Читать онлайн Inexorabilis

Что-то кольнуло в боку. Он почувствовал это – последнее напоминание о том, что он еще жив. Измученное тело больше не ощущало привычной боли, но жар, проникающий в сознание, остался. Словно само пламя жизни цеплялось за него. Спекшаяся кровь закрывала и без того опухшие и опущенные веки, поднять которые было невозможно. Сгоревшая на солнце кожа готова была лопнуть, растрескавшиеся губы не могли выпустить даже слабый звук, потому что высохшие связки были не в состоянии его воспроизвести.

– Адонай, гушлам. Аваль мадуа?1 – прошептал он, практически бесшумно.. Но в ответ была тишина и только редкие и глубокие рокоты далекой грозы нарушали эту тишину эхом невысказанных ответов. Молнии, которых он не видел, разрывали небо где-то далеко. – Аваль мадуа….

Сквозь жар, разрывающий его сознание, он почувствовал, как боль начала растворяться, уступая место пустоте. Эта пустота была одновременно чужой и родной, как место, которое он давно знал, но забыл. В ней начали мелькать лица, места, звуки. То ли сон, то ли воспоминания, но каждое из них становилось все ярче, словно кто-то открывал занавес.

***

Утренний свет прорывался через высокие арочные окна храма, рассеивался в золотистой пыли и ложился полосами на древние свитки. В огромном зале царила торжественная тишина, нарушаемая лишь шелестом шагов и едва слышными молитвами. Воздух был тяжел от ладана. Шел третий день, с того момента, когда на пороге храма старый настоятель встретил мальчика. И вот третий день без сна и еды этот отрок говорил, поражая их своими рассказами. Складывалось ощущение, что писания, из которых мудрецы черпали свои знания, были созданы им. Мальчик смотрел на настоятеля и, казалось, видел насквозь его и всю его судьбу.

Три дня мальчик говорил. Не спорил, не утверждал – он рассказывал, как будто вспоминая. Фигура двенадцатилетнего Иешуа казалась маленькой среди старцев с их белыми бородами и серьезными взглядами, но его глаза… В них читалось что-то непонятное, словно он видел то, чего не могли видеть они.

– Ты удивляешь нас, мальчик. Закон – это Путь. Но ты говоришь, что он доступен нам только в малом и основное мы не способны понять. Разве Закон не есть совершенство? – склонился над ним мудрец, который задавал больше всех вопросов.

– Закон – это карта, которую рисуют люди. Но все что изображено на ней было здесь давно и будет существовать после нее. Земля вечна, а карты – лишь тени ее истинной природы. Разве карта важнее того, что она показывает? Путь – выше слов, он создан вибрациями звезд. Вы строите свой путь согласно карте, но даже на карте нет единственной дороги и каждый может пройти свою. – ответил Иешуа спокойно.

– Ты говоришь, так, как будто сам видел эти пути. Как будто ты знаешь о Законах больше, чем знаем мы, – удивился второй мудрец.

– Я видел его… я не помню. Я слышу его, но не могу повторить. Словно что-то звучит внутри меня, но очень далеко. – Иешуа замолк и посмотрел сквозь окно на небо.

Настоятель с изрезанным морщинами лицом, опираясь на посох, подошел ближе и перехватил взгляд Иешуа

– Что ты слышишь, мальчик? Кто говорит с тобой?

– Это не из этого мира. Это из места, где нет ни времени, ни пространства. Там, где все начинается и заканчивается. Когда я был там, я знал больше, чем здесь… – слова мальчика словно повисли в воздухе.

– Вспоминай, дитя, ты должен вспомнить, возможно наши судьбы зависят от твоей памяти – старик смотрел на Иешуа, не мигая.

Взгляд старца был неподвижен и бездонен. В нем не было ни страха, ни времени, только покой. На секунду Иешуа показалось, что он начинает падать прямо в этот взгляд, в бездонные глаза мудрого старца нетронутые старческими болезнями, прямо в центр к черной точке. Точке идеальной тьмы. Крик матери вырвал его из этого падения.

– Сынок! Мы искали тебя… Вот ты где…

Мириам бросилась к нему. Старцы молчали, провожая взглядом женщину.

– Твой сын очень много знает. Это ты учила его? – спросил старик.

– Нет. – Мириам посмотрела на сына – Я никогда не понимаю, знает он… или вспоминает.

Иешуа с матерью поспешили уйти из храма. Старцы провожали их тяжелыми взглядами мудрых глаз.

– Кто он, этот отрок? Как может такой юный знать столь многое? – прошептал один из мудрецов.

Старик тяжело вздохнул

– Он – вопрос. Ответ еще впереди. Ответ, который откроет нам не только его судьбу, но и нашу.

