Читать онлайн Попаданец. Чужая империя

Глава 1. Пробуждение

– Семён! – меня разбудил хриплый голос. – Семён!

Я с трудом разлепил глаза. Разодрал. Разблокировал. В нос ударила отвратительная вонь. Голова раскалывалась, к горлу подступила тошнота. С кем я вчера пил? Где я нахожусь? Мне нужно в университет. А вечером – на смену. Чёрт бы побрал эту медицину! Сплошное пьянство и, простите за откровенность, промискуитет. Наверно, вчера опять пили неразбавленный спирт с дончанками. От такого напитка всегда в голове гудит Царь-колокол.

– Семён! – хриплый голос стал чуть радостнее. – Я думал, ты сдох!

Я присел. Было темно, тепло и душно. Запах – ну просто непереносимый. Всё тело чешется. Волосы слиплись, кожа на голове просто горит огнём. Я посмотрел на свои руки… Что я вчера ими делал? Слой грязи под ногтями – самоубийственный для будущего врача. Неужели пил с бомжами? В Москве всё возможно…

– Где я? – прохрипел и не узнал собственный голос.

Как будто мой баритон промаслили, пропитали виски, кипятили, а потом – высушили возле проснувшегося вулкана. Да и само горло болело. Вслед за вопросом меня сложил пополам жуткий кашель. Будто в лёгкие напихали золы, пыли и покрыли это всё сверху тяжёлыми металлами. С трудом встав, двинулся к свету. А он поступал… Сверху!

– Семён! – продолжал хрипач. – Твою ж туда налево, ну ты меня напугал! Ты ж не дышал, так тебя!

– А ты меня как напугал! – прохрипел я в ответ. – Мне на воздух надо.

Был, конечно, нюанс. Я – ни разу не Семён. Меня зовут Алексей, я 22-летний студент московского медфака. Как принято говорить – подающий надежды молодой талант. После Сибири мне Москва очень нравилась. Во-первых, тепло. Во-вторых, зажравшиеся москвичи платят кучу денег за самую простую работу. Например, я своим одногруппникам в «Макдональдс» за бургерами ходил.

Так они мне «за ноги» по 500 рублей совали! В-третьих, тут у меня перспективы. Работаю медбратом (в трудовой написано иначе – медсестра). Живу в общаге, всего за семьсот рублей в месяц. Получаю повышенную стипендию (аж 18 тысяч!). Ну и ещё я – любимец прекрасного пола. Ох уж эта сибирская выправка и яйца, закалённые на морозе!

– Мы что, под землёй?! – прохрипел я, взявшись за металлическую лестницу. Она вела наверх.

– Мы дома, Семён! – в непонятках ответил второй обитатель подземелья. – Да, зря мы с тобой вчера тормозуху жрали.

– Тормозуху? – в ужасе спросил я и пополз наверх.

Руки слушались с трудом. Состояние пальцев – отвратительное. Всё, с алкоголем пора завязывать. Я ведь собирался стать пластическим хирургом. За выровненные подбородки и носы, за импланты молочных желез платили несусветные деньги. Я уже присмотрел квартиру в «Москва-Сити». Внимательно изучал предложения автосалонов.

Зачем мне горбатиться на участке, выслушивая бесконечные претензии? Больше не пью, баста. С трудом сдвинул люк. Свежий воздух! Вдохнул его полной грудью и вновь начал кашлять. Похоже на хронический бронхит. Но ведь вчера я был абсолютно здоров! Увидел колонку: старинную, синего цвета. Подошёл к ней и принялся работать рычагом. Полилась живительная жидкость. Напился сам. Как мог, вымыл руки и лицо.

Трогая себя, поразился густоте усов и бороды. Сколько же я не брился? Конечно, студенты редко изводят себя подобным занятием. Однако, не мог вспомнить, чтобы я хоть раз в жизни отпускал такую растительность. Подставил под колонку голову. Вместе с прохладой возвращалась ясность. Голова почти перестала болеть. Всё, сейчас достану смартфон, узнаю, где я…

И домой, на Яндекс.Такси. Бог с ним, отжалею тысячу, отжалею две. Помыться, побриться… Успею ко второй паре. Ибо в таком виде передвигаться по Москве – отвратительная идея. Но в реальность меня вернул мощнейший удар по пятой точке. Задница буквально полыхнула огнём.

– Я тебе сколько говорил, мразь! – прокричал какой-то бугай. – Ты своими грязными лапами мою колонку не тронь! Не тронь!

Развернулся и посмотрел в лицо наглецу. Тот немного стушевался. Я потёр пятую точку. Хорошо, что удар пришёлся в мягкие ткани. Если бы в кость – мог и повредить её. Я где-то видел этого человека? Что он мог мне говорить?

– Я тут впервые, ты, – ответил. – Я сейчас полицию вызову! За нападение!

– Какие мы гордые, – передразнил бугай, но решительность в его словах поубавилась. – Я же тебе говорил, мразина! Своими грязными руками колонку не тронь!

– Мразину ты в зеркале увидишь! – хрипло рявкнул я. – Сейчас тебя сфотографирую!

Принялся рыться по карманам в поисках смартфона. Куда он пропал? Неужели украли? В куртке лежало просто невероятное количество мусора. Старые карамельки. Гаечный ключ. Пассатижи. Металлические крышки. Мы что вчера, в дворников играли? Смартфона не было.

– Совсем баню пропил, алкаш! – неуверенно рявкнул бугай. – Сфотографирует он! Тьфу. Камеру что ль спёр где-то?

– И сфотографирую, – парировал я, наблюдая его замешательство. – И на Пикабу выложу. И заявление в полицию напишу. И в камеру не меня, а тебя посадят. Телефон только не могу найти.

Тут произошло неожиданное. Дебошир, которому было жалко воды из колонки, сложился пополам от смеха. Он хохотал, а из глаз текли слёзы. Будто я ему что-то совсем смешное рассказал.

– Телефон! – хохотал он. – Телефон! Да у тебя хоть гривенник есть, ты, придурок?

Я не выдержал такой наглости. Быстро забежал сзади бугая и нанёс ему мощнейший удар ногой по заднице. Тот от неожиданности аж разогнулся. Ну а что? Он же минуту назад сделал то же самое. В свой удар я вложил всю медицинско-пролетарскую ненависть. Здоровяк пролетел вперёд и тут же рухну на руки. Глаза загорелись. Смех прекратился – будто на кнопку кто нажал.

– Ах ты… – прошипел он, двигаясь ко мне. – Ах ты…

Наученный бою в сибирских драках я тут же занял стойку. Большие шкафы всегда громко падают – это аксиома. Достаточно одного короткого удара. Я начал прикидывать, в какую область тела его нанести, чтобы причинить минимальный урон дебоширу. Большие проблемы с законом мне ни к чему. Здоровяк руки вдоль тела опустил. Мощно дать леща в ухо: это его дезориентирует, но даже синяка не останется. Но драться не пришлось.

– Отошёл! – прохрипел кто-то сзади. – Отошёл, я каторжный! Мне терять нечего!

В глазах бугая, что спровоцировал со мной конфликт, показался ужас. Он немного побледнел. Выставив перед собой руки, он начал медленно отступать назад, приговаривая: «успокойся, успокойся». Отойдя метров на пять, здоровяк развернулся и убежал с невероятной для своих габаритов прытью. Я обернулся.

– Так его! – прохрипел тот самый бомж из теплокамеры. – Молодцом! Я видел, как ты ему поджопник влепил. Ну ты щелкопёр!

Собеседник выглядел жутко. Длинные спутанные волосы. Бесформенная куртка, строительный комбинезон, истоптанные сапоги. С одинаковым успехом ему могло быть и тридцать, и шестьдесят. У бродяг вообще возраста нет. А в руках этот человек сжимал… Копьё! Настоящее копьё. Неудивительно, что здоровяк поспешил не ввязываться в конфликт.

– Батя, успокойся, – сказал я. – Он первый начал. Я тебе сейчас монет накидаю. А сам домой. Ты мой телефон там не видел?

– Телефон? – с удивлением спросил бородач. – Ни хрена ты вчера нажрался, Семён!

– Я не Семён, – вздохнул я. – Меня зовут… А, неважно. Где тут метро?

– Там, – махнул бородач рукой. – Но ты куда пойдёшь, Семён? Ты ж из бобруйских. Тебя дома никто не ждёт. Квартиру твою сестра заняла с мужем и детьми, они тебя выгонят. Хватит придуриваться, поехали на свалку.

– На свалку? – спросил я. – Что происходит?

Бомж пожал плечами и вернулся к теплокамере. Открыл люк, аккуратно опустил туда копьё. Задвинул и снова подошёл ко мне. Он улыбался чёрными зубами. Я языком проверил свои собственные. Отверстия не определялись. Зато я прямо почувствовал жутчайший налёт.

Неподалёку от нас стоял автомобиль. Очень странный, старый. Но это частный сектор Москвы, тут можно и не такое увидеть. Я подошёл к машине и взглянул в боковое зеркало. Мать честная! На меня смотрело грязное, жуткое нечто… В голове появились нехорошие мысли. Я уже читал о таком явлении. На портале Автор.Тудэй огромные книжки написаны о феномене. Некогда мне их читать, к сожалению.

– Тебя как звать? – спросил я слабым языком.

– Тимка я! – воскликнул бородатый бомж. – Другана своего не признаёшь?

– А какой сейчас год, Тимофей?

– Одна тыща девятьсот восемьсят девятый от Христова рождества, – ответил Тима и почему-то снял шапку, явив миру сальные волосы.

Во дела! Я присел. Я – попаданец в прошлое. 1989-й год, Москва. А я – бомж. Вот-вот рухнет Советский Союз, вообще полная задница наступит. А я – бездомный бродяга. К такому Ютуб меня не готовил. В голове начал перебирать разные варианты. Я ведь – медбрат, а медики всегда нужны. Надо только отмыться, побриться, раздобыть чистые вещи…

– Отошёл от машины! – раздался крик. – Отошёл, а то я тебе голову снесу!

Я встал и обернулся на источник шума. Из-за забора частного дома торчала голова. Обычная голова – такой не напугаешь. Чего не скажешь об оружии… Ствол винтовки был поднят вверх. Я поднял руки, показывая, что у меня нет плохих намерений.

– Прошу прощения! – крикнул в ответ. – Я просто рядом стою.

– Я видел, как ты «просто» Гришке поджопника отвесил! – сказала голова и начала двигаться в мою сторону. Ствол начал принимать горизонтальное положение. – И как твой дружбан его палкой угрожал ткнуть! Я – дворянин! Дворянин! А вынужден соседствовать вот с такими отбросами! Вынужден жить в таких скотских условиях!

Я сделал несколько шагов назад, пригнулся – и побежал. К счастью, в спину никто не стрелял. Я бежал и бежал, бежал и бежал. Пока, наконец, не вспотел и не выбился из сил. Сел на травку, подальше от машин и домов, чтобы никто опять не наговорил мне гадостей. Выдохнул. Прошло больше минуты, и примчался Тимофей.

– Сёмка, твою налево! – сказал он. – Мы ж тормозуху пили, а не соляру! Откуда такая прыть?

Я уставился на Тимофея, чувствуя, как реальность накрывает волной. Желудок скрутило спазмом – не столько от голода, сколько от осознания. 1989 год. Без документов. Без жилья. С единственным "другом", вооруженным копьём. Хорош старт для попаданца.

Отчаянно хотелось курить. Хотя эта привычка мне вообще не знакома. Тимофей протянул руку и помог подняться.

– На свалку погнали! – сказал он. – Уже восемь утра. Опять Толик ругаться будет.

– Толик? – спросил я.

– Да, наш бригадир.

В каком-то тупом забытье я поплёлся вслед за Тимофеем. Одна надежда, что я попал в относительно недалёкое прошлое. А если нет?

Глава 2. Свалка

– Мы что, на поезде поедем? – спросил я.

Мы подошли к какой-то огромной железнодорожной станции. Вагоны, тягачи, цистерны. А ещё – никому до нас не было дела. Никто даже внимания не обращал на двух бродяг.

– Ага, – ответил Тимофей своим хриплым голосом и смело полез на вагон. – Быстрее, этот через пять минут отходит.

– Ты чего! – прокричал я. – Высоковольтная линия!

– Да не ссы, – прохрипел бомж. – Низко пригибайся. Авось не ударит.

По непонятной причине я повторил манёвр своего поводыря. Провода располагались несколько выше, чем я предполагал. Но если встать в полный рост – точно жахнет. Тимофей подполз к люку, бодро его откинул и пропал внутри вагона. Мне ничего не оставалось, как двинуться за ним. Мне казалось, что я кожей ощущаю разряды электричества. Самовнушение, не иначе.

На практике мне уже доводилось видеть электротравмы. От контакта с высоковольтной линией телесные повреждения ужасны. Будто человека поджарил Зевс: сгорает кожа, волосы, да и не только. Подробности уж очень мерзко-жуткие. И это всё происходит в считанные секунды!

На пожаре, например, нужно постараться, чтобы обгореть. А в ситуации с высоковольтной линией всё происходит мгновенно. Тот случай, когда живые завидуют мёртвым. Вспоминая все молитвы, я подполз к люку, спустил туда ноги, повис на руках. Дна всё не было. Разжал пальцы – падение оказалось мягким. То ли песок, то ли…

– Сахар? – спросил я.

– Не, – буркнул Тима. – То взрывчатка. Военный вагон.

– Взрывчатка?! – чуть не крикнул. – Полезли обратно.

Я принюхался. Запах был пьянящим. На ощупь это вещество напоминало сахар. До меня донёсся хриплый смех Тимофея.

– Сёма, ну ты сегодня поддаёшь, – сказал он. – Ты скажи спасибо, что не со свиньями ехать! Взрывчатка – она такая. Пока её не поджигаешь, ничего не случается.

– А тут что, охраны нет?

– Да кому эта взрывчатка сдалась? – искренне удивился он. – Никто ни с кем не воюет сейчас. А на военных вагонах всегда люки удобные. Домчим с ветерком. Тут близко.

