Читать онлайн Иные жизни

Глава 1

Глава I. Прибытие

Цыганский табор пришел с закатом со стороны Ауга, что расположен с западной стороны от селения. С первыми лучами рассвета по восточной дороге селяне стали различать приближающиеся повозки цирковой труппы, держащей свой путь из Барии. Холодное небо, затянутое серыми тучами, скрывало диск солнца. Когда его неяркие очертания оказались в зените, прибывшие с разных сторон света чужаки расположились по обе стороны, размытой от затянувшихся дождей дороги, ведущей в селение.

Справа от дороги, вокруг образованного кострища, табор расположил вардо, покрытые яркой краской, высохшей и отшелушившейся по гнетом солнца южных земель, никогда не виданных местными жителями и, знавших о них по рассказам немногочисленно забредавших в их селение чужаков. Двери и ставни вардо были украшены искусным резным деревом, говорившем о мастерстве, прибывших чужаков. Возле кострища располагались скамьи и столики для приема пищи. За вардо, ближе к реке, были расставлены немногочисленные палатки с товаром: золотые монеты различных эпох, царств и давно минувших королевств, манящие к себе руки детворы; мушкетные стволы, привлекающие внимание рода мужского; яркие, пестрые платья, вызывающие недоумение, но все же приковывающие взгляды, одевающихся без позерства селянок.

По левую сторону от дороги цирковой труппой был расположен большой красный шатер. Внутри него находилась арена, окруженная рядами скамей, расположенных друг над другом. Рядом с большим шатром располагались шатры поменьше. У их входов стояли таблички, позволяющие проходившим мимо зевакам определить, какое действо таит каждый из них. Они гласили о комнате страха, где самый стойкий впадет в безумие от увиденного, шатре судьбы, войдя в который непременно познаешь неминуемую участь, королевстве зеркал, способном заглянуть в душу каждого, клетках со зверями, посмотреть коим в глаза требовало не малую смелость, и не многие зрители могли побороть свой страх.

Так прибыла кара.

Сапоги инспектора утопали в жиже под ногами. Ему приходилось широкими шагами переступать через борозды, наполненные смесью дождевой воды и глины, оставленные колесами кибиток чужаков и повозок селян. При каждом последующем шаге его ноги еще сильнее утопали в грязи, не находя в ее слоях прочной опоры. На фоне хмурого неба, дорожной грязи и жухлой травы яркие, пусть и пожухшие от времени, цвета шатров и вардо выглядели неестественными для этого места. Инспектору это не нравилось. Как и не нравился, встретивший его еще на перепутье дорог местный староста. Радушного приема инспектор, конечно, не ожидал, но все же прибывшего из далека служителя порядка в иных местах было принято принимать с уважением. Избавить его пробираться по размокшей земле, предоставив повозку, было бы со стороны старосты верхом гостеприимства. Но, глядя в серые старческие глаза старосты, он понимал, что для него и селян, он всего лишь такой же чужак, как и прибывшие ранее с табором и труппой люди. А значит, от него ждут скорого проведения расследования и последующего убытия из их глубинки.

Что касаемо глубинки, то за всю свою инспекторскую работу, а это без малого порядка сорока лет, ему не доводилось бывать в провинции Лауд. За школьные годы и время, проведенное в академии полиции, инспектор узнал об этой провинции лишь то, что она отделена от всего остального мира болотистой местностью, через которую пролегало всего пару троп. Сбившихся с них путников никто не искал, а местные жители доставляли не так много хлопот, и поэтому, инспекторов, в целях экономии государственной казны, отправляли сюда с плановыми проверками раз в пару лет для сверки документов, что сводилось по большому счету к контролю рождаемости. Проступки местных чудаков, описанные местными жителями, в отчетах инспекторов, как привило, не указывались.

Спокойная, размеренная жизнь, в которой местные жители не создавали проблем для государства, а оно в ответ закрывало глаза на их мелкие проступки, закончилась. Произошедшее происшествие молвой прокатилось по многочисленным кабинетам государственной полиции, а затем ускользнуло на улицы. И вот, уже возле торговых лавок, рядом с ярморочными выступлениями, в очередях в театр эта история, приобретая оттенки, передавалась из уст в уста. Владельцы газет не могли оставаться в стороне от распространяемых слухов, так как их главная задача всегда – держать ухо в остро и нос по ветру, и вот уже все передовицы газет пестрели заголовками о происшествии в провинции Лауд.

Как это было издавна заведено, газеты услужливо оставлялись прислугой перед завтраком высшим государственным чинам, которым очень пришлись не по нраву описанные события. Это и поспособствовало столь быстрой отправке инспектора в провинцию.

Он только что вернулся с задания из другого конца государства, как тут же его вызвали в кабинет шефа. Им была брошена на стол стопка газет, с коими, по причине своего отсутствия, инспектор не был ознакомлен. Далее последовали эпитеты, что это дело государственной важности и следствие должен проводить опытный сыщик, и лучшей кандидатуры, чем инспектор, для столь громкого расследования представить невозможно.

После этого инспектор проследовал к кассе, получил деньги из государственной казны для оплаты дороги. К его удивлению, на следующий день на железнодорожной платформе, его ожидала небольшая толпа, состоявшая из журналистов и любопытствующих зевак. Он получил четкие наставления от шефа полиции с ними не общаться, поэтому быстро проследовал в вагон поезда. Сидя на кресле в купе поезда он наблюдал за его окном, как собравшаяся толпа оказывает ему поддержку. Ту, которой ему не предстоит увидеть здесь. Он почувствовал суровый взгляд местного старосты за его спиной.

Так прибыло правосудие.

Инспектор достал ногу из сапога и грузно положил ее табурет, любезно подставленный ему помощником старосты. Поход через гущу грязи на главной артерии селения прошел удачно, но удача его покинула, когда он вышел на подобие каменистой мостовой, выложенной местным умельцем, явно не смыслящим в укладке каменных блоков, один из которых торчал острой кромкой вверх. Ступив на нее правая нога инспектора, не найдя полной опоры поддалась вперед, приведя ее в неестественное положение. Острая боль прожгла лодыжку, он споткнулся и опустился на колено. Старосте, вдвое меньшему чем инспектор, пришлось пойти за своим помощником, чтобы тот помог ему довести инспектора до таверны. На протяжении этого пути боль отзывалась в ноге.

Помещение таверны было небольшим, вмещавшим всего три стола, за каждым из которых по обе стороны могло уместится не более шести местных даровитых мужиков. Оценить крупность местного населения инспектору удалось, проходя по узким улицам. Мужчин было больше, чем он ожидал увидеть. При этом ни женщин, ни детей на улицах не было. Инспектор отметил этот интересный факт, списав его на происшествие. Все-таки, с учетом последних событий им действительно не помешало бы сидеть по домам.

Он потянул стопу проверяя ее подвижность. Легкое болевое ощущение оставалось, но после непродолжительного покоя становилось все же легче, и он ставил ставку на то, что через пару часов сможет подняться на ноги.

– Позвольте мы пригласим к вам знахаря. У него найдутся для вас травы для скорейшего восстановления – сподобился на доброжелательность староста. – Думаю после долгой дороги они вам непременно помогут не только унять боль в ноге, но и снять усталость.

При разговоре рот его искривлялся, и инспектору казалось, что его челюсть вот-вот выскачет и останется в висячем положении. А это не придало бы к его и без того безобразной внешности с крючковатым носом и маленькими глазами дополнительного шарма.

– Буду премного благодарен. – за годы службы инспектор научился пониманию того, что, принимая помощь, ты тем самым оказываешь знак признательности и располагаешь к себе противоположную сторону.

Староста махнул помощнику, что послужило его отправкой за знахарем.

Оставшись наедине со старостой, инспектор не стал упускать возможность и решил расспросить его о происшествии.

– Скверные дела творятся – начал он издалека.

– Да, скверные – краткость ответа давала понять, что староста не желает разговаривать на эту тему.

– Послушайте, нам рано или поздно, все же придется начать этот разговор. И времени мне терять не хочется. Тем более чем быстрее мы разберемся, тем быстрее я отсюда уеду, предоставив вам спокойно пребывать в своей бытовой суете.

– Ну что ж, валяйте – староста обреченно посмотрел на инспектора. Он и сам прекрасно знал, что от разговора не уйти.

– По предоставленным мне данным от статистической службы государственной полиции за последние пару десятилетий на территории провинции не было зафиксировано подобных происшествий. Только мелкие кражи и бытовые ссоры, которые фиксировались в рапортах прибывающих сюда инспекторов.

– Да, все верно. Местный люд здесь спокойный. Их предкам, многим поколениям, выпала иная участь. Может поэтому здесь спокойно.

– Это спокойствие прервало появление цыганского табора и цирковой труппы?

– Не скажу, что подобное частое явление в наших краях. Раньше да, были времена получше. Но и сейчас нет-нет, да кто и забредает такую глухомань.

– Но, все же, явление достаточно необычное. Да, для больших городов оно не редко. Но в этих местах. Как оно не послужило к негодованию со стороны местных людей? Столько чужаков и за раз.

– Говорю же, люд тут мирный. А эти, прибывшие, еще и развлекают.

– Тем не менее случилось происшествие.

– Вот же ж, задрал. Инспектор, в рапортах используйте такие формулировки. Убийство, вот что здесь произошло. А возможно и два, если тело не найдем.

– За терминологию прошу прощения, это профессиональное. Но мы все же подошли к сути. Две жертвы. Одна со стороны местного населения, другая от чужаков. При этом никаких конфликтов. Может вы чего-то не упомянули в своем сообщении в полицию?

– Из описанного мной все как есть. Не указал лишь зверств происшествия. Но, как я полагаю, народная молва их и так разнесла.

– Да, газеты были полны статей о кровавой бойне в провинции Лауд. Это соответствует действительности?

– Когда увидите, тогда и решайте сами. На моем веку подобного не было.

– Со стороны чужаков не было провокационных действий, которые могли бы привести к необратимым последствиям?

– Нет, они предоставляли услуги, за что получали деньги. Все шло своим чередом.

