Читать онлайн Время реки

На реке

Близилась полночь. Ясное небо усыпано звездами, дорогу освещала луна. Новоиспеченный шкипер Антонио Родригес, напевая возле румпеля, вел «Золотую макрель» вверх по Рону.

Христиан сидел на шканцах, прямо на палубе, рядом с Антонио.

Ивар вместе с Йоханом устроились под носовым фонарем, где было посветлее.

Сидя по-турецки, напротив друг друга, гвардейцы резались в кости. Ивар потряс стаканчик с костями сперва возле одного уха, потом возле другого, потом над головой, и, наконец, бросил кости на палубу.

Йохан посмотрел на кости, посмотрел на Ивара, нахмурился. Судя по всему, Йохан заподозрил Ивара в мухлеже. Тот скорчил невинную физиономию. Йохан грозно засопел, погрозил Ивару пальцем. Тот прижал ладони к сердцу. Тогда Йохан предъявил решающий аргумент – волосатый кулачище размером с голову самого Ивара. Тот развел руками… закатил глазки к небу… и все началось сначала.

Ветер был очень слаб, поэтому они едва преодолевали течение. Тем не менее, Родригес уже поднялся, по реке, миль на десять от устья, куда они вошли с последними лучами солнца.

Христиан с интересом рассматривал, как сделаны пяльцы, на которых висел датчанин. Две балки связаны крест-накрест. От концов креста к гаку1 грузовой стрелы идет четыре каната. Крест покачивается параллельно палубе. Спиной к кресту, лицом к палубе, привязан тенг Олаф Расмуссен. Он без сознания. Все содержимое желудка тенга, красуется в футе от его лица, размазавшись по доскам. Перед тем, как потерять сознание, тенгу Расмуссену пришлось блевать сперва своим завтраком, потом желчью, а потом и кровью.

– Ну и наказание ты ему придумал, Антонио, – восхищенно заявил Христиан.

Тот хмыкнул в ответ:

– Это не я придумал. Так на флоте издавна наказывают придурков, которые ни во что не ставят офицеров. Знаешь… есть такие строптивцы, которые дадут себя искалечить… лишь бы не работать. Но, посуди сам, зачем калечить матроса, который должен работать? Существуют и другие способы вытравить из него дурь. Вот пяльцы, например. Вешаешь человека на пяльцы. На сутки. Через сутки мы его снимаем. У такого матроса к тому времени уже здорово съезжает клотик2. И тут самое главное – поставить ему голову на место. Гоняешь такого, орешь на него, даешь ему линьков – главное, не давать ему отдохнуть. Гонять надо до тех пор, пока он не упадет замертво и не заснет мертвецки. Просыпается другим человеком. Исполнительным, послушным, знающим свое место…

– А если продолжает упрямиться?

– Ну, а если продолжает… Тогда можешь дать ему кувалдой по башке и выбросить за борт. Моряком он уже не станет…

– А подержать на пяльцах подольше?

– Бесполезно. Тогда он сходит с фарватера окончательно.

– Откуда ты знаешь??

– Видел собстенными глазами. У нас один матрос двинулся рассудком на пяльцах.

– Расскажи!

– Ну… Я тогда служил простым матросом на бригантине. Называлась она «Розовый Заяц». Был у нас на «Зайце» некий Иероним из Кабилии3. Здоровый мужик, отличный марсельный матрос. Мог на спор, с завязанными глазами, стоя на брам-марсе, нащупать ногой рей, дойти до его нока, развернуться и вернуться обратно на марс. Представляешь?

– Нет. Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь…

Антонио задрал голову и показал рукой вверх:

– Вот, та круглая площадка, в виде решетки, между мачтой и стеньгой. Видишь? Это марс.

– Вижу.

– Под марсом висит рей. Вон то рангоутное дерево. Видишь?

– Да.

– Вон по той снасти, по рею, Иероним и шел. От марса до окончания рея. Там он разворачивался, и шел обратно. С завязанными глазами.

– Шутишь?

– Неа. Более того. На бригантинах парустная оснастка выше на ярус, чем у нас, на шебеке. Сверху на мачте стоит стеньга. Второй ярус имеет те же названия, что и первый, только мы перед ним говорим «брам-». Понял?

Христиан улыбнулся.

– Нет. Я только понял, что туда не полез бы. Я туда смотрю только, и мне жутко становится…

– Ну, высоты сначала все боятся. Я тоже боялся, когда юнгой был…

Христиан решил вернуть тему к началу.

– Ты начал говорить про Иеронима из Кабилии. Кабилия – где это?

– По ту сторону моря. Атласские горы – слыхал? Это где был Карфаген.

– А! Это в Африке? У сарацин?

– Да.

– Так что с Иеронимом сталось?

– А вот что. Наш Иероним ведь из сарацинов. Он вина не пил совершенно. Он хоть и крещеный, а все равно сарацин. У них с вином строго. Зашли мы за фрахтом на острова… в то ли в Менорку, то ли в Эс Баркарес … сейчас уже и не припомню. Как водится, свободные от вахты моряки могут сойти на берег. Что матросу на берегу делать? Шлюху найти. Надраться в кабаке. Поискать земляков или знакомых… поговорить, отвести душу. Мы все так делаем обычно. И Иероним тоже…только вина не пил он совсем. Все ребята к такой причуде Иеронима давно привыкли. И вдруг, ни с того ни с сего, Иероним взял, и напился допьяна.

– Допьяна?

– Ага. Напился, устроил дебош, подрался с кем-то. Притащили мы нашего Иеронима на борт. Проспался он, а на утро вылез из кубрика на палубу и заявил: мол, все, братья, отплавал я. Мы, конечно, его понять не можем. Спрашиваем, ты чего, Иероним? Моряк из тебя хоть куда, хоть шкипером ставь. А Иероним нам провозглашает: мол, видение мне было. Спрашиваем: что за видение, Иероним? Он говорит: во сне пришла мне святая Дева Мария. Поведала мне Дева Мария вот что. За грехи твои, говорит, быть тебе, Иероним, отныне Ионой4. Говорит мне Дева Мария: клеймо на тебе, Иероним. Беги, Иероним, с корабля, говорит мне дева Мария, иначе не видать тебе милосердия Христова. И сам сгинешь, и корабль утопишь. Будет у тебя на совести, на Страшном Суде, полсотни неповинных душ….

