Читать онлайн Проба времени. 1941 год

I. Утро перемен

Наверное, это не была свадьба ее мечты. Анастасия ожидала чего-то бо́льшего, но время, в котором ей пришлось жить, было напряженным. В небольшом зале ЗАГСа собрались все друзья ее мужа, которых она давно знала. Но подруг, ее подруг на этом празднике не было. Маша, работавшая медсестрой в Москве, не смогла приехать, несмотря на все старания и связи Гаянэ. Тем не менее, это был праздник. Наконец-то, после стольких сражений Максим вернулся домой, и они могут быть вместе. Настя была счастлива в своем скромном белом платье и гирлянде, которую спешно сделала для нее Гаянэ.

Глядя на Макса, одетого в парадный мундир, она понимала, почему все получилось именно так. Несмотря на смутные опасения, Настя была очень счастлива. Настолько, что совершенно не замечала Михаила, который практически не отводил влюблённых глаз от нее. Он смотрел на нее, любил и страдал одновременно. Она была второй женщиной в его жизни, которая ему очень нравилась, и с которой он снова не мог быть. Это походило на какое-то проклятие. Он смотрел на нее и, казалось, дышал в одном ритме с Настей, когда она произносила супружескую клятву. Как ни старался Миша скрыть эмоции, для друга было очевидно, что с ним что-то не так.

– Ты ревнуешь? – спросил Александр, глядя на Мишу.

– Может быть, немного. Просто они очень красиво смотрятся вместе.

Миша не умел, да и, наверное, не хотел лгать. А Саша не любил беспочвенных фантазий. Он помнил, что произошло несколько лет назад, когда они учились на ленинградских курсах, и не хотел, чтобы его друг снова разбил себе сердце. Когда церемония закончилась, Александр подошел к Максу, который пошел попить воды из кувшина, стоявшего у двери.

– У нас есть для вас с Анастасией совместный подарок. Сейчас мы пойдем к фотографу, чтобы у вас был красивый сувенир на будущее, – сказал он, похлопав друга по плечу.

Макс улыбнулся и оглядел комнату в поисках жены. Увидев, что она стоит с Гаянэ, он быстро подошел к ней, обнял и поднял на руки.

– Макс, что случилось? – испуганно спросила она.

– Наконец-то у нас будет совместная фотография,– ответил он с удовольствием и осторожно опустил ее на пол.

Анастасия была счастлива получить такой подарок. Она обожала ходить к фотографу, считая, что так можно задержать воспоминания. В фотосалон явились все участники этой скромной свадьбы: молодые супруги, Гаянэ с мужем Фёдором и дочерью Гаянэ, Миша, Саша и его сын Борис. Первыми сделали фото молодожёнов, затем – все вместе, а под конец фотографирования Настя и Макс пригласили самых молодых гостей, Бориса и Лилит, для совместной фотографии. Подростки были очень довольны таким поворотом. Немного позже, когда надо было уже собираться, Борис и Лилит куда-то исчезли. Гаянэ даже успела поднять тревогу, но она продлилась недолго: перед ее глазами вновь предстала дочь со своим другом.

– Где ты была?! Знаешь, как я испугалась? – кричала со страху Гаянэ.

– Всё хорошо, все нашлись. Давайте уже на дачу ехать, – сказал Макс, обнимая за плечо жену друга.

Лилит стыдливо улыбнулась и только Борис, взявший её за руку, помог ей успокоиться. Этот был первый раз, когда мама на неё так истерично кричала. Хотя на это были и свои причины, которые ранили сердце ее Гаянэ.

***

Вечер после праздничного дня был уютным. Сосны приятно шумели, а на небе сияла луна. На веранде загородного дома жених и невеста танцевали вальс. Гаянэ гуляла по лесным тропинкам, Лилит и Борис сидели на скамейке и вместе смотрели на звезды. Звёзды сложились так, что показали подросткам их любовные пути. Но никто из гостей и молодоженов не знал, какой случай (а точнее говоря – событие) повлияет на всю их будущую жизнь. И только за столом разворачивалась большая словесная баталия.

– Не отрицайте, друзья, что немцы подошли очень близко к нашей границе, – говорил Федор, раскуривая сигарету и сильно нервничая.

– Может. Может да, а, может, и нет. Я просто военный прокурор и ничего не хочу понимать в политике, – ответил Михаил.

– А ты что думаешь по этому поводу? – спросил Федор у Александра.

– Как военный или как гражданский? – ответил Саша, доедая курицу.

– А какая разница? – ответил Миша, вытираясь рубашкой, испачканной компотом.

– Разница в том, что я, как военный, знаю, что нельзя верить всему, что говорят.

– А как гражданский?

– Гражданским человеком я себя не считаю со времен учебы в Казани. А может, еще со времен Гражданской войны.

В это время Федор докурил сигарету и посмотрел в сторону Анастасии и Максима, которые шли к ним. По его лицу пробежала презрительная усмешка. Он не мог смотреть на счастливых молодоженов, они вызывали у него отвращение. Только внешне он выглядел хорошим другом и любящим отцом. На самом деле это было большое притворство. Он жалел, что связался с Гаянэ, а когда Юля умерла, радовался тому, что Саше больно. Федор ждал возвращения в Москву, где его ожидали другие развлечения, чем свадьба друга. Там он сможет освободиться от Гаянэ и ее внимания.

Идя по неровной земле, Настя слегка пошатнулась, и когда она падала, Макс подхватил ее на руки.

– А ты, Макс, думаешь как военный или гражданский? – повысив голос, спросил Федор у приближающихся друзей.

– Я? Я думаю о самой прекрасной женщине в мире и о том, как сильно я ее люблю, – ответил он, осторожно укладывая Анастасию на лавку.

Он поцеловал ее, и через мгновение она исчезла, уйдя с Гаянэ. Макс присел на корточки за столом и налил в чашку воды.

– А если серьезно, то после Герники я не знаю, что и думать. Если дело дойдет до того, что там произошло, мы обречены. Остается надеяться, что японцы на нас не нападут. Я прошел через столько войн, что хотел бы отдохнуть рядом с Анастасией. Еще одну войну я могу и не пережить. Я знаю, что сам выбрал военную профессию, но вечная война – это перебор.

Максим переживал за свою жену. Уже столько раз войны и разные битвы разлучали их! Практически сразу по окончании ленинградских курсов, он уехал и не появлялся дома. Только сейчас никто никуда его не отправлял. Он надеялся, что останется и сможет работать вместе с Сашей, или в другой военной академии. Он не знал, как сильно изменился в глазах Анастасии. Она видела его усталое от войны лицо и глубокие морщины, хотя едва имел 31 год.

***

Вдали от свадебного торжества Лилит и Борис молча сидели на скамейке, освещенной лунным светом. Ветер принято играл с травой и листвой на деревьях, которые росли вокруг них. От аллергии на пыльцу у Бориса был насморк, но не хотел уходить, ибо понимал: это один из немногих шансов побыть с Лилит наедине. Юный Антошевский пообещал тете Гаянэ заботиться о её дочери. Они знали друг друга с детства, можно сказать, что они выросли вместе. Борис накинул куртку на Лилит, прислонившуюся к его плечу. Они оба смотрели куда-то вдаль.

– Боря, – тихо сказала Лилит усталым голосом.

– Да, Лилит? Ты уснула? – оживленно ответил Борис.

– Нет, нет.

– Всё точно хорошо?

– Ты мне нравишься, – стыдливо сказала Лилит, смотря в глубину глаз Бориса, где видела тоску по детству, которого Борис рано лишился, живя с отцом.

– Ты меня опередила.

– Что?

– Я хотел тебе сказать это же, – ответил он, поглаживая ее по красивым тёмным волосам, которые пахли цветами и клевером от венка.

Она крепко обняла его. Хотя они были очень молоды, но практически всю свою жизнь прожили друг с другом. Военная служба отцов заставила их быстрее повзрослеть. Внешне Борис совсем не походил на невинного четырнадцатилетнего подростка: жизненный опыт прибавил ему три или четыре года.

– Они говорят, что скоро будет война, – испуганно сказала Лилит.

– Не слушай людей, они много раз ошибались, – попытался успокоить ее Борис.

Вдалеке показались два силуэта, идущие к ним. Одна высокая с красивым темным оттенком кожи и армянской красотой, а вторая немного ниже, бледнокожая и со светлыми волосами. Обе женщины имели красивые венки на головах. Гаянэ и Анастасия подошли к скамейке, на которой сидели дети.

– Вы знаете, который час? Пора ложиться спать, – сказала Гаянэ голосом строгим, но с любовью.

– Но мама…

– Лилит, нет. Никаких "но"! Анастасия приготовила для вас место у печки. Ночью тебе будет теплее.

Подростки медленно поднялись и пошли в деревянный дом, а женщины продолжили прогулку. Вечер был прекрасен, но холодный ветер нёс что-то неладное. Лилит и Борис легли вместе на печке и уснули очень быстро в объятиях друг друга. Гаянэ немного с завистью смотрела на свою дочь и сына Саши. В глубине души, сравнивая их отношение друг к другу с поведением своего мужа, она завидовала чистоте и глубине их чувств. Военврач уже забыла, каково быть любимой и получать объятия или цветы. Горе жизни с Тарасовым, заставляло её бежать от него и скорбеть над своей жизнью. Гаянэ несколько раз порывалась развестись, но в первый раз он ответил угрозами, второй раз – кулаками, а третий… она просто боялась себе представить, что он может сделать.

***

День медленно угасал. Ветер не утихал, погода «обещала» дождь. И только неудачное пение Максима поднимало настроение, несмотря на окончание вечеринки. Друзья решили помочь жениху собрать посуду и убрать со стола, чтобы поскорее лечь спать и чтобы их друг поскорее ушёл к своей невесте.

– Долго ты ещё будешь мучить Пушкина? – спросил Федор, пока Максим пел новую строфу из «Онегина».

– Что тебе не нравится в Пушкине? – спросил Максим.

– Дело не в том, что нам не нравится Пушкин, а в том, что ты мучаешь нас своим «пением» уже больше часа, и это начинает надоедать, – ответил Александр, собирая стаканы в ведро.

– Она такая красивая, у нее очень глубокий взгляд. Я рад, что мы наконец-то можем быть вместе, – ответил Максим, направляясь к балкону, где должна была спать Анастасия.

– Мы тоже рады за тебя, только заканчивай уже, – сухо ответил Федор, снова прикуривая сигарету и садясь на один из стульев.

В это время из дома вышла Анастасия в белой короткой ночной рубашке, украшенной кружевами. Ее слегка вьющиеся волосы рассыпались по голове. Она босиком выбежала на влажный от росы деревянный пол и подошла к Максу.

– Долго мне тебя ждать? – обеспокоенно спросила она.

– Еще полчаса, мы должны убрать со стола, а потом я приду к тебе.

– Максик…

Федор поднялся со стула и подошел к молодоженам. Он посмотрел на них и затушил сигарету. Не мог на них больше смотреть, не мог смотреть на их счастливую любовь.

– Иди, Макс. Мы как-нибудь справимся, – сказал он другу и, развернувшись, пошел помогать убираться.

– Спасибо, – воскликнул Макс и в ту же минуту, торопливо взяв жену на руки, направился в глубину дома.

На входе их пропустил Миша с огромной металлической миской, в которой они заносили в дом посуду и еду. Его рубашка была мокрая, ведь он помогал Гаянэ мыть посуду. Когда молодожены скрылись в комнатах, он подошел и поставил миску на стол.

– Я что-то пропустил? – спросил Миша, глядя на свет, горевший в комнате «молодых».

– Кроме любовных страданий молодожёнов, нет, – сухо ответил Федор.

Миша лишь улыбнулся. Через десять минут на крыльце появилась Гаянэ. Женщина пристально смотрела на мужчин. Антошевский заметил ее.

– Иди к ней, – сказал Александр, обращаясь к Федору.

– Гаянэ, чего ты пришла? – без эмоций спросил он и повернулся к супруге.

Гаянэ, услышав Фёдора, грациозно вошла в здание, исчезнув из поля зрения Михаила. Она знала, что нет смысла ждать мужа, он придёт позже и в совершенно плохом состоянии. Красивая армянка, чувствуя, что случится что-то плохое, разбудила детей. Борис ушел в спальню Александра, а Лилит – к себе на кровать. Его друзья посмотрели на мужчину.

– Что?

– Ты разве не пойдёшь к жене? – робко спросил Миша.

Федор посмотрел на друзей с непривычным укором на лице и медленно направился внутрь дома. Они не подозревали, что друг пошел не к жене, а на кухню – заняться полупустыми бутылками алкоголя. Теперь только Александр и Миша остались наводить порядок в саду. В воздухе повисло неловкое молчание. Время от времени старший из них поглядывал на тускло светящуюся комнату наверху.

– Миш, ты в порядке? – спросил Антошевский, видя, что его друг как-то слишком задумчиво себе ведет.

– Нет, не в порядке. Мне 39 лет, и с самого рождения меня отвергало большинство людей, начиная с моих родителей. Мои самые долгие отношения с женщиной длились меньше года, кстати, ты хорошо знаешь эту историю. Я – никто, – ответил Миша сам себе, выпивая холодный горький чай из стакана.

