Читать онлайн Театр стекла и теней

The Big Book

Anne Corlett

THE THEATRE OF GLASS AND SHADOWS

Copyright © Anne Corlett, 2024

All rights reserved

Перевод с английского Ирины Залогиной

© И. Н. Залогина, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Азбука®коллеги и блогеры об Энн Корлетт и «Театре стекла и теней»

Потрясающе… Чарующая, не вполне избытая тоска по неведомому, по невыразимо прекрасному и незримому, до которого рукой подать, и неодолимая тяга продолжать поиски. Замечательно придуманный мир, а поскольку это роман, здесь магия театра предстает перед нами во всем своем эпическом великолепии.

Бриджет Коллинз, автор романов «Переплет» и «Предательства»

От «Театра стекла и теней» я в восторге – замечательно атмосферная, иммерсивная история об альтернативном Лондоне и тайнах Шоу, которое продолжается вечно. Блестящий роман!

Сара Брукс, автор романа «Территория чудовищ. Путеводитель для осторожных туристов»

Эта неповторимая, завораживающая, прихотливо сотканная история пленила меня с первой же страницы… В Театральном округе таятся страшные секреты и скрытая угроза. Мне не хотелось оттуда уходить.

Карен Коулс, автор романа «Приют гнева и снов»

Лиричная проза и дивно увлекательный сюжет. За кулисами таятся загадочные убийства, и соперничающие театральные фракции, и конфликты интересов, но на сцене разворачивается великолепный спектакль. Волшебный роман о том, что, отправляясь на поиски правды, надо быть очень-очень уверенными, что мы хотим ее знать.

Paradise Library

Сказочное, пьянящее чтение – невозможно избавиться от его чар.

A Dream of Books

Хитроумная, обольстительная и замечательно живая, эта темная история поднимает занавес, являя нашим глазам мир, где искусное притворство скрывает смерть и хаос, Режиссер цепляется за власть во что бы то ни стало, а исполнители не остановятся ни перед чем.

Rambling Mads

Я вошла в Театральный округ и пропала навсегда. Петляющие улочки, тупики, запертые двери и странные, дивные персонажи, которые живут в его стенах… «Театр стекла и теней» – ни на что не похожий роман, а его автор обладает блестящим талантом сочетать реальное с фантастическим.

My Bookish Blogspot

Яркий и самобытный, как спектакль в иммерсивном театре, этот роман околдовывает – в него можно нырнуть и остаться навсегда.

Culture Fly

«Театр стекла и теней», замечательно оригинальный, бурлящий изобильной фантазией, распахивает двери в завораживающий мир.

Love Reading UK

В этот роман погружаешься с головой – он уносит тебя в другой мир, фантастичный и причудливый. Не терпится туда вернуться.

Jan’s Book Buzz

Чудесная, опасная книга, с которой невозможно расстаться.

Page to Stage Reviews

Изобильный и живописный от начала до конца, «Театр стекла и теней» волнует, заинтриговывает и пронзает душу насквозь.

Hair Past a Freckle

Пленительный, колдовской роман – этому миру дыма и зеркал невозможно противиться. Просто ошеломительная книга.

Book Literati

Фантастически прекрасная история, полная тайн, драм и интриг.

Nadia’s World of Books

«Театр стекла и теней» полон черных тайн, страшных, тревожных событий и загадочных персонажей в самодостаточном мире, который существует в нашей реальности на особых правах. Завораживающая история.

Lynda’s Book Reviews

«Театр стекла и теней» заполнил пустоту, о которой я даже не подозревала, и я жадно поглощала каждое слово, будто взаправду подглядывала в этот мир мерцающего стекла и густо-черных теней. Очень атмосферная история, от которой невозможно оторваться.

Jaffa Reads Too

Темная, пленительная история, полная тайн и интриг.

All Books Great and Small

Волшебно, опасно, интригующе, порой мрачно. Восхитительно написано – фантазия у автора бездонная. Однажды этот роман станет классикой.

Bookchatter@Cookiebiscuit

Блистающая, головокружительная, манящая – не хочется, чтобы эта гипнотическая история заканчивалась. Это одна из лучших книг, что я прочитала за год. Роскошный фантастический пейзаж, идеальная комбинация лиризма, поэтической прозы и напряженного действия.

Emma’s Biblio Treasures

Сюжет и персонажи, которые не отпускают до самого финала.

JeanzBookReadNReview

Замечательная книга, от неотразимого начала до захватывающего конца. Воображение и язык Энн Корлетт просто завораживают. С этим миром и этими персонажами невозможно расстаться.

Brown Flopsy’s Book Burrow

«Театр стекла и теней» поглощает тебя целиком с первой же фразы. Открываешь – и ты на крючке, и отложить этот роман невозможно, пока не дочитаешь до конца.

Books by Your Bedside

1669 год: Второй Великий лондонский пожар охватил город, и трущобы на южном берегу пылали.

Когда пожары подобрались к Театральному округу, пожирая беспорядочную толчею доходных домов, теснящихся на его Окраинах, Зикел Дейнс, двадцать третий Режиссер Округа, по обыкновению криво усмехнулся и произнес: «Шоу должно продолжаться».

Глава 1

Кто-то накинул покрывало в цветочек на кислородный аппарат.

Джульетта ненавидела его механический хрип, но теперь аппарат был выключен, и наступившая тишина сурово напоминала о том, как мало осталось времени.

Джульетта сделала шажочек к кровати.

Мачеха вздохнула:

– Он тебя там не увидит.

Он меня и так не видит. Джульетта не сказала это вслух.

Ей было трудно разговаривать в этой комнате. Медсестры смотрели на нее с одним и тем же выражением, словно его заказали оптом у медицинского поставщика вместе со всем прочим, что требуется в деле умирания.

Марля.

Антисептик.

Четкий наклон головы.

Острое и выверенное сочувствие.

– Джульетта.

Резкий голос мачехи привел ее в движение.

Джульетта подошла, села на стул у кровати. Желтоватую бледность отцовского лица обрамляла хрустящая белизна подушки. Его приподнимали, чтобы облегчить дыхание, но он все соскальзывал сутулым кулем, будто внутри теплилось слишком мало Стивена Грейса – нечему удерживать форму. Глаза его были открыты, но взгляд уже поплыл.

– Побудь с ним немного.

И мачеха зацокала каблуками, оставляя Джульетту глядеть на умирающего отца.

Взять его за руку? Так ведь и задумано, да? Она видела в кино. Наклоняешься вперед, берешь его руку в ладони, словно бы никогда не отпустишь. Драматизм этой сцены отвлекал. Джульетта представила себя: вся в черном, завитки темно-рыжих волос рассыпались по скорбно поникшим плечам.

Стул стоял слишком далеко от кровати, и пришлось подтащить его ближе, а потом все никак не получалось сплести свои пальцы с отцовскими. Она вообще когда-нибудь держала его за руку? Не вспомнить. Она уже готова была сдаться, но тут отец судорожно, сипло вздохнул.

– Мадлен. – Голос сдавленный, лицо как кулак – он напрягся, пытаясь оторвать голову от подушки. – Ты помнишь? Ты…

Что бы он ни хотел сказать, голос его туго скрежетал, он закашлялся и кашлял очень долго, под конец разразившись жутким бульканьем. Вцепился в руку Джульетты и сильно сжал.

– Мадлен. – Глаза его закатились. – Мад… лен.

Джульетта вскочила, и тут раздались шаги: в дверях появились мачеха и за ней медсестра.

– Что случилось? Он что-нибудь говорил?

– Нет. То есть ничего осмысленного.

Стивен вцепился в простыню костлявыми руками, захлебываясь кашлем все сильнее, и Джульетта, резко отпрянув, столкнулась с медсестрой.

– Да господи боже. – Клэр раздраженно поморщилась. – Иди вниз и побудь с девочками.

Всегда «девочки». Никогда – «твои сестры». Джульетта не двинулась с места, и на лице Клэр отразилась эмоция, настолько близкая к неприязни, что разницы не разглядеть.

– Хорошо бы еще сегодня, Джульетта.

Джульетта нашла единокровных сестер в игровой. Десятилетняя Ребекка сидела с книгой у окна, восьмилетняя Элизабет расставляла мебель в кукольном домике. Джульетта заметила, что кукольная фигурка отца спрятана под жестким покрывалом в одной из спален.

Она попыталась улыбнуться.

– Все хорошо, – сказала она, хотя ее ни о чем не спрашивали.