– Убийство произошло пять дней назад, а когда пропал человек?

– Спустя день после убийства.

– Его видели в этот день?

– Да, вон за той стойкой.

Инспектор обернулся назад к стойке, за которой разливалась брага.

– Завсегдатай этого заведения?

– Нет, хозяин таверны.

Дверь отворилась и в помещение с улицы забрался запах сырости. Следом за ним появились две фигуры, одна из которых была в грубой домотканой, бывшей некогда белой, рубахе, убранной в штаны, подпоясанные ремнем. На нем висел небольшой серп и мешочки для сбора трав. Это был мужчина, по возрасту ненамного старше старосты, с редкими седыми волосами на голове и длиной бородой, доходившей до пояса.

– Дождь опускается – произнес знахарь. – Солнце совсем затянуло. Стемнеет быстро. Если мы надолго, то факелу надо сыскать.

– Не переживай – ответил староста – проводим. А пока осмотри инспектора. Наши условия существования способны выбить землю из-под ног.

Знахарь присел рядом с табуретом и начал осмотр ноги.

– Небольшой вывих. Наложим повязку. К завтрашнему дню все заживет.

– Я бы хотел сегодня осмотреть место убийства – инспектор обратился к старосте.

Тот выглянул в небольшое окно таверны, через которое проникал тусклый свет.

– Сегодня сдается мне уже не получится. Свет рано уйдет. Дождь опускается. В этих местах тьма сгущается быстро. – глядя в окно ответил староста. – Не думаю, что при свете факелов осмотр принесет вам пользы. Останьтесь сегодня здесь. На втором этаже есть кровать. Мой помощник принесет все что вам необходимо.

И кивнул на него, тем самым, обозначив ему, что он поступает в распоряжение инспектора.

– Вот, примите перед сном. – знахарь поставил на стол, стоявший рядом с инспектором небольшой бутылек. – Это настой из трав, поможет выспаться после долгой дороги.

Инспектор внимательно посмотрел на бутылек, инспекторский инстинкт чувствовать неладное, он не вызывал.

С момента, как таверну покинул помощник старосты, предварительно приготовив ужин и растопив камин на первом этаже таверны, минуло пару часов. Инспектор расположился деревянной кровати, ноги он закинул на ее изголовье. Напротив кровати стоял небольшой столик, на котором лежали личные вещи инспектора: потертый кожаный портфель, кипа бумаг, связанная бечевкой, ручка, врученная ему лично шефом полиции за многолетнюю и добросовестную службу. Над кроватью располагалась небольшая полочка, на которую он разместил лампаду. Тусклый свет, исходивший от нее, освещал практически все пространство небольшой комнаты.

Для инспектора подобные условия были достаточно сносными. Со времен академии полиции, в которую он был отдан на попечение из приюта для сирот, он привык к жестким условиям. Академия полиции, огороженная от остального города большой каменной стеной, содержала в себе вековой опыт воспитания инспекторов. Этот опыт славился хладнокровным отношением учителей к своим воспитанникам, ежедневными изнуряющими физическими тренировками, строгими наказаниями за невинные проступки, а также физическими за серьезные нарушения, одним из примеров могла служить высечка плетью. Определенно, все это давало стойкости, и в последующем принесло пользу инспектору, когда он поступил на армейскую службу.

В те времена государство продолжало расширять свои территориальные границы захватывая все больше новых территорий. Одни из них покорно сдавались без боев, другие же оказывали ожесточенное сопротивление. Обычно, на подобные участки, где были затяжные наступления отправляли выпускников академии полиции. С учетом опыта, полученного в стенах академии, они значительно выделялись по сравнению обычным людом, собранным с городских улиц и деревенских полей. Их выучка позволяла изменить ход сражений и являлась примером, как для новобранцев, так и ветеранов боевых действий.

Только одного фактора не могли учесть профессоры академии полиции. Переданное хладнокровие от учителей к ученикам могло служить не только на пользу государству, но и стать для него проблемой. Зачастую, выпускники академии, дослужившие до офицерский званий попросту, не жалели вверенных им солдат, не задумываясь отправляя их в мясорубку, из которой никто не возвращался. Сотни матерей и жен с детьми по всему государству оставались без кормильцев, а это создавало дополнительную нагрузку на казну. Поэтому все чаще выпускников академии стали использовать на передовой, в самой гуще сражений.

Он помнил длинные траншеи окопов, которые виляли из стороны в сторону пряча за каждым своим поворотом врага, жаждущего всадить в него пулю. Государство платило за каждого убитого врага, а вот у них, наоборот, каждое убийство было предметом чести. Оттого они сражались еще более ожесточеннее и яростней. Наиболее страшными были лобовые стычки, когда огнестрельное оружие отходило на второй план. Стоя лицом к лицу с врагом, включаются инстинкты выживания. Природное нутро берет верх над человечностью. Кровь закипает в жилах, пробуждая желание убивать без помощи подручных средств. Терзать тела, впиваясь в них клыками. Разрывать плоть усилием мощных рук. Он чувствовал, как вновь его руки стали погружаться в плоть, вырывая человеческие внутренности. Запах крови будоражил, придавал сил. Человеческие судьбы связаны. Убийца всегда находит свою жертву. И в иных мирах, и при иной жизни.

Он пробудился от резкого шума за окном. Ветки тиса, стоящего во внутреннем дворе таверны, вместе с каплями дождя били в окно под натиском ветра. Образ зверя, в которого он превращался во снах, все еще стоял у него перед глазами. Что его породило, хладнокровие, приобретенное им за забором академии или же порядок, созданный иными силами из хаоса. Лампада потухла. Маленькая комната погрузилась во мрак. Мир за окном был темен. Он ощущал, что в его душе таилась тьма.

Глава 2

Глава II. Жертва

Смрад стоял невыносимый. Даже после кошмаров ночи – ощущений вкуса крови и запаха внутренностей растерзанных тел – зловоние, исходившее из свинарника, было невыносимым.

– Почему не убрали тело? – По прошествии стольких дней разложение должно быть сильным, о чем свидетельствовали рукава старосты и его помощника, прикрывавшие рот и лицо. Инспектор, сделав шаг вперед к распахнутым дверям свинарника, отшатнулся и попятился назад, на ходу глотая свежий воздух после прошедшего дождя.

– Директивы, – ответил помощник старосты, – согласно им, мы не имели права трогать место преступления до вашего прибытия.

– Разве люди из табора не желали забрать тело?

В ответ староста и помощник промолчали. Они многозначительно посмотрели на него, и по их взглядам он понял, что для начала ему предстоит зайти в свинарник, а уже потом приступить к расспросам.

Внутри было темно. Свет поступал лишь через крохотные щели деревянных досок, служивших стенами свинарника, и узкие оконные проемы под самой кровлей. Староста оказался прав: с учетом непроглядной тьмы, в которую погрузилось селение с приходом дождя, вчерашний их визит в свинарник не принес бы должного результата.

Как только глаза привыкли к освещению, инспектор стал различать в дальнем конце свинарника очертания силуэта. По всей видимости, это был молодой человек. Инспектор начал подозревать, что его попусту разыгрывают. Но что-то в его позе заставило инспектора насторожиться. Закрыв поплотнее нос рукавом шинели, он приблизился к нему. Благодаря тонким полоскам света, пробивавшимся через щели, перед глазами инспектора предстала страшная картина.

Очертания силуэта подтвердились – это было тело юноши. По остаткам одежды и смуглой коже можно было судить, что он был представителем цыганского табора. Его тело было подвешено в области плеч за крюки для свиных туш. Они были привязаны к тонким нитям, переброшенным через балку, проходившую под потолком кровли. Голова с черными кудрями была запрокинута назад и почти касалась спины. На шее зиял широкий надрез, в котором виднелись позвоночные кости – именно они поддерживали голову в таком положении, не давая ей окончательно отделиться от туловища.

Руки были отрезаны в районе плеч и искусственно разделены в локтях и запястьях. Как составные части марионетки, они соединялись сквозь плоть рук нитями, еще более тонкими чем те, что поддерживали тело на весу. Ноги парня были скрыты широкими шароварами, но инспектор понял по положению свисающей ступни, что с ними проделана такая же процедура, что и с руками – конечности разъединены на части. Рядом со ступнями лежало месиво из кишок, свисающих из распоротого живота, и других внутренностей, распространявших смрад. В полумраке инспектору удалось различить в этом месиве: печень, почку и нечто похожее на мешочек, по всей видимости, это была мошонка.

Вдруг подвешенное тело вздрогнуло и заходило ходуном. Голова, прикрепленная к еще одной нити, ранее не замеченной инспектором из-за плохого освещения, поднялась в исходное положение, и белок закатившихся глаз сменился карими зрачками. Тело, покачиваясь на весу, начало танец, подобно марионетке на ярмарочных представлениях. Тонкие нити дрожали под натяжением, словно струны.

Инспектор проследил по ним взглядом до точки, послужившей возбудителем. Нити, переброшенные через балку, сходились справа от него к вертикальной перекладине, разделяющей стойла свинарника. Рядом с перекладиной, словно не чувствуя зловония, положив руку на закрепленные к перекладине нити, стоял сельский староста.

– Всего лишь хотел продемонстрировать вам полную работу мастера, – в его сухом тоне не было ни ноты, похожей на сочувствие.

Инспектору стало не хватать воздуха, и он поспешил поскорее покинуть свинарник. Выйдя на улицу, он стал жадно глотать воздух, наполненный запахом мокрого сена, сваленного возле частокола.

– Вам приходилось раньше такое видеть? – за его спиной раздался тонкий голос помощника старосты. – Мой желудок от увиденного свело, а его содержимое до сих пор наполняет вон то корыто.

Парень указал рукой на корыто, стоявшее рядом с инспектором.

Инспектор поднял на него суровый взгляд. Он уже не мог понять, не издеваются ли они вместе со старостой над ним. Но, увидев ясные, наивные глаза паренька, он умерил суровость, поняв, что это была их душевная простота, которой пришлось столкнуться с произошедшим ужасом. Он отметил, что для подобной ситуации оба держались достаточно крепко. За его спиной из свинарника вышел староста.

