Читать онлайн Судьбы

Часть 1

Глава 1

По главной аллее усадьбы, шурша играющим под колесами гравием, движется экипаж. Сплетенные арками липовые кроны сменяются живыми изгородями. Затейливые клумбы по сторонам аллеи трогают взгляд островками нежных ландышей, элегантных нарциссов и пестрых тюльпанов.

Восхищаясь пейзажем, в окно экипажа глядит девочка в бирюзовом батистовом платьице, отороченном кокетливыми рюшами. Рассыпавшиеся по плечам темные кудри обрамляют обаятельное лицо с ямочками на щеках.

Не в силах сдержать впечатлений, девочка обернулась, красноречивым взглядом синих глаз приглашая разделить ее восторг сидящего напротив мужчину.

С виду ему можно было бы дать не больше сорока лет, хотя русые волосы своенравно отметила седина, а в уголках серых глаз оставили неумолимый след лучики предательских морщин. Его черный, потертый дорожный костюм строгого кроя подчеркивает бледность на осунувшемся от усталости лице. Опущенные ресницы прячут смешавшиеся в сгусток чувства, в которых ему сложно разобраться, настолько они противоречивы.

Поглощенный мыслями мужчина, казалось, забыл о спутнице и опомнился лишь тогда, как напуганная молчанием попутчика девочка стихла и, робко тронув его плечо, заглянула ему в глаза. Разбередившие душу мужчины фантомы тотчас смыло волной раскаяния и нежности. Он порывисто обнял девочку.

– Извини меня, – вымолвив хриплым от волнения голосом, поцеловал ее волосы, – непростительно долго занятый собой, я оказался никудышным попутчиком.

– Мы могли бы остановиться ненадолго? – с затаенным желанием спросила девочка. – Эти клумбы и живые изгороди такие замечательные, ни на что не похожие.

– Если желаешь, – мужчина ласково провел ладонью по детской щечке, – можешь сойти здесь. Прогуляйся по лужайке, насладись ароматом разнотравья, собери букет, сплети венок. Я же, чтобы не злоупотреблять терпением ожидающего нас хозяина имения, отправлюсь дальше сам и встречу тебя позже уже у дома.

Довольная девочка просияла благодарной улыбкой.

Мужчина окликнул возницу и помог спутнице сойти на изумрудную обочину.

Еще раз экипаж остановился у парадного подъезда богатого особняка. Напомаженный дворецкий, скользнувший оценивающим взглядом по неказистой фигуре прибывшего, едва удостоил того поклоном. Подоспевшие лакеи сняли с запяток кареты видавший виды, нетяжелый сундук.

Вероятно, не горя желанием немедленно встретить гостя, лишь спустя четверть часа неловкого ожидания того у порога горделивого особняка в дверях показался его хозяин – Михаил Александрович Шаховской.

– Добрый день, ваше сиятельство, – приветствовал его напряженным голосом заметно смущенный приезжий.

– Волею случая, – досадливо поморщился князь, – у нас с тобой слишком близкие отношения для церемоний, Игорь. Здравствуй.

Его сухая фраза подчеркнула не смягченную временем неприязнь отца к сыну в прошлом.

– Судя по незначительному багажу, – нарушил Михаил Александрович повисшее неловкое молчание, – задерживаться здесь надолго ты не намерен.

– Я привык довольствоваться парой перемен платья, – с безразличием к роскоши отозвался уязвленный насмешкой над его ничтожным состоянием Игорь. – Весь багаж – безупречные наряды моей …

– Ты посмел сделать несчастной еще одну женщину? – с разочарованием в голосе перебил его Михаил Александрович.

Лицо Игоря вспыхнуло багрянцем незаслуженной обиды.

– Искренне надеюсь, что нет.

– Papa! – вдруг донесся до обоих звонкий детский голос.

Взгляд непроизвольно вздрогнувшего от оклика Игоря наполнила нежность, счастливая улыбка тронула его сурово сомкнутые губы.

Устремленный поверх его плеча взгляд собеседника замер на появившейся между деревьями аллеи, резво бегущей к ним девочке в пестром венке на кудрявой головке. У Михаила Александровича невольно защемило сердце: эти утонченные черты лица, венчающие их шаловливые локоны, этот влажный взгляд глубоких синих глаз двенадцать лет не дают желанного забвения его памяти.

Игорь немедленно обернулся к девочке, прижал ее к себе.

– Ты не позабыл обо мне? – заглянула она в его глаза.

– Ни в коем случае, родная! – нежный поцелуй коснулся ее ушка. – Разрешите представить вашему сиятельству мою дочь, – с гордостью обратился он к едва пришедшему в себя Михаилу Александровичу, – княжну Ольгу Шаховскую.

– Что ж ты оробела? – наклонился тот к уткнувшейся лицом в отцовский сюртук девочке. – Поди к деду, обнимемся по-простому.

Несколько растерянная, вопросительно глянув на отца, ободренная его поощряющей улыбкой, та шагнула к князю. Он порывисто обнял внучку, от которой когда-то отказался.

– Признаться, ты меня приятно удивил, – молвил Михаил Александрович, не отрывая теплого взгляда от прильнувшей снова к отцу девочки. – Я, было, решил, что ты снова женился.

Игорь наклонился к дочери, чьи ресницы откликнулись удивлением на оброненное предположение, что-то шепнул ей, поведя интригующим взглядом вглубь парка, и поцеловавшая его щеку девочка поспешила к оранжерее, стеклянный купол которой возвышался над деревьями.

Лицо Игоря тотчас изменилось. Во вновь обращенных к князю глазах читались обманутая надежда и недоверие.

– За столько лет вы не поддались искушению навести обо мне справки?

Михаил Александрович откровенно поморщился:

– Скажу, не кривя душой: за все эти годы у меня ни разу не возникло ни малейшего желания справиться о твоей жизни.

– Вы давно твердо решили, – полынной горечью тронуты слова Игоря, – что моя погибшая душа не способна на благие перемены?

– А они имеют место? – упрямое сомнение не покидает его собеседника.

– Они множатся, – скромно молвил Игорь. – Обретенное благодаря вашей давнишней протекции место удовлетворило мои стремления. Недавно я удостоился нового чина, получив возможность обеспечить должное содержание дочери.

– Для благоденствия, приличествующего ее родословной, она не нуждается в твоей вызывающей жертве праздностью, – хмуро заметил vis-à-vis. – Из баснословного состояния, что осталось после безвременной смерти Тани, ей выделена сумма, способная с лихвой удовлетворить потребности и желания самого капризного ребенка.

– Просто не верится, что и судьбой этих денег вы ни разу не интересовались, – удрученно усмехнулся Игорь.

– Не понимаю, о чем ты.

– Неужели хотя бы однажды вас не тревожила мысль, что с наследством дочери я, вычеркнутый из вашего завещания и жизни, поступлю подобно моему истинному отцу? – не отрывал Игорь недоверчивого взгляда от лица vis-à-vis. – Знайте же: упомянутая вами сумма, по сей день не востребованная мною, хранится в столичном банке, – с достоинством заявил он. – Я счел недопустимым распоряжаться наследством дочери даже на правах опекуна. Достигнув совершеннолетия, девочка сама найдет ему должное применение. Мой же единственный долг – своими силами устроить ее беззаботное настоящее.

Губы слушателя искривила ироничная усмешка:

– Твое платье – красноречивое свидетельство бедности.

Лицо Игоря вспыхнуло краской стыда, подавляемого им последние годы.

– Зато моя дочь ни в чем не нуждается. Это справедливо. Впрочем, довольно, – напомнила о себе оскорбленная гордость. – Ведь не из праздного любопытства о моих невзгодах вы все-таки удосужились на встречу со мной спустя столько лет?

– Ты прав, – кивнул ему Михаил Александрович, – повод много серьезнее. Идем в парк: не стоит посвящать снующую туда-сюда челядь в семейные дрязги. Оставшемуся под моей опекой Сергею, – заговорил князь снова, когда они оказались на аллее, – удостоенному чести учиться в Пажеском корпусе, исполнилось восемнадцать. Он должен вступить в права на наследство родителей. Завещание никем из них составлено не было, – напомнил Михаил Александрович, – потому я пригласил стряпчего, уполномоченного в присутствии нас, опекунов двух наследников, справедливо выделить из оставленного детям состояния их доли, заверив раздел бумагами.

Внимающий ему Игорь остановился. Мгновение спустя его медленные шаги снова тревожили гравий под ногами.

– Когда вы ожидаете приезда стряпчего? – бесцветным голосом спросил он, отрешенно глядя в сторону.

– Сегодня же пополудни.

– Превосходно, – тем же тоном выговорил Игорь. – Стало быть, уже завтра, поневоле досаждающий вам вынужденным присутствием здесь, я уеду к обоюдному удовлетворению. Позвольте откланяться, ваше сиятельство, – обернулся он к князю, – я должен отыскать дочь, дабы утешить ее известием, что невольно нарушенный намедни уклад нашей уединенной жизни спустя лишь день вернется в привычное русло.

– Не торопись, – остановили его изменившийся голос и улыбка Михаила Александровича. – Взгляни, – повел последний

головой в сторону проглянувшей сквозь деревья конюшни.

Глава 2

Посреди буйствующей малахитовой зеленью лужайки – просторный загон. Ловко взобравшаяся на нижнюю жердь плетня, вспотевшими от волнения ладонями опершись на верхнюю, княжна разглядывала двух переступающих с ноги на ногу и фыркающих гнедых стригунков.

Один приблизился к любопытной девочке, его влажные губы тронули щекочущую ее щеку былинку пестрого венка. Княжна взвизгнула и отдернула голову от забавной морды опешившего стригунка. Оба отпрянули в стороны.

– Он такой же безобидный ребенок, как ты сама, – раздался за спиной часто дышащей девочки успокаивающий ее смятение мужской голос. – Не бойся.

– Я не боюсь, – откликнулась та и, обернувшись, замерла глаза в глаза с атлетически сложенным молодым человеком немногим старше двадцати лет, одетым в костюм для верховой езды.

Благородные черты мужественного лица в ореоле темных волос, родинка чуть ниже правого уголка губ, взгляд карих глаз, исполненный мальчишеской дерзости, завораживающий грозовыми зарницами желаний и клубящимися под густыми ресницами смерчами нешуточных страстей. Слегка наклонив голову, он с взбудоражившим его чувством умиления смотрел на девочку.

Та с подкупающим доверием к незнакомому мужчине шагнула к нему и, протянув для знакомства ручку, вымолвила:

– Оленька.

– Олег, – нежно пожав ее пальчики, ответил очарованный ее непосредственностью молодой человек, и оба непроизвольно улыбнулись созвучию их имен.

Обеспокоенный взгляд заинтригованного Игоря метнулся к лицу его спутника, с улыбкой наблюдавшего за перипетиями нежданной встречи, непредвиденного знакомства.

– Это еще один мой воспитанник, – не отрывая взгляда от необычной пары, ответил Михаил Александрович на вопрос в глазах Игоря. – Олег Золотницкий, крестник покойной супруги. В раннем детстве он потерял мать, под Бородином погиб его отец. Я счел должным взять на себя заботу об оставшемся один на один с бедой юноше и принял его в дом. Под этим кровом две осиротевшие души, его и Сергея, нашли и открыли себя

друг для друга. С годами преуспевшие в возложенных на них надеждах, благодарные за мое участие в их судьбах, оба стали утешением грянувшей в мою жизнь старости. Олегу двадцать четыре. Недавно завершивший учебу в Пажеском корпусе, он служит в столичном гвардейском полку в звании корнета с блестящими перспективами. До сих пор я не имел несчастья обнаружить в нем беспечности, тщеславия, расточительства, – полон гордости голос князя. – Его единственная страсть – лошади, – снисходительно усмехнулся он. – Приглянувшихся девочке стригунков Олег сам выбирал на последней выставке в Манеже. Весь досуг проводит в седле, хотя сегодня он, кажется, изменил своей привычке, – протянул князь, глядя на разворачивающееся у загона любопытное действо.

Следуя жесту молодого хозяина, стоящий поодаль конюх с поклоном подвел к нему оседланного жеребца. Подбодрив улыбкой смущенную неожиданным предложением девочку, корнет подхватил ее крепкими руками под мышки и усадил верхом на послушном его воле иноходце. Конь смирно пошел за ним в поводу.

Шагнув из-за деревьев на аллею, он остановился перед смолкшими князьями. Юная княжна заправской наездницей уверенно держалась в седле.

– Papa! – пригласила она отца разделить ее восторг.

Заинтригованный обращением девочки к подавшемуся к ней мужчине, ее провожатый окинул любопытствующим взглядом улыбнувшегося дочери князя и, в нетерпеливом ожидании узнать его имя, перевел вопрошающий взгляд на Михаила Александровича.

– Позволь представить тебе, мой мальчик, – не медлил тот с церемонией их знакомства, – почтившего нас визитом коллежского советника военного ведомства, его сиятельство князя Шаховского, – уязвленный официозом его тона Игорь горько усмехнулся. – С его дочерью, – с неподдельной теплотой кивнул на девочку Михаил Александрович, – ты уже имел удовольствие познакомиться.

Удивленный услышанным именем корнет, скользнувший недоверчивым взглядом по лицу названого отца, несколько мгновений испытывающе смотрел на гостя, со смешанным чувством глянул на качнувшуюся в седле девочку и вернулся взглядом к уязвленному предвзятой оценкой vis-à-vis Игорю Шаховскому.

– Корнет гвардии Олег Золотницкий, – поклонившийся с подчеркнутым достоинством, нарочито сухо произнес он, не жалуя князя велеречивым чествованием.

Последний учтиво кивнул, подавленный приемом, поднял глаза на пришедшую в замешательство дочь.

Та, недоумевая о причинах неожиданно вскрывшейся враждебности новых знакомых к ее отцу, перевела с одного на другого озадаченный взгляд, и, оставив поводья, протянула руки Игорю. Обласканный милостью ее чуткого сердечка, тот подхватил согревшую его кольцом объятий дочь, прижал ее к себе. Взгляд, исполненный пренебрежения мнением о нем, с вызовом обращен к обезоруженным vis-à-vis.

Михаил Александрович украдкой улыбнулся окатившим его душу противоречивым чувствам.

– Осмелюсь просить мою гостью, – голос раскаявшегося в нанесенной ей обиде князя заставил девочку обернуться, – позволить и мне надеяться на ее расположение в ответ на радушный прием в моем доме.

Княжна примирительно улыбнулась в ответ.

– В доказательство моей искренности, – польщенный ее безмолвным согласием, продолжал Михаил Александрович, – честь имею пригласить гостей отдохнуть после утомительной дороги в приготовленных покоях в ожидании приуроченного к вашему приезду обеда.

Смутившаяся вдруг девочка что-то зашептала отцу на ухо. Обратив испытующий взгляд на Михаила Александровича, тот произнес:

– Вынужден потревожить вас деликатной просьбой. Видите ли, в столице к услугам княжны – гувернантка и горничная. Я счел злоупотреблением гостеприимством вашего сиятельства еще и их пребывание здесь, тем самым оставив дочь без должной заботы на время нашего визита сюда.

– В услужение княжне будет незамедлительно определена расторопная горничная, обязанная радеть, чтоб барышня ни в чем не испытывала нужды, – предупредил проницательный Михаил Александрович его хлопоты.

Девочка поблагодарила деда застенчивой улыбкой.

– Милости прошу, – широким жестом пригласил тот.

– Позволит ли очаровательная мадемуазель, – напомнил о себе неровным голосом корнет, – сопровождать ее к дому?