В этот момент я ощутил движение. Состав сначала резко дёрнулся и замер, так что мы уехали на этом «сахаре». А потом – начал плавно набирать ход. Самая настоящая электричка! Уж я покатался на таких. В Москве, конечно, вагоны – космос. А вот за МКАДом – настоящая экскурсия в прошлое. Лежать на мягком «песке» было приятно. Прошло минут десять или пятнадцать. Мерный стук колёс начал клонить в сон.

– Выходим! – прохрипел Тимофей, вырывая из объятий Морфея.

Я вскочил. Опытный бомж, проваливаясь в песок, двинулся куда-то в сторону. Я увидел свет: он открыл боковой люк. Совсем небольшой, сантиметров сорок в высоту и пятьдесят – в ширину. Аккуратно снял решётку. Она, кажется, ничего не была закреплена. Показались панорамы.

Там, снаружи, была Москва, но совершенно не такая, какой я её знал. Что-то отличалось. Как-то непонятно и незримо. Город больше напоминал европейские панорамы. Никаких хрущёвок. Нет бесконечных горизонтальных небоскрёбов. Вместо них – либо аккуратные невысокие домики, либо огромные свечки с широкими стилобатами.

Нет осколков Союза: НИИ, необъятных производств. А ещё – дороги были аккуратными и относительно небольшими. Где все эти многоуровневые эстакады? Там, где проедешь развязку – и двигаешься аж до Ярославля. Вместо них – скромные перекрёстки с фонарями в стиле ретро. Куда же я попал? Подумать над этим не удалось.

– Выходим! – крикнул Тимофей. – Ты чего спишь? За мной.

Бомж, подобно акробату, уцепился за открытый люк, высунул наружу ноги – и оттолкнулся. Прыгнул в неизвестность. Я точно знал, что выход на скорости из движущегося поезда – это билет в один конец. Нам рассказывали о предполагаемом характере травм. Это и переломы костей, и повреждения связок, и ЧМТ. Но, наверно, мне было жутко оставаться одному в этом неизведанном новом мире.

А потому – я повторил манёвр Тимофея. Возможно, надеялся, что придёт смерть, и наваждение закончится. И я очнусь опять в Москве 2022-го года. Приму душ, съем бутерброд и пойду на лекции. Но – ничего такого. Под ногами оказался мягкий грунт. Будто это болото или мох. Я инстинктивно сгруппировался, прокатился немного и замер.

Поднялся. Ну что ж, по крайней мере, выпачкаться сильнее уже невозможно. Одежда и так была грязной. Ко мне подошёл Тимофей и неопределённо махнул рукой. Типа, нам туда. Впереди была огромная гора. С трёх сторон её стыдливо прикрывал лес. Мы же направились с четвёртой, открытой.

Вышли на широкую дорогу. По мере движения мне уже стало понятно, что это за гора. Свалка. Огромная, гигантская. Каких-то библейских масштабов. По мере приближения нестерпимый запах разложения так и бил в лицо. Я натянул на нос грязную майку. А Тимофея этот «букет», кажется, нисколько не смущал. На рукотворной горе летали сотни птиц. Тут и там я различал движение. Крысы!

Мы взяли немного правее и подошли к бытовкам-вагончикам. Они были разными, объединяла их лишь установка на сваях – где-то метр от земли. Одно сооружение стояло ещё выше. Красивая, ровная бытовка. А ещё одна – напротив, низковато. Но – с решётками.

Перед бытовками стояла табличка с гордой надписью: «Её Величества экспериментальная мусоропереработка. Прожект финансирован державною казною».

Я протёр глаза, но надпись не исчезла: «Её Величества…». Похоже, я не просто переместился во времени – я попал в какую-то другую Россию. Где вместо генсеков – монархи? Или это бред горячечного сознания?

Увиденное меня крайне озадачило. И даже не отсутствие хоть каких-то станков или цехов для переработки мусора. А эта странная приставка – «Её Величества». Они тут уже сдурели в край? Или, постойте-ка…

Глава 3. Раскопки

Подле городка бытовок, неподалёку от «Её Величества» уже стояло десятка три таких же бродяг, как и мы. Все оборванные, чумазые, заросшие. Они курили сигареты и громко кашляли. Тимофей с ними поздоровался одним общим взмахом руки, я тоже кивнул. Никто никому грязных рук не подавал, и это хорошо. Видно, что с гигиеной тут полный швах. Никогда в жизни не стал бы жать ладони таким опустившимся маргиналам. Хотя чего там? Я ведь один из них.

– Завтрак! – радостно сказал Тимофей и пошёл к одной из бытовок. Той самой, низкой. – Жаль, что не наливают… Но это только в конце. Только в конце.

Я засеменил следом. У бытовки не было окна, только одна решётка. В неё и ударил ладонью Тимофей. Между прутьев показалась рука с каким-то бумажным свёртком. Бомж взял его и отошёл в сторону. Я повторил его манёвр и тоже получил какой-то скруток. Развернул. Бутерброды с сыром! Лучше, чем ничего. Аккуратно, стараясь не трогать грязными руками еду, начал уплетать. Сыр был отвратительным, а вот хлеб – свежим.

– Где запить? – спросил я.

– Вон, бочка с водой, – махнул рукой мой провожатый.

Осмотрелся. Рядом действительно стояла открытая баклажка. Полагаю, что пили из неё не только люди, но и птицы. Возможно даже крысы. Тут прямо на моих глазах один оборванец сложил ладони лодочкой, набрал и отпил. Потом ещё раз. Потом этой же водой освежил своё лицо.

Мне стало понятно, почему утром коренной москвич ударил меня по заднице за то, что я пользуюсь его краном. Признаться, глядя на эту антисанитарию, я начинал понимать того москвича – его удар был скорее гигиенической необходимостью.

Посмотрел на баклажку с отвращением. Нет, пить не буду. Пожалуй, потерплю. А Тимофей быстро съел свои бутерброды и уже пытался прикурить. Чиркал спичкой о коробок, искры летели во все стороны.

– Ты чего! – крикнул я. – Мы же с тобой в военном вагоне ехали. На нас полно взрывчатки!

– Так я отряхнулся, – сказал бомж удивлённо. – Не ссы, так это не работает. Я же знаю, во Владике служил. Чтобы это дело взорвалось, надобно взрывчатку горкой сложить. А взрыватель – внутрь засунуть.

На глазах у Тимофея почему-то появились слёзы. Он тоже подошёл к баку, отпил воды. Ну нет, я к этому рассаднику бацилл даже не прикоснусь. Вереница мусоровозов всё заезжала и заезжала на рукотворную гору. Не было конца этой змее. Спустя двадцать минут пребывания на свалке я уже перестал ощущать противные запахи. Как же быстро человек ко всему привыкает!

– Стройсь! – раздался крик, и оборванцы забегали, стали в длинную шеренгу.

Я подошёл и занял место в самом конце, возле своего поводыря. На почтительном расстоянии вдоль этой линии оборванцев прошёл крепкий и упитанный мужик в камуфляже. Он заглянул в глаза каждому. Задержал взгляд на мне. Открыл рот, но тут же закрыл его. Видимо, сказать было особо нечего.

– Тридцать два человека, – произнёс мужик после паузы. Видимо, это и был тот самый Толик. – А где Золотарь? Где Рухлядь?

– Золотарь сдох, – раздался женский голос. – Вчера забрали его.

– Сдох? – возмутился Толик. – Да как он посмел? Он же мне червонец торчит, паскуда. Тьфу! Мало я его сёк, мало… Значит, чтоб без моей команды больше не дохли. Ладно, а Рухлядь где?

Шеренга молчала. Некоторые уводили глаза. Бригадир снова прошёл вдоль этого взвода павших ангелов и почему-то посмотрел на меня. Лицо его было обрюзгшим, изо рта свисала слюна. Глаза – злобные, подбородок напряжён. Вид его почему-то меня веселил. Неудивительно, после лёгкого завтрака на душе сразу же стало легче. Я начал улыбаться.

– Чё зубами торгуешь, мразь? Где Рухлядь?! – рявкнул Толик, обращаясь ко мне. – Где Рухлядь, я тебя спрашиваю!

– Понятия не имею, – спокойно ответил я.

– Ты ж с ним всегда пьёшь! – напирал бригадир. – Что, забыл разбудить? Или перепили вчера? Или, может, по пьяни… Того?!

– Мы с ним уже два месяца не живём, господин начальник, – пришёл на помощь Тимофей. – Он вроде как местную нашёл. У неё живёт. Никакого того, господин начальник. Мы с Сёмкой только женщин любим.

Лицо Толика вытянулось. Он осмотрел взвод бомжей обиженным взглядом. Экие вы, мол, неблагодарные. На бабу его променяли!

– Небось и отмылся? – спросил бригадир отрешённо.

– Может, – пожал плечами Тима. – А вы что, вчера не видели, начальник? Он же прощался со всеми.

– Тьфу! – сплюнул Толик. – Один умер, второй женился… Отвратительное отношение к труду. Безответственное! Значит, сегодня надо ударно потрудиться. Берите вёдра, лопаты – вперёд. Империя ждёт ответственного отношения к вторичным ресурсам.

Вся орава бомжей покорно двинулась к одной из бытовок. Я засеменил следом, стараясь не терять из виду Тимофея. Нагнал его. Было видно, что товарищ по несчастью хромает. Хотя ещё совсем недавно, утром, он ходил нормально.

– Нога болит? – спросил я.

– Ага, – буркнул Тима. – Наверно, подвернул, когда из вагона выходил. Сразу вроде нормально было, а теперь ноет.

Он ткнул грязным пальцем в область лодыжки. По характеру его ходьбы можно было предполагать весьма серьёзное повреждение. Тем и коварны суставы и кости стопы. Порой даже при необходимости срочного вмешательства пациент не чувствует сильной боли.

– Если есть бинт, могу повязку наложить, – предложил я.

– Само пройдёт, – буркнул Тима.

– А что нам нужно собирать?

– В одно ведро – металл, во второе – пластик, а в третье – стекло. Как наполнишь, подходи к ящикам, – бомж махнул рукой в сторону. – Если что интересное найдёшь, часы или кольцо, прячь глубоко. А то Толик найдёт и отберёт.

Я присмотрелся. Ближе к свалке располагалась целая вереница металлических контейнеров. Они были трёх разных цветов. Мы взяли по три ведра и лопате. Идти было нелегко. Почва (или что это под ногами?) – болотистая, ноги прилипают. Никаких перчаток, никаких респираторов или сапог нам не выдали. Тимофей всё так же хромал. Я начал шарить по безразмерным карманам своей куртки.

Почему-то решил заглянуть во внутренний. Ба, эластичный бинт! Он был в упаковке, совсем новый. Вот только пачка мне показалась странной. «Её Величества Новгородская мануфактура». Вот те раз! Какой там на дворе год? Невзирая на протесты товарища по несчастью, я отвёл его в сторону, усадил на какой-то ящик и освободил ногу.

Ну что я могу сказать? Доводилось видеть и похуже, но редко. Не буду описывать ужасающую картину равнодушия бомжа к личной гигиене. Скажу лишь, что ноги Тимофей последний раз мыл месяц назад – в лучшем случае. А вот травма была пустячной. Подвывих связки – мелочи жизни, если втереть мазь и правильно перевязать. Мне оставалось только второе, мази под рукой не было.

– Нормально всё, – сказал я Тимофею. – Кости целы, связки тоже визуально не повреждены.

– Во ты заговорил, – усмехнулся он. – Это ты где такому научился? По-русски скажи, а?

Я пропустил вопрос мимо ушей. Голова кружилась из-за неприятных запахов. Наверно, сама свалка выделяла газ, мне не хватало кислорода. Я чувствовал, как бешено молотит сердце, как лёгкие раскрываются широко-широко, силясь набрать воздуха. А ещё ко мне вернулось жуткое ощущение, что всё чешется. Тут, наверно, сотни видов паразитов.

– Вы чё тут, голубки? – услышал я неожиданно высокий голос позади.

Обернулся. Это был не Толик и не кто-то из нормальных работников свалки. Такой же оборванец, как и мы. Он стоял с тремя вёдрами, лопатой и смотрел на нас. Я тем временем закончил перевязку и помог Тимофею надеть сапог на изрядно увеличенную ногу.

– Лечит меня друг! – буркнул товарищ. – А ты чего вылупился?

– А ничего, – ответил незнакомец. – Ты зачем про Рухлядь натрендел с три короба?

– Просто, – ответил Тима. – Тебе какое дело?

– Говорят, что Рухлядь на опыты забрали, – продолжал бомж с высоким голосом. – Помнишь, месяц назад Косой пропал?

– Нет, – прохрипел Тимофей. – Всё, айда работать. Норма сама себя не сделает.

Но мужичок с высоким голосом всё не унимался и продолжал рассказывать, что «бродяг забирают на опыты». Тима несколько раз пробовал заткнуть болтуна, но тот упорно продолжать гнуть свою линию.

– Это кто? – спросил я.

– Как кто? – удивился товарищ по несчастью. – Ты совсем никого не узнаёшь?

– Ну хватит, – буркнул я. – Говорю же тебе, вообще ни черта не помню. Ни свалку. Ни Толика. Ни этих бомжей…

– Что за слово такое? – изумился Тима. – Красиво как звучит – бомж. Как колокол церковный. Господи, спаси.

– Что это за мужик с нами говорил? – продолжал я. – И куда исчезают голодранцы?

– Так это Баба, – ответил он, сделав ударение на второй слог. – Баба тут старожил. Уже лет пять крутится на свалке.

– А мы с тобой?

– Ну, ты где-то год назад появился, а я чуть раньше, – ответил Тима. – Всё, давай собирать.

Нам выделили огромную площадку недалеко от контейнеров. Копать мусор лопатой было жутко неудобно. У Тимофея было какое-то приспособление, похожее на серп. Им он лихо разгребал мусор, доставая из-под грунта всё ценное. К сожалению, ничего интересного мы не нашли. Улов полагалось относить к контейнерам, где уже стоял Толик и всё записывал.

– Слушай, – предложил я. – У тебя ж нога болит. Давай ты будешь вёдра наполнять, а я – носить. Так и наберём больше.

– Толик не оценит, – засомневался Тимофей.

