Читать онлайн Александр. Том 3

Глава 1

Я стоял возле окна и смотрел на улицу. Солнце отражалось от искрящегося белоснежного снега и слепило глаза. В Петербурге такое яркое солнце редкость, а здесь можно спокойно наслаждаться солнечными днями даже сейчас, в преддверии зимы, когда выпал первый влажный и липкий снег. Он скоро растает, но пока искрится на солнышке вполне задорно.

На тропинке в парке показались женские фигурки. В одной из них я узнал Лизу и улыбнулся. Мудров посоветовал ей чаще гулять, и она весьма скрупулёзно выполняла его рекомендации.

Собственно, одной из рекомендаций лейб-медика императрицы было повременить с отъездом из Москвы. Мудров опасался, что на столь малом сроке да ещё и после выкидыша у императрицы шанс потерять и этого ребёнка увеличивается в разы, если она днями напролёт будет трястись в карете. И мы решили не рисковать.

Возвращение в Петербург запланировали после Нового года. И одной из причин были сани. Поездка зимой в карете по плохо расчищенным дорогам лично для меня попахивала серьёзным извращением. В санях более комфортно, и Лизу не будет так трясти, как в экипаже. Нужно лишь почаще останавливаться, и нормально доедем. Зимин как раз сейчас маршрут составляет и подданных подбирает, кого по дороге мы осчастливим своим присутствием с ночёвкой.

По другой дорожке пробежали Коля с каким-то незнакомым мне мальчиком. Остановившись, Николай принялся лепить снежок. Мальчик затормозил, слегка заколебался, а потом сам зачерпнул горсть снега. Чуть в стороне от них стоял Новиков с Михаилом. Миша хотел бежать к брату, но Николай Иванович его удержал. Всё-таки Миша был ещё слишком мал, чтобы составить компанию старшему брату в его играх.

– Ваше величество, – в кабинет вошёл Скворцов.

Илья уже практически полноценно занял место моего секретаря. Сперанский хоть и продолжал числиться на этой должности, но находился в моей приёмной всё реже и реже. С моего позволения, естественно. До нашего возвращения в Санкт-Петербург он должен был проконтролировать все начатые в Москве нововведения, чтобы они не пошли на растопку, едва мы покинем город.

– Кто этот ребёнок с Колей? – спросил я, поворачиваясь к Илье. Секретарь сразу же подошёл ко мне и выглянул в окно.

– Это Александр Раевский, – ответил он уверенно. – Николай Николаевич неделю назад приказал привезти сюда детей, когда окончательно убедился, что в свою деревню ни он, ни Софья Алексеевна в ближайшее время не вернутся.

– Смирился наконец-то? – я усмехнулся и снова посмотрел на детей.

– Я бы не назвал его состояние смирением, ваше величество, – Илья улыбнулся. – Скорее, он начал получать от своего изменившегося положения определённое удовольствие.

– Это хорошо, – я отвернулся от окна и подошёл к своему столу. – Раевский – принципиальный тип, а его порядочность, по-моему, больше похожа на какую-то душевную болезнь. С другой стороны, должен же в моём ближнем окружении присутствовать человек, способный в какой-то момент пробудить мою совесть. К тому же Коля может со временем стать верным и преданным другом. Мы в этом направлении понемногу движемся. И я сомневаюсь, что сын слишком сильно отличается от отца. Так что Николаю будет полезно, если его другом детства станет Саша Раевский.

– Его высочеству весьма понравился Александр, ваше величество, – Илья отошёл от окна вслед за мной. – Их представили друг другу вчера по распоряжению вашего величества. Новиков Николай Иванович предложил Николаю Николаевичу определить сына ему в обучение вместе с его высочеством. Он считает, что в компании не только игры веселее проходят, но и науки легче запоминаются.

– Я с ним полностью согласен.

Илья положил какое-то письмо на стол, прежде чем подойти ко мне, и я взял его, разглядывая взломанную сургучную печать. Что-то мне в этом письме не нравилось, но я никак не мог понять, что именно.

– А где адрес? – наконец до меня дошло, что именно мне не нравится.

– Его привёз курьер, – Илья бросил на письмо очень странный взгляд. – Прямиком из Лондона. Капитан Гольдберг Иван Савельевич.

– Вот как? – я снова покрутил письмо в руках, а потом посмотрел на Скворцова. – Он здесь?

– Да, ваше величество. Ожидает в приёмной, – спокойно ответил Илья.

– Ты читал, что здесь написано? – я продолжал смотреть на него.

– Да, ваше величество, – повторил секретарь.

– И что думаешь? – мне одновременно хотелось вытащить письмо дрожащими от нетерпения руками и бросить его в печь.

Что-то мне подсказывало, что подобные письма не должны храниться после прочтения. Ни один архив, ни единый томик чьих-нибудь мемуаров не должен содержать даже упоминания о подобных письмах. Разве только Макаров Александр Семёнович на старости лет рехнётся, уедет за границу, обиженный на меня до зубовного скрежета, и примется строчить эти самые мемуары, раскрывая все секреты подряд. Вот только я даже представить себе не мог, что может заставить Александра Семёновича поступить подобным образом.

Молчание между тем затягивалось. Илья задумчиво смотрел на письмо и молчал, а я терпеливо ждал, пока он сообразит, что же мне ответить. Наконец секретарь поднял на меня взгляд.

– Я не знаю, ваше величество, – он снова посмотрел на письмо. – Так и хочется сказать, что пути Господа нашего неисповедимы.

– Любопытно, – я открыл письмо. – Позови Гольдберга и оставь нас, – бросил я Илье и углубился в чтение.

Это было даже не письмо, а донесение, написанное незнакомым мне почерком. Я успел прочитать его до середины, когда дверь открылась, и в кабинет вошёл капитан Гольдберг. Оторвавшись от чтения, я бросил на него внимательный взгляд. Он выглядел сильно уставшим, как и в тот раз, когда привёз мне сообщение Макарова о нелепой гибели лорда Уитворта от рук каких-то разбойников.

– Вы были в Лондоне, когда это случилось? – спросил я, возвращаясь к чтению.

– Да, ваше величество. Я даже сопровождал графа Воронцова к лорду Аддингтону в тот вечер, когда было совершено это гнусное и отвратительное по всем статьям нападение на карету его величества короля Георга, – ответил Гольдберг, а я снова прервал чтение и внимательно посмотрел на него.

– То есть, вы присутствовали у премьер-министра в тот самый момент, когда ему донесли о случившемся? – я прищурился, быстро дочитал письмо до конца и принялся теперь рассматривать капитана. Я смотрел на него так пристально, что Гольдберг невольно начал нервничать.

– Не только. Практически одновременно с гонцом к лорду Аддингтону примчался сам король Георг. Его величество пребывал в жутком волнении. Он кричал, размахивал руками, и из его речи я понял, что он считает виновным в произошедшем своего сына. Мы с Семёном Романовичем не успели уйти, когда его величество отдал приказ арестовать принца Уэльского, обвиняя его в измене, – отрапортовал Гольдберг.

– Осень, что поделать, – я потёр лоб, затем решительно подошёл к печи и бросил в огонь этот документ, хотя он и не содержал на первый взгляд ничего компрометирующего. – Это вы писали? – спросил я капитана, беря в руки кочергу, чтобы поглубже в огонь затолкать плотную бумагу.

– Это мой доклад Александру Семёновичу, – на этот раз Гольдберг контролировал каждое своё слово, отвечая мне очень осторожно. – Я привёз его лично, но Александр Семёнович, ознакомившись с докладом, велел отвезти его вам, ваше величество.

– Французы в курсе того, что произошло? – резко спросил я, глядя, как огонь поглощает бумагу до самого конца, а пепел оседает на горящих углях.

– В том, что произошёл арест его высочества принца Уэльского, разумеется, в курсе, – Гольдберг задумался. – У Талейрана много шпионов при дворе его величества короля Георга.

– Вопрос в том, что в этом случае предпримет Наполеон, – я обвёл задумчивым взглядом комнату.

– Англия и Франция всё равно находятся в состоянии вялотекущей войны, – немного подумав, осторожно сказал Гольдберг. – Что ещё Франция может предпринять?

Мой взгляд остановился на капитане. Что-то в его пояснениях меня настораживало.

– Иван Савельевич, а что вы вообще делали у Аддингтона, когда туда примчался взволнованный король Георг? – наконец я понял, что именно меня напрягало.

– Лорд Аддингтон пригласил графа Воронцова для приватной беседы. Он почему-то уверен, что Семён Романович вскоре снова будет назначен послом в Англию, и что дело осталось за малым, – ответил Гольдберг. – А Семён Романович попросил меня его сопровождать. Он сказал, что ему будет проще снять с себя обвинения в измене, если на подобные встречи его будет сопровождать человек Макарова.

– Граф Воронцов весьма долго жил в Лондоне и слишком прикипел к этим вечным туманам. Он не подходит на роль посла, – машинально заметил я. Посол в Англию – это была моя самая больная тема. Я никак не мог понять, кого лучше всего туда назначить. Не Воронцова это точно. – Так что хотел премьер-министр от графа, коль скоро он видел в нём будущего посла?

– Лорд Аддингтон пытался прощупать почву насчёт укрепления союза с вашим величеством… – Гольдберг на мгновение замолчал, а потом быстро добавил: – Король Георг был слишком взволнован, он практически не контролировал то, что говорит. Лорд Аддингтон попытался нас выставить вон, но его величество схватил меня за рукав. По-моему, он принял меня за кого-то другого и много говорил, обращаясь ко мне. В основном он говорил о вероломстве принца Уэльского, но в его иной раз бессвязной речи промелькнуло пару раз, что Аддингтон ведёт переговоры с Талейраном. Англия хочет заключить с Наполеоном мир и тем самым предать все те союзы, что заключались для борьбы с корсиканцем.

– Это нормально, – я потёр лоб. Никогда ничего не знал об этом периоде в плане политики. Кто с кем дружил и против кого. И посла у меня надёжного на этом проклятом острове нет! – Мы для Англии недалеко ушли от тех же индусов. А предать союз с туземцами – это и не предательство вовсе.

– Я не считаю, что это нормально… – Гольдберг сжал губы. Надо же! Служит у добрейшего Александра Семёновича, уже организовал два покушения в Лондоне, одно со смертельным исходом, а всё ещё в какое-то благородство в политике верит. Но ничего, это лечится. Гольдберг уже почти идеальный безопасник, должны же у него быть маленькие недостатки. – И дело даже не в том, что Аддингтон пытается усидеть на двух, а то и трёх стульях, для политика его уровня это-то как раз прощается. Дело в том, что он допустил, чтобы я услышал, что бормочет его полубезумный король. Он что, считает нас не просто туземцами, а ещё и полными идиотами?

Ан нет! капитан всё-таки практически безупречен. Он и Клим Олегович Щедров, начальник Московского отделения Службы Безопасности – это тот резерв, который Макаров вытащил откуда-то из-за пазухи. Как тот факир, ей богу! А сколько ещё он таких вот самородков от меня прячет? И я ведь так и не узнал, кто из слуг, допущенных ко мне и моей семье, ему на нас стучит.

– Вы не разочаруетесь, капитан, если я скажу, что да? – я вздохнул. – Не все, к сожалению. В противном случае мы бы уже правили миром. Значит, Франция ничего активно не предпринимает. А почему? Если есть какие-то мысли, то говорите, Иван Савельевич, не стесняйтесь. Вы гораздо дольше, чем я, знакомы с этими господами и в силу своей службы успели их немного изучить.

– Талейран опасается, что к власти снова придёт Питт, – подумав, предположил Гольдберг.

– А он может прийти к власти? – я испытывающе смотрел на него.

– Да, может, – Гольдберг нахмурился. – Аддингтон не имеет парламентского большинства. А сейчас, когда все убедятся, что король безумен, поддержка Георга ему ничем не поможет.

– И тогда Георга запрут в каком-нибудь живописном месте, приставят к нему пару сиделок пофигуристее, чтобы его величество вообще ни в чём не нуждался, и здравствуй, Регентство. Это плохой вариант, Иван Савельевич, это очень плохой вариант. О принце Уэльском можно много говорить и не всегда хорошее, но он совершенно точно не дурак, – я саданул кулаком по стене. – Вот же гадство-то какое! И как нам сделать, чтобы его арест стал постоянным, и чтобы Питт не пришёл снова к власти?

– Почему вы не хотите, чтобы Питт снова стал премьер-министром? – Гольдберг пытался понять, что мною движет.

– Потому что я изучил все документы, связанные с нашими союзами и Коалицией. Питт хочет войны. А мы пока не можем себе позволить воевать с Наполеоном. Потому что к веселью сразу же подключатся османы. Воевать на два фронта – то ещё удовольствие, Иван Савельевич, – воскликнул я в сердцах. – Тем более накануне или во время больших реформ в армии и флоте.