Удивленная, но, безусловно, польщенная взрослыми знаками внимания княжна, замешкавшись с ответом ему, вопросительно глянула на отца. Тот, чутко проникшийся таким понятным замешательством дочери, нехотя спустил ее с рук. На лице девочки задержался его ободряющий взгляд.

Терпеливо ожидающий корнет был удостоен книксена.

– Почту за честь, – ответила согласием девочка.

Предложенная ей галантным офицером рука укрыла дрожащие новизной чувств пальчики. Вдохновленный корнет, раскланявшись с князьями, степенной походкой направился к дому, развлекая юную спутницу милой чепухой.

– Сама естественность, – не сдержал восхищения Михаил Александрович. – Сама жизнь.

– Мое второе дыхание, – выговорил Игорь сокровенное.

Глава 3

Песней жаворонка зазвенел полдень. В предвкушении торжественной трапезы в столовой собрались хлебосольный хозяин дома, облачившийся в мундир корнет, прибывший как раз к обеду столичный стряпчий и Игорь Шаховской.

Угодливой рукой слуги в который раз распахнута дверь. В комнату несколько неуверенно ступает княжна, наряженная в пышное платьице в бело-голубую клетку. На хрупких плечах и широких манжетах сборчатых рукавов – ажурная паутинка нежных кружев. Их нитей касаются занятно плетенные косы, украшенные милыми незабудками. На ножках в шелковых чулках – забавные атласные туфельки. Девочка остановилась на пороге в тщетной попытке справиться с нагрянувшим чувством неловкости оттого, что заставила солидное собрание ждать ее одну.

Умиленные ее застенчивостью мужчины приветствовали мадемуазель стоя, не скупясь на восторженные комплименты.

Услужливый лакей с почтением отодвинул стул для совсем смущенной церемониалом в ее честь барышни. Княжна заняла место за столом. Вслед за ней уселись остальные. Официанты стали подавать блюда, удивляя гостей их щедрым разнообразием.

Михаил Александрович с нескрываемым любопытством наблюдал за внучкой, легко справлявшейся с предметами прибора на искусно сервированном столе и бойко отвечающей по-французски интересующемуся ее предпочтениями слуге.

Игорь, от которого не укрылось пристальное внимание к его дочери, был горд за свою девочку, эту обаятельную умницу, сумевшую произвести впечатление на присутствующих.

Обед, увенчанный изысканным десертом, подошел к концу. Глянув на стряпчего и Игоря, Михаил Александрович выразил надежду на их способность приступить к вершению важных дел немедленно.

Слева от прибора княжны, блюстительницы привитых ей манер, упокоилась безупречно накрахмаленная салфетка – знак того, что девочка намерена покинуть стол. Вышколенный слуга отодвинул ее стул. Поблагодарив изящным реверансом за приятное общество учтиво поднявшихся вслед за нею мужчин, девочка направилась к выходу. Навстречу ей шагнул корнет.

– Позволит ли мадемуазель занять ее вынужденный досуг, развлечь ненавязчивым обществом? – обратился он к княжне.

Игорь поймал взгляд дочери, в котором читались горячее желание продолжить необычное знакомство и сомнение в ее праве предпочтения новых впечатлений незыблемым чувствам любящего отца.

Оторвавшийся от мятежных глаз, исполненный ревности взгляд Игоря обратился на неожиданно вставшего между ним и дочерью дерзкого соперника, вероломно вторгнувшегося в их посвященную лишь друг другу жизнь. Но, подавив ятрящие его взбудораженную душу чувства, спустя мгновение ласковым голосом князь успокоил угрызения совести девочки:

– Я не могу допустить, чтобы ты тяготилась одиночеством и скукой, пока буду занят докучливыми делами, – улыбнулся он ее взметнувшимся счастьем ресницам. – Посему спешу выразить вашему благородию, – последовал любезный поклон корнету, – признательность за намерение скрасить досуг ее сиятельства.

Удовлетворенный капитуляцией князя, последний снова обратился к девочке:

– Соблаговолит ли мадемуазель…

– Оленька, – поправила та, кокетливо играя ямочками у губ.

– Оленька, – улыбнувшись, повторил корнет, – составит мне компанию для приятной, смею заверить, прогулки по окрестностям?

– С удовольствием, – не заставила себя ждать ее улыбка.

– Обещаю не разочаровать мою спутницу, – обнадежил корнет девочку и предложил ей руку.

Та охотно подала свою.

Глава 4

Через несколько минут княжна в отороченной кремовым кружевом шляпке снова предстала перед ожидающим ее в холле корнетом. Они сошли к поданной к подъезду коляске.

– Благодарю, ваше благородие, – выговорила девочка, опершись на предупредительно поданную руку, устраиваясь на сиденье.

– Мне показалось, мы могли бы стать друзьями, – смутило ее предположение расположившегося напротив спутника.

– Если ваше благородие считает меня достойной этой чести, – молвила стушевавшаяся, но, безусловно, польщенная девочка.

– Но друзья не величают меня «ваше благородие», – с улыбкой пенял корнет озадаченной протестом против исстари заведенного этикета княжне, – а называют просто по имени.

– Мне неловко возражать, – замялась та, – но я не смею …

– Звук имени с лихвой заменит витиеватые слова. Его исполненные душевной теплоты нотки ласкают слух, не оставляя сомнений в симпатии или любви близкого человека, – внушал корнет удивленной его аргументами княжне. – Уверен, ради испытания этих чувств некто, – с чертовщинкой в глазах глянул он на спутницу, – предпочитает обращение «Оленька».

– Немногие знакомые называют меня так с легкой руки papa, – застенчиво улыбнулась та в ответ. – Вы правы: за этим словом – искренние чувства, щедро питающие мою душу.

– Так не отказывай же в них моей душе, – отстаивал свое право корнет.

– Мне недостает духу решиться, – колебалась совершенно смешавшаяся девочка. – Меж нами такая разница в возрасте.

– Между друзьями нет места разнице, – горячо возразил ей настойчивый голос.

– Согласна, – сдалась девочка под натиском доводов.

Удовлетворенный победой корнет пожал детскую ручку.

По его знаку коляска тронулась.

– Куда мы едем? – полюбопытствовала в предвкушении приключения и новых впечатлений девочка.

– Здесь неподалеку озеро, – откликнулся корнет, – зеркало водной глади в узорчатой раме из кувшинок. В него с берега глядятся распустившие зеленые косы ивы. В тихой заводи гнездятся пестрые дикие утки, – рассказывал он внимающей спутнице. – В эту пору там ни души. Всюду желанная сердцу тишина.

– Как в зачарованном лесу волшебной сказки, – вздохнув от удовольствия, молвила девочка. – Как разнится ворошащая чувства природа с вычурными нарядами щеголихи столицы, – глядя с восторгом по сторонам, заметила она.

– Однако в надменном Петербурге тоже сыщется не одно место для отрадных душе прогулок, – мягко возразил ей корнет.

– О да, – охотно согласилась девочка. – По ставшей доброй традицией привычке мы с гувернанткой каждый день гуляем в Летнем саду, а papa, – воспоминание об отце вызвало на ее губах теплую улыбку, – балует меня поездками в Петергоф. В парке живут почти ручные белки, – оживленно рассказывала она умиленному ее непосредственностью корнету, – которые не боятся лакомиться орехами из моей ладони.

– Увы, здешний парк такие чудесные белки не жалуют, – с гримаской сожаления развел руками слушатель.

– Здесь мою душу покорило иное чудо, – не удержалась от откровенного признания девочка, – твои, – еще с заминкой, но все-таки преодолела она условность, – забавные питомцы.

– Вот и я не смог устоять, увидев их на выставке, – кивнул разделяющий ее чувства корнет. – Со временем оба станут украшением конюшни, – пообещал он. – Ты со мной согласна?

– Могу лишь полагаться на твой опыт, – тихо ответила опустившая глаза девочка. – Мне трудно судить о достоинствах лошадей, – смущенно пояснила она. – До недавнего времени у нас с papa не было выезда, – вскрыта причина ее неловкости.

Теперь Олег не знал, куда подевать покаянный взгляд, досадуя на себя за причиненную девочке боль от навязанного ей чувства стыда.

– Прости. Сказанной невпопад фразой я обидел тебя.

– Пустое, – утешил мягкий голос угрызения его совести. – Я не сержусь.

– Я не смел даже рассчитывать на такое великодушие, – губы корнета с признательностью коснулись затрепетавших девичьих пальчиков.

Глава 5

Перекочевавшее за кроны деревьев солнце уже дремало у розовой кромки заката, когда, раскланявшись по исполнении формальностей с хозяином дома и стряпчим, Игорь Шаховской остановился у парадного подъезда в нетерпеливом ожидании до сих пор не вернувшейся с прогулки дочери. Следом за ним на крыльцо шагнул Михаил Александрович.

– Твое беспокойство напрасно, – уловил он настроение Игоря. – Уверен, Олег сумеет позаботиться о девочке.

В конце снедаемой сумерками аллеи показалась коляска.

– Вот и они, – удовлетворенно улыбнулся князь скорому подтверждению его слов.

Он степенно сошел с крыльца к подъехавшей экипажу.

– Ты заставил нашего гостя изрядно поволноваться, – обратился князь к довольному проведенным временем Олегу.

Тот с заговорщицким видом прижал палец к губам, взывая к его молчанию, и, загадочно улыбнувшись, подался в сторону, открыв заинтригованным князьям умилившую их картину: запрокинувшая за спину шляпку, прислонившаяся головкой к офицерскому плечу, его утомленная избытком впечатлений спутница безмятежно спала.

Игорь торопливо шагнул к распахнутой слугой дверце.

– Я сам, – чуть слышно, но с дерзкой категоричностью предупредил его намерение корнет.

Игнорирующий опешившего князя, ловким движением бережно поддерживая погруженную в сон фигурку, он сошел наземь и, обнявший коснувшуюся легким дыханием его лица девочку, вынес ее на руках из коляски.

Миновав посторонившихся в замешательстве князей, корнет скрылся с дорогой ношей в холле. Опомнившийся Игорь направился следом, когда рука Михаила Александровича снова остановила его, удерживая подле.

– Не увози завтра девочку, – замявшийся, озвучил князь в который раз за день искушающее его желание. – Оставь ее здесь хотя бы на несколько дней, – более уверенным в своем праве голосом попросил он, с надеждой глядя в исполненные безграничного изумления глаза обескураженного Игоря.

Тот с трудом перевел дыхание.

– Двенадцать лет вам не было до нее дела, – выдавил он, смеривший собеседника пренебрежительным взглядом. – Что же сегодня пробудило в сердце вашего сиятельства небывалый интерес к девочке?

– Плененное детской непосредственностью, не тронутой порочной червоточиной душой, мое сердце больше не способно оставаться безразличным к ней, – с неподдельной теплотой в голосе, дрожащем от волнения, ответил князь.

– Вот как? – презрительно усмехнулся Игорь. – И вы решили, что демонстрация сих разительных перемен спустя столько времени тронет за живое до сих пор пребывавшую исключительно по вашей воле в забвении девочку?

– Твой упрек справедлив: я виноват перед нею, – не уронив чести, признался Михаил Александрович. – Вытравив из своей жизни твое имя, я невольно отверг и ее.

– Чего же вы хотите теперь? – недоумевал распаленный прорвавшей-таки плотину терпения обидой Игорь. – Ваше сиятельство льстит себя надеждой заполучить ее прощение, облагодетельствовав своими животрепещущими с недавних пор чувствами? – горячился он, требуя правдивого ответа. – Что за нужда в них ей, единственной обладательнице моего беззаветно любящего сердца?

– Твое самозабвенное чувство к дочери взаимно, это очевидно, – отвечал теплый голос князя, отцовскими нотками из далекого прошлого врачуя нанесенную рану. – Но сегодня непредсказуемая судьба подвергла душу живущей до сих пор безоглядной любовью только к тебе девочки испытанию иными чувствами. Загляни в эту душу, – взывал он к совести сердца, уязвленного ревностью. – Бьюсь об заклад, никогда прежде ты не видал дочь такой, как нынче, – счастливой новой встречей, новыми впечатлениями и желаниями.

– По-вашему, до сих пор она чувствовала себя обделенной и несчастной? – вспылил возмущенный его доводами Игорь. – Вся моя жизнь посвящена единственной цели – сделать дочь счастливой. Ради этого я отдал ей всего себя без остатка.

– Утром с чувством оскорбленного достоинства ты уверял, что изменился к лучшему, – удрученным тоном напомнил ему Михаил Александрович. – Сейчас передо мной прежний эгоист, в чьих чувствах и словах все еще главенствует «я», – попенял он, разочарованный, потрясенному заявлением Игорю. – Не оставивший ни пяди свободного места в жизни дочери, ты наводнил собой ее мысли, чувства, желания, – язвит душу последнего красноречивый укор, – категорично отказываясь признать очевидное: одного тебя девочке уже мало, – звучит неумолимая истина, – ее искушает желание новизны жизни. Отпусти же дочь в эту жизнь.

– В вашу жизнь, – помертвев, произносит разоблачивший намерения князя Игорь. – Самому отдать вам то последнее, что осталось в моей, – отчаянно сопротивляется его восставшая против вопиющего произвола душа. – Оставив здесь, потерять навсегда, – яростно полыхает справедливым гневом взгляд. – К такому жертвоприношению настойчиво понуждает меня ваше сиятельство?

– Ты зря мнишь меня врагом, вероломно посягнувшим на незыблемые доселе чувства, – с самообладанием выслушавший Игоря, возразил князь. – Я отнюдь не палач твоего счастья, которым превратная судьба снизошла облагодетельствовать тебя, – заверил он, угадавший природу гложущих мятежного собеседника опасений. – Я не вправе искушать ее, намеренно явив суду твоей дочери до сих пор скрытое от нее спасительной завесой тайны отвратное зрелище – погрязшую в смертных грехах душу отца. На то у меня есть одна, но превосходящая остальные причина: я не могу причинить боль разочарования боготворящей тебя девочке, – открытый взгляд князя колеблет последние сомнения в искренности. – Доверься мне, – невольно дрожит в ожидании важного решения голос. – Оставь девочку ненадолго тут на моем попечении.

– Если она сама этого захочет, – глухо ответил облеченный правом последнего слова Игорь. – Я передам ей приглашение вашего сиятельства, – в сдавленном спазмом от страданий голосе – не усыпленная враждебность, – но настаивать на ее согласии не стану.

С достоинством поклонившись, он скрылся в доме.

Замерший спустя несколько минут на краю постели не потревоженной в безмятежном сне дочери, Игорь смотрел на ее умиротворенное лицо. В остановившемся сейчас взгляде – взбудораженная поединком душа, исполненная нежности к обожаемой им девочке, хлынувшей горлом в грудь горечи, вяжущей дыхание мыслью о грядущей разлуке, непреходящей тревоги об ее судьбе.

Девочка вздохнула, повела головой по подушке и, открыв глаза, встретила уже оживший взгляд отца.

– Как ты, родная? – наклонился тот к дочери.

– Я уснула, – пробормотала та сконфуженно. – Мне так неловко, – спрятала она взгляд, прильнув к отцовскому плечу.

– В этом нет ничего зазорного, – крепко обнявший ее Игорь с улыбкой поцеловал детскую макушку. – Тебе надо было отдохнуть.

– Перед дедушкой неудобно, – виновато молвила девочка. – Хороша гостья: за весь день с ним и двух слов не сказала.

– У тебя будет вдоволь времени исправить это досадное недоразумение, – утешительно улыбнулся ей Игорь.

– Разве мы не возвращаемся домой утром? – взметнулись ее удивленные ресницы.

– Мне послезавтра должно быть на службе, – теперь Игорь прятал удрученный взгляд. – Тебя же дедушка пригласил еще сколько-то времени погостить в имении, – на миг замявшись, сдержал-таки он данное князю слово.