– Я ему объясню целесообразность.

– Чего? Ох, зря мы с тобой тормозуху пили…

Опытный мусорщик действительно наполнял вёдра очень быстро. Я носил по две штуки, и к каждому возвращению ещё два были забиты доверху. Пластика было мало, что странно. Зато железа и стекла – огромное количество. Уже на втором заходе я начал мечтать о тачке или хотя бы о тележке с колёсами.

– Господин бригадир! – сказал я, обращаясь к Толику.

– Чего тебе, обосрыш? – спросил он. – Близко не подходи, смердишь, аки обезьяна.

– У нас с Тимофеем будет общий счёт, – объяснил я, пропуская колкости мимо ушей. – У него нога болит, он копает. А я – ношу. Потом весь улов разделим пополам.

– О как ты заговорил, – буркнул бригадир. – Ты ж обычно даже имя своё не мог сказать без мата.

– Вчера головой приложился, – зачем-то сказал я. – Маты все забыл. И курить бросил.

Толик рассмеялся. В уголках его колючих глаз даже появились приятные морщинки. Он посмотрел на меня уже без злости – так мне показалось.

– Ладно, – буркнул он. – Рационализаторы хреновы. Носи, потом разделим.

Глава 4. Происшествие

День казался бесконечным. Руки отрывались под тяжестью вёдер. С меня сошло уже семь потов, пить хотелось жутко. Мне стало интересно, откуда брал воду Толик? Вряд ли он пил из рассадника бацилл. Потом я увидел невероятное. Возле одной из бытовок стоял целый ящик стеклянных бутылок. Я дождался, пока никого не было рядом, и подошёл.

Взял одну бутылку, положил за пазуху. Беспалевно пошёл на поле. Никто не окликнул. Кажется, остальным бомжам до меня не было никакого дело. И всё равно, украдкой, я открыл стеклянную бутылку, свинтив крышку, и залпом выпил почти всю воду. Потом вспомнил про Тиму и мне стало стыдно. Подошёл к нему и протянул бутылку.

– Вот, – сказал. – Попей.

Он удивился, но воду выпил. Бутылку мы тут же положили в одно ведро, а металлическую крышку – в другое. Как быстро я привык к раздельному сбору мусора! До этого за четыре года в Москве успехи были примерно нулевыми.

– Так реально быстрее, – сказал Тимофей. – Ты уже отнёс сто пятнадцать вёдер. Хрена себе! Я обычно за день пятьдесят-шестьдесят делал.

– Так то на двоих, – возразил я.

– Так ещё работать и работать! – буркнул он. – Солнце вон, как высоко.

– Слушай, а какой сейчас месяц?

В который раз Тимофей посмотрел на меня с удивлением. Но, видимо, он уже решил, что я безнадёжен.

– Август, – ответил он. – Пятнадцатое или семнадцатое… Ты вообще того, да?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Если мы норму уже почти выполнили, то ты вёдра не так активно наполняй. А я буду ходить медленнее. А то скоро ноги протяну.

– И то верно! – обрадовался он. – Ну ты голова! Соображаешь.

Я от скуки принялся смотреть по сторонам. На кучи свежего мусора прилетали сотни птиц. Если закрыть глаза и нос, прислушаться к крикам чаек, можно подумать, что ты в Крыму, у Чёрного моря. А не в каком-то странном мире, где я – бомж, обитатель социального дна. После свежей и вкусной воды жутко захотелось есть. Желудок буквально сворачивался в трубочку.

– Пожрать бы, – сказал Тимофею.

– Ну так терпи, – ответил он. – Ужин будет, расчёт. И чарочку нальют.

Последние слова он произнёс с такой нежностью, будто речь шла о первых шагах ребёнка. Тимофей – законченный алкоголик. Но ничего, он старался держаться, работал вот. Я начал думать, насколько я теперь в этом мире. Если надолго, то нужно что-то делать. Мне было хорошо известно, как опасно долго находиться на свалке.

Здесь сотни отравляющих веществ. Недаром в Японии весь мусор перерабатывают, до последней бумажечки. Это не только эстетика. Это ещё и забота о здоровье. Ядовитые вещества могут быть и в почве, и в воздухе, попадать в воду. Пыль, асбест проникают в лёгкие. По уму здесь без респиратора нельзя так долго ходить.

– Ты чего стоишь? – спросил Толик после того, как я выкинул вёдра и остановился, чтобы отдышаться.

– Жду, пока запишете, господин бригадир, – ответил я.

– Да всё записано! – возмутился толстый мужик. – Ты чего, проверять меня удумал?

– Нет. Просто во всём порядок должен быть.

– Пошёл вон, – буркнул бригадир. – Без сопливых разберёмся.

Время от времени раздавался мощный звук. Будто гром или взрыв – понять трудно. Причём никто, совсем никто из обитателей свалки на него внимания не обращал. А я первый раз прямо подскочил на своём месте! Звук этот был одновременно и тревожным, и мощным. Когда я спросил у Тимы, что это, он ответил уклончиво:

– Аристарх развлекается.

И больше ничего объяснять не стал. К концу дня я и сам перестал обращать внимание на залпы. Все звуки слились в один фон. Крики чаек, рокот моторов мусоровозов, шелест грызунов. Свалка – отвратительное место. На меня давило положение в новом мире, а ещё – беспокоила антисанитария. За весь день я, пардоньте, ни разу в туалет не сходил.

Так, незаметно, день подошёл к закату. Голод стал невыносимым. А если бы не трофейная бутылка воды в обед, я бы уже давным-давно рухнул на землюЯ закрыл глаза, представляя фонтан на Арбате – как подставлю лицо под ледяные струи, как вода смоет эту адскую копоть… Но открыв глаза, видел лишь бесконечную свалку. Наконец, раздался сигнал – удар чего-то металлического.

Я понял, что это и есть конец рабочего дня. Взяв вёдра и лопаты, мы поплелись к бытовке. Я еле ноги волочил. А Тимофей, напротив, перестал хромать. Он был перевозбуждён нашими успехами на ниве сортировки мусора.

– Двести пять вёдер! – сокрушался он. – Двести пять! Да это рекорд, как его… Олимпийский!

– И сколько нам заплатят? – зачем-то спросил я. В душе мне было понятно, что нас ждут гроши. Никак не оправдывавшие трудозатраты. Просто взыграл какой-то спортивный интерес, что ли.

– Терпение, – ответил он. – Сначала – ужин. И чарочка.

И вновь – неподдельная нежность. Когда Тимофей говорил о спиртном, глаза его загорались. Мы подошли ко всё той же бытовке. На этот раз решётка отсутствовала. Каждому голодранцу выдавали бумажный свёрток, а ещё – маленькую стеклянную бутылочку со спиртным и металлическую кружку с чаем.

– Кружку вернуть! – рявкнула тётка из глубины бытовки.

На раздатчице был респиратор. И руки у неё – в перчатках. Значит, есть какая-то охрана труда! Хоть я и старался носить вёдра аккуратно, на ладонях всё равно появились мозоли. О слое грязи, что налипала на кожу, я старался не думать. Как и об отвратительном запахе. Быть может, вырученных копеек хватит на баню? И на какую-нибудь дешёвую одежду?

– А где руки помыть? – спросил я тётку.

– Пусть твой дружбан на них поссыт, – съязвила она. – Заодно и дезинфекция.

Да, дружелюбие – «сильная» сторона здешних ребят. В металлической кружке оказался горячий чай. В свёртке – бутерброды, но на этот раз не с сыром, а с неким подобием ветчины. После долгого физического труда – отличная еда. Я старался кушать аккуратно, чтобы ненароком не коснуться грязными руками пищи.

Что мы только сегодня не трогали! Все бактерии России, казалось, были собраны на этой свалке. Вкусы у москвичей оказались донельзя понятными. Сотни, тысячи металлических банок от консервов всех видов и мастей. Стеклянные бутылки от соков, лимонадов, масел. Бумажные свёртки и упаковки. Газеты. Книги – жаль, не было времени их читать.

Были предметы, которых касаться неприятно – мягко говоря. Использованная туалетная бумага. Гигиенические прокладки. Перевязочные материалы, тоже бывшие в употреблении. А вот пластика – неожиданно мало. Он встречался в игрушках, во флакончиках, сломанных бытовых приборах.

Здесь пластмассовый мир ещё не победил. Я стоял и не мог понять, кто придумал этот допотопный труд? Ну сколько мусора тридцать с лишним бродяг могут рассортировать за день? Мы не заполнили даже пяти контейнеров. А мусоровозы всё прибывали и прибывали. Они поднимались высоко на гору…

Тридцать бродяг и один надзиратель. Были ещё какие-то сотрудники, но они прятались по бытовкам. Большая часть сборщиков после смены с трудом ноги волочила. Они сидели и лежали прямо на земле. Кружки строго-настрого потребовали вернуть в пункт раздачи. Я так и сделал.

– Стройсь! – скомандовал Толик.

Бомжи проворно встали в шеренгу. Но энтузиазма у них было куда меньше, нежели утром. Толик шёл вдоль ряда работников и выдавал каждому сорок или пятьдесят копеек, громко озвучивая сумму. Люди тут же прятали монеты и удалялись. Наконец, дошёл и до нас с Тимофеем.

– А вот эти мужики сегодня отличились! – громко сказал бригадир. – На, Тима, шестьдесят копеек. Заслужил!

Мой напарник просиял. Я не разбирался в местных ценах (первый день, всё-таки!). Но, наверно, сумма была смешной. Он взял монеты и тут же положил в какой-то потайной карман засаленной куртки. С ума сойти, сколько у бомжей карманов!

– А этот хрен с горы, – Толик ткнул пальцем на меня. – Тоже отличился. И получается тридцать копеек.

– Это почему? – возмутился я. – Столько горбатился! Разделение труда придумал!

Если бы я знал, чем закончится наш спор, то не начинал бы его.

Глава 5. Прямой немассаж

Немая сцена продолжалась неприлично долго. Казалось, даже птицы замерли, чтобы посмотреть нашу битву взглядов. Толик смотрел, не мигая. Но и я не сдавался. Воцарилась тишина. На рукотворную гору то и дело набегал ветер. Если днём была невыносимая жара, то сейчас – похолодало.

– А бутылку кто украл? – спросил бригадир после долгой паузы. – Кто, я спрашиваю? Ты же у нас один тут такой чистюля!

Бомжи оживились. По всей вероятности, они решили, что речь шла о бутылке с горячительной жидкостью. Посмотрели на меня с укоризной. Мне же сразу стало понятно, о чём он говорит. Но я решил виду не подавать.

– Из общей бочки пить брезговал, – напирал Толик.

– А я терпел, – ответил. – Гони бабки.

– Всё, ты – уволен, – ответил бригадир. – Проваливай.

– Слышь, ты, морда! – заорал своим новым хриплым голосом. – Бутылку в своей заднице поищи, понял? Гони ещё сорок копеек! Тридцать – за труд, а десять – за моральный вред.

Бомжи начали испуганно переглядываться. Морда Толи вытянулась. С одной стороны, он был обескуражен моим напором. Должно быть, засомневался, действительно ли я причастен к пропаже бутылки. А с другой – решил не ронять свой авторитет. Где это видано, чтобы бесправный бомж требовал честности?

– Не хочешь тридцать копеек? – огрызнулся он и попытался их забрать. – Тогда проваливай!

– А я сейчас полицию вызову, – продолжал я, совершенно забыв, что нахожусь в чужом обличье в незнакомом месте. – Пусть взвесят тут всё. Проверят, сколько мы заработали. И сколько ты платишь нам по ведомости, а сколько – на руки.

Толик побагровел. Бригадир смешно глотал воздух, будто рыба на суше. Должно быть, слова он посчитал излишними. Потому как вытащил из-за пазухи плеть – самую настоящую, нагайку! Я такую видел только в фильмах про казаков. Толстяк сделал движение – плеть щёлкнула в воздухе.

– Здесь я полиция! – прохрипел он. – И царица тоже я! Усёк?

– Гони деньги, Толик! – рявкнул я. – Хватит воздух гонять.

Он отступил назад на три шага. Сделал молниеносное движение. Плеть выпрямилась и впилась мне в левую руку. Кожу пронзила жгучая боль. Хорошо, что на мне была надета бесформенная фуфайка! Она хотя бы минимально смягчила удар. Не помня себя от ярости, я бросился на бригадира. Я всё же сибирский парень, а не московский хипстер!

Он занёс руку, чтобы нанести ещё удар, но не успел. Всё же, плеть – не оружие ближнего боя. И поскольку во второй руке он держал монеты, то ничего сделать не успел и не смог. Резким рывком я поднял его и повалил на землю. И вдруг… Вдруг произошло нечто неожиданное.

Я ощутил покалывание в руках. Мне показалось, что воздух пропитан сотнями маленьких потоков. Они были белыми. Эти потоки устремились к моим кулакам. Те словно зарядились энергией. И когда Толик дёрнулся, нанёс удар по лицу. Бригадир тут же обмяк. Будто из него извлекли все силы.

Здоровяк с нагайкой стал задыхаться. Кожные покровы побледнели. На губах выступила пена, язык высунулся. Он что-то прохрипел из последних сил, но слов было не разобрать. Глаза закатились. Сердечный приступ, не иначе! Я мгновенно отошёл от своего обидчика, не забыв взять у него из руки оставшиеся монеты. Зарплата, как-никак. Ну-с, пора искать баню.

– Что здесь происходит? – услышал я чей-то взволнованный голос. – Драка? А что с Анатолием?

По рядам бомжей пронеслось слово «расход». Я услышал его отчётливо. В несколько секунд весь взвод бродяг испарился, будто и не существовал вовсе. Остался только я, Тимофей и незнакомец. А ещё – Толик, что лежал на мусорном грунте. Он подавал признаки жизни, но очень слабо.

– Жлоб двадцать копеек зажал, ваше высокоблагородие, – ответил Тима. – Начал руки распускать, поглядите-ка. И Сёмка его огрел. Сёмка у нас парень горячий. Бобруйский. Жлоб первый начал, ваше высокоблагородие.