Александр подошел к нему и крепко обнял по-дружески.

– Наверное, и ты можешь сказать о себе то же самое. Ты, наверное, тоже хотел бы, чтобы за Борисом присматривал кто-то другой. Чтобы имел маму, которая бы заботилась о тебе и о нем… Может, и ты бы хотел не только Бориса, а ещё сестру или брата для него.

– Миш!

– Прости, Саш, – ответил он, вытирая руки о рубашку.

– Я знаю, что тебе трудно, но верю, что, в конце концов, ты кого-то найдёшь. У тебя есть мы и Владимир Владимирович. Кстати, как у него дела? Разве он не хотел приехать? – ответил он мягким голосом, положив руку ему на плечо.

– Он хотел, но у его брата родился внук, и он уехал к ним в Брест. 25 июня он должен вернуться домой.

– Брест теперь в опасности.

– Хотя, когда я знаю, что он сюда не приедет, мне уже лучше, – ответил Миша, доедая огурец с отстраненным видом.

Мише было тяжело скрывать свои эмоции, он уже не знал, как найти себе вторую половинку. Ему много раз говорили отпустить прошлое, но даже так легче не становилось. Миша старался выгладить красиво, ходил к дорогим парикмахерам, использовал модные духи. Ходил по разным вернисажам и хорошо одевался, но единственное внимание, которое привлекал – это женщины за шестьдесят лет, которые считали его красавцем. Это его ранило: неужели он выглядел так старо?

***

Комната, в которой остались Анастасия и Максим, была самой большой на даче. С балкона открывался прекрасный вид на лес и протекающую вдали реку. Комната была тускло освещена тремя свечами. Супруги лежали в постели. Макс положил голову на Анастасию, и она нежно погладила его.

– Ты уже думала над именем?

– Но ведь еще рано.

– А я уже подумал.

– И что же ты предлагаешь? – с любопытством спросила она.

– Саша, Женя, может быть, Татьяна.

– Как я понимаю, это всё герои Пушкина?

– Точно.

Анастасия только улыбнулась. Макс встал и подошел к окну. Он посмотрел на своих друзей, прибиравших со стола.

– Что случилось? – спросила молодая жена.

– Настя, всегда помни, что ты не будешь одна. Рядом с тобой всегда кто-то будет: Миша, Саша или Федя.

– О чем ты говоришь? – испуганно спросила она.

– Война, она все равно скоро придет. Если со мной что-то случится, у тебя есть они. Хотя я бы не стал доверять Федору. Он мой друг, но что-то с ним неладное происходит. Если война начнется, Миша наверняка вернется в Москву, ты поедешь с ним, а потом – к сестре в Новосибирск.

– Максик, о чем ты говоришь? Какая война? Ты только что вернулся домой, я тебя никуда не отпущу. Следующие семь месяцев ты должен быть со мной, – сказала испуганная Анастасия.

Он её сильнее обнял и поцеловал. Если будет война, она будет в хороших руках. Если не её сестра, всегда есть ещё Михаил или Александр.

***

Наступившее утро 22 июня 1941 года было очень приятным. Михаил стоял на террасе и смотрел вперед. Перед его глазами виднелись лес и речка. Он вспоминал, как год назад, жарким летом 1940 г. он вместе с Борисом и Лилит бродили по этому лесочку, купались в реке и загорали. Друзья давали ему своих детей, когда сами уезжали отдыхать или в командировки. Миша всегда находил время для своих любимцев. Он обожал проводить время с Лилит и Борисом, считая их временно своими детьми. Это единственные моменты в жизни, когда он считался нужным для своих друзей.

На его плечи был накинут прокурорский мундир, который колыхал ветер, с холодного ставший тёпленьким. Смотря вдаль, он машинально перекладывал из руки в руку свои наручные часы с треснувшим стеклом. Неожиданно сзади раздались шаги, и в идеально подогнанной форме полковника Красной Армии показался Александр. На его груди блестели три ордена и несколько медалей. Если Александр уже привык к своим наградам, то его сын Борис всегда смотрел на них с восторгом, как в первый раз. Мальчик очень гордился своим отцом, на чьей груди блестели два ордена Красного Знамени, которые он получил за Гражданскую войну, и один орден Ленина. Однако Антошевский-старший не питал особых чувств к своим наградам. В его голове его постоянно стояла мысль, что он уже никогда больше он не примет китель из рук Юлии, которая ухаживала за его мундиром.

– Я тебя разбудил, Саша? Или ты снова думал о Юлии? – не оборачиваясь, спросил Миша.

Теперь он разглядывал стоящий внизу стол, сидя за которым они вчера говорили.

– Откуда ты знаешь, что это я, а не, например, Максим? – спросил Александр.

– Узнал твои шаги. И немного логики. Макс вернулся из Финляндии, и вчера стал мужем. Он не упустит ни минуты, чтобы побыть вместе с Настей. Федор тоже не походит. Он настолько ленивый и недисциплинированный, что никогда не встанет так рано. Он и сейчас лежит пьяный, я сам затаскивал его на кровать. И как его до сих пор терпят в Генштабе?..

– Ты прав, Миша, – задумчиво сказал Александр, прикуривая сигарету.

– Не знал, что ты куришь. Ты говорил, что не хочешь показывать сыну вредных привычек.

– В общем и целом не курю. Только в особых случаях, – сказал Александр, предлагая Михаилу сигарету.

– Ты переживаешь, за Борю? Ты обвиняешь себя за смерть Юлии, и поэтому не хочешь, чтобы он погиб в войне. Грядущей и неизбежной войне с фашистами.

Александр погасил сигарету, обнял своего друга и посмотрел ему в глаза.

– Откуда ты это всё знаешь?

– Ты хорошо знаешь, как я живу. Бывают моменты, когда я просто сижу и думаю, как я бы себя повел в разных ситуациях. И знаешь что? Я бы не справился, как ты, после смерти жены. Все сердце ты отдал Борису, – ответил другу прокурор, скрывая небольшую ложь.

Глаза его вдруг стали серыми и усталыми. Александр посмотрел на него с незнакомым чувством вины.

– Я не хотел, чтобы сейчас, после всего этого, Боря чувствовал себе одиноко. Ну, да «семейная история», то есть отец. Я его ненавидел в детстве, и ненавижу сейчас еще больше.

– Понимаю тебя…

– О чем ты?

– Про отца.

– В каком смысле?

– Тоже его ненавижу.

– Ты, своего отца? Серьезно? Я всегда завидовал, что у тебя есть отец. Он такой добрый и хороший. Всегда, когда он был у тебя, или я приезжал в Уфу, он хорошо меня встречал.

– Ты много видел меня без одежды?

– Да, много раз.

– А помнишь шрамы на ноге?

– Ну да, у тебя на левой ноге очень большой шрам…

– Это было одним из его наказаний. За что? За это что опоздал на 4 минуты на урок верховой езды. Папа хотел идеального сына, а вышло то, что вышло. Бестолковый мешок костей. Не надо было забирать меня из коммуналки… Так странно: такие близкие чужие люди и такой далёкий близкий человек.

– Прости, друг. Я ничего этого не видел и не мог догадаться. Твой папа казался идеальным. Значит, он играл любовь к тебе только когда мы приходили?

– В нем как будто уживаются два человека. Для меня он совсем другой, чем для других, – сказал Миша, нервно играя часами с треснувшим стеклом. – На кой черт он дал мне их?! Отцовское чувство в нём что ли проснулось? И, что? Он сейчас начнёт мне подарки дарить? Ха! Я от него ничего уже не хочу. Пусть лишь оставит меня в покое. Сколько лет я был для него никем, а я, как каждый ребёнок, хотел только внимания от него. Мои друзья могли нормально с отцами проводить время, а что получил я? Может, эти убийственные тренировки и были нашим совместным проведением времени? А сейчас, он подарил мне эти дурацкие часы. Спасибо! Вернул мне подарок, который я сам ему подарил на день рождения. Час назад они упали с тумбочки, и я почувствовал, что что-то случилось. Обошел целый дом и сад. И знаешь что? Кроме звука сирен и самолетов ничего не слышал. Зачем мне его часы? Неужели решил помириться со мной? Так не я это войну начинал. Пусть разбирается в себе.

– Зачем ты так про отца?.. Война… Что-то много ее стало в наших разговорах. Может быть, ты подумал о войне из-за нашего разговора? – усомнился Александр, глядя на припаркованную машину и калитку в заборе.

– Нет. То, что мы обсуждали сегодня, это обычная тема на моей работе. Я там каждый день слышу одно и то же. Я уже привык к этому.

– Миша, мы живем в 800 километрах от границы. Может, начались какие-то учения?

– Если бы были, то я или Федор узнали бы об этом первыми.

В этот же момент опять послышался отдалённый звук сирены. Далеко в небе показались самолёты. Глаза Антошевского наполнились тревогой. Он смотрел на своего друга, как будто бы их обоих вели на расстрел.

– Ты испугался? Не бойся. Ты прошёл уже не одну войну. Похоже, началась очередная, – сказал Миша без каких-либо эмоций.

– Не может этого быть, – Саша неожиданно обмяк.

– Ну же, товарищ полковник, взбодритесь. Это ты у нас герой: два «Красных знамени» и один орден Ленина. Тебе полагается командовать нами, а нам – подчиняться. Или ты полагаешься на Макса?

– Ты не понимаешь. Я сейчас… Я другой… Я не смогу. Во время гражданской я сражался против отца. Будучи из дворян, я бился против монархистов, за власть свободных людей. Мне было нечего терять, а в таком положении легко быть храбрым. Но сейчас я имею сына, он проходит этап взросления. Я не хочу его оставить одного в этом мире. Надо ему обо всём рассказывать, отвечать на вопросы.

– Во-первых, Борис никогда не останется один. Мы – друзья, и твой сын – не просто человек с улицы для меня. Боря для меня, как родной. Не забывай что, ты сам мне его передал, когда уезжал в Испанию. Я был для него, как второй отец, он мне доверяет. Крепись, Саша. Сейчас не время для слабости. Мы же кадровые военные и даем пример всем окружающим. Поедем в военкомат на машине Максима. Я изучил дорогу, пока ехали сюда. Спросим, что происходит, и если…– Михаил вздыхает и продолжает. – И если это война, то надо отправить семьи как можно дальше. Их надо эвакуировать из больших городов. Фашисты всегда бомбят крупные города. Пошли.

Оба мужчины вошли в дом. Михаил надел свои чистые, блестящие сапоги – предмет зависти и обожания не только сослуживцев, но и многих дам. Они тихо, чтобы не разбудить детей и женщин, вышли из дома, чтобы не поднимать ненужной тревоги. Александр завел машину и, обращаясь к Михаилу, произнес:

– Надо узнать, что происходит. Мы поедем в ближайший военкомат, а здесь надо кого-то разбудить. Пусть Максим и Федор будут здесь дежурить. Не исключено, что сюда могут выслать вестового за нами.

***

Пока Александр прогревал машину, Миша пошел будить друзей. Помня свою прошлую счастливую жизнь, он хотел дать еще немного семейного счастья Максу. Поэтому в первую очередь пришел в комнату, где спал Федор с семьей. Лилит с мамой спали вместе. Фёдор, как зачастую бывало, перебрал с алкоголем и спал в совершенно безобразном виде на тахте.

Войдя в комнату, Миша почувствовал на себе внимание. Обернувшись в сторону женщин, спавших на одной кровати, он увидел красивые глаза, почти не моргая смотревшие на него. Такой пристальный взгляд бывал у его отца, когда тот оценивал Мишу и придумывал наказание для него. Михаилу стало не по себе от этой, как ему показалось, немой угрозы. Он даже не обратил внимания, что Гаянэ лежала почти нагой. Приложив указательный палец к губам, она встала и тихо подошла к нему. Её черные армянские кудряшки красиво спускались на плечи и далее обрамляли груди.

Миша стоял, как вкопанный. Стоял, боялся надвигавшегося большого чувства, боялся и горел внутри. Он хотел бы убежать, но ватные ноги не слушались. Почувствовав его, Гаянэ быстро подняла с пола и одела ночнушку, невесомыми шагами приблизившись к Михаилу.

– Пойдем, всё будет хорошо. Обещаю, – шепотом произнесли ее красивые губы.

Забыв о спящей дочери и упившемся муже, Гаянэ взяла Мишу за руку и увлекла его за собой. Её маленькая и мягкая ладонь утонула в очень сильной и большой руке прокурора, на которой было несколько шрамов и мозолей. Осторожно крадучись, они поднялись по лестнице. Он шёл, сгорая от стыда, но… шёл. Она – жена его друга, один из выдающихся советских врачей-неврологов, на которой счёту было много научных работ. А он? А он – никто, просто скучный и одинокий военный прокурор без семьи и надежды на семью в будущем. Несмотря на ранее время, в комнате было светло, как днем. Гаянэ закрыла окна и сняла ночнушку.

