Читать онлайн Саша и деревенские забавы

Пролог

Дорога к бабушке казалась Саше бесконечной. Сначала душный поезд, где стучали колёса: «тук-так-скучно-скучно», потом тряский автобус, пахнущий бензином и чьими-то пирожками с капустой, и наконец – пыльная просёлочная дорога, по которой папина машина ехала медленно, объезжая колдобины и пугая кур, разбегающихся с громким недовольным гоготом. Саша прилип лбом к стеклу. За окном мелькали зелёные поля, старые покосившиеся заборы, огороды с пугалами, похожими на задумчивых стражей, и синее-синее небо, какое бывает только в деревне, без городской дымки.

– Ну вот, сынок, почти приехали, – сказал папа, притормаживая у знакомых резных ворот. – Готов к бабушкиным пирогам, свежему воздуху и… полному отсутствию вай-фая? – Он улыбнулся, глядя на Сашу в зеркало заднего вида.

Саша фыркнул. Отсутствие интернета было, пожалуй, самым грустным в этих каникулах. Но! Бабушка! И её пироги! И… тайна. Потому что бабушкин дом был самым загадочным местом на свете. Старый, деревянный, с резными наличниками, похожими на кружево, и огромной раскидистой яблоней во дворе. Он всегда казался Саше живым существом, тихо посапывающим на солнышке и хранящим в своих потемневших от времени стенах миллион секретов.

Машина заглохла. Саша выскочил первым, вдохнув полной грудью. Воздух! Пахло свежескошенной травой, нагретой солнцем землёй, дымком (где-то жгли сухую листву) и… чем-то очень вкусным, плывущим из открытых окон дома. Пироги! Точняк!

– Ба-а-абуля! – закричал Саша, бросаясь к крыльцу.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась она. Невысокая, кругленькая, в ярком цветастом платье и переднике, утыканном загадочными пятнами – то ли от варенья, то ли от краски, то ли от волшебства. Её лицо, похожее на спелое румяное яблочко, расплылось в широченной улыбке.

– Внучок! Сашенька! Приехали-таки! – Она открыла объятия, и Саша уткнулся носом в мягкий, пахнущий ванилью и чем-то древесным передник. – Ой, какой большой стал! Совсем мужичок! Ну, иди, иди, проходи! Папа, заноси вещи! А я тут как раз яблочный в духовке допекаю, тот самый, с корицей!

В доме пахло ещё сильнее – тёплым хлебом, старой древесиной, сушёной мятой и… кошкой. Знакомый рыжий комок с белой манишкой и вечно удивлёнными зелёными глазами лениво поднял голову с бабушкиного вязаного пледа на диване.

– Привет, Сёма, – ухмыльнулся Саша. Кот был его старым соратником по летним проказам и главным экспертом по сну в самых неожиданных местах. Сёма потянулся, зевнул во весь рот, показав розовое нёбо и маленькие острые зубки, и не спеша пошёл навстречу, потираясь о Сашины ноги и громко мурлыча: «Мррр-мяу?» (Это явно означало: «Привет, двуногий. Где подарки? Или хотя бы вкусняшки?»)

– Пока без подарков, лентяй, – почесал Саша кота за ухом. – Но бабушка пирог печёт!

Пока папа заносил чемодан и обменивался с бабушкой новостями (взрослые разговоры про урожай, здоровье тёти Глаши и цены в магазине), Саша огляделся. Дом был таким же, каким запомнился с прошлого лета: уютным, немного захламлённым интересными вещицами, и дышащим спокойствием. На стене тикали старые ходики с маятником. На подоконнике в кухне стоял его старый друг – кактус Колюн, подаренный бабушкой лет пять назад. Из маленького колючего шарика он превратился в этакого зелёного ежа размером с добрую чашку, утыканного длинными, острыми как иголки шипами. Саша помахал ему рукой:

– Привет, Колюн! Вымахал! Небось, воду опять забывали тебе подливать?

Колюн, как всегда, молчал. Но Саше показалось, что он чуть повернулся к солнцу, демонстрируя свои лучшие колючки. Или это ветерок из окна?

– А вот и главный гость! – бабушка внесла на кухню дымящийся, румяный пирог. Запах корицы и печёных яблок заполнил всё пространство. – Садись, внучек, сейчас чайку налью. Рассказывай, как в городе? Учёба? Родители?

Пока Саша, набивая рот невероятно вкусным пирогом (горячим, с хрустящей корочкой и тающим во рту яблочным джемом!), рассказывал бабушке о школьных делах, футбольных успехах и новой компьютерной игре, его глаза невольно скользили по комнате. Они выхватывали знакомые детали: смешного плюшевого медвежонка с одним глазом на полке (Тошка, герой детских игр), массивный будильник на комоде (который всегда будил так, будто объявлял пожарную тревогу), бабушкину старинную швейную машинку «Зингер» в углу… И тут взгляд Саши зацепился за что-то на верхней полке старого шкафа. Там между пыльной вазой в виде павлина и стопкой пожелтевших журналов, лежала Книга. Очень старая, очень толстая, в тёмном кожано-тканевом переплёте, потёртом по краям. Корешок был украшен странными, не то буквами, не то закорючками, которые Саша разглядеть не мог.

– Бабушка, а это что за книга? – спросил он, указывая пальцем. – Такая старая…

Бабушка, разливавшая чай по кружкам, обернулась. Её глаза, обычно весёлые и лукавые, на мгновение стали серьёзными.

