Читать онлайн Рядом

Глава 1

Предисловие.

Это был последний вдох, и она это знала. Легко улыбаясь, она расслабилась, и начала к нему готовиться, безупречно послушные легкие циклично наполняли кровь и мозг кислородом. Мышцы в ритме ровного дыхания стали эластичными, а тело пластичным, движения были плавными и невесомыми, внешне казалось, что она лишь изредка делает незначительные, очень мягкие взмахи руками и ногами.

– Паша, готовность секунд 30, закончу гимнастику, вдох и пошла. Не грустите здесь! До встречи, – крикнула она в сторону катера, – я пошла, Паша! Не грусти, до встречи!

– Ты чего, Наташа? – смутился сухопарый, смуглый Паша, который наслаждался солнцем и держал себя на поверхности легкими взмахами ласт.

– Погружаюсь. Вдох, – улыбнулась Наташа, и легко касаясь бечевы, вдохнула и нырнула.

***

Паша судорожно вынырнул, Лариса была еще на подъеме.

– Нет, – судорожно, до дрожи играя желваками и растерянно смахивая капли с лица, сказал он.

– Кидаем фалы и все на поиск, – неспокойно, но сосредоточенно и уверенно сказал Егор, руководитель погружения, он осмотрел всех, уже готовых и разминающихся в гидрокостюмах, и добавил, – она может держать очень долго. Эвелина, главное быстро на берег, когда поднимем.

Семеро ныряльщиков опускались и поднимались, а на лавочке по правому борту катера сидел грустный Паша, часы которого показывали уже 27 минут и 33 секунды с момента погружения Натальи, что лишало их шансов на хоть что – то. Он уже снял снаряжение и нырнул в одних плавках, по очереди встречая ныряльщиков на поверхности, он повторял:

– Хватит, она бы сказала, что это глупость и риск.

Если не помогало, он давал пощечину и повторял, потом смотрел в глаза и добавлял:

– Помни, чему она учила.

Ныряльщики ошарашено плыли к катеру и оглянувшись, со спокойной грустью, поднимались на борт. Если они не снимали ласы на бортике, то их шлепанье громыхало раскатами, в этом штиле неподвижной водной глади, разрывая вакуум ощущения потери в полные слез и горя осколки, которые поражали их всех. Однако, она учила их очень долго и закончилось все совместной дыхательной гимнастикой.

– Уже точно не спасем, и очень вряд ли найдем, – сказал Паша, – сигнал подали, суда береговой охраны и спасателей должны прибыть в скором времени.

***

Осознание всегда полно грусти и даже отчаяния, но оно несет свет истины и, поскольку смерть есть часть жизни, ее закономерная трансформация, опыт контроля дыхания помогает свободным ныряльщикам принимать и понимать не только новую глубину, но и жестокую истину смерти. Как им доносила и проникновенно рассказывала, а потом и обучала, с виду хрупкая, но невероятно существенная, притягательная своим пониманием и осознанием Наташа…

Глава 1

Вспоминать не хотелось, но не вкрадчиво, а с громким стуком в сердце, в душу врывались воспоминания, накатывали слезами злости, отчаяния, жалости к себе. Шум прибоя, шорох гальки, величавый закат дышащий бризом, свежим и шальным, казалось, вырвут ее из этой пропасти прошлого, но плакать упорно хотелось. Она брела по странно пустому, в такую прекрасную погоду, пляжу и пустым взглядом озирала все вокруг, молчала и обнимала свои плечи, лишь изредка тонко очерчивая красивое лицо улыбкой. Молодость совсем недавно казалась бесконечной, прекрасные дети, гибкое тело, любимый мужчина… Какие около сорока? И вот вдруг она – эта молодость, оказалась кажущейся, издалека махающей тонкой ручкой…

– Отнюдь!

Она запнулась от неожиданности прогремевшего, в этом ее вакууме, голоса и ее руку поймала сильная, но легкая и мягкая мужская рука.

– Думаю, что тонкая молодая рука поменялась не сильно, – незнакомец смотрел ей прямо в глаза и улыбался.

– Все – таки я говорю вслух, когда думаю, – улыбнулась и ответила она, вдруг совсем покидая свое прошлое, очень остро ощущая, что это происходит и, осознавая, что совсем, безвозвратно.