Я внимательно посмотрел на незнакомца. Он носил некое подобие химзащиты, высокие сапоги, резиновые перчатки, маску. И всё же, у мужчины была выправка, которой не имелось ни у одного из обитателей здешнего места. Здесь он был чужим. Незнакомец нагнулся, снял перчатку и приложил руку ко рту Толика, пытаясь почувствовать дыхание.

– Дайте я посмотрю, – предложил я. – Так вы ничего не поймёте.

Тоже нагнулся, приложил руку к сонной артерии и… Тишина. Я сжал крепче. Пульса не было! Толик представился. Представился за секунды. Вот это новость! Я ведь ударил его аккуратно, совсем чуть-чуть. Наверно, сердечко уже и так было ни к чёрту. От стресса отказало. Жалость-то какая! (нет)

– Ой-ёй, – сказал Тима испуганно. – Как же это так? Умер дядька. Как же так? Покойник. Мать честная. Покойник – умер.

– Присядьте там, судари, – потребовал мужчина неожиданно спокойным голосом и указал рукой на некое подобие лавки у бытовок. – Я вызываю полицию. Не пытайтесь бежать – я вас запомнил.

И, надев перчатку, он неспешно удалился к одной из бытовок. Самой большой и аккуратной. Я тупо уставился на своего напарника. Всё же, в этом мире он опытнее.

– А это кто? – спросил я.

– Ой и балда ты! – сплюнул Тима. – Ой дурак… Ты Толю убил. Бежим!

– Ну нет, – начал спорить. – Я его не мог убить. Ты же видел, удар слабый был. Смотри, как у него губы посинели. Очевидно, что сердечная деятельность прекратилась.

– Ты по-русски говори, а! – возмутился бродяга. – Говорю, убил ты его. Убил. Погнали, давай!

Я стоял в нерешительности. Как будущий врач я был обязан попробовать реанимировать бригадира. Но как человек – решительно отказался от этой затеи. В аду ему самое место. Мало того, что обворовывал этих несчастных, так ещё и стегал плетью! Повреждённую кожу руки так и жгло огнём.

Это только в книгах врачи все такие честные-правильные. Я знавал и других. И не собирался делать непрямой массаж сердца человеку, который несколько минут назад готов был меня избить до смерти. К тому же, чего греха таить? Ему уже не помочь. Его не спасти. Откуда мне знать, какая тут медицина, в 1989-м? Но при остановке сердца срочно нужен реанимобиль. Есть ли они в этом мире в принципе? Как они доберутся на свалку?

– Судари! – сказал мужчина, вернувшись. – У меня плохие новости. Полицейский автомобиль выехал, но ждать его не меньше часа.

– Так мы пойдём, – нелепо улыбнулся Тима. – Толик не из-за нас представился. У него сердечная пездеятельность. Видно же.

Мой компаньон начал разворачиваться, но мужчина с безупречной выправкой поднял полу своего костюма, похожего на комбинезон химзащиты. И мы оба увидели пистолет. Огромный пистолет, невероятных размеров! Таких просто не бывает. Не существует. У меня почему-то всё похолодело внутри.

– Не заставляйте меня использовать оружие, – процедил он. – Я уже пять лет не стрелял в людей. Только в крыс, ненавижу этих мелких тварей. Всё должно быть по правилам, судари.

– Как вас зовут? – почему-то спросил я.

Собеседник ухмыльнулся. В его глазах я увидел смешанное чувство: злость, обиду, разочарование.

– Я – Аристарх, – ответил он. – Меня тут знает каждая крыса. Присядьте вон туда, судари, как я приказал две минуты назад. Чтобы быть у меня на виду. Одно неловкое движение, и громобой сделает своё дело. Потребуется всего один заряд, чтобы ваши грязные тела превратились в решето.

Нам пришлось подчиниться. Мы с Тимофеем сели на ужасную самодельную лавку. Напарник достал бутылочку, что выдали по окончанию рабочего дня. Снял шапку.

– Ну, за Толика, – сказал он. – Хреновый был мужик, а один хрен – жалко.

Он отпил несколько глотков. Я тоже взял свою бутылочку, понюхал. Запах отвратительный, похоже на нашатырь. Даже уставшие за день рецепторы отреагировали бурно. К тому же, я вспомнил, что алкогольное опьянения – это отягчающее обстоятельство. Протянул свою бутылочку Тиме.

– Ты что, не будешь? – воскликнул он с таким удивлением, будто я предлагал отказаться от ребёнка.

– Нет, – ответил я. – Ни курить, ни пить больше не буду.

– Святой ты человек! – сказал Тима и залпом допил первую бутылочку. Крякнул. – Зря ты, конечно, Толю забил. Он был человек плохой, но грех на душу зачем брать?

– Говорю тебе, у него сердце остановилось, – я начал спорить. – Ты же видел, глаза закатились, пена пошла. Совпадение!

– И что, нельзя было спасти? Ты же теперь вона какой умный. Но странный.

Я промолчал. Тимофей крякнул и осушил вторую бутылочку. Улыбнулся, просиял. Даже сидя он шатался. Как мало алкашу нужно для счастья! Тот самый мужик в маске так и продолжал на нас смотреть сбоку. Он нервно ходил по грунту, посматривая то на часы, то на мусорную панораму.

– А это кто? – спросил я. – Ты так и не ответил.

– Ну ты ударился! – плюнул Тима. – Это же Аристарх, директор. Говорят, его сюда сама Императорша сослала.

– Императорша?

Казалось, лимит моего удивления давно должен был исчерпаться. Откуда в 1989-м году взяться императрице? Вроде же были коммунисты, Горбачёв. Увы, история – не самая сильная моя сторона.

– Екатерина Третья, – вздохнул Тимофей. Язык его начал заплетаться. – Романовская которая. Как грится, многие лета.

– Романова, – поправил его я.

Директор свалки нас обманул. Полицию мы прождали не час, а намного больше. И когда за нами, наконец, прибыли, мучения мои только начинались.

Глава 6. Полицейские одинаковы везде

– Тьфу ты, ёшкин-матрёшкин! – ругался худой и низенький полицейский. – Вот за что мне всё это?

На лице мужчины была написана тоска, отвращение, боль. Он чуть не плакал. Напарник худенького копа даже не вышел из машины. Я же с удивлением разглядывал автомобиль. Он не был похож ни на одну из современных марок. Больше всего, как ни странно, напоминал «Волгу». На задней части красовалась гордая надпись – «Пётр I». Они тут что, совсем с ума сошли?

– Фамилия, – простонал-спросил полицейский.

– Я не помню, – ответил. – Только имя: Семён.

– Фамилия! – повторил коп, но уже громче.

– Говорю вам, ничего не помню, – пожал я плечами. Дальше всё было быстро.

– На.

Я не заметил никакого движения и не понял, откуда прилетел удар. Но он был сильным. Вся левая надбровная дуга горела огнём. Досталось и глазу. В руке худого полицейского была… Телескопическая дубинка. Он развернул её одним рывком, будто фокусник. Я заметил, как полицейский заносит оружие для ещё одного удара. Но его руку тут же перехватил… Аристарх.

– Ещё одна такая выходка, и я буду вынужден кляузничать Муравьёву, – выразительно сказал директор свалки.

– А ты кто такой? – гневно ответил ему полицейский, пытаясь вырвать руку. – Мать Тереза? Да я тебя, за сопротивление…

Аристарх резким движением оттолкнул от себя худого стража порядка. Тот дёрнулся к кобуре, но директор свалки вновь повторил свой манёвр. Он извлёк пистолет циклопических размеров. У полицейского просто отвисла челюсть. Рука, тянувшаяся к табельному оружию, замерла. Дверь «Петра I» распахнулась.

– Вадик, Вадик… – сказал второй страж порядка, подходя сзади. – Ничему тебя жизнь не учит. Ты почто на Аристарха Фёдоровича руку поднял? Простите нас, господин Карамазов. Сие есть отвратительнейшее недоразумение. Могу лишь выразить глубочайшее раскаяние.

– Держите своего подчинённого на привязи, – ответил Аристарх. – Ибо я за себя не ручаюсь…

Респиратор немного искажал голос моего спасителя. Земля плыла под ногами. Тёплая струйка крови ползла по виску, смешиваясь с потом и грязью. "Сотрясение?" – мелькнула профессиональная мысль сквозь туман боли. Надо обработать, но чем? Посмотрел на второго полицейского. Тот был крепким и широкоплечим. На плечах – погоны со звёздочками, но в офицерской иерархии я не разбираюсь.

Тот извлёк из кармана какую-то салфетку и протянул мне. Я аккуратно промокнул кровь. После этого второй полицейский, чавкая на мягком грунте, подошёл к телу Толика. Присел. Покачал головой.

– Его по голове ударили, что ли? – спросил второй полицейский.

– Я видел лишь один удар, – ответил Аристарх. – Вот этот нищеброд его снёс. Я видел издалека, а потому свидетель из меня, увы, никудышный.

Директор свалки небрежно махнул рукой в мою сторону. Нищеброд! Как обидно слышать такое. Впрочем, в этом обличье, должно быть, такое обращение можно считать почти комплиментом. Вадик посмотрел на меня с плохо скрываемой ненавистью. Он украдкой пригрозил кулаком и скорчил злобную рожу.

– А второй? – спросил высокий коп. – Тоже бил?

– Нет, – покачал головой Аристарх. – Он стоял в стороне. Насколько я могу судить, конфликт возник из-за какой-то мелочи. Анатолий не хотел платить двадцать или тридцать копеек. Вот этот бродяга ударил, а этот – просто стоял в стороне.

Толик потупил взор. То ли ему было стыдно, что он не при делах, то ли он в принципе боялся правоохранителей.

– Отлично, – просиял высокий полицейский. – А то к нам в багажник только один поместится.

– В багажник? – спросил я.

И, прежде чем, успел что-то подумать, на запястьях действительно защёлкнулись наручники. Но при этом… полицейские не спешили меня трогать. Просто смотрели будто я должен прочитать их мысли. Где-то во внутреннем кармане звенели монеты, которые я забрал у покойника Анатолия.

– Ну, давай, – сказал мелкий коп. – Быстро, пошёл. Рыбкой – оп. И внутри.

– Не пойду, – ответил я. – Людей нельзя перевозить в багажнике. Это нарушение правил дорожной безопасности. А ежели авария? Ежели машины загорится?

Полицейские переглянулись, а Аристарх расхохотался. Я только сейчас увидел, что Тима слинял. Под шумок. Должно быть, он уже списал со счетов своего старого товарища. Было немного обидно.

– Вот если бы ты не имел проблем с законом, ей-богу, взял бы тебя новым бригадиром, – сказал директор. Под респиратором не было видно, улыбается он или нет.

– Полезай в кузов, – сказал высокий коп. – Мы тебя всё равно в салон не возьмём. Или «Петра» потом придётся сжечь. Ты уж прости, убогий, но смердишь – аки чёрт.

– В том нет моей вины, – продолжал я. – Видите, на предприятии – ни душа, ни мыла, ни рукомойника. Я, между прочим весь день мусор носил!

– Да ты Цицерон! – вскричал Аристарх. – Я тебе дам ручку и карандаш. Пиши Матушке, пусть распорядится водопровод сюда провести. А меня – назад, в Петербург.

Полицейские улыбнулись. Меня удивляло, что запах свалки их нисколько не смущал. Высокий закурил, а мелкий так и продолжал делать странные жесты в сторону открытого багажника.

– Давай-давай, – требовал он. – Ныряй, быстро. Повезло тебе, заступника нашёл! А то бы тебе – крандец, слышишь?

– Выбирайте выражения, сударь, – лениво призвал его к порядку директор. – Видимо, Муравьёву всё же придётся сообщить о вашем неподобающем поведении.

Мелкий коп вдруг оскалился, обнажив кривые жёлтые зубы:

– Станет ли он вас слушать, ссыльный? – Он сделал ударение на последнем слове. – Мы знаем, за что вас сюда сослали. Знаем, что ваш громобой – не по уставу!

Аристарх сначала дёрнулся вперёд, а потом – успокоился. Видно было, что ситуация его тяготит. Должно быть, он уже давным-давно должен быть дома. Из-за его заступничества полицейский нажал на какие-то тонкие струны его души… Похоже, время для раздумий и манёвров заканчивалось.

Я посмотрел на служителей порядка. Видимо, во всякой России, независимо от эпохи, времени и пространства, они одинаковы. Это же надо, живого человека в багажник! А если авария? Если вдруг машина загорится? Впрочем, мне могло и повезти…

– Ты или сам ляжешь, или мы тебя уложим, – рявкнул мелкий полицейский, тем самым напомнив мне какую-то собачку. – И всё по закону!

Аристарх сложил руки на груди и выразительно посмотрел на меня. Должно быть, он посчитал лимит милосердия для себя исчерпанным. Надо было думать и что-то решать. Быть может, поездка в багажнике пройдёт благополучно?

– Хорошо, – ответил я. – Поеду с нарушением правил безопасности. Но только если вы с меня браслеты снимите.

– Ах ты! – крикнул худой и занёс руку. Но его тут же перехватил высокий.

– Ладно, – улыбнулся он. – Времени и так в обрез. Лясы тут стоим, точим… Куда он денется из-под замка?

Поездка в багажнике оказалась не такой уж и страшной. Конечно, на ухабах я подскакивал и больно бился головой и другими частями тела о металл. Причём подготовиться к тряске было невозможно. Но большая часть пути прошла спокойно. Я уже практически уснул, когда автомобиль остановился.

Багажник распахнулся – мне в лицо ударил свежий воздух. Я невольно поморщился от яркого света. Быстро же мы добрались! Неужели эта свалка так близко к городу? Куда только правительство смотрит… Нет бы вынесли её куда-нибудь подальше, в Московскую область.

– Вылезай, – потребовал мелкий коп. – Сам Иванов тебя допрашивать будет! Только перед этим… Где-то придётся тебя помыть.

– Ага, – добавил долговязый полицейский. – А то Фёдор Михайлович нам головы открутит.

