Читать онлайн Одна из двух

Глава 1

Фёдор Иванов мог бесконечно смотреть на огонь, воду и красивых женщин. Пожалуй, именно созерцание русских дам доставляло ему искреннее наслаждение. Вот и сейчас – он готов был взирать на эту красоту бесконечно. Особенно в рабочее время. Ибо Татьяна была прекрасна.

– Сделайте уже что-нибудь! – вскричала она. – Что-нибудь!

Очаровательный бюст нависал над латексным корсетом. Бёдра её были совершенны. Ярко-рыжие волосы собраны в хвост – несколько вульгарный, по мнению следователя. Она стояла перед Фёдором, уперев руки в бока. Но в глазах вместо вызова, вместо провокации – отчаяние. И, чёрт возьми, что там болтается у неё за спиной? Смущённый, Фёдор перевёл взгляд на хозяина этого роскошного дома.

На особняке стоило бы остановиться подробнее. Настоящий замок, а не коттедж! Бастион. Таковые строили лишь дворяне старой школы. Молодая аристократия стремилась к шведскому минимализму. Под этим в Российской Империи 1989-го года понимался двухэтажный особняк для господ, домик для слуг, отдельный гараж на четыре машины максимум. Парная, купель, бильярдная – по вкусу.

Игорь Голицын был не таков. К чёрту минимализм! В его особняке можно было расквартировать небольшой пехотный полк, безопасно сложив оружие в бесконечных погребах и подземных убежищах. Ежели занять оборону на стенах массивного ограждения и отражать нападение Прибалтийского корпуса, успех битвы оказался бы неочевидным.

Гараж Голицына больше напоминал Франкфуртский автосалон. Чего тут только не было! Мощные внедорожники, представительские седаны, хулиганские родстеры. Мотоциклы. Несколько бронетранспортёров – на случай тяжёлых времён. А времена в России разными бывают.

Огромный пруд с рукотворным островом, посреди которого – что бы вы думали? Правильно, домик для лебедя! Компактная вертолётная площадка. Сейчас она пустовала, ибо на летательном аппарате совершал очередной вояж старший сын Игоря. Собственный бассейн на три дорожки по двадцать метров. Банный комплекс.

Фёдор с Татьяной находились в основном здании. Если быть точным – в секретной его части. В Красной комнате, куда был вход лишь у двух людей. И одна из них явно была недовольна неторопливостью детектива.

– Вы так и будете глазеть? – вскричала Татьяна в нетерпении. – Господи, наша полиция способна хоть на что-нибудь?!

– Сударыня, не сердитесь, – попросил Иванов. – В этом деле не до спешки. Я не просто смотрю – я отмечаю все детали.

Сам проезд на территорию комплекса Голицына был сродни прохождению таможни между Соединёнными Штатами Европы и Османской империей. Фёдору повезло: дворянское происхождение и мундир уберегли от унизительных досмотровых процедур. Не все были столь везучи. А где же глава семейства? Где же виновник этого ночного визита?

Игорь Голицын, князь, полный кавалер ордена Петра Великого, Герой Империи, основатель Общества понимания… выглядел самым неподобающим образом. Он лежал на полу, на животе, и голова была повёрнута аккурат в сторону следователя. Брови приподняты – будто он извинялся, что не мог встать и поприветствовать визитёра лично.

На старом, но тренированном теле Игоря была надета одна лишь портупея в её парадном исполнении. Бёдра обнажены, а на лице застыло удивлённое выражение. Из могучей спины торчал нож. Крови совсем чуть-чуть: удар нанесён мастерски, прямо в сердце, но с минимальным повреждением тканей. «Приятно иметь дело с профессионалом» – отметил про себя Фёдор.

– Я последний раз спрашиваю… Вы так и будете стоять? – возмутилась Татьяна: гнев ей был к лицу. А какие губы!

– Прошу прощения, мадам, – ответил Иванов. – Но я произвожу осмотр. Спешка ни к чему. Увы, господину Голицыну мы помочь уже не в состоянии. Однако поспешные действия помешают сохранить улики, которые…

– Его нужно надеть! – перебила его женщина. – Я настаиваю, что моего супруга нужно надеть немедля!

– Одеть, – поправил её Фёдор и смерил недовольным взглядом.

Голицыны – одна из богатейших фамилий Москвы, России, да чего там – всего мира. Ходили слухи, что сам Рокфеллер порой лазил в карман этого могучего семейства. Всё у них было: деревни, заводы, туристические лайнеры и самолёты… И на тебе, тоже плачут. Стенания третьей супруги покойника Фёдор хотел бы проигнорировать, но это было затруднительно. Ибо кричала она по-настоящему громко. А голосок её был манящим, что вкупе с силой связок отвлекало ещё больше.

– Оденьте, я приказываю! – прокричала она. Грудь едва не вывалилась из корсета. Шёлковые тесёмки умирали под натиском могучего бюста, но не сдавались.

– Это невозможно, – вздохнул следователь. – Я не могу изменять следовую картину. Мне надлежит осмотреть тело, изъять улики. Судебный хирург в пути. Вы сможете облачить князя Игоря лишь при его погребении. Уверяю вас, фотоснимки обстановки будут храниться в тайне.

Что, впрочем, не исключает утечки данных… По крайней мере, в газетах такое не опубликуют. Цензура не пропустит. Конечно, российский народ сделал широкий шаг в сторону свободы нравов… Но именно от созерцания фотографий Красной комнаты Игоря Голицына рисковал растянуться, разъехаться на шпагат.

– Но это же позор! – продолжала дама. – Мой дорогой супруг – и в таком виде. Я буду жаловаться всюду. Мы богаты и влиятельны, а вы – третьесортный полицейский. Нет, не так. Вы – пересортица. Вас разжалуют и отправят для дальнейшей службы в Брест.

Кто его разжалует и за что, почему именно Брест – история молчала. Но молчала красиво, и Фёдор против силы это признал. Иванов пытался заполнять протокол, однако стенания вновь испечённой вдовы раздражали и отвлекали. Глубокая ночь, а он так спешил, что не взял с собой табака. Без никотина голова отказывалась работать.

Тогда Фёдор осмотрел третью жену Голицына внимательнее. Одежды на ней, конечно, было побольше, чем на виновнике торжества. Латексные шорты с молнией на самом интересном месте, корсет, сапоги на высоком каблуке. Броский макияж. Какие-то знаки нарисованы по всему телу…

Воистину, её внешний вид и формы отвлекали от осмотра места преступления. А ещё больше смущал хвост, болтавшийся позади жены Голицына, когда она кричала и двигала тазом. Угрожала ссылкой в Брест. В этот момент она почему-то напоминала животное, превращённое в человека. И судя по цвету хвоста, исходным материалом была лисица.

– Я сей же час позвонила в полицию, сей же час! – кричала она, вытирая слёзы. – Едва обнаружила Игорюшу. И я надеялась на понимание. Поймите, мы должны, мы обязаны переодеть его! Если вы отклоните мои требования, горько пожалеете об этом. Страшная кара ждёт вас… господин!

– Мадам, у вас горячка, – произнёс Иванов. – Я приношу вам глубочайшие соболезнования от лица Её Величества полицейского корпуса. Однако же, есть правовые нормы. К сожалению, мы вынуждены сохранять неизменность обстановки до окончания осмотра. Ну или хотя бы до прибытия судебного хирурга.

Женщина продолжала угрожать всеми муками ада, демонстрируя недюжинные познания географии Российской Империи. К потенциальным местам ссылок добавился Харьков, Дальний, остров Сахалин и – внезапно – Бологое. Против ссылки в этот замечательный городок хотя бы на полгодика Фёдор не имел никаких возражений. Желательно – в компании Алисы.

– Я требую, слышите? – продолжала Татьяна. – Вы не смеете мне отказать, вы, мистер клоп! Оденьте моего супруга немедленно!

– Вам бы самой не мешало привести себя в порядок, – произнёс Фёдор, потеряв терпение. Кроме того, он душил предательский смешок, представляя себе дамочку в образе лисы. – И не совершайте движений тазом, ибо ваш рыжий хвост меня страшно смущает!

Настал черёд женщины покраснеть. Пятясь задом, будто рак, она покинула комнату. Фёдор остался один. Осмотрелся. Достал фотоаппарат и сделал несколько снимков, обращая внимание на детали. В газетах порой использовали своеобразный штамп. Что-то вроде: открывшаяся картина поразила даже опытных следователей.

Здесь подошёл бы другой. Вроде… «Помещение вогнало в краску знающего толк извращенца». На стенах были картины, писаные маслом, с изображением римских оргий. Сексуальные сцены в японских банях, и в русских полях. Ангелы и демоны, животные и мифические существа, мультяшные персонажи и герои комиксов – совокуплялись все. Анатомические детали были выведены с поразительной достоверностью.

О предназначении объектов, которые были расставлены по комнате, догадаться было нетрудно. Плети и стеки, скамьи с мягкими наручниками, разного рода крюки, пробки (не винные), цепи, свисающие с потолка… Бусы, которым бы позавидовали коренные африканские племена, сохранившие идентичность. Разнообразные маски, что сделали бы честь и Венецианскому фестивалю, и карнавалу в Рио-де-Жанейро.

Стены драпированы красным бархатом, на полу – любопытный материал, похожий на чёрную кожу. В углу – бар, которым сей же час хотелось воспользоваться. Дорогая кофе-машина. Да уж, Голицыны, пусть и девианты, но с поразительным вкусом. Следователь подумал, что едва ли смог бы отказаться от приглашения в такую комнату – в другое время, при других обстоятельствах.

– Раскрыть сие преступление будет нетрудно, – сказал Фёдор. – А вот сфотографировать помещение так, чтобы судей и прокуроров не бросало в краску – решительно невозможно.

На миг он застыл – и вдруг услышал шорох. Крадучись – двинулся в его сторону. И на миг, по непонятной причине, в сердце его поселился ужас.

Глава 2. Странный звонок

Куда же попал дорогой читатель? 1989-й год в Российской Империи близился к своему закату. Октябрь вышел тёплым, бабье лето исчерпало все разумные и неразумные лимиты. Но по ночам уже вредил лёгкий морозец. Он пытался рисовать узоры на стекле и больно кусал за пальцы тех, кто игнорировал рукавицы.

Тихий запад Москвы, фамильные особняки с огромными участками. Роскошь, изыск… и охрана, готовая размазать любого, кто посмеет сунуться без приглашения. Даже весьма состоятельный дворянин мог испытать здесь чувство финансовой неловкости. Роскошь давила, будто толща воды на дне Марианской впадины. Говорил ли я о том, что именно русские учёные спустились на эту глубину первыми?

