Читать онлайн Оглоеды альпийских пастбищ

Глава 1

Начну пожалуй, с одной небольшой истории. Этим смешным сюжетом, мои предки подкрашивали каждое семейное застолье. И не только семейное. Лично я, порой готов был повеситься, только бы они снова не начинали. Их упорными трудами, эту историю выучили все наши друзья, соседи и вообще чуть ли не весь город и вся страна. Держу пари, что и на богом забытых Соломоновых островах, найдется несколько папуасов, которым это дело уже поперек горла. И если вы, попробуете такому папуасу еще разок рассказать, то он хлопнет себя по лбу, отвернется и больше не станет с вами здороваться. Словом, предки частенько вспоминали эту завязку. Во всех подробностях. Так что мы, с моей старшей сестрой, знали всё назубок. В детстве, мы даже разыгрывали целый спектакль, по этой истории. Настоящее представление! И перед началом этого представления, мы, бывало, ссорились.

– Я старше, – деловито заявляла сестра, – и папа старше. Поэтому я буду папой.

– Ты девочка, – возражал я, – поэтому ты должна играть маму.

– Пока мы маленькие, – объясняла сестра, – это не имеет значения.

– Имеет, ты станешь мамой, а я папой. И нам сразу так и надо играть.

– Я старше! – теперь уже она обрывала спор. Она взрослее меня, почти на целых три года, поэтому когда она заводилась, мне приходилось подчиняться. – И будет, как скажу! Сегодня, ты будешь мамой!

Итак, за три года и шесть месяцев до моего рождения, моя мама, собщила моему отцу, что она беременна. И сказала она ему об этом, во время спора из-за мусора. Точно говорю, чтоб мне провалиться. Заявила о беременности во время спора из-за выноса мусорного ведра. В тот день, мама решила удивить отца свежим кулинарным рецептом и после обеда, довольная, крутилась на кухне. А батя, подтянулся с работы под вечер сильно уставшим. К тому же, он вспотел, пока добирался и решил принять душ. По дороге, он навернул банан и зачем-то притащил кожуру от него домой. Попытавшись выбросить в мусорное ведро корку от банана, отец обнаружил, что ведро, забито под завязку. Вот они и стали бухтеть, кто должен выволочь проклятое ведро с мусором. Мама настаивала, что ей тяжело выносить полное ведро, а отец давил, что не надо было набивать его до верха. Тем более, что мусоропровод рядом, на этаже. Мама уперлась, что на ней готовка и она не будет тратить время на мусор. А батя топил, что пришел поздно, очень устал и хочет ополоснуться. Как и любые другие нормальные родаки, они часто воевали из-за всякой чепухи.

В разгар спора, мама внезапно поразила отца новостью о своей беременности. Да уж. Услышав взрывное известие, батя прекратил ругаться и впал в ступор. Клянусь Богом, предки, так всегда и говорили, что батя «впал в ступор». Поэтому, и я вам так говорю. Во время домашних представлений, играя отца, который впал в ступор, я поднимал руки вверх, немножко приседал и замирал с широко раскрытым ртом. Так я себе представлял это дело. Итак, предки спорили, мама поразила и батя впал в ступор. Вообще-то, мама планировала сказать о беременности, радостно и торжественно. За ужином, с блюдом по свежему кулинарному рецепту, который она высмотрела по телеку. Но спор из-за проклятого мусорного ведра нарушил ее планы и все пошло кувырком. Неожиданно для самой себя, она хлестко воспользовалась удачно подвернувшимся аргументом, после чего впилась в поверженного в ступор батю, взглядом безусловного победителя. В споре, из-за выноса мусорного ведра, внезапное сообщение о беременности, оказалось атомной бомбой, которой мама испепелила все доводы отца на ближайшие несколько месяцев. Ему ничего не оставалось, кроме как признать свое поражение и выйдя из ступора, броситься обнимать жену. Выразив таким способом, своё отношение к маме и к услышанной новости, батя заметно поплыл.

– Первым ребенком, будет сын!