– И ты позволишь? – торопят его с ответом ожидающие исполнения заветного желания глаза и голос дочери.

– Да, Оленька, – проигравший сражение за ее выбор Игорь с трудом заставляет голос звучать непринужденно. – Ты вольна остаться здесь, пока, соскучившись по мне, не захочешь вернуться домой.

Она крепко обняла отца: с горячей благодарностью за его великодушную жертву, принесенную любящим сердцем на алтарь ее удовольствия, с искренним желанием смирить его боль от первой в их жизни разлуки.

Глава 6

Он уехал на рассвете, запретив провожавшему его князю будить девочку ради нескольких тягостных минут прощания.

– Долгие проводы – лишние слезы, – с горечью усмехнулся Игорь в ответ на недоумение в глазах хозяина дома и поспешил скрыть свои чувства за дверцей поданного экипажа.

Маленькая узорчатая стрелка на часах в библиотеке, где Михаил Александрович остался один на один с преследующими его мыслями, остановилась на девяти. Прервав его раздумья тревожным стуком, на пороге комнаты замер взволнованный дворецкий.

– Ваше сиятельство, – низко поклонившись, торопился он с докладом, – барышни нет в ее покоях. Даша, которую вы намедни изволили определить ей в услужение, с ног сбилась.

Ошеломленный князь шагнул мимо посторонившегося с почтением дворецкого в холл. Вокруг царил переполох. Туда-сюда сновала поднятая на ноги челядь.

Обеспокоенный непривычной в этот час суматохой в доме, на площадке второго этажа появился оставивший свою комнату Олег.

– Что-то случилось? – запахнувший полы наброшенного наспех индийского халата, окликнул он растерянного князя.

– Ольги нигде нет, – вскинул тот на Олега смятенный взгляд. – Боюсь, не случилось ли чего.

– Где искали? – обратился Олег к дворецкому.

– Весь дом обрыскали, барин, – поспешил сообщить тот, – в оранжерею, в парк отрядил дворню. В толк не возьму, куда барышня подевалась.

– Похоже, я знаю, – вдруг таинственно улыбнулся Олег.

Не медля более, он вернулся в комнату, несколько минут спустя вышел снова, уже облаченный в сюртук.

– Не томи, Олег, – ждал его объяснений заинтригованный Михаил Александрович. – Где ты надеешься найти девочку?

– Насколько я успел давеча раззнакомиться с нашей гостьей, она наверняка в уже облюбованном уголке усадьбы, – заговорщицки глянул на него корнет.

– Ты говоришь загадками, – недоумевал князь.

– Велите накрывать на стол, – испытывал его терпение Олег. – Ждите нас вдвоем к завтраку, – обнадежил он Михаила Александровича и покинул дом.

Легкой поступью соскользнувший с крыльца, уверенный в своем предположении корнет скрылся за деревьями аллеи. Какая-то пара сотен шагов привела его к цели – спрятанному за молодой порослью и густой листвой загону со стригунками.

Конечно же, Оленька была здесь. Чутко уловив накануне прощальные нотки в голосе отца, очень поздно разбуженная шорохом колес его покидающего поместье экипажа, в наспех надетом домашнем платьице девочка пришла именно сюда, к тронувшим ее за живое жеребятам, беспомощным, как она сейчас в своем одиночестве.

Рядом с княжной – не подозревающий о взбудоражившем дом происшествии конюх, с почтением ведающий слушающей затаив дыхание девочке о привычках вверенных ему молодым хозяином стригунков.

Насладившийся трогательным зрелищем корнет вышел на ведущую к загону тропинку. Девочка тотчас обернулась на звук мягких шагов. На лице затеплился румянец подаренного новой встречей с ним удовольствия.

– Тебе тоже не спится? – приветливо улыбнулась она.

– Какой уж тут сон, – мастерски сдержал добродушный смех Олег, – когда дворня переворачивает с ног на голову дом в тщетных поисках вашего сиятельства.

Наивно принявшая его негодование за чистую монету, Ольга глухо ахнула, от окатившего ее волнения прикусила губу.

– Я совсем потеряла счет времени, – пробормотала она.

Девочка сконфуженно глянула на корнета, полагаясь на участие, но тот спешно укрыл душу за непроницаемым лицом.

– Мне следует сейчас же принести извинения дедушке, – стремительным шагом направилась она к аллее.

Перехватив поравнявшуюся с ним девочку, Олег обнял ее, сбитую с толку, с нежностью глянул в недоумевающие глаза.

– У него нет причин сердиться на свою непосредственную гостью, – коснулся ее слуха его ласковый шепот. – В поместье нашлась милая твоему сердцу отдушина. Что отраднее для его хозяина? – утешал он чувство вины, неосторожно оброненное в детской совести.

– Опрометчивым поступком я заставила его волноваться, – возразила ему княжна, – поэтому, без сомнения, заслуживаю красноречивого упрека, которым не преминули встретить меня ваше благородие, – с нарочитым ударением произнесла она давешнее церемонное обращение.

– Прости мне мой тон, – чутко уловив перемену в ней, крепче прижавший к себе обиженную девочку, отмеченным краской стыда лицом уткнувшись в ее волосы, просил Олег. – Я имел глупость подтрунить над чувствами посланного мне судьбой друга. Чем я могу снискать твое былое расположение?

– Обещай составить мне компанию после завтрака, – тихо поведал ему скромную просьбу голосок прежней Оленьки.

– С удовольствием! – выдохнул в ответ чистым, не таящим ни толики фальши глазам великодушно помилованный корнет.

Счастливые примирением, они вернулись к дому рука об руку. Ожидавший князь, обезоруженный, улыбнулся в ответ на безмолвный знак корнета, взывающего об его снисхождении к девочке.

– Доброе утро, Оленька, – ни тени укора в голосе князя, губы нежно коснулись детской макушки. – Не проголодалась ли наша ранняя пташка? – заглянул он в глаза признательной за такт внучки.

– Немного, – молвила та, еще испытывающая неловкость за невольно доставленное всем беспокойство.

– Тогда милости прошу к столу. Завтрак уже накрыт.

К поблагодарившей его книксеном княжне подоспела горничная. Оставив внучку ее заботам, Михаил Александрович увлек довольного исходом Олега в столовую. Скоро к ним присоединилась и гостья.

После двух перемен блюд буфетчик подал самовар. К чаю щедро выложены на фарфоровом блюде маковники, кренделя, плюшки. Попробовав к радости хозяина дома всего понемногу, княжна отставила чашку. Рука задержалась подле сахарницы. Бросив взгляд на увлеченных беседой сотрапезников, девочка расстелила на столе платочек, вынула щипчиками и завернула в него два кусочка голубоватого рафинада.

Не оставившие без внимания заинтриговавший их жест, украдкой переглянувшиеся князь и корнет улыбнулись друг другу. В воцарившейся вдруг тишине княжна подняла голову, смущенная их любопытными взглядами, пояснила:

– Конюх сказывал, что стригунки, как маленькие дети, любят сладкое. Ведь ты позволишь, – просительно смотрела она на Олега, – угостить их сахаром?

Растроганный, растеряв слова, тот спешно кивнул ей.

Глава 7

Спустя полчаса уже облаченный в костюм для верховой езды Олег нашел девочку в беседке развлекающей деда рассказом об ее житье-бытье. Княжна встала ему навстречу и, одарившая слушателя полным изящества реверансом, подала корнету руку.

У загона девочка нетерпеливо развернула на ладони платок с лакомством. Признав ее, вчерашний знакомец охотно подошел к плетню, смело просунул морду между жердями, осторожно лизнул протянутое угощение шершавым языком и, к восторгу девочки, громко захрустел рафинадом. Второй недоверчивый стригунок еще держался в стороне и осмелился приблизиться только на зов конюха. Щедрое подношение и ему пришлось по вкусу.

Довольная Ольга обернулась к корнету. Не преминувший разделить ее радость, он подал знак конюху, который вывел оседланного иноходца, заждавшегося хозяина для прогулки.

Корнет придирчиво осмотрел сбрую и подпруги седла, по-дружески потрепал жеребца по холке. Поклонившийся в ответ на похвалу конюх, к которому, оставив коня, Олег обратился с привычными тому расспросами, вдруг изменился в лице и со словами «Боже правый!» рванулся к иноходцу за спиной корнета.

До слуха обернувшегося в замешательстве Олега донесся сдавленный детский крик. Взгляд замер на распростертой под копытами лошади девочке.

– Оленька!

Через доли мгновения он был подле нее, напуганной, бледной, трудно переводящей дыхание, не в силах говорить, едва сдерживающей переполняющие глаза слезы от боли.

Усмирив прядающего ушами и фыркающего жеребца, конюх ответил на немой вопрос глянувшего на него хозяина:

– Барышня пожелали сесть верхом, ваше благородие. Да, вишь, сноровки не хватило и платье ноге помехой стало.

Разрешивший загадку корнет внимательно осмотрел еще всхлипывающую девочку. В пыли щека, на локте – малиновая ссадина. От прикосновения к левой щиколотке незадачливая наездница вздрогнула.

– Больно, – шепнули серые губы настороженному Олегу.

Его чуткие пальцы подвернули платье, вконец смутившие пунцовую девочку неслыханной дерзостью, спустили к туфле шелковый чулок.

Щиколотка выскользнувшей из стремени ноги, очевидно, ушибленная при падении, припухла. Серьезно обеспокоенный корнет снова поднял глаза на конюха:

– Седлай лошадь и что есть духу скачи за доктором.

– Не стоит, – пыталась остановить его девочка.

Осекшаяся под не терпящим возражений взглядом, она понурила голову:

– Я снова стала причиной обременительных хлопот, – молвила виновато. – Ты, должно быть, уже жалеешь о том, что я осталась в усадьбе, – смолк ее подернутый горечью шепот.

Олег опустился рядом с ней в примятую копытами траву. Его ладонь с нежностью коснулась детской щеки.

– Посмотри на меня, – увещевал поникшую княжну ласковый голос. – Разве смею я пенять другу? – спрашивал корнет еще влажные от слез, но уже ожившие глаза все же поднявшей голову девочки. – Разве может быть забота о нем в тягость? Твое согласие остаться здесь – мое первейшее и главное желание, – торопились рассказать о сокровенном его уста, – и я обещаю, что больше не дам тебе повода усомниться в этом, – заверили они. – А теперь обними меня, – улыбнулся утешенной девочке, по-рыцарски встав перед ней на колено, Олег, – я помогу тебе добраться до дома.

Воспрянув духом, та обвила руками шею ее благородного кавалера. Легко подхватив почти невесомую для его мускулов ношу, корнет снова непринужденно улыбнулся:

– Второй день вынужден носить тебя на руках, но, должен признаться, мне это чертовски нравится.

Приехавший час спустя доктор нашел гостью князя в постели. Прислуживающая Даша то и дело меняла на отекшей и горячей щиколотке девочки уксусные компрессы.

Наслышанный о происшествии от конюха врач принялся за осмотр больной.

– Перелома нет, – спустя несколько минут успокоил он ожидавших вердикта мужчин. – Княжна потянула сухожилие. Рекомендую согревающий компресс, свинцовые примочки, тугую повязку и постельный режим, и через несколько дней ее сиятельство сможет снова попытать силы в науке верховой езды, – ободряюще усмехнулся доктор девочке. – Только в этот раз под бдительным присмотром, – погрозил он ей шутливо пальцем. – В этом вы, Олег Александрович, – обратился врач к облегченно вздохнувшему корнету, – как никто лучше пособите барышне: слава первого наездника в округе давно за вашим благородием.

Тот многообещающе подмигнул обрадованной Ольге.

Глава 8

Проведший тревожную ночь князь утром заглянул к внучке. Та не спала, с отрешенным взглядом сидя на постели в высоко поставленных подушках.

Оживленно обернувшаяся к отворившейся двери, увидев деда, она снова поникла, обманутая в своих надеждах.

Удивленный взгляд князя остановился на принесенном по его приказу полчаса назад серебряном подносе с завтраком. Остывший бульон, не тронутая овсянка, пригубленный чай, в недвижных пальцах девочки – истерзанный кусок рафинада.

– Ты ничего не съела, – обеспокоенный князь присел на край постели. – Нынешняя стряпня моего повара тебе не по душе? – заглянул он в безучастные глаза внучки.

– Все вкусно, – через силу улыбнулась та, – только есть совсем не хочется, – пояснила она, извиняясь.

– Вчера у тебя был отменный аппетит. Что-то случилось?

– После визита доктора он больше не навестил меня, – едва слышно выговорила Ольга вслух гнетущие ее мысли.

– Олега нет в усадьбе, – тронутый причиной ее горя, не сразу признался Михаил Александрович. – Вчера пополудни он пожелал спешно уехать в Москву.

– Поделом мне, – услышал он в ответ сокрушенный шепот изменившейся в лице внучки. – Своей взбалмошной выходкой я все-таки разочаровала его.

– Оленька, – теплый голос князя, порывисто прижавшего ее к груди, торопился заглушить ее бичующую себя совесть, – в своих чувствах к тебе Олег не переменился.

– Тогда почему уехал? – в срывающемся голосе дрожали долго сдерживаемые слезы.

– Я дал ему слово хранить эту причину в тайне, – заглянул Михаил Александрович в глаза заинтригованной услышанным внучки с безмолвной просьбой войти в положение, не требуя нарушить обещание. – Олег вернется к завтрашнему вечеру, – заверил он приободрившуюся девочку, – с сюрпризом для тебя, который, уверен, развеет твои сомнения в постоянстве чувств твоего нового друга.

– Я буду ждать, – вымолвила благодарная ему княжна и, улыбнувшись деду, потянулась рукой к оставленной на подносе надломленной ватрушке.

Глава 9

Время не торопилось. В полдень в дверь библиотеки, где хозяин дома по обыкновению уединялся в этот час, неуверенно постучали. С позволения откликнувшегося князя в комнату, слегка прихрамывая, вошла его гостья.

– Тебе еще не следовало вставать, – сорвавшийся с места князь шагнул навстречу, крепкая рука подхватила девочку под хрупкий локоток.

– Нога почти не тревожит, – поспешила та успокоить деда. – А наедине с собой уже несносно, – не смолчала она о наболевшем. – Даже чтение не утешает, – кивнула девочка на принесенный томик стихов. – Но если мое общество в тягость…

Покрывшая дрогнувшие губы ладонь князя не позволила смутившейся Ольге закончить.

– Твое общество – щедрый подарок моей душе, – возразил ей Михаил Александрович. – Милости прошу.

Восхищенный изобилием книг в шкафах красного дерева взор Ольги остановился на преданных забвению в дальнем углу клавикордах. Сопровождаемая взглядом наблюдавшего за ней князя, девочка направилась к ним.

– Ты музицируешь? – не сдержал любопытства Михаил Александрович.

– Немного, – откликнулась вдруг смутившаяся девочка. – Как посредственная школьница.

– Кто же дал такую оценку твоим способностям? Отец? – с недоумением выговорил князь.

– Papa слишком добр ко мне, – возразила теплым голосом растроганная упоминанием об отце Ольга. – Но в этом случае лукавить у него не выходит, – заметила она, рано научившаяся читать в сердцах. – Он часто рассказывал, как музицировала мама. Ее игра переворачивала душу, – перебирающая нотные альбомы, она не видела лица ошеломленного этим откровением князя. – Звуки, рожденные моими пальцами, не вызывают таких чувств, – сожалея, вздохнула Ольга. – Я это понимаю, – не прекращала она изумлять недетскими выводами, – потому не обманываюсь.