– Чуть старше его был, – староста кивнул головой в сторону помощника. Инспектор вновь не услышал в его голосе ни капли сочувствия. – Такой крепкий, на полях боев он бы пригодился. Но у государства был подписан договор с провинцией, не позволяющий забирать местных мужчин на армейскую службу.

– Вы знаете, как его звали?

– Я в их тарабарщине не особо понимаю. Это вам в таборе надо уточнять.

Инспектор посмотрел на помощника старосты, тот потупил взгляд в землю. Значит, имя цыгана ему тоже не известно. За столько дней могли бы и разузнать, хотя, опять же, это не входило в их обязанности.

– У вас найдутся добровольцы, готовые снять тело? – обратился инспектор к старосте.

– Думаю, среди местных желающих не будет. Табору это занятие тоже не приглянулось. Они приходили ранее, посмотрели, ушли, не сказав ни слова.

– Странно, что они не настаивали на возвращении тела. Насколько мне известно, в их культуре существует ритуал захоронения.

Староста и его помощник молча смотрели на инспектора.

– Что? Чего вы не договариваете? – он укоризненно посмотрел на помощника, так как давить на старосту было бесполезно.

– Его душу отдали болотным тварям, – ответил помощник старосты, склонив голову и потупив взгляд.

– Это все суеверия, – мгновенно возразил староста.

Инспектор не понимал, о чём идет речь.

– Суеверия, байки, слухи не могут умалчиваться, если в расследовании есть основания на них опираться. Рассказывайте.

– Думаю, вы бы и сами обо всем узнали, если бы вас не направили в наши места в спешке, – начал староста. – Поэтому умалчивать здесь нечего. Отмечу лишь, что это все суеверия. Итак, по легенде, окружающие селения болота населены тварями, от которых и пошел местный люд. В древние времена они вышли из трясин и поселились в этой местности. Места для жизни здесь не пригодные, дичи нет, растительности тоже, а выживать как-то необходимо.

Узнав поближе жителей равнин, живших за территорией болот, они поняли, что больше всего те ценят драгоценности. А в глубинах болот этого добра хватало. Вот только населяющие болота твари не готовы были с ними этим делиться. Взамен они требовали человеческую плоть, на что люди пойти не могли, стараясь жить хоть и бедно, но мирно.

Беда пришла, откуда ее не ждали – болезнь охватила селение. Сначала стали умирать старики и хворые. Затем недуг перекинулся на детей. Не прошло и пары недель, как уже взрослые мужики стали валиться один за одним. Извне, с равнин, пришли чужие люди. Они утверждали, что у них есть лекарство от болезни, но требовали за него сопоставимую плату.

Селяне долго решались, и вот в болотной чаще был возведен первый ритуальный круг. Поднять руку на своего сородича так никто и не смог, поэтому первую жертву оставили связанной в глухой чаще. На следующий день селяне нашли в ритуальном кругу лишь рассеченное на части тело. А взамен – ничего. Понурые возвращались они в селение. Вдруг один из них оступился и провалился в болотину. Поспешившие ему на помощь уже ничем не могли помочь – голова его ушла в пучину. Две напрасно понесенные жертвы.

Мрачно смотрели они на гладь болота, проклиная день, когда пошли на сделку. Вдруг над гладью болота появились пузыри, а затем над поверхностью показалась рука. Селяне быстро подали палку и вытащили беднягу на поверхность. Весь в болотной тине, он тяжело дышал. В руках его был камень, пред красотой которого меркли все драгоценности мира.

Сделка с обитателями болот состоялась. За ней последовала еще одна – с жителями равнин. Получив долгожданное лекарство, селяне начали идти на поправку. Жители же равнин, увидев доселе невиданные драгоценности, стали чаще появляться в селении и предлагать его обитателям обменять драгоценности на различные товары. Не найдя согласия, они стали сеять веру в селянах, что хворь – это недуг, возникающий от нехватки питательных веществ в пище, и вскоре их ждет возвращение болезни. Память о прежних муках была еще крепка в сердцах селян, поэтому они согласились на еще одну сделку. А затем на еще. И еще. Ритуалы стали чаще. И чем больше они совершали их, тем сильнее охватывала алчность их души.

Староста замолчал.

– Почему вы сказали, что если бы у меня было больше времени, то я бы знал об этом поверье?

– Потому что с приходом государства в эти места поступил указ, запрещающий проведение подобных ритуалов. Селение стало снабжаться необходимой провизией. Лекарства исправно поставлялись. Рынок камней наполнился, и уже не так пользовался спросом. Единственное, что могло послужить нарушением закона, это поиск ирита. Особый камень, добытчикам удавалось отыскать такой всего пару раз за вековую историю.

– То есть, существует вероятность, что кто-то из местных селян мог сотворить такое в угоду добычи какого-то камня?

– Не думаю. Государственная власть жестко искореняла подобное. Хотя вековые традиции искоренить сложно, но местный люд на такое сподобился бы навряд ли. Тем более взамен ушедшей традиции почитания болотных духов государством позволено местным жителям уносить в чащу болот и возлагать на ритуальные места части своих тел.

– Части тел? – инспектор недоуменно посмотрел на старосту.

– Части тел, коими служат волосы и ногти.

Манера подачи информации начинала немного раздражать инспектора, но иного варианта у него не было.

– А люди не боятся затеряться в болотах?

– Местным тропы знакомы. А вот чужаков эти места не принимают. Во времена становления государственной власти ряд компаний, в гонке за добычей драгоценных камней, снарядил ряд экспедиций. Из чащи болот ни одна не вернулась. После этого власти ввели закон, что в болотную чащу дозволено входить только местным жителям.

– Разве экспедиции не снабжались местными, которые знают тропы?

– С ними, да вот только тропы начинают блуждать, почуяв чужаков. Никто не вернулся.

Зловоние из свинарника вновь достигло ноздрей инспектора. Ему следует повнимательнее осмотреть место преступления, а затем необходимо будет снять труп юноши. Что с ним делать, ему еще не пришло на ум.

– Необходимо осмотреть место еще раз, – инспектор обратился к старосте.

Тот отошел в сторону, и инспектор нехотя двинулся к свинарнику.

Войдя, он увидел, что тело уже перестало колебаться на нитях. Он подошел к нему, внимательно изучил горловой надрез и раны на руках. Сделаны они были искусно, с мастерством. Раны были резные и не содержали рваных лоскутков плоти, как могло быть, если бы использовали топор либо подобный сподручный инструмент из обихода местных селян. Однозначно, использовали орудие тонкое, с хорошей заточкой. Инспектор вспомнил, как пару лет назад, в ходе прохождения профессиональной переподготовки в медицинской академии, ему удалось лицезреть, как врач скальпелем вскрывал тело утопшего. Те аккуратные разрезы были точь-в-точь как на теле юноши. Подобные инструменты у местных селян вряд ли сыщешь. Найдется ли подобное у чужаков? С учетом постоянных передвижений как табора, так и цирковой труппы, наличие у них орудия, подобного скальпелю, не вызывало разночтений.

Инспектор осмотрел поверхность пола. Юноша был жилист и, скорее всего, оказал бы сопротивление, что оставило бы следы. Но следы борьбы отсутствовали. Значит, убийство произошло в другом месте. Труп лишь перенесли сюда впоследствии для совершения кощунственного ритуала. «Интересно, жители табора и цирковой труппы знали о местных обычаях, существовавших в старину?» – подумал инспектор, – «Возможно, староста не зря упомянул о расхожести в мире этого поверья в мире».

Он поднял взгляд на нити, связывающие тело. По пути к озеру, проходя мимо рыбацких лодок, он обратил внимание на рыбацкие лески. Они походили на те, что держали части тела юноши. Убийца воспользовался местными снастями, но с учетом их количества, разбросанного у лодок, хозяин вряд ли бы заметил пропажу. Ловкий трюк.

Выйдя из свинарника, инспектор посмотрел на старосту и его помощника. Ничего не оставалось – придется снимать тело таким составом. Он позвал их, и они пусть, и с неохотой, откликнулись на его просьбу. Найдя холщовый мешок, они аккуратно снимали части тела с крюков и укладывали в него. После получаса работы им удалось разместить все части тела в мешке. Последней они положили голову погибшего. Конопляной веревкой они обтянули мешок, соорудив по обе стороны подобие ручек. Староста с помощником взялись за изголовье мешка, а инспектор с другой стороны.

Продвигаясь к дверям свинарника, инспектор увидел за спинами идущих впереди старосты и помощника движение. Он остановился, положил мешок на землю, и они все вместе вышли на улицу.

На улице их ожидал цирковой клоун. Лицо его выражало печаль – черные полосы, идущие от глаз, усиливали этот эффект. Одна из них вилась от глаза ко лбу, тогда как другая спускалась по щеке к скуле. Наряд его был прост: белый цирковой костюм облегал тучное тело, от чего растягивались в области живота черные ромбы. На ногах были одеты черные башмаки, как казалось, на пару размеров больше стоп. Он молча смотрел на них, не делая ни единого движения.

– Чудной он у них, – сказал староста. – Обычно из чужаков в селение никто не заходит, но этот постоянно шарится по округе.

Он сплюнул на землю.

– Создает неприятности? – спросил инспектор.

– Нет, детворе вроде нравится.

– Хорошо, тогда почему бы не воспользоваться его помощью?

– А куда мы тело несем все-таки? – спросил помощник старосты.

– В табор, – утвердительно ответил инспектор.

– Они же не пожелали его забрать? – удивился староста.

– Обряд погребения присутствует в любой культуре, – ответил инспектор. – Он принадлежал их роду, им и решать.

– А если они знакомы с суеверием? – спросил староста.

– Тогда мне предстоит сложная задача. Но не переживайте мне удастся им все объяснить.

Он посмотрел на клоуна.

– Ну что, готов оказать помощь?

Тот молча направился в свинарник и взялся за веревочную ручку.

Нести поклажу стало заметно удобнее. Спереди, ухватившись за ручки, мешок несли староста с помощником, сзади же расположились инспектор и клоун. Шли молча, что создавало эффект траурной процессии. Инспектор увидел в окнах немногочисленных домов настороженные взгляды местных жителей. Он их понимал: участники процессии выглядели загадочно.

