружила по кабинету, стараясь держаться от него подальше, и укрывалась то за креслами, то за столом. Наши хождения начинали напоминать неспешные «кошки-мышки», но с каждой минутой атмосфера становилась все более напряженной. Да где же эта секретарша, чего она так долго возится?

– Важно, чтобы это понимали не только вы, – я мягко улыбнулась, хотя получился, наверное, акулий оскал.

– О, разумеется. Если вы того желаете, я паду к вашим ногам, если можно так выразиться, публично! – Яринский, отодвинув офисный стул, сделал решительный шаг в мою сторону.

Я стратегически отступила к двери, рассчитывая в случае провала позорно выскочить за нее.

Оценив мой маневр, Яринский замедлил шаг. Кажется, он понял, что перегнул палку, и вскоре вовсе остановился.

Я не отказывала ему напрямую впервые, так что, похоже, он решил не давить и воспользоваться шансом.

– Что ж, полагаю, вы, как приличная барышня, мечтаете, чтобы ваше замужество было обставлено со всей возможной роскошью? – примирительно спросил он, снова усаживаясь в кресло.

Я выдохнула, но на всякий случай осталась возле полок с книгами, рядом с дверью.

– Удивительно, насколько хорошо вы понимаете душу приличных барышень, – я говорила с сарказмом, но настолько тонким, что Яринский его вовсе не уловил.

– В этом нет ничего сложного, – отмахнулся он, польщенный. – Я… постараюсь учесть ваши желания.

Мое желание – избавиться от долга и никогда больше тебя не видеть, старый развратник! Но увы, его ты точно не выполнишь. Так что пока ограничусь тем, что приму такую своеобразную отсрочку. Ты у меня еще искупаешься и в кипятке, и в молоке, и посмотрим, что на выходе от тебя останется. Уж не добрый молодец точно. Пожалеешь еще, что со мной связался, но будет поздно!

– Благодарю, – план выстроился сам собой, в одно мгновение. Очень приблизительный и шаткий настолько, что малейший порыв ветерка мог разнести его в труху. Но другого пока нет.

На несколько мгновений мы замолчали. Яринский, вероятно, обдумывал что-то насчет ухаживаний за «приличной барышней», я уже чуть ли не секунды считала. Ну где эта секретарша?!

Когда банкир хотел заговорить еще о чем-то, дверь наконец открылась. Девушка с толстой картонной папкой в руках просеменила к столу начальника и опустила на него документы.

Яринский зыркнул на нее недовольно, девочка сжалась и поспешила выскочить за дверь.

А меня больше уже ничего не интересовало: я пробежалась взглядом по первому документу и убедившись, что это тот самый договор, подхватила папку.

– Не смею больше отвлекать вас от дел, – улыбнулась Константину Георгиевичу и поспешила скрыться за дверью вслед за секретаршей, не позволив «жениху» даже открыть передо мной створку.

– Ваше общество – для меня самое приятное времяпрепровождение, – донеслось мне в спину, но я не слушала: уже опаздывала на встречу с Краузе, который обещал забрать меня и отвезти к месту первого занятия.

С ним мы приехали на тот же пустырь, где я проходила своеобразное «посвящение». Всю дорогу Эдуард ничего не спрашивал, но на папку поглядывал с заметным интересом. Однако я не спешила делиться своими планами с ним.

Выбравшись из машины, с удовольствием втянула носом прохладный и по-осеннему сырой воздух, плотнее кутаясь в плащ.

Недавно прошел дождь, трава уже начала желтеть и под ногами хрустел покров из жухлых листьев, которые плотным ковром устелили голый камень. Именно с этого участка над рекой я в прошлый раз сняла тонкий слой почвы.

При воспоминании о силе, которую я ощутила в тот день, по коже пробежали мурашки то ли страха, то ли предвкушения. День стоял ветреный и облачный, поэтому здесь, высоко над рекой, я явственно чувствовала, что могу очень многое сделать.

– Не обманывайся ощущением всемогущества, – улыбнулся Краузе, вытягивая из нагрудного кармана платок. – Ветер, быть может, и способен на что угодно, но ты пока не можешь его обуздать. Дашь ему слишком большую свободу – лишишься контроля, дашь слишком малую – и он истает, умрет в твоих руках, как дикая птица в неволе.

Теоретически я вроде бы поняла, о чем он говорит, но на практике понятия не имела, как можно контролировать ветер.

Именно этому похоже Краузе и хотел меня научить. Он подбросил платок в воздух и пока смотрел на тонкую белую ткань с вышитым на ней гербом и инициалами, она парила в воздухе, покачивая ажурными краями.

– Способ взаимодействия со стихией вам придется искать опытным путем. У каждого мага он свой, и соотношение давления и договоренности всегда индивидуальное. Однако после того, как добьетесь от стихии согласия на помощь, вам необходимо будет очень четко представить, какой результат и каким способом вы намереваетесь получить…

Я слушала, стараясь не выпадать из реальности и концентрироваться на словах Краузе. Чем больше он объяснял, тем лучше понимала, зачем читала местных классиков философии и учебник по логике.

Магия оказалась почти полностью умозрительным делом. Не существовало единой схемы или заклинания, которое можно было произнести и получить гарантированный результат. Каждый раз необходимо учитывать несколько факторов и выстраивать план действий в соответствии с ситуацией, чтобы получить результат. Прежде у меня получалось подслушивать кое-что интуитивно, но эти действия, как объяснил Краузе, не более чем проявление таланта и наития.