Рука смолкнувшей девочки тронула лежащую особняком тонкую тетрадь. Губы беззвучно прошептали название.

– Это ее любимый романс, – обернулась Ольга ко вдруг объятому чрезвычайным волнением Михаилу Александровичу.

– Ты исполняла его? – едва нашел тот силы спросить.

– Однажды, – неохотно ответила девочка. – Поняла, как больно papa, и отказалась от неудачных опытов.

– Господи, как вы похожи! – все-таки не совладал князь с обуревающими чувствами. – Не зная матери, ты унаследовала ее во всем. В тебе живет такая же богатая, чуткая душа, стучит умеющее любить сердечко.

– Вот и papa так говорит, – на губах vis-à-vis затеплилась улыбка. – Я знаю маму, – глянули на Михаила Александровича счастливые глаза благоговеющей перед этим словом девочки. – Сейчас, – спохватилась она, вспомнив о чем-то важном.

Ее рука взяла оставленную книгу, безошибочно открыла разворот и протянула заинтригованному князю хранимый меж страницами лист. Мужскому ошеломленного взгляду предстал искусно выполненный карандашом женский портрет.

– Таня, – справился Михаил Александрович с комом в горле, вглядываясь в черты безвременно утраченной дочери. – Откуда у тебя это? – нетерпеливо ждал он ответа напуганной впечатлением деда девочки.

– Я сама нарисовала, – робко вымолвила та.

– Невероятно! – выдохнул князь. – Надеюсь, твой отец понимает необходимость развивать небывалые способности дочери, – деликатно предположил он.

– О да, – развеяла его сомнения Ольга. – По его настоянию я беру уроки у известного художника. Результатом довольны все, – скромно подытожила она.

– Но как же ты сумела нарисовать портрет матери?

– Сколько себя помню, каждый день вижу ее глазами papa, – пояснила деду девочка, – и всякий раз представляю воскрешаемый его воспоминаниями образ.

Смолкнувшие уста сохранили в тайне главное: дорогой сердцу рисунок был копией волею случая увиденного у отца портрета – единственного портрета Тани, в ее счастливую пору нарисованного Сергеем Ольшанским, изорванного гневной рукой обманутого в чувствах Игоря и обнаруженного им в роковой день снова в ларце жены, хранимого после ее смерти как единственную памятку об единственной возлюбленной.

– Мне бы очень хотелось, чтобы и меня любили так же, – выговорила улыбнувшаяся своим мыслям Ольга сокровенное желание.

– Не дай господь, девочка, – откликнулись протестом уста вздрогнувшего князя, – чтобы и в твою жизнь пришла такая любовь.

Прочитав замешательство во взгляде заинтригованной внучки, Михаил Александрович поспешил сменить тему.

Глава 10

Миновал новый полдень. Слегка озябшее к вечеру солнце шаловливо играло в прятки с тронутыми золотом верхушками лип. По желанию гостьи чай в этот раз подали на террасе.

Щебечущая в плетеном кресле девочка смолкла, уловив едва различимые звуки, долетевшие до чуткого слуха с аллеи, и через мгновение улыбнулась, удовлетворенная в ожидании:

– Вернулся.

Из-за деревьев показался торопящийся домой экипаж. Испросив разрешение снисходительно улыбнувшегося ей деда, Ольга спешно выбралась из-за стола и спустилась по ступеням к подкатившей карете.

Дворецкий в почтительном поклоне замер у распахнутой дверцы перед корнетом. Счастливый долгожданной встречей, тот шагнул к вдруг остановившейся девочке.

– Здравствуй, – мужская рука пожала ее пальчики. – Как ты?

– Готова к приключениям, – ответила Олегу благодарная за участие улыбка.

– Как же мне недоставало моего друга! – он с нежностью коснулся тронутой румянцем удовольствия щечки.

– И я по тебе скучала, – прошептали обратившемуся в слух корнету девичьи уста.

– Ты простила мне мой внезапный отъезд? – заглянул он в исполненные смущенной радости глаза.

– Только узнав о сюрпризе, – не преминула подразнить его чувства лукаво улыбнувшаяся Ольга.

– Моя прелесть! – обезоруженный непосредственностью девочки, Олег прижал ее к груди. – Льщу себя надеждой, что этот подарок тебе понравится.

Поприветствовав наблюдавшего за ними князя, он подал знак ожидавшему приказа молодого барина лакею. Тот вынес из кареты нарядную коробку и перевязанную атласными лентами картонку.

– Взгляни, – пригласил Ольгу поощряющий жест корнета открыть хранящуюся за шелками тайну.

Заинтригованная, она потянула ленту, сняла подбитую атласом крышку. Пальцы извлекли отделанный золотой нитью короткий приталенный камзол бирюзового цвета, длинную пышную юбку, батистовую сорочку с кружевным жабо. На дне покоились высокие сапожки с затейливыми пряжками и перчатки. Из открытой картонки глянула дымка повязанной на шляпке-цилиндре вуали.

– Амазонка, – восторженно выдохнула девочка, в мыслях которой, казалось, не укладывалось, что кокетливый туалет, непременный в модном гардеробе выезжающих на прогулку или охоту дам высшего света, для нее.

– Она твоя, – ободряюще вымолвил щедрый даритель. – Уверен, тебе уже не терпится ее примерить, – понимающе улыбнулся он.

В сопровождении двух слуг, подхвативших драгоценные для барышни коробки, девочка поспешила в свою комнату.

Камердинер корнета с поклоном принял его вещи и, выслушав короткий приказ, живо скрылся в доме. Исполняя желание молодого барина, на столе появился новый прибор. Наспех перехвативший что-то из закусок, Олег с видимым волнением ждал возвращения княжны.

И вот, облаченная в изысканный наряд, она появилась.

– Как тебе удалось угадать с размером? – поинтересовался вполголоса удивленный Михаил Александрович у любующегося застывшей перед ними в изящном реверансе девочкой Олега.

– Не поверите, – одаривший ее исполненной восхищения улыбкой, откликнулся тот. – Счастливый случай: в Пассаже я встретил князя Вяземского с дочерью – ровесницей Оленьки. Прослышав о нашей гостье, ее сиятельство живо предложила помощь с примеркой амазонки и изъявила намерение поскорее познакомиться со счастливой обладательницей наряда.

– Вяземский наверняка убедил дочь в невозможности этой встречи, – предположил взволнованный новостью князь.

– После смерти почившей два года тому жены Вяземский ни в чем не отказывает единственной дочери, – угадавший причину тревоги Михаила Александровича, возразил Олег. – Скрепя сердце князь согласился исполнить и это ее желание, – усмехнулся он ожившей в памяти сцене в Пассаже. – Во вторник они почтят наш дом визитом.

– Невероятно! – выговорил обескураженный слушатель.

Локтя Олега робко коснулась девичья рука.

– Теперь я смогу ездить верхом? – тихо напомнила о себе настороженная вдруг ставшими серьезными лицами деда и корнета княжна.

Тотчас позабыв обо всем ином, Олег наклонился к ней.

– Если ты согласна мне довериться, – обратился к девочке его испытующий взгляд, – я буду твоим наставником. И скоро ты станешь непревзойденной наездницей, – пообещал корнет тотчас кивнувшей ему Ольге.

Она приподнялась на цыпочки и коснулась губами уголка его губ. От этой ласки зашлось мужское сердце, неожиданно попробовавшее на вкус новое, непонятное, но притягательное чувство.

Глава 11

Отныне князь видел внучку лишь в столовой за трапезой или в разбуженной уже в сумерках огнями свечей гостиной за чаепитием, сопровождаемым восторженными впечатлениями девочки об еще одном прожитом по-новому дне.

Она с радостью вставала рано и, одетая в домашнее платьице, рука об руку с уже ожидавшим ее внизу постоянным в чувствах и намерениях кавалером отправлялась к конюшне.

Пока Олег совершал традиционный утренний променад верхом, она на извлеченном из принесенной с собой папки листе картона рисовала позирующего ей стригунка, с первого же дня привязавшегося к привечающей его девочке.

По окончании завтрака корнет и княжна какое-то время проводили на террасе в обществе князя, с подлинным интересом внимающего рассказывающей о своих желаниях и планах внучке.

Выразившие признательность снисходительному к ним князю извиняющими стремление остаться вдвоем улыбками, Олег и Ольга торопились на урок верховой езды. Сменив прежнее платье, они отправлялись на лужайку, где их ожидал конюх с отдохнувшим иноходцем уже под дамским седлом.

В чутких руках своего учителя, молодого, но обладавшего природным тактом, свойственным не всякому опытному мужу, великодушно не замечавшего промахов, но поощрявшего даже незначительные успехи юной подопечной, Ольга день за днем усердно осваивала мудреную науку.

Всегда подле нее, всегда начеку, предупреждая любое ее неверное движение, Олег с окрыляющим его удовольствием отмечал про себя, как с каждым разом становится увереннее рука его ученицы, ловко и даже дерзко укрощающей страхи и сомнения.

И когда несколько уроков спустя, без помощи ее впервые оставшегося в стороне наставника поднявшись в стременах, в грациозной позе устроившись в излучине седла, Ольга пустила послушного ей жеребца по беговой дорожке, в груди сторицей вознагражденного Олега дрожало восторжествовавшее над иными чувство – триумф творца, восторгавшегося созданием рук своих.

Во взаимной приязни всецело поглощенные друг другом, подчас забывая о времени, княжна и ее спутник возвращались в дом к обеду и, утолившие голод сытными блюдами, ничуть, казалось, не утомленные, исчезали в парке снова.

Блуждая в лабиринтах живых изгородей, заглядывая в уголки княжеской оранжереи, расположившись на отдых в деликатной к чужим разговорам по душам беседке, каждый из них старался с лихвой удовлетворить желание спутника как можно лучше узнать посланного ему друга, открыв потаенные уголки своей души.

Решительно презревшие разницу в возрасте, оба без обиняков и с удовольствием говорили обо всем: о сложившемся образе жизни, об увлечениях и привычках, о подстрекающих и питающих ум книгах, о рожденных их страницами суждениях, об искушающих душу желаниях и страстях.

В сердце девочки, чье немногочисленное до недавних пор общество составляли отец, гувернантка да пара бывающих в доме матрон почтенного возраста, царила смута. Познав лишь слепое родительское обожание, в каждом предупредительном жесте, в каждом взгляде, в каждой фразе шагнувшего в ее жизнь молодого мужчины она неожиданно для себя открыла неисчерпаемое богатство чувств, от которого дух захватывало.

Олег же безошибочно разглядел в ней преисполненную глубоких чувств душу, открытое сердце, чьим бескорыстным желанием было беззаветно любить и быть необходимой кому-то. Однажды осознавший, как претит его Оленьке фальшь, он ни разу не уронил себя в ее глазах лестью или притворством – недугами общества. В ней удивительным образом жили вместе детская чистота и житейская мудрость, и их редкая гармония будоражила сердце познавшего людей корнета.

Всячески поощряя ее откровенность, выказывая интерес к притягательно свежим, без налета презираемых ханжеских предрассудков мыслям и речам, Олег испытывал счастье, будучи вознагражденным самым дорогим – доверием девочки, находящей возможным и должным посвящать его в ее чувства.

Глава 12

Шла вторая неделя пребывания княжны Шаховской в имении деда. Наступил упомянутый корнетом вторник. В полуденную пору у парадного подъезда особняка остановился украшенный гербом уходящего корнями в древность рода экипаж. К встречающему именитых гостей хозяину поместья шагнул князь Вяземский.

– Благодарю ваше сиятельство за оказанную моему дому высокую честь, – приветствовал его Михаил Александрович.

Поклонившийся в ответ ему и корнету, тот обернулся к карете. На подножку ступила худенькая светловолосая девочка со следами усталости на блеклом лице. Опершись на поданную заботливым отцом руку, степенно сойдя наземь, она ответила любезным словам Михаила Александровича реверансом.

Поднявшая голову княжна встретилась со взглядом с интересом рассматривающей ее оставшейся в стороне Ольги Шаховской. С просиявшим радостью лицом девочка торопливо шагнула к той, ради знакомства с которой проделала долгий путь из самой Москвы.

Князья переглянулись. В повисшем молчании на лицах обоих явственно читались неловкость и напряжение.

– Оленька, – поспешил разрядить обстановку корнет, – позволь рекомендовать тебе ее сиятельство Софью Вяземскую, дочь старинного знакомого твоего деда, наследницу славной в свете фамилии.

Девочки раскланялись с взаимной приязнью.

– В голове не укладывается, – выговорил наблюдавший за ними Вяземский. – Постоянный в своем слове и принципах, вы таки переменились к Игорю Шаховскому, – намеренно не глядя на Михаила Александровича, продолжал он, – приняли его в доме, приветили в своем сердце эту девочку, – кивнул он на увлеченно заговорившую о чем-то с его дочерью княжну.

– Для встречи с Игорем у меня была веская причина, – с достоинством парировал Михаил Александрович, – которая хорошо известна вашему сиятельству.

– Смею надеяться, – кивнул ему Вяземский, – ваш внук пребывает в неведении о последних событиях. В противном случае мне было бы досадно и больно видеть его удрученным и разочарованным.

– Княжна – его сестра, также имеющая право на мое участие в ее судьбе, – возразил Михаил Александрович. – Да, я не решился сообщить внуку о ее пребывании здесь, – развеял он опасения Вяземского, – но у Сергея нет повода видеть в ней неприязненного ему изгоя, как и у вашего сиятельства, не погнушавшегося удостоить княжну Шаховскую знакомством с дочерью, – взирает князь на стушевавшегося под тяжестью его справедливых доводов гостя.

– Простите мне предосудительный тон, – с надеждой на снисходительность собеседника спешил последний выразить раскаяние в оскорбивших Михаила Александровича речах. – Я не вправе обсуждать ваши достойные уважения решения и поступки.

– Искренне рад, что недоразумение меж нами счастливо разрешилось, – миролюбиво произнес остывший Михаил Шаховской. – Милости прошу в дом.

Он благодарно кивнул Олегу, на время их с Вяземским перепалки завладевшему вниманием девочек. Тронутый его безмолвной похвалой корнет раскланялся с внимающими ему слушательницами и, подхватив обеих под хрупкие локотки, увлек в просторный холл.

После обеда Олег занимал сблизившихся девочек в библиотеке. Обе с удовольствием играли в шарады, поражая корнета неистощимой фантазией.

– Как жаль, что уже завтра утром ты уедешь, Соня, – уронила по окончании очередной забавы удрученная досадной данностью Ольга. – Когда еще увидимся? – сетовала она.

– Я стану тебе писать, – утешив новоявленную подругу улыбкой, пообещала княжна Вяземская.

– А мне известен весьма занятный способ разнообразить этот пресловутый эпистолярный жанр, – нашелся корнет.

– Какой же? – немедленно оживились девочки.

– Криптограмма, – выговорил Олег загадочное для обеих слово. – Воспитанники Пажеского корпуса, будущие офицеры, представляющие себя доблестными героями в стане врага, мы с товарищами часто забавлялись этой тайнописью.

– И ты теперь же обучишь нас, – произнесла Ольга.

– Разве я могу тебе отказать? – улыбнулся ей корнет. – Идемте к столу, – пригласил ожидающих новой игры девочек.

Вооружившийся пером и бумагой, оставивший подружек до поры до времени теряться в догадках, в чем подвох, Олег начертал на веленевом листе несколько строк.

– Прошу, – предложил он разгадать скрытую в них тайну.

Взгляды обеих обратились к бумаге, губы выговаривали написанные слова:

«В моей жизни появилась Оленька. Вот уже который день я наслаждаюсь удовольствием дружбы, которой она меня подарила. Судьба благоволит мне. В моей душе творится что-то небывалое. Со мной такого не случалось прежде. Наверное, это настоящее счастье.»

