Читать онлайн Институт сущностей

Глава 1

Институт Сущностей находился на окраине города и представлял собой огромный монолитный блок с небольшой готической башенькой на самом верху. Вокруг здания тянулся низенький, метровый заборик, кажущийся ничтожным по сравнению с возвышающейся за ним постройкой, но те, кому не повезло оказаться вблизи, мог заметить, что заборик находился под напряжением.

У каждого мимо проходящего могло сложиться впечатление, что здесь никому не рады, но это было заблуждение. В действительности там работали очень приветливые и милые люди, которые были рады любому вошедшему. Только для того, чтобы найти этих милых и приветливых, нужно пройти целых квест, отбиться от местных собак и, не боясь быть похороненным в этом промышленном аду, дойти, наконец, до заветной двери.

Герман как раз отбивался от стаи бродячих собак, как будто охраняющих вход в Институт, когда, неожиданно даже для себя, наткнулся на коричневую обшарпанную дверь с надписью «Добро пожаловать!».

В инструкции, которая пришла Герману по почте (надо же, кто-то еще ей пользуется!), значилось, что он найдет ту самую дверь с надписью «Добро пожаловать», если пройдет от северного угла здания двадцать шагов, а потом повернет направо под арку.

Герману хотелось пошутить: «а на здании будет расти мох, чтобы я смог определить, где север?», но рядом никого не было, а бездушная бумага вряд ли бы оценила шутку.

Как только Герман зашел в квартиру, он сразу кинулся звонить своему приятелю Илье, чтобы похвастаться, чего греха таить.

Илья взял трубку со второго гудка.

– Я прошел! – крикнул Герман в трубку, даже не потрудившись дождаться ответа.

– Куда? На конкурс орания в трубку? – раздался спокойной до безобразия голос Ильи. Герман был знаком с ним уже несколько лет, и никогда не видел, чтобы Илья выходил из себя. Всегда спокойный, как змея, который даже шутки говорит с таким серьезным лицом, что не знаешь, смеяться или нет – а вдруг правду говорит?

Герман однажды позвонил Илье в три часа ночи, и услышал в трубке такой же невозмутимый голос, как и всегда. Казалось, что Илья не спал, а просто сидел у телефона и ждал, когда Герман ему позвонит.

– Нет, туда бы меня не взяли. Я прошел проверку! Мне вселят сущность! – воскликнул Герман, краем сознания понимая, что выглядит глупо. Ну стоит ли ему так радоваться, как маленькому ребенку?!

– Что ж, я тебя поздравляю, – так же бесстрастно ответил Илья. – Хотя я и не сомневался, что ты пройдешь.

«Ну, конечно, не сомневался», – с раздражением подумал Герман. Ему стало обидно, что Илья так просто относился к тому, от чего Герман не мог нормально спать и есть три недели. Ему казалось, что жизнь закончится, если он не пройдет, если ему откажут, или не ответят, и ему придется месяцами пребывать в неизвестности.

– Ты уже читал, как туда пройти? – продолжал говорить Илья.

– Пешком? – наугад ответил Герман.

– У меня приятель был, тоже подселял себе сущность. Он говорит, что Институт прислал ему письмо, так же, как и тебе сейчас, и там были подробные инструкции, куда и как надо идти. Чуть ли не «пройдите пять шагов на север, следуя дуги меридиана, потом поверните налево до статуи жирафа»… Карта сокровищ какая-то. При том, что когда он второй раз пытался туда попасть и следовал тем же инструкциям, то не смог найти вход. Несколько часов ходил и все напрасно.

– Спасибо, что напугал, – попытался съязвить Герман.

– Всегда пожалуйста, – невозмутимо ответил Илья. – Смотри инструкции, потом расскажем.

Не попрощавшись и не дождавшись ответа, Илья положил трубку.

«Говнюк», – подумал Герман. Не желая быть послушным, он положил письмо на столик, не стал его читать прямо сейчас, а пошел делать чай с бутербродами. Но взгляд его то и дело останавливался на конверте.

Герман представлял себя музыкантом. Таким чувственным, творческим, пребывающим в постоянном вдохновении или в его поиске. Все в его жизни будет подчинено музыке, поиску новых смыслов, каждая фраза будет ложиться на нотную грамоту. Обычная жизнь, куда не входило творчество, казалось ему напрасно прожитой. Поэтому-то он так и мечтал о сущности, поэтому-то и подал документы.

