Читать онлайн Слеза художника

УДК 82-3

ББК 83.3(2Рос=Рус)

Г22

Гасанов И.

Г22 Слеза художника / Ильдырым Гасанов – М.: Наш круг, 2025. – 658 с

ISBN 978-5-00240-145-1

Я расскажу вам историю одного юноши, на пути которого всегда стояли трудности и испытания. Его жизнь была полна неожиданностей и он был берсерком своих же принципов.

Сам того не ведая, он участвовал во всех значимых событиях в жизни своей республики. Вокруг него разворачивались события, имевшие историческую важность для целой страны. Он видел и общался с теми, которые, так или иначе, влияли на ход истории – первой и второй Чеченской кампаний.

Я представлю вам героя, который искал свой жизненный путь, пройдя через огонь и мрак, испытав боль потерь, досаду разлук и найдя спасение в дружбе и любви.

Он соединял в себе в равной степени три редких качества: талантливого художника, отважного воина и пылкого влюблённого. И храбрость этого молодого парня будет для читателя ручательством, что они увидят в этом романе чудеса военных подвигов, историю безумной любви и мистику, что послужит отсылкой для новых произведений этой серии.

Эта книга от начала и до конца придумана автором. Конечно, в ней использованы и некоторые подлинные материалы. Однако события, места действия и персонажи, безусловно, вымышлены. Совпадения имён и мест могут быть только случайными.

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

18+

Обращаем внимание читателей на то, что издательство максимально бережно отнеслось к авторскому стилю изложения и лексике повествования, которые оставлены без изменения.

УДК 82-3 ББК 83.3(2Рос=Рус)

© И. Гасанов ООО «Экоэнергосервис», 2025

ISBN 978-5-00240-145-1

Часть певная.

Младенец судьбы

Полдень, 12 октября 1977 года.

Шёл проливной дождь. Неопределённый, дрожащий свет от неоновых ламп едва мог разогнать мрак сумерек, рано наступающих в это время года.

Он взволнованно ходил взад и вперёд по коридору центральной больницы Дербента. Его глубокие, синие глаза смотрели в окно, в стекле которого отражалось красивое и мужественное лицо, с характерно восточной бледностью – смугловатое и матовое. В голове его блуждал абиссаль из самых разных мыслей, и в тревожном импульсе он задумчиво поглаживал свой подбородок. Вдруг послышались шаги в конце коридора. Он оглянулся и увидел своего друга, лицо которого сияло от счастья. Они были примерно одинакового возраста, но на фоне первого, тот выглядел более моложаво.

–

Ну что? – спросил он тонным голосом.

Тот подошёл ближе и, положив руку на его крепкие плечи, ответил:

–

Родила!

Друзья заключили друг друга в объятия.

–

У меня девочка, брат, – произнёс счастливый отец, – девочка!

–

Поздравляю, Хамза, -произнёс его друг, – от всей души!

–

А твоя жена, – выпустив его из объятий, спросил Хамза, – ещё не родила?

Тот строго поджал губы и, испустив тяжёлый вздох, ответил:

–

Пока никаких известий. Признаться тебе, я уже беспокоюсь.

–

Не стоит так переживать, Мустафа, – сказал Хамза. – Первые роды у всех тяжёлые!

И не успел он окончить свою мысль, как в небе неожиданно вспыхнула голубоватым огнём молния, искра которой ослепила им глаза. Суеверный Мустафа увидел в этом знамение. Следом из родильной палаты донёсся звонкий и чистый плач новорождённого.

Мустафа прикусил губу и в судорожном волнении стал смотреть в конец коридора.

Спустя примерно двадцать минут в коридоре появилась медсестра. Друзья тут же заметили её взволнованное лицо и двинулись к ней на встречу.

–

Ну что сестра?.. – произнёс взволнованный отец. – Родила?

Вытерев пот с лица, та с добродушной улыбкой ответила:

–

Поздравляю вас, брат Мустафа, у вас родился мальчик.

Волна тёплой крови бросилась в лицо молодого отца, он почувствовал, как тревога сменяется радостью в душе, а сердце ритмично забилось в груди. Но, поборов первые порывы волнения, он прибавил, стараясь быть серьёзным в голосе:

–

А моя жена… как она?

–

Она и ребёнок, – отвечала медсестра, – в полном здравии!

Глаза Мустафы засияли радостью. Хамза обнял его и поздравил от всего сердца.

Женщина с пониманием отнеслась к сентиментальности мужчин.

–

Я могу видеть жену? – обратился Мустафа к медсестре.

–

Вообще-то нельзя, но… – двусмысленно протянула та и призвала кокетливый взгляд на помощь своим словам.

Мустафа понял, к чему она ведёт и, сунув руку в карман брюк, достал пять рублей.

–

Мы, надеюсь, договоримся?! – произнёс он с ухмылкой, деликатно засунув купюру в карман халата медсестры.

–

Да! – с улыбкой ответила довольная женщина и хитро посмотрела на Хамзу.

–

Нет уж, увольте, – демонстративно положив руку на грудь, сказал тот. – Я наберусь терпения и взгляну на свою малютку через несколько дней.

–

Как хотите, – бросила медсестра и взглянув на Мустафу добавила, – пойдёмте со мной.

Хамза отпустил друга, и спустя несколько минут Мустафа уже стоял перед дверью родильной палаты. Он кинул взгляд на медсестру, будто бы спрашивал дозволения войти, и получив ответ в виде её улыбки, открыл дверь.

Войдя внутрь, он взглядом, быстрым как сама мысль, окинул всю палату и остановил свой заворожённый, наполненный любовью взгляд на худенькой девушке ослепительной красоты. Она лежала на койке и смотрела на него красивыми глазами, что излучали флюиды не меньшей ласки и любви, а на её прекрасном лице, подобно бриллиантам, блестели капли пота. Она встретила мужа чистой и нежной улыбкой, в которой читались её смущение и радость.

Мустафа улыбнулся в ответ и шагнул вперёд. Подойдя к жене, он, взяв её бледную руку, склонился и шёпотом произнёс:

– Спасибо, Захра. Ты смогла это сделать и осчастливила меня, подарив сына.

На красивые глаза Захры накатились слёзы. И выслушав его хвалебный и благодарный туш, она взглядом обратила его внимание на дитя, что лежало в кувезе, а причиной тому послужило то, что он родился раньше срока. Мустафа встал и подошёл к нему.

Ребёнок спал. Поглядев на него, Мустафа испытал чувство умиления; тот лежал непринуждённо, его крохотные ручки сжались в кулачки, а нежное, ангельское личико сияло невинностью. Молодой отец в пылу своей радости неосознанно протянул к нему руку, и в эту секунду, когда она нерешительно застыла в воздухе, осознав, что это может быть нестерильно, ребёнок неожиданно открыл глазки и остановил свой взгляд на человеке, который воодушевлённо смотрел на него. И Мустафа сразу же приметил достоинство столь пронзительного взгляда.

«Я назову тебя Али!» – сказал он про себя.

И будто бы уловив ход его мыслей, ребёнок потянул к нему ручки и заплакал всей силой своего младенческого голоса.

Лёгкая улыбка мелькнула на губах отца и, приложив руку к стеклу, что отделяло его от ребёнка, он вдохновенно прибавил:

«Сын мой – младенец судьбы!»

Спустя неделю молодая пара вернулась домой. Новоиспечённых родителей с восторгом встретили родные и друзья. В чете Гусейновых появился долгожданный первенец. Мустафа и Захра были тронуты столь радушным приёмом и устроили для своих гостей настоящий пир.

Однако спустя всего через год семья Гусейновых радовалась появлению уже новых членов семьи. На сей раз роды прошли без эксцессов, и Мустафа с Захрой вошли в свой дом с двумя очаровательными близнецами – мальчиком и девочкой. И по желанию своих старшин, мальчика назвали Хабибом, а девочку – Хадиджей. Но радость семьи была омрачена вестью о том, что жена Хамзы, не выдержав вторых родов, скончалась на больничной койке, успев подарить жизнь своему новорождённому сыну.

Хамза тяжело перенёс свою утрату и, дабы сохранить в себе память любви к супруге, он, дав обед целибата, отказался жениться во второй раз.

Семья Гусейновых

Дагестан – страна гор, зелёных лугов и идиллических пейзажей. Народы, проживающие там, снискали себе славу гостеприимных хозяев и отважных воинов. Седой Каспий нёс к его берегам свои шаловливые волны, как взбунтовавшийся вассал, а на небе его, в пандан солнцу, ловя на крыльях солёные ветра, барражировали могучие орлы. И средь россыпи городов, что выстроились по его берегам, мы познакомим читателя лишь с одним, который гордо, словно рыцарь великого королевства, имевший за плечами подвиги, что были увековечены на страницах истории, носил звание самого древнего города России.

Дербент – свидетель многих эпох, расцвета и упадка цивилизаций, завоевателей и героев. История этого города начисляла насчитывает вот уже пять тысяч лет, и его часто называли Кавказский Иерусалим, за обладание которым сражались гунны, персы, арабы и турки. Дербент всегда был в перипетиях военных и политических интриг древности. Однако, несмотря на это, ис- покон веков в нём мирно сосуществовали три основные конфессии мировых религий. А все принципы толерантности заложили свой крепкий фундамент под сводами его великой цитадели – «Нарын-Кала».

Стоял весенний день. В небе неслись клочки палевых облаков, гонимых пока ещё прохладным ветром, а солнце, что выглядывало из-за них, бросало на землю золотистые лучи, которые освещали (но не грели) маленькие улицы и переулки древнего города. В его парках и аллеях, покрытых нежной первой зеленью, вовсю звенели голоса прилетевших с зимовки птиц, а вся природа вокруг дышала свежестью и радостью весны.

Сидя на скамье в одном из главных парков, мальчик лет десяти, со всем любопытством юного ума, предавался чтению книги. Периодически слюнявя палец, он перелистывая одну страницу за другой, с жадностью поглощая в себя каждое новое слово. Он так был увлечён этим делом, что даже не заметил мужчину, который вот уже порядка пяти минут назад подсел к нему.

–

Что читаем? – заговорил наконец мужчина голосом, который волнами заколебался в чистом воздухе парка.

Мальчик оторвал глаза от книги, и перевёл взгляд на незнакомца. Тот был средних лет, статный с лёгкой проседью в волосах, что виднелись из под тёмно-серой шляпы. И было заметно, что он сохранил чёткость ума, белизну зубов, зоркую твёрдость взгляда и звучность голоса. Облачён он был в плащ того же цвета, что его шляпа, а рука его опиралась на чёрный зонт, что, видимо, служил ему вместо трости. И это было логичным суждением, ибо у погоды сегодня не было ни малейшего намёка на дождь. Лицо этого человека было строгим, но не броским для взора, и если не брать в расчёт то, что одет он был не по сезону и довольно старомодно, вся его внешность дышала жизнью и достоинством, в ней было что-то манящее, мистическое и даже обещающее.

–

Островский, – ответил мальчик, не сводя глаз с мужчины, – «Гроза».

На лице того появилась мягкая улыбка, что невольно вызвала в душе мальчика симпатию к его сану.

–

Прекрасный выбор, – похвалил он и, положив из рук на скамью бумажный пакет, добавил, – но скажи, не слишком ли ты юн для такого произведения?

Голос у него был необыкновенный, глухой, и в то же время гулкий, будто исходил из самых глубин гортани.

–

Мой папа говорит, – со слегка задетым самолюбием ответил мальчик, – неважно, что читаешь, главное, чтобы ты взял из этого то, что будет полезным для тебя.

–

Правильно говорит! – согласился мужчина, и вытащив из бумажного пакета зелёное, на вид спелое яблоко, протянул его мальчику. – На вот, возьми. Подкрепись для своих познаний.

Мальчик чуть отпрянул назад и, покачав головой из стороны в сторону, ответил:

–

И ещё папа меня учил, не брать ничего у незнакомцев.

–

Браво! – отозвался тот, – Видать, он у тебя достойный муж и воспитатель, – затем, вытянувшись во всю спину и без всякой аффектации положив руку на колено, он произнёс: – Ну так давай же познакомимся, юный джигит.

–

Меня зовут Али, – весело ответил мальчик, – а Вас?

–

Ну… – поправив шляпу на седой голове, протянул многозначительно мужчина, – Придёт время, и ты его ещё узнаешь…

Али удивлённо поднял на него брови и хотел было спросить что-то, как вдруг, кто-то окликнул его сзади:

–

Адеш Али (ув. обращение к старшему брату, у тюркских народов Кавказа)!

Али оглянулся и увидел недалеко от себя двух близнецов.

–

Что вам? – недовольный тем, что его отвлекли, спросил он хмуро.

–

Мама зовёт тебя домой, – ответила златокудрая девочка неземной милоты.

–

Хорошо, Хадиджа, я иду, – сказал Али и когда вновь обернулся к своему собеседнику, то того уже и след простыл. На месте, где он сидел, осталось лежать то самое предложенное им яблоко. Мальчик постоял в удивлённой позе пару секунд, а после вскочил со скамьи, словно кукла на пружине, и принялся вертеть головой, дабы понять, куда тот вдруг исчез.

–

Что с тобой, Адеш? – спросил у него младший брат.

–

А куда подевался дядька? – вертя головой, спросил Али.

–

Какой дядька? – спросили те единогласно.

Али воззрился на них с выпученными глазами.

–

Да тот, с кем я только что беседовал до вашего появления! – отвечал в парах старший.

–

Но, Адеш. – протянула девочка, – рядом с тобой никого не было.

–

Как так? – оторопев брыкнул Али.

–

А вот так! -утвердительно произнёс мальчик. – Мы с Хадиджей даже были удивлены тому, что ты разговаривал сам с собой.

Али встал как вкопанный, вперив изумлённый взор на в брата и сестру.

–

Сам с собой? – с нотами гнева в голосе произнёс он. – Вы что, решили подшутить надо мной?

Близнецы удивлённо переглянулись и ответили в один голос:

–

Нет, Адеш!

Али упёр руки в бока и опустил задумчивый взор на землю. Постояв минуту в думах, он посмотрел на скамью на которой лежало яблоко, и дабы утвердить свою правоту, он резко взял его в руки и демонстративно показав близнецам, сказал:

–

А откуда по-вашему тут появилась это яблоко? А?

На что те двое развели руки в стороны и покачали головами.

Выпустив из ноздрей раздражение в виде горячего воздуха, Али стал изучающе разглядывать яблоко и, рассмотрев его со всех сторон и не приметив ничего необычного, он откусил приличный для своего рта кусок.

И в этот миг, когда все рецепторы его языка вкусили кислосладкий вкус плода, вдруг подул сильный ветер, который взволновал листву и напугал всех птиц вокруг, что стаей устремилась ввысь.

Златовласая девочка ойкнула от испуга и прижалась к брату, который был напуган не меньше неё.

–

Ха, – усмехнулся Али, – трусишки. Это всего лишь ветер, не более того.

Однако слова его шли вразрез с тем странным чувством, что взъерошено зашевелилось у него в груди, когда он вновь взглянул на яблоко, которое начинало принимать неестественно ядовито-зелёный окрас. Али снова вперил в него взгляд, который отчётливо выдавал его апатию.

–

Что с тобой, Адеш? – сразу приметив смену его настроения, спросила девочка.

–

Н-ничего… – почёсывая затылок, протянул тот неуверенно, а после брезгливо выбросил яблоко в урну и выплюнул его остатки изо рта. Затем, снова оглядевшись по сторонам, он добавил: – Пошли домой.

Взявшись за руки, трое детей пошли по тропинке парка, напевая весёлые песни и периодически устраивая себе в пути незамысловатые забавы, что переходили в детские шалости.

Автор предлагает избежать утомительных рацей о ювенальной поре наших героев и пройти вперёд, продолжить эту повесть с иного листа, совершив всего-навсего шажок в беге времени.

Не успел люд меркантильный и глазом моргнуть, как дети четы Гусейновых, без метафизического преувеличения, выросли в воистину прекрасных созданий. Все знакомые и родные семьи восторгались ими и не переставали удивляться тому, какие они разные.

Его чёрные и выразительные глаза смотрели твёрдо и сурово, а красивые мужские черты лица дышали силой и здоровьем натуры, что были бесстыдно-прекрасными. Рождение семимесячным не стало для него помехой, чтобы овладеть крепким и выносливым телом, и это стало ему наградой за усердные тренировки и той самоотверженности, с какой он брался за любой спортивный снаряд. И вот уже к шестнадцати годам он был так силён и хорош собой, что парни взрослее него не желали испытывать судьбу, а одним своим взглядом он ввергал в огонь греховных помыслов любую девушку, каких бы высоких нравов та ни была. Именно в такого красавца вырос наш главный герой – Али, который не кичась своими достоинствами, оставался простодушным в манерах и в речах, с ловкостью находя общий язык с людьми, и которого в полной мере описывало понятия – ригоризм.

Ещё с детства он питал страсть к живописи, и тому рвению, с которым он принимался за самостоятельное изучение всех азов искусства, мог бы позавидовать сам Рафаэль. И перфекционизм в этом деле всё же помог ему стать настоящим мастером кисти и мастихина. Его прекрасные полотна гармонично дополняли интерьер дома и даже школы, придавая их скучным стенам живой окрас.

Бытует мнение, что каждый художник сумасшедший по- своему, а если говорить о безумстве нашего героя, то оно заключалось в том, что он заводил себе тетрадки и брался рисовал карандашом чёрно-белые картинки, события, что происходили с ним за день. И когда родители, увидев его «странные» работы, спросили, зачем он это делает, Али ответил:

– Мама, многие люди заводят дневники. Я же предпочитаю рисовать свой день. Лучше ещё раз взглянуть на прожитый тобой миг в картине, нежели прочесть его в словах.

Получив столь простой, но ёмкий ответ, родители больше не стали предвзято относиться к странностям своего старшего сына и вполне равнодушно относились к тому, что тетрадки уже с трудом вмещались в комод, в шкаф его комнаты.

Неравнодушие к русской литературе было ещё одним из увлечений молодого художника. Его любимым автором был Л. Толстой, завоевавший его симпатию своим бессмертным романом «Война и Мир», который Али перечитал уже трижды. Ему сразу приглянулся образ Андрея Болконского, которым он восторгался и которого критиковал за опрометчивость в поступках и за чёрствость в отношении к супруге. Ибо сам он вырос в цельную и честную натуру, которая не примирится с обманом и надменностью.

Несмотря на свой юный возраст, Али был акселератом и удивлял своих сверстников и учителей своим твёрдым мышлением. А остроту своего не юного ума он дополнял тем, что был тонным с девушками и весёлым с парнями. Юный художник всегда придерживался правил комильфо и был сангвиником по жизни. И, как и подобает людям его романического лада, он мечтал однажды познать то чувство, что станет генератором его дальнейших творений, во имя которого он пойдёт на подвиги, увенчанные не меньшей славой, чем те, что знала история из рыцарских сказаний.

В отличие от своего брата Хабиб вырос в его полную противоположность: сурового к другим и к самому себе юношу, с твердокаменной натурой, для которого лирика искусства и красноречие литературы ровным счётом ничего не значили. Этот железный человек был непроницаем для людских взглядов, которые тщетно пытались разгадать его загадочную личность и вести параллель с его старшим братом, к слову сказать, в привлекательности и обаянии которому он ничуть не уступал. И если старший был сангвиником, то Хабиба можно было охарактеризовать как холерика. Горячая кровь бурлила и клокотала в нём, как рокочущая лава в жерле вулкана. Он был типичным экспансивным представителем кавказского подростка – вспыльчивым и своенравным. Но у него была незаменимая черта, та, которая была неотъемлемой частью сути Али; он был очень воспитанным. И благодаря этому качеству, он сдерживал свой буйный нрав.

Единственное, в чём были схожи братья – это в предпочтении шумным компаниям своих сверстников, коллективных занятий в борцовской школе имени легендарного Али Алиева. И на зависть недругам, но к радости родных, они часто завоёвывали на различных соревнованиях призы и медали, делая серьёзные шаги на получения звания – «Мастер спорта».

Братья были отзывчивы и религиозны: уважали и чтили законы гор, и по праву в этом была заслуга их отца.

Мустафа был тем, кто от судьбы не бегал и приключений не искал, и приучал к этому принципу сыновей, являясь для них строгим и в то же время ласковым наставником. Вдобавок к вышесказанному – Мустафа был апологетом законов шариата и не испытывал бессмысленных увлечений, а в общении с детьми всегда старался выражаться сентенциями, дабы искоренить в их речах всякую брань. И внушал им бесстрашие перед скрытым или явным врагом и желание с честью горца и достоинством мужчины встречать все тяготы судьбы. Однако и у него была своя слабость – он души не чаял в том золотом мотыльке, которую сыновья имели честь называть сестрой, а он с гордостью – дочерью.

При одном взгляде на эту девушку становилось ясно, что всё в ней дышало вальяжностью молодости, что жизнь ей дана, чтобы жить в своё удовольствие, и что те невзгоды и несчастья, которые могут встретиться ей на пути, она с эльфийской ловкостью сможет пройти. У неё были не типичные для кавказских народов светлые и кудрявые волосы, брови и ресницы её шли в противовес двух рас, наделив пылкостью южанки, а чело отмечало горделивым саном северной горянки. Её прекрасное лицо, на котором всегда светила милая и утончённая улыбка, заставляло биться в волнении сердца многих парней, а голубые глаза были настолько глубоки, что в них легко можно было разглядеть всю доброту её юной, невинной души. Беспечная голова этой светлокудрой, синеглазой девушки была не создана для сокрытия важных тайн или долгой обиды.

Гусейновы были из тех дагестанских семей, в уставе которых черным по белому были прописаны ценности духовного и нравственного воспитания, уважение к традициям гор и канонам шариата. Патернализм был важной частью их семейного кодекса и не имел исключительности. Они жили скромно, но это не мешало им быть дружными и жизнерадостными по отношению друг к другу и к окружающим.

Но, как говорится, ничто не вечно в этом мире, потому как он сам не вечен. Трудности и проблемы настигают каждую семью, какой бы дружной и сильной она ни была. И порой хватает ничтожной причины, которая порождает грандиозные последствия, что даже светоч знаний или пламенная вера могут не выдержать его разрушительной силы. А причиной проблем в семье Гусейновых, как и, наверное, в большинстве семей Дагестана, явилась безрассудная скупость в принятии решений той правящей элиты Кремля, что поспособствовала разорению и распаду страны не меньше, чем расточительство их предшественников.

Как гласит старая притча: «Чтобы построить мощное и развитое государство с чётко слаженным механизмом развития – как в социальной, так и в экономической структуре – требуется: большой ум, неиссякаемое терпение и море пролитой крови, но а разрушить его хватит и пары дураков, которые возьмутся похерить его историю».

Что в итоге и случилось с некогда великим Советским Союзом. А фатальные последствия его распада сказались тем, что заводы, фабрики, на которых работали миллионы рабочих, начали пребывать в экономической стагнации, а затем и вовсе закрылись.

Правительство также прекратило финансирование и хозяйственной отрасли, что, в свою очередь, привело к полному разорению колхозов страны. И колхоз, в котором Мустафа проработал почти двадцать лет, не стал исключением. И дабы выбраться из той глубокой финансовой ямы, в которую его семья попала не по собственной вине, ему – как отцу семейства – пришлось оставить любимое дело и заняться обычной торговлей.

За то время, что он проработал в самом знаменитом колхозе Юж-Дага – имени Жданова, Мустафа приобрёл много полезных знакомств, которыми и воспользовался, попутно собрав в ладони те гроши, что они с женой смогли накопить.

Открыв себе небольшую лавку на рынке и вконец подавив в себе некогда заветную мечту стать заведующим легендарного колхоза, Мустафа, пополнив ряды прекариата, смиренно принял свою горькую действительность, сменив амплуа тракториста на продавца, которого спозаранок провожала Захра, смотря ему вслед взглядом, исполненным грусти и любви.

Это было тяжким бременем для семьи Гусейновых, которое навсегда опечаталось в их памяти. Приходилось экономить на всём, и даже приход национальных праздников Мустафа и Захра ждали с опасением, как какой-нибудь приговор. Ведь доселе они устраивали для своих детей настоящий пир, с изобилием подарков под новогодней ёлкой, или яств на праздничном столе Уразы. Сейчас же подобное было неслыханной роскошью, и даже самый любимый праздник дербентского люда – «Новруз- байрам» прошёл очень скромно: с небольшой тарелкой фруктов и конфет.

Но на фоне прочих бедствий, что накрыли всю страну, пожалуй, большую беду несла с собой наркомания, которая, как чума, охватила весь город. Дербент в те годы, ввиду своей близости границы с соседним Азербайджаном, а того с Ираном, прослыл – как главная артерия всего наркотрафика республик Северного Кавказа. Море черни и грязных денег стекались в город, просачиваясь, как сажа, во все коррумпированные госструктуры, а они тем самым смотрели на всё происходящее сквозь пальцы. Мустафа и Захра с диким ужасом становились свидетелями того, как разрушаются семьи и угасает жизнь в глазах совсем ещё молодых ребят. И откровенно боялись за безопасность своих детей, что и они, поддавшись соблазну, пополнят ряды несчастных наркозависимых больных.

Сложившейся в стране политической, криминальной и экономической неразберихой, некоторыми учреждениями и складами завладели частные лица. Они набирали обычных рабочих для реализации своей деятельности. И чтобы помочь своей семье выбраться с из затруднительного положения, Али вместе с Хабибом начали совмещать учёбу с работой на складе у одного предпринимателя.

Друг по жизни

Шёл 1992 год.

К порогу древнего города нагрянула златая осень. Однако лето, бойкотируя её законные права, не желала покидать Каспийскую гавань Дербента. Всё вокруг пекло палящими лучами солнца, и деревья, так же поддерживая этот бунт против матери природы, стояли обильно покрытые листвой, не желая снять с себя зелёные наряды.

От этого зноя его крепкое тело окутала лирическая мягкость, а по рукам и ногам разливалась ленивая истома. Он уже перешёл в 11 класс и задумывался в дальнейшем поступить на юридический факультет, а после его окончания начать адвокатскую карьеру. Принципность мысли, о которой он думал денно и нощно, заключалось в защите прав обычных граждан, которые оказались за бортом жизни, жертв политических интриг недозрелого аппарата правления.

Стоял третий час дня, когда он, накинув на себя лёгкую рубашку, вышел из своей комнаты и бегом спустился вниз по лестнице. Услышав его быстрые шаги на ступеньках, Захра произнесла нежным голосом:

–

Куда ты собрался, Али?

Тот, миновав гостиную, с той же спешкой ответил:

–

К Малику.

Женщина просияла и любезно спросила:

–

Как поживает сын моей подруги?

–

Он в полном здравии, – ответил Али, – Может быть, я смогу уговорить его прийти к нам на ужин.

Будет славно, – улыбнулась та.

–

Хорошо, мама, – надевая обувь, сказал юноша. – Я пошёл. Пока.

–

Пока.

Али вышел из дома и за короткое время дошёл до места встречи, куда должен был прийти его друг. Отирая пот со своего лба, он стал оглядываться по обе стороны улицы, гадая, с какой стороны тот появится. Вдруг справа от него, меж узким проходом, который выходил на другую часть квартала, раздался твёрдый голос. От неожиданности Али чуть подпрыгнул и, обернувшись назад, увидел перед собой высокого парня с волевым и красивым лицом. В глазах его веяло смелым нравом, каким обладало всё нутро, и оно прекрасно гармонировало с его мягким характером.

–

Ты опоздал, – с улыбкой обратился Али.

–

Извини, брат, – ответил тот.

–

Ну что?.. – сказал Али. – Пошли?

–

Я немного волнуюсь, – проговорил юноша, почёсывая затылок (эта привычка въелась в него ещё с детства), – а вдруг не возьмут?!

–

Не волнуйся, Малик, – хлопнув того по плечу, произнёс Али. – Ему как раз такие крепыши и нужны!

Победив своё минутное колебание, Малик согласился. Двое друзей спустились в нижнюю часть города по одной из центральных улиц им. Ленина и по ней дошли до самого вокзала. Спустя ещё какое-то время они уже стояли перед большим зданием, которое раньше было местом дислокации отцепных товарных поездов.

Пройдя вовнутрь, Малик увидел огромный склад, забитый товаром разной продукции: как пищевой, так и хозяйственной. Рабочие разных возрастов суетливо бегали в стороны, загружая и отгружая товары из машин и вагонов.

–

А вот и он, – сказал Али, отвлекая взгляд Малика от этой суеты, указывая на человека, который стоял в стороне, скрестив перед собой руки.

Малик посмотрел на него с лёгкой неприязнью.

Тот, поймав на себе взгляд парней, устремил на них свои лисьи глаза, которые глубоко засели по бокам его орлиного носа, что на вытянутом смуглом лице казался слишком огромным. Вся физиономия его выражала простодушие, но иногда быстро брошенный взгляд придавал ей черты лукавства. Он улыбнулся и жестом поманил парней к себе.

Ребята подошли и встали перед ним с высоко поднятой головой.

–

Здорово, Арен, – протянув руку, поздоровался Али.

–

Привет, дорогой, – пожимая ему руку, с чванством ответил тот и, перекинув взгляд на Малика, прибавил, – так это он?

–

Да, – положив руку на плечо друга, ответил Али.

Арен окинул Малика быстрым и изучающим взглядом, будто торгаш с восточного рынка, оценивающий качество заморского товара. И от этого юноша был слегка смущён, но старался не показывать это в лице.

–

Что ж… – нарушив своё молчание, произнёс Арен. – Я беру тебя. Можешь приступить к работе прямо сейчас.

Глаза Малика засияли счастьем, и он не скупился на благодарность.

–

Правила поведения и всё, что касается работы, – обратился Арен строгим тоном хозяина, – тебе объяснит Али. Приступайте!

После он отошёл к рабочим, которые роптали в ожидании своего жалования.

–

А он ничего мужик, – смотря ему вслед, сказал Малик.

–

Говорил же, что возьмёт, – с ласковым упрёком произнёс Али, – а ты волновался.

Автор предлагает читателю ненадолго остановить своё внимание на нашем новом герое – Малике.

Броманс между Али и Маликом берёт своё начало ещё с первого класса. Их дружба имела быть тем образцом, кой описывают поэты в своих прозах, а художники на картинах. А генезисом такой дружбы стал конфликт с участием глупого спора. Так случается, когда сталкиваются два экспансивных характера и мысли.

–

Ты смел! И если сегодня обойдёмся без фингалов под глазом – стану тебе другом! – сказал в тот день Малик. На что Али улыбнулся и засучил рукава.

Будучи тинэйджерами, они дали клятву верности своей дружбе, совершив ритуал, который навсегда соединил их в оковы дружбы. Каждый из них, сделав неглубокий надрез на своей ладони, пожал другому руку.

–

Теперь, – гордо сказал Али, чувствуя в руке тёплую кровь приятеля, – мы с тобой братья по крови.

Малик глубоко уважал Али и Хабиба, как своих братьев. В силе духа и нравственности он не уступал никому. В нем начисто отсутствовало корыстолюбие, и в редких случаях, когда ему не хватало красноречия, он применял силу. Будучи флегматиком, Малик, так же как и друзья, воспитывался под бдительным надзором строгого отца, партийного члена ЦК и ярого сторонника всей коммуны социализма, но, к сожалению, покинувшего этот бренный мир раньше срока.

Юному Малику, которому в ту пору исполнилось всего пятнадцать лет, этот день запомнился серым небом над кладбищем, куда на похороны пришли все родственники и друзья семьи.

–

Я знаю, как тебе сейчас трудно сынок, – положив руку на плечо юноши, сказал Мустафа, – однако трудное детство формирует сильный характер мужчины, а ты – сын своего отца. Он был справедливым и мудрым человеком. Мы дружили с ним, и я знаю его лучше, чем остальные. И скажу тебе одно Малик: у тебя есть на кого равняться. Всегда стремись во всем походить на него, и уверяю тебя, что ты не останешься вне удел.

Малик слушал его не поднимая головы, чтобы не показывать своих слёз.

–

Знай, – продолжил Мустафа, – Ты не одинок. У тебя есть друзья, и двери нашего дома всегда открыты для тебя.

Юный Малик бросился в его объятия и сквозь слёзы поблагодарил за поддержку, почувствовав всю искренность этих слов.

Зарплаты матери – воспитательницы детского сада, едва хватало, чтобы свести концы с концами, и спустя какое-то время после смерти отца Малик рассказал Али, что его семью теснят финансовые трудности и попросил помочь ему с работой.

Склад, на котором работали ребята, принадлежал, как мы уже поняли – Арену Гаспаряну.

После распада СССР он, как человек предприимчивый и дальновидный, выкупил у государства один из стояночных пунктов, который в советское время служил переправой и стыковкой товарных поездов для дальнейшей отправки их в Чечню и Осетию.

Наша троица быстро завоевала симпатию предпринимателя, которому нравилось трудолюбие парней, и он не скупясь часто давал им надбавку к их жалованию, что очень радовала Али:

«Вот и денюшка на краску, которая мне так нужна», – проскакивала весёлая мысль в голове юного художника.

Но всё же деятельность Арена подвергалась остракизму со стороны некоторых жителей города и нередко его персону обзывали демагогом. И одним из таких людей был Мустафа. В пору своей молодости он тоже работал в этом складе, но с той лишь разницей, что это работа шла как служба на государство. Мустафа сравнивал Арена и ему подобных с Фараоном, а его рабочих – с рабами, трудом которых те возводили свою финансовую пирамиду. И подобные мысли не смущали его эго, даже если они касались его друга Хамзу, который также работал на этом складе, и сыновей. Но он признавал и тот факт, что такая работа не совсем была «мартышкиным трудом», ибо способна была высечь из парней самостоятельных личностей, а их заработок был неплохой поддержкой для семейного бюджета, ведь торговля шла с переменным успехом.