– Представьте талантливого художника, которого никто не учил рисовать, – говорил он, пока я пыталась добиться от ветра помощи. Стихия оказалась вовсе не такой податливой, как хотелось бы, и желала резвиться, шутить – иногда злобно – и для веселья хотя бы сорвать с Эдуарда шляпу. Не позволить этого мне удавалось с огромным трудом.

– Конечно талантливый самоучка будет находить какие-то красивые решения интуитивно, но представьте, чего он мог бы достичь, если бы ему в понятной форме разъяснили основы мастерства. К тому же, на то, чтобы самостоятельно открыть прописные истины, у него уйдет гораздо больше времени.

Я поняла метафору. Но совершенно не понимала, как совладать с ветром. И чем дольше пыталась, тем сильнее нарастало раздражение. Через двадцать минут бесплотных попыток я уже не хотела поднять в воздухе чертов платок. Хотела оторваться от земли и парить в воздухе, пронестись над гладью серой речной воды, над которой уже поднимается вечерний туман, глубоко вдохнуть и ощутить вечернюю прохладу на коже.

Как ни странно, это желание стихия уловила довольно отчетливо. Сильный порыв толкнул меня к краю обрыва, за ним последовал еще один, и еще. Не понимая, как это остановить, я беспомощно взглянула на Краузе.

Он стоял, заложив руки за спину, и молча наблюдал.

Глава 5

Стихия неумолимо тащила меня к обрыву. Забросив попытки договориться с ней, я пыталась зацепиться хоть за что-нибудь, но кроме листьев и мелких камней ничего не попадалось под руку.

Край высокого берега приближался, я зажмурилась, представляя падение, но ветер вдруг стих.

Выждав еще несколько мгновений и убедившись, что меня больше никуда не тащит, я приоткрыла сначала один глаз, потом второй. Сидела почти на самом краю, над вертикальным спуском к серой холодной воде.

Отползла в сторону и, поднявшись на дрожащих ногах, осмотрела платье. Оно оказалось безнадежно испорчено: вряд ли мне удастся вывести грязные пятна, да и зашивать такое количество дыр и затяжек на ткани уже бесполезно.

Обернувшись к Краузе, столкнулась с его непроницаемым взглядом. По его спокойному виду не удавалось понять, хорошо ли то, что мной произошло, или не слишком. Но несомненно мое падение предотвратил именно он.

– Спасибо, – собственный дрожащий голос показался жалким.

– По крайней мере, стихия отозвалась. С учетом того, как поздно в тебе пробудился талант к взаимодействию с ней, она могла и вовсе не отвечать ни на какие просьбы.

Я выдохнула, ободренная хотя бы тем, что не получу нагоняй за невыполненное задание. Но неприятный осадок в груди все же остался. Почему не получилось? Очевидно поднять в воздух платок гораздо проще, чем поднять человека, так с какой стати ветер принялся исполнять второе желание, а не первое?

– Постарайся вспомнить, о чем и как ты думала прежде чем тебя потащило к краю обрыва. И какие эмоции вызывало второе, неблагоразумное желание.

Я вдохнула, стараясь унять дрожь в коленках, и сосредоточилась. Но никаких особенных эмоций припомнить не могла. Разве что немного злилась, а мысль о полете казалась такой успокаивающей, легкой, даже нежной. Я представляла не столько само по себе физическое действие, сколько те ощущения, которые буду испытывать.

Еще немного покопавшись в памяти, выяснила, что на краю сознания мелькали мысли и о том, какой силы и в каком направлении должен дуть ветер, чтобы поднять человека, но не нанести ему вреда.

То есть, все как учил Краузе. При этом опасная шалость получилась почти без раздумий, а чертов платок так и валялся на куче листьев.

Я подняла его, отряхнула и сосредоточилась. Но быстро поняла ошибку, когда вокруг меня образовалось пустое, почти мертвое пространство, которое не отзывалось ни на какие слова. Усилием воли расслабила плечи и попыталась вспомнить это состояние «полета».

Если каждый маг сам определяет, в какой мере властвовать над стихией, а в какой дать ей свободу, то у меня кажется властвовать не получится вовсе. И попытка ветра сбросить меня со скалы это явно доказала.

На одной руке я продолжала держать уже порядком запачканную ткань, вторую опустила и, раскрыв ладонь, ощутила, как легкий поток ластится к пальцам. Доверилась ему, отдаваясь этому странному ощущению невесомости и свободы, но теперь уже думала не о настоящем полете, а лишь о том, как, повинуясь мягкому порыву, платок соскальзывает с руки, нежно оглаживая кожу кружевными краями, и зависает в воздухе.

– Отлично! – возглас Краузе заставил открыть глаза.

Платок висел в нескольких сантиметрах над моей ладонью, щекоча исцарапанную кожу.

Домой я возвращалась как шпионка с секретного задания: старалась не попадаться никому на глаза, чтобы у соседей не возникло лишних вопросов о моем внешнем виде.

Дома под причитания сестер выбросила платье. При этом девочки смотрели на меня со слишком уж сильным сочувствием, которое ситуации не соответствовало.

– Что случилось? – не вытерпела я, когда после ужина они продолжили таинственно переглядываться, ни слова мне не говоря.

– Н-ничего, – испуганно покачала головой Марта. – Все как обычно.