Отец всегда хотел двух детей. Мальчика и девочку. Он вообще, старался, чтобы у него всё было в комплекте. А для детского комплекта, как не крути, необходимы один мальчик и одна девочка.

– Первым ребенком, будет сын! – настаивал батя, продолжая плыть и при этом, нежно обнимая маму одной рукой. А другой рукой, двинул по кухонному столу. Он нарочно двинул, типа раз уж он сказал и двинул, то всё! Будет точно, как он сказал. Кстати стол, по которому двинул батя, стоял на маленькой кухне в обычной двухкомнатной квартире. На третьем этаже, 12-ти этажного дома в Центральном районе города Сочи.

– Наш сыночек, будет самым умным, самым сильным и красивым, – маме передался батин настрой и она поплыла вслед за ним.

– Он вырастит честным, справедливым и добрым! – воскликнул отец, продолжая обнимать маму.

Предки всегда почему-то уверены, что их спиногрыз самый умный и честный. Они свою личинку и в глаза-то ещё не видели, но готовы дом поставить, что их щенок будет самым сильным и справедливым. И даже, если из этой личинки, вырастает конченный подонок, родители продолжают подозревать, что их отпрыск, самый красивый и добрый.

– А вторым ребенком, будет девочка! – разошелся батя и снова двинул по столу. Но в этот раз косякнул – промахнулся. Не знаю, черт возьми, как можно было промахнуться и не попасть кулаком по кухонному столу. Удивительное дело! Но он мне, так потом и рассказывал. Попытался стукнуть и промазал.

Ну и дальше, родакам надоело плыть и они полетели. Даже рассказывать стремно. Знаете, наверное, когда мне объявят, что я стану чьим-то предком, то тоже поплыву, а может и полечу. Хотя, мне хотелось бы, чтобы я как-то по-взрослому это принял, что ли. Без соплей там и всей этой нелепой дичи. Короче, они жестко полетели и на двоих выдали примерно такую шляпу:

– Наш умный, сильный и красивый мальчик, будет заботиться о своей младшей сестренке. И она, опекаемая заботой честного, справедливого и доброго старшего брата, вырастет тонкой натурой и творческой личностью. Она всю жизнь будет рисовать, петь и танцевать. Даже после того, как выйдет замуж и родит детей, она будет делать ещё много всяких вещей, которые делают только творческие личности и тонкие натуры.

Отец отцепился от мамы, поцеловал ее, схватил проклятое ведро и кинулся к мусоропроводу. Обычно, выбросить мусор занимало секунд тридцать. Но с той скоростью, с которой рванул батя, он должен был уложиться секунд за пять. Вернулся он, часа через два, в обнимку с двумя новыми кентами. Они еще несколько часов толкались у нас на кухне и съели весь приготовленный для торжественного ужина хавчик. Это была самая интересная часть наших представлений. Когда мы с сестричкой играли двух новых батиных френдов, то надевали на лица одинаковые картонные накладки, с продетыми резинками, чтобы они крепко держались на голове. В накладках, были вырезаны дырки для глаз, через которые было видно, как мама в этот момент злиться, а отец куда-то отворачивается. Мы наливали воду в бутылку и по очереди пили из горлышка. Наконец, начинали обниматься друг с другом и громко хвалить маму с папой. Иногда, я падал на пол и делал вид, что не могу подняться. И ещё, мы с сестрой громко хохотали. Те самые, новые батины приятели, были очень веселыми.

Утром следующего дня, мама сказала, что отныне, проклятое ведро, она станет выносить сама. Но батя, как всегда не согласился. Он принялся наворачивать, что таскать мусорные ведра, это чисто мужское занятие, что он не позволит жене напрягаться, тем более она в положении. В общем, предки опять взялись за старое и снова устроили разборки.