Мустафа гордился своими детьми, но никогда не показывал этого на лице. Это не говорило о его скупости на похвалу, а скорей, о запланированном на годы вперёд воспитании, что сулило в дальнейшем его успех – как отца, а детям перспективу стать достойными людьми нового общества.

День был тёплым, каким он бывает по началу осени, когда новая пора, мало-помалу остужает свою горячую предшественницу. В парках и аллеях города всё ещё чувствовалось, что недавно тут прошло жаркое лето, и только дуновение ветерка говорило о том, что осень теперь здесь хозяйка. Зачастил дождь, ветер, налетая мощным порывами, гнул деревья к земле и с силой срывал пожелтевшие листья. Малик шагал по тропинке парка, хрустя по

смолодому жёлто-оранжевому ковру. Тело его изнывало в крепатуре; первый рабочий день оказался довольно тяжёлым. Но не мозоли и усталость теребили его душу так, как колкая мысль, что играла в его голове и сверлила ему разум:

– «Как сказать друзьям о том, что он влюблён в их сестру»

ХОЛОДНЫЙ НРАВ ДВУХ СОПЕРНИЦ

У народов Северного Кавказа бытует притча:

«Жени сына, покуда не исполнилось двадцать, иначе не сыщешь орла, когда тот научится летать!»

Этот сказ имеет место быть, ведь люди гор действительно задумываются о браке своих детей, стоит им только вступить в юношескую пору.

Шёл октябрь месяц, и златая осень окончательно вошла в свои права, окрасив все вокруг жёлто-оранжевой палитрой. Этот колорит прекрасно сочетался с серым небом, обильно поливавшим землю дождём. Солнце, пусть и изредка выглядывавшее из-за туч, умудрялось бросать на кромки деревьев и намокшие тротуары свои все ещё тёплые лучи. И ветрами, как фанфарами из серебряных труб, весь древний город запел и погрузился в осеннюю сказку.

Почахла последняя листва, когда шатен всё же набрался смелости и признался ему, что он неравнодушен к его сестре. Он был уверен, что речь его не была бестактной и посему удивился спокойствию своего приятеля. Ни один мускул на лице того даже не дрогнул; он оставался бесстрастным. Казалось, услышанные слова не стали для него неожиданностью. И подобное поведение друга смутило Малика, и взглянув ему прямо в глаза, он сказал со всей строгостью в голосе:

–

Если ты считаешь меня недостойным Хадиджи, то не скрывай этого – скажи прямо!

На что тот мягко улыбнулся:

–

Я давно увидел в тебе человека, – нарушив своё молчание, произнёс Али, – способного подарить моей сестре счастье.

Услышав это, шатен растерялся и не смог скрыть этого на своём покрасневшем лице, и в одном порыве испустил волнительный вздох.

–

Клянусь тебе, брат, – сказал он пытаясь скрыть эмоции от услышанных слов, – что буду беречь и уважать её всю жизнь.

–

Попридержи-ка коней, – рассмеялся Али. – Не торопи события.

–

А что? – парировал Малик, – мой отец говорил: «Кто рано встаёт и рано женится, никогда об этом не пожалеет».

–

Охотно верю, – вкрадчиво молвил тот, – но я сейчас не об этом.

–

Поясни, – скрестив на него брови, спросил Малик.

–

Я вот думаю, как ты сможешь ужиться с такой зубастой братией, как Хадиджа? Поверь, порой она бывает просто невыносима.

–

Я как-нибудь справлюсь, – ответил с ухмылкой Малик, но после добавил поникшим голосом, – но я опасаюсь, что она не захочет принять моё предложение.

–

Не волнуйся, – сказал Али, положив руку ему на плечо, – Хадиджа умная девушка, и она поймёт, что с тобой ей будет хорошо, – а после, оглянувшись по сторонам и чуть нагнувшись вперёд, почти шёпотом добавил, – будь уверен в себе. И скажу тебе по секрету, что случайно стал свидетелем, когда отец, беседуя с матерью, сказал, что ты был бы достойной партией для Хадиджи.

Глаза Малика засияли радостью.

–

Тогда, – уверенным голосом произнёс он, – после прибытия из армии я обязательно попрошу у твоего отца руки Хадиджи.

–

Ты тоже намереваешься отслужить? – спросил Али.

–

А как же! – ответил Малик, – Ты ведь знаешь, что наши деды побывали на фронте, а наши отцы отслужили с честью. И мы должны продолжить эту добрую военную традицию наших семей. Ты только представь себе: военная форма, солдатская каша и жёсткий график… Мм… ну скажи, разве это не прекрасно?

–

Да, – так же мечтательно ответил Али.

Ребята делились мыслями о будущей службе, и казалось, что всё в жизни протекает так, как им этого хотелось.

Неподалёку от них стоял парень стройного телосложения и с открытым светлым лицом, широким лбом, с живыми чёрными глазами и тёмно-каштановыми волосами. Он был довольно красив, но его притягательность могла обмануть тех, кто не знал его близко. Ведь вся красивая внешность этого парня служила ему ширмой, чтобы скрыть всё ямство самолюбной, расхлябанной и мелочной натуры. Он был моветоном во плоти, а речь его всегда была скабрёзна. Скрестив на груди руки, он наблюдал за общением двух друзей взором, пропитанным неприязнью. Покусывая разбитую губу после недавней потасовки с Маликом и потирая синяк под глазом, он пытался понять, о чём те толкуют? Но вдруг его внимание отвлекла девушка, которая вышла во двор школы.

Она была красивая и грациозная; её русые волосы были длинны, чёрные глаза играли блеском агата, рот был мал, изящный и алый, а округлённый подбородок завершал безукоризненный овал елейного лица на котором стояла обворожительная улыбка. Весь облик этой девушки дышал юной меланхолией, какая присуща принцессам западного фольклора. Порхая словно фея, она направилась в сторону двух друзей.

Оглянувшись на неё, те встретили милашку приветливой улыбкой.

–

Здравствуй, Лейла, – произнёс один из них.

–

Привет, Али, – отозвалась та, ласковым голосом.

–

Тебе что-то надо? – спросил у неё учтиво Малик.

–

Пришла напомнить тебе, – ответила она, – что завтра день рождения мамы. Надеюсь, ты купил для неё подарок?

Малик подкусил губу от досады и почесал затылок.

–

Как всегда забыл, – с нежным упрёком, сказала Лейла.

–

После школы я пойду на рынок и подберу для неё что- нибудь… – высказал рассеянно Малик.

Лейла недовольно покачала головой.

–

Али, – обратилась она, – прошу тебя, помоги ему выбрать что-нибудь стоящее, иначе он совсем не разбирается в подарках.

Али улыбнулся и молча кивнул в знак согласия. Ответив ему тем же, но в знак своей благодарности, Лейла грациозно развернулась и пошла обратно вовнутрь школы.

–

Почему ты наврал ей? – спросил Али у друга, но в тоне его начисто отсутствовала нота упрёка.

–

А с чего ты это взял? – удивился и смутился одновременно Малик.

–

Я знаю тебя с детства, и твои бегающие глаза сами себя выдают.

Малик опустил голову и начал впадать в краску.

–

Говори, брат, я слушаю.

–

Ты же ведь знаешь, – начал Малик, посмотрев на него, – что завтра мы всем классом должны сдавать на новые занавески.

–

Да, знаю, – сказал Али, – и это меня в очередной раз приводит в бешенство. Каждый год сдаём, а после возвращения с каникул висят всё те же старые.

–

Не суть! – отмахнулся Малик, – Все давно поняли эту монополию. Но сдать надо, чтобы не цеплялись на экзаменах. А с этим считаться нужно.

–

Ффф, – выдохнул Али, – коррупция пробралась и до школьных стен. Ну да ладно, я тебя понял. Я отдам за тебя тоже эти проклятые пятьдесят рублей, а ты сдержи слово сестре и купи матери подарок.

Глаза Малика засияли лучом благодарности, и, пожав руку другу, он молвил:

–

Я тебе верну сразу же, как получу следующую зарплату.

–

Да брось ты хераборить, – махнул ему рукой Али, – что такое деньги, когда честь друга – как брата и сына стоят под угрозой. Забудь!

–

Спасибо тебе, Али, – улыбнулся широко Малик, – но думаю насчёт чести ты преувеличил.

–

Видел бы глаза своей сестры, – захихикал Али, – то были глаза настоящей хозяйки-домомучительницы.

–

И не говори… – иронично произнёс Малик, – ни секунды покоя.

–

Все женщины такие!

–

Надеюсь, Хадиджа не будет такой?

–

И не мечтай, – ответил амбой Али, – Она заставляет нас с Хабибом мыть руки по три раза, прежде чем мы усядемся за стол.

Глаза Малика округлились от изумления.

–

Бедный Малик, – произнёс он шутливо, – Что же тебя ожидает?

–

Пока ещё не поздно отказаться от затеи со свадьбой, – поддержал шутку Али.

–

Я подумаю об этом…

Друзья громко рассмеялись.

Юноша, что стоял в стороне, наморщил лицо и обернулся спиной к двум друзьям. Но неожиданно он почувствовал на своём плече чью-то руку. Оглянувшись, он увидел перед собой приятеля.

–

Ты только взгляни на них, – язвительно обратился он, глазами указывая на Али и Малика, – ведут себя словно дети. Будто они отлиты из чистого золота, а все остальные из свинца.

–

Не переживай, Курбан, – ответил тот, – придёт день, и я всё же найду на них управу.

–

Я слышал, что ты подрался с Маликом, – спросил Курбан.

–

Было дело, – снова поглаживая синяк под глазом, ответил тот.

–

Извини, что меня не оказалась рядом, – с явным лукавством произнёс Курбан. – Не вовремя я впал в недуг. Иначе мы бы показали им, что солнце светит не только для них.

Бутафория его слов резала слух. Он был толстощёк и столь неуклюж в манерах, что его приятелям часто приходилось испытывать из-за него «испанский стыд».

Внешний вид его был всегда растрёпан, а волосы, что были вечно причёсанные вбок, выставляли его тем ещё засерлей. Словом, он представлял собой полную противоположность своего приятеля. Он был настолько же мал ростом, насколько тот длинен, настолько же румян, насколько тот бледен, настолько же подхалим, насколько тот высокомерен.

–

Я же ведь сказал тебе, – с той же ехидной улыбкой, произнёс тот, – что не останусь в долгу.

Курбан многозначно посмотрел на друга.

–

Что ты этим хочешь сказать? – спросил он.

–

Скоро сам увидишь, – ответил тот, – а теперь пошли в класс.

Два приятеля двинулись вовнутрь школы, и в этот миг прозвенел звонок, оглушая своим пением все звуки вокруг. Стоило этим двоим только вступить за порог, как звонок перестал трещать и из конца коридора послышались женские голоса. Взглянув направо они увидели двух яро споривших девиц.

–

Интересно… – проговорил Курбан, – о чём они спорят? Вид у них такой, будто они вот-вот запустят друг на друга свои когти.

–

Ступай в класс, – произнёс другой. – Я пойду и выясню.

–

Ноя тоже хочу узнать, – возразил Курбан.

–

Нас двоих, – объяснялся тот, – они быстро заметят. Да и к тому же такого толстяка, как ты, в первую очередь. Всё, решено. Обещаю, что обо всём расскажу.

–

Договорились, – согласился Курбан, не обращая внимания на колкости слов друга (он к ним уже привык). – Ступай.

Парни направились по разные стороны. В предвкушении чего-то очень интригующего Курбан оглянулся в последний раз на приятеля, который, соблюдая все меры предосторожности, подкрадывался к двум девицам ослепительной красоты, а после вошёл в класс.

Прислонившись к стенке, так, чтобы его не заметили, ищейка заострил на девушках свои уши и превратился в слух. Благо позиция, которую он принял, в силу какого-то акустического каприза позволяла ему слышать всё, о чём те говорили.

–

Ты что о себе возомнила, – раздался звонкий голос одной из соперниц, – решила, что мир вокруг тебя кружится?

–

Не думай, что раз наши братья дружат, – отвечала другая, – я позволю тебе кричать на меня.

–

Не притворяйся, – сказала шатенка, – Я знаю, что ты влюблена в Аскера.

На прекрасное лицо златовласой девицы накатился румянец.

–

Значит и ты?.. – проговорила она вполголоса.

Та подкусила губу, поняв, что в порыве гнева выдала себя, но слишком поздно об этом спохватилась.

–

Не смей вставать между нами, – произнесла она с угрозой в тоне.

–

Пусть он сам выберет одну из нас, – с лёгким оттенком смущения проговорила другая.

Та безжалостно захихикала.

–

Вот что, Хадиджа, – сказала она, вонзая слова, будто нож, в свою соперницу, – он тебя никогда не выберет. Забыла, что твои братья его ненавидят?

–

Не рассказывай мне о моих братьях, Лейла! – флегматично парировала Хадиджа. – Беспокойся лучше о своём. Ты не меньше меня знаешь, что Малик его просто терпеть не может. Молись, чтобы он понял тебя, в чём, конечно, я сильно сомневаюсь. Твой брат хороший парень, но очень злопамятный. Да и к тому же единственный мужчина в вашем доме. А тебе лучше меня известны наши обычаи: последнее слово остаётся за главой семьи.

Чёрные очи красавицы залились горячей кровью. Она с горечью для себя признала правдивость её слов.

Хадиджа торжествовала, глядя на побеждённую соперницу, и, в последний раз окинув друг на друга холодные взгляды, девушки разошлись по классам, как два фехтовальщика на дуэли, не вложив шпаг в ножны, на случай, если кто из них вновь решится на атаку.

Ищейка самодовольно потёр руками, ибо подобным подарком судьбы, он решил воспользоваться сполна. Охваченный лихорадочной жаждой действия, он шагнул вперёд и неожиданно, но быть может даже нарочно, столкнулся с одной из соперниц.

Увидев его, девушка остолбенела в полном изумлении.

–

Привет, Хадиджа, – произнёс он с самодовольной улыбкой.

–

П-привет, А-аскер… – ответила она с лёгкой дрожью на устах.

–

Мне показалась, – спросил он с целью ещё сильней смутить девушку, – что вы с Лейлой о чём-то спорили?

Стрела достигла цели. Хадиджа опустила глаза и покраснела до кончиков ушей.

–

Тебе это показалось. – проговорила она почти шёпотом.

Аскер смотрел на неё надменным взглядом, наслаждаясь своим успехом.

–

Может и так, кудряшка, – сказал он апломбом, – ну тогда пока.

Хадиджа подняла на него свои синие глаза, натянула на лицо едва заметную улыбку и, победив свою робость, пошла в класс.

Теперь, дорогой читатель, мы познакомим тебя с новым персонажем – Аскером, чьё чванство, как вы поняли, струёй вытекало из ушей. Ведь порок тщеславия овладел им, когда тот ещё был ребёнком, и скоро мы объясним почему.

Аскер был человеком узких взглядов и ленив к познаниям, для которого эпикуреизм был конституцией всей жизни. Его смазливая внешность была, пожалуй, единственным его достатком, который порой формировал о нём мысль, что от него всегда можно ожидать какой-нибудь грязной пакости. Он ненавидел те школьные сорок пять минут, что отнимали у него драгоценное время, и часто убегал с уроков, предпочитая валандаться по улицам в компании своих приятелей. И трудно объяснить то, чем он смог привлечь внимание таких высоконравных девушек, как Хадиджа и Лейла? Может, тем, что у него была притягательность в его красивом лице, которая, как мы уже отметили, служила маской, скрывавшей его истинную сущность – человека меркантильного и подлого, или это была наивность девичьей души, которая не совсем понимала, в свои-то шестнадцать, что такое любовь и предательство?

Родился он в Твери. Когда распался Союз, его отец – Омар, потеряв работу на заводе, вынужден был вернуться на родину, которую никогда не любил. Он всегда считал, что Дагестан и его общество тормозят развитие отдельных индивидов, к числу которых он себя причислял. И подобная лесть к своей персоне не имела под собой никакой почвы, и что следует из всего этого, наверняка читателю понятно, что идиолатрия Аскера имела наследственный дефект.

Вернувшись на родину, Омар быстро адаптироваться в хаосе 90-х. Удалось ему это легко, так как он не считался ни с какими этическими и моральными нормами. Был настоящим нигилистом и не гнушался подлости поступков, подкупал коррумпированных местных чиновников для достижения своих корыстных целей. Благо для него должность старшего бухгалтера Тверского завода «Эталон» позволила сколотить приличное состояние. Фальсификации бухучета были для него обыденным делом, а распад страны и вовсе сыграл ему на руку: нет завода, нет проблем!

Фетишем для него всегда были деньги, и, стяжатель по натуре, он тащил в свой карман всё, что мог достать тем или иным способом. Найдя своего единомышленника в лице Арена, они крепко осели в рыночной отрасли, создав свою большую империю внутри маленького городка.

И благодаря именитому отцу, Аскера всегда окружали подхалимы и бесстыжие стервятники, что набивались к нему в друзья, и тем паче окрыляя его самолюбие. Но, пресытившись окружением своих лицемерных «друзей», он мечтал влиться в компанию Али, Хабиба и Малика. Он знал, что эти парни судят дружбу совсем по иные параметрам. Однако те не подпускали «золотого мальчика» к себе, давно распознав в нём иезуита. А частые споры и драки и вовсе сделали их лютыми врагами. И вот, взрослея, из чувства злопамятности, в голове Аскера зародилась маниакальная мысль: любыми способами поссорить друзей, а если это ему не удастся, то запятнать честь их сестёр, чтобы тем было стыдно выходить на люди.

Шёл декабрь месяц. В воздухе, пусть и не совсем по-зимнему, но всё же чувствовались первые отголоски холодных ветров, что дули неровно, путаясь, носились по улицам города, точно вздрагивая и шаля. Мокрый снег, сменяясь обычным дождём, поливал узкие кварталы и деревья в парках, которые полностью сбросив с себя листву, стояли нагими в ожидании первых, по- настоящему зимних морозов.

И в один из таких серых, сумеречных дней на склад Арена приехал странный поезд. Вид его, конечно, ничем не отличался от остальных, странным было то, что для его разгрузки подогнали не старые грузовики бывшего колхоза, а военные. Ещё одной из странностей было то, что его прибытие как нарочно совпало с новогодними праздниками, по случаю которых Арен отпустил большинство рабочих на внештатные выходные, хотя те этого и не желали. А те, кто сегодня присутствовал, были моложавы, словом сильны и выносливые, будто на подбор отобранные для предстоящей работы. Здесь присутствовали и наши герои, которых Арен лично вызвал по телефону.

–

Груз очень ценный, – встав перед бригадами, словно командир роты, тоном строгого начальника сказал Арен. – Разделитесь по группам на трое и будьте как никогда осторожны, словно разгружаете пражский хрусталь.

Его взволнованный тон и подёрганное состояние не остались для всех незамеченными. Все как один гадали, что же за ценный груз лежит в этих вагонах?

После отданных им поручений Арен в спешном порядке направился в сторону одного из бородатых водителей, который с какой-то бумагой в руках стоял в ожидании в конце склада. И в тот момент, когда Малик провожал его взглядом, то он случайно натолкнулся на гравюрную надпись, что была обрисована на переднем крыле одного из грузовиков. То была надпись: «Чечня».

–

Интересно… – обратился он к друзьям, которые так же, как и он, подозрительно рассматривали всё вокруг, – что везут в Чечню?

Многие горожане были в курсе, что в соседней республике не всё спокойно, и внутри её политической жизни, да и народа в целом кипят нешуточные интриги и крамольные настроения.

Али всё время молчал и в своих непризнанных тревогах внимательно разглядывал водителей, которых он видел впервые и которые не вызывали у него чувство доверия. Особенно его взор был прикован к тому из них, который стоял рядом с Ареном и с напыщенной важностью, импульсивно жестикулируя руками, пытался объяснить тому, видимо, что-то очень деловито важное.

Наконец, на радость любопытству толпы, один из водителей открыл ворота вагона, и тогда все увидели, что в них лежали негромоздкие ящики, на которых штампом стояла надпись – Гипс.

–

Ладно, парни, – нарушив своё молчание и потирая руки перед большим делом, обратился Али к ребятам, – давайте приступать к работе. Нынче рано темнеет.

Малик и Хабиб услышали, с какой неохотой тот произнёс эти слова, и как с неменьшей неохотой он взобрался на вагон.

–

Черт бы их побрал, – воскликнул Али, попытавшись самостоятельно поднять один из ящиков, которые своими малыми габаритами, явно ввели его в заблуждение, – в них что, гипс или груда камней?

Малик и Хабиб убедились в правоте его слов, когда сами попытались поднять один из ящиков.

–

Теперь понятно, почему позвали только молодых, – сказал Малик, – пожилым эта работа была бы не по зубам! Дядя Хамза тут же надорвал бы себе спину.

–

Будьте осторожны, – посетовал им Али, – сами не надорвите спины. Сейчас как нельзя удобный случай, подключить все свои знания, получение в борцовской школе.

И сказанные им слова, те двое сразу же использовали на практике, и это весьма упростило им работу.

–

У тебя работают такие юнцы? – спросил у Арена водитель, удивлённо поглядывая, с какой ловкостью и командным духом те разгружали тяжёлые ящики, тогда как ребята, которые были старше их, валандались с места на место, словно неуклюжие котята.

–

Пусть они и молоды, – ответил Арен, – но очень трудолюбивы и выносливы. А этот вот, – указывая на Али добавил он, – и вовсе умён и дерзок не по годам.

–

Дерзких мы уважаем, – бросил тот.

И, почесав свой нос, он подошёл к парням, чтобы получше разглядеть их лица, дабы убедить себя в том, что зрение его ещё не подводит, и что они на самом деле так юны.

–

Кто главный в этой бригаде удальцов? – спросил он броско у нашей троицы.

Али поднял голову и нахмурил на него густые брови.

–

У нас здесь нет должностей, – ответил он твёрдо. – Мы все друг другу братья. И прошу, не отвлекайте нас от работы. Чем скорее мы закончим, тем быстрее окажемся дома.

Беглая улыбка пробежала на тонких губах водителя, что спрятались за густой бородой. Он молча кивнул головой и вновь отошёл к Арену, который, казалось, предвидев такой исход, встретил его с ухмылкой на лице, будто говоря: «Ну я же тебе говорил»…

Али же провожал его с присущим лишь ему одному холодным и проницательным взглядом, чувствуя, что этот человек вызывал у него неприязнь. Но вдруг мысль его была оборвана внезапным грохотом.

Хабиб, явно переоценивший свои силы с возможностями своих лет, нечаянно споткнулся и обронил один из ящиков, который, будто хрупкая скорлупа, треснул на месте, обнажив из-под затвердевшего гипса на общее обозрение парней чёрное дуло автомата.

Ребята замерли в полном изумлении и, с долей страха на лицах, молча переглянулись друг на друга. В голове Али мигом пробежали различные мысли; сердце начало странно колотиться.

На звук грохота мигом сбежались Арен и несколько водителей и, заметив разбитый ящик и удивлённые лица ребят, они застыли в неловком замешательстве.

Повисла тяжёлая пауза.

–

Я же ведь велел вам быть осторожными! – попытавшись изобразить на лице безразличие, недовольно закричал Арен, с целью устремить внимание парней на себя. Но Али поднял на него и стоявших рядом с ним людей такой острый и холодный взгляд, что те невольно отпрянули на шаг.

–

Что это? – немного придушенным голосом, указывая на оружие, скорей не удивлённо, а довольно требовательно спросил он, и от решительного его тона и пламени в глазах Арен и компания были так впечатлены, что они на секунду позабыли о том, что перед ними стоит школьник.

–

Это оружие, – будто под давлением какого-то невиданного страха или гипноза, принялся объяснять Арен, – для военной части города. Гипс же служит для его сохранности от повреждений при транспортировке.

–

Тогда почему на машинах написано Чечня? – бросая на него недоверчивый взгляд, спросил Али, у которого багровость лица приняла сероватый оттенок.

Ноздри орлиного носа Арена нервозно раздувались, и он скроил невероятно постную рожу.

–

Эти машины, – недовольный тем, что его слова поставил под сомнение какой-то школьник, со сдержанной яростью фыркнул он, – подарены нам нашими друзьями из Чеченской республики. Надпись просто забыли стереть.

Водитель, который стоял рядом с Ареном, совершил короткий шаг в сторону парней и, подавив своё самолюбие, что им устроила допрос какая-то мелюзга, сказал:

–

Это так. Мы сами пригнали их из соседней республики. Пусть они и списаны, но намного надёжнее старых развалюх колхоза.

Малик и Хабиб по наитию своей юношеской наивности хоть и не сразу, но всё же поверили их словам. Один лишь Али оставался всё таким же бесстрастным в лице. Эти слова для него не были закреплены аподиктическим доводом, и ясно уловив с какой эмфазой они были выражены, он посчитал их чехардой, которую рассказывают глупцам и детям. Весь его вид дышал сомнениями, а все фибры сердца трепещали подозрениями.

«А ты, мальчик, действительно не глуп!» – сострил про себя Арен, ну а вслух произнёс:

–

Ты же мне веришь, не так ли, Али?

Али молча воззрился на него, как это делает человек, утвердивший себя во всей белиберде услышанных оправданий.

–

Верю! – после недолгого молчания ответил он, осознавая, что этот ответ лишь пустой звук, антимония для них обеих.

Арен прищурил на него свои лисьи глаза и молча, многозначно кивнул головой. Он всё понял!

В этот день жалование своё ребята не получили. Арен обещал рассчитаться с ними после ревизии склада, и это было странно… Ведь до сегодняшнего дня оплата шла сразу после завершения работы. Но, не став задавать лишних вопросов, юные трудяги решили пойти домой, и в тот момент, когда Али подошёл к выходу, он напоследок обернулся на своего начальника. Тот, скрестив на груди свои тощие и лохматые руки, смотрел ему вслед, при этом что-то с недовольным видом бормоча себе под нос. Его бегающие глаза вызвали у Али неприятные чувства, и, недолго обменявшись с ним дуэлью холодных взглядов, он хлопнул за собой массивную дверь.

Погружённые в разные думы, парни шагали по мокрой мостовой, вдыхая холодный воздух. Истекший день был мрачно непонятен и полон зловещих намёков. Их тела изнывали в кре- патуре, но, не придавая этому значения, они втихомолку размышляли о том, что произошло на складе несколько часов назад. В душе каждого из них всё же осел осадок сомнений, холод и необъяснимое чувство страха теребили им сердца. И с этими мыслями они так и разошлись по домам.

БАЛ-МАСКАРАД

Наступал новый год. На самой главной площади города – «Площадь Свободы» была установлена большая ёлка, украшенная разноцветным убранством: стеклянными шарами, гирляндами и лампочками в виде свечей.

Красавица возвышалась на площади, радуя глаза горожан, демонстрируя всем свой пёстрый новогодний наряд. И весь город был погружён в предпраздничную суету, а все школы готовились к балу-маскараду.

Идея его была такова… Он, переодевшись в костюм знаменитого киногероя – Зорро, пригласит её на медленный танец, а под конец признается ей в своих чувствах. Затем демонстративно снимет маску, чтобы та увидела его лицо.

Немного подумав, Али согласился, что это весьма оригинальная идея, и дал своё согласие.

–

Ты не перестаешь меня удивлять креативностью своих идей, – сказал он колко.

На что Малик улыбкой ответил:

–

Хоть в чём-то я должен равняться такому акселерату как ты!

Наступил день бала-маскарада. Али и Хабиб, облачившись в свои новогодние костюмы, стояли в гостиной в ожидании сестры.

–

Тебе очень идёт костюм пирата, – подшутил Али над братом.

–

Ну, а тебе костюм пастуха, – отмахнулся Хабиб. – Вылитый чабан!

Парни рассмеялись, а затем обратили свои взоры на сестру, которая словно флёр вышла из кухни. Она была в розовом платье, которое ей купили братья, и, казалось, сшито оно было нарочно под стать её утончённой фигуре, а цвет и вовсе подчёркивал всю красоту её синих глаз. Заметив, с каким восхищением смотрят на неё братья, Хадиджа засмущалась.

–

Что вы так смотрите? – с нежным упрёком произнесла она, – По-моему, именно такой описал Дюма «Королеву Марго».

–

Ты куда прекраснее, – лаской в голосе, сказал Али, – Ибо не сыщется в мире такого пера, чтобы описать твою красоту.

Хадиджа скромно улыбнулась, пытаясь скрыть своё восхищение, но всё же щёки, что порозовели, выдали наружу её смущение, и с таким настроением, она вошла под руку своего брата, которую он ей любезно предложил. Когда они направлялись к выходу, Али украдкой прошептал ей на ушко, что на балу её ждёт самый настоящий новогодний сюрприз.

Та вопросительно подняла на него синие глаза, но не стала ничего расспрашивать, дабы не испортить радость от предстоящего подарка, и лишь испустила лёгкий вздох, в предвкушении чего-то очень приятного.

–

А где Малик? – спросил Хабиб.

–

Он, наверно, уже в школе, – предположил Али.

Однако, когда они прибыли в школу, то оказалось, что Малика и Лейлы не было на балу.

Малик пришёл домой поздно и не успел переодеться. В доме его дожидалась сестра в своём новогоднем наряде и весь её лик дышал недовольством, в пандан погоде, что стояла за окном:

–

Бал уже начался, – возмущённо произнесла она, – а ты всё ещё не готов.

–

Успеется, – в спешке ответил ей Малик и, взяв в руки свой костюм, вместе с ней двинулся в школу. Они шли так быстро, что дорога, которая раньше отнимала у них двадцать минут, а то и больше, сейчас была пройдена всего за десять. Придя в школу, они не сразу заметили своих друзей среди людского моря, и лишь когда Али, подняв свою руку, словно маяк, указал им своё местонахождение, Малик заметил его и, прежде чем переодеться, решил поздравить друзей с наступающим праздником. Пустив вперёд сестру, сам он вошёл в один из классов и положил свой новогодний костюм на парту. Выйдя из класса и настигнув сестру, он подошёл к друзьям. Когда глаза его увидели Хадиджу, которая досель была скрыта от его взора в темноте зала, то был сильно очарован её нарядом. Пожав руки друзьям, он, стараясь скрыть своё волнение, пожелал всем счастья в наступающем году.

–

Взаимно, – ответил Али, – Но почему ты не в маскарадном костюме?

–

Просто я не успел переодеться, – скромно ответил Малик. – Я взял его собой, и он сейчас лежит в одном из классов.

После Али обратил своё внимание на Лейлу и учтиво произнёс:

–

Выглядишь прелестно.

Поблагодарив его за тёплые слова, та обменялась с Хадиджей взглядом, с той холодной учтивостью, которая свойственна людям, чьё положение перед братьями заставляет скрыть их взаимную неприязнь.

–

Ладно, – сказал Малик, – я пошёл переодеваться.

Али улыбнулся и незаметно для остальных моргнул ему глазом. Тот, ответив ему тем же, направился в класс.

Зазвучала музыка, и многие участники бала стали делиться по парам.

Спустя примерно пять минут подошёл парень, облачённый в чёрный костюм Зорро. Не проронив ни слова, он протянул руку к Хадидже и взглянул на Али. Тот, кивнув ему головой в знак согласия, выпустил сестру, которая совершила робкий шаг в сторону кавалера. Вопрос о том, как Малик сумел так быстро переодеться, для Али отпал машинально. Хабиб был возмущён решением старшего брата и захотел было воспрепятствовать этому, как вдруг Али удержал его за локоть и прошептал на ушко:

–

Успокойся, пират. Это Малик.

Глаза Хабиба округлились от удивления.

–

С какой уверенностью ты утверждаешь, что это Малик? – тем же тоном, что и его настроение, спросил он. – Ведь лица то его не видно.

–

Мы заранее договорились обо всём, – ответил Али и, повесив руку на его плечо, прибавил. – Давай просто полюбуемся на них.

Хабиб скрестил на груди руки и так же, как и брат, с улыбкой принял амплуа зрителя.

Играла медленная и красивая музыка. В зале были погашены все люстры, кроме той, что висела над танцплощадкой, исполняя роль театрального прожектора. Её тускло-желтоватый луч падал на звезду, что возвышалась на макушке новогодней ёлки, и, переливаясь с многообразием её оттенков, спектральный свет, приняв цвет багрового луча, падал на силуэты людей, которые кружили вальсом в такт звучащей музыке.

Он млел в ознобе от того, насколько была нежна кожа руки Ха- диджи. Всматриваясь в её голубые и бездонные глаза, он осознавал, что если сейчас проявит слабость, то мигом утонет в их океанской бездне. Но к его счастью, или же к недостатку, он был чёрствым по натуре и не имел симпатию ни к чему, кроме как к своим неизменным пристрастиям, которые неспособны были украсить или возвеличить его в глазах общества. И даже сейчас, когда всё вокруг плыло в романтизме, он, не изменяя себе, оставался всё таким же сибаритом (состояние отца позволяло).

Всё ещё пребывая в предвкушении своего обещанного подарка, Хадиджа танцевала не глядя на своего партнёра. Глаза её смотрели на пол, в котором отражались тени других пар. И пусть танец с этим незнакомцем, который за всё время не проронил ни слова, и не был таким долгим, но часом уже успел ей надоесть. Однако на этой, казалась бы утомительной ноте, её партнёр неожиданно склонился к ней и прошептал со всей лаской в голосе, которую только мог притворить:

–

Я люблю тебя.