Христиан от такой истории даже открыл рот:

– Да ты что?

– Ага. Говорит нам Иероним: отпустите меня, братцы, на берег. Уйду в монастырь, буду каяться, и молиться за вас. Не поверили мы ему. А зря. Ведь Иероним правду сказал. Ну, про Иону. Начались у нас на борту несчастья. Сначала кок большой котел утопил. Пришлось ему кормить матросов после офицеров, а работы ему в два раза больше, стало быть. Потом шквалик налетел, форстеньгу нам сломал. Только форстеньгу заменили – другое несчастье. На гротмачте лопнул гинь гардели5, пока мы в дрейфе лежали. Ты такое себе представить можешь? Грота-рей рухнул на палубу и разбил нам обе шлюпки. Как не убило никого…

– Не знаю, что это такое, но продолжай.

Антонио покачал головой и продолжил:

– Получается, про Иону моряки не зря говорят… Но шкипер, у нас на «Зайце», был строгий. Он нам заявил, что болтовня про Иону – чушь и суеверие. Сказал нам шкипер: кто-то видел, как Иероним толкует о чем-то с боцманом алжирской шебеки. Мол, Иеронима переманили, он сбежать на другой корабль хочет.

– А такое бывает?

– Бывает. Сплошь и рядом. Хороших матросов всегда переманить хотят. Тогда мы Иеронима прижали: мол, признайся, сбежать хочешь? Иероним клянется: братцы, алжирского боцмана встретил, было дело. Выспрашивал у того про родню, как же иначе. Как поживают, спрашивал. Привет передал. Все так делают. Про то, чтобы сбежать – и не помышлял. Это Дева Мария мне привиделась, и сказала мне про Иону. Шкипер это тоже выслушал. Но Иерониму не поверил. Запретил шкип Иерониму упоминать Деву Марию и Иону – ни словом, ни полсловом. Сказал: откроешь рот, Иероним, отведаешь линьков…

Боцман длинно сплюнул за борт. Христиан слушал, открыв рот. Антонио продолжил:

– Но куда там. Стал Иероним проповедовать нам. Вот прямо от первых склянок и до восьмых6. Проповедует. Мол, кайтесь братцы, грешны мы. Шкип, видя такое дело, совсем осерчал. Он велел попотчевать Иеронима кошками7. Выпороли его, но блажь с Иеронима не сошла. Что только не делали мы с ним… К русленям приковывали на сутки. Чтоб обмыло его водицей-то. Обычно такая купель любого пьяницу сразу отрезвляет. Но Иероним после каждой волны, которая его окатывает, только еще пуще проповедует. Мол, кайтесь, грешники, ибо я Иона – и быть нам всем в пучине морской! Нечего делать – прокилевали8 мы Иеронима нашего. Говорят, помогает от Ионы килевание. Не помогло оно ни нам, ни Иерониму. Несчастья продолжали сыпаться. Как из рога изобилия прямо. Главный якорь мы потеряли. Стояли на якоре в ожидании бриза. И тут нас крутить стало. Выбрали мы якорный канат – а там пусто. Развязался узел. Тут меня уже шкипер выпорол, за нерадивость, значит… Канат к якорю ведь я вязал… Потом пошли мы в бухточку Кала де ла Бара кренговать корпус9. При повороте фордевинд, напротив мыса Нау, лопнули все паруса – от фока до крюйселя! Опозорились на виду всей деревни. Ну да, гнилые паруса у нас были, это верно. Бывает, что рулевой недостаточно привелся при повороте. Тогда, бывает штаг лопается или какой-нибудь парус рвется. Но чтоб все сразу! Понесло нас на рифы, а парусов нет! Якоря нет! Вот и прокренговались… Чуть было корпус на рифах не оставили… Хорошо, что у боцмана, в форпике, запасной якорь-кошка был. Совсем маленький и легкий. Привязали его, сотворили молитву, отдали за борт… А тяжести-то в нем нет, вцепиться в дно не может… Нас несет, а якорек по скалистому дну волочится… Даже сквозь воду слышно, как он гремит. Наконец, нашла наша кошка дырку в скалах, вцепилась, остановила корабль, нас спасла. А до бурунов кабельтов оставался, не больше. Представляешь? Ни шлюпок, ни парусов, ни якорей. Верная гибель…

Антонио Родригес постучал себе пальцем в висок:

– Вот тогда-то и до шкипера дошло, что рассказы про Иону – никакое не суеверие. Велел нам шкипер собрать пяльцы. Распялили мы Иеронима, и он через сутки, как есть, из ума выжил. Глаза кровью налились, трясется весь, силится сказать что-то… но ни руку, ни ногу поднять не может. Через три дня умер… И точно, как только отдал Богу Иероним душу – сразу все несчастья закончились…

Фриц

Родригес замолчал и только следил глазами за берегом, чуть поигрывая румпелем, чтобы не выскочить из полосы стоячей воды у берега на стремнину. Христиан лег на палубу и стал смотреть на звезды. Так прошло полчаса.

– Не пора ли будить дона Раймундо? – поинтересовался Родригес. – Он спит уже десять часов.

– Пусть спит, – отозвался Христиан, – он измучился за эти три дня. Ты устал?

– Я пока держусь. Судно идет потихоньку. Галс менять не надо. Такая вахта – тоже отдых…

Христиан прислушался. Ему показалось, что в капитанской каюте кто-то застонал. Он вскочил, и, прихрамывая, побежал вниз.

Оказалось, очнулся Фриц. Христиан дал ему вина, обтер лоб и грудь влажной холстиной.

– Где я? – спросил Фриц слабым голосом.

– Мы на «Макрели».

– Мы плывем? Куда?

– В Арль.

– Вот как… – Фриц вымучено улыбнулся. – То есть мы поднимаемся по Рону? Да?

– Да.

– Но ведь от Арля до Авиньона не больше сорока миль по реке?

– Даже поменьше. Миль тридцать пять. Но я не знаю, что прикажет капитан после Арля… Как я рад, что ты жив! Что ты помнишь, Фриц? Ты помнишь бой?

– Последнее, что я помню – засаду. Мне в бок сунули нож.

Христиан успокаивающе положил ему руку на голову:

– Мы вас отбили.