– Вполне вероятно, – он присел, вытянув ноги и опираясь на руки, взгляд его больших и каких – то ярких глаз скользил по закатному горизонту. Глаза эти, казалось, формируют и создают весь его облик, ничего, кроме этих глаз не являлось значительным или вообще попадало в поле зрения.

– Вы кто?

– Отнюдь я сказал про молодость. Ваша не может закончиться, слишком много у вас энергии, даже того, что скорее называется внутренней силой.

– Неужели я шла и говорила вслух? – удивилась она и присела рядом, невольно проследив за его взором, она удивилась красоте заката, на которую он смотрел.

– Нет, я просто вижу тебя.

– Уже на ты? А только меня?– она и возмущалась и в то же время проснулась в ней игривость, той самой помахавшей ей рукой молодости.

– К чему формальности, Наташа? Это в людях утомляет очень сильно. Мы ведь уже познакомились, визуальный контакт прошел успешно. Ты присела и разговариваешь, тебе приятнее, чем в бессмысленном одиночестве. Мне тоже, признаюсь, комфортно.

– Откуда ты знаешь мое имя? И ты ведь не представился, – ей было действительно легко и приятно рядом с ним, мысли о возможных опасностях разбивались о его глаза и даже не пытались собраться из осколков.

– Поликарп! А знаю твое имя, потому что вижу тебя, я же сказал, – голос был мелодичным, таким очень лиричным и негромким, но глубоким, как будто каждое слово было выверено, осмысленно и положено на красивую музыку.

Наташе вдруг очень захотелось помолчать, мелодия голоса Поликарпа кружилась в ее голове, разгоняя мысли, открывая внутренний покой. Шепот прибоя и ленивое движение волн привлекло все ее внимание и погрузило в расслабленное, но сосредоточенное состояние умиротворенности, она, казалось, стала частью окружающего ее мира. Они молчали какое – то время, как долго, она сказать не могла, да и не хотела думать о потерявшем значение времени.

– Это называется созерцание, – сказал Поликарп, – пойдем, выпьем вина.

– Почему ты заговорил? Я оторвалась от этого… Да и зачем вино, и так неплохо?

– Созерцать надо постепенно, а вино поможет разбавить грусть, которая все равно вернется. Есть вещи, в которых сложно разувериться!

– Что же ты видишь? – Наташе становилось интересно, и еще она хотела созерцать, но вернуться в это состояние никак не могла.

– Все вижу, но легче должно стать тебе, поэтому надо об этом рассказать.

– Зачем?

– Осознание приходит только посредством истины, она же есть вывод из правды – сути происходящего без жалости или сочувствия, факт, как вы говорите, без аргументов.

– Муж меня бросил! – она вдруг почувствовала накат эмоции, с которыми одиноко брела, – любимый человек оставил, мне сложно, дети…

– Неправда! И совсем не суть, – насмешливо. Но спокойно и все так же музыкально сказал Поликарп.

– Ах, даже так!? – в Наташе просыпалась фурия, ярость, словно вулкан фонтаном пепла покрывала разум, – и как же ты, человек с большими глазами и смешным именем мне об этом расскажешь? Открой истину!!! – уже громогласно взывала она.

– Тебе так нравилось безмолвие этого заката, которое подчеркивала музыка прибоя. Теперь кричишь… Значит еще рано созерцать, нет покоя…

– Но я же вот это делала, – она возмущенно всплеснула руками и приняла позу этакой обиженной девочки в песочнице, – ты меня сбил, когда заговорил! И истина твоя, правда эта где!?

– Люблю улыбаться! – глаза Поликарпа расцвели задорным весельем, – ведь я предлагал вино, было бы проще!

– Иди ты! – ругаться очень хотелось, уйти тоже, но меньше. Наташа пыталась что – то понять, принять решение что сделать, но не получалось.

Опять наступила тишина, Поликарп не менял позы, Наташа подтянула ноги, уложила подбородок на колени и смотрела в небо. Оно было уже ночным и безоблачным, с яркой россыпью звезд…

– Правда в том, – спустя время проговорил Поликарп, – что вы потеряли интерес друг к другу. Правда, что тебе не тяжело, потому что дети тебя любят. Правда, что я помог тебе созерцать.

Он посмотрел на нее и в глазах его был искрящийся огонек веселья и беззаботности, но лучился взгляд пониманием и спокойным безразличием.

– Пойдем, – сказал он, – подумай по пути, тебе понравится.

