Читать онлайн Невеста Карачуна

Глава 1

В глуши сосновых боров, так глубоко, что никто уже и не ведал, существует ли что-то кроме леса, притаилась крохотная деревенька Дремовка.

Всего двадцать дворов насчитывало поселение. Но жили в нем дружно: стояли горой друг за друга, поддерживали в горе и несчастье. Летом занимались охотой и собирательством, зимой старались выжить, перетерпев суровые холода дремучего края.

Самым почитаемым божеством в деревне считался Карачун, ведь именно по его желанию налетали зимние вьюги, он повелевал стужами и мог усмирить их ярость.

Каждый год, в день зимнего солнцестояния, вся деревня под предводительством старейшины Прохора Мудреца отправлялась к капищу, дабы принести жертвенные дары и умилостивить Карачуна. Мед, вяленое мясо и травяной отвар служили дарами старших жителей поселения, деревянные свистульки и фигурки приносили малыши.

Мир, покой и согласие царили в деревне Дремовке, но однажды и в этот тихий край пришло несчастье.

– Уж больно тепло нынче, – горевал староста, с беспокойством глядя на резвящуюся на талом снегу ребятню. – Начало марта, а солнце уж разошлось. Не к добру.

– Батюшка, поостерегись наговаривать, а то и впрямь беду накличешь, – пожурила его жена Прасковья. – Порадуйся теплу, да солнцу яркому. Раньше снег сойдет – раньше грибы да ягоды пойдут.

– Так-то оно так, – вновь вздохнул мужчина. – Но не спокойно мне, матушка, чую беда грядет.

– На-ка, выпей-ка отвару травяного. На мяте и душице настоенный, сразу успокоит мысли тяжкие.

Прасковья протянула супругу деревянную чашу, над которой клубился ароматный пар.

Хлопоча у печи, она то и дело поглядывала на мужчину. Как он там? Успокоился ли? Не мучают ли его буйную головушку думы тяжкие?

В любви и гармонии прожили они почитай уже десять лет. Подрастали два сына трех и шести лет, в колыбели дремала дочь Глаша. Прасковья ревностно оберегала их дом и очаг от тревог. Следила, чтобы муж был всегда сыт, доволен и весел.

Вот и сейчас женщина гадала, как отвлечь его от невеселых мыслей, развеять тревогу и вернуть улыбку, светящуюся в родных глазах.

Раздался стук в дверь и на пороге появился Кондрат Охотник. Высокий, широкий в плечах, он пригнулся, чтобы войти за порог, и поприветствовал хозяев.

– Погода нынче больно теплая, – серьезно начал он разговор, – схожу в лес, погляжу, не появились ли шатуны. Если вновь морозы придут, тяжко нам будет. Хоть ограда у нас и крепкая, но дурного зверя может и не удержать.

– Сходи, – закивал староста, оглаживая длинную бороду, – и мне не спокойно. Только далеко-то не заходи, уж полдень на дворе, не воротишься до темна – сгинешь в дремучем лесу.

– Ну уж знаю, как в лесу-то ходить. Не первый десяток хаживаю.

– А ты ж все-таки поберегись, поберегись, – настаивал Прохор. – Говорю же, не спокойно мне, беду чую.

– Поберегусь, раз просишь, – кивнул Кондрат. – Но ежели случится худое, пригляди за Дуняшей и Олюшкой, не оставь.

– Обижаешь, Охотник, мы ж здесь все родня. Но и ты не плошай, возвращайся.

– Добро.

Охотник ушел, прихватив крепкую рогатину, прислоненную у входа. Проводил его Прохор долгим взглядом и решил:

– Вздремну малясь, глядишь и успокоится сердце.

– Ложись, ложись, – засуетилась Прасковья. – Часок сосни, все легче станет. А там и Кондрат вернется.

Но вот уже багряный диск солнца начал опускаться за острые вершины елей, а Охотник так и не возвращался. Староста мерил горницу, шагая из одного угла в другой, переживая все сильнее.

Кондрат был опытным охотником, самым лучшим в деревне. Не раз ему приходилось выходить один на один и с волком, и с кабаном. Но косолапые обходили его стороной, словно чувствовали, что не совладают с силой мужицкой.

Но медведь-шатун совсем другой сказ. Безумный, разбуженный раньше срока, голодный, он яростью восполнял нехватку сил. С таким противником и несколько взрослых мужиков едва могли бы совладать, а одному не под силу задача.

Не найдя покоя в доме, Прохор вышел во двор, к воротам. Там уже стояла Дуняна, жена Кондрата, то и дело поглядывая, не отворится ли створка, не войдет ли милый.