По странному стечению обстоятельств, финансировал ту судьбоносную экспедицию виновник ночного торжества. Его имение встречало Фёдора Иванова не очень радушно. Двигаясь по этой части Москвы, старший следователь будто слышал раскаты Царь-Пушки. Это стреляли громкие имена и фамилии, с которыми он некогда имел честь знаться.

Сильные России, сильные мира сего. Если бы вы задумали приблизиться сюда на расстояние половины версты, тишину бы размазал по стенке громогласный возглас.

– Приватная территория! – издали вскричал бы частный гвардеец.

И от этого возгласа тут же пропадало желание двигаться дальше. Ибо въезд в поселение охранялся несколько строже, чем большая часть государственной границы. По периметру – дорогостоящие камеры видеонаблюдения. Вот почему, заслышав шум, следователь испытал нечто похожее на страх.

Кто здесь? Как этот гость прошёл мимо двух рубежей охраны? Времени на раздумья и страхи не было. Фёдор двинулся в сторону шума. Портьера колыхалась совсем чуть-чуть. У него было не так много вариантов. Первый – сбежать, позвать на помощь. Второй – нанести превентивный удар, а лучше – выстрелить.

Третий – попытаться задержать предполагаемого преступника. Иванов решил сыграть на самом сложном уровне. Он одёрнул штору – и удивлению его не было предела. Человека, вышедшего из тени, он ожидал увидеть тут меньше всего. Вот это фокусы! Просто в голове не укладывалось, что…

Пока Фёдор сражается со своими чувствами, вылетим за пределы роскошного особняка. Охрана пересматривала каждый дюйм, каждый отсек саквояжей судебных хирургов. Дама и вовсе пошла пятнами, ибо один из гвардейцев обыскал её самым непристойным образом. Грубиян полагал, что естественные полости тела вполне подходили для переноса опасных предметов.

– А ежели вы решите пистолет пронести? – назидательно говорил охранник. – А разрешения нет.

– Ты думаешь, у меня там пистолет пометится? Где ж это видано? – вскричала несчастная. Она даже не знала, что оскорбило её больше: чужие пальцы на запретном месте или предположение о его безразмерности.

– Видал я и не такое, – оскалился охранник со скучающим видом. Разумеется, только видом, ибо сердце его стало биться чуть чаще.

– Известно ли тебе, как я скальпелем работаю?! – спросила женщина-хирург. – Сейчас продемонстрирую…

Она потянулась к саквояжу, но обстановку разрядил начальник службы охраны. Ему уже было известно, какое ужасное происшествие произошло на территории поселения. И битва между старшим охранником и хирургом совершенно не входила в планы. Более того, могла лишь усугубить проблемы.

– Полно вам ругаться, сударыня, – сказал начальник. – Мы все обескуражены смертью нашего покровителя. И с ужасом смотрим в тьму будущего. Приношу вам искренние извинения в связи с его длинным языком и пальцами. Ежели позволите, я лично укорочу какой-нибудь бесполезный для него орган – но не прямо сейчас.

Пока служба охраны разбиралась с судебными хирургами, удивлённый Фёдор взирал на своего старого знакомца. Они расстались буквально пару месяцев тому назад. Но какова перемена! Святослав выглядел собранным, серьёзным и… Надменным? Костюм прекрасного кроя. Шикарный галстук. Он взирал на своего бывшего начальника без страха, а с усмешкой.

– Ты как здесь оказался? – спросил Иванов.

– Забрёл случайно, – пожал плечами частный детектив. – Хотел предложить новоиспечённой вдове свои услуги по поиску убийцы…

– Святослав, – вздохнул следователь. – Неужто ты не знаешь, какая ответственность предусмотрена за проникновение в частные владения? Полагаешь, Липов тебя спасёт от суда?

– Не понимаю, о чём речь, – улыбнулся Святослав. – Сие есть недоразумение.

– И что я должен сделать с тобою, как представитель власти? – спросил следователь.

Бывший полицейский детектив молчал. Фёдор протянул ладонь, и Святослав безропотно вложил в неё камеру. Новейшая модель! Иванов нажал на кнопку, включив автоматическую перемотку плёнки. Дёрнул затвор. Аккуратно извлёк. Надо будет проявить и ознакомиться. Потрогал камеру: она была тёплой. Хороший инструмент: можно сделать серию снимков без задержки, а высокая светочувствительность позволяла работать и в затемнённом помещении. Максимальная автоматизация.

– Тебя кто-то видел? – спросил следователь.

– Только охрана, – буркнул Святослав. – Они и пропустили на территорию за пятьдесят целковых. Под условием, что я лишь сделаю фото дома и уйду.

– Ну так сделай фото дома снаружи и уходи, – разрешил Фёдор. – Пока хозяйка не вернулась. Я с тобой позже поговорю.

Частный детектив развернулся и аккуратно пошагал к выходу. Несмотря на каменное выражение лица, он испытал облегчение. И азарт. В тот же момент Фёдор заметил, как боковой карман брюк Святослава топорщится. И явно была не коробочка с какими-то медикаментами.

– Стой! Готовую плёнку, – потребовал Иванов и вмиг догнал наглеца.

Святослав развернулся и вздохнул. Смерил взглядом бывшего начальника. И с явной неохотой достал из бокового кармана брюк плёнку. Передал её Иванову, но так, чтобы тому пришлось тянуть руку.

– Свободен, – буркнул Фёдор. – Будешь должен. Липову привет.

Хозяйки не было ещё минут двадцать, не меньше. Иванов неспешно и деловито оформил протокол осмотра. Изобразил помещение, вымерял расположение тела с точностью до сантиметра. Зарисовал его. Не то, чтобы это было так уж необходимо для следствия. Просто если он брался за какое-то дело, то стремился справиться с ним лучше всех.

– Такая охрана! – вслух рассуждал Фёдор и ухмылялся. – Мышь не проскочит. Ну, только если у неё нет пятидесяти рублей… Но мыши обычно бегают с пустыми карманами.

Нетрудно догадаться, что убийца не был пришлым. Он находился тут давно. Не исключено, что и сейчас он был рядом. В девяти случаях из десяти убийцей оказывался член семьи. Всё же, императорская Россия была довольно спокойным местом для жизни. Это не Соединённые Государства Америки, где тамошние граждане считали возможным решать конфликты оружием.

И не Османская империя с её буйными нравами. И не Япония, где до сих пор живы предрассудки прошлого. Как-то раз Фёдор всерьёз увлёкся культурой Поднебесной. И на некоторое время считал сепукку прекрасным способом уйти достойно… Пока не понял, что достойно уйти невозможно в принципе.

Иванов услышал шаги на лестнице. В проёме возникла высокая и тощая фигура детектива Марека Мичмана. Его сопровождал оперуполномоченный Соловьёв. Эти ребята тоже прошли на охраняемый периметр относительно легко и непринуждённо. Сказался авторитет полиции.

А вот судебным хирургам пришлось сложнее – они застряли на блокпосте основательно. Марек достал казённый фотоаппарат и принялся делать снимки. Плёнка двигалась натужно. Марек тихонько ругался, перематывая её вручную. Соловьёв взглянул на протокол осмотра Иванова и расстроился:

– Недостижимая величина, – со вздохом признал оперуполномоченный.

– Ты тоже так сможешь, – напутствовал Фёдор. – Просто не спеши никуда. Все цифры и буквы выводи аккуратно и тщательно.

– Не-а, – ответил Соловьёв. – Вона у вас какие вензеля! Моими каракулями только зубную боль заговаривать.

Прошло ещё несколько минут, и на место преступления прибыли хирурги. Женщина лет тридцати, Савелия Лапина, завидев внутренности помещения, пошла красными пятнами. Её крайне удивили раскованные картины на стенах, а ещё – вид покойника. Впрочем, она хотя бы постаралась сохранить невозмутимость на лице. Её коллега, Василий Свекольников, оказался менее сдержанным.

– Вот это вертеп! – громогласно объявил он. – Быть может, сие не убийство? А часть какой-то неизвестной сексуальной игры? Быть может, наш покойничек просто проиграл, а вместо ножа в него надлежало воткнуть другое приспособление?

– Василий, – одёрнула его Савелия. – Своими неуместными шутками вы позорите честь наших мундиров!

– Осмелюсь не согласиться, – продолжал хирург. – Как по-вашему, этот аристократ в портупее дискредитирует честь вооружённых сил империи?

Раздались смешки. Подобную статью в середине двадцатого века собирались внести в Криминальный кодекс. Однако государь тогда возразил: позор либо забывают, либо смывают кровью. Пожалуй, армейская портупея на обнажённом теле Голицына действительно образовывала состав преступление. Игривое настроение служащих улетучилось в один миг, когда…

– Как вы смеете позорить память моего мужа? Есть ли у вас честь и совесть, жалкие черви?

Хозяйка имения, Татьяна, подкралась незаметно. Вместо кожаного корсета и латексных шорт на ней были чёрные брюки и аккуратная блузка. Рыжие волосы она собрала в хвост, но уже другой по форме и содержанию. Вульгарный макияж был смыт. Неудивительно, что облачение в костюм приличной женщины отняло у неё столько времени.

– Прошу простить службу медицинских хирургов, – произнёс Иванов. – Они в основном проводят своё время с трупами и отвыкли скрывать свои пошлые мысли от окружающих. Я сделаю строжайшее внушение наглецам наедине.

– Извинения приняты, – произнесла Татьяна. – Ответьте мне, господа, когда мы сможем… сменить платье моему супругу?

Она держалась стойко, но Фёдор заметил признаки отчаяния. Губы вдовы дрожали, а в уголках глаз стояли слёзы, которые она не позволяла себе пролить. Фёдор не просто видел её страх, но и чувствовал его. Голицын был офицером. В юности тот поучаствовал в военных операциях в Африке и Азии, где показал недюжинную доблесть.

Порой его рвение было неуместным и даже глупым. За это он получил немало медалей и орденов. А ещё кличку – Всадник без головы. Игорь, впрочем, находил в этом прозвище уважение. Потом он ушёл на гражданскую жизнь, где свои капиталы стремился нарастить и приумножить.

Иванов не интересовался чужими финансами. Однако о деловой удали Игоря был наслышан. Голицын первым во всей России додумался строить огромные торговые лавки. Их называли по-разному: мега-рынки, гипермаркеты, универсумы. А ещё – именно капиталы Голицына использовались для возведения вертикальных деревень в Москве и других мегаполисах России, куда переселяли бывших крестьян.