Глава 2

Мир всегда был полон звуками, это его отличало от безбрежной тишины Вселенной, он был полон света и красок, что никак не напоминало темную и нескончаемую темноту Космоса.

Любое создание здесь чувствовало себя не одиноким, с ним присутствовал целый мир, полный разнообразия и каких – то постоянно меняющихся смыслов происходящего и воспроизводимого.

Но мир всегда должен меняться, как безграничная пустота вокруг, он должен искать то, что найти невозможно, то, что кажется бессмысленным и непостижимым, возможность окончания и перехода в иное состояние. А бессмысленно и непостижимо это – потому что ни смысл перехода, ни то, что ждет мир в этом состоянии величины абсолютно неизвестные, а мир все – таки долго искал свою стабильность и гармонию, а зачем разрушать столь хрупкое, но изящное и понятное, приятное состояние!?..

***

Океан был спокоен и почти недвижим, колоссы воды рассекали легкие, блестящие в своем великолепном изяществе рыбы. Они очень органично сосуществовали с этой давящей смесью элементов, несущих миры во Вселенную, вызывая восхищение.

Евграф лежал на куполе в кислородном пузыре и наблюдал за перемещениями рыб, пытаясь понять, как гармонично и так же легко пересекать субстанцию, основополагающую миры. Быть может, если понять суть этого движения, можно было еще упростить и дополнить перемещение между мирами в массе растворенного в Пространстве вещества жизни. Простые летучие призраки – молекулы, оставшиеся в процессе колоссальных реакций, без видимой и ощутимой цели, без какого – то смысла, вдруг нашли друг друга и придали мирам новый смысл…

Прикосновение было приятным, но очень неожиданным, он вдруг выпал из состояния размышления и созерцания и увидел самое прекрасное, но порой непредсказуемое и необъяснимое, как хаос, порождение миров разума и движения. В пузырь с эстетичной элегантностью проникла рука Пелагеи, после чего она, улыбаясь, проникла вся.

– Опять думаешь? – спросила она, – опять мешаю!? Вроде не хочу мешать, но скучно без тебя. Хотя Поликарп тут дел натворил кучу.

– Да думаю, да мешаешь, тоже очень скучно без тебя, хотя хочу побыть один. Тебя вижу, про Поликарпа неинтересно, я же не сударыня.

Они соприкоснулись пальцами и взглянули друг на друга, подернулись уголки губ, в некоем подобии улыбки. Пелагея вынырнула из пузыря, не отрывая пальцев, и начала покачиваться вправо и влево, сильно напоминая тех самых рыб своей пластикой. Движения ее были легки и органичны, она была будто продолжением воды, симбиозом капель и струй.

– Ну ты и рыбак, – она погрузила голову в пузырь и говорила весело и задорно, – как хорошо, что можно не только видеть, но и разговаривать с тобой, обычно все немногословны, а ты болтун!

– Я не болтун, – он улыбался тому, что увидел вспышку лучезарности в ней, тайно надеясь, что это из – за него.

– В том числе из – за тебя, – улыбнулась Пелагея, – ты так смешно, но интересно думаешь про рыб. А про мою текучесть так совсем интересно.

Ее пальцы соскользнули, взгляд, после того как она моргнула, прервал видение и она погрузилась обратно в пузырь. Какое – то время Пелагея искала удобное положение, потом согнула ноги Евграфа в коленях и оперлась на них спиной. Они молчали созерцая, один течение и жизнь воды, другая сквозь нее смотрела Поверхность, где голубой лазурью отливало небо, безоблачное и яркое.

– Рядом очень много говорят, – Пелагея вырвала их из созерцания очень резко,– там, рядом, вообще всегда и про все говорят, они видеть не умеют, только говорить. Они там, рядом, не видят, что очень много говорят впустую, не истину, а пыль из слов, они называют это ложь. Но им кажется, что эта пыль и есть истина, потому что видеть не получается, а как они выражаются, они чувствуют.

– Я тоже чувствую, особенно к тебе,– задумчиво произнес Евграф.

– Ты чувствуешь, но умеешь видеть, а они думают, что чувствовать, это и есть видеть, – она откинула голову, и волосы скользнули по ногам Евграфа.

– Тогда там, рядом, легко запутаться! – Весело произнес он, перебирая ее волосы пальцами, – ведь чувства, это только личное. А видеть себя очень сложно, надо научиться видеть других, созерцать, слышать Мир и тогда получится увидеть себя. И то не совсем.