Глава 7. Следак Её Величества

Поразительно, но мытьё оказалось самой приятной процедурой за день. Высокий полицейский отвёл меня куда-то вниз. Всю дорогу он угрожал, что если я не помоюсь по-хорошему, то он позовёт мелкого подчинённого с телескопической дубинкой. Но меня не нужно было уговаривать. Подойдя к душевой, я тут же начал раздеваться. Сбросил старую, засаленную куртку, какую-то нелепую кофту, штаны и трусы.

Носки практически стояли. От ботинок исходила страшная вонь. Придирчиво осмотрел тело. Поразительно, но кожные покровы были в нормы. Нет следов педикулёза, нет атрофических язв. Чем там ещё бездомные болеют? Нужно только как следует помыться. Я покосился на полицейского:

– Вы так и будете… Наблюдать?

– Конечно! – возмутился он. – Работа у меня такая. Вон там – мыло. И давай пошевеливайся! Десять минут на всё у тебя.

Жалкие десять минут! Я тут же стал под струю воды. Она была не холодной, но и не горячей. Ладно, после медфаковской общаги температура вполне сносная. Мыло не хотело пениться, пришлось двигать им быстро-быстро.

Подо мною стекала грязная, почти чёрная вода. Я намылил непослушные волосы, бороду. Эх, мочалку бы! Несколько раз я намыливал тело и смывал воду. Прошло куд больше десяти минут. Как мог, вымыл голову, бороду.

– Молодец, – похвалил коп, наблюдая за моей банной процедурой. – Нищеброды обычно ни за что мыться не хотят! Меня всегда это поражало. Смердят, аки бесы!

– Я не бродяга! – зачем-то парировал.

– Давай, мойся, спорщик. Так, одежду твою придётся на свалку выбросить… Спишем на тебя казённую. Новую.

– Постойте, там деньги!

Полицейский сам брезгливо вытащил монеты. Пересчитал их.

– Семьдесят пять копеек, – буркнул он. – Разве это деньги? Даже на кофе с булочкой в приличной чайной не хватит. Ежели господин Иванов прикажет – вернём. Более ценного имущества не имеешь?

– Там ещё были пассатижи… – протянул я. – Ножик какой-то.

– Не имеешь, – резюмировал полицейский.

Одежду он выбросил в безразмерный бак, что стоял рядом. Плотно закрыл крышкой. Я же надел казённое бельё, штаны и бесформенную кофту-майку. Ощущение вымытой кожи от контакта с чистой одеждой было непередаваемым. Я долго-долго сморкался, пытаясь избавиться от ароматов свалки.

– Ну всё, всё, – грубо прервал меня полицейский. – Хватит уже поласкаться, чай, не барсук. Час поздний. Не смердишь – и то ладно. Фёдора Михайловича, должно быть, дома ждут.

На руки снова надели наручники. Я был удивлён, почему опасного, по версии полиции, преступника конвоирует всего один коп. Да ещё и выдаёт вещи, подобно горничной. Должно быть, я был несправедлив со своими оценками. Может, в параллельной России полицейские вежливы.

– Ну, пошёл!

Я ощутил, как кто-то резко ткнул меня в шею. От неожиданного удара я едва не рухнул на землю. Обернулся. Во все тридцать два зуба улыбался высокий и крепкий мужичок в форме. На погонах не было звёзд, а только какие-то полоски. Это и есть Иванов? Откуда он только взялся?

– Михалыч, ну ты чего? – возмутился высокий коп. – Мы ж почти пришли!

– А чтобы эта мразь не расслаблялась! – осадил его толстый полицейский. – А будешь много болтать, я…

– Ну всё, хорош. Её Величество наблюдает за тобою с укором.

Голос долговязого полицейского поменялся. В нём был страх? Подобострастие? Металлическая дверь перед нами распахнулась. В проёме появился ещё один правоохранитель. Высокий, лощёный, с аккуратными ладонями.

Он посмотрел на своих коллег, как на мусор под ногами. Потом перевёл взгляд на меня. В его градации я был даже мельче мусора. Вздохнул.

– Это и есть убивец? Мать честная. С какой только падалью дорогому Фёдору Михайловичу не приходится работать…

– И это я его отмыл! – просиял высокий полицейский. – А так – вы бы вообще упали, господин!

– Помолчи, – осадил его лощёный коп. – Так, Михалыч, усаживай его на стул. А ты – свободен.

– Вот, – длинный полицейский протянул монеты. – Его богатство. Семьдесят пять, я пересчитал. Ежели хоть грош…

– Свободен! – рявкнул лощёный, принимая мелочь. – Что неясного?

Стальная дверь закрылась изнутри. В целом всё отделение полиции производило неплохое впечатление. Но конкретно эта комната была, будто из другого мира. Паркет на полу. Удобная, дорогая мебель. Огромный стол. На стенах – зелёные обои с позолотой. А в углу стоял… Кофейный аппарат!

На столе – некое подобие печатной машинки. Но уж очень мудрёный аппарат. Оба полицейских стояли рядом. Наручники с меня никто не снимал: руки были спереди. Для удобства я положил их на стол. Браслеты натерли влажную кожу.

Долго ждать не пришлось. В красивый кабинет вошёл ещё один мужчина в форме. Китель сидел, как влитой. Воротничок рубашки стоял. Полицейский был похож на актёра, настолько он был ярок в своем образе.

– Так-так… – сказал он, посмотрев какие-то документы. – Ну что ж, будем дознаваться… Ты и есть убийца?

Следователь выразительно посмотрел на меня. На каждом его погоне было по одной большой звезде. В глазах – тоска, усталость. Не дожидаясь ответа, мужчина подошёл к аппарату и нажал на кнопку.

– Ты не молчи, – бросил следователь через спину. – Я тишину не люблю, знаешь ли.

– А разве… – начал я. – Вы не должны выяснить мои данные? Зачитать права… Предложить адвоката?

Мужчина картинно хлопнул себя по лбу. Мол, какой рассеянный. Остальные полицейские подобострастно рассмеялись.

– Должен! – ответил мужчина, не оборачиваясь. – А смысл? Уже десятый час. Адвоката мы будем ждать до поздней ночи. Права твои в Конституции записаны. Читать умеешь? Я тебе в острог вышлю экземпляр. Ежели цензура пропустит. А данные… В рапорте написано, что ты скрыл всю информацию, за исключением своего имени.

– Верно… – поразился я. – Верно. Меня зовут Семён. Остального я не помню.

Полицейский подошёл к столу и жестом указал мне на другой стул. Я сел. От мягкости ноги сразу подогнулись. Боже мой, до чего же я устал! Один из коров снял наручники – я растер запястья.

Первый день в незнакомом мире – и уже сплошные проблемы. Следователь отпил глоток, сморщился и придвинул кружку ко мне.

– На, пей, – сказал он. – Отвратительный кофе. У тебя вкуса нет, тебе всё равно. Чего добру пропадать? А мне, дорогой убивец, эстетически неприятно иметь дело с подобным кофе.

Двое полицейских вновь подобострастно рассмеялись. Я не стал спорить, отхлебнул напиток. Вкус был… Потрясающим! Такого ароматного и насыщенного кофе я не пил вообще никогда. Сделал ещё глоток, непроизвольно простонал. Тут уже настал черёд следователя хохотать.

– Ну, рассказывай, сомелье, – приказал он. – Что ты сделал с Анатолием Михайловичем Горбуновым? Ценнейший сотрудник центра переработки, между прочим! Был.

Я вновь хотел заговорить о своих правах. Потребовать адвоката и обвинение в письменной форме. Даром что ли я ходил на уроки по правам человека в школе? Но следователь странным образом располагал к себе. Лицо у него было… человеческим? Я почему-то решил не спорить с ним.

– Ничего особенного, – пожал я плечами. – Мы целый день собирали мусор. В конце смены всем заплатили по пятьдесят копеек, а мне бригадир дал только тридцать. Когда я расчёта потребовал, ударил плёткой.

– А что за рана на лбу? – спросил следователь.

– Это уже полицейский ударил, – вздохнул я. – Низкий такой. Смогу опознать.

Копы вновь рассмеялись. Про рану я как-то и забыл. А зря, её не мешало бы осмотреть и обработать.

– Ты говоришь, тридцать копеек… – продолжал свой допрос полицейский. – Но при тебе обнаружено семьдесят пять. Откуда остальные?

– Со вчерашнего, – буркнул я. – Вот, тоже мне, состояние! Есть у вас аптечка?

Полицейские поднялись, как по команде. Приблизились ко мне. Но следователь сделал небрежный жест рукой. Мол, успокойтесь, парни.

– Дайте аптечку, – потребовал он. – Йод, бинты. Что там нужно? Рана выглядит существенной.

– Мне бы зеркало, – попросил я. – И пластырь.

– Дайте, – снова махнул рукой следователь.

Он встал со стола, достал портсигар. Закурил и сделал такую аппетитную затяжку, что мне поневоле захотелось попробовать его табак. Он перехватил взгляд и извлёк одну сигарету.

– Угощайся.

– Нет, я не курю, – отказался я.

– Странно, – ответил следователь. – Голос прокурен основательно. Словно ты к выхлопной трубе прикладывался, а не к сигарете.

Я пропустил очередную колкость мимо ушей, положил перед собой зеркальце, раскрыл аптечку. Сначала – промыл рану спиртом и аккуратно обработал края. Мне повезло: рассечение было небольшим.

В саму рану почти ничего не попало. Потом скатал ватку, капнул йодом, аккуратно промокнул, убрал мусор. Поморщился. Оторвал три куска пластыря и аккуратнейшим образом заклеил рану.

– Грамотно, – похвалил следователь. – Служил в армии?

– Нет, – ответил я. – Учился на врача.

– Где и когда?

– Не помню.

Следователь дождался, пока один из полицейских уберёт аптечку и выбросит в мусорное ведро вату. Хитро у них тут всё устроено! Открыл диковинную печатную машинку, пальцы его проворно забегали по клавишам.

– Так что, только имя помнишь? – спросил он с сомнением. – А фамилию?

– Ну, допустим, Долгорукий… – сказал я. – Но не уверен.

– Ладно, формальности, – кивнул следователь. – На почве чего произошёл конфликт? Сколько ударов ты нанёс? Какова локализация?

– Я только сбил с ног этого мужика, когда он меня плетью огрел, – ответил я. – Он упал, сопротивлялся… Потом, кажется, я бил по лицу, один или два раза. Могу ошибаться.

О том, что перед ударом я ощутил непривычный прилив энергии, решил умолчать. Следователь снова встал. Его привычка ходить туда-сюда изрядно напрягала. Он вновь взял с другого стола какие-то бумаги, прочитал их.

– Вот же! – рявкнул он. – А фотоснимков-то не сделали! Бездельники. Судебные хирурги точно не будут такими глупостями заниматься. Надобно их вердикта ждать.

– А ежели он ему кость проломил? – вдруг спросил один из полицейских. – Височную? Тот и представился.

– Слишком быстро представился, – возразил следователь. – Аристарх сказал, что этот несчастный умер мгновенно…

– Вы разговаривали с Аристархом? – вдруг спросил я.

– Слово задержанному пока не давали, – пожурил меня полицейский. – Конечно, он сразу позвонил Фёдору Михайловичу. Мне то бишь. Как-никак, старый знакомец… Куда, говоришь, ты бил этого мусорщика?

– По лицу вроде, – буркнул я.

Некоторое время следователь с сомнением изучал документы. Что-то прикидывал у себя в голове, размышлял. Закурил ещё одну сигарету и, выдыхая дым, внимательно поглядел на меня.

– Задержан на сорок восемь часов, – объявил Фёдор Михайлович. – За бродяжничество. Допивай кофе скорее. Уведите. Продолжим наш разговор, когда судебные хирурги основательно распотрошат несчастного Толика.

– Какие обвинения? – спросил я.

Но следователь в кителе, как с картинки, уже развернулся и строевым шагом покинул помещение. Толстый полицейский подошёл ко мне и занёс руку…

Глава 8. Пробуждение

Я вновь шагал по коридору. Как мне показалось, полицейское отделение состояло из двух частей. Одна – парадная, даже роскошная. Та, где меня допрашивал лощёный следователь. А вторая – весьма простая. Мы двигались именно по ней. Чисто и аккуратно, но скромно.

– К чему все эти реверансы? – спросил я. – Там – кофейный аппарат, мягкие кресла. А тут…

– Так то дворяне, – объяснил долговязый полицейский. – Ты как с луны упал, ей богу!

– А вы не дворянин?

Коп рассмеялся и хлопнул меня по плечу – мол, хорошо пошутил. Минуту назад толстый полицейский меня здорово напугал. Он занёс руку, но вместо удара – выдал мне какую-то квитанцию. Он извлёк бумажку из рукава, как фокусник.

На ней было написано: «В случае освобождения сей подданный имеет право получить в хранилище семьдесят пять копеек». Однако, меня так запугали, что я воспринимал его жест, как подготовку к удару. Он же позвал длинного, который повел меня в простую часть.

– А что мне светит теперь? – спросил я у своего конвоира.

– За убийство – пожизненная каторга, – зевнул коп. – Ну и выпорют основательно.

– Выпорют? – возмутился я.

– За бродяжничество – плетей пять, а за убийство – до сотни, – объяснил коп. – Да ты не боись, у нас всё гуманно. Будем пороть по десять ударов в день. Чтобы ты не представился. Медсестру позовём. Будет тебе давление мерить. Всё – по высшему разряду.

– А можно не пороть? – спросил. – Я же не виноват, что бродягой стал.

– Ну ты захотел! – улыбнулся полицейский. – Не пороть. Всё, пришли. Коллеги говорят, что Иванов доволен. Значит, получишь усиленное питание. Водки хочешь?

Ну ту и порядки! Коп снова улыбнулся, видя моё вытянутое лицо.

– В порядке исключения, – объяснил он. – Раз Фёдор Михайлович доволен.

– Я не пью, – соврал я. – Для здоровья вредно. А можно мне чашку кофе?

В камере было тепло. Кроме меня – ни души. Туалет – за отдельной дверцей, верхняя часть которой была прозрачной. В целом – чисто и убрано. Если бы не металлическая дверь и решётка на окне, камеру вполне можно было бы принять за номер в бюджетном хостеле. Эдакая студия: с туалетом и раковиной. Раздался лязг металла.