Герман еще немного подождал, прежде чем все-таки подошел и вытащил из конверта сложенные листы, на первом из которых было крупно написано «ИНСТРУКЦИЯ». Герман принялся читать.

«В первую очередь мы хотим вас поздравить с прохождением проверки и утверждением вашей личности на подселение сущности Института.

Прежде всего, хотим вам напомнить, что после подселения сущности процедуру нельзя будет аннулировать или отменить: сущность можно извлечь только после смерти физического носителя (то есть, вас). Мы также не несем ответственности за то, какую именно творческую способность (в народе – талант) разовьет в физическом носителе сущность. Поменять сущность или отказаться от нее после начала процедуры также будет невозможно.

Напоминаем, что после подсадки сущности вы обязаны еженедельно в течение трех месяцев посылать в отдел контроля Института отчеты о своем самочувствии и ощущениях (что особенно важно в первые дни) от нахождения сущности в вашем теле.

Также после прохождения процедуры вам потребует встать на учет в Министерство профессий и кадров, чтобы вам подобрали подходящую должность по вашему уровню способностей.

Подсадка сущности запланирована на 30 сентября. Просим вас уведомить о своем окончательном решении в письменном виде не позднее, чем за 10 дней до назначенной даты на адрес, указанный на конверте».

Герман оторвался от чтения. У него сложилось впечатление, что данный текст призван скорее напугать читающего, чем его успокоить.

Герман продолжил чтение.

«Процедура подсадки длится от 2 до 10 часов. Рекомендуем за сутки до и сутки после не планировать никаких важных мероприятий, а также взять выходные на работе (если таковая имеется). Настоятельно не рекомендуем в течение десяти дней до процедуры не употреблять спиртные напитки, наркотические вещества, ограничить употребления табачных изделий, острых и жирных блюд, продуктов, содержащих большое количество углеводов, а также напитки, содержащие большое количество кофеина.

Также рекомендуем вас воздержаться от полного или частичного употребления медикаментов. Если это невозможно сделать, проконсультируйтесь со своим лечащим врачом и попросите его снизить дозу или временно заметить медикаменты на более щадящие».

Дальше шел длинный список того, чего не стоит делать перед «подсадкой сущности». Туда входили в том числе и прыжки с парашютом, и занятия сексом. К счастью, ни тем, ни другим Герман в ближайшее время был заниматься не намерен.

На последней странице была инструкция, как найти вход в Институт Сущностей. Сначала Герман подумал, что неправильно прочитал, потом – что ему прислали неправильный лист, может быть, по ошибке оказавшийся здесь, а затем – что над ним кто-то подшутил, кто-то из друзей, и никуда он не прошел, ничего не получил, а это всего лишь розыгрыш, и над будут смеяться.

Потому это была не инструкция, а карта пиратов, которую писал ребенок. «Дойдите до южной части стены и отсчитайте пятый кирпич слева», «дойдите до северного угла», «пройдите двадцать шагов, а потом резко поверните направо».

Если бы там было написано, что нужно идти по ветру или танцевать с бубном, попутно принося в жертву черных петухов, Герман удивился бы, но не очень.

Он решил позвонить Илье.

– Я же сказал, что у моего приятеля была подобная белиберда, – спокойно ответил Илья, будто вопрос его нисколько не озадачил. – Не переживай, просто следуй указаниям. Насколько я понимаю, это тоже тест.

– Тест на что?

– На слепую веру.

На следующий же день Герман отправил подтверждение, а все остальное время он провел в ожидании. Забавно, рассуждал Герман, что жизнь так незаметно пролетает, и ты просто живешь и как будто бы не замечаешь движения времени. А потом вдруг ждешь чего-то, и время, как воздух, становится густым и мучает тебя, не дает свободно дышать.

Надо успокоиться. Просто ждать, все уже решено.

Проводя дни в ожидании, Герман много слушал музыку. У него был раритет – настоящий патефон и виниловые пластинки. Достались от дяди Саши – старого соседа Германа, который продавал все, что плохо лежит, и пропивал деньги. Дядя Саша не любил далеко ходить, поэтому многие его вещи осели в соседских квартирах, а деньги – в кассах ближайших магазинов. Когда вещей в доме почти не осталось, дядя Саша тихо умер – как будто его организм дал команду «отбой», понимая, что пропивать больше нечего.