Возникла пауза, потом Ребекка все-таки спросила:

– Что происходит?

– Все…

Нет, это она уже говорила. Джульетте стало грустно: оказывается, она не помнит, как с ними разговаривать. Они ходили за ней по всему дому и звали ее Дули, когда были совсем крошками, но потом подросли, и мачеха нашла способы отдалить их от нее.

– Все в порядке. Ваш отец… В смысле, отец… Наш… – Прозвучало так, словно она молилась. – Он…

Эхо шагов разнеслось по коридору, и дверь открылась. Пройдя мимо Джульетты, мачеха распахнула объятия дочерям, а те вскочили и кинулись ей навстречу, уткнулись в нее.

Обнимая девочек, мачеха обратилась к Джульетте через их головы:

– Не пропусти звонок в дверь. Доктор должен быть уже скоро. Не знаю, сколько еще…

Она осеклась, сжала губы, в последний раз обняла девочек, потом отстранилась и быстро вышла.

Врач приехал и поднялся к отцу. Вскоре мать одной из подруг Ребекки забрала девочек, и те покорно ушли. Джульетта бесцельно слонялась, прислушиваясь к неясному скрипу и шарканью наверху. В гостиной на серванте скопилась нехарактерная стопка почты. Джульетта рассеянно перебирала ее, когда услышала сначала голоса в прихожей, а затем стук входной двери. Тишину разорвали шаги, дверь в гостиную открылась, и вошла мачеха.

Она уперлась взглядом в конверты в руках у Джульетты:

– Что ты делаешь?

– Ничего. – Джульетта отложила почту. – Что происходит?

– Твой отец мертв. – Мачеха забрала стопку, упрятала в карман и повернулась к Джульетте. – Ты слышала, что я сказала?

У Джульетты перехватило горло, словно она надышалась пылью.

– Да.

Та кивнула:

– Мне надо к девочкам. Они останутся на ночь у Джейн, и она же отведет их завтра в школу.

– В школу?

– Будет лучше, если все будет нормально, как всегда.

Мачеха направилась было к двери, обернулась:

– Соболезную. Тебе должно быть непросто.

– Кто такая Мадлен?

Мачеха остановилась, ладонь застыла на дверной ручке.

– Где ты услышала это имя?

– Он сказал. Перед тем как вы вошли.

До этой была другая мачеха и еще множество мимолетных фигур, которых Джульетте, если постараться, может, и удалось бы назвать по именам, но об одной женщине она не знала ничего. За эти годы отец рассказывал кучу историй, избавляясь от старых версий так же небрежно, как от порушенных отношений. Для прекраснодушного романтика она была первой любовью. Для измученного миром циника – той, что завлекла его, разбила ему сердце. Она была танцовщицей, девушкой из бара, цыганкой. Он потерял ее из-за несчастного случая, другого мужчины, неизлечимой болезни. В раннем детстве Джульетта не замечала нестыковок. Только позднее она осознала, что у других людей родители понятные. Больше ни у кого мать не преображалась, не меняла форму, как персонаж греческого мифа. Но истории уже успели так запутаться, что она еле-еле продиралась к тому, о чем хотелось спросить. И даже если спрашивала, ее вопросы встречали непривычной резкостью. Это не имеет значения. Ее мать мертва, и он не хочет об этом говорить.

Были времена, когда она думала додавить его, но правда состояла в том, что отец был мастер уходов, Гудини сердца, и глубоко внутри она опасалась, что ее саму тоже оставят в прошлом. Так что она позволяла ему плести эту запутанную сеть историй, пока сама не перестала понимать, что слышала от него, а что соткалось из ее собственной отчаянной тоски.

– Не знаю никакой Мадлен. – Мачеха открыла дверь. – Мне пора.

Она вышла, и через несколько минут Джульетта услышала, как закрылась входная дверь.

Джульетта стояла, мысленно ощупывая рваные, неровные края неведомо чего внутри грудной клетки, и тут затрезвонил телефон. Он прозвонил несколько раз, прежде чем Джульетта сообразила, что надо ответить.

Она вышла в прихожую и сняла трубку:

– Алло?

В динамике трещали помехи. Сквозь них она едва разбирала голос.

Стивен? Стивен?

Она крепче прижала трубку к уху.

– Кто говорит?

Наступило молчание – возможно, в ответ на ее слова, – и затем голос раздался снова:

Стивен? Стивен?

Джульетта ответила сердито и нетерпеливо:

– Он умер. – Она повысила голос и повторила: – Он умер.

Мелькнуло воспоминание. Мачеха стоит на этом же самом месте, и в голосе ее дребезжит такое, чего Джульетта еще не слышала. Он здесь не живет. Больше не звоните.

Сквозь скрежет помех как будто бы донесся чей-то плач. Затем в трубке громко щелкнуло, и из динамика раздался жестяной голос с характерной автоматической интонацией:

…на линии. Пожалуйста, повесьте трубку. Неисправность на линии. Пожалуйста, повесьте трубку. Неисправность…

Связь оборвалась, наступила тишина, такая внезапная и полная, что сердце Джульетты застучало о ребра. Она замерла на мгновение, затем положила трубку на рычаг и поднялась к себе, а голос все раздавался эхом у нее в голове:

Стивен? Стивен? Стивен?

Глава 2

Смерть оказалась хлопотным делом.

Джульетта слонялась у дверей, разглядывая приходящих и уходящих, пока мачеха не спросила, не могла бы она, ради всего святого, заняться чем-нибудь полезным. Не мешало бы прибраться в игровой и перестелить постели у девочек. По очевидным причинам уборщицы сегодня не будет.

По пути наверх Джульетта попыталась было обидеться, но, по правде говоря, ее редко о чем-нибудь просили. Она бы, может, и предпочла, чтобы с ней обращались, как с прислугой. Тогда был бы повод обижаться и все стало бы почти как во всех историях про мачех. Но что прикажете чувствовать к человеку, который удовлетворяет любые ваши материальные нужды, игнорируя все остальные?

Джульетта бегло прибралась в игровой, но чуть дольше задержалась у кроватей, раскладывая по подушкам девочек их любимых плюшевых медведей. Она едва закончила, как ее позвали: мачеха стояла у подножия лестницы, пальто перекинуто через руку.

– У меня пара встреч, девочек придется забрать тебе. Ключ на столе, и я приготовила бутерброды к чаю.

Едва закрылась дверь, Джульетта пошла к себе и достала из-под кровати сумочку. Вернувшись, взяла ключ, который обычно ей не доверяли, вышла на улицу, помедлив за колоннами на случай, если мачеха увидит и начнет допрашивать. Почему она так рано? Куда-то еще собралась? Почему нельзя просто сделать, как ей сказали?

Даже странно, думала Джульетта, как мало человек может думать о тебе и как много – о том, что ты делаешь.

Академия мисс Аббелин для юных леди – великолепное здание в конце улицы с дорогими магазинами, недалеко от Сент-Олбанского собора и его садов. Джульетта поступила туда еще до того, как ее отец повстречал мачеху. А ушла несколько месяцев назад, когда мачеха постановила, что Джульетте нужно отказаться от несбыточной мечты о балетной школе и научиться чему-нибудь осмысленному.

Сейчас она поднялась по ступенькам к двери с медным колоколом, и внутри набухли обида и гнев. Все, что ей было дорого, растворилось в воздухе из-за нескольких невозмутимо сказанных слов. Все ее мечты о будущем заменили тупой, душной серостью, и при одной мысли об этом она задыхалась.

Дверь открыла одна из помощниц преподавателей.

– Джульетта, – сказала она. – Давно тебя не было видно.

Интересно, как мачеха преподнесла ее уход в своем заявлении, поданном в идеальный момент, чтобы избежать неустоек.

– Я пришла забрать сестер. Но рановато. – Она с надеждой улыбнулась. – Можно подождать возле зала?

– Хочешь убедиться, что мы учим их как положено? – Помощница улыбнулась в ответ. – Обычно семьи ожидают в гостиной, но ты другое дело… – Она попятилась, пропуская Джульетту. – Мисс Лоренс будет тебе рада.

Танцевальный зал располагался в конце обшитого панелями коридора. Через окно Джульетта увидела группу девочек: розовые трико, воздушные юбки, руки подняты над головой. Среди них были Ребекка и Элизабет, и Джульетту кольнула зависть.