Дрожь пробежала по всему телу Хадиджи, и, подняв на него синий взор, она горячо спросила:

–

Кто ты?

–

Это я, кудряшка… – ответил он тем же тоном.

Две родинки возле её девичьего виска пригнули в сторону, а на ланиты лица накатил обильный румянец. Она стала задыхаться от того волнения, которое волной охватило все её тело. Но, сделав самообладание и победив смуту своего настроения, она медленно взглянула в сторону Али.

«Я знала. Всегда знала, что он поймёт и не станет возражать», – в приступе упоения проговорила она в голове эту радостную мысль. И самая добродушная улыбка, в которой сквозила огромная благодарность, осветила все её лицо.

Завидев настроение сестры, глаза Али засияли не меньшей радостью. И, вытянув вперёд свою руку, он показал ей свой большой палец, в знак своего одобрения.

Хадиджа была счастлива; глаза её мерцали светом тысячи звёзд.

–

Правда, брат, красивая пара? – воодушевлённым тоном сказал Хабиб, который всегда догадывался о чувствах приятеля к их сестре.

–

Прекрасная! – поправил его старший.

Неожиданно из толпы людской массы к ним подошёл один из одноклассников Али и протянул ему записку.

–

От кого она? – спросил тот.

–

Меня просили молчать, – с лукавой улыбкой ответил гонец и, всучив записку ему в руку, он вновь растворился в массовке серых силуэтов.

Хабиб был лишён чувства любопытства и потому отвёл взгляд в сторону, дабы не смущать брата. Али раскрыл сложенный вдвое небольшой клочок бумаги и прочёл в нём всего три слова:

«Я тебя люблю…»

Лёгкая, но довольно многозначная улыбка мелькнула на губах Али. Его честолюбию импонировала мысль о том, что он кем- то любим. После, подняв глаза на окружающих его людей, он попытался распознать в них автора этого изречения. Но внезапно по его спине прошлась дрожь, когда он заметил, как из толпы, весь ошпаренный в гневе, вылез Малик. Удивлённые Али и Хабиб сразу же двинулись к нему навстречу.

–

Ты здесь?.. – спросил в недоумении Али. – Но как же так?..

–

Когда я вошёл в класс, – объяснялся Малик, не скрывая злобы в тоне, – то увидел, что костюма нет, – а затем, указывая на того, кто танцевал с Хадиджей, он прибавил: – Видимо, его украл он.

–

Ия уже догадался, кто это… – хлопая кулаком по ладони, сказал Хабиб. Затем с яростью в глазах он направился на танцплощадку.

Вслед за ним двинулись Али и Малик.

Заметив приближение братьев, Хадиджа рассталась со своим кавалером и пошла им на встречу.

–

Я очень рада, что вы поняли мои чувства, – бросившись в объятия Али, с трепетом произнесла она.

«Чувства?..» – воскликнул раздосадовано про себя Малика. Он посмотрел на Хадиджу с таким разбитым взором, какой бывает у человека, предвидевшего начало конца всех его грёз и мечтаний.

Не обратив ни малейшего внимание на слова сестры, Али с каменным лицом, шагнул вперёд в сторону её партнёра. Увидев огонь в глазах старшего брата, Хадиджа встревожилась и перекинула вопросительный взгляд на Хабиба.

–

В чём дело? – спросила она, – Ведь сами вы дали добро на танец.

–

Мы думали, что это Малик, – ответил тот. – Если б знали, что это он, то уже бы тогда…

–

Да, я воспользовался обманом, чтобы потанцевать с твоей сестрой, – с ухмылкой, снимая маску, перебил его Аскер. И гривуазность его манеры в этот момент сыграла против него. Ведь не успела рука его упереться в бедро, как внезапно раздался глухой звук хлёсткого удара.

Аскер рухнул навзничь.

Остановилась музыка. Все оглянулись к эпицентру событий.

Удар был настолько молниеносным, что сперва никто из присутствующих даже не понял, что произошло, но позже, вернувшись в реальность, они посмотрели в сторону Али.

Он стоял стойко, сжав руку в кулак, которая осталась красной от соприкосновения с плотью неприятеля.

На глаза Хадиджи набежали слёзы.

Обуревшая от обиды Лейла отвела взгляд в сторону и отступила на шаг, закрыв рукою глаза, из которых выкатились две крупные, повисшие на ресницах слезы.

Али оглянулся по сторонам и, заметив, что стал объектом для всеобщего обозрения, с неловким чувством умерил свой пыл и разжал свой кулак. Однако лежачему на полу Аскеру, по- видимому, было этого мало. Он открыл глаза и обвёл Хадиджу столь насмешливым и непристойным взглядом, что заметивший это Али буквально взбесился и, сжав новый боевой кулак, склонился к поганцу и только замахнулся, как вдруг…

–

Оставь его, – оттягивая его за руку, закричала Хадиджа, – Я люблю его, брат.

Малик почувствовал, как ядовитое жало вонзилась в его сердце. Стиснув зубы от боли, он повернулся к происходящему кошмару спиной и испустил такой тяжёлый вздох, что стоящим подле него людям почудилось, будто над ними прошёлся горячий порыв ветра самум. Но средь всего этого сумасброда страстей, словно вихрь пронёсся по актовому залу иной звук – звук звонкой пощёчины.

Ужасное молчание последовало за этим звуком, повисла тишина. Малик обернулся и так же, как и все, потупил глаза на Али.

Сам же художник пребывал в глухом шоке от содеянного и долго глядел сперва на свою покрасневшую ладонь, а затем медленно, виновато посмотрел на Хадиджу.

Та стояла в кротком, разбитом молчании, прикрыв обожжённую щеку своей хрупкой рукой. Глаза её заблестели от накатившихся слёз, а образ весь ныл в крепатуре обиды. После, подняв заплаканные глаза на брата, она нарушила эту странную тишину, которая нависла над всем залом:

–

Сегодня, ты впервые ударил меня.

Али остолбенел на месте; голова его сделалась пустой, а сердце защемило, оно упало куда-то глубоко, болезненными толчками сотрясая все тело. Увидев слёзы сестры, он, не найдя слов в своё оправдание, с бледным лицом совершил короткий, робкий шаг в её сторону, но та отпрянула назад. Отведя обиженный взгляд в сторону, Хадиджа молча подошла к Хабибу и положила златую голову на его плечо. Тот обнял её и попросил понять и простить старшего брата. Однако Хадиджа молча покачала головой в стороны.

Узрев это, Али вконец расстроился и, в последний раз бросив презрительный взгляд на лежачего на полу Аскера, в парах своего отчаяния ретировался из актового зала.

А наш побитый вивен в тот миг ликовал. Да, не всё пошло по задуманному плану, который он реализовал сегодня, когда неделю назад подслушал разговор двух друзей. Однако такого разворота событий даже он не ожидал. Сколько же унижения, острого стыда испытывают сейчас его недруги. Ах… это чувство полного туше над противником не сравнить ни с чем, и он был вполне доволен результатом.

– Я хочу домой, – разбитым голосом попросила Хадиджа.

Хабиб кивнул головой и, обратив внимание на Малика, испытал дискомфорт. Тот смотрел на Хадиджу потускнелыми от обиды глазами. Её последние слова глубоко ранили его сердце и растерзали в клочья, как какое-нибудь письмо, овеянное мечтой. Он отчаянно пытался понять, что она нашла в Аскере, чего не смогла разглядеть в нём? Но, с трудом глотнув своё горькое разочарование, он пошёл за верхней одеждой, решив, что праздник для них окончен.

Лейле не нужны были слова, чтобы понять, какую боль сейчас испытывает её брат, и она окинула презрительный взгляд на Хадиджу. Та сделала вид, что не заметила этого, посчитав, что ею движет злость, что ей предпочли другую. Хотя златовласка и сама осознала, что стала лишь инструментом для достижения личных, гнусных помыслов своего избранника. И, с презрением бросив взгляд на Аскера, которому помогали подняться друзья, она впервые вкусила всю горечь обманутой любви.

Малик вернулся с каменным лицом, держа в руках одежду друзей и сестры. Извинившись перед своими одноклассниками, они вчетвером пошли домой. Вечер продолжился без них.

Нетрудно догадаться, что шли они молча, опустив глаза на мокрый асфальт. В этом пешем пути никто не обменялся друг с другом хотя бы блёклым взглядом, коротким словом. Все четверо были поглощены в многосорт своих грустных чувств, что слагались из обиды, боли, и разочарования. И с такими думами, они и дошли до перекрёстка, что отделял их серые кварталы.

–

Доброй ночи и с наступающим новым годом, – виновато, почти беззвучно пожелал друзьям Хабиб.

–

Взаимно, брат, – ответил Малик, а после, грустно посмотрев на Хадиджу, добавил: – Постарайся простить Али. Я уверен, что он уже тысячу раз пожалел о случившемся.

Хадиджа молчала, не поднимая глаз. Едва ли она вообще слышала его, так как вся была погружена в пучину мыслей, что строились из само упрёка своей близорукости.

Заметив, как та откровенно игнорирует слова её брата, Лейла решила вбить последний кол:

–

Не горюй, – съязвила она бойко, – на ошибках учатся.

Хадиджа потупила на неё свой голубой взор, так же как и Хабиб. Эти слова скорей возымели больший эффект на него, чем на блондинку, и, нахмурив брови на Лейлу, он ответил басом:

–

Лучше учиться на чужих ошибках, так менее больно.

Хадиджа улыбнулась и сжала руку брата в знак своей благодарности. Лейла же шмыгнула носом и захотела было отбиться, но в разговор вмешался Малик:

–

Довольно на сегодня колкостей! – посетовал он горячо. – Нам всем сегодня утёр нос этот выродок. Ещё не хватало того, чтобы мы грызлись между собой.

Остальные виновато опустили головы, признав правоту его слов.

–

Прости, – обращаясь к Лейле, сказал Хабиб.

–

И вы тоже, – примирительно ответила шатенка.

После друзья попрощались, и каждый попарно разошлись по своей дороге. Вечер завыл зимним дрогом, погружая улочки древнего города в пелену холодной, сумеречной стязи.

Придя домой и отворив кованую дверь, Хабиб и Хадиджа не застали в нём никого.

–

А где все? – спросил Хабиб.

–

Прежде чем уйти, – объясняла Хадиджа, – мама сообщила мне, что навестит свою подругу.

–

Тетю Наргиз?

–

Именно.

–

А где отец?

–

Он, наверно, с дядей Хамзой решил после работы пойти в мечеть.

Декабрьская ночь была особенно хороша в канун нового года. Ведь она всегда овеяна неким сказочным волшебством. Гололёд, что был устлан на дорогах, вовсю пестрил серебром, отражённым от фонарных столбов, тогда как холодный туман постепенно окутывал загородный лес, скользя вниз по склонам гор. По воздуху просачивался мороз, и редкие снежинки, падая на землю, крыли небо тусклой поволокой. Издали, эхом сквозь плотный, насыщенный дыханием близкого снегопада воздух доносился крик муэдзина, который оповещал о том, что настало время вечерней молитвы. Одним словом, на дворе стояли те прекрасные ранние заморозки, которые придают двойное очарование светящимся багряным светом окнам одноэтажных домов.

Мустафа заворожённо смотрел и вслушивался на всю эту идиллию. Всё вокруг казалось ему необычно красивым и гармоничным, и по своему обыкновению, как свойственно человеку религиозному, он возносил благодарственную оду Всевышнему. Но вдруг его чуткий слух расслышал звучащие по заледеневшей земле шаги, а следом глаза увидели фигуру, которая выходила прямо из тумана. Можно было видеть, как под челом этого человека сгущается пар от дыхания, розоватый в свете фонарей. Присмотревшись повнимательнее, он распознал в этом силуэте своего сына, который шёл развалисто, задумчиво опустив глаза на землю, и казалось, что ему было безразлично, куда ведут его ноги.

–

Куда ты идёшь, сынок? – окликнул его Мустафа своим баритоном.

Али резко пробудился от мыслей, которые туманом окутали весь его разум, и, увидев неподалёку отца, он стал разглядывать округу, будто удивляясь тому, как он сумел оказаться так далеко от дома, к которому он изначально проложил себе путь.

–

Ты ещё тут, отец? – подойдя к нему, спросил Али, стараясь придать своему голосу серьёзность.

Мустафа изучающе взглянул на сына и заметил, что тот смущается взглянуть ему прямо в глаза.

–

Да, я на рабочем месте, – ответил Мустафа и, пронзая его глазами, прибавил: – Но что тут делаешь ты?

Али медленно опустил голову и стал перед ним смиренно.

–

Отец, – начал он глухо, – я сегодня совершил большую глупость. Непростительную ошибку.

Мустафа с удивлением посмотрел на него и потребовал более подробно изъяснить ему суть дела! И тогда Али с неохотой рассказал ему всё, что доселе случилось на вечере.

Мустафу немного передёрнуло, и он нахмурил брови.

–

Кто этот юноша? – спросил он требовательным тоном.

Али в трёх словах описал отцу, что из себя представляет Аскер, и это не составила ему особого труда, так как его действительно можно было описать тремя фразами: вивен, брандахлыст и подлец.

Мустафа испустил тяжёлый вздох и выразил на лице своё разочарование дочерью. Быстро закрыв лавку, он вместе с сыном двинулся домой.

Хронометр часов остановился на цифре десять, когда Захра, гостившая у подруги, вернулась домой. Войдя в гостиную, она застала там Хабиба, и ей показалось странным то, как он, сидя на оттоманке, задумчиво смотрел в одну точку.

–

Что с тобой, Хабиб? – спросила она. – Где Али и Хадиджа?

Услышав голос матери, тот очнулся от дум и резко поднялся

на ноги. Захра была удивлена подобному поведению сына и хотела было проявить любопытство, как вдруг в передней с треском распахнулась дверь и в неё вошли Али с отцом. Захра, заметив хмурый взгляд мужа, немного встревожилась.

–

Что случилось? – спросила она осторожно.

Мустафа холодно взглянул на неё.

–

Где Хадиджа? – спросил он грозным тоном, что ещё сильней напугало Захру.

Она перекинула взгляд на Али, пытаясь выяснить у него, в чём дело, но тот стоял молча, с опущенными глазами на пол. Затем она повернулась к Хабибу, однако и он застенчиво опустив голову, выказывая своё смущение.

–

Ты не слышала меня, женщина? – закричал Мустафа, придав своему голосу вид приказания. – Где Хадиджа?

–

Я не знаю, где она, – с тревогой в сердце ответила Захра. – Я только пришла домой.

–

Отец, – обратился Хабиб, – она в своей комнате.

–

Ступай и приведи её сюда, – приказал жене Мустафа.

Не смея перечить ему, напуганная Захра поднялась на верхний этаж. Без стука войдя в комнату дочери, она застала её рыдающей на кровати. Сердце Захры защемила боль, когда она увидела свой цветочек в таком состоянии. Хадиджа плакала так сильно, что даже не заметила, как та вошла.

–

В чём причина твоих слёз, доченька? – аккуратно присев рядом, осторожно спросила Захра.

Услышав её голос, Хадиджа резко встала на кровати, и отёрла слёзы из глаз.

–

Успокойся, милая, – погладив её золотую головку, мягко молвила мать, – расскажи мне, что стряслось?

Почувствовав, что её слова найдут отголоски понимания в сердце матери, Хадиджа, бросившись в её объятия и вновь зарыдав, словно дитя малое, рассказала ей всё, что случилось на балу.

Захра была ошеломлена, скорей не поступком хулигана Аскера, а нежеланием поверить в то, что Али поднял на неё руку. С трудом успокоив дочь, Захра велела ей ничего не бояться, и что она сделает всё, чтобы отец понял и простил её.

Мать и дочь спустились вниз.

Увидев хмурый взгляд отца, Хадиджа съёжилась и машинально схватилась за руку матери. Она сжала её так сильно, что Захра смогла ощутить весь тот страх, что трепетал в ней, как трепещут осины на ветру. Она положила руку на хрупкое плечо дочери и прошептала ей на ушко:

–

Успокойся, милая. Я с тобой!

Проводив её вниз по лестнице, Захра приволокла её к Мустафе, а сама отошла в сторону не менее скованного Али. Хадиджа стояла напротив отца, дрожа как паралитик, не смея взглянуть ему в глаза.

–

Всем выйти! – произнёс повелительным тоном Мустафа, не отрывая своего сердитого взора от дочери. – Я хочу поговорить с ней наедине.

Сердце Хадиджи вконец сорвалось с места, и она почувствовала, что слабеет от волнения. То же самое испытали и остальные, но, повинуясь воле главы семьи, они стали выходить из гостиной.

–

Все кроме тебя, Али, – сказал вдруг Мустафа.

Али вздрогнул. Он медленно повернулся к нему и молча встал рядом с сестрой, при этом ни разу не взглянув в её сторону.

–

Хадиджа, – обратился Мустафа, когда они остались одни, – подойди ко мне поближе.

Та побледнела, но всё-таки нашла в себе силы и подошла к нему робко, не поднимая головы.

–

Это правда то, что мне рассказал Али?

–

Да, отец, – догадываясь, о чём её спрашивают, ответила тихим голосом блондинка, – это правда.

Мустафа стал мрачным и, выпустив пар с ноздрей, заложил руки за пояс.

–

Зная, какой он человек, – сказал недовольный отец, – ты всё равно?.. Но как? Ведь ты же знала, что этого парня недолюбливают твои братья. Когда Али рассказал мне, чей он сын, я сразу же понял, что этот парень тот ещё брандахлыст! Но, а отец его и подавно филистер. И кроме как шантрапы, он не способен породить себе дитя. Омара я знал ещё в детстве, прежде чем он уехал в Тверь. И скажу тебе, – и сморщив лицо, будто испытав искреннее отвращение, он добавил, – что этот негодяй, этот барыга последний человек, с кем бы я хотел иметь дело. И с какой это стати ты посмела мечтать, что я свяжу твою жизнь, и породнюсь с такими подонками?

Последние слова отца ввергли Хадиджу в такой шок, что она аж невольно дёрнулась. Она испытала такой острый стыд, что предпочла сына человека, который причинил боль и несчастье многим семьям, что у неё закружилась голова. И, всё сильней впадая в краску, она будто слушала не слова, а принимала на себе хлёст плетей палача. Али с болью смотрел на беспомощность сестры, на её скукоженный вид, что, не выдержав, решил вмешаться.

–

Отец, – перебил он, – Хадиджа тут не виновата. Виноват он и только он!

Услышав слова брата, Хадиджа пришла в себя, вздохнула с облегчением и с благодарностью в глазах украдкой взглянула в его сторону. Даже несмотря на ту обиду, которую он ей нанёс, она все же тешила себя мыслью, что старший брат сейчас рядом и, как всегда, не даёт её в обиду.

–

Как ты посмел перебивать отца? – возмутился Мустафа, – Молчи! С тобой у нас будет отдельный разговор.

Али растерялся и, склоня голову, попросил у него прощения.

Обстановка в доме накалялось.

Мустафа, видя, как его дочь проявляет пасивность в разговоре, спросил, что она может сказать в своё оправдание?

Хадиджа подняла голову, и те слёзы, что давно навернулись ей на глаза, тихо заструились по щекам.

–

Я разве думала, отец? – молвила она разбитым голосом, – Я просто полюбила… И если бы я только знала… если бы знала…

Стрела пронзила сердце строго отца и прилив тёплого, самозабвенного сострадания охватил его душу. Он понял – она стала жертвой подлого коварства. И сморенный от жалости, он ощутил дрожь во всём теле. Конечно, в таком юном возрасте так легко обмануться, и пойти на поводу у вальяжного сердца. К тому же дочь росла в изобилии любви со стороны всех членов семьи и всегда судила остальных по своему нраву. Откуда же ей были ведомы те тёмные стороны этого коварного мира, что надёжно были скрыты от её глаз притворной любовью? И в этом целиком и полностью была и его вина. Ведь сыновей-то он часто выпускал в свободный полёт, а её, пусть и елейно, но всё-таки держал в златой клетке. И теперь, мотивируясь чем, он намеревался сделать ей реприманд? В её слезах было его полное фиаско как отца и воспитателя.

Лицо Мустафы обрело важное, спокойное выражение; он покачал головою, словно для того, чтобы спрятать своё смущение. И, глотнув в горле слюну своей досады, он примирительно молвил:

–

Твои братья – моя опора в будущем, – а после, расправив руки, прибавил: – а ты моя вечная радость.

После его слов, Хадиджа просияла в лице и на душе, а затем тут же бросилась в родные объятия.

–

Простите меня, отец, – сказала она сквозь сердце. – Я вас сильно огорчила, – и, взглянув ему прямо в глаза, она добавила: – Мне очень стыдно перед вами, мне стыдно, что я… я…

–

Успокойся, милая, – погладив её златую голову, мягко сказал Мустафа, – папа на тебя более не сердится.

Хадиджа в трепете своего девичьего сердца стала бесперебойно целовать ему руки. Мустафа, признав в этом порыве не слабость, а её искренность, положил руку на её голову и прибавил:

–

Сегодня ты познала первый суровый урок жизни, и давай считать это за практику, которую ты должна была пройти! Но впредь будь осторожна, дочка, мир полон теней лжи и коварства. Храни тебя Бог.

Хадиджа впитала в себя эти слова, как пересохшая земля впитывает в себя дождливую воду. Уж она-то этот урок запомнит на всю жизнь!

Успокоив дочь, Мустафа попросил её удалиться и оставить его наедине с Али. Хадиджа не стала томить его просьбу и тотчас направилась в сторону кухни.

–

Встань ближе! – повелел Мустафа.

Али подошёл с бесстрастным лицом.

–

Я слушаю, отец.

–

Али, – нахмурив брови, наставительно обратился Мустафа, – ты старший ребёнок этой семьи, а значит – кастелян замка её чести! Хадиджа неопытна и доверчива в пору своей юности. Однако как же ты мог допустить, чтобы она танцевала с этим парнем? Ты, смекалкой которого я всегда восторгался. Чем объяснишь свою близорукость?

–

Отец, – виновато отвечал Али, – он обманом усыпил мою бдительность.

–

Да? И как же?

И тогда Али рассказал ему историю с костюмом, при этом ни разу не упомянув про чувства Малика.

–

Да… – приложив палец к губе, быркнул Мустафа, – однако хитёр подлец.

Отец и сын общались недолго, но разговор подошёл к логическому концу, когда Мустафа попросил сына впредь быть бдительным, поскольку, как ему казалось, Аскер имел к нему личную неприязнь, и что он вновь попытается унизить Хадиджу и тем самым нанести оскорбление ему и Хабибу.

–

Это твой бой! – посетовал он, – не пристало такому взрослому человеку, как я, влезать в школьную баталию. Запомни, честь Хадиджи – это честь семьи!

–

Я Вам клянусь небом, отец, – твёрдо произнёс Али, – что стану тенью сестры!

Мустафа довольно похлопал его по плечу, ведь его тон и горящие глаза стали для того гарантом надёжности этих слов. Затем они оба направились в сторону кухни, где их ждали остальные члены семьи. Войдя туда с улыбкой на лице, отец семейства объявил, что прощает Хадиджу и что все вопросы решены.

–

Теперь, – обратился он, – всем готовиться к празднику, ведь завтра уже новый год.

Захра одобрительно кивнула и украдкой шепнула дочери:

–

Я же говорила, что отец любит тебя больше всех.

На что Хадиджа ответила восторженной улыбкой.

Фейерверк

Наступал 1993 год.

Трепещущие языки пламени горящего в камине огня наполняли гостиную светом и теплом, внеся в него уют, что радовал глаз и душу. А за окном, в пандан этому уюту, словно окаянный волк, выл ветер, сметая с асфальта свежевыпавший снег.

Сидя за праздничным столом, который был устлан всякими яствами, Хадиджа, опустив глаза, тихонько молилась за радость и благополучие их семьи в новом году. Молились все, но только не Али. Он сидел хмурым и задумчиво глядел на клетчатую скатерть. В голове его был раздрай мыслей, что перечили одна другой, и вызваны они были тем, что он всё ещё продолжал укорять себя за то, что был так близорук. В добавок ко всему, его самолюбие было ущемлено и критикой со стороны отца. Как человек творческой натуры, он всегда относился к ней скрупулёзно, предпочитая её брани, пусть и сухую, но все же восторженную лесть.

–

Что тебя так тревожит? – спросил у него Мустафа.

Али поднял на него глаза.

–

Ничего, отец, – ответил он, – Просто я задумался.

Мустафа улыбнулся и покачал головой в стороны. Увидев его

странную реакцию, Али удивился.

–

Не волнуйся, сынок, – сказал Мустафа, – всё будет хорошо. Ты справишься!

Эти слова ещё сильней бросили Али в смятение, и он потупил глаза на отца.

–

Армия создана для нас – мужчин, – гордо произнёс Мустафа.

–

Армия?! -удивлённо вскрикнул Али.

–

Да, армия, – ответил Мустафа, – Ведь эта мысль тебя тревожит, не так ли?

Али улыбнулся притворно, дабы скрыть истинные думы своей печали.

–

Да, отец, – красноречиво ответил он, – ты прав! Но я боюсь, что не готов к ней.

–

Да не беспокойся ты так… – поддержал его Мустафа. – Я уверен, что ты отслужишь достойно и с честью! Поначалу, конечно, будет трудно, но ты привыкнешь к раннему подъёму и к жёсткому графику. Я служил, я знаю!

Али поблагодарил отца за поддержку.

–

Видать тебе невтерпёж, – с ухмылкой добавил Мустафа между двумя глотками морса.

–

Да, – скромно ответил тот, – и я бы хотел служить вместе с Маликом.

–

Это уже не тебе решать, – флегматично произнёс Мустафа, – Может случиться и такое, что вы будете проходить службу в разных точках страны. Но, конечно же, было бы здорово, если вы попали бы в одну часть, так и нам будет спокойнее. Малик хороший и достойный парень.

Когда отец произнёс эти слова, Али украдкой взглянул на задумчивую Хадиджу. Он ясно видел, что та осознает, что выбрала не того парня, но она не желала признаться себе в этом. Как- никак, Хадиджа была горянкой, и южный темперамент и гордость брали вверх над её логистикой.

Едва успела стрелка часов перешагнуть за полночь, как Хабиб весело поцеловал сестру в щёку, которая то и дело ронялась в ямочки от её улыбки, и поздравил всех с наступившим новым годом.

–

Взаимно, – ответили ему остальные, а Хадиджа, в свою очередь, прижалась к его братским объятьям. Наблюдавшим за этой сценой родителям очень импонировала такая теплота и умильность со стороны своих чад. Однако Али смотрел на всё это с долей грусти и смутной ревностью в душе. В этот момент в нём заиграла неглубокая зависть к брату, и, снова опустив глаза на скатерть, он печально подумал:

«Это хорошо и это правильно. Он больше заслужил её любовь и доверие. По крайней мере, он ни разу не поднимал на неё руку…»

–

И тебя тоже с новым годом, – неожиданно обратилась к нему Хадиджа. Али поднял на неё глаза и с самой добродушной улыбкой, которую он только мог изобразить на лице, ответил ей взаимностью.

Все присутствующие в тот момент ощутили ту идиллию добродушия и тепла, которая подобно ангельскому крылу была простёрта над их головами, и в ту же самую пору, синхронно вышесказанному, на небе внезапно засияла яркая вспышка.

–

Ой, мама. – хлопая в ладоши, радостно вскрикнула Хадиджа, – да это же фейерверк.

И, резко встав из-за стола, она подбежала к окну. Вслед за ней встали и остальные члены семьи.

Радужные вспышки, что с грохотом освещали ночное небо Дербента, буйствовали гаммой из самых разных цветов, неся восторг для взора горожан, которые заворожённо наблюдали, как красный, переливаясь с золотым, сменялся в мгновение ока синим, а тот в свою очередь принимал оттенок серебра.

–

Ах. – прижимаясь к плечу мужа, восторженно выдохнула Захра, – как он прекрасен.

–

Ты права, – тем же настроением ответил Мустафа, – совсем как в молодости. Помнишь?

Та взглянула на него меланхолично и прочла в его глазах всю ленту прекрасных воспоминаний. Он редко показывал ей мягкие стороны свой косой натуры, но, а если это и случалось, то в нужный момент и в нужном месте. Захре всегда был по нраву его голубовато-монотонный взгляд. Ещё тогда… в молодости, она была обезоружена их глубиной и чарующей притягательностью. И наверняка читателю теперь вдомёк, от кого Хадидже досталось пожалуй одно из главных достоинств её прекрасной внешности. Сенильная пара стояла у первого окна, заворожённо наблюдая за новогодним зрелищем, и утопала в колодце тёплых воспоминаний.

Взяв за руку Хабиба и стоя у второго окна, Хадиджа, словно дитя, всякий раз подпрыгивала в восторге, стоило в небе зажечься очередной вспышке.

–

Всё как в сказке, – не сказав, а скорей выдохнув, произнесла она в сердцах, – правда, брат?

Хабиб посмотрел на неё и ответил:

–

Да. Но уверяю тебя, ты куда прекраснее этого фейерверка.

–

Перестань, – смущаясь молвила та.

–

Клянусь честью, сестра!

Хадиджа была приятно удивлена. Ведь Хабиб, так же как и отец, был скуп на похвалу и редко выставлял наружу мягкие ноты своей чопорной натуры. И, ответив милой улыбкой на его льстящий комплимент, она, положив свою златую голову ему на плечо, обратила свой взор на небесное шоу.

Стоя один у самого крайнего окна, лицо Али накрыло одеяло печали. Он почувствовал себя отщепенцем, когда увидел, как остальные члены семьи стоят попарно. И в эту минуту острое чувство одиночество прокралось ему в душу, как паук медленно прокрадывается к своей жертве. Испустив тяжёлый вздох, он медленно перевёл свой пустой взгляд на небо. Нельзя было сказать, что от фейерверка он испытывал особые положительные эмоции, нет, ему как живописцу просто нравилась палитра его красок, что сменяли друг друга в момент вспышки, но сейчас она вызывала в нём лишь равнодушную, терпеливую скуку. И быстро пресытившись этим зрелищем, он обратил свой взор на стену, где отображалась его чёрная тень.

–

Значит, ты моя пара на сегодня? – обратился он к ней с долей иронией.

Но предсказуемо не получив от неё ответа, он, с грустью опустив голову, решил подняться в свою комнату. И сделал он это так тихо, что остальные не почувствовали его отсутствия.

Зайдя в неё, он медленно сел на кровать и взглянул на пустоту помещения, в которой стояла тишина, вся пропитанная тоской. Облокотившись на колено, юный художник стал постепенно впадать в объятия грустной наготы. В душе у него была пустота, точно там никогда не рождались ни мысли, ни чувства: не ощущалось даже воспоминаний, а просто лежало что-то молчаливое и равнодушное. Такую печаль можно понять, лишь ощутив её самому; вся весёлость его основывалась на обманутой надежде, утратив которую он тщетно старался утешить. Так продолжалось какое-то время, пока в душу ему не прокралось совсем иное чувство – странное и необъяснимое, будто за ним кто-то наблюдает. Он осторожно посмотрел в сторону окна, но там он увидел лишь глухую ночь, выказывающую всю узость замкнутой жизни, а свет, падающий из окна, лежал на земле косым четырёхугольником, и в этой полосе морщилась небольшая лужа от мокрого снега. Однако, несмотря на молчаливость улицы, внутри него не стихало непонятное сердцу взъерошенное волнение, и тогда он поднялся на ноги и подошёл к окну. По ту сторону его холодного стекла было все тихо, и если не брать в расчёт лай дворняжек и ручных хлопушек, которые запускались из разных дворов, все было неприметным для его взора, который рыскал по тёмной улице. И вот когда он уже посчитал, что ему всё это почудилось, то глаза его неожиданно заметили фигуру, которая стояла бездвижно в тени разбитого фонарного столба. И когда Али хорошенько пригляделся, то оцепенел от ужаса, когда в тусклом свете из соседних окон стал вырисовываться серый плащ, шляпа и зонт на который опиралась рука, которая в слабом свете мерещилась настолько чахлой, что казалась была лишена кожи. И пусть лицо этого человека и было скрыто тенью, но всё же Али признал его, и с каждым капилляром своего напуганного сердца прочувствовал, что этот человек смотрит прямо на него. Но, а буря того ужаса, что заиграл в нём от этого понимания, отразилась розгой по всей его спине, на скулах под кожей, которые напряглись и судорожно задвигались сухожилиями. Вокруг него возникла такая тишина, что он различал удары собственного сердца, которое, казалось, вот-вот выскочит у него из груди. Но неожиданно кто-то поскрёбся у двери, и от этого Али дёрнулся от испуга.

– В чём дело, сынок, – раздался с порога нежный голос Захры, – почему ты здесь?

Али повернул к ней голову, и недолго удосушив её туманным вниманием, снова посмотрел в окно. Но под фонарным столбом уже была лишь одна тишина и мрак ночи.

–

Что это с тобой? – подойдя ближе и положив руку ему на плечо, тревожно спросила Захра, ибо она сразу приметила всю бледность его лица.

–

Н-ничего мама, – не спуская глаз с того самого места, где секунду назад он, быть может, увидел призрак или нечто иное, с лёгкой дрожью на устах вытянул Али.

–

Да на тебе лица нет, – возразила ему мать, – ты что простужен?

–

Нет, мама, – взглянув на неё, ответил Али, – Я просто утомлён, вот и все.

Захра, уже привыкшая к переменчивости настроений своего старшего сына и давно нашедшая рецепты для успокоения лабильности его характера, сейчас пребывала в полном замешательстве. Ведь таким потерянным она его доселе не видела.