– А разве Аддингтон не…

– Аддингтон пытается действовать осторожно. Он как лис пытается обходные пути отыскать. Чем-то он мне в этом Талейрана напоминает. А все эти менуэты да при отсутствии связи в виде посла дают нам самое главное. Время! Время, чтобы как следует подготовиться, – и я снова ударил кулаком по стене. Проклятый Аддингтон! Ну почему ты такая тряпка, не можешь все палаты в кулаке удержать? – Вы правы, Иван Савельевич, нынешний премьер-министр Англии держится на своём посту только из-за дружбы с его величеством. Но его величество болен, и только вопрос времени, когда его самого отстранят от трона, вытащат из Тауэра принца Уэльского, или куда там любящий родитель его засунул, и поставят регентом при отце. Мне, если честно, плевать, кто на этом острове будет носить корону, но мне нужна отсрочка от вступления в войну.

– Значит, нужно придумать, как помочь Аддингтону удержаться на своём посту, его величеству королю Георгу подольше оставаться у власти, и занять чем-то османов, чтобы им стало совершенно не до нас, – спокойно ответил Гольдберг.

Я же повернулся к нему. Долго смотрел, а потом махнул рукой.

– Идите уже отдыхать, Иван Савельевич.

Он вытянулся, поклонился и вышел из кабинета, оставив меня стоять возле печи.

Я смотрел на огонь и думал о несправедливости жизни. И ведь план по устранению слишком шустрого принца Уэльского сработал как надо, только почти ни к чему не привёл. Так, ладно, Саша, надо думать, как использовать сложившееся положение. Потому что я не верю, что Наполеон никак не воспользуется этим срывом короля Георга. Не тот он человек. Ой, не тот! Мне же главное, чтобы вы вцепились друг в друга и предельно ослабили. И дали мне, Кутузову и Багратиону так необходимое нам время. Но я не знаю, что сейчас делать. Не знаю!

– Ваше величество, – дверь открылась, и в кабинет вошёл Скворцов. – Мудров Матвей Яковлевич хочет с вами поговорить. Он не просил заранее об аудиенции, и я не знаю…

– Что-то случилось? – я невольно нахмурился. – Что-то с её величеством?

– Матвей Яковлевич ничего подобного не говорил, – покачал головой Илья. – Ведь случись что с её величеством Елизаветой Алексеевной, он бы сразу так и сказал и ворвался бы к вам вовсе без доклада. Я это так понимаю.

– Ну хорошо, пускай заходит, – срочных дел на сегодня у меня не было, и я решил послушать, о чём мне хочет сказать Мудров. Нужно было отвлечься от мыслей об Англии, Наполеоне и всех союзничках и противниках вместе взятых, и разговор с врачом мог мне в этом помочь.

Матвей Яковлевич вошёл в кабинет и коротко поклонился. Его цепкий изучающий взгляд прошёлся по мне, и он сразу же заговорил, видимо, увидев на моём лице тень беспокойства.

– С её величеством всё в полном порядке, ваше величество. Я пришёл к вам поговорить совсем о другом.

– И о чём же вы хотите со мной поговорить, Матвей Яковлевич?

– Я пришёл просить разрешения вашего величества использовать кое-какие усовершенствования в войсках, – выпалил Мудров. – Всем нам давно известно, что большинство потерь армия несёт из-за болезней и раневой лихорадки, а также после того, как раны начинают гнить после операций.

– И вы нашли способ этого избежать? – спросил я, глядя ему прямо в глаза.

– Этого невозможно избежать полностью, ваше величество, – Мудров покачал головой. – Но вполне можно попробовать уменьшить ущерб.

– И что же вы придумали?

– О, я вовсе не один придумывал, – Мудров замахал руками. – Как я вам уже говорил, я служу в том числе и в госпитале здесь, в Москве. Правда, сейчас, после того как меня назначили лейб-медиком, времени для госпиталя катастрофически не хватает. Но я всё равно каждый день выкраиваю несколько часов, чтобы заниматься ещё и научными изысканиями. Простите, ваше величество, я волнуюсь, поэтому много говорю.

– Я вас не тороплю, Матвей Яковлевич, не надо волноваться, – подбодрил я врача.

– Помните тот случай в Твери, когда вы… хм… разбили случайно губу?

– Да, я прекрасно помню этот случай, – помог я ему.

– Вы тогда попросили у меня винный спирт, чтобы обработать рану. – Он вдохнул в грудь побольше воздуха и быстро проговорил: – Мы решили попробовать этот метод. Вы тогда посоветовали инструменты хирургические обрабатывать. Мы и это проверили, но пошли дальше и начали спиртом смазывать операционного поле.

– Дайте угадаю, раневой лихорадки и послеоперационной гнили стало меньше? – спросил я.

– В разы, ваше величество. И это поразительно! Мы хотим данные методы начать внедрять в армии.

– Внедряйте, – сразу же разрешил я. Внезапно на меня обрушилась усталость. Мне стало плевать, что он обо мне сейчас подумает, и решил подкинуть ему ещё парочку идей. На этот раз напрямую, без всяких намёков. Раз уж они подошли к проблеме дезинфекции, то сами скоро к этому придут. Почему бы просто не ускорить процесс? – Да, Матвей Яковлевич. Мне внезапно пришла в голову странная мысль. А что если после использования инструментов следует их не только чистить, но и замачивать в гашёную известь? Даже не в неё, а в эту светлую жгучую воду, что наверху скапливается. Потом мыть и перед использованием спиртом обрабатывать.

О, я прекрасно знал, о чём говорил. Пришлось на заре карьеры с поставками медицинского оборудования работать, а там в спецификации этим замачиваниям и обработкам целые разделы посвящены. По типу «можно или нет».

– А почему вы думаете… – Мудров хлопнул себя по лбу. – Её же для отбеливания белья начали использовать! Точно! Не так давно, но всё же. И это довольно интересно. Потому можно же не только инструменты замачивать, но и перевязочный материал…

– Вы только к ране потом такую перевязку не приложите. Сожжёте же все результаты трудов хирурга, – хмыкнул я. – Лучше кипятите. А руки хирурги пускай моют и спиртом потом поливают. Вот от этого точно эффект будет. Да, кстати, а что вызывает это гниение ран?

– Этого точно никто не знает, – развёл руками Мудров.

– Ну так узнайте, – ответил я раздражённо. – Неужели это так трудно наковырять в ранах гнили и попытаться под микроскопом рассмотреть? Если уж в капле воды что-то удалось увидеть, то и здесь можно посмотреть. Неужели вам не любопытно? Мне вот очень.

– И что это даст? – Мудров нахмурился. – Даже если я увижу, что там действительно какие-то невидимые простым глазом организмы живут, как уже не раз предполагалось, что это даст? Это же… Он замер, а затем медленно произнёс: – Я понял. Вы правы, ваше величество. Это даст ответ на всё. Особенно если в разных раневых жидкостях организмы будут одинаковы. И что помешает мне плеснуть на них тот же спирт и посмотреть, как они отреагируют?

– Вот и я спрашиваю, что и кто вам помешает это выяснить? Только, Матвей Яковлевич, ради всех святых не проводите свои эксперименты во дворце. Приедем в Петербург, я даже профинансирую открытие специальной лаборатории, чтобы вы с другими учёными и врачами поливали этих созданий без помех и чем хотите. При условии, конечно, что вы их найдёте, – добавил я, чтобы немного остудить его пыл.

– Конечно, ваше величество. Я всё понимаю, – и Мудров поклонился.

– Вот и отлично, что понимаете. Да, вы разработали правила для слуг на кухне? Чтобы руки мыли и вообще всё мыли, разные доски использовали, и ни дай им бог больным к продуктам подойти, что на стол пойдут? – задал я интересующий меня вопрос.

– Да, ваше величество, – ответил Мудров. – И теперь я теряюсь в догадках, как этот опыт с дворцовых кухонь перенести на другие, особенно на те, где многим людям еду готовят?

– Сперанского подключите. Он должен тренироваться внедрять законы и правила в массы так, чтобы они соблюдались, – ответил я ему. – И, Матвей Яковлевич, когда эти правила в виде приказа составите, а я подпишу, то проверять пойдёте в Институт благородных девиц. Там всё равно скоро изменения в программе для воспитанниц начнутся. Так что для них одним изменением больше, одним меньше, уже не принципиально будет.

– Слушаюсь, ваше величество, – и Мудров снова поклонился. – Я могу идти?

– Идите, – я отпустил его и подошёл к окну.

Лиза и дети всё ещё гуляли в парке. Присоединиться к ним, что ли? Всё, решено. На сегодня дела закончены, всё равно ничего больше не соображаю. Пойду в снежки с Колей и его новым приятелем поиграю, детство вспомню, дам порадую да голову переключу. Может, соображать лучше начну. И я решительно вышел из кабинета.

Глава 2

В гостиную Елизаветы Александровны Демидовой, в девичестве Строгановой, вошёл высокий темноволосый мужчина. Он был молод, хорошо одет, а тонкие черты лица выдавали в нём человека благородного. Тёмные глаза смотрели открыто, можно даже сказать, дерзко. На него сразу обратили внимание присутствующие на вечере дамы. А Елизавета Александровна наклонилась к своему троюродному брату Павлу и шёпотом спросила:

– Ты не знаешь, кто такой этот Крюков? Что-то я не припомню среди приглашённых этого молодого человека.

– Я знаю, кто он, – ответил Павел немного раздражённо. – Я просил тебя прислать приглашение Леониду Ивановичу Крюкову по просьбе его величества. Наверное, кто-то из любимцев Его Величеств обратился к нему с просьбой об этой незначительной услуге. Возможно, это был Раевский. Николай известен своим мягкосердечием. Скорее всего, это какой-то дальний родственник графа.

– Николай Николаевич мог обратиться ко мне напрямую, – Елизавета Александровна поморщилась. – Неужели я отказала бы в такой малости одному из фаворитов его величества!

– Он решил действовать наверняка. Потому что его величеству уж точно ни я, ни ты, дорогая сестра, не отказали бы.

Сам Павел воспринял эту просьбу, как хороший знак, потому что с коронации Александр больше не обращался к нему ни по одному вопросу.

Павел Строганов нашёл Кочубея и предложил свою помощь в проведении большой ревизии. И вот вчера, когда Кочубей сообщил Александру, что всё готово, его величество обратился к Строганову с этой необычной просьбой.

Кто такой был этот Леонид Иванович Крюков, Павел не знал, про Раевского придумал, но это объяснение показалось ему наиболее правдоподобным. Он передал просьбу сестре и решил пойти на этот вечер из-за странных предчувствий, что мучили его с прошлого дня.

Тем временем Крюков огляделся по сторонам, и к нему выдвинулся Александр Краснов, один из адъютантов его величества. Крюков его о чём-то спросил, и Краснов указал в их сторону. Леонид Иванович поблагодарил своего собеседника и направился прямиком к стоящим в сторонке Строгановым.

– Елизавета Александровна, я не знаю, как благодарить вас за приглашение на ваш чудесный приём, – он склонился в придворном поклоне и припал к надушенной ручке Демидовой.

– Ну что вы, Леонид Иванович, не стоит благодарности, – Елизавета благосклонно ему улыбнулась. Стоящий рядом с ней Павел заметил, что молодой человек произвёл на сестру приятное впечатление.

– Я совсем недавно приехал из глубокой провинции и прошу оказать мне покровительство, назвав ваших гостей, потому что я здесь никого не знаю, – тёмные глаза смотрели на Демидову умоляюще. Елизавета, лукаво улыбнувшись, указала веером на место подле себя.

– Разумеется я вам расскажу о своих гостях, Леонид Иванович. Как я могу отказать протеже его величества? – проворковала Елизавета по-французски, а Крюков слегка вздрогнул, но тут же снова взял себя в руки, расплывшись в милой улыбке.

– Я бы на твоём месте, Лиза, не дразнил Краснова, обращаясь на иностранном языке к русскому дворянину, – предупредил её Павел. – Здесь ещё и Розин где-то должен быть. Они всё время вдвоём ходят.

– О, Паша, это такая малость…

– Тебе напомнить, что меня сослали в деревню только за то, что я родился и вырос в Париже. Как будто я был в этом виноват, – Строганов покосился на Крюкова, притворившегося на время глухим.

– Так ты поэтому отдал своего Сашу в Пажеский корпус, а не отправил учиться за границу? – Елизавета смотрела на брата так, словно впервые видела.

– Саша ещё слишком мал, чтобы отправлять его далеко от нас, – Павел снова посмотрел на Крюкова. – Пойду поздороваюсь с Красновым, – и он, коротко кивнув поклонившемуся Леониду, направился к адъютанту его величества в надежде узнать хоть какие-то новости.

***

Леонид Крюков, известный в узких кругах как Лёнька-граф, проследил за Павлом Строгановым и снова обратил всё своё внимание на Елизавету Александровну. Сегодня его отправили на этот вечер, чтобы он показал себя. И Лёнька больше всего боялся провалить простенькое задание: войти в высшее общество, да так, чтобы никто не заподозрил в нём марвихера.

А вот то, что сам Александр попросил организовать ему приглашение, стало для бывшего вора большим сюрпризом. И он сейчас не понимал, как с такими условиями можно завалить дело.