Неся мешок, инспектор с любопытством разглядывал клоуна. Он явно отличался от тех, что веселят публику. Пребывая по долгу службы в одной из провинций государства, инспектор познакомился с кукольным представлением на площади города, во главе которого был персонаж, находившийся в печали от неразделенной любви. Местной публике это представление очень нравилось, и они, подбадривая куклу, восклицали: «Не печалься, Арлекино». «Его как будто вырвали из этого представления», – подумал инспектор.

Он обратил внимание на лоскут ткани, выдранный на левом плече клоунского костюма. «Таким, как он, всегда нелегко приходится даже среди своих. Видимо, по нраву он только местной детворе», – отметил про себя инспектор.

Подойдя к частоколу, отделяющему селение от расположенных за его территорией шатров табора и цирка, участники процессии почувствовали под ногами скользкую жижу земли. Процессия замедлилась, каждый ступал осторожно, норовя удержать равновесие. Низ холщового мешка стал захватывать сгустки грязи, от чего поклажа становилась еще более тяжелой.

Выйдя на траву, примятую тяжелыми цыганскими сапогами, они остановились. От табора в их сторону выдвинулась группа людей. Все – мужчины. Инспектор опустил мешок на землю, и его примеру последовали остальные участники процессии.

– Оставайтесь здесь. Я с ними поговорю, – обратился он к ним и направился к идущим в их направлении цыганам.

В знак приветствия он поднял руку. В ответ последовал такой же жест. После недолгого разговора староста цыган согласился принять тело и отдал указания по подготовке вардо для погребения покойного. Инспектор с облегчением вздохнул: теперь нести эту ношу предстояло не ему.

Глава 3

Глава III. Табор

Инспектор сидел в кресле, услужливо поставленном одним из цыганских мальчишек, наблюдая, как мешок с частями тела юноши загружают в вардо, предназначенное для погребения. Баро табора дал четко понять, что пока не произойдет погребение, инспектор не вправе общаться ни с кем из представителей табора. День клонился к вечеру, и инспектор осознавал, что торопиться уже некуда.

К погребальному вардо из палаток стал стекаться цыганский народ. Представительницы женского рода были одеты в длинные юбки с различными узорами, преимущественно ярких тонов. Их широкие рубахи были застегнуты на пуговицы так, что при определенном ракурсе можно было разглядеть линии тела под тканью. Мужчины предпочитали более сдержанную одежду. Преимущественно они были одеты в широкие черные шаровары и бордовые рубахи, поверх которых были накинуты узорчатые жилетки или теплые куртки.

Серое небо начинало сгущаться в сумерках. Цыгане стали зажигать факелы. Инспектор встал с кресла и направился к толпе. Он никогда не любил обряды погребения, но этот отличался от виденных им ранее.

Он до сих пор помнил то мрачное серое утро. Капли дождя стекали по запотевшему стеклу. Он провел по нему рукой и посмотрел во двор, где снаряжали траурную процессию. Лакеи запрягали лошадей в черные кареты, служанки проносили по двору посуду для поминального ужина, садовники собирали цветы, выращенные в придомовом саду, чтобы составить траурные венки. Гувернантка мягко коснулась его плеча – пора было идти.

Они вышли во двор. Там он увидел, как в карету со стеклянными перегородками из матового стекла аккуратно помещали два гроба. Роковая случайность или закономерность судьбы? В тот вечер, когда прозвучал взрыв, его родители выходили из театра. Всего лишь несколько минут – и они бы остались живы. Но осколки стекла и бетон театра пронзили их тела. В сводках газет значилось, что теракт был подготовлен одной из ячеек провинции, ведущей оборонительную войну против государства. Так обычные люди, не имевшие никакого отношения к политике, стали жертвами решительных действий высших чинов своей страны. Тогда он был слишком юн, чтобы все это понимать. Его глаза заполняли слезы отчаяния.

Стоя возле их могильного склепа, он отчаянно думал о своей судьбе. Близких родственников ни со стороны матери, ни со стороны отца не было. Они принадлежали к враждующим кланам, и все отвернулись от них, когда те заключили брак. И сейчас он был брошен на произвол судьбы.

Ему посчастливилось, что в этом мире еще остались неравнодушные люди. Гувернантка всегда относилась к нему с сочувствием и заботой. Именно она привлекла юристов, которые вырвали из жадных рук конкурентов остатки денежных средств от семейного бизнеса. Именно они пошли в уплату сиротского приюта, в который в большинстве своем попадали дети из аристократических семей.

Воспоминания растворились в дымке от затухающего костра, и он продолжил наблюдать, как цыгане выстроились полукругом возле вардо. В центре находился баро табора. Ему, как главному, предстояло держать речь.

– Наш малыш… Многие из вас помнят, как его маленькие ноги пробегали по зеленой траве бескрайних лугов вслед за табунами лошадей. Он их очень любил. Я уверен, что в иной жизни он будет среди них – мчаться по бескрайним просторам, чувствуя в волосах ветер свободы. Ведь свобода – это все, что находится в нашей крови. И даже в иных мирах это то, что будет с нами навечно. Прощай, наш брат, и оставайся всегда свободным.

Баро выдержал небольшую паузу и окинул взглядом всех собравшихся. В их суровых глазах не было слез, лишь отражение колеблющегося в порывах ветра света факелов. Отдав дань уважения, баро повернулся к вардо. Под его дно уже были уложены сухие ветви деревьев. Он поднес к ним факел. Пламя жадно поглощало сухую листву, становясь все ярче. Вскоре оно разрослось и, выскользнув из-под дна вардо, поглотило его целиком, донеся до инспектора свой жар.

Траур продолжался недолго. Оставив надзорных следить, чтобы пламя не перекинулось на палатки и жилые вардо, цыгане стали расходиться, занимая свои спальные места. Инспектор увидел, как одна из цыганок, стоя рядом с небольшим шатром, поманила его рукой и быстро скрылась в нем.

Инспектор подошел к шатру и отодвинул полог. Внутри было мало пространства. Заполнено оно было свечами, дававшими мягкое мерцающее освещение, и столом, за которым сидела та самая цыганка. В руках она держала колоду карт. Жестом головы она указала инспектору на стул напротив. Он принял приглашение и сел на него.

Оказавшись ближе к цыганке, в свете свечей он различил на ее лице смуглую морщинистую кожу, изъеденную лучами солнца, глубоко посаженные глаза и узкий рот. Его взгляд опустился на ее руки, все также перетасовывающие карты. В отличие от жесткой кожи лица, они не содержали следов старости и походили на руки молодой девушки. Разум инспектора не мог принять такую иллюзию обмана.

Цыганка перестала тасовать колоду и посмотрела ему прямо в глаза.

– Я знаю, ты пришел за ответами.

– Да, я веду расследование.

– Что ж, я могу лишь указать путь.

Она стала раскладывать колоду карт на столе. У нее получилось пять стопок, содержащих по три карты в каждой. Две стопки располагались друг над другом и были ближе к инспектору. Три другие были разложены под ними в один ряд. Все карты лежали рубашкой вверх.

– Вы готовы узнать вашу судьбу? – цыганка многозначительно посмотрела на инспектора.

Он молча кивнул. Ему была необходима беседа с представителем табора и, если ради нее ему предстояло пройти через гадание, то он был к этому готов.

– Ну что ж. Начнем, пожалуй, с любви, – она перевернула нижнюю левую стопку карт.

– Запоминайте хронологию расположения карт. Левая карта по отношению ко мне отвечает за чувства, средняя обозначает роль, правая же содержит в себе судьбу.

Она положила свою ладонь на левую карту, на которой было изображено пылающее сердце.

– О-о-о! – вздохнула она. – Чистая, искренняя, наивная любовь.

Ее ладонь переместилась к следующей карте. На ней была изображена марионетка на ярмарочном представлении в театре кукол.

– Та, к кому он испытывал чувства, лишь использовала его, – она многозначительно посмотрела на инспектора.

Ее указательный палец остановился на последней карте в стопке. На ней от большого костра исходило яркое пламя.

– Его сердце пылало от любви, а тело забрало пламя. На такую любовь способны лишь сердца молодых людей. Признайтесь, инспектор, вы когда-либо любили?

Инспектор посмотрел на нее и промолчал. Любовь. Он знал о ней многое.

Она пришла к нему в яркий солнечный день – легкой поступью по скрипучему полу из дубовых досок. Он находился в комнате, выделенной ему в приюте. Прошло пара месяцев после похорон его родителей. Проведение юридических споров оказалось делом не быстрым, и гувернантка временно пристроила его в семью своей сестры. Долго он в ней находиться не мог, так как помимо него в семье приходилось содержать еще пятерых детей. Отчасти он был счастлив, услышав новость об устройстве его в приют, потому что более не являлся обузой для столь славной семьи.

Дверь была открыта, и поэтому она без стука вошла в комнату. Занятый чтением книги, он поначалу ее не увидел. Она стояла, молча наблюдая за ним. Тонкая девчонка с рыжей копной на голове, одетая в мальчишеский комбинезон без рукавов, из которого торчали худые руки. Он заметил ее, когда она сделала шаг к небольшому шкафу, на котором стояла фотография его родителей.

– Скучаешь по ним? – спросила она.

Он опешил не столько от ее вопроса, сколько от ее неожиданного появления в комнате. Что-то погасило в нем гнев к чужаку, тайно проникшему на его территорию, и он ответил:

– Да, скучаю.

– Ты новенький. Трагедия, должно быть, произошла недавно?

– Пару месяцев назад. Об этом писали в газетах.

– Они сюда не поступают. Воспитательницы считают, что детям не следует знать, какая жестокость творится в мире. Как будто им удастся нас от этого защитить.

Она посмотрела на него и улыбнулась.

– Тебе, наверное, никто еще ничего здесь не показал?

– Я видел многое: обеденную группу, зал для занятия теннисом, библиотеку …

– То есть все то, что находится в пределах этого здания и той нелепой постройки, что называется забором? – прервала она его.