Впервые Миша видел ее полностью. И впервые он увидел на ней шрамы. Первым чувством было негодование: «Кто мог такое сделать?» Ответ в его голове появился мгновенно и обескуражил: «Как? Федор избивает свою жену? Как такое может быть, ведь они выглядят на людях счастливой парой, хотя эта ситуация вечером…». Страх сменился на гнев к Федору и сочувствие к Гаянэ. В лавине мыслей, стремительно несшихся в его голове, предстали воспоминания, как Гаянэ с Лилит приходили вечерами к нему в гости и засиживались до утра. «Слишком часто для простой вежливости. Она… бежала из дому, когда Федор приходил пьяным».

Гаянэ была уже совсем рядом. Прижав руки к груди, она, словно, искала защиты и хотела, чтобы Михаил ее обнял. Миша машинально взял ее за руку, как будто проверял пульс и обнял. Не успев понять, он уже стоял перед ней, сидящей на кровати, и помогал ей снять с себя китель.

Он сделал всё осторожно, как в Ленинграде, когда с ним еще была Маша, и он еще казался себе счастливым человеком. Сейчас смотря на жену друга, Миша впервые заметил небольшой шрам над ее верхней бровью. На его немой вопрос последовал ответ: «От бутылки». Гаянэ прекрасно понимала, что Миша – очередной бестолковый ухажёр, он будет просто любить ее тело и не причинит ей вреда. Она знала себе цену, но и жить в таком браке она уже не могла. Она просто искала хотя бы временного счастья и безопасности.

– Нам надо быть вместе. Я завтра же подам на развод. Пьянства Федора мне уже надоели. Ты же подскажешь, как нам развестись, чтобы не бросить тень друг на друга?

В голове Миши продолжали роиться мысли. Он возьмет её к себе и поможет с разводом. Смотря на улыбку, прокурор не мог поверить себе, что такая женщина может быть им довольна. Но мурашки и блеск в глазах коньячного цвета говорили о том, что женщине хорошо. Она тихонько стонала и тонула в его любви. А он просто чувствовал её счастье.

***

Александр сидел и ждал Мишу. Десять минут, пятнадцать. Да сколько же можно?! Конце концов, сам пошел разбудить друзей. Вначале он зашел к Фёдо-ру. Тот лежал мертвецки пьяным на тахте, в одной комнате со своей дочерью.

Антошевский, будучи «на взводе» не заметил отсутствие Гаянэ. Он ударил друга по лицу, пытаясь разбудить, но результата не последовало. Наконец, он стащил Федора на пол и, уперев спиной в тахту, начал бить его по щекам.

– Отстань, Гаянэ! Дай поспать, – сказал сонный Фёдор, не открывая глаз. – Что тебе опять не нравится?

– Федор, это я. Товарищ Тарасов, немедленно встаньте перед старшим по званию, – командирским голосом приказал Александр.

– А вот и не встану. Я не в казарме, – сказал Федор, открыв глаза, и увидел друга.

– Вставай, я тебе говорю! Вставай сейчас же!

– Кто ты такой, чтобы мне приказывать?

– Вставай, Родина зовет.

Заспанный Фёдор посмотрел на Александра с неудовольствием. Он встал и сел на тахту и укрылся пледом.

– Что, что случилось? Война? – спросил Фёдор, растерянно шаря руками по постели.

– Федя, собирайся. Я жду тебя с Максимом в столовой.

Мужчины переглянулись. Александр развернулся и пошел к лестнице. Едва он подошел к двери, из нее вышел Миша, оправляя мундир.

– Чем ты занимался битые полчаса? – сказал Александр и скользнул взглядом в комнату, где лежала Гаянэ прикрытая простынёй. – Ладно, это уже не важно. Иди в машину, я пойду разбудить Макса.

– Ты хотя бы разбудил Федора?

– Не поверишь, да.

Михаил улыбнулся другу и ушел в комнату. Гаянэ с любопытством смотрела на своего любовника. Он присел рядом, Гаянэ почувствовала, что произошло ужасное.

– Послушай, Гаянэ, тебе надо ехать в Москву. Не переживай, всё будет хо-рошо. Можешь жить у меня. Комнату для Лилит и, может, для Бориса, найдем.

– Война? – спросила женщина, обнимая Мишу.

– Ещё не знаем. Поедем – узнаем. Но перед этим… – Миша повернулся и стащил с нее простыню.

В это же время, Александр зашел в спальню к Максу. Тот сидел на кровати и смотрел на жену, которую ласкали лучи утреннего солнца. Услышав стук в дверь, он обернулся.

– Что случилось?

– Одевайся.

– Что случилось? – с гневом в голосе спросил Максим.

– Авианалёт. Я с Мишей поеду в военкомат выяснять, что произошло. Вы останетесь здесь с Федором. Миша поедет со мной, а то Гаянэ…

– Что Миша? Что с Гаянэ?

– Ничего. Позже объясню. Я жду внизу, – сказал он, выходя из комнаты.

Максим осторожно и тихо подошел к креслу, на котором лежал его мундир под свадебным платьем Насти.

– Максик, что происходит? Что хотел Саша? – сказала сонным испуганным голосом Настя.

– Спи, моя дорогая. Я посмотрю, в чем дело, и скоро вернусь к тебе.

– Обещаешь?

– Обещаю. А теперь ложись спать. Тебе и нашему малышу нужно отдохнуть, а папа скоро вернется.

***

Два друга ехали в гробовой тишине. Яркие лучи восходящего солнца ослепляли их. За рулем сидел Александр, он очень любил управлять техникой. Эта страсть передалась ему от отца, который сам был железнодорожным инженером, и перед смертью жены, рассказывал маленькому Антошевскому о поездах и их создании. Дорога была пустая, несмотря на это, атмосфера в машине была наэлектризована.

– И как? Гаянэ тебе понравилась? – злобно спросил Александр.

– О чем ты?

– На штаны посмотри. Ты их не успел застегнуть.

Михаил смутился, посмотрел вниз и застегнул пуговки.

– Что тебе надо от нас с ней?

– Ничего. Но она уже имеет мужа и дочь. Ты хочешь это уничтожить?

– Если ты не знал, Федя её избивает. Я только сейчас это увидел и понял, почему она так часто приходила ко мне с Лилит и оставалась ночевать. Понял и то, почему Фёдор всегда приходил ко мне за ней с цветами.

– И это дает тебе право влезать в семью друга? Может, не надо было её сразу бросать в постель?

– Она сама потребовала нежности, когда Фёдор лежал мертвецки пьяным. Он совершенно безобразно пьёт. Она сама хотела близости и буквально загипнотизировала меня своими глазами.

– И ты с ней переспал? Ты серьёзно это сделал?

– Тебя это интересует? Я не лезу в твою личную жизнь с «подругами».

– Ну, теперь я вообще сомневаюсь, что Лилит – дочь Федора.

– Саша, ты не видишь, что выпивка – главный интерес в жизни Федора? А Гаянэ хочет любви. Глубокой. Не видишь, как она терпит? Ты не понимаешь, как она на самом деле она одинока?

– Ты просто сумасшедший, Миша. Если ты бы учился с нами в Казани, видел бы их любовь, то сейчас не лез бы в их дела.

– Когда это было? Саш, ты сам знаешь, как он с неё обращается. Это для тебя образ глубокой любви? А факт что она боится мужа, ничего не объясняет? Но мне всё ясно. Ты просто завидуешь. Пора уже похоронить Юлию и в своей голове. Похоронить и успокоиться. Успокоиться и жить дальше. Прости, что я это сказал, но давно хотел.

– Ты просто сумасшедший.

Дальнейшую дорогу они ехали в тишине. Через пару минут на горизонте показались первые городские постройки Смоленска. Саша остановил машину в десятке метров от военкомата и повернулся к Мише, но тот начал первым:

– Прости, Саш. Не хотел, – сказал Михаил, понимая, что зря начал спорить с другом.

В его голову пришли ленинградские воспоминания. Он снова повторил для себя удручающий диагноз: что он не подходит для семейной жизни.

– Забыли. Ничего не случилось,– сказал Александр, глядя на друга.

– Ты всё правильно понял, я видел на её теле много шрамов, после побоев Фёдора. Думаю, что теперь ей будет легче от него уйти. Она – очень сильная женщина, и я ей в этом помогу.

– Миша, ты сам не знаешь, чего хочешь. То Настя, то теперь вот Гаянэ… Разберись в себе, пойми, кого ты больше любишь. Самое главное, чтобы ты и Гаянэ были счастливы. Я просто помню другие времена, когда Фёдор и Гаянэ были счастливее, чем я с Юлией. Такой любви никогда не видел.

– Что ж, я, кажется, нашел свой женский типаж. Темноволосая врач. Что же до тебя, уверен, что не пройдет и десятка лет, как ты снова станешь мужем, только больше не связывайся с проститутками. Борис уже обо всём знает. Он мне сказал, что боится, что ты никогда никого не будешь любить.

– Миша, а как мне жить по-другому? Я ведь мужчина, как и ты.

– Саш, я знаю. Но только твой сын оказался свидетелем и сам узнал, кто эти все «тёти», которые к тебе приходят.

– Как найти любовь? У тебя самого проблемы в этой сфере…– ответил Антошевский.

– Люби сына, а всё придёт вместе с Борей.

– Так думаешь?

– Борис сам хочет твоего счастья. Он тебе поможет.

К машине подошел часовой. Офицеры вышли из машины и представились:

– Полковник Александр Алексеевич Антошевский.

– Полковник Михаил Владимирович Смирнов.

– Помощник дежурного рядовой Петров. Чем вам помочь?

– Проводите нас к военному комиссару.

– Предъявите ваши документы.

Проверив документы, часовый еще раз посмотрел на мужчин.

– Следуйте за мной, – сказал часовой, возвращая документы.

В здании было тихо. В кабинете за рабочим столом сидел толстый и усатый военком.

– Войдите! – крикнул он сломанным голосом.

– Товарищ военный комиссар, к вам пришли два полковника. Какие будут приказания? – сказал часовой, входя в кабинет.

– Скажи им, чтобы шли домой. Хотя… Зови их.

Часовой вышел и пригласил гостей. Двое друзей, войдя, представились:

– Полковник Александр Алексеевич Антошевский.

– Полковник Михаил Владимирович Смирнов.

– Военный комиссар Василий Андреевич Бочаров, – вставая и оправляясь, представился военком. – Товарищи, что привело вас сюда?

– Война? – в один голос спросили Смирнов и Антошевский.

– Да, фашисты напали. Вам надо следовать в свои части.

– Мы здесь в отпуске. Подскажите, как нам действовать? – ответил Александр.

– О чем вы говорите? Мы сами не знаем, что делать! У нас нет ни указаний, ничего! Не говоря уже о снаряжении. Того, что у нас есть, хватит на два-три дня боя, а дальше? – ответил Бочаров в замешательстве.

– А сколько у Вас, Василий Андреевич, бойцов? – спросил Смирнов, смотря на испуганного комиссара.

– Не знаю. Я ничего не знаю! Дежурный из штаба сообщил, что немцы напали, и связь прервалась. Я ничего не знаю!

Зазвонил телефон. Закончив разговор по телефону, Бочаров посмотрел на полковников, вздохнул и тяжело ответил:

– Необходимо доукомплектовать маршевую роту, которая сможет идти на соединение с боевыми частями.

***

В это же самое время в Бресте происходил ад. В доме, где жил Кирилл Смирнов с семьей, были слышны крики и плач детей, которые дополняла женская суета. Кирилл и Владимир, два брата, спешили одеться в мундиры. Хотя они были в возрасте, но не могли оставить Родину без помощи. Сам Владимир очень боялся и думал только о том, как связаться с сыном, который был где-то далеко.

– Лара! – кричал, ища свою испуганную жену, Кирилл.

Она растерялась от паники и прибежала с теплой военной шинелью в руках. Нервы сдавали, она тряслась от переполнивших эмоций.

– Собери самое необходимое, возьми деньги за картиной. Беги, здесь тебе грозит только смерть, – сказал он, держа её лицо в своих руках, вытирая её слезы.

– Вы вернетесь? – спросила Лариса сквозь слёзы, смотря на Кирюшу и Володю.

– Не обещаю. Только поверь: тебе надо быть сильной.

Два брата разложили по карманам бутерброды, приготовленные Ларисой и их невесткой Людмилой. Мужчины быстро вышли на лестницу. За ними из квартиры вышла Лариса, которая смотрела на мужа. Сделав пару шагов, он вернулся, поцеловал жену на прощание и присоединился к Володе. После этого бомба попала рядом, выбила стекло в их квартире. Лариса очень хорошо знала немецкий язык. Она наделась, что, как будет бежать, он ей пригодится.

***

В одном из коридоров Брестской крепости, где собрались солдаты, перед ними на деревянный ящик от снарядов встал Петр Гаврилов, на его кителе был песок, на голове был виден легкий шрам, из которого проступала кровь.

– Товарищи, братья! Положение тяжелое, но сдаваться нельзя. На нас смотрит вся страна! Даже если мы проиграем, мы дадим возможность остальным подготовиться к бою. За Родину, за Сталина!