– Да неужели? – я продолжила смотреть на сестер в упор и вскоре младшая сдалась.

Она со вздохом скользнула в комнату с двумя кроватями, куда я обычно не заходила, уважая личное пространство девочек, и вытащила оттуда большой белый букет. С явным отвращением установив его посреди обеденного стола, она вытащила из охапки белых роз записку и протянула мне.

И раскрывать не пришлось, чтобы понять, что за «тайный» воздыхатель расщедрился на такую роскошь. Но я все же сорвала ленточку с розовой картонки и пробежала взглядом по строкам.

«Прекрасной княжнѣ Маргаритѣ, пленительнице моего сердца. К.Г. Яринский».

– Ну и пошлость! – не выдержала Марина, глядя не цветы с не меньшим отвращением, чем ее сестра. – Да как он вообще посмел?

Я вздохнула и воткнула записку обратно в листья, не без удовольствия замечая, что она немного порвалась.

– Мы не хотели тебе показывать, чтобы ты не расстраивалась. Думали завтра выбросить, когда ты уйдешь на работу, – пояснила Марта, виновато опуская взгляд. – Не сердись только, этот старик того не стоит.

На душе потеплело от трогательной заботы девочек, но увы, принять ее и просто выбросить цветы я не могла. Если Яринский выяснит – а он наверняка выяснит – что я просто избавилась от букета, нашему шаткому нейтралитету придет конец. А мне нужно время, чтобы выяснить все обстоятельства заключения договора.

– Завянут, тогда и выбросим. Цветы ни в чем не виноваты, – равнодушно заявила я и перенесла вазу в комнату. Долго думала, куда ее поставить, в итоге запихала в самый дальний и темный угол, на маленькую тумбу: так, чтобы букет пореже попадался на глаза.

– Н-но если ты принимаешь его подарки, то это значит… – Марта широко распахнула глаза, став похожей на испуганную лань.

Однако Марина, оценив обстановку, быстро догадалась, в чем суть.

– Это значит, что она тянет время. Если с Яринским ссориться, то кто знает, как он себя поведет? А если сделать вид, что Марго не против, то можно какое-то время водить его за нос!

Я бы предпочла менее радикальные формулировки, но в целом Марина права. Я одобрительно кивнула ей и отвернулась от дурацкого букета. Хоть сестра и говорила правду, на душе от этого менее тошно не становилось.

На следующий день во время обеденного перерыва я с третьей попытки сумела дозвониться журналистке, визитку которой предусмотрительно не стала выбрасывать на прошлой неделе.

«Наталья Константиновна Некрасова» – значилось на лаконичном квадрате плотного белого картона над набором из одиннадцати цифр.

– Добрый день, я…

– Маргарита Алексеевна, здравствуйте, – перебил меня низкий, но приятный женский голос.

Я на миг онемела от удивления. К счастью, сидела в почти пустой столовой и моего шока никто не видел.

Откуда у нее мой номер?

– Вы хотите дать мне интервью? – не дождавшись ответа, перешла к делу журналистка.

– Да, но не бесплатно, – судя по напористому тону, Наталья – человек занятой, так что и я решила не терять ее времени зря.

Собеседница хмыкнула в трубку. Я на секунду даже испугалась, что она откажется, но облегченно выдохнула, как только журналистка заговорила снова.

– Что ж, ладно. Давайте встретимся в шесть тридцать в кафе напротив университета и обсудим ваши условия, – в ее тоне я уловила легкую насмешку, но решила не реагировать.

Наверняка со стороны все выглядит так, будто я отчаянно пытаюсь подзаработать побольше, чтобы выплатить долг. Представив, как будет удивлена Наталья, когда узнает настоящую цену, я ехидно улыбнулась и положила трубку.

Возвращаясь на кафедру, уже пыталась продумать, как бы подать читателям новость о том, что «Эхо» – это не кто иная, как уже известная им княжна Маргарита Соколовская.

На первом этаже давали какой-то весенний концерт, на котором должны присутствовать и студенты, и преподаватели, поэтому я рассчитывала остаться в одиночестве и сделать кое какие наброски. Но в кабинете меня поджидал не очень приятный сюрприз.

Тарковский сидел, откинувшись на спинку стула, и вяло перелистывал страницы книги. Судя по его расслабленному виду, обязательное культурное мероприятие он решил благополучно проигнорировать.

Черт, теперь придется делать вид, что работаю.

Я уселась за стол, пытаясь придумать, как бы поубедительнее имитировать бурную деятельность: на самом деле большую часть важных задач я успела завершить еще до обеда, остальные можно и на завтра отложить. Но Тарковский отбросил на стол книгу, презрительно поморщившись, и поднял взгляд.

«О преимуществах традиционного воспитания для молодых девушек и юношей» – гласила обложка. Да уж, миры разные, а традиционалисты кажется везде одинаковы.

– Какими оригинальными суждениями вы планируете эпатировать публику в следующей статье? – непринужденно спросил он.

– Это пока секрет, – улыбнулась я, радуясь возможности потянуть время за разговором.

– Не желаете написать рецензию на это? – он взял со стола книгу, которую читал, и протянул мне.

Я повертела пухлый том в руках. От идеи читать его полностью почему-то тошнило. Судя по выражению лица князя, не меня одну.

– О небо, только не говорите, что вы либерал в вопросах воспитания! – я округлила глаза и уставилась на Тарковского с притворным ужасом. А книгу поспешила отложить на дальнюю полку, чтобы как можно скорее о ней забыть.