Он оторопело посмотрел на нее. Первое правило, с которым его ознакомили воспитатели по прибытию в приют, гласило: строго оставаться на территории приюта. О строгости наказания они многозначительно промолчали.

– Они строго смотрели на тебя и молчали, давая понять, что тебя ждет хорошая взбучка в случае чего, – весело засмеялась она. – Не переживай, здесь все так делают. И воспитатели об этом знают. Если не заходить далеко и не совершать пакостей, они закрывают на это глаза. Пойдем.

Она взяла его за руку, и они спустились по широкой лестнице к массивным дверям приюта, которые были распахнуты, впуская свежий воздух и заменяя прохладу комнат на теплое дыхание летнего дня.

Воздух был наполнен запахом петрикора. Садовник распылял из шланга воду на газон, ступая по которому они голыми ногами ощущали влагу, как после прошедшего дождя. Звуки природы окружали их. Жужжание пролетевшего рядом шмеля смешалось с порывом ветра, колыхнувшего листву деревьев, а затем потонуло в щебете встревоженных птиц.

Они подошли к забору, состоящему из ряда прутьев, позволяющим телам детей протиснуться сквозь них.

– Куда мы идем?

– Увидишь, – она загадочно улыбнулась ему.

Солнечный день померк, и инспектор вновь оказался в шатре перед лицом гадалки. Она перешла ко второй стопке карт, что располагалась в нижнем ряду. Аккуратно перевернула левую, отвечающую за чувства. На ней были изображены два переплетающихся тела.

– Страсть. Она ослепляет, как и сокровища.

Сундук, изображенный на следующей карте, не впечатлил инспектора. В кругах академии полиции гадание считалось шарлатанством, нацеленным на простолюдинов, коим необходимо было убежать от реальности. К болотной трясине на последней карте в стопке он также отнесся с прохладой.

– Страсть и алчность сошлись в одной душе, и это утянуло его в трясину болот. Там тебе и предстоит его найти.

– Здесь не опасно? – он смотрел на небольшое озеро, к которому она его привела.

– Не бойся, трясины здесь нет. Я часто сюда прихожу, чтобы побыть одной.

– Почему же в этот раз ты взяла меня с собой?

– Может, я устала от одиночества? Ты вот помнишь своих родителей, а я своих почти нет. Они ушли, когда мне было всего четыре года. Фуникулерный трос оборвался, и их кабина упала в ущелье. Стоило не малых усилий, чтобы вернуть их тела. Сначала меня забрала сестра матери, но мой своенравный характер всегда гнал меня из их дома. В очередной раз, поздним вечером, забирая меня из полицейского участка, ее терпение кончилось, и она отправила меня в приют. От местных воспитателей доброты и поддержки ждать не стоило, я это поняла в первый же день, когда они мне зачитали свод местных правил.

– А что же другие ребята, которые живут в приюте?

– О, они озлоблены на весь мир. Встречи с ними заканчиваются лишь потасовками. Винить их не в чем. Потеря близких оставляет свой след.

– Почему же ты считаешь, что я не такой?

– А это проверка, – усмехнулась она и побежала к воде.

На ходу она скинула с себя комбинезон. Нижнего белья на ней не оказалось. Он удивленно оторопел, глядя на голое тело. Ранее ему приходилось видеть только обнаженные человеческие тела, принадлежавшие мужскому роду. Спустя мгновение ее тело по шею погрузилось в воду.

– Чего стоишь? Прыгай в воду, – улыбаясь, она смотрела на него.

Он не ожидал такого предложения. Обнаженным он представал лишь перед своими родителями и гувернанткой, которая раз в неделю жесткой губкой проходилась по его телу, смывая в наполненную теплой водой ванну грязь городских дворов и улиц.

– Стесняешься? – задорно она обратилась к нему. – Боишься меня?

Это уже звучало как вызов. Страха он не испытывал, а стеснение можно было побороть. Он расстегнул рубаху и аккуратно положил ее на землю, сверху бросив брюки и панталоны. Не прикрывая своего естества, он не спеша спустился к воде. Ногой прикоснувшись к водной глади, он ощутил ее прохладу. Сделав пару шагов, он сквозь толщу воды почувствовал тепло ее тела. Она прикоснулась своей рукой к его руке.

Инспектор в ужасе сбросил со своей руки ладонь гадалки.

– Простите, не хотела вас напугать. Вы слишком сильно погрузились в воспоминания. Нам необходимо продолжать. В иных жизнях это время драгоценно.

Она перешла к следующей стопке, расположенной в нижнем ряду.

Инспектор увидел три карты: зверь, запертый в клетке, шут с ехидной улыбкой и багровый шатер.

– Из чувств здесь только печаль и одиночество. Иногда они способны подтолкнуть к неизбежному. Отвергнутый всеми, не способный на любовь, он желал лишь одного – обладать, запереть в клетке. Под маской шута, за чудаковатостью, скрывается злоба и хитрость. Ваши пути непременно пересекутся, – она указала на карту с изображением шатра.

– Удивительно, как наши пути пересеклись, – ее глаза сливались с травой.

– Я бы предпочел, чтобы не таким образом, – мягкая перина травы после жестких матрасов приюта давала покой его спине.

Его душа ощущала покой, находясь рядом с ней. Прошло уже пару месяцев с их знакомства. Пройдя проверку на озере, их связь окрепла, и они стали проводить каждый день вместе. Воспитатели этому не противились, отдавая отчет, что они еще не достигли пубертата, а значит, и беспокоиться пока было не о чем.

Каждый их день был наполнен событиями. Он рассказывал ей множество историй, прочитанных им в книгах, а она добавляла в них свои небылицы. И вот они уже вместе неслись под парусом по волнам океана на поиски редкой птицы, приносящей богатство, скрывались в темных уголках подземелий от стражников в попытке освободить заложника из оккупированных земель, сходились в поединке с черными рыцарями за право обладания сокровищами побежденного дракона, то поднимались до облаков на парусиновых крыльях, смастеренных по схемам, найденным в руинах древних гробниц.

Неважно – под проливным дождем либо под жарким зноем пустыни, плутая между лианами диких джунглей, спускаясь по горной реке, оказываясь в темноте пещер, – им было хорошо вместе.

– Что такое любовь? – ее глаза наблюдали за пробегающими над ними облаками.

– Не знаю, мои родители постоянно говорили мне, что любят меня.

– То есть для тебя это всего лишь слова?

– Так глубоко я в себе не разбирался. С потерей родителей я лишь ощущал горе и печаль в сердце.

– Даже когда мы рядом.

– Нет, с тобой иначе. Я забываю о прошлом и не думаю о будущем, наслаждаюсь каждым мгновением настоящего.

– Может, это и есть любовь?

Она приблизилась к нему ближе. Он почувствовал ее дыхание и мягкое прикосновение ее губ к своим.

Инспектор сидел напротив стола. Он прикоснулся рукой к своим губам, смахнув с них детский поцелуй.

– Инспектор, медлить нельзя. Время нещадно.

Гадалка перевернула центральную стопку карт, расположенную между нижним рядом и стопкой, ближайшей к инспектору.

– Эта стопка карт является ключевой. К ней сходятся все пути связанных между собой людей. В иных мирах, в иных жизнях, все остается неизменным: пять участников, связанных нитями судьбы. В центре событий всегда жертва. Карта с рукой, стянутой лозой с шипами, из-под которых проступает кровь, отражает боль жертвы. Стая волков, преследующая зайца, неизбежно загоняет его в угол и разрывает на части. – Она перевернула последнюю карту в стопке, которая оказалась пустой. – Но возможно ли изменить судьбу?

Он не знал. Память стерла воспоминания их ссоры. Из-за чего произошел конфликт, он не помнил, лишь знал, где ее искать. Он накинул пальто, наспех застегнув его на пуговицы. Оставляя следы на снегу, он отправился к прутьям забора, через которые они на протяжении многих лет сбегали из приюта – в места, где они могли быть только вдвоем.

Она будет ждать там, где он принял решение, навсегда изменившее его жизнь.

Выйдя на берег озера, он увидел, как она скользит по тонкому льду, воображая, будто катается на коньках. Холода, сковывающие гладь воды, наступили недавно, и ему не понравилась ее затея. Не окликнув ее, он вышел на лед и отправился по направлению к ней. Она не слышала приближающихся шагов, кружась в незамысловатом танце. Замерев на мгновение, она обернулась к нему. Ее ясные глаза выражали радость от встречи.

Ему так много предстояло сказать, но сначала они должны покинуть лед. Стоя в паре шагов от нее, он протянул ей руку. Она протянула в ответ свою.

Резкий звук трескающегося льда из-под ее ног донесся до него. За мгновение тонкая трещина дошла до него, а под ее ногами уже был витиеватый узор, напоминающий паутину. В ее глазах отразился испуг, и ее тело рухнуло под воду. Он стремительным рывком бросился к ней. Ее тело уже наполовину ушло под воду, руки скользили по поверхности льда в попытке ухватиться за что-нибудь. Он схватил ее за руку, когда голова уже ушла под воду.

Она потянула его за собой.

Уйдя под лед, он почувствовал леденящий холод воды. Пальцы судорожно сжимали ее руку. Трясина тянула ее на дно. Он сопротивлялся, пытаясь подняться на поверхность, чувствуя, что в легких заканчивается воздух. Его грудь сдавило, легкие пылали изнутри от нехватки кислорода. Жжение становилось все сильнее. Резкий рывок – неведомая сила потянула ее ко дну, и рука выскользнула из его хватки.

Последнее, что он увидел – изумрудный блеск ее глаз сквозь толщу воды.

Он не помнил, как добрался до приюта. Стоя в мокрой одежде возле камина гостиного холла, дрожа от холода, он выслушивал долгую нотацию от воспитателей – ее завершением стало решение об его исключении из приюта и переводе в академию полиции.

Инспектор смотрел на пламя свечи. Дрожь, пронизывающая все тело, сковывала движения. Он перевел взгляд на гадалку. Ее руки уже тянулись к последней стопке карт.

