Читать онлайн Адамовы письма

Адамовы письма

Послание 1.

– Отец! Находясь в пространствах куда ты меня низверг, не смею обращаться к тебе с прежней простотой. Видишь, вот, стою я под небом, полным звёзд, думаю о тебе и стучит у меня в груди и трепещет нечто большое, чему ещё не придумано мною названия. Когда ты был рядом с нами, разве замечал я у себя над головой вечно голубой, сияющий небосвод, или, если ночью, чёрный, сверкающий разноцветными искрами? В своё время прозрел я вопреки твоей воле и сейчас, ужасаясь самого себя, придумываю, учусь выговаривать и запоминаю всё новые и новые странные слова. Иначе здесь нельзя – вокруг меня так много неизвестного, что не получится выжить, не нарекая именами предметы, явления и чувства. Когда-нибудь мы, ныне живущие здесь, научимся сохранять слова не только в памяти. Мы назовём это своё умение как-нибудь очень красиво, и ты, незаметно за нами наблюдая, одобришь эту великую затею. Сделаешь это к своей же выгоде, иначе как смогут, пребывающие в молчании (а оно здесь особенное), услышать тебя? Знаю, что не дождусь твоего ответа, да и все мои обращения к твоим далёким звёздам – послания весьма условные. Остаётся лишь выходить одному вот сюда, на высокий берег и обращаться к тебе так, словно ты рядом, ибо человеческая потребность говорить, похоже, оказалась спасением.

   Пошёл второй год, как перестал я понимать язык птиц и животных. Здесь их множество, но такие ласковые и дружелюбные в твоих прекрасных пределах, теперь они от меня бегут стремглав или, в лучшем случае, издалека рассматривают с удивлением. Иноземец я, что и говорить… Жена моя беременна вторым нашим ребёнком, и я не узнаю её – она чем-то очень напугана, но не говорит отчего и, озираясь, дрожит, словно от холода. А первое наше дитя – мы до сих пор его никак не назвали – очень красивый, немного странный мальчик, любит повторять за нами слова. Я хотел бы передать тебе от него привет, но это обязательно нарушит твои границы, и поэтому я, плача, умолкаю. А горькие слёзы эти оттого, что рассуждаю в себе: если ты мне отец и создатель мой, то кем же тебе приходится мой маленький сын? Знаю, не должен я столь дерзко думать, но уж коли оставил ты мне способность размышлять, то поделюсь – ещё один вопрос не даёт мне покоя. Что чувствовал ты кроме справедливого гнева, когда, изгоняя, видел меня рядом с собой в последний раз? Теперь, столько лет прожив на земле, вынеся столько страданий, знаю я как ослепляет гнев. В тот день это и тебя коснулось, да ещё в масштабах вселенских, ибо никогда не случалось прежде катастроф, и эта оказалась самая первая из тьмы последующих, и именно ты, первый из всех, ощутил её во всей полноте. А что же я? Навсегда тебя покидая, рыдал я в голос, спотыкаясь и дрожа – до того ли мне было, чтобы о чём-то думать? Но сейчас, по прошествии времени посещает меня порой странное видение и там, во сне, вспоминаю я, как грозовым облаком тяжко нависает надо мной закон, тобой утверждённый, и как страшно ощущать на себе его неотвратимое дыхание… Исход мой происходил вовсе не в тишине. Словно ожило всё вокруг, пришло в движение и закричало потому, что отторгалась от целого его часть и оставалась зиять невосполнимая лакуна, тёмная и холодная. Этот вопль – мне до сих пор непонятно, ужас в нём жил или восторг одобрения – слышится мне теперь в каждом громовом раскате, извержении вулкана и оглушающем грохоте водопада…

Послание 2.

   Окрестные непролазные чащи – теперь мой дом. И, конечно, великим благом является то, что не бывает здесь сильных холодов, и одежда нужна лишь для того чтобы не пораниться о недружелюбные растения, их здесь в избытке. Имея малыша, я сам больше похож на мальчика, которому приходится всему, абсолютно всему, учиться – ведь в тот день, когда, против воли, мне пришлось оставить тебя, первое и единственное, что я умел, это – владеть моей женой…

   Но что это? Вдруг откуда-то набежали тяжёлые облака, а дождь и ветер столь холодные, что как бы не заболеть. Скучаю по тем временам, когда бродил я по твоим садам и хворать не случалось…

Послание 3.

   Сегодня прекрасное солнечное утро. Немного прохладно, но я уже начал привыкать к такому распорядку. Вспоминаю, что в райских кущах твоих никогда я не чувствовал разницы в погоде, была она всегда одинакова и прекрасна. Здесь же всё бесконечно разнообразнее – сегодня ясно и тепло, а через день прямо с утра прольётся дождь из серых, неприветливых туч. Там, рядом с тобой мёрзнуть не приходилось и зноя не было никакого, здесь же это в порядке вещей. Однажды видел я как с неба медленно падают удивительные, белые, холодные цветочки. Назвал это словом «снег», но чтобы любоваться им, приходится дрожать от холода…

Послание 4.