– Какой смысл цепляться за те методы, которые не помогают молодежи осваиваться в современном мире, а лишь создают романтические иллюзии о благообразии прошлого? – пожал плечами князь. – Так что, наверное, вы правы.

В общем то ход его рассуждений мне нравился, но что-то внутри подзуживало поспорить. Просто ради интереса.

– Вспомните эти слова, когда ваш сын захочет стать флористом, а дочь – торговать компьютерами, – все же не удержалась я после короткого раздумья.

– Всенепременно, – князь улыбнулся, но как-то кривовато. Мое замечание его явно задело. – Но прежде я вспомню о тех несчастных девушках и юношах, родители которых промотали состояние. Им нормальная профессия была бы полезнее знания этикета и старых традиций.

Я скрипнула зубами. Вот уж уел так уел, и крыть нечем.

К счастью, отвечать на эту почти грубость не пришлось: Тарковский, поняв, что перегнул палку, сам поспешно сменил тему.

– Пока вы выздоравливали, в группе по магической теории уже прошел зачет. Все остальные слушатели курсов получили дипломы. Ваш сейчас у меня, и я отдам вам его, как только смогу убедиться, что вы способны сдерживать порывы стихии.

Честно говоря, после вчерашнего происшествия полной уверенности в том, что я действительно могу сдерживать стихию, у меня нет, но те упражнения, которые рекомендовал выполнять князь, давались легко.

– Если не возражаете, можем провести процедуру проверки прямо сейчас, – так и не получив от меня внятного ответа, продолжил Тарковский.

– Не возражаю, – уверенно кивнула я.

Что угодно, лишь бы не симулировать работу.

Глава 6

Что собой будет представлять проверка, я представляла смутно. Честно говоря, все, что я делала – это дыхательные упражнения, во время которых ощущала с воздухом более сильный контакт, и прочла старые записи Марго по магической истории, которые нашла на дне коробки с пожелтевшими от времени книгами в дальнем углу антресолей.

Но как ни странно, этого оказалось достаточно. Тарковский задал несколько теоретических вопросов, попросил продемонстрировать упражнения. При этом он несколько раз громко хлопал в ладоши или кашлял в самые неожиданные моменты, но я ни разу не сбилась с выполнения, чем заслужила одобрительную улыбку.

Когда он протянул мне плотный лист картона, где на синем фоне белыми буквами значилось, что я прошла университетские курсы по сдерживанию магии, я чуть рот не разинула от удивления.

– И все? – недоверчиво покосившись на Тарковского, на всякий случай уточнила я.

– Да. О получении распишитесь и надо будет передать в приемную ректора, – следом в моих руках оказался белый лист, на котором уже стояли подписи напротив фамилий других слушателей курса.

– Так просто, что даже немного обидно, – усмехнувшись, я размашисто и угловато написала «Сокол» напротив строки со своей фамилией.

– Вы изменили подпись? – невзначай отметил князь, и я привычно замерла, как всегда делала, когда попадалась на каких-то мелочах, в которых мы с бывшей владелицей тела значительно отличались.

– Да. Мне показалось, эта лучше, – промямлила я.

– Как интересно, что это событие совпало с началом вашего обучения у Краузе. Милый символизм, – по-своему истолковал мои решения Тарковский.

Замечательно! Князь достаточно изобретателен, чтобы самостоятельно находить оправдания моим странностям. Вот только его осведомленность о моей жизни немного раздражает.

Заметив мое удивление, князь улыбнулся как будто извиняясь.

– В Калиновом мосту не так уж и много примечательных людей, информация о них почти витает в воздухе. Скоро и вы пополните круг лиц, которыми все интересуются, – Тарковский красноречиво покосился на блокнот, в котором я обычно делала наброски и заметки для новых статей.

– Что ж, если такова цена перемен в жизни, ничего не поделаешь, – я пожала плечами и отвернулась, стараясь скрыть нервозность.

– А если вы все же решитесь стать женой банкира, то и вовсе произведете фурор, – добил князь.

Ну разумеется, ему и это уже известно. Вот только выводы он, кажется, делает неверные. И в его голосе звучит откровенная насмешка. Но почему?

Внезапная догадка прошибла меня как молнией.

– Уж не злитесь ли вы на меня за то, что я предпочла Яринского вам?

Судя по тому, как сверкнули глаза Владислава, попала в точку. И не удержавшись, рассмеялась. Зло и почти отчаянно.

– Вы сами просили меня о браке. К тому же, я мог бы дать в вашу женскую долю гораздо больше жалких двух или трех миллионов, – справившись с эмоциями, напомнил князь.

«Жалких двух миллионов»? Умеет же ненавязчиво показать превосходство, зараза! И его миллионы могли бы стать спасением, но какая разница, чьей женой быть, если итог один – сидеть взаперти и изображать из себя благонравную девицу?

– Вы слишком долго думали над ответом. За это время я пришла к выводу, что такая просьба к вам с моей стороны просто бесчестна. Вы не обязаны жертвовать своей свободой и возможно личным счастьем, и я все равно не смогла бы принять такую жертву. Так что простите меня и давайте не будем больше возвращаться к этому разговору, – на последних словах голос предательски задрожал. Я бы могла еще кое-что сказать по поводу всей этой мерзкой ситуации, но чувствовала, что вот-вот расплачусь.