Вот такой была наша, порядком задолбавшая, но любимая семейная история. Эх, да! И сколько тут не болтай, но выходит, что моя старшая сестра захапала те качества, которые предназначались мне. Это она выросла такой, каким по задумке должен был стать я. Это сестра стала умной, сильной и красивой. По этой части, предки сработали четко. К тому же, моя сестра, выросла честной, справедливой и доброй. И в этом тоже виноваты родаки. Они упрямо записывали свои желания на разноцветных бумажках и также упрямо запихивали их в новогодние игрушки. Из года в год! У моей сестры просто не было других вариантов.

Через три года и шесть месяцев, после того случая, из всего этого бардака, вылупился я. И как тут не выкручивай, получается, что меня обокрали, ещё до моего рождения. И не только обокрали, но ещё и поставили перед фактом. Ведь это мне, разрази меня кукушка, пришлось стать личностью творческой и тонкой натурой. И хотя я, не умею рисовать, танцую только после нескольких рюмок водки, а петь начинаю, после того, как хорошенько потанцевал, я на самом деле творческая, блин, личность. И это проявляется во всем. Например, я дико не люблю причесываться. Мне нравится, когда мои волосы взъерошены. Когда я о чем-то напряженно думаю, то стаскиваю с головы кепку и как все творческие личности, запускаю руки в свою гриву и начинаю её взъерошивать. Это неплохо помогает думать и грамотно выкручиваться из всяких нелепых историй.

А теперь, гляньте на того парня. Видите? Вон тот, с каштановыми, взъерошенными волосами. Ростом под метр восемьдесят, в свободной одежде и с широкой довольной улыбкой. Он еще идет быстрым шагом. Это, я, черт меня возьми! И я очень часто широко и довольно улыбаюсь. И, возможно, проходящие навстречу прохожие думают, что у меня немножко кипит чайник. И скорее всего – это на самом деле так. Дело тут в том, что я люблю мечтать. Честное слово, больше всего на свете, я обожаю мечтать. Даже когда я иду быстрым шагом, а я почти всегда так и иду, я продолжаю мечтать. И при этом, я всегда улыбаюсь, потому что невозможно основательно мечтать с серьезной физиономией. Мечтать надо с улыбкой, будь я проклят. Попробуйте прямо сейчас помечтать и уверен, вы меня поймете. Хотя, наверное, есть рвань, которая мечтает о какой-то гадости, но думаю даже в этом случае, оно улыбается. Только улыбочка при этом подлая и мерзкая. Зубы сжаты и голова немного опущена и вытянута вперед. И ещё оно похихикивает. И пытается спрятать свою паршивую улыбку, чтобы никто не понял, что оно мечтает об извращениях. А я улыбаюсь широко и довольно. Ну, я вам об этом уже сказал. И смеюсь я громко, иногда закидывая голову назад.

Об извращениях я не мечтаю, зато обо всем остальном – легко. Обо всем подряд. О том, чтобы наконец сгонять в Антарктиду или покувыркаться с красивой известной актрисой. Добраться до Альфы Центавра или накрутить финтом великого футболиста. Взлететь, как птица и свободно парить в небесах или зарыться в землю, как крот, чтобы хорошенько проспаться. Стоп! О кроте я мечтаю редко. Вообще не мечтаю. Придет время и я зароюсь. И даже капитально высплюсь. Правда мечтать уже не придется. Хотя, я не знаю этого наверняка.

Кто-то скажет, что я бездельник, лентяй и похоже, просто люблю повалять дурака. И будет неправ. Потому что я не люблю повалять дурака. Я – люблю повалять дурочку. Кто-то скажет, что это одно и тоже, а я скажу, что это совершенно другая карамба. Короче, я люблю мечтать, а значит повалять дурочку. И да, черт подери, я люблю размечтаться! И я абсолютно уверен, что если бы было, какое-то фантастическое соревнование или чемпионат по мечтанию, то я всегда был бы в призах. Валяя дурочку, стоял бы на пьедестале с золотой медалью. В этом деле я профи. Потому что целый день тренируюсь и даже во сне, я продолжаю искусно оттачивать своё мастерство. Вот так! Теперь вы меня наверняка вычислите. По широкой довольной мечтательной улыбке и закинутой при хохотании голове. Иногда закинутой.