Другой зал был поменьше и попроще; в углу лежала стопка нот. Закрыв дверь, Джульетта скинула туфли и чулки и вытащила из сумки балетную обувь. Твердые пуанты казались жесткими и узкими – она очень давно их не надевала. Она не раз пыталась танцевать в своей комнате, но там слишком тесно. В коридоре было бы лучше, но до недавнего времени она редко оставалась в доме одна.

Джульетта наскоро размялась у станка, затем перешла в центр зала и начала танец, который неплохо знала, – можно не думать о движениях. Можно расслабиться, отдаться ритму, мыслям, которые перенесут ее на сцену, к сияющей роскоши. За софитами огромная толпа, шумная и размытая, восхищалась четкой линией ее арабеска, ослепительным огнем ее прыжка.

Джульетта закончила этот танец и перешла к более сложному, заставляя себя двигаться точнее, дотянуться за пределы совершенства. Для нее танец был не просто словом, напечатанным в дипломе, в рамочке на стене гостиной. Когда она танцевала, мир словно вращался вокруг нее. Она была на своем месте.

Что-то мелькнуло сбоку. Испугавшись, она выпала из танца – из дверей за ней наблюдала мисс Аббелин.

– Простите. – Джульетта метнулась прочь, схватила чулки и засунула в карман. – Я пришла рано. Я не хотела…

– Не нужно извиняться, Джульетта. – Мисс Аббелин была высокая и стройная, с гладкой прической и прямой осанкой балерины. – Давно не видела, как ты танцуешь.

У любого другого человека эти слова, вероятно, сопровождались бы улыбкой сожаления, но такой взгляд Джульетта видела у мисс Аббелин и прежде – спокойный, оценивающий, с намеком на что-то более сложное в глубине. Всякий раз, когда директриса Академии смотрела на нее так, Джульетту глодал страх, что этой женщине она, вообще-то, не нравится.

– Я не хотела бросать занятия, – сказала Джульетта.

– Ты теперь в колледже.

Сказано было совершенно бесстрастно, и Джульетта не поняла, означает ли это пора повзрослеть и двигаться дальше или просто констатацию факта.

Мисс Аббелин отвела глаза:

– Слышала о твоем отце. Не знала, что он так болен. Соболезную.

Соболезную твоей утрате.

Все так говорили, но на лице мисс Аббелин была настоящая печаль. Несколько раз Джульетта видела, как отец разговаривал с директрисой, и не так, как говорили с ней большинство отцов – спина прямая, грудь колесом, – а привалившись к стене, точно болтал со старым приятелем. Стивен редко выказывал интерес к занятиям Джульетты, поэтому она порой пыталась сплести из этих встреч историю. Мисс Аббелин была влюблена в отца; он выбрал не ту женщину и теперь жалеет. Мисс Аббелин – ее тетя; почившая мать Джульетты просила позаботиться о дочери, и теперь мисс Аббелин притворяется, будто они друг другу просто педагог и ученица. Однажды в голову закралась мысль, которая так ни во что и не оформилась, потому что в мисс Аббелин было нечто непреклонное и Джульетта с инстинктивной уверенностью догадалась, что та никогда не была ничьей матерью.

– Спасибо. – Джульетта поискала какой-нибудь правильный ответ. – Это был шок.

– Что теперь будешь делать?

– Делать?

Джульетта не поняла. Отец мало участвовал в ее жизни. Это мачеха заботилась о том, чтобы дом был в порядке, чтобы все были умыты, сыты и посетили положенное количество музеев и экскурсий по загородным особнякам.

– Ты же скоро окончишь колледж? – сказала мисс Аббелин. – Какие планы после?

– Не знаю.

Мисс Аббелин кивнула:

– Если что-то понадобится, пожалуйста, дай мне знать. Я серьезно, Джульетта. Ты всегда можешь ко мне обратиться.

У Джульетты запершило в горле. Пока она пыталась с этим справиться, директриса еще раз коротко кивнула и вышла из зала.

Глава 3

Дома девочки скрылись наверху, оставив Джульетту накрывать стол к чаю с тем, что приготовила для них Клэр.

Джульетта как раз снимала фольгу с тарелки бутербродов, когда в дверь постучали, – наверное, какие-нибудь доброхоты принесли очередную кастрюлю с едой. Джульетта на ходу стряхнула крошки с юбки: кое-кто из соседей не упустит случая исполнить свой долг и рассказать мачехе, в каком виде ее падчерица открывает двери – как будто вылезла из корзины с грязным бельем.

За дверью оказались двое мужчин в костюмах. У старшего были волосы серо-стального цвета, а глубокие морщины вокруг губ и в углах глаз явно появились не оттого, что он часто смеялся. Другому под тридцать – темные волосы, широкие плечи.

– Мы ищем миссис Клэр Грейс, – сказал старший. – Она дома?

– Боюсь, что нет.

По какому из множества посмертных дел пришли эти двое? Не похожи на флористов или доставщиков еды.

– Я могу вам чем-то помочь?

– Как вас зовут? – бесцеремонно спросил седой, окинув Джульетту оценивающим взглядом, отчего у нее по спине пробежал холодок.

– Простите, – ответила она тем тоном, какой мачеха припасала для людей, с которыми не желала разговаривать. – Позвольте узнать, кто вы?

Седой вытащил бумажник, раскрыл и показал металлический значок:

– Я детектив-инспектор Мансфилд. Это детектив-констебль Ламберт. У нас несколько вопросов, касающихся Стивена Грейса. Вы его родственница?

Джульетта ощутила приступ иррациональной вины и про себя от него отмахнулась. Наверное, что-то такое всегда бывает, когда кто-то умер. Сейчас он скажет что-нибудь о процедуре и рутине, как детективы в кино.

– Я его дочь. – Она постаралась ответить по-взрослому, уверенно. – В чем дело?

– Просто несколько вопросов. – (Ни рутины, ни процедуры.) – Позволите войти?

Она провела их в гостиную, раздумывая, стоит ли предлагать им чай. Правила этикета в обращении с полицейскими не входили в программу ее последнего учебного года. Не успела она принять решение, Мансфилд сел в одно из кресел и подбородком указал ей на диван напротив, словно это он тут хозяин, а она гостья.

С тенью возмущения, тоже позаимствованной у мачехи, Джульетта села, наклонила колени вбок и сложила руки, как ее учили. Младший офицер прислонился к стене у двери и разглядывал комнату слишком нарочито бесцельно, чтобы кто-то ему поверил. Детектив Мансфилд, напротив, изучал Джульетту открыто, чуть склонив голову. Раскрывать причину этого визита он не спешил.

– Прошу прощения. – Джульетта поискала вежливый способ спросить «что вам нужно?». – Чем я могу вам помочь?

– Ваш отец Стивен Грейс недавно умер. – Мансфилд помедлил. – Соболезную. Вашей утрате. – Ответа он явно не ждал. – Полагаю, однако, что миссис Грейс вам не мать. Сколько вам лет?

– Мачеха, – жестковато ответила Джульетта. – Мне почти двадцать.

– А ваша мать? – спросил Мансфилд.

Волосы у Джульетты на загривке встали дыбом. Всякий раз, когда девочки в школе спрашивали такое, она за словом в карман не лезла, но сейчас использовать экстравагантные выдумки нельзя. Она была кинозвездой в Голливуде, офицер. Или: Простите, ничего рассказать не могу. Приказ правительства, видите ли.

– Она умерла. – Джульетта прикрылась краткой, официальной версией, которую использовала мачеха, если кому-нибудь случалось задать тот же бестактный вопрос. – Когда я родилась.

– Как ее звали?

– Я…

Странное ощущение, как в тот раз, когда один гость на ужине все подливал Джульетте вина в бокал, а мачеха улыбалась, стиснув зубы, и потом больше никогда его не приглашала.

– Отец не хотел о ней рассказывать.

Мансфилд поднял брови:

– Вы не знаете ее имени?

Джульетта разозлилась. Он понятия не имеет, каково жить в семье, где тебя не хотят. Ходишь по льду каждый день, ступаешь как можно легче, ждешь, что тебя вот-вот окатит презрительным холодом, а любви станет еще меньше.

– А в чем, вообще, дело? – Получилось слишком громко. Мисс Аббелин посмотрела бы со значением. – При чем тут моя мать?

– Давно вы здесь живете? – Мансфилд перешел к следующему вопросу, как будто она сейчас ни слова не сказала.

Джульетта хотела надавить, но не знала как. Это все не рутина и не процедура.