– Рана глубокая? Я умру?

– Нет. Не бойся. Рана, и вправду, выглядит страшно, но тебе только располосовали кожу. Мы ее уже зашили.

Фриц слабо кивнул, улыбнулся и застенчиво попросил:

– Мне очень хочется покушать…

– Конечно, дружище. Ухи хочешь? Хосе наловил рыбки, пока мы шли по морю.

– А мяса нет?

– Мясо есть… солонина… Тут Антонио нашел несколько бочонков нетронутых. Мы один открыли…

– И…?

Христиан выразительно зажал пальцами нос:

– Ну, ты бы его нюхать не стал. Хотя Антонио говорит, бывает и хуже.

– Ладно… уха так уха…

Христиан высунулся на палубу и рявкнул:

– Йохан, Ивар! Хватит прохлаждаться! Фриц очнулся! Надо его накормить! Готовьте уху!

– Вот засранец, – горько сказал ему в спину Фриц. – Я тебя пожалел, когда согласился на уху. Думал, ты со своей хромой ногой побежишь мне кроликов стрелять на ужин. А ты все свалил на Йохана с Иваром.

– Какие кролики посреди реки? Согласился на уху, значит, будет тебе уха!

Из соседнего гамака поднялся, позевывая, фон Гейделиц. Потрогал царапину на горле, поморщился.

– Фриц очнулся, – доложил ему Христиан.

– Вот как? Хорошо. Привет, Фриц. Рад за тебя. Как чувствуешь себя, солдат?

– Я попрощался с жизнью, господин капитан, когда этот зверюга Расмуссен приказал вести меня с Йоханом в подвал, – признался Фриц. – Кстати, как Йохан?

– Он жив и относительно здоров. Твой друг, тенг, пнул его в бедро шпорой. Рана глубокая, но не опасная. Мы его перевязали.

Фриц кивнул и прошептал:

– Как здорово… Я рад, что он уцелел. Знаете, ведь это благодаря предусмотрительности Йохана мы спаслись. Он спрятал в сапоге небольшой кинжал, а солдаты тенга, когда обыскивали нас, этого клинка не нашли.

– Про кинжал я не знал. Я думал, это вас Ивар освободил…

– Нет, Ивар не успел к нам добежать. Это благодаря хитрости Йохана мы остались живы.

– Расскажи.

Фриц стал рассказывать:

– Мы услышали хлопок арбалета и поняли, что вы устроили засаду. Кинулись на землю, чтобы не мешать вашей стрельбе. Йохан мне крикнул, что у него ножик в сапоге спрятан. У нас руки были за спиной связаны. Я чуток сполз вниз, сумев нащупать у него в голенище рукоятку клинка. Вытащил его и чиркнул по веревке у Йохана на запястьях. Больше я ничего сделать не успел. Йохан, освободив руки, перехватил кисть того солдата, который собирался его зарезать. Йохан завернул ему руку и отобрал у того вояки тесак. А потом сам того и прикончил. А тот, что надо мной стоял, тоже размахнулся, чтобы загнать мне кинжал под ребро. Я в последний момент дрыгнул ногами и отполз на пару дюймов. Поэтому его кинжал лишь скользнул мне по ребрам, снизу вверх. Он понял, что промахнулся – и потянулся перерезать мне горло. Но тут Йохан и его прикончил…

Фон Гейделиц улыбнулся:

– Наш Йохан герой. Когда освободился, побежал мне на выручку. Я, в этот момент, сражался с тенгом Расмуссеном. Этот тенг – настоящий мастер клинка. Я с трудом держался против проклятого датчанина…

Глаза Фрица сделались недоверчивыми:

– Вы? Хотите сказать, что наткнулись на противника, равного себе?

Фон Гейделиц грустно усмехнулся:

– Куда там равного! Если бы не помощь Христиана и Йохана, он бы разделал меня, как кухарка цыпленка! Йохан, когда прибежал, хотел стать рядом со мной. Но я понял, что датчанин сейчас убьет его, даже не посмотрев в его сторону. Этот берсерк двигается просто в невообразимом темпе! К счастью, Христиан попал ему в голову арбалетным болтом, что заставило тенга немного задуматься. А я тоже знаю пару грязных приемов. Я заехал ему ногой в пах, сбив с ног. Вот тогда-то Йохан и насел на него по-настоящему, как он умеет, по-медвежьи!

У Фрица, от удовольствия, глазки сделались как щелочки:

– О! Да! Представляю! Вот тут нашему Йохану точно равных нет!

– Да. Йохан просто скрутил этого датчанина, завернув ему обе руки до затылка! Так что теперь тенг Олаф Расмуссен наш гость.

– Что? О!

Фриц даже привстал на постели:

– Мы его взяли в плен?

– Да. И двух его солдат в придачу.

– Мы еще кого-то взяли в плен? Тех, что вели нас?

– Нет. Те, кто вели вас – все убиты. Полицейские привели нам других, которые пытали вдову Дюпон…

Фриц откинулся на гамаке с видом полнейшего счастья.

– Ах! Ага! Это тех двоих засранцев, которые пинали меня, связанного, под ребра? И, говорите, они тут, на корабле? Эх, скорее бы стать на ноги!

– Без рукоприкладства, Фриц. И ногоприкладства тоже. Это приказ. Они в плену.

– Когда я был у них в плену, они особо не церемонились. Но, господин капитан, зато я могу сказать им все, что про них думаю. Это ведь в кодексе чести нету?

Фон Гейделиц усмехнулся.

– Вообще-то есть. Не разрешается унижать взятого в плен противника словесно или физически… Но, насколько помнится, это правило относится только к благородному сословию…

Фон Гейделиц встал с гамака:

– Христиан, как у нас насчет пожрать?

– У нас уха. Ивар и Йохан как раз готовят.

– Ты поешь, Фриц?

– Да… Проголодался.

– Я и сам умираю с голоду.

Фон Гейделиц посмотрел на гамак с Санториусом, и спросил Христиана, понизив голос:

– Как Санториус?

– Пока жив, – ответил Христиан. – Лежит без сознания, бредит.

Барон сочувственно покачал головой и вышел на палубу.

