Читать онлайн Рейс в одну сторону – 2

Глава 1

После странного звука, раздавшегося в медкабинете, дверь оставалась закрытой. Никто оттуда не выходил в течение долгой напряженной минуты, и Трясогузов, быстро глянув на Канарейкина, жестом показал, что надо бы подойти и, хотя бы, дверь открыть, чтобы всё, наконец, увидеть.

Канарейкин встал со стула. Книжка снова упала на пол, но охранник даже не оглянулся. Он подошел к кабинету и тихо постучал. Ему не ответили. Он оглянулся на Трясогузова.

– Стучи еще! – сказал толстяк.

Охранник снова постучал и крикнул в замочную скважину:

– У вас там всё нормально, Маргарита Павловна?

– Да, да, всё прекрасно! – тут же ответила Кондрашкина, хотя голос ее был каким-то странным.

– Я вам нужен? Можно к вам зайти? – вновь спросил Канарейкин.

– Нет – у меня осмотр! – строго ответила она. – Я сама позову!

Канарейкин пожал плечами.

– Слыхал?

– Ага, – ответил Трясогузов. – И часто у нее так?

– Первый раз: никогда раньше там никто так не падал, – ответил Канарейкин.

– Понятно.

Трясогузов снова посмотрел на фотографии охранника: счастливое, в общем-то, лицо ребенка, пусть и сидевшего в инвалидной коляске. Наверное, Альфред в детстве тоже выглядел вот таким же довольным жизнью, только он ничего не помнил о том времени…

Дверь медкабинета, наконец, открылась: вышла Елена – бледная, и, словно, еще более худая.

– Пока, Рит, – сказала она тихим голосом и, не глядя на Трясогузова, подошла к невидимой двери, тут же открывшейся перед ее носом, когда она тихо произнесла «волшебные» слова.

– Прошу, – сказала Кондрашкина Трясогузову, тревожным взглядом провожавшему Елену.

– Что с ней? – спросил он, как только въехал в кабинет.

Кондрашкина улыбнулась:

– Обычные женские дела, которые вам не должны быть интересны. Ну, что ж, займемся вами?

Маргарита вновь достала из ящика стола серебристый кубик и положила его рядом с медкартой Трясогузова.

Он хотел заглянуть в эту карту, чтобы хотя бы прочесть диагноз, или еще что-нибудь, говорившее о его лечении, но Маргарита, проследив за его взглядом, закрыла карту и, облокотившись о спинку стула, спросила:

– Как вы себя сегодня чувствуете? Подождите, не отвечайте, – она вытянула вперед руку, – сначала ответьте, как вы спали сегодня ночью?

Трясогузов пожал плечами, потом стал вспоминать.

– Ну, и как же вы спали? – вновь повторила Маргарита свой вопрос, слегка раздраженная затянувшейся паузой.

– Вы знаете, – ответил Альфред, – мне перестали сниться обычные сны, вернее, снятся, но уж больно странные они какие-то.

– Почему вы называете их странными?

– Ну, потому что, так и есть! – ответил он, удивляясь, что Маргарита не смогла его понять.

– А если конкретнее?

Трясогузов вновь на секунду задумался.

– Ну, мне снится одна и та же женщина, которая пропала с нашего корабля, когда мы плыли сюда, на «Цитрон». Многие, в том числе и я, посчитали ее тогда мертвой. Но она снится мне и, вроде как, зовет куда-то, а я ничего понять не могу.

Маргарита внимательно на него посмотрела.

– Вас связывали личные отношения?

Трясогузов улыбнулся:

– Нет, мне она, в общем-то, была безразлична, как женщина, но вот, моему другу Штукку…

Маргарита вновь подняла руку в протестующем жесте:

– Нет, о друзьях мы не будем сейчас говорить – только о вас. Итак, она вас куда-то зовет, но вы не можете понять, куда, так?

– Да, – кивнул Альфред.

– Вы можете описать обстановку, в которой вы, в тот момент, находились?

– Ну, примерно, – сказал Трясогузов, вспоминая детали. – Остров, какой-то, где много солнца; ветерок такой слабенький-слабенький; песок, как на пляже. Много, очень много песка. И, вы знаете, скорее всего, это не песчаный карьер, и даже не пляж, а, наверное, часть пустыни.

– Так, хорошо, – снова перебила его Маргарита, – мне нравится, что вы можете так много вспомнить, несмотря на то, что эти сновидения могут длиться всего несколько секунд, но наш мозг, за это время, может запомнить всё до мельчайших деталей. А теперь, напрягитесь и вспомните, пожалуйста, что она вам говорила, и как звала к себе, то есть, какие жесты при этом использовала, например.

Трясогузов снова задумался: о своих собственных снах с ним так долго еще никто не говорил. У него даже голова разболелась от этих воспоминаний, но он старался сделать так, как просила Кондрашкина, вытаскивая из памяти деталь за деталью.

Прошло около часа. За это время пришел Рыльский, ее неизменный сменщик. Она ему мягко сказала, что ей нужно еще поработать хотя бы полчаса. Рыльский, будучи дотошным типом, хотел было, возразить: почему, мол, он должен сидеть в коридоре с этим чудовищем, как он назвал Канарейкина, и ждать, пока она там доделает то, с чем должна была управиться еще вчера.

– Еще вчера, вы понимаете?! – неожиданно повысил голос Рыльский, словно она отнимала у него самое дорогое в жизни.

Маргарита спокойно на него посмотрела и сказала:

– Я отработаю это время.

– Но как? – вскричал Рыльский, глядя возмущенными маленькими глазками через, покрытые испариной, очки.

– Я приду… Какого там, получается, числа?

– 19-го января – Крещение Господня, Маргарита Палн-на! – крикнул ей в лицо Рыльский.

– Не надо так орать – я прекрасно вас слышу, – ответила она, прикладывая руку к голове.

– Не уверен! – тем же тоном ответил он.

– А чегой-то вы так с дамой разговариваете? – подал голос Трясогузов.

Рыльский удивленно оглянулся:

– Это еще что такое? – спросил он, указывая пальцем на Альфреда, который, как ни в чем ни бывало, сидел, раскачиваясь в своем кресле, как маленький ребенок.

– И прекратите скрипеть своим стулом… – начал, было Рыльский.

– Это не стул, а кресло, уважаемый, – ответил Трясогузов и улыбнулся. – А если хотите точнее, то это инвалидное кресло, выпущенное в 1987-м году, сделанное из стали прекрасного качества – той самой, советской стали, а не этого…

– Вот только сейчас не надо мне тут… Не надо, понимаете ли, восхвалять…

– Никто и не восхваляет: просто, факты – упрямая вещь: этому креслу тридцать с лишним лет. А на современном дерьме я бы далеко не уехал, в буквальном смысле.

Рыльский покраснел, как рак, и, снова повернувшись к Кондрашкиной, с жаром спросил:

– Ну, так и что же мы с вами решим?!

– Так, как я сказала: полтора часа свободного времени ваши, и произойдет это на Крещение. Согласны?

Рыльский кивнул и тут же вышел в коридор, не забыв кинуть злобный взгляд на Трясогузова. Когда захлопнулась дверь, Альфред, показывая большим пальцем себе за спину, спросил:

– Он теперь будет мне мстить?

Кондрашкина хихикнула:

– Ну, если только, не знаю даже, заставит вас подняться с вашего кресла и самому туда сесть, а так… Да что он может? Не переживайте даже. И да, впредь не советую вам влезать в разговоры взрослых людей, вам понятно?

– А сколько вам лет, если не секрет? – спросил неожиданно Трясогузов.

Маргарита улыбнулась:

– Вот это я называю хамством: дама всегда скрывает свой возраст, и неприлично спрашивать ее об этом – лишь годовые кольца на срезе могут сказать всю правду.

– Ух ты, жуть какая, – сказал Трясогузов и передернул плечами. – Вам самой-то не страшно так шутить?

– Нет, – ответила Кондрашкина, крутя кубик пальцами. – Мне и так здесь каждую смену… Ой, извините – мы отвлеклись.

Она мотнула головой, словно сбрасывая что-то гнетущее лишнее, мешающее работе.

– Итак, расслабьтесь и слушайте только мой голос. Раз, два, три…

Трясогузов, следящий за кубиком, вновь куда-то поплыл, оказавшись в сосновом лесу, наполненном запахом хвои от раскаленной на солнце смолы.

Когда через сорок минут в дверь постучал Рыльский (Маргарита знала этот нервный мелкий стук), она начала обратный отсчет:

– Десять, девять…

Трясогузов пришел в себя.

– Где это я? – спросил, он, широко открыв глаза, непрестанно охая и ахая.

– Может хватит? – спросила Маргарита усталым голосом, – здесь вы, и никуда не убегали.

Трясогузов потянулся, как от долгого сна.

– Как приятно иногда походить по лесу, да без этой чертовой коляски, – он с силой ударил локтем по вытертой деревянной ручке, и, видимо, попал нервом по ребру подлокотника.

– Ой, блин, больно-то как?

Маргарита усмехнулась:

– Хорошо, что мужики не рожают, правда?

– Ага, вот это самое прекрасное в нашей жизни, – отозвался Трясогузов, потирая ушибленное место.

Кондрашкина вновь что-то писала в его карте и он, уже, не старясь туда заглядывать, спросил:

– А что, все-таки, случилось с Еленой?

Маргарита вздохнула:

– То самое, о чем мечтают многие женщины.

– А о чем мечтают… Подождите, то есть, вы хотите сказать, что Елена…

– Да, – тихо, почти одними губами сказала Маргарита, указав глазами на закрытую дверь.

Трясогузов понимающе кивнул и также тихо добавил:

– Но, ведь, за годы моей работы на архипелаге, я не помню ни одного случая, чтобы…

– Вот именно, – ответила Кондрашкина, не меняя тональности в голосе, – и об этом ни одна душа не должна знать, вы меня поняли? Я случайно проговорилась, поэтому, вы должны меня понять и… простить, что не смогла сдержаться. Мы договорились? – она так на него посмотрела, будто и впрямь надеялась, что этот толстый весельчак, любящий потрепаться где надо и не надо, вдруг будет держать в тайне этот дамский секрет.

Трясогузов кивнул. Маргарита кивнула в ответ, как бы скрепляя договор о совместном молчании.

– Предупреждаю вас, если вы нарушите свое слово, тогда это может плохо кончиться для всех нас, – прошипела Маргарита.

– Не понимаю: как это касается нас с вами? – в ответ прошипел Трясогузов.

– Потом, как-нибудь, объясню, – она снова кивнула на дверь, к которой, скорее всего, прильнул Рыльский, если только за ним не следил Канарейкин. – Вот, возьмите ваши задачки, и 19-го числа, в семь утра быть здесь: моя смена начнется намного раньше.

– Понял вас, – ответил толстяк уже нормальным голосом.

– Прекрасно. Значит мы договорились?

– Конечно. До свидания.

– До свидания, – ответила Кондрашкина и Альфред направился к двери.

Рыльскому не терпелось войти и он, увидев на пороге Альфреда, немного растерялся.

– Лыжню! – крикнул Трясогузов.

Рыльский чуть ли не отскочил он резвого «лыжника», проехавшего, как катер, а потом, кашлянув, вошел в кабинет.

– Это я, – сказал он, оглядываясь на закрытую дверь.

– Вижу, – ответила Маргарита, отрывая глаза от заполняемых бумаг. – Дайте мне еще три минуты и кабинет будет свободен.

– Пожалуйста, пожалуйста – только помните, что тридцать минут вы себе прибавили, так что приходите на смену к половине седьмого – не ошибетесь, – на его лице появилась такая мерзкая улыбка, что Маргарита не преминула тихо сказать:

– Крыса.

– Что вы сказали? – спросил Рыльский, надевая свой халат, сняв его с общей вешалки.

– Нет, ничего – вам показалось, – ответила Маргарита и встала из-за стола.

Вечером у нее состоялся разговор с Полозовым. Профессор был сам не свой, узнав новости, достойные разве что достоверных слухов о начале ядерной войны.

– Марго, ты, конечно чудо…

– Причем тут я, Семен Павлович: это природа-матушка, ну и, счастливый случай в виде того слесаря.

– Как там его зовут, кстати? – зачем-то поинтересовался Полозов.

– Кажется, Сергей. А вам это зачем? – удивилась Маргарита.

Полозов глянул на нее, как на ребенка:

– Не плохо бы и его обследовать, раз такой случай, как ты считаешь?

Она через секунду кивнула:

– Точно – он первый, кто смог…

– Вот именно! – поднял Полозов вверх указательный палец. – Сколько случаев мы наблюдали, но этот, я бы сказал, поистине уникален, так что – вперед, коллега!

Маргарита радостно улыбнулась: еще одна научная работа в ее копилку, а уж начальство позаботится о том, чтобы дать жизнь ее дальнейшим исследованиям.

– Послушай, Марго, ты ей давала всё препараты, о приеме которых мы с тобой договаривались?

– Конечно! – ответила она. – А что такое?

Полозов помялся.

– Ты знаешь, есть у меня одно подозрение: думаю, что их действие – это, скорее, побочный эффект, нежели целенаправленное воздействие.

– Что вы хотите этим сказать? – непонимающим взглядом уставилась она на него.

– Скорее всего – это случайность, чем закономерность – вот, что я хочу сказать. И я думаю, нам придется на какое-то время остановиться в своем рвении.

– То есть, как? – чуть ли не вскричала она. – У нас же получилось!

Полозов досадливо махнул рукой.