Софья Вяземская, скользнув взглядом по смущенному лицу Ольги, обескураженная, смотрела на позволившего быть предельно откровенным корнета.

– Какое же иносказание в строках вашего благородия? – выговорила она в недоумении.

– Я поняла, – ответил вместо него срывающийся шепот прильнувшей взглядом к посланию Ольги.

Она подчеркнула карандашом последнее слово каждой фразы и, пряча хлынувшие в сердце чувства, уткнулась лицом в плечо удовлетворенного ее проницательностью Олега, чутко обнявшего трепещущую от волнения девочку.

Ошеломленная Софья Вяземская прочла следующие друг за другом подчеркнутые ею слова: «Оленька подарила мне небывалое прежде счастье».

Глава 13

Неразлучные до глухой ночи, не потревоженные весь срок снисходительными взрослыми, девочки с видимой неохотой расстались утром, обменявшись заверениями во что бы то ни стало не забывать друг о друге и часто писать.

Почувствовавший настроение Оленьки корнет, надеясь отвлечь удрученную девочку от завладевших ею горьких мыслей, звал компаньонку на прогулку. Благодарная ему, та приняла приглашение и, прихватившая папку для рисования, отправилась с вознагражденным ее обществом спутником в парк.

За разговором миновав живые изгороди, беседку, частую свидетельницу их откровений, нынче оставленную в забвении, просторную поляну для уроков верховой езды, корнет и княжна пробрались на уединившуюся в тени дубов лужайку.

С удовольствием опустившаяся в мураву, улыбнувшаяся расположившемуся напротив Олегу, девочка раскрыла папку и вынула чистый лист картона.

– Сегодня я буду рисовать твой портрет, – сообщила она.

– Любопытно будет глянуть на себя твоими глазами, – не сразу отозвался задумавшийся о чем-то Олег. – Ты подаришь мне рисунок? – поинтересовался он.

– Нет, – тихо отказала, опустив взгляд, Ольга. – Я оставлю его себе на память.

– Ты будто прощаешься со мной, – взволнованный нотками ее дрогнувшего голоса, заметил корнет.

– Нет! – тотчас возразила девочка. – Только не с тобой! – замер на ее устах горячий протест.

Уже улыбнувшаяся взбудораженному порывом ее души Олегу, Ольга принялась за работу. Точно впервые вглядываясь в черты его лица, она выписывала высокий лоб, мужественные скулы, волевой подбородок, губы, приютившуюся чуть ниже от их правого уголка родинку и живой взгляд, увлекающий в бездонные глубины.

Спустя час окинув рисунок удовлетворенным взглядом, Ольга бережно уложила картон в папку и, предупредившая справедливое желание корнета увидеть портрет, пояснила ему, удивленному, с лукавой улыбкой:

– Я закончу его в следующий раз. У нас с тобой будет повод для еще одной такой необычной встречи.

– Чьи еще портреты хранятся в твоей галерее? – кивнув на папку, поинтересовался согласившийся с нею Олег.

– Моя галерея здесь, – коснулась девочка рукой груди. – Образы дорогих мне людей я бережно храню в сердце. Там живут чувства к ним: к появившейся в моей жизни первой подруге, к дедушке, о чьем существовании недавно я даже не подозревала, к тебе, – счастливая, с нежностью улыбнулась она Олегу, – и, конечно же, к papa.

Ольга осеклась: вздрогнувший на последнем слове корнет с изменившимся лицом смотрел мимо нее, недоумевающей о причине внезапной в нем перемены.

– Олег, – робко окликнула его девочка. – Я хочу спросить тебя о чем-то, – голос звучал смелее, – но никак не решусь.

– Ты можешь спрашивать меня обо всем, Оленька, – вернулся к ней оттаявшим взглядом опомнившийся корнет.

– Скажи, отчего всякий раз, когда речь заходит о papa, –замявшись, все же выговорила она, – на твоем лице начертана предвзятая неприязнь к нему? Вот и сейчас, – заметила Ольга в отчаянии. – Почему? Ведь ты совсем не знаешь моего отца, – с трепетом ждала она объяснений.

– Я, пожалуй, не буду разуверять тебя в этом убеждении,– ушел от ответа хмурый корнет.

– Есть что-то, чего не знаю я? – настойчиво ищет его она, заглядывая в молчащие сейчас глаза всегда искреннего Олега.

– Если твоя судьба до сих пор имела от тебя тайны, – с тяжелым вздохом заговорил он снова, вынужденный отвечать ей, – я не смею вмешиваться в ее благие, должен признать, намерения.

– Я была уверена, что завоевала твою откровенность, а ты говоришь смущающими мысли и самое сердце загадками, – разочарованно вымолвила поникшая девочка.

– Оленька! – порывисто сжавший хрупкие девичьи плечи Олег заставил ее посмотреть ему в глаза. – Поверь, не всегда откровенность – благо для любящего сердца. Ради тебя самой оставим этот разговор, – взывал он к подавленному чувством рассудку. – Я не хочу, – выдохнул уже обессиленный корнет, – уступив тебе, потерять тебя!

Глава 14

Раскаленный главенствующим в ультрамариновом небе солнцем, стоял необычный для свежего в здешних местах мая жаркий день. С отъездом гостей оставшегося в одиночестве в библиотеке Михаила Александровича потревожил стук в дверь. На пороге – благодарный за приглашение войти Олег.

– Проходи, мой мальчик.

Следуя радушному жесту, корнет расположился в кресле.

– Ты один, без Оленьки? – вопросительно глянул князь.

– Она наверху. Отдыхает, – найдено слово, оправдавшее желание княжны побыть наедине с мыслями.

– За столько дней пребывания девочки здесь нам с тобой не представилось случая поговорить о ней, – с сожалением заметил Михаил Александрович.

– Это моя вина, – опустил взгляд смущенный попенявшим князем Олег. – Увлеченный, всецело занятый ею, я беспечно забыл о моем долге по отношению к вам, отец, – с раскаянием и почтением молвил он слово, именующее человека, ставшего осиротевшему юноше опорой и примером.

– Не казни себя попусту, – утешила его снисходительная улыбка. – Не ты один невольный пленник добродетелей нашей гостьи. Кто знает, – задумчиво продолжал князь, обращаясь не то к Олегу, не то к себе, – быть может, именно ей суждено невинностью своей души искупить грехи порочного отца.

Князь встретил заинтригованный взгляд корнета.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ты знаешь: минуло уже двенадцать лет, как я лишился моей любимой дочери, отрекся от сына, разуверился в божьей справедливости, – с ожившей скорбью выговаривал князь. – Столько времени прошло, а раны утрат так свежи, словно это было вчера. Оставшийся один на один с горем, я посвятил себя воспитанию внука. Позже в опустошенной жизни появился ты, мой мальчик, – с отеческой любовью улыбнулся растроганному корнету. – В вас двоих я старался воплотить надежды, не оправданные сыном. Слишком поздно, – с сожалением, тяжело вздохнул он, – но я обрел прозрение: я сам создал его таким, изо дня в день потакающий взбалмошным капризам. В моих молитвах я просил бога об исцелении погрязшего в грехах сына. Господь услышал меня, – осенено благодатью его лицо. – Две недели назад он даровал мне возможность увидеть в Игоре иного человека. Богом данная ему девочка изменила ее отца беззаветной любовью, какой тот не знал прежде. Это дитя научило меня многому, – затеплилась благодарная улыбка на губах князя. – Оленьке я обязан выстраданным решением: Игорь заслуживает прощения и любви. Я намерен убедить его вернуться с дочерью в родной ему дом и завещать ему третью часть своего состояния.

Царившее в широко раскрытых глазах ошеломленного его словами слушателя недоумение сменилось негодованием.

– Вы не можете так поступить! – воскликнул Олег. – Обманываясь невозможными мечтами, вы разобьете сердце себе и причините жестокую боль внуку. Вам ли не знать, что для него одно только имя Игоря Шаховского? – напомнил он князю о чувствах своего побратима. – Вам мнится, такие люди способны меняться? – вопрошал корнет усыпленную совесть князя. – Вздор! Их погрязшие в пороках души уже не внемлют голосу свыше, проповедующему покаяние, искупление грехов. Их слух ласкает только восторженная лесть самолюбию, – яростно полыхал обличающий взгляд Олега. – Чувства князя к дочери отравлены, – торопился предостеречь он мягкое сердце названого отца. – В ниспосланном ему богом ангеле он нашел неистощимый источник чистой любви, чьи воды двенадцать лет утоляют жажду его эгоизма. Князю должно денно и нощно благодарить провидение за то, что в слепом обожании девочка не подозревает, какой негодяй скрывается за благодетельной маской ее papa, – с воскресшей неприязнью выдавил он слово, которым Ольга именовала самого дорогого ей человека. – Упаси ее господь, – горячо выговорил Олег с надеждой, – узнать, что самозабвенной любовью она наградила убийцу ее матери!

Отчаянный протест оборвал его речь. Вздрогнув, князь и корнет стремглав обернулись к двери. Ухватившаяся рукой за косяк, широко распахнутыми от ужаса и боли глазами на них смотрела мгновением ранее без стука вошедшая в комнату девочка.

– Боже правый, только не это! Оленька! – сорвался с места Олег.

Ее побелевшие губы что-то беззвучно выговорили. Она пошатнулась и в обмороке сникла в руках подхватившего ее Олега.

Глава 15

Днем позже в неприветных от мелкого дождя сумерках вернувшегося со службы в опустевший без дочери дом Игоря Шаховского встретила его девочка, бледная, осунувшаяся, непривычно сдержанная.

Шагнув к ошеломленному этим зрелищем отцу, княжна уткнулась безжизненным лицом в его плечо, чтобы тот не видел ее взгляда, исполненного обрушенной вчера чудовищной боли, чтобы этой болью не ранить смертельно его.

– Что-то случилось? – настороженный взгляд и оглохший голос последнего нетерпеливо требовали ответа от привезшего девочку назад в отчий дом Михаила Александровича.

– Нет, – предупреждая слова деда, встрепенулась Ольга. –Ничего не случилось, – выговаривала она горячим шепотом. – Я истосковалась по тебе, оттого вернулась. Вернулась, – она прильнула к вздымающейся груди взволнованного отца, – чтоб больше никогда не оставить.

Воскресший спустя годы замок в охотничьих угодьях славной дворянской фамилии дремал в лучах полуденного августовского солнца. Неделю назад, уступив просьбам в один день переменившейся и не ставшей прежней дочери, Игорь Шаховской привез ее сюда, в отписанный Ольге после раздела наследства дом матери.

Всегда счастливая вниманием и поздравлениями в день ее рождения, в этот раз сдержанно, с сухой благодарностью приняв отцовский подарок, девочка выразила удовлетворение тем, что вдали от столицы немногие вхожие в княжеский дом знакомые не станут докучать ей визитами.

Уединившись в облюбованной некогда матерью комнате, княжна достала из комода неказистый ларчик черного цвета, вынула из конверта и бережно разгладила лист пожелтевшей, должно быть, от времени бумаги. Она смотрела на него, хотя знала наизусть каждое начертанное на нем слово.

С трепетом уложенное ею на дно шкатулки, письмо снова скрыло известную лишь им с девочкой тайну от чужих глаз.

Загадочный ларец сменили извлеченные из ниши бюро лист картона и внушительная пачка писем с золотым вензелем «ОЗ» в правом нижнем уголке. Дрожащие пальцы с нежностью провели по штрихам выполненного карандашом мужского портрета.

Сколько-то мгновений задержавшись взглядом на нем, Ольга медленно разворачивала письмо за письмом. Сейчас никто не видел дрожащих на ее ресницах слез, не знал, каких усилий стоило закушенным чуть не до крови губам сдерживать рвущиеся из однажды раненной груди всхлипы. Изможденная болью, она с ожесточением рванула равнодушную к ее горю бумагу.

Раздался стук в дверь. Не вздрогнув, оставшись глухой к происходящему за спиной, она не обернулась к вошедшему без приглашения и оставшемуся на пороге посетителю.

Она сидела на полу, глядя перед собой остановившимся взглядом, истово рвала убористо исписанные листы бумаги.

– Оленька! – все же решившись, окликнул ее исполненный непреодолимого волнения голос.

– Вы? – выдавила безошибочно узнавшая его княжна. – Здесь? Зачем вы здесь? – почти простонала она и, медленно поворотившись к двери, встретила исполненный чувств взгляд Олега Золотницкого.

– Вы, – с горькой усмешкой повторил он, удрученный ее тоном и словами. – Ты не оставляешь права на жизнь моей едва теплящейся надежде встретиться с моим прежним другом, – выговорил корнет неровным голосом, – с которым я несколько раз тщетно искал встречи в столице, которому уже два месяца пишу о непреходящих чувствах, – кивнул Олег на белеющие на полу останки посланий, – раз за разом умоляя о снисхождении к измученной неизвестностью душе, что желает одного – узнать причину нашего внезапного разрыва, – настойчиво взывал он к былой искренности vis-à-vis. – Я приехал к любимой девочке, без которой в сердце – пустота, – прошептал он сокровенное.

– Вашей девочки более нет, – бесцветным тоном ответила Ольга. – Страшно подумать, как рано этот наивный ребенок повзрослел по вашей вине, – глотнула она вставший в горле ком. – Его сердце и прежняя жизнь разбиты святотатственной ложью, произнесенной вашими устами.

– Мои уста никогда не оскверняла ложь тебе, Оленька, –решительно возразил задетый ее словами корнет. – И в твоем отказе принять годами утаиваемую от тебя правду нет моей вины.

– Рожденные заразившими сердце завистью и ревностью к любимому мною человеку слова не могут быть правдой, – упрямо противилась его доводам девочка.

– Итак, отныне в твоих глазах я – презренный негодяй, в нечестной борьбе за выбор твоего сердца покусившийся на честное имя твоего отца? Таков мой портрет, Оленька? – указал Олег воспаленным взглядом на лист картона.

– Я оказалась никудышным художником. Портрет – лесть недостойному оригиналу. Мне стыдно и горько, нестерпимо больно от одной только мысли, что такого двуличного человека я подарила доверием и дружбой, пустила в свое сердце.

– Оленька! – пытался докричаться до ее души корнет.

– Забудьте это имя, – молвила непоколебимая девочка, – и позвольте забыться мне. Пообещайте, – замерла она глаза в глаза с бездыханно внимающим ей Олегом, – что никогда более не станете искать со мной встречи.

– Оленька! – последней отчаянной мольбой рванулся его голос и, сломленный красноречивым молчанием в ее взгляде и сердце, выдавил обреченно: – Обещаю.

Без сил, мыслей и чувств он шагнул вон из комнаты и, вдруг остановившись, не оборачиваясь, глухо выговорил:

– Последнее прости. Я привез подарок ко дню рождения.

– Я не приму его, – непримиримо качнула она головой.

По бескровным губам Олега скользнула жалкая усмешка.

– Мой подарок – не игрушка для капризного ребенка. Он живой, как мои чувства к тебе, не умерщвленные сейчас твоим категоричным приговором, – исполнен достоинства голос. – Ни то, ни другое я не возьму назад. Прощай!

Несколько минут спустя княжну окликнул оставшийся в дверях ее комнаты дворецкий:

– Ваше сиятельство изволит посмотреть на подаренного ей стригунка?

Девочка вздрогнула и, спрятавшая изменившееся лицо в холодных ладонях заломленных рук, разразилась безутешным плачем.