На палубе Йозаф фон Гейделиц потянулся так, что затрещали кости. С ревом зевнул, расправив могучую грудь. Грудь и живот барона напоминали древнюю стену замка, заросшую седым мхом. При свете палубного фонаря любой желающий мог полюбоваться на татуировку в форме виселицы, украшавшую грудь барона. Барон присел, поднял руки над головой и крутанул назад несколько сальто, делающих честь любому паяцу из бродячего цирка.

– Что у нас с завтраком? – осведомился фон Гейделиц.

– Скорее, с ужином, господин капитан, – возразил ему Йохан. – Потерпите чуток. Скоро будет.

– Какая разница, как называется еда, солдат? – улыбнулся барон, выпрямляясь. – Главное, чтоб она была… Ивар, зачерпни ведро воды, дай мне умыться…

Завтрак

Пока Ивар поливал капитану на спину, Йохан наколол дров и сейчас щелкал огнивом, чтобы запалить трут. Трут отсырел от ночной росы, гас, не давая вздуть искру. Фон Гейделиц поднял одну бровь, хмыкнул и сказал Йохану:

– У тебя за спиной, Йохан, в фонаре горит огонь. Все-таки зря я отменил для тебя последнюю порку. Ты, когда расслабляешься, совсем думать перестаешь.

Йохан оглянулся через плечо. Убедившись, что капитан прав, почесал за ухом:

– Но, господин капитан, я ведь человек вежливый. Вы же умываетесь. Заберу я фонарь, придется умываться вам в темноте.

– А тебе придется раздувать сырой трут. И мы все останемся без еды. Иди, бери фонарь. Только повесь его на место потом… а то кто-нибудь, спускаясь вниз по течению, на нас в темноте налетит…

Наконец, огонь в очаге запылал. Ивар, Йохан, Христиан, а тоже проснувшийся Хосе принялись чистить рыбу. Очищенную рыбу порубили на крупные куски, бросили в начинающий булькать котел.

Дымок очага и запах свежей ухи достиг ноздрей висящего на пяльцах тенга. Тот шевельнулся и забормотал что-то.

– Ага! Наш гость созрел и готов отвечать на вопросы, – заметил фон Гейделиц, – но, сперва мы поедим. Пленных тоже накормить надо.

– Дон Раймундо, – окликнул Родригес от румпеля, – думаю, пора отдавать якорь. Я уже четверть часа не могу пройти мимо вон той песчаной косы. Ветер ослаб, течение нас сносит ровно настолько, насколько нам удается идти вверх.

– Что же, дон Родригес, это ваша вахта, вы отдаете приказы.

Антонио, когда его назвали доном, приосанился, выпятил грудь и рявкнул:

– Хосе, Йохан, Ивар! Фок в левентик! Приготовиться к постановке на якорь!

Йохан и Ивар, не понимая в морском деле, помогали Хосе. Налегая на вымбовки, повернули рю вдоль продольной оси шебеки, обезветрив фок. Хосе вытащил саженей десять якорного каната и разложил змейкой по палубе. Забил стопор. Набросил два шлага на носовой кнехт. Отвязал найтов якоря, крикнул Антонио:

– Готов!

– Отдать якорь, – отозвался тот.

Хосе выбросил якорь-кошку за борт. Тот плюхнулся в воду, подняв фонтан брызг. Якорный канат пополз по палубе. Выбрав «змейку», натянулся на кнехте. Судя по тому, как «Макрель» клюнула носом, якорь вцепился в дно.

– Пришли на канат! – доложил Хосе рулевому, наблюдая, как затянулись шлаги якорного каната.

Антонио смотрел на берег – не ползет ли якорь? «Макрель» стояла как вкопанная.

– Стопори! – наконец, разрешил шкипер.

Хосе стравил остатки каната, чтобы освободить кнехт и еще раз проверил стопор.

– На якоре! – выкрикнул он.

– Есть на якоре, – отозвался Антонио.

Фон Гейделиц кивнул сам себе. Хосе, как матрос, начинал ему нравиться.

Подоспела уха. Все, кроме раненых и Ивара, собрались вокруг котла, который установили прямо на палубе. Ивар отлил уху в две плошки, взял горку сухарей.

– С вашего разрешения, господин капитан, пойду, накормлю Фрица. Чтоб ему одиноко не было, вместе с ним поем.

Барон кивнул:

– Конечно. Ступай.

Йохан раздал ложки – и все приступили к еде.

Фон Гейделиц подул на горячую уху и обратился к боцману:

– Дон Родригес, вы от меня скрыли кое-что.

Антонию удивился, нахмурился и переспросил:

– Скрыл? Что именно?

– Вы мне не сказали, что Кустодио Лино отнес сундучок с письмами в префектуру.

– Так он и не носил, дон Раймундо. Это я сделал.

Фон Гейделиц недоуменно уставился на боцмана.

– Вы? Почему вы об этом мне не сказали?

– Вы не спрашивали.

Фон Гейделиц швырнул ложку на палубу и, наклонившись к боцману, яростно заревел:

– Проклятье! Если бы ты сказал мне об этом сразу, мы бы просто забрали письмо из префектуры! И слиняли из Марселя, не подвергая себя такому риску! Мне не пришлось бы отправлять людей к вдове Дюпон, в западню! А потом отбивать наших товарищей! Из-за твоего умолчания, Антонио, мы все чуть не погибли! Фриц ранен!

Антонию Родригес потупился, помолчал. Потом, подняв голову, посмотрел капитану в глаза:

– Вы же знаете, как нас, матросов, учат. Спросили – отвечай. Не спрашивают – помалкивай. Вы меня спросили, что делал Кустодио, перед тем, как идти к дому синьора Витолдо. Я вам все, без утайки рассказал. – Он посмотрел на реку, шмыгнул носом, потом продолжил. – Вы сами, дон Раймундо, просили меня пойти к домику вдовы. Просили узнать, не оставлял ли Кустодио у ней какие-то вещи. Если бы вы мне сразу сказали про письмо или сундучок, я бы понял, о чем речь. Но я не знал, что именно вы ищете. Поэтому я и пошел к домику вдовы Дюпон, вместе с Йоханом и Фрицем. Я тоже сунул голову в западню, если припомните. Потому что вы меня об этом попросили. Если бы не Йохан, меня схватили бы тоже.