–

Пошли вниз, – изучающе смотря на него, сказала она, – Горячий чай с кусочком яблочного пирога тебе будет кстати.

Последние слова матери ввергли Али в шок.

–

Я-яблочного? – проговорил он с дрожью на устах и во всем теле.

–

Да, – не переставая удивляться его поведению, ответила Захра, – из спелых, зелёных яблок.

Али сделался ещё бледнее и, с трудом сдерживая ровный лад своего дыхания, произнёс удивлённо:

–

Зелёные яблоки в это время года?

–

Представь себе… – поддерживая его настроение, сказала та. – Я тоже удивилась, когда увидела их на рынке. А продавец уверял меня в том, что они местные и идеально подойдут к любой выпечке.

Али нахмурил брови:

–

А каков он был из себя? Я имею в виду, тот продавец яблок.

Захра покосила на нём удивлённые брови.

–

Ну… ничем не приметный мужчина, лет пятидесяти.

–

А во что он был одет? – с нетерпением спросил Али; судорога голоса и тела уже вышли из-под его контроля.

Захра подняла брови и вперила в него округлённые глаза. Его апатия начала постепенно передаваться ей.

–

Я не совсем понимаю тебя, сынок? – сказала она глухо, – Зачем тебе знать такие глупые подробности?

–

Во что, мама? – вновь повторил Али, – Во что он был облачён?

–

Растрёпанный плащ, серая шляпа на голове, – не сводя с него глаз, отвечала взволнованная мать.

Али отпрянул на шаг, на его бледном лице уже отчётливо прорисовывалась тень испуга, и он машинально, краем глаза взглянул в окно. Захра, видя его реакцию, вконец была напугана и, совершив к нему осторожный шаг, молвила сквозь трепет:

–

Тебе знаком этот мужчина?

Али не слышал этого вопроса. Он весь ушёл в себя, молча поглядывая на разбитый фонарь. До этой минуты он был уверен, что это человек, всего лишь мимолётная тень, видение и плод его богатого воображения. Но теперь он признал, что эта личность реальна, сотканная из плоти и крови. Однако ему было невдомёк то, как этот мужчина остался всё таким же бодрым, и живым, что, не страшась декабрьских морозов, умудрился продавать яблоки на рынке. А может это просто всего-навсего совпадение? И дабы развеять в себе последние сомнения, он перевёл взгляд на напуганную мать и спросил уже ровным тоном:

–

Скажи, мама, а подле него или под его рукой был чёрный зонт?

Захра всмотрелась на него с минуту, изучая каждый мускул его лица, а после чуть слышно молвила:

–

Нет!

Али выдохнул с облегчением так явно, что, казалось, от него отцепилась пиявка, что до сей минуты высасывала из него всю кровь; всю душу. Он отёр со лба холодные капли и с лёгким шагом, и не менее лёгким сердцем уселся на кровать. С невозмутимым лицом, на которое была натянута маска невинной овечки, он снова поднял глаза на мать, которая стояла молчаливо, не сводя с него изучающего взора.

–

Я, кажется, простыл, мама, – сказал он таким бесстрастным голосом, каким говорит отрешённый от мира всего человек. – Мой праздничный вечер уже окончен. Я устал и хочу поспать.

Захра не спешила ему ответить, а лишь молча кивнула головой и с вопросом на лице и на душе обернулась к нему спиной и направилась к двери.

–

Мама… – вдруг окликнул её Али.

Та обернулась.

–

С новым годом, – не сказав, а скорее содрав эти слова, словно старые обои из стен своей фантазийной души, молвил он улыбаясь. И Захра это прочувствовала той серендипностью, что была ведома лишь любящей матери. Она натянула на лицо улыбку, которая могла лишь успокоить настроение души, но не тревогу сердца, что билась в судорогах волнения. Ответив ему взаимностью, она стушевала из комнаты.

Спускаясь вниз по лестнице, она вертела в голове последние слова сына, и упрекала себя в том, что солгала ему, смотря прямо в глаза. А заставил её сделать это тот смутный инстинкт осторожности, вызванный необычайно эмоциональным тоном его вопроса. Ведь по факту вещей, тот чёрный зонт действительно был подле этого человека, который старательно напутствовал ей, когда та отбирала из его мешка самые красивые яблоки:

«Испеки из них пирог и предложи его своему старшему сыну. Уверен, ему придётся по вкусу».

Тогда она не сразу придала значение этим словам и даже успела позабыть о них. А теперь же, когда она позвала всю тревогу сына, стала тревожно мыслить, почему вдруг этот человек заговорил о её сыне; и откуда ему вообще было ведомо, что у неё есть сын?! Кто он такой – этот человек в сером? И откуда его знает Али? Пытаясь вспомнить его лицо и распутать этот клубок тайн из безответных вопросов, она так и засеменила на кухню.

–

Где Али? – спросил Мустафа, заметив задумчивость лица супруги.

–

Он в своей комнате, – отвечала она бесчувственно и даже рефлекторно, – решил уснуть.

–

Странно… – пробормотал тот. – Обычно в этот день он не спит до трёх часов ночи. Может, заболел?

–

Нет, – сказала с лёгкой улыбкой Захра, – просто он хочет отдохнуть. Всё в порядке.

Мустафа подозрительно посмотрел на жену и, неохотно поверив её словам, вышел из кухни и направился в гостиную. Усевшись на диван, он позвал к себе Хабиба и предложил ему сыграть с ним в партию шахмат. Тот с честью принял вызов отца. Хадиджа помогала матери вымыть грязную посуду, и вдвоём они довольно легко и быстро управились с работой; точно так же, как и Хабиб успел быстро проиграть партию отцу.

И на этой конъюнктурной ноте все разошлись по своим комнатам. Фейерверк давно закончился, и весь город погрузился в тишину в ожидании нового дня, нового года.

ПЕСНЯ

Стоял один из тех январских вечеров, когда, если бы не холод, можно подумать, что на дворе начало осени. Сверкало небо, усеянное огнями звёзд, и молодой полумесяц заливал древний город и его окрестности серебряным светом, а на гладь Каспия, подобно вуали, легла дымка из прозрачной кисеи.

В доме Гусейновых стояла чарующая тишина, в которой играла музыка домашнего быта: биение механизма часов, что заставлял его стрелки лениво ходить по кругу, и сквозь это резвое тиканье пробирался гул камина, который жадно поглощал новое полено, брошенное Мустафой перед сном. За окном мелькали тяжёлые, белые хлопья снега. Мягко приставая к стёклам, они бесшумно скользили вниз и таяли, оставляя за собой мокрый, вертикальный след. И лишь короткие, тяжёлые вздохи со второго яруса дома нарушали пусть и не совершенную, но волшебную музыку этой ночи.

Али корчился в своей кровати, резво поворачивая голову в разные стороны. В промежутках между приступами он дрожал всем телом, словно нагим был выставлен в суровый мороз; при этом он не обнаруживал никаких признаков здравого суждения, иных человеческих чувств, потому как его всклен одолел страх. На лбу выступил холодный пот, и, нервозно сжимая в руках одеяло, он пытался пробудиться от того кошмара, который завладел его сном.

Картина сцены была таковой, что он видел себя подле старого, полуразрушенного дома: вокруг всё заворотило огнём и дымом. Сам он был одет в тёмно-зелёный, потрёпанный временем комбинезон; чёрный дым полыхающих домов, подымаясь вверх, затмевал собой всё небо, отовсюду доносились человеческие вопли, сменяясь взрывами гранат и свистом пуль. Всё было погружено в хаос, бесчинства боли и страха.

Но вдруг всё исчезло, и вся картина вокруг быстро пролетела перед глазами, будто кто-то нарочно промотал течение событий. И вот он уже очутился рядом с трупом какой-то девушки. На ней была оборвана одежда, обнажая её розовато-бледную плоть, а лицо было прекрасным, но бесстрастным, и вся покрыта царапинами боевого осколка, из которых обильно струилась багровая кровь, смотрела она тусклым взором куда-то вдаль.

Дыхание Али стало отрывистым, и он начал съёживаться на кровати, будто его начала одолевать жгучая спазма, а разум всё глубже засасывало в эту чёрную пучину. И вдруг в этой жуткой до боли картине, неподалёку от себя он увидел человека, который смотрел на всё происходящее спокойным и непринуждённым видом. Придерживая от ветра одной рукой серую шляпу, а другой упираясь на чёрный зонт, он вытянул на своём лице ухмылку, которая была неподвластна времени, ибо она была такой же живой, как тогда, во время их первой встречи. Затем наступила тишина, закутанная в вуаль непостижимого мрака, а после, спустя некоторое время, сквозь пелену этого глухого мрака стала доноситься мелодия, которую исполнял этот человек при помощи свиста. Музыка была по-своему интересна и даже завораживающей для слуха, но от неё дурнело на душе; холодело на сердце. Что-то мистическое было в её нотах, что- то умопомрачительно-завлекающее, но вместе с тем – до дрожи сизое, страшное. И после непродолжительного исполнения человек в сером взял паузу и с ледяным лицом, вперив столь же ледяной взгляд на Али, произнёс:

– Рыжий лис тебя обманет.

Завлечёт, приведёт ко мне.

Белый волк зубы оскалит.

У бездны, в хвойной тишине.

И лишь орёл, что в небе кружит.

Вонзая взор на скалы, утёс.

Ему доверия, о сын Адама.

И спасение к тебе придёт.

Уловив ритм и синхронность этого стиха, Али мигом сострил, что это слова той мелодии, которую ему минуту назад напевал этот человек.

Вновь меж ними возникла пауза, в которой снова откуда- то издалека стали доноситься вопли, взрывы и свист пуль. Всё постепенно вновь заволоклось дымом и пылью, и человек в сером стал постепенно исчезать в сумерках грустного бытия, сливаясь в его серых тонах. И вот когда его силуэт в конец стал испаряться, до Али донеслись его последние, напутствующие слова:

– Не забудь об этом, когда проснёшься, ибо это начало…

Глубокая ночь дико теребила мысли дремавшего, и в порыве ментального страха Али открыл глаза и вскочил с постели. Дыханье его отяжелело: по всему телу струился холодный пот, волосы были всклокочены, а руки тряслись как у паралитика. Став с кровати, он накинул на себя рубашку и вышел из комнаты. В спешке спустившись по лестнице, он вошёл в кухню и налил себе стакан воды. Он пил её так жадно, будто пекло от этого адского сна осушило ему всё горло.

После, присев на табурет, он поставил перед собой стакан и, придерживая его обеими руками, попытался вспомнить каждую деталь, каждую картину увиденного сна, будто собирая мозаику у себя в голове. Юный художник терялся в кромешной тьме загадок. Но одно ему было ясно как день – он находился в эпицентре каких-то боевых действий. Однако что там делал этот человек в сером? И что означают его слова? Эта мелодия?

«Интересно. – проговорил он про себя, – что это всё значит? Кто же, чёрт возьми, этот человек и кто же, Господи, эта бедная девушка?» Стоило ему вновь вспомнить эпизоды из этого сна, как на лбу его тут же выступали капли пота.

«Если я нахожусь на войне, – размышлял он далее, – то почему же на мне одежда простолюдина, а не солдата»?

В его голову лезли и весьма страшные мысли:

«А ведь этой девушкой могла быть моя сестра или же Лейла?.. Нет! Не дай Бог! Нет. Нет!.. Я даже не хочу об этом думать».

И, отводя прочь все тёмные думы, он налив себе ещё воды, поднялся в свою комнату, невольно, будто в трансе, напевая про себя мелодию из сна.

Стояла мёртвая тишина беспросветной ночи. Капли влаги скользили вниз по стеклу намокшего окна, куда тусклый свет проникал лишь через витраж коридора. Из улицы доносились голоса людей; видимо тех, кто решил справлять новогоднюю ночь до самого утра. Воздух охлаждался всё сильней, и если не считать гулянки пьяных, всё вокруг прибывало в покое.

Однако на душе у Али не было так спокойно. Он не мог сомкнуть глаз, продолжая думать о своём кошмаре. Напевая про себя песню, что казалась ему довольно красивой, но вместе с тем загадочной, он в череде размышлений взял паузу, свидетельствовавшую о том, что на ум ему пришла какая-то мысль. Он резко вскочил с кровати, включил свет, достал из шкафа холст и, поставив его на мольберт, с полыхающим пристрастием начал что- то писать. Спустя пару часов работа была завершена, но не вся. Лицо той девушки, которая ему приснилась, он так и не вспомнил. И положив с рук кисть, Али отступил назад. Он молча и неподвижно всматривался на полотно, глазами, что напряжённо и конфузливо бегали по каждой его линии и зарисовке. Взору его предстала ужасающая картина, и впервые ему было противно любоваться на своё творение.

–

О Аллах… – произнёс он вполголоса, – не делай так, чтобы она предстала передо мной в реальной жизни. Прошу тебя, – и взглянув на рисунок, что он не добил, прибавил: – Кто же ты, о бедное создание: мой враг, друг, или?..

И, осторожно протянув свою руку к картине, он почувствовал, что будто хочет прикоснуться к чему-то запретному.

–

Нет! – отдёрнув руку назад, паром произнёс он, – Не коснусь, покуда не вспомню твоё лицо, а после обязательно закончу начатое.

Затем, достав из шкафа небольшую ткань, он спешно прикрыл им картину, а после спрятал её под кровать. Усталый и озабоченный странными событиями, не имея сил бороться с теми чувствами, которые они ему внушали, Али провалился на кровать и машинально устремил глаза в тёмное окно. Тяжесть глубокой ночи всё же взяла своё, и когда он почувствовал её давление, дремота овладела им сразу, и он быстро упал в глубокий сон.

Дни праздничных каникул миновали, и наши герои вновь пошли в школу.

Али и Малик поздравили друг друга и всех своих одноклассников с новым годом.

–

Мы накрыли очень большой и вкусный стол, – хвастался один из парней. – К нам пришло много гостей, было шумно и весело, а затем мы наблюдали за праздничным фейерверком.

–

Подумаешь… – подняв плечами, пренебрежительно отозвался Малик. – Мы все так отмечали, – а после заметил, что Али всё это время хранит молчание и, съёжившись, грызёт ноготь, потупив глаза на деревянный пол. – А вы как отмечали брат? – спросил он простодушно.

Али взглянул на друга и попытался скрыть свою растерянность.

–

М-мы?.. – проговорил он неуверенно. – Ах… да. Ну, мы отмечали так же.

Одноклассники оторопели и удивлённо переглянулись друг на друга; он был рассеян и сам не свой.

–

С тобой всё в порядке, дружище? – спросил Малик.

–

Вполне, – ответил Али и, учтиво попросив прощения, вышел во двор школы.

–

Что это с ним? – смотря ему вслед, недоумевали ребята.

–

Не знаю. – по привычки своей почёсывая затылок, протянул Малик. – Сейчас пойду и всё узнаю.

Али стоял подле дерева во дворе школы и с застывшим взглядом ковырял носком ноги рыхлую почву.

–

Что с тобой, брат? – подойдя к нему, спросил Малик, – Чем ты так озадачен? Если ты смущаешься передо мною из-за того казуса с Хадиджей, то забудь.

Али удивительно вытаращил на него глаза; ему сделалось не по себе. К своему стыду, он действительно забыл, как с его чувствами несправедливо обошлась златовласка;

–

Она слишком юная и нерасторопна, – ответил он сдержанно, – главное, она вовремя спохватилась и признала, что совершила ошибку. Тебе просто следует набраться терпения, и твои чувства обязательно найдут пристанище в её сердце.

–

Всегда восхищался твоим красноречием, – произнёс Малик, но, нахмурив брови, он прибавил: – Но мне почему-то кажется, что тебя изнутри гложет ещё чтото…

Али сделался серьёзным.

–

Скажи, – оглядываясь по сторонам, ответил он, – ты умеешь толковать сны?

Малик удивлённо поднял брови.

–

Ну я немного разбираюсь в подобных вещах, а что?

Снова оглядевшись по сторонам, дабы убедиться, что нет посторонних глаз и ушей, Али рассказал ему про свой сон, но из непонятного чувства предосторожности не упомянул про человека в сером плаще.

–

Да… брат, – почёсывая затылок, проговорил Малик, – ну и приснилось же тебе…

–

Ну, что скажешь? – шёпотом спросил Али. – Что это может означать?

–

По-твоему, – начал Малик, – каждый сон должен что-то означать?

–

Ну не знаю. – пожав плечами, неуверенно ответил Али, – Я почему-то считаю, что этот сон отпечаток из моего будущего.

–

А я считаю, что ты просто начитался фантастических романов, – глумливо возразил ему Малик.

На что тот нахмурил брови. Ему не понравилось, что друг превращает его сердечную тревогу в иронию.

–

Да не бери ты это в голову, Али. – с ухмылкой, почувствовав, что того задел его юмор, словно извиняясь, добавил Малик. – Это был просто кошмар. Любому из нас они снятся.

–

Ну что? – неожиданно и довольно бестактно вмешался в их разговор Хабиб. – Снова разговоры об армии?

Ребята посмотрели на него, и Али подал знак Малику, чтобы тот сменил тему разговора.

–

Да, брат, – с улыбкой, ответил Малик, – ты, как всегда, догадлив.

–

Чему же тут догадываться? – сказал Хабиб. – Все учащиеся в старших классах только об этом и говорят.

–

Однако как же быстро пролетело время, да, Малик? – с оттенком грусти, произнёс Али.

–

Да, дружище, – с тем же настроением ответил Малик.

–

Вам так не терпится в армию? – спросил Хабиб.

–

Ну конечно, – ответил Малик, – Это ведь здорово, когда ты чувствуешь себя защитником Родины.

–

Вам-то хорошо… – ворчливо произнёс Хабиб. – А мне ещё год учиться.

–

Ну не переживай, – хлопнув брата по плечу, сказал Али, – придёт и твоё время. Но прежде будь усерднее в учёбе, чтобы получить отличный аттестат.

Хабиб кивнул на это с улыбкой.

–

Как думаете? – с ухмылкой произнёс Малик. – Армия способна сделать из Аскера человека?

Услышав это, братья рассмеялись.

–

Да из этого профана не то что армия, – отвечал Хабиб, – даже тюрьма не сделает человека.

–

Кстати, – оглядываясь по сторонам, произнёс Али, – а где он сам-то? Я его не видел с самого утра.

–

Неужто соскучился по нему? – иронично спросил Малик.

Это шутка вызвала у того глумливую ухмылку.

–

Наверное, он заболел, – предположил Хабиб, – или намаялся на курорте наш золотой мальчик.

–

Да пускай и так! – махнув рукой, ответил ему Малик, – Нам- то что за дело до сына барыги.

«Ш-ш», – приложив палец к губам, произнёс Али, а после повертев головой добавил: – Не нужно об этом так уверенно заявлять, и к тому же громко.

–

Да брось, Али, – снова махнув рукой, бросил Малик, – да всем уже давно ясно, кто его отец.

–

И всё же, друг, не стоит об этом глаголить на каждом углу.

Затем прозвенел звонок, и ребята пошли на урок. По окончании учебного дня Али предложил ребятам пойти на склад и узнать, когда они вновь смогут выйти на работу; да ещё им не выдали денег с прошлого раз, на что Малик и Хабиб охотно согласились.

Спустя какое-то время они уже стояли перед старым зданием, но то, что они там застали, вызвало в их умах полное смятение. Перед их взором предстал абсолютно пустой склад. Исчезли все товары: вагоны были опустошены и стояли бесцельно отцепленные друг от друга, окна были запечатаны и успели обрасти грязью и паутиной, а на полу треснувшие от холода небрежно лежали поддоны, на которых блестел гололёд. Не было ни души, а тишина, что стояла в этом ржавом помещении, была нарушена скрипом двери, которую отворили ребята.

–

Я не понял? – в замешательстве отозвался Хабиб, – где же все?..

Ребята вопросительно переглянулись друг на друга.

–

Даже Арена нет, – заметил Малик. – Он-то с утра тут пропадает.

–

А может, он всё ещё отдыхает? – предложил Хабиб.

–

Даже если и так, – ответил Али, – тогда где весь товар?

Ребята вновь осмотрелись, но увидели лишь пустое пространство, в котором эхом проносились их голоса.

–

Какого дьявола? – недоумевал Хабиб.

–

Давайте придём сюда через два дня, – предложил Али, – быть может, и так, что Арен поехал за новой партией товара.

–

Может, ты прав! – ответил Малик, – Но меня тревожит тот факт, что на двери не было замка.

–

Да. Его не было! – добавил Хабиб.

–

Кому придёт в голову грабить пустой склад? – с ухмылкой ответил Али. – Я уверен в том, что Арен в отъезде.

–

Почему ты так в этом уверен? – спросил Хабиб.

–

Я слышал от одного рабочего, – объяснял Али, – что однажды был случай, когда ему привезли недоброкачественный товар. Видимо, на сей раз он сам решил поехать, чтобы этого больше не повторилось. Ну, а задержки в пути – это дело нормальное для бизнесменов его ранга. Кто его знает, забрёл в чужой город по делу, а там встретил старого приятеля, с которым пустил стакан-другой за встречу и т.д. Они это дело любят!

–

Надеюсь, что так, – озадаченно, произнёс Малик, – иначе он пустит по миру несколько семей. Этот склад кормит почти четверть жителей города.

–

Я знаю, – всматриваясь в напуганные глаза друга, с пониманием ответил Али.

После, заперев дверь, ребята отправились по домам.

Однако причина закрытия склада заключалась совсем в иных причинах.

В начале 90-х гг. в России был уже развит теневой бизнес. Были созданы подпольные организации и группировки, которые занимались вымогательством и отмыванием денег. Рэкет, наркотики и контрабанда охватили всю страну. Люди, занимающиеся подобным промыслом, были хорошо осведомлены геополитической ситуацией не только в стране, но и во всем мире. Те времена прослыли в народе как «лихие девяностые».

Мафия имела своих людей во власти, в органах милиции и держала под контролем несколько больших учреждений в разных городах страны. Короли тёмного мира прекрасно понимали, что огромные деньги им могут принести два промысла: продажа оружия и наркотиков. И дестабилизационный Северный Кавказ стал огромным рынком для реализации их корыстных замыслов. Однако для осуществления своих планов им были нужны посредники, которые входили бы в доверие людей и при этом не привлекали внимания местных органов власти.

Преступные организации, располагали хорошо налаженной агентурной сетью и большим штатом исполнителей. И одними из таких людей были Арен и Омар. Помимо продажи наркотиков, они были посредниками с продавцами оружия и тайно переправляли в Чечню боеприпасы для боевиков, которые замышляли переворот в республике, а их склад служил завесой для отвода глаз.

Однако на каждое действия зла есть противодействие со стороны добра. И на земле, какими жестокими ни были бы его законы и реалии, всегда было место для справедливости и для стражей, которые, следуя регламенту чести, смело выступали в интересах простого люда.

СТРАЖ

-

Что случилось? – раздался недовольный тон на другом конце провода.

–

Шеф, – с тревогой ответил большеносый мужчина, – на нас началась охота.

–

Что? – вскрикнул тот. – Кто посмел?

–

Наш человек в ГОВД сообщил, что он агент ФСБ, – ответил беглец, – и он давно сел нам на хвост. Теперь, видимо, собрал достаточно компромата и хочет совершить облаву на склад.

–

Неужели вас напугал какой-то «мент»? – с насмешкой спросил «работодатель» – Это обыкновенная шестёрка правительства. Подкупите его и дело с концом! Дайте ему любую сумму, какую ни попросит. Мы не должны потерять этот канал. Вам ясно?

–

Наш зодчий сказал, что это плохая идея, – произнёс тот, – говорят, он такой же упрямый, как и его отец.

–

Да?.. – задумчиво спросил тот. – И чей он отпрыск?

–

Он сын Мухтара, местной легенды, – язвительно ответил ханжа.

На другом конце провода повисло короткое молчание.

–

Ты в этом уверен, Арен? – осторожно спросил «работодатель».

–

Да, шеф, – ответил тот, – его зовут Эльдар. Говорят, что, несмотря на свой молодой возраст, он уже успел наделать много шума в Махачкале.

Из трубки послышалась глумливая ухмылка.

–

Ну что ж, – сказал он, – Земля и впрямь круглая.

Арен покосил глаза на Омара, который стоял рядом, и время от времени, возбуждённо потирая руками, метался из стороны в сторону серого помещения.

–

Как это следует понимать? – задумавшись, спросил Арен.

–

Не твоего ума дело, – грубо ответил ему шеф, – теперь слушай меня внимательно, Арен. Возьми Омара и опечатайте склад, избавьтесь от балласта, а после скрытно уезжайте из города; об остальном позабочусь я.

Получив все указания от своего хозяина, Арен вежливо попрощался с ним и, положив трубку, рассказал Омару, что им велели делать.

Тайно от всех реализовав всю провизию всего за пару дней, они закрыли склад, а после, собрав все необходимые бумаги, скрылись из города.

Утро стояло ярким. Солнце выглядывало из-за самых плотных туч и бросало на землю свои ярко-жёлтые лучи, которые лишь освещали, но не грели улицы древнего города. А лёгкий, но по-зимнему прохладный ветер сдувал с его дорог снег, что лежал на них тонким слоем.

Придя на работу, друзья встретили людей, что, подобно колосьям в обильную жатву, толпились у ворот склада. То были рабочие, и вид у них был весьма встревоженный, и время от времени эта толпа разражалась негодующими криками.

–

Почему они стоят и не заходят вовнутрь? – спросил Хабиб.

Остальные промолчали и задумчиво пожали плечами. Ребята терялись в догадках, и вдруг Али, заметив старого знакомого их семьи (и нам также), решил прояснить у него сложившуюся ситуацию.

–

Салам алейкум, дядя Хамза! – произнёс он со всем почтением в тоне. – Что случилось? Почему вы стоите на улице?

Мужчина взглянул на него грустными глазами.

–

Сынок, – отвечал он тем же настроением, – кажется, наш склад закрывают.

–

Как это? – вскрикнули ребята в один голос, – Почему?

–

Да, это так… – грустно прибавил Хамза. – Сейчас внутри находятся милиционеры и проводят обыск.

–

А что они там ищут? – удивлённо спросил Али, вспомнив, что тот пуст.

–

Ты думаешь, мы собрались здесь, чтобы узнать это? – разбитым голосом, ответил Хамза. – Нет, сынок. Нас сейчас волнует другой вопрос. Что мы будем делать дальше, если закроется этот склад? Мы молимся, чтобы те не обнаружили ничего такого, что может стать причиной его закрытия.

Али, увидев весь страх в его глазах, положил руку на его плечо и сказал голосом полной поддержки:

–

Надеюсь, что этого не произойдёт.

Прошёл час.

Люди в погонах вышли из склада и объявили то, чего все так опасались:

–

Склад отныне не функционирует. Всем разойтись по домам!

По всему собранию прошёл ропот недовольства. Люди стали требовать объяснений, однако те не стали им ничего отвечать и молча двинули к машинам, чувствуя позади себя рыканье толпы, словно прайда львов, которые почуяв запах крови, готовы броситься на них в любую минуту. Сотрудники милиции шли угрюмо, быстро, стараясь ничего не видеть и будто не слыша восклицаний, которыми провожали их:

–

Вы вечно мешаете тем, кто хочет помочь людям, – выкрикнул им вслед кто-то из толпы. – Будьте вы прокляты. От вас и от этой страны никакого проку. Вам мало того, что мы живём за чертой бедности, так вы решили вконец нас добить. Дай Аллах, чтобы пришёл тот день, когда эта власть, которой вы так слепо служите, пустила вас по миру; так же, как и нас!

Один молодой и статный офицер всё же остановился, оглянулся на возмущённую толпу и стал молча выслушивать все скабрёзные реплики в свой адрес. На его красивом лице читался отблеск обиды, но, ничего не сказав в ответ, он приказал всем сотрудникам сесть в машины.

–

Вот видишь, Али, – подавленным голосом произнёс Хамза, – в какой поганой стране мы живём. Ты видишь, что она делает с нами, простыми людьми.

Али промолчал и лишь испустил тяжёлый вздох на столь жалостный восклик. Ему было обидно не только за него, но и за всех рабочих, которые потеряли не только свою работу, но вместе с ней и надежду на нормальную жизнь. Ведь не всем удалось, как его отцу, найти в себе силы подстроить свои вёсла под новое течение судьбы.

Хамза, так же как и все остальные рабочие, с камнем на душе двинулся домой. Сердца им теребил страх отчаяния перед плачевностью своего положения, а умы терзала мысль: что им теперь делать и куда податься?

Али с жалостью смотрел им вслед, с пониманием разделяя с ними их тревогу, а затем он от ненависти сжал руку в кулак и с яростью метнул свой взор в сторону офицера, который остротой своей интуиции почувствовал на себе его холодный взгляд. Он оглянулся назад и увидел трёх крепких парней, которые стояли неподалёку от здания склада; особенно своей броской внешностью его внимание больше привлёк Али. Он почему- то довольно улыбнулся самому себе и жестом руки попросил их подойти ближе. На что ребята вопросительно переглянулись друг на друга.

–

Что ему надо? – спросил Хабиб.

–

Понятия не имею, – изумлённо ответил Али, – но давайте подойдём и узнаем.

Парни подошли и стали перед блестящим офицером, который выглядел беспечным, однако достаточно было взглянуть на него чуть пристальнее, чтобы в его тёмных глазах прочесть его волевую натуру, которая всегда добивается своей цели.

–

Салам алейкум, – с мягкой улыбкой, поприветствовал он парней. – Позвольте представиться – меня зовут Эльдар Мухтарович, а вас?

Али смотрели на него изучающим взглядом.

–

Меня зовут Али, – произнёс он гордо, – а это мой брат Хабиб и друг – Малик.

В его холодном взгляде отчётливо сквозила неприязнь, и, заметив это, Эльдар спросил:

–

Я вижу, ты чем-то недоволен Али. Не бойся, скажи.

–

А я и не боюсь! – твёрдо ответил тот, – Вы правы, я действительно хочу кое-что спросить.

Эльдару был по вкусу сильный и стойкий характер этого парня, и внешность его довольно прилично опережала его юные годы. Ведь глядя на эти строгие черты лица и развитую не по годам мускулатуру, легко можно было впасть в заблуждение, что парню этому всего-то семнадцать лет.

–

Со мной можно и на «ты», – вольно сказал Эльдар, – спрашивай, я слушаю.

–

Я хочу знать, также как и все рабочие, – начал Али, – на каких основаниях вы закрыли этот склад? Чем он вам мешал?

–

Я вижу, что и ты винишь нас, – с оттенком грусти в голосе, ответил Эльдар, – но поверь, мы лишь выполняем свою работу и хотим предостеречь вас от уголовной ответственности.

Глаза ребят округлились от удивления.

–

Разве закон говорит, – начал Али, – что нужно лишать людей работы, дабы предостеречь их от нарушений?

Эльдар огорчённо взглянул на него и промолчал. Взяв в руки бумагу для протокола, он произнёс:

–

Я не могу вам рассказать всего. Это в интересах следствия. Но, уверяю вас, основания веские. А позвал я вас к себе, чтобы задать вам пару вопросов. Вы согласны?

–

Какие вопросы? – удивлённо спросил Али и, заметив, как Эльдар подозрительно смотрит на него, прибавил: – Почему именно нас?

–

Мне сказали, что вы были у Арена в числе любимчиков, – ответил Эльдар, – да к тому же вы знакомы с сыном его компаньона. Ведь так?

–

С Аскером?.. – удивлённо воскликнул Хабиб. – А при чём тут он? Как Аскер связан с тем, что происходит сейчас на складе?

–

Как я уже сказал, – строго произнёс Эльдар, – вопросы здесь задаю я!

Ребята стояли в недоумении.

Но неожиданно Эльдар предложил им пойти с ним в участок и там продолжить их «беседу». Парни не стали ему перечить, и скорей из чувства любопытства, чем страха, согласились и сели в машину.

Проезжая вниз по проспекту Агасиева, где пересекалась улица 347-й стрелковой дивизии, они подъехали к местному зданию ГОВД. Парни впервые вошли вовнутрь этого охраняемого здания, которое каждый школьник мечтал увидеть изнутри. Эльдар вошёл первым и самолично проводил «гостей» в свой кабинет. Ступая по широкому коридору, ребят любовались на стены, что были увешаны фотографиями военачальников и действий сотрудников, запечатлённых на фотокамеру во время спецопераций. И когда они дошли до кабинета Эльдара, то они заметили в правой от себя стене, большой портрет Сталина. Али, как человек творческой натуры, первый был заворожён прекрасной работой мастера. Изумлёнными от восхищения глазами он всматривался в портрет, изучая каждый его сантиметр, пытаясь выяснить матрицу его гаммы и технику письма. Ведь образ вождя народов был прописан так реалистично, что казалась, взгляд того был действительно живым. Это не ускользнуло от взора Эльдара, который краем глаза наблюдал за его поведением. Он понял для себя, что этот юноша твёрдый как камень снаружи, но в душе мягкий романтик.

–

Войдите, – сказал Эльдар, открыв им дверь.

Ребята вошли и с изучающей любопытностью стали разглядывать его интерьер. Кабинет Эльдара был простым: небольшой стол и стулья стояли в его левом углу, стены были закрашены в серо-голубоватый тон, а свет проникал в него через небольшое окно, на котором стоял колючий цветок алоэ, и если не считать увешенные на стене флаг и герб Росси, то помещение было довольно серым и скучным для глаза.

–

Ну что ж, рассказывайте, – спросил у них Эльдар, усевшись на своё кресло, – что вы знаете об Арене?

Ребята бросили взгляд друг на друга, потому как уловили в этом вопросе ясный софизм.