От безысходности, от накатившего вдруг чувства собственного бессилия и отчаяния.

– Да, мне необходимо было все обдумать, но не такая уж это и жертва: взять в жены красивую молодую женщину. Я бы обеспечил вас всем необходимым, мы прекрасно бы смотрелись в свете, вы носили бы лучшие…

– Заткнитесь! – прошипела я.

Ярость вскипела настолько сильно, что воспитание Марго забилось в дальний угол, полностью уступая место мне прежней.

– Вы хоть осознаете, какую чушь мелете? Вы ничем не лучше Яринского, даже хуже. С ним у нас по крайней мере честная сделка: я продаю ему молодое женское тело, он платит мне три миллиона. А вы мало того что смотрите на меня как на товар, так еще и выставляете покупку как поступок достойный и благородный.

Хотелось убежать, спрятаться и никогда больше не думать ни о долгах, ни о расплате за них. Но я стояла, гордо вздернув голову, и смотрела прямо в серые глаза князя.

Он ошеломленно молчал и хмурился. И судя по отстраненному взгляду, думал как будто не о моих словах, а о чем-то своем.

– Прошу прощения, – наконец выдавил он сквозь стиснутые зубы. – Если вы предпочитаете честные сделки, не смею мешать вам в их заключении.

Остаток дня прошел в напряженном молчании. К шести часам я даже начала скучать по непринужденным беседам, которые обычно завязывались между мной и князем примерно к пяти часам, когда у него заканчивались основные пары. Но предаваться меланхолии мешало беспокойство.

Я тщательно обдумала все, что собиралась сказать журналистке, но предчувствовала, что каверзных вопросов не избежать. Сама бы на ее месте попыталась вытянуть из столь увлекательной да еще и не бесплатной беседы все самое интересное. И сделала бы это интервью настоящим разрядом молнии среди ясного новостного неба. И Наталья своего наверняка не упустит.

Когда я подошла к кафе, то сразу заметила в окне ее изящный силуэт. Широкий пиджак с прямыми полами только подчеркивал стройную и гибкую фигуру, собранные в неряшливый узел волосы мягкими волнами падали на тонкую шею. Что-то в выверенной позе этой женщины намекало, что она не так уж проста, и что к «выходцам из народа» ее если и можно отнести, то с большой натяжкой. Но я отбросила догадки о ее происхождении. Сначала дело – потом праздное любопытство.

Наталья помахала мне рукой, как только я открыла дверь уютного заведения. И мы устроились подальше от любопытных глаз.

– Итак, сколько вы хотите за это интервью? Четыреста? Пятьсот? – деловито спросила журналистка.

– Деньги меня не интересуют, – ответила я, с удовольствием наблюдая, как в глазах собеседницы разгорается огонек любопытства. – Мне нужна информация.

Я перечислила названия предприятий, которые своим закрытием лишили отца Марго состояния.

– Я хочу знать, почему все эти… – чуть не сказала «стартапы», но вовремя прикусила язык, – организации закрылись так скоро. И еще меня интересуют подробности сделки моего отца с банком Константина Георгиевича Яринского. Разумеется, тот факт, что я задала вам эти вопросы, должен остаться в тайне.

Чем дольше я говорила, тем мрачнее становилась Наталья. Очевидно, она прекрасно представляла количество архивных материалов, которые ей предстоит перекопать, чтобы ответить на все мои вопросы. Мне даже стало казаться, что она не согласится.

Но после нескольких минут раздумий морщина меж нахмуренных бровей журналистки разгладилась. Она явно что-то придумала, и теперь цена не казалась ей столь уж высокой.

– Вы обратились по адресу, – мягко по-лисьи улыбнулась она. – Однако есть проблема: на сбор материалов мне потребуется несколько дней, а выпустить интервью с вами я должна уже завтра. Поверите ли вы в мое честное слово?

– Нет, – настала моя очередь демонстрировать оскал. – Поделим интервью на де части: крючки расставим в первой, а самое интересное прибережем для второй. Вам материал – мне гарантии.

Во взгляде журналистки я явно прочитала уважение. Она кивнула и протянула мне белую ладонь с красивыми длинными пальцами. Я пожала ее руку и мы приступили к делу.

Я выдавала заготовленные ответы, довольная тем, что угадала, какие вопросы задаст Наталья.

«Нет, ну что вы, разве плата за статьи – это деньги? Разве что на кофе. Моя настоящая цель – заставить людей усомниться, задуматься. И прийти к новым выводам, либо подтвердить истинность тех суждений, которых они придерживались до сих пор».

«Да, я работаю на кафедре наук об обществе, и возможность беседовать с коллегами, а также пользоваться библиотекой, невероятно способствует моему развитию».

«Да, я считаю, что женщины не менее способны к интеллектуальному труду, чем мужчины. Моя сестра, кстати, основала литературный клуб для дам. Собрания проходят в библиотеке по субботам…».

Как водится, самые «горячие» вопросы Наталья приберегла на конец беседы.

– Правда ли, что вы вскоре объявите о помолвке с Константином Георгиевичем Яринским? – спросила она и впилась в меня любопытным взглядом.

– О личной жизни и о творческих убеждениях я расскажу в следующий раз, – отбила я, готовая к такому повороту событий.

Журналистка не сумела скрыть явного разочарования. Она наверняка рассчитывала вытянуть из меня всю информацию разом. Однако не стала настаивать.