Волчий вой услышали они одновременно. Женщина бросилась к воротам, намереваясь выбежать наружу, помчаться на помощь супругу, но Прохор успел поймать ее.

– Куда прешь-то, дурная баба! – убьешься ежели и сама, кто об Ольге позаботится?

– Пусти, Прохор, – молила Дуняна, – нет мне жизни без суженного моего. А Ольга уже взрослая, на выданье через полгода.

– Вот и позаботься о дочери, а Кондрат сильный – вернется. Волки ему что? На один зубок!

– Болит душа, мается, – продолжала упрямиться женщина, – рвется из груди, беду чует. Пусти, батюшка, пусти, родненький!

– Не пущу, не гневи! Ступай в дом. На заре отряд соберем, проверим, ежели не вернется к тому времени Кондрат.

Опустились руки у Дуняны. Не жива и не мертва зашагала она в сторону дома. Знала, что не видать ей больше милого, не гладить русы кудри, не слышать голос нежный.

– Не мил мне свет больше, коли Кондратушки моего не стало в нем, – прошептала женщина. – Зазря носили мы дары тебе, Карачун, не уберег ты супруга моего, обрек на смерть страшную. Отныне нет у меня к тебе почтения.

Роковые слова сорвались с губ и унеслись вдаль, подхваченные внезапно накрывшей деревню метелью.

Глава 2

Стихия буйствовала всю ночь, загнав людей в дома. Лишь на следующий день они смогли выбраться наружу, пробившись сквозь снежные завалы.

Пока суть, да дело, наступил полдень. Староста собрал всех мужиков и молвил:

– Кондрат не вернулся домой с охоты, надобно сыскной отряд организовать. Пойдут лишь добровольцы – могут встретиться и волки, и медведи-шатуны, посему неволить никого не стану.

– Коли снегоступы надеть, да споро округу прочесать, управимся до темна, – высказался Яков. – Надобно Кондрата отыскать, мог ведь и из-за метели задержаться.

– С тобой пойду, – пробасил Тихон.

– И я, и меня не забудь, – посыпалось со всех сторон.

– Десятеро пойдут, – сказал Прохор. – Негоже деревню без защиты оставлять. Кто пойдет жребий укажет.

На том и порешили.

Вернулся отряд под вечер, волоча на связанных еловых ветвях тело Кондрата.

– Нашли мы его под сосной, – начал рассказ Яков. – Поляна чистая, будто и не было там метели. Лежит наш охотник, а рядом медведь поверженный. Не менее сажени в холке, здоровенный.

– Так его медведь задрал все же? – спросил староста.

– Не похоже, – возразил Яков. – Медведь с рогатиной в брюхе лежал, стало быть, Кондрат его заборол. А вот вернуться не успел. Замерз насмерть.

– Кабы не метель, успел бы воротиться, – добавил Тихон.

Стоявшая поодаль Дуняна услышала разговор.

«Так это что же, я своими речами Кондрата сгубила? Я его на гибель лютую обрекла? Нет мне прощенья. До конца дней буду грех свой искуплять. Не молвлю слова против воли богов».

Ледяными иглами обжег щеку порыв ветра, приняв данную клятву.

В эту ночь небо над Дремовкой озарял погребальный костер. Звуки жалостливых песнопений терялись среди деревьев.

– Кондрат умер, защитив деревню и всех нас, – грустно молвил Прохор. – Была достойной его жизнь, будет и достойное посмертие.

Конец зимы выдался морозным, весна наступила поздно. Староста держал данное Кондрату слово и смотрел за его семьей. Голодать им не пришлось. Но тяготила Ольгу такая жизнь, не хотела она быть должной.

Горевала она по батюшке долго. Зимними вечерами, сидя за прялкой при свете лучины, вспоминала его добрые сказки. Глядя на матушку, превратившуюся в тень от горя, дала себе зарок не раскисать, трудиться и стать достойной дочерью.

Едва сошел снег на лесных тропинках, отправилась девушка в лес, искать первые грибы – сморчки, да строчки.

«Не боровики, но с такой весной никакие запасы лишними не будут, не известно, какое лето ждет».

Ольга слыла девушкой хозяйственной, умелой мастерицей, да красавицей. Вот только единственный парень, кто ей в супруги годился, не мил был ее сердцу. Но выбора не было, предстояло им будущей осенью свадьбу играть.

– Зато Фома работящий, – уговаривала она саму себя, осторожно ступая по жухлой траве. – Вон какие сапоги мастерит. Ну и что, что не семи пядей во лбу, зато тихий, спокойный, животинка вся к нему тянется. А то, что с быком Степаном его путают на лесных полянках, так и ничего, мужчина должен быть сильным, а краса у девиц есть.