– А, это, внучек… фолиант один. Старинный. Бабушки моей, а то и прабабушки. – Она поставила чашку перед Сашей. – Легенды там всякие записаны, сказки да стародавние рецепты… травы сушёные, наверное, заложены. Пылищи там – вековая! Лучше не трогай, а то чихать будешь. Место ей там, наверху. Пусть спит.

Но слово «легенды» и «стародавние рецепты» засело Саше в голову. Он пригляделся. Солнечный луч, пробивавшийся сквозь занавеску, упал как раз на корешок книги. Пыль на нём заиграла золотыми искорками. Книга казалась спящим драконом, охраняющим свои сокровища. Саша почувствовал лёгкий щекочущий интерес, знакомое любопытство, которое всегда предшествовало его самым невероятным (и часто проблемным) летним авантюрам.

– Рецепты каких трав? – не унимался он. – Волшебных?

Бабушка фыркнула, снова становясь собой – весёлой и немного хитрой.

– Самых обычных! Ромашки, мяты, зверобоя… От простуды да от кашля. А волшебство, внучек, – она подмигнула, – оно не в книжках спрятано. Оно вокруг. В солнышке, в дождике, в бабушкином пироге и в этом лентяе, – она кивнула на Сёму, который, наевшись крошек, умывался на полу. – Его только разглядеть надо. Да, чувствовать. А книжка… пусть лежит. Пылится. Старым вещам покой нужен.

Саша кивнул, откусывая ещё кусок пирога. Но его взгляд снова потянулся к верхней полке. К той толстой, пыльной, таинственной книге. Она лежала там, как запечатанный сундук с надписью «Не открывать!». А Саша всегда обожал открывать всё запретное. Особенно летом. Особенно у бабушки. В доме, где даже кактус казался хранителем секретов, а кот смотрел на мир с видом верховного мага.

Он не знал ещё, что эта книга – не просто сборник рецептов. Что она начало. Начало самого невероятного, смешного, немножко опасного и совершенно волшебного лета в его жизни. Лета говорящих кактусов, летающих шарфов, поющих патефонов и дружбы, рождённой из хаоса, солнечной пыли и бабушкиного терпения. Но это чувство – щемящее предвкушение чуда, смешанное с запахом яблочного пирога и кошачьей шерсти, – уже заполнило его сердце. Каникулы начались. И Саша был готов ко всему. Даже к тому, чтобы разбудить спящего дракона на верхней полке. Ненароком. Совершенно случайно. Конечно же.

Глава 1: Кот Сёма и кактус с характером

Всё началось в тот самый вторник, когда я по глупости своей решил попрактиковаться в стародавнем колдовстве из бабушкиного фолианта. Книга эта, толще кирпича и пахнущая пылью веков да сушёной мятой, обычно мирно дремала на верхней полке шкафа. Но что-то в тот день щёлкнуло у меня в голове: а вдруг во мне дремлет великий маг? Вот только великий маг из меня вышел, прямо скажем, так себе. Больше похожий на магнитика неудачливого.

Дело было предвечернем. Солнце, уже не такое жаркое, лениво заглядывало в моё окно, разрисовывая на полу знакомые желтоватые квадраты. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь тиканьем стареньких ходиков на стене и мирным посапыванием моего кота Сёмы. Сёмка, толстый, рыжий, с белой манишкой и вечно удивлёнными зелёными глазами, спал, свернувшись калачиком на моей подушке. Он был моим лучшим другом, соратником по всем проказам и безмолвным свидетелем большинства моих научных (и не очень) экспериментов.

Бабушкин фолиант я водрузил на стол с таким треском, что Сёма приоткрыл один глаз, укоризненно посмотрел на меня и, фыркнув, засопел снова. Я же с благоговением перелистал пожелтевшие страницы, испещрённые закорючками, которые бабушка называла «рунами древнего языка Хмырляндии». Там были схемы сложные, ингредиенты странные (чего только стоили «слёзы лунной жабы» или «порошок из усов спящего дракона»!), но моё внимание привлекло одно заклинание. Оно казалось простым и безобидным: «Оживление Неодушевлённого Малое». Описание гласило: «Дарует предмету дар речи и лёгкую подвижность на срок до одного солнечного заката. Требует лишь щепотку пыли солнечного луча и каплю росы с паутины».

– Щепотка пыли солнечного луча? – пробормотал я себе под нос. – Это как? Ловить солнечных зайчиков и стряхивать с них пыль?

Я огляделся. Паутина в углу под потолком была, с каплей росы – запросто! А вот с солнечной пылью… Мои глаза упали на яркий луч, лежащий как раз на подоконнике, где стоял мой старый друг – кактус по имени Колюн. Колюн был подарен мне лет пять назад, и за это время из маленького шарика он превратился в этакого зелёного ежа размером с добрую чашку, утыканного длинными, острыми как иголки шипами. Он был неприхотлив и стоически переносил мои иногда слишком обильные поливы или, наоборот, долгие периоды забывчивости.

– Эврика! – воскликнул я (тихо, чтобы не разбудить Сёму окончательно). – Солнечный луч! Значит, пыль с него и есть та самая!

Я схватил маленькую серебряную ложечку (бабушка говорила, что серебро усиливает магию) и аккуратно, стараясь не задеть сам кактус, соскрёб с солнечного пятна на подоконнике едва заметный слой пыли. Получилась крошечная щепотка, которая блеснула на ложечке, как золотая искорка. Потом, встав на стул, я дотянулся до паутины в углу и с помощью пипетки (пригодилась из набора юного химика) собрал одну-единственную, идеально круглую каплю росы. Она переливалась всеми цветами радуги.