– Это у подруги твоей получилось, а не у нас!

– И что?

– И ничего! Думать надо, и смотреть внимательнее!

– О чем думать, куда смотреть?

– Марго, ты же не маленькая девочка, и прекрасно понимаешь, что здесь не будет никакой новой жизни…

– Что вы такое говорите, профессор?! – вновь вскричала она.

– Ты можешь так не орать! – в свою очередь, крикнул он.

– Могу! – заорала она и встала с дивана.

– Аккуратнее – там сиденье, того и гляди, пружиной прорвется, – сказал он тише.

– Не мои проблемы! – бросила она снова. – Давно вам говорила: сходите к слесарям – они вам… Да какого черта? – снова вскричала она. – Почему я должна это выслушивать?!

– Если ты не успокоишься сама – это сделаю я, понятно? – сказал он, как можно тише, чтобы Кондрашкина прислушалась к его словам. Этот прекрасный способ подчинения был им подсмотрен в школе у одной учительницы. Она, проводя уроки, говорила так тихо, что ученики вынуждены были ее слушать, успокаивая друг друга, и, в кабинете стояла полная тишина.

Полозов подал, наконец, голос:

– Марго, ты знаешь, я редко тебя о чем прошу, но, пожалуйста, уговори ее сделать аборт.

В эту минуту Полозов был очень серьезен, но Кондрашкина не хотела уступать.

– Зачем мне ей об этом говорить? – спросила он сквозь зубы, зло глядя на Полозова.

Тот вздохнул и отхлебнул горячий чай, обжигая при этом язык

– Ты же знаешь, где мы работаем…

– И что? – упрямо спросила она, прекрасно понимая, что он хочет ей сказать.

– Атомная энергия, радиация повсюду, пусть они и говорят о какой-то там защите, плюс – воздействие новых лучей, названия которых я даже выговорить не смогу. Скажи честно, ты веришь в эту защиту? Если у тебя самой вдруг будет схожая ситуация, ты как поступишь: правильно или неосмотрительно?

Кондрашкина не хотела слушать, а, тем более, смотреть в его сторону, но она посмотрела и с упреком сказала:

– Вы прекрасно знаете о моем бесплодии, и вы также хорошо помните, что я никогда не шла против вас, но…

– Что «но», моя хорошая? – спросил он успокаивающим голосом, будто говорил сейчас с дурочкой, а не с, без пяти минут доктором наук. – Я отвечу тебе твоими же словами: природа-матушка непредсказуема – ты может забеременеть при полном своем бесплодии в любой момент, как бы парадоксально это ни звучало, но… – он специально не договорил последнюю фразу, откинувшись на спинку стула, насмешливо глядя на Маргариту.

– Я против, и в этом вы меня не переубедите, – сказала она упрямо, но Полозов слышал в этом упрямстве лишь обиду, родившуюся из-за ненужной дружбы с этой несчастной пациенткой – Коржиковой.

Полозов вздохнул и снова отпил чай, забыв, что там, по-прежнему крутой кипяток, не успевший остыть за время их горячего спора. Он слегка обварил себе губы, но, будто, не обращая внимания на жгучую боль, спросил:

– Ты же понимаешь, что может родиться урод? – он попытался заглянуть ей в глаза, но Маргарита отвернулась.

– А если нет! – чуть ли не вскричала она. – Вдруг это всё ерунда? Вы сами вспомните: на объекте долгие годы не было ни одной беременной женщины, и вдруг такое чудо! Понимаете, что может случиться, если вдруг все начнут здесь беременеть?

– Ну, тогда я не знаю… – развел руками Полозов, – будет демографический взрыв с непредсказуемыми последствиями.

– А я вам скажу, что будет: вы сами, лично, поведете всех на аборт? Представляете себе картину?

Полозов неуверенно кивнул.

– Примерно представляю, если только не брать во внимание, что поведу их не я лично, а тот «вечно улыбающийся» придурок со своими здоровенными медсестрами, которому любая смерть в радость…

– И вы готовы присоединиться к этому придурку? – горячо спросила Маргарита. – Чем вы тогда будете от него отличаться: возрастом, званием, или, не знаю, разным профилем?

– Марго, ты про мой профиль лучше не заикайся – я психолог, а не мясник, и поэтому…

– И поэтому, – перебила она его, – вы можете решать, кого убивать, а кого нет, пусть это всего лишь эмбрион?

– Почему сразу всё сводится к обвинениям в убийстве, девочка моя? Я же говорю, здесь может получиться такой выводок мутантов, что, даже и не знаю, чем это, в итоге, может закончится.

Маргарита бросила на него гневный взгляд:

– А вам и не надо ничего знать: жизнь сама расставит всё на свои места!

– Ха, ха, ха, – грустно произнес профессор. – Жизнь может так всё устроить, что наш с вами сегодняшний разговор будет потом казаться приятным словообменом, а никакой не стратегией по уничтожению мирного населения, как вы изволили выразиться.

Маргарита встала и собралась уходить. Полозов ее не задерживал: он устал за день, как собака, и теперь хотел только прислонить одну из пылавших своих щёк к холодной подушке.

– Я против, – вновь повторила она, не оборачиваясь. – И это мое последнее слово. Если же вы будете настаивать, я буду жалеть, что тогда это был всего лишь муляж…

Полозов горько улыбнулся и кивнул, соглашаясь с ее словами: он и сам был бы не против, но администрация «Цитрона» иногда бывает так убедительна. Полозов не мог ей всего рассказать, чтобы еще больше не расстраивать свою ученицу. Когда за ней захлопнулась дверь, он допил чай и лег на диван.

Она вышла из кабинета. В ней клокотала кровь, и мышцы готовы были к неравному бою со стариком, пусть он и был ее давним наставником: сейчас это был враг номер один, и она готова была перерезать ему горло скальпелем, если б он был у нее под рукой. Она искренне не понимала, как можно распоряжаться чужими жизнями, когда еще ничего неизвестно, и, может быть, всё было бы хорошо и ребенок родился бы здоровым. Почему тогда Елена забеременела именно сейчас: может, природа дала всем знак, что здесь, на «Цитроне», наступило то время, когда очистился воздух, когда вода стала пригодна для купания, или, в конце концов, человеческий организм приспособился, наконец, к тем дозам радиации, от которых раньше умирали не только эмбрионы? Кто может быть уверен в обратном?

Нет, она не могла понять и принять настойчивых рекомендаций Полозова уговорить ее подругу сделать непоправимое.

– И не буду, – тихо прошептала Маргарита, идя по коридору в свою комнату отдыха. Навстречу ей шел Малыш, сунув руки в карманы и похожий, в этот момент, на уличного хулигана. Он поравнялся с ней, и проходя мимо, процедил сквозь зубы:

– Здрасьте.

Она посмотрела на него так, будто видела перед собой кусок говорящего дерьма. Не сбавляя шага, Маргарита продолжила свой путь до комнаты.

Малыш оглянулся на нее и отметил в своей башке, что эта цыпа вполне ему подходит.

Он послал воздушный поцелуй вслед уходящей Кондрашкиной и пошел своей дорогой, прокручивая в голове, что Трясогузову надо бы дать еще одно задание – личного свойства. Малыш злорадно ухмыльнулся, предвкушая, как Трясогузову будет неприятно выслушивать очередной приказ старшего по смене.

Глава 2

Кондрашкина потратила весь свой выходной на трудный разговор с Полозовым. Как теперь она будет смотреть в глаза Елене, когда, подчинившись этому чудовищному приказу, сообщит ей еще одну новость, от которой впору в гроб ложиться? В душе Маргарита была против такого решения профессора, но она чувствовала, что идея уничтожения только что народившейся жизни исходит не от него. Сам по себе профессор был добрым человеком, не способным на злодеяния: за много лет их совместной деятельности, он проявил себя, как человек исключительного благодушия и любви к человечеству. Но то, что произошло вчера – это было явно не от Полозова, если можно так выразиться. Кто же тогда заинтересован в этом злодействе? Чья невидимая рука творит странные вещи на объекте, где аборт стоит не на первом месте? Кондрашкина не хотела верить в то, что инициатором таких решений выступает главный над объектом – Морозов К. К., ее босс и покровитель. Она также не верила в то, что именно Морозов установил за ней слежку, когда ею, в собственном кабинете, была проведена первая за год «дезинфекция». Так, до конца и не разобравшись с тем ночным посетителем, которого могло и не быть, что не укладывалось в дурацкую гипотезу Рыльского, пусть он и слышал какие-то звуки девять лет назад, она начала застилать свою кровать. Однако, мысли не оставляли ее в покое, и одна особенно настойчиво лезла в голову: кто же кашлянул в ту ночь, эхом повторяя ее кашель, если вентиляция не издает таких звуков?

Она совсем запуталась, да еще и Елене надо что-то сказать, а это всё равно, что просто убить молодую девчонку, не дав ей шанса побыть матерью.

– Да пошел ты к черту! – сказала Маргарита, когда старательно укладывала свое одеяло.

– Ты что-то сказала? – спросила соседка по комнате.

– Нет, это я так – в сердцах, – ответила Маргарита, – вспомнила кое-что.

– Не поделишься?

– Не хочу. Потом как-нибудь, – ответила Маргарита женщине, которую мало знала. Она не привыкла изливать душу перед первыми встречными, хотя с этой соседкой делила комнату пять или шесть лет.

– Ну, смотри, подруга, а то, может быть, пригодились бы друг дружке в трудные времена, – сказала та.

Маргарита искоса на нее глянула, но ничего не ответила: трудные времена уже наступили, только мало, кто об этом знает.

Женщина ушла. Маргарита не знала ее имени и, честно говоря, не старалась узнать, но что-то в ней скрывалось пугающее. Маргарита, как ни старалась, не могла определить, отчего возник тот внутренний страх, когда та с ней заговорила. Кондрашкина не знала, также, где она работала, и это тоже вызывало некоторое смятение.

– Да что ж такое-то? – спросила она себя тихо, и боязливо оглянулась: не прислушивается ли кто еще к ее мыслям вслух.

Сейчас ее угнетало одно: нужно было поговорить с Коржиковой о ее беременности. И еще, она была категорически против настойчивого предложения Полозова об аборте, даже если это было и не его решением, а приказом сверху уговорить Маргариту сделать непоправимое.

– Я лучше сама всем вам аборт сделаю, – сказала она, мысленно обращаясь и к Полозову, и к неведомым начальникам, пытавшимся устроить на объекте настоящий ад. Она ярко себе представила, как вспарывает какому-то незнакомцу живот и при этом говорит, что от этой операции будет только польза. В этом незнакомце были и черты Полозова и всех заместителей сразу, потому что нельзя было определить «серого кардинала».

Кондрашкина редко рисовала в своем воображении кровавые картинки, но сегодня не сдержалась.

– Привет, Рит, – сказала Елена, неожиданно подошедшая сзади, когда Маргарита, причесывая волосы перед зеркалом, опустила в тот момент глаза, рассматривая свои старые малиновые тапочки.

Маргарита вздрогнула.

– Ты меня так напугала! – выдохнула она.

– Я? – удивленно подняла аккуратно выщипанные брови Коржикова.

– Ты, ты, – ответила Маргарита и рассмеялась, давая выход накопившимся за день эмоциям. Коржикова подхватила ее смех, но особой активности в нем не чувствовалось. Маргарита заметила какое-то беспокойство Елены, но предпочла дождаться, пока та сама раскроется.

– Как у меня дела, а, Маргош? – спросила Елена грустным голосом.

– Нормально у тебя дела, – ответила Кондрашкина, – а что тебя волнует?

– Даже не знаю, – пожала плечами Елена. – Мне все кажется, что я не имею права быть матерью, и что эта история с беременностью вообще не про меня – я не думала, что это происходит так неожиданно…

– Послушай, хорошая моя, – сказала Маргарита, и взяла в свою горячую руку ее холодную, как замороженная рыба, ладонь, – беременность – это всегда неожиданно, по крайней мере, в большинстве случаев. У тех, кто планирует ребенка, откладывает сроки, накупает кучу детских вещей, называя их «самым необходимым», как правило, детей не бывает. А вот когда всё происходит спонтанно, тогда – это самое оно и есть.

– Ты так думаешь?

– Да, я так думаю! – с уверенностью в голосе ответила Маргарита. – И тебе тоже советую так думать, а, прежде всего, не забивать голову всякой ерундой, что ты не годишься для материнства. Ты знаешь, что это ощущение может прийти и во время беременности, предположим, на середине срока, и даже во время кормления грудью?

– Нет, – замотала головой Елена.

– Ну, да – ты у нас сейчас в таком положении, что все ресурсы твоего организма, в том числе и мозговая активность, направлены на развитие плода.

– Кого? – переспросила Елена.

«Совсем отупела», – подумала Кондрашкина, и изо всех сил постаралась одарить Елену теплой, почти сестринской улыбкой.

– Твоего будущего малыша, конечно же!

– А-а, – протянула Коржикова.

– Вот тебе и а-а, – ответила ей Маргарита, и обе улыбнулись.

Кондрашкина говорила с такой уверенностью, что и сама начала верить в свои слова, а с настойчивым пожеланием Полозова – она, как-нибудь разберется.

Коржикова сидела рядом, опустив голову, и не переставая шмыгать носом.

– Ты простыла, что ли? – спросила Маргарита.

– Не знаю, наверное, – ответила та, не глядя на Кондрашкину.

– Так, делаем вот что. Сейчас я позвоню кое-кому и потом мы с тобой пойдем в одно место, где твое настроение улучшится, а насморк пройдет. Согласна?