Ещё, чтоб вы железно меня срисовали, на мне свободные синие джинсы, кроссовки того же цвета и широкая белая майка навыпуск с воротником сердечком. Мой самый любимый наряд. Меня прикалывает, когда мои тряпки немного великоваты. А поскольку я худой, на мне почти все вещи, свободны и даже великоваты. А когда на размер больше, так вообще. Добавьте еще белую бейсболку, кожаный крестик на черной веревочке на шее и медную цепочку на правом запястье. Я почти всегда так прикинут, и не очень люблю менять гардероб. Знаете, сколько у меня одинаковых белых маек с воротником сердечком? Целых, блин, пять! И двое одинаковых джинсов. Я всегда джинсы покупаю по две штуки. Пока одни в стирке, ношу вторые. Получается, что я не меняюсь и у меня типа свой постоянный стиль. Простой и удобный, как у любой творческой личности. Только с середины ноября до середины марта, я накидываю куртку и ещё какую-нибудь дрянь потеплее.

Вы скажете, как же так? Человек с творческой личностью, должен быть разнообразным. И будете правы. И я легко могу быть разнообразным. Стоит только захотеть. Но я не хочу. Мне плевать. Мне нравится именно так. А творческая личность это не тот, кто наряжается как попугай, а тот, кто ходит так, как ему нравится и как удобно. Это не значит, что одетый, как попугай не творческая личность. Совсем нет. Если он или она пижонят как попугай, потому что им так нравится и к тому же удобно, то наверняка, они тоже творческие личности. А если, чтоб повыпендриваться, то это другим словом называется.

Так! С творческой личностью для начала разобрались, осталось про тонкую натуру. Я бы не сказал, что моя натура – тонкая. По большей части, я так не думаю. Но что-то всё-таки есть. Мне кажется, что эта моя тонкая натура, живет где-то глубоко во мне, в точности, как тот фриковатый джин в лампе Алладина. Вот только этот мой джин выпрыгивает сам по себе, даже когда я совсем не хочу, чтобы он выпрыгивал. Например, джин моей тонкой натуры, не позволяет мне проскочить мимо несправедливости. Он вырывается и принуждает меня влазить во всякие такие дурацкие истории. Мне каждый раз не хочется влазить, но прежде чем я успеваю обуздать, своего чудаковатого джина, он успевает втаскивать меня в ужасно нелепые приключения. Особенно, если я до этого выпью немного алкоголя. Хорошо хоть, что выпиваю я не часто. Конечно, у меня есть ещё несколько ингредиентов тонкой личности, но о них я вам расскажу уже по ходу пьесы, так сказать.

Еще, я ужасный максималист. Всегда и всем ставлю максимальную оценку. Пять звезд. Знаете, в чатах банков или операторов связи, на маркетплейсах или сайтах по продаже билетов или еще где-то, какую-бы чушь мне не навешали, в конце обязательно поставлю максимальную оценку – пять, гребаных звезд! А если мне отвечает оператор с именем Анастасия, Марина, Аида или Моника, или с любым другим женским именем, то еще и приписку сделаю: «Очень Вы мне помогли. Все отлично! Большое спасибо!». Странно это. Потому что очень часто, они и на две звезды не нарабатывают. Я в такие моменты, себя грызу, ведь я их не знаю и никогда не увижу. И может быть, им даже будет полезно, чтобы я поставил четыре, три или даже две звезды. В крайнем случае, я могу вообще ничего не поставить. Включить игнор. Они конечно же задумаются и начнут исправляться. Станут грамотнее. Может быть. Может быть и так. Я с этим не спорю, черт возьми! Может быть, правильнее поставить три звезды или включить игнор, но я все рано ставлю пять гребаных звезд. Наверное, в этом тоже виноват тот самый фриковатый джин, о котором я недавно вам говорил.