Сердце моё колотилось, как барабан на параде. Я поставил ложечку с пылью и пипетку с росой рядом с Колюном. Открыл книгу на нужной странице, глубоко вдохнул и начал читать заклинание. Слова были странные, гортанные, язык заплетался:

– Омбра-кумбра, флик-фляк! Солнечной пылью, росы капляк! Не молчи, предмет немой, заговори живой строкой! Шалтай-болтай, хоп-хей-ла-ла! Оживись на час, дружок, без подвоха, без тревог!

Последние слова я произнёс с особым пафосом, тыча пальцем в сторону кактуса. И… ничего не произошло. Колюн стоял на своём месте, такой же зелёный, колючий и молчаливый. Солнечный луч сместился. Сёма сладко потянулся. Тикали часы. Разочарование начало медленно подкрадываться, как холодок по спине. Я уже хотел махнуть рукой и пойти искать что-нибудь съедобное на кухне, как вдруг…

Колюн дрогнул. Не сильно. Совсем чуть-чуть. Как будто от лёгкого ветерка. Но ветерка-то не было! Я замер, уставившись на него. И тут он… зашевелился! Его толстый зелёный стебель слегка изогнулся, а потом из него раздался звук. Негромкий. Что-то среднее между скрипом несмазанной двери и шипением кипящего чайника.

– Ух… – проскрипел Колюн. – Что за безобразие? Кто посмел прервать мой послеобеденный сон? И что это за ужасная скороговорка? «Шалтай-болтай»? Серьёзно? У меня теперь в шипах звенит!

Я остолбенел. Рот мой открылся, но никаких звуков не последовало. Словно язык прилип к нёбу. Это сработало! Оно реально сработало! Кактус заговорил!

– Ну? – колючий голос звучал раздражённо и очень высоко, почти пискляво. – Молчок? Ты это… энтузиаст в полосатой футболке? Это ты тут лопотал как попугай под дождём? И что это ты на меня насыпал? Песок? У меня теперь верхняя почва вся в этой… в этой солнечной грязи! Фу!

– Я… я… – наконец выдавил я из себя. – Это не песок! Это пыль солнечного луча! Я тебя оживил! По заклинанию!

– Оживил? – Колюн, казалось, надулся (хотя как кактус может надуться – загадка). – Оживил, говоришь? А спросить не удосужился? Хотел ли я, чтобы меня «оживляли» в разгар самого сладкого сна? Я там как раз снил… снил… – он запнулся, – снился огромный пустынный пляж с горячим песком и никаких леек с этой вашей противной водой! Идиллия! А ты вломился со своей «пылью» и «росой»! Идиллию испортил! Безобразие!

Сёма, разбуженный новым голосом, поднял голову. Его зелёные глаза, обычно лениво-полуприкрытые, распахнулись до невероятных размеров. Усы задрожали. Он медленно, очень медленно поднялся на лапы, выгнул спину дугой, и его роскошный рыжий хвост превратился в ёршик для бутылок.

– Мяяяяяяяу? – выдал Сёма звук, полный крайнего изумления и недоверия. Он пристально смотрел на Колюна, как будто видел его впервые. Потом осторожно потянулся носом в его сторону.

– А, ну-ка, не подходи! – завопил Колюн, отчаянно зашевелив своими колючками. – Пушистый рыжий агрессор! Я тебя вижу! У меня взгляд на все триста шестьдесят градусов! Не смей меня нюхать! Я не съедобный! И не игрушка! Убирай свой мокрый нос, пока я не проткнул его насквозь! Один шип – и будешь чихать до следующей Пасхи!

Сёма отпрянул как ошпаренный. Он сел на задние лапы, уставился на кактус и начал издавать странные звуки: что-то среднее между мурлыканьем, чириканьем и вопросом «мя-мя-мя?». Он явно пытался понять феномен говорящего растения.

– Вот видишь! – фыркнул Колюн, обращаясь ко мне. – Твой меховой охранник уже готов меня атаковать! Прекрасное начало для «оживления»! Оживил – получи проблему! Теперь что? Я стою тут, разговариваю с подростком в дурацком шарфе (это был мой любимый шарф в полосочку!) и его пушистым террористом, у которого в голове вместо мозгов – клок ваты! И сколько это продлится, по твоему «волшебному» плану?

Я заглянул в книгу.

– До заката солнца, – прочитал я. – Тут написано: «на срок до одного солнечного заката».

– До заката? – взвизгнул Колюн. – Это же целая вечность! Что я буду делать весь день? Стоять и смотреть, как ты ковыряешь в носу? Или как этот огненный комок шерсти пытается поймать свой хвост? Увольте!

– Эй! – обиделся я. – Я не ковыряюсь в носу! И Сёма не комок шерсти, он очень умный кот!

– Умный? – язвительно переспросил Колюн. – Тот, кто только что пытался меня лизнуть? Да он сейчас попробует меня укусить, я чувствую! Глянь-ка на его глаза! В них горит азарт охотника! Идиотский азарт, учитывая, что я крепость неприступная!

Действительно, Сёма, оправившись от первого шока, принял позу охотника. Он прижался к полу, задняя часть тела слегка подрагивала, хвост замер, лишь самый кончик нервно подёргивался. Глаза не отрывались от Колюна. Он явно рассматривал его как новую, невероятно интересную добычу.

– Сёма, нет! – закричал я. – Нельзя! Колюн… он же теперь… живой! Друг!

– Друг? – фыркнул кактус. – Вот уж спасибо! Дружить с котом, который видит во мне точилку для когтей? Нет уж! Лучше бы я оставался немым кактусом! Тихо стоял, на солнышке грелся, воду по капельке пил… А теперь – цирк!

