Читать онлайн Когда мы были непобедимы

© 2018, Editorial Planeta, S. A.

© Ольга Блинова, перевод, 2025

© Андрей Бондаренко, оформление, 2025

© “Фантом Пресс”, издание, 2025

Веронике, которая вернула мне любовь к чтению. И тем, кто излучает столько света, что будет жить вечно.

1

Если бы мы умели наперед угадывать всю длинную череду событий, которая последует за каждым незначительным поступком![1]

Джон Грин, “В поисках Аляски”

Порой ясно ощущаешь, что не волен выбирать, сколько тебе отведено времени. Все вращается само собой, не спрашивая разрешения, и каждое действие тянет за собой бесконечную цепочку других. Словно кинешь в пруд гальку, и по воде расходятся круги, шире и шире, пока не достигнут берега. Действие, влекущее за собой последствие, – история стара как мир.

Карлос Грин, который в столь ранний час едва ли мог похвастаться ясностью мысли, лежал в кровати под балдахином и думал, как же много галек он закинул не в те пруды, да еще и по многу раз. И вот теперь, когда он наконец-то твердо решил измениться, появилась эта женщина. Уж не сходит ли он с ума?

Карлос не спеша поднялся с постели и оглядел огромную сумрачную комнату. Его взгляд задержался на двери, а точнее – на щеколде. Все в порядке, опущена. Никто не мог войти ночью. Да и кому заходить, если он живет в этом огромном дворце один? Карлос зажег лампу на барочной прикроватной тумбочке и, нервничая, задрал футболку, чтобы осмотреть тело, – ничего. Затем проверил ноги – никаких новых синяков и следов от ушибов. Карлос выдохнул с облегчением: он был уверен, что по ночам кто-то – или что-то – его избивает. В этом громадном особняке постоянно что-то шумит, скрипит, свистит, а по ночам в углах шевелятся тени. Но как можно бить человека по ночам, не разбудив его? Карлосу не требовалось снотворное или релаксанты, чтобы заснуть, несмотря на периодические боли в правой ноге. Может, конечно, он стал лунатиком и по ночам бродит по дому, натыкаясь на мебель, как слон в посудной лавке? Да нет, не может быть. Ему сорок один год, и он сроду не ходил во сне, это невозможно. Он в хорошей спортивной форме… Какого черта с ним происходит?

А тут еще она. Был ли это сон? Он и правда видел в оранжерее женщину или она ему привиделась? Одета в легкое бежевое платье до колен, по моде сороковых. Волосы средней длины уложены мягкими волнами, как носили в те годы. Редкая красавица. Карлос был готов поклясться, что и она его заметила и тоже очень удивилась. И вдруг исчезла.

Его мысли внезапно прервал истошный вопль. Кричали на улице. Карлос поспешно распахнул внутреннюю створку окна и глянул вниз. Его спальня находилась наверху, в башне, откуда в такое время открывался отличный обзор: светало, ночная мгла почти рассеялась. Посреди газона на спине лежал мужчина. Похоже, он был мертв. Рядом стояла женщина, зажимая рот ладонью. По пышным формам Карлос узнал свою домработницу, которая, очевидно, только что обнаружила на газоне мертвеца. В его саду. Он влез в брюки и бросился вниз.

Валентина Редондо садилась в брутальный “рендж-ровер” с открытым верхом. Слишком уж бросается в глаза эта машина, хорошо хоть черный цвет не привлекает внимание. Автомобиль конфисковали у наркоторговцев во время спецоперации, и суд передал его в пользование гражданской гвардии, где служила Валентина. Хотя в силу своего положения и звания лейтенант Редондо ходила в штатском, в ней легко было опознать представителя власти. Образцовая сотрудница, внимательная и дотошная, Валентина руководила отделом убийств Управления гражданской гвардии в Сантандере в Кантабрии.

Еще недавно Валентина ездила на старенькой “альфа ромео”, но младший лейтенант Сабадель умудрился попасть на ней в аварию и разбил – повезло, что обошлось без пострадавших.

Заводя “рендж-ровер”, чтобы ехать в Управление гражданской гвардии в районе Пеньякастильо в Сантандере, Валентина в очередной раз про себя пожалела, что ей не выдали другой автомобиль. Она предпочла бы машину неприметнее. В окно Валентине было видно, как на крыльце бревенчатого бунгало ее жених Оливер Гордон безуспешно сражается с неопреновым костюмом. Она едва удержалась от смеха. Оливеру, как и Валентине, было уже изрядно за тридцать. В отличной физической форме, но такой неуклюжий, он тщетно пытался натянуть гидрокостюм, смешно подпрыгивая на одной ноге и тряся черной шевелюрой. Под ногами путалась Дюна, бигль-подросток, безжалостно трепавшая неопреновый носок. Англичанин начал заниматься сёрфингом пять недель назад, и сразу стало ясно, что этот вид спорта не для него. До сих пор его спортивные подвиги ограничивались бегом по утрам. В очередной раз падая с доски под присмотром тренера Хайме, Оливер пожимал плечами и пробовал снова и снова, не переставая хохотать над собственной бездарностью. Даже если постоянные неудачи его и огорчали, он принимал их со смирением. “Я ведь не с побережья, – объяснял он, – у нас в Лондоне волну не ловят”. Первые уроки Оливер брал у самого опытного тренера в Суансесе, но однажды тот не выдержал и заявил, что никогда еще не видел настолько беспомощного ученика. Поэтому Оливера направили к другим тренерам, которые работали с начинающими и детьми.

– Что смотришь, мисс Совершенство? Ты вроде на работу собиралась, – смущенно засмеялся Оливер. В какой-то момент он обернулся и увидел, что Валентина наблюдает за его дикими плясками. Как вообще в двадцать первом веке может существовать это неопреновое орудие пыток? Но в Суансесе даже в августе без гидрокостюма не обойтись – море в Кантабрии холодное.

– Уже уезжаю. – Валентина послала ему воздушный поцелуй, но не успела нажать на газ, как зазвонил мобильный. Она выключила мотор: капитан Маркос Карусо, еще и в такую рань. Значит, плохо дело.

– Карусо? Доброе утро.

– Доброе, Редондо. Ты еще в Суансесе?

– Да, капитан, как раз выезжаю в Сантандер.

– Не надо никуда выезжать! Совсем совесть потеряли, мать их…

– Что случилось?

– У нас проблемы, Редондо. Опять. Неслабое такое происшествие в Суансесе, да еще и в спокойном августе!

– Скажите, как далеко от центра, и я немедленно…

– Как далеко? – перебил капитан. – Да если бы… Прямо в самом, мать его, центре города, в двух шагах от мэрии! Знаешь там у вас такой дворец… как его… дель-Амо?

– Кинта-дель-Амо[2], наверное?

– Вроде он. Особняк двадцатых годов, прямо около центральной площади… Площадь Виарес, да? – По голосу Карусо Валентина поняла, что он включил громкую связь и читает информацию с экрана. – В общем, у нас труп. Прямо в этом гребаном дворце.

– Надо же, а я и не знала, что там кто-то живет.

– А там никто и не жил, пока из Калифорнии не явился наследник владельцев. То ли писатель, то ли журналист, поди разбери. Его домработница рано утром обнаружила в парке тело садовника. Некто Лео Диас Помбо… немолодой уже, на пенсию собирался.

– Убийство?

– Похоже, нет, Редондо, пока все указывает на ненасильственную смерть.

– Тогда зачем…

– Просто загляни туда. Может, все само рассосется, но проверить надо. Там есть пара странностей, и пресса нас со свету сживет, если что-то упустим. Ты не забывай, у нас в районе и так многовато преступлений в последнее время. – Карусо опять выругался и вздохнул. – Уж прости, Редондо, погорячился. Может, там и нет состава преступления, но в этом еще надо убедиться. Во-первых, они утверждают, что труп этого злосчастного садовника никто не трогал, а судмедэксперт говорит, что это не так.

– Судмедэксперт? Кто, Клара Мухика?

– Она самая, твоя подружка. Глаза ему кто-то закрыл, говорит.

– Глаза закрыл? Это мог быть и не преступник…

– Мог. Но хозяин утверждает, что в доме творится какая-то чертовщина, звуки всякие, как будто кто-то еще там живет, ему что-то потустороннее мерещится… Нет, ну не бред ли?

– В смысле – потустороннее? Привидение, что ли?

– Да я откуда знаю, Редондо. Может, к нему просто сквоттеры заселились, а он и не заметил. Он же американец, вот и распсиховался небось. В общем, звонил судья Талавера, приказал разобраться и доложить.

– А судебная комиссия уже там?

– Вроде да, только секретаря ждут и не увозят тело. Я отправил туда двух криминалистов, и ты поезжай, проверь. В Суансесе сезон в разгаре, туристов тьма, я сам через неделю в отпуск ухожу, мне сейчас только проблем не хватало. Договорились?

– Договорились, сеньор капитан.

– Журналистам ни слова, ясно?

– Так точно. Не переживайте, уже выезжаю.

Валентина Редондо дала отбой и ненадолго задумалась. Обвела взглядом бунгало, где они жили с Оливером Гордоном, лужайку, сад, колониальный особняк с легким французским флером. С западной стороны территория виллы заканчивалась пологим склоном, на котором и стояло небольшое бревенчатое бунгало, а от него вниз, прямо к Ракушечному пляжу, уходила тропинка. Ближе к выезду располагались парковка и теннисный корт, а в самом центре роскошного сада – сама вилла “Марина”. Благодаря легкому налету небрежности сад производил обманчивое впечатление заброшенного, но на самом деле ради такого эффекта пришлось усердно потрудиться. Напротив сада, в самом центре лужайки, обустроили бассейн в форме огромной фасолины с прозрачной голубой водой, а за бассейном почти незаметно, полуспрятавшись за склоном, стояла бревенчатая хижина, словно перенесенная сюда из канадского леса. С веранды хижины-бунгало открывался чудесный вид на море. Все это – и вилла “Марина”, и бунгало – принадлежало Оливеру, который предпочел поселиться в хижине, а в вилле “Марина” устроил небольшой отель для студентов, приезжающих в Суансес из Англии по обмену учить испанский.

Пляж и парк заливало мягкое утреннее солнце, луч коснулся лица Валентины, и взгляд ее, будто разбуженный солнцем, засиял. Правый глаз у нее был зеленый, почти прозрачный, и он сверкал особенно ярко. Левый же был черный, матовый, но очень живой.

Вновь поворачивая ключ зажигания, лейтенант Редондо уже предчувствовала, что едет навстречу мрачной загадке, спрятанной в старом дворце Кинта-дель-Амо.

Судья Хорхе Талавера с наслаждением зевнул. Утро выдалось прекрасное – чудный приморский городок Суансес, август в разгаре, а приходится работать. Да еще в такую рань. А ведь как хорошо было бы без спешки посидеть в ресторанчике на пирсе с женой и дочками, лакомиться кальмарами и свежими мидиями, а после… эх, после обеда подремать бы под пляжным зонтиком. Судья понимал, что с его основательным пузом и, главное, с его показателями холестерина надо бы все лето сидеть на салатах и из спортзала не вылезать, но от одной мысли об этом становилось тошно.

– Ну что, подтверждаем инфаркт? – спросил он у судмедэксперта Клары Мухики, она закончила осматривать труп и теперь стягивала перчатки.

– Пожалуй. Признаков насилия точно нет. Мы знаем точный возраст?

– Шестьдесят три.

– Ну что же, по возрасту подходит, но надо проверить его медкарту и дождаться вскрытия. Впрочем, цианоз лица и шеи может означать…

– Цианоз?

– Да, видишь, какого синюшного цвета шея и лицо? Для инфаркта это типичная картина, хотя такое бывает и при других патологиях, – объяснила Клара, поправляя каштановые волосы, тронутые сединой, которую она умело маскировала калифорнийским мелированием[3].

– На чем остановимся?

– Давай не будем играть в угадайку. Вскрытие покажет. Одно могу сказать наверняка – глаза ему закрыли уже после смерти. Это точно. Но на первый взгляд никаких признаков насилия не вижу, все указывает на естественную смерть. Еще у него отек кистей с тыльной стороны, что говорит об острой сердечной недостаточности.

– Так это же хрестоматийный пример инфаркта.

– Возможно… Нет ли у него родственников, которых можно было бы расспросить о состоянии здоровья?

– Рано или поздно найдут кого-нибудь, но Маса мне говорил, что покойный – вдовец, бездетный, жил один в районе порта.

– Вот оно как, – вздохнула Клара.

Обычно судмедэксперт на вызовах не стеснялась отпускать шуточки, но со временем собственные жизненные перипетии научили ее проявлять деликатность в отношении тех, на чью долю выпало одиночество. Кларе стукнуло сорок девять, судья был ненамного старше, но выглядел на свой возраст, главным образом из-за пуза, – не то что стройная, миниатюрная, энергичная Клара.

– Выходит, мы приехали сюда из-за бедняги садовника, у которого отказало сердце, – в очередной раз вздохнул Талавера. – Хоть не придется особое расследование назначать, уже легче. Скажу Карусо, пусть закрывает дело.

– А вы разве не вызвали сюда Валентину?

– Да, но мне сказали, что кто-то прикасался к трупу, а владелец дома якобы видел нечто странное – лишь по этой причине. Давай считать, что с формальностями мы разобрались, отметились тут, так сказать, к нам вопросов никаких. – Судья подмигнул Кларе и, восхищенно оглядев сад и сам дворец Кинта-дель-Амо, огромный, но элегантный, заметил: – Красивое место выбрал наш инфарктник.

– Да уж, великолепное, – согласилась судмедэксперт, тоже любуясь импозантным особняком.

Здание было выстроено в форме буквы П, в глубине которой располагался живописный дворик. Напротив обустроили смотровую площадку, где они в тот момент и находились. В центре дворика росла высоченная тропическая пальма, на фоне дворца в классическом английском стиле дерево это смотрелось несколько чужеродно. С восточной стороны возвышалась многоугольная башня в четыре этажа с остроконечной крышей. Кларе она напомнила Алькасар в Сеговии[4]. Вторая башня, западная, с такой же крышей, была круглой и несколько пониже. Ступенчатый фронтон придавал Кинте-дель-Амо вид романтический и в то же время несколько зловещий.

– Здание, кажется, не в очень хорошем состоянии, – заметила Клара. – Будто замок из старого черно-белого фильма ужасов, правда?

– Что-то есть, да. Того и гляди в башенном окне вдруг появится семейка Аддамс. Очень хорошо дополнили бы атмосферу.

– Да я бы умерла от страху, если бы заметила кого-нибудь в этих окнах.

– Серьезно, Клара? Ты же дни напролет с трупами возишься. Не удивлюсь, если ты Франкенштейна создашь и на работу примешь…

– Ты, дорогуша, сам скоро к нам в Институт судебной медицины загремишь, если пару кило не сбросишь, – покачала головой Клара.

Настоящий профессионал, судья совершенно не заботился о своем здоровье. Клара и Хорхе Талавера дружили уже много лет, иногда семьями ужинали вместе, и Клара давно поняла, что ни ее советы, ни увещевания жены не способны заставить Талаверу следить за весом.

– Смотри, вот и Валентина подъехала, – сменила она тему, обернувшись.

Действительно, к ним уверенной походкой направлялась Валентина Редондо. Стройная, скупая на жесты, она шла по дорожке из хрустящего гравия, обсаженной голубыми гортензиями. Несколько берез и мексиканских платанов отбрасывали на землю тени, но по большей части территория перед особняком была открытой – исполинских размеров овальный газон. На этом-то газоне ранним утром перепуганная домработница и обнаружила тело садовника.

– Добрый день, – коротко поздоровалась Валентина, едва улыбнувшись, и бросила взгляд на бригаду криминалистов, которые суетились вокруг тела.

– Здравствуй, дорогая, как дела?

– Хорошо, Клара, спасибо. – С судмедэкспертом Валентина держалась по-свойски, судью же поприветствовала сдержанным кивком. Судья Талавера и лейтенант Редондо уважали друг друга, но особой близости между ними не установилось.

– А почему ты одна? – удивилась Клара.

– Ривейро с Сабаделем сейчас подъедут, – сказала Валентина. Это были сержант и младший лейтенант из ее следственной группы. – Я же в Суансесе сижу, так что мне тут ехать всего ничего.

Судмедэксперт улыбнулась. Вот уже полгода, как Валентина поселилась в бревенчатом бунгало виллы “Марина”. Кларе нравился ее избранник, они с Оливером познакомились вскоре после того, как тот год назад переехал в Кантабрию.

– Вы тут уже закончили? – спросила Валентина.

– Почти. Дождемся судебного секретаря, и можно увозить тело.