–

Ну, мы знаем его как хорошего и простого человека, – ответил Али и украдкой бросил, – чего не скажешь об его компаньоне… много дурных слухов ходят про…

–

Сейчас речь не об Омаре, – усмирил разговор Эльдар, – этот человек давно у нас на крючке, и…

–

Так, значит, это всё-таки правда? – вскрикнули Али и Хабиб; один лишь Малик не дёрнул бровью и на восклики друзей, он ехидно брыкнул:

–

Я же вам говорил!

–

Но Арен-то хороший! – вставил резко по-ребячески Хабиб.

–

Хороший?.. – переспросил с ухмылкой Эльда. – Если его можно назвать таким, то я не представляю, каким должен быть плохой человек.

Его слова вконец смутили парней.

–

Вы знаете про Арена то, – довольно смело спросил Али, – чего не знаем мы?

Эльдар вонзил в него свои обострённые глаза, которые бросили Али в неловкое положение.

–

А вы не замечали чего-нибудь подозрительного? – с лёгкой строгостью, спросил он. – В поведении Арена или в товаре, который вы разгружали?

Услышав это, ребята тут же вспомнили случай с разбитым ящиком.

–

Вы знаете… – начал осторожно Малик, – однажды мы действительно заметили кое-что…

Лицо Эльдара сделалось более серьёзным, и, чуть приподнявшись на кресле, он попросил подробно описать ему всё, что они видели. И тогда Али изложил ему всё в кратком компедии.

–

Дайте я угадаю, – флегматично произнёс Эльдар. – Этот негодяй сказал вам, что якобы это оружие предназначено для правоохранительных сил города?

–

Вообще-то, он сказал для военной части города, – поправил его Хабиб.

Снова опрокинувшись к спинке кресла, Эльдар, не скрывая ненависти в глазах, сказал:

–

Ах, каков негодяй. Врал даже детям. Ну что ж, вы хотели узнать, почему мы закрыли его склад? Вот вам и ответ!

Ребята потупили на него глаза.

–

Что ты этим хочешь сказать? – спросил Али.

–

Неужто вам нужны иные объяснения? Тут всё и так ясно – как день. Ваш работодатель – оружейный контрабандист.

В кабинете мигом воцарилась мёртвая тишина. Ошеломлённые услышанным, лица парней сменили краску, и они вперили глаза на Эльдара.

–

Как же так? – чуть задыхаясь от волнения, проговорил Али. – Это, наверное, какая-то ошибка…

–

Это правда, Али, – ответил Эльдар, – эта нечисть вошла в доверие и усыпила вашу бдительность, как и многих.

Как описать состояние человека, который под строгим взором отца был воспитан блюсти честь горца и под страхом Божьей кары отстранялся от всего недозволенного и аморального? И вот сейчас, когда парни узнали, что способствовали реализации товара, что нёс собой лишь кровь, слёзы и горе, то вся их совесть содрогнулась от отчаяния и возненавидела руки, которые касались тех денег, что они приносили домой, и даже то время, которое они проводили на этом складе. И, созерцая эту сокрушительную для совести правду, нашим героям стало неполадно на сердце, и все их душевные тяготы, как и полагается возвышенным натурам, отражались теперь на их пылающих ненавистью глазах и на лицах, бледных от стыда. И тот факт, что делали они это неосознанно, и обмануто, никак не облегчал им самобичевание перед своею доблестью и самоукорение перед ликом совести.

–

Дьявольщина, – ударив кулаком по ладони и с трудом сдерживая слезы, вскрикнул запальчиво Хабиб, – выходит, мы работали на преступника?

Эльдар молча кивнул головой в знак согласия. И, наблюдая их скованность и полыхающие от негодования лица, он определил, что эти дети выходцы из тех семей, которых воспитывают в строгих религиозных и высоконравственных устоях, для которых блюсти отцовский закон – святой долг, а нарушить его – большое святотатство.

–

Тогда я не могу понять одного, – взяв себя в руки, сказал Малик, – зачем вам Аскер?

–

Я уж думал, что вы об этом и не спросите, – с улыбкой, ответил Эльдар. – Два этих мерзавца скрылись из города, и, к сожалению, мы пока не можем вычислить их местонахождение. Мы долго следили за Ареном и Омаром, и в ходе этих мероприятий нам стало известно, что у Омара есть сын – Аскер, который учится в вашей школе, – и, чуть привстав на месте и положив руки на стол, он продолжил: – Понимаете, ребята, допросив его, мы бы могли выйти на его отца и Арена. Конечно, первичным моим планом было навести справки у руководства школы, но тут подвернулся случай, что трое его одноклассников оказались прямо передо мной, и, надеюсь, теперь понятно, почему я попросил вас проехать со мной в участок?

Все трое утвердительно кивнули.

–

И от вас мне просто нужна информация, – продолжил Эльдар, – где Аскер часто проводит время и в какой компании?

–

Мы бы рады помочь, вот только, – разведя руками в стороны, отвечал Али, – мы и сами не знаем, где он?

–

В школе его не видно вот уже два дня, – добавил Хабиб.

Эльдар нахмурив брови.

«Видимо, Омар всё-таки взял его с собой, – признался себе наконец он. – Мерзавец понял, что оставлять сына в городе для него будет опасно. Вот мразь!»

–

Вы уж простите, – проронил осторожно Малик, – но нам более нечего вам сообщить.

–

Ну, я надеюсь, – произнёс Эльдар, – что вы обязательно сообщите нам, если он вдруг попадётся вам на глаза?

–

Ох, не сомневаетесь! – с ухмылкой на лице ответил ему Малик, и заметив то, с каким энтузиазмом он это сказал, Али и Хабиб искоса посмотрели на него. Ведь в его словах и намерениях крылось кое-что личное, и они знали, что именно.

Поднявшись с места, Эльдар попросил у них прощения за то, что отвлёк их, быть может, от важных дел, и, поблагодарив за информацию, велел им разойтись по домам.

–

А что будет со складом? – поинтересовался Малик.

–

Не волнуйся, – ответил Эльдар, – им давно заинтересованы другие предприниматели. Нам осталось только проверить, не ведут ли они те же дела, что Арен, и если все будет легально, я вам обещаю, что склад снова будет открыт!

Глаза ребят засияли от радости.

–

Надеемся, что так оно и будет, – сказал Али, – потому как он единственный колодец в нашем городке, из которого многие пьют воду.

Эльдар был удивлён его красноречием, и не зря его взор первым заметил именно этого юношу. Его внешность и речь так и дышали харизмой лидера.

–

Что случилось? – раздался недовольный тон на другом конце провода.

–

Шеф, – с тревогой ответил большеносый мужчина, – на нас началась охота.

–

Что? – вскрикнул тот. – Кто посмел?

–

Наш человек в ГОВД сообщил, что он агент ФСБ, – ответил беглец, – и он давно сел нам на хвост. Теперь, видимо, собрал достаточно компромата и хочет совершить облаву на склад.

–

Неужели вас напугал какой-то «мент»? – с насмешкой спросил «работодатель» – Это обыкновенная шестёрка правительства. Подкупите его и дело с концом! Дайте ему любую сумму, какую ни попросит. Мы не должны потерять этот канал. Вам ясно?

–

Наш зодчий сказал, что это плохая идея, – произнёс тот, – говорят, он такой же упрямый, как и его отец.

–

Да?.. – задумчиво спросил тот. – И чей он отпрыск?

–

Он сын Мухтара, местной легенды, – язвительно ответил ханжа.

На другом конце провода повисло короткое молчание.

–

Ты в этом уверен, Арен? – осторожно спросил «работодатель».

–

Да, шеф, – ответил тот, – его зовут Эльдар. Говорят, что, несмотря на свой молодой возраст, он уже успел наделать много шума в Махачкале.

Из трубки послышалась глумливая ухмылка.

–

Ну что ж, – сказал он, – Земля и впрямь круглая.

Арен покосил глаза на Омара, который стоял рядом, и время от времени, возбуждённо потирая руками, метался из стороны в сторону серого помещения.

–

Как это следует понимать? – задумавшись, спросил Арен.

–

Не твоего ума дело, – грубо ответил ему шеф, – теперь слушай меня внимательно, Арен. Возьми Омара и опечатайте склад, избавьтесь от балласта, а после скрытно уезжайте из города; об остальном позабочусь я.

Получив все указания от своего хозяина, Арен вежливо попрощался с ним и, положив трубку, рассказал Омару, что им велели делать.

Тайно от всех реализовав всю провизию всего за пару дней, они закрыли склад, а после, собрав все необходимые бумаги, скрылись из города.

Утро стояло ярким. Солнце выглядывало из-за самых плотных туч и бросало на землю свои ярко-жёлтые лучи, которые лишь освещали, но не грели улицы древнего города. А лёгкий, но по-зимнему прохладный ветер сдувал с его дорог снег, что лежал на них тонким слоем.

Придя на работу, друзья встретили людей, что, подобно колосьям в обильную жатву, толпились у ворот склада. То были рабочие, и вид у них был весьма встревоженный, и время от времени эта толпа разражалась негодующими криками.

–

Почему они стоят и не заходят вовнутрь? – спросил Хабиб.

Остальные промолчали и задумчиво пожали плечами. Ребята терялись в догадках, и вдруг Али, заметив старого знакомого их семьи (и нам также), решил прояснить у него сложившуюся ситуацию.

–

Салам алейкум, дядя Хамза! – произнёс он со всем почтением в тоне. – Что случилось? Почему вы стоите на улице?

Мужчина взглянул на него грустными глазами.

–

Сынок, – отвечал он тем же настроением, – кажется, наш склад закрывают.

–

Как это? – вскрикнули ребята в один голос, – Почему?

–

Да, это так… – грустно прибавил Хамза. – Сейчас внутри находятся милиционеры и проводят обыск.

–

А что они там ищут? – удивлённо спросил Али, вспомнив, что тот пуст.

–

Ты думаешь, мы собрались здесь, чтобы узнать это? – разбитым голосом, ответил Хамза. – Нет, сынок. Нас сейчас волнует другой вопрос. Что мы будем делать дальше, если закроется этот склад? Мы молимся, чтобы те не обнаружили ничего такого, что может стать причиной его закрытия.

Али, увидев весь страх в его глазах, положил руку на его плечо и сказал голосом полной поддержки:

–

Надеюсь, что этого не произойдёт.

Прошёл час.

Люди в погонах вышли из склада и объявили то, чего все так опасались:

–

Склад отныне не функционирует. Всем разойтись по домам!

По всему собранию прошёл ропот недовольства. Люди стали требовать объяснений, однако те не стали им ничего отвечать и молча двинули к машинам, чувствуя позади себя рыканье толпы, словно прайда львов, которые почуяв запах крови, готовы броситься на них в любую минуту. Сотрудники милиции шли угрюмо, быстро, стараясь ничего не видеть и будто не слыша восклицаний, которыми провожали их:

–

Вы вечно мешаете тем, кто хочет помочь людям, – выкрикнул им вслед кто-то из толпы. – Будьте вы прокляты. От вас и от этой страны никакого проку. Вам мало того, что мы живём за чертой бедности, так вы решили вконец нас добить. Дай Аллах, чтобы пришёл тот день, когда эта власть, которой вы так слепо служите, пустила вас по миру; так же, как и нас!

Один молодой и статный офицер всё же остановился, оглянулся на возмущённую толпу и стал молча выслушивать все скабрёзные реплики в свой адрес. На его красивом лице читался отблеск обиды, но, ничего не сказав в ответ, он приказал всем сотрудникам сесть в машины.

–

Вот видишь, Али, – подавленным голосом произнёс Хамза, – в какой поганой стране мы живём. Ты видишь, что она делает с нами, простыми людьми.

Али промолчал и лишь испустил тяжёлый вздох на столь жалостный восклик. Ему было обидно не только за него, но и за всех рабочих, которые потеряли не только свою работу, но вместе с ней и надежду на нормальную жизнь. Ведь не всем удалось, как его отцу, найти в себе силы подстроить свои вёсла под новое течение судьбы.

Хамза, так же как и все остальные рабочие, с камнем на душе двинулся домой. Сердца им теребил страх отчаяния перед плачевностью своего положения, а умы терзала мысль: что им теперь делать и куда податься?

Али с жалостью смотрел им вслед, с пониманием разделяя с ними их тревогу, а затем он от ненависти сжал руку в кулак и с яростью метнул свой взор в сторону офицера, который остротой своей интуиции почувствовал на себе его холодный взгляд. Он оглянулся назад и увидел трёх крепких парней, которые стояли неподалёку от здания склада; особенно своей броской внешностью его внимание больше привлёк Али. Он почему- то довольно улыбнулся самому себе и жестом руки попросил их подойти ближе. На что ребята вопросительно переглянулись друг на друга.

–

Что ему надо? – спросил Хабиб.

–

Понятия не имею, – изумлённо ответил Али, – но давайте подойдём и узнаем.

Парни подошли и стали перед блестящим офицером, который выглядел беспечным, однако достаточно было взглянуть на него чуть пристальнее, чтобы в его тёмных глазах прочесть его волевую натуру, которая всегда добивается своей цели.

–

Салам алейкум, – с мягкой улыбкой, поприветствовал он парней. – Позвольте представиться – меня зовут Эльдар Мухтарович, а вас?

Али смотрели на него изучающим взглядом.

–

Меня зовут Али, – произнёс он гордо, – а это мой брат Хабиб и друг – Малик.

В его холодном взгляде отчётливо сквозила неприязнь, и, заметив это, Эльдар спросил:

–

Я вижу, ты чем-то недоволен Али. Не бойся, скажи.

–

А я и не боюсь! – твёрдо ответил тот, – Вы правы, я действительно хочу кое-что спросить.

Эльдару был по вкусу сильный и стойкий характер этого парня, и внешность его довольно прилично опережала его юные годы. Ведь глядя на эти строгие черты лица и развитую не по годам мускулатуру, легко можно было впасть в заблуждение, что парню этому всего-то семнадцать лет.

–

Со мной можно и на «ты», – вольно сказал Эльдар, – спрашивай, я слушаю.

–

Я хочу знать, также как и все рабочие, – начал Али, – на каких основаниях вы закрыли этот склад? Чем он вам мешал?

–

Я вижу, что и ты винишь нас, – с оттенком грусти в голосе, ответил Эльдар, – но поверь, мы лишь выполняем свою работу и хотим предостеречь вас от уголовной ответственности.

Глаза ребят округлились от удивления.

–

Разве закон говорит, – начал Али, – что нужно лишать людей работы, дабы предостеречь их от нарушений?

Эльдар огорчённо взглянул на него и промолчал. Взяв в руки бумагу для протокола, он произнёс:

–

Я не могу вам рассказать всего. Это в интересах следствия. Но, уверяю вас, основания веские. А позвал я вас к себе, чтобы задать вам пару вопросов. Вы согласны?

–

Какие вопросы? – удивлённо спросил Али и, заметив, как Эльдар подозрительно смотрит на него, прибавил: – Почему именно нас?

–

Мне сказали, что вы были у Арена в числе любимчиков, – ответил Эльдар, – да к тому же вы знакомы с сыном его компаньона. Ведь так?

–

С Аскером?.. – удивлённо воскликнул Хабиб. – А при чём тут он? Как Аскер связан с тем, что происходит сейчас на складе?

–

Как я уже сказал, – строго произнёс Эльдар, – вопросы здесь задаю я!

Ребята стояли в недоумении.

Но неожиданно Эльдар предложил им пойти с ним в участок и там продолжить их «беседу». Парни не стали ему перечить, и скорей из чувства любопытства, чем страха, согласились и сели в машину.

Проезжая вниз по проспекту Агасиева, где пересекалась улица 347-й стрелковой дивизии, они подъехали к местному зданию ГОВД. Парни впервые вошли вовнутрь этого охраняемого здания, которое каждый школьник мечтал увидеть изнутри. Эльдар вошёл первым и самолично проводил «гостей» в свой кабинет. Ступая по широкому коридору, ребят любовались на стены, что были увешаны фотографиями военачальников и действий сотрудников, запечатлённых на фотокамеру во время спецопераций. И когда они дошли до кабинета Эльдара, то они заметили в правой от себя стене, большой портрет Сталина. Али, как человек творческой натуры, первый был заворожён прекрасной работой мастера. Изумлёнными от восхищения глазами он всматривался в портрет, изучая каждый его сантиметр, пытаясь выяснить матрицу его гаммы и технику письма. Ведь образ вождя народов был прописан так реалистично, что казалась, взгляд того был действительно живым. Это не ускользнуло от взора Эльдара, который краем глаза наблюдал за его поведением. Он понял для себя, что этот юноша твёрдый как камень снаружи, но в душе мягкий романтик.

–

Войдите, – сказал Эльдар, открыв им дверь.

Ребята вошли и с изучающей любопытностью стали разглядывать его интерьер. Кабинет Эльдара был простым: небольшой стол и стулья стояли в его левом углу, стены были закрашены в серо-голубоватый тон, а свет проникал в него через небольшое окно, на котором стоял колючий цветок алоэ, и если не считать увешенные на стене флаг и герб Росси, то помещение было довольно серым и скучным для глаза.

–

Ну что ж, рассказывайте, – спросил у них Эльдар, усевшись на своё кресло, – что вы знаете об Арене?

Ребята бросили взгляд друг на друга, потому как уловили в этом вопросе ясный софизм.

–

Ну, мы знаем его как хорошего и простого человека, – ответил Али и украдкой бросил, – чего не скажешь об его компаньоне… много дурных слухов ходят про…

–

Сейчас речь не об Омаре, – усмирил разговор Эльдар, – этот человек давно у нас на крючке, и…

–

Так, значит, это всё-таки правда? – вскрикнули Али и Хабиб; один лишь Малик не дёрнул бровью и на восклики друзей, он ехидно брыкнул:

–

Я же вам говорил!

–

Но Арен-то хороший! – вставил резко по-ребячески Хабиб.

–

Хороший?.. – переспросил с ухмылкой Эльда. – Если его можно назвать таким, то я не представляю, каким должен быть плохой человек.

Его слова вконец смутили парней.

–

Вы знаете про Арена то, – довольно смело спросил Али, – чего не знаем мы?

Эльдар вонзил в него свои обострённые глаза, которые бросили Али в неловкое положение.

–

А вы не замечали чего-нибудь подозрительного? – с лёгкой строгостью, спросил он. – В поведении Арена или в товаре, который вы разгружали?

Услышав это, ребята тут же вспомнили случай с разбитым ящиком.

–

Вы знаете… – начал осторожно Малик, – однажды мы действительно заметили кое-что…

Лицо Эльдара сделалось более серьёзным, и, чуть приподнявшись на кресле, он попросил подробно описать ему всё, что они видели. И тогда Али изложил ему всё в кратком компедии.

–

Дайте я угадаю, – флегматично произнёс Эльдар. – Этот негодяй сказал вам, что якобы это оружие предназначено для правоохранительных сил города?

–

Вообще-то, он сказал для военной части города, – поправил его Хабиб.

Снова опрокинувшись к спинке кресла, Эльдар, не скрывая ненависти в глазах, сказал:

–

Ах, каков негодяй. Врал даже детям. Ну что ж, вы хотели узнать, почему мы закрыли его склад? Вот вам и ответ!

Ребята потупили на него глаза.

–

Что ты этим хочешь сказать? – спросил Али.

–

Неужто вам нужны иные объяснения? Тут всё и так ясно – как день. Ваш работодатель – оружейный контрабандист.

В кабинете мигом воцарилась мёртвая тишина. Ошеломлённые услышанным, лица парней сменили краску, и они вперили глаза на Эльдара.

–

Как же так? – чуть задыхаясь от волнения, проговорил Али. – Это, наверное, какая-то ошибка…

–

Это правда, Али, – ответил Эльдар, – эта нечисть вошла в доверие и усыпила вашу бдительность, как и многих.

Как описать состояние человека, который под строгим взором отца был воспитан блюсти честь горца и под страхом Божьей кары отстранялся от всего недозволенного и аморального? И вот сейчас, когда парни узнали, что способствовали реализации товара, что нёс собой лишь кровь, слёзы и горе, то вся их совесть содрогнулась от отчаяния и возненавидела руки, которые касались тех денег, что они приносили домой, и даже то время, которое они проводили на этом складе. И, созерцая эту сокрушительную для совести правду, нашим героям стало неполадно на сердце, и все их душевные тяготы, как и полагается возвышенным натурам, отражались теперь на их пылающих ненавистью глазах и на лицах, бледных от стыда. И тот факт, что делали они это неосознанно, и обмануто, никак не облегчал им самобичевание перед своею доблестью и самоукорение перед ликом совести.

–

Дьявольщина, – ударив кулаком по ладони и с трудом сдерживая слезы, вскрикнул запальчиво Хабиб, – выходит, мы работали на преступника?

Эльдар молча кивнул головой в знак согласия. И, наблюдая их скованность и полыхающие от негодования лица, он определил, что эти дети выходцы из тех семей, которых воспитывают в строгих религиозных и высоконравственных устоях, для которых блюсти отцовский закон – святой долг, а нарушить его – большое святотатство.

–

Тогда я не могу понять одного, – взяв себя в руки, сказал Малик, – зачем вам Аскер?

–

Я уж думал, что вы об этом и не спросите, – с улыбкой, ответил Эльдар. – Два этих мерзавца скрылись из города, и, к сожалению, мы пока не можем вычислить их местонахождение. Мы долго следили за Ареном и Омаром, и в ходе этих мероприятий нам стало известно, что у Омара есть сын – Аскер, который учится в вашей школе, – и, чуть привстав на месте и положив руки на стол, он продолжил: – Понимаете, ребята, допросив его, мы бы могли выйти на его отца и Арена. Конечно, первичным моим планом было навести справки у руководства школы, но тут подвернулся случай, что трое его одноклассников оказались прямо передо мной, и, надеюсь, теперь понятно, почему я попросил вас проехать со мной в участок?

Все трое утвердительно кивнули.

–

И от вас мне просто нужна информация, – продолжил Эльдар, – где Аскер часто проводит время и в какой компании?

–

Мы бы рады помочь, вот только, – разведя руками в стороны, отвечал Али, – мы и сами не знаем, где он?

–

В школе его не видно вот уже два дня, – добавил Хабиб.

Эльдар нахмурив брови.

«Видимо, Омар всё-таки взял его с собой, – признался себе наконец он. – Мерзавец понял, что оставлять сына в городе для него будет опасно. Вот мразь!»

–

Вы уж простите, – проронил осторожно Малик, – но нам более нечего вам сообщить.

–

Ну, я надеюсь, – произнёс Эльдар, – что вы обязательно сообщите нам, если он вдруг попадётся вам на глаза?

–

Ох, не сомневаетесь! – с ухмылкой на лице ответил ему Малик, и заметив то, с каким энтузиазмом он это сказал, Али и Хабиб искоса посмотрели на него. Ведь в его словах и намерениях крылось кое-что личное, и они знали, что именно.

Поднявшись с места, Эльдар попросил у них прощения за то, что отвлёк их, быть может, от важных дел, и, поблагодарив за информацию, велел им разойтись по домам.

–

А что будет со складом? – поинтересовался Малик.

–

Не волнуйся, – ответил Эльдар, – им давно заинтересованы другие предприниматели. Нам осталось только проверить, не ведут ли они те же дела, что Арен, и если все будет легально, я вам обещаю, что склад снова будет открыт!

Глаза ребят засияли от радости.

–

Надеемся, что так оно и будет, – сказал Али, – потому как он единственный колодец в нашем городке, из которого многие пьют воду.

Эльдар был удивлён его красноречием, и не зря его взор первым заметил именно этого юношу. Его внешность и речь так и дышали харизмой лидера.

ВЕСЕННИЙ ДОЖДЬ

Середина апреля. В потеплевшем воздухе чувствовались первые признаки весны. Из своих лопнувших темниц появлялись на свет Божий молодые листья, и первая сирень, распустившаяся поутру, туманила своим ароматом рассудок всех живых существ. Всё вокруг задышало свежестью и мечтательной нотой романтики.

–

Ты что, мама? – возразил он горячо. – Я должен служить – это мой долг перед Родиной.

–

Пойми, сынок, – выразила своё беспокойство мать, – я боюсь. Ходят слухи, что война в Чечне неизбежна.

–

Не стоит верить всем слухам, – сказал юный джигит, пытаясь успокоить мать. – Я уверен в том, что никакой войны не будет.

–

Оставь его, жена, – строгим тоном вмешался глава семьи. – Он прав. Это его долг.

Услышав речь отца, тот посмотрел на него глазами, в которых читалась благодарность за поддержку.

–

Счастье матери – это когда её ребёнок рядом с ней, – посмотрев на супруга, нравоучительно бросила белокурая женщина.

На что тот не смог придумать ответа.

–

А счастье ребёнка, – вдруг произнёс Али, – в улыбке матери.

Мустафа одобрительно взглянул на сына. Умением того вставить в нужный момент терпкие слова, что могли перевернуть всё настроение публики, его всегда восхищало.

–

Успокойся, Захра, – сказал он гордо, – разве не видишь, какого сына ты родила?

Али выпрямил свой стан; слова отца были лестны его самолюбию. А в это время из отдалённой части гостиной за их беседой пристально наблюдали Хабиб и Хадиджа.

–

Мой старший брат, – молвила Захра, – не послушав мою мать, ушёл на фронт в Афганистан и не вернулся! – И, взяв руку сына, она прибавила: – Сейчас и я прошу тебя о том же. Не езжай!

После сказанных слов матери Хадиджа неожиданно схватила за руку Хабиба и вся, напуганная неведомым страхом, застыла свой синий взор на Али.

–

Что случилось? – удивлённо спросил у неё Хабиб.

Но та не ответила ему и молча продолжала смотреть на старшего брата. Её странное поведение слегка насторожило Хабиба, и только он хотел снова что-то спросить, как вдруг по гостиной, словно гром, прошёлся голос возмущённого баритона:

–

Ты что такое говоришь, Захра? – вскрикнул Мустафа, – Наш сын идёт на службу, а не на фронт. Сплюнь, женщина. И не каркай более!

Однака Захра не внемля риторикам суеверного супруга, продолжала с тревогой и мольбою смотреть на сына.

–

Мама, – молвил с почтением Али, – я когда-нибудь нарушил данное тебе обещание?

–

А при чём тут это? – спросила та удивлённо.

–

Нарушал? – вновь повторил Али.

–

Нет, – нахмурив брови, ответила Захра, догадываясь к чему он ведёт речь.

–

Так вот, – продолжил Али, – Я обещаю тебе, что вернусь к тебе целым и невредимым.

Захра вглядывалась в его наполненные уверенностью глаза, сострила, что реприманд с её стороны здесь был более ни к чему. Он был упрям до невозможности.

–

Успокойся, Захра, – обратился Мустафа, – Твой сын дал тебе слово, и он его обязательно сдержит. Ты знаешь это лучше всех!

А на противоположной стороне гостиной стояла иная сцена.

Хабиб с отчётливой тревогой, молча изучал настроение сестры. Та была сама не своя и неотрывно смотрела на Али. И вдруг, в мгновение ока, в её голове пробежала мысль, которую она восприняла за свою интуицию, и от этого она сделалась ещё бледней и стала всё сильнее сжимать руку брата. Почувствовав беспокойство сестры, тот вновь спросил у неё, в чём дело? И тогда, взглянув на него, та тихим голосом молвила:

–

Хабиб, убеди его не ехать в армию. Прошу тебя, брат, сделай это.

В голосе и в глазах кудрявой блондинки ясно присутствовал страх, который тот отчётливо расслышал и видел.

–

У меня плохое предчувствие, – дрожащим голосом продолжила Хадиджа, – прошу тебя, поговори с ним.

Она была напугана, будто бы эту мысль ей нашёптывал кто- то извне…

–

Но, Хадиджа, – не переставая удивляться поведению сестры, ласково возразил Хабиб, – этого не смогла сделать мама. Меня-то он точно не станет слушать. Ты ведь знаешь, что Али тот ещё – муфлон.

Однако встревоженный взгляд сестры убедил его в решительности её просьбы.

–

Ну хорошо. Я поговорю с ним! – ответил он коротко.

Хадиджа вздохнула и вновь обратила свой взор на Али.

–

Пойдём, Мустафа, – капитулированно произнесла Захра, – твой обед остынет.

–

Рад, что ты успокоилась, – довольно отозвался Мустафа, не обращая внимания на холод её голоса. – Теперь пошли. Посмотрим, что ты мне там настряпала.

И войдя под руку друг друга, они вдвоём направились в сторону кухни. Провожая их взглядом, Али ненароком заметил, как, стоя подле лестницы, Хабиб и Хадиджа о чём-то усердно толкуют. Эти двое были так схожи и так милы, что всячески вызывали в его душе тот исключительный восторг, который ощущает человек при виде неописуемой прелести. И вся умильность этой картины возвратила его в мир детства, когда он – как старший брат напутствовал младшему, а сестру носил на плечах, позволяя ей исковеркать ему причёску. Улыбнувшись этим приятным воспоминаниям, Али положил руки в карманы брюк и с важным видом подошёл к близнецам. Подойдя ближе, он сразу же заметил в глазах сестры тень тревоги. Однако, не став у неё ничего справлять, он тривиально обратился к брату:

–

Присматривай за ней, пока меня не будет. Хорошо?

–

Конечно, Али, – ответил Хабиб.

–

Я уже не маленькая, – возмутилась Хадиджа, – сама смогу о себя позаботиться.

–

Видно, как ты о себе заботишься… – с ухмылкой ответил Али. – Не смогла даже понять, что Аскер держал тебя за дурочку.

На голубые глаза Хадиджи накатились слёзы. И та тревога, что играла в ней минуту назад, теперь сменилась обидой. Не сказав более ни слова, она поднялась к себе. Али задрал нос и сделал вид, что ничего не заметил.

–

Зря ты с ней так, – укором бросил ему Хабиб.

Не ответив на его упрёк, тот, накинув на себя кожаную куртку, направился к двери.

–

Куда ты собрался?

–

Прогуляюсь немного, – ответил брату Али, – а вы готовьтесь. Ведь скоро экзамены.

После, отворив дверь, он вышел на улицу.

За порогом стояла пасмурная погода. Серые тучи окутали всё небо над древним городом: изредка в нём сверкали вспышки молний, а по его дворам гулял свежий весенний ветерок. И только вступил Али ногой за порог дома, как вдруг хляби небесные разверзлись и раздался гром, а вслед за ним на землю обрушился дождь. Али обожал эти прекрасные ноты погоды. Ведь она завораживала его дирижёрством своего дождя, что, разбиваясь об титановый асфальт, имитировал шум оркестра. И, стоя посередине улицы, он с намокшим лицом и дыханием ровным, как у воды, вслушиваясь в этот глухой звук, подавлял внутри себя все иные ноты бытия. И в этот день он прогулялся до тех пор, покуда не погасли грустные и чарующие апрельские сумерки.

Эта весна ознаменовалась событиями, что остались за ширмой неведения для многих людей страны.

В 1993 году президентом РФ Б. Ельциным был подписан указ о новой конституции России, но экономика по-прежнему пребывала в упадке. А в это время в Чечне среди народа гуляли крамольные настроения, которые частично перерастали в открытую силовую агрессию против государственных структур. Шли ожесточённые бои, были первые жертвы среди мирного населения и в войсковых частях. Назревала полномасштабная гражданская война.

Однако в нашем древнем городе всё текло в русле покоя, и он нежился в объятиях зелёной весны.

ЗЕРКАЛО БУДУЩЕГО

Лето в Дербенте выдавалось особенно жарким. Солнце обильно поливало землю своими палящими лучами, которые не щадили никакого и даже плавили асфальт, что в свою очередь заглатывал в себя колеса машин. В парках и аллеях города деревья, треская корой, изнывали от зноя, а под сечем выжженная трава глядела уныло и казалось, что и сам воздух был прогрет горячим паром. Загородный подгорный лес стоял молча, неподвижно, словно ожидая чего-то. Но и он, и его обитатели задыхались от летнего пекла и с мольбою к небу взывали о дожде, как грешник взывает о прощении к Богу.

Почти все окна дома были нараспашку, и стремясь из них, наклонялись снопы солнца. Жара стояла невыносимая. Ситуация усложнялась и тем, что единственный кондиционер в доме снова вышел из строя.

Играя веером у себя в руках, Хадиджа вышла из своей комнаты и решила приготовить что-нибудь на обед; отец должен был скоро прийти на свой перерыв. Зайдя на кухню, она вдруг заметила на столе коробку, которая была завёрнута в красную ленту, а на ней лежала записка из трёх слов:

«Для любимой сестры».

Спустя мгновение губы красавицы разомкнулись от радости и причмокнули, словно в поцелуе. Позабыв о том, с какой целью она зашла на кухню, она заинтригованно распутала красный бант и осторожно подняла картонную крышку. Лик её озарила улыбка, и, подпрыгнув на месте, она воскликнула, хлопая в ладоши:

– Ой… какая прелесть!

Внутри коробки лежало белое платье, с прекрасной вышивкой из шёлка, украшенное блестящими камнями и узорами в виде лилий. С дрожащими от волнения руками она бережно достала его из коробки и, вдохнув в себя его чистый аромат, прижала к груди.

–

Ах… – испустила она восторженный вздох. – Как же оно приятно на ощупь.

Радости её не было предела, лицо её так и дышало счастьем. Закружив с ним по кухне, будто бы танцуя вальс с партнёром, она неожиданно услышала позади себя баритон:

–

Мы рады, что подарок пришёлся тебе по душе.

Девушка обернулась и увидела на пороге братьев. На её нежном как шёлк лице выступил лёгкий румянец. Аккуратно повесив платье на спинку стула, она, не проронив ни слова, медленно подошла и обняла обоих.