Сёма сделал резкий выпад вперёд. Не для того, чтобы схватить, а скорее для разведки. Его лапа молниеносно метнулась к горшку Колюна.

– Ай! – завизжал Колюн. – Он меня толкает! Толкает! Дикарь! Варвар! Я падаю! Я падаю! Спасите! Помогите! Нападение на мирное растение!

Я бросился вперёд, едва успевая подхватить горшок, который подпрыгнул от толчка кошачьей лапы и закачался на краю подоконника. Сердце моё бешено колотилось.

– Сёма! Сидеть! – заорал я самым строгим голосом, на какой был способен. – Немедленно! Сидеть!

Кот, удивлённый моим криком и моей реакцией, отскочил назад. Он сел, но продолжал смотреть на Колюна с нескрываемым любопытством и обидой. Мол, какая несправедливость – такая интересная штука, а трогать нельзя!

– Фу-у-ух, – прошипел Колюн, когда я водрузил горшок обратно на середину подоконника. – Чуть не разбился! Чуть не превратился в набор для салата «Кактус по-мексикански»! Спасибо, что не дал погибнуть, полосатый спаситель. Хотя, конечно, это всё твоя вина изначально!

– Моя? – опешил я. – Но я же тебя спас!

– Спас от последствий своего же безрассудства! – парировал Колюн. – Если бы ты не играл в мага-недоумка, меня бы никто не толкал! А теперь… теперь у меня стресс! Сильнейший стресс! От такого стресса у меня могут бутоны не завязаться! Или шипы осыпаться! Я требую компенсации!

– Компенсации? – растерялся я. – Какой?

– Минеральной воды! – торжественно провозгласил кактус. – Холодной! Чистейшей! Без газа! И чтобы в ней был правильный баланс микроэлементов! Я ведь теперь не просто растение, я личность! Личность со стрессом! И мне нужно восстановление!

Я посмотрел на Сёму. Сёма посмотрел на меня. В его глазах читалось: «С ума сошёл этот колючий?» Я был склонен с ним согласиться. Но чувство вины грызло меня изнутри. Всё-таки я его в это втянул.

– Ладно, – вздохнул я. – Сейчас принесу воды. Только… только ты уж постарайся с Сёмой не ссориться, ладно? Он просто не понимает.

– Не понимает? – возмутился Колюн. – А я что, инструкцию к применению должен ему выдать? «Уважаемый кот, пожалуйста, не толкайте, не кусайте, не облизывайте говорящий кактус. Может быть опасно для вашего носа»? Да он её съест, твою инструкцию, вместе с хвостом!

– Ну, постарайся! – взмолился я. – Я быстро!

Я бросился на кухню, торопливо налил в бабушкину фаянсовую кружку (другой чистой под рукой не было) холодной фильтрованной воды. Голова гудела. Говорящий кактус! Кот, видящий в нём добычу! И всё это до заката! Как же я выкручусь?

Когда я вернулся в комнату, картина была… сюрреалистичная. Сёма сидел в метре от подоконника, внимательно наблюдая за Колюном. Сам Колюн тихонько покачивался из стороны в сторону и что-то бормотал себе под колючки:

– …и представьте, этот наглец называет это «пылью солнечного луча»! Ха! Больше похоже на пыль с подоконника, которую он полгода не вытирал! И осмелился меня этим посыпать! А потом этот огненный дебошир… Ой! Он опять смотрит! Смотри, смотри, пушистый бандит! Я тебя вижу! Вижу, как ты уши шевелишь! Не смей даже думать о прыжке! У меня шипы длиннее твоих усов! И острее! Намного острее!

Сёма в ответ лишь медленно моргнул. Казалось, он начинал воспринимать Колюна не как добычу, а как очень странный, говорящий и, главное, колючий предмет, требующий изучения на расстоянии.

– Вот, держи, – протянул я кружку с водой Колюну. – Холодная, чистая, без газа. Как заказывал.

Колюн слегка наклонился (насколько это мог сделать кактус), будто заглядывая в кружку.

– М-м-м… Фаянс… – проворчал он. – Не фонтан, конечно. Хотелось бы хрустальный стакан. Но сойдёт и это. Лей осторожно! Под корень! Не на меня! Я же не кактус-водолей! Я кактус-эстет!

Я осторожно полил воду в землю у его корней. Колюн издал довольное урчание (или это был звук впитывающейся воды?).

– Ага… Вот это да… – пробормотал он. – Чувствуется… чистота… прохлада… Правильные ионы… Спасибо, полосатый. Ты не так уж плох. Для человека, который устроил мне сегодня такой переполох.

– Пожалуйста, – пробормотал я, ставя кружку на стол. – Эм… Колюн… а о чём… о чём говорят кактусы, когда они… ну… не оживлённые? О чём ты думал все эти годы?

Колюн замер. Казалось, он задумался. Даже шипы его как будто притупились на мгновение.

– Думал? – он произнёс это слово задумчиво. – О чём думают кактусы? О солнце. О тепле. О том, как хорошо, когда земля влажная, но не мокрая. О тишине. Иногда… иногда о далёких пустынях. О песне ветра в барханах. О звёздах, таких ярких в ночи… А ещё… – он понизил голос, хотя кроме нас и кота в комнате никого не было, – ещё я мечтал однажды… ну, знаешь… зацвести. Выпустить один-единственный, но невероятно прекрасный цветок. Белый, наверное. Или розовый. Чтобы все ахнули. Но это, конечно, глупости. Я же обычный кактус с подоконника. Хотя… – он снова надулся (или мне показалось?), – после сегодняшних событий, возможно, я пересмотрю свои амбиции. Если уж говорить научился, то и зацвести – не проблема!

– Это было бы здорово! – искренне воскликнул я. – Я бы тебя сфотографировал! На весь телефон!

– Телефон? – пренебрежительно фыркнул Колюн. – Фи! Хотел бы я видеть свой великолепный цветок на экране этого… электронного кошелька! Нет уж! Если зацвету – только портрет маслом! Или акварелью, минимум! Я произведение искусства в потенциале!

Сёма, кажется, заскучал. Разговор о цветах и картинах его явно не интересовал. Он зевнул во весь рот, показав маленькие острые зубки, потянулся и пошёл к своей миске на кухню – видимо, намереваясь подкрепиться после столь напряжённых событий.

– Вот и хорошо, ушёл, – пробормотал Колюн. – А то его взгляд меня нервирует. Как у инспектора из санэпидемстанции. Так о чём это я? Ах да, о цветении. Так вот, полосатый. Если ты хочешь заслужить моё прощение за сегодняшний хаос…

– Хочу! – поспешно сказал я.

– …то запомни раз и навсегда: полив – раз в неделю. Воды – вот столько, – он как-то умудрился колючкой показать на уровень примерно в сантиметр от края горшка. – Не больше! Я не болото! И свет. Мне нужно много света. Но не палящего, а ласкового. И никаких котов рядом! Особенно в моменты моей медитации! Договорились?

– Договорились! – кивнул я с готовностью. – Честное слово!

– Ну, посмотрим, – скептически протянул Колюн. – Обещать – не жениться, как говорится. Хотя тебе до женитьбы ещё ой как далеко, судя по твоему умению обращаться с древними заклинаниями. «Шалтай-болтай»… бррр… До сих пор мурашки по стеблю!

Мы помолчали. Солнце за окном начало клониться к горизонту, окрашивая небо в нежные розовые и оранжевые тона. Скоро закат. Скоро Колюн снова станет обычным молчаливым кактусом. Мне вдруг стало немного… грустно. Странно, но этот колючий ворчун уже успел стать мне интересен.

– Колюн? – осторожно спросил я.

– М-м? – отозвался он, кажется, уже слегка подрёмывая.

– А… а тебе понравилось? Ну… поговорить? Хотя бы чуть-чуть?

Кактус помолчал. Потом тихо, без обычной ехидцы, ответил:

– Понравилось? Странный ты, полосатый. Конечно, это был шок. И стресс. И угроза падения. И пушистая угроза рядом… Но… – он снова помолчал, – но это было… необычно. Я пять лет смотрел на твою комнату, на тебя, на этого сонного рыжего обжору… Молча. А сегодня… сегодня я смог сказать, что думаю. Даже если это было ворчание. Это… это как будто чешуйка отпала. Или шипик. Не знаю. В общем… спасибо. За воду. И за то, что не дал разбиться. Но если ты повторишь этот фокус завтра – я тебя уколю! Предупреждаю! Всеми шипами!

Я улыбнулся. Даже его угрозы теперь казались… тёплыми.

– Не повторю, – пообещал я. – Честно.

– То-то же, – пробормотал Колюн. – А теперь… тише. Солнышко садится. Я чувствую… сон накатывает… настоящий сон… без разговоров… Без котов… Иди уже… занимайся своими… человеческими делами…

Его голос становился тише, медленнее. Шевеление почти прекратилось. Последний луч заходящего солнца скользнул по его зелёному боку и погас. Колюн замер. Совсем. Тот же самый, знакомый, колючий, молчаливый Колюн на подоконнике.

Я подошёл и осторожно дотронулся до его горшка.

– Спокойной ночи, друг, – прошептал я. – До завтра. Обычного завтра.

Сёма, вернувшийся с кухни с полным животом, запрыгнул ко мне на колени и устроился, громко мурлыча. Он посмотрел на кактус, фыркнул, как бы говоря: «Ну и ладно, без него обойдёмся», и закрыл глаза. Я сидел, гладя тёплую кошачью спину, и смотрел в окно, где зажигались первые звёзды. Сегодняшний день запомнится надолго. Очень надолго. И кто бы мог подумать, что мой первый опыт магии закончится… дружбой? Пусть и очень колючей и временной. Но всё равно – дружбой.

Глава 2: Фолиант, фейерверк и бабушкин нос

Прошло несколько дней после моего невольного знакомства с разговорчивой стороной Колюна. Жизнь вернулась в привычное русло: школа, уроки, попытки отобрать у Сёмы мои носки (он почему-то считал их идеальной добычей) и тихие вечера под мирное посапывание кота и молчаливое присутствие кактуса на подоконнике. Но бабушкин фолиант, этот толстый, пыльный соблазн, не давал мне покоя. Он по-прежнему лежал на верхней полке, но теперь его корешок, казалось, подмигивал мне каждый раз, когда я проходил мимо шкафа.

– Нельзя, – строго говорил я себе вслух, заставляя отворачиваться. – Один раз пронесло. Колюн простил (хотя продолжал ворчать мысленно, я был уверен). Сёма перестал воспринимать его как движущуюся мишень. Зачем искушать судьбу?

Но любопытство – страшная штука. Оно грызло меня изнутри, как моль бабушкину шубу. Что ещё скрывают эти пожелтевшие страницы? Какие чудеса (или катастрофы) можно вызвать, просто прошептав пару странных слов? Мысль о том, что я, возможно, упускаю шанс стать настоящим, пусть и немного неуклюжим, волшебником, не давала покоя.

И вот, в дождливую субботу, когда за окном хлестало так, что даже Сёма, обычно равнодушный к непогоде, сидел, нахохлившись, под столом, я не выдержал. Стул, усилие – и тяжёлая книга снова была у меня в руках. Пахнула пылью, мятой и… обещаниями.

– Только посмотреть, – уговаривал я себя и Сёму, который скептически наблюдал за мной одним глазом. – Ничего делать не буду. Просто… полистаю. Для общего развития.

Я устроился за столом, аккуратно перелистывая страницы. Руны, схемы, странные рецепты… «Эликсир невидимости», – требовал перо феникса и слезу русалки – явно не наш вариант. «Заклинание левитации» пугало сложными геометрическими фигурами, которые нужно было рисовать серебряным порошком. А вот одно заклинание, скромно притаившееся в уголке страницы, привлекло моё внимание. Называлось оно просто: «Малое Ограждение от Стихии: Влага». Описание звучало заманчиво: «Создаёт невидимый купол, ограждающий от дождя и сырости на малой площади. Требует лишь щепотку соли и каплю смолы хвойного дерева».

– Соль? Смола? – задумчиво пробормотал я. – Это же просто! Соль на кухне есть. А смола… – Я вспомнил сосну во дворе, с которой весной капала липкая янтарная живица. – Наверняка ещё осталась!

Идея была гениальна в своей простоте. Представьте: я выхожу во двор, произношу заклинание – и над моей головой тут же образуется невидимый зонтик! Дождь стекает по невидимым стенкам, а я стою сухой, как кость (хотя Сёма почему-то всегда мок после дождя, даже если просто выглядывал в окно). Бабушка, когда приедет в гости, будет в восторге от моих успехов в практической магии! Ну, или хотя бы не отругает за промокшие кроссовки.

Энтузиазм затмил осторожность. Быстро найдя на кухне соль (морскую, крупную, должно же быть мощнее!), я натянул куртку, сунул фолиант под мышку и направился к двери.

– Мяу? – удивлённо спросил Сёма, выглядывая из-под стола. Куда, мол, в такую погоду?

– Сейчас, Сём, вернусь героем! – бодро ответил я. – Или… ну, хотя бы сухим!

Выскочив во двор, я сразу же попал под ледяные струи дождя. Вода за шиворотом – неприятно, но я был полон решимости. Нашёл ту самую сосну у забора. Да, на стволе блестели застывшие янтарные капли смолы! Я осторожно отковырнул одну ногтем – она была тёплая, липкая и пахла лесом. Отлично!

Соль и смола были у меня в кармане. Оставалось найти укромное место, чтобы произнести заклинание незаметно для соседей (мало ли что). Я юркнул под широкий навес у сарая. Здесь было сухо, и дождь стучал только по крыше, создавая уютный барабанный бой. Достал книгу, быстро нашёл страницу. Заклинание показалось несложным:

– Аква-вита, стоп-вода! Солью сыплю, смолой – года! Непогода, прочь иди, сухость-радость сохрани! Брызги, капли не беда! Шал… – я запнулся. «Шалтай-болтай» в прошлый раз привёл к ворчливому кактусу. Может, не стоит? Но других рифм не было! – Шалтай-болтай, хей-хоп-хей! Купол невидимый, замок, сей!

Последнее слово я прокричал с энтузиазмом, бросая щепотку соли и каплю смолы на мокрую землю перед навесом. И… опять ничего. Дождь продолжал лить с удвоенной силой, будто насмехаясь надо мной. Соль растворилась в луже, смола прилипла к комку земли.

– Опять фиаско? – разочарованно вздохнул я. – Может, соли мало? Или смола не та? Может, надо было сосновую, а не еловую? Хотя…

Я не успел закончить мысль. Воздух над тем местом, куда я бросил ингредиенты, вдруг… заискрился. Невидимая точка начала пульсировать, как маленькое сердце. И вдруг – ПУФФФ!

Не гром, не взрыв, а именно ПУФФФ! – громкий, как лопнувший воздушный шарик, размером с дом. И из этой точки вырвался не купол, а… целый фейерверк! Только вместо огней – миллиарды разноцветных конфетти! Крошечные, блестящие, всех цветов радуги: красные, синие, зелёные, золотые, серебряные! Они выстрелили вверх веером, как сумасшедший фонтан, и начали медленно, красиво осыпаться обратно, кружась в воздухе, подхваченные ветром и дождевыми струями.

– Ого-го! – выдохнул я, забыв и про дождь, и про разочарование. Это было потрясающе красиво! Как будто кто-то высыпал в небо гигантскую коробку с блёстками. Конфетти падали на мокрую траву, на крышу сарая, на кусты, на меня… Они не таяли, а мягко ложились, покрывая всё вокруг тонким, переливающимся слоем. Дождь, смешиваясь с конфетти, превращался в разноцветные струйки.

Я стоял, раскрыв рот, ловя ладонью блестящие бумажки. Они были тёплыми на ощупь и пахли… леденцами! Да-да, именно так – сладкой ватой и фруктовыми конфетами!

– Уау! – засмеялся я. – Получилось! Только не то, что хотел, но… чертовски красиво!

Эйфория длилась ровно до того момента, пока я не представил, КАК это всё выглядит со стороны. Мой двор, забор, сарай, кусты – всё было усыпано конфетти. Как новогодняя ёлка после детского утренника. Только ёлки не было, а дождь продолжал лить, превращая землю в разноцветную кашу из блёсток.

– Ой-ёй-ёй… – пробормотал я, чувствуя, как восторг сменяется паникой. – Бабушка… Она же сегодня вечером приезжает! Как я это уберу? Лопатой? Пылесосом? Они же повсюду!

Я бросился к ближайшему кусту, пытаясь стряхнуть с него конфетти. Но бумажки прилипали к мокрым листьям, как банные листы к спине. Я попробовал подмести крыльцо – конфетти просто плавали в лужах, создавая радужные разводы. Это была катастрофа! Красивая, блестящая, пахнущая леденцами, но катастрофа!

– Сёма! – закричал я в отчаянии, вбегая в дом. – У нас беда! Большая, блестящая беда!

Кот, сладко дремавший на диване, открыл один глаз. Увидев меня, облепленного разноцветными бумажками с ног до головы, он медленно поднял голову. Его зелёные глаза округлились. Усы дрогнули. Он слез с дивана, подошёл, осторожно потрогал лапой, мою мокрую штанину, усеянную конфетти. Потом поднял морду и уставился на меня с немым вопросом: «Чего натворил на этот раз?»

– Это… это был несчастный случай! – оправдывался я. – Я хотел сделать зонтик от дождя! А получился… ну… конфетти-салют! Теперь весь двор в блёстках! Бабушка меня убьёт! Помоги придумать, что делать!

Сёма фыркнул. Казалось, он пожал плечами (если бы у него были плечи). Потом он наклонился и… лизнул конфетти, прилипшее к моему кроссовку. Обнюхал. И вдруг его глаза загорелись азартом! Он прыгнул на пол и начал ловить падающие с меня бумажки! Бат-бат лапой! Прыг! Ещё прыг! Он гонялся за блестящими штучками, как за мухами, подпрыгивая и кувыркаясь. Конфетти летело во все стороны. Теперь не только я был в них, но и половина прихожей!

– Сёма, нет! – завопил я. – Не помогаешь! Ты усугубляешь! Прекрати!

Но Сёма был в ударе. Он носился по комнате, сбивая с тумбочки пульт, задевая хвостом стул. Он увидел конфетти, закатившееся под диван – и нырнул туда! Оттуда послышалось яростное шуршание и довольное урчание.

Я стоял посреди хаоса, с головы до ног покрытый разноцветной бумагой, под аккомпанемент дождя за окном и кошачьего победного урчания из-под дивана. Чувство надвигающейся гибели сжимало горло. Бабушка… Она чувствует магию за версту. И у неё нос, как у ищейки! Она войдёт, всё увидит, всё унюхает (конфетти-то пахло сладко!) и… фолиант будет закрыт для меня навсегда. А может, и хуже. Она заставит меня собирать каждую блёстку пинцетом! Или, что страшнее, расскажет маме!

Мысли путались. Нужно было срочно что-то предпринимать. Я бросился к окну. Дождь чуть ослаб, но двор всё ещё напоминал место после грандиозной вечеринки гномов-сладкоежек. Конфетти везде: на крыльце, на дорожке, на ветках смородины, плавает в лужах… Сметать его было бесполезно – мокрое, оно превращалось в кашу. Пылесос? На улице? Да он сгорит от влаги! Или засорится блёстками намертво.

– Может, само исчезнет? – слабо надеялся я. – Магия же временная? Как с Колюном? До заката?

Я посмотрел на часы. До заката часа три. А бабушка должна была приехать через час. Надежды мало.

– Сёма! – позвал я снова, уже без надежды. – Вылезай! Надо хоть дом привести в порядок!

Из-под дивана показался рыжий нос, потом вся морда, вся голова… Сёма вылез, держа в зубах большой слипшийся комок разноцветного конфетти. Он гордо прошествовал мимо меня и улёгся посреди ковра в гостиной, принявшись смачно мусолить свою добычу, как будто это была не бумага, а самая вкусная мышь в мире. Блёстки сыпались с комка и прилипали к его усам и бровям.

– Замечательно, – вздохнул я. – Теперь ты ещё и блестишь. Как новогодняя игрушка.

Я схватил веник и совок. Начал сметать конфетти с пола в прихожей и гостиной. Оно липло к венику, к совку, к моим рукам. Казалось, чем больше я убирал, тем больше его становилось. Отчаяние накрывало с головой. Я уже представлял бабушкины глаза, полные ужаса и разочарования: «Внучек! Ты опять в фолиант полез? И до чего доколдовался? До мусорного фейерверка?»

И тут… раздался стук в дверь. Тот самый, фирменный, нетерпеливый бабушкин стук: «Тук-тук-ТУК!»

Сердце моё упало куда-то в район коленок. Сёма, услышав стук, выронил конфетти изо рта и насторожил уши. Я замер с веником в руках, весь в блёстках, как нерадивая фея после тяжёлой ночи.

Дверь открылась.

– Внучек! Я прие… – Бабушка, маленькая, юркая, в ярком платке и с огромным зонтом, застыла на пороге. Её острый взгляд скользнул по моему виду (пыльный, мокрый, облепленный конфетти), по венику в моей руке, по полу, усыпанному блёстками, и, наконец, остановился на Сёме. Сёма сидел как истукан, с конфетти на усах и с самым невинным выражением морды, какое только смог изобразить. Но его рыжий бок тоже был щедро украшен разноцветными точками.

Бабушка молчала. Она медленно вошла, закрыла за собой дверь, поставила зонт в угол (с него тоже капала вода, смешанная с конфетти). Её нос, действительно похожий на ищейкин, повёл себя – она сняла очки, протёрла их платком и снова надела, пристально вглядываясь в окружающий хаос. Потом она подошла к окну, отодвинула занавеску и взглянула во двор. Тихий вздох, похожий на шипение кипящего чайника, вырвался у неё из груди.

Она повернулась ко мне. Лицо было непроницаемым.

– Ну-с, – произнесла она тихо, но так, что мурашки побежали у меня по спине. – Внучек. Любимый. Единственный. Поклонник древних фолиантов и… организатор подворных карнавалов? Или это новый метод уборки территории? Блёстками? Оригинально, ничего не скажешь.

– Бабушка, я… это… – я запинался, чувствуя, как горят уши. – Я хотел сделать защиту от дождя! По твоей книге! Заклинание «Ограждение от Влаги»! Я всё сделал правильно: соль, смола… ну, почти правильно! А оно… оно выстрелило конфетти! Везде! И не убирается! И Сёма тоже в этом участвует! – Я махнул рукой в сторону кота, который мгновенно притворился спящим, но блёстки на боку выдавали его с головой.

Бабушка подошла ближе. Она не выглядела злой. Скорее… заинтригованной. И немного уставшей. Она подняла с пола одну блестящую бумажку, потеребила её пальцами, понюхала.

– Леденцовая эссенция, – констатировала она. – И заклинание перепутано. «Шалтай-болтай» добавил? А? – Она прищурилась.

Я кивнул, потупив взгляд.

– Внучек, внучек, – покачала головой бабушка. – Сколько раз я говорила: «Шалтай-болтай» – это универсальный активатор, но он непредсказуем! Как спичка в пороховом погребе! Ты хотел купол – получил фейерверк. Хотел оживить кактус – получил ворчуна. Повезло ещё, что не получил говорящий метеорит или танцующий утюг! – Она вздохнула ещё раз, но в этом вздохе уже слышалась тёплая нота. – Ладно. Ругаться поздно. Давай думать, что делать с этим… праздничным последствием.

Она прошла на кухню, сняла платок, повесила мокрое пальто. Я покорно поплёлся за ней.

– Убирать вручную – бессмысленно, – рассуждала она вслух, ставя на плиту чайник. – Магический мусор. Пока не рассеется энергия заклинания, они будут прилипать и множиться от влаги. Чай будешь? С печеньем? Я пирог привезла. Яблочный.

– Бабушка, – робко сказал я. – А ты… ты не злишься?

Она посмотрела на меня, и в её глазах мелькнула смешинка.

– Злюсь? Ещё как! Но больше на себя. Надо было спрятать книгу надёжнее. Или… – она хитро прищурилась, – объяснить тебе азы без «шалтай-болтая». Но раз уж случилось… – Она достала из сумки румяный яблочный пирог, от которого сразу запахло корицей и детством. – Едим пирог. Ждём заката. А потом… потом попробуем нейтрализовать последствия вместе. У меня есть одна идея с… пылесосом и щепоткой сандалового порошка. Но это уже завтра. А пока… – она отломила большой кусок пирога и протянула мне. – Подкрепись, «великий маг». Тебе ещё предстоит отмывать кота. Посмотри на него!

Я обернулся. Сёма, почуяв пирог, уже сидел на пороге кухни. Он тщательно вылизывал лапу, пытаясь счистить с неё прилипшие блёстки. Но чем больше он лизал, тем больше блёсток прилипало к его мокрому языку и носу. Теперь он был похож на новогоднюю гирлянду с усами. Он поймал мой взгляд и жалобно мяукнул: «Мяу?» (Это явно означало: «Помоги! И дай пирога!»).

Бабушка рассмеялась. Её смех был тёплым и звонким, как колокольчик, и в нём не было ни капли злости.

– Видишь? Магия – штука коварная, внучек. Иногда она дарит говорящих друзей, – она кивнула в сторону подоконника, где мирно стоял Колюн, – а иногда превращает котов в блестящие ёлочные игрушки. Но это не повод бросать книги. Повод… учиться внимательнее читать инструкции. И держать «шалтай-болтай» на замке. А теперь – за пирог! И рассказывай, что там Колюн тебе наговорил в прошлый раз. Я чувствую, он был зол как… ну, как кактус, которого разбудили посреди сна о пустыне!

И вот так, под стук дождя за окном, под тихое урчание Сёмы, который наконец-то получил свой кусочек пирога (и теперь блестел ещё и крошками), мы сидели на кухне. Бабушка пила чай, я уплетал невероятно вкусный пирог, а на дворе, под медленно темнеющим небом, разноцветное конфетти постепенно теряло свои яркие краски. Блёстки тускнели, бумажки становились прозрачными, а потом… просто исчезали. Как будто их и не было. Магия рассеивалась с последними лучами солнца.

Я вздохнул с облегчением. Катастрофа миновала. Бабушка не съела меня. Сёма был сыт и постепенно отмывался. А Колюн… Колюн, наверное, тихо посмеивался в своём горшке, наблюдая за нами. И я понял одну важную вещь: даже самая неудачная магия может привести к чему-то хорошему. К пирогу. К смеху. И к тому, что бабушка, оказывается, знает способ нейтрализовать конфетти-заклятье. Значит, не всё потеряно для моей магической карьеры. Главное – подходить к делу с умом. И держать «шалтай-болтай» подальше от смолы и соли.

Глава 3: Медведь Тошка и Кото-паника

После конфетти-апокалипсиса и бабушкиного спасения с пирогом, я дал себе торжественную клятву: к фолианту не прикасаться. Целых три дня. Рекорд! Я усердно учил уроки, гулял с Сёмой (который, кстати, отмылся от блёсток только к концу второго дня, вызывая восхищённые взгляды соседских котов), и даже поливал Колюна строго по инструкции – раз в неделю, по сантиметру. Кактус стоял на своём подоконнике, молчаливый и колючий, но мне иногда казалось, что он смотрит на меня с немым укором: «Ну что, полосатый, испугался? Бросил великий путь мага из-за пары блёсток?»