Часть 2

Глава 1

В уютном будуаре царит полумрак, рассеиваемый искрами потрескивающего поленьями камина. На оттоманке, укутавшая плечи в пелерину с куньей опушкой, полулежит девушка. Она что-то читает, теребя пальцами кудри, время от времени обращая отрешенный взгляд к углям в камине.

Прошло больше месяца пребывания семнадцатилетней княжны Шаховской в наследном замке, спрятавшемся от столичных страстей в глуши. Ошеломленная чрезвычайным событием, потрясшим в середине декабря Петербург, будучи под впечатлением от ведомого самим императором следствия, девушка добилась согласия отца на ее скоропалительный отъезд из столицы. Сопровождаемая несколькими слугами, она молилась о том, чтобы вывернувшее наизнанку бесчисленное множество жизней жестокое потрясение не коснулось их с отцом. Беспокойство о нем бередило мысли: Игорь Шаховской, незадолго до упомянутых событий получивший пост тайного советника, находясь в подчинении главы Особого комитета для изысканий о злоумышленных обществах графа Б., вынужден был оставаться в столице, лишенный возможности отлучиться и на короткий срок, дабы повидать тоскующую по нему дочь.

В дверь постучали. Вздрогнув от неожиданности, княжна произнесла:

– Войдите.

На порог ступил пожилой дворецкий.

– Не прогневайтесь, ваше сиятельство, что в неурочный час, – с поклоном обратился он к барышне, – но к вам с пакетом жандарм.

– Жандарм? – услышала девушка чужой, растерянный голос. – Зачем же? – ее блуждающий взгляд снова обратился к огням камина.

– Барышня, голубушка, – пробормотал дворецкий, – да вам никак нехорошо. Благоволите водицы испить.

Ольга очнулась.

– Напасть-то какая! – сокрушался слуга. – Принесла же нелегкая, а ведь и отказать нельзя.

Девушка поднялась с оттоманки.

– Проси, – оборвала она причитания дворецкого.

Дверь отворилась уже перед офицером немногим старше двадцати лет, привыкшим выправкой, благородным лицом с утонченным профилем, обрамленным густыми прядями русых волос, глубоким взглядом карих глаз производить впечатление на юных прелестниц.

С трепетом ожидавшая увидеть сурового мужлана вместо романтического образа, девушка едва заметно улыбнулась неожиданно пришедшим ей на ум мыслям.

Смущенный ею офицер с преисполненным достоинства поклоном произнес:

– Честь имею представиться. Прапорщик Ярослав Логинов к вашим услугам. Позвольте засвидетельствовать свое почтение.

Княжна протянула руку. Жандарм коснулся ее пальчиков поцелуем. Подняв взгляд, он невольно залюбовался девушкой. Живой блеск волнующих глаз, осененных густыми длинными ресницами, румянец смущения на бархатной коже щек, кудри на точеных плечах под соскользнувшей пелериной, изящный стан, охваченный муслином – волнующие взгляд прелести заставят забыть о цели визита и честолюбивого карьериста.

Польщенная восхищенным взглядом девушка, лишенная здесь возможности своим обаянием покорять мужские сердца, еще раз улыбнулась. Она деликатно отняла руку и, разорвав очарование прапорщика, вымолвила:

– Ваше благородие привело сюда, вероятно, важное дело?

Багрянец смущения покрыл его щеки. Возвращенный из грез к причине приезда, он поспешил объясниться:

– Вы правы, мадемуазель. После долгих колебаний я взял на себя труд исполнить горячую просьбу человека, чья судьба связана с последними событиями в столице. Я уполномочен, – не отрывал он взгляда от лица разволновавшейся девушки, – вручить вам письмо, автор коего, близкий вашему сиятельству человек, заподозрен в связи с разоблаченными бунтовщиками.

С девичьих щек сбежала краска, взгляд остановился. Опешив от внезапной перемены в княжне, офицер участливо заглянул в ее глаза.

– Письмо от отца? – выдавила Ольга. – Что с ним?

– Нет-нет! Опрометчивыми словами я неосторожно напугал вас, – прапорщик сжал ее холодную руку. – Будьте снисходительны к моей речи, введшей вас в заблуждение, – с досадой на себя взывал он к охваченной смятением Ольге. – Уверен, с вашим батюшкой все в порядке, – успокаивал ее оживающее сознание его покаянный голос. – К сожалению, я не имею чести об этом знать, так как прибыл не из столицы, а из имения князя Вяземского, где тот содержится под арестом.

– Вяземский арестован?! – рванулся голос ошеломленной известием Ольги. – Это немыслимо! Какая нелепость!

– Я вынужден просить ваше сиятельство, – изменился тон офицера, – воздержаться от подобных возгласов, бросающих тень на репутацию мадемуазель.

– Мое удивление имеет причину, – торопилась оправдать безудержное волнение Ольга. – Я знакома с князем не первый год. Его единственная дочь – моя близкая подруга.

– Именно это обстоятельство должно убедить мадемуазель поостеречься именовать нелепым не безосновательное, надо думать, вмешательство в судьбы упомянутых особ комитета для изысканий о злоумышленных обществах, – возразил ей назидательный голос.

– Я знаю князя как благородного дворянина, отважного офицера и порядочного человека, – не сдавала своих позиций девушка, – поэтому представить его замешанным в чем-то противном закону выше моих сил. Быть может, его арест – лишь следствие подлого доноса негодяя? – с надеждой глянула она на прапорщика.

Девушка съежилась под колючим мужским взглядом.

– Сударыня, первые минуты нашей встречи вызвали во мне симпатию к вашему сиятельству, – снисходительным голосом не сразу произнес прапорщик, – поэтому я намерен заставить себя забыть ваши продиктованные чувствами, а не здравым смыслом откровенные слова. Из все тех же добрых побуждений я решительно не рекомендовал бы вам впредь, – в потеплевшем голосе слышались нотки дружеского совета, – высказывать опрометчивые суждения при малоизвестных или вовсе не знакомых людях. Ваши горячечные речи в защиту заподозренной в государственной измене особы могут подать повод уличить ваше сиятельство в хуле на нашего государя, в сочувствии к преступнику и даже в сообщничестве с ним.

– Довольно! – воскликнула девушка. – Я отказываюсь что-либо слушать. Я уединилась здесь для душевного спокойствия в то время, как множество женщин оплакивает незавидную участь их мужей, сыновей, братьев – участников политических интриг. Однако провидению этого оказалось недостаточно. По чьему-то наущению оно коварно прокралось в мою обитель под личиной жандарма, недомолвками преследуя гадкую цель – скомпрометировать меня. Объяснитесь наконец, прапорщик, – пылало негодованием девичье лицо, – в противном случае я вынуждена буду указать вам на дверь.

Девушка в изнеможении замолчала.

– Простите меня, – заговорил пристыженный жандарм. – Прошу ваше сиятельство о снисхождении. Мои обязанности, к сожалению, заставляют вашего покорного слугу забывать о великодушии. Я удручен, что вам пришлось увидеть меня таким. Верьте, моя душа полна достойных уважения качеств. Прошу, успокойтесь совершенно. Выслушайте меня и примите верное решение. Я прибыл по личной просьбе ее сиятельства Софьи Вяземской. Уполномоченный осуществлять надзор за арестованным князем, снизойдя к просьбам его дочери, я позволил княжне написать вашему сиятельству. Скажу без обиняков, – обращен бесхитростный взгляд к лицу затаившей дыхание Ольги, – письмо прочитано мной. Его содержание показалось мне пустяком. Однако, на мой взгляд, неблагородно со стороны княжны в ее положении компрометировать своим посланием подругу. Уверен, никто не осмелится упрекнуть вас, если вам будет угодно вернуть письмо нераспечатанным. Впрочем, выбор за вами, – протянул прапорщик девушке конверт с четырьмя печатями.

Услышанное привело ее в замешательство. Безусловно, жандарм был прав: не знающая даже пустякового содержания письма Ольга ничем себя не обязывала, сохранив тем самым не запятнанную и малейшим подозрением репутацию. Однако отказать подруге в прочтении ее, может быть, прощальных слов показалось девушке кощунственным.

Решительно сорваны печати. Лист в несколько строк:

«В перевернувшей мою жизнь беде предавшись мыслям о нашей дружбе, воскресившая в памяти особенность эпистолярного жанра, которой некогда увлекался знакомый нам офицер, я все-таки решилась написать тебе, Ольга.

Хотя бы в нескольких словах дружеского участия я, как никогда, нуждаюсь. Нынче моей незавидной судьбе отказано в помощи. Я лишилась всего, что человеку дорого и необходимо. И некому, увы, меня спасти. В преддверии мрачного будущего перебираю бумаги. Гложет страх потерять не только отца. Боюсь, и ты от меня откажешься. Если так – пойму. Ни в чем не упрекну. Но в душе тлеет надежда. Встретиться бы еще разок только! Хочется перед вечной разлукой взглянуть на тебя. София»

На ожидающего офицера обращен испытующий взгляд настороженной, заметно обеспокоенной девушки.

– Письмо, действительно, заурядное, – помедлив, молвила она нарочито разочарованным голосом и вернула листок. – Мне неловко за подругу. Ради пустяка – ее сетований на судьбу – вам пришлось проделать путь по бездорожью. Позвольте же вознаградить ваш труд радушным приглашением отдохнуть и отужинать, – вдруг одарила офицера улыбка гостеприимной хозяйки.

На его лице изобразилось непритворное удивление.

– Право, не ожидал, – польщенный ее предложением, произнес прапорщик. – Смею ли надеяться, что мадемуазель не держит и толики обиды на мои давешние речи?

– Помилуйте, – миролюбиво улыбнулась княжна в ответ, – все объяснилось. Я не сержусь совершенно.

Она грациозно поднялась с оттоманки. На зов ее колокольчика в комнату поспешил дворецкий. Почтительно выслушавшему госпожу слуге велено проводить прапорщика в покои для гостей и накрывать ужин для двоих.

Только за ними закрылась дверь, как напускное радушие сошло с лица Ольги. На возвращенном жандарму листке скрыт от чужих глаз смысл много серьезнее, чем жалобы на несносное существование ее подруги. Окажись на месте несведущего прапорщика упомянутый будто невзначай Олег Золотницкий, быть князю в Петропавловской крепости, а не под домашним арестом в имении.

Неумолимая к смертным судьба не оставила выбора долго колеблющейся Софье. Понять ее письмо, на первый взгляд, безделицу, в самом деле отчаянно умоляющее о помощи, могла лишь Ольга Шаховская, чья верная память хранила образец криптограммы, которой Золотницкий некогда увлек подруг.

Хватающаяся за соломинку бедняжка оказалась права: с первой фразы проницательная подруга угадала смысл письма:

«Ольга! Нуждаюсь в помощи. Необходимо спасти бумаги отца. Откажешься – пойму, не упрекну. Надежда только на тебя. София»

Отчетливо понимая, чего стоило подруге ее выстраданное решение, Ольга раздумывала недолго. Она готова была занять благоразумную позицию, предложенную ей прапорщиком. В конце концов, девушка укрылась здесь, чтобы и случайно не быть замешанной в происходящем. Но совесть напоминала: со временем Ольга станет презирать себя, пренебрегшую мольбой подруги, которая видит в ней одной путь к спасению если не ее жизни, то хотя бы чести.

Тягостные размышления Ольги прервал слуга докладом, что ужин подали и приезжий господин ожидает ее сиятельство. Призвав расторопную горничную, Ольга спешно переоделась.

Восторженному взгляду офицера явилась наяда в платье из нежного шифона цвета морской волны с ниспадающим по плечам каскадом кудрей. Прапорщик шагнул к девушке и с восхищением выговорил:

– Я не подозревал, что пустяковое поручение способно одарить мой взгляд очарованием дивного образа мадемуазель.

Намереваясь заслужить ее благосклонность, жандарм церемонно отодвинул для девушки стул и сел за стол напротив. Прапорщик отдыхал душой в уютной комнате с баюкающим мысли огоньками свечей, с искусно сервированным столом. Награда усталости после разъездов с арестами и обысками – прелестная собеседница с бездонной синевой открытого взгляда. Впечатления офицера не преувеличены: окунувшаяся в поток рассказа гостя о столичных, сугубо светских, новостях, улыбающаяся в ответ на комплименты Ольга преобразилась.

Перевалило за полночь, а общество друг друга не утомило ни девушку, ни ее компаньона. Последняя истощенная свеча, угасая, неумолимо напомнила им о слишком поздней поре. Оба невольно рассмеялись ее укору. Девушка поднялась.

– Я прикажу проводить вас в приготовленную комнату.

Деликатным жестом остановив ее, он глянул ей в глаза:

– Снизойдет ли мадемуазель к дерзкой просьбе проводить вашего покорного слугу в отведенные ему покои лично? К чему в столь поздний час тревожить уже, должно быть, спящих слуг?

На мгновение растерявшаяся Ольга лукаво улыбнулась:

– Боюсь, вашему благородию это будет дорого стоит.

– Плачу любую цену! – живо заявил о готовности быть не в меру расточительным прапорщик

Ольга смотрела на него серьезным, пытливым взглядом.

– Позвольте мне увидеться с Софьей.

Опешивший офицер озадаченно глянул на девушку.

– Вот уж не думал, что разбрасываться обещаниями столь опасно, – предпринял он попытку отшутиться.

Во взгляде Ольги – прежняя горячая просьба.

– Ваше сиятельство, – молвил объятый противоречивыми чувствами прапорщик, – этот вечер доставил мне небывалое удовольствие, и я благодарен случаю, приведшему меня сюда. Отчасти, – выговорил удрученный жандарм, – потому что мне не хочется, чтобы мой визит стал причиной неприятных, не приведи господь, трагических перемен в вашей жизни, чтоб вас коснулись грязные интриги. Вы отдали дань памяти своей подруге, прочитав ее письмо. Прошу вас, остановитесь на этом и не ищите с ней встречи. Я мог бы сопровождать вас в дом Вяземского, но…

– Значит, свидание с Софьей возможно? – перебила его Ольга.

Полный радости взгляд девушки смыл прежние доводы прапорщика. Тот прибегнул к последнему средству удержать ее в шаге от непоправимой ошибки:

– Вашему сиятельству должно быть известно: нарушив распоряжение начальника, касающееся ареста Вяземского, я рискую карьерой. Нет-нет, – предупредив оправдание Ольги, качнул он головой, – я не взываю к вашей совести и не намерен малодушно переложить на ваши плечи свою ответственность за бесчестный проступок, на котором ваше сиятельство так настаивает. Я снова прошу вас ради себя самой благоразумно отказаться от предосудительного желания, – неподдельным беспокойством исполнен голос. – Поймите же, вы впутываете свою судьбу в паутину заговора. Задумайтесь о последствиях. Для меня дело чести сдержать опрометчиво данное вашему сиятельству обещание, – обреченно смотрел прапорщик на непреклонную княжну, – но мне будет горько осознавать, что моим мальчишеством я подверг опасности вашу честь и жизнь.

– Тронута участием вашего благородия, – произнесла не поколебленная его увещеваниями девушка. – Я сама приняла решение. Вам себя упрекать не в чем.

Глава 2

Февральское утро, отряхнув с себя серый саван тумана, залило лес солнечным светом. Его блики скакали по сахарному снегу, по мрачным стволам старых деревьев. Вытянувшаяся во фрунт нарядными шеренгами берез просека прокладывала путь неторопливо следовавшей верхом княжне.

Грациозно сидя в седле, та появилась под сплетенными триумфальной аркой сводами деревьев. Одетая в амазонку под стать глазам, короткую соболью шубку и шапочку с пестрым ястребиным пером, она могла в ком бы то ни было вызвать сейчас восхищение.

Погруженная в раздумья девушка ехала медленно. Давно ли они с Софьей дурачились здесь, ездили наперегонки. Игры уступили место серьезным политическим интригам.