– А теперь, инспектор, посмотрим, что карты расскажут о тебе и о твоей судьбе. Чаша весов – это правосудие. Ты всегда ищешь ответы, в любой из иных жизней. Но вот удастся ли тебе победить зверя? – она указала на карту, где рыцарь верхом на коне пронзал копьём чудовище. – Вороний череп же укажет тебе истинный путь в пучине болот. Иди к своей судьбе.

Полог шатра распахнулся, и в нем появился запыхавшийся помощник старосты.

– Мы вас везде ищем. Нужно скорее идти к старосте.

Инспектор повернулся назад. Гадалки уже не было за столом. «Шарлатанство в чистом виде, не задал ни одного вопроса», – подумал он.

Выйдя из шатра, они проследовали вдоль табора. Ночь уже опустилась, и в свете костров мелькали силуэты людей. Инспектор подошел к одному из вардо, чтобы взять факел. Пробираться сквозь слякоть дороги, да и еще и в потемках, ему не хотелось.

Из вардо выглянула молодая девушка. В блеске изумрудных глаз отразилось пламя факела. Инспектор замер, глядя на нее. Воспоминания снова нахлынули, словно прошлое ожило перед ним.

Она прошла мимо, мило ему улыбнувшись, взяла в руку стоявшее рядом с вардо ведро и направилась к костру.

– Дочь гадалки, – раздался за его спиной голос помощника старосты. – Необычайная красота, сроду такой не видел. Говорят, что парень был ее женихом.

– Какой парень? – выйдя из оцепенения, спросил инспектор.

Помощник старосты молча кивнул в сторону погребального вардо.

– Идемте, – сказал он. – Мы и так вас очень долго искали.

– Что за вести у старосты?

– Мне велено лишь привести вас.

В ночи они прошли вдоль покосившихся частоколов заборов, по узкой тропе, к дому старосты. Выглядел он, как и все дома в селении: небольшой бревенчатый дом с крышей, покрытой толстым слоем дерна, травы и мха. Они отворили массивную деревянную дверь и со скрипом петель вошли внутрь.

– Где же вы, инспектор, так долго пропадали? – гневно возмутился староста.

– Пытался проводить расследование. У вас есть для меня новости?

– Имеются. Мы нашли это, – он бросил на стол медную монету.

– Что это? – недоуменно спросил инспектор.

Ранее подобные монеты ему не приходилось видеть. В торговом обороте государства использовался абсолютно другой монетный фонд.

– Плата за вход на болота.

– Что это значит?

– В давние времена, когда производилась добыча камней, у местных был ритуал: уходя в чащу болот, у путеводных столбов они оставляли такие монеты. Эту мы нашли у одного из таких столбов.

– То есть, вы предполагаете, что хозяин таверны направился в чащу болот?

– Все указывает на это.

– Почему вы раньше это не проверили?

– Добыча камней проводилась во множестве мест. Путеводных столбов более сорока. С учетом последних событий не каждый согласен отправиться к ним в одиночку. Мы снарядили пару групп. Сегодня пришел ответ.

– Если он отправился в болотную чащу, нам его не найти? – спросил инспектор.

– Есть лишь одно место, где он может быть – болотная хижина. В таких обычно останавливались все добытчики камней.

– Тогда нам надо ее проверить?

– Болота не принимают чужаков, – возразил староста.

– Вы же не верите в эти суеверия, – ответил на возражение инспектор.

Они молча смотрели друг другу в глаза.

– Я его сопровожу, – раздался голос за спиной инспектора.

Помощник старосты уверенным взглядом смотрел на них.

– Постоянно тебе не имется, – с досадой в голосе произнес староста.

– Выдвигаемся по утру, а сейчас необходимо отдохнуть. Сопроводишь меня до таверны, – обратился инспектор к помощнику старосты.

Всю дорогу от дома старосты до таверны они прошли молча, в суровой тишине ночи.

Глава 4

Глава IV. Болотные топи

Они встретились рано утром возле таверны. Помощник старосты вел за собой лошадь с поклажей. По всей видимости, он взял с собой немногое – рядом с седлом были перекинуты два небольших мешка, предназначенные, судя по всему, для провизии.

– Этого хватит? – удивленно спросил инспектор.

– Путь займет не более одного светового дня туда и обратно. Ежели больше, то я не думаю, что нас начнут искать, – он успокаивающе погладил лошадь по гриве. – Не бойся, мы тебя в чащу не возьмем. Отпустим возле путевого столба, дорогу обратно ты знаешь.

Лошадь, словно понимая его слова, взмахнула головой, кивая в знак согласия.

– Вот и славно, – помощник старосты посмотрел в сторону инспектора. – Пора выдвигаться, как вы уже заметили, сумерки в этих местах сгущаются быстро.

Помощник старосты, пройдя по витиеватым улочкам селения, очень быстро вывел их к тропе, ведущей в сторону болот. Тропа была покрыта пожухшей травой, местами прорезанной свежими следами от сапог.

– Долго идти? – спросил инспектор.

– Пару часов. Давно вы на службе в государственной полиции?

Идти в молчании среди серой, безликой местности парень явно не хотел. Пусть инспектор и не был склонен к диалогу, но окружающая обстановка и обстоятельства, произошедшие за последние два дня, давили на него, и он был не прочь поддержать диалог.

– Сколько себя помню. Все началось с академии полиции.

– Все, что говорят о ней… это правда?

– Говорят, многое, что именно тебя интересует?

– Ходят слухи, что в подземельях академии над учениками ставят опыты.

– Интересно, подобные слухи до меня не доходили. Можно узнать поподробнее? – инспектор слегка усмехнулся.

Какие только слухи ему не приходилось слышать об академии за годы службы в полиции и армии – будто учеников подвергают серьезным пыткам для того, чтобы они были готовы оказаться в заложниках и не выдать секретную информацию, кормят их только протухшей едой, чтобы желудки были готовы вынести тяготы экстремальных обстановок, будто им вводят специальные эликсиры, усиливающие физические возможности, или даже обучают древней магии.

– Я слышал рассказы, что все ученики проходят через обряд посвящения. Когда преподаватели понимают, что ученики готовы, они заводят их в комнаты тайных лабораторий, сковывают цепями руки и ноги, а затем вставляют в сердца металлическую оболочку. У вас стальное сердце?

– Что? – инспектор рассмеялся. – Только если привитое мне преподавателями академии хладнокровие можно аллегорически назвать стальным сердцем. Многие истории об академии преувеличены. Некоторые слухи были сформированы за ее стенами, чтобы попросту запугать простой люд. Так мы в их глазах становились полубогами, над которыми не властвуют никакие силы.

– Можно задать еще один вопрос?

– Валяй.

– Это правда, что у вас из памяти стирают имена, данные вам при рождении?

Инспектор нахмурился.

– Стереть подобное никому не под силу. Но доля правды в этом есть. Прибыв в академию, ты становишься рядовым учеником, имя которому заменяет порядковый номер. Это позволяет избежать возникновения привязанностей между преподавателями и учениками. Мы для них – всего лишь порядковый номер, который со временем сменится следующим. Вторая причина, по которой у инспекторов нет имен, банальна: мы все – выходцы из обычных семей. Если бы у нас были имена, это ставило бы под угрозу жизни наших близких. Историй, когда инспекторы оказывались в плену врагов или под пытками кровожадных убийц, было достаточно, чтобы в кодекс академии внесли жесткое правило – никаких имен.

– А служба в армии? К вам же как-то должны были обращаться?

– При переводе из академии на армейскую службу каждому из инспекторов присваивается позывной. В дальнейшем каждый сам решает – использовать ли его в последующем при работе в полиции. Многие, с кем я работаю в полиции, оставили его для себя.

– Значит, вы помните свое настоящее имя?

– Конечно, я помню много имен.

Он стоял у ствола большого клена, листва на нем только начала распускаться. Вопрос, о его переводе в академию полиции вызвал ряд юридических споров и затянулся до весны. Время, которое он проводил в стенах приюта, было для него пыткой. Все окружение напоминало ему о ней. Мелодия, звучащая за роялем в музыкальном зале, будила в памяти ее пальцы, ласкающие клавиши. Скрип карандаша по холсту пробуждал воспоминание о нарисованном ею последнем натюрморте. Легкий топот маленьких девочек по лестнице возвращал воспоминания о ее шагах – таких же стремительных и невесомых.

Это был его последний день пребывания в приюте, на следующий день из академии должен был приехать преподаватель, который сопроводит его в новую жизнь. Он слышал о суровых условиях воспитания в стенах академии. Знал, что его жизнь очень сильно изменится и его заставят забыть о прошлом. Поэтому он хотел запечатлеть то, что никогда не сотрется из его памяти.

Он провел пальцами по коре дерева. Здесь, на стволе клёна, были высечены карманным ножичком их инициалы – «А» и «К», соединённые символом бесконечности. Нанося этот рисунок, она рассказывала ему, что теперь их судьбы соединены и, несмотря ни на что, в любой из иных жизней, они всегда будут рядом.

Лошадь остановилась рядом с большим столбом, к верхушке которого был прикреплен указатель с цифрой тридцать четыре. Посредине к столбу была прикреплена небольшая будка, отдаленно напоминающая скворечник. Инспектор догадался, что именно сюда местные жители оставляли медные монеты – одну из которых ему показал староста накануне вечером.

От указательного столба, виляя, уходила узкая тропа, по обе стороны от которой уже прослеживалось начало болотистой местности. В дали она скрывалась в лесной чаще, укрытой пеленой тумана.

Инспектор с помощником старосты молча посмотрели друг на друга, сняли с лошади поклажу и отпустили ее в обратный путь. Не спеша они направились в сторону болот.

Окутавший их туман позволял видеть предметы не более чем в паре шагов от них.

– Держитесь ко мне поближе, – сказал помощник старосты. – Пусть это и суеверия, что эти места не любят чужаков, но вокруг топи, а вы не знаете, как среди них ориентироваться. И самое важное – не сходите с тропы.

– Ты правда веришь в существование болотных тварей? – спросил инспектор.

– Да.

– Но ведь это немыслимо.