– С девяти лет.

– Домом владеет ваш отец?

Она покачала головой:

– Мачеха. Мы переехали сюда, когда она вышла за отца.

– А где вы жили раньше?

Кожу покалывало словно бы зарядами статического электричества. Они здесь не из-за смерти отца. Они здесь, чтобы узнать то, о чем никто никогда не позволял Джульетте спрашивать. О том, что было прежде. Пришлось побороться с собой, чтобы голос звучал ровно, пока она вкратце излагала свои воспоминания о годах до мачехи. Первый брак отца. Женщина, с которой они сколько-то пробыли, – она позволяла Джульетте играть со своей косметичкой.

Мансфилд слушал молча, с непроницаемым лицом, а когда Джульетта закончила, сразу продолжил:

– Где вы родились?

– Не знаю.

– Вы видели свое свидетельство о рождении?

Это уже существенно отдаляло их от заявленной цели прихода, и Джульетта рискнула:

– Как это связано со смертью моего отца?

– Не могли бы вы, пожалуйста, ответить на вопрос, мисс Грейс?

У двери детектив-констебль Ламберт переступил с ноги на ногу. Ему некомфортно, поняла Джульетта. Он думает, что им не стоило заявляться сюда и изводить ее вопросами сразу после смерти отца, или дело в чем-то другом?

– Нет, – сказала она. – Не видела.

– Вам известно, где родился ваш отец?

– Нет.

Все труднее и труднее вдыхать полной грудью. Все «нет» и «не знаю» слипались внутри. Никогда прежде их вот так не сталкивали друг с другом, и негативное пространство вокруг них как будто складывалось в картинку, вроде вазы, что превращается в два лица, если долго смотреть.

– Вам эта информация никогда не требовалась? – спросил Мансфилд. – Для работы, например?

– Я учусь в секретарском колледже, – сказала Джульетта. – Меня записывала мачеха.

– А в школе?

– Я ходила к мисс Аббелин.

– Мисс Аббелин?

– В Академию мисс Аббелин. – Джульетта опустила часть для юных леди. – Это школа для девушек с упором на драму и танец.

Она как будто рекламировала школу сомневающейся паре потенциальных родителей. Если так, миссия была провалена, потому что Мансфилд сменил тему:

– Когда ваша мачеха вернется?

– Не знаю, – сказала Джульетта. – У нее какие-то дела.

Детектив встал и вытащил из кармана визитку:

– Это мой номер. – Тон внезапно стал резким. – Пожалуйста, попросите ее позвонить мне.

– Это все? – Разговор закончился внезапно, и Джульетта растерялась.

– Благодарю за уделенное время, мисс Грейс. – Мансфилд двинулся было к двери, но остановился и обернулся. – Вы сказали, что в Академии учат танцу и драме. А много учениц потом работают в этой области? У меня сложилось впечатление, что в наши дни такой работы маловато. Во всяком случае, за пределами Театрального округа.

Тон непринужденный, но Джульетта как будто расслышала в нем тщательно отточенный умысел. Или, может, это просто жалкая попытка светской беседы, предпринятая человеком, который не привык к светским беседам.

– Да нет, немного.

Она не добавила, что мало кто из учениц Академии вообще собирается работать.

– Вы когда-нибудь бывали в Театральном округе?

Театральный округ. Мистический, блистающий Театральный округ. Прославленный во всем мире, огромный лабиринт чудес вокруг Шоу, что длится веками. Там нет ничего скучного и обыкновенного. Туда можно попасть, только если ты особенный, и тогда ты предан Округу настолько, что никогда не задаешься вопросом, ради чего живешь. Когда-то она любила представлять, что поехала в Театральный округ, каким-то образом стала играть в Шоу и ослепляет зрителей блеском своего танца. Но она не придумала, как именно это случится: постоянный состав известен своей скрытностью и туда никогда и никого не берут со стороны. В конце концов очарование этой несовершенной фантазии померкло. Что до вопроса Мансфилда, – конечно, Джульетта там не бывала. Кто бы ей разрешил? С тем же успехом она могла бы летать. Музеи, картинные галереи, пристойные сценические постановки пристойных воспитательных пьес – такова была культурная валюта, которую сдавала ей мачеха.

Джульетта покачала головой:

– Нет.

Мансфилд, кажется, собирался спросить что-то еще, но его коллега с упреждающей нотой в голосе произнес:

– Сэр.

Старший офицер коротко кивнул:

– Благодарю вас, мисс Грейс.

Джульетта как-то читала сказку о девушке, которой нужно было закончить какую-то работу – пряла она, что ли, – и работа шла, но все умножалась и умножалась. Всегда было то, о чем Джульетта не знала, но теперь новые вопросы без ответов сплелись в гигантский запутанный ком, а Мансфилд уходил, предоставляя ей выпутываться самостоятельно.

Движимая приступом гнева, Джульетта догнала полицейских в коридоре.

– Зачем вы приходили? – спросила она, когда Мансфилд уже открыл дверь. – Что вам нужно?

– Обычная процедура, мисс Грейс. – Мансфилд и бровью не повел. – Рутинный опрос.

Слова произнесены, но слишком запоздало.

– Я вам не верю.

– Мне очень жаль. – И он вышел.

Детектив-констебль Ламберт шагнул за ним и слегка кивнул Джульетте, что могло сойти за намек на извинения.

Джульетта не сдержала порыва и коснулась его руки:

– В чем дело? Пожалуйста, мне нужно знать.

Ламберт замялся, но его резко окликнул Мансфилд. Молодой офицер тряхнул головой:

– Простите.

Джульетта проследила, как он спустился по ступенькам вслед за коллегой, закрыла дверь и прислонилась к ней; голова кружилась от недозаданных вопросов. Ясно было одно: что бы ни привело детектива-инспектора Мансфилда к ее двери, ни рутина, ни процедура тут ни при чем.

И сквозь разочарование Джульетта различала еще кое-что. Покалывание в затылке. Такое бывало время от времени – некое напряжение, знание: что-то вот-вот случится. Возникало от чего угодно – прохожий, поймавший ее взгляд на улице, едва знакомый запах, даже внезапный звонок в дверь. Кожу на голове покалывало, все чувства обострялись. Вот оно, шептал голос в глубине сознания, прерывистый и требовательный. Вот оно. Но никогда ничего не случалось, и ощущение меркло, оставляя лишь тоску и скуку, будто Джульетта упустила сказочную возможность.

– Кто приходил? – С верхней ступеньки на нее смотрела Элизабет.

– Никто. – Джульетта отлепилась от двери. – Скажи Ребекке, что чай готов.

– Элизабет говорит, кто-то приходил. – Клэр никогда не стучала, прежде чем войти к Джульетте. – Кто? Почему ты не сказала?

– Ничего важного.

Джульетта ковыряла грушу от флакона духов на серванте. Она чуть не рассказала Клэр о визите полиции, уже потянулась было за визиткой детектива-инспектора Мансфилда, но сопротивление пересилило. У всех есть секреты. И если она расскажет мачехе, причина визита ускользнет в пространство закрытых дверей и приватных разговоров, превратится в очередной вопрос без ответа.

– Что-то продавали. – Она приукрасила: – Кухонные полотенца. Я сказала, чтоб ушли.

Мачеха поджала губы – она не одобряла коммивояжеров, убежденная, что большинство из них побывали в тюрьме, – и сменила тему:

– Завтра тебе придется сходить в пару мест. Я заказала похороны через две недели. Нужно напечатать приглашения.

– Мисс Аббелин, наверное, захочет узнать дату, – сказала Джульетта. – Я ее сегодня видела. Она выразила соболезнования.

– Церемония будет скромная, – ответила мачеха. – Только близкие Стивена. – Она отвернулась и выровняла какие-то вещи на полке. – Что-нибудь еще она сказала?

В голосе зазвучала странная нота. Клэр всегда была холодна с директрисой Академии, никогда не участвовала в борьбе за положение в классе, как другие родители.

– Нет.

Едва ответив, Джульетта пожалела, что не соврала поумнее, – может, мачеха выдала бы то, что сейчас скрыла, отвернувшись. Но момент был упущен, и Клэр уже шагала к двери, удостоверившись, что Джульетте нечего сказать и тратить на нее время незачем.

Было, наверное, около полуночи, когда Джульетта проснулась, что-то услышав в коридоре, поднялась и пошла к комнате Ребекки. Там было тихо, но так, словно кто-то пытался замереть и выровнять сбившееся дыхание.