–

Наверное, я родилась под счастливой звездой, – сказала она со всей лаской в голосе, – раз судьба послала мне таких братьев.

–

И это ещё не всё, – выпустив её из объятий, сказал Хабиб.

–

Да, не всё, – произнёс Али и протянул ей ещё одну коробку, но на сей раз малого размера.

–

Что это? – робко спросила Хадиджа.

–

Дополнение к твоему наряду, – моргнув ей глазом, с улыбкой ответил Хабиб.

Хадиджа с радостью взяла коробку и с нетерпением открыла её.

–

Тебе они нравятся? – спросил Хабиб.

–

Они просто чудесные! – с трепетом души, выдохнула Хадиджа.

И, не стерпев, она высвободила ноги из тапок и отбросив их небрежно в стороны, стала примерять белоснежные лабуте- ны. Братья смотрели на неё с улыбками на лицах; она вела себя, словно маленькая девочка.

–

Я их надену и на свой выпускной, – щеголяя в новой обуви по кухне, восхищённо произнесла красавица.

Организаторы выпускного вечера впервые позволили участникам пригласить на бал своих родных. И получив одобрение родителей, Али позвал брата с сестрой, чтобы те увидели, как проходит вечер выпускников.

–

Мы хотим, чтобы на балу ты была самой красивой, – сказал Хабиб.

–

Как говорится: прелесть присуща красоте, – добавил Али, а после, взяв руку сестры, он произнёс с оттенком сожаления в голосе: – Однажды по моей вине ты проронила слезу. Теперь же я желаю, чтобы улыбка никогда не спадала с твоего прекрасного лица.

Взглянув в его красивые глаза, в которых читались лишь искренность и любовь, Хадиджа молча прижалась к его широкой груди.

В кухню заглянули родители и, увидев подобную сцену, обрадовались тому, что все разногласия меж их детьми улеглись.

–

Вот видишь, Мустафа, – не скрывая своего довольства, произнесла Захра, – счастье и радость в нашей семье будут лишь тогда, когда наши дети станут понимать друг друга.

–

Ты права, милая, права… – отвечал Мустафа и, заметив тревогу в её глазах, прибавил: – Но тогда почему твой взгляд такой печальный?

–

Я не хочу, чтобы в нашей семье произошёл раскол, – взглянув на него, ответила та. – Прошу тебя, Мустафа, убеди Али не ехать в армию; у меня плохое предчувствие.

–

Опять ты за своё, женщина! – возмутился мужчина, – Ты ведь знаешь, какой он упрямый.

–

Этого я и боюсь, – ответила Захра, – из-за своего характера он может пострадать, – и, взяв его за руку, она прибавила: – Я умоляю тебя, поговори с ним.

–

Ладно, – отступив перед её настойчивостью, сказал тот, – я с ним поговорю. Но вряд ли это что-нибудь изменит.

–

Что это за привычка подслушивать разговоры своих детей? – заметив родителей, с улыбкой произнесла Хадиджа.

–

Это не привычка, – ответила Захра, – а чистая случайность.

–

Уж больно часто они возникают, мама, – с ухмылкой сказал Али.

-

Признайтесь уже… – проговорил Хабиб, – ведь вы подслушивали нас?

–

От вас ничего не скроешь, – ответила Захра, – А ну, покажите-ка, что вы там подарили моей девочке?

–

Взгляни, мама, – не скрывая радости, продемонстрировала презенты Хадиджа, – какое прекрасное платье. А какие туфли.

–

И вправду прелестные подарки, – довольным тоном заметила мать и, взглянув на сыновей, прибавила шутя: – Я всегда знала, что у вас, мальчики, утончённый вкус в женской одежде.

–

Что правда, то правда, – поддержал юмор Али.

И, услышав это, все взорвались в хохоте.

–

Ладно уж, – проговорил Мустафа, – подарки так подарки, – и, бросив руку в карман пиджака, он достал маленькую коробочку. – Вот, дочка, это тебе от меня.

Хадиджа взяла его и в парах своего естественного нетерпения открыла крышку. Али и Хабиб тоже вытянулись из любопытства, чтобы увидеть, что же было спрятано внутри него, но а там…

–

Папа… – приложив руку к груди, вздохнула Хадилжа в приступе экстаза, восхищённая блеском золотого колье, и, долго не думая, бросилась его обнимать.

–

Вот его-то тебе и не хватало, – добавила Захра. – На балу ты будешь самой прекрасной.

Хадиджа смущённо улыбнулась ей в ответ, и в этот миг каждый из детей семьи Гусейновых возвёл про себя хвалу Богу за таких родителей.

–

Давайте проведём этот день в кругу семьи, – предложил Мустафа.

–

Ты прав, отец, – одобрительно отозвался Али. – Это замечательная идея.

И все мужчины семейства направились в гостиную и расположились перед телевизором. Хадиджа вместе с матерью стали преподносить чай и сладости к столику, а затем присоединились к остальным.

–

Отец, – обратился Хабиб, – а твоя работа?

–

Нет, сынок, – ответил Мустафа между глотками чая, – сегодня я возьму выходной. Давненько я не сидел со своей семьёй.

После, опрокинувшись на спинку дивана и взяв в руки пульт от телевизора, он стал переключать каналы в поисках своей любимой передачи, как вдруг…

«Мы сейчас прерываем передачу, чтобы сообщить экстренный выпуск новостей».

Поставив на стол чашки с чаем, все переключили своё внимание на голубой экран.

«Сегодня была обстреляна колонна, которая продвигалась в сторону Грозного, – начал ведущий, – Как утверждает следствие, войска оппозиции были обстреляны боевиками мятежного генерала Дудаева, задумавшего осуществить переворот в Чеченской республике.

Оборонительные войска оппозиции с каждым днём терпят всё более весомые потери».

Слушая эту ужасную весть, Захра машинально схватилась за руку мужа и с каждым новым словом ведущего, все сильнее сжимала её.

«Правительство Российской Федерации решило ввести войска для помощи оппозиции, – продолжал ведущий, – однако, недооценив военную подготовку дудаевцев, они попали под шквал мощного огня их боевой техники».

Али периодически смотрел на мать. Её патетическое настроение подсказывало ему, что по окончании этого эфира вновь заиграет пластинка, которую, он надеялся, домочадцы забыли навсегда.

–

Всё будет хорошо, Захра, – чувствуя, как та нервозно сжимает его руку, вполголоса сказал Мустафа. Однако вся ирония состояла в том, что он сам расслышал в собственном голосе все ноты сомнения этих же слов.

Захра удивлённо посмотрела на него.

–

Ты разве не слышал? – вскрикнула она. – Я ведь говорила, что всё так и будет. Начнётся война. Говорила ведь…

И сознание своей правоты загорелось у неё не только в голосе, но и в глазах.

–

Опять началось… – испустив утомлённый вздох и ударив кулаком по лбу, выдохнул Али.

–

Да, я начала, – обернувшись к сыну, сказала Захра. – Теперь ты убедился, что мои опасения были не напрасны?

–

Мама, – обратился Али, – эти солдаты контрактники. В горячие точки не отправят юных призывников. Они все профессионалы, – и не успел он закончить свою речь, как вновь по телевизору передали:

«Почти все погибшие солдаты были призывниками, которые даже не прошли полную военно-учебную подготовку. Именно в связи с этой причиной колонна потерпела поражение.

Руководство страны во главе с президентом Б. Ельциным выражает свои соболезнования родным и близким погибших солдат».

Али поджал губу.

–

Ну, что ты на это скажешь? – чувствуя преимущество, спросила мать.

Али молча смотрел в её наполненные страхом глаза, пытаясь придумать, что же ему ответить в защиту своих интересов.

–

Неужели ты не понимаешь, – продолжала Захра, пользуясь минутным колебанием сына, – что можешь оказаться в этом аду. Я не хочу оплакивать тебя так же, как те матери, что сейчас слушают эту новость.

–

Ну зачем ты всё обостряешь, мама… зачем? – с отчаянием произнёс Али. – Всё шло так хорошо. Зачем мы вообще включили этот проклятый телевизор?

–

Может, этот телевизор поможет тебе прозреть? – ответила Захра, не отрывая взгляда от сына.

–

Ну конечно, – с ухмылкой сказал Али. – Ящик с антенной будет учить меня, что мне делать?

–

Как ты разговариваешь с матерью? – возмущённо, грозным тоном произнёс Мустафа.

–

Отец, – обратился Али со всей серьёзностью в тоне, – поднимать вопрос о моем отказе от службы – бессмысленно. Я должен служить – это мой долг! Верно?

Мустафа промолчал. Он не стал скрывать на лице своего опасения. Все присутствующие замерли в ожидании того, что же скажет глава семьи. Ведь его слово окончательно поставит точку в этом спорном вопросе. И задумчивый взгляд, и молчание отца озадачили Али. Он понимал, что если отец примет сторону матери, то с мечтой о службе ему придётся проститься навсегда.

Мустафа видел огонь в глазах сына и давно понял, что им движет не столь чувство долга, как иная причина. В уме решение его казалась ему твёрдым, но в потаённых углах души, едва проникая в сознание, копошилась сомнение:

«Его что-то гложет в душе», – подумал он, всматриваясь в чёрные глаза упрямца. Будучи коммунистом до мозга костей, он тем не менее был человеком демократических взглядов, который не мог лишить сына свободы слова и выбора. Конечно же, ему не были безразличны чувства жены, но он не желал, чтобы его дети чувствовали над собой манипуляцию родителей. Ну Али- то уж тем более, всегда стремился к сепаратизму от их опеки.

–

Ты хорошо подумал? – к удивлению всех сидящих, неожиданно спросил Мустафа.

–

Да, отец, – облегчённо вздохнув, ответил Али.

Захра потупила глаза на мужа. Ведь она уже посчитала, что все обстоятельства и доводы убедили того не отпускать сына в армию, и посему потворство его было ей недосягаемо. Она хотела было взбунтоваться, но муж схватил её за руку и прошептал:

–

Отпусти его, Захра. Али уже всё решил, и не пытайся больше разубеждать его. Ты поняла меня?

–

Но как же я… как же так? – проговорила неуверенно Захра.

–

Ты поняла меня? – строго произнёс Мустафа.

Захра опустила глаза и тихим голосом ответила – «Да», отчего Али расслабился и вздохнул с глубочайшим облегчением. Но вдруг среди долгожданно наступившего молчания в гостиной прозвучал тихий и дрожащий голос:

–

Али, не езжай в армию…

В комнате появилась глухая тишина. Все удивлённо взглянули в сторону Хадиджи. Глаза её были наполнены страхом, а лицо было бледнее рукавов её кофточки.

–

Что с тобой, дочка? – взволнованно приблизившись к ней, спросила Захра.

Но та, не отрывая взгляда от брата, снова повторила:

–

Али, не езжай.

Поведение сестры слегка напугало Али и остальных членов семьи.

–

Прошу тебя, Хадиджа, – произнёс он запинаясь, – не начинай. Как же вы, женщины, не можете понять, что это мой долг перед страной. Я жажду воздуха, простора, движения.

–

А, – вытянула Хадиджа, будто поймав его на слове. – Значит, это важнее, чем твой долг перед семьёй? Твой эгоизм врачует лишь твоё эго, но причиняет боль нам.

Али подкусил губу от раздражительности тем, что сестра утёрла ему нос его же словами.

–

Успокойся, Хадиджа, – повелительным тоном сказал Мустафа, – не разговаривай так со старшим братом.

–

Мой старший брат упрямец, каких свет не видывал, – утончённо возразила ему Хадиджа. – Ия разделяю опасение мамы.

Захра улыбнулась ей в знак благодарности за поддержку.

–

Как же мне всё это надоело, – вскочив с места, утомлённо вскрикнул Али. И с расстроенным лицом поднялся в свою комнату.

Проводив его взглядом, Хадиджа повернулась к Хабибу и, взяв его руку, сказала:

–

Прошу тебя, ступай за ним и попытайся разубедить его.

–

Да что с тобой такое? – спросил на волне своего опасения Мустафа.

–

Не знаю, папа, – посмотрев на него, ответила с дрожью на устах Хадиджа, – но меня что-то терзает изнутри.

Мустафа обменялся взглядом с женой. Та только могла что развести руками в стороны, показывая ему свою озадаченность. Тем временем Хадиджа снова посмотрела на Хабиба и синими глазами выпрашивала у него исполнения своей просьбы. Чувствуя, как взволнованно тряслась её рука, Хабиб смотрел в её наполненные страхом глаза и, не сказав ничего, молча поднялся с места и направился к лестнице. Остальные же члены семьи с надеждой смотрели ему вслед, даже Мустафа. Он всегда знал, что между братьями есть некая ментальная связь, что скрыта от глаз иного люда, и быть может, Хабибу всё же удастся разубедить упрямца. Он не желал себе этой доли и даже был рад, что её возложил на себя его младший сын.

Хабиб довольно быстро поднялся на второй этаж и бесцеремонно вошёл в комнату старшего брата, и, к своему удивлению, застал там весьма странную сцену. Поставив перед собой какую- то картину, Али всматривался в неё так внимательно, что лицо его ясно выражала озадаченность и лёгкую тревогу. Но заметив краем глаза брата, он резко взял её в руки и попытался спрятать.

–

А тебе не кажется, что это уже глупо? – ухмыляясь, произнёс Хабиб.

Али с горечью признал правоту его слов и свою опрометчивость.

–

Что там у тебя? – подойдя ближе и вытянув шею, спросил Хабиб.

Али выпустил тяжёлый воздух и, отведя взгляд в сторону, показал ему полотно.

Такого афтершока Хабиб не испытывал прежде никогда. Дрожь галопом пробежала по всему его телу, оставляя на смуглой коже пупырышки и взъерошенные волосы, а лоб весь покрылся холодным потом.

–

Али… – протянул он напуганно, – что это такое? Что ты нарисовал, брат?

–

Это мой сон, – спокойным голосом ответил тот.

–

Сон? – вперив в него глаза, удивился Хабиб и отметил по его голосу, что он говорит серьёзно.

–

Эту сцену я видел во сне, – тем же тоном продолжил Али, – и я думаю, что это зеркало моего будущего.

В комнате повисла тишина. Братья молча воззрились друг на друга, и стекло окна мигом покрылось влагой, будто вспотело от появившегося между ними напряжения.

–

Значит, дело вовсе не в долге, – нарушив эту странную тишину, произнёс Хабиб, – а перед этой картиной. Я угадал?

–

Быть может, ты прав, – ответил Али, – интерес к познанию того, является ли это моим будущим, оставило на втором плане моё чувство долга перед страной.

–

Что?.. – вскликнул тот. – Так, значит, ты просто хочешь узнать для себя, был ли твой сон вещим?

Али промолчал и окинул взгляд на картину, а если быть точнее, на безликую девушку, которая была на ней изображена.

–

Постой-ка… – уловив что-то в его странном поведении, сказал Хабиб. – Быть может, дело совсем в другом? Ты случайно не хочешь узнать, кто эта девушка?

Али потупил на него озадаченные глаза, и этого оказалась достаточно, чтобы тот всё понял и вышел из себя.

–

Вы, художники, действительно сумасшедшие! – вырвал из глубин своей души Хабиб с ясным оттенком презрения.

–

Ты прав, – ответил Али, – но это и есть горькая правда нашей жизни.

На что вновь бурно отреагировал Хабиб:

–

Что за бред ты несёшь? Что за вздор и безответственность? А как же те, которым ты дорог? Мама, папа… Ты что, сошёл с ума?

–

Движет ли мной интерес или же чувства долга, мне всё равно, – ответил стойко Али, – но в армию я всё же поеду!

Хабиб смотрел на него, как на безумца.

–

Если это и есть твоё будущее, – приняв иную позицию, обратился он, – то скажи, зачем оно тебе такое?

Али промолчал.

–

Быть может, Аллах показал тебе будущее, – продолжал Хабиб, – дабы уберечь?

–

Я думал над этим, – ответил Али, – но, быть может, и так, что Аллах показал мне его, дабы я был готов к тем испытаниям, что ждут меня впереди. И знай, Хабиб, чему суждено быть, тому не миновать!

–

Значит, ты выбрал безрассудный путь?! – сказал Хабиб, не отрывая от него холодного взгляда. – Путь тщеславия и эгоизма?

–

Не тебе судить о моих поступках, – твёрдо возразил ему Али и, указав ему на дверь, прибавил, – а теперь ступай.

Хабиб смотрел в его газа и видел в них синее пламя уверенности в своих словах, а его дым, что взмывал к взору, вконец затмил в нём здравый смысл. Не проронив больше ни слова, он направился к выходу.

–

Родителям ни слова! – бросил ему вслед приказным тоном Али.

Подойдя к двери, Хабиб обернулся на брата и хотел было сказать ему что-то напоследок, но промолчал, увидев, как тот проводит рукой по картине, будто бы гладит лицо той девушки.

«Безумец…», – сказал он про себя и хлопнув дверью, ретировался из помещения.

Спускаясь вниз, Хабиб увидел в конце лестницы Хадиджу. Та стояла в состоянии саспенса и, покусывая губу, с волнением потирала руки.

–

Ну что? – спросила она, как только он спустился к ней.

Хабиб молча посмотрел на неё, и туманность взгляда брата

озадачила её.

–

Почему ты молчишь? – вновь спросила она.

В ответ тот молча покачал головой и направился в сторону кухни. Поведение брата встревожило Хадиджу и не задумываясь она пошла за ним.

–

В чём дело? – просила она, – Что ты молчишь? Он объяснил, почему так рвётся в армию?

–

Он не рассказал, а показал причину, – неуличенно ответил Хабиб.

–

Показал? – удивлённо спросила та.

–

Да, показал, – утвердил Хабиб и, взглянув на сестру, прибавил, – и если и ты хочешь увидеть эту причину, то поднимись к нему и сама взгляни на полное безумие своего старшего брата.

Кудряшка скрестила на нём удивлённые брови. Заинтригованная этой бутафорией, она, не вдаваясь в тираду их причины, направилась в комнату Али. Медленно поднимаясь по лестнице, она на цыпочках подошла к двери его комнаты, но не поспешила её открыть. Немного постояв перед ней, она осторожно, почти бесшумно повернула ручку и чуть приоткрыла её, дабы одним глазом увидеть то, что происходит внутри. И когда дверь поддалась ловкости её рук, Хадиджа увидела, как Али с непередаваемым странным выражением лица стоял и задумчиво глядел на что-то, и она не могла понять на что, поскольку край двери загораживал ей вид. Он стоял так довольно долго и не совершая ни малейшего движения, стал насвистывать себе какую-то песню, что показалась ей довольно зыбкой для души и неприятной для слуха. Что-то странное и даже мистическое было в этой музыке, от которой по спине Хадиджи табуном пробежались мурашки. Стоя бесшумно и всматриваясь и вслушиваясь в то, что происходило в комнате, она стала замечать, что начала входить в некий транс; то ли на неё так влиял супостатный сан брата, с его магической притягательностью, то ли это была коньекрура от той музыки, что он насвистывал. Однако её все сильнее накрывало наваждением, а в затаённых углах мозга даже заиграла диковинная мысль, что за ними обоими наблюдает третья персона, присутствие которой пусть и было незримым, но оно ощущалось в каждом дуновении оконного сквозняка; в каждом ланите света люстры. Молчаливость этой рутины продолжалась до тех пор, пока ни с того ни с сего Али, схватив предмет своего внимания, стал нетерпеливо оборачивать его в мешковину, и лишь тогда Хадиджа смогла увидела, что это была картина. И ей показалось странным поведение брата, когда она наблюдала, с какой спешкой и волнением тот оборачивал её в ткань. После, спрятав картину под кровать, Али направился к выходу, и тогда с лёгким шагом эльфийки Хадиджа незамедлительно спряталась в противоположной комнате.

Подойдя к двери, Али заметил, что та немного приоткрыта.

– Будто бы тебя, Хабиб, – проворчал он, – не учили дверь за собой закрывать.

Выйдя из комнаты, он направился вниз, и когда донеслись его шаги с последней лестницы, Хадиджа бесшумно, едва касаясь пола, засеменила в его комнату, и не теряя времени, достала из-под кровати картину. Взяв её в руки, она поставила её на кровать, и осторожно развернула полотно.

Как и в случае с Хабибом, сильнейший шок поразил её от увиденного. Дрожь стремглав, словно табуном, пробежала по всей её спине; ею овладел непостижимый страх. Она смотрела на картину брата напуганными глазами, пытаясь понять, что побудило того написать столь ужасное полотно?

Когда Али спустился вниз, то услышал голос матери, которая с кем-то на эмоциональном уровне разговаривала по телефону. Видимо, изливала душу своей верной подруге. И тогда Али сострил, что если сейчас попадётся ей на глаза, то его вновь настигнет риторика её тревоги и мольбы, чтобы он отступил от затеи с армией. И посему он принял решение вернуться в свою комнату и там переждать эту страстную бурю, которая порядком его утомила.

Когда он поднялся обратно наверх, то заметил, что дверь комнаты снова приоткрыта.

«Странно… – потирая нос, подумал он удивлённо, – вроде бы я запер её когда выходил, или нет?.. «

Но когда он отворил её, то его удивление сменила ярость. Ха- диджа стояла к нему спиной и с застывшим взором смотрела на то, что лежало на его кровати.

–

Что ты тут делаешь? – вскрикнул он грубым тоном.

Услышав грозный голос брата, Хадиджа подскочила от испуга

и резко повернулась к нему.

–

По какому праву ты без ведома зашла в мою комнату? – тем же тоном прибавил Али. – И ещё смеешь трогать мои вещи!

Хадиджа молчала, потупив на нём свой синий взор. Поняв, что сестра шокирована увиденным, Али не стал больше задавать вопросов, а просто подошёл ближе и бесцеремонно, игнорируя её присутствие, снова обернул картину в ткань и положил её обратно под кровать. Затем, выпрямившись во весь рост, он повернулся к сестре, и лишь сейчас, когда первые посулы возмущения отступили, он увидел, как две слезинки задрожали на её длинных ресницах. Не найдя слов для оправданий, Али отвёл от неё смущённый взгляд и медленно шагнул в сторону двери.

–

Ответь мне… – вдруг произнесла Хадиджа, – Ответь только честно.

Али обернулся.

–

Твоя поездка в армию лишь предлог?

–

Я рад, что ты это сразу поняла сестра, – вполголоса и не без доли иронии ответил тот.

–

Так это правда?! – вскрикнула Хадиджа, – Ты едешь, чтобы узнать.

–

Да, это безумие! – мгновенно прервал её Али. – Но я имею право знать.

–

Что знать, Али, что?.. – придя в исступление, возразила в сердцах Хадиджа, – а ты разве не подумал о маме, о нас?.. Это картина не зеркало будущего.

–

А если оно? – сказал Али.

На что Хадиджа тут же ответила:

–

Да если и так. Скажи, разве тебе нужно такое будущее?

Али вздохнул:

–

Опять двадцать пять, – фыркнул он, утомлённый этой надоедливой тирадой.

–

Если оно и есть моё будущее, – отвечал он, – то я не смею обходить его стороной. Значит, я часть этой истории, и она не свершится без моего участия. – После, взяв руки сестры, он прибавил: – Полюбив Аскера, ты ведь не думала о последствиях?

–

А при чём тут это? – удивлённо спросила Хадиджа, – Что ты этим хочешь сказать?

–

Ты ведь знала, какой он, – объяснял Али, – но всё равно полюбила, посчитав, что сможешь изменить его в лучшую сторону.

–

Ну…

–

Так вот. Если это и есть моё будущее, то я попытаюсь изменить его. Попытаюсь спасти эту девушку, – он взял короткую паузу, а после с ухмылкой добавил: – Выражаюсь прям-таки, как герой из «Санта-Барбары».

Его жалкая попытка свернуть лодку этого тяжёлого диалога в иное русло не увенчались успехом. Хадиджа по-прежнему молчала, застыв на нём свои холодные, как глубины северных морей, глаза. Ведь завиральность идей брата казалась ей сплошной тарабарщиной, и она убеждённо порицала его за беспутную, бредоугодную решительность.

–

Я буду молиться, – произнесла она почти шёпотом, – чтобы сон твой остался всего лишь миражом твоей больной фантазии.

Али принял угрюмое выражение лица и хотел было ей ответить, но та опередила его, добавив:

–

Говорят, что труд сделал из обезьяны человека, а телевидение, кажется, исправила это недоразумение. Я советую тебе поменьше смотреть телевизор и обратиться к психологу. И в отличие от тебя – я не шучу!

Али проглотил язык и отвесил челюсть. Никогда досель младшая сестра не позволяла себе таких колких речей, вальяжного тона и поведения в общении с ним. Кроткая и тихая Хадиджа куда-то вдруг исчезла, а вместо неё перед ним стояла особа, полная решимости, которая ничуть не стеснялась своих высказываний. С такой стороны сестру Али увидел впервые.

–

Я знаю, мои поступки кажутся тебе глупыми, – произнёс он примирительно, – и не поддаются логическому объяснению. Но, клянусь тебе, я меньше всего на свете захочу причинить боль родителям.

Хадиджа просияла в лице.

–

Но это одна моя правда, а вторая – то, что я никогда не смогу подавить в себе интерес к чему-либо. И своё упрямство.

Хадиджа вновь омрачилась. Его слова уже не на шутку начинали её раздражать.

–

Я осознаю, – взяв её за руку, продолжал Али, – тебе и всем уже надоели мои поступки. Признаюсь, что бываю порой просто невыносим, ну что тут поделаешь, я таким родился. Считай это моим дефектом.

Хадиджа молча смотрела на него как на безумца, а Али всё продолжал бредить, неся чехарду о своём сне и что он якобы уверен, что оно зеркало его будущего.

–

Какой же ты хлыщ, – вырвалось у неё из сердца. – Смотри, чтобы это упрямство не довело тебя до беды.

–

Ты меня что, проклинаешь? – спросил он в парах.

–

Нет, конечно! – амбой вставила та, не желая признаться себе в том, что в этот момент из глубин её сердца действительно вырвалось что-то колкое и затаённое, то, что не поддавалось описанию. – Просто напутствую.

Али небрежно выпустил её руку и, отступив на шаг, с непонятной дрожью на душе, не сказав больше ни слова, направился в сторону двери. Слова сестры не расстроили, а скорей напугали его.

–

Прошу, ничего не рассказывай маме и папе, – отворив дверь, попросил он глухо, – пожалуйста…

Смотря в его грустные глаза, Хадиджа заметила в них некую скованность и, поняв, что он стал узником собственных помыслов, молча направилась к выходу. Шагнув за порог, она обернулась к нему и произнесла укоризненно:

–

Али, моя любовь была ошибкой. Быть может, и твой сон окажется…

–

Пусть даже и так, – перебив её, отрезал он, – Но я имею право на ошибку. Имею!

Хадиджа испустила последний вздох отчаяния и посмотрела на брата как человек растроганный и рассчитывающий на то, что этой своей растроганностью она изменит решение другого человека.

Но Али остался непоколебим.

–

Надеюсь, – произнесла она неприязненно, – ты знаешь, что делаешь…

–

Спасибо за понимание, – иронично ответил Али, – Теперь ступай и готовься, как-никак бал впереди.

–

Знаешь, у меня пропало желание идти на него, – бесстрастно сказала Хадиджа.

–

Пожалуйста, не отказывайся, – взмолился Али, – если ты не пойдёшь, то родители начнут что-то подозревать.

Впервые в жизни Хадиджа взглянула на него с жалостью. Её сильный, волевой брат, которым она так гордилась, сейчас выглядел таким беззащитным, а чего стоил его умоляющий взгляд, который так и выпрашивал у неё милосердия. И это возымело в ней сочувствие, которое испытывает здоровый человек к неизлечимо больному.

–

Хорошо, я пойду.

–

Спасибо, родная, – выдохнул Али в сердцах.

Хадиджа только бросила короткий шаг к выходу, как вдруг вспомнив о чём-то важном, остановилась и, посмотрев на брата, спросила:

–

А что это за мелодия, которую ты себе напевал?

Али вздрогнул так явно, что его внезапная апатия лихвой отразилась и на самой Хадидже.

–

Да… это… ну это… песня из одного кинофильма, – промямлил он едва слышно, – кажется так?! Да, точно так!

Глаза его были стеклянными, как у алкоголика, лицо деревянным, как у куклы, а весь образ его так и дышал волнением и сомнениями в собственных же словах. Хадиджа не ответила, а лишь нахмурила брови от мысли, что он её принимает за полную дурочку, которую можно обмануть столь банальным ответом. Не сказав ни слова, она вышла в дверной проём и лишь бросив короткий взгляд через плечо, который был полон возмущения, сказала с тем же тоном, что и лик её:

– Отвратительная мелодия.

ВЫПУСКНОЙ БАЛ

Шли гудки…

–

Алло, – раздался вдруг голос, – дежурный инспектор Тимур. Чем могу помочь?

–

Здравствуйте, – ответил он, – мне нужен Эльдар. У меня есть для него важная информация.

–

Как мне вас представить? – спросил Тимур.

–

Скажите, что звонит Али.

–

Не кладите телефон. Я доложу ему.

–

Жду.

Тимур взял другой телефон:

–

Звонит некий Али, – доложил он, – Говорит, что у него для вас важная информация.

Услышав это, Эльдар забросил все дела и попросил, чтобы их соединили. Но когда он взял трубку, послышались лишь короткие гудки.

Поняв, что связь оборвалась, он тут же приказал дежурному определить, откуда был произведён звонок.

К вечеру все страсти в доме улеглись; по крайней мере, так считал Али.

Переодевшись в свои строгие костюмы, братья стояли в гостиной. Они всячески пытались отвести друг от друга глаза. Ведь сегодняшний разговор оставил после себя неприятное послевкусие.

– Ну что она так долго? – с оттенком нетерпения произнёс Хабиб.

–

Терпение, брат… терпение, – сказал Али и, дабы разрядить напряжение между ними, добавил: – Ты ведь знаешь, как девушки любят перед зеркалом красоваться.

И только успел он произнести последнюю фразу, как с верхнего яруса донёсся скрип двери.

–

А вот и мы, мальчики, – произнесла Захра, ведя за руку Хадиджу.

Увидев сестру, братья разинули рты и замерли от изумления.

Та грациозно спускалась вниз, держась за руку матери, и в каждом её движении была насыщенная грация. Подаренное братьями платье сидело на ней просто изумительно, и казалась, что модельер заранее знал, кому оно будет предназначено. Стоило ей сделать короткий шаг, и в тот же миг камни на платье переливались в разноцветные оттенки, а их яркий свет гармонировал с отблеском золотого колье, что висело на её тонкой и изящной шее. А не менее золотистые кудри её волос спадали на хрупкие и в то же время красивые плечи. Хадиджа прекрасно сочетала в себе образ кавказской и европейской девушки.

Спустившись вниз и сделав притворный реверанс, она заметила изумлённые глаза братьев.

–

Что вы так смотрите? – с лёгким смущением, обратилась она. – Вы впервые видите девушку в белом платье?

–

Девушку нет, – ответил Али, – А вот принцессу, да!

–

Хватит преувеличивать, – с лукавой улыбкой произнесла Хадиджа.

–

Али прав, – подтвердил Хабиб, – Ты самая красивая девушка на все белом свете.

На елейных щеках Хадиджи выступил обильный румянец. Поблагодарив братьев за комплимент, она взглянула на отца.

Прищемив меж пальцами папироску, тот стоял молча, с доброй улыбкой на лице, в которой читались его гордость и восхищение. Стряхнув пепел в урну лёгким взмахом указательного пальца, он обратился тонно к жене:

–

Она так же прекрасна, как и ты, Захра.

–

Нет, Мустафа, – мягко возразила ему та, – наша малышка куда красивее.

–

Не называйте меня малышкой, – тихим и нежным голосом возмутилась Хадиджа, а после медленно подошла к отцу и обняла его.

–

Будь счастлива, дочка, – сказал Мустафа, чувствуя в её объятиях любовь и уважение.

–

Ты говоришь так, – сказала Хадиджа, – будто бы, выйдя отсюда, я пойду в ЗАГС.

–

Рано или поздно этот день настанет, – с лёгкой грустью на устах произнёс отец семейства.

–

Нет, – возразила та, – Я от вас никуда не уйду.

–

Тогда я уйду, – ответил Мустафа.

Его слова взбудоражили всех членов семьи.

–

Не говорите так, отец, – сплюнув три раза из суеверия, взволновано сказала Хадиджа. – Вы нам дороги, очень дороги.

–

Дочка, – обратился гордый отец, – когда-нибудь я и впрямь уйду, но перед этим хочу увидеть, как ты выходишь из нашего дома под руку с тем, с которым тебе суждено прожить всю жизнь. Я лишь буду молиться, чтобы тот парень, который предназначен тебе судьбой, любил тебя больше, чем я.

–

Нет, отец, – вновь обнимая его, ответила блондинка. – Такого человека не существует!

«Ошибаешься, сестра, – сказал про себя Али, – такой парень есть, и мы все его прекрасно знаем».

–

Ну что ж, – чёрствый на сантименты, вмешался Хабиб, – пора идти.

–

Пора, – протянув руку к сестре, прибавил Али.

Хадиджа вошла под руку старшего брата, и втроём они двинулась на бал. Захра, положив голову на плечо мужа, с грустью в глазах смотрела им вслед.

–

Ах, Мустафа… – вздыхая сказала она, – как же быстро летит время. Ты погляди на них, кажется, только вчера мы нянчили их на руках, а сейчас, ах… какими взрослыми стали наши дети.

–

Да, жена, ты права, – тем же настроением отвечал Мустафа.