– Вот, – объявил долговязый коп, ставя поднос. – Ужин. Кофе не было, принёс тебе стакан кефира. Обход будет утром.

– А обыск? – удивился я.

– Зачем, – махнул рукой полицейский. – Ты же не куришь, так? Редкость большая. Ничего тут не сожжёшь. Ну а коли вскроешься…

– А на чём спать? – спросил я. – Можно мне бельё? Или подушку?

– Ну ты шутник! – хохотнул долговязый, закрыл смотровое окно и ушёл.

Поскольку стола в камере не было, я поставил металлический поднос на подоконник. Еда оказалась сносной. Порция салата – морковь, капуста и зелень. Большая котлета. Немного картофельного пюре и булочка. Впервые за день я смог нормально поесть, пусть и стоя. Потом – посетил туалет. Здесь даже была бумага! Как мало для счастья нужно.

Я одёрнул себя. Нет, так не пойдёт. Получил еду и кров – и уже доволен. Отсюда надо выбираться. В конце концов, с моими знаниями жителя 21-го века я мог бы многого добиться в этом отсталом мире. Надо только вспомнить, чему меня учили в школе и в университете. Как назло, мысли в голову не лезли.

Мало того, что на каторгу хотели отправить, так ещё и выпороть собирались! Несколько дней подряд … Не мир, а какая-то планета садизма. После ужина усталость буквально свалила меня с ног. Не обращая внимания на отсутствие подушки, одеяла и простыни, я лёг на тюфяк. Закрыл глаза. И почти сразу погрузился в блаженное забытье…

*

Пробуждение наступило мгновенно. Только закрыл глаза – и тут же открыл. Нет, не получится поспать! Но… Запахи родные. Это точно не сырое подземелье. Я был укрыт одеялом, а под головой – подушка. Свет родной лампы.

– Лёша, вставай! – говорил Бобёр, толкая меня в плечо. – Ну ты спишь! Я тебя уже десять минут тормошу, чуть добудился!

Я с трудом разлепил глаза. Дёрнулся, посмотрел на тумбочку и взял свой телефон. Телефон! Я студент, будущий врач, пластический хирург, а не бомж. Потрогал своё лицо, волосы. Всё нормально. Короткая стрижка, как и положено медику. Нос, подбородок, лоб – тоже мой.

– Ох, Бобёр… – прошептал я. – Такой сон приснился. Это капец…

– Ты же вчера просил разбудить, – сказал он обиженно. – Сегодня ж такой день! Поздравлять нас будут, хе.

Всё ещё между явью и навью, я пошёл в душ. Благо, общага у нас современная, один санузел на блок. Далеко ходить не нужно. Взял с сушилки своё любимое полотенце со львом. Купил, когда с мамой в Крыму отдыхали. О, надо маме позвонить. Вдруг она волнуется?

– Э, а спасибо? – обиженно крикнул Бобёр. – Тебя бы даже военком не разбудил, слышишь?

– Извини, – буркнул я через плечо. – Просто мне сон снился такой… Эротический. Никак отойти не могу.

– Ах ты, шалун! – улыбнулся Бобёр. – Я надеюсь, традиционного содержания? Экстремизма не было?

– Ну ты шутник, Боба, – ответил я и попытался ударить его полотенцем. Бобёр проворно увернулся.

Душевая – своя, почти родная. Мыло, шампуни, бритва. Вот это сон! Самое главное, я ведь понимал, что всё ненастоящее. Что всё мне снится. Подошёл к зеркалу и посмотрел на лоб. Ничего себе самовнушение: как будто небольшое красное пятно. Может, ударился об тумбочку ночью? И хотя всё мне приснилось, совесть мучила.

Почему я не попытался спасти этого казака с плёткой? Нужно было делать массаж, нужно. Сон. Но я ведь пил кофе! А вкус? Главное – никому не рассказывать. Иначе меня поставят на какой-нибудь учёт, и тогда уж точно не видать мне лицензии пластического хирурга. После душа я размялся, подвигал руками, ногами. Приседал.

– Ты чего это, физкультурник? – спросил Бобёр. – Давай уже собираться. Такой день, такой день!

Я посмотрел на телефон. 23-е февраля 2022 года. Медленно, но уверенно заканчивался карантин. Жизнь постепенно возвращалась в нормальное русло. Наверно, коронавирус – это самое страшное испытание двадцатых годов. Хоть я и хорошо заработал за последние два года – медбратом в больнице и на доставках в «Яндексе».

Но карантин, но самоизоляция… Увольте. Я зачем-то открыл приложение «Тинькофф-Банка», проверил свой счёт. Восемьдесят тысяч! Нормальная такая подушка. Всё у меня будет хорошо. Впереди меня ждало светлое будущее. Тем более, такой день: 23-е февраля. Точно сегодня что-нибудь обломится.

– Уйди прочь, дурной сон!

После этих слов я оделся, поправил причёску – и вышел за дверь. Всё у меня будет хорошо. И Россия, надеюсь, больше никогда не будет империей… Я ещё никогда так не ошибался.

Глава 9. Подстава подстав

Праздники на медфаке – тот ещё вызов для организма. Даже для молодого, крепкого и здорового, как у меня. Но вчерашний сон подействовал на психику самым мотивирующим образом. Я решил, что с алкоголем нужно завязывать. Никакой водки. Никакого коньяка. Абсент, текила, виски… Стаканчик пива – и всё. Так не успеешь оглянуться, а вместо имплантов держишь в руках вторсырьё… Не моя история.

Бобёр моего стремления к трезвости не разделял. Конечно, ему ведь не снился кошмар про Российскую Империю! Студент он был средний, внешностью не блистал, а ещё – был жутко не уверен в себе. Возможно, виной тому выступающий вперёд верхний ряд зубов. Такая анатомическая особенность действительно придавала ему сходство с бобром. Плюс он немного шепелявил.

Эмоциональный фон у него всегда был неровным. То он был готов горы сворачивать, то называл себя ничтожеством. Но 23-го февраля 2022 года Боба находился в фазе подъёма. Он считал, что уж сегодня ему точно обломится любовь со студенткой. И собирался подойти к этому трепетному вопросу во всеоружии.

– Возьмём шампунь! – возбуждённого говорил Бобёр. – Три бутылочки! Я всё посчитал: полторы тысячи. И стаканчики возьмём.

– Я добавлю, – перебил его. – Давай возьмём две, но хорошего. А то три – не туда, не сюда.

– Нет! – настаивал Бобёр. – Я хочу, чтобы пятьдесят на пятьдесят. От шампанского – пузырьки. Выпьем, и на лекции уже не пойдём.

– Слушай, зачем это надо…

– Я уже Алку позвал! – напирал товарищ. – А она – Светку. Выпьем, пообнимаемся…

Бобёр мечтательно закатил глаза. С девушками ему не везло. Я не хотел разочаровывать товарища, но Алла – точно была не про его честь. Природа наделила девушку яркой внешностью, а ещё – умом. Но при этом девушка была очень холодной. Вся общага знала, что Алла искала москвича. Видимо, для коренного столичного жителя она и берегла свою девичью честь.

Светка – дело другое. Мы с ней дружили. Как говорят в общаге – телами. Могли неделю друг другу не писать, но если уж встретимся – точно сольётся в экстазе чувств. Много шуток нам говорили про женско-мужскую дружбу. Никакой любви – только взаимное удовлетворение потребностей.

На этот счёт я совершенно не возражал. Светка смотрела на Бобра свысока. В прямом смысле слова, он был низеньким. Тот на неё не претендовал, как он полагал, из товарищеских побуждений. На самом деле, Светка знала себе цену. А ещё – дразнила парня из-за зубов.

– Девочки, – любила пошутить она на каком-нибудь дружеском застолье. – Чего полено не принесли? Бобе и закусить нечем!

Мой товарищ обижался, но старался виду не подавать. В детстве он мечтал стать стоматологом. Но увы: гигантский конкурс и необходимость давать огромные взятки привела его в хирургию. Он был старательным, но напрочь лишённым вдохновения студентом. Видели бы вы его швы! Такое сгодится для штопанья носков, но не для вживления имплантатов молочной железы…

– Сделаем сюрприз! – объявил Бобёр, когда мы пришли в университет. – Значит, выложим из лепестков сердечко. Алле такое понравится.

– Ну ты романтик, – буркнул я. – Ты лучше из лепестков выложи квартиру-студию. Тогда у тебя точно появятся шансы…

Но товарищ меня не слушал. У него уже был мешочек с лепестками роз. Скорее всего, он взял их по сходной цене в цветочном магазине. Мы зашли в аудиторию 404. Не знаю, что тому виной, но она вечно пустовала. В этом кабинете не проводилось лекций и семинаров. Здесь никогда не доводили до студентов социально-политическую информацию.

– Помогай! – потребовал Боба.

– Вот ещё, – буркнул я. – У нас со Светкой всё просто. Никаких лепестков и роз.

Парень проворно выложил сердечко. Получилось мило. Я не стал его расстраивать и рассказывать о том, что всю эту «красоту» придётся убирать. Ему, скорее всего. Написал своей подружке, где она. «Скоро будем!» Три бутылки шампанского – не повод пропускать лекции. Лично я не собирался причинять ущерб своей будущей профессии.

– Я так волнуюсь! – сказал Боба. – Давай по маленькой.

– Дождёмся уже девушек…

Но друг меня не послушал. Он открыл шампанское, как по мне – неудачно. Раздался громкий хлопок. Плеснул в пластиковые стаканы. Бобёр выпил до дна, а я только пригубил. Не очень люблю шампанское. От него у меня вздутие живота, а на следующий день – жуткая головная боль, от которой не спасают таблетки. Но в качестве средства достижения близости – годная вещь.

– Я чувствую, что сегодня точно обломится! – возбуждённо говорил Боба. – Алка – такая конфетка…

Наши дамы всё не шли. Бобёр снова наполнил свой стакан. Я хотел осадить друга: так он всё выпьет в одно лицо. И он вполне был на это способен, кстати. Наконец, дверь аудитории 404 открылась. Бобёр воссиял! На пороге стояла девушка. Но отнюдь не та, которую хотел бы видеть я или мой товарищ.

Глава 10. Командировка

В природе всё гармонично. Когда появились послабления по поводу коронавируса, дисциплинарные гайки в университете тут же принялись закручивать. Я точно помнил, что в 2019-м году с этим было проще в разы. После отмены карантина многие чиновники как с цепи сорвались. Одной девушке прилетело за то, что она завела видеоблог.

Довольно безобидный, как по мне… Но в некоторых видео будущий врач носила белый халат на голое тело. Рассказывала о необходимости прививок, ношения средств индивидуальной защиты. Конечно, видео смотрели не только из-за содержания. Один ролик завирусился, и девушку-второкурсницу отчислили.

– Вы позорите профессию! – отчитывала её Резина, наш куратор, на общем собрании. – А если вы захотите стать педиатром? Кто захочет посещать врача, что изображает из себя девицу облегчённых нравов?

Справедливости ради, все мои знакомые педиатры подрабатывали. Конечно, не в древнейшей профессии, но как минимум один таксовал, а ещё одна дамочка – полировала волосы. Поэтому кураторша была несправедлива. У многих педиатров после первой зарплаты могла возникнуть мысль о подработке… Впрочем, та самая студентка, любительница социальных сетей, была юна и красива.

Резина, вероятно, с детства была пожилой и страшной. Нет, мне не стыдно писать эти слова. Я ведь юный студент, будущий пластический хирург… В случае кураторши медицина бессильна. Понятия не имею, что в нашей сфере забыла Резина. Фамилия у неё такая, с ударением на первый слог.

Мы, само собой, ставили его на второй. А в чате – обменивались колкостями и ассоциациями. Изделие № 2. Зимние шины. Уплотнители для смесителей. Что если она выйдет замуж за человека с фамилией Жжёный и возьмёт двойную? Жжёная-Резина! Рваная-Резина. Горячая-Резина.

Список можно было продолжать до бесконечности. Каюсь, грешен, тоже иронизировал над фамилией куратора. В нашем студенческом чате даже пару раз состряпал мемы, где высмеивал Резину. Видимо, меня настигла карма. Потому что именно кураторша стояла у входа в кабинет и… Снимала нашу попойку на свой телефон.

– Вот, – говорила она в камеру своим противным голосом. – Уединились в резервной аудитории. Выложили сердечко из лепестков. Употребляют. Три бутылки! Вдумайтесь, три! По одной мало?

– Да мы девочек… – начал говорить Бобёр, но я схватил его за руку.

– Это безалкогольное шампанское, – улыбнулся я и протянул стаканчик. – Вот, попробуйте.

Но Резина не повелась на мою провокацию. Она продолжала снимать видео и отпускать всякие колкости в наш адрес. Подошла вплотную! Проговорила на камеру состав напитка, его крепость. По памяти зачитала нарушения инструкции, которые мы с моим товарищем допустили. Ситуация…

– Что это, если не пропаганда нетрадиционных ценностей? – картинно вопрошала Резина. – Нам в профессии такие врачи не нужны!

– Ну что вы, – оправдывался я. – Сегодня же такой праздник. День защитника. Мы с другом хотели выпить за всех…

Возможно, если бы я назвал её по имени-отчеству, женщина бы немного успокоилась. Но проблема в том, что других анкетных данных Резиной (кроме фамилии) я и не знал. А за время карантина окончательно одичал… Ситуация была отвратительной. Кураторша наконец прекратила протокольную съёмку. Выключила телефон и слегка сменила тон.

– Отвратительный проступок! – заявила она. – В такой светлый праздник, когда мужчины должны защищать женщин!

– Мы готовы защищать, – мямлил Бобёр. – Просто… Просто мы не думали, что вы сюда зайдёте!

– И хорошо, что я рано зашла, – продолжала женщина. – Даже не могу представить, чем вы собирались заняться после возлияния.

– Что же вы такое говорите, – я попытался возмутиться. – Мы – парни правильные. Девушек любим.

– И где они? – спросила Резина, и глаза её загорелись. – Расскажи, облегчи участь.

– Мы собирались с ними после пар погулять, – соврал я.