– Элизабет, – к Елизавете подошла невысокая изящная блондинка, – вы должны упросить графа Павла позировать мне.

– Он уже позировал вам, дорогая, – Демидова улыбнулась. – Разрешите представить вам господина Крюкова. Леонид Иванович, госпожа Виже-Лебрен. Она прекрасная художница. Пишет чудесные портреты.

– Очарован, мадам, – Лёнька знал французский язык не так хорошо, как немецкий, но всё же достаточно, чтобы поддержать светскую беседу. Он обозначил поцелуй над ручкой художницы и выпрямился, обведя цепким взглядом зал.

Дамы же на время потеряли к нему интерес и теперь негромко переговаривались, делясь свежими сплетнями.

– Я так скучаю по Парижу, – простонала Демидова. – Но сейчас нельзя покидать пределы России без разрешения императора Александра. Не понимаю, что происходит у него в голове. Сотни дворян чувствуют себя словно в тюрьме.

Лёнька, услышав эти слова, навострил уши, превратившись в слух. При этом он делал вид, что внимательно осматривает гостей.

– О, Элизабет, – мадам Виже-Лебрен схватила Демидову за руки. – Это ужасно! А я так надеялась, что смогу составить вам компанию, и мы отправимся во Францию вместе. Я получила приглашение от самого Наполеона. Он предлагает мне вернуться. Жану-Батисту даже вернули наше поместье в Лувесьене. Но с чем связан этот странный приказ?

– Никто не знает, – вздохнула Демидова. – Граф Кочубей, в салоне княгини Багратион, еще до того, как бедняжка уехала с мужем в это ужасное путешествие по Российской империи, как-то упоминал об этом запрете. Вроде бы он связан с большой ревизией, которую граф готовит. Что император Александр однажды даже пошутил, сказав, что если у кого-то на землях ревизоры найдут множество несоответствий, а то и нарушений закона, то Макарову будет гораздо проще забрать негодника из салона в Петербурге или Москве, чем отлавливать где-нибудь в Вене или в Париже.

– Звучит как несмешной анекдот, – пробормотала мадам Виже-Лебрен.

– Я тоже так думаю.

В дальнем углу большого зала раздался взрыв смеха. Женщины посмотрели в ту сторону. Смеялись адъютанты Александра и присоединившийся к ним Павел Строганов.

– Леонид Иванович, а вы что думаете о запрете его величества покидать страну без особого разрешения?

Лёнька посмотрел на Демидову, быстро соображая, что же ответить. Макаров вскользь упоминал при нём об этом запрете, но в то время немного дезориентированный Лёнька не воспринял то, что говорил Александр Семёнович всерьёз. Сейчас же нужно было что-то отвечать, и он напряг память, одновременно говоря, с лёгкой полуулыбкой на губах.

– Меня этот запрет пока не касается. Я не собираюсь уезжать в ближайшее время за границу. Но я думаю, это связано с тем, что многие дворяне не просто едут в путешествие или по делам, а натуральным образом селятся за границей, оставляя при этом свои земли, крепостных, поместья и предприятия на произвол судьбы. Я слышал, что его величество не устраивает именно это. Говорят, – сказал он интимным полушёпотом, и женщины наклонились к нему, чтобы хорошо расслышать, – его величество в сердцах сказал, что скоро начнёт всем нерадивым хозяевам государственную опеку назначать. А если не поможет, то и вовсе конфисковать земли будут. И для этого-то все помещики должны пока оставаться на территории Российской империи. Таких крупных промышленников, как Демидовы, это тоже касается.

Лёнька не знал, правда ли то, что он озвучил, или же нет. Про Демидовых он вообще всё придумал. Но, судя по тому, как переглянулись дамы, такая версия пришлась им по душе, и скоро новость пойдёт гулять по салонам. И была эта новость далеко не радостной. Вместе с вестями о казни заговорщиков и грядущем сокращении двора уже даже самый недалёкий дворянин понимал, что ни о каких вольностях дворянства речи быть не может.

Вроде бы император на них сильно и не давил. Ну подумаешь, дома приказал временно оставаться! Не навсегда же их к Российской империи привязал. А всё равно в головы многих стала заползать странная мысль, что это только начало, и что дальше всё будет только хуже. Не сразу. Нет, упаси боже! Но постепенно, по одному шажочку они будут отходить от того, чтобы считаться настоящим европейским просвещённым государством.

– Что вы обсуждаете? – к ним снова подошёл Павел Строганов. – Лиза, на тебе лица нет!

– Мы пытались понять, что двигало его величеством, когда он запретил мне возвращаться в Париж. И не только мне, к слову, – Елизавета Александровна заломила руки.

– Да что здесь понимать! – Павел посмотрел на неё с жалостью. – Макарову нужно понять, зачем это кому-то так рваться жить в Париж. А что, если это рвение не родилось на ровном месте, и кто-то хочет организовать заговор? А деньги получает прямиком от Талейрана на это далеко не благое дело? Давно ли Палена казнили за подобные шалости? – добавил Строганов с мрачной усмешкой. – И я прекрасно понимаю, почему его величество разрешил Александру Семёновичу поступать с вами настолько жестоко. Ведь это настоящая беда, устраивать вечер в Московском салоне, а не в Париже, Не так ли, дорогая моя Елизавета?

– Ах, Павел, оставьте свою мизантропию, – Елизавета всплеснула руками. – Ни в Москве, ни в Петербурге не умеют так веселиться, как в Париже. Здесь нет и никогда не было того шика, той лёгкости…

– Его императорское величество, император Российской империи Александр Павлович! Её императорское величество, императрица Российской империи Елизавета Алексеевна! – выпучив глаза, объявил дворецкий, находящийся в предобморочном состоянии.

– Ого! – прошептал Лёнька, как и все поворачиваясь к дверям. Он не видел императора после того дня в дознавательской на Лубянке, где решалась его судьба.

– Ты знал, что их величества прибудут сюда? – зашипела Елизавета Александровна на брата. – Паша, ты знал и ничего не сказал?!

– Я не знал, – Строганов слегка растерялся, переводя взгляд с дверей на сестру. – Клянусь, не знал! И Краснов мне ничего не сказал. У, морда гнусная! Он-то точно был в курсе!

Лёнька проследил за его взглядом и увидел, как адъютанты стукнули друг друга по ладоням. Ну точно знали, да ещё и поспорили на что-то. Судя по довольной морде Розина и кислой Краснова, Филипп только что выиграл спор.

– Ну что, Лиза, теперь тебе достаточно весело? – Павел весело улыбнулся, глядя на сестру, бросившуюся к дверям, чтобы встретить Александра и Елизавету.

Мадам Виже-Лебран сложила руки на груди и обратилась к слегка растерявшемуся Крюкову.

– Как вы думаете, его величество позволит мне написать его портрет? Мне говорили, что он похвалил портрет Великой княгини Анны, вышедшей из-под моей кисти, – она так разволновалась, что схватила Лёньку за предплечье.

Сам же Крюков судорожно вспоминал, кого она имела в виду под «Великой княгиней Анной». С запозданием припомнив, что речь идёт о жене Константина, Лёнька похлопал художницу по руке, всё ещё лежащей на его предплечье, после чего слегка наклонился и почти прошептал: – Полагаю, мадам, у вас мало шансов. Насколько я помню, у его величества нет времени, чтобы позировать. Если только вы сейчас запечатлеете его в памяти и будете рисовать, не вдохновляясь оригиналом.

Виже-Лебран подняла голову, и их глаза встретились. Она моргнула, чтобы сбросить лёгкое наваждение. Этот русский определённо знал толк в обольщении.

– Вы похожи на француза, месье, – пробормотала она, и по губам Крюкова скользнула лёгкая улыбка.

В этот момент в зал вошли император с императрицей. Лёньке отсюда не было слышно, что Демидова говорит, и что ей отвечает Александр, но Елизавета благосклонно наклонила голову, отпустила руку мужа и отошла с хозяйкой к небольшой стайке дам. К Александру подошёл Раевский, зашедший следом за венценосной парой, и они вместе направились прямиком в их сторону.

Француженка побледнела и вцепилась в руку Лёньки ещё сильнее, а Павел Строганов слегка напрягся.

– Ваше величество, – Виже-Лебрен поклонилась, Лёнька же в точности повторил поклон Строганова. Вот к этому его жизнь точно не готовила, и он не знал, как себя вести.

– Леонид Иванович, какая встреча! – Александр улыбнулся краешком губ. – Я вас, если честно, с трудом узнал без вашего… – и он покрутил кистью у лица. Лёнька вспыхнул и закусил губу, отлично понимая, что император имел в виду впечатляющий бланш на пол-лица, украшавший его в тот день, когда он увидел Александра впервые.

– У всех бывают плохие дни, ваше величество, – пробормотал он, дерзко вскинув голову и прямо глядя на Александра.

– Да, верно, – император усмехнулся. – Тем важнее найти в себе силы и не сделать этот плохой день длиною в жизнь. Я редко в последнее время ошибаюсь, но в данном случае я рад, что всё-таки ошибся. Не подведите меня, Леонид Иванович.

– Я буду очень сильно стараться, ваше величество, – Лёнька сглотнул.

– Ну и отлично, – Александр протянул руку и похлопал его по плечу. – Полагаю, это не последняя наша встреча. А сейчас веселитесь, Леонид Иванович. Мы ведь все за тем сюда пришли, чтобы немного развеяться. После этого он повернулся к Строганову: – Паша, пойдём с нами. Мне нужно кое-что с тобой обсудить.

***

Вчера во время утреннего доклада Макаров сообщил мне о том, что как минимум один марвихер готов принести пользу Родине на службе у Александра Семёновича.

– Ваше величество, завтра у Елизаветы Александровны Демидовой в салоне состоится званый вечер. Хорошо бы на этот вечер отправить Крюкова. У меня сложилось впечатление, что наш Лёнька вполне готов войти в высшее общество. Ну а мы посмотрим, на что он способен.

– Какое вы ему дали задание, Александр Семёнович? – поинтересовался я, крутя в руках письмо от князя Куракина. Сперанский принёс его мне, несмотря на то, что Макаров не так давно зашёл в кабинет. Значит, это письмо содержит в себе нечто очень важное. По крайней мере, по мнению Миши.

– Осмотреться, собрать сплетни, пофлиртовать, – Макаров бросил быстрый взгляд на письмо. – Ничего такого, чего наш Лёнька не делал, когда в Берлине промышлял. Правда, его тогда больше не сплетни интересовали, а драгоценности на дамах, так что, возможно, мы ему даже упростили задачу.

– Я попрошу Павла Строганова передать ему приглашение, – я продолжал вертеть в руках письмо.

– Вы просто чудовищно упрощаете ему задачу, ваше величество, – усмехнулся Макаров. – Но с другой стороны, будет интересно понаблюдать, как он справится с этим.

– Он так и будет изображать графа? – я вскрыл конверт. Макаров очень сильно пытался скрыть заинтересованность, но ему не удалось этого сделать.

– Нет, разумеется. Просто потомственного дворянина, кем он и так стал бы, если бы его отец оказался чуть сильнее, – Макаров не сводил взгляда с бумаги в моей руке. Он тоже понимал, что письмо очень важное, по какой-то другой причине Сперанский не стал бы нам мешать.

Я же тем временем прочитал, что пишет Куракин и задумчиво посмотрел на Макарова, а потом протянул ему письмо. Александр Семёнович схватил лист и углубился в чтение. Закончив, он очень аккуратно положил его на стол и даже разгладил пальцами.

– Что скажете, Александр Семёнович? – спросил я его. Макаров задумчиво смотрел на письмо и не спешил отвечать. Наконец, спустя минуту, он заговорил.

– Ну что же, не зря мы Александра Борисовича в Париж отправили. И вот, кстати, ответ на то, как именно французы отреагировали на известие об аресте принца Уэльского. Я только одного не понимаю, что это нам даёт?

– Пока ничего, – я провёл пальцами по губам. – Кроме одного. Получается, что д, Этувиля вовремя не оповещают о настолько важных делах. И у меня только один вопрос. А собственно, почему?

– У меня нет ответа на этот вопрос, ваше величество, – Макаров покачал головой, а потом добавил. – Значит, Бонапарт хочет стать императором. Интересный путь от республики до империи. И французов ничего в этом не смущает?

– Нет, – я пожал плечами. – Что их может смущать в империи? Это же Франция становится империей, а не её включают в состав другой. И сейчас я могу с уверенностью сказать, Наполеон пока не знает, что хочет сделать в отношении России. А когда определится, то сменит посла.

– Мне нужно возвращаться в Петербург, ваше величество, – хмуро сказал Макаров.

– Да, Александр Семёнович, – я снова провёл пальцами по губам. – По правде говоря, это давно уже нужно было сделать. Передашь своему Климу Щедрову, что, начиная с завтрашнего дня, он вместе с Ростопчиным Фёдором Васильевичем будут делать мне ежедневный доклад.

– Слушаюсь, ваше величество, – Макаров встал и поклонился. – Разрешите идти собираться?