Валентина кивнула и стала осматриваться. Особняк стоял на небольшом холме, и влево от него открывался великолепный вид на Суансес – пожалуй, это была лучшая частная смотровая площадка в городе. Отсюда река Сан-Мартин просматривалась до самого Ракушечного пляжа, где она впадала в море.

Справа возвышался дворец Кинта-дель-Амо. Валентина заметила на здании несколько датчиков охранной сигнализации, но не увидела ни одной камеры видеонаблюдения. Ее взгляд переместился на огромный газон, где два криминалиста фотографировали труп.

– Карусо говорит, что, судя по всему, тут естественная смерть, – сказала она.

– Да, думаю, так и есть. Скорее всего, инфаркт. Но сама понимаешь, я ничего не могу утверждать, пока не получу результатов…

– Да-да, – перебила Валентина, глядя на тело. – Не страшно, подождем пару дней, а потом я завалю тебя вопросами. Когда именно наступила смерть? Часа два назад?

– Нет, – улыбнувшись, вздохнула Клара. Она привыкла, что Валентина, как и другие следователи, терпением не отличается. – Судя по температуре и общему состоянию тела, смерть наступила вчера вечером.

– Вот как? – Валентина удивленно приподняла брови. – Я думала, это случилось утром, когда он пришел на работу.

– Нет, умер он около полуночи.

– Интересно. Поздновато у него рабочий день закончился.

– Это как раз понятно, – вмешался Талавера. – Август, жара, так что работы в саду обычно ведутся либо рано утром, либо поздно вечером.

– Может, и так. – Валентина жестом дала понять, что считает довод судьи разумным. – Но мне тогда интересно, почему тело обнаружили только утром? Ладно, потом опросим владельца дома и обслуживающий персонал. Послушай, Клара, а что за история с закрытыми глазами?

– Ах да. На глазах пятна Лярше.

Брови Валентины снова поползли вверх, и судмедэксперт поняла, что требуется пояснение.

– Пятна Лярше. Если у трупа глаза открыты, то после смерти по мере обезвоживания во внешнем уголке глаза образуется коричневое пятно. Часа через два-три после смерти это пятно превращается в треугольник, пересекающий глазное яблоко ровно по центру.

– Так… И у трупа эти пятна есть?

– Именно. Причем потемнение склеры очень выражено, так что глаза ему кто-то закрыл через несколько часов после смерти.

Валентина задумалась. Оставив судмедэксперта и судью, она подошла поближе к трупу, стараясь не ступать за натянутую криминалистами ленту, и за несколько секунд бегло осмотрела тело. Несмотря на начавшееся трупное окоченение, лицо мертвеца выглядело расслабленным. Небольшой лишний вес, мышечной массы мало, волосы седые, губы тонкие, подбородок массивный. Рядом валялись садовые инструменты, грязные – все в земле, траве и листьях. Валентина попыталась представить себе, как развивались события. “Чем ты был занят, Лео Диас? Убирал инвентарь, собирался домой? И тебя внезапно хватил инфаркт? Шел ты в том направлении, – она перевела взгляд на восточную башню, – иначе упал бы на другую сторону…”

– Лейтенант, Ривейро и Сабадель на месте.

Валентина обернулась. Это капрал Антонио Маса, агент гражданской гвардии из участка в Суансесе, отвлек ее от раздумий. Несмотря на серьезное выражение лица, Маса казался совсем юным – наверное, из-за буйной копны рыжих волос.

– Спасибо, Маса.

– Они сейчас подойдут, уже припарковались.

– Прекрасно. А где хозяин особняка?

– В доме. Я уже записал кое-что с его слов. Зовут Карлос Грин, писатель. Но я хотел дождаться вас, чтобы… – Капрал остановился на полуслове, потому что заметил хозяина дворца на террасе западного крыла, прямо под башенкой. – Смотрите, лейтенант, вот и он.

Валентина подняла голову и увидела моложавого, спортивного телосложения мужчину. На лице двухдневная щетина, светлые волосы выгорели на солнце. Он ходил по террасе взад-вперед, разговаривая по телефону, движения грациозные, но общий облик мужественный. Вдруг, словно почувствовав на себе взгляд Валентины, он остановился и посмотрел прямо на нее. Валентина не отвела взгляд, но лицо у мужчины внезапно выразило растерянность, будто он просил о помощи. Несмотря на молодость и внешнюю хрупкость, лейтенант одним своим видом внушала уважение.

Сзади кто-то присвистнул:

– Ну и домина! А с дороги казался поменьше. Офигеть.

Валентина вздохнула. Даже оборачиваться не надо, и так понятно, что прибыл младший лейтенант Сабадель. Кто еще каждые пять минут изрекает банальности, действуя на нервы?

– Доброе утро, Редондо! – раздался другой мужской голос.

Тут уж Валентина обернулась и тоже поздоровалась. Рядом с толстым коротышкой Сабаделем стоял сержант Ривейро. Хотя по рангу он был ниже всех присутствующих, благодаря высокому росту – за метр восемьдесят – и непоколебимому спокойствию Ривейро производил впечатление человека очень авторитетного. К тому же ему было под пятьдесят, а остальным за тридцать – Ривейро в отделе был старше всех.

Валентина ввела подчиненных в курс дела, рассказала, что уже успела выяснить. Перед тем как опросить хозяина, она решила уточнить еще кое-что.

– Маса, ты ведь местный?

– Да, лейтенант, я родился в Орунье, но мы переехали в Суансес, когда мне было пять лет.

– Про этот дворец что-нибудь знаешь?

– Знаю, что им раньше владела семья калифорнио, их фамилия дель Амо.

– Калифорнио?

– Так у нас называют испанцев, которые уже много поколений живут в Калифорнии.

– Все равно не понимаю. Они что же, из Калифорнии мотаются в Испанию ради крошечного Суансеса?

– Да мне толком мало что известно. Надо у моего деда спросить, он всю жизнь здесь провел. По-моему, кто-то из семьи дель Амо эмигрировал в Америку, женился там на женщине из семьи калифорнио, сколотил состояние и вернулся… Как-то так. Потом годах этак в семидесятых наследники продали дворец другой семье, по фамилии Грин, тоже калифорнио. Те хотели проводить лето в Испании.

– Семья Грин, – повторила Валентина. – Ты с ними знаком?

– Не сказал бы, иногда видел старую сеньору, которая умерла в конце прошлого года. Но та редко выбиралась из особняка, она была в инвалидном кресле и проводила тут лето, практически не покидая территорию дворца. Говорили, что она целыми днями читает. Думаю, там у них, – Маса махнул рукой на дворец, – самая большая библиотека в Суансесе.

– Интересно. – Любопытство Валентины разгоралось все сильнее, ей не терпелось заглянуть во дворец. – А про него ты что-нибудь знаешь? – Она кивнула на Карлоса Грина.

– Почти ничего. Приехал в начале лета, вроде книгу пишет. Ходят слухи, что он дворец продавать собрался, но, может, это все старухи сплетничают.

– Понятно. А где домработница, которая обнаружила труп?

– Патрульные отвезли ее в городскую больницу, потому что у бедняжки случилась настоящая истерика. Скоро вернется, наверное.

– Куда она денется, – встрял Сабадель. – Сейчас ей скормят пару пилюль, и придет в норму.

Валентина закатила глаза, но сдержалась.

– Ее данные записали?

– Да, наши патрульные ее опросили, – кивнул Антонио Маса. – Но она, конечно, вся на нервах была.

– Разумеется. А остальной персонал?

– Насколько я знаю, больше в доме персонала нет.

– Правда? В таком огромном особняке?

– Во всяком случае, мы больше никого не видели. Но мы ведь и сами недавно тут, – виновато сказал Маса.

– Все в порядке. Но ты свяжись с патрульными, которые увезли ее в больницу, пусть доложат, как там домработница, а как только врачи разрешат, везут ее обратно. Впрочем, нет, пусть ее лучше доставят в участок Суансеса. Там и опросим.

Валентина жестом велела Сабаделю и Ривейро следовать за ней. Попрощалась с Масой, помахала судье и Кларе и решительно направилась ко входу в особняк.

Гравийная дорожка упиралась в широкую лестницу, которая каменным ковром сбегала от входа, словно приветствуя их в Кинте-дель-Амо.

Карлос Грин прекратил говорить по телефону. Ему предстояло рассказать этой решительной с виду женщине, что в старом ветшающем особняке хозяйничают призраки…

2

Стремись во всех делах природу не забыть.

Любуйся божества смиренной красотой:

Не слишком наряжай, но не оставь нагой; […]

Пусть гений места даст тебе совет[5].

Александр Поуп

Карлос Грин наблюдал с террасы, как полицейские поднимаются по каменным ступеням Кинты-дель-Амо. С террасы за его спиной в дом вели три высокие белые стеклянные двери, за которыми просматривался величественный зал.

Посетители представились. Лейтенант Редондо – Грин с удивлением увидел, что глаза у нее разного цвета, – младший лейтенант Сабадель, то и дело прищелкивающий языком, и сержант Хакобо Ривейро – вид серьезный, основательный, в руках уже открытый блокнот.

– Мы бы хотели поговорить о вашем садовнике Лео Диасе.

– Да-да, разумеется.

– Вы уже, наверное, знаете, что причиной смерти стал сердечный приступ. Тем не менее нужно кое-что уточнить.

– Понимаю, – сказал Карлос скорее извиняющимся, чем обеспокоенным тоном. – Давайте пройдем в дом, там будет удобнее. – Грин говорил на испанском бегло, хотя и с заметным американским акцентом. – Прошу извинить, я говорил с адвокатом, который ведет дела нашей семьи в Испании. Он скоро подъедет – на случай, если понадобится разобраться с документами.

“Адвокат? – удивилась про себя Валентина. – У него в саду умирает садовник, и он первым делом звонит адвокату?” Они с Ривейро переглянулись, и Валентина поняла, что сержанту пришла в голову та же мысль. Но Карлос Грин не заметил их реакции. Следуя за хозяином, Валентина внимательно разглядывала интерьер, который, казалось, не меняли многие десятки лет. С террасы они попали в просторный зал, где первым, что бросалось в глаза, был огромный камин из светлого камня. В глубине комнаты вверх уходила широкая изгибающаяся лестница из темного дерева. Изгиб лестницы не позволял видеть, что там этажом выше.

Пол деревянный, стены тоже обшиты деревом, что придавало огромному помещению уют. Два истертых, явно старинных ковра гранатового цвета разделяли зал на две половины. Одна половина, та, что дальше от террасы, заканчивалась камином, там стояли два резных журнальных столика, вокруг столиков диваны, обтянутые тканью с розоватыми узорами. Вторая часть зала была ближе к окнам и террасе, и как раз тут стояли многочисленные книжные шкафы, а перед ними несколько кресел, на которые из высоких окон лился свет.

“Это и есть их знаменитая библиотека? Не такая уж и огромная”, – подумала Валентина.

Грин провел их через зал в широкую галерею, вдоль которой тянулась череда больших арочных окон, выходящих во внутренний дворик с пальмой. Тут хозяин внезапно остановился, будто вспомнил что-то.

– Если хотите, можем поговорить в зале. Но я подумал, что еще утро и вы не откажетесь от кофе.

– Кофе – это чудесно, – сказала Валентина, хотя на самом деле ей просто хотелось увидеть как можно больше закоулков Кинты-дель-Амо.

– Тогда прошу за мной. Вам, наверное, все здесь кажется допотопным, но бабушке нравилась атмосфера старины. Единственное, что она в доме переделала, – вот это помещение.

Он махнул рукой на раскрытые двери, ведущие в исполинских размеров кухню, выложенную снизу доверху белой квадратной плиткой. Интерьер словно прибыл из семидесятых. Валентина насчитала целых три эмалированные плиты. Для тех лет кухня наверняка была оборудована по последнему слову техники, и легко представить, какая тут бурлила жизнь.

– Ваша бабушка скончалась?

– Да, в прошлом году. Она оставила кинту мне, хотя прежде я бывал тут всего несколько раз в детстве и однажды в молодости.

Из кухни можно было выйти еще в один коридор, они миновали кладовую столь же внушительных размеров, где возле стен стояли белые шкафы, и наконец оказались в маленькой и совершенно очаровательной разноцветной комнате. Несмотря на окна с обеих сторон, сюда едва проникал свет. То окно, которое, судя по всему, задумывалось как главный его источник, практически полностью было закрыто зеленой римской шторой. Именно это окно и выходило на газон, где обнаружили труп садовника. Валентина отметила и великолепный резной деревянный потолок, и встроенный деревянный шкаф с четырьмя створками, раскрашенными в яркие цвета, что вызывало ассоциации с бытом средневековых королей. Из резного шкафа Карлос Грин достал изящные чашки и пачку кофе.

– Присаживайтесь, пожалуйста. – Он указал на уютного вида диванчик. Вокруг простого деревянного стола стояли одинаковые стулья с цветастыми подушками. Стало понятно, что именно тут протекала жизнь обитателей дома.

– Ужасно жаль Лео, – заговорил Грин, отойдя к другому столику у стены, где стояли американская кофемашина, микроволновка и электрический чайник. – Когда я услышал крики Пилар из сада, мне и в голову не могло прийти…

– Кто такая Пилар? Ваша домработница?

– Да. Я уже проснулся, и тут раздался вопль. Я выглянул в окно и увидел Пилар и неподвижно лежащего на траве человека. Я тут же бросился вниз, хотя должен сказать, что Лео я не сразу узнал. Только-только начало светать. – Карлос Грин замолчал.

Он подошел к окну и поднял тяжелую римскую штору. Жаркий, слепящий свет залил комнату, она буквально засияла разными оттенками. Валентина, Ривейро и даже Сабадель не смогли сдержать восхищенных возгласов.

– Боже, как красиво! – проговорила Валентина. Она встала и подошла к Грину. – Позволите?

– Да, конечно, – улыбнулся хозяин. – Прошу. Здесь живет genius loci.

– Кто, простите, здесь живет? – не понял Ривейро.

– Гений места. Истинный хозяин и дух дворца. По крайней мере, так говорила бабушка, – с теплотой в голосе объяснил Карлос. – По ее словам, этот сад и есть главное сокровище дворца, и дух его охраняет. – И Грин повел рукой, словно отодвигая театральный занавес и приглашая гостей в сад чудес.

Как оказалось, штора закрывала не окно, а арочный проход в удивительной красоты оранжерейный сад. За аркой начиналась застекленная оранжерея, одной стороной выходившая во внутренний дворик, сад был небольшой, около сорока квадратных метров. Этот романтичный уголок будто устремлялся навстречу посетителям, радуясь встрече, предлагая полюбоваться его цветами, насладиться запахами. Здесь цвели сальвия, календула, львиный зев и даже лаванда, наполняя оранжерею чудесным букетом ароматов. Другая стеклянная стена смотрела на газон перед домом, где Клара Мухика с судьей наконец дождались судебного секретаря. Валентина подняла голову и восхитилась витражными вставками в потолке, сквозь которые лились разноцветные лучи, а стеклянная стена, отделяющая оранжерею от внешнего сада, создавала иллюзию единого зеленого пространства.

В одном из углов оранжереи растительность расступалась. Валентина увидела у стены деревянную фигурку эльфа. Подперев подбородок рукой, эльф будто замечтался, устремив взгляд в окно напротив. Из кармана у него выглядывали часы на цепочке. Сидел он на старинном деревянном глобусе с раскрашенными в бежевый цвет океанами.

Валентина подошла ближе, чтобы рассмотреть очаровательную скульптуру.

– Я же говорил, что здесь у нас живет свой дуэнде[6], дух дома, – улыбнулся Грин. – Он уже обитал тут, когда бабушка купила дом. Я не знаю, что это за дерево, но материал очень прочный.

– Очень красиво, – отозвалась Валентина, разглядывая духа дома и земной шар, на котором тот сидел.

– Это мое любимое место в доме, – сказал Грин. – Но за этим садом очень непросто ухаживать. По словам Лео, за несколько месяцев до моего приезда почти все растения заболели и он изрядно повозился с ними, некоторые растения пришлось даже заменить.

Валентина кивнула.

– Я плохо разбираюсь в цветах, но могу представить, какой за таким местом нужен уход.

– Но оно того стоит. У этого сада особое очарование. Я большую часть дня провожу тут, – хозяин указал на обустроенное рабочее место.

На небольшом возвышении стояла белая деревянная беседка, внутри – видавший виды старый письменный стол, заваленный папками, тетрадями… Здесь же лежал новенький ноутбук, смотревшийся в этом саду совершенно чужеродно. Возле стола честеровское кресло с наброшенным лоскутным покрывалом, этажерка с английскими книгами.

– Ух ты, а эта штука работает? – Ривейро подошел к большому, почти метр высотой, музыкальному автомату, стоящему за креслом.