Герман слушал музыку и ощущал себя настоящим музыкантом. Он накупил ноты, хотя ничего в них не понимал. Но когда у него будет талант, он все поймет и всему научиться.

Герман лег на диван и стал слушать. Вопреки его собственным ожиданиям, он не утонул в музыке, мысли его сами по себе рассеялись. Он вспоминал, как носился со своей идеей, как проходил медкомиссию, как ему к нему на работу пришли люди из Института и долго разговаривали с его начальником. Он тогда очень нервничал, но, как оказалось, напрасно проверку прошел он без проблем.

В день, назначенной комиссией для подсадки сущности, Герман был удивительно спокоен. Он собрался, как будто отправлялся по своим повседневным делам, позавтракал, поздоровался с соседом, который как раз выгуливал собаку, и пошел, следую инструкции. Напряжение, сковывающее его всю неделю, испарилось, как по волшебству.

Герман следовал точно инструкции и уже почти дошел до нужной двери, когда бездомные шавки, которые курсировали туда-сюда по улице, вдруг сбились в стаю и выбрали Германа своей целью. Он не успел даже удивиться этой резкой перемены в их настроении, потому что перед ним замаячила дверь с желанной надписью «Добро пожаловать». Герман с разбегу толкнул ее и забежал внутрь.

Герман немного отдышался и удивленно заозирался вокруг. Он ожидал, что в Институте будет четкий досмотр прямо на входе с металлическими рамками, как в аэропорту, грозными охранниками, автоматизированными турникетами, работающими только по цифровой карточке каждого сотрудника. На крайний случай он ожидал увидеть освещенное помещение. Но вместо этого оказался в темном длинном коридоре, который начинался у самых дверей и тянулся вперед до другой стороны здания. Единственным освещением здесь служил свет из окна. Присмотревшись, Герман заметил, что противоположный коридор заканчивался такой же дверью, как у него за спиной.

В коридоре было пыльно и пусто, а еще очень тихо, как будто люди давно оставили это место, и оно только чудом осталось неразрушенным. Шум с улицы не попадал сюда, и Герману казалось, что он слышит стук своего сердца.

Совсем немузыкально, подумал Герман, и двинулся вперед. Слева располагались окна, а напротив них, справа – закрытые двери. Напротив каждого окна – дверь. Герман прошелся до четвертой двери, остановился у нее. Ему показалось, что он услышал какой-то звук. Он застыл неподвижно, но звук не повторился.

Герман подошел к двери и, чувствуя себя дураком, приложил к ней ухо. По-прежнему ни звука, но у Германа создалось впечатление, что за дверью кто-то так же, как и он затаил дыхание, затаился. Герману стало жутко, что кто-то схватит его за ухо и утащит куда-то. Он подавил в себе желание отскочить от двери, и заставил себя спокойно, почти степенно выпрямиться. Именно в этот момент дверь открылась, и Герману навстречу вышел светловолосый мужчина в белом халате. Очки занимали половину его лица, вторую половину – усы, которые торчали, как использованная щетка, во все стороны. Сначала Герман подумал, что мужчина перед ним – альбинос, но присмотревшись понял, что он просто светловолосый и светлокожий, и одет в светлую, сливающуюся с ним одежду, от чего казалось, что мужчина как будто подсвечивается изнутри каким-то желтым цветом.

– Герман Витальевич? – спросил мужчина неожиданно звонким и бодрым голосом, которым разговаривают добрые волшебники в сказках.

Герман кивнул.

– Ну что же вы тогда стоите здесь? Мы вас ждем, – с этими словами мужчина буквально втащил его в комнату. Там за небольшим столом уже сидели две женщины. Они разговаривали, но когда Герман вместе с мужчиной ввалился в комнату, замолчали. Одна из них, что постарше, поднялась и протянула руку Герману для пожатия. Другая, помоложе и, как водится, красивее, продолжала держать в руках чашку кофе и как будто бы враждебно смотрела на вошедшего.

– Герман Витальевич, здравствуйте, меня зовут Елизавета Мироновна, я ваш куратор. Ну, что ты, Антон, отпусти человека, – обратилась она уже к мужчине, который продолжал держать Германа под руку.

– Как вы себя чувствуете? – продолжала Елизавета Мироновна нежным голосом, словно она разговаривала с непослушным ребенком. Теперь она схватила Германа за руку, словно боялась, что он убежит.

– Все хорошо, – ответил Герман..