– Что ж, с вашей стороны это разумно. Благодарю за беседу. Когда у меня будет вся нужная вам информация, я вам позвоню.

Мы попрощались и Наталья ушла, а я решила еще немного посидеть, допивая остывший чай.

Беседа прошла успешно, но меня это не успокоило. Я волновалась, и казалось, с каждым проведенным в бездействии часом тиски нежеланного замужества сжимаются. Опоздаю на минуту – и из них уже не ускользнуть.

Вечером мое беспокойство оправдалось. Сестры, едва завидев меня на пороге, обступили с двух сторон. В глазах Марты стояли слезы, Марина смотрела со спокойной обреченностью. Она протянула мне конверт, обильно надушенный розовой водой. На тумбе, куда мы обычно составляли обувь, я заметила еще и большую коробку.

Письмо, разумеется, прислала Яринский. Он просил меня о «чести» сопровождать его на одно из мероприятий, которое должно состояться в эту субботу. Какой-то прием по случаю возвращения дочери дворянского семейства из-за границы. Ничего не значащая дружеская пирушка, однако появиться на ней в компании Яринского означает автоматически признать его своим женихом.

Черт, я не могу этого допустить. Еще слишком рано.

Глава 7

Быстро перебрав разные варианты не отказывать в предложении, но уклониться от него, я остановилась на том, который сочетал в себе простоту и даже элемент пользы. Кода решение созрело, успокоилась. И даже написала в ответ, что с радостью принимаю его предложение.

Вручила Марте запечатанный конверт и попросила ее отправить с мальчишкой-курьером, как принято среди местного дворянства.

И чем им, спрашивается, телефоны не угодили?

Впрочем, так даже лучше: лишний раз время потянем.

На все расспросы сестер таинственно улыбалась и заверяла их, что никуда идти с Яринским вовсе не собираюсь. В итоге мне удалось их успокоить, а заодно и себя. Мой план не выглядел идеальным, но казался самым выполнимым из всех.

На следующее утро уже на пороге университета ко мне подлетела стайка старшекурсниц. Ошеломленная их щебетом, напором и улыбками, я даже не сразу сообразила, что происходит.

Накрапывал мелкий дождь, мои волосы промокли еще во время утренней пробежки, хотелось спрятаться от холодного ветра в теплом коридоре, так что я поняла, что им всем от меня надо, только когда заметила в руке одной из студенток свежий номер журнала, в котором работает Наталья.

– Вы такая смелая, Маргарита Алексеевна! – раздалось откуда-то справа, но я даже не успела заметить, кто из девушек это сказал.

– Мы вами восхищаемся! Вы планируете продолжить обучение и преподавать?

Вопросы сыпались со всех сторон. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя и натянуть на лицо вежливую улыбку.

– Ответы на все ваши вопросы узнаете в следующем номере, – я постаралась вывернуться из плотного кольца студенток, но они обступили слишком тесно, становилось нечем дышать.

– Вы будете писать о том, как молодой девушке противостоять давлению общества?

– Раскроете ли тему о равенстве мужского и женского интеллекта?

– Чего стоят ваши заявления, если по городу ходя слухи, будто вы вступите в брак с богатым банкиром?

Я слышала вопросы, но не понимала их смысла и не собиралась отвечать. Знакомое чувство боли в груди стремительно нарастало. Пыталась вдохнуть, даже пару раз махнула руками, призывая девушек отойти хоть немного, но жест получился слабым и жеманным.

– Дамы, доброе утро, – когда за спиной раздался голос Тарковского, студентки тут же затихли, с обожанием уставившись уже на него.

В этот момент я готова была расцеловать князя, но вместо этого проскользнула мимо оторопевших девиц и поспешила скрыться за входными дверьми.

Оказавшись на кафедре, первым делом распахнула окна. Боль отступила, но грудь время от времени сдавливала мерзкая судорога. Я стояла прямо, стараясь дышать как можно глубже, до боли в ребрах, и постепенно успокаивалась.

Когда в кабинет зашел Тарковский, его плечи дрогнули от холода, но он ничего не сказал и даже не взглянул в сторону окон.

– Как вы себя чувствуете? – тут же спросил он, почти мгновенно оказываясь рядом.

– Уже лучше, – вполне искренне улыбнулась я, однако на всякий случай сделала пару шагов назад. – Спасибо, вы меня буквально спасли. Уже второй раз.

«Надеюсь, таких же поползновений, как в первый, делать не станете» – хотелось добавить мне, но я вовремя прикусила язык.

– Рад быть вам полезным, – церемонно ответил он и бросил на свой стол тот же журнал, с которым меня поджидали студентки. – На редкость любопытное интервью, – добавил он, проследив за моим взглядом.

– Вы так считаете?

Я уже окончательно справилась с последствиями очередного странного приступа, причину которого еще только предстояло понять, и продолжала говорить скорее для поддержания темы. На самом деле мнение князя меня не интересовало. Почти.

– Да. В нем нет той показной бравады и жеманности, которая прослеживается обычно в первых публичных заявлениях восходящих звезд, – заверил князь. – Но признаться честно, меня больше заинтересовали ваши слова об обучении магии. Вы в самом деле всерьез намерены постигать эту непростую науку? Даже после более продолжительного общения с Краузе?

Чего он лезет, куда не просят? Неужели думал, что мое желание изучать магию – просто блажь, которую я скоро оставлю?