Верхняя часть автомата переливалась всеми цветами радуги и своим видом явно отсылала к Америке пятидесятых. Карлос Грин пожал плечами:

– Работает, когда ему приспичит. Теоретически туда надо бросить монетку, но механизм живет своей жизнью. Порой, пока я работаю тут, он сам по себе включается. Я пытался открыть ящик с пластинками, но дверца не поддалась, напрочь заржавела.

– А вдруг там музыкальные редкости? – спросил Ривейро.

– Это вряд ли, – вздохнул Карлос. – По-моему, там только Нэт Кинг Коул, Билли Холидей, Элвис Пресли и Патти Пейдж. В общем, сплошь музыка пятидесятых.

– Так вы здесь работаете? – спросила Валентина, рассматривая письменный стол.

Ретромузыка ее мало интересовала.

– Да, я писатель.

– Да, мне сказали. Один живете?

– Один, но сюда я приехал на лето.

– Очуметь! – встрял Сабадель. – Один в таком огромном доме! Прямо как Джек Николсон!

При виде каменного лица Валентины младший лейтенант прикусил язык. Карлос Грин, от которого ускользнул смысл слов Сабаделя, недоуменно молчал. Валентина уже было заговорила, но тут до Грина дошло, и он расхохотался, взъерошив свои светлые волосы.

– А, как в “Сиянии” с Джеком Николсоном! Конечно! Как я сразу не сообразил. Вот только я, сеньор Сабадель, не хотел бы сойти с ума… – Внезапно он сделался серьезным. – Однако в этом доме творится что-то странное.

– Странное?

– Да, лейтенант. Еще когда… патруль…

– Патрульные гражданской гвардии, – подсказала Валентина.

– Да, они самые. Когда патрульные спросили меня, не могло ли что-то сильно напугать Лео или не видел ли я сам в доме посторонних… Я им сказал – и вам сейчас повторю, – что никого не видел, но у меня отчетливое ощущение, что кто-то или что-то, кроме меня, живет в этом доме. Не подумайте, что я умом тронулся, но мне постоянно слышатся скрипы, шорохи, не знаю даже, как описать… Вам знакомо чувство, будто за вами кто-то следит?

Валентина не торопилась с ответом и внимательно наблюдала за собеседником. Карлос Грин вовсе не производил впечатление полоумного. Загорелый блондин в хорошей спортивной форме (по крайней мере, с виду), одет в простую белую футболку и шорты, очень даже привлекательный. Но разве угадаешь, что скрывается за ясными глазами сеньора Грина? Валентина прекрасно знала, как умело некоторые маскируются.

– Подобные места могут сыграть злую шутку с нашим воображением, сеньор Грин.

– Вы правы. Но Лео тоже говорил, что видел и слышал всякое. И Пилар. Вы ее расспросите.

– Что именно они слышали и видели?

– Тени, звуки шагов, необъяснимые дуновения холодного воздуха, свет в комнатах, где его никто не включал…

Валентина скептически вздохнула.

– Сеньор Грин, я обратила внимание на сигнализацию у входа. Она включена?

– Да, круглый год. Сюда приезжают только на лето, поэтому сигнализация обеспечивает хоть какую-то безопасность.

– Понятно. А есть у вас во дворце, скажем так, предметы роскоши?

– Роскоши? – Грин пожал плечами: – Здесь достаточно старых вещей, но вряд ли их можно назвать ценным антиквариатом.

Они направились к выходу из оранжереи. Валентина продолжала расспрашивать хозяина скорее из любопытства, а не потому что это могло пролить свет на смерть садовника.

– А ваша сигнализация… Она хоть раз срабатывала за время вашего пребывания здесь?

– Ни разу. А я в Суансесе уже третий месяц, с июня.

– Ни разу, – в задумчивости повторила Валентина. Переглянувшись с Ривейро, который все записывал в блокнот, она жестом указала на стол в кофейной комнате: – Сеньор Грин, давайте присядем и выпьем кофе. Начнем сначала и обсудим причину, по которой мы здесь, – смерть Лео Диаса Помбо. А уж потом, если захотите, поговорим о привидениях.

Когда мы влюблены и это чувство взаимно, наши возлюбленные меняют нас. Оливеру, как человеку, жизнь которого была разрушена землетрясением, и ее потом не раз приходилось отстраивать заново, это было прекрасно известно. Он не мог не улыбнуться, поняв, что сейчас почти неосознанно собрал разбросанные по крыльцу кроссовки и сложил их в ящик для обуви у входа. Еще недавно он бы так и оставил их валяться, пока не понадобятся. Но с тех пор, как они с Валентиной стали жить вместе, Оливер изменился. Сказывалось соседство с человеком с обсессивно-компульсивным расстройством. Конечно, свою роль сыграло и появление щенка, потому что бигль Дюна грызла все, что плохо лежало. Изменился Оливер не ради того, чтобы Валентина была им довольна, а чтобы она чувствовала себя спокойно. Его самого немалую часть жизни сопровождала тревога. А Валентина лишь рядом с ним наконец научилась расслабляться, не быть в напряжении каждую секунду. Будто стягивавшие ее узлы развязывались сами собой и их уносило волной. Вместе с узлами она освобождалась и от навязчивых идей, от вечно довлевшего над ней чувства долга. Наконец-то они оба зажили спокойной жизнью без особых потрясений. Травмы прошлого, страхи и тени былого постепенно рассеивались. Порой Валентина даже говорила, что так не бывает, рано или поздно непременно случится что-то плохое. Но Оливер только посмеивался над ней, но потом, оставшись один, тоже мрачнел, думая о том, что их чудесная совместная жизнь слишком уж хороша, чтобы вот-вот что-то не разрушило ее.

Вернувшись с урока сёрфинга на Пляже безумцев, Оливер отправился под горячий душ. Времени было в обрез, ему скоро выезжать в университет. У Оливера образовалась вполне стабильная работа на филологическом факультете Университета Кантабрии в Сантандере, где он дважды в неделю по утрам вел занятия по английскому языку и работал в отделе международных отношений.

– Сеньор Гордон?

– Матильда?

– Да, сеньор, это я. Можно вас на минутку?

– Иду! – крикнул Оливер с легким удивлением.

Вот уже несколько месяцев Матильда работала на вилле “Марина”, но еще ни разу не заходила в их с Валентиной бунгало. Она убирала комнаты, готовила завтраки для постояльцев его маленького отеля. Это была кантабрийка средних лет, не из болтливых, с тонкими губами и живыми глазами. Темно-каштановые волосы она стригла на мужской манер.

Оливер открыл дверь.

– Сеньор Гордон, простите за беспокойство, может, это и глупости, но…

– Ну что вы, Матильда, проходите! Что у вас стряслось?

– Да у меня-то ничего. Я хотела пару слов про Бегонью сказать.

– Матильда, но мы уже все выяснили, – вздохнул Оливер. – Как вы в разгар сезона останетесь без помощницы? Вы же не можете все на себе тащить. И не говорите мне, что… Ну ладно, что Бегонья на этот раз разбила?

– Да если бы… Руки у этой девчонки, прямо скажем, не из того места растут, но какая-никакая помощь от нее есть. Я про другое хочу поговорить.

– Выкладывайте, Матильда, только побыстрее, а то мне еще надо успеть душ принять. Присядете?

– Нет, я быстро. Смотрите, уж я не знаю, глупости или нет, но штука странная, и я решила, что лучше вам расскажу.

– Если один из постояльцев попросил на завтрак кровь и у него торчат клыки, то, чтоб вы знали, чеснок у нас в кладовке.

Матильда серьезно смотрела на Оливера. Ее вообще было не так-то просто рассмешить, сколько англичанин ни старался.

– Бегонья говорит, что то и дело видит, как по территории кто-то бродит.

– Кто-то? Кто?

– Не знаю. Какая-то женщина.

– Погодите, что значит – какая-то женщина бродит по территории? Так, может, это гостья отеля? У нас и главные ворота всегда открыты…

– Нет-нет, она видела ее с начала лета уже четыре раза.

– Странно, что мы с вами ее не видели.

– Да вы же знаете Бегонью. Вечно витает в облаках, больше в окно смотрит, чем убирается.

– И что… эта женщина как-то странно себя ведет?

– Не то чтобы… Она просто кружит по территории и будто подбирается к вашему дому.

– К моему дому? – изумился Оливер.

– Сеньор Гордон, Бегонья мне только сегодня утром рассказала. Она думала, вдруг это ваша знакомая. Но я решила – надо вам рассказать. Раз упорствуете, ни сигнализацию не ставите, ни камеры видеонаблюдения… – В голосе Матильды прозвучало осуждение.

Оливер рассмеялся:

– Нам только этого не хватало! Что тут, Букингемский дворец, что ли? Да и страховка у нас есть.

Он постарался не показать обеспокоенности. С одной стороны, может, это и чепуха, но за последние годы жизнь научила его серьезнее относиться к любым странностям.

– А как выглядит наша шпионка? Бегонья ее вам описала?

– Молодая, полненькая, смуглая, волосы средней длины. Появляется рано утром или поздно вечером.

– Рано утром или поздно вечером, – задумчиво повторил Оливер. – И не просто у ограды стоит, а именно заходит внутрь? И подходит к моему дому?

– Да, сеньор Гордон.

– Тогда она явно не в курсе, что у нас тут живет Лара Крофт.

Так Оливер называл Валентину. Матильда, разумеется, даже не улыбнулась.

– Скорее всего, ничего страшного, просто любопытная дамочка. Но странно это, сеньор Гордон. В наше время всякое бывает…

– Вы правы, Матильда. Не беспокойтесь, буду смотреть в оба. Спасибо большое, что рассказали. А Бегонье передайте, что когда в следующий раз увидит эту женщину, пусть сразу сообщит мне, хорошо?

– Разумеется. Я и сама буду держать ухо востро!

Оливер попрощался с Матильдой, снова поблагодарив ее за бдительность и трижды повторив, что волноваться по поводу загадочной шпионки пока не надо. Но кто же это? Что ей надо? Что она забыла в его доме? Оливер закрыл за Матильдой дверь и поспешил в душ. Если бы ему рассказали подобную историю года три назад, он бы моментально выбросил это из головы. Но с тех пор на его долю выпало столько бед, что теперь он серьезно относился к любой возможной угрозе. По пути в ванную он взял телефон и позвонил Валентине.

После вступительного слова и официальных представлений профессор Альваро Мачин поднялся на кафедру. Лекцию организовали во дворце Ла-Магдалена, где под аудиторию переоборудовали помещение бывших королевских конюшен. Все ряды были заняты. Профессор улыбнулся, прищурился, отчего на его представительном, несмотря на почтенный возраст, лице отчетливее проступили морщины.

– Прежде всего, позвольте поблагодарить вас за то, что записались на этот курс ментального здоровья, а также пригласивший меня Университет Кантабрии. – Профессор обернулся на сидевших за кафедрой ректора, университетских профессоров и пару заезжих научных светил.

Они уважительно закивали.

– Как вам известно, предметом моих научных интересов является человеческий мозг, в том числе исследования нейрокогнитивных особенностей людей, которые утверждают, что сталкивались с паранормальными явлениями. Для начала я спрошу… – профессор, говоривший с легким канарским акцентом, выдержал паузу и обвел взглядом присутствующих, – верите ли вы в привидения?

В аудитории повисла тишина. Вопрос был не то чтобы сложным, но слушатели явно не ожидали, что им уже в самом начале лекции придется делиться мнением. Затем по рядам пробежал гул.

– Я смотрю, единогласия не наблюдается, – улыбнулся профессор. – Не желает ли кто-нибудь высказаться?

Слушатели недоуменно переглядывались. Профессор Мачин был известен определенной экстравагантностью, хотя авторитет его никто не ставил под сомнение, да и послужной список не вызывал ничего, кроме уважения. Вот уже более двадцати лет он занимал пост профессора когнитивной, социальной и организационной психологии в Университете Ла-Лагуна на Тенерифе и сотрудничал с научным центром нейрокогнитивных исследований. Хотя Мачин скептически высказывался о паранормальных явлениях, он сотрудничал с Эдинбургским университетом – со знаменитой и единственной в своем роде кафедрой парапсихологии имени Кестлера. Мачин активно разъезжал по миру с лекциями.

Руку решился поднять молодой темноглазый блондин, одетый с ног до головы в черное.

– Прошу, – сказал профессор. – Представьтесь, пожалуйста.

– Кристиан Валье.

– Итак, сеньор Валье, по вашему мнению, стоит ли вообще всерьез рассуждать о привидениях?

– Я считаю, что если мы допускаем существование души или… – тут молодой человек замешкался, подыскивая слово, – некоей сущности, обитающей в человеческом теле, то почему бы не допустить, что эта сущность может существовать автономно, вне тела?

– Иными словами, в привидения вы верите. По крайней мере, допускаете, что они могут существовать.

– Я верю, что есть нечто, что мы не можем ни точно определить, ни описать с научной точки зрения.

– Разумеется, сеньор Валье, не можем, именно поэтому парапсихология суть псевдонаука. На сегодняшний день нет ни одного рационального доказательства существования паранормальных явлений.

– Как и их несуществования.

– Простите? – Профессор не сумел скрыть удивления.

Молодой человек, поначалу показавшийся робким, теперь говорил с поразительной твердостью.

– Я имею в виду, что есть феномены необъяснимые, а мы не можем утверждать, что нам известны все физические законы.

По залу снова пронесся гул, словно каждому из присутствующих – а в зале собралось несколько десятков человек – хотелось высказаться. Профессор поднял руку, призывая к тишине.

– Вы правы, сеньор Валье. На сегодняшний день паранормальные явления не могут быть описаны известными нам физическими представлениями. Более того, они им противоречат. Тем не менее моя цель в рамках нынешнего курса – продемонстрировать вам, что все явления, которые мы считаем паранормальными, можно объяснить с научной точки зрения. Давайте представим, сеньор Валье, что пациент обращается к врачу с жалобой на то, что слышит непонятные звуки, голоса, видит нечто, похожее на призраков. Какие версии врач должен проверить первым делом?

– Для начала необходимо проверить общее состояние пациента…

– Именно, – перебил профессор. – Как вы сами сказали, общее состояние пациента. Вот уже на протяжении долгих лет многие исследования убедительно показывают, что очень часто “паранормальные явления” – результат невроза, приема наркотиков, психических болезней, той или иной дисфункции головного мозга. По большей части эти “видения”, – профессор изобразил пальцами кавычки, – появляются в моменты усталости, перед сном или, наоборот, сразу после пробуждения. Это принято называть галлюцинациями, но в действительности мы просто принимаем одно за другое.

Профессор взял с кафедры пульт, и на огромном экране за его спиной появился слайд, на котором перечислялись возможные причины видений: сосудистые заболевания, жар, голод, недосып, сенсорные нарушения, атрофия коры головного мозга.

Подробно прокомментировав каждый пункт, профессор снова обратился к молодому человеку:

– Видите, сеньор Валье? Вот простые аргументы за научное объяснение, а на стороне фантазий – лишь ненужные усложнения. Не стоит забывать о принципе бритвы Оккама, сформулированном монахом Уильямом Оккамским: “При прочих равных наиболее вероятным из возможных объяснений будет самое простое”.

Валье покачал головой и поднял руку. Легким кивком Мачин предложил ему высказаться.

– Как вы тогда объясните феномены психофонии и прочие, которые идут вразрез с законами физики? Телепатия, ясновидение, прекогниция[7], видения у психически здоровых людей?

Профессор поднял брови:

– Сколько всего сразу! Тут уж кратким объяснением не обойтись.

Многие в зале рассмеялись, но Кристиан серьезно смотрел на профессора, ожидая ответа. Мачин выдержал его взгляд, признавая за собеседником право на полемику.

– Известно ли вам, сеньор Валье, что в середине двадцатого века итальянский невролог по фамилии Каццамалли выдвинул одну небезынтересную теорию? Он предположил, что клетки человеческого мозга могут излучать электромагнитную энергию и радиоволны.

– С этой теорией я не знаком, профессор.

– Это не страшно. Завтрашнюю лекцию я как раз собираюсь посвятить способностям мозга. Мы лишь подступились к изучению многих из них, и именно там, вероятно, и кроется разгадка таких явлений, как ясновидение или телепатия. Сегодня же я предлагаю вашему вниманию другую, не менее интересную тему. Приступим? – обратился профессор к залу.

Он направил на проектор пульт, и на экране возникло изображение Солнечной системы.

– Прошу любить и жаловать, дамы и господа! – Мачин явно наслаждался эффектом неожиданности. – Перед вами одна из причин, по которой многие из вас верят в привидения. Во всем виноваты ветер и звезда.