– Ты как? – тихо спросила Джульетта.

Молчание.

– Мне показалось, я услышала, что ты плачешь.

Молчание.

Джульетта уже хотела уйти, но тут звук раздался снова, слабый и сдавленный. Она поколебалась, потом переступила порог. Подошла к кровати, где Ребекка сжалась в комок под покрывалом, скользнула к ней, обняла ее со спины. На мгновение Ребекка застыла, но потом слезно вздохнула и прижалась к сестре.

Джульетта держала ее крепко, чувствуя сдавленное дрожание ребер; прежде они иногда так и спали. У Ребекки случались кошмары, она прокрадывалась к сестре, и Джульетта обнимала ее, пока та не переставала дрожать.

– Ты по нему скучаешь? – внезапно спросила Ребекка.

Если бы ее спросили днем, Джульетта ответила бы: «Конечно скучаю». Но темнота требовала честности.

– Не знаю. А ты?

Долгое молчание.

– Не знаю.

Джульетта подождала, но сестра ничего больше не добавила, а спустя несколько минут ее дыхание выровнялось до ритма спокойного сна. Руке было неудобно, но Джульетта не хотела тревожить Ребекку и лежала неподвижно, глядя во тьму.

Когда они сюда переехали, ей бывало трудно заснуть. Что-то ломкое возникало в этом доме по ночам, и, лежа в кровати, одеревеневшая и бессонная, она отвлекалась, воображая свое другое «я», – как принцессы в сказках, которые становились собой в холодные часы за гранью полуночи, а днем были заперты в лебяжье оперение или в холодную чешую жуткой змеи. Ночь за ночью она сплетала такие истории, пока это другое «я» не сложилось ясно и отчетливо и не зажило собственной жизнью. Потерянный близнец Джульетты, более темная, менее уступчивая версия. Она не нуждалась в семье, не нуждалась в чужом одобрении. Она жила во тьме, в тенях, где-то на рваных окраинах обыденности, и была там счастлива.

И сейчас эта другая Джульетта просыпалась вновь.

Чего-то я не понимаю, думала она. Не понимаю и не знаю, как выяснить.

А вот и знаешь, пришел ответ и в подарок принес с собой идею.

Внутри что-то щелкнуло – пришло решение. Зарываясь лицом в подушку, Джульетта покрепче обхватила Ребекку и не стала сопротивляться сну.

Мы шестеренки в механизме. Мы делаем свою работу, и мир продолжает вращаться.

Девочка в серебряных туфлях не помнит, кто это сказал, но слов не забыла. Она знает, что такое шестеренка. На камине стоят часы с прозрачным стеклянным кожухом – видно металлический механизм. Мысль о том, что сама она – маленькая часть чего-то большого, ее не пугает. Она же и правда маленькая. Но она вырастет и станет одной из тех историй, что протекают здесь, силой повествования уносят всех за собой. Впрочем, это в будущем, а сейчас у нее неотложное дело.

Девочка в серебряных туфлях скользит сквозь путаницу переулков, держа под мышкой посылку. Поднимается по крутой лестнице на тропу, что идет по верху крошащейся стены, – из-под ног летит камешек-другой, но она слишком хорошо знает эту дорогу и не оступится. Краткая перебежка по стене, потом она поворачивает, встает на край, глядит на улицу внизу. Там собралась небольшая толпа – смотрит вдоль улицы с тоской, которую девочка наблюдала уже много раз. Она понимает, что это значит, – все только что случилось. Странник выбрал кого-то из толпы и увел, оставив прочих обездоленными, потому что выбрали не их.

Девочка улыбается. Не волнуйтесь, думает она, нежная, как мать, утешающая ребенка после плохого сна. Не волнуйтесь, я здесь.

Лишь спустя несколько секунд кто-то поднимает голову и видит ее. Весть о ее присутствии пробегает в толпе шорохом, долгим вздохом, черной рябью, и одно за другим лица в масках обращаются к ней. Она старательно держит кривоватую, потайную улыбку, которая говорит: «Я знаю то, чего вы никогда не поймете», а затем устремляет взгляд на узкий провал между верхними этажами двух домов на той стороне улицы, вытягивает свободную руку и шагает в пустоту.

Снизу доносится вздох, когда девочка пальцами ног обвивает натянутую проволоку. Проволока едва видна, но девочке не нужно видеть. Она ходит по проволоке, сколько себя помнит. Ее маме это не нравится. Она боится, что проволока порвется, или нога соскользнет, или кто-то крикнет и напугает ее. Она боится падения, которое затем последует, но девочка не понимает почему. Ходить по проволоке – в ее природе. В этот миг, когда лица в масках обращаются к ней, а под ногой туго натянута проволока, девочка в серебряных туфлях становится Девочкой в Серебряных Туфлях.

Она направляется к провалу, шаги гладкие и точные, пакет крепко прижат к боку. Она знает, что толпа его увидела, – они будут судачить о том, что он означает, как сочетается с той историей, которую о ней рассказывают. Они никогда не узнают, что просто нужно было срочно доставить посылку, а девочка в серебряных туфлях быстрее всех подняла руку, заполучив и задание, и блестящую монетку в награду в конце пути.

Когда она сходит с проволоки в узкую щель между стенами, ей слышны шум и топот внизу. Некоторые знают эти места и могут предсказать, где она выйдет. И точно: когда она появляется, на нее, затаив дыхание, снизу вверх смотрит стайка зрителей. Спускаясь, она не глядит на них, и они расступаются, а потом идут следом по улице.

Ее цель прямо впереди – один из маленьких театров. Толпа останавливается у подножия лестницы, но, ныряя в дверь, девочка чувствует их взгляды. Затем дверь за ней затворяется, и Девочка в Серебряных Туфлях снова превращается в девочку в серебряных туфлях, несет посылку, предвкушает монетку.

Глава 4

Перейти от плана к действию Джульетта смогла только через два дня.

Дел было невпроворот, и одна дома Джульетта оставалась разве что ненадолго. Однако на третий день Клэр, похоже, решила, что пора вернуть хозяйство на обычные рельсы.

– Можешь оставить ключи в ящике комода, – сказала она, когда после завтрака все было убрано. – Когда вернешься из колледжа, я уже буду дома.

У Джульетты оборвалось сердце. Накануне вечером, когда мачеха выложила список сегодняшних встреч, ее остро кольнуло предвкушение.

Решимость поколебалась, затем окрепла.

– Сегодня у меня нет занятий, – сказала Джульетта.

Мачеха сузила глаза:

– Сегодня понедельник.

– Расписание изменили. – Джульетта впилась ногтями в ладони. – Звонили вчера.

Мачеха воззрилась на нее, потом раздраженно пожала плечами и отвернулась. Джульетта опустила голову, пряча румянец нервического триумфа. Конечно, мачеха проверит и обман встанет в десять раз дороже, но сейчас Джульетте было плевать.

Когда дверь закрылась, Джульетта выждала немного на случай, если кто-нибудь что-нибудь забыл и вернется, и пошла в спальню отца и его жены. Она не вполне понимала, что ищет, – значит придется искать везде. Она нервничала, но вдобавок различала дрожь преступного возбуждения при мысли о том, что заглянет во все те места, что обычно проходили по категории «Тебя не касается» или «Тебе тут делать нечего».

С методичной непокорностью она листала записную книжку на ночном столике Клэр, совала руки в карманы ее одежды в шкафу, разглядывала каждый ключ в ящике тумбочки у отцовской кровати. Ничего не обнаружив, пошла наверх. Комоды в свободной комнате оставляли пустыми для гостей, но в углу стоял деревянный сундук с сентиментальными сувенирами сестер. Старые школьные учебники. Рисунки. Первые туфли. Никаких вещей Джульетты там не было, и от этого внутри заворочалась старая боль – тупая и медленная, но в груди все равно заныло.

Вернувшись вниз, она вошла в кабинет. Формально отцовский, но его жена бывала там чаще – скрупулезно подсчитывала домашние расходы за столом. Книжный шкаф забит тетрадями и справочниками. Стивен писал книгу об истории английского театра. Когда-то – урывками между лекциями, а женившись на Клэр, заявил, что теперь посвятит себя писательству целиком. Насколько могла судить Джульетта, это никак не увеличило его писательскую продуктивность, лишь резко сократило склонность к любой другой работе.