– Хотите кофе? Или чай? – спросила Елизавета Мироновна, подталкивая его к столу, за котором они сидели.

Герман отрицательно покачал головой.

– Что ж, тогда приступим сразу к делу, – в ее руках появился небольшой планшет, которого, Герман мог поклясться, не было рядом. – Процедура может длиться до десяти часов, но не переживайте, большую часть времени вы пребудете в полусонном состоянии, не будет ни скуки, ни боли.

– Боли?! – воскликнул Герман.

– Нет, боли не будет, вы же будете практически спать, если только память о боли, но она не настоящая, – продолжала Елизавета Мироновна, равнодушная к переживаниям Германа. Она уставилась в планшет и несколько секунд что-то набирала там, а потом подняла глаза на Германа. – Нам бы, – она обвела рукой девушку с кофе и мужчина, который оказался Антоном, – хотелось бы услышать, что вы ожидаете в результате процедуры.

– Э.... Я стану талантливым, – Герман был не готов к такому вопросу: он думал, что уже прошел анкетирование, и если у нее что-то и спросят, то скорее про давление или про то, соблюдал ли он диету, не нарушал ли запретов, и не собирается ли он использовать свой новый, только что полученный дар во вред обществу, на крайний случай, попросят сдать анализы, но такое! Неужели непонятно, что он ждет?! – Приносить пользу обществу.

– Да, но что вы ожидаете? – Елизавета Мироновна сделала акцент на слове «вы». Ее покровительственно-родительский тон немного усилился.

Что же я ожидаю? Что я буду богатым, знаменитым музыкантом, что я буду играть на скрипке и кадрить девушек после концертов, при этом не затрачивая усилия ни на учебу, ни на оттачивание навыков, не испытывая на себе неудачи, а точно следую воле существа, которое желаю в себя впустить? Что я стану талантом, выдающимся дарованием и все будут меня любить? А кто не любить, тот непременно уважать, ведь как же я буду красиво играть!

Герман ожидал, что его никчемная жизнь наладиться и все будет хорошо (он бы и сам не сказал, что имеет в виду под этим загадочным «все», но то, что непременно хорошо, это он знал точно), но вслух бы он такого не сказал ни за что.

А Елизавета Мироновна, Антон и девушка с кофе продолжали на него выжидательно смотреть.

– Я не понимаю, – сдался Герман, – в тестах ничего об этом не говорилось…

– Не переживайте, – повторила Елизвета Мироновна, – это не тест, и ваш ответ не повлияет на результат. Нам просто интересно. Как вы представляли результат?

– Я буду играть, – Герману показалось, что он наконец понял, что же она хочет от него, – на скрипке. Я буду, ожидаю, что буду музыкантом.

Елизавета Мироновна, девушка с кофе и Антон переглянулись. Многозначительно, значение этого взгляда Герман понять не мог. Провалил он проверку? Или прошел? Или они просто так тут развлекаются от скуки?

Елизавета Мироновна показал на девушку с кофе.

– Герман Витальевич, познакомьтесь, это Рита, это будет сегодня сущноводницей.

Девушка отсалютовала кофе.

– Сущно… чем? – удивился Герман.

– Не берите в голову, это наша внутренняя терминология, – успокоила Елизавета Мироновна. Она снова что-то пролистала в планшете. – Вам нужно пару минут, чтобы морально подготовиться?

Герман отрицательно покачал головой.

– Чем раньше начнем, тем раньше закончим, да? – пытался отшутиться Герман. Елизавета Мироновна и Антон натянуто улыбнулись, будто каждый день слышат подобные шутки, а Рита даже не подумала улыбаться. Ее лицо, красивое и молодое, выражало крайнюю степень скуки, словно она смотрела фильм, который уже видела сотню раз подряд.

– Отлично! – преувеличенно радостно воскликнула Елизавета Мироновна. – Тогда пройдемте.

Елизавета Мировновна поднялась из-за стола, жестом приглашая других сделать то же самое. Антон буквально вскочил, обгоняя ее и торопясь к двери слева, которую Герман заметил только что, явно намереваясь открыть дверь и по-джентельменски пропустить ее внутрь. Рита же поднялась медленно, не спеша, будто делая одолжение. Ее длинные темные волосы были убраны в низкий хвост, который заканчивался где-то на уровне копчика, отчего казалось, что у нее из-под халата торчит маленький хвостик.