Так, разговаривая сама с собой, Ольга забредала все дальше в лес. Вот уже и звуки деревенской жизни перестали долетать, только птички щебетали, заливались, греясь в весенних лучах.

– Ох, птички-невелички, звонкие голоса у вас, послушайте и мою песню.

И девушка запела чистым сильным голосом, скользя взглядом по едва высохшей земле в поисках грибов. Лукошко, которое она взяла с собой, наполнялось неохотно, заманивая зайти дальше. Но Ольга не замечала, что отошла довольно далеко от деревни. Не чувствовала она опасности, скрытой в лесу.

– Испить бы водицы, – мечтательно произнесла она.

И словно услыхав ее просьбу зажурчал вдали ручей. Девушка шла на звук и вскоре вышла к небольшой поляне, в центре которой бил из-под земли небольшой родник, образуя озерцо с прозрачной водой.

Заглянув в него, Ольга узрела свое отражение. Осунувшееся лицо, грустные глаза под пушистыми ресницами. Единственное украшение – румянец, что игриво разлился по щекам после ходьбы. Толстая русая коса спадала по тулупу. Стоило девушке наклониться к воде чуть ближе, как кончик волос коснулся поверхности, вызвав рябь.

– Да, Фоме-то ведь тоже не красавица достанется, а он не ропщет. И мне не гоже. Стерпится – слюбится…

Ольга тяжко вздохнула и зачерпнула горсть студеной воды.

– Какая сладкая! – воскликнула она. – Словно земляника жарким летом.

Напившись вдоволь, девушка собралась было подняться от воды, но замерла, услышав хруст веток в подлеске.

Кто-то пробирался к водопою, ничуть не таясь. А значит зверю некого было опасаться. Таких в лесу по пальцам счесть можно. И лишь лисицу из этой череды Ольга не страшилась встретить.

Затаив дыхание, девушка попыталась уйти, пока зверь ее не заприметил. Уже и выпрямилась, и шаг назад ступила, да тут из-за ствола показался серый волк.

Зверь замер, глядя на Ольгу, втянул носом воздух и надрывно завыл, возвещая всему живому: добыча найдена.

Девушка не смела шевельнуться, глядя в желтые глаза медленно приближавшегося хищника.

«Вот и закончилась моя жизнь, – с горечью подумала она. – Прощай матушка, прощай дядюшка Прохор, простите неразумную. Батюшка, скоро свидимся, не серчай на меня за неосторожность, без умысла я забрела сюда».

Ольга закрыла глаза, не желая видеть свою погибель.

Глава 3

Прошло мгновение, другое, сердце перестало нестись галопом, а Ольга все еще оставалась жива.

Девушка, дрожа всем телом, приподняла густые ресницы, но не заметив зверя, расхрабрилась и распахнула глаза, недоверчиво озираясь по сторонам.

– Что же это? – удивленно воскликнула она. – Пощадил меня зверь лесной? Сжалился? Али не по вкусу пришлась? Глупости какие лезут в голову неразумную! – одернула она саму себя. – Спасибо тебе, благородный волк, что жизнь бедной девушки сохранил. И хозяину твоему, повелителю Карачуну, благодарность.

Вдруг взгляд ясных глаз упал на камешек, у истока ручья располагавшийся. Поблескивал на нем оберег девичий. Восемь лучей отходили от центра и загибались к краю. Искусная работа была, и на солнце амулет походил, и на цветок василек.

Огляделась Ольга, заозиралась в поисках дарителя. Непростым амулет был, о чувствах нежных рассказывал, гармонию да лад в семье охранял.

– Спасибо за дар щедрый, – осторожно молвила девица, продолжая присматриваться к лесу.

И углядела она наконец среди ветвей густых силуэт мужской. Крепкий, высокий и статный мужчина пристально смотрел на девушку. Не разглядеть было лицо, но знала Ольга, и ликом прекрасен он.

Низко девица поклонилась, подняла лукошко, да поспешила обратно в родную деревню. Ибо знала она, что негоже такой милостью пренебрегать, да снова на рожон соваться. Честь свою берегла пуще глаз своих.

Успела Ольга вернуться до темна. Выдохнула с облегчением, поняв, что матушка не хватилась ее. Разобрала грибы, чтобы приготовить наутро, да помолясь спать легла.

Часто вспоминала после Ольга встречу ту с серым волком и хозяином его, да помалкивала, никому о том не рассказывала.

«Не поверят поди, да засмеют, а на худой конец и лгуньей станут кликать. Ни к чему оно».

Прошла весна, вступило в свои права знойное лето. Но не ласковым было в этом году солнце, немилосердно выжигало все вокруг. Уже в липне трава пожелтела, да пожухла. Высохли родники лесные, даже в деревенском колодце, вырытом на совесть, вода собиралась едва на донышке.