В доме царил покой, и лишь лёгкое дуновение тоски и печали

заметалось в его углах.

Бал был в самом разгаре.

Актовый зал был украшен разноцветными шарами и бумажными гирляндами, сделанными руками первоклассников, в знак своего почтения тем, кто наутро уже навсегда простится со школой. А на стенах висели фотографии выпускников и их классных руководителей, которые наводили грусть в сердцах всех присутствующих.

Он замер полном изумлении, когда увидел у порога царицу своего сердца.

–

В чем дело, брат? – спросила Лейла, заметив, как тот растерялся.

Но, не получив ответа, она оглянулась и увидела, как к ним подходят друзья. В голове её сразу же всплыли воспоминания о новогоднем вечере. Любящую сестру омрачала мысль о том, какую же боль испытал её брат, когда Хадиджа публично призналась в своей любви к Аскеру. Нет. Такого он точно не заслужил! Ведь после смерти отца он стал настоящим главой семьи, и именно благодаря его заботе, они с матерью никогда не чувствовали себя незащищёнными и обделёнными судьбой. Она никогда не забудет, как Малик, несмотря на усталость после тяжёлого рабочего дня, не отказывал ей в помощи с домашним заданием. Да что там, он ни в чём ей не отказывал. Лейла была безмерно благодарна небесам, что они послали ей такого защитника и друга. Брат был для неё подлинным героем; он был всем.

Она медленно потянула к нему руки. Почувствовав её прикосновение, Малик взглянул на неё и прочёл в её глазах солидарную грусть. Он всё понял без слов.

–

Я не сдамся, – сказал он почти шёпотом, но твёрдо.

–

Правильно, – одобрила Лейла, – Завоюй её. Знай, я не останусь в стороне и тоже помогу тебе, брат.

Малик одобрительно улыбнулся и поцеловал её руку.

Не стоит намекать читателю, что все вокруг любовались Ха- диджей. Она же, чувствуя на себе заворожённые взгляды окружающих, упиваясь своей гордыней, шла с высоко поднятой головой, словно сей бал был приурочен в угоду её величества. Вдобавок ей льстила компания красавцев братьев. Она-то уж знала цену их притягательной внешности и давно поняла, что для многих красавиц школы они были богами их вожделения и женских фантазий.

–

«Да, – твердила она про себя, – Я королева бала»!

И подобное ямство, пожалуй, было ей простительно, ведь оно не было беспочвенным.

–

Вот это да, – отозвался один из парней, с каким-то злым смыслом, – как же хороша Хадиджа, да, парни?

Сидевший неподалёку Малик, услышав его реплику, бросил на него ревнивый взглянул.

–

Закрой свой поганый рот, – пригрозил, он сверля того озлобленными глазами.

–

Иначе что? – будированно ответил тот, вальяжно упираясь на спинку стула, выставляя вперёд свой бамон.

–

Не выводи меня из себя, Курбан, – предупредил Малик. – Тебе же худо будет.

–

Я рискну! – повесив руку на спинке стула, надменно ответил Курбан.

Глаза Малика покраснели от гнева.

–

Да я тебя… – угрозой протянул он и только захотел встать, как вдруг Лейла, схватив его за руку, произнесла:

–

Не надо, брат, не стоит.

Взглянув на сестру, Малик успокоился и сел обратно на место. Заметив издали бурную реакцию своего друга, Али решил узнать, в чём дело?

–

Ас-саламу алейкум, Малик, – пожав ему руку и поздравив с окончанием школы, произнёс Али.

Ответив ему взаимностью, Малик поздоровался с Хабибом и осторожно, пылая с жару, взглянул на Хадиджу и, с трудом сдерживая свою страсть в узде приличия, он сухо сказал ей лишь то, что та прекрасно выглядит.

–

Спасибо, Малик, – с почтением ответила кудряшка. – Поздравляю тебя с окончанием школы.

–

Благодарю, – тем же тоном ответил шатен. Затем все друзья уселись за одним столом.

–

Слушай, Малик, – обратился Али, – я заметил, как ты разговаривал с Курбаном, и, судя по твоему нервному виду, разговор был не из приятных.

–

Да так, – нахмурив брови, ответил тот, – решил его поздравить.

–

Ты? Его? – ухмыляясь, вытянул Али. – Лучше признайся сразу.

Малик опустил глаза и постеснялся признаться, что он чуть было не влез в драку из-за того, что в нём заиграла нистичко- вая ревность. Поняв, что тот ничего не скажет, Али и Хабиб неожиданно встали с мест и подошли к столу, за которым сидел Курбан.

–

Эй, ты, жирдяй, – грубым тоном, обратился Али, – Что ты сказал Малику?

Увидев братьев, толстяк растерялся и проглотил кусок пирога, вместе с испуганной слюной.

–

Ты что, оглох? – спросил Хабиб.

Тот от страха остолбенел на месте, а сидевшие с ним за общим столом ребята взяли паузу, завидев внезапно вспыхнувшую баталию. Никто из них не стал вмешиваться, а лишь вперил свои увлечённые глаза на микрюху, который бледнел с каждой новой секундой, но, к счастью для него, в разговор вмешалась Хадиджа и попросила братьев не учинять драку.

–

Нет, я должен узнать, о чём вы разговаривали? – сказал требовательно Али и сделал решительный шаг к толстяку, который все сильней стал прижиматься к спинке стула, и, завидев это, на губах Али скользнула ухмылка, которая не скрывала его удовольствие тем, что публично унижает этого парня. Ведь всё, что было связано с Аскером, было ему противно, ненавистно, а Курбан часто хвастался тем, что является его лучшим другом.

–

Брат, оставь его, – попросила Хадиджа, – Не стоит портить вечер себе и другим.

Нежный голос сестры всё же остудил пыл орла. И только хотел он отойти обратно, как вдруг заметил, что взгляд Курбана застыл в изумлении, глядя в сторону входа. Тогда Али обернулся и был не меньше удивлён, чем он. На пороге зала, спустя два месяца, с неприятной ухмылкой на лице стоял Аскер. Его нежданное появление вызвало в настроении публики эффект взорвавшейся бомбы. Для одних оно стало полной неожиданностью, у вторых вызвал восторг, а для третьих омрачило праздничный настрой.

Увидев его, Хадиджа тут же опустила голову, чтобы скрыть свой эмоциональный взрыв от братьев; непонятно, то ли от радости, то ли от ненависти.

Малик внимательно следил за каждой мимикой её лица и, заметив, как та растерялась при виде неожиданного гостя – омрачился. Он будто на себе ощутил ту бурю, которая сейчас творилась в её душе, и, прислонившись к спинке стула, он чувствовал, что силы ему изменяют, и постарался темнотой зала скрыть свою бледность и пытающий взгляд, устремлённый на возлюбленную. Шатен с горечью для себя признал, что свеча любви в её сердце все ещё не погасла, и фрустрация, словно недуг, постепенно овладела им в склен.

Всеобщий недруг нашей троицы подошёл к их столу стройным шагом, с напышенной важностью.

–

Аскер… – неприязненно сказал Хабиб, – какой неприятный сюрприз.

–

Я тоже рад вас видеть, – надменно ответил вивен, а после, игнорируя присутствие братьев, наглым образом обратился к Хадидже:

–

А как ты поживаешь, златовласка?

Хадиджа отвела глаза в сторону, дабы не глядеть на это пусть и красивое, но омерзительное лицо. Этот поступок Аскера не говорил о его бесстрашии, а скорей о целенаправленной провокации на конфликт; и в этом он был признанный мастак.

–

Не твоё дело, мразь, – пребывая на грани срыва, прошипел Али.

Лейла фунциотивно взялась за руку Хадиджи. Та подняла на неё глаза и прочла все те эмоции, что выступили на её покрасневшем от ненависти лице. Девушка еле сдерживалась, чтобы не отвесить подлецу горячую оплеуху. И Хадиджа весьма охотно разделяла с ней это желание.

–

А ты ни чуточки не изменился, – обратился Аскер к Али, – всё так же горяч. Ну что, скучали по мне?

–

Ты даже не представляешь как. – ответил с ухмылкой Хабиб и, вытянув вперёд свой кулак, прибавил: – особенно они.

Услышав это, Али и Малик задиристо рассмеялись. Хабибу изощрённо удавалось вставить броскую шутку в нужный момент и в нужном месте.

–

Я рад, что у вас сохранилось чувство юмора, – иронично фыркнул Аскер.

–

А где ты был так долго? – спросил Али, смотря на него изучающим взглядом. – И как поживает твой отец?

Аскер строго нахмурил на него брови.

–

Отдыхал за границей, – тем же взором ответил он. – А какое тебе дело до моего отца?

Али промолчал и многозначно переглянулся с братом и Маликом. Те, в свою очередь, догадались, на что он намекает. Аскер, сделав вид, что не заметил этого, надменно перевёл взгляд на Хадиджу и Лейлу и, видя их скованность, на его лице вытянулась лукавая ухмылка.

Поняв настроение девушек, Али, с пониманием брата и друга, попросил их отойти в сторонку. И те, не смея ему перечить, скорей из уважения, чем от страха, направились в сторону другого стола. Аскер стал провожать их с той же ухмылкой на лице, к которой примкнула и похоть в глазах.

–

На что ты так уставился? – в порыве ревнивого приступа спросил Малик.

–

А что? – посмотрев на него, ответил Аскер. – Тебе завидно, отвергнутый?

Это была последняя капля.

–

Да как ты посмел? – схватив его за горло, а после прижав к стене, вскрикнул разъярённый художник.

Аскеру вновь довелось ощутить, какой недюжинной силой обладают руки Али, а эти разъярённые глаза и каменное, хладнокровное выражение лица впервые подвергли его в недетский страх. И те отчаянные выпады рук, что он бросал на него, не помогали ему отцепиться от этого львиного хвата.

Друзья Аскера, давно заметившие перипетию событий, которая могла и должна была перерасти в неизбежный конфликт, стояли поодаль, готовые в любую минуту ринуться на подмогу своему опрометчивому приятелю. И когда перепалка между супостатыми врагами не заставила себя долго ждать, они сразу же бросились разнимать двух сцепившихся закадычных недругов. Однако их вмешательство было честным, так, как Али схватил Аскера с такой силой, что, казалось, на шею тому была брошена стальная петля; и видя почти заказанные глаза жертвы, у некоторых парней возник невольный испуг.

Перепалка, что возникла на ровном месте, стала привлекать к себе всё больше внимания публики, и, заметив это, Малик, бросив руку на плечо друга, попросил отпустить Аскера и не портить всем праздничный вечер. Однако Али был невменяем и продолжал душить обидчика, от которого тот становился бледнее стены, на которую был прижат.

– Всё, хватит Али, – потянув его за руку, вмешался Хабиб, – отпустили его!

Но и тогда Али не успокоился.

Малик и Хабиб не на шутку испугались. Им никогда не доводилось видеть его в столь неадекватном, озлобленном состоянии, и они поняли, что если сейчас же ничего не предпримут, то быть беде. Малик быстро обхватил Али за торс, а Хабиб за руки. И вдвоём они попытались отдёрнуть его от Аскера; но их тандем был бессилен. Тогда на подмогу пришли друзья жертвы.

Каково же было удивление окружающих, когда они видели, как пятеро здоровых парней с большим трудом смогли оттащить разъярённого льва от гиены.

В приступе удушья, с переменным кашлем Аскер рухнул на колени. Он поглощал кислород так жадно, что, казалось, его лёгкие разорвутся, как воздушный шар. Затем, когда первые порывы шока отпали, он поднял покрасневшие глаза на Али, которого все ещё пытались усмирить окружающие. Уже все без исключения!

Хадиджа и Лейла молча наблюдали за всем происходящим с едва заметной улыбкой в уголках губ. Уж слишком, слишком много обиды скопились в них, и они, не стесняясь той ухмылки, что застыла на их лицах, получали незыблемое удовольствие от всего происходящего. Аскер в тот момент был настолько жалок в их глазах, что вызывал у них лишь чувство отвращение.

И оно как нельзя лучше врачевало их сердца и помогало притушить ту страсть, которую они испытывали к нему.

–

Ты что? – с отдышкой закричал Аскер. – Совсем уже спятил?

–

Если ещё раз скажешь подобное, – со всей строгостью в голосе, пригрозился ему Али, – то, клянусь, придушу насмерть. Ты меня понял?

Все те, кто услышал эту угрозу, могли поклясться чем угодно, что это не было пустословным предупреждением. И это понял и сам Аскер, который опустив глаза на пол, продолжил отхаркиваться, чувствуя на своей шее боль и отпечатанный ожог от пальцев неприятеля.

–

А он не шутит! – глумливо обращаясь к Аскеру, бросил Малик, – не играй с огнём, выродок.

Курбан, который всегда отличался глупостью в речах и в манерах, проявил свою нерасторопность и сейчас, когда обратился к Малику, сказав, выплёвывая, как какой-нибудь слюнявый пёс:

–

Несколько минут назад ты сам хотел подраться со мной из- за Хадиджи. Что ж теперь кичишься?

«Вот балбес…» – взглянув на него, подумал Малик.

Повисла короткая пауза, и куча удивлённых глаз обратились на этого замухрышку. Поняв всю оплошность своего поступка, толстяк выпучил испуганные глаза на Али.

–

Так, значит, вот о чём вы разговаривали?.. – взглянув на него, закричал Али. – Ах ты михлютка чёртов, – и, сделав к нему решительный шаг, он добавил приказом, – а ну, пойди- ка сюда.

Курбан дрогнул всем телом, кровь застыла у него в жилах. Он захихикал угодливо и напряжённо, не зная, как выйти из неловкого положения, и стал конъюнктивно пятиться назад мелкими шагами.

Сжав руку в мощный кулак, Али ринулся к нему, но перед ним неожиданно возник Малик и. встав стенкой между ним и дурачком, он сказал с оттенком нетерпения:

–

Довольно, Али! Возьми себя в руки.

Тот посмотрел на него с выпученными от гнева глазами, которые, переменив свой взор, выразили изумление. Ведь до этой минуты Малик никогда не разговаривал с ним на повышенных тонах. Но, сделав над собой усилие и простив другу его тон, он выдохнул в одном вздохе весь негатив и шагнул в сторону сестёр.

–

В следующий раз я не буду ему мешать, – оборачиваясь к побледневшему Курбану, предупредил его Малик. – Ты знаешь, что он с тобой сделает!

На лбу Курбана выступили капли пота. Он прекрасно понимал, что за честь сестры Али и Хабиб могут жестоко проучить любого. И последние события были тому подтверждением.

–

Забери Аскера и всю вашу шайку, – прибавил Малик, – и садитесь на другом конце зала, да так, чтобы мы вас не видели.

Переглянувшись, Курбан и его приятели не решили испытывать эти слова на терпение. И приподняв Аскера, они ликом побеждённых черней, направились в конец зала.

У порога зала появились учителя школы. Приглушилась музыка, все присутствующие встали с мест в знак почтения.

–

Хвала и честь педагогам, – вскрикнул кто-то из толпы.

И, подхватив этот лозунг, все выпускники начали аплодировать этим почётным и уважаемым людям. Педагоги были тронуты столь радушным приёмом; у некоторых из них даже выступили слёзы на глазах. И под плеск оваций, подобно звукам труб и литавр, что встречали рыцарей в старину, они прошли по центру зала, и уселись на заранее отведённые им места.

Вновь в зале заиграла музыка, которая встряхнула на позитивный лад собравшихся, и все они пустились в пляс.

–

Это наш шанс, – произнёс Али.

–

Определённо, – поддержал его Хабиб. – Что-нибудь придумал?

–

Да, – ответил тот. – Я позвоню Эльдару.

–

А откуда ты возьмёшь телефон? – спросил Малик.

–

В учительской, – ответил Али. – Там есть телефон, но мы должны как-то отвлечь завуча, поскольку она сидит прямо напротив дверей.

–

Хорошо, – сказал Малик. – Я займусь завучем. Приглашу её на танец.

Али одобрительно кивнул.

–

А что делать мне? – спросил Хабиб.

–

Ты побудь здесь и следи за тем, чтобы никто не подходил к столику, за которым сидят Лейла и Хадиджа, – и, посмотрев в сторону недругов, он добавил: – Чувствую я, что те не уймутся.

Согласовав последние нюансы, парни принялись действовать.

Чопорные и напыщенные красавицы сидели за одним столом и ни разу не взглянули друг на друга. Каждая из них была погружена в думы своих проблем и событий, что предшествовали им.

–

Забавно, да? – наконец нарушив это молчание, обернувшись, спросила одна из них.

–

Что…? – не взглянув на неё, спросила другая.

–

Какие же мы разные, – отвечала та. – Я имею в виду – мы: женщины и мужчины.

–

Да уж. – протянула с грустью кудрявая блондинка.

–

Одни любят до безумства и ищут понимание, – продолжила шатенка, – а другие считают это за слабость и пытаются манипулировать нами, дёргая за ниточки.

–

Будто мы для них какая-нибудь марионетка, – отрешённо подняв плечи, добавила другая. – Но что поделать, эта горькая правда всех женщин, – после, взглянув на собеседницу, она прибавила: – Скажи мне, по-твоему, жизнь построена только на любви и ненависти?

–

Не знаю даже. – ответила Лейла. – Скорее всего, на ошибках, которые помогают нам впоследствии принимать правильные решения, – и, испустив тяжёлый вздох, она добавила: – Мыто это по себе знаем.

Хадиджа также вздохнула, признав всю правоту её слов. Рассуждая их в голове, она в качестве примера привела чувства Али. Ведь они были по-настоящему безумием, а его стремление познать это – большой ошибкой. И, конечно же, она не упустила из виду и свой собственный прокол с Аскером.

–

Да, – согласившись с ней, произнесла она, – Думаю, что так оно и есть.

Лейла вытянула на лице едва заметную улыбку, которая дала дорогу к их примирению, став лекарством для их дружбы, каким бывает оно, для тела, ослабевшего от долгого и тяжёлого недуга. Девушки начали общаться так легко, что будто и не было меж ними никаких ссор. Все обиды прошлого в мгновение ока остались за чертой воспоминаний.

Его чёрные глаза бегали по залу, ревниво выслеживая тех, кто преступным взором своим осмеливался взглянуть в сторону прекрасных девушек. То был Хабиб, который, стоя в сторонке, горячим взглядом отгораживал от сестёр окружающий их люд. Однако он был не единственным, кто не спускал глаз с девушек…

Кабинет учительской

Неподалёку от Лейлы и Хадиджи располагался стол, за которым сидел лощёный юноша. Он был среднего роста, плюгавый и скорей не выделялся, а терялся в толпе окружающих.

Сутулясь на месте, непонятно, то ли от своей слабости, или робости, он, нервозно покусывая губы, перекидывал одну ногу на другую. Лицо его было вытянутым, и, пожалуй, единственным достоинством его серой внешности был ровный нос, на котором изящно сидели очки, сквозь которые пробивался коричневатый отблеск его красивых глаз, а заканчивал его лицо высокий лоб и не менее статный подбородок. Вид его всегда был ухоженный и опрятный, что говорило о нём как о человеке воспитанном и педантичном. Но при всём этом вивеном его было не назвать, и к тому же он был ипохондриком с большой буквы.

Застенчиво поглядывая сквозь призму своих очков на пылкую шатенку, он позволял себе едва заметную, скромную улыбку, которая отражалась радостным блеском в его карих глазах. Взгляд его был достоин особого почёта, ведь в нём просачивался стойкий ум, который с лёгкостью компенсировал его физический недостаток. Парень был признанным гением среди ровесников и считался одним из претендентов на получение золотой медали. А достоинства своего ума он дополнял и тем, что был рачительным по натуре и почтительным в поведении.

Родившись хилым ребёнком, он как смерти боялся дверных сквозняков и приоткрытых форточек. Частый насморк и ангина сопровождали его в юношескую пору из самого детства. Являясь объектом насмешек со стороны сверстников, он выработал в себе иммунитет к их колкостям, вдаваясь в красоты поэзии. В числе скоморохов, которые постоянно докучали ему, был, конечно же, и Аскер, и стоит заметить, что именно он был зачинщиком всех тех нападок, которые стесняли и без того скромного парня.

Но всем этим издёвкам и моббингу пришёл конец, когда класс, в котором он учился, под буквой «В», был сформирован и слит в единую группу с классом «С», который впоследствии стал носить имя – Класс «А». Этот случай посчастливил ему стать одноклассником Хабиба.

Надо сказать, что с Хабибом и Али они были знакомы уже очень давно, так как отцы их были хорошими друзьями. Но братья даже и не подозревали, что их знакомый подвергается репрессиям со стороны одноклассников, ибо все они происходили в стенах класса и держались в стенах души самого парня. Однако стечение обстоятельств, которые мы указали выше, стало спасением для доброго и отзывчивого юноши. С тех пор, находясь под крылом двух братьев, к «ботанику» больше никто не приставал.

Броманс их отношений с Хабибом, ничуть не уступал дружбе Али и Малика. И посему о сакральных чувствах своих, что воспылали в нём к Лейле, он рассказал лишь ему, и случилось это за четыре дня до бала.

Хабиб поддержал друга и посоветовал ему набраться смелости и признаться ей в этом.

–

Хабиб, ты же знаешь, что такая девушка, как она, – с оттенком иронии и досады, отвечал «ботаник», – никогда не полюбит меня. Она меня никогда не замечала, да и вряд ли заметит. Моя любовь так и останется несбывшейся мечтой.

–

Нет ничего невозможного, Рауф! – сказал ему твёрдо Хабиб. – Если есть хотя бы один шанс, то воспользуйся им. И, к твоему сведению, он у тебя есть.

–

Да? – воскликнул Рауф, – И какой же?

–

Ты же ведь знаешь, что скоро бал выпускников? – ответил Хабиб. – Так приди туда вместе со своей старшей сестрой. Она ведь тоже окончила школу.

–

Что из этого?

–

Как что? – удивлённо спросил Хабиб. – Лейла тоже примет в нём участие. Ты пригласишь её на танец и признаешься…

–

Нет, нет Хабиб, – приложив руку к сердцу, воскликнул тот взволнованно, – Я не смогу…

–

Поверь, – положив руку ему на плечо, сказал Хабиб, – если у тебя есть хотя бы один шанс, то лучше им воспользоваться. А если получишь отказ, то не расстраивайся, мало ли на свете девушек.

–

Постой-ка. – обратился Рауф, – Ты хочешь сказать, что Лейла будет на балу вместе со своим братом?

–

Да, – ответил Хабиб, – Она придёт с Маликом. А что?

–

Как я смогу её пригласить, если он… – озадачился Рауф. – Он меня и близко к ней не подпустит.

–

Да не волнуйся ты так, – поспешил успокоить его Хабиб. – Малик нам как родной; я поговорю с ним. Только ты наберись смелости и пригласи её. Договорились?

–

Х-хорошо… – неуверенно промямлил Рауф.

Двери актового зала распахнулись.

Многие из присутствующих оглянулись на запоздалую гостью. Увидев её у порога, лицо Рауфа осветила приятная улыбка.

Она вошла в зал с высоко поднятой головой, при этом улавливая на себе пристальные взгляды окружающих. Её красота не могла остаться незамеченной, уж больно она была блестящей. Все парни, отвесив челюсти, устремили свои восхищены взоры на этот внеземной красоты цветок. Она ступала непринуждённо, с игривой грацией в походке, осознавая себя предметом всеобщего восхищения, но лишь изредка удосуживалась обращать из-под полукружья великолепных тёмных бровей свой взгляд на своих несчастных обожателей.

Девушка была необычайно красива: карие глаза, что пестрили рубиновым отблеском, были подобны тем агатам, что играли светом на колье у неё на шее, которое она то и дело подправляла своими изящными тонкими пальцами; волосы её были длинны и иссиня-чёрного цвета, представление о которых могло дать разве что вороново крыло, тонкий и правильный нос, а прекрасные, словно очерченные лирическим пером черты лица, демонстрировали всему человечеству гениальность их Создателя. Она, быть может, была единственной, кто могла соперничать с Хадиджей в красоте. По крайней мере, в этот вечер она и её наряд ни в чём ей не уступали: длинное, чёрное платье с вышитыми узорами идеально сидело на её тонкой и изящней талии, прекрасно подчёркивая изгиб и красоту её бёдер, а заканчивали наряд чёрные туфли на высоких каблуках, с которыми она грациозно шагала по актовому залу.

Всем вокруг казалось, что если и есть в мире две неприступные крепости, то одной из них являлось её сердце. Однако под маской своенравной девицы скрывалась скромная и меланхоличная девушка, которой не были чужды все прелести романтизма. В ней не было никакой злости и резкости, она имела возвышенное сердце и благородную, добродетельную душу.

Рауф встал и пошёл к ней на встречу.

–

Ты опоздала, – обратился он с ласковым упрёком.

–

Прости, – отвечала та с не меньшей лаской, – помогала папе.

–

Надеюсь, он не зол на меня за то, что я не дождался тебя?

–

Успокойся, – ответила кареглазая брюнетка, – Он сейчас находится в эйфории от того, что склад вновь открыт. И к тому же я объяснила ему, что сама попросила тебя пойти на бал без меня.

–

А зачем ты меня об этом попросила?

–

Мне надо было привести себя в порядок, и я не желала томить тебя, – после, демонстративно отступив на шаг, она прибавила: – Ну как я выгляжу?

–

Ослепительно, сестра, – протягивая к ней руку, ответил восхищённый брат.

Поблагодарив его за комплимент, она взяла его под руку и направилась к столу.

–

Здравствуйте, Анна Владимировна, – обратился он уважительным тоном. – Позвольте пригласить вас на танец.

–

Конечно, Малик, – ответила завуч. – Это ваш праздник, сударь, и сегодня нам гожи все ваши пожелания.

–

Всё так же шутим, Анна Владимировна? – улыбаясь, сказал шатен, – Пройдёт не одиннадцать, а целых сто лет, но вы останетесь все такой же гризеткой нашей школы. Вы и ваша литература.

Та громко захохотала и бросила шутя:

–

Я вижу, сударь, что труды мои не прошли для вас даром, став ампоше для вашего ума и речей.

И, взявшись за руку «кавалера», она пошла на танцплощадку.

Увидев их, Али начал действовать, и незаметно для всех он скользящей по стене тенью вошёл в учительскую. Однако как бы он ни был осторожен, это действие всё же не ускользнуло от бдительного взора Аскера. Заподозрив что-то неладное, он решил разузнать, что тому вдруг понадобилось в учительской, но сперва ему надо было отвлечь взгляд Хабиба, который пристально следил за ним.

–

Ну что, Курбан? – хлопнув по плечу друга, который только что откусил кусок пирога, обратился он будированно. – Подойди и пригласи её на танец.

–

Ты-с сто Ласкер? – ответил тот с набитым ртом, – лядом с ней Лауф.

–

Ну и что? – ехидно фыркнул Аскер, – Неужто ты боишься этого ботаника?

–

Конечно же, нет, – проглотив кусок, с ухмылкой ответил Курбан.

–

Ну, так давай, действуй! – улыбаясь, сказал вивен, – Я давно знаю, что она тебе нравится.

После минутного колебания Курбан всё же решился, и довольно тяжело поднявшись со стола, заправил растрёпанную рубаху в штаны и подошёл к столу, за которым уселись брат и сестра. Протянув руку красавице, он предложил ей потанцевать с ним, но, получив незамедлительный отказ, бурбон схватил её за руку и потянул к себе. Завидев это хамство, Рауф вскочил с места и попытался его остановить, однако Курбан превосходил его в силе.

–

Пошёл прочь, слабак, – оттолкнув его в сторонку, сказал толстяк.

Попятившись назад от такого мощного толчка, Рауф не устоял на ногах и упал на пол.

–

Да как ты посмел поднять на него руку? – бросившись царапать тому лицо, закричала девушка, а после того как пара её коготков всё же настигла толстых щёк хама, она почувствовала, с какой злобой тот стал сжимать её руку, причиняя тем ей самым сильную боль. – Пусти меня, негодяй, – завопила она, пытаясь отстранить его обеими руками. – Пусти!

Голос её возмущения тонул в криках и веселье, которые рвались из сотен уст и колонок аппаратуры, однако столь хамское поведение Курбана, пусть и не сразу, но всё же начало привлекать внимание толпы, и самое главное для Аскера – внимание Хабиба. Увидев такую наглость, тот тут же бросился на подмогу и, схватив бурбона за воротник рубахи, произнёс со всей строгостью в тоне:

–

А ну, живо отпусти её!

Тот быстро продержался по сторонам и, убедившись, что подле Хабиба нету его брата, принял дерзкий сан и фыркнул:

–

А если не отпущу, то что?

Такая неожиданная дерзость, казалось, удивила больше его самого, нежели Хабиба, у которого выпучились от удивления глаза.

–

Вижу, ты сегодня не уймёшься? – процедил сквозь зубы Хабиб. – Хочешь лежать тут до самого утра? Пусти её руку, а не то я сверну твою толстую шею.

Но видя, что Курбан нарочно и упрямо идёт на провокацию, Хабиб взмахнул кулаком и захотел было его ударить, как вдруг вмешались одноклассники и разняли их. Вокруг них образовался кавардак и полная неразбериха.

Пользуясь сложившейся ситуацией, Аскер, не теряя времени, тут же двинулся в сторону учительской. Его движение заметил Малик и, догадавшись, куда тот держит путь, начал нервничать, что их план потерпит фиаско, однако он с непосильным трудом всё же попытался скрыть своё волнение от завуча, которая стала замечать перемены его настроения.

Бесшумно войдя в учительскую, Аскер застал Али с телефоном в руках. Наморщив лицо, вивен, долго не думая, подошёл к розетке и отсоединил провод.

Сигнал пропал.

Али изумлённо обернулся и увидел за собой золотого мальчика, а рядом с его ногой лежал провод от телефона.

–

Кому-то звонил? – улыбаясь, спросил Аскер.

Али опешил от такой наглости.

–

Да как ты посмел отсоединить меня? – произнёс он с угрозой в тоне.

–

Понимаешь ли, Али, – с невозмутимым спокойствием отвечал тот, – я просто не хочу, чтобы мой отец сел в тюрьму.

–

Я не понимаю, о чём ты? – пытаясь скрыть волнение, сказал Али. – Советую тебе сейчас же подключить телефон обратно к розетке.

–

Брось, Али, – мрачно протянул тот, глядя на него так, будто боялся упустить малейшую подробность в выражении его лица, – не надо лукавить. Я в курсе того, что тебя вместе с братом и Маликом допрашивали в милиции.

Али потупил на него глаза, теряясь в догадках, откуда он это мог узнать, однако постарался не выказывать свой шок на лице и придал своему виду строгий сан. Положив трубку на место, он медленно подошёл к вивену.

–

Ну, раз знаешь, тогда зачем явился в школу?

–

Я не собирался лишить себя удовольствия присутствовать на балу, – ответил ухмыляясь Аскер, – и к тому же не думал я, что ты окажешься стукачом.

Али положил руки в карманы. Спокойный вид художника давали понять оппоненту, что этот выпад его ничуть не смутил:

–

Мы в курсе того, чем на самом деле занимались твой отец и Арен, – ответил Али, – и считаю, что их место именно в тюрьме!

Беглая улыбка мелькнула на лице Аскера.

–

Ты знаешь старую русскую поговорку? – произнёс он. – Молчание – золото.

–

Что ты этим хочешь сказать? – с презрением в глазах спросил Али. – Ты считаешь, что я упущу шанс наказать Арена и твоего отца за всё то зло, что они причинили нашему городу?

–

Зло, говоришь? – вскликнул Аскер. – Разве является делом зла спасти несколько семей от голода? А? Неблагодарные. Вот она, ваша благодарность моему отцу за то, что он предоставил вам хлеб?

–

Лучше умереть с голоду, чем приносить домой грязные деньги, – в сердцах возразил Али. – Впрочем, кому это я рассказываю? Ты человек, не имеющий чести и совести. Однако всё же я тебя понимаю. Ни одно дитя не пожелает, чтобы его родитель сел в тюрьму. Но пойми, чем вечно быть в бегах, лучше отсидеть свой срок, а после выйти и начать новую жизнь, с чистого листа.

–

Не стоит читать мне мораль, – иронично произнёс Аскер, – и я уже сказал, молчание – золото. А за твоё молчание готов заплатить столько, сколько ты захочешь.

В учительской раздался глухой звук сильного удара, после которого Аскер опрокинулся назад и рухнул на деревянный пол.

–

Да как ты смеешь мне такое предлагать? – возмущённо процедил Али. – Ты думаешь, что я продам свою честь, так же, как это сделал твой отец?

Выплеснув ярость, он двинулся подключать телефон обратно к розетке. Увидев это движение, Аскер вскочил на ноги и стал стеной между ним и розеткой.

–

Ну что ж, Али, – проговорил он, вытирая кровь с разбитой губы, – ты, как я вижу, не изменился. Всё так же хочешь быть в центре событий. Но, видит Бог, я хотел по-хорошему…

–

Ты что, мне угрожаешь? – ухмыляясь, спросил Али. Ведь подобный выпад Аскера его действительно рассмешил.

–

Нет. Не тебе. – ответил Аскер, – а Хадидже.

Али вдруг сделался серьёзным и, нахмурив брови, без всяких предисловий двинулся к нему и, легко и уверенно взяв его за горло, произнёс со всей строгостью в голосе:

–

Что ты этим хочешь сказать, сука? Если хоть пальцем к ней прикоснёшься, то я тебя.

–

Допустим, ты сообщишь милиции о том, что я в городе, – перебив его, сквозь удушье сказал Аскер, – и скажем, моего отца посадят в тюрьму. Ты же не думаешь, что я не стану мстить? Запомни. Мои руки связаны лишь до тех пор, пока ты не уедешь в армию.