На глазах удивленного Кристиана и остальных, не менее пораженных слушателей, профессор Мачин увеличил изображение на слайде, давая понять, что именно Солнце, удаленное от Земли на сто пятьдесят миллионов километров, и есть та самая звезда, которая ответственна за паранормальные явления.

3

У меня мелькнула также мысль, что если люди толпами устремляются на поиски призраков, значит, они нуждаются в чем-то, чего не находят в повседневной жизни. И это что-то должно наводить страх, потому что страх – лучшее развлечение как для взрослых, так и для детей[8].

Юбер Монтеле, “Профессия – призрак”

Утренний кофе в романтическом дворце в английском стиле. Кто бы мог подумать, что день у Валентины начнется именно так? Но звонок Оливера встревожил ее. Она вышла из кофейной комнаты, чтобы поговорить с ним. Во время работы Валентина обычно не отвечала на личные звонки, но и Оливер не стал бы ее беспокоить по пустякам. Что еще за незнакомка рыскает вокруг их дома? Что ей надо? Трусихой Валентину никто бы не назвал, но она не выносила хаоса и неопределенности, а такое нарушение ее личного пространства именно этим и являлось. Валентина не испугалась, она рассердилась. Поговорив с Оливером, она помедлила несколько минут и только после паузы вернулась в комнату при оранжерее, где ее уже ждала большая фарфоровая чашка с исходящим паром кофе.

Понадобилось небольшое усилие, чтобы сосредоточиться на работе. В этом старинном красивом особняке все-таки вот-вот могло нарисоваться дело, которое нужно расследовать. В подобном месте ожидаешь, что его хозяином окажется почтенный сморщенный старик, но тут распоряжался загорелый блондин из Калифорнии. Скорее всего, миллионер. Еще и писатель, и наверняка не без эксцентричных привычек. Карлос Грин держался спокойно и уверенно, производил впечатление здравомыслящего человека, которого не так-то легко застать врасплох, но в его прозрачных янтарных глазах тлел лихорадочный огонь. Валентина не сомневалась, что даже те, кто не попал под очарование этих глаз, находили Карлоса Грина человеком как минимум интересным.

– Итак, вы живете здесь с июня?

– Верно. Если не путаю, я приехал третьего июня.

– Ясно, – кивнула Валентина, удостоверившись, что Ривейро записывает в блокнот. – Сколько человек работает в Кинте-дель-Амо?

– Только Пилар. Ну и… Лео.

– И все? – удивилась Валентина, отметив его замешательство. – Но ведь в таком большом особняке вряд ли справляется одна уборщица?

– Дело в том, что Пилар заботится не обо всем дворце, она убирает только мою спальню и еще пару комнат в западном крыле. Ну и еще вот эту комнату и кухню. Остальные помещения закрыты.

– Закрыты?

– Ну да. Было бы глупо держать их все нараспашку. Мы не заходим в помещения, которыми не пользуемся. Раз в два месяца приезжают люди из клининговой компании, в их обязанности входит уход за мебелью, чтобы поддерживать ее в приличном состоянии. Такая уборка занимает около недели, так что после них тут все блестит и сияет.

– Хорошо. А западное крыло, где ваша спальня…

– Моя спальня над залом, через который мы прошли. Она расположена в башне, которая начинается со второго этажа.

– Наверное, я понимаю, о каком помещении речь, – кивнула Валентина.

– Все восточное крыло, – продолжил объяснять Грин, указывая рукой на потолок, – закрыто, кроме вот этой комнаты и кухни. Исключительно из практических соображений.

– А Лео Диас? Давно он у вас работал?

– Да. Он много лет работал на нашу семью, это не я его нанял. Я-то сам, повторюсь, последний раз был здесь совсем молодым, мне тогда исполнился двадцать один год. И Лео уже работал в Кинте-дель-Амо. И мне кажется, что и в мои предыдущие приезды он тоже здесь был. Именно по его поводу я звонил адвокату. Видите ли, с тех пор как не стало бабушки, всеми вопросами найма, будь то садовник или клининговая служба, занимается его бюро. Пилар тоже он нанял. Так что у него должны быть все данные Лео. В смысле, о его родственниках и тому подобное. У меня-то даже телефона Лео нет.

Валентина помолчала, обдумывая услышанное. Пока все, что говорил Карлос Грин, звучало логично и рационально.

– А Пилар тоже много лет работает на семью?

– Нет. Я же говорю, сюда раз в два месяца приезжает клининг, и все. А бабушка привозила своих помощников по хозяйству.

– Вы хотите сказать, что она привозила сюда домашний персонал из Калифорнии?

Карлос Грин улыбнулся и пожал плечами – человек, с малых лет привыкший к тому, что деньги решают многие проблемы.

– Значит, Пилар появилась в Кинте-дель-Амо одновременно с вами?

– Да. Ее поселили в домике для прислуги. Он стоит вон на том краю участка. – Грин указал на восток, домик было видно из окна.

– Двухэтажное строение около огорода, верно?

– Оно самое.

– Пилар живет там одна?

– Насколько мне известно.

– У вас были хорошие отношения с Лео Диасом?

– Вроде бы да… Он, знаете, молчун был. В дом заходил, только чтобы поработать в оранжерее. Но ясное дело, это занимало несколько часов. – Грин указал на оранжерею за арочным проходом, которая и правда была в безупречном состоянии.

– Таинственный сад, – улыбнулась Валентина.

– Он самый.

– Какое у садовника было рабочее расписание, сеньор Грин?

– Расписание? Да никакого. Он приходил почти каждый день, иногда работал по много часов, иногда совсем чуть-чуть. Со стороны бабушки никогда не было жалоб, ведь сад содержался в достойном виде, ну и я, само собой, тоже не жалуюсь.

– Насколько обычным делом для него было приходить рано утром или задерживаться допоздна, после заката?

Грин задумался.

– Пожалуй, вполне обычным. Ведь сейчас стоит такая жара, что уже с одиннадцати утра или с полудня в оранжерее работать невозможно, она же вся на солнце. Поливал Лео всегда по вечерам, довольно поздно, но я не следил, во сколько он приходит и уходит.

Валентина посмотрела на Ривейро. Ничего странного или необычного. Версия, что беднягу хватил инфаркт в самом конце рабочего дня, выглядела правдоподобной.

– Сеньор Грин, Лео умер вчера вечером…

– Вечером? – Калифорниец искренне удивился. – Я думал, утром…

– Нет, вечером. Поэтому мне важно знать, не видел ли тело кто-нибудь до утра. А вы с домработницей живете здесь.

Грин задумался, затем вздохнул.

– Я довольно рано ухожу в спальню, перед сном читаю и ложусь не поздно, потому что по утрам, сразу после рассвета, занимаюсь спортом. Пилар по вечерам не работает, а чтобы попасть в свой домик, ей не надо проходить ни через сад, ни через лужайку. Там, рядом с ее домиком, есть отдельный вход прямо с улицы, калитка в ограде, можете сами посмотреть.

– Посмотрим… Вы прикасались к телу?

– Конечно! Я проверил пульс. Мне сразу стало понятно, что Лео мертв, и я тут же вызвал “скорую” и гражданскую гвардию. Они быстро приехали.

– А глаза?

– А что с глазами?

– Вы не помните, у Лео глаза были открыты?

– Нет-нет, точно закрыты. Я эту сцену никогда не забуду, как и крики Пилар.

– Она, судя по всему, очень разнервничалась.

– Да, впрочем, она уже несколько недель на взводе.

– Почему?

– Так я же говорил – ей кажется, что по дому кто-то бродит, какие-то звуки, да и вообще что-то странное творится.

– И кто тут бродит, по ее мнению? Привидения?

– Я не знаю, как это назвать. Привидения, духи, души.

– И часто она это замечала? В смысле, часто что-то такое происходило?

– Да нет. Иногда по нескольку дней было тихо, но в последнее время эти потусторонние гости зачастили.

– И вы тоже это все ощущаете, я не ошиблась? – недоверчиво спросила Валентина.

– Я понимаю, что звучит как бред. Я и сам сомневаюсь, и ясно же, что в старинном особняке легко себя самого убедить, что это дом с привидениями. Но пару дней назад я слышал музыку и увидел фигуру прямо вот здесь. – Грин указал на оранжерею.

– Охренеть, еще и с музыкальным сопровождением, – восхитился Сабадель. – Прямо “Битлджус”!

– Сабадель! – взорвалась Валентина.

Она считала, что хотя их отношения с младшим лейтенантом и наладились, он этими своими выходками пытался подорвать ее авторитет. Сабадель никак не мог смириться с тем, что им командует женщина. Придется по возвращении в Управление провести с ним беседу, напомнить, кто тут босс. Главное, не слишком заводиться. Хотя после того, как Валентина в последний раз повысила голос, даже капитан Карусо притих в ее обществе.

– Лейтенант, – принялся оправдываться Сабадель, – вы уж простите, но это же полная ахинея. Привидения под музыку!

Карлос Грин улыбнулся:

– Я толком не понял, о чем вы, но это вроде фильм такой, да?

– Ну да, и Майкл Китон в роли полтергейста. Ладно, простите, неудачно пошутил, – фыркнул Сабадель.

– Я вас понимаю. Я и сам в это все не верю, честное слово. Но с тех пор, как я здесь… Что-то тут точно творится. Одежда оказывается не там, куда ее положили. В окне мелькает свет, ты идешь в комнату, а там темень. Два дня назад я видел фигуру. – Грин снова показал на оранжерею. – Я не знаю, может, это игра теней…

– А музыка, – вмешался Ривейро, – не мог старый автомат заиграть? Вы же сказали, что он сам по себе иногда включался при вас?

Грин потер лицо.

– Слушайте, я не знаю. Может, и автомат.

Валентине стало его жалко.

– Сеньор Грин, я защитила диссертацию по судебной психологии. В состоянии стресса или усталости нам кажется, будто мы видим…

– Да нет же, – перебил он. – Сплю я хорошо, стресса у меня нет, я не из мнительных, меня трудно впечатлить. Я вам больше скажу, я атеист. Я вообще ни во что не верю! Но от ощущения, что в этом доме кто-то или что-то ходит за мной по пятам, я отделаться не могу.

– Понятно. – Валентина изо всех сил старалась говорить нейтрально, не дать прорваться в голос недоверию. – Сеньор Грин, простите мою бестактность, но не могу не спросить. Ваше появление здесь тоже вызывает вопросы. Вы приехали на все лето, один… Не могли бы вы объяснить…

– Зачем я здесь? – закончил он за нее.

– Да. Чем вы тут занимаетесь и почему не съедете из этого огромного дворца, если и правда, по вашим же словам, тут творится что-то странное и вызывающее у вас дискомфорт.

– Все просто. Я много лет не бывал в Суансесе, но, получив Кинту-дель-Амо в наследство от бабушки, решил навестить городок моей юности в последний раз. Я планирую продать особняк. Адвокатское бюро уже закончило оценку самого дома, осталось провести инвентаризацию и оценку обстановки.

– Но вам для этого не надо было приезжать из Калифорнии. У вас явно достаточно средств, чтобы нанять для этого специальных людей, – возразила Валентина, внимательно следя за Грином.

Он улыбнулся.

– И правда. Я приехал, так сказать, попрощаться. Моя бабушка любила этот дом, а я любил ее. К тому же я писатель… Вот и захотелось провести тут лето, дописать роман. Ничего необычного. Писатели часто уединяются в отелях где-нибудь в глуши, а то и в монастыре. Полностью спрятаться от внешних раздражителей нельзя, но когда ты погружен в мир на бумаге, то не стоит отвлекаться, иначе никогда не закончишь работу. К тому же я пишу про Суансес.

– Ух ты, действие вашего романа происходит здесь? – заинтересовался Ривейро.

– Именно так, – подтвердил Грин.

– У вас там и привидения есть? – невинным тоном вопросил Сабадель.

– Никаких привидений, только лето, море, каникулы. Моя юность, словом. Собирался написать историю о сёрферах, а в итоге получается история про любовь. – Калифорниец усмехнулся.

Валентина помолчала. Все-таки ничего, кроме закрытых глаз, не указывало на насильственную смерть садовника. У нее зазвонил телефон.

– Редондо, – ответила она, – слушаю. Вы закончили? Уже здесь? Хорошо, приводите. Мы тут в комнате за кухней. Сеньор Грин, – обратилась Валентина к хозяину, – вашей домработнице, кажется, лучше. Мои коллеги привезли ее, они сейчас у входа. Вы не против, если мы опросим ее здесь?

– Никаких проблем, опрашивайте, где вам удобнее. Я, пожалуй, оставлю вас наедине.

– Да, будьте добры.

– Буду у себя в комнате. Дайте знать, когда закончите. Если захотите, я потом могу устроить вам экскурсию по кинте.

От такого предложения Валентина не могла отказаться. Даже если Карлос Грин к чему-то причастен, вел он себя так, будто скрывать ему нечего.

– Конечно. Мне бы хотелось убедиться, что во дворце все в порядке, раз вы заметили, что… что тут кто-то завелся.

Карлос улыбнулся. Он поднялся, и только теперь Валентина заметила, что он слегка прихрамывает на правую ногу. Они услышали, как в коридоре Грин встретил прибывших и спросил Пилар, как она себя чувствует. Ответа прислуги они не услышали.

– Сабадель, чтобы на этот раз никаких фокусов, – строго сказала Валентина.

– Лейтенант, да я просто хотел разрядить обстановку. Ясно же, что садовник своей смертью помер.

– Сабадель, еще раз: забудь про “Сияние” и “Битлджус”… Ты бы еще “Ведьм из Сугаррамурди” вспомнил. Держи себя в руках. – Валентина повернулась к Ривейро: – А ты-то чего смеешься?

– Как чего, – в притворном удивлении переспросил Ривейро. – У нас тут писатель-отшельник в огромном особняке, уборщица-истеричка, садовник-инфарктник, по оранжерее бродят привидения и музыка сама включается… Ох, и почему я в августе отпуск не взял!

Валентина тоже рассмеялась. И правда – в августе обычно ничего не происходило, а тут, возможно, придется всем повозиться. Тем более что двое молодых членов ее команды как раз в отпуске – Альберто Субисаррета и Марта Торрес. В отделе остался только капрал Роберто Камарго – к счастью, очень дельный малый.

Валентина Редондо, Сабадель и Ривейро допивали остывший кофе, когда вошли капрал Маса и двое патрульных, сопровождавших домработницу Пилар. Это была женщина лет тридцати, с пышными формами и мягкими чертами лица. Смуглая, волосы до плеч. Валентине она показалась смутно знакомой. Было что-то странное в ее походке, она постоянно приостанавливалась. Пилар тоже пристально всматривалась в лицо Валентины, словно изучала его. Ей наверняка дали успокоительное – впрочем, взгляд у нее был ясный и при этом напряженный.

– Лейтенант, вот Пилар Альварес, домработница Грина. Она обнаружила труп, – отчитался Маса.

Пилар сделала еще два шага вперед, обойдя капрала, и обратилась сразу к Валентине:

– Мы знакомы. Лейтенант, если бы вы сегодня не приехали, я бы сама пришла к вам домой.

– Что вы имеете в виду? – напряглась Валентина.

Посерьезнел даже Сабадель. Эта женщина не просто знала Валентину, но и знала, где она живет! И этот лихорадочный блеск в глазах. Мягкий латиноамериканский акцент.

– Я за вами, сеньора Валентина, давно слежу. До сих пор не отваживалась подойти, но сколько раз чуть не позвонила вам в дверь… Но если бы я… Какая теперь разница. Вам одной под силу разобраться, что творится в Кинте-дель-Амо. – Пилар уставилась на проход в оранжерею. – Один уже умер… Если вы не разберетесь, да поможет Господь нашим душам! Противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотит[9].

– Пилар Альварес! – воскликнул Сабадель, вскакивая. – Лейтенант, я вспомнил! В мирской одежде сразу не признал!

Тут и Валентина с изумлением поняла, кто перед ней. Вот уже год, как Пилар Альварес находилась в розыске по старому делу, в котором эта монахиня, как предполагали, была замешана.

– Погодите. – Валентина перевела взгляд на патрульных: – Вы что же, не передали ее данные в Центральное управление?

– Передали, конечно, лейтенант! Все сделали как положено. Мы уже связались с ними, они прямо сейчас проверяют…

– Да что там проверять, одну кнопку нажать! – разозлилась Валентина. – Так, вы! Сядьте здесь! – не терпящим возражения тоном велела она Пилар. – А вы, – приказала она патрульным, – немедленно звоните в Центральное управление.

– Я задержана? – спросила домработница скорее с сомнением, чем с беспокойством.

Валентина посмотрела на Ривейро и вздохнула.