***

– Иешуа. Ты взрослый, ты пойдешь по земле искать свой путь. Я должна тебе кое-что отдать. – Мириам ушла в комнату и вернулась с тремя сумками. – когда ты родился, в место, где мы с отцом остановились, пришли три мудреца, и сказали, что они обязаны передать тебе дары от твоего друга – их праотца – Зиусудры2.

– Мама, – Иешуа нахмурился, – но я не знаю никого с таким именем.

– Я тоже, сын мой. Тем более что тебе было всего несколько дней от роду. Но мудрецы говорили с такой уверенностью… словно они знали тебя лучше, чем мы.

– Что в этих сумках?

– Я не знаю, – Мириам покачала головой. – Я никогда не смотрела туда.

Иешуа осторожно открыл первую сумку. В ней блестели слитки золота, их сияние ослепляло. Вторая источала терпкий аромат смирны, наполняя комнату тяжелым, почти священным воздухом. Третья таила в себе крупицы ладана, чей запах звал к чему-то древнему и вечному.

– Золото, смирна и ладан… – прошептал он. – Что это? Зачем?

– Они сказали, что это поможет вспомнить, кто ты есть на самом деле.

Он взял золото. Его тяжесть была неожиданной, но не от веса, а от чего-то другого, чего он не мог описать. Это была тяжесть судьбы, которая сияла, но обжигала своим блеском.

Смирна разлилась по комнате горьким ароматом, проникая глубоко в сознание. Он почувствовал, как в груди что-то защемило, словно кто-то пытался открыть запертую дверь. Там конец и начало, прозвучало в его сознании многоголосым хором. Что это значит, он не мог понять.

Ладан… его запах поднимался вверх, как молитва. Но эта молитва была не его, а чья-то чужая, сказанная давным-давно. Он видел множество людей, обратившихся в молитве к небесам. Он слышал каждого из них. Это пугало, потому что он был лишь человеком. Но почему их голоса приходили к нему? Зачем его дух резонирует с их надеждами?

***

Небо над Иорданом было затянуто мутными облаками. Вода текла медленно, никто не мог на это повлиять. Течение времени… Иешуа прикрыл глаза и сознание тут же вытащило из памяти образ.

– Знаешь, что меня раздражает больше всего в проявленной части Обители3?

– Раздражает? Ты Тетраграмматон4, тебе не должны быть свойственны эмоции твоих творений – Мужчина с кучерявой аккуратной бородой расплылся в улыбке

– Ты придираешься к словам, Зиусудра. Меня не устраивает то, что в проявленной части я не могу влиять на течение времени.

Зиусудра? Выходит, он знал человека с таким именем? Кто же это, и почему они говорят, как будто знают друг друга много лет. Как он мог управлять течением времени? Что этот Зиусудра хотел сказать своими дарами, которые столько лет хранила мать.

Голова гудела от мыслей. Иешуа пробирался через толпу к берегу Иордана. Толпа раздалась, как вода перед кораблем. Люди не знали, кто он, но ощущали его. Некоторые отводили взгляды, другие, напротив, пристально смотрели на него, словно пытаясь разгадать тайну, которая исходила от этого человека.

Вода Иордана отражала мутное небо, но для Иешуа она казалась бездной. Он видел не поверхность, а глубину. Не реку, а само течение времени, растянутое, вдоль горизонта.

На берегу стоял Иоанн – высокий, в плаще из верблюжьей шерсти, его глаза смотрели вдаль, будто видя что-то, что другим было невидимо.

– Ты был тем, кто создал это течение. – сказал он, даже не повернувшись к Иешуа – Ты видел, как жизнь пела, начиная свой бег. Почему же ты боишься реки, что течет перед тобой?

Иешуа замер на мгновение, взгляд его устремился вглубь воды. Это был не страх. Это было воспоминание – неотчетливое, как сон, который пытаешься удержать после пробуждения.

– Ты слышишь это тоже, не так ли? – спросил Иешуа, словно ища поддержки своим мыслям – Голоса прошлого. Я не ищу очищения. Я ищу ключ, чтобы открыть дверь.

Иоанн коснулся воды и она изменилась. Люди на берегу затихли, воздух стал плотным как кисель. Иешуа чувствовал, как меняется течение времени и явно видел человека, который смог только что это сделать. Мелкие волны на поверхности исчезли, вода стала неподвижной. Она больше не текла. Время остановилось. Птицы замерли в небе, люди застыли словно статуи.

Иешуа вошел в реку. С каждым шагом он ощущал, как холод воды проходит не только сквозь его тело, но и через сознание. Когда вода закрыла его лицо, все исчезло. Мрак и тишина обрушились на него. Он снова увидел Зиусудру.

– Мы не можем познать свет, оставаясь его наблюдателями, – сказал Зиусудра. – Иногда, чтобы увидеть свет истины, нужно погрузиться во тьму.

Голос Зиусудры продолжал звучать в голове Иешуа

– Свет и тьма неразделимы. Ты это знал, когда был Тетраграмматоном. Помнишь ли ты, как создал первую вибрацию жизни из первозданного Хаоса? Как отделял свет от тьмы?