– Идите. Да, Александр Семёнович, если Горголи закончил здесь дела, то поедете вместе. И я отправлю с вами Сперанского. Будет с Иваном Саввичем приказ о Пожарной службе составлять и на месте, в столице его реализовывать.

Макаров задержался у двери. Уже взявшись за ручку, он повернулся ко мне.

– Война с Францией будет, ваше величество? – спросил он, пристально глядя на меня.

– Да, – я не стал скрывать уже почти очевидное. – Скорее всего, да. Наполеон не просто так решился назваться императором. Чтобы быть императором, нужно править империей. Он не остановится. Только не на полпути. И нам нужно из кожи вон вылезти, но провести её на своих условиях.

– Тогда я прослежу, чтобы Лёнька подтянул свой французский. Он-то больше по Пруссии специалистом был, – и Макаров усмехнулся.

– Думаю, что нужно и капитану Гольдбергу подтянуть свой французский. Я понимаю, он привык к Лондону, но уверен, Ивану Савельевичу понравится Париж, – сказал я, глядя на шефа Службы Безопасности. Макаров снова внимательно на меня посмотрел, а потом склонил голову в знак согласия, после чего вышел из кабинета.

Я же несколько минут смотрел в пустоту, а затем встрепенулся и вышел в приёмную. Там за двумя столами сидели Сперанский и Скворцов, раскладывая бумаги на стопки по только им ведомому принципу.

– Миша, напиши ответ князю Куракину. Пускай он срежет две пуговицы со своего самого скромного камзола и подарит их Талейрану. Заодно пусть узнает, что Наполеон хочет сделать с Луизианой, – быстро сказал я.

– Это как-то связано с письмом князя? – осторожно спросил Михаил.

– Не как-то, а напрямую, – я сунул руку в карман и дотронулся до табакерки. Почему никак не могу её выложить? Сам не понимаю, но эта проклятая табакерка кочует из кармана в карман с завидной регулярностью. У меня часто складывается впечатление, что я скорее рейтузы не надену, но табакерку, которой убили Павла, обязательно суну в карман мундира. – Наполеон станет императором. Он будет стремиться расширить границы империи. А на это нужны будут деньги. А Луизиана Франции не очень-то и нужна. Это только вопрос времени, кому они её продадут, и князь Куракин должен быть первым в списке желающих.

– М-м-м, – промычал Сперанский. Я понимаю его скепсис, но не буду же говорить, что абсолютно точно знаю, что Наполеон продаст эти земли ещё молодым и голодным Штатам.

– Миша, просто напиши, что я велел! Мычать будешь потом. С Горголи помычите, когда вернётесь в Петербург, а там половина начинаний Ивана Саввича уже разрушена, – рявкнул я так, что Илья, сидевший за соседним столом, вздрогнул.

– Слушаюсь, ваше величество, – тут же ответил Сперанский.

– Да, завтра мы с её величеством посетим вечер Демидовой Елизаветы Александровны. Илья, предупреди Зимина, – приказал я, повернувшись к Скворцову.

– Слушаюсь, ваше величество, – Илья тут же вскочил со своего места.

– Ну вот так бы всегда, – и я снова вошёл в кабинет.

Это было вчера, а сегодня я не без удовольствия разглядывал бывшего манвихера. Макаров хорошо постарался, да и сам парень молодец. Если нигде не напортачит, то его может ждать неплохое будущее.

– Ваше величество, о чём вы хотели со мной поговорить? – я повернулся к бледному Строганову.

– Кто это рядом с Крюковым? – я кивнул в сторону Лёньки, на котором повисла симпатичная блондинка.

– Элизабет Виже-Лебрен. Она художница и мечтает написать ваш портрет, – Павел слабо улыбнулся.

– Нет, – я покачал головой. – Нет-нет-нет.

– Почему? Она очень талантлива, – Строганов даже удивился моему категорическому отказу.

– Я не спорю, что она талантлива, вот только её портреты… – я поморщился. – Паша, на её портретах ты похож на нашу Анну Фёдоровну, а она, в свою очередь, на Марию-Антуанетту и брата самой прелестной Элизабет. Я не знаю, кто её вдохновляет, но это явно один человек. И она его черты переносит на все портреты. Даже на автопортрет. Поэтому нет. Я лучше буду позировать кому-то, кто изобразит меня более реалистично.

– Наверное, я вас понимаю, ваше величество, – Строганов закусил губу. – Вы о мадам Виже-Лебран хотели со мной поговорить?

– Нет, Паша, – я осмотрел его с ног до головы. – Вчера я внезапно понял, что всё ещё не назначил президента иностранной коллегии. Чуть позже это будет Министерство иностранных дел, но пока вот так. Как думаешь, ты справишься с этой должностью?

– Я? – Строганов моргнул.

– Да, Паша. Ты прожил много лет за границей. Ты знаешь англичан, а самое главное, ты знаешь Наполеона. Так что завтра получишь приказ о назначении и представишься послам. И ещё, Паша. Нам нужен посол в Лондоне. Не прямо сейчас, но в ближайшее время. Подумай, кого можно туда послать.

И пока он хлопал глазами, я быстро отошёл к Краснову с Розиным, потому что целеустремлённая художница, похоже, решилась на то, чтобы прямо спросить про портрет. Раевский хмыкнул, разгадав мой манёвр, и встал так, чтобы перегородить ей дорогу. Ну вот и хорошо. Пока мои адъютанты обсуждают достоинства присутствующих здесь дам, я смогу как следует всё обдумать.

Глава 3

– Что мы здесь делаем? – камер-паж Саша Чернышёв наклонился к сидящем рядом с ним такому же как и он камер-пажу Павлу Киселёву. – Ты не знаешь, зачем нас пригласили?

– Нет, – Киселёв покачал головой. – Очень может быть, что его величеству снова нужна компания, чтобы куда-то съездить.

– В таких случаях его величество адъютантов своих берёт, – с сомнением в голосе возразил Саша. – Раньше-то вообще один ездить на прогулки любил.

– Однажды мне приказали сопровождать его величество, и Александр Павлович сказал, что ему понравилось со мной разговаривать. Что так ему много интересных идей в голову приходит. – Саша посмотрел на дверь кабинета. – Хотя я и не говорил почти ничего. Больше молчал и слушал.

– Мне тебя было жалко, – Чернышёв внимательно осмотрел Павла. – Я слышал, как граф Кочубей обмолвился, что его величество велел вам Салтычиху показать, – его голос упал до шёпота. – Она, правда, ну, старая ведьма?

– Я как-то особо не обратил внимание, – нахмурился Киселёв. – Больше слушал то, что его величество нам говорил.

– И что он говорил? – Тёмные глаза Саши заблестели. Он придвинулся ещё ближе к приятелю, предвкушая интересную историю.

– Ты в своём уме? – Павел невольно поморщился. – Как я могу что-то рассказать? С нами Макаров Александр Семёнович в Новодевичий монастырь ездил. Я не хочу очутиться в Петропавловской крепости, если он узнает, что я направо и налево о сказанном его величеством болтаю. Оттуда в последнее время не все возвращаются, – добавил он, тихо.

– А-а-а, – протянул Чернышёв. – Ну, тогда, да. Не стоит Макарова дразнить. И что, совсем ничего не можешь рассказать? – спросил он жалобно.

Киселёв прищурился и пристально посмотрел на Сашу. Он хорошо помнил, что говорил Александр Павлович о повышении интереса к книгам если они запрещены. Как-то не особо в это верилось, но почему бы не провести эксперимент. А потом он даже сможет, если наберется смелости, конечно, сказать его величеству, что тот ошибся.

– Могу кое-что рассказать, вроде бы его величество из этого тайны делать не намерен, – Павел огляделся по сторонам. Они сидели в приёмной одни. Илья – секретарь императора Александра как вошёл в кабинет, так и пропал. Поэтому они и начали на такие темы разговаривать. – Но, Саша, ты всё равно не должен болтать.

– Конечно, даю слово, что от меня никто ничего не узнает, – торжественно произнёс Чернышёв.

– Его величество хочет запретить Макиавелли. Чтобы все книги из лавок изъяли и даже из домашних библиотек. – Быстро проговорил Киселёв. Про домашние библиотеки он придумал, ничего подобного ему Александр не говорил, но юноше захотелось таким образом усилить эффект своих слов.

– Зачем? – Чернышёв недоверчиво уставился на Киселёва. – Даже его величество Павел Петрович Макиавелли не запрещал. А ведь он много чего запретил.

– Не знаю, – Киселёв развёл руками. – Говорю только то, что слышал.

– Интересно, – задумчиво проговорил Саша. Он хотел что-то добавить, но тут дверь в кабинет открылась, и на пороге показался секретарь его величества.

– Господа, зайдите, – и Илья отступил в сторону, чтобы оба молодых человека могли беспрепятственно войти в кабинет.

Парни переглянулись и прошли к кабинету императора, с опаской поглядывая на Скворцова. В голове у каждого крутилась одна мысль: что я натворил-то такого, из-за чего меня к самому императору вызвали?

Илья зашёл в кабинет вместе с ними и закрыл дверь. Император Александр стоял возле стола и что-то разглядывал, не обращая внимания на вошедших юношей. Саша с Павлом переглянулись и, весьма синхронно поклонившись, проговорили:

– Ваше императорское величество, – и только лишь поймав насмешливый взгляд Скворцова, парни поняли, что приветствовали Александра с запозданием.

Но император словно не заметил их оплошности. Он продолжал рассматривать что-то на столе. Наконец, повернувшись к камер-пажам, он кивнул им в знак приветствия.

– Павел Дмитриевич, Александр Иванович, подойдите сюда, – и Александр указал им на место рядом с собой.

Киселёв первым сделал шаг, но к столу они с Чернышёвым подошли вместе, и уставились на разложенную на столе… форму?

– Что скажете? – спросил император. – Князь Багратион выполнил мою давнюю просьбу, переданную ему Сперанским и попытался создать удобную полевую форму. Он сейчас с инспекцией в Казани, – Александр на мгновение задумался, – вероятно, в Казани. Во всяком случае, курьер с посылкой прибыл именно оттуда. Так что скажете?

Саша незаметно вытер о штаны внезапно вспотевшие руки и принялся пристально разглядывать мундир. А Павел начал отвечать на вопрос Александра:

– Она почти не отличается от той, что сейчас принята в войсках, – сказал Киселёв осторожно.

– Вот именно, – задумчиво проговорил император и повернулся к Илье. – Убери её, это точно не то, что я хочу получить. Нужно думать.

Скворцов собрал разложенную на столе форму и вынес из кабинета, а Александр развернулся к застывшим на месте камер-пажам. Он уже открыл рот, чтобы начать разговор, но за дверью послышался шум.

***

– Куда вы рвётесь, господин Мухин?! – голос Скворцова возле двери заставил меня замереть на месте. Стоящие напротив меня мальчишки тревожно переглянулись и вдруг встали так, чтобы закрыть меня собой. – Ефрем Осипович! Николай Петрович! Прекратите немедленно!

– Нет уж, я первым дойду до его величества, чтобы прекратить уже эту дурную практику что-то делать за счёт полиции! Прекратить раз и навсегда! – пропыхтел Архаров.

– Василий Иванович, что вы стоите столбом, сделайте что-нибудь! – Судя по некоторой приглушённости Скворцова придавили к двери. А Зимин растерялся и не знал, что делать.

Я нахмурился, шагнул к двери, но тут послышались глухие маты, и вскоре наступила тишина. Тогда я рванул дверь и отскочил в сторону, потому что на меня начал падать Илья. Скворцов взмахнул руками и умудрился сохранить равновесие, устояв на ногах.

– В кабинет, живо, – процедил я, и секретарь тут же очутился в комнате, прикрыв за собой дверь. – Как их вообще пропустили в таком настроении? – Резко спросил я у Ильи.

– Они пришли по отдельности, просить срочную аудиенцию у вашего величества. – Отрапортовал Скворцов. – Точнее, Архаров пришёл просить об аудиенции, а Мухин принес прошение. Или донос. Или рапорт. Я не успел вскрыть, поэтому не знаю, что у него там. – По виску Ильи пробежала капля пота, но он не обратил на неё внимания. – Так что пришли они по отдельности, но когда увидели друг друга, то… вот.

– И что они не поделили? – Я задумчиво посмотрел на дверь. – Кто такой Мухин?

– Ефрем Осипович, – тут же ответил Скворцов. – Адъюнкт Медико-хирургической академии и главный врач Голицынской больницы.

– А ему-то что за дело до Архарова? – я удивлённо посмотрел на Скворцова.

– Я не знаю, ваше величество, – Илья покачал головой. – Не успел спросить, когда они к дверям ломанулись.

– Чёрт знает что, – процедил я сквозь зубы. Вроде бы отучили уже Архарова от подобных выходок. Но нет, порой проскакивают. Николай Петрович потом извиняется, клянётся, что больше никогда не позволит себе ничего подобного, но рецидивы всё-таки иногда случаются. – Давай сюда Мухина.