И вообще, я везде так. Вчера меня таксист один подвозил, который всю дорогу орал. Не просто громко говорил, а именно что орал, чтоб ему пусто стало. И голос у него был с хрипотцой, будто меня вез Бульдог Харламов. Резал мне слух своим чугунным сиплым басом и хотелось или выпрыгнуть из машины или вышвырнуть этого угарика. Всю дорогу я скалил зубы и кивал головой, потому что он сипел и смотрел прямо на меня, а не на дорогу. Он даже уселся в пол оборота ко мне. Как только он затыкался, я переставал лыбиться и кивать. Но он переводил дыхание и сменив тему, снова включался и начинал орать, чертов шизик. А мне опять приходилось светить зубами. Я прикинул, что ему не с кем поболтать и он отводит душу, а в такой момент надо поддержать, хотя бы цветущей улыбкой. Чтобы ему стало чуток светлей.

– Братан! – орал этот шумный чудик, пока вез меня на Пластунскую. – Надо было сделать прописку племяннице! Я зашел в кабинет начальницы службы, братан! Она мне на бумажке написала сколько денег! Прикинь! Я ей занес, братан! – продолжал он орать, а у меня уже заболели края губ и я начал загоняться из-за того, что этот псих пользуется моей вежливостью и вынуждает меня скалиться. – Я забрал паспорт племянницы с пропиской! За один день, представляешь, братан!

Пока он смотрел на меня, крутил баранку и орал, мы за малым, не свалили девчонку на скутере. Потом, подрезали какого-то «китайца», а один раз почти проскочили на красный. Я успел ткнуть пальцем в светофор и он, дав по тормозам, выкатился на пол перекрестка. Всю дорогу, сидя на пассажирском кресле, я вдавливал правой ногой в коврик, несуществующую педаль тормоза. Выдержав этот ад, я выскочил из машины и поставил ему пять звезд. Чтоб я сдох, я даже не задумывался. Сразу влупил ему гребаную пятерку. Просто, у меня не выходит по-другому. Честное слово. Несколько раз получилось, но каждый раз я переживал. Ну и решил, гори оно огнем, буду жить на отлично. Для себя и для всех вокруг. Вечно мне хочется сделать людям что-то хорошее, даже этому чокнутому таксисту, который, всё время орал как бульдог и смотрел не на дорогу, а куда-то вбок, на меня.

Пожалуй, хватит пока про меня. Теперь, пару слов про то чудное место, в котором я живу. Наверное, место, в котором живет человек, сильно влияет на его характер. Не столько там Солнце, море и вся остальная чепуха. Нет. В первую очередь, окружение, события, но и Солнце, море и вся остальная чепуха тоже. Тем более, что в свой поход я отправился из того самого места, в котором я живу. Из города Сочи. Из почти центральной точки Центрального района. Центральный район города Сочи, в обычном понимании, это и есть Сочи. Если кто-то говорит про город Сочи, то, вне всякого сомнения, он имеет ввиду именно Центральный район, а не весь город, который растянулся вдоль побережья на сто миллионов чертовых километров. Так что, когда местные говорят, что живут в Сочи, то имеют в виду территорию от Мамайки до Мацесты и даже до Спутника. Хотя, это не только Центральный район, но ещё и кусок Хостинского. Но тут, власти что-то намудрили. Ну и хрен с ними. Для меня, Сочи всегда был от Мамайки до Мацесты и даже до Спутника. И таким, он для меня пока и остается.

Сочи, прилично изменился с момента моего рождения и даже чуть раньше. Предки загоняли, что он был сильно другим. Даже унылая и вечно сонная улица Красноармейская, прямо напротив наших окон, была сильно другой и здорово изменилась. Местные, называют эту улицу Люковая. Узкая, в две полосы и длиной чуть более километра, она усыпана 120 плюс канализационными люками. Кстати, когда я был совсем мелкий, я думал, что под Люковой, спрятался город гномов и через эти дырки, гномы по ночам выходят на поверхность. Теперь я так не думаю, уже знаю, что это просто дерьмовые люки. Эти люки разбросаны по дороге в самых идиотскихкомбинациях. Сейчас, их подняли до уровня асфальта и ехать по дороге нормально. А раньше, люки либо торчали над асфальтом, либо вдавленные в дорогу, были приличными ямами. Сейчас, крышки четко подогнаны и проезжать более-менее. А раньше, крышки канализационных люков болтались и, когда по улице одновременно проезжало много машин, она звенела, как дерьмовый вибрафон.