Фон Гейделиц сверлил Антонию глазами еще некоторое время. Видимо, он понял, что виноват сам. Посопел сердито носом, нащупал на палубе ложку. Обтер ее ладонью от песка и зачерпнул из котла бульона:

– Да, верно. Про письмо я не сказал. Извините меня за вспышку, дон Родригес.

Тот махнул рукой:

– Ерунда. Переживу.

Барон спросил:

– Мне следует знать вот что. Когда и как вы отнесли сундучок в префектуру?

– Мне Кустодио велел забирать мои вещи, чтобы идти к синьору Русо. Я подумал, что негоже бросать документы на неохраняемой «Макрели». Непорядок это. Поэтому я, вместе со своими вещами, прихватил сундучок, чтобы занести в префектуру. Мы спустились на причал. Кустодио увидел у меня этот сундучок, спросил, зачем он мне. Я ему объяснил. Он что-то прикинул в уме, потом достал из своего мешка парусиновый пакет, весь в печатях, и сунул его в сундучок. Говорит, так он целее будет. А потом мы пошли к вдове Дюпон. А поскольку путь к домику вдовы Дюпон идет как раз мимо префектуры, я по дороге сундучок-то и занес. Говорю клерку: так и так, «Макрель» осталась без экипажа, вот ее сундучок с документами, ищите ей нового хозяина, значит. Клерк, не глядя, поставил сундучок в угол, и похоже, тут же забыл про него.

Фон Гейделиц долго молчал, разглядывая боцмана. Наконец, проворчал:

– Еще раз прошу простить меня, дон Родригес. Я действительно не спросил вас про письмо. Но вам пора менять отношение к службе. Поскольку вы назначены офицером на этом судне, на вас теперь лежит ответственность и за это судно, и за наши жизни. Вы обязаны докладывать мне обо всем, что случилось во время моего отсутствия. А так же то, что имеет отношение к текущей ситуации, о чем я не знаю, но должен знать.

Антонио Родригес покраснел, как мальчишка, но кивнул и ответил:

– Есть!

Дезертир

Поев, фон Гейделиц отправил дона Родригеса спать, а сам хлопнул Хосе по плечу.

– Пойдем, поговорим.

Хосе кивнул. Оба спустились в матросский кубрик.

Фон Гейделиц долго молчал, потом спросил:

– Зачем ты пошел со мной?

– Я вам говорил уже, дон Раймундо.

Капитан дернул усами, а потом покачал головой:

– Обращайся ко мне: «господин барон» или «господин капитан фон Гейделиц».

– Фон Гейделиц? Не понимаю. Вы немец? Вы же всегда были кастильцем!

– Ты прав. Я действительно, из Кастилии. Но, видишь ли, я записался в роту барона фон Гейделица из Пруссии. Стал ландскнехтом. Прослужил у него полтора года простым гвардейцем. Стал фельдфебелем. Потом у старого барона, в стычке под Шпандау, убили оруженосца. Я к тому времени уже делал большие успехи. И в искусстве владения мечом, и в геральдике. Барон был доволен моими достижениями. Он взял с меня клятву оруженосца. Я был его оруженосцем около четырех лет. А потом старого барона сильно порубили в битве с датчанами, под Ревелем10. Меня, кстати, тоже. Умирая, старый барон усыновил меня, все честь по чести. Поскольку он был бездетным, я унаследовал все. И титул, и его роту ландскнехтов, и военное звание. Такое вот наследство.

Хосе кивнул:

– Вот оно как! Теперь я понял, почему солдаты вас зовут «герр капитан». А что такое Ревель? Где это?

– Это земли на севере, на море Ostsee11. Не отвлекайся. Я тебе задал вопрос, если ты помнишь.

– Да, я помню. Просто уточнить хочу. Получается, вы, господин барон, так же как и я, записались на военную службу ради карьеры?

Фон Гейделиц усмехнулся:

– Получается, так.

Хосе посмотрел ему в глаза:

– Я тоже, господин капитан, возомнил, что если в состоянии отлупить любого паренька у себя в деревне, то могу сделать и военную карьеру. Я решил, что удел рыбака не для меня. А тут король Хайме12 осадил Перпиньян. Везде стали искать новобранцев и добровольцев. Я пошел. Предложил свои услуги. Так я попал в обучение к мастеру Хорхе Тарделло. Мастер научил меня сносно крутить мечом, скакать на лошади. Попадать пикой в кольцо, висящее на ветке, на полном скаку. Я очень старался, и за это старание меня взяли в отряд тенга Расмуссена. Я был первое время доволен и ходил павлином. Но оказалось, что тенгу нужна от своих солдат не только воинская выправка и сияющая кираса. Тенг Расмуссен от своих солдат требовал кое-что еще. Естественно, за тусклую кирасу он тоже наказывал, но делал он это не так, как мастер Хорхе.

– Как?

– Ну, мастер Хорхе за нерадивость даст плетей или поставит в караул на трое суток. Остальные командиры тоже так делали. Но не тенг Расмуссен. Тот придумывал разные штучки. Не знаю даже, откуда у него такое бралось. Меня вот, например, за опоздание в строй подвесили к ветке дерева. За руки. Ночью, как водится, выпустили собак. Меня подвесили так, чтобы собаки могли до меня допрыгнуть, если бы захотели. Вот собачки и нашли для себя развлечение. Собрались в кружок под моим деревом и скалились. Время от времени то одна, то другая псина возьмет, да неожиданно прыгнет. Если я успею подтянуться, то она просто зубами в воздухе клацнет. Если нет – полоснет зубами. Я вынужден был так всю ночь дергаться. Песики потрепали меня изрядно. Ноги ободрали до костей. Хорошо, что вы их перестреляли.

Хосе помолчал и продолжил:

– Не хочу вам всего рассказывать, а то еще решите, что я плачусь. Служа в отряде тенга Расмуссена, я не раз горько пожалел, что выбрал солдатчину. Может, попади я к другому командиру, то служил бы себе и служил. Но тенг хотел от нас… ну… как бы это объяснить… чтобы мы подлыми были. Прямо он нам этого не говорил, конечно. Но любил ставить в такие ситуации, в которых надо было душонкой сподличать. Сподличаешь – хорошо. Не сподличаешь – милости просим на крюк.

– Сподличать? Это как?