Из книжного шкафа она вытащила тетрадь. Все страницы исписаны заметками, только изредка – эскиз или диаграмма. Начала было читать, но почерк у Стивена был такой мелкий и убористый, что она сдалась и перешла к пианино. Отец играл нечасто, но порой до Джульетты доносился музыкальный обрывок, неуверенный, с паузами, как будто Стивен вспоминал то, что знал когда-то давно. На нотной странице он записал простую мелодию с несколькими аккордами в левой руке. Тут и там зачеркивал неверные ноты, вписывал другие.

Джульетта положила руки на клавиатуру, припоминая единственный триместр, когда ее учили играть в школе. Вышло неуклюже и медленно, но она узнала мелодию, которую пытался сыграть Стивен. Необычная тональность и тоскливые переливы застряли в памяти, и Джульетта жалела, что не слышала всю вещь целиком.

Отвернувшись от пианино, она обошла стол и принялась открывать все ящики по очереди. Скрепки. Ручки. Старый счет от портного. Мачеха надула бы губы, увидев его, и тут же извлекла бы лист с несведенными счетами. Ящик слева оказался заперт, и Джульетта вспомнила про связку ключей в отцовской тумбочке. Сбегала наверх в спальню, забрала ключи и вернулась в кабинет.

Третий ключ подошел. В ящике обнаружились неровная стопка писем и видавшая виды медная шкатулка. Джульетта взяла верхний листок из стопки. Письмо, адресованное отцу, – на вид официальное, с неброской шапкой.

«Марлоу и К», стряпчие Иннер-Темпл, Лондон

Отправлено несколько месяцев назад и касается какого-то платежа. Ниже еще пачка идентичных писем, только даты другие – по одному в год. Но в самом низу Джульетта нашла кое-что иное: рукописные буквы в письме, нацарапанном поспешно и неровно, смазанные тут и там, словно автор слишком торопился, чтобы дожидаться, пока высохнут чернила. Датировано пятнадцатью годами ранее, и наверху – адрес, почти неразборчиво.

Пал… дин-стр… 3 Лонд…

Первые строчки совершенно неразборчивы, но дальше почерк немного устаканился, и несколько слов Джульетта прочла:

Какой родитель… своего ребенка… мне так жаль…

Она быстро вдохнула и наклонилась ближе, пытаясь выудить смысл из этих неровных букв.

Если… увидишь ее… девочку… серебряных туфлях…

Серебряные туфли.

И вновь напряжение зазвенело внутри, но на сей раз не исчезло. Оно становилось все настойчивее – болезненное томление по недосягаемому.

Серебряные туфли.

Джульетта еще покрутила эти слова в голове, и ее пронзило воспоминание. Она маленькая, лет восемь или девять, стоит у двери гостиной в ночной рубашке – ее погнала вниз пульсирующая боль в ухе. В гостиной Клэр кричит на Стивена, размахивая листом бумаги. Голос гневно дрожит, и в животе у Джульетты все переворачивается от тревоги: в мире взрослых что-то пошло не так. Ускользая прочь, она улавливает финал этой странной короткой тирады:

…серебряные туфли.

Джульетта смотрела на письмо, пытаясь сопоставить рисунок сгибов с воспоминанием о листе в судорожной хватке мачехи. Эти слова правда звучали или ее разум складывает что-то из фрагментов ничего?

Нет. Что-то там было. Она чувствовала.

Отложив письма, Джульетта занялась шкатулкой. Самый маленький ключ в связке подошел к замку, и шкатулка раскрылась, явив взгляду странный набор предметов. Черная шелковая маска с ленточками. Несколько серебряных подвесок-шармов на потемневшей цепочке. Ключ на бархатной ленте. Старая фотография.

Маска по краю отделана перышками, словно с живота черного лебедя. На обороте вокруг переносицы – похоже, мазок грима. Ткань пахла плесенью, но с примесью чего-то еще – возможно, легчайший намек на духи.

На фотографии молодая женщина. Что-то смутно знакомое было в ее улыбке, хотя Джульетта понятия не имела, кто это. Голос отца раздался в памяти, надломленный последним, предсмертным отчаянием.

Мад… лен.

Джульетта отложила фотографию и взяла ожерелье. На вид – дешевка с хлипким замком, подвески слишком легкие – вряд ли настоящее серебро. Маска – миниатюрная версия той, что лежала на столе, – балетная туфля (серебряные туфли), роза, перо, фонарь, корона и птица.

В отличие от шармов, ключ был цельнолитой и увесистый, с необычной резьбой на головке. Он висел на фиолетовой ленте – концы истрепаны, как и завязки на маске. Джульетта положила на стол и его; она будто складывала пазл, не зная заранее, какая картинка должна получиться.

Маска. Фотография. Подвески. Ключ.

Неразборчивое письмо, размазанное, возможно, слезами.

Имя, которого она раньше никогда не слышала.

Полицейские, которые спрашивают о неизвестном прежде.

В школе они читали стихотворение о морском чудовище, спящем на дне океана. Мисс Аббелин сказала, что это про секреты, про то, что забыто. Каждая строчка сочилась опасностью – кроме последних:

Он с громким воплем Всплывет и на поверхности умрет[1].

Джульетта до сих пор помнила разочарование от этого финала. Все эти темные обещания, эта медленная, дрейфующая угроза – и в итоге ничего. А вдруг тут то же самое? Вдруг этот клубок смятения, это чувство, будто что-то витает прямо за гранью понимания, распадется, рассеется, вновь оставив ее обыкновенной и одинокой?

Погруженная в эти мысли, Джульетта лишь спустя секунду или две различила шум в прихожей. И тут же запаниковала – накатил безмерный, застилающий глаза страх ребенка, пойманного на запретном. Руки стали неуклюжими, и она дважды уронила ожерелье, запихивая его обратно в шкатулку. Это ей удалось, и она уже ловила ключ на столешнице, но было слишком поздно. Шаги приблизились, и в дверях возникла мачеха.

С обреченным вздохом Джульетта выпрямилась и подождала, когда разразится шторм.

Мачеха подошла к столу и нагнулась посмотреть.

– Стивен всегда запирал этот ящик. – Звучало почти приветливо. – Что там было?

Джульетта протянула ей маску. Клэр взяла, повертела.

– Вы знаете, что это? – К Джульетте вернулся голос.

– Сувенир, полагаю. На память о какой-то другой женщине. – Клэр отдала ей маску, кивнула на фото. – Может, об этой.

Джульетта коснулась пальцами лица женщины на фотографии.

– Вы знаете, кто она?

Мачеха коротко, холодно усмехнулась:

– Мадлен. – И затем, когда сердце Джульетты сжалось: – По крайней мере, ты так думаешь, верно?

Джульетта прикусила губу. Мачеха всегда читала ее как открытую книгу. Это было особенно болезненное унижение. Не успела Джульетта ответить, Клэр стряхнула несуществующую пушинку с рукава.

– Ты спрашивала. Он ее упоминал. Однажды. Когда мы только поженились. Когда… – Ее лицо закаменело. – Не важно. Он назвал меня Мадлен. По-моему, и сам не заметил, а я об этом никогда не говорила.

– Кто она?

– Я же сказала, что никогда не говорила об этом, – резко повторила мачеха.

– Она моя мать?

Пальцы у Джульетты дрожали. Может, одна из отцовских историй о разбитом сердце была правдой. Может, он не мог говорить о ней, потому что было слишком больно. Может… – ее осенила тень надежды, – может, Джульетта слишком напоминала ему о потерянной любви.

Глаза мачехи сузились.

– Перестань.

– Что?

– Я знаю это лицо. Фото, имя – и ты не здесь, сочиняешь сказочку о том, что ты украденная принцесса, а она придет и унесет тебя в замок на том конце радуги. Я слышала, что ты рассказывала девочкам. Чушь несусветная по большей части. Но иногда твой голос менялся, и ты замолкала. Это ты рассказывала сама себе то, что считала правдой.

– Но это не просто сказочка, – возразила Джульетта. – Он хранил ее фотографию все эти годы.

Клэр покачала головой:

– Ты опять. Ты даже не знаешь, правда ли на фотографии твоя мать.

Джульетта вспомнила, о чем спрашивал Мансфилд, – один из тех вопросов, на который нечего ответить, кроме «я не знаю».

– Мое свидетельство о рождении, – сказала она. – Там же указано имя моей матери?