– На пары – пьяными! – возмущалась Резина.

– Да сколько тут? – спорил Бобёр. – По полторы бутылки! Это так, горло промочить.

Возмущению Резиной не была предела. Она тут же выдала лекцию о вреде пьянства. О том, что наш вуз – это лицо медицины. Что мы должны навсегда отказаться от зелёного змия, если хотим быть первоклассными специалистами. А потом резюмировала, что стать мы ими сможем лишь после восстановления. Ибо будущее предрешено.

– Ну ладно Бобровский, – причитала чиновница. – Сразу видно, слабак, тюфяк и нюня. Но ты, Алексей! От тебя не ожидала!

– Мы же медики, – ответил я. – Ни разу такого не было, чтобы в 23-е февраля нельзя было выпить шампанского.

– Побойся бога! Всё, идём к декану. Видео я ему уже сбросила.

Я вздохнул. Петра Михайловича мы звали ласково – Дед. Он не обижался на это прозвище, кстати. Да и фамилия у него была такая, что особо не поиздеваешься – Преображенский. Свою ретивую сотрудницу он часто осаживал. Вот и сейчас у меня была надежда, что Дед нас простит.

Со стороны мы, должно быть, выглядели забавно. Впереди шли два студента, понурив головы. А за ними – немолодая женщина, что гордо несла перед собою три бутылки шампанского. Одна – открытая, а две – закупоренные. Да с торжествующим видом! Словно она ожидала от студентов деятельного раскаяния.

– Вот тебе и отметили, – буркнул я. – Враг ты, Бобёр. Говорил, давай не будем пить!

Товарищ молчал. Мы пришли к декану. Дед был человеком простым. Ему по штату полагалась секретарша, но приёмная всегда была пуста. Никто ему не готовил чай и кофе, никто бумажки не подносил.

Все знали, что эту штатную единицу он разделил между практикующими преподавателями. Чтобы у них было чуть больше зарплата. А значит, и мотивация учить нас, балбесов, будущей профессии.

Дед был не один. В кресле посетителя сидел мужчина в военной форме, на погонах – по четыре маленьких звезды. Сидел так, словно в него вставлена металлическая спица. При виде нас офицер поднялся. Пётр Михайлович сразу же замахал рукой, мол, садитесь. Военный присел. Мы же встали перед столом, понурив головы.

– Вот и залётчики, – объявила администратор с картинным возмущением. – Употребляли алкоголь! С самого утра, Пётр Михайлович!

– Да уж, – вздохнул он. – Наш университет – это храм. И негоже его осквернять такими… Игристыми винами. Идите, Заира Матвеевна. Дальше сами разберёмся. Как говорится, без дам.

Глава 11. Предложение

Вот скажите честно, вам нравилось бывать в кабинете студенческой администрации? Мне – да. Дед был забавным человеком. К тому же, настоящим кардиохирургом. Провёл сложнейшие операции, был светилом науки.

Говорят, что в возрасте сорока лет с ним случилась профессиональная трагедия. Появился тремор рук. Обычный человек с подобным может прожить до старости и не испытывать неудобств. Но хирург – нет.

Деду (тогда ещё просто Преображенскому) пришлось отказаться от любимого занятия. Ибо кардиохирург без операционной – это теоретик. Многие нюансы не объяснить. Нужна практика. Нужна твёрдость, точность до микрона. Лучшие компьютеры только приближаются к мастерству ведущих хирургов. Дед отказался от больниц и начал делать научную карьеру.

Сейчас он возглавлял медфак. В принципе, до ректорства было рукой подать, но его всё устраивало. И теперь я смотрел в лицо Деда и пытался понять его отношение к происходящему. Насколько он зол? Быть может, он органически не переносил пьянство? Может, из-за спиртного у него возник тремор.

– Алкоголизм – это дорога в ад, – начал декан издалека. Я согласно закивал. – Даже лучшие представители профессии поскальзывались и летели в пропасть водки и коньяка. И вина.

Голос его был трагичен. Бутылки так и стояли на приставке стола декана. Дед замолчал, офицер тоже не нарушал тишины. Резина с торжествующим видом ушла, а мы остались вчетвером. Ничего, Дед точно не стал бы делать трагедии из подобного пустяка. Какой медик не любить выпить?

– Да уж, попали вы ребята, – неожиданно вздохнул декан. – Факт распития, как говорится, на лицо. А Заира ещё и выложила это в общий чат. Теперь с вас точно спросят. Ну или с меня, если я вдруг захочу вывести из-под удара двух неплохих специалистов.

– Но мы… – начал я.

– Вы нарушили первую заповедь врача! – перебил декан. – Хочешь выпить – закройся на ключ. Уж не обессудьте. Да, четвёртый курс. Да, хорошие студенты. Особенно ты, Алексей. Но ничего не поделаешь. Придётся оформлять приказ, отчислять…

Бобёр буквально сник. Он едва не рыдал. Мне же происходящее напоминало сюрреализм. Неужели плакала моя карьера пластического хирурга? Конечно, потом можно восстановиться. Но потеряешь как минимум год. И твоя биография навсегда запомнила бы этот факт.

– Неужели ничего нельзя сделать? – спросил я и не узнал собственный голос. – Это ведь… Это ведь шампанское!

– Даже и не знаю, – вздохнул декан. – Вот этому капитану нужно двое помощников хирурга. Желательно с военной кафедрой. Как раз обсуждали с ним этот вопрос. Но вы ведь даже не сдали госэкзамены…

– Мы готовы! – запричитал Бобёр. – Готовы! Я всё умею. Только не отчисляйте. Не отчисляйте, меня мама убьёт!

– Мы оба – на военной кафедре, – вставил я. – И практику проходили. Я устав читал, профессор!

Конечно, никакой устав я не читал, и это было очевидно всем. Декан замолчал. Военный осмотрел нас придирчиво, в особенности – руки. Поглядел даже на животы. Я почувствовал себя лошадью на рынке.

– Так точно. Срочно требуется закрыть две единицы медработника, – объявил он. – Мы обсуждали пятикурсников, однако, им предстоят испытания в виде государственных экзаменов. Нас же ожидает командировка. Обучение, повышение квалификации, учения в полевых условиях. Ввиду отсутствия точных дат, пятикурсников взять в роту не представляется возможным.

– А куда ехать? – спросил я. Уж лучше помочь военному, чем потом восстанавливаться.

– В Курскую область, – ответил офицер командирским голосом. – Доставка нашим транспортом. Я пришёл лично просить перед Петром Михайловичем, так как кадры необходимы немедленно. Отправка к месту командировки запланирована на сегодня.

– А вещи? – воскликнули мы хором.

– Выдадим форму, – сказал военный. – Зимние сапоги и всё необходимое. Денежное довольствие – три тысячи рублей в сутки. Подъёмные – по десять тысяч на руки. Сухой паёк. На месте дислокации вы сможете докупить необходимое в военторге. Решение нужно принять немедленно.

Три тысячи рублей! У меня в голове тут же включился калькулятор. Это же получается… Девяноста тысяч в месяц! Фантастические деньги. Такими темпами я смогу и какую-нибудь квартиру-студию себе купить. Миллиона за три, в ипотеку. Бобёр прошёл путь от апатии до эйфории за долю секунды.

– На период командировки, – вставил профессор, – стипендия продолжается начисляться. В повышенном размере.

– Едем! – вскричал Бобёр. – Мы с моим другом готовы искупить вину перед университетом… Показать, чего мы достойны!

Тут уже засмеялся декан. Он осмотрел этикетки, а потом – брезгливо убрал со стола шампанское. Подошёл к шкафу, достал графин с коньяком и четыре рюмки. Коробку каких-то конфет.

– Вот и славно решился ваш вопрос, товарищ капитан, – сказал он довольным голосом. – А то вы задачи ставите, конечно. Два хирурга вынь, да положь. Наши ребята армии боятся, как огня. Впрочем, не было бы счастья… Хорошие студенты. Крепкие. Заодно и послужат немного. Сколько времени займёт… Командировка?

– Месяц максимум, – отчеканил военный. – По окончанию командировки – сертификат участника.

– Участника чего? – спросил я.

Но мой вопрос утонул в озере веселья. Довольный Бобёр тут же поднял свою рюмку. Это же надо, пить коньяк с самим деканом! Я не любил этот напиток. Отвратительное пойло, как по мне… Но ради такого момента готов был потерпеть.

– Так, Лёшенька… – сказал декан. – Дверь закрой. Да-да, на замок. Что же ты хочешь? Первая заповедь – основа основ. Ну, господа, с Днём защитника Отечества вас!

К сожалению, наша командировка закончилась гораздо раньше, чем через месяц. Гораздо раньше.

Глава 12. Здравствуй, армия. Здравствуй и прощай

Увы, мечта Бобровского о ночи с Алкой так и осталась несбыточной. Прямо у входа в медфак, с нарушением всех мыслимых и немыслимых правил парковки, стоял армейский УАЗик. Правда, никто не спешил клеить табличку «Я паркуюсь, как чудак».

Никто не отчитывал водителя. Ибо за рулём сидел крайне серьёзный военный с огромной кобурой на груди. Я бы с таким точно не стал спорить и шутить.

Салон оказался просторным. Мы загрузились внутрь и поехали на север Москвы. После двух рюмок коньяка наш капитан немного расслабился. Сказал, что ему очень нравится медрота. Что снабжение в последние годы резко возросло. Что ему всего двадцать девять, а он уже дослужился до командира. Вот только…

– С персоналом – ну просто швах, извините за выражение, – говорил он. – Госпитальный взвод я худо-бедно закрыл. Приёмно-сортировочный – с горем пополам. Но операционно-перевязочный! Где я столько сотрудников возьму?! Вынуждены прибегать к помощи вузов. Кроме вас за февраль командировали ещё пять старшекурсников. Конечно, не хочется отрывать студентов от занятий. Но что поделать? Рота сама себя не укомплектует.

Звали нашего капитана Аркадий Юрьевич. И у меня в голове ну никак не укладывалось то обстоятельство, что ещё утром я был студентом, а сейчас – откомандированный сотрудник. Я – сотрудник!

Конечно, трудовая книжка у меня была. Я даже позвонил в больницу и рассказал, куда забрали их почётного медбрата. Иваныч, мой непосредственный начальник, был очень рад. Вот только просил потом отправить ему по вайберу приказ.

– А где мы спать будем? – спросил Бобёр. – Ну, это же армия. В казарме? В бараке?

– Комфортные утеплённые палатки, – сказал Аркадий. – Евро-раскладушки. Да вы не переживайте, парни, это всё быстро закончится. Если понравится – жду в своей роте через полтора года. Четвёртый курс? У нас интернатуру пройдёте. Можно даже защититься.

– От кого? – в ужасе спросил Бобёр.

Мы с Аркадием рассмеялись.

– От комиссии ваковской, – ответил я за командира. – Боба, ну ты индеец! Я бом-бом.

Тут уже военный посмотрел на меня с недоумением. Ну конечно, в армии они вряд ли знают актуальные мемы. Офицер нам ещё много чего рассказал. О том, как отказался от практики в пользу руководства. И что его очень тяготит отсутствие профессионального роста. Что пенсия не за горами… Я же воспринимал нашу поездку исключительно как способ заработать.

Три тысячи рублей в день! В небольшом лесу, сразу на выезде из Москвы, притаился военный аэропорт. Как мне показалось сразу – маленький. Но я ошибался. Тут были вертолёты и небольшие самолёты. А ещё – десятки брошенных деталей. Лежали они, где попало. Куда только смотрит охрана природы? Аэропорт был компактным: несколько ангаров, административные помещения, взлётные полосы.

Экскурсию нам никто не провёл. Оказывается, нужно было шевелиться, и очень быстро. Это же армия! Сама мысль о том, что мы полетим в Курскую область на самолёте, казалась странной. Тут же недалеко! Я до этого никогда на самолётах не летал. Да и другой мой Боба – тоже.

– Вам туда, – махнул рукой Аркадий Юрьевич. – О вас уже доложено. Укомплектуйтесь, товарищи рядовые.

– Хорошо, – ответила Боба.

– Так неправильно, – покачал головой офицер. – Теперь говори: так точно, товарищ капитан!

– Есть, товарищ капитан! – сказал я за своего друга. – Разрешите выполнять приказ?

Капитан сдержанно улыбнулся и кивнул. Мы вошли в огромный ангар, похожий на склад Вайлберриз или Озон. Длинные, бесконечные стеллажи. Вот только на них не посылки, а одежда, обувь, амуниция… Ящики, коробки, пакеты, сумки. И – никого. Ни души. Мы долго бродили по складу, стремясь найти хоть кого-то.

– Ты слышишь этот звук? – спросил Боба.

Я напрягся. Действительно, откуда-то из глубины раздавалось нечто, похожее на вибрацию. Словно вдалеке стену сверлят перфоратором. Но как-то уж очень замысловато. Протяжный звук – тишина. Длинная вибрация – тишина. Мы двинулись в сторону источника звука. Быть может, там дезинфицируют одежду? Вибрация напоминала работу какого-то аппарата.

– Это там, – сказал Боба, показывая рукой на дверь.

В глубине склада располагалось отдельное помещение. Здесь звук уже был выраженным и громким. А ещё я понял, что это никакое не оборудование. И не дезинфекция. Слишком смачно. Слишком сладко.

– Заходим, – решительно произнёс я и открыл дверь.

Увиденное впечатлило. На огромной горке из спальных мешков и палаток лежал военный. Форма его была смята, как и лицо. Кожные покровы гиперемированы, то есть переполнены кровью. Стойкий запах спирта валил с ног. К нему примешивался «аромат» давно немытого тела. Да, таинственный звук – храп военного. На погонах было по две маленьких звёздочки. В званиях я не разбирался, но прикинул, что это всяко меньше капитана.

– Товарищ прапорщик, – робко прошептал Бобровский. – Товарищ прапорщик…

Военный набрал в грудь особенно много воздуха и издал такой храп, словно на нас рычал дикий медведь. Мне стало смешно. Я взял и со всей силы ударил по металлической стенке. Громкий звук заставил мужика на спальных мешках вскочить. Он тут же вытянулся в струну и начал кричать:

– Прапорщик Скворцов по вашему приказанию прибыл!