Созвал староста Прохор совет, решать, как жить.

– Ежели еще неделю продержится засуха, начнутся пожары лесные, – начал мужчина. – Не спастись нам тогда.

– Что предлагаешь? – спросил кто-то с задних рядов.

– Предлагаю провести обряд. Поклониться Даждьбогу, попросить защиты. Прогневали видать мы богов, вот и в немилости нонче.

– Так на Купалье проводили, это ж вот только было! – воскликнул прижимистый Всеслав.

– Не приняли боги наши дары, – ответил староста. – Сильно прогневили их чем-то.

Все начали переговариваться, предлагать, чем Даждьбога умилостивить. Только Дуняна очи долу опустила, да тихонько ушла прочь.

Кинулись ее искать лишь на закате, когда, оббегав всю деревню, Ольга, обеспокоенная отсутствием матери, пришла к старосте за помощью.

Вокруг деревни обошли, пользуясь последними лучами солнца, но на ночь поиски прекратили.

– С огнем теперь в лес нельзя, – объяснил Прохор свое решение Ольге. – Одна искра и вспыхнет лес, погибнет все живое вокруг, и мы в том числе. А без света нечего там делать. Месяц едва наклюнулся, темнота, хоть глаз выколи.

– А завтра? – с надеждой спросила девушка.

– С зарей начнем поиски, – успокоил ее мужчина. – Заплутала поди в лесу Дуняна. Да не кручинься, зверья лютого давно не видали близко. Не случится худого.

Но сердце девушки было не на месте, рвалось от тоски по матушке. Без нее полной сиротинушкой останется на белом свете.

До зари не смыкала очей Ольга, ходила в горнице из угла в угол, выбегала во двор при каждом скрипе, надеясь, что матушка вернулась. Поутру первой стояла она у ворот, ожидая остальных деревенских.

– Ты останешься в доме, – сказал ей староста. – И не спорь. А если Дуняна воротится, пока нас нет? Кто тогда сообщит об этом?

– Как будет на то воля ваша, дядюшка, – покорно склонила голову Ольга.

Кротким нравом обладала девушка, не смела старшим перечить.

– Вот и славно. Ступай, делом займись. Найдем мы матушку твою.

Дуняна тем временем шла через лес дремучий, все глубже и глубже в чащу лесную забредала. Вымолить решила она прощение для деревни за свою дерзость Карачуну. И хоть был он повелителем зимы и морозов, в любое время можно было отыскать его владения, так молва говорила.

Карачун, как считалось, обитал в самых глухих и холодных уголках леса, где никогда не появлялся даже лучик солнца. Там царил вечный сумрак, а деревья покрывались инеем даже в разгар лета.

Поэтому Дуняна выбирала самые глухие, самые зарослевые чащи. И вскоре зашла в такой дремучий лес, что стволы могучих сосен почти смыкались, отгораживая стеною это место от остального леса. Кроны были так высоки, что терялись в облаках, а солнце и впрямь не могло пробиться сквозь них.

С каждым шагом становилось все холоднее, пальцы озябли, губы посинели. Ковер из сброшенных иголок покрылся белым инеем.

Силы почти оставили женщину, ведь шла она всю ночь без отдыха.

Стоило ей опуститься на землю, перевести дух, как из-за стволов показались звери. Желты глаза светились в полумраке, скалились пасти, доносилось приглушенное рычание.

Волки – верные сподручные Карачуна вышли встретить незваную гостью.

Задрожала Дуняна всем телом, но от решения своего не отступилась. Надеялась, что успеет молвить словечко богу, заступиться за деревенских.

– Зачем пожаловала в мои владения? – раздался громогласный голос.

– Здравствуй, повелитель, – упала на колени женщина, лбом прижавшись к мерзлой земле. – Каяться пришла, прощение вымаливать за дерзость свою.

– И чего желаешь?

– Пощади деревню и лесных жителей. Накажи меня одну. Что пожелаешь со мной делай.

– Немолода ты, жить тебе недолго осталось, – задумчиво произнес голос. – Ни к чему ты мне.

– Пощади жителей, молю, что хочешь для тебя сделаю.

– Что пожелаю, говоришь? А не пойдешь на попятную?

– Все исполню, только вели!

– Отдай за меня дочь свою, Ольгу. Хороша девица: работяща, скромна, послушна.

Дуняна готова была свою жизнь отдать, но кровинушку свою, доченьку родную не смогла бы. Вот только слово дано – назад не воротишь.

Уронила она голову, да зарыдала горючими слезами, но возразить Карачуну не посмела. Ведь если не смилостивится грозное божество, все погибнут.