Елена пожала плечами: похоже, сейчас ей было всё равно – хорошее у нее настроение или плохое. Маргарита отлично ее понимала, учитывая, что отец будущего ребенка, то есть, тот самый слесарь Сергей, совсем не подходил на роль папаши… И тут она поймала себя на мысли, что сама решает за потенциального отца его дальнейшую судьбу, хотя только что втолковывала Елене, что всё со временем наладится, и что она почувствует себя матерью в ближайшее время. Так почему же и Сергею не почувствовать себя настоящим отцом, когда он узнает эти радостные вести?

Она откинула эти ненужные сейчас мысли и сосредоточилась на другом. Необходимый звонок нужно было делать оттуда, где было бы мало посторонних ушей, а лучше, чтобы никто не присутствовал при разговоре. Телефонов на объекте было мало – за каждым отделом был закреплен свой телефонный номер и отдельный аппарат, висящий на стене: странное правило администрации по расположению аппарата в кабинетах, было распространено на всех объектах. Кто-то однажды сказал, что если телефон стоит на столе, то под выдвижным ящиком, например, можно помесить подслушивающее устройство, не нарушавшее целостности пластмассового корпуса аппарата, и потому незаметное для посторонних глаз. Маргарита помнила, что, кроме ее кабинета и лаборатории, где работала Елена, такой же аппарат был у «много улыбчивого человека» – второго медика на том же уровне, где располагался кабинет Кондрашкиной. Также, телефон был в столовой, и еще – в транспортном отделе, но там она никогда не была, как, впрочем, и в других местах, где вход был строго по спецпропускам. В их женской комнате также был старый аппарат, висевший здесь на всякий случай, но в комнате всегда много народу – и днем и ночью. Помнится, был еще один – в слесарной мастерской, где работал тот самый Королев, который, похоже, остался недоволен прошлым медосмотром.

При этом воспоминании она улыбнулась: ей нравилось, когда новички, сбитые с толку, начинали снимать брюки, и пугливо оглядывались, не смея задавать вопросов. И только Королев робко попытался было узнать все подробности, но Кондрашкина выставила его из кабинета, так и не раскрыв той «страшной тайны», почему нужно было раздеться. Да, похоже, именно, слесарка была единственным местом, куда можно было пойти: слесаря – ребята простые, к тому же, у них постоянно стоит шум из-за работающих станков, хоть их и называли бесшумными, по крайней мере, она постоянно слышала стук, крик, смех и еще какой-то гул, когда иногда проходила мимо слесарки. Да, когда стоит такой шум, телефонного разговора никто не подслушает, вот только, на другом конце провода, при таких децибелах, будет не слышно, о чем она хочет попросить одного из замов.

– Зараза! – сказала вслух Маргарита.

И тут снова вклинилась та самая женщина, имени которой она не знала, да и не хотела знать.

– Плохо тебе, подруга? – спросила та, показывая при насмешливой улыбке ряд плохих зубов.

Маргарита не хотела ей отвечать, но тут слова сами вырвались наружу:

– Мне позвонить надо, а я не могу.

Женщина удивленно на нее посмотрела:

– Так вот же – звони! – показала она рукой на висевший, напротив ее кровати, телефон.

– Нет, – замотала головой Маргарита, – мне нужна конфиденциальность.

– Как? – спросила женщина, противно сморщив свое желтое, будто пропитое лицо, со следами тяжелых болезней, названия которых было трудно выговорить даже такому опытному медику, как Кондрашкина.

– Чтоб не слышал никто, – ответила Маргарита, вздохнув.

– А-а, – ответила та. – Есть здесь одно место.

«Я так и знала, – подумала Маргарита, – у таких назойливых всегда есть, что предложить, в обмен на что-нибудь, нужное им в данную минуту».

Маргарита посмотрела на нее усталым взглядом, но та, спокойно ее «пересмотрев», вновь сказала:

– Да ты не бойся – не нужно мне от тебя ничего.

– Мысли мои читаешь? – спросила Маргарита, еле сдерживаясь, чтобы не послать ее куда подальше.

– Мне и читать ничего не надо – по тебе и так видно, что ты не хочешь связываться с такими, как я.

«Ох, ты, – подумала Маргарита, – вот это поворот!

– Это, с какими же, как ты? – спросила Кондрашкина, не имея ни малейшего желания ввязываться в долгие разговоры, которые тянут за собой ненужную информацию о посторонних людях, вроде тяжелой биографии или тому подобном, а следом идут разговоры об их проблемах, которые нужно срочно решить.

– Да, как тебе сказать, – ответила женщина, – я же с мужиками работаю – в машинном отделении. А там, кроме меня, никто работать не соглашался – одна я, дура, пошла против своих желаний…

Маргарита внимательно на нее посмотрела.

– А что не так с машинным отделением?

Женщина подняла на нее тяжелый взгляд:

– Не в курсе, значит, – кивнула она. – Ну тогда, в двух словах, история звучит так. В последнее время там умирают люди. «Пачками». Только вам, здесь – наверху, об этом никто не скажет, потому что нет никаких доказательств… – тут женщина прервалась и пугливо посмотрела на тех, кто стоял возле туалета и глядел в их, с Маргаритой, сторону. Кондрашкина проследив за ее взглядом, увидела четырех здоровенных, как лошади, бабищ (другого слова она не смогла подобрать), не замечаемых ею прежде, и, отвернулась.

– Доказательств чего? – спросила Маргарита, желая теперь дослушать историю до конца.

– Здесь я не могу с тобой разговаривать, – ответила та и еле-еле показала глазами в сторону пугающей «четверки».

– Кто они? – спросила Маргарита, стараясь поймать взгляд женщины, уставившейся в старое синее верблюжье одеяло, аккуратно лежавшее на кровати Кондрашкиной.

– О, подруга, тебе лучше не знать, – тихо ответила она. – Ладно, потом поговорим.

Она повернулась, чтобы уйти к себе, и в этот момент незаметно бросила через плечо несколько нужных Маргарите слов:

– Спроси в столовке про телефон.

Женщина перешла в свой угол, где легла на свою кровать, укрывшись с головой таким же одеялом, какое было у Маргариты.

– Лен! – крикнула она Коржиковой, заправлявшей в это время свою кровать. – Когда всё сделаешь, подойди ко мне, хорошо?

Та кивнула.

– Чего ты хотела? – спросила Елена, как только освободилась.

– Ты не знаешь, как зовут вон ту женщину, которая в углу лежит?

– Надька, что ли, Горошкина? – спросила Елена, округлив глаза, – а зачем она тебе?

– Да тут разговор такой получился… В общем, мне нужно было с ней поговорить, но она испугалась вон тех, – она показала глазами на странную четверку, продолжавшую стоять у туалета, и иногда перебрасывавшуюся короткими репликами.

– А, эти? – махнула рукой Елена, – не обращай на них внимания – они здесь временно поселились.

– Откуда они вообще? – спросила Маргарита.

– Их привезли на военном корабле, полмесяца или месяц назад, не помню. Короче, сначала они жили где-то на нижних уровнях, вроде как, прикрепленных к машинному отделению, а потом их перевели сюда – теперь они в столовке нашей работают.

– Поварами?

– Вот этого я не знаю, – мотнула головой Елена. – Хочешь, я у них спрошу?

– Нет, не надо, – остановила ее Маргарита, схватив за руку.

– Ты чего, Маргош? – удивилась Елена, пытаясь освободиться от железной хватки медика широкого профиля.

– Да так, показалось кое-что.

– Что показалось?

– Не спрашивай Лен – я сама уже ничего не понимаю. Ладно, давай уже пойдем, поедим что-нибудь, а то у меня желудок прилип к позвоночнику.

Елена хихикнула.

– Ну, пойдем, – сказала она, весело соскочив с ее кровати. – Только забегу в одно место.

– Давай, давай, беги, – ответила Маргарита.

«Какая она еще маленькая девочка, – подумала Кондрашкина, провожая взглядом тощую фигурку Елены, убегавшую в сторону туалета, ловко обогнув по пути ту чертову «четверку» с нижних уровней. – Да, как она будет здесь рожать, не представляю?»

Через минуту, когда Елена уже вышла из туалета, Маргарита вновь задала себе вопрос: «Почему она должна рожать именно здесь? Нет, ей надо перебраться на другой остров, где нет риска от радиации, и прочей гадости. Терсейра или Сан-Жоржи вполне для этого подойдут. Как я раньше этого не сообразила?»

Елена подбежала к ней и радостным голосом сообщила, что она уже всё.

– Ну и умничка! – отозвалась Маргарита, обдумывая план «эвакуации» Елены и ее будущего ребенка. Маргарита рассмеялась своим мыслям, будто речь шла о военной операции, в которой она была главнокомандующим.

– Ты чего, Маргош? – спросила Елена.

– Да так, о своем – о девичьем, задумалась, – ответила Кондрашкина, открывая дверь из комнаты отдыха и пропуская Елену вперед.

Шли они быстро. Маргарите некогда было ждать Елену, которая, то отставала от нее, то снова догоняла. Она всё время порывалась что-то спросить у Маргариты, но та, не обращая внимания на забегавшую, то слева, то справа, подругу, была полностью погружена в свои мысли. Наконец, Елена поняла, что прыгать бесполезно, и пошла своим обычным шагом, не пытаясь отвлекать занятую Маргариту.

Кондрашкина не хотела связываться с той женщиной, вдруг оказавшейся рядом в трудную минуту: ей всегда не нравились такие «случайные» помощники и их услуги, какими бы необходимыми они ни были. И то, что та заверила Маргариту в своем бескорыстии, ничем нельзя было подтвердить, а быть в долгу у неизвестно кого, ей, ох как не хотелось.

Подруги пришли в столовку. Набрав еды, сели за столик. Маргарита начала есть невкусную картошку с рыбой, а Елена принялась за какую-то кашу неопределенного цвета: Маргарите некогда было разглядывать, что у той в тарелке – она лишь обратила внимание, что молодая, пока еще не мамочка, опять сморщилась, когда сунула нос в свою тарелку, и тут же отвернулась: ее снова тошнило. Глядя на Елену, Маргариту чуть саму не вывернуло наизнанку, и она, посмотрев в сторону выхода, увидела, как в столовку въезжает Трясогузов в сопровождении своего приятеля Ральфа Штукка.

Трясогузов, не заметив знакомых приятных женщин, тут же направился к раздаточному столу и, набрав себе полный поднос, сказал что-то раздатчице, а потом с видимым удовольствием отъехал от ее рабочего места. Раздатчица начала верещать ему вслед, как машинная сигнализация. Трясогузов же, довольно улыбаясь, отъехал на приличное расстояние от любительницы кроссвордов, и, найдя себе место, удобно устроился там со своими тарелками, ожидая, пока придет его товарищ.

Кондрашкина отвернулась: не хотелось ей сейчас разговаривать с толстяком – пусть лучше он сосредоточится на еде и правильном пищеварении, которое не предполагает долгих разговоров на медицинские темы.

Елена, тем временем, попробовала съесть пару ложек, и, о, чудо, через полминуты так наворачивала кашу, что у Маргариты глаза на лоб полезли: никогда она не видела такой скорости поедания той еды, от которой только что человека выворачивало наизнанку.

Теперь она с удовольствием смотрела на Коржикову, уплетающую и кашу, и огурцы, и компот. А потом она захотела себе добавки, причем, требовательным голосом попросила Маргариту сходить самой к раздатчице и взять того же самого, что она только что съела.

– И хлеба побольше! – крикнула Елена вдогонку Маргарите. Та, обернувшись, кивнула, и в это время врезалась в Ральфа Штукка, который всё еще стоял в очереди: как они разошлись с Трясогузовым, Маргарита не увидела, но, лишь раз взглянув на рыжего великана, поняла, что у того не совсем здоровый вид.

– Извините, – пробормотала она.

– Ничего, – ответил Штукк, как-то вымученно улыбаясь, – мне даже приятно.

Маргарита улыбнулась в ответ и отошла в конец очереди.

Ральф, тем временем, отвернувшись и, полагая, что Маргарита еще не ушла, повернулся со словами:

– Хотите, я уступлю… – но, увидев, что ее уже нет, глянул на толстяка, одолевшего, к тому моменту, почти весь свой завтрак. Ральф, набрав себе, наконец, полных тарелок с картошкой, винегретом, резаными фруктами, медленно повернулся и, старательно удерживая поднос, направился к Трясогузову. Как только до стола толстяка осталось два метра, в столовую вошел Малыш. Трясогузов издали увидел эту ненавистную обожженную рожу и сказал, только что подошедшему Ральфу:

– Если бы я все не съел – у меня бы аппетит пропал.

– А что такое? – участливо спросил Штукк.

Трясогузов, держа в руках вилку, на которой еще оставался маленький кусочек жареного мяса, показал ею в сторону Малыша:

– Видишь вон того урода?

– Какого именно? – спросил Штукк, быстро оглядываясь, окидывая взглядом очередь.

– Тот, что с обожженной мордой?

– А этот? Ну, вижу.

Трясогузов сделал многозначительную паузу, и, подождав, пока Штукк оторвется от еды, медленно произнес:

– Это и есть тот самый Малыш, который пропал с корабля вместе с нашей Светкой!

Глава 3

Штукк не донес ложку до своего рта:

– Кто?

– Да, да, – закивал Трясогузов, – это тот самый урод и есть! Жаль ты его не увидел, когда ворвался в ту каюту, где он меня держал.