   Повторяю, много здесь интересных животных, каких в твоих лесах я и не встречал. Хотя, может статься, просто не уделял им внимания; здесь же без этого никак нельзя… От кого-то нужно спасаться, а кого-то преследовать чтобы прокормиться. Но, вот, совсем недавно увидел я вдалеке существ удивительных и странных. Притаившись в чаще, пытался я рассмотреть их получше… Небольшая совсем группа, голов шесть, согбенные, но передвигаются, как и я, на двух ногах – впечатление такое, что это семья. Впереди идёт самый мощный, временами он останавливается, приподнимается во весь рост и озирает окрестность. За ним следуют кто помельче, все лохматые, в шерсти, на спинах несут младенцев… Очень неприятное чувство опасности я испытал, но вовсе не такую жуть почувствовал, какая исходит от хищников, нет, а какую-то иную, доселе неведомую. Когда рассказывал жене об этой встрече, то неожиданно замолчала она на целый день и в её голубых глазах снова проснулся страх.

Послание 7.

   В каждодневной суете многое проходит незамеченным, но только не это. Постараюсь описать то, что со мной произошло, но волнуюсь очень, поэтому не сердись за хаос в словах.

   Утро было прекрасным и солнце пробивалось сквозь листву, и досматривал я последние сны, как вдруг яркие блики на моих закрытых веках погасли, словно внезапно набежала туча и день померк, и наступила тьма. Встрепенулся я, напрягся весь, но глаз открыть не посмел – стояла непонятная тишина, а я, как ты знаешь, не из смельчаков. Затмение это длилось совсем недолго, солнце вновь осветило наше ложе, где ещё не проснулись ни жена моя, ни наш малыш, но слышно было как удалялись чьи-то осторожные шаги, и понятно стало, что именно этот некто, стоя у входа, заслонил от меня на время свет наступающего дня. Ничего не рассказал я проснувшейся вскоре жене, но покой уже был утрачен, а вместо него поселилась в груди и трепыхалась какая-то холодная лягушка.

Послание 93.

Мальчики наши старшие такие непохожие! И характеры, и внешность разнятся, даже в ночной темноте их не перепутаешь. Говорю «старшие» потому, что народились за эти годы младшие их братья и сёстры. Жена моя в них не чает души, привечает каждого и ей, матери, не важно благообразно дитя на вид или нет. Говорю это потому, что некоторые из них выделяются среди прочих какой-то странной, особенной внешностью: немного горбятся, взгляды порой бросают такие, что делается жутко, а их привычка поднимать голову и принюхиваться морозом пробегает по моей коже… Я, по наивности своей, относил это к особенностям нашей суровой жизни, но присмотревшись внимательнее, засомневался и сомнение это мучает и ломает меня изнутри.

Послание 104.

   Прокормиться здесь непросто. Как ты и предвидел, много сил оставлено в лесах в погоне за зверем, ещё больше пролито пота на пашне. Самый старший из сыновей прикипел к охоте, часто весьма удачной. Брат же его (они, как ты знаешь, погодки) приносил в дом плоды трудов своих на земле. Дело каждого из них не могло не отразиться на их облике. Тот, который охотник, даже в жилищах наших, словно в чаще лесной, ходит неслышно, и, пугая неожиданным появлением, молчит и, как будто, ищет новой жертвы. Подумалось мне однажды, что именно запах крови навсегда сделал его таким одиноким и, боюсь сказать, несчастным. Другой же, привыкший к полю и свету, напротив, с радостью привечает и человека, и зверя. Настолько сердечным сделала его земля, что даже осторожные птицы подлетали и садились ему на плечо, и он беседовал о чём-то с ними. Братья встречались редко и странными были их короткие встречи. Землепашец наш – я видел – несколько раз пытался при встрече брата обнять, но тот уклонялся, глаза его широко открывались, словно в темноте пребывал он, и поводил он ноздрями, приводя нас в трепет этой нечеловеческой привычкой… Мне бы подойти поближе, расспросить об охоте, о том, как устроена его лесная жизнь… Пусть бы не чувствовал себя одиноким, словно и не сын он мне, а недозрелый и горький плод, упавший с дерева под порывом ветра. Нет, думалось мне тогда, не сейчас, ещё успеется. Это всё было у меня от страха, от слабости, от того, что, становясь всё более земным, с годами всё сложнее на что-то решиться. Люди, я уверен, придумают в будущем средство, которое позволит им осознать меру каждой вещи и драться будут за эту меру, и копить это таинственное нечто, но чем они будут измерять свои сомнения, страсти и радости?