Бывший офицер, бизнесмен, миллионщик… Но при этом – весьма открытый и приятный человек. Два или три раза Фёдор видел его в общих компаниях. Пусть мельком, пусть совсем чуть-чуть. Не так давно ему даже довелось участвовать в спасении Голицына: он подавился в ресторане. В жизни и на экране Игорь производил впечатление человека, готового к любым неожиданностям. Как же он пропустил удар ножом в спину?

– Кого вы подозреваете, Татьяна? – спросил следователь.

– Его шлюх, – ответила она.

– Уточните, – потребовал Фёдор. Хозяйка лишь поджала губы.

Что он знал о хозяине дома? О его супруге? О дочерях? Все они – любимцы публики, газет и журналов. Многое, что знал о них Иванов, он знал против своей воли. Скандалы. Блеск роскошной жизни. Победы на соревнованиях, проекты и контракты. Кроме того, Игорь Голицын знал толк в развлечениях.

– Соловьёв, Мичман, – распорядился Фёдор. – Опросите дочерей графа. Где их покои?

– На третьем этаже, – буркнула Татьяна. – Софа – налево, Стефи – направо.

– Слышали? – спросил Иванов. – Выполнять.

– Как же я буду без него, – прошептала Татьяна. – Нужно всё отменить. Должен быть траур. Траур всероссийского масштаба… Все, все должны рыдать.

Голицын любил активный отдых. Гольф, конную езду, виндсёрфинг, прыжки с парашютом. Он ходил в горы, стоял лагерем в лесах, переплывал бурные реки на вёсельных лодках. То, что увидел Фёдор в особняке, очевидно, оказалось тёмной стороной. Особенно упоминание супругой покойника женщин лёгкого поведения. Пока судебные хирурги осматривали тело убиенного, в красный зал вбежал слуга. Лицо его тоже было красным – настолько спешил.

– Звонок! – объявил он. – Звонок, не терпящий отлагательства!

– Пошли звонящего к чёрту, – буркнула Татьяна. – И сам проваливай.

– Интересуются не вами, графиня… – произнёс слуга. – К трубке просят позвать иного человека.

Глава 3. Разрешите представить Прохора Шаляпина

Хотя весь мир утверждал, что сословное общество безнадёжно устарело, Екатерина Третья не спешила упразднять институт аристократии. Или хотя бы реформировать… Ибо «голубая кровь» – основа величия и благополучия монархии. Дворян в России было немного, не больше десятой части от всего населения. Плодились аристократы отвратительно, не в пример горожанам, рабочим и сельчанам.

В руках дворян были сосредоточены ключевые богатства Империи. Пропорция была обратной: на десять процентов привилегированного населения приходилось девяносто процентов всех благ. И это не только земля, но и полезные ископаемые, недра, технологии. Разрыв разрастался, но, казалось, Екатерину это не беспокоило совершенно.

Получить заветное звание можно было по наследству или по вступлению в брак, а ещё – с высочайшего дозволения Императрицы. Аристократы держались обособленно. Даже обедневший дворянин никогда в жизни не согласился бы поселиться в вертикальных деревнях, где в крохотных квартирках ютились десятки людей. Будто в издёвку этот вид жилья называли «студиями». Слово совершенно не отражало сути такой недвижимости. К студиям мы ещё вернёмся, а сейчас – поговорим о сливках аристократического общества.

Итак, Игорь Голицын располагался на другом полюсе российской жизни. Именно его капитал был вложен всюду, в том числе в строительство новых районов и кварталов в местах, некогда бывших безлюдными. Быстрее всех разрасталась Москва. В Санкт-Петербурге Императрица не позволяла возводить вертикальные громадины. Но оставались и другие мегаполисы: Волгоград, Омск, Владивосток…

– Слушаю, – произнёс Иванов в чужую трубку.

Телефон был оформлен под старину. Дорогие материалы, использованные для производства, делали трубку невероятно тяжёлой. Стильно и красиво, но неудобно. А самое главное – совершенно бесполезно.

– Феденька! – раздался знакомый голос. – Игорь… Мёртв?

– Так точно, господин генерал, – вздохнул Фёдор. – Убит точным ударом в сердце. Со спины.

– Какая трагедия… – вздохнул Генрих Цискаридзе. – Я тоже хотел выбыть туда. Но… Видишь ли, мы немного не в ладах с Татьяной. Знойная женщина, ты не находишь?

– Пока нет, – буркнул Иванов. Кто о чём, а Генрих – о бабах.

– Феденька, не покидай особняк, пока всех не допросишь, – продолжал Цискаридзе. – Чует моё сердце, что завтра начнётся вертеп. Вертеп! Как бы нам с тобой не попасть под раздачу.

– Как скажете.

– Не уезжай, пока не допросишь каждую мышь! – не унимался Генрих. – Чую костями, убийца там… Убийца внутри.

– Я тут только один! – начал спорить Иванов. – Марек ещё не опробован в серьёзном деле. А Соловьёв… Вы всё сами понимаете про Соловьёва.

– Отличная команда, – резюмировал Цискаридзе. – А мне пора спа… В смысле, буду работать до утра. Анализ, дедукция. Утром жду доклад, Фёдор!

Иванов повесил трубку. Ему надлежало создать оперативный штаб прямо здесь – на месте преступления. Для начала он набрал на телефоне внутренний номер – ноль-один. Интуиция не подвела. Трубку снял начальник охраны.

– Слушаю, ваше высокоблагородие! – отчеканил невидимый собеседник. – Примите мои искренние соболезнования, Татьяна! Сегодня… – голос собеседника взял сладострастную нотку. – Я смогу скрасить вашу боль? Зализать раны? Проткнуть грусть и тоску? Танюшка, не молчи.

Пауза. Следователь прикрыл динамик рукой и вздохнул. Ему было и смешно, и мерзко одновременно. Что ж, в деле появился первый подозреваемый.

– Беспокоит Её Величества следователь Фёдор Иванов, – поставил его на землю полицейский и почувствовал, как кровь приливает к вискам. – Я приступил к поиску преступника. Назовитесь.

– Ой… Вот ведь незадача, – начал бормотать голос. – Это не то, что вы подумали…

– Назовитесь, сударь!

– Я Прохор Петрович Шаляпин, – вздохнул голос. – Начальник охраны. В случившемся, полагаю, есть доля моей вины, но…

– Прохор! – гаркнул Иванов. – Жду через пять минут в особняке. Захватите с собою план дома, журнал посещений, а также охранника, который взял пятьдесят рублей у частного детектива.

– У какого детектива? – деланно осведомился Прохор.

– Ты мне в дурочку не играй, – потребовал Фёдор. – Ибо проигрыш будет крупным. Время пошло.

И положил трубку. Для начала следовало разобраться, где в этом славном доме варят кофе. А он тут, вне всяких сомнений, должен быть вкуснейшим. Кофе – слабость всякого аристократа. Иванов пошёл по длинному коридору, повинуясь интуиции. И она не подвела. Издалека следователь услышал звон тарелок, удары ножей о доски. Что-то нарезали, тёрли, шинковали, бланшировали, мяли… Ароматы стояли прекраснейшие.

– Доброй ночи! – приветствовал Иванов.

На кухне трудилось четыре человека. Две женщины и двое мужчин сражались с десятками продуктов и блюд. Салаты, закуски, рулеты, гарниры… Завидев следователя, они тут же замерли. Синхронно, будто единый организм. Ножи и прочие кухонные принадлежности остались занесены.

– Кто вы? – строго спросил повар, которому на вид можно было дать лет пятьдесят.

Выглядел он несколько комично. Красный китель с большой надписью: «не подходи, порублю». Белый колпак был надет не только на голову, но и на окладистую бороду. И ещё два, поменьше – на каждую сторону усов. Когда повар открывал рот, вся конструкция шевелилась.

– Меня зовут Фёдор Иванов, – отчеканил следователь. – Я – императорский следопыт. Граф Игорь Голицын обнаружен мёртвым. Вынужден сообщить, что подозреваются все. Вы, дамы и господа, не являетесь исключением. Прошу не покидать особняк до окончания допросов.

Раздался звук роняемой утвари. Юный повар и женщины переглянулись: во взглядах их был страх. Лишь повар с четырьмя колпаками удержал нож в своей могучей руке. Однако, он тут же спал с лица. Глаза его стали стеклянными. Повар снял с головы колпак.

– Как… мёртвым? – спросил мужчина. – Это какая-то шутка? Розыгрыш?

– Увы, – вздохнул Фёдор. – Скажите, где у вас кофейный аппарат. Мне жизненно необходимо принять дозу напитка, ибо я уже вторые сутки на ногах.

– Кофе-аппаратов мы тут не держим, – буркнул повар. – Сие есть издевательство над искусством.

– Тогда дайте мне чашку и кипяток, – попросил Иванов. – Ибо без дозы кофеина я не смогу допрашивать вас.

– Митя, – зрелый повар сделал небрежный жест. – Приготовь этому господину наш фирменный… А вы, две красавицы, продолжайте готовить. Всё одно – заняться нечем.

Юный повар подошёл к бесконечным ящикам, достал чемодан, открыл его и развернул горелку. Сей же момент зажёг её, поставил под огонь серебряную турку. В неё бросил сухой кофе и будто обжарил его. И лишь после – налил воды, которая тут же зашипела. После – бросил немного молотого имбиря, щепотку шоколада и корицы. Завороженный, Фёдор наблюдал за его работой.

– Как вас звать? – спросил Иванов у старшего повара. – Я буду вынужден допросить. Каждого.

– Меня зовут Лёва Стекольный, – вздохнул мужчина и снял резиновые перчатки. Подошёл к одному из шкафов, извлёк небольшой графин. – Игорь был мне не просто начальником, а другом. Стал бы я ради какого-то толстосума вставать в четыре утра? Меня ждут везде. Париж, Нью-Йорк, Токио. Везде знают Лёву. Вот же, судьба-злодейка…

Повар наполнил изящный бокал. Митя подал Фёдору кофе в красивом фарфоровом стакане. Иванов отпил: блестящий вкус, очень необычный. Лёва подлил коньяка следователю и поднял свой бокал:

– Помянем Человека, – сказал он. – Славный был аристократ. Что же с ним случилось?

– Это я и собираюсь узнать, – вздохнул Фёдор. – Пока что сие – тайна следствия, господин Стекольный.

Дверь кухни резко распахнулась. На пороге появился мужчина, которого Иванов мельком видел примерно час назад, проходя через местный блокпост. Высокий, плечистый, с чёрными усами. Значит, он и есть начальник охраны. Мужчина пришёл один, никого с собою не взяв.