– А, ваше величество, – и Скворцов бросил взгляд на мальчишек, которые сейчас делали всё, чтобы привлечь к себе как можно меньше внимания. – Понятно, – и Илья вышел.

Практически сразу дверь снова распахнулась, и в кабинет зашел рослый, сухощавый мужчина. На его лице выделялся мясистый нос под высоким лбом. В целом главный врач Голицынской больницы производил довольно приятное впечатление.

– Ваше императорское величество, – Мухин поклонился. Выглядел он устало и явно терялся, не зная, что ему сейчас делать.

– Что за разногласия у вас случились с Николаем Петровичем? – сразу же спросил я. Не люблю тянуть кота за причинное место. В отдельных случаях, конечно, без этого не обойтись, но вот сейчас было бы лишним.

– Позвольте мне кое-что пояснить, ваше величество, – вздохнул Мухин. – Дело в том, что в Голицынской больнице я работаю без оклада. На то есть несколько причин. Я помогаю неимущим, как и все доктора, что служат под моим руководством. К тому же на базе этой больницы я могу обучать своих студентов. Я больше хирург, специализирующийся на травмах, а также анатом. И я часто помогал полиции, определяя, из-за чего произошла смерть того или иного человека. Я даже придумал название новой дисциплины – полицейская медицина. Если, конечно, когда-нибудь такой курс позволят преподавать в университете. Я делаю это для полиции совершенно безвоздмездно, прекрасно понимая необходимость данных заключений. Но Архаров имеет наглость…

– Так, стоп, – я поднял руку, прерывая гневную речь Мухина, – если вы помогали Николаю Петровичу, то почему у вас произошёл конфликт? – я невольно нахмурился.

– В Голицынской больнице все врачи служат без оклада! – вскричал Мухин. – Мы не жалуемся, упаси боже. Мы сами пошли на это. Кто-то практикуется, кто-то повышает навыки. У всех свои причины работать бесплатно, а Николай Петрович нагло переманивает тех врачей, что обучаются у меня полицейской медицине! У них в таком случае просто не останется времени для помощи страждущим!

– И его в какой-то мере понять можно, – задумчиво проговорил я. Похоже, проблема назрела до такой степени, что откладывать реформу подготовки медицинских кадров уже попросту невозможно. – Вы сможете возглавить кафедру судебной медицины, если я распоряжусь открыть её при Медико-хирургической Академии?

– Ваше величество, пожалуйста, дайте мне немного времени, чтобы в себя прийти, – попросил Мухин, закрыв глаза. Молчал он где-то с полминуты, а когда открыл глаза, то уточнил. – Кафедру полицейской медицины?

– Да, конечно, полицейской, а я как сказал? – я внимательно посмотрел на него и увидел в глазах смятение.

– Кафедру? – переспросил Мухин. – Не курс, а целую кафедру?

– А что вас удивляет? – я скупо улыбнулся. – Николай Петрович чуть душу из вас не вытряс и двери в мой кабинет почти сломал, едва не покалечив моего секретаря. Нам нужны судебные… простите, полицейские медики. Они нам очень нужны. Нам вообще нужно как можно больше врачей.

– Почему вы называете полицейскую медицину судебной, ваше величество? – осторожно спросил Мухин.

– Понятия не имею, – я развёл руками. – Мне кажется, что так звучит благозвучней.

– Да пожалуй, вы правы, ваше величество, – немного подумав, ответил Мухин. – Так звучит намного благозвучней. А что мне делать с Архаровым.

– Уж поделитесь врачами с Николаем Петровичем, сделайте доброе дело. К тому же очень скоро будет проводиться реформа образования, и все медицинские кафедры будут выведены в отдельные университеты и академии. Не медико-хирургическая академия, а просто медицинская, в которой будет отдельная хирургическая кафедра. Отдельная кафедра травматологии, акушерства, внутренних болезней и прочее. Мы с Мудровым уже обсуждали этот вопрос. Так что в ближайшие пять лет начнём реализовывать. Потому что нам очень нужны врачи. – Я замолчал, а затем добавил. – Даже учрежу стипендии для тех студентов, кто не сможет сам оплатить обучение. С условием, что они будут работать по специальному распределению, естественно.

– Я так понимаю, что основой реформы будет заниматься Мудров Матвей Яковлевич? – спросил Мухин, когда я замолчал. Дождавшись моего утвердительного кивка, Ефрем Осипович продолжил. – Могу ли я, с вашего позволения, порекомендовать ему открыть бесплатные клиники при каждом университете и академии? Так будет проще учить будущих докторов. Я понимаю, что это очень дорого и ляжет большим бременем на казну, но мы могли бы часть средств получать в виде благотворительности.

– Да, – просто ответил я. – Более того, как главный врач бесплатной больницы, вы, Ефрем Осипович, должны точно знать сколько стоит ежемесячное и ежегодное содержание. Так что подайте Матвею Яковлевичу ещё и эти расчёты вместе с предложением. И поделитесь с Архаровым докторами. – Снова повторил я, давая понять, что аудиенция окончена.

Мухин был очень умным человеком. Он сразу всё понял и поспешил откланяться. Когда дверь за ним закрылась, я повернулся к парням.

– Ну что же, предоставим Николаю Петровичу слегка остыть, – сказал я, задумчиво разглядывая мальчишек. Они такие разные: Киселёв более рационален. Он гораздо серьёзней Чернышёва, не такой порывистый. Но как они вместе встали передо мной, чтобы защитить от гипотетической угрозы. Интересные ребята, что уж говорить.

– Ваше величество, – тихо проговорил Киселёв. – А зачем вы хотите взвалить бесплатные больницы на казну?

– Да, ваше величество, – поддержал его Чернышёв. – Пускай бы оставались благотворительными.

– Я считаю, что армия, образование, полиция, судебная система и медицина должны быть целиком и полностью государственными. – Ответил я им после минутного молчания. – Я как-нибудь расскажу, почему так думаю. А пока хочу предложить вам сопровождать меня на прогулке.

Мальчишки переглянулись, а потом Киселёв осторожно спросил.

– А куда мы поедем прогуливаться, ваше величество?

– Мы поедем в сельцо Анашкино Троицкой волости Звенигородского уезда Московской губернии, – я улыбнулся. – Возьмите немного вещей, потому что мы там заночуем.

– Да, но… – они в который раз переглянулись и тут же выпалили весьма синхронно. – Слушаюсь, ваше величество.

– Идите, собирайтесь. – Я махнул рукой. – Да, Павел Дмитриевич, Александр Иванович, можете всем, кто будет вас спрашивать, сообщать, что должности камер-пажей за вами пока сохранены.

Они в который раз переглянулись и почти выбежали из кабинета. Я же некоторое время смотрел им вслед, а затем подошёл к двери. Мне до сих пор не хватает в этой эпохе всего трёх вещей: телефона, нормальных дорог и механических средств передвижения. Да, ещё ширинки. Вот ширинки мне порой очень не хватает. А сейчас я тоскую по телефону и его производному – селектору.

Открыв дверь, я посмотрел на сидящего в кресле для посетителей Архарова. Он сидел, опустив голову, а по обе стороны от хулигана стояли Зимин и Бобров и что-то ему тихо выговаривали. Увидев меня, Архаров встал, но продолжал разглядывать пол под ногами.

– Вася, готовь выезд, – обратился я к выпрямившемуся Зимину. – Кто будет возглавлять отряд охраны? Юра? – и я повернулся к Боброву.

– Да, ваше величество, – ответил Бобров. – Её величество не едет?

– Нет, – я покачал головой. – Киселёва и Чернышёва учитывай. Я в последний момент решил их с собой взять.

– Хорошо, ваше величество, – Бобров, явно колеблясь, посмотрел на Ахрарова.

– Не бойся, Юра. Николай Петрович больше не будет буянить, – я усмехнулся. – Правда ведь, Николай Петрович?

– Простите, ваше величество, – тяжело вздохнул Архаров. – Не сдержался я. Итак, всё с боем вырывать приходится, так ещё и Мухин решил докторов своих в полицию на оклад не пускать. Жаловаться вон прибежал. А как нам без докторов специально обученных работать прикажите? Хорошо ещё Александр Семёнович расщедрился и теперь информацию, коя не касается Службы Безопасности, Климов мне передает. Но это я так понимаю, за марвихеров Макаров отдариваться начал. А остальные только и мечтают кусок побольше прямо из глотки вырвать.

– Ну так времена такие. Всё меняется стремительно, вот и пытаются многие успеть за этими изменениями. – Ответил я, разглядывая его.

Архаров дрожит над своим детищем. Он и Макаров. Остальные всё-таки поспокойнее. Но если Макарова боятся, слишком уж репутация за бывшей Тайной канцелярией закрепилась специфическая, то Архарову действительно приходится биться за место под солнцем. Но ничего, он крепкий. Если в то время, когда до полиции, по большому счёту, никому дела не было, справился, то теперь и подавно всё у него получиться. Тем временем Зимин с Бобровым, убедившись, что Архаров пришёл в себя, ушли готовиться к поездке.

– Это точно. Всё слишком быстро меняется, – кивнул главный полицейский. – Порой кажется, что мы, старики, не успеваем за всеми изменениями.

– Это вы-то не успеваете, Николай Петрович? – я удивлённо посмотрел на Скворцова. А Илья, в свою очередь, уставился на Архарова. – Побойтесь бога, так говорить. Да, я попросил Мухина поделиться с вами докторами. Ефрем Осипович обещал не слишком лютовать. Он ещё и подготовит их как раз по полицейской части, если вы хорошо его попросите.

– А вот это хорошие новости, просто замечательные, – Архаров расплылся в улыбке. – Так я пойду, ваше величество? Надо бы у Ефрема Осиповича прощение попросить да обсудить нашу дальнейшую работу.

– Идите, – я махнул рукой. – Илья, с нами не едешь. Мне нужно, чтобы во дворце хоть один здравомыслящий человек остался. Зимин не сможет за всем уследить, а своих адъютантов я с собой забираю.

– Слушаюсь, ваше величество, – Скворцов наклонил голову. Он уже почти освоился. Тем более что сейчас, после отъезда Сперанского в Петербург, у него не оставалось выхода.

Я же окинул взглядом приёмную, покачал головой и пошёл готовиться к поездке. Она была запланирована неделю назад. Изначально Лиза хотела поехать со мной, но сегодня утром она почувствовала себя нехорошо. Мы вместе с Мудровым решили, что ей лучше остаться дома. Елизавета огорчилась, но рисковать ребенком она не согласилась бы ни за что, поэтому не сильно возражала. К тому же я новое производство хотел посетить, а не театр с хорошенькими актрисами в торжественной обстановке открывать.

Это был завод по переработке сахарной свёклы в сахар. Как оказалось, первым, кто додумался до этого, был наш изобретатель Есипов Яков Степанович. Он придумал, как добывать сахар из свёклы ещё при Сашкиной бабке, вот только денег для дальнейших изысканий у него не было. Пока он не столкнулся с генералом Егором Ивановичем Бланкеннагелем. Егор Иванович сумел пробиться ко мне на аудиенцию и попросил кредит. Я его выслушал и в ответ предложил наладить производство на паях. Тем более Есипов был полон идей, а я прекрасно знаю, что все эти идеи будут реализованы, но только по истечении времени. И зачем тянуть, когда есть такая замечательная возможность, хоть в чём-то быть первыми, да ещё и ускакать на десяток лет вперёд?

Бланкеннагель развил просто сумасшедшую деятельность, и пару недель назад мне доложили, что завод заработал. Шла обкатка технологии, и мне нужно было посмотреть, на каком этапе находится производство. А ещё позаботиться о надёжной охране. Промышленный шпионаж никто не отменял. Да что уж тут говорить, когда я сам не гнушался им пользоваться.

На этот раз я изменил себе и предупредил Егора Ивановича о своём визите заранее. Не то, что я начал страдать повышенным человеколюбием, нет. Просто нам предстояло заночевать в его вотчине, и свалиться целой толпой на голову Бланкеннагеля было бы настоящим свинством.

Свернув в очередной коридор, я услышал громкие всхлипывания и затормозил, чтобы выяснить, кто так горько рыдает.

– Ну что вы, дорогая, держите себя в руках, – незнакомый женский голос заставил меня остановиться.

– Ах, Варвара Ильинична, не вас гонят прочь от двора, – всхлипнула Нарышкина Мария Антоновна. – Не вам её величество так надменно сказала, что не желает видеть, по крайней мере, до тех пор, пока я не смогу без запинок назвать имя отца моего ребёнка. Как она могла мне такое сказать? – И Мария Антоновна снова всхлипнула. – А вы зря приехали. Несмотря на заверения Марии Фёдоровны, вас не сделают её фрейлиной без одобрения его величества. А он недавно Гагарину утвердил статс-дамой её величества вдовствующей императрицы.

– Я не думаю, что всё так серьёзно, – пробормотала неизвестная мне Варвара Ильинична.