Штукк оглянулся и уставился на Малыша. Трясогузов, боясь, что Малыш заметит, с каким вниманием на него смотрит огромный охранник, может позже сделать любую гадость, которая нанесет вред Ральфу или самому Трясогузову. «А что, собственно, он сделает? – подумал про себя толстяк. – Над Штукком он власти не имеет: Ральф проходит совершенно по другому ведомству. Если же Малыш захочет подобраться с другой стороны…» Здесь мысль Трясогузова остановилась, и он понял, что у него начинается паника, когда еще ничего не произошло, а он уже накручивает себя по полной программе.

– Да, это не есть хорошо, – произнес Трясогузов, уставившись на полный стакан компота Ральфа.

– Что ты сказал? – спросил, обернувшись, Ральф.

– Да, так, болтаю всякую чушь – не обращай внимания, – ответил Трясогузов и махнул рукой.

Штукк снова оглянулся, но на этот раз, его взгляд не задержался на Малыше и доли секунды. Он вновь вернулся к еде и залпом выпил компот.

Трясогузов облегченно выдохнул: никуда этот поддонок не денется, так что, пусть Штукк наслаждается видом, так сказать, и копит злость.

С этими успокаивающими мыслями он неспеша допил свой компот и стал смотреть по сторонам. Наткнувшись взглядом на Елену, с жадностью доедавшую остатки картофельного пюре, он, хотел было, подъехать и поздороваться, ну, или хотя бы кивнуть, мол, я вас помню. А потом вдруг подумал, что не надо навязываться тому, кто тебя совсем не ждет. Такие мысли к нему приходили довольно редко, но уж если они нежданно появлялись, то к ним следовало прислушиваться, и, успокоившись, подумать о своих делах. На этот раз он решил нарушить это давнее свое правило и, бросив взгляд на Ральфа, который собирал пустые тарелки в поднос, сказал, что отъедет ненадолго вон к тому столику.

– Ну, давай, – отозвался Ральф.

Вот за что Трясогузов уважал своего товарища, так это за то, что тот никогда не лез в душу, когда его об этом не просят. Поступил он так и сейчас. Поднявшись из-за стола, и держа тяжеленный поднос, как перышко, Штукк пошел к ряду столов, где уже громоздились подносы с грязными тарелками и недопитыми стаканами.

Трясогузов подъехал к столику Елены. Маргарита куда-то пропала, и Альфред был рад этому обстоятельству.

– Доброе утречко! – сказал он, старясь выглядеть намного веселее, чем это было на самом деле.

Та кивнула, не ответив ему: рот Елены, битком набитый едой, просто не мог раскрыться, пока вся пища не будет проглочена. Трясогузов, наглым образом, воспользовался ситуацией и начал свой монолог:

– Я за вас вчера так испугался, – начал он. – Представляйте, открываем мы, с Канарейкиным, дверь, а вы лежите на полу. Маргарита над вами хлопочет: сует нашатырь в нос, по щекам хлещет, а вы, словно рыба, вброшенная на берег, безмолвно открываете рот и хватаете воздух. Мы тогда за вас очень испугались, и я подумал, что вы при смерти. Неужели настолько плохие анализы?

Он ждал, пока она проглотит еду, но Елена, похоже, не торопилась с этим: скорее всего, ей просто не хотелось говорить с толстяком на эту деликатную тему. Альфреда же просто переклинило, и он продолжил:

– Знаете, я тут подумал: что если мы с вами куда-нибудь сходим? Я понимаю, что таких мест для прогулки на «Цитроне» совсем не много, можно сказать, их вообще тут нет, но всё же, осмелюсь вам предложить рискнуть и попросить начальство выехать на ближайший пирс и посмотреть на океан. Как вам такая идея?

Елена, наконец, прожевала и проглотила то, что успела положить в рот до прихода толстяка. Она с некоторым осуждением посмотрела на Трясогузова и ответила:

– Режимный объект – это вам не парк. Зря вы надеетесь, что вам пойдут навстречу, тем более что мне, пока, не нужна компания. Извините, что резка с вами, но мне действительно хочется побыть одной хотя бы какое-то время.

Трясогузова это так поразило: теперь перед ним сидела не несчастная одинокая девушка, а с избытком уверенная в себе взрослая женщина, способная дать отпор ненужному собеседнику. Потрясенный таким ответом, он поставил слегка дрожавшие руки на колеса кресла.

– Да, да, конечно, – заторопился он, разворачиваясь на месте, – что-то я об этом совсем не подумал. Простите, что потревожил вас, но если вам когда-нибудь захочется поболтать, ну или вместе пройтись до столовой, можете всегда на меня рассчитывать.

С этими словами он отъехал к своему столу, и, взяв поднос с тарелками, поехал к выходу.

Вернулась Маргарита.

– Чего хотел Трясогузов? – спросила Кондрашкина.

Елена вздохнула:

– Человеку просто скучно: ему захотелось поговорить. Предложил даже погулять по берегу, если начальство согласится.

– И что ты ему ответила?

– Марго, ну что я должна была ему ответить, как ты думаешь? – спросила Елена.

Маргарита пожала плечами.

– Не знаю, я сама давно не была в такой ситуации, и, поэтому ничего не могу тебе сказать.

– А я тем более, – отозвалась Елена и принялась есть то, что принесла Кондрашкина.

Маргарита смотрела на нее и поражалась, как столько еды можно вместить в такое худенькое тело и при этом ни разу не сделать паузы между полными ложками и таким же полными вилками. Три стакана компота и горячий чай тоже «упали» в ту бездонную яму, конца и края которой не было видно.

– Ты не лопнешь, Лен? – спросила Маргарита, с сочувствием глядя на подругу.

– Не-а, – только и ответила Коржикова, заглатывая очередную порцию морской капусты, захваченной Маргаритой для себя.

Пока Елена доедала капусту, Кондрашкина продолжала думать о телефонном звонке, который она хотела сделать без свидетелей. Рассуждала она так: смена у нее только завтра, и прийти она должна на полтора часа раньше, а то Рыльский будет плакать, как беременная прачка, и родит раньше срока. Она спокойно может позвонить со своего рабочего места и обо всем договориться с одним из замов – вот только ждать целые сутки ей не хотелось: желание сделать приятное для Елены пересиливало все ее опасения быть услышанной посторонними людьми. И все же она решилась. Подойдя к раздатчице, у которой была в тот момент запарка (народу набежало море), и, набравши в грудь побольше воздуха, Маргарита выпалила:

– Можно от вас позвонить?

Раздатчица зло на нее посмотрела:

– Вы не видите, что я занята?

Маргарита, не обратив внимания на ее красное от напряжения, жары и злобы, лицо, вновь спросила так, чтобы в ее голосе чувствовалась полная решимость добиться своего, пусть и несколько необычным способом:

– Мне нужно позвонить так, чтобы никто не слышал разговора.

Раздатчица, не глядя на нее, буркнула:

– Вон, висит у входа аппарат, не видите что ли?

– Мне нужен другой! – упрямо сказала Маргарита.

– Другого у нас нет, – ответила та, не прекращая накладывать кашу и картошку в пустые тарелки, и тут же отдавая их посетителям – очередь постепенно укорачивалась.

Кондрашкина видела, как трудно раздатчице скрывать свое вранье, несмотря на напускную наглость, с которой отвечала. Как опытный психолог, Маргарита прекрасно видела по этой упитанной роже, что раздатчица скрывает от нее правду, и что, если немножко задеть за чувствительные струны, то, может быть, что-нибудь да выгорит. Вот только что нужно этой… Маргарита не могла подобрать подходящего слова, а именно такого, чтоб можно было обойтись без оскорблений.

Конрдашкина продолжала стоять рядом с раздаточным столом, обдумывая, чем бы расположить ее к себе: да, несколько полноватую, чуть раздраженную, грубоватую, но, всё-таки – женщину. И , может быть, со своими пробелмами, с котороыми та, рано иили позндо, обратится к марагриатре.

– Чего же тебе надо, стерва? – спросила Маргарита вслух, но так тихо, чтобы даже ее собственные уши едва это расслышали.

– Что вы сказали? – подала вдруг голос раздатчица.

Маргарита растерянно оглянулась.

– Да, думаю, сколько в обед нужно еды, чтобы накормить вон ту девушку? – она кивнула в сторону Елены, ждавшую Маргариту: тарелки снова были пусты и она, очевидно, могла съесть еще, не боясь заворота кишок.

– Даже и не знаю, – ответила раздатчица, ненадолго освободившись от своих хлопот: народу заметно поубавилось и можно было спокойно поговорить. – Если что-нибудь калорийное, то, думаю, свинины отварной грамм триста, да еще можно вареников – они тоже очень сытные. А уж, коли она беременная, тогда можно и удвоить порцию…

– Откуда вы знаете? – округлила глаза Маргарита, – я ей только вчера результаты…

– Да чего там знать-то: на лице ее всё и написано, – сказала раздатчица.

– И как же вы определили?

– Очень просто, – ответила та, подбоченясь, словно они были на каком-нибудь рынке, и определяли, кто из покупателей богатый, а кто – нет, и как лучше заарканить того, кто вообще ни в чем не разбирается.

Раздатчица продолжала:

– Я вижу, что девчонка всё грустит, значит, стряслось что-то серьезное. А что у бабы может быть серьезнее, чем беременность? Ничего. Это раз. Во-вторых, вчера она приходила с толстяком – тем, инвалидом-колясочником, а сегодня его отшила – тоже, знаешь ли, нюанс: настроение, значит, плохое, а аппетит хороший. Ну, и, в-третьих, три дня ее тошнило: всё морду от еды воротила, а сегодня вдруг пробрало – вон как налегает. И никакие анализы тут не нужны.

Маргарита с недоверием на нее посмотрела: не может человек, вот так, с ходу, определить, что женщина находится на второй неделе беременности, и вообще, как-то всё странно.

– А зачем вам звонить надо втайне? – спросила вдруг раздатчица.

Маргарита, заговорщицки на нее посмотрев, ответила:

– Да, есть у меня одна возможность показать ей кое-что, чтобы настроение поднять, а без звонка этого никак не сделать.

– Я же вам говорю – на стене, вон там, висит телефон…

Маргарита не дала ей договорить, решив использовать последнюю возможность:

– Одна женщина из машинного отделения посоветовала обратиться к вам.

Раздатчица вскинула брови в удивлении:

– Какая такая женщина? Имя у нее есть?

– Я не спрашивала, – тихо ответила Кондрашкина.

– А-а, ну так надо было спросить, – сказала раздатчица, но уже более мягким тоном.

Когда от ее стола отошел последний посетитель, она, не глядя на Маргариту, в полголоса сказала:

– Хотите позвонить, ну так, идите и звоните, – при этом она показала рукой, что, мол, надо обойти ее стол, и зайти за прилавок. Маргарита, не долго думая, шмыгнула туда и оказалась по другую сторону раздаточного стола.

– Иди дальше – вон в тот проход, – сказала раздатчица, показывая ей на узкий темный коридорчик, – а потом пойдешь прямо, и третья дверь справа – твоя: там будет телефон.

– А если кто сидит в той комнате? – спросила Маргарита.

– Не переживай – никому сегодня туда не надо, – ответила та, снова приступив к работе: опять в столовку набежал народ. – И откуда вас только черти несут? – спросила раздатчица неизвестно кого, накладывая очередную порцию каши в чью-то тарелку.

– Спасибо, – сказала Маргарита, – в долгу не останусь.

– Да, ладно, чего уж там, – буркнула раздатчица, не оборачиваясь.

Маргарита прошла в тот узенький коридорчик, на который указала раздатчица. Найдя третью дверь справа, она толкнула ее: в нос ударил затхлый запах – похоже, здесь сдох не только кондиционер.

Красный дисковый телефон стоял на столе. Кондрашкина сняла трубку, и как только нацелилась указательным пальцем на нужное отверстие в диске, где была написана первая цифра необходимого ей номера, тут же услышала в трубке женский голос:

– Алло, что вы хотели?

Маргарита сначала растерялась, а потом, взяв себя в руки, ровным голосом произнесла:

– Пожалуйста, семнадцать-тридцать-пятьдесят.

– Ждите, – ответили ей.

В трубке повисло молчание. Маргарита села на стул, стоявший тут же рядом, и, не отрывая трубку от уха, принялась окидывать рассеянным взглядом стены кабинета, до которых ей не было никакого дела. Старые желтые обои с какими-то простенькими цветочками: незабудки, васильки, ромашки… Кое-где виднелись засохшие пятна, похожие на давно пролитый сок, а, может быть, и кровь. Маргарита с равнодушием взирала на эти пятна и ждала, когда ей ответит неприятный скрипучий голос одного из замов, от которого многое зависело на этом объекте.

– Алло! – проскрипела вдруг трубка.

Рука Маргариты вздрогнула, и она чуть не выронила трубку из рук: это был тот самый голос, который Маргарита вынуждена была слушать в утренний час. Она, заранее зная, с кем ей предстоит разговаривать, так и не смогла привыкнуть к нервировавшему ее прокуренному баритону, за что постоянно себя ругала, чувствуя себя не профессиональным психологом, а загипнотизированным кроликом перед удавом.

– Здравствуйте, это Кондрашкина, – начала, было, она.

– Привет, привет, мне другие и не звонят. Чего-то ты меня забыла, дорогая, – сказал заместитель таким наглым тоном, что ей тут же захотелось бросить трубку к чертовой матери и никогда больше не связываться с этим человеком. Но она, пересилив себя, спросила:

– Вы можете оказать мне одну услугу?