– Я.. забыл. – растерянно мысленно ответил Иешуа – Почему ты снова говоришь со мной?

– Ты должен вспомнить. Вода Иордана – это не река. Это граница. Твой ключ к тому, кем ты был и кем станешь. Чтобы увидеть новый свет, нужно стать частью тьмы. Это был твой осознанный выбор, но ты всегда боялся потерять себя. Слушай вибрации этой воды, дай им проникнуть в твое сознание, пусти их в свою сущность и слейся с ними.

Словно по сигналу, темная вода окутавшая Иешуа начала разрываться. Через ее толщу пробивались лучи света, окружая молодого мужчину, проходя сквозь него и оставляя за собой светящиеся следы. Каждый луч вызывал в нем все новые и новые чувства, пока он физически не ощутил их звучание. В какой-то момент вибрации слились в одну. Волны света соединились в единый аккорд, пробивая защитную плотину, скрывающую его память. Резонанс. Мгновенно он увидел прошлое и будущее как одно целое: Обитель, Адонаи5, Зиусудру, Хаос и Гармонию, первое творение и последнее разрушение.

Иешуа вынырнул из воды. Тишина, что окутывала толпу на берегу, была почти ощутимой. Иешуа вышел из воды и с каждым его шагом к берегу вода за его спиной снова начинала свой бег все быстрее, в мир возвращались звуки, птицы продолжили свой полет, толпа живых статуй приходила в движение. Небо расчистилось и сквозь рваные облака пробился солнечный свет.

Он знал, что это он создал этот мир, когда был Тетраграмматоном, он знал, что сам выбрал это время для Пятого Воплощения.

– Кто ты? – Спросил Иешуа Иоанна

– Я – Страж Предела.

– Страж? Даже не Адонай? Что нужно Стражу в этом пространстве?

– Адонаи перестали слышать мелодию гармонии. Их вмешательство нарушило порядок и теперь Стражи должны восстановить его. Ты – один из ключей.

***

Пиршество было в самом разгаре, но шум голосов гостей постепенно затихал – вино заканчивалось. Воздух наполнился легким напряжением, хозяин дома не понимал, как теперь справляться с такой позорной ситуацией.

Мириам заметила это первой. Она подошла к сыну, стоявшему в тени, вдали от общего веселья.

– Сын мой, – ее голос был тих, но настойчив, – они остались без вина. Помоги им, не дай этому дому утонуть в позоре.

Иешуа молча разглядывал гостей. Он видел значительно больше, чем они: волны звука, движущиеся в воздухе, рябь эмоций, расходящуюся между людьми. А еще – ощущал невидимую сеть времени и связей, что оплетала их, их предков и потомков.

Он обернулся к Мириам и в его глазах на мгновение мелькнула усталость, словно он боролся с чем-то внутри себя.

– Что мне от этого? – произнес он, как будто обращаясь не к ней, а к самому себе. – Мое время еще не пришло.

Мириам улыбнулась. Она знала этот взгляд полный сомнений и внутренней борьбы, но ее вера в него была непоколебима.

– Я уверена, ты можешь что-то сделать. Они в отчаянии, и в твоих силах спасти честь этой семьи.

Иешуа подошел к каменным водоносам у стены. Шесть массивных сосудов стояли рядами, от времени их поверхности покрылись трещинами. В каждом из них была вода – чистая и неподвижная. Он положил ладонь на край одного из сосудов и закрыл глаза.

Его сознание нырнуло в глубину вещества.

Он видел воду не как жидкость, а как песню материи – ее вибрации, ее связь с окружающим миром. Он понимал, что изменить ее природу он не мог: энергия, которую он некогда мог направлять, теперь была за пределами его досягаемости. Но он мог сделать другое. Он мог переписать ее мелодию.

«Пусть она станет тем, что они хотят видеть. Я не могу превратить воду в вино, но я могу изменить то, какие резонансы вызовет эта вода в этих людях, я изменю, то, что они будут чувствовать.» – подумал он.

Вибрации начали меняться. Сначала рябь, затем – легкое свечение. Оно исходило не от поверхности, а изнутри, как будто каждая капля искрилась светом, который никто другой не мог увидеть.

Иешуа убрал руку и сказал:

– Наберите и отнесите распорядителю.

Слуги, не задавая вопросов, сделали, как велено. Когда распорядитель отведал из сосуда, его глаза широко раскрылись. Он поднялся, подошел к жениху и громко произнес:

– Каждый подает лучшее вино сначала, а худшее – когда гости уже напились. А ты сохранил лучшее до самого конца!

Непонятное напряжение, висевшее над пиршеством, исчезло. Гости смеялись и пили. Но Иешуа стоял в тени, не разделяя их веселья. Для него это не было чудом, а лишь напоминанием.