Если заезжать на Люковую с Гагарина, то на всем пути, улица прямая. Только в конце, напротив моих окон, она задирается наверх, на холм. В этом месте, Люковая под острым углом врезается в улицу Виноградная. Именно здесь, на схождении улиц Виноградная и Красноармейская, раньше возвышался Сочинский Пивзавод. Тяжелое здание с торчащей по центру мощнойкирпичной трубой. Труба эта, была знаковой локацией и ориентиром. Когда приезжие доставали местных вопросом, как добраться до парка Ривьера, то их частенько посылали к торчащей трубе. Снизу пивзавода и торчащей трубы, как раз вдоль Люковой, пристроился культовый ресторан «Петушок». Поскольку Люковая в этом месте задирается на холм, то напротив «Петушка», через дорогу, резкий склон, заросший деревьями и кустарниками. А в конце этого склона, прямо под «Петушком», наша милая детская площадка. Раньше, эта площадка была открыта со всех сторон. Вокруг попадались всякие деревья алычи, сливы, дикой черешни и мушмулы, которые в обед, обносили местные голодранцы. И ничто не мешало человеческим детёнышам строить шалаши в любом месте на расстоянии пары сотен метров, во все стороны от площадки. Хотя, это был центр города – между парком Ривьера и Центральным рынком.

«Петушок» славился на весь Сочи и считался знаковым, блин, местом. В советское время здесь продавали пиво на розлив и, как загоняет батя, все кайфарики, от бездельников до работников администрации, с баллонами и термосами, выстраивались в длинные очереди за любимым «Жигулевским». Очередь за «Жигулевским» в популярный «Петушок» растягивалась вдоль Люковой, точно в чертов Мавзолей. Но в отличие от очереди в Мавзолей, здесь было жарко и шумно. Не редко возникали стычки и подогретые пивасиком и южным Солнцем, они перерастали в горячие мордобои. В огне драк, соперники частенько перескакивали через дорогу и скатывались по крутому склону прямиком на милую детскую площадку. Прогретые бакланы, не обращали никакого внимания на юных шалопаев и их возмущенных родаков. Словно в октагоне, они молотились в деревянной детской песочнице, рядом с отполированной детской горкой или в проржавевшей бутофорской ракете, которая должна была приобщать ботанов к будущим познаниям и приключениям. Мой батя и его друзья, давно привыкли к такому раскладу. И пока перепившие пива раздолбаи, кошмарили друг друга, школяры продолжали азартно гонять мяч, ловко оббегая катающихся в пыли ушлепков. Но бывали моменты, когда сверху прикатывались целые, чтоб их, компании и на время захватывали всю площадку. Тогда пацанам приходилось прерывать игру. Они уступали взрослым и выстраивались вдоль забора, в ожидании, когда их арена, освободится от пивных гладиаторов. Держа мяч под мышкой или прижав его ногой к земле, мой отец или кто-то из его кентов, лихо вопили угодившему в кризис драчуну.

– По почкам бей! По почкам, черт подери! Ты же ниже, тебе ловчее! – выкрикивали они подсказки, из опыта просмотров бесчисленных поединков.

– Беги, Коля…валиии! – орала хором мелюзга, переживая, что у стойкого клиента их площадки, стало вырисовываться очередное разгромное поражение.

Бывало, с криками и визгами, вцепившись друг другу в волосы и царапая накрашенными ногтями, со склона скатывались настоящие дамочки. За ними, цепляясь за кусты и деревья, пошатываясь спускались мужья и начинали разнимать разгоряченных амазонок. «Ну хватит, Люся. Хватит, отпусти. Пошли домой.» – приговаривали мужики.