– О, всё ещё серьёзней. – Мария Антоновна фыркнула. – Его величество намерен сократить количество придворных, и я лично слышала, как Елизавета Алексеевна сказала: «Ну, слава богу. Теперь я смогу избавиться от всех этих великосветских ветрениц. При мне останутся лишь те дамы, кто вопреки моде на распутство, верны своим мужьям!». Уж кто бы говорил…

– Тише, не стоит злословить на счёт её величества. У Макарова, говорят, везде шпионы, даже среди двора. – Укоризненно произнесла Варвара Ильинична. – Но, конечно, это как-то звучит… странно.

– Она просто боится, что его величество наконец-то снимет траур по отцу и увидит, что окружён прелестнейшими женщинами. Вот тогда я точно посмеюсь…

Я не стал дослушивать. И так понятно, о чём пойдёт речь. Вот только я не знал, что Лиза своё неважное самочувствие начнёт выплёскивать на этих… хм… не слишком разборчивых дам. А ещё я не знал, что она тяготится присутствием женщин, половину из которых приписывают мне. И я не знаю, как ей помочь. Хотя… Раз беременная императрица вслух изъявила желание видеть возле себя исключительно преданных хотя бы друг другу супругов, то, как я могу противиться её маленькому капризу?

Развернувшись, я быстро направился в приёмную. Скворцов вскочил, удивлённо глядя на меня.

– Ваше величество, что-то случилось? – спросил он немного растерянно.

– Да, случилось, – я внимательно посмотрел на него. – Как ты относишься к сплетням?

– Простите, ваше величество, что? – Илья моргнул.

– Только не пытайся меня убедить, что тебя ни разу не приглашали ни в один салон, – я смотрел на него скептически.

– Приглашали, зачем мне это отрицать? – Скворцов подал плечами.

– Значит, сегодня ты примешь приглашение. И, когда дойдёт очередь до сплетен, расскажешь, что её величество выгнала сегодня Марию Антоновну Нарышкину. И заявила, что не желает видеть подле себя много порока. Что это неполезно для ребёнка. Ну, придумай что-нибудь. Что Мудров выразил опасения насчёт разных дурных болезней.

– А Елизавета Алексеевна действительно что-то подобное говорила? – осторожно спросил Илья.

– Да. Она неважно себя чувствовала и расстроилась из-за отмены поездки, так что действительно много чего наговорила. И об этом, и без тебя всем будет известно. Ты же скажешь, что я слаб, и не сумел ей отказать в её маленькой прихоти. – Я задумался. – Да, именно так. И готовься к взяткам.

– Мне их и так предлагают каждый день, – буркнул Илья.

– О, на этот раз всё будет куда интересней. – Я похлопал его по плечу. – Развлекайся.

И я оставил его стоять посреди приёмной, обдумывая мой приказ, и поспешил уже в свои апартаменты, где меня ждал Кириллов, чтобы помочь уже одеться для выезда.

Глава 4

Идея поехать верхом оказалась не самой лучшей. Нет, если бы я выехал в карете или в санях, то итог был бы тот же. Но, во всяком случае, я не напоминал бы весьма оригинальный сугроб, когда зашёл в обеденный зал этой подмосковной почтовой станции. И ведь ничто не предвещало такой резкой смены погоды. Когда мы выезжали, на небе не было ни облачка, стоял прекрасный, слегка морозный день. Снега было ещё немного, дороги не заметены, так что ехать верхом было сплошным удовольствием.

А потом налетел ветер, небо очень быстро обложило тучами, и пошёл снег. Сначала он падал крупными хлопьями, а потом началась метель. Ветер дул нам прямо в лица, и ни черта не было видно. Последнюю версту пробирались пешком, ведя лошадей на поводу. Хорошо ещё, что почтовая станция неподалёку оказалась.

– Ну и погодка, – Зимин стряхивал снег со своей одежды, а мальчишки, Киселев с Чернышевым, бросились помогать мне раздеться, чтобы просушить мои шинель и шляпу. – И с чего поднялось-то?

– Да кто бы знал, – ответил я раздражённо. – Чернышёв! Хватит трясти мою шинель! Займись уже собой.

– Слушаюсь, ваше императорское величество, – крикнул парень, но, вместо того, чтобы начать уже раздеваться, принялся развешивать мою шинель рядом с печкой. Вот же неугомонный.

– Ваше величество, да как же так? – ко мне вопя и, заламывая руки, пытался пробиться станционный смотритель. – Как же вот так, без предупреждения?

– Погоде обычно плевать на каких-то там людишек. Она вносит коррективы на своё усмотрение, – ответил я ему, правда, настолько тихо, что не уверен, расслышал ли он мои слова. Зато их прекрасно расслышал Бобров, стоящий рядом. Юра покосился на меня, но ничего не сказал. Тогда я повернулся к нему и спросил ещё тише. – Как зовут станционного смотрителя?

– Савинов Илья Иванович, – также шёпотом ответил Бобров.

– Илья Иванович, прекратите доводить себя до удара. Мы не собирались заезжать к вам без предупреждения. – Я повернулся к смотрителю, замершему от осознания, что Император! обращается именно к нему. – Нас застала непогода в самый неподходящий момент, как, подозреваю, большинство ваших гостей. Так что не нужно каких-то особых церемоний. Просто распорядитесь приготовить нам горячий чай. Как только погода станет приемлемой для путешествий, мы продолжим путь.

– Конечно, ваше величество, я сейчас… Я распоряжусь приготовить комнаты…

– Не стоит, Илья Иванович, – прервал я его. – Надеюсь, что столь внезапно начавшаяся буря вскоре прекратится. Так что я вполне могу посидеть в общем зале. Лучше организуйте на столы.

– Я прослежу, – тут же высказался Зимин и выдвинулся в направлении станционного смотрителя.

Вася крепко взял Савинова чуть повыше локтя. По лёгкой гримасе, промелькнувшей на лице смотрителя, можно было сделать вывод, что Зимин сжал пальцы слишком сильно, намеренно причиняя лёгкую боль. Возможно, он сделал это для того, что бы Савинов пришел наконец-то в себя и начал соображать более рационально.

– Думаю, нам стоит пройти за ними, иначе господина Савинова действительно хватит по дороге удар, и мы будем вынуждены пить чай, стоя возле входной двери. И это при условии, что кто-то догадается нам его принести. – Произнёс я иронично и бросил взгляд на Чёрнышова. – Саша, твою мать, оставь уже мою шинель в покое! Раздевайся и пошли в зал. Нам всем только заболеть не хватало.

Чернышёв покраснел так, что даже уши запылали. Стянув шинель, он повесил её рядом с моей и поспешил занять своё место рядом с Киселёвым.

Бобров встал впереди, и мы выдвинулись в направлении зала. Практически все столы были заняты, и именно это вызывало у станционного смотрителя предынфарктное состояние. Пока он мучительно размышлял над тем, кого можно попросить потесниться, я, в свою очередь, осмотрел зал. Внезапно мой взгляд зацепился за знакомое лицо.

– Ну что же, господа, думаю, дамы не будут возражать, если мы составим им компанию, – сказал я вполголоса и направился прямиком к столу герцогини де ла Тремуль, принцессы де Тарант. – Мадам, позволите несчастным путникам, застигнутым бурей, присоединиться к вам? – Спросил я достаточно любезно.

– Ваше величество, – Она приподнялась, чтобы поприветствовать меня, и снова села на своё место. – Конечно, кто бы мог отказать вам.

– О, ваше величество, эта буря была такой внезапной, – прощебетала вторая женщина, сидевшая за довольно большим столом, за которым можно было уместить весь мой отряд, если немного потесниться. Я сразу же узнал её. Это была художница Виже-Лебрен. – Она всех нас, похоже, загнала сюда.

– А вы всё же решили покинуть Россию? – спросил я, усаживаясь напротив французской принцессы.

– После «беседы» с этим вашим Макаровым, у меня просто не оставалось выхода. – Сухо ответила принцесса.

– Странно видеть вас без Варвары Николаевны Головиной. Вы же просто неразлучны, – я внимательно смотрел на неё.

– Я пригласила Варвару пожить в нашем замке. Но, из-за этого вашего приказа, полагаю, она нескоро посетит Францию.

– Ну, почему же, если у них всё замечательно в их поместьях, то они вполне могут путешествовать, – ответил я принцессе, сохраняя на лице любезную улыбку.

– Это несправедливо, – она покачала головой.

– Наоборот, я забочусь исключительно об их благосостоянии, – я приложил руку к сердцу. – Впрочем, если Варвара Николаевна так сильно жаждет поехать в Париж, чтобы ещё раз взвесить все преимущества католической веры, в которую вы так настойчиво просите её перейти, то я возражать не буду. – Мой взгляд заледенел. Я сам это почувствовал, а принцесса вздрогнула и слегка отпрянула. – Вы же, безусловно, поддержите подругу и обеспечите ей достойное содержание, не так ли?

– Я? – Луиза де Тарант моргнула.

– Конечно, – я снова благожелательно улыбался. Она, похоже, так и не поняла, за что именно её попросили покинуть Россию. – В конце концов, по моим сведениям вашему мужу герцог Баденский назначил пенсию. Что неудивительно, герцог де ла Тремуль командовал его армией.

– Мой муж? – растерянно проговорила принцесса и удивлённо посмотрела на художницу. Виже-Лебрен сидела тихо-тихо, стараясь не привлекать к себе внимания.

– У вас есть муж, мадам, – спокойно напомнил я де Тарант о существовании герцога. – Увы, но это так. Надеюсь, я этим сообщением вас не разочаровал, – в этот момент Зимин притащил самовар и поставил на стол. – Просто потрясающе, – я улыбнулся, рассматривая этого монстра.

К нашему столу подбежал Савинов, который тащил огромный поднос, заставленный так, что бедный Илья Иванович слегка кренился, с трудом удерживая его.

– Ваше величество, чай, бублики с пылу с жару, мёд…

– Не суетитесь, Илья Иванович, – Бобров встал и отобрал у него поднос. – Будет весьма неловко, если вы сейчас все эти вкусности опрокинете и прямо на его величество. Или, упаси боже, на присутствующих здесь дам.

– Да-да, конечно, – Савинов преданно посмотрел на меня. – Может, чего-то ещё, ваше величество? Чего-то особенного?

Я только кашлянул в кулак. С языка так и рвалось: «Ну что ты можешь мне особенного предложить? Травки и девочек в приватном кабинете?». Но сказал я другое.

– Ничего пока не нужно, Илья Иванович. Если что-то понадобится, то Бобров сразу же вам мою просьбу передаст.

Савинов поклонился и удалился от нашего стола с заметным облегчением. Я же как можно незаметнее осмотрел зал. Практически все путешественники то и дело бросали на меня быстрые взгляды. Кое-кто так глаз не сводил. Но подходить или сделать ещё какую-нибудь глупость в этом роде никто не пытался. Тем более что Зимин быстро освободил три соседних столика, и теперь за ними сидели его гвардейцы.

– Я никак не могу привыкнуть к этому чудовищу, – нарушила воцарившееся молчание Виже-Лебрен, указывая на самовар.

– А мне кажется, что они очень удобные, – ответил ей Киселёв и слегка покраснел, когда художница улыбнулась ему.

Зимин тем временем весьма ловко налил мне чай и вопросительно посмотрел на принцессу. Она правильно расшифровала его взгляд и поморщилась.

– Как вы, моя дорогая Элизабет, не можете привыкнуть к этому… – она не смогла найти во французском языке перевода для самовара, поэтому продолжила, – так и я никак не смогла приучить себя к чаю. Хотя пока я жила в Лондоне, мне приходилось пить чай целыми днями. Англичане очень трепетно относятся к этому напитку.

Она слегка пришла в себя и решила сменить скользкую и опасную для себя тему для разговора. Я внимательно смотрел, как принцесса подняла чашку с уже остывшим кофе и поднесла её к губам. А ведь она действительно, похоже, не поняла, почему Макаров попросил её собирать монатки.

Французская принцесса, которую Павел притащил из своей поездки по Европе, ещё даже не будучи императором, проживала в России полностью за счёт казны. И имела неплохое такое содержание. У меня появился всего один вопрос, когда я узнал об этом, а с хера ли такая щедрость? Ну, ладно, вопрос с приживалами и приживалками я собирался решить очень кардинально, одновременно с сокращением двора. Когда Васильев предоставил сумму, которую мы на этом в итоге сэкономим, я чуть со стула не упал. Что это вообще за аттракцион невиданной щедрости, вашу мать?

Но не щедрое содержание стало причиной того, что принцессу де Тарант попросили на выход. Она была ревностной католичкой и состояла в активной переписке с иезуитами и неким Жозефом де Местром. Последний порекомендовал ей создать при Российском дворе католический кружок и начать активно проповедовать среди Российской знати. И она почти уговорила Головину перейти в католичество. И, какая неожиданность, Варвара Николаевна была одной из немногих дам, приближённых к Лизе. И это я не знаю, кого ещё де Тарант удалось уговорить. А ведь принцесса была первой, кто прибежал в Михайловский замок, чтобы Лизе выразить сочувствие. В общем, мне такого геморроя было не нужно. Мне масонов хватало по горло.