В трубке вздохнули, словно это была такая тяжелая, ну, просто неподъемная работа – оказывать эту услугу, что для этого требовались все ресурсы объекта…

– Почему же только одну, Марго? Мне приятно делать для тебя всё, о чем ты попросишь.

Маргарита помолчала, всё еще думая прекратить разговор и выйти из этой вонючей комнаты.

– Мне нужен выход на пятый уровень, – сказала она.

Тот, не раздумывая, и даже с некоторым раздражением, ответил:

– У тебя всегда был туда доступ. Чего ты хочешь на самом деле?

– Я хочу пойти туда не одна, – сказала она, нервно кусая губы, опасаясь, что заместитель сам ее опередит и первым бросит трубку.

Прошла минута. Маргарита ждала, вдавив трубку в ухо, отчего оно занемело, не чувствуя боли от вмятого в плоть пластмассового кругляша.

– Уф, задала ты мне задачку, – ответил, наконец, заместитель. – Ты же понимаешь, что он… – при этом заместитель сделал ударение на последнем слове, после чего повисла продолжительная пауза.

– Знаю, – ответила Маргарита.

– Знаешь? – деланно удивился заместитель, – Тогда какого же черты ты…

– Мне только на пятнадцать минут – не больше.

В трубке снова раздались проклятия и мат.

– Да ты знаешь, что такое эти пятнадцать минут на «башне»?

– Знаю, – ответила Маргарита.

– Ничего ты не знаешь, и не понимаешь, и выгораживать я тебя не стану – сама будешь всё расхлебывать!

– То есть, вы мне отказываете? – в этом ее вопросе, скорее был не сам вопрос, а приговор, который подписывал себе заместитель, если не выполнит просьбы Маргариты.

– Нет! – крикнул он, – я тебе никогда не отказывал, но ты же понимаешь…

– Понимаю, – перебила она его, – и, тем не менее, прошу: только пятнадцать минут.

– Нет! – отрезал он, – десять, и не секундой больше!

– Хорошо, ответила Маргарита, – я согласна.

Она заранее знала, что нужно назвать чуть большую цифру, чем хотелось, чтобы, в итоге, получить, что нужно.

– У тебя всё? – прокричали в трубку.

– Да, – ответила Кондрашкина.

В трубке помолчали.

– Когда?

– Сегодня, в десть утра.

– Готово: двое внесены в список. И запомни, разбираться с ним будешь сама!

Тут же она услышала гудки.

Маргарита тяжело вздохнула и приложила руку к груди: сердце билось, как бешенное. Этот человек постоянно выводил ее из себя одним только голосом, но она ничего не могла с собой поделать – иногда к нему приходилось обращаться по таким вот вопросам, касающимся нарушения правил, давно установленным между ней и Морозовым – главным по объекту. Заместитель, один из шести, был что называется, всегда настороже, когда к нему обращалась Маргарита, но, не смея ей отказать, выполнял ее просьбы, несмотря на сопутствующие риски, и втайне желая, чтобы это поскорее закончилось.

Маргарита вышла из душной комнаты и вдохнула воздуха, пусть и не такого свежего, какой был в рабочем коридоре или в ее медкабинете, но все же, не такого противного, какой остался за плотно закрытой дверью, которой она с ненавистью хлопнула. Раздатчица, услышав этот хлопок, поняла, что то был не сквозняк – здесь их просто не бывает.

Маргарита вышла из узкого коридорчика и направилась, было, в общий зал, но раздатчица ее спросила:

– Не получился разговор?

– Всё нормально, – ответила Кондрашкина, – спасибо.

– Обращайся, если что, – ответила раздатчица, нарезая хлеб тонкими ломтиками, чтобы немного сэкономить: сегодня подвоза не было, что казалось странным в такой урожайный год, какой выдался на ближних островах. Значит, что-то опять случилось. Раздатчица, не вникавшая в детали работы объекта, тем не менее, переживала за состояние своих закромов, от полноты которых зависела жизнь местных островитян.

Маргарита подошла к столу, где Елена, скучающим взглядом смотрела в интерактивное окно, находившееся от нее в пяти метрах. Она не могла разглядеть, что там происходило, да этого и не требовалось – надвигался шторм, про который знали еще со вчерашнего вечера: местное бюро по прогнозам погоды объявило штормовое предупреждение, и особенно делался упор на то, что будет сильная гроза.

– Ты где была? – спросила Елена Кондрашкину, подошедшую к столу.

– Где была – там уже нет, – ответила Маргарита, через силу улыбнувшись.

– Случилось что?

– Нет, всё нормально.

– Но, я же вижу!

– Тогда смотри в другую сторону – у тебя есть задачи поважнее, поняла? – строго сказала Кондрашкина, показав Елене глазами на ее плоский живот.

– Да?

– Два! – бросила Маргарита, – и, взяв свой поднос, пошла его относить к грязной посуде.

Елена молча посидела, глядя тоскливыми глазами на пустые тарелки, расставленные по всему столу, и стала их неспеша собирать в свой поднос. Однако, она не успела его поднять, чтобы самой отнести к горе посуды: вернувшаяся Кодрашкина перехватила ее руку и сказала:

– Я сама. И, впредь – не более килограмма в руки, понятно?

Елена кивнула, не понимая, как теперь она будет таскать в своей лаборатории десятикилограммовые ящики, когда будет очередной привоз расходного материала.

Как только Маргарита, громыхая нервно подносом, поставила его, наконец, на стол, над ее ухом раздался отвратительный голос:

– Привет!

Она оглянулась – перед ней стоял Малыш.

Глава 4

Маргарита одарила Малыша тем взглядом, которым обычно удостаивались настоящие хамы и наглецы, заслуживающие лишь оскорблений, или презрительного молчания. Так она поступила и в этот раз. Не говоря ни слова, спокойно обойдя Малыша стороной, и, кивнув Елене, чтобы та шла за ней, она направилась к выходу из столовой.

Малыш проводил ее мерзкой улыбкой, скользнувшей по обожженному лицу. Правая его щека в этот момент нервно дернулась, причинив боль правому же глазу: он приложил к нему ладонь, и отвернулся, чтобы Маргарита случайно не увидела, что у него небольшие проблемы. Но Кондрашкина и не думала оборачиваться: теперь у нее была цель номер один – довести Елену до «башни.

Время близилось к десяти. Маргарита вела Елену наверх, и та, не переставая, спрашивала, куда они идут. Кондрашкина сначала молчала, а потом, наконец, сказала, что это сюрприз, на что Елена ответила, что сюрпризов ей больше не хочется.

– У меня уже есть один, – сказала она, отдыхая на лестнице.

Маргарита быстро на нее глянула и бодро ответила:

– Не ной – это приятный сюрприз. А тебе я покажу еще один.

Она повернула на лестничный пролет, ведущий на четвертый этаж, и, задержавшись на несколько секунд, встала, дожидаясь подругу.

– Долго нам еще, Рит? – жалобным голосом спросила Елена, которой надо было пройти еще пять ступенек, чтобы дойти до Кондрашкиной.

– Потерпи, немного осталось: всего-то двадцать метров.

– Нет, это для меня высоко, – ответила Елена, но, тем не менее, продолжала тяжело подниматься, держась за крепкие перила лестницы.

Маргарита поднялась на последнюю ступеньку, и, пройдя небольшую площадку, оказалась перед стеклянными дверьми, ведущими в огромную комнату. В эту комнату она вошла первой. Маргарита не страдала одышкой, у нее не было физического недомогания, в отличие от Елены, бывшей сейчас не в духе. Ее личико, еще полчаса назад полное радости и задора, теперь побледнело, щёки впали, глаза стали еще более грустными, словно ее вели на тяжелую каторгу с каторги полегче.

– Ну и где мы? – спросила она, когда поднялась на последнюю ступеньку.

– Укромное место: здесь я иногда отдыхаю, – ответила Маргарита.

Елена окинула взглядом зал таких размеров, что он напомнил ей цех кондитерской фабрики, где работала ее мать. Высоченный потолок, огромные, во всю стену окна, с пуленепробиваемыми стеклами: прекрасное место для проведения выходных, особенно, когда на улице стояла солнечная погода. Маргарита позволяла себе иногда даже позагорать в этой комнате, представляя, будто находится на настоящем пляже.

Елена всё осматривалась, и, подойдя к окну, выходившему на западную часть острова, засмотрелась на корабли, стоявшие на рейде – охрана четверти периметра прибрежной полосы.

Маргарита хотела, было, постоять с Еленой рядом, но тут заметила человека, притаившегося за кадкой с большущей пальмой. Человек, правда, не скрывался – просто, в последнее время, он стал незаметен даже для самого себя. Он давно наплевал на свое здоровье, а потом, следуя его примеру, приближенные наплевали и на него. Власть, которая пока еще была в его руках, постепенно переходила в руки замов, и он всё больше становился похож на номинальную фигуру, способную подписывать документы, не читая их, потому что этих проклятых бумажек с каждым годом становилось всё больше, и все они были такими непонятными. Маргарита чувствовала, что ему осталось не долго, но, тем не менее, старалась держаться с ним так, будто он всё еще силен и бодр.

– Здравствуй, родная моя, – произнес он тихо, когда она подошла к нему. Он поцеловал ее в лоб. – Как твои дела?

Маргарита пожала плечами: не будет же, в самом деле, она рассказывать, что с ней произошло за все эти дни, которые были, как один похожи друг на друга, то есть – странные до невозможности.

– Да всё у меня нормально, – ответила она и улыбнулась.

Он мягко улыбнулся в ответ.

– Ведь врешь же всё, а?

– С чего бы? – деланно удивилась она. – Работа идет нормально, питание у меня – будь здоров, а от мужиков отбоя нет!

– Нашла себе кого, что ли? – спросил он, не сводя с нее глаз.

– Нет пока,– ответила она и отвернулась.

– Ну, рассказывай, как там все обстоит на самом деле, – сказал он и прислонился к спинке большой деревянной скамьи, сделанной ему на заказ. Он закрыл глаза, приготовившись слушать ту, которая была точь-в-точь его погибшая дочь.

Маргарита не знала, с чего начать, но рассказать что-нибудь было надо, иначе он просто так не отстанет.

– Ну-у, – начала она, – работаю, значит, два через два, как положено. Зарплату получаю, больных лечу, как могу. Вот и всё, вроде.

Морозов открыл глаза.

– Если ты не хочешь со мной говорить, так и скажи. Мы же с тобой понимаем, что «просто и хорошо» в этой компании быть не может. Ведь, так? – он посмотрел на нее, как на маленькую девочку, за которой в детский сад пришли родители, и вдруг обнаружили, что та натворила таких дел, за которые придется теперь расплачиваться всей семье.

Она вздохнула.

– Не хотела вам этого говорить, – начала она, – но я пришла сюда, чтобы побыть в одиночестве. А подругу захватила с собой, чтобы дать ей немного развеяться – это, во-первых…

– И много у тебя таких пунктов, Марго? – спросил он, откидываясь на спинку скамьи.

– Еще один, – ответила она спокойно. – Вторым пунктом будет просьба, точнее, требование, чтобы Елену, – в этот момент она показала глазами на Коржикову, любующуюся видами из восточного окна, – никто не трогал без моего ведома.

Он посмотрел, наконец, на худенькую девушку, улыбающуюся пролетавшим мимо чайкам, и сказал:

– Без твоего ведома ничего на этом объекте я делать не буду.

– Всё шутите, Константин Константинович?

Он улыбнулся:

– Что наша жизнь без шутки, Марго?

Он встал и подошел к северному окну, за которым, без всяких препятствий, в виде настроенных складов, небольших заводов и казарм, расстилался океан. Вдалеке, километрах в пяти от берега, стояли на рейде несколько серых кораблей, выполнявших оборонительные функции. Вдоль берега иногда проплывали сторожевые катера с подводными тепловизорами, нужных для обнаружения вражеских водолазов-диверсантов.

Морозов вздохнул – эту картину он наблюдал каждый день много лет подряд, когда сидел и работал в своем кабинете, или, глядя из набиравшего высоту вертолета, летевшего на другой остров по срочному вызову. Сколько диверсантов: пойманных, арестованных, допрашиваемых было на его памяти, знал только его личный секретарь – Скородумов, бывший верным слугой вот уже, как лет двадцать, или двадцать пять. Морозов не старался запоминать мелочей, связанных с его обслугой, тем более, что память человека имеет некоторые ограничения, о чем ему настойчиво твердили все могзгоправы, многих из которых давно не было в живых, и он, помня их рекомендации, не перегружал мозг ненужными данными…

Маргарита не хотела больше с ним говорить: одного намека на то, что ей нужно уединение, было достаточно. Однако он не уходил, продолжая стоять у окна, словно не понимая ни слов, ни намеков.

– Ну, что ж, – сказала, наконец, она, – пойду я, пожалуй: у меня и так было пятнадцать минут, которые я выторговала у вашего заместителя.

Морозов резко обернулся.

– Как ты сказала: выторговала?

Она пожала плечами:

– Ну, попросила, если вы так хотите – суть от этого не меняется.

Морозов закашлялся и отвернулся от нее. Через минуту, промокнув рот носовым платком, он сказал:

– Мне вот интересно, когда ты начала от меня скрывать опасную для жизни людей информацию? – спросил он, сверля ее холодными серыми глазами.

Маргарита, не выдержав этот взгляд, вдруг отвернулась. Морозов увидел, как дрогнула плавная линия ее плеч, а в следующую секунду до него донеслись звуки, которых он не слышал очень давно: она шмыгнула носом и вдохнула так, будто ей не хватало воздуха.