– В мире много разных вещей. Многие из них не поддаются разуму. Вы знаете, каким способом в старину здесь производилась добыча камней?

– Нет.

– Все исходит от той истории, которую поведал вам староста – о сделке, заключенной между местными жителями и обитателями болот. Погрузившись в болотную тину, шансов выбраться из нее у обычного человека попросту нет. Тот человек, что первым раздобыл камень из болот… он был не совсем обычным. Поверья гласят, что именно он в тот день связал жертву в ритуальном кругу. За это обитатели болот наградили его даром, который стал одновременно благословением и проклятием для последующих родов. Этот дар позволял на долгое время задерживать дыхание и наделял нечеловеческой силой, способной противостоять тяге трясины. От него и подобных ему и пошел род ныряльщиков. Вот только не каждому роду дано продолжиться.

– Во времена, когда добыча камней стала уже прибыльным делом, селение поделилось на кланы. В каждом клане устанавливалась строгая иерархия, а на ее вершине всегда находились семьи ныряльщиков. Представляете, какой соблазн испытывали родители, когда в их семье рождался мальчик. По достижении пятилетнего возраста каждого ребенка ждал обряд: родители отводили их на болота и погружали в болотную топь. Тем, кто унаследовал дар предков, удавалось из нее выбраться. Остальных… – помощник замолчал, – …их ждала неминуемая участь. Не удивляйтесь, если найдете на нашем пути кости маленьких детей. Для этих мест это не редкость.

Инспектор задумался о том, что, может быть, не зря государство в свое время приняло решение по расширению границ, ведь именно оно прекратило подобные зверства. И не в одной точке этого континента, отметил он для себя.

Во времена армейской службы ему выпала участь отправиться в северные земли государства, где шли ожесточенные бои с дикими северными народами. Их культуре, как инспектор полагал, из-за отсутствия мягкой почвы под ногами и нехватки древесины, был присущ обряд каннибализма. От мертвых тел они не избавлялись, сохраняя их в глубинах ледяных пещер, служащих морозильными камерами. Солдатам подобное внушало страх, и, несмотря на то, каким бы ни был кровопролитным бой, они старались уносить с поля боя трупы соотечественников, чтобы они не стали пищей для диких племен.

Туман стал сгущаться, и инспектор едва мог различить помощника старосты, шедшего впереди.

– Может, нам стоит разжечь факел? – обратился он к нему.

– Не стоит, местным обитателям это не придется по нраву.

– Но я скоро перестану видеть даже на расстоянии вытянутой руки.

За спиной инспектора раздался хруст веток. Он резко повернулся в сторону исходящего шума. В дымке тумана разглядеть что-либо у него не вышло. Пройдя пару шагов вперед, он понял, что туман стал настолько плотным, что даже фигура помощника старосты исчезла из поля зрения. Он окликнул его. Ответом была тишина. Только сейчас он осознал: вокруг царило мертвое безмолвие. Ни шелеста листьев, ни кваканья лягушек, ни жужжания роев насекомых – ничего, лишь тишина и холодное прикосновение тумана.

Преодоление чувства страха – это одна из немногих вещей, привитых в стенах академии полиции, которая не раз оказывала добрую службу инспектору в его расследованиях. Глубокий вдох помог подавить внезапный порыв паники, пробудившейся где-то в глубинах тела и побежавшей мурашками по спине.

Продолжать звать помощника старосты означало лишь привлечение лишнего внимания. Даже если не верить в рассказанные ему истории о болотных тварях, в этих местах могло водиться много диких животных.

Ничего не оставалось, кроме как двигаться дальше вглубь чащи. Осторожно проверяя почву под ногами, он продолжил путь в том же направлении. Ему казалось, что в тумане ему даже удается разглядеть очертания тропы, по которой они шли. Неспеша он продвигался вперед, размышляя о его последующих действиях, когда его правая нога наступила на скользкую поверхность выступающей кочки и, испытав еще не так давно забытое ощущение боли в лодыжке, он, потеряв равновесие, стал падать.

Его руки опустились на тягучую поверхность и стали в ней утопать. Стоя на четвереньках, он попытался ими нащупать опору и оттолкнуться от нее, но вместо этого его левую руку повело, и он плашмя упал боком в болотную тину. Сделав усилие, он попытался подняться, но неведомым для него образом его зад и ноги стали стремительно засасываться топью, придав его телу вертикальное положение. Теперь на поверхности оставались только голова и руки, которыми он нещадно пытался за хватиться за комья земли, поросшие травой.

Инспектор ухватился за один из них и с усилием потянул свое тело из трясины. Раздался хруст, и ком земли оказался в его руке. Инспектор с ужасом посмотрел внутрь – глазницы детского черепа, покрытого болотной грязью, смотрели на него из вечности.

Что-то с силой схватило его за ногу и потянуло вниз. Не успев набрать в легкие воздуха, инспектор оказался затянутым в болотную топь. Легкие сдавливало. Он испытывал жжение в них, так ему знакомое по воспоминаниям из прошлого, когда он уходил под лед, в попытке спасти ее.

Отчаянно двигая руками, инспектор пытался всплыть на поверхность, но тягучая жижа не позволяла ему это сделать. Силы его были на исходе, когда вдруг он почувствовал прикосновение – что-то обхватило его за талию. Затем последовало движение вверх. Через секунду под правым плечом инспектора оказалась опора, и его ноздри вдохнули сквозь забившую нос тину крупицы воздуха, так необходимые ему для жизни. Еще рывок, и вот он уже выбрался из топи по плечи.

Правая рука под плечом все также ощущала опору. Повернув голову направо, он увидел затянутое болотной грязью лицо помощника старосты. Запрокинув инспектора через себя, он неимоверными усилиями пытался вытащить его на твердую поверхность. Используя последний шанс, предоставленный ему судьбой, инспектор стал ступать по хрупкой основе под ногами. Он слышал, как под каждым шагом хрустят кости – хрупкие, словно сухие ветви.

Через пару секунд инспектор и помощник старосты, тяжело дыша, повалились на ровную поверхность.

Инспектор, лежа, смотрел, как у его спасителя дыхание становится ровным – словно ему и не приходилось нести на себе столь тяжелую поклажу. Отдышавшись, он произнес.

– Необходимо развести костер.

– Нельзя.

– Плевать на предрассудки. Нам необходимо обсохнуть.

На удивление инспектора, туман вокруг начал рассеиваться. За пять минут он собрал поблизости сухие ветки. Разведя огонь, он помог помощнику старосты сесть к нему поближе.

– Что это было такое? – обратился он к нему.

– Похоже, я спас вам жизнь, – ответил парень, в глазах которого отражался страх.

– Не дури, парень, я в двое крупнее тебя по комплекции. Мы оба должны были пойти на дно. Что это было за чудо? – инспектор сам не поверил, что произнес сорвавшиеся с его уст слова.

– Никакого чуда, – грустно произнес помощник. – Вы помните, я рассказывал историю про ритуал с детьми? Я был в их числе. Государство положило конец этой традиции, но в селении оставались староверы, придерживающиеся прежних порядков. Мои родители были одними из них. Когда мне исполнилось пять лет, они провели ритуал посвящения.

– Почему ты сразу о нем не рассказал?

– Почему? Может, из-за того, что я его не прошел, – он не сводил глаз с костра. – До сегодняшнего дня я считал, что не отношусь к роду ныряльщиков. Меня спас староста. Пришел на помощь, когда над поверхностью осталась лишь одна ладонь. Именно она и ухватилась за палку, брошенную им. С тех пор я с ним.

Парень на мгновение замолчал, а потом продолжил:

– Расскажите мне о мире за пределами болот. Я всегда мечтал в нем побывать.

Инспектор посмотрел на парня, пребывающего в шоке, и подумал, что отвлечь его внимание рассказом пойдет им обоим на пользу.

– С чего начать? – спросил он его.

– Расскажите мне о столице государства.

– Этот город сплошная суматоха со множеством снующих в разные стороны по своим делам людей. Не то что здесь. В отличие от ваших узких улочек, улицы столицы широки – две кареты свободно разъедутся, если понадобится. Если тебе угодно, можешь представить, как на ваших улицах разъезжаются две повозки. Вот насколько просторны столичные дороги. А по обеим сторонам от дороги – тротуары для пешеходов, некоторые из них переходят в бульвары, где можно расположиться на скамье за чтением книги.

– И никто не возражает, что ты вот так, сидя на улице, читаешь книгу?

– Нет. Отчего же?

– В селении к этому бы отнеслись с непониманием. Все книги, которые выдает мне староста, я стараюсь читать дома, а пронося их по улице, прячу под рубаху.

– Для города такое не свойственно. Напротив, многие интересуются у читающих о названии книги и ее авторе.

– Как бы я хотел, чтобы у меня кто-нибудь поинтересовался, что я читаю. За последний год я прочитал много книг.

– Вот приедешь в город, и у тебя непременно поинтересуется какая-нибудь привлекательная дама о том, что за чудесная книга у тебя в руках.

– Если бы. На выезд за территорию провинции для местных наложено вето. И никто еще не осмелился нарушить это табу.

– Я не слышал о том, что государство ограничивает передвижение населения между своими провинциями.

– Это не государство. Все опять сводится к истокам. Так заведено с древних времен. Дети болот не должны их покидать.

– Что за чушь. Как только мы закончим расследование, ты можешь отправиться со мной в столицу. Я думаю, там тебе придется по душе. Множество библиотек и парков, где ты можешь весь день проводить за книгами.

– Не думаю, что староста меня отпустит.

– Послушай, я у тебя в долгу. Ты, как-никак, мне спас жизнь. Скажем старосте, что представили тебя к государственной награде. Вручение лично президиумом Совета. Такого попустительства в том, чтобы не прибыть на церемонию, он точно не допустит.

– Неплохая идея, – в его глазах мелькнул проблеск надежды.

– Ну а для того, чтобы представить тебя к награде, для начала нужно отсюда выбраться. Ты не заблудился? Знаешь, в какой стороне хижина?

– Не уверен, – обреченно ответил помощник старосты.

– Все же не стоит здесь оставаться. Необходимо идти.