– Лёва! – гаркнул Прохор. – Опять ты пьёшь? Тебе же сказано: на рабочем месте – ни грамма! Попал ты, Лёва!

– Сдуйся в лапоть! – крикнул повар. – Сегодняшняя трапеза последняя. Я увольняюсь!

– Не горячитесь, – попросил его Фёдор. – Господин Стекольный ошарашен известием о гибели своего шефа. Отчего вы не сообщили на кухню?

– А жратва сама себя не приготовит, – объяснил начальник охраны. – Ежели этот Свекольный рюмку выпьет – всё, поминай, как звали. Напрасно вы ему сказали. Он сейчас закозлится и не будет готовить.

Лёва набрал полные лёгкие воздуха, чтобы сказать о Прохоре всё, что он думает. Но Иванов его опередил.

– Идём, – предложил следователь начальнику охраны и залпом допил кофе. – Время не ждёт. Благодарю за кофе, господа. Вкус фантастический.

Едва кофеин всосался в кровь, Фёдор вновь был готов действовать. Думать. Анализировать. Первая рабочая версия в его голове уже созрела. Прохор не только не чурался взять полтинник у работника Бори Липова, но и украдкой делил ложе с Татьяной. В последнем мужика упрекнуть трудно: дамочка действительно вызывающе красива. Невероятно хороша.

– Ну-с, – начал Иванов, пока они двигались к красной комнате. – Кто же из вас, скотов, пустил частного сыщика вперёд государственного служителя? Да ещё за жалкие пятьдесят рублей?

– Никто, – ответил Прохор, тут же надевая на себя маску профессионала. – Если вы видели здесь постороннего, то должны были задержать. А если не задержали – то и не было никого.

«Один-один, – подумал Фёдор. – Игра продолжается».

– Полтинник вам придётся перевести на нужды Её Величества, – продолжал Иванов, как ни в чём не бывало. – И представить квитанцию мне. Завтра же, на допросе в управлении.

– Вот ещё, – сморщился Прохор. – Сказано же – не было в особняке никакого детектива. А ежели и был – сам прошёл. Прополз, как таракан. Отчего не раздавили паразита?

– Перечислите всех лиц, бывших в особняке перед смертью графа Голицына, – потребовал Иванов и достал блокнотик с карандашом.

Список получился внушительным. Во-первых, самые близкие люди Игоря: супруга Татьяна и две дочери от первого брака. Софи и Стефа. Во-вторых, команда поваров. В-третьих, охранник, что всегда дежурит у входа. Не повезло Степану Радову: была его смена.

– Ещё где-то тут садовник, – сказал Прохор. – Он был очень дружен с господином Голицыным. Но в дом он заходит редко. Предпочитает общаться с кустиками, цветочками, травками…

– А вы? – спросил Иванов. – Где вы были, когда Татьяна сообщила о смерти мужа?

Прохор покраснел – но не весь, а лишь мочки ушей и кончик носа. Это выглядело не только комично, но и весьма подозрительно.

– Я был на посту, – сказал он. – Игорь требовал, чтобы мы все были на месте, когда он здесь.

– В смысле – когда здесь?

– Когда он в имении, – объяснил Прохор. – Старик, знаете ли, не любил надолго в Москве зависать. То в Сибирь рвётся, то в Европу. А то и на дно какого-нибудь океана.

– Старик? – удивился Иванов. – Ему чуть за пятьдесят. Было. Любопытные у вас суждения о возрасте.

– А, это мы его так называем, – махнул рукой начальник охраны. – Ну, он же везде первый. Старший. Отсюда – старик. Царствие ему небесное…

Пожалуй, без сопровождения начальника охраны обратный путь в красную комнату занял бы слишком много времени. Прохор царственным жестом открыл дверь внутрь. Марека и Соколова не было. Лишь двое хирургов, Татьяна и покойник. И всё же, Фёдор был ошарашен увиденным. Такого он не мог представить – никак.

Глава 4. Смена декораций

– Умышленное убийство – это всегда конфликт, – говаривал Стоев, профессор криминального права. Студенты дразнили его, называя Сухостоевым, ибо он был высоким и тощим. – Думайте: что хотел сказать убивец? Об чём он думал? Иначе ж вы преступление не раскроете.

У Стоева была отвратительная дикция, он путал слова, а ежели бы на его жизнь выпал век Даля – тот бы составил словарь отборнейших паразитов. Но своё криминальное дело профессор знал великолепно. Он так заинтересовал Иванова своим предметом, что будущий следователь решил посвятить всю жизнь интеллектуальной дуэли с преступниками.

Сейчас, после десяти лет в сыске, Фёдор прекрасно знал теорию и практику убийств. Не хуже профессора, а может и лучше. Стоев называл процесс красиво: противоправное лишение жизни. В реальности всё было несколько иначе. «Лишение жизни» было недостаточным определением для тех картин, что понаблюдал Фёдор за годы службы.

Лишение родных – кормильца. Лишение цветущей супруги горячо любимого мужа. Лишение матери – сына. Конфликт терялся где-то на дне, прятался на фоне страданий и слёз. Крики могли быть высказанными или молчаливыми. Но редкая смерть воодушевляла – чаще она причиняла страдания выжившим.

– Умышленное убийство – это всегда трагедия. Трагедия для всех участников процесса, – сказал бы Иванов, если бы ему довелось читать лекцию перед студентами. Но преподавание он считал недостойным своего высокого эго.

Как правило, убивали спонтанно, и редкий злоумышленник долго готовился к предстоящей операции. Чаще всего жертвой расправы становились друзья, товарищи и родственники. Начальники или подчинённые. Бывшие, нынешние и будущие жёны-любовницы. Что до орудия преступления, в России им чаще всего был нож. Обычный клинок с рукоятью, коих в каждом доме сыщется не один десяток.

– Хочешь – колбасу режь, а хочешь – наноси ранения, – шутил оперуполномоченный Соловьёв, сдабривая свою речь отборным матом.

Бывали и экзотические способы лишить жизни. Например, ударить шампуром. Тем самым, на котором так славно жарить шашлык или люля-кебаб. Тычок металлическим прутом, пусть даже весьма тупым. Ходили слухи, что один московский мещанин умудрился уложить приезжего палкой сырокопченой колбасы – наповал. Но то была байка…

Зато во время своей следственной практики Фёдор воочию наблюдал: ревнивый муж заколол жену вилкой. Обыкновенной, столовой! У той, разумеется, оказались длинные зубья. И сам предмет кухонной утвари был отлит из серебра. Однако же, попасть в сердце столь экзотическим орудием преступления – это либо сноровка, либо случай. Мужики забивали друг друга голыми руками или каким-нибудь черенком от лопаты.

Дворяне стрелялись. Кадеты могли порубить друг друга саблями, но насмерть – редко. А вот молоток, как знал Фёдор, орудие для убийства не самое подходящее. Как и топор. Чаще всего жертвы выживали, даже после нескольких ударов. И неопытному Родиону Раскольникову просто повезло уложить двух женщин наповал. В реальности они бы выжили и дали против нерадивого студента показания.

– Не бывает двух одинаковых убийств, – говаривал Стоев на своих лекциях.

Фёдор и тут готов был поспорить. Все убийства похожи, просто профессор изучал их в теории, а его бывший студент – на практике. Графа Голицына ударили в спину ножом с весьма замысловатой рукоятью. А потому, чтобы надеть на него китель, пришлось сделать глубокий вырез на спине. Так он и лежал – в форменных брюках, сапогах и… отрезе кителя.

– Это что ещё такое? – возмутился Фёдор. – Во имя чего вы приодели покойника?

– У судебных хирургов оказалась совесть, – с укоризной произнесла Татьяна, красиво вытянув губки. – Они не смогли отказать вдове в такой мелочи.

Но и это ещё не всё. Со стен пропали все вульгарные картины. Исчезли замысловатые приспособления для сексуальных игр. Равно как и атрибутика с инструментами для извлечения удовольствия. Вдоль стен теперь стояли стеллажи, доверху заполненные книгами и журналами. Если бы следователь зашёл сюда впервые, он бы подумал, что убийство произошло в библиотеке. Не исключено, что граф просто шумно себя вёл, за что и поплатился жизнью.

– Категорически запрещено менять обстановку на месте преступления, – возмутился Фёдор. – Что это за самодеятельность?!

– Ничего не изменилось, – пожала плечами Татьяна. – Так ведь, дорогие мои хирурги?

Судебные медики молчали, потупив глаза. Прохор, начальник охраны тоже пожимал плечами. Мол, тут так и было всегда. Он ещё и противненько улыбался, чем бередил и без того ослабленную нервную систему.

– Ладно, – вздохнул Фёдор. – С вами я позже разберусь. Хорошо, что фотоснимки сделаны…

Хирурги переглянулись. Про фотографии им, вероятно, ничего не сказали. Тут уже настал черёд Иванова противненько улыбнуться.

– Это я переодел покойника, – сказал Прохор. – С меня и спрос. Казните меня, порите! Посадите меня в бутылку!

– Вы же подле меня шли, сударь, – возразил Иванов. – С самой кухни. Вы бы физически не успели проделать весь этот объём труда за те секунды, на которые меня опередили.

– Я до кухни сюда зашёл, – продолжал врать на ходу начальник охраны. – Знаете ли, столь непотребный вид графа Голицына вгонял меня в краску. Я готов понести всякое наказание, вплоть до плетей. Или пресловутой бутылки.

Татьяна посмотрела на своего заступника и просияла. Судебные хирурги тоже расправили плечи. Фёдор размышлял, в какую сумму вдове обошлось переоблачение муженька. Вряд ли медики взяли много. Жалование у них скромное, рублей двести в месяц. Работа – мерзкая. Иванову часто доводилось бывать в морге: мрачное место, весьма опасное для здоровья.

Правда, переноска стеллажей и книг явно выходила за пределы компетенции хирургов. Дальнейший разбор полётов закончился по нетривиальной причине. В помещение влетел Марек. Он тоже с удивлением посмотрел на книги и переодетого покойника. Но потом – нетерпеливо подозвал к себе следователя. Вывел его в большой коридор, где, как ему казалось, не было лишних ушей. Осмотрелся по сторонам.

– У меня хорошие новости! – возбуждённо прошептал Марек. – Софа призналась. Всё рассказала, как было. Лёгкая работа!

– А что Стефи? – поинтересовался Иванов. Ему почему-то не до конца верилось в столь скорый успех расследования.

– С нею работает Соловьёв, – ответил детектив. – Я к ним не заходил. Спешил вас обрадовать!

– Помни одно важное обстоятельство, – напутствовал Фёдор. – Допрос без адвоката – не допрос.