Он подошел к ней и ласково приобнял:

– Ты можешь мне рассказать всё, что здесь творится?

Она повернула к нему свое лицо: на глазах блестели слезы, и нос покраснел.

– То, что творится на объекте, должны знать ваши заместители, а не я.

– Очевидно, мои заместители не всё знают, – произнес он медленно, дав понять, что иногда и в их хорошо отлаженной системе бывают сбои. – Ты мне можешь сказать, в чем дело?

– Не могу я ничего объяснить, – ответила Маргарита, нервно потирая свое левое плечо.

– Почему? – он снова спросил ее, как ребенка, не понимавшего элементарных вещей.

– Потому что не знаю! – резко ответила она, и добавила, снова шмыгнув носом. – Я ничего уже не понимаю: либо за мной идет слежка, либо я схожу с ума… Но вывод один – кому-то очень нужно устроить тут нервозную обстановку, и пострадавшими будут простые люди, вроде меня, или Елены, – она вновь кивнула в сторону Коржиковой, которая с блаженной улыбкой наблюдала за ними: пожилой мужчина нежно обнимает за плечи молодую женщину, а та плачет и что-то ему рассказывает, прямо, как в мексиканской мелодраме…

– Лен, подойди сюда, – позвала ее вдруг Маргарита.

Та в первую секунду ее не расслышала: все мысли Елены гонялись, то за чайками, то за героями мыльной оперы, иногда у нее просто так кружилась голова, но одно она знала точно – сейчас она не услышала ни одного слова, которое произнесла Кондрашкина.

– Опять у нее эйфория, – прошептала Маргарита. – Елена Петровна, подойдите, пожалуйста, сюда! – вновь повторила Кондрашкина громким четким голосом.

Елена, наконец, очнулась и услышала только последнее слово «сюда». Она сделала первый неуверенный шаг к Маргарите, но потом встала, как лошадь, которой кто-то сказал «Тпру!»

– Ну, иди, иди, – сказала Кондрашкина, поманив ее рукой.

Елена снова сделала несколько шагов, и этого было достаточно, чтобы Морозов разглядел ее бледное лицо.

Он поморщился, но так, чтобы Елена ничего не заметила, зато это увидела Маргарита и ткнула его в бок. Морозов тихо ойкнул и сказал:

– Ничего не могу с собой поделать – тяжело смотреть, когда вот такие сопливые девчонки погибают почем зря.

Маргарита злобно на него глянула:

– Ну, так и не допускайте этого, хотя бы на этот раз?

– А что, были и другие разы? – удивился он.

– Вот только не надо, Константин Константинович: скольких вы уже…

– Тише, тише, дурочка моя, – он отвернулся, – пойдем к скамье.

Маргарита посмотрела на Елену, выглядевшую так жалко, что хоть сейчас отдавай ее в детский дом.

– Лен, мы еще чуть-чуть поговорим, а ты, пока, посмотри в окошко, или, хочешь, за компьютером посиди.

– Нет, Маргош: компьютер мне и там надоел.

– Тут есть сеть, – сказала Маргарита одними губами.

– Да? – Елена округлила глаза. – Та самая – настоящая? – тоже лишь губами спросила она.

Маргарита махнула рукой и пошла к Морозову. Он не стал садиться на скамью: ему было лучше так – меньше болело всё внутри.

– Марго, – начал он, – мне недолго осталось.

– Да что вы такое говорите… – начала она.

– Стоп, Марго, не надо, – сказал он. – теперь послушай меня! Мне осталось несколько недель, ну, может, от силы – пару месяцев. Самое главное заключается в том, что моя власть уже не моя….

– Кто-то из ваших замов прибирает всё к своим рукам? – не выдержав, перебила его Кондрашкина.

– Нет, – ответил Морозов, и, поморщившись, потер себе грудь, – всё гораздо хуже: от нас хотят избавиться, как от лишнего груза проблем, понимаешь?

– Нет, – сказала Маргарита, не веря своим ушам, – то есть, как это…

– Очень просто. Кто-то уже «наелся» нашими технологиями, кому-то уже неинтересны наши разработки, не нужны наши кадры, и так далее… – он тяжело задышал, – поэтому и финансирование постепенно прекращают. Сегодня даже пожаловались, что снова не было подвоза продуктов – короче, ограничения идут по всем направлениям, только не все об этом знают. В общем, что я хочу тебе сказать: скоро здесь будет совсем жарко, и тебе придется позаботиться о себе самой.

– А как же люди, которых здесь… Сколько: тысяч пять или шесть?

– Десять тысяч триста три, даже нет – четыре человека, но при условии, если вот эта девочка сможет родить, правда, не представляю, как это у нее получится… – он закашлялся.

– Совсем плохо? – участливо спросила Маргарита.

– Нормально, – ответил он, вновь потирая грудь, – это еще хороший день.

– Диагноз вам так и не поставили?

– Нет, не могут они ничего.

– Но как же так?

– Марго, не всё в руках человека, ты же знаешь.

– Знаю, – грустно ответила она. – Но как же я без вас?

– Подумаю еще над этим – время пока есть, не бойся.

Он вновь посмотрел на Елену, заворожено смотревшую на приближавшуюся черную тучу, из которой то и дело выбрасывались розовые линии небесного электричества. Грома слышно не было: комната имела отличную звукоизоляцию, но, тем не менее, иногда воздух дрожал, когда разряд был слишком близко.

Маргарита молчала. Молчал и Морозов. Тут к ним обоим повернулась Елена:

– Скажите, а если сейчас выйти на улицу под зонтиком, молния в меня не ударит? – спросила она с такой детской непосредственностью, что в глазах у Морозова блеснула влага: Маргарита разглядела ее при свете очередного разряда молнии, вспыхнувшего за северным окном, справа.

– Да, вот она – беременность, – задумчиво сказал Морозов.

– А? – спросила Елена, не расслышав, что он сказал.

– Нет, на улицу нельзя, – пояснила Маргарита, – это может быть опасно.

Елена улыбнулась.

– Ну, тогда ладно, – произнесла она смиренно, и вновь повернулась к окну.

– Послушай, – сказал Морозов, взяв Кондрашкину за руки, – я хочу предложить тебе одну, скажем так, авантюру: что если, я отправлю вас на какой-нибудь из островов, и вы там переждете все потрясения?

Маргарита с сочувствием на него посмотрела.

– То есть, вы хотите сказать, что нас там никто не достанет?

– Нет, – махнул он рукой, – не это я хочу сказать. Во-первых, вам поменяют имена. Во-вторых, найдут надежных людей, способных вас защитить. Ну, и, в-третьих, кто сказал, что в ближайшее время обстановка не изменится так, что всё встанет с головы на ноги?

– А не наоборот? – спросила Маргарита, улыбнувшись.

– Нет, именно так, как я сказал: рано, или поздно всё прояснится: надо только набраться терпения и не высовываться – мы все сидим на пороховой бочке.

– Неужели, и впрямь всё так серьезно? – спросила она, не веря, что это происходит прямо сейчас, а не в отдаленном будущем. – Неужели вы, со своими возможностями и связями, не можете ничего сделать?

Морозов вздохнул:

– К сожалению, в компанию проникли такие люди, которым никто и ничего не дорого, в том числе и мы с тобой, – сказал он и тут же кивнул на Елену, – а с этой дурочкой они тем более не станут церемониться, понимаешь меня?

Маргарита кивнула.

– Ну и как же нам быть? – спросила она.

– Я же говорю – подумаю, а потом тебе сообщу, – ответил Морозов.

Кондрашкина кивнула. Не ожидала она такого разговора, который оказался настолько откровенным, что никому о нем нельзя было рассказать. Она вновь почувствовала себя такой одинокой, что даже стоя сейчас рядом с Морозовым, не ощущала его присутствия, словно он уже был где-то далеко-далеко, а с ней разговаривала его голограмма. И только его руки, сжимавшие ее ладони, были слабым доказательством того, что он еще здесь. Странное ощущение какой-то раздвоенности Маргарита постаралась подавить тем, что переключилась на другую тему.

– Константин Константинович, – спросила она.

– Да, моя хорошая.

– У меня тут недавно вышел один инцидент… – она не решалась ему рассказать о том самом ночном происшествии.

– Ну, ну, продолжай, – участливым тоном подбодрил ее Морозов к дальнейшему рассказу.

– Короче, несколько дней назад, в ночное время, кто-то проник в мой кабинет, и я думаю, это было что-то вроде невидимки, проходящего сквозь стены…

Морозов вдруг так ей нехорошо улыбнулся, что она, на какое-то мгновение, увидела перед собой совершенно другое лицо – лицо неизвестного ей человека. Она в ужасе отшатнулась.

– Кто вы, черт побери?! – вскричала Маргарита.

Елена резко обернулась от крика подруги и подбежала к ней.

– Что с тобой Марго? – спросила она, но в этот момент Морозов дотронулся до Елены каким-то прибором, напоминающим шариковую ручку, и девушка упала на пол, потеряв сознание.

– Кто ты? – вновь спросила Кондрашкина, – отходя от того, кого минуту назад считала своим приемным отцом.

Тот, кто стоял перед ней, молчал: он явно чего-то ждал.

Маргарита сделала еще один шаг назад. Ее взгляд случайно упал на скамью, где за второй пальмой, стоявшей в углу так, словно ее пытались вмять в стену с такой силой, что даже пластиковый горшок треснул, увидела тускло поблескивавший мужской ботинок, торчавший как-то боком, словно за кадкой лежал человек, а его нога случайно вылезла наружу.

Она снова посмотрела на того, кто сейчас стоял перед ней, и не двигался с места: он замер, как андроид, которому вдруг вырубили питание – он застыл, словно искусно сделанная скульптура. Маргарита, не двигаясь, смотрела на это существо и заметила, что его глаза стали тускнеть, словно из них уходила вся влага, оставляя после себя лишь тонкую прозрачную сухую пленку. Существо не двигалось, и Маргарита сделала шаг вперед, протянув к нему руку. Расстояния было недостаточно, чтобы дотянуться до плеча Морозова-андроида, и Кондрашкина сделала еще один шаг. Теперь ее ладонь коснулась шероховатой поверхности дорогого костюма. Ее пальцы сжали руку, но ничего не произошло. Она дотронулась до кисти андроида и почувствовала холод.

– Выключился, зараза, – прошептала она.

Маргарита оглянулась в поисках какого-нибудь предмета, который мог бы послужить ей в целях самообороны, но кроме той «шкриковой ручки», что была в руках у андроида, она ничего не увидела: не скамейкой же ей обороняться?

Больше не раздумывая ни секунды, она присела над Еленой и похлопала ей по щекам – та не двигалась.

– Вот черт! – досадливо проговорила Маргарита, думая, как бы привести подругу в чувство. В этот момент молния за окном блеснула так сильно, что андроид вдруг задымился. Белый вонючий дым от горящего пластика вперемешку с запахом от шерстяного костюма и заменителем человеческой плоти, имеющим искусственные потовые железы, противно защипал глаза и начал проникать в дыхательные пути. Кондрашкина закашляла и вновь принялась хлестать Елену по щекам – бесполезно. Тогда она, собрав все свои силы, подняла Елену с пола и, перебросив ее руку через свою шею, потащила Коржикову из комнаты, как раненого бойца с поля боя.

Как только она сделала несколько шагов, за ее спиной раздался взрыв: это сработало защитное устройство андроида, не позволявшее проникнуть внутрь аппарата, если он попадет не в те руки. Маргарита обернулась: на месте андроида была дымящаяся куча пластика с горстками шестеренок, прилепившихся к магнитам, и колесиков, катающихся по комнате. Оторванные ноги и руки, к которым она прикасалась несколько минут назад, лежали теперь так, словно дурные дети изуродовали куклу, разбросав ее составные части по всей комнате.

Маргарита с ужасом смотрела на эту картину всего лишь несколько секунду, а в следующее мгновение, подтянув Елену повыше, чтобы та не съехала на пол, почувствовала, как намокла ее ладонь. Маргарита, прислонив Елену к перилам, глянула на свою руку – она была в крови. Кондрашкина окинула взглядом Елену – один из осколков взорвавшегося андроида попал ей в спину: прорвав ее платье, он стал незаметен за лохмотьями нарисованной красной розы.

Глава 5

Она спускалась с лестницы, боясь на кого-нибудь нарваться. Конечно, помощь бы ей не помешала, но, будет лучше, если сейчас она сама справится с этой проблемой.

– Так, поворот… ступеньки… еще поворот… – говорила Кондрашкина, будто приказывая себе сделать еще шаг, еще одно усилие.

Она дошла до первого уровня – там не было ни одного человека. Пустой коридор – это то, что нужно двум женщинам, одна из которых истекала кровью, а другая, напрягая последние силы, тащила ее на себе, словно мешок картошки. Всех, словно, смыло волной во время того шторма, который она наблюдала в окнах на пятом уровне. И, тем не менее, она благодарила судьбу, что в этот момент их никто не видел: вся «операция по спасению» должна пройти незаметно для чужих глаз.

До ее кабинета нужно пройти около километра или больше. Неужели она дотащит такую тяжесть? Несмотря на то, что Елена выглядела худой, весила она больше пятидесяти килограммов.

– Да уж,– сказала Маргарита, встав на месте и тяжело дыша, откидывая волосы, прилипшие к ее лбу. – А потом куда? – задала она себе вопрос, когда уже нужно было двигаться дальше.