***

Смоленщина представляла пока еще островок спокойствия. А дача молодожёнов – последний очаг нежности в ожидании неизбежного. Максим практически с рук кормил свою жену, Борис присел к Лилит с которой только вчера говорил о любви. Только Фёдор и Гаянэ сидели отстраненно друг от друга. Гаянэ уже не хотела играть большую любовь, которая уже давно улетела. Их брак был только на бумаге, там же остались моменты заботы и помощи Тарасова своей жене, когда она ожидала рождения Лилит. Минуты проходили одна за другой, и все смотрели на дверь. Борис подкармливал свою девушку фруктами и хлебом, ощущая, что это их последний завтрак вместе перед войной. Он, как и все, понимал, что война принесет много плохого. Несмотря на свою молодость и опасения за близких, юноша хорошо знал, что не может дать виду Лиленьке. Она же чувствовала от Бори только любовь и умиротворение. Когда прозвучал рокот приближающегося автомобиля, Тарасов встал, пошатнулся с похмелья и неуклюже свалился на стул. Едва в дом вошли Михаил и Александр, все сосредоточили на них свое внимание.

– И что? – спросил Фёдор, смотря на Мишу.

– Федор и Михаил, вы едете в Москву. Мы остаемся здесь, нас распределяют по вновь сформированным маршевым ротам, – сказал Александр, смотря на всех.

– А что мы должны делать? – спросила Гаянэ, смотря на обнявшихся подростков и мужа, начинающего трезветь.

Федя посмотрел на Гаянэ с презрением, подозревая ее в измене с Михаилом.

– Я думаю, что изучил стратегию Гитлера. Он всегда стремится захватить столицу. А значит, как Наполеон, пойдёт через Смоленск. Уходите отсюда как можно дальше. Гаянэ, тебе нужно пойти на призывной пункт, там получишь мобилизационное предписание. Дочь нужно увезти куда-нибудь подальше. Анастасия, я советую тебе сделать то же самое, уехать как можно дальше, – продолжил Антошевский.

– Ленинград?– спросила Настя смотря, на Макса и держа его руку.

– Ни в коем случае. Я знаю, что у тебя там и мать, и отец, и братья. Но учти, что мы только что закончили войну с Финляндией. Финны не пылают к нам любовью, – ответил Фёдор, подходя к столу за стаканом воды.

– Тогда куда я могу поехать?

– К Анне. Я знаю, что между вами большая разница в возрасте, но это единственный выход на данный момент, – сказал очень спокойно Максим.

– А как же Борис? С кем он останется, куда пойдет? – спросила с заботой Гаянэ, обнимая двух детей, неожиданно повзрослевших за эти несколько часов.

– Я возьму его с собой. Я боюсь оставлять его в гражданском мире потому, что он может убежать на фронт. Уже лучше он будет под моим присмотром. Потому что если он погибнет…

– Пап, давай я останусь с дядей Мишей в Москве, как тогда, когда ты был в Испании. Тогда ничего не случится,– ответил Борис, встав из-за стола.

– Нет, Боря, ты уедешь со мной. Так будет лучше. Так я хоть буду знать, где тебе похоронят. Это лучше, чем получить телеграмму, что ты пропал без вести. Это похоже на какую-то фантастическую историю, но так уже было в моей семье. Может быть, это какое-то католическое проклятье. А может быть, это написано на моем польском роду.

– Пап, не переживай. Дядя Миша справится, я в него верю. Он хорошо мной занимался, когда я у него жил. К тому же, мне надо ходить в школу.

– Боря, я уже сказал, – ответил твердым тоном Антошевский-старший.

– Это вполне нормально, я бы тоже хотел это знать, если бы с моей семьей случилось что-то плохое, – вмешался в перепалку отца с сыном Фёдор, отпивая чай, который с нежеланием подала ему Гаянэ, и злобно смотря на Мишу, который кушал блины со вчерашней вечеринки.

– У нас осталось меньше получаса. Через час придет поезд на Москву, – заключил инструктаж Миша, смотря на часы с разбитым стеклом.

Фёдор смотрел на него с ненавистью, а Гаянэ как бы случайно положила свою руку прокурору на ногу. Тарасов хотел взять и на глазах друзей расстрелять жену-проститутку и друга-предателя, как он думал о Гаянэ и Михаиле, зная, что тот обожал проводить время с Лилит и Борисом. Так в его голове началась паранойя, которая будет иметь тяжёлые последствия для всех.

***

В подземных казематах Брестской крепости жутко воняло. Такова была расплата за укрытие от испепеляющего зноя и мин противника. Слабые огоньки фонариков, освещали дорогу бойцам Гаврилова. Неожиданно в темноте перед ними выросли две фигуры.

– Стой, кто идёт! Кто вы? Отвечайте! Буду стрелять! – крикнул Гаврилов командирским голосом, наводя оружие на неизвестных.

– Петя? – услышал Гаврилов знакомый голос.

Он осторожно подошел ближе к двум стоящим мужчинам. В свете фонариков увидел профиль знакомого командира.

– Кирилл Владимирович, это вы? – спросил он человека перед собой.

– Да, мы ищем, к какому подразделению примкнуть, – ответил тот, подходя ближе.

– Здравствуйте, друзья. Можете присоединиться ко мне, – ответил Гаврилов, подавая руку Кириллу и Владимиру для приветствия.

– Бомбежка закончилась. Наверное, немцы сейчас пойдут в атаку, – сказал Кирилл.

Гаврилов только посмотрел на своих бойцов и тяжело вздохнул.

***

На пути железнодорожной станции стоял поезд, который 3 часа назад должен быть отправиться в Киргизскую ССР. Благодаря своим талантам и знакомствам, Мише удалось получить место в вагоне лучшего обслуживания – СВПС. Перед поездом стояли все друзья-офицеры. Макс обнимал свою жену и гладил её по голове, а она вцепилась в него как кот, который искал безопасного места во время атаки. Фёдор уже «подшофе» стоял и рукой держался о вагон, а с другой стороны поддерживала его жена, которая должна ещё следить за их чемоданами. Александр нервно курил сигарету, Борис по примеру Максима начал ухаживать за Лилит, только Михаил стоял спокойно.

– Настя, одну ночь ты проведешь у Миши. Он или кто-то другой проводит тебя до поезда на Новосибирск. Написал ещё одно письмо Анне. Всё будет хорошо, она тебя примёт, несмотря на ваши былые споры.

– А можно я сразу уеду? – спросила молодая жена.

– Нет, я тебя не отпущу. В твоем состоянии, после такой долгой дороги надо отдохнуть. Миша тебе поможет, я уверен. Ты очень смелая, ты сможешь. Пройдет всего несколько месяцев, и если будет возможность, мы встретимся. А пока самое главное – это ты и наш ребенок, – сказал он ей на ухо шепотом, чтобы её успокоить.

На перроне железнодорожный служащий прокричал о скором отправлении поезда. Трясущими руками Настя вынула из кармана пальто вышитый платок, вытерла ним слезы, которые стекали по её щекам. Максим осторожно взял платочек и положил в карман своего кителя рядом с сердцем. Александр и Михаил затолкали в поезд Федора, а затем Михаил помог войти в вагон Анастасии. Когда она поднялась на первую ступеньку, Максим быстро вынул из кармана позолоченный портсигар с надписью: «На память Максиму Лисицыну от отца» и вложил в руку жене:

– Оставь его себе, он тебе больше пригодится, – сказала женщина, зная что этот портсигар, имеет особенное место в жизни мужа.

– У меня есть еще один, за Халхин-Гол. Но я не люблю курить. Если что-то случится, продай, чтобы иметь деньги. Это на всякий случай, – сказал Максим жене, целуя её руку.

Вернувшись на перрон, он долго ждал, пока не увидел в окне своей супруги. Михаил тем временем подавал чемоданы в вагон. Борис улучил момент, когда его отец не смотрел, и поцеловал Лилит на прощание. Он не хотел её отпускать. Они с детства были вместе, и в его голове нередко крутились романтические истории гибели влюблённых. Она хотела было заплакать, но так и не смогла, чтобы не взволновать Бориса. Следуя примеру молодоженов, они также обменялись подарками. Борис достал из кармана маленькую фигурку коровы, которую всегда носил с собой. Это была одна из игрушек, подаренных ему мамой и оставшихся в память о ней. Он вдруг подумал, что эта игрушка – талисман, который будет оберегать его любимую – вторую после матери в его сердце. Лилит, не имевшая, что подарить, сняла с головы платок в цветной узор и отдала Борису.

– Всё, Ромео и Джульетта, пора заканчивать. А то поезд без Лилит уедет, – сказал Александр Антошевский, смеясь над этой парой.

Он никогда не воспринимал их чувств всерьёз. Может потому, что Борис – очень скрытный ребёнок, мало о чем говорил папе и никогда не делился с ним своими переживаниями.

Следующей Михаил помог войти в вагон Гаянэ, однако она не пошла дальше. Стояла в тамбуре и ждала Мишу, который пошел обняться с друзьями.

– Мне пора, – сказал он, обнимая Александра.

Услышав, что поезд отправляется, он быстро прыгнул в вагон, откуда махал рукой друзьям. Борис обнял девушку и помог ей подняться по ступенькам вагона. В тамбуре, где их не видели ни Антошевский, ни родители девочки, ни дядя Миша, они ещё раз поцеловались. Когда же поезд начал уезжать, Борис выскочил из вагона и смотрел ему вслед.

– Позаботься о моей жене, помоги ей добраться до сестры! – кричал Максим, обращаясь к Мише.

– Не переживай! Обещаю!

Когда Миша закрыл дверь купе, Гаянэ его обняла. Она знала, что Федя уснёт и будет спать очень долго, чтобы протрезветь.

– Мое купе пока пустое. Приходи, – сказал заглянувший к ним Миша, целуя её в щеку и гладя её бёдро.

Она улыбалась. Влюбленные пошли от купе, где внизу уже спал пьяный Федор. Настя и Лилит, заспанные, сидели вместе.

– Лилит, думаю, ты не будешь возражать против моего предложения. Настя полежит внизу, а ты войдешь вверх, – сказал Михаил.

Лилит, ничего не говоря, заползла в верхнюю полку. Она немного ещё посидела, смотря на детскую игрушку, напоминавшую о Борисе. Она представила маленького Борю, который играл этой коровой. Дядя Михаил увидев что, Лилит тяжело уснуть, он сказал ей, что она всегда сможет писать письма Борису и что дядя Саша и дядя Макс смогут его защитить. Она успокоилась, ей стало очень легко на душе. Едва коснувшись головой подушки, девушка тут же уснула.

– Ложись, Настя. Я посижу у Миши, – сказала Гаянэ, смотря на Фёдора, который спал в полном бардаке.

– Не надо волноваться, со мной все хорошо.

– Тебе надо лежать и много отдыхать. Я посижу у Миши, а если этот алкоголик начнет приставать к тебе или к Лилит, приходи к нам.

Анастасия неловко улыбнулась. Она знала, что её подруга уже догадалась о беременности Насти. Хотя, хотя чего удивляться? Гаянэ была очень хорошим врачом. Она помогла новобрачной уложиться. Они посидели немного вместе, а затем Миша и Гаянэ пошли в его купе. Врач вошла после Миши, закрыла двери и подошла к нему. С каждым часом она вела себя с ним всё смелее. Он уже поверил, что они будут вместе, и это не игра. Жестами она посадила Михаила на кровать, а затем села рядом и начала расстегивать пуговицы на его штанах.

***

Александр, Максим и Борис шли через вокзал к машине. Александр обнял своего сына, чье лицо утонуло в цветном платке. Борис наделся, что, несмотря на войну, сможет поддерживать связь с любимой, а если получится, навестит её в Москве. Когда они дошли до машины, Александр впустил сына на заднее сиденье, чтобы он мог еще немножко поспать перед выездом на фронт. Антошевский хотел использовать ещё время на сигарету, чтобы поговорить с другом.

– Она беременна? – спросил Антошевский напрямую.

– Может быть…

– Все чувствуют, что с ней, что-то не так.

– Конец 2-го месяца…

– Это была причина свадьбы? – спросил Александр.

– Да хоть бы и так? Какая разница? Я ее очень люблю, я хочу быть для нее самым лучшим мужем. Лучше, чем мой отец был для моей матери. Когда я узнал, что стану отцом, я был очень счастлив. Я буду отцом, я буду лучшим мужем. Лучше, чем этот старый сумасшедший алкоголик.

Максим вздохнул и продолжил:

– А что теперь? Теперь я даже не могу наслаждаться ею, смотреть в ее глаза, чувствовать ее, отсчитывать наши с ней дни. Я верю, что все будет хорошо. Но очень боюсь за нее, я не хочу, чтобы с ней случилось какое-нибудь несчастье. Ведь когда мы сможем быть вместе? Война, наверное, уже началась.

Александр обнял друга его, так как хотел извиниться перед ним.

– Максим, понимаю, что ты чувствуешь. Но вспомни все те моменты, которые были между вами. Вспомни, как красиво она выглядела вчера в белом свадебном платье, а позже на вечеринке этом ярком платье, как радовалась вашей свадьбе. Не думай о плохом. Скоро ты будешь отцом, а может быть и не один раз.