Чтобы выполнить просьбу подруги, Ольга покинула дом Вяземских, куда в сопровождении жандарма прибыла вчера, до рассвета, стараясь не потревожить чуткий сон стражей. Она возвращалась усыпить их бдительность и тревогу Софьи.

Размышления прервало ржание лошади. Ольгу нагонял прапорщик. Она досадливо прикусила губу: утешить подругу вестью о выполненном поручении ей было не суждено.

Осадив коня, жандарм деликатно поинтересовался:

– Смею надеяться, мадемуазель не сочтет мое общество обременительным?

– Ваше общество давеча оставило по себе лишь приятные впечатления, – поспешила возразить ему смущенная Ольга.

– Мадемуазель изволит лукавить, – недоверчиво смотрел на нее прапорщик. – Иначе зачем ей гнушаться моей скромной компании и ехать домой спозаранку в полном одиночестве?

– Прогулки верхом в утреннем лесу наедине с собой – мой ежедневный ритуал, многолетняя привычка, – девичья улыбка рассеяла напрасные подозрения офицера.

– Вот как, – протянул он, удовлетворенный пояснением. – А я тревожился о безопасности вашего сиятельства.

– Помилуйте, – снисходительно усмехнулась девушка, – здесь мне каждая тропинка знакома. До наших угодий не более четверти часа езды. Вы беспокоились напрасно. Однако, дабы совершенно усыпить угрызения вашей совести, возражать против приятной компании вашего благородия я не стану.

Довольный жандарм поклонился ей с благодарностью.

Всадники миновали шагом просеку, когда прапорщик извлек из кармана мундира брегет.

– Я вынужден покинуть ваше сиятельство, – вымолвил он с досадой на время. – Мне надобно быть с докладом о надзоре за арестованным князем Вяземским у вышестоящего офицера. Позвольте выразить признательность за удовольствие общения с вами. Льщу себя надеждой непременно увидеть мадемуазель снова при более благоприятных обстоятельствах.

Девушка высвободила из перчатки и протянула руку для учтивого поцелуя напоследок. Одарившая его дружелюбной улыбкой, она направила коня дальше. Медленным шагом тот поднялся на пригорок. Ольга обернулась махнуть на прощанье рукой и невольно попридержала поводья.

Прапорщик уже не смотрел ей вслед. Подскакавший к нему тоже несший службу в доме Вяземского жандарм вручил офицеру пакет. Нетерпеливым движением избавившийся от перчаток, прапорщик спешно вскрыл его, пробежал взглядом написанное и, вскинув голову, окликнул так кстати для него замешкавшуюся на пригорке княжну:

– Ваше сиятельство! Задержитесь!

Ольга замерла. Предательский холодок страха пробежал по спине. Презрев взывающий к благоразумию здравый смысл, с трудом понимая, что делает, охваченная противоречивыми мыслями Ольга круто повернула лошадь и пустила ее галопом, не осознавая, какую чудовищную ошибку совершает. Долго хранимые ею выдержка и мужество все же изменили княжне, и она гнала коня в чащу, полагая, что в этом единственное ее спасение от уготованного строками прочитанного жандармом письма будущего.

Она не видела лица офицера, на котором ошеломление сменилось недоумением, подозрением и желанием выяснить причину ее скоропалительного бегства. Он сунул свернутый листок за обшлаг рукава и пришпорил коня. Тот в несколько мгновений внес умелого наездника на пригорок.

Снова обернувшись, княжна прикусила губу от досады: ее преследовали, настойчиво и быстро сокращая расстояние. В сумятице беспорядочно снующих мыслей девушки всплыло страшное, но единственно возможное, как казалось, решение.

Ольга осадила лошадь. Прапорщик приближался. Еще колеблясь, она содрала зубами с руки неподатливую перчатку, нервным движением расстегнула карман чересседельной сумки. Непослушные пальцы нащупали рукоять скрытого в нем маленького пистолета.

Тяжело переводящая дыхание, затравленным взглядом Ольга следила несколько мгновений, каждое из которых кровь отстучала в висках, как жеребец прапорщика преодолевает сажень за саженью. Медлить больше нельзя. Стиснувшая зубы девушка подняла пистолет, прицелилась и выстрелила.

Сквозь дым она увидела, как из-за разорванной пулей подпруги скользнуло по боку коня ее преследователя седло, как последний едва успел высвободить ноги из стремян.

Избавившаяся от погони Ольга повернула коня к просеке:

– Домой, Витязь!

Огненным свинцом обожгло ее правое плечо. Вскрикнув от боли, обратившая недоуменный взгляд на кровавую кляксу, ползущую по меху шубки, девушка машинально зажала левой рукой рану и без сил скользнула с лошади.

Сознание угасало. Последним, что запечатлела ее память, был приближавшийся, прихрамывая, к княжне, взбешенный прапорщик. Он поспешно опустился на колено рядом, рванул ворот девичьей шубки, осмотрел рану и перевязал ее своим платком.

Жандарм приподнял голову Ольги, захватив горсть снега, потер ее обескровленное лицо. С глухим стоном она открыла глаза. Замутненный взгляд встретился с его беспристрастным взглядом.

Девушка машинально села, опершись на левую руку, и виновато потупилась. Ледяные пальцы жандарма стиснули ее подбородок, заставляя поднять голову.

– Извольте смотреть мне в глаза, мадемуазель! Я намерен услышать объяснение вашего нелепого поступка.

– Ваше благородие вынудили меня так поступить, – нашла в себе силы выговорить девушка в ответ.

– Неслыханное обвинение! И вы заявляете это после того, как я проявил к вам дружеские чувства, снисходительно, более того, с готовностью потакал предосудительным просьбам?! Я не подал вам повода видеть во мне врага! Что же заставило вас стрелять, дабы избавиться от моего ненавязчивого общества?

Вздрогнув от рвущихся рыданий, девушка воскликнула:

– Сжальтесь! Не мучьте меня больше! Вам доставили приказ о моем аресте, так покончите же скорее с положенными в подобных случаях гнусными формальностями.

Пришедший в замешательство прапорщик недоуменным взглядом взирал на измученную девушку.

– С чего вы взяли, что я получил такой приказ?

– Довольно, – с неприязнью прервала Ольга игравшего, как ей казалось, неведение офицера. – Вручивший вам пакет жандарм, верно, выказывающий усердие в службе, вероятно, еще вчера донес начальству о нарушении вами обязанностей. Гнев последнего не заставил себя ждать. Приказ о моем аресте в ваших руках. Представлявшийся безупречным замысел Сони провалился, – стих до шепота ее голос. – Сколь наивно мы обе полагали, что нас невозможно разоблачить.

Она осеклась, уловив во взгляде офицера живой интерес к ее последним словам. Загадочно глянувший на девушку, тот достал из-за обшлага рукава и протянул ей листок.

– Прочтите, – милостиво предложил прапорщик. – Уверен, вам будет любопытно узнать, какой пустяк напугал вас так, что, утратившая в панике выдержку, вы скомпрометировали себя и подругу.

Одеревеневшие пальцы Ольги развернули мятый листок, на котором лишь одна фраза:

«Удовлетворяя прошение Вашего благородия об отпуске, освобождаю Вас на три дня от обязанностей надзирающего за пребывающим под домашним арестом князем Вяземским».

– Вчера я отправил офицеру, в подчинении которого служу, рапорт в надежде выхлопотать отпуск, искушаемый желанием заручиться согласием вашего сиятельства провести его вместе в столице. Но вы сочли мое общество настолько обременительным, – дала о себе знать нанесенная девушкой обида, – что…

– Пощадите! – вырвалось из побелевших уст Ольги.

– Боюсь, я услышал непростительно много, – прапорщик качнул головой. – Как же прискорбно сознавать, что девушка, которую давеча я считал образчиком непосредственности и женственности, в самом деле двуличное, коварное существо, – с нескрываемым презрением отвернул он лицо.

– Поверьте, это не так! – с мольбой о прощении стиснула его руку Ольга.

– Увы, я больше не смогу вам поверить, – категоричным отказом ответил ей отнявший руку офицер. – За мое дружеское расположение вы отплатили черной неблагодарностью! – голос взорвался негодованием. – Вы использовали меня в гнусных целях, посмеиваясь за спиной наивного простака.

– Клянусь, вы ошибаетесь!

– Довольно, – отрезал прапорщик. – Пока я умилялся елейной обложкой, упуская из виду содержимое, за моей спиной с моего молчаливого согласия совершено вопиющее преступление. Так не смейте же просить меня о пощаде!

Девушка безутешно плакала. Ее горе и беспомощность все же тронули прапорщика, хоть тот упрямо не подавал виду.

– Вам должно справедливо оценить положение, в котором вы оказались, – заговорил он смягчившимся тоном. – Обычно мне претят нравоучения, но сейчас я просто вынужден вам напомнить, что в случившемся виноваты только вы. Имейте мужество признать это. Давеча, питая к вам симпатию, я увещевал ваше сиятельство, – язвили Ольгу слова офицера, – не связывать свою жизнь с заговором, однако вы, страшно подумать, окунулись-таки в этот омут слишком глубоко. Мне жаль вас, – отвел жандарм взгляд в сторону. – Я предостерегал ваше сиятельство от опрометчивого шага, большее же мне не по силам.

– Заклинаю, пощадите! – молит жандарма уповающий на его милость девичий взгляд. – Позвольте мне вернуться в мое затворничество. Ведь вам не ведомо, о каком преступлении я имела неосторожность обмолвиться и какова моя ничтожная роль в его совершении. Будьте великодушны, похороните все услышанное в памяти, и я до смертного часа стану почитать вас самым благородным человеком.

Жандарм неумолимо качнул головой.

– К моему неподдельному сожалению, случившемуся меж нами есть свидетель, – досадливо поморщился он. – Я должен буду объяснить начальнику причины моей погони за вами, что повлечет необходимость доложить об обстоятельствах нашего знакомства. Вскроется мой проступок – позволенная вашему сиятельству встреча с подругой. Так или иначе, будет учинен розыск. Посему, дабы не усугублять нашей обоюдной вины, считаю должным препроводить вас к следователю.

Ольга уже не слышала его. Ее будущность летела в бездну, откуда нет возврата.

Прапорщик тронул ее плечо:

– Единственное, чем я могу и соглашаюсь помочь вашему сиятельству, это не опровергать ни одного вашего слова в ответ на вопросы следователя. Говорите все, что сочтете нужным для своей пользы.

Девушка пошатнулась и лишилась чувств.

Глава 3

Она очнулась в просторной квадратной комнате. Кто-то, должно быть, привезший ее прапорщик усадил изнеможенную девушку в глубокое кожаное кресло. Поодаль крытый зеленым сукном дубовый стол, по его обеим сторонам нагромождены друг на друга сафьяновые папки.

Ольга повела головой в сторону. По воспаленным глазам больно полоснуло пламя поленьев, зловеще потрескивающих в камине из серого мрамора. Она невольно прикрыла припухшие веки, без сил уронила голову на спинку кресла. Влажные пряди то и дело падали на меловое лицо. Правый рукав амазонки багрился кровью. Нижняя губа закушена от боли.

Все же унявшее ее озноб тепло камина за спиной, мерный ход бронзовых часов на мраморной полке, блики свечей в канделябрах угомонили путающиеся мысли.

Желанную тишину и покой потревожили чьи-то шаги и голос доставившего ее сюда жандарма:

– Ваше благородие, прапорщик Логинов явился с докладом о происшествии.

Девичьего подбородка коснулись холодные пальцы.

– Оленька?! – воспаленный мужской голос раскатом грома разорвал оцепенение, в которое погрузилась поникшая княжна.

Объятые тревогой ресницы взметнулись, и вздрогнувшая девушка обмерла: ей в глаза, не смея верить своим, смотрел Олег Золотницкий. Бездыханная от страха, стиснувшего горло, навалившегося на плечи, почти раздавившего, страха встречи, которой она бежала несколько лет, Ольга пыталась понять, бред ли это, плод ли ее воспаленного воображения, страшный сон или невероятная явь, все больше убеждаясь в последнем.

– Вы, – с отчаянием выдавили помертвевшие уста всего одно слово, слишком короткое, чтобы вместить упрек жребию.

– Стало быть, провидению было угодно снизойти-таки к моим бесчисленным молитвам увидеть тебя снова, Оленька, – не в силах оторвать ошеломленного взгляда от ее мертвенно-бледного лица, выговорил наконец Золотницкий. – Как княжна Шаховская оказалась здесь? – обернулся он к пребывающему в замешательстве прапорщику.

– Я счел должным, – собравшись с духом, торопился тот с ответом, – доставить ее сюда для беспристрастного розыска вашего благородия в связи со встречей княжны с Софьей Вяземской.

– Прапорщик, я полагал лишним изо дня в день твердить толковому, как мне казалось, жандарму, правила исполнения возложенной на вас обязанности – бдительного надзора за пребывающим под домашним арестом князем Вяземским и его окружением, – процедил Золотницкий. – Каким же образом в доме арестованного беспрепятственно оказываются все, кому заблагорассудится? По чьей халатности, нарушив мой запрет, княжна пожаловала с визитом к преступнику?

– Я сам сопровождал ее сиятельство в дом Вяземского, – с замирающим сердцем выдохнул прапорщик.

– Я не нахожу слов назвать ваш поступок, – проговорил огорошенный его признанием Золотницкий. – Ему нет имени! Я возмущен представшим на мой суд зрелищем: офицер с до сих пор безупречной репутацией, вдруг напрочь лишившись рассудка, готов пустить прахом карьеру, рискуя пополнить ряды арестованных.

Прапорщик понуро опустил повинную голову. Смерив его презрительным взглядом, поручик посмотрел уже на замершую девушку.

– Мадемуазель имела встречу с князем Вяземским?

– Я виделась только с его дочерью, – едва оправившаяся от потрясения их неожиданной встречи, тихо ответила Ольга.

– Что же стало поводом, побудившим тебя отправиться в гости к опальной княжне? – не сводил с нее пытливых глаз Золотницкий.

– Господин прапорщик передал мне просьбу о встрече, – осторожно подбирала слова Ольга.

Поручик снова обернулся к подчиненному.

– Просьба ее сиятельства была передана на словах?

– Нет, Софья Вяземская адресовала подруге письмо.

– Вашему благородию известно о наших отношениях с Софьей, – поспешно вмешалась в представлявший для нее опасность диалог Ольга. – Подруга просила о словах утешения, и я не смогла малодушно отказать ей в этом.

– Мне известно, как напугали тебя взбудоражившие столицу события. Ты буквально бежала сюда, в безопасную глушь, разорвав отъездом отношения с кем бы то ни было. Пойми меня верно, Оленька, я не виню тебя в малодушии. На мой взгляд, такое решение заслуживает только похвалы. Зачем же ты изменила ему? – пронзил его испытывающий взгляд охваченную страхом разоблачения девушку. – Что заставило княжну Вяземскую, презревшую благородство, убедить тебя броситься ей на помощь? Где письмо?

Ольга едва дышала: прочти он написанные обреченной рукой Софьи строки – ее судьбою станет Сибирь. Исполненный мольбы взгляд обращен к прапорщику. Письмо хранилось в его планшете. Лишь в безраздельной власти обещавшего княжне помощь офицера была сейчас вся ее жизнь.

Ее взгляд заставил последнего замешкаться с ответом. В его памяти воскрес образ погруженной в грезы княжны, той, какою он видел ее накануне, далекой от измученной болью и неизвестностью.

Прапорщику стало не по себе. Осознав, что он – спасение девушки, жандарм поспешил упредить подозрения поручика:

– Ваше благородие, в послании несколько пустячных строк. Я лично прочел его и не нашел ничего, что заслуживало бы внимания.