Платье Елены постепенно пропитывалось кровью, и Маргарите это не нравилось: надо сохранить втайне ее ранение и заниматься новой пациенткой самостоятельно, иначе не миновать беды. И тут она вспомнила, что уже несколько дней хотела поговорить с той медсестрой «много улыбчивого» человека, которой она дала кровь Елены на анализ.

– Вот же черт! – в который раз крикнула она, не думая, что придется обращаться еще и к девчонкам этого улыбчивого изверга. Но деваться некуда.

Тут она услышала чьи-то быстрые шаги по коридору.

– Вот же, зараза! – прошептала Маргарита.

– А? Что? – спросила Елена, поднимая голову с ее плеча.

– Ничего, Лен, спи, – ответила Маргарита.

Кто-то приближался к ним, и деваться было некуда. Надо срочно что-то придумать вроде достоверной легенды, чтоб ни одна сволочь…

Маргарита не успела додумать: из-за поворота выходил Малыш собственной персоной. Он, увидев двух женщин, одна из которых тащила на себе другую, ехидно улыбнулся и сказал:

– Новый год уже прошел, дамы!

– Уйди с дороги! – прошипела Маргарита.

– А то что? – спросил Малыш, прикладывая руку к уху, которое было также обожжено, как и его щека.

– Ничего, – ответила Кондрашкина.

Как только она вновь подтянула Елену повыше, тут же Малыш заметил, что правая рука Маргариты в крови.

– Ох ты, девчули, да у нас тут авария!

– Да, авария! – зло бросила в ответ Маргарита. – Ты так и будешь стоять?

Малыш удивился:

– И что я могу предложить прекрасным дамам? – спросил он, не делая, однако, ни одного шага вперед.

– Зайди справа от меня, – сказала Маргарита, с трудом переводя дыхание: пятьдесят килограммов худышки превратились под сотню.

– Окей, понял, – отозвался Малыш, и тут же подскочил к Елене, висевшей на плече Кондрашкиной.

– А теперь, аккуратно, возьми ее руку и перекинь себе на правое плечо, – приказным тоном сказала она.

– Хорошо, будет сделано, – Малыш ловко поднырнул под руку Елены и взял на себя половину нагрузки.

Маргарита облегченно вздохнула, понимая, что теперь придется идти по этому пути до конца, несмотря на жуткое омерзение, которое она испытывала к этому типу.

– Куда идем дальше: на дискотеку? – спросил Малыш таким участливым голосом, что если бы Маргарита ответила «да», он бы туда и ломанулся вместе с раненой Еленой.

– Ты совсем болван? До моего кабинета! – ответила Маргарита.

– Понял вас, мэм! – ответил он.

– Вот и прекрасно, понятливый ты мой!

Они шли по коридору, не встретив ни одного человека. Маргарита несколько раз ловила себя на мысли, что это было настоящим чудом, несмотря на то, что это чудо приходилось разделять с тем, кто ей невыносим, и она была готова убежать отсюда подальше, вот только Елена, находившаяся в полуобморочном состоянии, крепко держала их рядом.

– Чушь какая-то! – сказала вслух Маргарита.

– Что вы сказали? – спросил Малыш, отдуваясь, давая понять, что надо бы передохнуть, для чего он замедлил шаг.

– Не надо только подслушивать! – ответила с укором Кондрашкина.

– Просто вы слишком громко думаете, Маргарита Павловна, – ответил он, вновь ухмыляясь противным своим ртом, который она, слава Богу, сейчас не могла видеть – мешала голова Елены.

– Умников развелось на мою голову, – вздохнула Кондрашкина.

– Как вы говорите? – спросил Малыш.

– Ничего, не отвлекайтесь, говорю, – ответила Маргарита и, остановившись, дала себе короткий отдых. Малыш послушно встал на месте в ту же секунду, как только Маргарита начала замедлять шаг. Кондрашкина отметила про себя, что он обладает некоторым пониманием, когда надо делать то, что необходимо. Она решила, что нужно незамедлительно этим воспользоваться.

– Послушайте, как вас там? – спросила она.

– Александр! – ответил Малыш так громко, что, наверное, его слышала не только она, но и те сотрудники, которое работали за толстыми стенами коридора.

– Очень приятно, – отчеканила Маргарита, слегка поморщившись, чего, к ее радости, Александр не заметил. – Вот что я хотела, Александр. Не могли бы вы сходить в медкабинет №1 и привести медсестру Валентину?

Малыш ухмыльнулся:

– Мог бы конечно, вот только что мне за это будет?

– Вы не получите по рогам, – ответила Маргарита, совсем не опасаясь этого странного субъекта.

– Вот это для меня настоящая награда, – ответил он, ощеряясь, – день удался. Когда можно приступать?

Маргарита на секунду задумалась.

– Давайте, сделаем так: я постою здесь, около стенки, а вы сбегаете по-быстрому до того кабинета.

Малыш кивнул, а потом спросил:

– А где находится тот кабинет?

– Пойдете прямо, – начала объяснять Маргарита, – потом увидите развилку – повернете по правому коридору. Пройдете еще метров триста, и по правую же руку будет кабинет №1.

– Ясно, – ответил он. – Ну, тогда я пошел?

– Да, пожалуйста.

Малыш рысцой двинулся по коридору, и через минуту скрылся за поворотом.

Маргарита вздохнула: как ее угораздило на него нарваться? Да, бывают же сюрпризы в жизни, что такого и во сне не привидится.

Она стояла и думала, что ей делать дальше. Вдруг ее посетила шальная мысль: а что, если рассказать всё этому наглецу? Сдаст он ее или нет?

– Совсем дура? – тут же задала она себе вопрос.

Но потом подумала, что, может быть, не всё так плохо: он помог протащить Елену половину пути, а сейчас бежит к медсестре…

А точно ли он идет туда, и не забежит ли по пути в службу безопасности? Она не могла ответить на этот вопрос ни положительно, ни отрицательно.

– Будь, что будет, – вновь сказала она вслух. Одно она знала точно: нужно выждать какое-то время и держать рот на замке, пока… Пока что?

Кондрашкина совсем растерялась от произошедших событий: что это вообще за ерунда с андроидом, и странными разговорами с этой электрической куклой?

На глазах Маргариты выступили слезы: такого бессилия она еще не чувствовала. В этот момент очнулась Елена и застонала от боли в спине.

– Тихо, тихо, Лен – сейчас мы тебя положим в палату и ты отдохнешь немного.

Елена посмотрела на нее полузакрытыми глазами.

– Рит, что со мной, а?

– Ничего Лен – легкое ранение.

– Ранение?

– Да! Мы с тобой попали в перелет.

– В какой еще переплет? Я, ведь, ни плести, ни вязать не умею…

Она замолчала и вновь уронила голову на плечо Кондрашкиной.

Наконец, прибежал Малыш. За ним торопливым шагом шла Валентина.

– Ну, что у вас произошло? – спросила она, смахивая пот со лба и пытаясь отдышаться от быстрого бега: давно она так не носилась по коридорам.

– Вот – полюбуйся! – сказала Кондрашкина, – ранение в спину. Осколочное.

– Да ладно? – выпучила глаза Валентина.

– Представь себе.

– И что мне теперь делать? – спросила медсестра.

– Может, в госпиталь ее – к солдатам? – спросила Маргарита, не надеясь на положительный ответ.

Медсестра пожала плечами:

– Можно, конечно, и туда, только знаешь, обслуживание там так себе, да и контингент, мягко говоря, не очень.

– В каком смысле? – не поняла Маргарита.

– Ну, в том смысле, что теперь там много «поехавших», – ответила Валентина.

– То есть? – снова не поняла Маргарита.

Тут Валентина обратилась почему-то к Малышу:

– Вы, ведь, в курсе, что произошло на «Эвересте» несколько дней назад?

Малыш гордо поднял голову:

– Конечно – вся моя смена была свидетелем того инцидента.

– Что за инцидент? – удивилась Маргарита.

– Ой, Рит, ну давай сейчас об этом не будем – время идет, – сказала нетерпеливо Валентина.

– Да, Валь, ты права, – отозвалась Кондрашкина. – Я только хочу узнать: можно ли девчонке организовать отдельную палату?

Валентина, пожевав губы, через несколько секунд ответила:

– Ты знаешь, в принципе можно, если в общей палате отгородить ее ширмами.

– Вот это, как раз подойдет, – сказала Маргарита, – лучшего и желать нельзя. Только об этом никто не должен знать, кроме нас троих, понимаешь?

– Я-то понимаю, – ответила Валентина, искоса поглядев на Малыша.

Тот заметил ее взгляд и тут же отреагировал:

– А чего это вы на меня так смотрите: я – могила.

Маргарита кивнула:

– Вот и прекрасно. А теперь, давайте, пойдем уже. Сколько там километров до госпиталя? – спросила она Валентину.

– Да рядом же, Рит – метров двести от нашего кабинета.

– Да? А я думала, что нам придется чуть ли не до северной стороны идти.

– Нет – всё рядом, – ответила медсестра и, аккуратно сняв руку Елены с плеча Маргариты, переложила ее на свою шею.

– Ладно – двинули, – сказала Валентина, и они с Малышом потащили девушку до госпиталя.

Маргарита, постояв с минуту, осторожно покрутила головой: шея ее ужасно устала после тяжести, которую вынуждена была на себе нести, чего не делала долгие годы, а именно с тех пор, когда случился пожар в университете. Маргарита была еще студенткой, и многое ей казалось таким прекрасным и волшебным, что, глядя на сегодняшний мир, она понимала, как сильны заблуждения в молодости, и как болезненно правдива реальность в зрелые годы. Она мотнула головой, отбрасывая ненужные мысли, но воспоминания о том страшном пожаре, где погиб ее однокурсник, не выходили из головы. Она помнила, как Васька Миклушин, веселый парень, сильный, красивый, правда, не очень умный, припер в аудиторию литровую банку бензина. Зачем он это сделал, никто так и не понял. Посередине лекции, когда пожилой профессор Смирницкий заканчивал обзорную лекцию по анатомии человека, этот Васька вдруг спустился с кафедры, и, встав посередине небольшой площадки перед доской, на которой преподаватель обычно делает заметки, облил себя из этой банки с головы до ног. Никто ничего не понял, включая профессора, который только успел сказать: «Сядьте на место, молодой человек». Васька чиркнул китайской зажигалкой и поднес к себе. В одно мгновение он вспыхнул, как факел. Крик стоял на всю аудиторию. Огнетушителя, как назло, нигде не было. Кто-то из тех ребят, что были хладнокровнее всех остальных, выбежали в коридор с криком «Пожар!», чтобы найти огнетушитель.

К тому времени огонь с горящего Васьки перекинулся на первые ряды аудитории: бедный студент, в результате беспорядочных движений, вцепился в столы первого ряда, не переставая орать благим матом. Огонь со столов мгновенно перешел на впереди сидящих девчонок – мигом вспыхнула на них синтетика, и криков в аудитории заметно прибавилось.

Появился, наконец, огнетушитель. Кто его принес, Маргарита уже не помнила: удивительно, как вообще в такой суматохе работала ее память. Парень, поставив огнетушитель на пол, выдернул из рычага чеку, как учили еще в средней школе. Раструб он заранее направил на Ваську, а заодно и на преподавателя, так как они находились на одной линии, и нажал рычаг. Белая струя шибанула из черного раструба, окатив обоих с головы до ног. Потом струя перешла на пылающий первый ряд – на тех, кто оказался охвачен огнем…

Преподаватель отделался легким испугом и лишь закашлялся. Те же, кто сидел на первом правом ряду, получили разные степени ожогов: от легких до средних. Маргарита помогала, как могла, выйти из задымленной аудитории тем, кто не мог подняться на ноги. В тот день ее шея и потрудилась, как могла…

А вот Ваське не повезло. Огонь удалось сбить быстро, но он успел «сожрать» больше половины кожного покрова сильного красивого балагура.

Когда приехала скорая помощь, медбрат сказал, что Васька – не жилец. Многие девчонки пустили слезу: почти со всеми Васька успел познакомиться, а с несколькими даже пару раз встретиться.

Маргарита не могла отделаться от последнего вспоминания того страшного года, когда Ваську клали на носилки, а потом из-под простыни, которой его накрыли, высунулась обожженная черная рука, живо напомнившая ей лицо Малыша, тащившего сейчас вместе с Валентиной несчастную Коржикову. Обожженное лицо Малыша так напомнило Маргарите тот случай, что она боялась вновь припоминать те детали, которые живо рисовались не только в ее воображении. Многие девчонки, до конца их учебы в университете, вспоминали этот кошмар. Кто-то говорил, что у Васьки была несчастная любовь, но девчонки считали это полной чушью – у Васьки от них отбоя не было. Другие пускали слухи о крупном проигрыше в карты, что тоже не соответствовало действительности: никто никогда не видел в руках Васьки ни карт, ни тетриса, которыми тогда все увлекались, ни даже шахмат карманного формата. Нет, Васька в этом плане не был азартным: всё, что его волновало – это качалки, девчонки, простенькие книжонки, вроде незамысловатых детективов без хитрых сюжетов, и купания на Волге – начиная с начала лета, и заканчивая глубокой осенью. Нет, этот спортивный парень, не бравший ни капли спиртного в рот, не играл в карты…

Не помогли также обыски его комнаты в общежитии, где, кроме тех же бульварных романов в мягкой обложке, нескольких пар тяжелых и легких гантелей, да университетских учебников, ничего существенного для расследования найти не удалось. С друзьями у Васьки тоже было всё в порядке – ровные отношения со всеми, как на его, так и на других курсах, то есть, никаких конфликтов никто припомнить не мог.