– Что же делать? – в ужасе спросил Марек.

– Тебе надлежит взять у неё письменное заявление, – поучал Иванов. – Пусть она опишет всё, в деталях. В какой руке держала нож. Как стоял Игорь. Причины. Но – сама. Своею рукою.

– Выполняю! Покуда она не остыла! – радостно выпалил Марек и убежал наверх.

Фёдор вернулся на место преступления. Продемонстрировал хирургам протокол осмотра – те дописали несколько слов о характере ранения, вероятных причинах смерти – и поставили подписи. Потом Иванов протянул протокол Татьяне. Та посмотрела на него злобным взглядом, но Прохор что-то прошептал на ухо своей госпоже. Та вздохнула и тоже расписалась.

Фёдор посмотрел на часы. Пять утра. Если убийство действительно совершила Софа, то уже к концу сегодняшнего дня он подготовил бы обвинительное заключение. Едва ли расследование грозило отнять много времени… Вошли санитары. Они были не из обычной, городской службы. Элитные медработники в строгих костюмах.

– Кладите на живот, – потребовал хирург. – И не заденьте нож.

– Разумеется, – сказал санитар, больше похожий на банкира. – Термоплёнкой закрыть? Дабы сохранить картину?

Судебный хирург пожал плечами. Он не знал, что это за плёнка. Фёдор ждал возвращения Марека. Прежде чем приступить к допросу, он хотел прочитать заявление девушки. А ещё нужно было позвать адвоката… Скорее всего, у Голицыных он был не один, а собственная коллегия. Но к кому обратиться с этим вопросом? К Прохору или Татьяне?

Пока Иванов размышлял, дверь в красный зал снова отворилась. На пороге стоял Соловьёв. Он буквально излучал гордость и уверенность. Улыбался, как самый удачливый игрок в покер. Выражение на лице изменилось, когда он сопоставил нынешний вид помещения с тем, которое обозревал меньше часа тому назад. Но Соловьёв быстро взял себя в руки.

– Господин Иванов, – торжественно сказал оперуполномоченный. – Напрасно вы все эти годы твердили мне, что я безнадёжен. Вы ни за что не догадаетесь, что я свершил! Что я свершил только что. Не столько ради себя, сколько ради вас, господин Иванов. Во имя нашей дружбы.

– Отчего же? – сыронизировал Иванов. – Угадаю, и легко. Ты только что раскрыл преступление. Так, дорогой?

– Да! – просиял опер. – Это Стефи. Сомнений быть не может. Вот, полюбуйтесь. Она написала признание. Не признание, а поэма. Высший слог!

Глава 5. Софа

При жизни Игорь всегда говорил правильные слова. Никто и никогда не слышал в его публичном выступлении даже намёка на цинизм, агрессию или издёвку. Боже упаси! Всем своим видом он олицетворял правильную аристократию, столь нужную Екатерине Третьей. Дворянин высшей пробы!

Голицын любил выступать на радио и на телевидении, проводить благотворительные вечера. Любимец прессы. Его фирменная улыбка не сходила с газет и журналов, украшала телевидение. Быть может, его и не любили, но уважали. Порой Голицын лично отправлялся в города и посёлки, пострадавшие от стихии.

– Семья – это залог успеха, – говорил Игорь. – Я горжусь своими роднулечками. Для меня мои доченьки – единственное богатство. Неужто я заберу в могилу золотые слитки или векселя? Неужто швейцарские часы подадут мне в старости стакан воды?

Дочери графа действительно были очаровательны. Фёдор решил начать поиск истины с Софи. В конце концов, она первой сделала признание. Брюнетка. Средний рост, стройная, узкие бёдра. Аккуратная грудь. Железобетонная уверенность. На лице – ни усталости, ни страха, ни сомнения. «Это эйфория, – подумал Иванов. – Вполне может говорить о причастности».

– Доброй ночи, сударыня, – произнёс он с лёгким поклоном. – Я представляю императорскую полицию. Разрешите представитясь: Фёдор Михайлович Иванов, Её Величества следователь по важнейшим делам и поручениям. И я буду вынужден задать несколько вопросов.

– Меня зовут Софа Игоревна Голицына, – ответила очаровательная брюнетка с лёгкой улыбкой. – И я должна сделать признание. Это я убила папеньку.

– Вам положена консультация у адвоката, – остановил её Иванов. – Таковы законы. И права подозреваемого тоже надлежит разъяснить.

– Не утруждайтесь, права мне хорошо известны, – вздохнула девушка. – Учусь на юридическом факультете. Это папенька настоял. Поначалу мне не понравилось, но постепенно захватило. Юриспруденция – это царица наук. Рай для плутов и мошенников.

– В самом деле? – удивился Фёдор. – И какой курс?

– Третий, – ответила Софа. – Мой адвокат уже в пути. Я сама вызвала. Рыжая змея бы никогда этого не сделала для меня.

– Рыжая змея? – уточнил следователь. – Я так полагаю, речь идёт о Татьяне Голицыной?

– Да, – кивнула девушка. – Она, позвольте быть откровенной, будто мачеха из сказок. Верите ли, эта змеюка пыталась запретить мне сделать татуировку на бедре!

– С трудом верю, – согласился Фёдор, но непроизвольно скользнул по ногам девушки в поисках татуировки. Её не наблюдалось. Проследив его взгляд, девушка улыбнулась. – Давайте всё же вернёмся к убийству. До приезда адвоката вы вправе сами описать свои действия. В виде заявления. Но я повторю, что сие может быть задействовано против вас.

– Уже, – ответила девушка. – Я уже всё написала. В мелочах, господин следователь. Как, простите, ваша фамилия? Я прослушала.

– Фёдор Михайлович Иванов.

И вновь её улыбка абсолютно не подходила обстановке. До чего хороша! Если бы такую красавицу сосватали ему, он бы едва ли устоял… И дело даже не в деньгах, не в знатном происхождении, а в энергетиек. А как несёт себя, как несёт! Фёдор осмотрел комнату в поисках бумаги и пишущих принадлежностей. Ничего. Где же она написала своё признание? Девушка будто прочитала мысли.

– Вот, – показала она на некое подобие телевизора на столе. – Сие – американский «Эппл Макинтош». Стоит, как хороший автомобиль. Мне папенька подарил. Всё на нём. Взгляните.

Фёдор подошёл к столу и взглянул на экран. Зелёные буквы складывались в слова. Впервые он воочию видел такое чудо техники. Пробежался по строчкам. Итак, Игорь стоял в Срамной комнате (так было написано в оригинале), ожидая «рыжую змею». Софа зашла, чтобы в очередной раз убедить папеньку развестись. Тот стал кричать на неё, злиться и замахнулся. Дальше – удар, брызги крови.

– Достойно, – похвалил Фёдор. – Вы бы могли сделать карьеру судебным секретарём. А потом, глядишь, выбились бы в императорские судьи… Увы, не судьба.

– Пустяки, – снова улыбнулась Софа. – Моя сестрёнка не даст мне сгинуть. У вас есть сестры?

– Есть брат, – ответил Иванов. – Но мы не так дружны. Скажите, как же мы это признание получим на бумаге?

– Наблюдайте, – задорно ответила девушка. – Проще моей татуировки. Вы ведь хотите её увидеть?

Перед телевизором стояло некое подобие печатной машинки. Девушка так проворно нажала на кнопки, что Иванов даже опешил. Раздался скрежет, скрип, а потом – неприятный визгливый звук. Он повторялся снова и снова. Из прорези на столе появилась бумага. Медленно, но уверенно белый лист покрывался словами. Сколько стоит сие чудо техники? Должно быть, целое состояние. И всё – ради одной любознательной студентки.

– Чудеса, – произнёс Фёдор, игнорируя вопрос с татуировкой. – У нас в отделе лишь машинки. У меня есть одна, невероятно современная. Но она и в подмётки не годится этому чуду.

– Папенька обожал технику, – ответила Софа. – Чтобы обучить меня компьютеру, сюда приезжал американец. Мы с ним славно время провели.

Девушка задорно подмигнула следователю. Но вдруг в её глазах появились слёзы. Очаровательные плечики начали дёргаться, а губы растянулись в беззвучных рыданиях. Впрочем, девушка быстро взяла себя в руки. Она сделала несколько глубоких вдохов, выпрямилось. Лицо вновь приняло беззаботное выражение. Она посмотрела на Иванова с совершенно не детским интересом.

– Скажите, а сколько платят следователю? – спросила она. – Вы никогда не думали сменить профессию?

– Деньги для меня мало значат, – сказал Фёдор с внезапной откровенностью. – Родители оставили их мне с избытком. Я…

Внезапно дверь распахнулась. Нет, распахнулась – это неподходящее слово для процесса и результата. Дверь будто снесли с петель. Она пала под натиском посетителя, как Москва – под Наполеоном в 1812-м году. В уютные покои Софы будто влетел ураган. Вид у стихии, впрочем, был вполне человеческий.

– Что здесь творится? – заорал мужчина. – Что здесь творится, я вас спрашиваю?

– Спокойно, Гавриил, – девушка сделала небрежный жест рукой. – Я уже всё рассказала. Уже во всём призналась.

– Нет, я так просто не успокоюсь! – кричал мужчина. – Я этого полицейского… Пристрелю!

Фёдор осмотрел визитёра с головы до ног, будто лошадь на базаре. Разве что, состояние зубов не проверил. Дорогой костюм, но сапоги не чищены. Вероятно, слугу не держит. Хорошие дорогие часы. Впрочем, было в нём нечто странное… Мозоли на пальцах. Точно. Визитёр от спокойного вида следователя несколько стушевался. Он ожидал возмущения, конфликта, а не этого почти медицинского смотра.

– С кем имею честь? – строго спросил Иванов. – И как вы смеете угрожать Её Величества старшему следователю, сударь? Извольте объясниться, покуда я не расчехлил своё служебное оружие.

– Гавриил Грязнов, – произнёс мужчина уже другим тоном – совершенно спокойным. – Я пришёл защищать сие заблудшее дитя. А угрозы… Угрозы есть часть адвокатской профессии.

– Ах, вы просто воздух сотрясали? Тогда займитесь, наконец, делом. Помогите этому дитя собрать саквояж, – предложил Фёдор. – Ибо нам придётся переместить сударыню Голицыну в другие покои, менее комфортабельные. Пусть даже мне это не принесёт ни малейшего удовольствия.

Покидая помещение, Иванов успел обратить внимание, что лицо Софы вновь вытянулось. Должно быть, в присутствии своего знакомого она будет рыдать. Убиваться. Да уж, каждый преступник сам себе выносит приговор… Сугубо для успокоения совести Фёдор решил навестить вторую дочь графа. Она тоже находилась в собственной спальне – в другом конце кориодра.