– А если я умру?

– Макс, не думай об этом. Думай о том, что она сейчас в надежных руках и благополучно доберется до Москвы, а потом и до Новосибирска, а ты со мной, и вместе мы всё преодолеем. Кроме того, ты прошёл Хасан и Халхин-Гол. Победишь и здесь. Всё будет хорошо.

Военные переглянулись и сели в машину. Александр осторожно открыл дверь и положил голову спящего сына на свои ноги. Не хотел разбудить своего ребёнка. Смотрел на него и вспоминал, как вернулся из Испании, как они поехали на каникулы на море. Максим увидел это.

– Ты, правда, не боишься его брать? Ведь ему всего 14 лет.

– Я больше боюсь оставить его одного. Да, он может и остаться у Миши, только знаю наверняка, что он убежит на войну.

– Ведь он же ребенок! Да и на фронте опасно.

– А откуда я знаю, что с ним будет здесь? А если он убежит на фронт и окажется в немецком плену, то я ему не помогу. Со мной у него больше шансов выжить, а главное – я буду за ним присматривать. Если Юлия была бы живая, он бы остался с ней дома, – Александр начал гладить Бориса по голове, чтобы успокоиться.

– Может быть, ты и прав. Для него будет лучше, если он будет с тобой.

Борис приподнялся, но отец положил его спать. Он хотел всего лучшего для своего малыша. Антошевский знал, что война – это очень тяжелый момент в жизни. Он будет стараться. Может, тогда их отношения станут крепче.

***

После артобстрела и действий немецких штурмовых групп защитники Брестской крепости оказались отрезанными от путей отступления. У них был только один выход – вперед из каземата, перед которым уже выстроились немцы. Оборонявшихся оставалось не больше десятка солдат и два офицера: комиссар Борис Давидович Гроссман и военинженер 1-го ранга Алексей Алексеевич Антошевский, два дня назад приехавший проинспектировать укрепления крепости над Бугом вместе с генералом Дмитрием Михайловичем Карбышевым. Через окна и щели в стенах они увидели то, о чём раньше только читали в газетных статьях про гражданскую войну в Испании.

Сбоку от немцев стоял эсэсовский генерал в серой полевой форме с черными лацканами и черной тульей. На ломаном русском языке он прокричал:

– Мы знаем, вы там прятаться! Выходить!

Никто из защитников не тронулся с места. У каждого оставалось по одному – два патрона, и каждый берёг их для последнего точного выстрела – во врага или в себя.

– Вы не хотеть как хорошо, мы сделаем как плохо. Bring diese kleinen Ar-schlöcher zu mir! – сказал генерал, поворачивая голову к эсэсовцу вблизи себя.

Через минуту к нему привели группу испуганных и плачущих детей. Наставив черный, блестящий вороненой сталью «Вальтер П-38» на одного из детей, он снова крикнул в направлении руин:

– Даю слово оберфюрера СС Артура Нёбе: если вы не выходить, я буду их убивать.

Солдаты и офицеры в руинах затаились. Неужели фашист действительно начнет убивать детей? Что, если убить его раньше? Алексей Антошевский начал целиться в Нёбе из винтовки, но ему помешал Гроссман.

– Им нужен я – еврей и комиссар. Идеальное нацистское сочетание, – прошептал он Алексею. – Побереги последний патрон. Пусть возьмёт мою жизнь вместо детей.

Тем временем Нёбе демонстративно согнул руку в локте вверх и взвёл пистолет:

– Я буду стрелять!

– Нихт шиссен! – раздалось из руин. – Ich gebe auf.

Из руин показалась фигура Бориса Гроссмана. Он поднял руки вверх в знак капитуляции и пошел навстречу немцам. Приблизившись к Нёбё, он спокойно и уверенно произнёс:

– Lass die Kinder! – скомандовал эсэсовский полковник.

– Jude? – спросил с кривой ухмылкой Нёбе.

– Ja.

– Хорошо, я обменяю твою еврейскую рожу на этих русских поросят.

Артур Нёбе отпустил детей, они мгновенно разбежались в разные стороны. За всей сценой в руинах наблюдал Алексей Антошевский, оставшийся с единственным патроном в винтовке, в прицеле которой он «вёл» Гроссмана в прицеле.

– Нет, товарищ политрук, в плен вы не сдались. Пусть все думают, что вы геройски погибли в бою, – злобно прошептал Алексей Антошевский и нажал на спусковой крючок.

Гроссман упал замертво. Немцы разбежались и начали стрелять на звук винтовки Антошевского. Одна из пуль пробила деревянную балку, которая упала на Алексея. Он потерял сознание.

***

Потерявшего сознание Алексея Антошевского немцы за руки притащили и бросили к ногам Артура Нёбе. Тот носком сапога поднял голову пленника в полубессознательном состоянии.

– Er sieht nicht jüdisch aus. Bringen Sie ihn mit den anderen in das dulag. (Он не похож на еврея. Переведите его в лагерь для военнопленных, к остальным).

Немецкие солдаты потащили Алексея. Придя в сознание, он увидел, как Нёбе снял с руки перчатку, дал ей отмашку и скомандовал:

– Feuer!

Выстрел прогремел, как гром среди ясного неба. Несколько десятков мирных людей, сражённых эсэсовскими пулями, замертво упали на землю. По лицу Алексея потекли слезы.

– Фашистская мразь, – с презрением сказал советский офицер.

II. Бал живых мертвецов

Гитлер, как известно, был аскетом. Но этого нельзя было сказать о его приближённых, каждый из которых стремился пощеголять древностью своего рода или утонченным вкусом. 20 апреля 1941 года был очередной день рождения фюрера, Гиммлер устраивал для своих высших офицеров званный приём. Такой, как (представлялось ему) устраивала баварская династия Виттельсбахов, семейным учителем которых был его отец и во дворце которых он провёл детство. Вторая мировая война еще не стала тотальной войной, и «черный орден СС» мог позволить себе роскошный торжественный прием.

Желание аристократично выделяться на фоне «серой массы» было намного сильнее эстетического воспитания бо́льшей части присутствующих. На стене позади Гиммлера висел огромный портрет Гитлера в рост. Цвет стен, мебели и декораций был белый, серый, черный, темно-синий, серо-зеленый и серо-коричневый. Мужчины были одеты в парадные мундиры (белые фраки), женщины – в бальные платья (меха, тонкий бархат, шелк) серого, черного, темно-синего и белого цветов. Женские платья были хорошо сшиты лишь у нескольких дам, на большинстве других они производили впечатление украденных с других и наспех перешитых под званый вечер. Как бы ни хотелось главарю СС добиться придворной изысканности, жёны его подчинённых, самозвано провозгласившие себя «истинными арийками» не умели себя вести в «высшем обществе». Их мощные, квадратные фигуры также выдавали совсем недворянское происхождение. Поэтому они хотели произвести впечатление дорогими тканями и огромными перстнями. У жён эсэсовской знати губы накрашены ярко-красным цветом, но производили впечатление застывшей на них крови. У остальных «эсэсовок» преобладали фиолетово-мертвенные оттенки. На заднем фоне бравурные военные марши перемежались с мрачными и угрюмыми вальсами.

Иерархия господствовала во всём – даже в рассадке гостей и их поведении. За центральным столом сидел Гиммлер, которого окружали «эсэсовские генералы» – начальники главных управлений СС вместе с Гейдрихом, имевшие бледно-синий, трупный цвет лиц. За следующим рядом столов сидели собственно «моторы» эсэсовских преступлений – преступники в белых воротничках: Шелленберг, Нёбе, Далюге, Олендорф, Дарре, Бакке. Особо выделялась чета «Зеппа» Дитриха, окруженная такими же «квадратными» рубаками – полевыми генералами СС с их жёнами. Они составляли яркий контраст предыдущему столу с «преступными умами» СС. Жена Шелленберга была одета по последней французской моде и составляла конкуренцию Лине Гейдрих, хотя была грациознее её. Столы заставлены дорогими сервизами с эмблемой СС. Время от времени официанты приносили новые блюда и полные бутылки.

Долгое и скованное молчание мужчин прервал женский шёпот. То тут, то там можно было услышать такие диалоги:

– Дорогая, где ты взяла такое красивое ожерелье?

– Мне Герман из Польши привез. А у вас?

– Мой Ганс привез из Голландии.

– Скажите, уважаемая, где вы приобрели такое красивое колье?

– Приобрела? Это законный трофей! Хельмут привез мне его из Бельгии.

Среди эсэсовских псевдоаристократок встречались и те, что не хотели порывать с «народными корнями». И тогда разговор приобретал такой поворот:

– Скажите, уважаемая, где вы взяли такой красивый комплект народного платья?

– Хуго привез мне его из Польши.

– Как интересно. Это какой-то национальный мотив?

– Да, это «гурален-фольк».

Беседы за столами более высокой иерархии были менее приземлёнными и, если кто понимал их содержание, мог бы ужаснуться их расчётливо-холодной калькуляции убитых народов, отправленных колонистов, автомобилей, линий ЛЭП и так далее.

Рейхсминистр сельского хозяйства и продовольствия Рихард Дарре, хотя формально и был приближён к Гиммлеру, но считал себя идеологом «арийской крови и почвы» в отличие от рейхсфюрера СС. Последнего за глаза называли «курощупом», памятуя о его агрономическом образовании и работе до СС. Поэтому неудивительно, что Дарре, далёкий от рыцарской мистики Гиммлера, уделял основное время общению со своим статс-секретарем Бакке:

– Скажите, дорогой Бакке, готова ли Германия к тому, чтобы превратиться в огромную ферму? – спросил гладко выбритый человек с тяжелым взглядом в «английском» твидовом костюме у своего статс-секретаря.

– Мы сделаем всё, что прикажет фюрер! – отвечал худой человек с непропорционально большой головой в круглых черных очках с бледно-сизой «гусиной кожей».

– Скажите, мой дорогой Бакке, готовы ли немцы отказаться от городов и начать строить огромные фермы?

– Ради фюрера они сделают всё!

– Скажите, мой дорогой Бакке, готовы ли немцы создать огромную машину для производства продовольствия?

Неожиданно для всех из-за стола поднялся Теодор Эйке. В руке он держал большой серебряный кубок с красным вином.

– Я поднимаю тост за нашу огромную армию, за наши непобедимые танки, которые сомнут любого, кто встанет на их пути. Я также поднимаю тост за железный дух Ваффен-СС!

Все (кроме Гиммлера, Гейдриха и Шелленберга) прокричали:

– За железный дух СС!

Эйке выпил и сел. Гиммлер повернулся к «Зеппу» Дитриху, сидевшему рядом, и загадочно произнёс:

– Зепп, скажу вам откровенно, что я думаю о выделении хорошего участка земли для СС. Мои железные рыцари хорошо себя проявили во Франции.

– Благодарю, рейхсфюрер. Где? В Италии или Венгрии, мой рейхсфюрер?

– Где-то восточнее…

Пользуясь всеобщим обжорством, Рейнхард Гейдрих встал из-за стола. На заднем плане видно, как одна из женщин, пристально смотря на него, также встала из-за стола и пошла к выходу. Мужчины заметили это, женщины были увлечены разглядыванием украшений друг друга.

– Рейхсфюрер, прошу простить меня. Позвольте мне пойти подышать воздухом. Я скоро снова появлюсь в вашем обществе.

Гиммлер сделал жест благосклонного согласия. Гейдрих ушёл; в дверях к нему присоединилась женщина, видно, как он гладил рукой ее ягодицы.

***

Жёнам лучших преступных умов Главного управления имперской безопасности барахольщичество также было не чуждо. Супруги Олендорфа и Шелленберга продолжали щеголять друг перед другом:

– Какой красивый наряд!

– Прямо из Парижа.

– Это, конечно, было дорого.

– Отнюдь, мой Вальтер лично знаком с Коко Шанель.

– Так сколько вы заплатили? – вмешалась Лина Гейдрих.

– Не больше, чем платит ваш муж всем своим любовницам. Как бы то ни было, Вальтер исколесил Европу по делам, рисковал жизнью и заслуживает вознаграждения, – Ирене Шелленберг резко «отбрила» Лину Гейдрих.

Идиллию «светского разговора» нарушила жена «Зеппа» Дитриха, такая же квадратная и грубая, как и он. Без всяких церемоний она влезла в предыдущий разговор:

– Ваш Вальтер – не настоящий офицер, а паркетчик. Он рисковал жизнью? Бросьте! Он никогда не участвовал ни в одном сражении. Война – это пушки, танки, самолеты, а не вкус коньяка, дым сигар, музыка и дамы. Если вашему мужу нужно первое, он может прийти к моему «Зеппу», а если ему нужно второе, пусть остается здесь, вместе с такими же тыловыми крысами: Олендорфом, Гейдрихом, Мюллером, Далюге.

Последовавший обмен испепеляющими взглядами вряд ли бы оставил в живых кого-то, кроме этих мертвенно бледных дам. В зале зазвучала музыка. Люди начали разговаривать, разделившись в группы по 2-4 человека.