Во Францию де Тарант никто не гнал. Она вполне могла уехать обратно в Лондон. Или к мужу в Баденское герцогство, если бы вспомнила, что какой-то там герцог де ла Тремуль вообще существует. Но Луиза захотела вернуться в Париж. И это её право. Мне, если честно, плевать, как они с Наполеоном будут ладить.

– Я получила письмо от матери, – теперь уже сама принцесса решила нарушить воцарившееся молчание. – Она пишет, что этот корсиканский выскочка хочет стать императором. Да кто его признает императором? – и она поставила чашку на стол.

Я не стал её огорчать тем, что возможно, если мне это будет выгодно, я признаю Наполеона императором. На самом деле, это признание ни на что не повлияет. Хотя может так получиться, что оно будет значить многое. Во всяком случае для самого Наполеона.

– Его может признать императором король Георг, – тихо сказала Виже-Лебрен, а я внимательно посмотрел на неё. Не так уж и проста эта маленькая художница. – Если будет пребывать в своём ужасном состоянии. Раньше хотя бы его высочество принц Уэльский мог сдерживать его безумные порывы, а теперь, говорят, его высочество арестован, – добавила она шёпотом.

– Да что вы говорите? – я покачал головой. – Какой кошмар. У меня до сих пор нет посла в Лондоне, поэтому, вести из Англии доходят до меня с запозданием. Какие жуткие вещи, оказывается, творятся в мире.

И тут я почувствовал на себе пристальные взгляды. Чуть повернувшись, успел заметить, что на меня смотрят все: Раевский и Краснов с одной стороны, а мальчишки Киселёв и Чернышёв, с другой. Но парни быстро опомнились и отвели взгляды, занявшись своим чаем с бубликами. И что их, интересно, так поразило? Вроде бы я ни с одним из них дела в Англии не обсуждал. Но они не дураки, даже камер-пажи. И вряд ли могут на секунду представить, что у нас вообще ни одного человека в Лондоне нет, кто снабжал бы меня и Макарова информацией.

Так что того же Раевского надо уже привлекать к обсуждениям, чтобы конфуза в будущем избежать. Всё-таки они доказали уже свою преданность, да и как-то это нехорошо, когда никому не доверяешь. В груди сразу щемить начинает, а так и до раннего инфаркта недалеко. Его здесь, кстати, весьма образно «грудной жабой» называют. А Раевского надо привлекать первым, потому что у него есть совесть. И он сможет меня тормозить, если я совсем зарываться начну. С недоотравительницей Кочубея у него вполне получилось меня от убийства отговорить.

Тем временем молчание затягивалось, но неформальность обстановки буквально заставляла снова начать разговор. Даже удивительно, насколько быстро непогода может разрушить ту грань, что отделяет людей друг от друга. И ведь никого сильно не удивляет, что мы все сидим сейчас за одним столом.

– Ваше величество, – Луиза де Тарант решила нарушить молчание. – Я могу поинтересоваться, куда именно вы направлялись, когда вас застала непогода?

– По делам, – обтекаемо ответил я. – У меня была назначена встреча. Надеюсь, если я прибуду позже оговорённого времени, это не станет неприятным сюрпризом.

– Полагаю, что дама будет ждать вас столько сколько потребуется, – тонко улыбнувшись, ответила мне принцесса и милостиво кивнула Зимину, позволяя, наконец, налить себе чай. Видимо, холодный кофе вдохновлял её даже меньше, чем самовар.

– Дама? А почему вы решили, что я направился к даме? Да ещё прихватив с собой целую свиту? – я нахмурился, пытаясь понять логику де Тарант, позволившую ей прийти к такому выводу. – Разве не принято навещать даму, соблюдая таинственность и осторожность?

– Я не знаю, ваше величество, – принцесса явно растерялась и посмотрела на художницу. Виже-Лебрен сидела, нахмурившись, явно раздумывая над тем, что именно будет делать, например, Краснов, когда я с вероятной дамой уединюсь. – Возможно, у вас какие-то отдельные, весьма пикантные договорённости. – И она понимающе улыбнулась.

Краснов не выдержал и хохотнул, и тут же замаскировал смех приступом кашля. Я посмотрел на него сузившимися глазами.

– Что тебе показалось таким смешным, Саша? – спросил я ласково.

– Я представил себе достоинства этой, безусловно, прелестной шалуньи, – пробормотал Краснов, обводя взглядом толпу мужиков, представляющих мой отряд. Отдельно осматривались Киселёв с Чернышёвым, ещё не тянувших на почётное звание героев-любовников.

– Саша, ешь бублик, – посоветовал я ему и повернулся к де Тарант. – Я, разумеется, не к даме еду. Увы, это действительно дела. Иначе я не потащил бы с собой Краснова. Зачем мне подвергать даму искушению и своими руками представлять ей возможного соперника. А ведь ещё Бобров есть, – Юра при моих словах как раз глотнул чай, и, предсказуемо подавился. Он покраснел и бросил на меня возмущённый взгляд. Я же несколько раз стукнул его по спине, а женщины принялись с интересом его разглядывать.

– Вы так шутите, ваше величество, – принцесса натянуто улыбнулась.

– Да, шучу. И, нет, я не буду говорить Бланкеннагелю Егору Ивановичу, что его приняли за женщину, – ответив ей, я бросил взгляд в окно. Мне показалось, или слегка посветлело, и снег уже не валил сплошной стеной.

– О, простите, ваше величество, – и Луиза опустила глаза.

– Ничего, мадам, не сомневаюсь даже, ваша версия – это первое, что пришло в голову половине присутствующих здесь людей. – Я посмотрел на чай. Ещё, что ли, чашку выпить?

– А вторая половина? – лукаво улыбнулась Виже-Лебрен.

– А вторая половина гадает, к кому из вас я всё-таки приехал сюда на свидание, – когда я это сказал, закашлялись уже Киселёв с Чернышёвым. Не обращая на них внимание, я задал вопрос, интересовавший меня сейчас гораздо больше мальчишек. – А что ещё писала вам ваша матушка, мадам?

– О, она писала совершенно невозможную вещь, – тут же переключилась на сплетни принцесса. – По Парижу ходят упорные слухи, что Талейран, решил воспользоваться слабостью Наполеона к мадемуазель Жорж, и обвинил герцога Энгиенского в том, что тот несколько раз навещал Францию. И что несчастный Луи связан с роялистами, мечтающими возродить династию Бурбонов. – Последнюю фразу она произнесла, вполголоса и наклоняясь в мою сторону.

– Это нормальное желание одного из последних Бубронов возродить династию, – ответил я, мучительно вспоминая, что мне говорили про этого герцога. Получалось, что почти ничего не говорили. Этот принц Конде был, мягко говоря, инертным типом, и вряд ли мог претендовать на корону. – Он же сейчас проживает в…

– В Баденском герцогстве, – быстро ответила мне де Тарант.

– Как и ваш супруг, к слову, – я снова напомнил ей о том, что она замужем. – Похоже, у герцога Баденского много лишних денег, раз он столь знатным лицам выделил содержание и приличные дома для проживания. Сомневаюсь, что герцог Энгинский может обойтись без небольшого двора.

– Карл-Фридрих вполне может себе это позволить. После слияния Баден-Бадена и Баден-Дурлаха, у него появилось немало дополнительных ресурсов. – Ответила чопорно принцесса.

– И это очень интересно на самом деле, – я снова посмотрел в окно. – Карл-Фридрих не любит Наполеона, и герцогу Энгиенскому нечего опасаться. Но при чём здесь мадемуазель Жорж?

– Ах, Луи всегда был неравнодушен к прелестным актрисам… – И тут выглянувшее солнце заглянуло в зал, осветив наш стол. – О, неужели кончился этот ужасный снег? Ваше величество, мы можем ехать? Возможно, мы успеем попасть на станцию, где у нас уже заказаны комнаты для ночлега. – Луиза посмотрела на меня умоляюще.

– Конечно, мадам, не смею вас задерживать, – я встал, и мои офицеры последовали моему примеру.

Когда женщины ушли, поспешив продолжить путешествие, а суматоха в зале улеглась, ко мне подошёл Зимин.

– Выдвигаемся, ваше величество? – спросил он, посматривая в окно.

– Нет, ждём ещё двадцать минут. Такие просветления могут быть временным явлением. Не хотелось бы снова попасть в буран, чтобы пришлось возвращаться. – Ответил я задумчиво, глядя в чашку с чаем. – Плесни мне горячего, – наконец, я протянул чашку Зимину и взял бублик. – Как-то не вериться, что герцог Энгиенский настолько идиот, а Наполеон так глуп, что не предвидит последствий увлечения этой певичкой.

– Почему вы думаете, что эта история – неправда? – Раевский спросил за всех. А Чернышёв даже жевать перестал, навострив уши.

– Ну, почему же, неправда? Правда, – я усмехнулся. – Всё, кроме мадемуазель Жорж. Принц Конде герцог Энгиенский может стать королём возрождённой династии, всё-таки он Бурбон и не самый последний из этого семейства. Хочет ли он этого, я не знаю. Хочет ли от него избавиться Наполеон – конечно. Странно, почему герцогу раньше несчастный случай не организовали.

– Несчастный случай? – Киселёв уставился на меня во все глаза. Хорошо ещё мои адъютанты и офицеры охраны промолчали, пряча глаза. Ну, конечно, в памяти ещё жив несчастный случай, произошедший с Павлом Петровичем. Моя рука дрогнула и потянулась к карману. На этот раз я не стал её одёргивать и, нащупав табакерку, принялся её поглаживать.

– Что может быть несчастнее смерти? – довольно резко спросил я у мальчишки. – Другое дело, если Наполеон хочет придать этому делу публичность. Даже интересно стало, что он предпримет в итоге.

– И вы не попытаетесь спасти герцога Энгиенского? – на этот раз вопрос задал Чернышёв.

– Конечно, нет, – я даже поморщился. – Я его даже не знаю. Но это доказывает серьёзность намерений Наполеона на императорский титул. Раньше его Бурбоны не слишком смущали. Даже если ему приходилось делить с одним из них мадемуазель Жорж. Меня беспокоит Баденский герцог. Кто-нибудь из вас может мне сказать, почему он меня беспокоит?

– Нет, ваше величество, – снова за всех ответил Раевский.

– Вот что, я передумал. Я, пожалуй, помогу несчастному Луи. Краснов, после возвращения ты поедешь в Баден, чтобы предупредить герцога Энгиенского об опасности. Это будет особенно актуально, если Луиза де Тарант всё-таки не доедет до мужа и не сделает этого лично. Заодно осмотришься. Что-то в этом Баденском герцогстве происходит, и мне нужно знать, что именно.

– Слушаюсь, ваше величество. – Краснов склонил голову. – Но, может быть, поручить это дело Александру Семёновичу? Его головорезы быстрее меня поймут, что может вас беспокоить в поведении Карла-Фридриха Баденского.

– Саша, если тебя это волнует, то сделай крюк, загляни в Петропавловскую крепость и выпроси у Макарова одного из его молодцов. – Наконец, я принял окончательное решение. – Я приготовлю письмо. Отвезёшь его Александру Семёновичу и вместе подумаете, как лучше выполнить моё поручение.

– Слушаюсь, ваше величество, – на этот раз Краснов говорил более уверенно. Надо же, и ни одного слова против. Зря Макаров на наших дворян наговаривал. Они вполне могут отбросить в сторону принципы. Если сильно захотят, конечно.

Я перевёл взгляд на Зимина. Тот посмотрел на часы и повернулся к окну. Солнце светило ярко и вроде бы не собиралось прятаться за тучи.

– Выезжаем, – скомандовал я, и Зимин с Бобровым с облегчением выбрались из-за стола, чтобы приготовиться к отъезду.

Ну что же, нельзя сказать, что эта остановка была совсем уж лишней. И теперь нужно было думать, как вести себя с Наполеоном. Чёрт, а я дурак думал, что у меня ещё пара лет в запасе есть. И ведь сам того не ведая, ускорил процесс. Осторожнее надо быть, Саша. Лучше просчитывай последствия каждого своего шага! Ну а сейчас, поезжай и осмотри сахарный завод. Дешёвый и доступный сахар – это тоже очень важно.

Глава 5

– Как вам вечер, Леонид Иванович? – Крюков покосился на молодого человека, подошедшего к нему. Высокий, темноволосый… Они были чем-то внешне похожи друг на друга, но Лёнька мог с уверенностью сказать, что не знает, кто это.

– Нас представляли друг другу? – спросил Лёнька осторожно. Здесь, среди высшего общества только скажи слово какое не то, мигом на дуэль вызовут, несмотря на все запреты.

– Ах да, разрешите представиться. Илья Скворцов, второй секретарь его величество Александра Павловича. – И молодой человек слегка поклонился. Судя по улыбке, застывшей на его лице, он прекрасно знал, кто такой Лёнька, и Крюкову не нужно было, в свою очередь, представляться. – Так как вам вечер?

– Довольно скучно, – совершенно честно ответил Лёнька. – Сейчас никто не знает, как лучше себя вести, и осторожничают. И это неудивительно. Ни один вечер не проходит без участия приближённых его величества.