– Строго говоря, нет, мы вас не задерживаем. Но мы должны взять у вас показания о том, что произошло год назад на вилле “Марина”, и определить степень вашей причастности. Окончательное решение будет принимать суд, когда мы передадим туда материалы. Вы имеете право на адвоката, и если вы не можете себе позволить…

– Мне назначат адвоката в судебном порядке. Да, я все это знаю, я много фильмов смотрю, лейтенант. Мне неважно, будете вы меня задерживать или допрашивать. А что до прошлогодних событий… Я много размышляла и поняла, что была слепа, одержима, но никому не причинила вреда и ни с кем не вступала в сознательный преступный сговор. Вы разве не видите, что если б я захотела, то могла бы сбежать сразу, едва сеньор Грин вызвал гражданскую гвардию? Я же сказала – если б вы сегодня не приехали, я бы сама к вам пришла.

И тут Валентину осенило:

– Так это вы рыщете вокруг виллы “Марина”?

– Я не рыщу, лейтенант. Я просто никак не могла решиться.

– Решиться на что? – Валентина злилась все больше. Вполне вероятно, что эта монахиня – соучастница преступлений, совершенных в Суансесе год назад. Именно благодаря тем событиям Валентина познакомилась с Оливером Гордоном. – Что вам надо? Замышляете что-то против нас?

– Что вы, я не хотела причинить вам вред! – удивилась Пилар. – Но я наблюдала, как вы работали все эти месяцы… В Суансесе много чего произошло. Я в вас верю. Вы точно сможете разобраться, что творится в этом доме.

– Что значит – вы в меня верите? С какой стати?

– Никому, кроме вас, не под силу изгнать дьявола, который поселился в этом дворце.

Валентина вздохнула. Еще одна неуравновешенная.

– Минуточку, – сказал Ривейро, бросив взгляд на Валентину. Он, казалось, не мог смириться с тем, что монахиня так долго от них скрывалась. – Грин сообщил, что наймом садовника и клинингового сервиса занималось адвокатское бюро. Почему же они вас не пробили по базе данных социального страхования?

Пилар Альварес устало улыбнулась:

– Моя начальница ведет дела честно, но латиноамериканок там столько… Вы же не думаете, что она нас всех официально устраивает на работу?

Валентина, немного успокоившись, сказала:

– Пилар, сейчас мы отвезем вас в Управление, возьмем показания по делу, по которому вы находитесь в розыске, и там же вас проконсультирует адвокат. Что с вами дальше делать – пусть решает судья. А по этому делу вы просто дадите показания как свидетель. Ясно?

Монахиня кивнула.

– Тогда давайте с самого начала. Почему за минувший год вы так и не покинули Кантабрию? Вы же знали, что вас разыскивают.

– А куда мне было ехать? В Венесуэле у меня остались только двоюродные братья, но с моим паспортом в аэропорт не явишься. А в этом городке меня никто не знал.

Что ж, логично. Эта женщина была монахиней, жила в монастыре рядом с Сантильяне-дель-Мар, ее и в том городке вряд ли кто-нибудь знал, а в Суансесе и подавно.

– Ладно, – признала Валентина. – В детали потом вдаваться будем. Но расскажите, что, по вашему мнению, происходит в Кинте-дель-Амо? Зачем вам понадобилась моя помощь?

– Здесь поселилось зло, сеньора Валентина. Ночи в августе непроглядные. Мой домик совсем рядом с главным домом, и мне оттуда он хорошо виден, так вот в закрытых комнатах постоянно мелькает свет. А еще вечерами, когда спадает жара, я прибираюсь в доме, и часто там, тоже из запертых комнат, какие-то звуки доносятся.

Тут молчавший до сих пор Сабадель не выдержал:

– И что в этом странного? Здание старое, балки деревянные скрипят.

– Я в своем уме, – монахиня грозно сверкнула на него глазами, – стулья сами собой не передвигаются, комоды тем более. И не скрипы это вовсе, а будто сам дьявол скрежещет. И все здесь, в этом крыле дворца.

– Может, прямо в этой комнате? – едко вопросил Сабадель.

– Смейтесь сколько угодно, но садовник тоже жаловался на звуки. Кроме того, он тоже считал, что это дьявол чуть не погубил сад, кто же еще.

– Растения поразила какая-нибудь зараза, сеньора, а не сатана. Или тля, или жуки какие.

Пилар Альварес покачала головой:

– А музыка? Лео много раз слышал музыку, непонятно откуда доносившуюся.

– Старый музыкальный автомат, – объявил Сабадель.

– Нет, совсем другая музыка. Я-то ее не слышала, а вот Лео слышал. Он в дом заходил, только чтобы в оранжерее поработать. И всегда старался закончить там дела побыстрее. Я уверена, что он увидел что-то ужасное и умер от испуга. Вы должны разобраться.

– Разберемся, – прервала ее Валентина. – Вы прикасались к трупу Лео Диаса?

– Нет.

– Нет?

– Ну глаза только закрыла ему.

– Так это, значит, были вы. – Валентина послала Ривейро выразительный взгляд. Вот и нашлось объяснение – ничего сверхъестественного.

Пилар Альварес осенила себя крестным знамением.

– Как было не закрыть? У него в глазах застыл ужас. Если не закрыть глаза, то душа покинет тело и будет блуждать по дому. А я помогла ему упокоиться с миром. Нет ничего плохого в том, чтобы помочь усопшему перейти в мир иной.

– В мир иной? Есть же какое-то специальное место для душ умерших, Пилар. Что-то я сомневаюсь, что они могут возвращаться сюда. И вы ради этого меня искали? Чтобы я разобралась с призраками?

– Я искала вас и сеньора Оливера. Он умный, помог бы вам. – Пилар вдруг улыбнулась, но тут же помрачнела. – Говорю вам, тут завелась нечистая сила. Не теряйте бдительность. Главный успех дьявола в том, что он сумел убедить людей, будто его не существует. Я тут уже три месяца живу, а до того меня временами нанимали в пустом доме прибираться. И раньше всего этого не было. Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней дьявольских[10], – снова процитировала она Библию.

Сабадель насмешливо прищелкнул языком.

– Слушайте, ну а насчет всех этих… потусторонних присутствий и козней дьявола… Вы конкретное что-то можете предъявить?

– Смейтесь-смейтесь. Но я вас предупреждаю: будьте бдительны. Сатана притворяется светлым ангелом.

– Со светлыми ангелами разберемся, даже если они с ног до головы лампочками обвешиваются, – заверил Сабадель.

В этот момент вернулись патрульные, которые наконец получили подтверждение личности Пилар. Валентина, велев им остаться с горничной, дала знак Ривейро и Сабаделю пройти в оранжерею.

– Сабадель, поедешь с патрульными и Пилар в Управление. Вместе с Камарго допросите ее. А потом займись дворцом, собери всю информацию, какую можно найти. История, прежние владельцы, рыночная стоимость, все-все.

– Но, лейтенант…

– Никаких но. Ты же по образованию искусствовед, вот и действуй. А Камарго пусть поднимет все по садовнику Лео Диасу. Родственники, собственность, кому может быть выгодна его смерть… Ты, Ривейро, пойдешь со мной.

– Что у нас дальше по плану? – спросил сержант.

– Пообщаемся с соседями, проверим, не видел ли кто чего необычного в последнее время. Но сначала у нас экскурсия по дворцу. Пора поближе познакомиться с Кинтой-дель-Амо.

Кристиан Валье внимательно слушал профессора Альваро Мачина. Он словно перенесся на несколько лет назад, когда только-только начинал свои паранормальные исследования. Друзья в родной Торрелавеге прозвали его “охотником за привидениями”. Кристиан не обижался, а к своим исследованиям относился очень серьезно. И вот уже приобрел определенную известность, шутки остались в прошлом, теперь к его исследованиям относились как минимум с интересом. Но чем больше возрастал его авторитет, тем более одиноким он себя чувствовал. Если поначалу публику интриговала романтика поисков необъяснимого, то теперь его одержимость отпугивала людей. Мало кто рвался поздними вечерами лазить по древним мрачным развалинам, надеясь увидеть призраков, которые ни разу не показались.

Он записался на этот курс лекций, чтобы услышать аргументы сторонников сугубо рациональной точки зрения на необъяснимые явления.

– Электроны и протоны, господа, – говорил профессор. – Из этих мельчайших частиц, из их мириадов состоит солнечный ветер. – Мачин вывел на экран изображение некоего сгустка. – Эти частицы обладают кинетической энергией, которая позволяет им преодолевать гравитацию Солнца, тем самым провоцируя геомагнитные бури на планетах Солнечной системы.

В аудитории недоуменно зашелестели. Как связаны солнечный ветер и привидения? Руку подняла смуглая девушка с собранными в хвост длинными волосами:

– Правильно ли я понимаю, что, по вашему мнению, эти бури и порождают призраков?

Профессор улыбнулся.

– И призраков, и другие прекрасные явления. Смотрите. – Профессор переключил слайд. На экране появилось изображение Земли с обозначенными слоями атмосферы. – Наша планета отлично защищена, но ничто не идеально. Со временем все изнашивается. Ну-ка, что тут у нас? Первый слой, высотой до восемнадцати километров, это тропосфера. Далее, до пятидесяти километров, идет стратосфера. Про озоновый слой все слышали? Который из-за нас, людей, разрушается? Он поглощает ультрафиолетовое излучение и расположен как раз в стратосфере.

Кристиану стало интересно, к чему ведет профессор.

– Потом мезосфера, высотой до восьмидесяти километров. И наконец, экзосфера, которая начинается примерно в ста двадцати километрах от поверхности Земли. А вот дальше, дорогие мои, находится так называемый ближнекосмический вакуум, заполненный очень разреженным межпланетным газом. Это и есть магнитосфера, которая со стороны Солнца находится от поверхности Земли на расстоянии в семьдесят тысяч километров. К счастью, магнитное поле этой области очень мощное, оно отлично защищает нас, но иногда солнечному ветру удается-таки сквозь него проникнуть. Тогда мы ощущаем магнитные бури, любуемся полярным сиянием и в Северном, и в Южном полушарии. – Профессор повернулся к задавшей вопрос девушке: – А иногда колебания этих электромагнитных полей такие мощные, что даже вызывают помехи радиосвязи и телевидения.

Кристиан поднял руку:

– Но если бы этот солнечный ветер, который, так сказать, просачивается сквозь атмосферу, – Кристиан не сразу подобрал слово, – был настолько сильным, то мы все знали бы о его существовании. А он, видимо, долетает до Земли лишь в исключительных случаях?

– Думаете? Но с чего вы, сеньор Валье, взяли, что наши СМИ будут посвящать обывателей в научные проблемы? Видите ли, есть область под названием Южно-Атлантическая аномалия. Там уровень радиации самый сильный на нашей планете, а это значит, что магнитное поле очень ослабело, и даже спутники, пролетая над этой территорией, подвергаются сильному ее воздействию. Уверяю вас, это очень серьезная проблема.

В аудитории объяснение встретили с недоверием, все снова зашептались, несколько человек, включая Кристиана, подняли руки.

Профессор, глядя на Кристиана, снова заговорил:

– Полагаю, сеньор Валье хочет возразить мне, что солнечным ветром можно объяснить, почему у нас внезапно выключился телевизор или появились помехи в радиорепортаже, но едва ли такой ветер можно принять за привидение. Я прав?

Кристиан кивнул.

– Дорогие мои слушатели, колебания магнитного поля воздействуют и на наш мозг. Чрезмерная электрическая стимуляция определенных зон вызывает вполне конкретные ощущения, например паранойю – чувство, будто за тобой следят, – или галлюцинации.

– Допустим, какое-то одно явление можно объяснить солнечным ветром, но не все, – не отступал Кристиан. – К тому же я уверен, что паранормальные явления наблюдаются и в моменты, когда никаких колебаний магнитного поля нет. В любом случае, вряд ли можно доказать, что видения у человека вызваны солнечным ветром.

– С этим не поспоришь, сеньор Валье, – признал профессор, по-прежнему улыбаясь. – Сложно выяснить, чем именно вызвано паранормальное явление. Поэтому в рамках этого курса я поставил перед собой цель развернуть перед вами целый веер возможных ответов, представить букет научных объяснений, и тогда вы сможете выбирать оптимальное объяснение в каждом конкретном случае. Я вас уверяю, как в свое время писал Эдвард Бульвер-Литтон в рассказе “Лицом к лицу с призраками”, “то, что называют сверхъестественным, – это явления, подчиняющиеся пока не познанным нами законам природы”[11].

Кристиану все это казалось неубедительным. Ему довелось посетить огромное количество заброшенных зданий, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что какие-то потусторонние явления могли оказаться плодом воображения. Но тогда как профессор объяснит психофонии, которые Кристиану удалось записать? Почему в определенных местах в фотоаппарате моментально садятся батарейки? Как объяснить резкое понижение температуры, которое фиксируют не только электрические термометры, – он сам чувствовал этот внезапный холод. И что, причиной всему – солнечный ветер?

Мачин словно прочел его мысли.

– Кажется, что мои аргументы вас не убеждают, сеньор Валье.

– Слишком многое объяснить современной науке не удается, профессор.

– Верно. К счастью, нерешенных загадок хватит и на нашу долю. С вашего позволения, завтра я покажу вам, как подступиться к самому концепту призрака, потому что полного понимания до сих пор не существует.

Кристиан и не заметил, как пролетело время. Уже прошли отведенные на лекцию полтора часа. Дальше в расписании стояла лекция другого специалиста, судебного психолога. Но Кристиан записался на курс только ради знаменитого Мачина.

– Профессор Мачин, – снова подала голос девушка с конским хвостом, – а вы расскажете завтра про способности мозга? Вы обещали…

– Да, сеньорита, – мягко прервал ее Мачин. – Мы поговорим о невероятных способностях человеческого мозга и других научных фактах, которые, надеюсь, вырвут вас из власти средневековых суеверий и иррациональности. Ждем вас завтра, сеньорита…

– Амелия Фернандес.

– Амелия, – повторил профессор задумчиво. – Хорошо, сеньорита Фернандес. Завтра вы и сеньор Валье, – тут профессор опять улыбнулся, и его морщинистое лицо приняло чуть лукавое выражение, – осознаете, насколько хрупок сам концепт привидений, а заодно я расскажу вам про тигров, китов и слонов!

На этом профессор будто поставил точку, сидящие за его спиной остальные лекторы удивленно переглянулись.

Прошлой ночью мне снился дворец дель Амо. Я стоял у ворот, у той старой железной калитки, сквозь прутья которой виднелся сад. Она медленно отворилась, словно приглашая зайти. Я понимал, что вижу сон, воздух словно сам нес меня вперед. Я дошел до огромного газона, а вдалеке под моими ногами, словно мое королевство, расстилался Нижний город. Я обернулся и не спеша оглядел дворец. Сценка из жанровой живописи: вот на террасе читает бабушка, рядом послеобеденный сон сморил ее сестру Грейс. Подле них пьет чай дедушка Питер. Через стеклянную дверь видно, как в зале дерутся мои братья. Садовник возится с гортензиями. Бабушкина помощница Мэри где-то ходит.

Им меня не видно, мне удается проскользнуть мимо и проникнуть в дом. Я знаю здесь каждую комнату, каждую деталь интерьера.

Вдруг я проснулся, но сон никак не отпускал. Мередит была рядом, она успокаивающе шептала:

– Дорогой, проснись. Тебе снова приснился кошмар.

– Кошмар? – удивился я, еще не придя в себя. – Нет…

– Еще какой. Посмотри, ты весь вспотел… Несчастный случай?

– Нет, дворец… В Испании.

– Успокойся, любимый. Это всего лишь дурной сон.

Она поцеловала меня в губы. Я почувствовал, как она свернулась калачиком рядом, даря мне утешение, о котором я не просил. А я лежал и смотрел в потолок, думая о кошмаре, о котором она говорила. Ах да. Несчастный случай, море, волна, накрывшая собой все. Как давно это было. Меня одновременно охватило чувство вины и огромная благодарность. Надо бы поцеловать Мередит, погладить ее пшеничные волосы, заглянуть в ясные спокойные глаза. Но внезапно она исчезла. Она мне тоже приснилась, и ее больше нет рядом.

Теперь я знаю, что должен вернуться. Сколько лет я не бродил по пляжам, утесам, зачарованному дворцу. Я не знаю, зачем мне туда ехать, не знаю, смогу ли написать в тех стенах хороший роман, но чувствую, что настал час возвращаться.