По спине Али пробежалась лёгкая дрожь. Он машинально выпустил того из рук.

–

Или же ты считаешь, что Хабиб сможет в одиночку защитит её? – продолжил Аскер, чувствуя своё превосходство. – Учти, Малика тоже не будет рядом.

–

У тебя духу не хватит, – пылая яростью, сказал Али.

–

Ты же сам назвал меня подонком, – ответил спокойно Аскер, – а подлец способен на всё. Даже обесчестить Хадиджу.

Вновь раздался звук сильного и хлёсткого удара. Аскер снова рухнул навзничь и потерял сознание.

Перешагнув через него, Али подключил телефон к розетке и захотел было снова набрать номер милиции, как вдруг в нём заиграло странное чувство. После, бросив осторожный взгляд на лежащего на полу недруга, он невольно призадумался. Ведь его не на шутку встревожили сказанные им слова, которые он апеллировал весьма реальным фактом – Аскер действительно был подлецом, который мог пойти на самые крайние меры.

И после минутного колебания Али положил трубку на место.

РАУФ В ДУШЕ ПОЭТ

-

Ну, давай, Али, выходи уже, – частенько бросая взгляд в сторону учительской, думал с оттенком нетерпения Малик. И вскоре, к его великому счастью, он увидел, что дверь учительской осторожно открылась.

Высунув голову и обернувшись по сторонам, как какая-нибудь ищейка, Али пулей стушевался из кабинета.

Заметив угрюмую физиономию друга, Малик скороходкой поблагодарил завуча за танец и, проводив её до места, прямиком направился к Али. Видя его приближение, тот решил пойти ему навстречу, но внимание его привлёк тот муссон, что бурлил в центре зала. Подав знак Малику, что им нужно срочно вмешаться, Али направился в эпицентр событий.

–

Я в последний раз говорю тебе, отпусти её руку, – раздался вновь повелительный тон Хабиба.

Курбан захотел было ему ответить, но задрожал в судорожном волнении, заметив на горизонте двух друзей. Его рука разжалась сама собой, и красавица вырвалась из этого капкана.

–

Что здесь происходит? – вскрикнул Али, поедая глазами микрюху.

Услышав этот властный голос, девушка с трудом смогла скрыть весь трепет своего сердца.

–

Ничего особенного, брат, – ответил Хабиб, пожирая глазами Курбана, – Просто учу поросёнка хорошим манерам.

Али окинул на Курбана холодные глаза, напоминавшие два чёрных дула, направленные на него в упор, отчего тому стало не по себе.

–

Пошёл прочь, выродок, – произнёс он с презрением. – Убирайся! – мускулы на его лице дрожали, ноздри раздувались от гнева.

У Курбана затрясся подбородок, а в горле стало тесно, и он весь облился в холодном поту, поняв, что любой порыв гнева сразу разрушит эту искусственную сдержанность и посему поспешил удалиться без оглядки. Раздражительность Али не осталась незамеченной для остальных.

–

Что с тобой? – схватив его за руку, со всей нежностью в тоне спросила кареглазая брюнетка, – Не стоит так нервничать. Успокойся.

Взглянув на неё, Али ответил глухо:

–

Как тут можно успокоиться, если всякая нечисть бродит рядом?

–

Прошу тебя, не надо, – умильно посмотрев на него, сказала та. – Они ведь не впервые ведут себя по-свински.

–

Айна права, – поддержал её Малик. – Не стоит нервничать из-за таких бурбонов.

Не отпуская его руку, красавица прибавила:

–

И на новогоднем балу из-за них были проблемы. Пускай они будут отрицательными зарядами, а ты будь положительным.

–

Опять ты со своей физикой, Айна, – улыбаясь, сказал Али. – Хотя бы сегодня забудь про учёбу. Думаю, что и сам Ньютон порой томился от неё, нежели ты.

Его тонкий юмор перевернул настроение публики, приподняв им дух, и вернул вовлечённость к рутине праздника.

В то время поодаль от них Рауф ютился средь ног толпы, в поисках своих выпавших очков. Близорукость и сумеречная вуаль зала играли не в его пользу, усложняя ему поиск. И вот наконец, когда он обнаружил то, что искал, то был скорей раздосадован своей находкой, чем рад. Очки, что были неотъемлемой частью его образа и линзой для глаз, в лучших традициях закона – «Мёрфи» (закон подлости), лежали неподалёку от стола, за которым сидели девушки неземной красоты. Стеснённый своим жалким положением, он в надежде, что темнота, которая была для него помехой, теперь станет ему другом и позволит укрыться от этого позора под своим чёрным платьем. Растерзанный муками сомнения, он подошёл к столику и поднял с пола очки. Затем, выпрямившись в полный рост и стряхнув с себя пыль, он бросил смущённый взгляд на Лейлу, которая, не замечая его присутствия, была погружена в беседу со своей теперь уже подругой. Не зная, радоваться ему, что она не заметила его унижения, или огорчиться, что он для неё подобен невидимке, Рауф, проглотив слюну своей досады, хотел было развернуться к ним спиной, как вдруг замер, когда услышал комментарии своей пассии:

–

Ну что это за брат, если он даже не может защитить свою сестру?

Игравшая на фоне музыка не стала помехой для его слуха, который чётко расслышал каждый слог, каждую букву этой реплики. И, почувствовав, как острая боль кольнула его в области груди, а лицо покраснело густейшим образом, он, не смея взглянуть на девушку своей мечты, сломя голову, как какой-нибудь узник, которому вынесли смертный вердикт, подошёл к сестре.

–

Прости меня, Айна, – обратился он разбитым голосом, – что я у тебя такой слабый. Прости, что сам не смог усмирить Курбана, прости меня, прости…

Ребята в недоумении переглянулись друг на друга. Айне же стало неприятно, что её брат так публично унижал себя, как какой-нибудь фанфарон.

–

Успокойся, Рауф. – сказал Хабиб, – Тебе нечего стыдиться. Курбан – парень не робкого десятка.

–

Хабиб прав! – поддержал Али. – Он всего лишь фигляр, ни на какое крупное дело не способный, и не стоит стесняться. Ведь ты молодец, вступился за сестру, зная, что хулиган намного сильнее тебя. Пусть это он краснеет оттого, что показал силу парню, который младше и слабее него.

Взглянув на него, Айна блеском в глазах выразила ему свою благодарность за понимание. Слова Али немного успокоили Рауфа, и, не проронив ни слова, он как дитя малое молча обнял сестру.

Наблюдавших за этой сценой ребят тронула их забота друг о друге. Ведь все знали, что Айна для Рауфа всё равно что мать, которая по воле судьбы оставила их на попечение отца, и хотя она и сама никогда не вкушала материнской любви и ласки, старалась быть ему лучшим другом и опорой в жизни. Они были обделены столь драгоценным благом и тешили себя лишь своим присутствием в жизни друг друга.

–

Курбан – дурак, которых мир ещё не видел, – с пониманием ребёнка, что и сам лишился одного из родителей, язвительно добавил Малик.

–

Это уж точно! – согласился Хабиб.

–

И как он вообще смог сдать экзамены? – взявшись за руку брата, удивлённо воскликнула Айна.

–

А часом не ты ли помогла ему списывать? – подзадорил её Али.

–

Я-то уж думала, что этого никто не заметил! – поддержала юмор красавица.

–

Тоже мне, – протянул тот, – прям мать Тереза.

Взорвался смех присутствующих, что звуковой волной пронёсся по всем залу.

Когда страсти улеглись, Айна, пользуясь минутной паузой отвела брата в сторонку и спросила, что послужило причиной его столь опрометчивого поступка. Тот уклонился от прямых объяснений и на мгновение окинул броский, наполненный обидой взгляд на Лейлу.

Айна с созерцанием поняла всё без слов. Ведь чувства брата ей давно были ведомы.

**********

В твоих глазах увидел мир,

Свет манящий, самый чистый.

Ты засияла, как сапфир,

В судьбе моей звездой прекрасной.

Стал я узником оков В замке страсти и любви.

И своё сердце в твои руки Тебе дарю я…

На, возьми.

Восхищаясь стихами брата, она вдруг загрустила от мысли, что чувства те вряд ли когда-нибудь будут взаимны. Ведь она лучше других знала о вкусовых предпочтениях своей своенравной подруги, а её брат был абсолютная им противоположность.

Неожиданно, кто-то поскрёбся у двери. Она резко положила дневник на место и принялась притворно протирать пыль с комода. Когда дверь с лёгким скрипом отворилась, она с непринуждённым лицом обернулась и увидела на пороге юного поэта.

–

Что ты тут делаешь? – спросил Рауф.

–

Убираюсь, – так же непринуждённо ответила Айна. – У тебя тут такой беспорядок. Сколько можно тебя просить, чтобы ты был аккуратен. Повсюду кусочки олова и пластины микросхем.

–

Моя комната. Моя лаборатория! – парировал юный учёный. – Ну да ладно. Выйди пожалуйста, мне надо переодеться.

Пройдя к двери, Айна окинула на брата умильный взгляд, молясь и пожелав про себя, чтобы его любовь не причинила ему тяжкой боли.

–

Так что же теперь? – сказала кудрявая блондинка, – мы признали, что наша любовь была ошибкой и что мы стали жертвой его коварной игры.

–

Ничего, – с непревзойдённым хладнокровием ответила Лейла, – просто забыть и подумать о чём-нибудь более радостном, – и сказав это, она лукаво прибавила, – А тебе-то есть о чём или, если быть вернее, о ком…

–

Не поняла… – изумлённо спросила Хадиджа.

–

Родная моя, – уважительно начала Лейла, – не говори, что никогда не замечала его восхищённого взгляда.

Хадиджа засмущалась и опустила глаза, догадавшись о ком идёт речь. Затем, молча посмотрев в сторону парня, который стоял с её братьями, она начала рассматривать его с иного ракурса, что неожиданно позволил ей узреть все те достоинства, что досель были скрыты от неё. Констатация её мыслей заключилась в том, что он был вполне себе привлекательным парнем; его широкие плечи и ровный сан дышали благородством настоящего мужчины, и странно, что она раньше этого не замечала! Может быть, потому что её взор был затуманен уважением к нему, как к брату? Но одно ей стало ясно. Это новое открытие начинало импонировать её вкусу, которое отдавало большее предпочтение внешнему виду человека. И новый Малик возбудил в ней интерес и заставил пошатнуться её рассудок в сладостном помутнении.

–

Однажды я вошла в его комнату, – заметив её настроение, добавила Лейла, – и случайно увидела, как он смотрит на твою старую фотографию.

–

Какую? – удивлённо спросила Хадиджа.

–

Помнишь ту, которую мы сделали на его дне рождении?

–

Ах да… вспомнила! – воскликнула та.

–

Она самая, – утвердила Лейла, – Он её с тех пор хранит.

Хадиджа была польщена и не ожидала, что Малик окажется

таким романтиком. Это добавило ещё один плюсик к её прозревшей симпатии к нему.

–

Я рада, что у вас наладились отношения, – неожиданно и довольно небрежно вмешалась в разговор Айна, а после, прямолинейно взглянув на Лейлу, прибавила: – Но не стоит забывать и про старых подруг.

В голосе её крылась обида, звук которой отчётливо услышали Лейла и Хадиджа.

–

Да, мы помирились, – улыбаясь сказала Хадиджа, делая вид, что не заметила её холодного взгляда.

–

Очень за вас рада, – даже не взглянув на неё, ответила Айна.

Её холодное поведение бросало девушек в недоумение.

–

Можно тебя на минутку? – обратилась Айна к Лейле.

–

А в чём собственно дело? – спросила та.

–

Я тебе объясню, – ответила Айна, – Так ты идёшь?

Озадаченная шатенка встала со своего места и направилась

за брюнеткой, которая двинулась в конец зала, колко стуча на каблуках. Хадидже, которая провожала их глазами, оставалась лишь гадать, что за интрига вдруг всплыла между ними?

–

Лейла, – начала Айна после того, как та встала напротив неё, – ты у нас девушка самоуверенная и властная, но не помешало бы тебе иной раз попридержать свой язык.

–

Я не понимаю, о чём ты? – не переставая удивляться, спросила та.

–

Нет, понимаешь! – придав тону сердитость, произнесла Айна.

Разговор двух девушек заметил Рауф, который сидел прямо на противоположной стороне зала, и, видя серьёзный вид сестры, он решил выяснить, о чём они толкуют. Любопытство было для этого человека, пожалуй, слишком сильным чувством, которое он никак не мог подавить в себе.

–

Айна, говори яснее, в чём дело? – переспросила Лейла.

–

Что ты сказала Рауфу? – не выдержав больше её беспечности, сказала Айна.

–

Рауфу? – удивлённо протянула шатенка. – Я с ним сегодня вообще не разговаривала. И даже не виделась.

–

Лейла, – флегматично обратилась Айна, – ты у нас красноречива на высказывания. Скажи, чем ты задела моего брата?

–

Я не позволю оскорблять себя, – холодно произнесла та.

И только захотела Айна ответить, как вдруг в разговор вмешался Рауф и спросил, в чём дело.

–

Лучше ты сам ответь на этот вопрос, – импульсивно сказала Лейла, – иначе твоя сестра обвиняет меня в том, что я тебя якобы чем-то обидела.

–

А с чего ты это взяла? – нахмурив брови на сестру, и обнажив своё неудовольствие её поступком, спросил Рауф.

–

Мне не нужны слова, – отвечала Айна, – чтобы понять обиду и боль своего брата.

Глаза Рауфа заблестели, и его переполнили чувства волнения и благодарности судьбе за такую сестру. Затем он посмотрел на Лейлу и, выставив наружу свою обиду и все живые, кровоточащие раны, обратился:

–

Пусть я и не силен, как твой брат, но, уверяю тебя в том, что сестру свою я люблю не меньше.

Лейла потупила на него глаза.

–

Да что это с вами такое? – вскликнула она. – Что я тебе такого сказала?

Не выдержав более её снобизма, Рауф рассказал всё, что случайно подслушал. И, услышав это, Лейла так рассмеялась, что смех её услышал пол зала.

–

А что тут смешного? – возмутилась Айна. – Мало того что обидела, так ещё и решила насмехаться?

–

Да ты просто всё не так понял, – махая себе руками вместо веера, ответила Лейла. – Мы с ней обсуждали сцену из одного фильма.

–

Фильма? – одновременно воскликнули те оба.

Да, фильма, – продолжила объяснять Лейла. – В одном из эпизодов главный герой не смог защитить свою сестру от рук преступников. Ну вспомни, Айна, мы ведь его вместе смотрели.

Айна прикусила губу и почувствовала себя неловко перед подругой. А Рауф же, наоборот – встряхнулся; к нему возвратилась радость жизни.

–

В таком случае, – улыбаясь сказал он, – с тебя компенсация за мои нервы.

–

Какая ещё компенсация? – удивлённо спросила Лейла.

–

Тебе придётся потанцевать со мной, – протягивая ей руку ответил Рауф.

«Хитро придумал, – восхищаясь его смекалкой, сказала про себя Айна, – Молодец…»

Лейла, подумав о том, что Малик не станет возражать, если она станцует с ним, согласилась.

Хадиджа с удивлением наблюдала за тем, как властную Лейлу на танцплощадку вёл за руку самый робкий парень школы. Позже к ней подошла Айна и уселась рядом.

–

А всё же хорошая пара, не так ли? – наблюдая за братом, довольно произнесла Айна.

–

Кто?.. – удивилась Хадиджа, – Рауф и Лейла?

–

А что?.. – возмущённо спросила та.

–

Да ты взгляни на них, – ответила Хадиджа. – Они же совсем разные. Лейла сильная и уверенная в себе девушка, а он пассивный и слабохарактерный. Извини, конечно, за прямоту, но я считаю, что всё должно быть наоборот.

–

Нет, это ты меня извини, – колко возразила ей Айна. – Лучше предпочти слабого и стеснительного, чем негодяя. Не так ли, Хадиджа?

Та бросила на неё холодный взгляд и хотела было ответить, но, признав горькую правду её слов, промолчала.

–

В разговоре двух девушек нарастало напряжение.

ВНОВЬ ЗАИГРАЛО СЕРДЦЕ

-

Ну что, Али, – обратился Малик, – ты позвонил Эльдару?

–

Да… – нерешительно ответил тот, – но его не было на месте.

–

Вот не везёт, – ударив кулаком об ладонь, досадно проговорил Хабиб.

Али отвёл взгляд в сторону, чтобы те не заметили его смущения. Однако Малик в сомнениях прищурив глаза на друга, подошёл к нему ближе, и шепнул глухо:

–

Что он тебе сказал?

–

А при чём тут он? – потупив на него глаза, спросил Али.

–

Кто?.. – перекидывая взгляд с одного на другого, вытянул Хабиб. – О ком вы говорите?

–

Я видел, как он зашёл в учительскую, – прибавил Малик.

Али промолчал.

–

Кто зашёл в учительскую? – с оттенком нетерпения переспросил Хабиб.

–

Скажи нам, Али, – обратился настойчиво Малик, – О чём вы разговаривали с Аскером?

–

Так вот вы о ком, – сказал Хабиб и, взглянув на Али, добавил: – этот парень настоящая змея! Что он тебе сказал?

Но Али был уже полностью уличён другим вопросом, когда его изумлённый взгляд застыл на человеке, который стоял у входа. Заметив это, Малик и Хабиб обернулись. У порога зала стоял сам Эльдар в сопровождении двух сотрудников.

–

Удача улыбнулась нам, – восторженно воскликнул, Хабиб.

–

Нам, но не Аскеру, – ухмылкой добавил Малик.

Они шагнули к ним, но внезапно Али схватил их за руки:

–

Чтобы ни спросил Эльдар, молчите! – сказал он со всей серьёзностью в тоне. – Говорить буду я один.

Малик и Хабиб потупили на него глаза.

–

Что это с тобой? – спросил Малик.

–

Я всё объясню позже, – взволнованно ответил Али, – Не показывайте вида, что видели Аскера. Вам ясно?

–

Но почему? – удивлённый поведением брата, спросил Хабиб.

–

Прошу, доверьтесь мне, – сказал Али, – Я вам всё объясню.

–

Ладно, – ответил неохотно Малик, – надеюсь, причина будет веской.

–

Она таковой и является, друг мой, – ответил Али, попутно шагнув к гостю бала.

Эльдар заметил, как из толпы к нему выходят трое знакомых лиц. Ребята подошли к бодрому офицеру и поздоровались с ним так, как этого требовала его стать. Пожав им руки, Эльдар, в свою очередь, поздравил их с окончанием школы.

–

Спасибо большое, – тонно ответил Али; лицо его пребывало в полном покое.

–

Я получил твой вызов, – обратился Эльдар, – Вы узнали что-нибудь об Аскера или Арене?

–

Нет, – мгновенно ответил Али, чем привёл в недоумение Хабиба и Малика. Однако доля правды в его словах всё же присутствовала; про Арена он действительно ничего не знал.

Эльдар обвил его изучающим взором, а после обратил внимание на Хабиба и Малика. И, заметив их удивлённые глаза, он, нахмурив брови, вновь взглянул на Али.

–

Тогда почему ты звонил? – спросил он, сверля того глазами.

–

Я сам желал узнать, – объяснял Али, стараясь придать серьёзность своему голосу, – нет ли каких новостей?

–

И только это? – недоверчивым тоном произнёс Эльдар.

–

Да, – ответил тот, – хотя признаю, что это было опрометчиво с моей стороны. Ведь это меня не касается.

–

Тогда как ты объяснишь внезапное отключение связи? – прицепился Эльдар, будто пытаясь вытащить у него признание.

Но Али был стоек:

–

Я резко положил трубку, – объяснял он, – когда услышал шаги за дверью учительской.

–

Учительской?

–

Да, – Али был невозмутим в проведении, – именно оттуда я совершил звонок.

–

И кто же это был? – холодно спросил Эльдар (это его меньше всего интересовало).

–

Директор, – спокойно ответил тот, – Но, к счастью, он меня не заметил. Я успел спрятаться за шкафом.

–

И почему ты снова не позвонил, когда он ушёл? – надавил Эльдар.

–

Не хотелось больше рисковать, – улыбнулся Али.

Малик и Хабиб украдкой взглянули друг на друга, изрядно пресытившись той тарабарщиной, что нёс Али. Эльдар взял короткую паузу, а затем так же ответил ему с натянутой улыбкой, пропитанной неискренностью. Он для себя и так все понял!

–

А вы что скажете? – обратился он к ребятам.

Не желая выдавать весь этот фарс, Хабиб ответил, что они вообще понятия не имели о том, что Али звонил ему.

–

Да, – поддержал его Малик. – Мы не знали об этом.

Услышав ответ ребят, Эльдар впал в раздумья, но мысль его

оборвалась, когда неожиданно раздался нежный голос.

–

В чём дело, Али?

Эльдар вздрогнул и оглянулся. Радость разлилась по его лицу, ему казалось, что все гармонические звуки сфер соединились и дают ему концерт. Он был ошарашен и встал столбом; глаза его были ослеплены тем прекрасным солнцем, что неожиданно появилось из ниоткуда. Позабыв обо всём, он заворожённо смотрел на эту красоту: для него остановилось даже время. Он был не в состоянии говорить, потому что смятение, охватившее его при виде её, заставило его проглотить язык.

–

Ни в чём, сестра, – ответил Али. – Ступай. Мы скоро подойдём.

Она улыбнулась, и машинально взглянула на человека в мундире.

Их взгляды пересеклись. И каждый из них почувствовал, как сильно забилось сердце в груди; дыханье стало тяжёлым. Эльдар был поражён её шармом, который могли ему внушить лишь невинность или бесстыдство розыгрыша. Её прекрасные синие глаза были так добры и ясны, что, казалось, были призмой, чтобы через них проникнуть в самые глубины её сердца. А до невозможности милое личико заставляло его кровь забурлить во всех жилах.

Хадиджа с трудом контролировала то волнение, что внезапно овладело ею. И так ушла в попытку познать, что с ней происходит, что даже позабыла о велении брата.

Малик же весь горел яростью, наблюдая, с каким интересом и жаром эти двое уставились друг на друга. Глаза его запылали огнём и выпучились наружу; он весь посинел от приступа ревности.

Взгляд восторженных незнакомцев оборвал Али, когда вновь велел сестре уйти. Услышав его басистый голос, те будто бы очнулись ото сна.

Смущённо опустив глаза, Хадиджа отошла обратно на место. Эльдар молча смотрел ей вслед, погруженный в разные думы. Али и Хабиб не придали этому особого значения, так как и их взгляды провожали сестру.

–

Что ж, ты хотел узнать, что мы разузнали об Арене? – неожиданно произнёс Эльдар.

–

Д-да… – удивлённо протянул Али, – «Неужели он поверил в мои глупые оправдания»? – подумал он следом.

–

Только то, что он не пересёк границ Республики. К сожалению, это единственная информация, которой мы владеем на данным момент, – и пытаясь скрыть от ребят свою растерянность, он прибавил: – Но надеемся, что мы его обязательно разыщем.

Сотрудники, что были с ним, обменялись взглядами, в которых читалось полное недоумение. Их глаза кричали:

«Зачем он вообще рассказал об этом каким-то школьникам?»

Но читателю надлежит понимать причину опрометчивости Эльдара. Он все ещё не отошёл от того приятного шока, который испытал минуту назад.

–

Ещё раз поздравляю с окончанием школы, – протянув руку, сказал он гласно, – и желаю вам удачи в дальнейшей жизни.

Пожимая руку Малику, Эльдар заметил, с каким холодом в глазах тот уставился на него, и почувствовал, с какой силой сжал его руку. Но, не придав этому особого значения, он отдал приказ своим людям направиться к выходу. Подойдя к дверям зала, он напоследок снова обернулся и взглянул в сторону кудрявой блондинки, которая уже уселась за стол. Поймав его взгляд, та вновь почувствовала странное волнение, которое продолжалось до тех пор, пока Эльдар не удалился из актового зала.

Тем временем наблюдавшая за ней Айна, заметив ненормальность её состояния, обратилась к ней с лукавой улыбкой:

–

Что, Хадиджа? Вновь заиграло сердце?

–

Кажется… – ответила неосознанно та, словно в сонном бреду, но вдруг, придя в себя, она взглянула на неё и с жаром переспросила: – Что ты сказала Айна?

–

Да так… ничего, – улыбаясь себе и отводя взгляд в сторону, с спокойно-высокомерным видом протянула та

Хадиджа промолчала и тоже отвела свой стеснённый взгляд в сторону.

-

Что с тобой? – видя гримасу на лице приятеля, положив руку ему на плечо, спросил Али:

–

Неважно, – неожиданно опрокинув его руку, грубо ответил тот. – Лучше ответь, почему ты солгал ему?

Али и Хабиб были сильно удивлены поведением своего друга.

–

Может, сперва остынешь? – нахмурив брови, сказал Али.

Малик, быстро отпустив порывы гнева, произнёс:

–

Прости, Али. Не знаю, что на меня нашло.

–

Ладно. – не переставая удивляться ему, ответил тот.

–

Али, – обратился Хабиб, – почему ты скрыл от Эльдара правду?

–

Давайте сядем где-нибудь, – ответил тот, – и я вам всё объясню.

Ребята прошлись в глубь зала и уселись в углу, посчитав, что здесь они будут неинтересны взорам остальных, и там Али принялся рассказывать товарищам, чем ему грозился Аскер.

–

Не могу поверить, что ему удалось тебя напугать! – ухмыляясь, сказал Малик. – Всем известно, что он пустозвон. У него на это смелости не хватит, и притом мы же рядом.

–

Ты верно сказал, Малик, – произнёс Али, – пока мы тут, не стоит ничего опасаться, а вот когда мы уедем?

Малик мигом уловил ход его мысли и невольно, с тревогой в глазах посмотрел в сторону своей пассии.

–

А я тут на что? – возмутился Хабиб.

–

Брат, – обратился Али, – Пойми меня правильно. Я ничуть не сомневаюсь в твоей силе и отваге, но ты не вездесущ! Да ещё, вряд ли в одиночку сможешь выстоять против Аскера и его дружков.

Слова старшего брата заставили того задуматься.

–

При любом удобном случае, – продолжил Али, – он может настигнуть её, стоит тебе хоть на секунду отвлечься.

–

Тогда мы поговорим с отцом, – предложил Хабиб, – Пусть заберёт из школы документы Хадиджи.

На что Али бурно отреагировал:

–

Нет, ты что? Не стоит из-за этой мрази лишать сестру аттестата. Лучше промолчим, чем сделаем её пленницей в собственном же доме.

–

Но, Али, – вновь обратился Хабиб, – ведь Аскер и его друзья ваши ровесники. И если вы собрались на службу, то, значит, и они тоже.

–

Он прав! – поддержал его Малик, решив, что найден выход из создавшегося положения.

–

Нет, – утвердил Али, – Это тоже не поможет. Я слышал от одного из парней, что Аскер поступил куда-то учиться. Значит, он избежит армии. А купить новых приятелей для него не проблема. Таких же брандахлыстов, как он, в городе хоть отбавляй.

Малик и Хабиб поджали губы от досады.

–

Постойте-ка, – предложил Малик, – быть может, нам устроить встречу Эльдара и Аскера?

–

Как это? – спросил Али.

–

Сделать так, чтобы Аскер сам наткнулся на него.

–

А это идея! – сказал Хабиб, – Что скажешь, Али?

Тот покачал головой в стороны, и сказал, что и это невозможно.

–

Почему? – спросил Малик.

–

Я не думаю, что Аскер будет шляться по городу, – ответил Али. – Он знает, что его разыскивают. И что-то мне подсказывает, что сюда он припёрся не из-за бала, а чтобы предупредить нас.

–

Ты думаешь? – спросил Хабиб.

–

Я в этом даже уверен! – твёрдо ответил Али, – Понимаю ваше огорчение, но у нас нет другого выбора, как молчать.

–

Одного я не пойму, – сказал задумчиво Малик, – откуда он узнал, что мы вообще были в милиции?

–

Тот же вопрос не даёт и мне покоя, – тем же озадаченным тоном молвил Али. – Откуда?

–

Вот дьявольщина! – ударив кулаком об стол, вскрикнул от досады Хабиб, – Не думал я, что этот змей когда-нибудь возьмёт над нами вверх.

–

Похоже, что так, – тяжело вздохнув, согласился Малик.

Расстроившись, Хабиб обернулся в сторону танцплощадки,

и увиденное изумило его до дрожи. Рауф танцевал с Лейлой.

«Неужели у него хватило смелости?» – сказал он удивлённо про себя, а после добавил вслух: – Взгляните туда, парни.

Али и Малик посмотрели в направлении, куда указывал его палец.

–

Какого чёрта он танцует с моей сестрой? – вскочив с места, возмутился Малик. – Да я его…

Он приподнялся с места и бросил ровный, угрожающий шаг вперёд.

–

Оставь их, Малик, – остановил его Хабиб, – пусть танцуют. Прошу тебя, не надо.

–

Да, Малик, не мешай, – добавил Али, – Это же Рауф – самое незлолюбное и безобидное существо на всей планете. Успокойся, брат. Пускай хоть кто-то из нашей компании веселится.

Послушав друзей, Малик, уняв свой пыл, сел обратно на место.

Под звуки медленной музыки, подобно осенним листьям на вихре ветров, кружили вальсом пары.

Малик изредка поглядывал на Хадиджу, и её задумчивое лицо дико теребило ему душу.

«Всех заметишь, – сказал он обидой про себя, – но не меня. Чем же я хуже других? И чем они лучше меня?»

Вдруг кто-то пнул его ногу под столом. Малик удивлённо взглянул на друга и увидел, как тот жестом показывает ему, чтобы он пригласил её на танец.

–

Что же ты колеблешься брат? – заметив его робость, спросил Хабиб, – Ступай и пригласи её. Ты что, не можешь, как Рауф? Взгляни, как он танцует с Лейлой.

–

Извини, конечно, – глухо произнёс тот, – но он не испытывает к Лейле тех чувств, которых испытываю я к Хадидже.

–

А ты в этом уверен? – лукаво ответил Хабиб.

–

Ты хочешь сказать, что… – холодно проговорил Малик.

–

Да, брат, – ответил Хабиб, – Рауф влюблён в неё.

– Да как он посмел? – процедил сквозь зубы шатен, злобно посмотрел в сторону танцующих.

–

А что? – недовольный репликой друга, сказал Хабиб. – Ты думаешь, он сам выбрал эту тропу? Нет друг! За него выбрало сердце, так же, как и твоё.

–

Но он недостоин её! – фыркнул Малик, чем сильно огорчил друзей.

–

Почему ты так считаешь? – в упрёк ему бросил Али. – Слабохарактерность Рауфа не повод для того, чтобы считать его недостойным.

–

Знаю, что вы с ним хорошие приятели, Хабиб, – снисходительно-небрежно парировал Малик, – однако парень должен уметь постоять не только за себя, но и за свою девушку: быть ей щитом и опорой, а в его случае всё происходит как раз-таки наоборот!

–

Не думал я, что ты такое скажешь, – разочарованно сказал Али, – не смей судить человека по его силе или внешности. Суди по его поступкам. В душе Рауфа нет ничего зазорного, а в мыслях ни грамма пошлого.

–

Не знал, что мы будем мусолить тему про Рауфа, – ответил Малик, – вы меня простите, но я всё равно считаю, что он не пара моей сестре.

–

Знаешь, друг, – дабы разрядить обстановку, иронично произнёс Али, – думай, что хочешь, но сегодня Рауф всем нам доказал, что он намного смелее тебя.

–

Ты это о чём? – спросил удивлённо Малик.

–

Не взяв у тебя «добро», он пригласил Лейлу на танец, – отвечал Али, – Ты же не решаешься подойти к Хадидже. Слабо?

Это была тяжёлая пощёчина по достоинству Малика, одна из тех, что несла в себе не только упрёк, но и колкую правду. На этот выпад Малик ничего не смог ответить, а лишь проглотив своё эго, молча отвёл взгляд в сторону.

–

Слабо, значит? – поддержал этот тёмный юмор Хабиб, с целью надавить на решительность друга.

И тогда, не выдержав более этого натиска насмешек, тот встал (вскочил) на ноги и, поправив рубаху и галстук, направился в сторону Хадиджи. Али и Хабиб не скрывали улыбок, видя, как он робко подходит к их сестре.

Заметив его приближение, кудрявая блондинка опустила глаза и сделала отсутствующий вид. Подойдя ближе, Малик молча подал ей свою руку; слова тут были излишни.

Хадиджа для формальности бросила взгляд в сторону братьев и, получив их одобрение, протянула тому руку. И она мгновенно ощутила, как от её прикосновения у него задрожала рука и эта апатия импульсами передалась и ей. Пытаясь совладать с собой, Малик, сделав отсутствующий вид, повёл её на танцплощадку.

–

Они достойная пара, – улыбаясь, сказал Хабиб.

–

Ты прав! – ответил Али.

И ненароком взглянул в сторону стола, за которым сидела девушка необычайной красоты. Улыбнувшись самому себе, он вскочил с места и привёл в порядок свой костюм.

–

Ты куда? – удивлённо спросил Хабиб.

–

Хочу пригласить Айну на танец, – ответил Али, – Всё же мы на празднике, и в свой последний день в шлоке я собираюсь батониться на всю катушку.

–

Конечно, брат, ступай.

Видя, что Али направляется к ней, девушка сразу поняла о его намерениях, но, обратив свой лукавый взгляд на танцующих, приняла отрешённый вид, будто бы не заметила ничего.

Али подошёл и с почтением протянул к ней руку.