– Мон шер, эти «рыцари на танках» здесь явно лишние, – с пепельницей в руке, потягивая «Кэмел», Шелленберг обратился к Олендорфу, с улыбкой глядя на женские перепалки.

– Да, мы здесь практически единственные с высшим образованием, – фанатично взмахнув головой, отозвался Олендорф.

– А некоторые даже имеют ученую степень… – с ноткой зависти ответил Шелленберг.

С застывшей улыбкой и холодными глазами Шелленберг продолжил речь в сторону Олендорфа:

– Мы – настоящая элита рейха, интеллектуальная элита, а не эти недоумки на танках. Честно говоря, я завидую вам, Отто. Всего на три года старше, а уже докторская степень! Когда все это закончится, я тоже сяду за диссертацию.

В комнату зашла женщина, которая ушла с Гейдрихом. Она поправила прическу и помаду на губах. Гиммлер пристально посмотрел на нее, а затем перевёл взгляд на жену Гейдриха. Она ничего не замечала, кроме нарядов и украшений других дам. Подходя к Шелленбергу, рейхсфюрер с видом всезнающего папочки, отметил:

– Нашему Гейдриху уже недостаточно «салона Китти».

– Настоящий ариец!

– Человек с железным сердцем. Прыжки с парашютом, пилотирование… Он настолько же умен, насколько и безрассуден. Его безрассудство, в конце концов, погубит его. Надеюсь, что это будет геройская смерть, а не позорный сифилис.

Гейдрих вошёл в зал, поправил брюки, застегнул пуговицу фрака. Затем он подошёл к дирижеру оркестра, что-то прошептал ему на ухо и пошёл к своей жене. Молодые женщины, сидевшие рядом с ней, смотрели на него с вожделением.

– Потанцуем? – спросил Гейдрих, ничуть не смущаясь, у своей жены.

Лина Гейдрих, улыбаясь, поднимается из-за стола. Гиммлер смотрит на Гейдрихов. Гейдрих и его жена стоят на пустом танцполе. Вокруг них стоят другие участники бала. Звучит музыка, Гейдрихи начинают танцевать.

Разговор между Гиммлером и Шелленбергом продолжается:

– Вы правы, мой рейхсфюрер. Многие дамы здесь мечтали бы упасть перед ним.

– Не скромничайте, Вальтер. Все знают, в чьей компании Гейдрих ходит к «Китти». Кстати, вы молодец. Вы отлично поработали в Венло с вашим другом. Как его зовут?

– Кнохен, Гельмут Кнохен.

– Да, он красив, как и вы, Вальтер. И в отличие от вас, он не презирает «грязную работу». Он делает ее блестяще, очищая нашу западную марку от евреев и коммунистов. Берите с него пример, а то он обойдёт вас в карьере. Вы – будущее рейха, но будущее не построить в белых перчатках. Мы должны быть жестоки ко всем этим расам-паразитам, чтобы обеспечить хорошее будущее нашим детям. Помните об этом, Вальтер, когда будете вновь приобщаться к чудесным плодам Просвещения в вашей любимой Франции.

На танец супружеских пар в центре зала вышли все пары, кроме «квадратных» полевых генеральш, с ненавистью смотревших на более галантных дам. По окончании танца жена Дитриха прошла, как флагман, за ней, как свита, проследовали другие жены полевых генералов СС. Прошла и женщина, открывшая рот от вожделения к Гейдриху. Все заняли свои места за столами.

Жена Дитриха остановилась перед супругой Гейдриха, ехидно улыбаясь:

– И это твой Гейдрих? "Настоящий ариец" с красивыми женственными бедрами? Он не говорит, а блеет, как козел. Что-то я не помню его имени среди тех, кто снискал славу рейха на полях Франции.

В другом углу зала мужчины стояли отдельно, рядом с Гиммлером. Интеллектуал и убежденный нацист, Олендорф чувствовал себя не в своей тарелке среди «рубак». Он держался рядом с Шелленбергом, хотя и презирал его. Олендорф подошёл столу и взял в руки бокал:

– Я предлагаю тост за чистоту единственной расы, нашей расы, за чистоту арийской расы!

Все удивленно повернулись на Олендорфа, но подняли бокалы и выпили. Дарре продолжил беседу со своим заместителем, кивая на Олендорфа:

– Скоро ему придется доказывать свою преданность арийской расе с оружием в руках.

– Да, герр Дарре. Скоро мы накормим Германию. Наконец-то эти русские свиньи пригодятся для чего-то полезного. Посмотрите, как их много наплодилось на землях, которые должны принадлежать нам! – услужливость в ответе Бакке сочеталась с фанатизмом.

– Для этого вы должны быть как никогда жестоки, без нервов и очень спокойны. Никакие просьбы не должны сломить нашу упорную волю к построению тысячелетнего рейха, Герберт. Вы готовы к этому испытанию?

– Да, герр рейхсляйтер! Я напишу для наших солдат специальные заповеди, подобные библейским. Низшие расы должны быть уничтожены без пощады, как в Ветхом Завете.

Гиммлер отошёл от остальных эсэсовцев с Артуром Нёбе:

– Мой дорогой Артур, скоро вам придется покинуть свой берлинский кабинет и послужить рейху.

– Я готов, но куда именно, рейхсфюрер?

– На восток, дорогой Нёбе. Там тоже много заразных элементов, угрожающих нашему рейху.

– Кажется, я понимаю вас, герр рейхсфюрер. Я думаю, что слишком дорого тратить на них патроны, у нас есть более веские причины для их использования. Что, если мы будем использовать выхлопные газы автомобилей против этих недочеловеков?

– Вы очень изобретательны в борьбе с паразитическими нациями, мой дорогой Артур, – кровожадно поблёскивая пенсне, закончил Гиммлер.

***

Вечер в квартире Тарасовых был очень тревожным. Атмосфера была очень плохой. Гаянэ вернулась с работы поздно. Надо было взять смену за одного врача, которого отправили на фронт. Хотя она жила рядом с работой (буквально через дорогу), но отлучиться домой даже на минуту она не могла. Едва открыв дверь в квартиру, она увидела мужа в трусах с тонкой длинной палкой в руке. Он смотрел на неё со звериной ненавистью, как волк, алчущий свежей крови и смерти.

– Федя, что случилось? Ты не спишь? – спросила женщина, пытаясь улыбкой исправить ситуацию.

– Не могу спать, зная, что жена изменяет мне с моим другом, и ей это нравится.

– Что ты за чушь несешь?! О чем ты говоришь?

– Думаешь, я не знаю, что происходило на даче у Макса? Или я не знаю, что ты его соблазнила? Думаешь, что я не знаю, почему у нас в купе, вместо тебя спал чужой мужик, который должен быть в купе Миши? Я хорошо изучил тебя. Посмотри на Лилит, это не моя дочь. У меня есть сыновья. Все бабы рожали от меня ребят, а это что? Девчонка, которая на меня совершенно не похожа. Ты отдалась каким-то своим «кавказским братьям», потому она такая черная. Ты – обычная проститутка, которая отдается всем подряд. Это проклятие, этой тупой девки – твоей Лилит.

– Федя, что ты говоришь? Какие у тебя сыновья? Откуда? У тебя есть только дочь. Она имеет красивый светлый оттенок кожи, как и ты. Лилит – твоя дочь! Я в Казани не имела никого другого. Я не имела причин, чтобы тебе изменять. Ты сам был очень рад, что наша семья будет расширяться.

– Мои сыновья – моя гордость. А эту девку надо было сдать в детдом, или сделать аборт.

– Федя, какие сыновья? Я ничего не понимаю. Ты что? Ты… Ты мне изменял? Тебе меня не хватает? Почему? Разве я тебе отказывала? – говорила шокированная врач.

Фёдор так сильно ударил свою жену, что она упала на пол. В глазах Гаянэ появились слёзы, а он еще дважды ударил ее по лицу шпицрутеном, отчего у нее появились кровавые шрамы. Женщина, захлебывалась слезами от горечи и унижения. Он взял свой ремень и ещё раз очень сильно её ударил. Она тихо тряслась, сидя в углу. Тарасов быстро оделся в мундир и пошел из комнаты. Перед дверью он остановился и с видом триумфатора заявил:

– Миша тебя не спасёт. Обещаю: если ты бежишь к нему или что-то расскажешь о нас, я заставлю тебя пожалеть. Я не оставлю живого места на твоей малолетней проститутке, которая и так уже с кем-то спала. Она – такая же, как и ты. Можешь забыть про Лилит. Клянусь, даже в морге ты её не узнаешь.

Тарасов смачно харкнул в жену, перешагнул через нее и ушел из дома. Гаянэ, пробовала встать, опираясь на стену, боль была невыносимой. Стыд и горечь овладели ею. В глубине души она надеялась, что если Михаил тогда на даче, смог зачать в ней новую жизнь, то она переживет всё. Едва за Федором хлопнула дверь, из маленькой комнатки вышла испуганная Лилит, которая всё слышала и видела. Она помогла матери встать, дойти до кровати и лечь. Дочь принесла воды и полотенце, помогла промыть кровавые раны.

– Прости, малышка, что не могу тебя защитить.

– Ничего мама, придет и его пора.

– Лилит, ты сама слышала…

– Мам, не бойся. Дядя Миша нам поможет.

– Цветочек мой ясный, я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, – это был момент, когда сердце Гаянэ разрывалось от горя.

– Ты завтра идешь на смену?

– Нет, послезавтра.

– Давай мы соберем твои вещи, и ты уедешь к дяде Мише. Скажу, что тебя срочно вызвали в больницу.

– А если папа начнет меня искать?

– Попросим дядю подделать приказ о твоей отправке на фронт. А дальше посмотрим.

Лилит не хотела отпускать мать. Быстро закрыла дверь на замок, приготовила маме поесть, и сделала тёплого чаю, а затем подошла и присела с ней. Она еще не знала, что это последние их моменты вместе. Гаянэ разрешила дочери спать вместе с ней. Она точно знала: Фёдор после проституток сразу пойдет на работу. Женщины вместе пели армянские песни. Для мамы, было очень важно, чтобы её дочь помнила о своей другой Родине, чтобы помнила о резне, где погибла вся семья её мамы. Гаянэ, учила Лиленьку армянскому языку, он давался очень тяжело, но дочь не сдавалась.

– Лиленька, а что ты чувствуешь к Борису? – спросила очень вежливо и неожиданно Гаянэ.

– Мама, ну что ты? – ответила та, густо покраснев.

– Я – мама, я чувствую, что между вами что-то есть.

– А это плохо, что я его люблю?

– Знаешь Лилит, Вам рано ещё переживать такие глубокие чувства.

– Я его люблю!

– Ну, хорошо, ты его любишь. А ты хотя бы знаешь, что такое любовь?

– Уж точно не то, что делает тебе папа.

– Ну да, ты права, – сказала Гаянэ. – Но, однако, расскажи, что по-твоему значит любовь.

– Забота, понимание, близость и поддержка.

На такие слова мать улыбнулась, хотя ей было очень больно. Ей было больно понять, что дочь знает о любви больше, чем её муж. Гаянэ вдруг почувствовала, как мало говорила с дочерью на тему взросления. И поняла, что уже пришло время. Мать вспомнила свой военный опыт на Халхин-Голе и слова Максима о Гернике, сказанные им на своей свадьбе. Она вдруг ясно ощутила, что может погибнуть в любой момент.

– Ты уже большая девчонка, надо мне с тобой поговорить на взрослые темы. У тебя 3 года назад начались первые месячные. Помнишь, почему так происходит?

– Ты говорила, что это означает, что девушка уже готова стать матерью. И это тоже означает, что девушка готова к жизни с мужчиной.

– Самое главное – это слушать свое сердце и не торопиться. Важно чувствовать, что между вами есть взаимное уважение, доверие и понимание. Но важно знать о своем теле и о том, как оно работает. Например, когда девушка встречается с парнем, и они решают заниматься любовью, первым делом важно вспомнить о безопасности. В первый раз девушке будет неприятно и, может быть, немного больно, ибо она ещё не впускала в себя мужчину. Самое главное, чтобы ты себя берегла для человека, с которым проведешь целую жизнь.

– Мама, а как было с тобой и папой? – спросила слегка стыдливо девочка.

– Что именно?

– Как это было с папой, как ты его полюбила и как ты про меня узнала, – сказала девушка, смотря в грустные глаза мамы.

– Мы познакомились случайно. Я училась на врача, и нас пригласили на празднование годовщины Октябрьской революции. Там к нам подсели военные, одним из них был твой будущий папа. Мы сразу друг другу понравились, только я специально тянула время, чтобы посмотреть, как он будет за мной ухаживать. Он был такой романтик.

– Папа серьезно такой был?

– Да, он позже поменялся… Рассказать тебе про мой первый раз, как это было? – спросила осторожно Гаянэ – Но обещаю, что не будет лишних подробностей.

– Расскажи.

– Это было ещё перед нашей свадьбой. Не смотри на наши с ним отношения сейчас. Сама видишь, как всё вышло… Твой папа, взял меня покататься на лошадях. Нашли какую-то речку и пошли искупаться. Было очень жарко, и мы хотели просто отдохнуть. Там был маленький пляж. Мы пошли полежать и позагорать на солнце, и конец концов, в этом месте произошёл наш первый раз.