[…]

Море – это сумма волн. Это колосс, такой живой и мощный, что его сила волей-неволей тебя гипнотизирует. Неудивительно, что на протяжении веков в каждой культуре морю выделяли специальное божество: викинги поклонялись Эгиру, римляне – Нептуну, греки – Посейдону. Я не верю ни во что, в богов тем более, но знаю, что каждый раз, заходя в море, я словно распадаюсь на части и рождаюсь заново. В море я оживаю. Потому я и не бросил его даже после несчастного случая. Это Мередит убедила меня вернуться в воду. Мередит. Звучание ее имени переносит меня домой, в славные времена. Как счастливы мы были, и только идиот вроде меня мог этого не понимать. А теперь покой я могу найти лишь в море. Там я сосредоточен и не могу думать ни о чем другом. Но заниматься сёрфингом по-настоящему я больше не могу. Могу только играть с волнами.

Впервые я встал на доску в девять лет, в Калифорнии, на Венис-Бич. Впрочем, очень быстро бросил, прозанимавшись всего несколько недель. Отец решил, что мне следует играть в бейсбол и уделять больше времени учебе, а не тратить его на “спорт для бродяг”.

Но когда мне стукнуло тринадцать, родители, к моему отчаянию, решили развестись, и все изменилось. В то лето случилось много скандалов, переездов и перемен, так что нас с братьями отправили в Европу с бабушкой со стороны папы, Мартой. На северном побережье Испании, в Суансесе, у нее был особнячок, настоящий маленький дворец. Хотя бабушка с дедушкой ездили туда каждое лето, мы, дети, понятия не имели, где находится эта Испания. В аэропорту мы купили путеводитель и с восторгом читали про фламенко, солнце, красивых девушек, про хамон и картофельную тортилью с луком. И тогда мы с Пабло и Томом решили, что впереди нас ждут приключения в экзотических краях.

Пабло уже исполнилось пятнадцать, мы считали его героем и признавали главным в нашей троице. Тринадцатилетний я завис посередине, как любой средний брат. Младший, девятилетний Том, не отличался крепким здоровьем, и с ним все носились, как со стеклянным человечком. В аэропорту нас встречала Мэри, бабушкина помощница.

– Как долетели, ребята?

– Охренительно, – ответил Пабло. Вот провокатор.

– Юноша! Это что еще за выражения!

Но что Мэри могла поделать? Что такого она могла нам сказать? В то непростое лето мы имели полное право дерзить и не слушаться взрослых.

Помню, каким удивительным показался нам пейзаж, спокойствие, зелень лугов. С некоторых изгибов шоссе вдалеке, на горизонте, было видно море. Приехав во дворец дель Амо, я впервые очутился в той самой старушке Европе из детских сказок. Эти башни так манили – хотелось их все излазить, исследовать каждый закуток. Сады хранили секреты далеких предков, и мой детский разум доводил их таинственность до абсолюта. Бабушка Марта и дедушка Питер встретили нас поистине королевским ужином. Объятия, поцелуи, снова объятия.

– Я вас записала в школу сёрфинга.

– Что? Зачем, бабушка? Папа мне не разрешает.

– Пф… Это пойдет вам на пользу. Будете заниматься спортом, гулять, заведете друзей… Чем раньше начнете, тем лучше. Впрочем, у вас все лето впереди.

[…]

Впервые я заметил их на Пляже безумцев. Такие же подростки, как и я. Обычные девчонки. Но одна… Какой взгляд, какие движения! Рут была такой женственной, такой красавицей. Она везде ходила с Леной, и та выглядела полной противоположностью – этакая стереотипная подружка-дурнушка, которую красотки непременно таскают повсюду с собой. В тот первый день Лена мне совсем не понравилась: никакой харизмы, слишком застенчивая, тоненькая маленькая девочка с аккуратной каштановой косичкой. Она никогда не снимала очки в массивной пластмассовой оправе, и я подумал: как же она еще не утопила их в море? Рут первая заговорила со мной:

– Эй, ты!

– Кто, я?

– Да. Ты почему так говоришь?

– Как?

– С акцентом.

– Мм. (Неужели у меня такой заметный акцент? Мама всегда говорила с нами дома по-испански, мы и на занятия ходили. Я был уверен, что говорю отлично.) Я из США.

– Ого. США – большая страна.

– Из Калифорнии.

– Понятно. А эти?

Я обернулся. Том вертелся вокруг бабушки, уговаривая ее не отправлять его на уроки сёрфинга, он-де неважно себя чувствует (вот врунишка!), а Пабло со скучающим недовольным видом стоял, привалившись к стене домика, в котором располагалась администрация школы сёрфинга.

– Это мои братья.

– Вон того как звать?

– Того? Пабло. – Я едва мог скрыть негодование. С какой стати она интересуется моим братом, когда я прямо перед ней стою!

Но мне повезло. Пабло определили в другую группу, с ребятами постарше, а я тренировался вместе с Рут и ее подругой, которая, кстати, оказалась вовсе не такой неуклюжей, как я ожидал. Что удивительно, из всех нас именно она задавала инструктору самые разумные вопросы про технику. Инструктора звали Хайме, это был высокий смуглый парень атлетического телосложения с квадратной челюстью и идеальным загаром.

Я все время пялился на Рут, а она не сводила глаз с соседней группы. С братца моего, с кого же еще. Зато она была слишком занята и не замечала, как я за ней наблюдаю. Даже не знаю, что на меня нашло.

[…]

За без малого две недели занятий сёрфингом мы так ни разу и не зашли в море. Частично в этом была виновата погода, так мы узнали, что в Кантабрии летом она капризная – то дожди, то холод. Зато, назло непогоде, на песке мы научились правильной стойке, причем доски были у нас специальные, для начинающих, шире и толще обычных. Мы научились считать волны, отличать хорошие от плохих. Выучили и негласные правила сёрферов: новички вроде нас должны уступать дорогу в море более опытным – словно чернь, расступающаяся перед феодалом.

– Ты что здесь делаешь?

Я огляделся, даже под ноги посмотрел. Никого. Пляж безумцев, будний день, плохая погода, рассветный час. Кроме нас, учеников из школы сёрфинга, ни души. Как оказалось, на меня в упор смотрела Лена, подбоченившись и широко расставив локти, слегка улыбаясь.

– Ты вообще не соображаешь, а, американец?

– Что? – Какая муха ее укусила?

– Это площадка только для местных.

– Ты о чем?

– Ты забрался на этот камень, а здесь тусуются местные сёрферы. Что, не видишь?

Я удивился и опять посмотрел под ноги, будто не знал, где стою. А стоял я на гладком широком камне, где и правда раньше видел местных спортсменов.

– И что? Камень твой, что ли?

– Можно сказать, что мой.

– Сейчас же никого нет. Пока они не придут, это считается территорией Калифорнии, ясно?

Она улыбнулась.

– Это ты такой храбрый, пока не пришли Китаец и остальные.

– Здесь есть сёрфер из Китая? – спросил я, слезая с камня.

– Да нет, тупица, это его прозвище. Ты что, не знаешь его? Такой смуглый, с длинными волосами, позавчера он поймал волну и сделал сальто в воздухе.

– А, сальто, – сказал я, притворяясь, будто сёрферские словечки мне не в диковинку. – Не такой уж он и крутой.

– Давай-ка поглядим, что ты сам умеешь, мальчик-американчик. Сегодня тренируемся в воде!

– Сегодня зайдем наконец?

– Хайме сказал, да.

Я посмотрел на море. Еще вчера так штормило, что волны достигали четырех или даже пяти метров в высоту, но сегодня царило спокойствие. Волны были не больше метра и идеально подходили для тренировок на воде.

– Из двух часов, которые мы с вами сегодня проведем в воде, часа полтора вы будете грести, так что не обольщайтесь, – предупредил Хайме. – Главное – правильно работать плечом, правильно грести, помните, как я вам показывал? Про ноги не забываем. Стоим на полусогнутых, готовые, чтобы поймать волну. Руки к корпусу не приклеиваем. И не переживайте – скорее всего, вы упадете, даже не успев толком попытаться. Это нормально. В первый день Тома Каррена из вас не выйдет.

Мы кивнули. Чемпион Том Каррен, один из лучших сёрферов в мире, – это, конечно, была бы слишком высокая планка. Я набрал в легкие побольше воздуха и ступил в воду, следя за развевающимися на ветру волосами Рут. Заняв правильную позицию, я отправился навстречу волнам.

4

– Боюсь, что это привидение существует, […] и оно всегда появляется незадолго до смерти кого-нибудь из нашей семьи.

– Ну ведь и домашний врач тоже появляется незадолго до смерти, лорд Кентервиль. Но, сэр, таких вещей, как привидения, не существует, и смею думать, что законы природы не могут быть изменяемы даже для английской аристократии.

Оскар Уайлд, “Кентервильское привидение”[12]

Никто не рождается в одиночестве. Всегда есть мать – источник, дарующий нам жизнь. А вот смерть – дело уединенное: по этой дороге мы идем в одиночку. Неважно, держат ли тебя за руку, когда ты испускаешь дух. Все равно назад дороги нет. О чем перед смертью думал садовник Лео? Понимал ли, что только что сделал последний шаг? А может, потерял сознание с последним ударом сердца?

Карлосу Грину было искренне жаль старика. Мало того, что у садовника не было семьи, он и умер в полном одиночестве. Неужели инфаркт случился неожиданно, ни с того ни с сего? Не спровоцировало ли его что-нибудь? Грин напомнил себе, что пора прекращать думать о привидениях, духах и видениях. Рассказывая об этом лейтенанту Редондо, он чувствовал себя дураком. Хорошо еще, про синяки не рассказал, а то тот низенький толстяк, который постоянно прищелкивал языком, точно бы отколол очередную шутку и выставил Грина еще большим идиотом.

А теперь и его домработницу Пилар задержали. Что она такого натворила в прошлом году? Она же мухи не обидит. В одночасье за Кинтой-дель-Амо оказалось некому ухаживать. Ну и ладно, адвокатское бюро разберется. А ему надо закончить роман, продать этот дворец и забыть про призраков. Он сам себя накрутил, повелся на истерику Пилар, которая постоянно твердила, что в доме поселились привидения. Может, она и беднягу Лео убедила, он-то по большей части молчал.

– Мы готовы, сеньор Грин.

Карлос Грин обернулся и оторвал взгляд от вод Бискайского залива, таких холодных, но таких манящих. Что и говорить, вид отсюда открывался впечатляющий.

– Прекрасно, лейтенант Редондо. Осмотрим дворец?

– С удовольствием.

Валентина и Ривейро, которые только что проводили патрульных и Сабаделя, молча следовали за Грином. Учитывая обстоятельства, неудивительно, что в воздухе висело напряжение. Валентина подумала, что утро у писателя явно не задалось.

– Давайте начнем с западного крыла, где я живу, – предложил Карлос, направляясь к широкой лестнице в зале.

Лестничный пролет был всего один, дальше просторный коридор, откуда вели двери в многочисленные комнаты. Пол темного дерева, стены и двери выкрашены в белый. Если Ривейро с Валентиной ожидали увидеть что-нибудь необычное, то их ждало разочарование. В комнате прямо над залом обнаружилась прелюбопытнейшая барная стойка цвета морской волны. Тут хранились бутылки с виски, коньяком и прочим спиртным. Наличие фортепиано и множества стульев и кресел вдоль стен намекало, что комната предназначалась для праздников. Карлос Грин словно прочел мысли Валентины:

– Здесь, насколько я знаю, устраивали светские рауты. – Он бросил взгляд на барную стойку. – Прошу за мной, моя спальня в конце коридора. Больше ни тут, ни на верхнем этаже открытых помещений нет. Все комнаты закрыты.

– В смысле заперты на ключ?

– Нет, просто закрыты и не используются.

– Ясно.

Валентина вошла в спальню Грина. Ничего особенного: мебель старая, но не настолько, чтобы считаться ценным антиквариатом. В комнате царил порядок, и это ей понравилось, бардака Валентина не выносила. По спальне можно было судить о хозяине – грамотно организованная, прибранная, чистая комната наводила на мысли о человеке соответствующего склада. С другой стороны, здесь не было ни одной фотографии и вообще каких-либо личных вещей, по которым можно было бы делать выводы о личности Грина.

Ривейро с Валентиной подошли к окну и, многословно восхищаясь видом, убедились в реалистичности рассказа Грина о том, как он утром обнаружил труп. Действительно, из окна можно было увидеть тело садовника точно так, как описал хозяин.

После хозяйской спальни они обошли одну за другой остальные комнаты. На первый взгляд ничего необычного. Просто спальни, кабинеты и небольшие гостиные. Мебель везде старомодная, в хорошем состоянии. Кое-где семейные фотографии, в основном черно-белые.

– Ваша бабушка? – указала Валентина на цветную фотографию приятной седовласой женщины с орлиным носом.

– Да, снято лет пять назад. В молодости она была необычайно хороша. – Грин показал другую фотографию, черно-белую. Девушка на берегу озера.

И правда, само воплощение жизненной энергии. Не такая уж красавица, но даже от фотографии веяло внутренней силой.

– А где была спальня вашей бабушки? – спросила Валентина, которой пришло в голову, что этой комнаты они еще не видели.

– Она чуть дальше на этом этаже. Спальня, соединенная с личной гостиной. Когда дедушка умер, бабушка оставила за собой эти две комнаты, но со временем ей пришлось перебраться на первый этаж, из-за проблем с ногами.

– Разумеется.

– Ту комнату, что внизу, я вам потом покажу, это совсем маленькая спальня рядом с залом, там бабушке было удобнее всего.

– Понимаю.

Они молча осматривали комнату за комнатой. Ни в одном из помещений ни намека на мрачную готику, ничего зловещего или вызывающего ассоциации с чем-то потусторонним, в том числе в бывшей спальне покойной сеньоры Грин.

– Здесь все в идеальном порядке, – с легким разочарованием заметил Ривейро. Снаружи дворец производил куда более зловещее впечатление, чем внутри. – А на чердак поднимемся?

– Конечно, – кивнул Грин, – идемте. Но чердак пустой, там ничего нет. Мальчишкой я играл на другом чердаке, в восточном крыле. Его специально отдали нам, детям.

– У вас есть братья или сестры?

– Двое. Когда мне было лет двенадцать-тринадцать, я приезжал сюда с братьями и кузенами на все лето.

– Интересно.

– Что тут интересного?

– Ну довольно необычно проводить лето не в Калифорнии, а в Кантабрии.

– Моим предкам-калифорнио не хотелось терять связь с испанскими корнями. Такое происхождение, как у нас, – претензия на определенный статус, в США подобные штуки ценятся. Это престижно. А уж если вы сюда приезжаете на лето… это вообще. У меня же не просто так имя испанское.

– Я уже второй раз за день слышу слово “калифорнио”, но уверяю вас, это все для меня в новинку.

– Я понимаю, – улыбнулся Грин. – Но вы не подумайте, когда нас, мальчишек, привозили сюда на лето, мы не то чтобы страдали. Климат, конечно, похуже, чем в Калифорнии, но ловить волны в Суансесе можно не хуже. Море для нас было что дом родной.

– Вы занимались сёрфингом? – с интересом спросил Ривейро.

Грин засмеялся.

– В двенадцать лет я просто кувыркался в волнах, а вот в свой последний раз приехал сюда уже профессионалом.

– Вот как? – отозвалась Валентина. – И когда был этот последний раз?

– Когда мне исполнился двадцать один год, – ответил Грин, открывая последнюю дверь на чердаке, который они осматривали за разговорами.

– И потом уже в Кантабрию не возвращались?

– Нет, до этого лета не возвращался. Двадцать лет…

– Время быстро пролетело, – улыбнулась Валентина. – А вы все еще профессиональный сёрфер?

– Какое там. Травма. – Грин показал на правую ногу, но вдаваться в подробности не стал. – Иногда занимаюсь, просто чтобы не терять форму, в свое удовольствие. Вообще, я каждое утро делаю несколько заплывов, я же говорил, что привык заниматься спортом рано утром.

– Да, точно. На Пляже безумцев?

– Обычно да, но иногда на Сомо или Льенкрес.

– Лейтенант, – вмешался Ривейро, – тут вроде все в норме. Я проверил окна, никаких следов проникновения.

– Хорошо, – кивнула Валентина. – Тогда пошли в восточное крыло.

Карлос Грин повел своих гостей вниз по лестнице на второй этаж, а оттуда по коридору они перешли в восточное крыло, где, по утверждению Пилар Альварес, и поселилась нечистая сила.

Однако восточное крыло мало чем отличалось от западного, разве что вместо бального зала здесь было несколько спален. Они проверили все двери и окна и не нашли ничего подозрительного.

– Есть ли вероятность, что неисправна сигнализация? – спросила Валентина.

– Нет. Сигнализацию специально проверили в начале лета, как только я приехал. Насколько мне известно, она в идеальном состоянии, но я могу дать вам телефон охранной фирмы, которая ее обслуживает.

– Да, оставьте их номер, мы с ними свяжемся. А где панель управления?

– Все вместе у входа.

– Все вместе?

– Панель и ключи.

Валентина в недоумении ждала пояснений. Грин улыбнулся.