– Я должен видеть письмо, – настаивал Золотницкий. – Мне важно знать, какие именно пустячные, на твой взгляд, Ярослав, строчки заставили уединившегося ото всех человека, позабыв обо всем, помчаться на встречу с подругой, с кем и в лучшие времена они зачастую обменивались лишь записками с оказией. Где письмо?

Простодушно считающий, что безобидный текст письма развеет подозрения его начальника и послужит оправданием княжны, прапорщик вынул из планшета конверт.

Нетерпеливой рукой Золотницкого извлечен лист.

– Как трогательно, – ухмыльнулся поручик, – что княжна благоволила вспомнить и обо мне.

Он швырнул листок на стол, вынув из прибора карандаш, подчеркнул в письме несколько слов.

– Взгляни, Ярослав, каким занимательным способом две светские барышни скрывают крамольные мысли от чужих глаз, – едко произнес он, протянув письмо заинтригованному прапорщику.

Опешившему жандарму известное чуть ли не наизусть послание предстало в ином свете.

– Я не подозревал, что в письме скрыто иносказание, – пробормотал он, подавленный открытой ему истиной.

– А моя немногословная гостья это знала, – язвительно заметил Золотницкий. – Некогда я лично обучил мадемуазель полезной, как оказалось, тайнописи. Нуте-с, моя дорогая, – глянул он на испятнанную волнением Ольгу, – о каких бумагах пишет Софья Вяземская?

– Я ничего не знаю о бумагах, – невнятно проговорила в ответ девушка. – Я только хотела повидаться…

– Довольно! – прервал ее раздраженный Золотницкий. – Ты полагаешь возможным убедить следователя, что противный букве закона визит в дом арестованного князя ты совершила для душещипательной прощальной беседы с его дочерью? Не выйдет, – он остановился в шаге от нее. – Я просто уверен, – категорично продолжал, не отрывая взгляда от бледного лица vis-à-vis, – что тобой руководил благородный порыв помочь загнанной в угол подруге. О каких бумагах пишет княжна? – его встряхнувшие опустившую затравленный взгляд девушку сильные руки машинально стиснули ее хрупкие плечи.

Ольга содрогнулась и, захлебнувшаяся исполненным боли в раненой руке криком, потеряла сознание.

– Черт возьми, – глухо выругался в сердцах досадующий на самого себя Золотницкий.

Испачканные кровью, наспех вытертые белоснежным платком пальцы с беспокойством заметались по меловому лицу девушки. Та была в обмороке.

В руке поручика надрывно задребезжал колокольчик.

– Я посылал за уездным врачом, – не отрывая тревожного взгляда от девушки, бросил Золотницкий через плечо денщику.

– Доктор прибыл, – коротко доложил тот.

– Проси, не мешкая. В нем большая нужда.

Исполнительный денщик торопливо скрылся за дверью.

Взгляд Золотницкого снова обратился к Ольге:

– Эта девочка никогда не перестанет меня удивлять.

– Ваше благородие связывает с княжной старинное знакомство? – не совладал с любопытством прапорщик.

– Гораздо больше, нежели знакомство, – усмехнулся Золотницкий преследующему их с Ольгой предопределению. – Княжна Шаховская – в каком-то смысле моя родственница, – счел он достаточным для ожидающего разгадки подчиненного.

– Ваше благородие изволит шутить? – изумленный взгляд последнего искал на лице собеседника следы подвоха.

– Ничуть, – качнул головой Золотницкий. – Я серьезен, как никогда.

– Но ваше заявление более походит на розыгрыш, нежели на правду, – осмелился возразить ему прапорщик.

– Чем же я подал повод усомниться в моей правдивости?

– Вы обошлись с беззащитной девушкой так сурово, точно она не близкий человек, а заклятый враг, решающего поединка с которым вы долго ждали.

– Ты прав в одном: я вожделенно ждал нашей встречи, – позволил себе быть откровенным Золотницкий. – Несколько лет назад жестокое обстоятельство, к безграничному отчаянью моего сердца, разлучило нас с княжной. Нынче запроторенная сюда струсившим перед заслуженным наказанием за свой проступок мальчишкой, опорочившим офицерский мундир, удивительная девочка вернулась в мою жизнь.

Раздался стук в дверь. Денщик пропустил мужчину за пятьдесят с саквояжем в руке и удалился. Вошедший коротко поклонился поручику и с беспокойством торопливо шагнул к девушке.

– Князя Игоря Михайловича Шаховского уже известили о несчастье с дочерью? – тотчас обернулся он к Золотницкому.

– Господин доктор знаком с княжной? – опешил тот.

– Удостоился этой чести месяц назад, по приезде ее сиятельства в замок, – пояснил врач обстоятельства встречи с девушкой. – Признаюсь, я был удивлен и обеспокоен желанием княжны остаться в безлюдных угодьях, отрезанных верстами бездорожья от столицы. Случись беда – в такую пору в лесной глуши помощи ждать не приходится. Слава богу, княжну такая участь миновала. Ваше благородие не оставили незадачливое дитя своей заботой, – почтительно поклонился врач поручику.

– Как бы ни так! – запальчиво возразил ему прапорщик.

К дерзнувшему вмешаться в беседу жандарму обращены два взгляда: недоумевающий – сбитого с толку доктора, на чью веру в благородство Золотницкого посягнул его подчиненный, и негодующий – самого поручика, раздосадованного выходкой.

Растерянный доктор обернулся к княжне: на ее правом плече – сбитый с раны, набухший от крови платок, еще один с вензелем Золотницкого, измаранный бурыми пятнами, брошен на столе.

– Ее сиятельство тут не волею несчастного случая. Она – жертва преследования, в нее стреляли, и ваш кабинет вовсе не убежище для разгневавшей судьбу княжны, – выговорил врач, не смея поверить постигнутой истине. – Это арест? – задан в конце концов назойливо смущающий его мысли вопрос.

– Нет, – качнул головой поручик, – хотя серьезный повод для такой меры имеет место, – многозначительно глянул он на доктора. – Я счел своим долгом учинить розыск и разрешить подозрения насчет княжны Шаховской.

– Ваше благородие уведомили о своем намерении отца ее сиятельства, члена Особой следственной комиссии?

– До окончания розыска считаю должным хранить факт пребывания княжны Шаховской под этим кровом в тайне от кого бы то ни было, – не терпящим возражений тоном заявил Золотницкий. – Уверен, знающим цену чести и порядочности господам, – обвел он прапорщика и доктора испытывающим взглядом, – излишне объяснять, что мое решение продиктовано заботой о репутации девушки.

Приятно удивленные выказанным им благородством, оба с достоинством поклонились в ответ.

– Княжна останется здесь инкогнито, и, кроме вас двоих, невольно посвященных в обстоятельства, – глянул Золотницкий на внимающих ему мужчин, – никому из слуг или случайных гостей моего дома не должно даже заподозрить ее имени.

Оба, не колеблясь, кивнули в знак согласия.

Девушка повела головой по спинке кресла. Не мешкая, врач склонился над княжной.

– Я вынужден просить вас, господа, – бросил замершим в тревожном ожидании офицерам доктор, – удалиться. Чтобы оказать ее сиятельству помощь, мне надобно раздеть княжну.

– Я не могу оставить вас наедине, – категорично возразил

Золотницкий. – Кто знает, что придет на ум предприимчивой княжне за пусть даже короткий срок моего пребывания за дверью. Одна представительница благородной крови, которой я давеча имел непростительную беспечность поверить на слово, уже обвела меня вокруг пальца, – сыронизировал он над собой, вспомнив дознание Софьи Вяземской, и, шагнувший к столу, обратил взгляд к окну.

Прапорщик бесстрастным взглядом рассматривал узор переплетенных ветвей и листьев на ковре.

Более не смея понапрасну тратить время, доктор взялся за дело: развязал затянутый на девичьем плече платок, снял с княжны жакет с рыжим от крови правым рукавом, расстегнув сорочку, спустил ее к локтям, открыв дымку кружев корсета.

Его опытные руки без суеты подготовили инструменты, извлекли пулю. Девушка жалобно простонала.

Золотницкий машинально бросил на нее беспокойный взгляд и, ошеломленный, не смог отвести его от увиденного: из-под ленты корсета выглядывал бумажный свиток – лишний элемент женского туалета.

Поручик спешно шагнул к девушке, проигнорировавший обескураженного его бесцеремонностью доктора, извлек лист с петляющим по некогда белому снегу бумаги кровавым следом.

Его взволнованная рука нетерпеливо встряхнула свиток. Взгляду открылись строчки из едва различимых, написанных карандашом и смытых кровью слов:

«Софья!

Пакет с … для … protégé твоего … я получил. Уже … они пересекут … границу, благословляя имя князя …».

Поручик поморщился, досадуя на сделавшие записку бессмысленной багряные пятна.

– Иного пути нет, – нервно барабаня пальцами по столу, произнес он. – Недостающие части головоломки мне придется добыть у несловоохотливой гостьи. Посторонитесь-ка, доктор. Перевязка закончена – самое время возобновить дознание. Вас же прошу задержаться в моем доме. Можете расположиться покамест в соседней комнате.

Он извлек из раскрытого лекарского саквояжа флакон с нюхательными солями и поднес к лицу княжны. Та застонала, приходя в сознание, и открыла глаза.

Смущенная пристальным мужским взглядом, Ольга густо покраснела, дрожащими пальцами собрала на груди сорочку и, вдруг заметив в руке Золотницкого снова свернутую трубочкой записку, глухо ахнула.

– У меня появился повод продолжить занимательный, но некстати прерванный разговор, – произнес Золотницкий. – Это послание, – кивнул он на свиток, – тебе знакомо?

Девушка кивнула в ответ:

– Было бы нелепо отрицать очевидное.

Записка прочитана еще раз вслух. Уловивший кровавые кляксы взгляд девушки просиял, а лицо заметно посветлело.

– Похоже, выстрел прапорщика, злополучный не для меня одной, расстроил планы вашего благородия, – проговорила с издевкой Ольга.

– Речь идет о выправленных паспортах для избежавших ареста членов тайного общества? – проигнорировал замечание девушки Золотницкий.

– Да, – с завидным хладнокровием произнесла та.

– Об этих бумагах так радела твоя подруга?

– Да.

Золотницкий с подозрением глянул на прапорщика.

– Мой подчиненный в самом деле не был посвящен в смысл адресованного тебе письма княжны Вяземской, или же несколько минут назад мне был продемонстрирован дешевый спектакль?

– У вас нет причин сомневаться в честности господина прапорщика, – неожиданно для мужчин встала девушка на защиту последнего. – Верно служащий правому делу, он все это время пребывал в неведении о плетущихся интригах.

Во взгляде Золотницкого всколыхнулись недоумение и недоверие.

– Если прапорщик исправно, как ты говоришь, исполнял обязанности надзирателя за арестованным Вяземским и его домочадцами, то каким же образом у тебя оказались бумаги князя?

– В день моего приезда в дом Вяземского Соня оставила их в молитвеннике в отведенной мне для ночлега комнате.

Разочарованный, Золотницкий усмехнулся:

– Я оказался прав в моем подозрении в день ареста князя. Важные документы оставались у Софьи Вяземской, в силу не зависящих от нее обстоятельств не передавшей их вовремя доверенному лицу отца. Княжна, чьему честному слову грош цена, – исказила его лицо язвительная гримаска, – избежавшая обыска, укрыла их от меня, но, прознавшая из брошенной невзначай фразы обведенного ею вокруг пальца офицера об убежище закадычной подруги, решила воспользоваться твоей помощью. Тебе известны имена владельцев выправленных князем паспортов? – вернулся он к важным подробностям.

– Нет, – качнула в ответ головой на удивление спокойная девушка. – Паспорта были запечатаны в пакете. Искушение вскрыть его обошло мою душу. После общения с Софьей в присутствии его благородия на посторонние от политики темы, переночевав в поместье князя, на рассвете, угадав по намекам Софьи, куда мне следовать, я добралась до дуба у просеки и, оставив пакет в расщелине его ствола, отправилась обратно.

– Постой-ка! – остановил ее Золотницкий. – Я надеялся услышать все, ты же опускаешь самое интересное в рассказе.

Растерянная Ольга смотрела на него с недоумением.

– С кем ты встретилась у тайника? – задал занимающий его вопрос поручик. – Чьей записке, – кивнул он на свиток, – суждено утешить исполнившую дочерний долг княжну?

Девушка смутилась:

– Мне не знаком человек, неожиданно оказавшийся в указанном Софьей месте.

Сверлящий Ольгу недоверчивым взглядом Золотницкий снова посмотрел на истерзанный листок.

– Княжна названа в записке по имени, – проговорил он. – Без сомнения, автор этих строк – близкий Софье Вяземской мужчина благородного происхождения. Только не верится, что, забывшись, дворянин не представился барышне, – мужскими глазами смотрело на ошеломленную его проницательностью девушку назойливое подозрение.

– Наш встреча была непредвиденной, – оправдывала дурные манеры незнакомца Ольга, – длившаяся несколько минут. Я отдала пакет, мне вручили записку. Это все.

– Ложь, – тотчас опроверг ее слова голос искушенного в розыске следователя. – Будь записка начертана заранее, ее писала бы чернилами твердая рука. Эти строки написаны на вырванном наспех из записной книжки листке оказавшимся под рукой карандашом. Они написаны неверным почерком, что, как ни странно, – вернулся поручик взглядом к записке, – показался мне знакомым. Их писали в твоем присутствии, Оленька, – поднял глаза на обезоруженную предположениями девушку Золотницкий, – стало быть, тебе известно содержание этой записки.

– Мне известно, – с достоинством вскинула та голову. – Вы же его не узнаете.

– Вот как? – протянул Золотницкий, смерив язвительным взглядом осмелившуюся перечить ему девушку. – Мадемуазель отдает себе отчет, чем чреват ее дерзкий отказ удовлетворить любопытство следователя моего толка?

С завидной выдержкой проигнорировав его вопрошания, та смотрела мимо.

Мужская рука стиснула девичий подбородок.

– Видит бог, я не хотел этого, Оленька, – впившийся в ее беспомощно глядящие глаза безжалостным взглядом, процедил Золотницкий, – но упрямым молчанием ты не оставила мне выбора. Я просто вынужден, – обещает его голос беспощадную расправу, – преподать тебе урок хорошего тона.

В руке поручика вновь загремел бронзовый колокольчик. На пороге кабинета появился давешний денщик.

– Степан, я намерен развлечь гостью. Засим наведайся-ка на конюшню … за плетью.

Послушный воле Золотницкого, никогда не обсуждавший его приказы денщик покинул кабинет.

– Намерение вашего благородия учинить ее сиятельству дознание с пристрастием противно чести и совести! – раздался горячий протест прапорщика.

Золотницкий медленно обернулся к подчиненному.

– Ты смеешь упрекать меня в бесчестии и взывать к моей совести? Ты, чей давешний проступок – единственная причина происходящего здесь? – исполнен негодования обличающий голос поручика. – Где была твоя совесть, когда, идущий на поводу у манипулирующих тобой своими предосудительными просьбами злоумышленников, ты опорочил мундир офицера, после трусливо спрятавшись за спину верящей в благородство девочки? – требовал он от прапорщика честности перед самим собой. – Раненная твоим оскорбленным самолюбием княжна оказалась в моем кабинете. Ты вверг ее в водоворот подлости и боли. Ты один в ответе за ее участь! – с остервенением растоптаны возможные оправдания прапорщика, бичующего свою душу раскаянием. – Так не смей же перекладывать свою вину и ответственность на меня!