Правда, стола с компьютером там не было, зато имелась зона для фотосъёмки. Иванов с интересом разглядывал многочисленные лампочки, пёрышки, диадемы… Определённо, это дитя любило снимать себя на камеру.

– Меня зовут Стефи, – произнесла брюнетка. Чуть крупнее, чуть шире, но тоже весьма милая и аккуратная девушка. – Я не в силах больше держать этот секрет в себе. Убийца перед вами, господин следователь.

Она не улыбалась и не пыталась храбриться. На стуле сидел адвокат и, слушая свою подзащитную, он кивал. Полная противоположность Гавриила Грязнова. Он занял самый краешек стула, словно боялся взять на себя чересчур много пространства. Некоторое время адвокат молчал, но потом, посмотрев на Фёдора, протянул руку:

– Рад знакомству, – произнёс мужчина. – Меня зовут Бажен Сердов. Мы написали чистосердечное и явку. А это, как вы знаете, влечёт сокращение максимального срока вдвое. Вдвое!

– Это при отсутствии отягчающих обстоятельств, – поправил Иванов. – Если не возражаете, мы проведём небольшой опрос прямо сейчас. Мне надлежит уточнить детали.

И – странное дело – они совпадали. Сёстры рассказывали одну и ту же историю. Одними и теми же словами. Требование развода – агрессия Игоря Голицына – удар ножом. Совпадала локализация. Конечно, Фёдор не был судебным хирургом, но опыт позволял ему предположить: показания точны. Но кто же? Кто же из двух – убийца? Фёдор не успел погрузиться в мысли слишком глубоко. В дверь постучали.

– Господа, – торжественно объявил Прохор. – Вынужден попросить Её Величества старшего следователя Фёдора Иванова проследовать за мной.

– Вынужден отказаться, – парировал Фёдор. – У нас тут опрос, как видите.

– Увы, – продолжал Прохор. – В холле вас ожидают.

– Кто же? – усмехнулся следователь. – Пусть ожидают. Освобожусь – приду.

– Господин Иванов, – сказал начальник охраны. – К сожалению, промедление невозможно. И вы сами узнаете причину, ежели перестанете со мною спорить. Возможно даже сможете сохранить свою должность и звание.

– Прошу прощения, – произнёс Иванов, обращаясь к Бажену и Стефании.

Заинтригованный, Фёдор проследовал за Прохором. И удивлению его действительно не было предела.

Глава 6. Внезапный гость

Ах, как хочется взлететь и, подобно птице, пронестись над Москвою. Как же она похорошела при Екатерине Третьей! Новые станции метро буквально заполонили город. Над ними шутили, измывались, но – использовали. Добраться в любую точку Златоглавой можно было…в течение часа! Фантастическая скорость, учитывая размеры гигаполиса. Магазины, комфортные дома. Самая современная медицина.

Всё необходимое – в шаговой доступности от домов. Да, была тёмная и светлая часть города. Светлая – это многочисленные посёлки знати. Огромные дома, широкие проезды, фешенебельные магазины и бутик-отели. Игорные дома. Две зоны щедро выделены под Красные кварталы, где всякий может купить и удовольствие, и любовь.

Екатерина Третья пуританкой не была. Вслух она, конечно, не рассуждала о свободной любви. Но всячески старалась не держать её в клетке. Тёмная сторона Москвы – вертикальные деревни, где объём пространства был строго рассчитан учёными. Выверена некая норма, необходимая для жизни. Площадь была скромна: около семи квадратных метров на человека.

Обе стороны города не отторгали, а дополняли друг друга, словно Инь и Ян. Конечно, Москва – не Петербург, но тоже своего рода столица. Финансовая, деловая, любовная. Именно здесь – самый популярный в Империи Красный квартал. Удовольствия на любой вкус и кошелёк! Да-да, читатель, не нужно стесняться своих желаний и потребностей.

Если в Санкт-Петербурге публичные дома стыдливо спрятали внутри кварталов, то в Москве превратили в туристическую достопримечательность. И здесь же, в Белокаменной – ведущие институты и учёные артели. Именно в Москве воплотили в жизнь смелую идею учёного Рогова: беспроводная связь через небольшой телефон.

Её скопировали и японцы, и американцы, и германцы. У них даже получилось лучше, технологичнее. Но они – скопировали, а не придумали сами. Ещё в Москве – потрясающая архитектура. Долгое время застройку почти не регулировали. Так на свет появились и монстры, и шедевры. Монументальные строения здесь соседствовали с аккуратными особняками. Широкие проспекты. Огромные парки.

Фёдор обожал Москву. И главное её преимущество – удалённость от Петербурга. Там, в городе на Неве собралось всё начальство. Водило балы, собирало совещания и коллегии, бесконечно подводило бесполезные итоги. А здесь, в Белокаменной, всё по-простому. Не побоюсь этого слова – по-провинциальному. Высокому начальству потребовалось бы несколько часов, чтобы добраться до Москвы из Питера. На скоростном автомобиле – целых восемь, если быть точным.

– Фёдор! – вскричал высокий гость. – Вот ведь встреча! Не ждал, не чаял, не гадал.

Кортеж министра внутренних дел двигался из Петербурга в Москву с включенными мигалками, во весь опор. Дорогу заблаговременно перекрывали кусками. И всё же, в дом Голицыных он добрался только в седьмом часу утра. Человек – не птица, даже самый высокопоставленный.

– Никита Александрович, – ответил Иванов с лёгким поклоном. – Искренне рад встрече. Могу лишь рассыпаться в догадках, чем вызван ваш приезд сюда.

Фёдор силился, но не мог вспомнить, когда министр Муравьёв в последний раз лично выбывал на место преступления в Москве. О таком должны были раструбить все газеты и телеканалы. Никита Александрович создавал образ человека справедливого и решительного. Как часто появлялись сведения о том, что расследование взято под его личный контроль!

– Ну-с, – сказал Муравьёв. – Хотелось бы заслушать экспресс-доклад о произошедшем. Пройдёмте в холл.

– Увы, докладывать пока нечего, – пожал плечами Фёдор и проследовал за министром. Вместе присели на диван в большой нише. – Граф Игорь Голицын обнаружен с ножевым ранением в области грудной клетки сзади. Точный удар – смерть была мгновенной.

Муравьёв достал блокнотик и карандаш. Он любил повторять, что поднялся с самых низов, проходил практику «на земле». Так и было: целых шесть месяцев подавал бумажки и бокалы начальнику одного из полицейских отделений в Петербурге. На память об этой практике… в потолке одного из помещений до сего дня осталась вмятина от пробки. Всё же, открывать шампанское – это тоже искусство.

– Как вы это поняли? – спросил министр, оторвавшись от записей. – Я веду речь о мгновенной смерти.

– Расположение тела, – объяснил Иванов. – Граф лежал на животе, голова обращена вбок. Глаза открыты, рот перекосило. Как упал – так и умер.

– Хорошо, согласен, – кивнул Муравьёв, снова делая отметку в блокнотике. – Подозреваемые?

– Подозреваю всех, – произнёс следователь. – Список весьма обширен. Однако, обе дочери Игоря написали признания. Одна даже задействовала для этого чудо техники – личный компьютер.

– Персональный, – поправил министр. – Кстати, у вас в отделе такие есть?

Муравьёв тут же замахал руками и нелепо улыбнулся.

– Прошу прощения, не отвечайте, – сказал он. – Не отвлекайтесь. К докладу.

– Итак, – продолжил Фёдор. – Описания совпадают в деталях. Локализация удара. Количество травматических воздействий. Направление клинка. И всё это соответствует тому, что я увидел в Срамном зале, едва приехал сюда во втором часу ночи.

– Что? – удивился Муравьёв.

– Прошу прощения, – сказал Иванов. – Бессонная ночь. Комната, где нашёл свою смерть граф. Она, знаете ли, для сексуальных утех.

– Абсурд, – выдохнул министр, делая разочарованное лицо. – Я лично осмотрел место преступления. Больше похоже на библиотеку. Правда, окон нет… Но сие может объясняться ценностью фолиантов.

– Глупости, – возразил Фёдор. – Никто не отделывает библиотеку красным бархатом. Едва ли это связано с обстоятельствами преступного деяния, но всё же. Впрочем, у меня довольно фотоснимков первозданной обстановки.

– Вот это, что ли?

Министр широко улыбнулся. Он вытащил из своего кармана плёнку. Засвеченную!

– Ваш новый детектив – профан, – продолжил Никита Александрович. – Этот поляк, как там его… Он мне уже всё рассказал. Плёнку засветил, простофиля. Я заставил его переделывать работу. Под моим чутким руководством! У меня ведь практика, как вам известно.

– Что ж, протокол составлял я лично, – сказал Иванов. – И скрупулёзно зарисовал всё увиденное. Пусть даже многим предметам я не знал названия… Их я просто перенёс на бумагу. К тому же, фотоснимки тоже делал я. Одолжил у Марека Мичмана камеру.

Министр встал. Прошёлся по холлу. Придирчиво осмотрел декоративную штукатурку на стене, словно ему предстояло принять работу по её нанесению. Поправил картину. Потом бросил взгляд на Фёдора.

– Вижу, вы не понимаете намёков, – рубанул он. – Игорь Голицын – правильный аристократ. Правильный! Верный Короне на сотню процентов. Мы не смеем бросать тень на его память.

– Господин Никита Александрович, – возразил Фёдор и тоже встал с дивана. – Я всего лишь пытаюсь докопаться до истины по делу. Такова моя задача, поставленная Её Величеством! Поскольку обе дочери так складно признаются в содеянном, надлежит их обеих поместить в изолятор. Завтра же я допрошу всех, каждого свидетеля. И, сопоставив показания, выдам вердикт.

Министр вновь прошёлся. Достал портсигар, закурил сигарету. Очень приятный табак. Фёдор принюхался, запоминая его. Тончайшая бумага почти не оставляла запаха.

– Да уж, задачка, – согласился он. – Я убеждён, что всё просто. Убийство по неосторожности. Вот мой вердикт.

Иванов даже не знал, что подумать. И это – министр внутренних дел! Посмешище. Но Фёдор уже понял, что дискутировать с Муравьёвым о направлении удара, глубине погружения клинка, раневом канале и прочих частностях бесполезно. Ибо такие частности его не интересовали.

– Окончательную квалификацию я смогу дать лишь после сбора всех доказательств, – пожал плечами Фёдор.

– Я только что назвал её… – сказал министр.

– Следователь – фигура независимая, – назидательно напомнил Иванов. – Ни министр, ни Императрица, ни даже сам господь бог не вправе препятствовать моему расследованию.

Никита Александрович внимательно посмотрел на своего собеседника. В глазах его было презрение, граничащее с ненавистью. Однако же, он не решался ни давить на следователя, ни угрожать ему. В его высокопоставленной голове даже не было мысли о том, что рядовой сотрудник способен ему отказать.

– Наш с вами разговор будет передан Императрице, – с вызовом произнёс Муравьёв.

– С вашего позволения, я вернусь к своей работе, – ответил Фёдор.

Внутри у него всё закипало. Он думал, что помочь Империи может только чудо. Впрочем, ничто не должно отвлекать от единственного стоящего занятия – поиска разгадок.

Глава 7. Попаданец в голову

Пока Муравьёв испытывал душевные терзания, силясь убедить следователя в целесообразности своих приказов… В совсем другом округе Москвы страдал совершенно другой министр. Всю жизнь этот несчастный считал своё ведомство потешным. Ассигнации, впрочем, на содержание министерства антимагии выделялись весьма нешуточные. Десятки сотрудников, главный офис в Москве (не в Петербурге, заметьте!), несколько филиалов, собственный санаторий и академия. Содержание потешного ведомства обходилось в копеечку.

– О, да, папочка… – шептала в левое ухо Петру Иванькову рыжая девушка. Лет двадцать ей было на вид, не больше. Шептала так, что даже покойники вставали – ежели они были мужского рода. Хотя бы по частям.

– Продолжай, старичок, не останавливайся, – подбадривала в правое ухо другая девушка, чуть постарше. У неё волосы были чёрные, как уголь. Голос не такой заводной, но тоже весьма яркий.

– Так, так! – рычал Иваньков своим, и в то же время не своим голосом. – Так, вот, так!

Несколько недель назад с ним произошли разительные перемены. Проснувшись утром, он осознал, что не может пошевелить рукой или ногой. Не может даже цокнуть языком. Произнести хоть что-нибудь, не может позвать на помощь. Но это состояние не было параличом, нет. Его тело, его речевой аппарат занял кто-то другой. Поначалу Пётр решил, что сошёл с ума.

Ему уже скоро должно было стукнуть шестьдесят лет, и память подводила. Да, министерское медобслуживание позволило сохранить здоровье. Но разум – штука тонкая. Пётр сотню раз видел, как его теряют в один день. Видел раздвоение личности. Психические проблемы зачастую пытались объяснить происками магии. В неё, кстати, Иваньков не верил. Раньше не верил.

– Да, папочка, да! – шептала рыжая, уже без какого-либо притворства. В её голосе удовольствие граничило с удивлением. – Боже мой! Да!

– Не выражайся! – рявкнул Иваньков и отвесил её пощёчину. Девица застонала – она любила боль в разумных её пределах.

Восторг на лице путаны был искренним, как и внезапные судороги, пронзившие ноги. Она вытянула их, затряслась и обмякла. В уголках глаз показались слёзы. В последний раз жрице любви было так хорошо месяца три тому назад, после свидания с молодым офицером. Завидев удовольствие коллеги, брюнетка с покорностью легла подле. В нетерпении провела рукой по своему совершенному телу.

– Твоя очередь! – рявкнул Иваньков тем самым своим-не своим голосом.

И бросился в атаку на брюнетку. Он брал её так, словно от этого зависела не только его жизнь, но и существование зримой Вселенной. Вертел юную красотку, то и дело меняя позы. А сам, казалось, не ведал усталости. Иваньков чувствовал всё, и несмотря на приятные ощущения, ему было очень стыдно. Очень противно. Он – министр, образованный человек. Семьянин! И они – падшие девушки. Пусть даже весьма красивые.

– Да! Да! – вскричала брюнетка. В её голосе не было притворства.

Она достигла точки эвакуации куда быстрее рыжей. Обе девушка переглянулись: даже молодые клиенты не приносили им столько удовольствия, сколько сумел выдать этот старик. Впрочем, доставка жриц любви на гору наслаждения отняла у Петра немало сил. Старые колени дрожали. Мышцы таза свело. Дыхание сбилось, а по стареющему телу стекал пот.

– Ложись, мой воин, – предложила рыжая. На её спине была огромная цветная татуировка пантеры. – Теперь моя очередь удивить тебя своими талантами.

– Я первая! – закричала брюнетка. – Я первая!

– Не ругайтесь, девочки, – сказал министр антимагии, тяжело дыша. – Делайте это по очереди. Одна пусть растирает мне мышцы, а вторая… Ну, соображайте.

Захватчик министерского тела предавался блаженству. Хотя девушки были совсем юными, сомневаться в их профессионализме не приходилось. Особенно отличилась рыжая. Ежели бы она пришла в цирк, её бы походя взяли на должность глотательницы шпаг. Горло её казалось бездонным – не смотри ты, что сама такая маленькая. И в этот момент настоящий Иваньков смог вернуть контроль над телом – на один короткий миг.

– Я ухожу! – крикнул он. – Ухожу!

На мгновение ему удалось перехватить управление: он попытался встать. Но руки красавиц тут же уложили его на огромную кровать. А пришелец нанёс такой мощный ментальный удар, что всё существо Петра пронзила боль. В этот же момент пришла разрядка. Старое тело задрожало в приступе экстаза. Девушки вытерли рты, встали – и покинули номер. Министр антимагии остался один.

– Чего ты добиваешься? – вопрошал в своей голове настоящий Иваньков. – Почто мучаешь меня?

– Никого я не мучаю, – отвечал захватчик. – Ты разве не получил удовольствие?

– У меня жена дома! – в ужасе кричал Пётр. – Что будет, когда она узнает?

– Ничего, – ответил голос. – Ещё раз попытаешься перехватить контроль – удалю.

– Как это – удалю? – беззвучно простонал Иваньков.

– Узнаешь! – сказал захватчик. – Веди себя ровно. И тогда пострадают не тысячи, а сотни. А ежели будешь мне гадить и пакостить… Я твою жёнушку разрежу пополам. У тебя на глазах. Как резать: вдоль или поперёк?

Пётр уже слышал о таких состояниях. Их называли заумно – «диссоциация личности». Якобы, она распадается на несколько частей. Но он понятия не имел, что расколотые личности могут вот так общаться между собой. И что можно сохранить ясный разум, но полностью утратить контроль над телом.

– Не пытайся понять это, старик, – произнёс захватчик. – Это явления совершенно иного порядка. Ты не сможешь постичь своим умишкой.

– У этого… Есть объяснение? – беззвучно вопрошал Иваньков.

– Не желаю вести бесед, – размышлял пришелец так, что Пётр слышал. – Эх, покурить бы… Да твои лёгкие могут схлопнуться. А они нам ещё нужны. Вот чёрт, я подумал – нам. Мне, только мне. Тебя, почитай, уже нет в этой вселенной.

И тут же рассмеялся. Иваньков начал замечать нюансы. У захватчика был лёгкий акцент. Едва уловимый. Но какой? Что-то похожее на английскую речь. У него была иная походка. Другой способ взаимодействия с людьми. Нет, это не диссоциация личности. Это в него вселилась совершенно другая сущность. Неужели это колдовство?

– А ты не так плох, старик, – похвалил захватчик. – Конечно, колдовство… То самое, от которого ты всю жизнь прятался. У меня есть имя. Ты почти угадал, но я не британец, а Ирландец.

– Ирландец? – в ужасе вопросил Пётр. – Ты – шпион?

– Ах-ха-ха! – вслух рассмеялся захватчик. – Я – тёмное зло. И твоё тело поможет мне сгустить сумрак над миром… Ещё чуточку темнее. Темнее… Как я отодрал этих шлюх? Видал? Они готовы были мне платить… Но деньги меня интересуют мало. Есть иная цель. Я воплощу её в жизнь – твоими же руками.

Настоящий Иваньков молчал. Он начал молиться, прося у бога смерть. И в этот момент ощутил такую боль, словно ему разом вырвали все зубы. Без наркоза, раскалёнными щипцами. Он захотел орать, но тело так и не выполняло его команд.

– Не смей никогда говорить молитв, – потребовал Ирландец. – Или я тебя удалю. Удалю, слышишь?

– Хорошо… – взмолился Пётр. – Только не трогайте мою супругу…

– Вот ещё, – буркнул захватчик тела. – Я до этой рухляди в здравом уме не прикоснусь.

– И дочь… И сына.

– А вот это не обещаю. Немного отдохнул, – сказал пришелец, поднялся и стал вытирать тело влажными салфетками.

– Продажные женщины! – вдруг вскричал Иваньков. – Болезни! Осуждение! Ты только что целовался с общественным туалетом!

– О да, – согласился Ирландец. – С самого детства вкусы у меня специфичны. Признайся, тебе всю жизнь хотелось прикоснуться к темноте.

– Нет! – взмолился Иваньков. – Нет и ещё раз нет…

– Молчи, рухлядь. Мы собираемся.

– Куда? – взмолился настоящий министр. – Нас дома ждут. Вот чёрт… И я туда же – мы, нас.

– Мы навестим – кое-кого, – ответил захватчик, – ты почему себя так запустил, старик? Как же бассейн? Как же физкультура? Думаешь, регулярным сексом можно восполнить недостаток нагрузок?

Тело министра антимагии, кто бы им ни управлял, вышло на улицу. Мужчина сделал небрежный жест рукой, и подле него тут же остановилось такси. Ирландец дождался, пока водитель бросится открывать дверь. Чужим ртом он назвал адрес, и настоящий Иваньков напрягся. И дом, и улица, и даже номер квартиры были ему знакомы. Неужто?

– Что, старичок, стыдно? – глумился над ним захватчик. – Ничего, будешь знать, как жёнушку обманывать. Всё тайное становится явным. И сейчас ты увидишь, насколько явным.

Глава 8. Шаг назад и два вперёд

Хороша Москва на излёте сентября. Солнечно, тепло, осенние деревья готовятся усеять дороги своею листвою. Вот-вот начнутся ярмарки со свежей выпечкой, глинтвейном и жареными сосисками.

Аромат мяса в скором времени будет кружить головы всем, кто не испытывает предубеждения перед этим продуктом. Тёмная сторона Златоглавой именно осенью ощущала приступы счастья: с пивом, шаурмой, булками.

– Бросить бы всё, да к молдаванам! – любил говорить во время тягот службы Генрих Цискаридзе. На самом деле, его больше прельщало молдавское вино, нежели сам край.