Можно затребовать его у… кто там занимается такими делами, и оно придет в тисненом конверте. Джульетта откроет его и разгладит на столе, и там будет сказано…

Ее мысли прервались. Мачеха направилась в угол, к книжному шкафу. Отперла его и вытащила папку. Оттуда извлекла лист бумаги, вернулась и вручила Джульетте.

– Мне нужно было твое свидетельство о рождении, чтобы записать тебя в колледж. Вот все, что я нашла.

Письмо на бланке. Адрес в шапке: Сомерсет-хаус, Лондон.

Уважаемая миссис Грейс,

благодарю Вас за обращение. К сожалению, выполнить Ваш запрос о предоставлении копии свидетельства о рождении не представляется возможным. В реестре существует запись, детали которой совпадают с присланными Вами, однако рождение было зарегистрировано в одной из вольниц Лондона. Эта вольница ведет свой собственный реестр, и хотя в соответствии с законодательством архивариус обязан предоставлять ежегодный список зарегистрированных событий для внесения их в реестр Центрального бюро регистраций, эта информация ограничена именем физического лица и районом, где произошло событие.

Для получения более полных сведений, пожалуйста, обратитесь по адресу:

Архивариусу

Килнер-стрит

Вольница Южных Святых

Лондон

Искренне Ваш,

И. Халлидэй,

старший архивариус

Джульетта прочитала письмо дважды, пытаясь понять, что это значит.

– Вы написали? – спросила она. – Куда он сказал?

Мачеха покачала головой:

– Я в итоге обошлась без свидетельства. Судя по тому, что я про них слышала, мне бы вряд ли ответили, так что я не стала тратить время.

– Про кого?

Вольница Южных Святых. Что-то смутно знакомое.

Мачеха отвела глаза:

– Вольница Южных Святых – настоящее название Театрального округа.

Даже странно, каким беззвучным может быть взрыв. Мысли разлетелись шрапнелью, пронзили дальние глубины ума. Мгновение Джульетта силилась собрать их воедино, а потом ее вознесло на крыльях чистейшей радости, какой ей никогда не доводилось знать. Она из Театрального округа. Вот оно. Вот какой секрет она предчувствовала все эти годы.

– Что он вам говорил? – Она попыталась сосредоточиться. – О том, откуда он пришел?

– Он говорил, что жил в Театральном округе, – ответила Клэр. – Говорил, что твою мать знал совсем недолго, что она умерла, когда ты была маленькой, и больше никто не захотел тебя взять. Это все.

– И вы никогда не хотели узнать больше? – Эта мысль казалась непостижимой.

– Мне было довольно, что он не пьяница, не преступник и не банкрот. Это главное, что меня волновало. Мне было все равно, где он вырос и что делал с другой женщиной за много лет до того, как встретил меня. – Клэр говорила отрывисто, и Джульетта вгляделась пристальнее.

Ты завидуешь, подумала она с внезапной уверенностью.

Не приемной дочери или другой женщине. Не настолько банально. Но Джульетта – не просто ненужный плод нежелательного союза. Она – нечто редкое и прекрасное, а мачехе никогда не стать ни тем ни другим. Вот почему она пыталась сокрушить сияющие мечты Джульетты. Вот почему Джульетту записали в колледж, где у девочек единственная мечта – печатать со скоростью восемьдесят слов в минуту.

Истории, которые она себе рассказывала, – не просто истории. Видимо, глубоко в душе она знала, что никогда не была предназначена для этой скучной жизни без любви. Она из Театрального округа, и теперь, зная это, может вернуться, и выяснить правду, и, возможно…

– Ты опять, – сказала мачеха. – Если бы послушала меня – хотя я знаю, что это вряд ли, – то перестала бы тратить время на фантазии о том, что могло или не могло случиться в далеком прошлом. Лучше бы ты думала о будущем.

– Это не далекое прошлое, – резко сказала Джульетта. – Это моя жизнь.

– Тогда предлагаю тебе продолжать ее жить, – ответила мачеха так же резко. – И не в фантастическом мире, где ты вступаешь в Театральный округ под трубный глас и пение ангелов.

– Я не это…

– Именно это, – перебила ее мачеха. – Именно об этом ты и думаешь. Что ты заявишься туда и они бегом принесут тебе все, чего тебе в жизни хочется.

– А почему нет? – разозлилась Джульетта. – Почему мне нельзя хоть раз получить то, чего мне хочется? Другие же получают.

– Никто не получает всего, чего хочет, – сухо ответила Клэр. – Большинство просто находит способ обойтись тем, что есть.

– Как вы? – бросила ей Джульетта. – Когда вышли за моего отца?

Мачеха слегка усмехнулась:

– Я всегда знала, на какую сделку иду. Я выполнила свои обязательства, он выполнил свои. По большей части.

– Сделка? Вот, значит, каков был ваш брак?

– Как любые отношения. Всегда все сводится к одному: чего ты стоишь для кого-то другого. Как ты думаешь, чего ты стоишь для того, кто в Театральном округе правит бал… – ее губы скривились, – буквально?

– Вам-то какое дело? – обиделась Джульетта.

– Честно? – Мачеха невозмутимо встретила ее взгляд. – Никакого. У меня две дочери – мне есть о ком волноваться. Но говорю тебе, Джульетта: там тебя ничего не ждет. Твоя мать мертва. Умерла много лет назад.

– Вы не знаете наверняка, – сказала Джульетта. – Он же врал как дышал.

– Дело не в твоем отце. Женщины не уходят. Матери не уходят. Это мужчинам уйти легко. – Она в упор посмотрела на Джульетту. – Скажи мне, ты правда думаешь, что он бы тебя взял, будь у него выбор?

Подразумевалось, что это больно. Может, боль и была, где-то в потайной глубине, но Джульетта столько всего обернула вокруг этой старой боли, что едва ее слышала.

– Мы не знаем, что случилось, – сказала она. – Может, это планировалось ненадолго.

– Тогда почему он говорил, что она умерла?

– Он много чего говорил.

Возможно, он говорил, что будет любить тебя вечно.

Взгляд Клэр затвердел, будто она поймала эту невысказанную мысль.

– Это да, – сказала она. – Говорил. Но ты правда думаешь, что, будь у него шанс не растить ребенка, он бы им не воспользовался?

Джульетта подняла на нее глаза:

– Считая и остальных его детей?

Та изобразила ледяную улыбку:

– Скорее всего. Однако он остался. Кто еще мог себе позволить с ним возиться? – Она помолчала, как будто размышляла над вопросом. – Может, в итоге он бы и ушел. Но женщины – нет. Женщины остаются. Матери остаются. Они делают все, чтобы защитить своих детей. – Что-то мелькнуло в ее лице, и она тряхнула головой. – Ты будешь носиться со своими фантазиями, что бы я ни сказала. – И она протянула руку. – Письмо.

– Нет. – Джульетта стиснула пальцы. – Я его сохраню. И остальное.

Прежде она никогда открыто не бросала вызов мачехе, но мысль о том, что она не принадлежит – никогда не принадлежала – этому миру, придала ей смелости. Мгновение они смотрели друг на друга, а потом Клэр пожала плечами:

– Ладно. – И кивнула на письма стряпчих. – Но эти я заберу.

Джульетта отдала ей всю стопку; руки тряслись. Победа должна была принести триумф, но казалось, будто едва она дотянулась до того, на что можно опереться, как все рухнуло. Джульетта сама не поняла, как так вышло, что она опять смотрит на мачеху и спрашивает:

– И что теперь?

Клэр натянуто улыбнулась:

– Я над этим работаю.

С. Л. Корран

История и архитектура Театрального округа Лондона

Впервые опубликовано в 1942 году

Ф р а г м е н т

Архитектура Театрального округа сложна, как и Шоу, которое скрыто в его сердце. Принято считать, что Округ состоит из двух полусамостоятельных районов – внутреннего и внешнего, также известного как Окраины. Внутренний по большей части охватывает все улицы, расположенные под центральным куполом. Граница Окраин уже давно спорный вопрос, как и сущность их взаимоотношений с внутренним районом и агломерацией метрополии снаружи.

Фасадная стена Округа представляет собой отдельно стоящую конструкцию из крупных, тщательно ограненных блоков, по дуге отходящую от главных ворот в обоих направлениях. Через промежутки от основания до центрального купола высятся стальные фермы. Посвящение на ферме справа от ворот увековечивает память о строительстве купола и фасадной стены под руководством великого британского инженера Изамбарда Кингдома Брюнеля[2], который также руководил ремонтом фрагментов существующей крыши и ее расширением до новой внешней стены. По всеобщему мнению, изначально

господин Брюнель не выказывал склонности браться за эту задачу, но в конечном итоге был убежден. Точные суммы, о которых шла речь, никогда не раскрывались, но общеизвестно, что вознаграждение позволило господину Брюнелю завершить самый дорогой его сердцу проект – подвесной мост Клифтон.