– Все, что я хотела сказать о своей магии, я сказала интервьюеру, – решила пресечь расспросы я. Не хватало еще отчитываться ему о том что я умею и чего не умею.

– Не поймите мой интерес превратно. Я лишь хотел сказать, что мой прадед обладал талантом к магии воздуха и оставил кое-какие записи, старые учебники и странные схемы, которые сам я понимаю довольно смутно. Быть может, они вас заинтересуют? – пошел на попятную Тарковский.

У меня от предвкушения даже сердце забилось чаще, но я постаралась не выдать восторга. Записи по магии воздуха? Учебники? Но в библиотеке мне сказали, что учебников по этому направлению вовсе не бывает. Правда, Краузе упоминал какие-то пособия, но говорил, что мне пока рано их читать. А сам старый пень давал информацию такими маленькими дозами, что любопытство буквально меня пожирало.

– Может и заинтересуют, – делая вид, что раздумываю, кивнула я.

– В таком случае почему бы вам не приехать в мой особняк на выходных и не взглянуть на них? – судя по блеску в глазах князя, его мой маленький спектакль не обманул: он видел мой интерес и собирался им воспользоваться.

От возмущения у меня даже сбилось дыхание. Он за кого меня принимает вообще? Незамужняя девушка «в гостях» у неженатого мужчины здесь мягко говоря отхватит порцию морального осуждения от всех, кто об этом узнает. Да и на мужчину будут косо в такой ситуации смотреть, как я поняла. На кой черт ему это нужно?

Эмоции наверное крайне отчетливо отразились на моем лице, потому что Тарковский решил пояснить.

– Разумеется, я приглашаю не вас одну. Буду рад видеть и ваших милых сестер. К тому же уверен, что моя матушка не упустит случая повидаться с вами. В последний раз вы встречались еще в те времена, когда были живы ваши родители…

Сообразив, что сболтнул лишнего, князь замолчал. Но я, увы, совершенно не ощущала никакой печали по поводу смерти незнакомых мне людей, которые к тому же умудрились пустить по миру трех дочерей. Что с ними стало бы, не найди Маргарита работу?

И все же печаль изображать пришлось. Наверное, получилось не слишком убедительно. Куда сильнее, чем правдоподобие моей актерской игры, меня занимал вопрос, зачем князь вообще меня приглашает? Не отдать же книги в самом деле. Мог бы отправить их мне со служанкой или принести сюда завтра же.

Я понимала, что сую голову прямиком в капкан, но все же решилась. Еще немного подумав для виду, я все-таки кивнула.

– Я приму ваше приглашение, но при одном условии.

Тарковский заметно напрягся, видимо, ожидая подвоха. Но я всего лишь решила дать волю любопытству по полной программе.

– Вы раскроете мне тайну тех мешков, которые не так давно грузили в машину… инкогнито, – забавная сцена, которая произошла вообще-то довольно давно, очень ярко жила в памяти и до сих пор вызывала кучу вопросов.

Князь рассмеялся, и я поймала себя на том, что слышу его смех впервые. Низкий и бархатный, с хрипотцой, но очень искренний и добродушный.

– Что ж, вы не оставляете мне выбора. Ради удовольствия видеть вас я так и быть расстанусь с одним из своих секретов.

Это что, флирт? Но почему? Зачем? Почему он отказал Марго, когда она отчаянно нуждалась в помощи, но теперь делает вид, что все в порядке? Почему он ведет себя так странно?

Удастся ли мне его понять, если навещу его дом?

Может, это и рискованный шаг, но после публикации интервью все странности моего поведения можно будет подать общественности как перформанс. К тому же, этот поступок наверняка взбесит Яринского, и мысль о маленькой мести за его напор казалась очень заманчивой. Вишенка на торте – книги по магии воздуха, которые, как я убедилась за последние несколько дней, нигде больше не добыть. Разумеется, если у Тарковскго вообще есть эти книги.

Визит назначили на воскресенье, но перед тем, как навестить князя, мне предстояло отделаться от необходимости идти на прием с Яринским. В пятницу, после работы, я начала исполнять план временного избавления от этого похотливого старика.

– Тебе предстоит самостоятельно выстроить мыслеформы и правила, которые позволят эффективно выполнять те или иные задачи при помощи стихии, – говорил Краузе.

Я послушно записывала, стараясь вникнуть в суть, но руки подрагивали от нетерпения: хотелось поскорее перейти к практике. И когда наконец мне снова потребовалось приподнять над ладонью платок, вложила в этой действие столько моральных и почти физических сил, что мощный порыв, подхватив тонкую ткань, унес ее куда-то к облакам.

Нечто подобное повторилось еще раз, и еще. Золотые кроны деревьев бушевали, обрушивая нам на головы последние украшения своих ветвей, Эдуард едва ли не крыл меня матом за слишком уж рьяное усердие, но я продолжала и продолжала испытывать свои возможности, выкладываясь по полной. И добилась наконец своего: рухнула в обморок от бессилия, а проснувшись утром на ненавистном пыльном диване обнаружила, что даже головы не могу повернуть. Какой уж тут званый прием?

– Марго, ну зачем же ты так? Далась тебе эта магия? – лепетала Марта, осторожно приподнимая мою голову и буквально заставляя проглатывать очередную ложку куриного бульона. До этого она нарядила меня в домашнее платье и даже соорудила на голове нечто вроде прически. Я не возражала, хоть такая забота казалась странной.