– А тебе было больно?

– Больше неприятно. Папа делал всё, чтобы я не боялась. После этого, было ещё несколько раз. Самое странное чувство, когда узнала, что мы тебя ожидаем. Ты была для нас неожиданным подарком. Фёдя сделал всё для нас. Мы быстро поженились, и получили комнату в коммуналке, – сказала Гаянэ с ностальгией.

– А что если я забеременею до свадьбы?

– Ой, Лиленька. Ты умная девочка, у тебя этого не случится. Однако помни, что беременность не всегда происходит сразу. Но если это случится, важно обратиться к врачу и рассмотреть все возможные варианты: либо решить сохранить ребенка, либо прервать беременность. Главное, не принимать спонтанных решений и обсудить все с твоим любимым или с человеком, которому доверяешь. Например, я тебе помогу.

Лилит обняла маму. Ей было неловко, однако в душе начала чувствовала страх и неловкость. Она тронула себя за живот и смотрела на маму.

– Не стесняйся задавать мне вопросы, я всегда готова помочь и поддержать тебя. Я тебя очень люблю и всегда тебе помогу.

–Спасибо, мама. Но сейчас я должна тебе помочь.

– Лиленька, иди ложиться спать. Со мной уже лучше.

Услышав эти слова, Лилит знала, что надо ещё немного посидеть с мамой. Она нашла чистую ночную рубашку и дала её маме. Лилит также одежду в крови взяла и пошла её постирать. Девчонка сильно переживала, если фактически отец к её рождения был другой, значит, это она была виновата в горе своей матери.

***

Двадцать четвертого июня 1941 г. солнце, казалось, не хотело заходить. Раскалённая звезда нагревала воздух, и всё вокруг до нестерпимого жара. Австрийцы из 45-й пехотной дивизии зло шутили, вспоминая слова командира Фрица Шпиглера о том, что цитадель падет к их ногам после мощного огневого налёта. Как бы ни так! Мечта о легкой прогулке и преследовании бегущих русских, как было год назад на Марне с французами, теперь вызывала только озлобление. Два дня «советы» отстреливались и держали оборону отдельных помещений. Лишь после подрывов удалось добиться капитуляции последней организованной силы. Однако то тут, то там раздавались одиночные выстрелы защитников крепости.

В воздухе стоял сладковато-приторный, тошнотворный запах разлагающихся тел погибших защитников Брестской крепости. Всех их, и погибших, и сдавшихся на милость победителя, ждала одна участь: нацистская пуля. Женщины и дети отправлялись в тюрьму или использовались в качестве заложников против последних советских защитников. От них надо было избавиться поскорее, ведь фюрер уже анонсировал своему итальянскому союзнику совместный визит в крепость на Буге. Немцам надо было действовать быстро. Быстро «зачистить» и быстро избавиться от трупов. Айнзацгруппа «Б» разделилась: «зондеркоманда 7а» осталась в Бресте, чтобы подготовить визит первых лиц двух фашистских государств. А вот «зондеркоманда 7б» двигалась дальше в тыл группы армий «Центр», сея смерть и уничтожение на оккупированной советской земле.

Командир айнзацгруппы «Б» Артур Нёбе самодовольно стоял на пригорке у Брестской крепости вместе с несколькими эсэсовскими офицерами, наблюдая за своим конвейером сверти. Всё новые грузовики привозили тела мертвых советских военнослужащих, отдельных женщин, детей, которых сбрасывали в огромные кучи. Конвоируемые эсэсовцами, к полю изредка подходили группы измождённых и полуживых советских военнопленных, которые расстреливались и тут же пополняли «пирамиды смерти».

Когда каждая такая пирамида достигала определенного уровня, Нёбе давал отмашку правой рукой, в которой у него была зажата перчатка, и тот час к груде тел подбегал один эсэсовец, обливал ее из канистры бензином и поджигал. Каждый такой пожар Нёбе встречал, вскидывая руку в нацистском приветствии с криком: «Sieg Hail!». Тому же примеру следовали и офицеры «зондеркоманды 7а», стоявшие рядом с ним.

– Кто бы мог подумать, что эти свиньи будут так хорошо гореть? – сказал Нёбе повернувшись к Вальтеру Блюме, командиру «зондеркоманды 7а».

– Они горят так же красиво, как книги этих идиотов! – угодливо выгнувшись отвечал убийца в фельдграу.

– Партайгеноссен, как вам нравится такая «Акция против антигерманского духа»? – спросил Нёбе, обращаясь к другим офицерам «зондеркоманды 7а» с дьявольской улыбкой.

В ответ последовали аплодисменты от палачей с черепами на фуражках.

***

Четырёхкомнатная квартира Миши была самой просторной среди квартир его друзей, хотя комнаты не были большими. С минимумом вещей, идеально прибранных и распределенных по комнатам, квартира, скорее, напоминала музей, чем место проживания живого человека. Книги на полках стояли, уложенные по темам и алфавиту, записанные в блокноте-«каталоге», чтобы знать, что где стоит. В одной из комнат отдыхала Настя, недавно приехавшая вместе с Мишей в столицу из Смоленска. Она ждала, когда друг её мужа придёт с работы, прослушивая грампластинки. Утром она немного помогла прибраться на кухне, искупалась и очень тщательно помыла волосы. Хотя у Миши было немного провизии, Настя приготовила себе и ему перекус, упаковав еду для Миши в бумагу, чтобы он имел бутерброды на завтра. Около 18 часов он явился. Видно, что бежал по лестнице, чтобы успеть.

– Отпустили на 40 минут. Собирайся, пожалуйста, – сказал запыхавшийся прокурор, протирая рукой потный лоб.

Настя неловко улыбнулась и пошла за своими чемоданом и сумкой, чтобы продолжить путь к сестре. Миша взял ее скромный скарб, и они вдвоем спустились к его служебной машине. Она первый раз ехала на такой машине, да еще с водителем за рулем, и потому чувствовала себя очень богато. Как человек военный, Михаил чувствовал ответственность за то, чтобы поскорее и максимально точно выполнить задачу, которую поставил перед ним друг. Он открыл заднюю дверь перед Настей и осторожно захлопнул ее, когда женщина села на сиденье, а потом сам устроился впереди возле водителя. Она сильно волновалась.

– Настя, успокойся. В самом деле, чего тебе волноваться? Твой муж… Да и я – не последний человек в Москве. Если что-то случится в дороге, телеграфируй. Говори всем, что, например, я – твой брат. Да, говори, что ты сестра главного военного прокурора Смирнова. Надеюсь, что это сильно поможет.

– Я бы не хотела, чтобы что-то случилось.

– Поверь, я тоже не хочу. Просто говорю, что я тебе всегда помогу.

– Спасибо, Миша, – ответила она немного в лучшем настроении.

Когда они приехали на вокзал, увидели огромную толпу людей. Миша шел впереди, словно ледокол прокладывая дорогу, девушке с лицом ангела. Поезд стоял на самом последнем пути, так что добраться туда было делом довольно сложным и медленным. Михаил выкупил для Насти место в самом дорогом купе. Он максимально заботился о ней, тайком подозревая, что она беременна, и поэтому хотел, чтобы она без проблем добралась до Новосибирска. Перед ступеньками вагона она повернулась к Мише. Он нежно взял её руки, а затем вынул из кармана деньги обернутые салфеткой, а между ними – его личное предписание на дорогу, которое должно было помочь в случае эксцессов в пути.

– Возьми, – сказал он, протягивая Насте этот подарок.

– Не могу. Это, наверное, много. Тебе и самому надо на что-то жить.

– Я здесь как-нибудь управлюсь. А ты отправляешься через половину страны… Мало ли что может произойти. Там я еще подписал два документа (поручения за тебя), которые могут тебе помочь.

– Почему?

– Возьми, пока ты не приедешь к сестре, это единственный способ помочь. Ты, наверное, беременна, пусть это будет моим подарком для малыша.

– Ещё этот билет в 1 классе… Разве тебе не на кого потратить деньги? Как я смогу тебе это вернуть?

– Настя, не переживай. У меня денег хватает, а тратить особенно и не на кого.

– Извини, Миша, я не хотела. Мне тебя очень жаль. Ты так одинок…

– Хотя бы ты не плачь за мою жизнь. Я привык. Всё нормально. Главное, что как приедешь, напиши мне письмо. Тогда буду очень счастлив.

Анастасия и Михаил еще несколько секунд смотрели друг на друга, затем прокурор нервно взглянул на часы. Хотел не показывать, что волнуется за её длинную дорогу.

– Я боюсь за тебя, Настя. Тебе предстоит долгая дорога, а ты ещё в положении. Не знаю почему, но чувствую, как будто прощаюсь с сестрой. Ведь у меня никогда не было братьев и сестер, в отличие от друзей.

– Как приеду в Новосибирск, обязательно отправлю тебе письмо или телеграмму.

Михаил улыбнулся и обнял женщину. Его глаза говорили: «Почему ты не хочешь остаться? Всё будет хорошо, я буду о тебе заботиться». Они поднялись, Миша помог ей устроиться в купе, где её соседкой оказалась женщина лет пятидесяти. Обняв Настю в последний раз, он вышел, ища глазами ее окно. Когда поезд начал двигаться, он увидел, как по щекам Насти покатились слезы. Когда поезд уехал вдаль и пропал из поля зрения, Мише стало плохо. Он приложил руку к сердцу, может и потерял бы сознание, но его водитель, что-то подозревавший, пошёл вместе с ним на вокзал, и когда увидел, что его командиру прижало сердце, он вовремя подбежал и помог Смирнову.

***

Только что закончился дождь. Был уже вечер, и женщина, старалась идти мимо луж. Однако её сапоги, пропускали воду. Она уже давно хотела купить новую обувь, ведь эта пара потрескалась. Она много раз просила мужа, чтобы он её подарил новые, но он, вместо этого все деньги пропил и использовал на любовниц. Женщина уже и не помнила, каково это: носить новую и удобную обувь, которая не намокает. Она хотела купить новые сапоги, копила даже на них, однако на самом деле она содержала семью. Надо было помогать дочери: и ухаживать за одеждой, и на развлечения что-то оставить. Да и еда сама себя не могла купить… Гаянэ с большим страхом подошла к зданию, где располагалась Главная военная прокуратура, и работал её «Мишка». Она часто оборачивалась, чувствуя, как будто кто-то за ней следит. Она была в форме военврача 1-го ранга и держала в руке чемодан. Заметно нервничая, она подошла к часовому.

– Здравия желаю, товарищ полковник! Что вы хотели? – спросил часовой, смотря на женщину в мокрой форме, чьи черные волосы приклеились к лицу.

– Военврач 1-го ранга Тарасова Гаянэ Хачатуровна. Пришла к военному прокурору Смирнову Михаилу Владимировичу.

– С какой целью? Вы записались на встречу?

– Мне нужна его помощь. Он мне её обещал, – поняв, как это плохо звучит, Гаянэ изменила речь. – Михаил Владимирович, сказал, если у меня будут проблемы, я должна к нему прийти.

– Кем вы ему приходитесь?

– Невестой, – неожиданно для себя выпалила Гаянэ.

– Невестой?

– Да.

Часовой посмотрел на неё через забор, отошел в будку, поднял трубку телефона и начал что-то говорить. Дождь опять начал идти, а женщина стояла, как заброшенная статуя посреди тёмного сада. Её также не покидало чувство, как будто за ней кто-то следит. Вскоре дежурный вернулся к Гаянэ со словами:

– Товарищ военврач, товарищ военный прокурор уехал, но скоро должен вернуться.

– Спасибо. Когда придёт, скажите ему, что я буду ждать. Где он знает.

– Может быть, зайдёте к нам в будку. Вы уже промокли. Ещё заболеете.

– Нет, спасибо. Передайте ему, как вернётся, что буду там, где он знает.

Гаянэ отошла от ворот и хотела уже уйти, как рядом с ней остановилась машина. Она замерла от страха, и хотела уже убегать, когда из машины вышел адъютант Михаила. Он обратил на неё внимание.

– Гаянэ Хачатуровна, добрый вечер. Что здесь делаете? Вы так неожиданно появились, как будто с неба свалились.

– Пришла к Михаилу, но не застала его. А что случилось? – спросила она с испугом.

– Садитесь в машину. Нужна Ваша помочь.

Она быстро, чувствуя что-то неладное со Смирновым, подошла к машине, а адъютант взял ее чемодан и положил его в багажник. Сев в машину, Гаянэ увидела Мишу, на лбу которого были крупные гроздья пота, а глаза блестели от слез. Она присела рядом с ним, взяла его руку. Военврач знала, что с его здоровьем было не очень хорошо. С первого дня, когда узнала, что мужчина болеет, она решила взять над ним «шефство». Но только сейчас она поняла, что у него не было никого, кто мог бы ему помочь, случись что. Машина с водителем, отделенным стеклом, двинулась. Глаза двух любовников, сидевших сзади, встретились.

– Миша, что с тобой? Сердце болит?