А как хороша дворянская Москва, светлая сторона города! Сентябрь – это время хвастовства и лукавства. Знатные фамилии возвращаются изо всех уголков земного шара после отдыха. Эти побывали на Лазурном берегу, а те – загорали на белоснежных пляжах Гоа, купаясь в лучах тропического солнца. Те посетили османов и поражали их своими аппетитами, а те – долетели аж до самой Австралии. И там вступали в схватки с акулами.

Иные опускались на дно морей, другие – поднимались к вершинам гор. Отдельные индивидуумы даже тянулись к полюсам, будь то Северный или Южный. Российская знать известна во всём мире, как самая щедрая. Говаривали, что и в космос в скором времени устремятся русские туристы. На Марс. На Луну и Венеру. Почему бы и нет, ежели бюджет позволяет? Подождём.

Фёдор вздохнул. Он не был в отпуске уже года три, не меньше. Предполагалось, что он отправится догонять лето в сентябре. Весь мир к его услугам! Он мог бы отправиться к берегу Средиземного моря, обозреть красоты Индийского океана. В Египет, навестить свою любимую Испанию. На худой конец – рвануть в Крым. Но убийство Игоря Голицына спутало все карты.

– Когда я наконец отдохну? – бурчал он. – Ездят на мне все, кто ни попадя… Неверно, неправильно меня воспитал папаша.

В тот вечер следователь задержался в своём кабинете. Слушал музыку, пил коньяк, курил прекрасный табак. Неспешно работал. Часы показывали двенадцать ночи. Спешить домой он не планировал. Его гражданская супруга Алиса в тот вечер отдыхала в компании подруг – он не возражал. Ничто не предвещало. Внезапно в его кабинет вбежал дежурный. Взволнованный и взлохмаченный.

– Господин старший следователь! – произнёс лейтенант, неуклюже поправляя очки. – Тут звонили… Такие люди!

– Что случилось? – устало спросил Фёдор, выдыхая клубы дыма.

– Убийство, – ответил дежурный. – Какого-то графа, то ли Голинский, то ли Глинский… Но это полбеды! Звонили такие люди, такие люди… Фёдор Михайлович, пожалуйста. Отправляйтесь туда.

– Никуда не поеду, – ответил Иванов. – Я отдыхаю, дружище. Рабочий день окончен давно.

– А я, как ответственный дежурный… – сказал лейтенант, набирая полные лёгкие воздуха. – Приказываю. И не гневайтесь, Фёдор Михайлович. Сие предусмотрено инструкцией.

– Тут ты меня подловил, – хохотнул следователь. – Инструкцию прочитал. Молодцом. А где же оперативные группы? Что на сей счёт инструкция тебе говорит?

– Как назло, – вздохнул дежурный. – Обе выехали по вызовам. Сие убийство в сегодняшнюю ночь не единственное.

– Далеко ли двигаться? – спросил Иванов, смиряясь с неизбежностью. – Каков адрес?

– Велено двигаться в посёлок Князи, – сказал лейтенант, делая ударение на последнем слоге. – Точный адрес не назван.

– Князи? – удивился Фёдор. – Это не наша земля! Да будет тебе известно, что есть принцип территориальности. Пусть из Северного округа выдвигаются. Из грязи в Князи.

– Пришло поручение, – объяснил дежурный. – По факсу, вдогонку к звонку телефонному. Вот, глядите.

Следователь принял бумажку. Пробежался по строчкам. Экая невидаль! Графа убили. Можно подумать, происшествие имперского масштаба. Однако же, сам министр отдавал указания. Это было необычно.

– Ладно, – вздохнул Иванов, залпом допил коньяк и поднялся со стула. Дежурный потупил взор и слегка склонился. – Ну, что ещё?

– Час поздний, мотора нет, – сказал он. – Я вызвал такси. И я уже созвал резервную группу! – продолжил он с пылом. – И Мичман, и Соловьёв в пути! Они поедут в Князи своим ходом.

И вот, двенадцати часов не прошло, как следователь завершил круг. Иванов переоделся, умылся в раковине, почистил зубы. Напрасно народная молва приписывала дворянам праздный образ жизни.

Вернувшись в отдел, Фёдор осознал всю глубину замысла министра. Тот полагал, что Иванов сделает всё, как потребует высокопоставленный мундир. Напишет заключение, о котором его попросят. Вот ведь самонадеянный болван! Нет, преступление действительно пробудило у Фёдора глубочайший интерес. Такая загадка будоражила ум.

И он был полон решимости разгадать её. Бессонная ночь давала знать о себе. Фёдор откинулся в кресло, собираясь лишь на минуту прикрыть глаза…, но сон сразил его мгновенно. В спешке он даже не запер дверь. А потому – был немало обескуражен, когда открыл глаза примерно через час. За приставкой к столу сидел его начальник – Генрих Цискаридзе. Пил кофе, с улыбкой глядя на подчинённого.

– Ну ты и спишь, Феденька, – сказал генерал. – Я тут топчу, как слон. Кофе завариваю. Насвистываю имперский гимн. А ты – храпишь.

– Работал я в ночи, – ответил следователь, зевая. – Крайне интересное дело.

– Закурим, – предложил Генрих и вытащил изящный портсигар.

Шёл десятый час. То время, когда Москва после резкого рывка делает небольшую паузу. Иванов рано на работу не приезжал. По его наблюдениям, утро – наименее продуктивная фаза дня. Сослуживцы обыкновенно пили кофе, курили, обсуждали футбол и женщин. Но сегодняшний день был особым. Табак на голодный желудок шёл отвратительно. Живот сразу свело.

– Вот, Феденька, печеньки, – предложил Генрих и протянул тарелку.

Следователь съел одно. Извлёк из стола бутылку минеральной воды, открыл, приложился. Изжога отступила. Да уж, нужно основательно заняться здоровьем. А может, уйти с этой службы? Не сегодня, разумеется. Сегодня у него есть задачи важнее, интереснее. Но в скором времени – уйти, обязательно.

– Что там произошло? – спросил Цискаридзе. – Кто Игоря убил?

– Дело не такое простое, – ответил Фёдор, встав из-за стола. – В двух словах доложить его нелегко.

Не стесняясь начальника, он сделал несколько гимнастических упражнений, разминая мышцы. Генрих продолжал пить кофе, не торопя следователя. Он в принципе старался никуда не спешить.

– В общем, наш граф собирался уединиться со своей третьей женой… – начал Фёдор.

– Четвёртой! – вставил Цискаридзе, прикидывая что-то в уме. – А нет, третьей, всё верно. Или всё-таки четвёртой?!

– Так вот… – продолжал Иванов. – У них специальная комната для романтических встреч. В соответствующем оформлении. Татьяна, видимо, замешкалась. И в это время в комнате вошла одна из дочерей графа. Игорь прикрыл причинное место – и получил удар ножом в спину. Удару предшествовал некий спор… Но убийство не было спонтанным, ибо ножей в комнате для свиданий не было. Это – рабочая версия.

– Так-так, – кивнул Цискаридзе. – Так что же не понравилось нашему министру?

– Он не хотел, чтобы на фотоплёнку попала развратная обстановка, – пожал плечами Фёдор. – Что-то о правильных дворянах задвигал. Я слушал в половину уха, господин генерал.

– Своей смертью ты умрёшь, – улыбнулся Генрих. – Так кто из двух дочерей совершил столь ужасный поступок? София или Стефания?

– Пока неясно, – пожал плечами Фёдор. – Сейчас окончательно приду в себя и буду допрашивать свидетелей. Их пятнадцать человек. Все вызваны на допрос к двенадцати часам. К вечеру кончим.

Генрих допил кофе и встал. Посмотрел на картину, что украшала одну из стен кабинета. Несуществующий мегаполис с тысячей маленьких деталей. Художник, пусть и на большом полотне, написал целую вселенную. На картину можно было смотреть часами и не устать.

– Ты же знал: никому кроме тебя не поручат столь деликатное дело, – сказал Цискаридзе. – Твоё рвение похвально. Но иногда нужно сделать именно так, как просит начальство.

– На нас взирает Фемида, – произнёс Иванов.

– Нет, – покачал головой Генрих. – У ней глаза завязаны. Богам наши мелкие делишки неинтересны.

Фёдор набрал телефонный номер пекарни и распорядился о доставке завтрака. Сегодня его интересовала грузинская кухня. Невзирая на усталость, набросал планы допросов. Подготовил поручение для детектива. Сегодня же суд должен был избрать меру пресечения дочерям Голицына. Ходатайство о заключении их под стражу Иванов подготовил загодя.

Десять тридцать утра. Доставили выпечку. Наскоро позавтракал, не прекращая заниматься делами. Нужно как можно скорее распутать это дело – и отправляться в отпуск. Вспомнил, что в суматохе не позвонил своей девушке. Тут же исправил оплошность, благо, у Алисы имелся мобильный телефон.

– Душа моя… – сказал Фёдор в трубку. – Ты не поверишь. Кручусь, как бешеная белка в адском колесе.

– Феденька, – ответила ведьма. – Только не говори, что Голицыным именно ты занимаешься?

– А как же, – произнёс следователь. – Это такой анекдот… Я тебе вечером расскажу, хорошо?

– Конечно.

– Что слышно? – спросил Иванов скорее ради приличия, нежели из интереса.

– Мама звонила, – вздохнула Алиса. – На папу жаловалась. Представляешь, дома не ночевал.

Фёдор рассмеялся. Вот ведь старик! Может, если захочет. Однако, в его планы не входило конфликтовать с кем-либо из родителей Алисы. Особенно, если они собираются узаконить свои многолетние отношения.

– Я тоже не ночевал, – сказал Иванов уклончиво. – Ты ведь не делаешь из этого трагедию.

– Во-первых, ты работал, – с укором произнесла ведьма. – Во-вторых, мы с тобой другие, чтобы ревновать по пустякам. Папа очень любит маму. Он никогда ей не изменял. Пылинки с неё сдувал.

– Быть может, у него была уважительная причина, – произнёс Фёдор. – С ним нужно поговорить.

Распрощались. С каждым днём он испытывал всё более и более тёплые чувства к Алисе. Как он был груб с нею все эти годы! До чего вульгарен! Ему вдруг захотелось завести семью. В тот день, когда он подумал, что потерял свою ведьмочку навсегда. Вторая чашка кофе. Сердце уже не было таким мощным, как в юности. «Выдержит» – подумал Иванов. Раздался стук в дверь.

– Входите! – крикнул Фёдор, не отрываясь от трапезы.

Стук повторился. Вот ведь манерные! Чертыхнувшись, Иванов покинул кресло и подошёл к двери. Увиденное его не столько удивило, сколько озадачило.

Г