Упомянутый выше Поликарп был в том месте, которое называлось Рядом.

Было достаточно жарко, даже, признаться честно, совсем, он передвигался, как и все местные, между разными формами воды, главное, чтобы она была сильно охлажденной. В такую жару она являла собой нектар всех известных и неизвестных богов. Невероятно радовало количество этих жидкостей – форм воды, разнообразных вкусом и эффектом.

Его, как будто, никто не замечал, только изумленные глаза продающих ему жидкость людей встречались с ним взглядом, впрочем, не провожая почему – то удивленно, а сразу переключаясь на кого – то или что – то другое.

Он зашел в самое высокое здание в городе и уверенно направился к лифту, его по – прежнему никто не замечал. Охранник смотрел сквозь него на входную группу, а секретарь поздоровалась только с вошедшей с ним дамой и они начали непринужденно болтать. Кабина и шахта лифта были прозрачными и возносили над городом с приличной скоростью, но позволяющей все же окинуть взглядом эту величественную вершину человеческой пещеры. Здесь даже остались горные породы в отделке, но остальное заменил бетон, стекло, множество формаций нефти – асфальт, пластик и, конечно, смог.

Поликарп глубоко вздохнул и стал смотреть на город. Он продолжал это делать, когда поднялся на крышу и вышел на вертолетную площадку, где сел на самом краю свесив ноги.

– Ты, как всегда, заранее. Я так долго тебя знаю, мне иногда даже кажется, что я понимаю, что ты видишь… но почему – то не могу отделаться от ощущения, что ошибаюсь, – женщина была безупречна. Она притягивала всем – внешностью, голосом, струящимися волосами, пронзительностью голубых глаз, грациозностью и пластичностью каждого движения, которое выгодно подчеркивало каждую форму и прелесть ее потрясающего тела. Лицо было выразительным, как будто выточенным, так мастерски, что ничего лишнего не осталось, кроме едва заметных естественных недостатков, которые лишь украшали.

– Елена… – Поликарп протянул руку, касаясь ее кисти, она чуть сжала его прохладную, словно водянистую ладонь и присела рядом, – радует, что ваше сообщество придает так много значения красоте переговорщика. Жилища ваши, правда, безвкусица полнейшая.

– Каждому свое! – вдруг саркастично сказала она, – вы просите достаточно много. Нам очень хотелось бы понять с какой целью? – уже напряженно и требовательно закончила Елена.

– Вы достаточно знаете про нас, мы достаточно давали вам оценочной и иной информации, – Поликарп говорил спокойно и уверенно, как будто не замечая резкости вопроса. – Мы видим, что у вас существует возможность перейти на новый уровень осозноннасти, поэтому вам необходимо выполнить то, что необходимо, по нашему мнению.

– Перейти кому? Всем целиком или только части в очередной раз?

– Думаю скорее в целом, чем частично.

– Ну… – Елена очень грустно улыбнулась, – есть даже те, кто об этом мечтает, но пока, хоть частично, хоть в целом миром этим правят глупость и эгоизм…– прекрасное лицо стало задумчивым, – а это лишь усугубляет алчность мнимых удовольствий.

– Я рассчитывал, – Поликарп поцеловал руку Елены и посмотрел ей прямо в глаза, – что переговорщик будет не только привлекателен, это в ваших традициях, но и так осознан. Приятно не ошибиться, – улыбнулся он, – так нам говорят да?

– Думают, но скорее нет смысла отказать, слишком полезно наше сотрудничество. Только скажи, Поликарп, как объяснить зачем?

– Как говорят дипломаты: для развития и укрепления сотрудничества. Пожалуй, так и передай.

– Хорошо! Я смогу увидеть тебя позже? – Елена положила голову на его плечо и зажала его ладонь своими.

– Ты же знаешь, я всегда около моря, приходи, и я увижу тебя…

Той ночью они долго виделись…

Глава 3

Той самой ночью, Наталья бродила по городу…

Где – то в глубине сибирской равнины, среди болот, бескрайней зелени тайги, в могучих руках полноводных рек, несущих питающую влагу и силу непрерывного движения в своем течении. Камнями мостовых и неувядающей молодостью населения раскинулся тот самый город. Следы прошлого умиротворения и величия, размытые вмешательством современности и прошедших лихих эпох, не утратили в нем своей непередаваемой атмосферы.