– Просто мы ключами не пользуемся, мне этой вашей испанской манеры не понять. Мы набираем код для входа.

– Что, в Америке ключами не пользуются?

– Ну, мы, конечно, знаем, что это, но обычно просто набираем код на входе. Уж от уличной двери точно никто не будет связку ключей таскать.

“Какие продвинутые”, – подумала Валентина и почувствовала себя динозавром.

– То есть, чтобы войти, вы набираете код и отключаете сигнализацию?

– Да. Это если сигнализация вообще включена. Сейчас я ее включаю только на ночь.

– Разумеется. У кого есть код?

– Так… Код для входа знаем я, домработница, садовник. Код от сигнализации знаю только я. Нет, Лео тоже его знал, потому что он круглый год заходил в дом и ухаживал за зимним садом. Да, еще его знает Серредело, это адвокат, который ведет дела. Ему нужно впускать клининг. Уборщики приезжают каждые пять-шесть недель, и он сам открывает дом для них.

– Больше никто?

– Больше вроде бы никто.

– Ну хорошо. – Валентина посмотрела на часы. – Что мы еще не видели? Только чердак в этом крыле?

Грин кивнул и повел их наверх. Они оказались в очаровательном, совершенно волшебном месте. Стены были оклеены обоями с цветочным узором, уже пожелтевшими и кое-где обвисшими, но благодаря остроконечной крыше огромное помещение выглядело очень уютным. Чердак был залит светом, попадавшим сюда через узкие прямоугольные окна, расположенные по периметру нижнего яруса крыши. Из окон открывался панорамный вид на Суансес.

– Надо же, и тут мебели нет, – пробормотала Валентина, которую чердак привел в восторг. Как, должно быть, здорово было тут играть детям.

– Мебель расставили по чердачным комнатам, – объяснил Грин, указав на двери, ведущие из бокового коридора.

Он поочередно открыл двери. Внутри пылились старые простыни, покрывавшие предметы мебели и какие-то ящики.

– А что в ящиках? – спросила Валентина.

– Вдруг что-нибудь ценное, – добавил Ривейро.

У него руки так и чесались посдергивать все простыни. Карлос Грин сделал это за него, сняв несколько.

– Да если бы. Взгляните сами, тут один хлам да разваливающиеся книги.

– Кстати, о книгах, – подхватила Валентина, – у меня сложилось впечатление, что у вашей бабушки была богатая библиотека.

– Она много читала, это правда.

– Но библиотека в зале весьма скромная. Я думала, вдруг где-нибудь есть другая…

Грин в замешательстве посмотрел на Валентину.

– Бабушка не покупала современные книги. Говорила, что не хочет тратить деньги на роман, который ей может не понравиться.

– Ну понятно, какой богач любит тратить деньги, – пробормотал Ривейро, который проверял последнее окно, хотя на такой высоте едва ли кто-нибудь мог проникнуть через него в особняк.

Грин, от чьих ушей не ускользнул язвительный комментарий, улыбнулся:

– Ошибаетесь. Бабушка очень много тратила на книги. Даже слишком. Но она коллекционировала старинные или редкие издания. Она была завсегдатаем Калифорнийской книжной антикварной ярмарки. Однажды приобрела за восемьдесят тысяч долларов инкунабулу.

– Инкунабулу? – переспросил Ривейро, слегка сконфуженный.

– Это книга, напечатанная в период с середины пятнадцатого века до начала шестнадцатого. Большая редкость.

– А здесь есть такие книги? Это ведь лакомый кусочек для воров, – заметила Валентина.

– Нет, не думаю. Я, по крайней мере, ни одной не видел, а я, поверьте, уже покопался в библиотеке на предмет чего-нибудь исключительного. Собственно, я всюду искал одно старинное издание, которое вроде бы должно было находиться где-то в доме, но так ничего и не нашел. Но это неудивительно, бабушка обычно все ценное забирала с собой в Калифорнию. Приезжая в Испанию, она и тут искала старинные книги, ездила на ярмарки в Вальядолид и Мадрид. Насколько я понимаю, одно такое старинное издание она передала в дар местной библиотеке. Кажется, обещала передать и больше, но не успела.

– Какая жалость.

– Да… Но не подумайте, бабушка Марта собирала не только древности. Новые таланты она тоже открывала для себя с удовольствием, много читала европейских писателей. Все лето проводила за книгами, брала их в местной библиотеке. По крайней мере, так было в мое последнее лето здесь. А покупала бабушка книгу, только если она ей очень понравилась.

– Правда?

– Да, а что такого? Или у вас в Испании так не принято? Люди не ходят в библиотеки? В какой бы город бабушка ни приезжала, всегда первым делом шла в библиотеку. А тут городская библиотека и вовсе расположена совсем рядом с особняком, напротив заднего выхода из сада.

Валентина знала, что муниципальная библиотека действительно прямо за углом, на нижнем этаже соседнего старого здания. Но она-то ожидала, что в Кинте-дель-Амо будет своя древняя, полная загадок библиотека с передвижными стеллажами, а оказалось, что старая хозяйка дворца ходила в муниципальную. Какое разочарование.

Осмотр дворца они завершили в маленькой спальне покойной Марты Грин рядом с залом. Странно, что, имея в распоряжении огромный особняк, хозяйка устроилась в столь непритязательной комнатушке. Видимо, время вынудило старушку отказаться от внешних атрибутов роскоши в пользу аскетичной простоты и практичности. Ничего интересного в этой комнате Валентина с Ривейро не обнаружили, кроме запаха – казалось, из тканей до сих пор не выветрился легкий аромат духов пожилой дамы.

После осмотра интерьеров они обошли дворец снаружи, зашли в бывший каретник, превращенный в гараж, где стоял арендованный Грином автомобиль. По периметру усадьбу опоясывала каменная ограда метра в два высотой. Рядом с главным входом Валентина заметила ту самую цифровую панель, которая заменяла Грину ключи и с помощью которой включали сигнализацию. Высокие технологии в старинном дворце, давно не видавшем ремонта, смотрелись весьма странно.

Они даже прогулялись до домика прислуги, который занимала Пилар Альварес, и заглянули внутрь. Строго говоря, ничего незаконного в этом не было, раз собственник находился тут же и дал согласие на осмотр, к тому же они не проводили обыск. Домик был обставлен по-простому, очень практично, везде чистота и порядок, хотя мебель и кухня оказались совсем древними, даже удивительно, что все эта утварь вообще работала. Деревянным потолку и полу было лет сто, не меньше.

На этом Валентина и Ривейро распрощались с Карлосом Грином, напоследок посоветовав ему проявлять осторожность, а в случае чего – сразу звонить в полицию. Стоя под старой величественной магнолией, Валентина смотрела вслед Грину, который возвращался во дворец, заметно прихрамывая. Должно быть, его утомила утренняя суматоха.

Выйдя на улицу, Ривейро обернулся на дворец и спросил:

– Что думаешь?

– Не знаю. На мой взгляд, у нас тут банальная естественная смерть, а все эти призраки – просто обычные крысы, ну или старые трубы шумят. Зато нам попалась Пилар Альварес, хоть это и случайно вышло. – Валентина тоже рассматривала дворец, прислонившись к машине.

– Тут ты меня поразила, конечно.

– Чем?

– Мне казалось, что я хорошо тебя знаю, но я б никогда не подумал, что ты решишься оставить Пилар Альварес с Сабаделем. Я думал, ты прошерстишь каждое словечко в протоколе задержания и потом поднимешь на ноги все Управление…

– Должна же я когда-нибудь научиться делегировать обязанности, – улыбнулась Валентина. – И потом, дело, в котором замешана Пилар, уже закрыли. А за общение с Сабаделем ей, бедняге, достался в качестве компенсации капрал Камарго. – И Валентина подмигнула сержанту.

Ривейро улыбнулся:

– Жизнь в Суансесе пошла тебе на пользу!

– Да ладно тебе, – рассмеялась Валентина. – Ну что, двинули дальше?

– Куда?

– Как куда, с соседями надо побеседовать. Но сперва в муниципальную библиотеку.

Карлос Грин зашел во дворец со стороны парка, через зал. Через несколько недель он уедет из Кантабрии. Вместе с летом подойдет к концу и работа над романом, и он вернется в Калифорнию. Эх, Калифорния! Если ему улыбнется удача, то там его ждет новая жизнь. Надо бы поторопить адвокатское бюро, чтобы они были пошустрее с инвентаризацией особняка. Может, он погорячился, решив провести тут целое лето наедине с собой. Почему-то казалось, что пребывание в старом семейном доме излечит его от чувства одиночества и психологических проблем, но он ошибался. Тем не менее жизнь в Суансесе помогла принять кое-какие важные решения. Где уже этот чертов адвокат? Пообещал, что приедет утром, а уже за полдень перевалило.

Внезапно Грин остановился. По спине пробежал холодок. В зимнем саду заиграл старый музыкальный автомат. Патти Пейдж пела о потерянной любви. Мягкий голос выводил The Tennesse Waltz. Но эти нежные звуки в безлюдном дворце звучали зловеще – включить автомат было некому. “Спокойно, – велел себе Грин. – Старый хлам просто включается сам собой, вот и все”.

Грин направился на кухню, а оттуда в столовую, где только что пил кофе с посетителями. На столе до сих пор стояли пустые чашки. Музыка, чистая и прекрасная, звучала все ближе. Голос Пейдж невозможно ни с чем спутать. Сердце Грина бешено колотилось. Очень медленно он подошел к двери в оранжерею. Свет проникал отовсюду, сад был чарующе прекрасен, как и всегда. Если какой-то призрак хотел напугать Грина, надо было дождаться ночи или хотя бы грозы. Грин подошел к автомату, прикинул, не решит ли проблему, если как следует вдарит по нему. Песня, хоть и красивая, действовала ему на нервы. И тут он почувствовал на себе чей-то взгляд. Нервно сглотнув, мысленно проговорил: “Привидений не существует, привидений не существует” – и осторожно обернулся.

На него пристально смотрела женщина. На лице у незнакомки читалась не угроза, а любопытство. Она стояла, прислонившись к деревянной колонне, скрестив руки на груди, и рассматривала его. Это была та же самая молодая женщина, которая привиделась Карлосу ровно на этом месте несколько дней назад, – каштановые волосы до плеч, прическа волнами в стиле сороковых. Она была одета с элегантной простотой, в бежевое платье до колен.

– Кто… кто вы? Как вы сюда вошли?

Незнакомка никак не отреагировала, словно не услышала его. Красивая, лет тридцати пяти, не больше. Темные глаза блестят, в них угадывается незаурядный ум. Вдруг она выпрямилась, и на запястье соскользнул тяжелый серебряный браслет. И одно-единственное кольцо, оно привлекло внимание Грина, потому что красавица игриво приложила к губам указательный палец.

– Что? Мне замолчать? – Удивление и испуг сменились возмущением. – Нет, погодите, никто здесь молчать не собирается! Объясните немедленно, кто вы такая и как проникли в мой дом! – Грин постарался произнести это как можно тверже.

Он уже собирался подойти к незнакомке…

– Сеньор Грин, с вашего позволения… С кем вы разговариваете?

Карлос похолодел. Но низкий мужской голос принадлежал адвокату Оскару Серредело, который в недоумении смотрел на него, стоя в арочном проеме, ведущем в оранжерею.

– Простите, что не позвонил, дверь в сад была открыта. Я подумал, вы еще заняты с агентами гражданской гвардии…

Карлос Грин, которого еще не отпустил испуг, резко обернулся и посмотрел на то место, где только что стояла незнакомка. Пусто. Никого. Она испарилась.

– Но… погодите… Разве вы ее не видели?

– Кого не видел?

– Да женщину, которая только что была здесь!

Адвокат нахмурился:

– Я никого не видел. Ну и утро у вас выдалось, вам бы отдохнуть, – участливо сказал Серредело и пригладил длинную растрепанную бороду, резко контрастировавшую с аккуратно причесанными и уложенными волосами. Выглядел он как настоящий хипстер.

Конечно же, адвокату не с руки выставлять сумасшедшим одного из своих самых денежных клиентов.

– От чего мне отдыхать?! Я вам говорю, она только что тут стояла! – завопил Грин, озираясь в отчаянной надежде увидеть какую-нибудь потайную дверцу или люк.

– Что вы ищете?

– Здесь должна быть какая-то дверь! Серредело, помогите же мне! Ищите!

– Что? Что искать?..

Грин посмотрел на адвоката в упор. Хотя по природе своей писатель был человеком мягким и обходительным, он прекрасно сознавал свое положение. Если ты миллионер, у тебя развиваются определенные таланты, в том числе талант заставлять адвокатов типа Серредело делать то, что им велено. Вот и сейчас Серредело моментально все понял.

– Может, какая-то девушка зашла в дом…

– Нет, нет. Она была одета… будто из другой эпохи. – Весь взмокший, Грин еще раз обшарил оранжерею взглядом. – Я понимаю, это звучит как бред сумасшедшего, но уверяю вас, она здесь была!

– Да-да, конечно. Послушайте, а ведь уже давно поговаривают, что в доме обитают призраки.

– Вы за дурака меня держите? Я же говорю, это женщина из плоти и крови!

– Я не спорю, сеньор Грин. Просто подумалось… не обратиться ли вам к специалисту?

– К психиатру? – уточнил Грин – уже на грани отчаяния, но в то же время готовый посмеяться над собой. – За те деньги, что я вам плачу, могли бы мне подыграть.

– Вы меня не так поняли, сеньор Грин, – заторопился адвокат. – Я имею в виду специалиста по призракам. Они не все шарлатаны.

– Этого еще не хватало! Вы мне предлагаете вызвать охотника за привидениями?

– Именно. Вот у моей тетушки как-то раз случилась проблема с… – Серредело замялся, подыскивая слово, – с энергией в коммерческом помещении, которое она купила. Она нашла специалиста…

– Да что вы говорите, – скептически протянул Грин. – И что, проблему решили?

– Представьте себе, сеньор. Решили.

– Что-то я не уверен, что готов доверять вашим рекомендациям. Например, сегодня выяснилось, что домработница, которую вы мне наняли, не была официально оформлена.

– Сеньор Грин, я же вам по телефону сказал, что мы активно разбираемся с этим делом. Нарушения со стороны клининговой компании – не наша зона ответственности, но мы все решим.

– Надеюсь. И очень вас прошу, не надо мне рекомендовать всяких охотников за привидениями и прочих шарлатанов. Только этого мне не хватало.

– Нет-нет, сеньор Грин, уверяю вас, этому специалисту можно доверять. Он ни евро не берет за свои услуги. Очень опытный. Он вам поможет. Но я все-таки настаиваю, что сейчас вам нужен отдых. Хотите, я вам кофе сварю?

Карлос Грин зло посмотрел на адвоката. Не хочет он никакого кофе. Он пока еще не совсем рехнулся. Но надо выяснить, что за чертовщина творится в Кинте-дель-Амо. И пока Грин лихорадочно соображал, как же поступить, старый автомат все играл и играл. Наконец Патти Пейдж допела свою песню о потерянной давным-давно любви.

Прожив в Суансесе почти месяц, мы и правда нашли себе друзей. Пабло ходил задрав нос, он был старшим и дружил с ребятами из своей группы в школе сёрфинга. Я же проводил больше времени с Томом, а еще мы с бабушкой и дедушкой много ездили по окрестностям.

Дедушка Питер был большой охотник до гастрономических радостей, так что, если погода после обеда выдавалась облачная, я уплетал кесаду[13] в Веге-де-Пас или косидо по-горски[14] на каком-нибудь старом-престаром постоялом дворе в Барсене-майор. Тогда я впервые попробовал колбасу из оленины. В те редкие вечера, когда мы оставались дома, бабушка накрывала шикарный стол в моей любимой комнате, которая выходила окнами на оранжерею. Зимний сад был как будто из другого времени, в дальнем его углу на маленьком глобусе сидел домовой-дуэнде.

– Бабушка, а откуда он здесь появился?

– Дуэнде уже обитал тут, когда бабушка с дедушкой купили этот дом, – ответила моя двоюродная бабушка Грейс, потягивая белое вино. Она могла откупорить бутылку в любое время суток. – Марта, не знаешь, что он символизирует? Мир во всем мире, инь и янь, течение времени… – шутливо принялась перечислять она. – А может, это просто была причуда местного высшего общества.

– Равновесие между природой и архитектурой, – поправила сестру бабушка и отняла у нее бутылку, неодобрительно качая головой.

Грейс пожала плечами и подмигнула мне.

– Карлитос, а ведь ты не знаешь, чей это был дом! – Она положила руку мне на плечо. – Хозяева были очень важные люди, муж тоже из семьи калифорнио, как и мы. А уж она какая красавица была…

– И правда… – задумчиво сказала бабушка. – Где-то у меня в библиотеке есть ее фотографии из старых журналов, потом покажу тебе, – пообещала она мне с ласковой улыбкой.