– Неужели настолько не хотела идти с Яринским? – спросила Марина, которой сегодня пришлось заниматься уборкой в одиночку. – Можно ведь было просто сказать, что ты заболела. Не обязательно так над собой издеваться.

– Записку-то можно отправить какую угодно, он с него станется и прийти, чтобы пожелать мне скорейшего выздоровления, – с неприкрытым сарказмом напомнила я.

В подтверждение моих слов в дверь позвонили. Сестры переглянулись, видимо, тоже догадавшись, кто именно решил нас сегодня навестить.

Марта вышла в прихожую с решительным видом, но многочисленная толпа каких-то тетушек и сестер, которая сопровождала моего пока-еще-не-совсем-жениха, оттеснила ее в глубь дома.

Вся эта пестрая стая ворвалась в комнату, наперебой заверяя меня, как все они рады знакомству и как сопереживают моему нездоровью.

– Дамы, прошу вас, Маргарите Алексеевне необходим свежий воздух. Разойдитесь, – вдруг проявил недюжинный такт Яринский.

Сам он выглядел раздосадованным, увидев, насколько я бледна и слаба. Явно наделся застать меня в относительном здравии и помахать перед носом моим же письмом с согласием его сопровождать. Но выкуси, старый черт, сегодня победа за мной.

Его тетки и сестры, лиц которых я даже не сумела разглядеть за пестрыми платьями и пышными воротниками, все продолжали лебезить. Каждая пыталась привлечь мое внимание, в их речах то и дело мелькал мой титул. Они наверняка рассчитывали произвести на меня впечатление и в будущем получить от общения со мной какие-нибудь привилегии. Знакомство со знатными мужчинами, например. Эх, знали бы они, что светская жизнь почти не входит в мои планы на ближайшее будущее.

Когда в комнате стало слишком уж шумно, я прикрыла глаза и коснулась пальцами виска. Этого намека оказалось достаточно: Яринский почти криками выгнал своих спутниц из квартиры, да и сам держался от меня на почтительном расстоянии. Между ним и моим диваном двумя непреклонными стражами стояли сестры. И в этот момент я была им безумно благодарна.

– Надеюсь, в следующий раз никаких непредвиденных происшествий не случится, – ядовито улыбнулся Яринский и, не попрощавшись, наконец покинул квартиру.

«В следующий раз». От мысли, что дальше уворачиваться от его силков будет гораздо сложнее, меня начало мутить. А может, все дело в слабости после магического истощения?

Глава 8

План по избавлению от общества Яринского прошел успешно, но я не учла одну маленькую деталь: на следующий день мне почти не стало лучше, однако в доме Тарковского приходилось изображать относительную бодрость.

– Дорогие мои, вы так похорошели. Я так давно вас не видела! – мать князя, Анастасия Матвеевна, расточала медовые улыбки, щедро одаривая комплиментами и меня, и сестер.

Девочки держались свободно и явно наслаждались атмосферой тихой роскоши и комфорта, от которого наверное уже успели отвыкнуть. Но их воспитание никуда не делось: они с вежливыми улыбками возвращали пожилой, но не утратившей шарма женщине, комплименты, изящно пользовались столовыми приборами и легко поддерживали необременительную светскую беседу.

Я только наблюдала за ними, предоставляя сестрам возможность насладиться обществом жизнерадостной вдовы. Сам Тарковский тоже помалкивал, позволяя матери стать центром беседы.

Она и стала, живо описывая воспоминания о давнем прошлом.

– Вы были такой чудесной и милой девочкой, Маргарита. Я всегда говорила, что из вс вырастет достойная во всех отношениях женщина, – вещала Анастасия Матвеевна.

Сестры при этих словах ехидно переглянулись, но спорить с гостеприимной хозяйкой не стали. Похоже, она значительно приукрашивала доброту Марго, но какое это имеет значение?

– А помните те замечательные розы в нашем саду, которые вы так обожали? – продолжала вдовствующая княгиня, все больше воодушевляясь от собственных слов. – Знаете, эти кусты до сих пор украшают задний двор. Как жаль, что они уже отцвели. Владислав, тебе стоило пригласить дорогих княжон раньше, чтобы они успели увидеть! Бутоны в этом году были просто прелестными.

Я улыбнулась и коротко кивнула. Память Марго на напоминания о розах никак не отозвалась, да и неудивительно: если то, о чем говорит княгиня, действительно происходило, то настолько давно, что вряд ли вспомнила бы и настоящая владелица тела. Что уж говорить обо мне?

– А помните малышку Аннет? Вы с ней были так дружны, – не унималась Анастасия Матвеевна. Ее ностальгическое настроение уже начало раздражать, и я взглянула на князя, пытаясь намекнуть ему, что пора бы и вмешаться. Но столкнулась с его непроницаемым взглядом.

– Конечно, – когда молчание слишком затянулось, пришлось ответить мне. – Но давно о ней ничего не слышала.

Говорила наобум в надежде, что эта самая Аннет не померла пару лет назад и не поставит меня этим фактом в неудобное положение.

– О, ничего удивительного. Она у меня такая егоза! С тех пор, как уехала учиться во Францию, почти не пишет. Не дочь, а перелетная птица. Хорошо что хотя бы Владислав чтит семейные традиции и не рвется из родного города, – княгиня с нежностью взглянула на сына, он ответил ей мягкой улыбкой, но взгляд Тарковского блуждал по комнате. Он явно думал вовсе не о сыновнем долге.