– Ничего, это у меня так часто, сама знаешь. Поболит, поболит и перестанет, – сказал он, растирая грудь в районе сердца.

– Ты серьезно болен. Тебе надо отдохнуть дома, а не работать.

– Я только что с вокзала. Посадил Настю на поезд. Сейчас идёт война, и я – военный прокурор. Я – военный человек, и подчиняюсь законам военного времени. Какой отдых дома, о чём ты говоришь?

– Миша, заклинаю тебя, без здоровья ты вообще не будешь работать. Я сделаю всё, что скажешь, но на сегодня с тебя хватит. Сколько уже времени? Когда я выходила из дома, было 16:43, сейчас, наверное, уже больше 18 часов. И когда надо тебе ехать домой? Не играйся с сердцем. Это очень серьезно! Нам надо ехать домой. Но только не ко мне… Тебе надо отдохнуть, или твоё сердце не выдержит такой нагрузки. А я бы очень хотела, чтобы твоё сердце выдержало.

Михаил спокойно на неё посмотрел и обнял её руку. Он тяжело дышал и смотрел в окно, пока машина ехала по улицам Москвы. Ни он, ни Гаянэ, не знали что рядом со входом в прокуратуру прятался один из членов секты, в которой находился Фёдор.

Дома Гаянэ осмотрела Мишу, ставшего ее новым пациентом, и приказала ему отдыхать. Он попробовал возражать, попытался встать и позвонить своему начальнику, но женщина сама позвонила главному военному прокурору. От него она услышала, что она права, и прокурору надо отдохнуть. Михаил лежал на кровати в своей комнате, рассматривая, как ветер играет с листьями деревьев во дворе. Тем временем его любимая начала готовить ужин. Женщина всегда остается женщиной. Гаянэ варила суп, время от времени (с его разрешения) отвечая на телефонные звонки. Миша с нетерпением ждал, пока она приготовит.

Он знал ее «руку» еще с момента, когда Федор не начал выпивать и ревновать Гаянэ ко всем мужчинам. Прокурор обожал блюда ее приготовления – всегда такие нежные и вкусные, как для царской семьи, и с нотками её родимой Армении. Он неимоверно обрадовался, когда увидел Гаянэ, входящую к нему в комнату с тарелкой в руках. Почувствовал её холодные бледные руки и мокрые волосы. Она гуляла по его дому, в нижнем белье и босиком. Он начал её жалеть.

– Миш.

– А?

– Могу у тебя остаться? – спросила она очень тихо, потупив глаза в пол.

– Конечно, можешь. Вместе с Лилит. Федор взялся за старое?

– Вообще, мне лучше уехать на фронт.

– Что случилось Гаенька? На тебе лица нет.

В ответ женщина молча сняла мокрую форму, показав многочисленные рубцы от побоев, оставленных Федором, вчера вечером.

– Когда это было в прошлый раз? Ты не хочешь подать заявление на него?

– Самые новые – вчера. Высказал всё что мог. Избил до крови. Он меня ненавидит. Сказал что убьет Лилит, если я убегу к тебе. Дура! Почему я послушалась его и не отправила дочь к тебе? Что с ней будет? Я за неё боюсь. Мы с ней договорились, чтобы я попросилась на фронт. Ты можешь помочь? Он… Он меня «порадовал». Сказал, что у него на стороне есть сыновья, а Лилит он не признаёт своей дочерью. Ублюдок! Ты бы только знал, сколько раз я с ним бы смогла иметь сына, и не одного. После того, как он избил меня по пьяни в шестой раз, и у меня снова случился выкидыш, я уже перестала считать этих наших неродившихся детей.

Мужчина, ошарашено слушавший эту исповедь, поставил тарелку на тумбочку. Женщина, стоявшая у окна, разрыдалась, сотрясаемая беззвучным горем. Он встал и обнял ее. Гаянэ упала в обморок, а он усадил её рядом с собой на кровать.

– Гаенька, это ужасно. Оставайся здесь, сколько захочешь. Я не дам тебя обидеть. Помогу тебе с разводом. Но в первую очередь надо спасти Лилит. Я завтра начну этим заниматься.

– Миша, у нас есть шансы? – сказала женщина, гладя его ладонь.

– Послушай, у меня в паспорте уже есть и штамп о браке, и штамп о разводе. Будет и у тебя. Одной печатью больше, одной меньше. Это же просто формальность. Важно видеть людей за бумагами. А я вижу, очень красивую южную женщину, которую люблю.

Гаянэ улыбнулась, почувствовав надежду на нормальную жизнь. Она села на кровать, жестом пригласив к себе. Они были рядом и, обнявшись, утонули в долгом поцелуе.

– Ты замёрзла. У тебя мокрые волосы.

– Не волнуйся. Ничего такого.

Однако он не поверил, быстро нашёл ей сухую одежду и дал один полотенец, а вторым вытер её мокрые волосы. А затем приказал Гаянэ снять и нижнее белье. Так и не вернувшись к супу, Михаил подошел к платяному шкафу со сменным бельем и выдал Гаянэ свою нижнюю рубашку под китель. Он накрыл её одеялом и сказал ложиться.

– Миша, ты сам болен. Ты должен ложиться, а не я.

– Гай, а кто поможет мне спасать Лилит, если ты заболеешь?

– А почему ты не можешь отдохнуть?

Для Миши говорить много не надо было. Резко поднял её из кровати, взял на руки, и они пошли на большую кровать. Там прокурор спрятал под теплым одеялом свою возлюбленную и обнял её.

– Миша, я, наверное, много от тебя хочу. Поможешь мне с новыми сапогами? У меня и сейчас денег не так много. Понимаешь? Я сама содержала дом. Я дам столько денег, сколько могу дать. – говорила женщина, согреваясь в объятиях Миши.

– Деньги для меня не проблема. Завтра пойдём. Самое главное, чтобы тебе было удобно. Мне надо ухаживать, за красотой нашей армии, – сказал Миша, улыбаясь, но скрывая боль в груди.

Гаянэ же практически впервые за 11 лет, почувствовала себе любимой, за которой не стоит психопат с поясом или бутылкой, чтобы её оскорбить и избить. Она имела при себе очень милого человека, который был сильно в неё влюблён и который обещал спасти её малышку, которую, наверное, будет считать своё доченькой.

***

Лагерь отделения Антошевского и Лисицына находился глубоко в лесу. Тень деревьев помогала преодолеть летний зной; бойцам помогал приятный ветер. Александр стоял перед картой, которая лежала на большом столе, расположенным перед их палаткой, и рассматривал позиции войск. Позади у радиостанции работал радист. Где-то далеко видно было, как в его сторону шёл Максим Лисицын, держа в руках яблоки, которые привезли с близкой деревни. Позади него Борис, вместе с другом собирал хворост для костра. Максим снял фуражку и подошел к Александру, который что-то чертил. Его лицо было безучастным.

– Как ты думаешь, сколько продлится эта война? – спросил необычно серьезным голосом Лисицын, подавая другу яблоко.

– Макс, ты что? Решил податься в политику? Объявление и завершение войны – вопрос политический, а сама война – дело военных. Не наше дело заниматься политикой. Наше дело – бить врага и слушать приказы.

– Если Германия захватит Москву, это будет крах, – говорил с каким-то отчаянием Максим – Или не захватит?

– Максим, я не знаю. Может быть, война продлится еще 3-4 года. Она только началась, а мы уже в полной дыре. Если мы не вырвемся, то окажемся как поляки. Они сколько воевали? Месяц или два? – раздраженно ответил Антошевский.

Командиры смотрели друг на друга в молчании и одновременно ели яблоки. Антошевский не хотел признаваться, что какую-то часть своего пайка он откладывал Борису, который сейчас нуждается в большом количестве еды. Паузу прервал радист с важной сводкой.

– Товарищ комкор, я только что получил приказ двигаться на соединение с 21-й армией маршала Буденного, – сказал старшина, отойдя к Лисицыну от радиостанции.

– Приказ принял. Передайте Центру, что мы выдвигаемся, – ответил Макс, выглядывая из-за спины своего друга, который выбрасывал огрызок от яблока.

– Ну, вот видишь, все хорошо. Буденный хорошо знает военное дело. Не зря же он стал маршалом. Не волнуйся, все будет хорошо. Все идет в правильном направлении. Вот увидишь, скоро опять будешь гулять с Настей по набережной, кормить ее мороженым и танцевать на даче. Все сложится, только надо в Победу верить, – закончил разговор Александр, обнимая Максима.

***

Никто, за исключением высшего руководства страны и, возможно, некоторых офицеров Красной армии, не мог догадаться, что война придёт так быстро. 22 июня 1941 года закончилось детство Саши, Маши и Тани Свиридовых. В романах принято говорить о счастливой довоенной поре, но вряд ли это применимо к истории Свиридовых. Когда началась война, 11-летний Александр неожиданно повзрослел. Этот ребенок смотрел на мир серьезными голубыми глазами, которые получил от любимой мамы. Беззаботных детских игр и несерьёзности у него как-то сразу не стало. Он поставил перед собой задачу защищать сестёр и бабушку не только от отца-тирана, но и от вражеской армии. Вернувшись домой с улицы, где он играл (еще не зная, что в последний раз) с другими детьми, Саша Свиридов с сестрами увидел пьяного отца. Владимир Ефремович спал, наклонившись на стол, где стояла большая бутыль с мутноватым самогоном. Семья Свиридовых уже 4 года жила сиротами после того, как мать погибла от рук отца. От старой доброй и уютной жизни уже давно остался один лишь потухший пепел в душах. Детей, застрявших в пороге дома, испугала бабушка Варя, пришедшая с города. После смерти невестки, осуждения сына и его короткого пребывания в тюрьме, она переняла заботу о внуках.

– Отец, как обычно, пьет? – спросила она, заглядывая вглубь деревянного домика.

– Идите мыться в мой придел, – сказала Варвара Смирнова, показывая на ведро с водой в сенях. – Я с ним поговорю. Как будете чистые, я вернусь, и будем кушать.

Александр посмотрел на бабушку, взял сестер за руки и направился к ведру с половником и мылом. Варвара Сергеевна, тяжело вздохнув, подошла к сыну, всё еще надеясь его образумить.

– Что ты делаешь, дура старая?! – закричал пьяный Владимир, проснувшись от звука разбившейся бутыли с самогоном, которую его мать с отвращением бросила на пол.

Он был в ярости и ударил бы мать, но знал, что именно она содержит его пьянки и его детей.

– Завтра тебя здесь уже не будет. Может быть, хотя бы на фронте пригодишься, – с отвращением сказала мать.

– Фронт? Что такое? Война началась? – ответил Свиридов, начиная трезветь; он зачерпнул горсть очень холодной и грязной воды из ковша и умылся.

– Да, война. И почему люди должны умирать за тебя? Вставай, тунеядец!

– Пусть эти негодяи без меня обходятся!

– Я говорила с военкомом. Он сказал, что ты – в первой категории призыва. Пьянь, ты бы о детях подумал.

– О ко-ом? О детях? У меня нет детей. Или ты имеешь в виду этих мелких мерзавцев? Они только усложняют мне жизнь. Как же было хорошо холостым! Такая вольница! Нет же! Помнишь, как ты и отец меня всего съели: «Женись да женись! Маша – хорошая девушка»? Все проблемы – от вас. Когда бы не ты, то и эти засранцы покинули бы этот свет, как твоя Маша и её ребёнок с которым залетела с кем то на стороне.

Ни Свиридов ни его мать не знали, что разговор слышал маленький Саша, его маленькое сердце было уничтожено словами его отца. Варвара хотела ему сказать, что на самом деле, она не имела счастья в браке. Её муж, который дружил с родителями Маши, поддерживал идею свадьбы молодых людей, не смотря на этот, что девушка ожидала ребёнка.

***

Подземные казематы Брестской крепости давали хоть какой-то отдых от жары. Отделение, оставшееся под командованием Петра Гаврилова, готовилось к новым стычкам с врагом. Солдаты и офицеры пересчитывали патроны, набивали обоймы и заряжали оружие. Сам же майор вернулся с разведки.

– Что-то случилось, товарищ майор? – встревожено спросил Владимир Смирнов.

– Товарищи, – ответил Гаврилов, обращаясь ко всем, кто остался от четырехсот его подчинённых 44-го стрелкового полка, – мы должны бороться. Каждый убитый фашист приближает нас к победе.

Неожиданно раздался глухой лязг нескольких гранат, упавших на пол, и на бойцов Гарилова обрушилась яркая вспышка и ударная волна. Два пулеметчика, сидевших впереди, погибли сразу, остальные, приходя в себя от контузии, прижались к стенам и приготовились к бою. Темноту и звенящую тишину разорвали резкие команды на немецком, торопливые шаги и выстрелы в направлении советских солдат. Придя в себя, они, как один, встали и ринулись на немцев в рукопашную.

Мы, живущие в мире «дополненной реальности», уже забыли, что такое ярость и убийство своими руками. Цивилизация сделала даже убийство виртуальным и нестрашным, немучительным для совести убийцы. О том, каково это, написала поэт-фронтовик Юлия Друнина: