Читать онлайн #Ведьма: Наследство

Глава 1-2

Квартира номер 42 смотрела на меня старой бронзовой цифрой, потускневшей от времени. Я стояла перед массивной дубовой дверью уже минут пять, не решаясь вставить ключ в замок. В правой руке теплилась связка – три ключа на кольце с серебряной снежинкой. В левой – спортивная сумка, из которой доносилось недовольное ворчание. Кот мяукнул. Длинно, требовательно, как будто говорил: “Хватит тупить, открывай уже.” – Ладно, ладно, Василий, – пробормотала я. – Тоже мне, нашёлся критик.

Бабушка, которой не было. Наследство. И я, которую завтра выкинут из детдома.

Абсурд? Определённо. Но вот я стою здесь, на четвёртом этаже старинного дома на Таганке, с ключами от квартиры в центре Москвы. Квартиры, которая теперь якобы моя.

Глубокий вдох. Выдох. Ключ скользнул в замочную скважину с такой лёгкостью, будто ждал именно моей руки.

Щелчок.

Дверь открылась бесшумно, и меня обдало запахом… дома? Нет, не может быть. Откуда мне знать, как пахнет дом? Тринадцать лет в детдоме “Надежда” научили меня распознавать только запахи казённой еды, дешёвого порошка и чужого горя.

Но здесь пахло корицей, старыми книгами и чем-то неуловимо тёплым. Будто кто-то только что пёк печенье. Как будто сама квартира дышала…

Магией? Серьёзно, Варя? Может, ещё в единорогов поверишь?

– Мяу! – возмущённо заявил Василий, и я поспешно зашла внутрь.

Щёлкнула выключателем. Хрустальная люстра залила прихожую мягким светом, и у меня перехватило дыхание.

Паркет. Настоящий паркет с затейливым узором, а не линолеум с пузырями. Стены, обитые шёлковыми обоями цвета слоновой кости. Зеркало в резной раме.

Я поставила сумку на пол, и Василий тут же выскочил наружу. Огромный рыжий кот с янтарными глазами обошёл прихожую по периметру, принюхиваясь, а потом важно двинулся вглубь квартиры, как будто жил здесь всю жизнь.

– Эй! – крикнула я ему вслед. – А если тут… не знаю, мышеловки?

Кот даже не обернулся. Только хвостом дёрнул презрительно.

Отлично. Теперь лови его по всей квартире.

Я стянула кроссовки – жалкие, стоптанные, с отклеивающейся подошвой – и почувствовала себя Золушкой наоборот. Только моя фея-крёстная умерла, так и не успев превратить меня в принцессу.

Гостиная встретила меня стеной книг. От пола до потолка – полки, забитые томами в кожаных переплётах. Я подошла ближе, провела пальцем по корешкам. Достоевский, Булгаков, Ахматова… соседствовали с какими-то странными фолиантами без опознавательных знаков.

Сердце кольнуло знакомой болью. Журфак МГУ. Моя несбыточная мечта. Не хватило трёх баллов. Трёх грёбаных баллов до бюджета, а платное обучение – это из разряда фантастики для выпускницы детдома.

“Ничего, – сказала тогда Серафима Павловна, директриса. – Работа в кафе – тоже достойное занятие. SMM-щики сейчас нарасхват”.

Ага, особенно те, кто ведёт инстаграм1 кофейни “У дяди Миши” с тремя тысячами подписчиков. Захватывающая карьера – фотографировать латте и придумывать подписи про “атмосферное утро”.

Я отвернулась от книг и пошла дальше. Кухня – просторная, с настоящей печью-голландкой. Спальня – кровать с балдахином, как из сказки. И везде эта странная атмосфера обжитости. Будто хозяйка вышла пять минут назад и вот-вот вернётся.

В ванной я замерла перед зеркалом. Усталое лицо, тени под карими глазами, каштановые волосы до плеч, которые давно пора подстричь. И эта чёртова белая прядь у левого виска, которую я крашу с тринадцати лет.

– Дура, – сказала тогда Алиса, лучшая подруга и единственный близкий человек. – Это же так круто! Как у Роуг из “Людей Икс”!

– Ага, – огрызнулась я. – Особенно круто, когда тебя “Седой бабкой” дразнят.

Но Алиса была права. Прядь была… особенной. Я пробовала её красить – краска не держалась. Стричь – волосы отрастали белыми. В конце концов, я сдалась и просто прятала её под чёлкой.

А пару месяцев назад Алиса уехала. Какой-то столичный продюсер заметил её fashion-блог, предложил контракт. Два миллиона подписчиков в инстаграме2 – это вам не шутки. Теперь она в Питере, строит карьеру, а я… А я стою в квартире мёртвой бабушки, которая, по словам Серафимы Павловны, никогда не существовала.

“У тебя нет родственников, Варя. Смирись с этим”.

Василий мяукнул где-то в глубине квартиры. Я пошла на звук и обнаружила его в кабинете. Маленькая комната, заставленная книжными шкафами, письменный стол у окна, и…

Фотография в серебряной рамке.

Я взяла её дрожащими руками. Молодая женщина с каштановыми волосами держала на руках девочку лет пяти. У девочки были огромные карие глаза и застенчивая улыбка.

Мама.

Это была мама. Я узнала её по единственной фотографии из личного дела, которую мне показали лет в десять. А девочка…

– Это я, – прошептала я, и голос предательски дрогнул.

На обороте – надпись выцветшими чернилами: “Лена и Варенька. Последнее лето”.

Последнее. Потому что в сентябре мама погибла в автокатастрофе, а я оказалась в детдоме с диагнозом “частичная амнезия вследствие психологической травмы”.

Я поставила фотографию на место и огляделась. Кабинет был забит какими-то странными вещами. Пучки сухих трав свисали с потолка. На полках между книгами стояли склянки с разноцветными жидкостями. В углу стоял старинный глобус, а на подоконнике – ряд горшков с незнакомыми растениями.

Василий потёрся о мои ноги и пошёл к двери. Я последовала за ним обратно в гостиную, где он уверенно прыгнул на журнальный столик и уставился на меня выжидающе.

– Что? – спросила я.

Он мяукнул и ткнулся носом в белый конверт, который я не заметила раньше.

“Варваре Морозовой” – было выведено на нём знакомым почерком нотариуса.

Внутри – сложенный лист бумаги и ещё один ключ. Маленький, старинный, похожий на те, что открывают шкатулки в фильмах.

Я развернула письмо.

“Внученька моя дорогая…”

И тут меня накрыло. По-настоящему. Тринадцать лет одиночества, тринадцать лет веры в то, что я никому не нужна, что у меня нет семьи – всё это обрушилось разом.

Бабушка. У меня есть бабушка. Была…

Я сползла на диван, прижимая письмо к груди, и впервые за много лет позволила себе плакать.

Слёзы высохли, оставив солёные дорожки на щеках. Я всё ещё сидела на диване, сжимая письмо. Василий устроился рядом, положив тяжёлую голову мне на колени. Его мурлыканье действовало успокаивающе.

Соберись, Морозова. Реветь не время.

Глубокий вдох. Пора читать дальше.

"Внученька моя дорогая,

*Если ты читаешь это письмо, значит, мне не удалось дожить до твоего восемнадцатилетия. Прости старую дуру – я так надеялась встретиться с тобой лично, обнять, объяснить всё… Но некоторые вещи сильнее нас. Некоторые обещания нерушимы.

Варенька, то, что я скажу дальше, покажется тебе безумием. Но прошу – доверься мне. В ящике кухонного стола ты найдёшь старый телефон. Активируй его ровно в полночь твоего дня рождения. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Пароль – дата твоего рождения в обратном порядке.

Это важно, детка. Важнее, чем ты можешь себе представить.

И ещё. Что бы ни случилось – помни: ты Морозова. Мы не сдаёмся. Никогда. И когда тебе исполнится восемнадцать… когда все обязательства будут выполнены… ты поймёшь.

Прости меня, внученька. За всё прости.

Твоя бабушка Морозова Агата Степановна"

Я перечитала письмо ещё раз. И ещё. Активировать телефон в полночь? Это какой-то квест? Или бабушка смотрела слишком много фильмов ужасов на старости лет?

Хотя… откуда ты знаешь, что она смотрела? Ты же её никогда не видела.

Василий мяукнул и спрыгнул с дивана, направляясь к кухне. Я поплелась за ним.

Кухня встретила меня теплом настоящей печи-голландки. Кто-то явно топил её совсем недавно. На плите стоял начищенный до блеска медный чайник.

Я положила письмо на стол, разглаживая измятые от моих слёз края. Руки всё ещё слегка дрожали.

Василий прыгнул на стул и уставился на меня. И тут я поняла, что именно было не так с этим котом. Его взгляд. Он смотрел слишком… осмысленно. Будто понимал каждое моё слово.

– Ты не обычный кот, да? – спросила я.

Он медленно моргнул. Один раз. Потом наклонил голову, словно кивая.

У меня подкосились ноги. Я рухнула на второй стул.

– Окей. Ладно. Квартира от несуществующей бабушки – это я ещё могу переварить. Но разумный кот? Это уже слишком даже для моей паршивой жизни.

Василий фыркнул – очень по-человечески – и спрыгнул со стула. Подошёл к старому буфету. Поскрёб лапой по нижнему ящику.

– Телефон? – догадалась я. – Там телефон?

Ещё один медленный кивок.

С трясущимися руками я открыла ящик. Среди старых открыток и счетов лежал iPhone 3GS. Древний даже по меркам детдома, где мы пользовались техникой десятилетней давности.

К телефону была приколота записка: “НЕ ВКЛЮЧАТЬ ДО ПОЛУНОЧИ!!!” Три восклицательных знака красной ручкой.

Я взяла телефон. Он был тяжелее современных смартфонов и странно тёплый, будто его только что держали в руках.

– И что мне с ним делать до полуночи? – спросила я у Василия.

Кот фыркнул – очень по-человечески – и пошёл к холодильнику. Встал на задние лапы и ухватился за ручку.

– Серьёзно?

Я открыла холодильник и застыла. Он был полон свежей еды. Не просто полон – идеально организован. Контейнеры с готовыми блюдами, все подписаны сегодняшней датой. “Борщ – разогреть”. “Котлеты – 3 минуты в микроволновке”. “Салат оливье – С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ, ВАРЕНЬКА!”

Слёзы снова защипали глаза.

Нет. Хватит реветь, Морозова.

Но это было сильнее меня. Кто-то приготовил всё это для меня. Кто-то знал, что я приду именно сегодня. Кто-то… заботился.

Я взяла контейнер с борщом, поставила в микроволновку. Пока он грелся, решила осмотреть квартиру внимательнее.

В гостиной я заметила то, что пропустила раньше. Символы. Они были везде – выжженные на деревянных балках потолка, вышитые на диванных подушках, нацарапанные на оконных рамах. Странные узоры, похожие на руны или иероглифы.

На каминной полке стояли кристаллы разных форм и цветов. Аметист, горный хрусталь, что-то чёрное и блестящее… И свечи. Десятки свечей – толстые и тонкие, белые и цветные, оплывшие и новые.

Микроволновка пискнула. Я вернулась на кухню, где Василий уже сидел у своей миски, многозначительно на неё поглядывая.

– А ты чего ждёшь? – спросила я, наливая борщ в тарелку.

Он ткнулся носом в пустую миску, потом посмотрел на меня.

– А, еда. Секунду.

В холодильнике нашёлся контейнер с надписью “Для Василия”. Внутри – нарезанная курица. Я выложила её в миску, и кот принялся есть с достоинством английского лорда.

Борщ оказался восхитительным. Настоящий домашний борщ, какого я не ела… никогда, наверное. В детдоме нас кормили, конечно, но это была обычная столовская еда. А это… это было приготовлено с любовью.

После ужина я продолжила исследование. В спальне обнаружился платяной шкаф, полный одежды. Современной, модной, и – что самое странное – моего размера. Джинсы, свитера, даже пара платьев. Всё с бирками, всё новое.

В ванной – полный набор косметики. Не дешёвой, которой мы пользовались в детдоме, а настоящей, качественной. Шампуни, кремы, даже духи.

Но самое странное ждало меня в маленькой комнате в конце коридора. Дверь была заперта, но маленький ключ из конверта подошёл идеально.

Внутри – мастерская. Или лаборатория. Или… я даже не знала, как это назвать.

Стены были увешаны пучками сухих трав. На полках стояли банки с корнями, листьями, какими-то порошками. Стол был завален старинными книгами, исписанными блокнотами, свитками пергамента.

А на стене висела карта Москвы. Огромная, детальная, вся утыканная булавками с разноцветными флажками. Красные сосредоточились в центре, жёлтые – по окраинам, а чёрные… чёрные окружали Таганку плотным кольцом.

От одной чёрной булавки тянулась ниточка к фотографии, приколотой рядом. Я подошла ближе и похолодела.

Детдом “Надежда”. Мой детдом. А булавка воткнута точно в то место, где он находится.

Я посмотрела на часы. 22:47. До полуночи больше часа.

Василий потёрся о мои ноги и пошёл к выходу. Я последовала за ним обратно в гостиную, где он запрыгнул на диван и свернулся клубком.

Я села рядом, положив таинственный телефон на журнальный столик. Час и тринадцать минут до… до чего? Что произойдёт в полночь?

За окном сгущались сумерки. Обычный московский вечер – шум машин, отблески фонарей, далёкая музыка из какого-то бара. Где-то смеялись подвыпившие студенты. Нормальный мир, в котором не бывает писем от мёртвых бабушек и разумных котов.

Но я больше не была уверена, что знаю, какой мир нормальный.

Телефон завибрировал. Голосовое от Алисы: “Подруга! Как ты там? Я уже в Дубае, тут такая жара! Слушай, кинула денег тебе на карту. Не вздумай отказываться, это подарок на день рождения! Держись, завтра всё наладится!”

Я улыбнулась сквозь подступающие слёзы. Алиса… Единственный человек, который не забыл обо мне, став успешной.

Если бы ты знала, подруга, что тут творится.

Я откинулась на подушки, закрыла глаза. Завтра – вернее, уже сегодня – мне восемнадцать. Совершеннолетие. Выселение из детдома. Начало взрослой жизни.

Только почему-то казалось, что жизнь только готовится начаться. По-настоящему. В полночь.

Глава 2.

Полночь решений

Я разгладила письмо на журнальном столике, пытаясь найти в нём скрытый смысл. Может, если прочитать между строк? Или это какой-то шифр?

“Активируй его ровно в полночь твоего дня рождения. Ни минутой раньше, ни минутой позже.”

Почему именно в полночь? Что за одержимость точным временем?

“От этого зависит твоя жизнь.”

Ага, конечно. От включения старого айфона зависит моя жизнь. Логично.

Василий спрыгнул с дивана и потянулся, выгибая спину дугой. Потом подошёл к письму и ткнулся носом в строчку про полночь.

– Ты тоже считаешь, что это важно? – спросила я.

Кот посмотрел на меня с таким выражением, будто хотел сказать: “Ты ещё сомневаешься, идиотка?”

Телефон завибрировал, и я чуть не подпрыгнула. Серафима Павловна. Снова.

Игнорировать? Или всё-таки ответить?

На пятом гудке любопытство победило.

– Алло?

– Слава богу! – голос директрисы звучал… странно. – Варя, милая, где ты сейчас?

– Я же сказала, у друзей праздную день рождения.

– Не ври мне! – почти выкрикнула она. – Я знаю про наследство. Знаю, что ты в той квартире.

Кровь отхлынула от лица. Откуда она…

– Как вы узнали?

– Неважно! Слушай меня внимательно. Очень внимательно. Что бы ты там ни нашла – не трогай. Особенно старые вещи. Электронику. Книги. Вообще ничего не трогай!

– Серафима Павловна, вы меня пугаете.

– Так и должно быть! – в трубке раздался какой-то грохот, будто она уронила что-то. – Твоя бабушка была… особенной женщиной. Очень особенной. И твоя мама тоже. Именно поэтому она сбежала от семьи. Поэтому скрывалась.

– О чём вы говорите?

– О том, о чём нельзя говорить по телефону! – Серафима тяжело дышала. – Варя, послушай. Я знаю, мы не всегда ладили. Знаю, ты считаешь меня сухой стервой. Но я… я пыталась защитить тебя. Все эти годы. От них.

– От кого “них”?

– От тех, кто придёт за тобой.

Тишина. Потом гудки отбоя.

Я смотрела на погасший экран. Что за чертовщина? Перезвонить? Но палец замер над кнопкой. Что-то в голосе Серафимы… Она не просто волновалась. Она была в ужасе.

Василий вспрыгнул мне на колени и потёрся головой о подбородок. Его тепло немного успокоило дрожь в руках.

– Что думаешь, приятель? Она просто сошла с ума от старости или тут правда что-то серьёзное?

Кот посмотрел на меня, потом на старый айфон, лежащий рядом. Медленно моргнул.

– Да, я тоже склоняюсь ко второму варианту.

Я взяла телефон в руки. Он всё ещё был тёплым, почти горячим. Экран оставался чёрным, но под стеклом будто что-то пульсировало. Или мне казалось?

23:07. Меньше часа до полуночи.

“Не трогай старые вещи.”

Но я уже трогала. Письмо, фотографии, книги… Если бы что-то должно было случиться, разве не случилось бы уже?

Я встала, аккуратно переложив Василия на диван.

– Знаешь что? К чёрту осторожность. Если в этой квартире есть ответы – я их найду.

Кот мяукнул. Не одобрительно и не осуждающе. Просто констатация факта: “Ну что ж, твой выбор”.

Я направилась к кабинету. Если бабушка где-то и оставила подсказки, то именно там. Среди книг про ведьм и странных символов.

За окном взвыла сирена. Потом ещё одна. Где-то вдали залаяли собаки – сразу несколько, будто чего-то испугались.

А может, кого-то почуяли?

Прекрати накручивать себя, Морозова. Это просто обычная московская ночь. Сирены, собаки – что тут необычного?

Только вот руки всё равно дрожали, когда я тянулась к дверной ручке кабинета. И белая прядь волос вдруг стала такой тяжёлой, будто налилась свинцом.

Что бы ни ждало меня в полночь – время неумолимо приближалось.

Кабинет встретил меня запахом старой бумаги и чего-то травяного. В полумраке книжные полки казались стенами древней крепости, хранящей тайны.

Я щёлкнула выключателем. Тёплый свет настольной лампы выхватил из темноты корешки книг, и я снова поразилась их названиям. “Цифровая теургия: новый взгляд”. "Родословная московских ворожей”. “Травник Северной Руси”. “Защитные круги в эпоху интернета”.

Защитные круги в эпоху интернета? Это вообще как?

Я провела пальцем по корешкам, и тут одна книга поддалась, уходя вглубь полки. Раздался тихий щелчок.

– Ну конечно, – пробормотала я. – Тайник за книжной полкой. Как в дешёвом детективе.

Секция полки медленно отъехала в сторону, открывая нишу в стене. Сердце забилось чаще.

Варя, ты же не в “Гарри Поттере”. Там не будет волшебной палочки.

Но то, что я увидела, заставило меня ахнуть.

Полки ниши были уставлены стеклянными банками с засушенными травами. На этикетках – названия, написанные бабушкиным почерком: “Полынь (собрана в полнолуние)”, “Вербена защитная”, “Морозник чёрный (ОПАСНО!)”.

В центре стояла резная деревянная шкатулка, а рядом – стопка фотографий, перевязанная выцветшей лентой.

Я взяла фотографии первыми. Руки дрожали, когда я развязывала узел.

Верхняя – бабушка в молодости. Красивая женщина с пронзительным взглядом и той же белой прядью в тёмных волосах. Она стояла на фоне этой самой квартиры, улыбаясь кому-то за кадром.

Следующая – бабушка с мужчиной в военной форме. Дедушка? У него было доброе лицо и смеющиеся глаза.