За дверью оказалась неожиданно большая круглая комната, без углов, как в водонапорной башне. Самый центр комнаты освещался сверху столбом света, как из прожектора. Казалось, там, наверху, открыт люк, из которого бьет солнце с полной своей мощностью. Остальная комната оставалась в тени, отчего казалось, что там, в темноте, блуждают тени, боясь света, как Вий – мелового круга. В центре света находилась низкая кушетка, застеленная белой простыней. Метрах в двух от кушетки находился такой же маленький столик, где были расставлены какие-то предметы, на Германа непосвященный взгляд, напоминающие хирургические.

И все. Больше в комнате не было ничего. И снова совсем не то, что Герман ожидал. Правда, он отдавал в себе отчет, что ослеплен ярким светом, идущим сверху, и предполагал, что в комнате есть еще что-то, не может не быть. Он просто этого не видит.

Елизавета Мироновна продолжала успокаивающим тоном говорить Герману, медленно подталкивая его к кушетке. Когда они оказались почти в эпицентр, и сияние стало малотерпимым, Герман остановился.

– Вы скоро привыкнете к свету, – сказала она. В отличие от Германа, она даже не щурилась, а смотрела ясно, будто свет совсем ей не мешал. – А пока вам нужно лечь на кушетку.

Герман послушно сделал шаг вперед и снова остановился. Глаза нестерпимо жгло, и Герман закрыл их, позволяя Елизавете Мироновне его вести. Он почувствовал, что они подошли вплотную к кушетке, и женщина его развернула, помогла сначала сесть, а потом лечь. Теперь он находился прямо перед лучом света.

Что-то скрипнуло, потом бремкнуло, и голос Елизаветы Мироновны раздался сверху:

– Герман Витальевич, откройте глаза.

– Я не могу, – сдавленно прошептал Герман. Она, что, не видит, что это и с закрытыми глазами пытка.

– Всего одно волевое усилие, – беспечным голосом ответила женщина.

– Вы что, не слышите? – Герман стал раздражаться. – Я не могу…

Чья-то рука легла ему на лицо, а пальцы быстро коснулись левого века и открыли его. Боль заползла змеей в глаз, как мигрень, которая поджидала его внутри, за затылком. Герман только собирался закричать, запротестовать, но тут в глаз ему влили какую-то жидкость и все прошло. Он мог не просто спокойно переносить этот свет, он мог видеть прожектор в виде сферы, которая висела в нескольких метрах над ним.

Такую же процедуру проделали со вторым его глазом. Теперь Герман мог спокойно смотреть, боль ушла.

– Вот и отлично, – сказала Елизавета Мироновна. Ее голос потерял те успокаивающие покровительственные нотки, стал спокойным, даже усталым. Почему-то именно это и напугало Германа. Значит, ей больше незачем его успокаивать, что он уже никуда не денется, не сбежит и пути назад уже не будет.

Тут Герман только встать, сказать, что он передумал, что, возможно, зайдет в следующий раз, или соврать, что у него закрутило живот, но тут его с силой прижало к кушетке так, что он не мог пошевелиться. Как будто он летел с бешеной скоростью, и сила тяготения вжала его в кресло.

Елизавета Мироновна исчезла из поля зрения Германа, он не мог повернуть голову, чтобы узнать, где она. Сейчас, находясь в беспомощном состоянии, он хотел видеть эту женщины – ему казалось, что именно она из всей троицы наиболее к нему расположена.

Вдруг у своих ног он увидел Риту. Она медленно сняла с себя халат, под которым оказались обычные потертые джинсы и выцветшая футболка – одежда, которую не жалко надеть туда, где можно запачкаться. Рита распустила волосы и провела по ним рукой, расчесывая. Потом подошла к столику, задержалась в раздумье и взяла предмет, похожий на чесалку для головы. Только вместо ручки был вмонтирована тонкая трубочка. Затем подошла к кушетке и села, раздвинув ноги, в районе колен Германа.

Так прошло несколько минут. Рита сидела, невинно болтая ногой и не обращая на Германа никакого внимания, уставившись в пустоту. Лицо ее также выражало скуку.

С такого ракурса Герман внимательно осмотрел девушку. Стройная, с высокой, маленькой грудью, с немного вытянутым, но красивым лицом, она напоминала ему древнюю воительницу, готовую сорвать на войну по первому зову. Сквозь ткань своих брюк Герман чувствовал тепло ее тела и опасался, как бы его тело поневоле не отреагировало на нежданную близость к девушке.