Если смотреть с фасада, ничто не указывает на то, что грандиозное сооружение не опоясывает Округ целиком. Однако, как и многое другое в Вольнице Южных Святых, это иллюзия. Если идти вдоль насыпи в любую сторону, можно увидеть, что фасадная стена тянется по дуге лишь до определенного предела, а затем сливается с окружающей мешаниной зданий. За стеной располагается широкий проспект с магазинами, кафе и барами, предки которых – лавки и аттракционы, лепившиеся между ферм на заре истории Округа. В стиле и материалах этих зданий мало общего, а некоторые конструкции оставляют впечатление, будто от коллапса их удерживают лишь старания многих поколений неумелых рук.

Миновав турникеты главного входа, посетители могут пройти центральным променадом до главной площади или свернуть в переулки, чтобы исследовать улицы, скверы и тротуары, в основном и образующие внутренний район. Зачастую новая инфраструктура строилась прямо на старых фундаментах, оставляя лабиринт скрытых подземных пространств, некоторые возрастом почти в тысячу лет. Ссылки на Glіwesgaderung, или «Игровое собрание», обнаруживаются в источниках не позднее IX века; а в 1083 году Арнульд Биллингсгейтский, монах и историк, неодобрительно описывал занятия в «Гливезбурге» на южном берегу Темзы: «Приют для дураков, притворщиков и шарлатанов. Обиталище лжи, созданное, дабы вводить людей в заблуждение и отвращать их от мыслей о долге своем пред Богом и господами».

Самое раннее упоминание о театре «Дом дверей» обнаруживается в географическом справочнике XII века; несколько источников XIV века описывают «великое шоу» и отмечают, что актеры «не ограничены» стенами театра, а отваживаются выходить на окрестные улицы. К XV веку облик Округа уже не слишком отличался от нынешнего: центр, где находились «Дом дверей», несколько других небольших театров, а также гостиницы, постоялые дворы и торговые лавки, был окружен лабиринтом улочек с тесными жилыми домами, где находили приют актеры и другие работники, поселившиеся в Округе.

Центральная площадь была детищем Зикела Дейнса, Режиссера Округа с 1651 по 1672 год. Он вопиял в недовольстве бессистемной планировкой района и скученностью жалких домишек на его окраинах. Эта последняя проблема была решена радикально, когда Второй Великий лондонский пожар выжег широкую полосу окрестных трущоб дотла.

После этого Дейнс приступил к крупномасштабной перестройке. Проект включал переселение всех обитателей в жилые дома за пределы центра, а также снос двух театров, фундаменты которых, предположительно, расположены под нынешней площадью. На этом этапе проект замер, вероятно из-за нехватки средств, а число посетителей по-прежнему было невелико, поскольку город опустошили чума и пожар. Со временем центральное пространство замостили, но результат был плачевно далек от амбициозного видения Дейнса.

В 1693 году Округ, управляемый тогда преемником Дейнса, Байроном Баллардом, посетил принц Генрих Уэльский. Принц был, судя по всему, глубоко очарован и стал неофициальным покровителем Округа*. Он убедил своего отца, короля Якова II, сделать Округу щедрый финансовый дар, а также направил королевского архитектора Джона Бойда обсудить проекты обустройства, включая расширение «Дома дверей». В 1695 году началось строительство купола с целью превратить центр Округа в единое пространство для представлений, и к концу века центр обрел черты той главной площади, которую видят современные посетители.

В 1699 году король, предположительно по просьбе сына, издал указ, известный как Королевский дар, подтверждающий права вольницы для «всех жилищ и заведений, которые располагаются под сенью крыши» Округа и дающий им серьезные налоговые льготы. Несколько театров и коммерческих объектов находились тогда за пределами описанной указом территории. В результате этого указа начались несколько независимых строительных проектов, собравших под свежерасширенную крышу еще шесть театров и другие заведения. В то же время некоторые жители окраин использовали любые материалы, чтобы тоже попасть в границы назначенной территории. Ряд проектов имели успех, и их дома и улицы сформировали часть нынешнего внутреннего района; другие были заброшены – участки, которые они должны были занять, теперь входят в состав Окраин.

Примерно в этот период Совет Режиссеров начал вводить ограничения для тех, кому было разрешено жить и работать в Округе. К концу века все не-артисты были вынуждены отказаться от аренды жилья и в большинстве своем перебрались в жилые дома, построенные взамен сгоревших в Великом пожаре. Что касается коммерческих помещений, многие из них, по-видимому, остались во владении первоначальных собственников, ныне поселившихся в современном внешнем районе**.

В соответствии с условиями королевского указа неоспоримой и безусловной властью в Округе обладал Совет Режиссеров***. Это не слишком устраивало преемницу короля, королеву Анну. Возможно, свою роль сыграли хорошо известные отношения между Театральным округом и племянником королевы, опозоренным и лишенным наследства, – Анна отказывалась называть бывшего принца Уэльского по имени, а в частных разговорах якобы именовала его «дважды проклятым бастардом», – но, вероятнее, все объясняется просто-напросто ее возмущением из-за потери налоговых поступлений от такой огромной городской территории.

Несмотря на утрату королевского покровительства, Округ продолжал расти и процветать. Его репутация распространилась по всей империи и за ее пределами, и к XIX веку существенно выросло число богатых иностранных гостей. Округ вступил в новую эру финансового благополучия, постановки становились все роскошнее****, и многие знаменитые танцевальные и театральные труппы стремились играть в маленьких театрах и залах Округа, несмотря на солидные сборы и ограничения, налагаемые на внешних гастролеров.

К 1843 году крыша нуждалась в обширном ремонте. Режиссером в этот период был Гаррард Блайт, и именно он прибег к услугам Изамбарда Кингдома Брюнеля.

– -

* Много было написано о связи между Театральным округом и принцем Генрихом, особенно в связи с периодом сразу после легитимации этого последнего, когда в изобилии распространились слухи о его наклонностях. Научный и взвешенный анализ этой сложной и злополучной фигуры см. в: Сэмюэл Коннингтон «Генрих Вильерс: бастард, принц и патрон», 1915.

** Это переселение ознаменовало создание Окраин как территорий, отличных по характеру и, как утверждали некоторые, по правовому статусу от окрестных территорий, в тот период включенных в древний приход Ламбет. Большая часть восстановительных работ после Великого пожара была, по-видимому, выполнена подрядчиками Совета Округа, однако новые строения находились на земле, исторически входившей в поместья Ламбет и Кеннингтон-Норт. Похоже, что архиепископ Кентерберийский, который владел этими поместьями с самой Реставрации, был вполне доволен тем, что финансовые траты легли на плечи Округа, – до тех пор, разумеется, пока не стало очевидно, что жители больше не считают себя сколь-нибудь обязанными в основном отсутствующему владельцу поместий и предпочитают относить себя к Театральному округу. Случившееся судебное разбирательство было закрыто на раннем этапе, но заложило основу для других юридических исков в последующие столетия. Несмотря на отсутствие ясности относительно своего статуса, Окраины продолжали расширяться, пока не заняли целиком всю выгоревшую территорию к востоку и югу от Округа, а также довольно значительную площадь к западу. На момент написания настоящего вопрос о статусе этих территорий остается нерешенным, причем особую озабоченность вызывает тенденция их жителей регистрировать рождения, браки и смерти в местном реестре. Регистрация актов гражданского состояния внутри независимых вольниц приводит к тому, что единственной доступной записью будет краткая форма указателя записи в Центральном бюро регистраций, и доступность даже такой ограниченной информации полностью зависит от того, как вольница соблюдает свои предусмотренные законом обязанности.

*** Округ не был целиком освобожден от соблюдения законов страны – полиция сохраняла полномочия для проведения некоторых уголовных расследований, – но по большей части находился под самоуправлением.

**** Стоит отметить, что финансовое положение Округа всегда оставалось загадкой. Известны имена нескольких высокопоставленных патронов; по общему мнению, покровителей у Округа гораздо больше, но в основном они предпочитают оставаться анонимными.

[Продолж.]