Дальше – мама. Десятки фотографий мамы. Младенец на руках у бабушки. Девочка с косичками на качелях. Подросток с букетом роз и медалью – выпускной. Невеста в белом платье рядом с мужчиной, чьё лицо странно размыто, будто фотографию испортила вода.

А потом…

– О боже, – выдохнула я.

Потом шли фотографии меня. Сотни фотографий.

Я-младенец в детдомовской кроватке. Снято через окно.

Я в три года играю в песочнице.

Первый день в школе.

Выпускной – я в дешёвом платье из секонд-хенда, но улыбаюсь.

На обороте каждой – дата и короткая подпись дрожащим почерком:

“Варенька, 3 года. Научилась качаться сама”.

“Варенька, 7 лет. Прости, что не могу быть рядом”.

“Варенька, 10 лет. Выиграла олимпиаду по русскому. Так горжусь!”

“Варенька, 16 лет. Покрасила прядь. Понимаю, почему”.

Слёзы текли по щекам, капая на фотографии. Все эти годы… Все эти проклятые годы, когда я думала, что никому не нужна, что у меня нет семьи – бабушка была рядом. Следила. Заботилась. Любила.

Но почему не подошла? Почему не забрала?

Договор? Условия? Что-то зацепилось в памяти, но ускользало. Будто я что-то упустила в письме бабушки.

Какие ещё секреты скрывала эта квартира?

Я отложила фотографии и открыла шкатулку. Внутри, на бархатной подложке, лежали украшения. Старинные, с патиной времени. Серёжки с голубыми камнями, похожими на застывший лёд. Брошь в виде снежинки с мелкими бриллиантами. И кольцо.

Серебряное кольцо с выгравированной снежинкой, в центре которой сиял прозрачный камень.

Я взяла его, и оно легло в ладонь, будто всегда мне принадлежало. Холодное, но не неприятно. Скорее… успокаивающе.

Не надевай его, – прошептал голос разума.

А почему бы и нет? – ответил голос любопытства.

Кольцо скользнуло на средний палец правой руки как влитое. Идеально. Будто было сделано специально для меня.

И в ту же секунду комнату пронзил холод. Не обычный холод – другой. Живой. Он прошёл через кольцо вверх по руке, добрался до сердца и…

Успокоился. Затих. Будто нашёл свой дом.

– Что за… – начала я, но тут Василий ворвался в кабинет, громко мяукая.

Он запрыгнул на стол и уставился на мою руку с кольцом. В его глазах мелькнуло что-то похожее на… одобрение?

– Ты знал, – выдохнула я. – Ты знал, что оно здесь.

Кот медленно моргнул и потёрся о мою руку – ту самую, с кольцом.

Я взглянула на часы. 23:31. Полчаса до полуночи.

Что-то подсказывало мне, что надевать фамильное кольцо за полчаса до магической полуночи – не самая умная идея в моей жизни.

Но снять его я уже не могла. Не хотела.

Оно было моим. Как и эта квартира. Как и эти тайны.

Как и та судьба, что ждала меня через двадцать девять минут.

Кольцо на пальце вдруг потеплело. Не горячо, но ощутимо. Как будто откликнулось на что-то.

Я посмотрела на Василия.

– Что ещё за сюрпризы?

Кот спрыгнул со стола. Я пошла за ним, чувствуя, как кольцо пульсирует в такт шагам.

В мастерской что-то изменилось. Воздух стал плотнее, а символы на стенах… они светились? Нет, показалось. Хотя…

Василий подошёл к дальней стене – той, что казалась глухой. Мяукнул и посмотрел на мою руку с кольцом.

– Серьёзно? Ещё один тайник?

Я поднесла руку к стене. Кольцо засветилось мягким голубым светом, и в стене проступили контуры двери. Тонкие линии, похожие на морозные узоры на окне.

Окей, Морозова. Ты уже приняла разумного кота и квартиру с тайниками. Светящееся кольцо – это мелочи.

Я коснулась узора, и дверь беззвучно отворилась внутрь.