Она бродила этой теплой ночью, почти безветренной, среди задорного молодого смеха, среди неяркого, приглушенного тенью деревьев, света улиц, между веселыми заведениями, где пила кофе или вино. Где лихие молодые люди пытались сказать ей о том, как она прекрасна и куда они готовы пойти с ней и на что ради нее. Она танцевала с некоторыми, но и тем с кем двигалась и остальным отказывала в походе к страстному удовольствию. Вкрадчиво и нежно она говорила, что их ждет много больше, а ей пора.

Ей было пора дальше, к самой высокой точке центральной части, сияющего огнями, города. По пути, помимо знакомств, она сидела на лавочках, дышала свежим ночным бризом и прикасалась к чудесным резным частям деревянных зданий, посланникам эстетики прошлого. Гранит ограждений и прохладное дуновение реки не давали захмелеть и потеряться в этой разнузданности ночи.

Иногда пятна фонарного света проявляли части и очертания, казалось, трущоб, но пугающе живущих, этаких привидений прошлого, которое только попыталось уйти, но осталось. Оно присутствовало где – то вокруг булыжников посреди трамвайных путей, они были такими отголосками и вещественным доказательством бытия прошедшего. По пути к цели булыжников становилось больше, а шаги все размеренней и вдумчивей, привидения трущоб маячили чаще. Они, как будто знали о времени, которое Поликарп обозначил для итога этой прогулки…

***

– Пора встать на путь, который позволит принять и понять истину.

– О чем ты говоришь? – Наталья сидела с Поликарпом на краю отвесной скалы, вокруг которой шептал океан, так, как не могут моря и более мелкие сосуды. Он негромко выражался, очень степенно и вдумчиво, бросая пеной о скалы глубокомысленно шипящие фразы.

– О том, что пора тебе понять свою роль, – подобно океану, пеной шипящих слов произнес Поликарп, гладя волосы Натальи, голова которой лежала на его плече.

– А у меня есть роль? – очень удивилась она, не убирая головы.

– Да, – просто ответил он, – попробуй увидеть, я вижу тебя и буду рад, если ты будешь меня видеть.

Она подняла голову и перекинула ноги через его ноги, свисающие с края утеса, ей было неудобно смотреть ему в глаза. Но, казалось, что он смотрит на нее всем существом – в каждом мимолетном движении его неподвижности она ловила взгляд. Наталья вдруг погрузилась в Поликарпа, ее, как будто, укутал теплый плед перед камином, в котором словно бегущей строкой можно было прочитать, то, что он думает. Теплая дрожь, которая казалась мягким пледом, была прикосновением Поликарпа к ее мыслям, существу, он, как и она в том камине читал все, что она выражала и содержала прямо сейчас, в этом моменте.

– Ты понимаешь, что видишь? – он погладил ее по ноге, и вдруг, растаял плед с камином, – это важно. Теперь скажи, что ты увидела. Не торопись, просто передай текст из того камина.

– Я должна побывать там, где вы были, когда – то давно, – положив голову ему на грудь, сказала Наталья, – это в Сибири. Там мне расскажут о многом и я смогу многое понять, чтобы помочь быть ближе тем, кто очень давно Рядом.

– Ты давно просила, чтобы я объяснил, что значит – видеть. Ты увидела. Но путь еще очень долгий, надо начать с путешествия, которое я тебе показал.

– Когда?

– Скоро. Пусть твой мир и разум скажут тебе, – Поликарп был непроницаемо спокоен, Наталья только обрывками ощущений и интуиции понимала, что за этим кроется не безразличие, а тихое, радостное сопереживание друга.

– Мне торопиться? – спросила она.

– Нет. Попробуй услышать свой мир и мир вокруг себя. И осознай свой разум…

Этот диалог состоялся незадолго до той ночи в Сибири, хотя время абстрактно, Наталья за это время осознала и прожила достаточно.

***

Ночь сковывает суету, которая стремится к раскованности. Ночь время покоя, когда суета обретает стены и будоражит в ограниченном пространстве.