Они поднялись на ноги. Одежда на них успела слегка обсохнуть от тепла костра, но была покрыта коркой ссохшейся грязи, которая трескалась на ходу и комьями падала на землю. Выйдя на подобие тропы, они отправились по ней. Шли молча – силы на разговор иссякли.

На их пути оказалась развилка с двумя тропами, возле одной из которых, на большом камне, поросшем мхом, лежал вороний череп. Инспектор вспомнил гадание на картах в шатре. Что, если цыганская гадалка что-то знает и специально указала ему путь? А может, это ловушка? Тем не менее, что бы то ни было, варианта пути у них было два. Доверившись инстинктам, инспектор повернул на тропу с вороньим черепом.

– А вы во многих провинциях бывали? – после продолжительного молчания осторожно спросил помощник старосты.

– Да, – ответил инспектор.

– Какая из них вам запомнилась больше всего?

– Провинция Ахра. Она находится далеко на юге. Местность ее состоит в большинстве своем из пустынь с редкими островками оазисов.

– Никогда не слышал о подобном. Что представляет собой пустыня?

– Бескрайние просторы песка, ни капли воды и палящее солнце, сжигающее кожу до костей, если от него не укрыться, – инспектор попытался объяснить более понятными для помощника старосты словами.

– Ничего себе. В наших местах солнца практически не видно.

– Да, ваше солнце – это диск, затянутый тучами. Солнце пустыни же яркое. И небо голубое, практически без облаков.

– Наверное, это очень красиво.

– Красиво, но очень опасно.

Инспектор остановился и настороженно посмотрел вперед. Вдалеке на дороге он различил огни.

– Не бойтесь, – увидев его настороженность, сказал помощник старосты. – Это варки, такие насекомые, они светятся в темноте. Они освещаю территорию вокруг хижины.

Пройдя дальше, инспектор увидел расставленные на земле лампады, сверху накрытые крышками, в которых имелись небольшие отверстия. Инспектор указал на них и спросил у помощника старосты:

– Для чего отверстия? Они ведь могут улететь?

– О нет, эти лампады служат для них убежищем. Так они укрываются от охотящихся на них рептилий.

В тусклом, темно-зеленом свечении, исходящем от лампад, инспектор стал различать проступающие контуры хижины. Массивные бревна образовывали прямоугольную форму строения, вытянутого вдоль небольшого пустыря, окруженного лесной чащей. Окон в стенах хижины предусмотрено не было – единственным нарушением целостности древесины был дверной проем, закрытый двумя массивными деревянными створками, подвешенными на больших металлических петлях. К входным дверям вели ступени, заканчивающиеся подобием небольшой веранды, укрытой выступающей над ней крышей, фасад которой обрамляли доски, сходящиеся в ее верхней точке, тем самым образуя треугольную форму.

Из щели в приоткрытых дверях проступал желтоватый свет пламени, резко контрастировавший со светом, излучаемым варками. Инспектор и помощник старосты остановились у основания ступеней.

– Я пойду один, ты жди здесь, – твердо произнес инспектор помощнику старосты.

Тот молча кивнул головой.

Ступени под ногами инспектора не издали скрипа. Переступая с одной на другую, он вновь ощутил знакомую боль в лодыжке. Подойдя к двери, он осторожно потянул ее на себя. Внутри хижины горели свечи, расставленные вдоль стен. В дальнем конце хижины стояла кровать с лежащим на ней человеком.

– Вы хозяин таверны? – обратился к нему инспектор.

Ответа не последовало. «Возможно, его охватил крепкий сон», – подумал инспектор. Он сделал пару шагов вперед и замер на месте. На кровати лежал не человек. То было существо, покрытое комьями грязи, с прорастающим на ней мхом и кусками болотной тины. На его лице не было ни подобия рта и глаз, от рук отходили длинные острые ветви, впившиеся в пол хижины.

– Интересно, кто оставил здесь свечи? – инспектор вздрогнул от неожиданно раздавшегося у него за спиной голоса.

Он повернулся назад и увидел ужас на лице помощника старосты.

– Болотная тварь, – застыв в оцепенении, произнес он. – Точь-в-точь как описывалось в легендах.

Мурашки пробежали по спине инспектора, но, откинув суеверия, он двинулся к лежащему на кровати существу.

– Осторожней, – раздался голос помощника старосты у него за спиной. – Эти твари очень опасны.

Существо не шевелилось. Инспектор обратил внимание, что каких-либо признаков дыхания не было. Он вплотную подошел к существу и тут увидел, что это, скорее всего, тело человека, укрытое слоями болотной грязи. В области груди инспектор увидел блеск чего-то металлического.

Он протянул руку и погрузил ее вглубь грудной клетки, снова ощутив знакомую жижу трясины. Нащупав рукой предмет, инспектор потянул его и встретил сопротивление. Похоже, он держался на цепочке. С силой дернув, инспектор выдернул из груди бесчувственного тела кулон.

– Что там? – спросил помощник старосты.

Найдя наиболее освещенный участок, инспектор продемонстрировал помощнику старосты кулон.

– Это кулон хозяина таверны. Неужели это он? – помощник старосты в ужасе посмотрел за спину инспектора.

– Ты сможешь его опознать?

– Да, конечно, но как?

Инспектор подошел к телу и стал сбрасывать с него на пол комья грязи. Вскоре они смогли разглядеть лицо.

– Да, это он, – подтвердил помощник старосты.

Инспектор размышлял о дальнейших действиях, как боковым зрением в уголке рта покойного он заметил что-то белое. Раздвинув губы, его пальцы уперлись в плотно сжатые зубы. Он силой надавил на нижнюю челюсть, и изо рта хозяина таверны вытекла тягучая черная жижа. Пальцы инспектора глубже проникли в ротовую полость и ухватились за лоскут мягкой ткани. Достав ее наружу, инспектор разглядел на белой материи, проступающую сквозь грязь, верхушку черного ромба. В его памяти всплыла сцена траурной процессии, в составе которой шествовал цирковой клоун. Вырванный клок ткани, находившийся в руке инспектора, был явно от его костюма.

– Пора выдвигаться назад. Необходимо кое-кому задать пару вопросов.

Не сказав ни слова, помощник старосты двинулся к выходу из хижины. Какое-то время они шли молча.

– Вы не думаете, что это болотные твари так сделали с цыганским юношей? – робко прервал молчание помощник старосты.

– Поверь мне, за каждым преступлением стоит не мистический убийца, а реальный, – ответил помощнику старосты инспектор.

– Но те увечья на теле. Они такие тонкие. При забое животных я никогда не видел подобных разрезов.

– Послушай, подобные байки существуют во многих культурах. В большинстве случаев их придумывают люди, чтобы оградить детей от посещения ими опасных мест, коими и являются эти болота.

За их спинами раздался устрашающий вой.

– Волки, – с ужасом произнес инспектор.

– В этих болотах они не водятся.

Помощник старосты обреченно посмотрел на инспектора и произнес:

– Бегите, это ваш единственный шанс выжить.

Они развернулись и бросились бежать, переступая с кочки на кочку, норовя каждый раз сорваться в болотную топь. За их спинами послышались приближающиеся шаги. Инспектор старался не оглядываться, сосредоточившись на виляющей из стороны в сторону тропе.

Резкая боль прожгла его лодыжку, и, споткнувшись об очередную кочку, он упал. Помощник старосты, не замедляя бега, схватил его за руку и потянул вверх.

– Вставайте! – прохрипел он.

Сквозь боль в ноге инспектор двигался по направлению к тонкой полоске света, проступающей между рядами деревьев. «Это вход в болотные топи, через который они прошли», – мелькнуло у него в голове.

Неожиданно его левое плечо прожгла острая боль. Краем глаза он увидел, как вдоль плеча пронеслась заостренная черная ветвь. Едва не дотянувшись до бегущего впереди помощника старосты, она, извиваясь словно лиана, стала возвращаться к инспектору. Приобретенные в академии полиции и на военной службе навыки мгновенно сработали, и он ловко от нее увернулся, при этом не сбавив шагу. Перед его лицом пронеслась в дымке тумана еще одна ветвь, едва не пронзив ему шею.

«Еще десяток шагов… и мы покинем болотную чащу», – пронеслось у него в голове.

Внезапно массивное дерево, ревя вырванными из земли корнями, повалилось у них на пути. Помощник старосты, бывший на пару шагов впереди инспектора, уперся в дерево спиной и подставил для инспектора упор из переплетенных пальцами ладоней.

Инспектор на ходу ступил на него левой ногой и почувствовал, как парень подбросил его вверх, перебрасывая через барьер из поваленного дерева. Инспектор кубарем выкатился на открытую местность.

Оглянулся. Помощника старосты не было видно. Он кинулся к чаще, но его остановил неимоверный рев, от которого ему пришлось зажать уши. Инспектор опустился на колени, чувствуя, как в глубине леса хрустели кости, гремели плоть и сухожилия. И тут наступила тишина, сопровождавшая их на протяжении всего пути в болотной чаще.

Он стоял на коленях, вслушиваясь в эту тишину. Ничего.

«Не может быть, чтобы такова была его участь», – подумал о помощнике старосты инспектор.

Слишком жестоко. Хладнокровие, воспитанное в нем в стенах академии, отступило, и по его щекам скатились слезы. Злость наполняла его. Встав с колен, он повернулся в направлении к селению.

Сделав пару шагов, он услышал за спиной шорох. Зверь внутри него был готов принять бой. Он резко повернулся и увидел перед собой помощника старосты, потрепанного в битве, но живого.

– Как? – удивленно вымолвил инспектор.

– У всех есть свои секреты, – ответил помощник старосты, стараясь не смотреть ему в глаза. – Нам необходимо идти к селению. До наступления ночи осталось не так много времени.

Инспектор помог помощнику старосты опереться на свое плечо, и они двинулись в путь, поддерживая друг друга. В селение они вернулись с наступлением сумерек. Дойдя до таверны, инспектор посмотрел в глаза помощника старосты.

– Как твое имя? – спросил инспектор.

– Альберт, – ответил он.

Инспектор протянул ему свою руку.

– Мое имя …