– Вы думаете, кто-то из нас донесёт его величеству о неподобающем поведении кого-то из гостей? – Илья улыбнулся и обвёл внимательным взглядом зал.

– Так все думают. – Ответил Лёнька. – С другой стороны, как можно никого из приближённых его величества не пригласить? Вдруг затаят обиду, а то и вовсе Макарову Александру Семёновичу шепнут, что-нибудь опасное. Здесь ведь любого можно заподозрить в участии в заговоре.

– И любую, – задумчиво добавил Скворцов.

– И любую, вы правы. Кроме меня, – и Лёнька криво ухмыльнулся.

– И чем же вы отличаетесь от других, Леонид Иванович? – Илья посмотрел на него с улыбкой.

– Вы знаете, кто я, господин Скворцов. Не можете не знать, – ответил Крюков резко. – А вот вас вполне можно записать в заговорщики.

– Нет, – Илья покачал головой и широко улыбнулся. – Трудно в таком заподозрить бывшего ночного лакея, который всем, что сейчас имеет, обязан его величеству.

– Вот как, – Крюков удивлённо посмотрел на него. – И как же вам так повезло?

– Я всего лишь менял свечи той ночью, когда государя Павла Петровича удар хватил. И его величество Александр Павлович меня заметил. Ну а потом так уж получилось, что утром его некому было брить, и его величество вспомнил почему-то обо мне. – Илья продолжал смотреть на гостей, уже распавшихся на группы и о чём-то негромко разговаривавших.

– Интересная история, – протянул Лёнька.

– На самом деле, нет, – покачал головой Скворцов. – Так часто бывает, что при государе возвышаются слуги, сумевшие в тяжёлую минуту хорошо выбрить его величество, или коня подвести, или ещё что-то такое вроде бы мелкое, но такое необходимое сделать. Да что далеко ходить, когда граф Кутайсов Иван Павлович всего лишь в деревню отослан.

– Да, чудны дела твои, Господи, – пробормотал Лёнька и добавил вполголоса. – А вот, не пришли бы вы, как обычно, приглашение отклонив, здесь было бы куда веселее. Адъютантов-то своих его величество, похоже, с собой забрал. Ну а вас я раньше на подобных вечерах не видел.

– Я здесь больше по приказу его величества, чем по личной прихоти. – Илья повернулся к Крюкову. – Графиня Самойлова сегодня чудо как хороша, – заметил он довольно равнодушно.

– И всё же здесь сегодня скучно. А всё из-за вас, господин Скворцов, – Лёнька поклонился хозяйке сегодняшнего вечера Екатерине Самойловой, и получил лёгкий благосклонный кивок в ответ. – Уж у графини вечера обычно очень, хм, живо проходят.

– Ничего, не переживайте, я скоро уйду, и гости вздохнут с облегчением, – хмыкнул Илья. – Могу я поинтересоваться, что вы пытаетесь найти на этих приёмах? Кроме заговоров, естественно.

– Как бы это ни прозвучало странно, но я учусь, – ответил ему Лёнька. – Оказалось, что я знаю слишком мало на самом деле. Но, когда я, хм, работал в немецких герцогствах, у меня и задачи стояли иные, чем сейчас.

– Сейчас вам не нужно будет быстро уносить ноги, наоборот, оставаться в обществе подольше, чтобы не навлечь на себя подозрения, – Илья смотрел на Крюкова прямо, не отводя взгляда.

Лёнька внезапно понял, что с этим секретарём императора ему общаться проще, чем с кем бы то ни было. Потому что бывший лакей его понимает. Такое чувство у него появилось лишь однажды с тех пор, как его взяли люди Макарова. Когда его привели на первый допрос, и он увидел Александра, то ему тоже, грешным делом, показалось, что император знает, о чём говорит. И что он тоже понимает его, марвихера Лёньку – графа. Александр тогда ещё не ушёл, а он, Лёнька, уже знал, что согласится на безумную идею Макарова. Просто, чтобы доказать императору, что тот насчёт него ошибается.

– Ну надо же, Мария Антоновна Нарышкина здесь, вот бы послушать, о чём она рассказывает своим почитателям. Может быть, мне и не придётся… – пробормотал Илья и замолчал, не договорив фразу до конца.

Лёнька проследил за взглядом секретаря, и, что-то прикинув, кивнул ему в сторону Нарышкиной, вокруг которой собралась самая большая группа на этом вечере.

– Идёмте, господин Скворцов. Самый лучший способ послушать, о чём так эмоционально говорит дама, – это выразить ей своё самое искреннее восхищение. – Быстро проговорил Крюков, отходя от колонны, которую в этот вечер подпирал.

– Постойте, – Илья его остановил, тронув за рукав. – Его величество прислал гонца с сообщением. Мне приказано вам передать, что скоро вы покинете столицу.

– Я знаю. Александр Семёнович мне говорил и даже представил бравого капитана, который составит мне компанию, – на этот раз Лёнька усмехнулся довольно иронично.

– Нет-нет, – Скворцов покачал головой. – Если я правильно понял, планы немного поменялись. Вы поедете в Баденское герцогство вместе с Александром Красновым, адъютантом его величества.

– Зачем? – Лёнька внезапно почувствовал, что у него вспотели руки.

– Я не знаю, – Скворцов покачал головой. – Полагаю, Краснов вам всё объяснит. Ну а теперь мы можем выразить своё глубочайшее почтение и восхищение Марии Антоновне, – и Илья первым направился к Нарышкиной. Лёнька же ругнулся сквозь зубы так, чтобы его никто не услышал, и быстро нагнал Скворцова. Ему и самому было любопытно послушать, что же привело признанную красавицу в такое негодование, в коем она сейчас пребывала.

***

К селу Анашкино мы подъезжали уже потемну. Нужно было только свернуть с тракта на неприметную дорогу, ведущую к этому селу. На свёртке стояла карета. Наш отряд ждали, видимо, чтобы показать, где именно сворачивать. Дорога на село была вычищена. Я только головой покачал. Если мне память не изменяет, то Скворцов говорил, что от свёртка до господского дома почти восемь вёрст. Расчистить такое расстояние с помощью лопат после налетевшей пурги было делом нелёгким. Ну что же, будем считать, что Бланкеннагель весьма целеустремлён и хочет произвести на меня хорошее впечатление.

Дверь кареты распахнулась, и оттуда выскочил сам отставной генерал. Ему было уже за пятьдесят, но двигался он весьма бодро, да и выглядел гораздо моложе своих лет. Зимин опознал его и пропустил ко мне, отведя своего коня в сторону. Если Бланкеннагель и удивился, когда Вася на коне перегородил ему дорогу, то вида не подал.

– Ваше императорское величество, – он раскланялся перед моим конём. Марс удивлённо посмотрел на Бланкеннагеля и попятился. – Я жду вас, уже и не надеялся, что вы приедете. Какая жуткая погода, – заговорил он очень быстро. Я с трудом его понимал.

– Ну что вы, Егор Иванович, у нас всё было договорено, как я мог отменить поездку, да ещё и не предупредив вас? – спросил я его, и, не дожидаясь ответа, добавил. – Егор Иванович, может быть, мы поедем уже? На дворе не лето, и вы правы, погода жуткая.

– Почему же вы верхом, ваше величество? – Егор Иванович всплеснул руками. – Это так… необдуманно в вашей стороны. – Он долго подбирал слово, чтобы сказать «безалаберно» более культурно. Я оценил. Усмехнувшись, указал ему на карету.

– Поехали, Егор Иванович. Нам всем хочется поскорее попасть в тепло. Выпить горячего чая, а потом уже поговорить о делах. – Сказал я и тронул пятками Марса.

– Может быть, ваше императорское величество всё-таки пересядет в карету? – в голосе Егора Ивановича прозвучали просящие нотки.

– Нет, – коротко ответил я, а Зимин первым начал движение.

Так получилось, что карета двинулась следом за нами, и к дому Бланкеннагеля мой отряд приехал раньше хозяина.

Встречать меня выбежали дворовые. Марса сразу же увели на конюшню, как только я соскочил на землю. На крыльце стояли несколько человек, среди которых я узнал Антона Ивановича Герарда. Генерал-майор Герард попросил у меня отставку по состоянию здоровья. Хотя мне он слишком больным не показался. Да и сейчас не кажется. Высокий, худощавый, чем-то он мне напоминал Бланкеннагеля. А вот стоящего рядом с ним невысокого, плотного господина я видел впервые в жизни.

– Ваше величество, проходите скорее в дом, – с крыльца соскочил дворецкий. – Неужто вы из самой Москвы вот так ехали?

– Нет, конечно, – я усмехнулся. – Мы останавливались несколько раз погреться и отдохнуть. В основном на станциях. А вы, Антон Иванович, погляжу, успешно лечите свою подагру в гостях у старого друга?

– Егор Иванович спросил меня, чем я хочу заниматься в отставке, – ответил Герард, заходя в дом следом за Бобровым, оттеснив Раевского. Кажется, Коля от такой наглости слегка охренел, но взял себя в руки, и ничего не сказал, чтобы не устраивать сцен в моём присутствии. – Я ему и рассказал, что сельским хозяйством займусь. Больно уж тема для меня благодатная и интересная. Думаю даже Московское сельскохозяйственное общество основать. Типографию при нём открыть, чтобы делиться с другими новинками и успешными прогрессивными диковинками.

– А заодно сахарный завод построить, – сказал я, освобождаясь от шинели. Её снова стянул с меня Чернышёв. Киселёв же стоял рядом с Раевским и больше слушал, о чём мы говорим.

– Почему же не построить. Тем более что свёклу нужно выращивать, да много. А она, зараза такая, может и не дать урожай. Вот и буду улучшать условия, чтобы как можно больше урождалась. Да и сорт хочу вывести, чтобы сахара в ней поболее, чем в других было. – Сказал Герард.

Я повернулся к невысокому господину, чтобы узнать уже, кто он такой, как дверь распахнулась и в дом ввалился хозяин.

– Уф, ваше величество, ну и резво вы скачите. Вот что значит молодость в жилах бурлит, – выпалил Бланкеннагель, пытаясь отдышаться.

– Что с вами, Егор Иванович? У меня складывается такое впечатление, что вы за нами бегом бежали, а не в карете ехали. – Я приподнял бровь, глядя на него.

– Проверял я, ваше величество, как коней обиходили, да перед этим на завод заехал, чтобы убедиться, что всё в полном порядке, – наконец, Егор Иванович отдышался. – Пойдёмте, ваше величество, я покажу вам вашу комнату. Чтобы вы могли отдохнуть с дороги. Да чай горячий выпили, или кофе.

В глубине дома словно ждали, когда он это скажет, потому что раздался зычный крик.

– Ванька! Ванька, сукин сын! Самовар тащи бегом в этот… как его… в будар!

Краснов в который раз за сегодняшний день зашёлся в гомерическом… кашле, конечно же, кашле.

– Саша, что-то ты кашлять начал сильно. Как вернёмся, я попрошу Мудрова осмотреть тебя, – сказал я, поворачиваясь к своему адъютанту.

Стоящий рядом с Красновым Розин кусал губы, чуть ли не в кровь, чтобы не последовать примеру друга, а Раевский улыбался. Зимин с Бобровым стояли с совершенно постным выражением на лице, а мальчишки – Киселёв с Чернышёвым, только растерянно оглядывались по сторонам.

– Не нужно беспокоить доктора, ваше величество, – сумел проговорить Краснов. – Я немного простыл по дороге, ничего больше.

– Ну, смотри, Саша, – протянул я с сомнением. – А, то есть у меня желание попросить Матвея Яковлевича новейшее лечение кашля к тебе применить.

– Какое, – Краснов сразу же стал серьёзным, а в его взгляде появилась настороженность.

– Клистирной трубкой, Сашенька, – ответил я.

– Простите, ваше величество, но мне нужно… срочно… – Выдавил из себя Розин и выскочил из дома на улицу.

– Иди помоги другу, – я махнул рукой, поймав умоляющий взгляд Краснова.

Саша сразу же вышел на улицу. Когда он открывал дверь, то до нас донёсся здоровый смех Филиппа.

– Простите их, ваше величество, – Раевский решил превентивно вступиться за этих охламонов. – Они ещё молоды, вот дурость и гуляет в голове.

– Егор Иванович, – я, покачав головой, повернулся к хозяину усадьбы. – Проводите меня уже в комнату. И, я надеюсь, при ней всё-таки нет будуара.

– Разумеется, ваше величество, – проговорил красный Бланкеннагель.

– Да, составьте мне компанию вместе с вашими гостями, сделайте милость, – добавил я, снова переводя взгляд на мнущегося неподалёку мужчину.

Через полчаса мы сидели в гостиной, и передо мной стояли несколько вазочек с сахаром. Сахарный песок, разной степени очистки, и кусковой рафинад. Тот невысокий господин, оказавшийся Есиповым Яковом Степановичем немного запинаясь, рассказывал мне о производстве. Как оказалось, это именно он придумал, как можно получить сахар из свёклы.