– Ну, например… Был случай… задолжал один крестьянин что-то синьору Русо. Тенг мне и моему напарнику Педро дал задание: привести должника. А крестьянин тоже оказался не дурак. Знал, что за ним придут – сроки все вышли. Вот взял и спрятался. И сам спрятался, и свою семью спрятал. Пришли мы к нему – дом пуст, очаг не горит. Я бы что сделал? Развел бы руками, да и вернулся назад ни с чем. Но Педро был опытней меня. Знал, как сделать, чтобы приказ тенга выполнить. Он, недолго думая, вышел на улицу и схватил первого попавшегося мальчишку. Бросил лицом в пыль, руки ему за спину завернул, связал. Мальчишка, конечно, в рев. Выбежала его мать. А Педро ей говорит: «Пусть ваш сосед сам придет к синьору Русо. И пусть принесет, что должен. Принесет, мы вашего мальчика отпустим. Не принесет – будем пытать сопляка, вместо вашего соседа». И забрал мальчишку, как заложника. Наутро крестьяне сами должника изловили и привели.

Барон пожал плечами:

– Этот Педро поступил умно. А что тебя смущает?

Хосе отвел глаза и ответил:

– Ну… долг я понимаю… долг надо отдавать… но ребенок-то тут причем? Да еще не свой, а соседский… Невинный ребенок…

Хосе пригорюнился и замолчал. Фон Гейделиц задрал бровь и стал разглядывать Хосе Тропейроса с новым интересом. Тот помолчал немного и продолжил:

– Прошлой ночью, когда вы из комнаты прачки вышли, я со страху чуть не обделался. Думал – ну, вот и все. Застукал меня тенг Расмуссен. Провалил я свое дежурство. Мне сразу окровавленные крюки в подвале привиделись. Знаю ведь, как проклятый датчанин со мной поступил бы. А потом смотрю – вроде другие люди, не из нашего дома. Я подумал – может, грабители. Даже легче на душе стало. Подумал: хоть умру сразу, легкой смертью, без пыток. А когда Антонио вас назвал доном Раймундо, я даже что-то вроде надежды почуял… Решил, что сам Спаситель мне вас прислал. Я ведь не раз слышал о благородном доне Раймундо Гойе Рамоне Гомесе из Андалусии, еще когда рыбаком был, в деревне. Про вас детям сказки рассказывают, на всем побережье, от Героны до Альхесираса. Рассказывают, что дон Раймундо, хоть и безжалостный корсар, никогда никого не убил без причины…

Барон погрозил ему пальцем:

– Не льсти мне.

Хосе развел руками:

– Льстить? И в мыслях не было. Это правда. Вот почему я с вами попросился.

Капитан разглядывал его еще некоторое время, потом предложил:

– Пошли на палубу. Посмотрю, чему тебя научил твой мастер Хорхе.

Они поднялись наверх. Капитан нашел глазами Ивара и махнул ему рукой:

– Ивар, иди сюда.

Когда Ивар подошел, фон Гейделиц протянул Хосе свой палаш и приказал:

– Ударь Ивара мечом.

Хосе несколько опешил.

– Но ведь он безоружен!

– В том то и дело. Руби.

Хосе улыбнулся, приняв это за шутку. Он крутнул мечом и попытался легонько кольнуть Ивара. Однако Ивар сделал шаг в сторону, перехватил руку Хосе за запястье и локоть. Сделал подножку, вывернул Хосе руку, повалил на палубу. Палаш, который Хосе держал в руке, оказался у Ивара. Ивар улыбнулся в свою очередь, помог Хосе подняться с палубы. Протянул ему меч рукояткой вперед.

Хосе покачал головой, взял меч и предпринял вторую попытку. На этот раз Хосе уже не старался сдержать руку. Он оскалился и рубанул по настоящему. Меч с визгом рассек воздух, а Ивар, появившись у него за спиной, снова отобрал оружие.

Так повторялось снова и снова. Как Хосе ни старался, меч пронзал воздух. Сам Хосе неизменно оказывался на палубе, безоружным. Ивар скалился во весь рот, забавляясь. После пяти или шести попыток капитан кивнул головой и поднял руку:

– По-моему, вполне достаточно. Ты и сам уже видишь, Хосе, что солдатом в моей роте тебе не быть.

Хосе поднялся с досок, тяжело дыша.

– Как он это делает, дон Раймундо?

– Есть такой вид боевого единоборства. Называется каратэ. Ивар тренируется этому искусству каждый день. С тех пор, как его нашли девятилетним мальчишкой, умирающим от голода, в каком-то хлеву под Мемелем13. Мы его отмыли, научили читать и писать, рассказали, что долг превыше всего, а честь дороже жизни. Для нас честь – не пустое слово, Хосе. Я скажу тебе вот что. Пусть даже ты трижды прав, называя тенга Расмуссена подонком и негодяем. Беда в том, что клеймо дезертира останется на твоей чести теперь навсегда.

Фон Гейделиц помолчал немного, наблюдая, как Хосе Тропейрос, закусив губу, разглядывает доски на палубе. Из глаза Хосе выкатилась слезинка.

– Если вы прикажете, я прямо сейчас брошусь грудью на меч, – хрипло выдавил из себя он.

Капитан Фон Гейделиц, усмехнувшись, покачал головой:

– Это решать тебе.

Он сделал шаг вперед и положил руку Хосе на плечо:

– Но, я могу немного смягчить тебе муки совести. Как ты помнишь, мы могли бы тебя убить прямо в коридоре. Я тебя не убил, потому что мне нужны были сведения. Если бы ты не пошел с нами сам, мы бы уволокли тебя силой. Правда, выжав из тебя все, что нам нужно, мы бы тебя прикончили. Как ты понимаешь, мертвый ты не сказал бы нашим врагам ничего. Ни сколько нас было. Ни кого мы искали. Если бы тенг Расмуссен узнал, что нас всего четверо, вряд ли он стал бы осторожничать. Он обрушился бы на нас всей силой, которая у него была. Тогда те из нас, кому не повезло погибнуть в бою, висели бы у него в подвале, на крюках. Я знал это тогда. Я знаю это сейчас. Поэтому понимай ситуацию так: я, хоть и не одобряю твоего дезертирства, тем не менее, способствовал ему. Дезертирство, полагаю, поставит крест на твоей карьере солдата. Но я не хочу, чтобы ты покончил с собой прямо сейчас. Поэтому могу предложить тебе послужить матросом под началом шкипера дона Родригеса. Он любит это судно, знает его как свои пять пальцев. Ему немного не хватает опыта руководства людьми, дальновидности, умения видеть ситуацию целиком. Но я по себе знаю, что с этим никто не рождается. Опыт он наберет. Я намерен написать документ, что доверяю ему свою лодку, «Золотую макрель». А со своей совестью ты разбирайся сам.