В этом отсутствии суеты, места которые и без того не переполнены суетой, обретают иную суть. Они готовы приоткрыть ореол тайны тех событий, что свершились когда – то. Ведь каждое поколение стремится создать места, где прошлое значения не имеет, его поглощают новые места, звуки, помещения. А прошедшее, со своими местами, звуками и помещениями вдруг, просто растворяется, преображается в новом мире. Правда, иногда, оно обретает законченную форму и оставляет отпечаток, который невозможно изменить. Любой человек, поселившись на этом месте, вдруг чувствует себя музейным смотрителем и начинает сопротивляться новому в этом месте, даже если в других местах он ревнитель этого нового. Он, и все сообщество проживающих в этом месте, стремятся к незыблемости печати прошлого, которое, именно здесь, имеет важный и существенный смысл…

После шершавой плоскости асфальта и геометрии брусчатки, булыжная мостовая казалась несуразной, но очень живой. К ней очень хотелось прикоснуться, почувствовать кожей древность отшлифованной водой поверхности камня. Наталья скинула туфли и аккуратно, слегка оскальзываясь на гладкой поверхности, пошла вверх по склону, который впечатал в себя историю, в том числе булыжниками. Она вдруг поняла, что идет с носка на пятку, предварительно ощупывая пальцами место, куда она ступала. Дыхание стало спокойнее, как в период погружения. Только не в толщу воды, а в этот древний город, в это пропитанное былым место…

– Ты начала понимать частоты и вибрации сущего, твое дыхание, почти безупречно для твоей формы воды, – мягким голосом пустоты сказали капли, вдруг вихрем окутавшие Наталью.

– Кто это? – Наталья не испугалась, просто не смогла понять, кто столь неожиданно развеял очарование ее прогулки.

– Я часть воды, которая всегда была здесь и повсюду. Ты лишь форма воды, которая изменяется и которая много раз менялась, – капли кружились, иногда распадались невесомым туманом, порою соединяясь в ровную спираль, похожую на ожившую струю воды из крана.

– Это очень интересно! – улыбнулась Наталья, – все – таки не стоило мешать столько всего, непонятно!

– Просто тебе пора узнать часть истины и попасть в другое место. Мне показалось это нужным, когда меня попросили.

– И кто просил?

– Вдыхай, – вода вдруг окружила Наталью, начала окутывать и поглощать тело, словно бездна, в глубины которой она так часто ныряла.

Наталья расслабилась и, почувствовав контроль, сделала глубокий вдох.

***

Растворившись в движении воды, неспешном поначалу, но быстром при полном погружении она перемещалась. Поблизости скорость ощущалась очень настойчиво, такой бесшабашный поток среди покоя окружающего неспешного течения ночи. Существо ее обратилось в поток капель, частиц, пыли, состоящих только из незамутненной основы жизни. Мысли и вообще работа мозга, сознания и той неуловимой части, которую мы кличем духовность, двигались где – то рядом. Они были частью подвижного, но отдельной, лишь соприкасающейся с той структурой воды, которой она себя ощущала, той, во что она обратилась. Двигаясь в этой форме, она воспринимала окружающую воду, как кладезь информации, перед ней проносилось очень интересное, но непоследовательное кино.

– Можешь быстрее? Привыкла? – шепнуло, откуда – то из окружающего.

– Да! Интересно, – сформировалась мысль в сознании, будто привязанном и плывущем рядом. Наталья почти остановила движение того, чем являлась в данный момент, пытаясь понять, как произнести эту мысль.

– Я вижу тебя, говорить не надо.

– Хорошо, – подумала Наталья.

– Перемести свою форму воды в быструю часть течения.

– Хорошо.

Наталья начала пробовать совершить движение, так как она это делала обычно, но не получилось. Тогда она подумала «туда», в сторону течения и ее понесло в заданную сторону, до тех пор, пока она не натолкнулась на прибрежное дно, и ее закрутило волнами прибоя. Ощущения были интересными, такая карусель в водовороте, она слегка насладилась и подумала «назад». То, что она ощущала собой резко понеслось в точку где она повернула, и закружилось водоворотом на месте, борясь с направлением течения, медленно продвигаясь против него. Окружающее наполнилось весельем, над ней будто искрометно смеялись, казалось, что рядом течет и журчит горный ручеек. Быстрое течение, куда она стремилась было рядом, она подумала «мне надо в это место», представляя именно эту часть окружающего. И ее сместило туда, в быстрый, извилистый поток, резвящийся посреди неспешного течения отголосками стремительных ручьев истока.

Время растворялось в ощущениях и перестало существовать, сила первозданной стихии, основа жизни, несла свою толику – Форму.

В какой – то момент сила воды стала более основательной, Наталья поняла, что попала в более крупную реку…