А как то раз, уже темнело, пацаны, еще гоняли мяч и будь я проклят – на площадку прикатилась целая завуч школы. Лидия, Ивановна. Ее никто не бил. Просто набралась и оступилась. Лидия Ивановна была небольшого роста и абсолютно круглая. Как футбольный мяч с руками, ногами и маленькой головой. Но для своей комплекции, катилась Лидия Ивановна на удивление медленно. Она цеплялась руками за всякие препятствия, но ослабевшие пальцы разжимались и, немного замедлившись, Лидия Ивановна, снова переворачиваясь то через бок, то через голову продолжала скатываться к нашей площадке. «Жаль, что тогда не было смартфонов, – вздыхая говорит батя, а потом добавляет, – хотя нет, такое, снимать нельзя. Каждый может оступиться».

Докатившись до ровного места перед площадкой, Лидия Ивановна совершила последний кувырок и остановилась. Дальше катиться было некуда и с чувством выполненного долга, словно разогнав школьников на летние каникулы, она беззаботно развалилась на траве. Раскинув руки и лежа на спине с закрытыми глазами, Лидия Ивановна начала что-то бормотать, периодически повышая голос и покрикивая. Как будто, наставлла учеников, чтобы на каникулах они вели себя примерно и не шалили. Да. Видок, наверное, был что надо. У всех, буквально рты пооткрывались. Батя и его друганы онемели и не могли двинуться с места. А сверху, за Лидией Ивановной, спустились коллеги и подхватив ее под руки, растворились в навалившихся сумерках, распевая на всю окрестность: «…есть только миг, между прошлым и будущим…». В общем и целом было весело.

Словом, таким был мой любимый жаркий Сочи. Когда раньше надо было пересечь Горького, то никто не парился поиском переходов. Даже под огни светофоров не подстраивались. Захотел перейти, свернул к дьяволу и попер. По ходу, можно было спокойно сигаретку покурить или семечки погрызть. Машин было немного и на них особо не отвлекались. Хотя улица Горького, это самая центровая из всех центровых. А что сейчас? Безопасней пулю себе в висок пустить, чем порой прорваться в районе вокзала сквозь плотный поток тачек. А Чайковского? Видали, во что превратили прогон, от речки до Хлебзавода? Спокойный, ленивый проезд там был. Так нет же, какой-то гений эстакаду влепил. Теперь едешь, будто в тоннеле, черт возьми. Над башкой тысячи тонн металла. Лишь бы не обвалилось это дело. Нет, я не говорю, что все дрянь. Много хорошего. На Горького, например, в районе того же вокзала, подземный переход прорыли. Так что, когда под дорогой чешешь, можно как и раньше сигаретку покурить и семечки погрызть. Хотя семечки лучше не надо, очень чисто в этом переходе. Молодцы, убирают его по нескольку раз в день. Все-таки центр города. В общем хорошего тоже не мало, просто по другому все. Все переменилось.

А здания какие лепят, будь они неладны? Знаете, раньше все сараи были квадратные или прямоугольные, а сейчас чего только не понастроят. Если участок кривой и косой, то и дома такие же – повторяют стенами все углы и повороты. Лишь бы не потерять ни одного жирного квадратного метра. В Дагомысе посмеивались над новостройкой одной, выглядит она как «Х». В Центральном районе выстроил супермаркет с переходом в точности напоминающий букву «А». В других частях города есть многоквартирники и в виде «О» и в виде «С» и всех других букв завались. Такое к черту впечатление, что строят какое-то послание, чтобы из космоса прочесть смогли. Честное слово – предупреждают яйцеголовых пришельцев, чтоб ни в коем случае, не вздумали приземляться в сочинском бардаке. Переживают, что инопланетянам здесь будет не слишком уютно – пусть лучше следуют в другое местечко. А может цитату какого-то мудреного предка клепают. Бес знает.

Короче, я устал дальше загонять про наш город. И дел у меня немало, чтоб сидеть и всякие нелепые басни вам травить. Уверен, вы и без меня всё знаете. Поэтому просто скопирую с интернета:

«Но не только застройщики, а вернее далеко не только застройщики ответственны за поглотивший Сочи буквастрой, больше похожий на строительный абстракционизм. Муниципальные власти, размахивая градостроительным планом, прячут сзади его бумажную копию, каждый раз, когда это прилично оплачивается. Зато там, где предпринимателю не хватает средств на потребности чиновников, бумажная копия превращается в гранитный устав, с помощью которого под основание сносятся незаконные постройки. Делается это с показным шумом так, что бы у федеральных и краевых властей и даже, у жителей города, не было никаких причин сомневаться в праведной борьбе сочинских бюрократов с оборзевшими коммерсантами.

Дворы и спальные районы города, заставленные автомобилями, не нашедшими иных мест для парковки, напоминают раскинувшиеся под открытым небом провинциальные автосалоны по продаже подержанных автомобилей. Улицы города, не рассчитанные на возросший поток транспорта, выглядят постоянно перегруженными. Пробки на перекрестках и на сужении дорог, стали привычными, как и поиск парковочного места, с которого автомобиль не рискует быть сворован шныряющими эвакуаторами в компании экипажей ГИБДД. Обилие машин и суета на дорогах и тротуарах, превратились в ежедневную норму, нарушаемую только на выходных межсезонья.

Город распух и ощетинился витринами многоэтажек. Тысячи и тысячи переселившихся в Сочи сограждан переполнили улицы, добавляя свой колорит в уже сформировавшееся высокомерие главного курорта страны. Сочи превратился в рентабельный комбинат, из которого каждый, в меру своих талантов, пытается извлечь по больше прибыли.

И еще, в городе стало слишком шумно. Звуки работающих в домах миллионов телевизоров, пылесосов, компьютеров и даже чайников, сливаются с доносящимися с улицы рычанием моторов, шуршанием автомобильных покрышек, болтовней приветствующих или ругающихся друг с другом соседей, грохотом разгружаемых строительных материалов и воркованием голубей. Визг болгарки, разрезающей металлическую плоть и собачий лай, мелодия нового хита из наушников смартфона и еще рев, плач, лязг, крик, стук, рокот, гомон, скрежет, трескотня и треск, гудение и гвалт, какофония и перезвон колоколов, все смешалось превратившись в монотонный гул. А поскольку человек, увлеченный добычей средств к существованию, не обращает внимание ни на что, кроме способов их заработать, то и этот несмолкаемый стон города воспринимается им, как естественный элемент кипучей жизни».

Вот так. Легче с интернета скопировать и вставить, чем у бати расспрашивать или в памяти копаться. Тем более, там все правильно написано. Страшно изменился наш город. Здание пивзавода и трубу из красного кирпича давно снесли. Культовый «Петушок», тоже навсегда исчез. А все окрестности, застроили ужасно тошнотными и унылыми многоэтажками. Настолько тоскливыми, что я их и не замечаю. Иногда, я мечтаю, чтобы все эти многоэтажки развалили в хлам и на их место вернули ту торчащую трубу из красного кирпича, с батиных фотографий. Она была в сто тысяч раз улетней и бодрее. Да и склон весь застроили, чтоб его. Так же тошнотно и уныло. «И гуляют не так, как прежде», – вздыхает батя. Сейчас вообще многое делают по-другому. Я ни разу не видел, чтобы на нашу площадку кто-то прикатывался. Тем более наша завуч. Отец говорит, что уже нет, прежнего огонька, лихости и жизненного пыла. И в чем-то, я с ним согласен.

Эх, не всё в порядке с нашим проклятым городом. Но не расстраивайтесь, не все потеряно. Есть еще кое-что. И да, больше я с интернета копировать не стану. Скажу вам словами одного моего случайного знакомого: «Только вырвавшись в девственный кавказский лес, до которого еще не добралась нога или рука застройщика, пожимающая руку чиновника, человек по настоящему ощущает вкус того места на котором растянулся город Сочи – чудесное Лукоморье под надзором каменного исполина».