Галера

Фон Гейделиц помолчал немного, а затем продолжил более мягким тоном:

– А теперь, мне нужны от тебя сведения.

Хосе поднял голову:

– Конечно, дон Раймундо. Все, что я знаю. Правда, знаю я мало.

– Знаешь ты больше, чем думаешь. Вот, для начала, скажи, почему синьор Витолдо Русо не снарядил за нами погоню?

Хосе пожал плечами и возразил:

– Наверняка снарядил. И наверняка нас сейчас ищут от Барселоны до Неаполя.

Фон Гейделиц показал ему рукой вокруг себя:

– Смотри. Мы здесь. Но никого вокруг нет. Почему нас не поймали?

– Понятия не имею. Может, не успели еще поймать. Видимо, синьор Витолдо ждал вас с обозом в Витроле, целые сутки, пока понял, что вы ускользнули. Он ведь знал, что вам надо в Авиньон. Думаю, он решил перехватить вас на полпути. А грязную работу поручил этому… дону Фернандо. Возможно, он думал, что стоит тряхнуть золотым мешком, как ему принесут все, что он пожелает.

– Да. Тут ты прав. Синьор Витолдо Русо, в данной ситуации, не проявил себя, как человек великого ума. Если ему нужны были мои ящики, незачем было скакать из Марселя в Витроль, чтобы ждать нас там. Он мог прийти прямо в «Добрую улитку» с сорока воинами. Да что там, «Улитка»… он мог забрать ящики прямо с пирса. И что мы бы сделали? Ничего. Нам оставалось бы только погибнуть, защищая свое имущество.

Хосе посмотрел на фон Гейделица, хмыкнул и покачал головой. Тот заметил этот жест и спросил:

– Ты не согласен?

Хосе снова качнул головой:

– Не согласен. Синьор Русо в Марселе на такое никогда бы не пошел, господин барон.

Фон Гейделиц поднял бровь:

– Почему?

– Дело в том, что тут Марсель, а не Неаполь. У синьора Русо в Марселе руки коротки. Пусть он богат и знатен, пусть он даже приближенный папы. Это у себя, в Неаполе, он может делать все, что хочет. Но здесь ведь не Неаполь. Это Марсель. Здесь он все, что захочет, делать не может.

– Вот как? А что мешает?

– Префект Марселя, граф де Сорель, по знатности и богатству не уступает синьору Русо. Де Сорель – родственник короля, Филиппа Второго. Ему вообще плевать на синьора Русо. Де Сорель очень ревностно относится к свободе торговли, потому что сам богатеет на этом. Любой торговец Марселя платит ему пошлину. Чем больше торговцев – тем богаче наш префект. Чем больше грузов негоцианты везут через порт Марселя – тем богаче наш префект. Естественно, де Сорель не будет ссориться со ставленником папы из-за пары монет, отнятых у крестьянина. Но если ему пожалуется крупный негоциант, вроде вас… да еще и с титулом… тут уж от синьора Русо перья полетят! Ведь остальные крупные арматоры тогда что скажут? Они скажут: если отобрали у одного из нас, значит, могут отобрать и у меня. Повезу-ка я свои товары, скажем, через Тулон! И граф де Сорель сильно потеряет на этом.

Фон Гейделиц кивнул головой.

– Примерно это же самое мне говорили городские полицейские. Теперь мне понятно, почему синьор Витолдо Русо не стал устраивать засаду сам, а поручил это Фернандо. Фернандо признался, что синьор Русо дал ему денег, чтобы нанять в кабаках всяческую шваль. Теперь мне понятно, почему серьор Русо устроил засаду не в Марселе, а в Витроле. Кроме того, теперь мне понятно, почему таможенники вернули сундуки Йохану. Они боялись гнева префекта. Признаться, услышав эту историю – с конфискацией и возвратом, я своему солдату не поверил. Чтобы таможенники вернули конфискат? Но теперь, похоже, все становится на свои места.

И капитан еще раз кивнул сам себе головой. Потом спросил:

– Ну хорошо, Хосе. Еще один вопрос.

– Конечно, дон Раймундо. Спрашивайте.

– У синьора Витолдо Русо в Марселе имеются корабли?

– Конечно. Несколько шебек и фелук. Он использует их для фрахта. Еще у него есть галера для разъездов…

Фон Гейделиц перебил его:

– Подожди-ка подожди. Ты сказал – галера? Почему он не послал за нами галеру?

Хосе пожал плечами:

– Ну, может он не сообразил, что мы отправились в Авиньон по реке…

Фон Гейделиц покачал головой:

– Ну, нет. Нет, нет. Рассчитывать на это будет только глупец, Хосе. Он ведь прекрасно знает, что мы идем в Авиньон. Он быстро выяснит, что мы забрали «Макрель». Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что мы взяли шебеку, чтобы подняться вверх по реке, до Авиньона! Следовательно, он и отправил эту галеру, за нами, в погоню!

Как спрятаться на реке

Фон Гейделиц подошел к корме и всмотрелся в темноту. То, что он ничего не увидел, совсем не принесло ему спокойствия.

– Сейчас ночь, ветер стих. Они знают, что с одним фоком мы далеко не уйдем. Может, они сейчас стоят на якоре, в полумиле, вниз по реке. Как только рассветет, они разберут весла – и нагонят нас за полчаса! Утренний бриз им не помешает, а вот нас пригвоздит к месту. С нашим экипажем и одним парусом мы не сможем идти галсами против ветра и течения.

Он подозвал Ивара.

– Ивар, придется тебе прыгнуть за борт и плыть к берегу.

– Что я там должен сделать, господин капитан? Настрелять кроликов?

– Нет. Я хочу знать, могу ли я выгрузить здесь лошадей. Посмотри, есть ли вдоль берега бечевник14? Разведай местность на полсотни шагов вокруг. Короче, осмотрись.