Его пьяный взгляд на глазах прояснялся. И к моменту окончательного просветления глуповатое выражение сменилось гневом. Просканировав меня и товарища, он обнаружил полное отсутствие погон. А значит, и званий. И пришёл в неописуемую ярость. Неописуема она и по той причине, что изобиловала непечатными выражениями, которые мне совестно воспроизводить в этом тексте.

– Это что за бардак?! – закричал он. – Гражданские, вы чё? Вы куда лезете, а? Да я вас… Да я вам…

Остановить поток слов было решительно невозможно. Ор полного прапорщика заполнил склад-ангар. Уверен, что даже сводчатые стены вибрировали от его баса. Все анекдоты про армию оказались реальностью.

– Товарищ прапорщик! – зачем-то рявкнул я. – Нас сюда направил товарищ капитан медроты! И он будет вне себя, если узнает…

– А, студенты, – перебил меня мужик и тут же сбавил обороты. – Фух. Ну и день… Точно, он же предупреждал про студентов… За мной.

В этот момент я будто нажал волшебную кнопку. Мужик перестал кричать, успокоился. Даже его кожные покровы несколько просветлели. Прапорщик размял шею, плечи. Достал бутылку минеральной воды, выпил залпом до дна. Внимательно посмотрел на нас, будто прикидывая, на какой полке разместить двух студентов.

– Так, ну на тебя без проблем подберём, – сказал он мне. – Вижу, сорок восьмой, голова пятьдесят пять… Нога сколько? Сорок четыре?

– Сорок три, – ответил я.

– Бери чуть больше, носок надо плотный носить, – посоветовал военный. – Это тебе не по кабакам шляться.

Прапорщик принялся неспешно бродить по складу и выбирать мне обмундирование. Вид его был расслабленный и умиротворённый. Попутно Скворцов делал какие-то записи в безразмерном журнале. Пока я примерял выданную одежду, он взялся за Бобу. Раскритиковал его физическое состояние и низкий рост. Мол, на такого новобранца найти что-то путное тяжело.

Нам выдали по два комплекта формы, по одной тёплое куртке и по паре жутких армейских шапок. А ещё – сапоги. Жаль, что нельзя было остаться в своих зимних кроссовках. Они были очень удобными. Я ещё в Яндекс-доставке оценил такую обувь. Мне форма действительно подошла, как влитая. А вот на Бобе она смотрелась жутко. Рукава куртки висели. А штаны, напротив, с трудом доставали до щиколоток.

– Всё, дуйте, – пробасил прапорщик.

Мы отправились искать Аркадия. И хотя аэродром казался небольшим, отыскать заветного капитана оказалось тем ещё квестом. Ни я, ни мой товарищ не догадались спросить его фамилию. Командир медроты обнаружился в одном из ангаров.

– Разрешите доложить! – обратился я к нему. – Нам всё выдали!

Аркадий Юрьевич придирчиво осмотрел вещмешки и начал плеваться.

– А инструменты? А медикаменты? Это пузатый вас так отоваривал?

– Он только сказал, что прапорщик Скворцов… – ответил я.

– Вот петух! Пулей обратно и добирайте всё необходимое, – приказал капитан. – Вылет через сорок минут!

Мы побежали в ангар искать толстого прапорщика. И вновь проблема: а какой, собственно, ангар – наш? Они все похожи. С горем пополам мы нашли искомое помещение. Передали полному прапорщику приказ. Теперь уже настал его черёд ругаться.

– А приказ – где? – вопрошал он. – Без приказа как я вам медикаменты выдам? А ежели вы начнёте друг другу обезбол колоть?

Через некоторое время в ангар вбежал офицер с погонами, на которых было по три звезды, и побежал прямо на прапорщика, подобно быку. В последний момент полный мужчина отпрыгнул в сторону.

– Спокойно, товарищ старший лейтенант! – прокричал прапорщик. – Спокойно!

А дальше произошла цепочка событий, которые не объяснить иначе, как случайностью. Старлей пнул какую-то самоходную тележку. Та резко проехала вперёд и упёрлась в опорную балку стеллажа. Раздался предательский скрип… Напрасно прапорщик бросился оттаскивать тележку. Стеллажи принялись складываться, медленно, будто в режиме слоу-мо.

Потом самая толстая вертикальная балка зашаталась – и завалилась в сторону сводчатого потолка. Должно быть, именно она несла на себе основную нагрузку. Раздался хруст. А за ним – скрежет. Ангар начал складываться внутрь. Некоторое время мы молча взирали на то, как устаревшие конструкции медленно заваливаются. Словно надеялись, что они передумают и выпрямятся.

– Бегом – марш! – заорал старлей.

В следующий же миг мы вчетвером, как безумные, бросились к выходу. Последнее, что я запомнил, это дикий крик Бобы. Он ревел, как баба…

Глава 13. Возвращение в империю

Это только кажется, что работа медбрата проста и незатейлива. Что она не требует от соискателя каких-либо умственных усилий. Принеси, подай, смени подгузники… На самом деле, за полтора года ночных смен в реанимации я насмотрелся всякого. Почему ночных? Я был оформлен на полставки. А это – двадцать часов в неделю. Мне ставили восемь ночных дежурств в месяц.

Два раза по двенадцать – и уже двадцать четыре. Солидная прибавка к стипендии, практика, свободное посещение лекций (чем я не пользовался). Опять же, с работы можно было вынести всякие полезные мелочи. Бинты, сизы, средства дезинфекции. Иваныч, пожилой начальник отделения, ко мне относился с добротой. Работать с ним – одно удовольствие.

Это я к чему? Как-то раз к нам доставили людей, пострадавших от обрушения здания. Вроде бы они пытались накопать червей и зачем-то полезли в какую-то избу… Трое отделались переломами конечностей и относительно небольшими травмами. Четвёртому повезло меньше. Старая балка рухнула ему на лицо. Раздробила верхнюю челюсть, кости лицевого скелета.

Произошла травматическая ампутация носа. Но самое любопытное – пациент выжил. Уж не знаю, что он испытал, когда увидел себя в зеркале. Об этом парадоксальном случае писали многие новостные сайты. Я же видел лицо пострадавшего своими глазами во время операции. Сказать, что это жутко – значит преуменьшить. Фильмы ужасов меркнут перед подобным! Мне приходилось ему капать воду из шприца прямо на язык.

Итак, я тоже оказался под завалом. И адреналин мог притуплять болевые ощущения.

Поэтому после того, как я пришёл в себя, принялся проводить экспресс-анализ. Сначала подвигал пальцами, сосчитал их. Всё в порядке. Потом руками потрогал ноги – всё на месте, да и кости на ощупь целы. Затем настал черёд лица. При болевом шоке даже серьёзные травмы могут не ощущаться. Глаза – на месте. Нос и рот… Так, зубы есть. Я жив – это хорошая новость. Долго ли ждать помощи?

– Сударь, вставайте, – услышал я чей-то голос. – Негоже вот так спать посреди улицы… Да ещё и щупать себя, словно вы инвентаризацию проводите.

Открыл глаза. Фу-х, я живой. На всякий случай ещё раз посмотрел на свои руки-ноги. Всё на месте. Вот это замес! Как я здесь оказался? И где Бобёр? Где этот капитан, прапорщик и солдаты? Я дернулся и осмотрелся. На мне была надета… Роба. Не камуфляж, а роба. Грубая холщовая ткань, грубая стёжка.

– Вам помочь подняться? – спросил меня мужчина. – Ну вы, сударь, и напились…

– Простите, – ответил я. – Разморило, должно быть. Извините. Не рассчитал свои силы, выходит.

– Слава богу, целы, – ответил прохожий и немного улыбнулся. – Шли бы вы домой спать. Тут и патруль может проходить.

Советчик ушёл медленной, степенной походкой. Я поднялся. Размял руки и ноги, шею. Я опять в этом сне! И вновь он был настолько детализированным, настолько реалистичным, что мне стало жутко. Мимо проходили люди. Мода была забавной. Мужчины – сплошь в костюмах. Иные были в рубашках, но могли носить жилетки.

Женщины были одеты по-разному. Но очень много тех, кто носил юбки, платья, сарафаны… Очевидно, тёплое время года. Были дети, одетые максимально просто: холщовые штаны, нелепые сандалии, рубашки. А потом мне попался мальчик лет пяти, одетый, как маленький джентльмен. Длинный пиджак, брюки, белая рубашка.

Цилиндр на подвязке. Детские коляски с металлическими колёсами. Я не мог поверить, что это – сон. Таких снов не бывает! Просто пошёл вперёд, чтобы не привлекать внимания. Скорее всего, я по-прежнему бомж. Нищий, бесправный. Хорошо хоть не вонючий. Пока. Свернул в сторону и оказался на некоем подобии пешеходной улицы. Автомобилей не было, как и дороги в целом.

Зато всюду – красивые витрины. Надписи, так похожие на фотографиях США 90-х годов. Неон, красивые картинки. «Охладись Кука-Колой!» «Откушайте блин с начинкой!» «Новые поступления: практичная одежда для мещан». Очень тепло и лампово. Но полюбоваться ими от души я не мог. Потому что жутко хотелось кушать. Еда тоже продавалась. Я просто застыл и смотрел на эти витрины, полные пирожных, закусок, свежих хлебов.

На людей, что несут еду. Что пьют напитки из стеклянных бутылок. И тут мой взгляд зацепил… Следователя. Того самого, про которого полицейские в прошлом сне говорили с придыханием. Который на допросе поил меня кофе. Вроде бы, его звали Фёдор Михайлович? Он, видимо, уже давно глядел на меня. Улыбался. Расстояние между нами сокращалось.

– А вот ты где, – сказал он мне добрым голосом, как старому знакомому. – Вся жандармерия с ног сбилась. Объявили план перехват, перекоп, перегной, прости господи. А ты – тут стоишь. Чудеса!

– Я… – ответил, обескураженный его словами. – Я тут, да…

– Говорят: Гудини! – хохотал следователь. – Мне что? С меня взятки – гладки. Я – следователь. Охрана отделения вне зоны моей ответственности, ежели разобраться. Но за державу обидно. Ну, пойдём.

– В отделение? – проговорил я с ужасом.

– Сначала – в кафе, – ответил Иванов. – Кушать-с хочу, погибаю. И ты, по всей вероятности, тоже оголодал. Только давай сразу договоримся, Семён Непомнящий. Одно резкое движение – пристрелю. Без предисловий. Ибо я человек добрый, но меткий. Рефлексы всегда опережали моё сознание.

– Понял, понял…

Умирать ещё раз мне не хотелось. Мы шли, а я всё пытался понять, где реальность, а где – сон. Может, я на самом деле бомж? И мне только снится московский вуз? Доставка еды, ночные смены, а теперь ещё и армия. Интересно, чем там всё закончилось? Выжил ли Боба? И почему этот склад рухнул?

– Ты уж не обессудь, – продолжал следователь, пока мы шли вперёд. – Это не угроза, а лишь предупреждение. У меня на поясе такая пушка, что бизона на ходу положит. Иные умирают от одного вида такого оружия. Мы друг друга поняли?

– Так точно, товарищ следователь, – отчеканил я.

– Товарищ? – удивился Иванов и тут же принялся хохотать. – Ну, не то, чтобы товарищ… Но за смелость так и быть, угощу тебя обедом. Пить будешь?

– Нет. Пить – точно не буду.

– Ты точно не будешь пить что? – спросил следователь, когда мы приблизились к одному из заведений. Яркие вывески, терраса. На вид оно было самым шикарным. – Пиво? Шнапс? Или может не хочешь выпить замечательного крымского вина?

– Что нальёте, – скромно вздохнул я.

– Другой разговор! В обел мы обычно дозволяем себе выпить бокал хорошего эля. Но так, чтобы потом можно было вернуться к работе.

Мы вошли внутрь. Роскошь давила. В Москве я был скромным студентом, а в этом мире – ещё более скромным бродягой. Нищебродом, как говорили полицейские. Кафе было явно рассчитано на другую публику. С потолка свисала гигантская люстра. Кожаная мебель. Разные залы имели свою собственную отделку. Нас приветствовал мужчина в белом пиджаке. Он улыбался идеально ровными зубами.

– Это метрдотель? – спросил я следователя, решив блеснуть своими знаниями.

– Это – распорядитель, – поправил Иванов. – Метрдотели в Париже. В отелях. Что, французский учил?

– Английский немного…

Запахи еды кружили голову. Должно быть, я нахожусь в коме. Именно в таком состоянии человеческий мозг способен создавать несуществующие миры…

Глава 14. А в ресторане

К нам приблизился лощёный, идеально выглядящий сотрудник заведения. Не метрдотель, а распорядитель. Взгляд его – сама доброта. Он поклонился Фёдору Михайловичу, а потом – бросил короткий уничижительный взгляд в мою сторону. Это было похоже на предупредительный выстрел.

– Рады приветствовать служителей закона! – воскликнул он самым нежным, самым медовым голосом, на который только был способен человек.

– Добрый день, – ответил следователь. – Ланч. Желаем на виду присесть. Спутник стесняется без общества.

– Как прикажете, как прикажете, – снова поклонился распорядитель. – Каждый ваш визит – праздник для нашего скромного заведения. Когда вас нет на обеде, я чувствую, что вошёл не в ту дверь… Предлагаю вам шикарный столик в дублинском зале. Очаровательное место. Воссоздан интерьер популярного ирландского паба.

Тон распорядителя и его многословность меня бесили. В каком-нибудь сибирском ресторане за такой тембр голоса с него бы уже спросили. После долгой речи мужчина со слащавым голосом указал на чёрный стол. Мы вошли в эту зону – и будто перенеслись в другой мир. В зале действительно угадывались английские мотивы. Как будто мы переместились в паб… Выглядело поистине шикарно.

– Да, кстати, – как бы невзначай сказал Иванов. – Телефон тут есть у вас? Звякни-ка, милейший, в участок. Пусть сюда пришлют Соловьёва. И Макара. На машине подъедут…

– Повинуюсь сию же секунду, о мой храбрый следопыт империи!