А Грейс продолжала:

– Поразительно, что такая женщина так и не вышла снова замуж…

Бабушка вздохнула:

– И в самом деле, она совсем не старая еще была, когда овдовела.

– Дорогая моя, не всякую любовь можно позабыть. А он-то был красавец и чудо что за человек… Пара была как в кино!

Я посмотрел на Грейс. Она была моложе бабушки, но мне все равно казалась совсем старухой. Насколько я знал, она никогда не была замужем, хотя порой слышал обрывки их с бабушкой разговоров, в которых фигурировали какие-то любовные истории.

В дождливые вечера мы с братьями залезали на чердак и играли в прятки. Однажды на целую неделю к нам приехали кузены из Техаса. Еще мы приводили приятелей из Суансеса, и тогда наши игры длились часами. Даже Пабло не раз присоединялся к нам, потому что этот полный диковинных штуковин чердак старинного особняка притягивал своей таинственностью.

Как-то раз навестить нас приехал отец. Впрочем, он задержался всего на неделю, сославшись на занятость. Я был уверен, что “Занятость” – имя его любовницы. Каждые два-три дня мы разговаривали с мамой по телефону. Помню, бабушка пригласила и ее приехать (я слышал, как она сказала в трубку: “Тебе всегда тут рады”), но из-за работы и приступа депрессии маме пришлось остаться в Лос-Анджелесе. Ее грусть я представлял себе в виде красивого и приятного в обхождении мужчины, с которым она изменила отцу. Но все-таки та жизнь все больше отдалялась и мало-помалу начала казаться второстепенной.

Мне нравилось в Суансесе. Я почти все время пропадал на пляже. Местные не уходили, если погода портилась, и меня это удивляло: они валялись на песке не только в те дни, когда небо было затянуто облаками, но даже и в несильный дождь. Гоняли мяч, играли в волейбол и в палас, местный кантабрийский пляжный теннис с деревянными ракетками (они немного тяжелые, но играть удобно)… И разумеется, занимались сёрфингом.

Но настал день, когда все изменилось. Подходила к концу особенно жаркая неделя. Мы торчали на Ракушечном пляже, как обычно в последнее время, потому что, как только набегали хорошие волны, на Пляже безумцев становилось не протолкнуться. А здесь, на Ракушечном, можно было сколько угодно купаться и дурачиться с девчонками. Мы собирались закатить вечеринку в честь окончания курса сёрфинга, и кто-то из ребят кинул идею, что все должны прийти парами.

“Фигня”, – пробовали возразить некоторые, но ничего не вышло.

И все начали потихоньку договариваться, кто с кем пойдет. Я целых два дня набирался храбрости.

– Привет.

– А, это ты. Привет.

– Слушай…

– Что?

– Какое у тебя полное имя?

– Элена, – ответила Лена, закатив глаза, и недоверчиво посмотрела на меня. – А что?

– Просто интересно. Слушай… Хочешь пойти со мной на вечеринку? Ребята выдумали, что все должны прийти парами.

Лена ответила не сразу, и я успел почувствовать себя дураком.

– А почему ты меня решил позвать?

– Я просто уже у всех остальных спросил.

– Да? – Она недоуменно посмотрела на меня. – И что, все отказались?

– Ну, просто вечеринка уже завтра, и похоже, что я один остался.

– Значит, Рут отказалась.

– Она с моим братом пойдет.

– Ясно.

Лена снова замолчала. Я подумал, что она так мне мстит, потому что у испанок характер не сахар, но оказалось – нет. Она невозмутимо сказала:

– Да, конечно, я пойду с тобой.

– Класс! Где встретимся? Сразу на пляже?

– Нет, ты должен заехать за мной.

– Что? На чем заехать, на велосипеде, что ли?

– Не знаю. Можно и на велосипеде. И купи мне цветы, а после вечеринки пригласи в кино.

– Это что, юмор такой? Слушай, эту фигню с парами не я придумал, это вообще все не всерьез!

– Дай подумаю, какой бы фильм нам посмотреть. – Лена подняла взгляд к небу и принялась постукивать пальцем по губам. – Да, и потом сводишь меня поужинать, здесь, в Суансесе. Можно просто по гамбургеру, хотя если пригласишь на паэлью, я не против.

– Лена, ау! Это не настоящее свидание.

– Да ты что. – Она скорчила грустную рожицу, словно собираясь расплакаться. Но сразу же снова повеселела. – Никуда я с тобой не пойду, придурок, будь ты хоть десять раз из Калифорнии, красавчик-блондин и с шикарным дворцом. Понял?

Я смотрел на нее с открытым ртом. Лена? Это точно она? (Погодите-ка, она реально назвала меня красавчиком?) И она умеет говорить с такой резкостью?

Лена развернулась и ушла, а я стоял и смотрел ей вслед, как главный придурок на земле.

[…]

Я по-прежнему виделся с Леной на пляже, потому что благодаря школе сёрфинга у нас уже сложилась компания (вот умница у меня бабушка!). Кто-то был местный, кто-то приехал на лето, и мы все знали, что, скорее всего, в следующий раз увидимся только через год (это теперь я знаю, что на следующую встречу можно рассчитывать разве что в загробной жизни, и то если эта жизнь существует).

К моему удивлению, Лена держалась со мной так, будто того разговора не было, словно я ее младший брат, которого простили за выходку. Меня это напрягало. Во-первых, она была старше всего на несколько месяцев. Во-вторых, таким отношением она показывала, что я ей не очень-то интересен. Я, американец из Калифорнии, который может делать что хочет, у которого богатые дедушка с бабушкой, который живет в лучшем районе города! А эта девчонка меня ни во что не ставит? Нет уж, спасибо.

К тому же она еще и внезапно похорошела. То ли я стал смотреть на нее иначе, то ли она сама неосознанно стала меняться. Она расплела свою вечную косу и теперь ходила с распущенными волосами, длинными, волнистыми, развевающимися на ветру. Заходя в воду, она теперь снимала свои массивные очки. Не было затеи, в которую она бы не ввязалась: сёрфинг, плавание наперегонки, морские битвы… Лена вдруг стала интересной, и я обнаружил, что постоянно думаю о ней – в самом банальном подростковом смысле.

– Слушай… – как-то попробовал я заговорить с ней, запинаясь.

Лена смерила меня непроницаемым взглядом.

– Да? Опять хочешь спросить, какое у меня полное имя?

– Очень смешно. Нет. Хочу предложить… Давай встречаться.

– Опять? – рассмеялась она. – А всем остальным ты уже предлагал?

– Нет, только тебе.

– Вы с братом решили, что будете королями на вечеринке, да? – кивнула она в сторону, где вдалеке ото всех Пабло и Рут как раз целовались, лежа в обнимку на пляжном полотенце.

– Какая мне разница, что делает Рут.

– Врешь. Отстань. – Лена отошла, но тут же вернулась. – Давай просто дружить, хорошо? Зачем тебе с кем-то встречаться? Ты же уедешь, когда лето закончится.

– Может, я приеду через год.

– Конечно. Когда у тебя уже будет девушка в Калифорнии. Кстати, какая она?

– Кто?

– Калифорния. Сильно не похожа на Суансес?

Я задумался.

– Улицы шире, машины больше. Климат…

– Всегда солнечно, да?

– Да нет, зимой тоже дождь идет, но не так холодно, как тут. А море здесь холоднее, хотя на севере Калифорнии, не поверишь, вода иногда вообще ледяная!

Мы рассмеялись. Не знаю почему.

– А еще?

– Что еще? У нас крутые парки. Когда я был маленький, мы с родителями часто ездили посмотреть на секвойи на севере Лос-Анджелеса.

– Что такое секвойя? Это дерево такое?

– Да, это самые старые и высокие деревья на земле.

[…]

В честь окончания курса бабушка с дедушкой подарили мне доску для сёрфинга. Когда я впервые взял ее с собой на пляж, я думал, что буду круче всех, но в итоге чувствовал себя неловко. Мало кто из ребят мог позволить себе свою доску, тем более такую шикарную.

Один из парней в моей группе, Начо, купил доску с рук – не просто подержанную, а, так сказать, подержанную три, а то и четыре раза. На ней даже не было эластичной петли, чтобы привязать к ноге, так что Начо приспособил для этого старый шнур от утюга. Так выглядел настоящий зов моря – эти парни жили, не отрывая глаз от прогноза погоды, считая волны, анализируя, годятся они или нет, поднимаются ли они с самого морского дна или их просто гонит ветер, достаточно ли большие между ними интервалы.

Хайме посмотрел на нас и понял, что мы задумали.

– Тут очередь. Проявите уважение к старшим, а еще лучше – приходите в другое время и не сюда, – сказал он. – Ищите себе другое место, здесь тренируются профессионалы.

– Море общее, – возразил я.

– Солнце тоже общее, но ты же не ложишься загорать на чужой лежак?

Я кивнул, но сколько бы я ни восхищался этими укротителями волн, в глубине души возмущался, что это якобы их территория, а мы должны чуть ли не разрешения просить, чтобы войти в море. Каждая волна – это возможность. С какой стати я должен ее уступать?

[…]

– Ну так что, будешь со мной встречаться?

– Дай подумать… Нет!

– Никогда?

– Ты что, каждый день будешь спрашивать?

– На этой неделе я всего три раза спросил!

– Пошли лучше мороженое купим.

Я подыгрывал, делая вид, что это шутка, что я не всерьез ее спрашиваю. Будто я еще маленький, будто не так уж она мне и нравится. Но на самом деле все изменилось. Я даже не понял, когда впервые рассмотрел Лену как следует. То, что еще недавно мне в ней казалось пресным и скучным, теперь стало ее изюминкой. Сёрфинг ее в итоге не увлек – видимо, она записалась на курс просто так, просто потому что летом больше нечем было заняться и за компанию с Рут. А вообще Лена любила читать. Пока остальные девчонки загорали, она сидела с книгой.

– Это что у тебя? – спросил я как-то после обеда, когда мы все валялись на Ракушечном пляже, и выхватил у нее из рук книгу. – “Запретный возраст”[15]… Скукотища, пойдем лучше поплаваем!

– Отдай. – Лена даже не улыбнулась. – Испортишь – убью.

– Ну ладно, ладно, – уступил я и улегся на соседнее полотенце. – Про что хоть?

Лена не сразу ответила. Я терпеть не мог, когда она так делала, потому что за эти несколько секунд я успевал занервничать и подумать, что сморозил глупость или задал тупой вопрос.

– Про наш возраст, когда мы уже не мальчики, но еще не мужчины, уже не девочки, но еще не женщины.

– А, значит, мне книжка не подходит, я-то уже мужчина.

Она рассмеялась.

– Да уж, мужчина в полном расцвете сил. Еще эта книга про то, как мы принимаем решения, как выбираем дорогу в жизни. Сначала этого не понимаешь, но со временем дорога, которую выбирают герои, приводит к определенным последствиям. Я имею в виду, что в конечном счете важно каждое решение, каждый выбор. И вот главный герой, Анастасио…

– Его реально Анастасио зовут? – перебил я, едва сдерживая смех. – Автор точно испанец.

– Автор испанец, да, – обиделась Лена. – Что с тебя взять, ты же не читаешь, сразу видно.

– Чего? Я кучу всего читаю, – соврал я, но у меня в рукаве обнаружился туз: нам в школе задали на лето прочитать кое-какую книгу. – Вот, например, если тебе хочется почитать про “запретный возраст”, то я могу посоветовать “Над пропастью во ржи” Сэлинджера.

– Ты читал?

– Конечно! – На самом деле я ее наспех пролистал, а сочинение скатал у приятеля. Но я знал, что книга про подростка по имени Холден.

– Я, знаешь, когда в первый раз прочла, то ничего не поняла. (Офигеть, она не просто знает эту книгу, она ее еще и читала!) Но потом до меня дошло, что это книга о том, как тяжело определиться, что делать со своей жизнью. Как трудно принимать решение, когда не знаешь, окажется оно совсем не важным или, наоборот, изменит всю твою жизнь. Холден решает заботиться о других, помогать им найти свой путь. Тебе понравилось? Потрясающая книга.

– Ну… Да, конечно.

– Но как же сложно определиться, чего ты хочешь от жизни! Все может поменяться. Сегодня думаешь одно, завтра другое, или вдруг вся твоя семья погибнет, или ты сам попадешь в аварию, или заболеешь, или придется переехать, или, может, у тебя не будет денег, чтобы делать что хочешь, или тебе не разрешат…

– Можно вообще умереть.

– Что?

– Нет, ну это я продолжаю твой оптимистичный список, – ответил я, скорчив рожу, и повернулся поудобнее на полотенце. Подложив руки под голову, я стал смотреть на небо. – И что ты хочешь делать со своей жизнью?

– Не знаю. Я бы хотела писать книги. Или делать что-нибудь еще, связанное с книгами. Работать в библиотеке, например, или в книжном магазине. Еще думала про журналистику, но пока не уверена. На свете столько всего интересного!

Так и было. Столько всего можно было сделать. В тот день на пляже на севере Испании мы чувствовали, что будущее таит в себе море возможностей и оно принадлежит нам.

– А я знаю, чем хочу заниматься.

– Правда? – Лена очень удивилась. – Чем?

– Стану профессиональным сёрфером.

– Ясно.

В ее голосе мне послышались презрение и разочарование.

– Что такого? Это же круто!

– Очень круто, ага, – передразнила меня Лена, словно меня уже можно списать со счетов.

– Нет, ну а что? Библиотекарем лучше, что ли? Со скуки помрешь…

– Сёрфер – это даже не профессия.

– Это спорт. Топовые спортсмены участвуют в Олимпийских играх, – обиделся я.

– Сёрфинг не олимпийский вид спорта, – возразила она (черт, почему она такая умная?). – К тому же, если хочешь добиться успеха, придется научиться ждать своей очереди и уступать волны другим.

– Каждая волна – это возможность, а море общее.

– Вот именно. Море общее, поэтому так важно следовать правилам и делить его с другими.

– Что-то не видно, чтоб Китаец и его банда с кем-то делились. – Я сел на полотенце. – В море не зайдешь, даже песок не смей трогать, если они на пляже. Вся эта тема с очередью работает только при Хайме.

– Да, но они тут главные, а мы еще только начинающие, поэтому логично, что…

– Логично, значит? Но тебе же нравится читать про парней, которые сделали выбор и знают, что делать со своей жизнью? Вот я и решил, что каждая волна – это шанс, и я не упущу его, раз он мне представился. Если есть возможность выиграть, я буду выигрывать.

Высказавшись, я вскочил и побежал в воду к остальным, оставив Лену одну на песке.

[…]

До моего отъезда из Суансеса оставалась лишь пара сентябрьских дней, и во дворце началась суматоха. Чемоданы, рекомендации, прощальные подарки. Я не знал, захочу ли сюда когда-нибудь вернуться. А дома нас ждали перемены, которые вряд ли придутся нам по душе.

– Ты, часом, не влюбился?

Бабушка Марта, лежа на шезлонге на террасе, хитро посмотрела на меня.

– Кто, я? Вот еще. В кого тут влюбляться?

– Мало ли. Например, в ту хорошенькую девочку, которая всегда ходит на пляж с книжкой.

– В Лену? Я? Не смеши меня, бабушка! (Хорошенькая? Бабушка тоже считает, что Лена хорошенькая? А я думал, это только я один заметил.)

– Не знаю, в чем дело, но ты будто витаешь в облаках. Грустишь, что уезжаешь?

– Просто не выспался. Устал.

– Тогда, милый, отдохни перед долгой дорогой. Не ходи на пляж сегодня.

Тут бабушка лукаво улыбнулась, а я схватил полотенце и доску и, не обращая внимания на ее усмешку, выскочил из дворца дель Амо.

[…]

Целовался я ровно два раза в жизни. За год до того с одноклассницей Меган, а потом, спустя пару месяцев, с ее подружкой Кэти. Она позволила мне потрогать ее за грудь под одеждой. Сейчас, когда я это вспоминаю, то понимаю, что мне не то чтобы хотелось ее потрогать – мне было просто любопытно, а главное, я должен был это сделать, чтобы не ударить в грязь лицом перед парнями. Мой одноклассник Роб Тейлор утверждал, что уже потерял девственность, но я ему не верил. Мой брат Пабло ничего не говорил, зато таскал в рюкзаке презервативы. Я попросил у него один, но он расхохотался и не дал. Я так и не узнал, насколько далеко у него дело зашло с Рут, но я и не спрашивал. И с Леной я ничего не собирался делать в тот вечер, мы ведь даже не стали парой, хотя бы на это лето.