Ивар кивнул и перебросил ногу через фальшборт. Спрыгнул вниз, в темноту. За бортом шебеки раздался всплеск. Еще через минуту прибрежные кусты тростника раздвинулись. Ивар, не обращая внимания на стекавшую с него воду, продрался сквозь заросли. Камыши сомкнулись у гвардейца за спиной.

Капитан повернулся к Йохану.

– Йохан, иди сюда, на шканцы. Здесь будет твой пост.

– Прикажете готовиться к бою?

– Да. С рассветом нас атакуют.

– Jawohl, господин капитан. Куда мне смотреть?

– Смотри вниз по реке – они могут незаметно подгрести на веслах. Посматривай на берег. Они могут высадиться ниже по течению и догнать нас пешком.

– Понятно, господин капитан.

– Почему Ливи не здесь?

– Ливи спит в каюте. Я полчаса назад ходил проведать Фрица, он там.

– Безобразие. Сейчас его вахта, он должен быть на палубе. Никакой дисциплины у этих штатских… Хосе, пойди разбуди его. Заодно разбуди дона Антонио Родригеса. Вообще, разбуди всех, кроме Санториуса и Фрица.

Хосе кивнул и убежал.

– А что делать с пленными? – спросил Йохан. – Прирежем их сразу?

– Нет. Не сейчас. Если на нас нападут, ты должен будешь убить их.

– Тогда лучше вывести тех двоих, что сидят в кладовке. Чтобы они были под рукой, рядом с тенгом Расмуссеном.

– Согласен. Привяжем всех троих к мачте, чтобы ни в коем случае не сбежали.

– Понятно, господин капитан.

На палубе показались Христиан, Хосе, зевающий во весь рот Ливи, и Антонио Родригес.

– Друзья, – сказал им фон Гейделиц, – полагаю, синьор Витолдо послал за нами погоню. Я имею основания предполагать, что боевая галера, которая имеется у синьора Русо, поднимается вслед за нами по реке. Мы не должны пренебречь опасностью. Сейчас ночь, ветер стих. Утренний бриз будет дуть вниз по реке. Поэтому тронуться с места мы сможет только завтра, ближе к вечеру. Зато галере встречный ветер не помеха.

Он повернулся к Антонио.

– Дон Родригес, на сколько мы поднялись от устья?

– Миль восемь-десять, дон Раймундо, не больше. Я последнюю милю шел больше часа – стихал ветер. Мне пришлось прижиматься ближе к берегу, где течение немного слабее.

Фон Гейделиц спросил:

– Как вы думаете, дон Родригес, если синьор Витолдо послал за нами галеру, почему они нас до сих пор не догнали?

Антонио склонил голову набок и подумал, прежде чем ответить:

– Если бы я был на месте их капитана, то сделал бы так. От Марселя до устья Рона я шел бы под парусом, чтобы сэкономить силы гребцов. Теперь, когда стемнело, а ветер стих, они знают, что мы не сможем сдвинуться с места. Поэтому им нет смысла идти ночью в темноте. Они стоят на якоре, ниже нас по течению. У них в запасе весь остаток этой ночи. И весь следующий день, до вечера, пока не поднимется вечерний бриз. Как только рассветет, они снимутся и пойдут вверх, осматривая каждую шебеку, которая встретится им на пути.

– Сколько до рассвета?

Антонию посмотрел на небо, прикидывая.

– Полагаю, еще часов пять у нас есть.

– Хорошо. Берите Хосе и Ивара. Сейчас он должен вернуться. Я его послал на разведку. Снимайте стеньги с грот- и бизань- мачт. Будем выглядеть не так заметно. Фок возмите на гитовы. Фока-рю спустите, и уложите на палубу вместе с парусом – так, чтобы можно было быстро поднять.

– Есть!

Антонио Родригес кивнул Хосе и они пошли на нос, подвязывать фок.

– Господин капитан! – окликнул с берега Ивар.

Он стоял шагов на пятьдесят выше по течению.

– Говори, Ивар, – отозвался фон Гейделиц, – что там, на берегу?

– Здесь болото, господин капитан. Я извозился, в грязи, по пояс. Постоянно проваливаюсь в бочажины. То одной ногой, то другой. Никакой дороги в пределах трехста футов от берега нет. Кое-где тут есть островки. На них местные зачем-то сложили кучи камней. Видимо, готовят для строительства. Все камни как на подбор, размером с мою голову, или может, чуточку побольше. Между островов полно тростника, он в два моих роста. Тут он везде растет. Я мигом заблудился, только по звездам к реке и вернулся. Думаю, с берега атака совершенно исключена.

– Хм. Тростник! Камни… Я думаю, это нам подойдет. Ивар! Возвращайся на борт. Будешь помогать дону Родригесу. Христиан! Смени Йохана. Наблюдай за рекой, особенно вниз по течению. Обо всем, что увидишь, докладывай мне. Возьми свои ножи и три арбалета. Прикончишь пленных, если я объявлю тревогу.

– Яволь, господин капитан!

Христиан сменил Йохана.

– Йохан! – продолжал распоряжаться фон Гейделиц. Ты сейчас иди на берег, вместо Ивара. Бери нож, режь тростник. Связывай его в пучки, примерно толщиной с руку. Как крестьяне снопы вяжут. Понял? Подавай эти пучки на борт, господину Ливи.

– Понял!

Йохан прыгнул за борт. Раздался всплеск.

– Господин Ливи! Я вынужден попросить вас начать маскировку нашего судна. Снопы, которые вам подает с берега Йохан, будем привязывать к фальшборту. А чтобы было быстрее, сперва укладывайте их на палубе один к одному и связывайте в один сплошной матик. Я вам покажу. Это очень просто.

Ливи кивнул.

Фон Гейделиц повернулся и осмотрел топы бизань- и грот-мачт. Что-то прикинув в уме, он взял футшток и тщательно промерил глубину возле берега. Оказалось, что шебеку можно подвести почти вплотную к берегу, не опасаясь увязнуть в илистом дне.

– Дон Родригес! У вас есть еще один якорь?

– Нет! – ответит тот. – Якорь, что поставил Хосе – наш единственный и последний. Остальные украли мародеры.