За ней – ещё одна комната. Маленькая, без окон. В центре – современный стол с ноутбуком и веб-камерой. На стенах – ещё больше карт, но не только Москвы. Россия, Европа, весь мир. И везде – метки. Красные точки, соединённые линиями, как паутина.

Но больше всего меня поразила стена напротив. Генеалогическое древо. Огромное, уходящее корнями в глубь веков. Имена, даты, фотографии. И у каждой третьей женщины в роду – пометка в виде снежинки.

Прабабушка Снежана. Её внучатая племянница Марфа. Моя мама Елена.

И я.

Под моим именем – знак вопроса и приписка: “Да поможет ей Бог”.

Ноутбук был включён. На экране – окно видеоплеера с надписью “Для Вареньки. Смотреть в последний час.”

23:36. Последний час уже идёт.

Я села за стол, Василий устроился у меня на коленях. Щелчок мышкой, и на экране появилась бабушка.

Живая. Улыбающаяся, хотя явно больная – впалые щёки, тени под глазами. Но взгляд острый, полный любви.

“Варенька, солнышко моё. Если ты смотришь это, значит, ты нашла вторую комнату. Значит, кольцо признало тебя. Это хороший знак.”

Её голос. Я впервые слышала голос бабушки. Низкий, бархатный, с лёгкой хрипотцой.

“У меня мало времени, поэтому слушай внимательно. В нашей семье есть… дар. Или проклятие – как посмотреть. Каждая третья женщина рода Морозовых рождается с зимней меткой. Ты видела свою – белая прядь. Но это только внешний признак.”

Она закашлялась, потом продолжила:

“Мы можем управлять холодом, Варенька. Льдом. Снегом. Морозом. В старые времена нас называли Зимними Ведьмами. Боялись. Почитали. Убивали.”

Ведьмы? Серьёзно? Но почему-то я не удивилась. Будто всегда знала.

“Твоя прабабушка Снежана не справилась с силой. В приступе ревности заморозила целую деревню. Её сестра Марфа умерла, пытаясь остановить метель, которую сама же вызвала. Твоя мама…”

Бабушка замолчала, вытерла слёзы.

“Твоя мама бежала, когда поняла, что беременна тобой. Знала, что ты будешь третьей. Пыталась защитить тебя от судьбы. Спрятала так, что даже я долго не могла найти. А когда нашла… Серафима Павловна не дала мне тебя забрать. У неё были свои условия. Свои причины. Я согласилась ждать.”

23:47. За окном что-то изменилось. Я краем глаза заметила движение.

“В полночь твоего восемнадцатилетия печать падёт. Это моё изобретение – способ сдержать силу до совершеннолетия. Дать тебе шанс на нормальное детство. Но когда печать исчезнет…”

Белые бабочки. За окном кружились белые бабочки. В ноябре. В Москве.

“Вся накопленная сила вырвется разом. Будет больно. Страшно. Но ты справишься. Ты – Морозова. А мы не сдаёмся.”

Температура в комнате резко упала. Я видела своё дыхание.

“Кольцо поможет. Оно принадлежало первой из нас – Василисе Морозовой, жившей в XVII веке. Передавалось из поколения в поколение. Теперь твоё.”

23:52. Белых бабочек стало больше. Сотни. Они облепили окно, закрывая свет уличных фонарей.

“И последнее. Есть те, кто охотится на нас. Древний враг. Он изгнан уже сто лет, но его слуги действуют. Они почувствуют твоё пробуждение. Будь готова.”

Экран погас. Я сидела, не в силах пошевелиться.

Ведьма. Я – ведьма. Из рода ведьм.

Бред. Полный бред.

Но кольцо горело холодом, за окном танцевали невозможные бабочки, а на часах было 23:55.

Пять минут до полуночи.

Пять минут до конца моей обычной жизни.

Я взяла старый айфон. Экран всё ещё был чёрным, но под пальцами чувствовалась вибрация. Как биение сердца.

Можно не делать этого. Выбросить телефон. Сбежать.

Но куда бежать от себя?

23:57.

Белая прядь жгла кожу головы. Кольцо пульсировало в такт сердцу. А где-то вдалеке завыли сирены.

Время пришло.