Неожиданно Рита дернулась, ее тело вытянулось вперед, к лицу Германа, но девушка будто бы смотрела на что-то за ним. Ее лицо наконец перестало быть скучающим, а приобрело выражение, похожее на радость – словно она встретила любимого друга после долгой разлуки.

А потом она резко выгнулась назад, будто невидимая сила и скрутила ее дугой, и только позвоночник держал ее тело. А потом она запела. Хотя пением это можно было назвать с большой натяжкой. Скорее, это был мелодичный вой на непонятном языке. Со стороны это, наверное, напоминало странно занятие любовью в одежде, где парень лежал неподвижно, а девушка изгибалась, словно одержимая бесами. Эта мысль вызвала у Германа веселье, и он порадовался, что не может управлять своим телом: сейчас улыбка была бы неуместной.

Процедура тем временем продолжалась. Рита стонала, выла, выгибалась, временами ее потрясывало, но все вместе это имело какой-то убаюкивающий ритм. Герман сам не заметил, как задремал. Он не спал полноценно, но находился в полудреме, и образы дергающейся Риты слились у него в один образ.

Герман не знал, сколько времени прошло, но он внезапно проснулся от ощущения, что у него в волосах копошатся. Герман открыл глаза и увидел, что Рита надевает на его голову тот странный предмет, который взяла со столика рядом. На ощупь предмет ощущался неуютно, как что же чужеродное. У Германа появилось желание снять его, нестерпимое, как зуд. Но он по-прежнему не мог пошевелиться и не мог видеть, что там с его головой делает Рита.

Теперь девушка уже почти лежала на нем, и ее грудь, обтянутая футболка, маячила перед глазами Германа. В другой ситуации такое зрелище вызвало бы у него приятное чувство, но сейчас раздражение накрыло Германа: Рита обращалась с ним, как с предметом, куклой, ерзала на нем, ложилась, как будто его чувства и желания не имели для нее никакого значения. Может быть, действительно не имели.

Герман почувствовал, что кроме рук Риты, которая продолжала держать его голову, к нему прикасается еще что-то, похоже не на человеческую плоть, а на упругое желе со множеством тонких, но упругих щупальцев. Они облепили голову Германа со всех сторон, ему стало трудно дышать. Точнее, дышал он точно так же, как и прежде, но появилось неприятное ощущение тесноты и внезапной духоты. Внезапно голова его стала расширяться: сначала медленно, а потом с нарастающей скоростью, пока не заполнила всю комнату и не уткнулась в стены.

Я сейчас лопну, думал Герман, лопну, как шарик. А потом он скорее увидел, чем почувствовал, как скелетообразное серое желе вплотную прислонилось к его телу, повторяя его контуры. А потом все схлопнулось и исчезло. Голова пришла в нужный размер, но тотчас же в глубине затылка он ощутил чье-то предчувствие, словно кто-то очень сосредоточено смотрел в его затылок.

Он в меня вошел, подумал Герман, буквально! Все эти разговоры про научно разработанные способы внедрения субстанций, сущностей, активирующих в мозгу отделы, отвечающие за творческие способности, было колдовством. Эта Рита – ведьма, самая настоящая ведьма, которых раньше вешали, сжигали на кострах, топили в реках и изгоняли из деревень, городов. И она, эта красивая, молодая, равнодушная сука, вселила в него демона, с которым ему не расстаться до самой смерти. Сейчас мы, цивилизованные люди, никого не казним, а просто используем в своих целях. Обогащаем народ талантам, растим кадры, которые не надо не обучать, не контролировать – они все сделают сами.

Боже, остановил себя Герман, я же атеист! Какие демоны, какие ведьмы, это просто галлюцинации, иллюзии, которые подкидывает мозг в необычной, экстремальной ситуации. Ты же разумный человек, Герман, что же ты думаешь?!

Действительно, Илья бы так паниковал. Он был бы, как всегда, абсолютно непоколебим. Дело уже сделано, что теперь переживать, флегматично бы пожал плечами Илья.

Герман почувствовал, что хватка, не дающая ему пошевелиться, вдруг исчезла, и к телу вернулась подвижностью. Одновременно с этим погас прожектор, и комната погрузилась в полную темноту.

Герман вскочил, игнорируя раздавшийся женский возглас «Оставайтесь на месте!», и побежал куда-то впереди. Через три секунды он на полной скорости врезался в стену и от удара отрубился.