Так что, причина суицида крылась в чем-то другом, и эта история продолжала оставаться еще одним неразгаданным делом отечественной полиции.

Маргарита старалась вспомнить лицо того несчастного парня, но, кроме обожженной руки, случайно вылезшей из-под простыни, ее память ничего не сохранила. На секунду она вдруг подумала, а что, если бы тем парнем оказался вот этот случайный «попутчик» Александр? Но, во-первых, имя не совпадало – это оказалось таким очевидным, что только сейчас до нее дошло, в чем разница. Во-вторых, Васька был спортивным парнем, а этот какой-то… Впрочем, если человек проведет в больнице не один месяц, он еще и не так будет выглядеть, какими бы видами спорта и как долго он ими ни занимался. Так что мысль об ожившем вдруг Ваське-Александре, была всего лишь злой игрой воображения, затеянное мозгом Маргариты, чтобы отвлечь ее от того кошмара, что произошел в комнате отдыха. «Теперь я буду ее называть «Комнатой страха», – подумала Маргарита.

Ей было тяжело идти: эта старая история каким-то образом повлияла на нее так, что она свернула не в тот коридор, когда шла в госпиталь за странной троицей. Кондрашкина в удивлении смотрела на чужие стены, покрытые не привычными белыми, а какими-то желтовато-коричневыми квадратами облицовочной плитки. Здесь даже воздух был другой – неприятный, словно вентиляция нарочно гнала сюда запахи, напоминающие то ли прокисший виноград, то ли испортившиеся яблоки. Винно-уксусный запах, будто коридор вел к заводу алкогольной продукции, вызывал в ней всё больше омерзения. И тут она резко остановилась: совершенно чужое место показалось ей, почему-то, знакомым. Это ощущение, что она здесь когда-то была, не покидало ее всё то время, пока она возвращалась назад. Что было в конце этого коридора, она не знала, да и не хотела знать – ей нужно было идти назад и догонять своих товарищей, ушедших далеко отсюда.

Она возвращалась довольно долго. То и дело поглядывая на часы, она с ужасом про себя отмечала, что шла по этому странному коридору полчаса.

– Куда я попала? – спрашивала она себя, не зная точно, в каком приблизительно месте находится: ближе к выходу из коридора, или в его середине?

Ни одного человека не попадалось на пути, и это было самое необычное: такой важный объект, с населением в десять с лишним тысяч человек, и ни одного, даже самого захудалого сотрудника в коридоре – ерунда какая-то.

– Слава Богу! – облегченно выдохнула она, когда, наконец, показался выход. Она видела вдалеке белые стены, блестевшие в свете неоновых ламп, отражаемых кафельной плиткой.

Теперь нужно было поторопиться, а то, кто знает, что на уме у этого Александра, пусть он и прикинулся благородным человеком, оказавшим ей с Еленой посильную помощь.

Глава 6

Долгий путь до госпиталя совсем разморил Елену. От потери крови она хотела спать, иногда просила пить.

– Рит! – жалобно звала она Кондрашкину, но, кроме Малыша и Валентины в коридоре никого не было.

– Когда придем туда, чего говорить будем? – спросил Малыш, остановившись вместе с Валентиной в десяти метрах от дверей, на которых было написано: «Госпиталь. «Цитрон-4». Свободный вход».

– Кому говорить-то? – спросила она. – Ты здесь хоть раз был?

– Нет, – ответил Малыш.

– Какие твои годы, – сказала она. – Ну а если вдруг кто спросит, так, не я же, а ты с ними шел. Вот и вспоминай заранее, при каких обстоятельствах девчонка получила ранение.

Малыш искоса на нее поглядел.

– Ничего я не знаю: в коридоре на них наткнулся, когда Марго перла на себе эту овцу.

Валентина злобно на него посмотрела:

– А ты кто такой, чтобы девушку овцой называть?

– Я-то? – осклабился он, и Валентина увидела перед собой не помощника в трудное время, а обыкновенного хулигана из подворотни, которому одна радость – кошелек у кого отобрать, или избить того, кто слабее.

– Н-да, – проговорила Валентина.

– Ну, так и чего говорить-то будем, я не понял? – вновь спросил он.

– Не знаю, – пожала плечами медсестра, – придумаешь что-нибудь: ты же прыткий у нас, вроде как, да?

Малыш, закусив губы, молчал, понимая, что нужно ждать, пока придет Маргарита, которая потом всё и объяснит начальнику госпиталя, или главврачу.

Они зашли в огромное помещение, заставленное старыми железными койками. О солдатах здесь заботиться никто не собрался: многие бесцельно бродили по комнате, и делали то, что придет в голову с ополовиненным мозгом.

– Мы, что, в психушку попали? – спросил Малыш, не веря своим глазам.

– А ты как думал? – в свою очередь спросила Валентина, посмотрев на него с укоризной. – Вот когда тебе мозг поджарят, как на сковородке, тогда я на тебя посмотрю!

– Понял, – ответил он.

– Не верю! – сказала Валентина. – Давай-ка, вот сюда ее – на свободную кровать клади.

Они положили Елену на скрипучую кровать, на которой, кроме матраса, ничего не было.

– Я сейчас схожу к кастелянше за подушкой и бельем. Стой здесь и никуда от нее не отходи. Понял? – сказала Валентина

– Понял, – ответил он, несколько ошарашенный видом больных солдат.

– Что-то ты повторяешься, милый, – сказала она, – может тебе, температуру смерить?

– Нет, не надо! – тут же отозвался он, и как-то странно дернул рукой, будто ее чем-то обожгли.

– Да ты так не дергайся, родной: рано еще, – сказала медсестра и пошла к кастелянше.

Малыш остался в полном одиночестве, несмотря на то, что в палате было человек тридцать или сорок. Елена в счет не бралась – она, как была в отключке, так и оставалась недвижима, будто померла. И если бы не слабое ее дыхание, которое угадывалось по еле вздымавшейся, почти плоской, грудной клетке, то так и можно было подумать.

Валентины не было долго – почти полчаса, растянувшиеся для Малыша в целые полдня. Он намучался смотреть на изможденные лица солдат, некормленых со вчерашнего дня, и сколько бы он не отворачивался, чтобы не видеть их, всё равно, так или иначе, в поле его зрения попадал какой-нибудь дохленький солдатик в сапогах, с вылезшими наружу портянками, или совсем босой.

Малыш всматривался в этих больных и не видел ни одного врача. Странное положение дел удивило его: на секретном объекте с высокими технологиями, отвратительно следили за людьми, неспособными позаботиться о себе. Скорбные мысли одолевали его всё больше, пока, наконец, не появилась Маргарита, окликнувшая Малыша.

– А, вот вы где! – сказала она, подходя к нему.

– Мы уж думали, что вы пропали в недрах «Цитрона», – отозвался Малыш.

– Очень смешно, – сказала Маргарита, – от меня не так-то легко избавиться.

Она подошла к кровати, на которой лежала Елена. Бессильно повернув голову набок, она, не двигая ни рукой, ни ногой, была похожа на брошенку, подобранную где-то на улице и доставленную в ночлежку.

– Ну и условия! – возмутилась Маргарита, оглядываясь по сторонам. – А где врач, хотя бы один? – спросила она Малыша.

– Откуда я знаю? Вот, медсестра ваша, как ушла за бельем, так и нет уже часов десять, наверное.

– Ну, это вы явно преувеличили: я к вам слюда шла всего около часа, с учетом того, что попала не в тот коридор.

Малыш покачал головой:

– Смейтесь, смейтесь: у этих бедолаг, между прочим, нет никаких шансов на выздоровление, тем более, что за ними – никакого ухода. То же самое ожидает и вашу подругу, так что вам придется самой за ней ухаживать, или вот эту корову упрашивать смотреть за худышкой.

– Да, как вы смеете? – прошипела Маргарита, – она лучшая из медсестер, которых я когда-либо знала, а вы…

– А что я? – невозмутимо ответил Малыш, и так на нее посмотрел, будто давно уплатил все свои долги, и теперь никому ничем не обязан. – В общем так, у меня своя работа, у вас – своя. Так, что, я ухожу: пора мне и настоящими делами заняться, а не сидеть в этой богадельне.

– Проваливайте, никто вас не задерживает! – зло бросила ему Маргарита.

– Не беспокойтесь – не задержусь! – ответил он и вышел из госпиталя.

Маргарита с облегчением вздохнула: хоть Елену донесли без приключений, но она чувствовала, что все приключения еще впереди.

Вернулась, наконец, Валентина: в руках она держала свежее белье, в которое было замотано тонкое солдатское одеяло.

– А вот и я! – сказала она, стараясь веселым тоном немного подбодрить Маргариту.

– Привет, – ответила Кондрашкина.

– С утра же виделись! – удивилась Валентина.

– С хорошим человеком не грех и два раза в день поздороваться.

Валентина улыбнулась и положила белье на край кровати.

– Как теперь быть с ней? – спросила медсестра.

– Ты меня спрашиваешь?

– Ну, да – ты же врач, – ответила Валентина.

– Я – психолог, ну и вообще – этим должен заниматься хирург, – невозмутимо сказала Кондрашкина.

– Ладно, пусть он ей и занимается, когда придет, а я пока посмотрю, что можно сделать, – сказала Валентина и перевернула Елену на живот. Тут они увидели, что весь матрас был в крови.

– Какие мы идиотки! – всплеснула руками Валентина. – Я совсем отвыкла от своей работы: мы же на анализах сидим, да на заполнении этих чертовых карточек, а главное, вон, упускаем, – кивнула она в сторону Елены, лежавшей на животе.

Маргарита еще раз посмотрела вокруг. Обстановка ее удручала не меньше, чем, если бы это был госпиталь, развернутый где-нибудь в поле – вдали от цивилизации. Общая неразбериха, в которой находилась организация госпиталя, не вязалась в голове Кондрашкиной с тем, что на объекте всё близко к идеалу. Отношение к простым людям было точно таким же, как и везде: брошенные на произвол судьбы солдаты, продолжали ходить из угла в угол, смотря вперед, или куда-то в сторону, не видя никаких препятствий, и потому натыкавшихся на них, и тут же поворачивавших, как «умный» пылесос, в другую сторону, чтобы точно также дойти до другого угла, человека, кровати, или тумбочки, и врезавшись в них, снова продолжать бесцельное механическое движение.

Маргарита смотрела на эти хождения и не понимала, почему до сих по не видно ни одного врача.

– Валь, где врачи? Хоть один?

– Не знаю, Рит – здесь постоянно так, – ответила медсестра.

– А вы жаловаться не пробовали?

– А кто жаловаться-то будет? Госпиталь не в нашем ведении…

– А в чьем же? – спросила Маргарита, одновременно помнимая, что такое положение вещей ей не изменить.

– Я говорю, жаловаться кто будет: вот эти бедолаги без мозгов? – спросила Валентина.

– Не знаю, – ответила Маргарита. – Но кто-то должен быть ответственен за всё это?

– Кто-то должен, – кивнула Валентина, – но вот кто – я не знаю.

– А кто знает?

– Слушай, Рит, тебе больше всех надо, или как?

– У меня подруга здесь остается, и я не знаю, что мне делать: у меня своя работа! – чуть ли не вскричала Маргарита.

– Я тоже занята, – ответила Валентина, – по самое горлышко.

Кондрашкина вновь окинула взглядом Елену.

– Слушай, давай так: я сейчас пойду искать хирурга. Потом вернусь и мы с тобой решим, как нам около нее дежурить.

– С чего ты взяла, что я буду этим заниматься? – спросила Валентина.

– Потому что ты – моя подруга.

– Только и всего? – усмехнулась Валентина.

– Я считала, что этого достаточно, – жестоко сказала Маргарита.

Валентина замотала головой.

– Нет, я так не смогу: меня выкинут с отделения и буду я, в лучшем случае, работать на ее месте – в лаборатории, – медсестра кивнула на Елену.

Маргарита от обиды даже засопела:

– Ну, это если очень повезет! – сквозь зубы сказала она.

Валентина глянула на нее, будто на совершенно чужого человека, и, отвернувшись, вышла из палаты.

Маргарита осталась одна. Что же делать? На кого ей теперь надеяться? Она присела на край кровати, на которой Елена продолжала истекать кровью: жить ей осталось несколько часов, ну, может, сутки – не больше. Маргарита не могла ничего придумать.

Прошел час с того момента, как они принесли Елену в это проклятое место. Маргарита, не умевшая делать даже перевязок, кляла себя за то, что профукала практические занятия по оказанию первой помощи. Экзамен она сдала случайно: в этом ей помог Полозов, договорившийся с преподавателем, пошедшим ей навстречу. Тогда от нее потребовалась лишь зачетка, в которую была поставлена оценка «удовлетворительно». Самое обидное, что Маргарита вообще плохо что-то могла делать руками. Например, она совершенно не умела готовить, и местная столовка была для нее настоящим спасением. Перед наступлением выходных, она обычно набирала в столовке еды на два дня, и, не выходя из комнаты отдыха, ела всё, что не успело испортиться, благо, что напротив нее стоял общий холодильник, где был ее уголок.

Пока она всё это прокручивала в голове, неожиданно возник человек в белом халате, представившийся, как доктор Петров А.М. Как только Маргарита ему улыбнулась, из-за спины доктора вышел ухмылявшийся Малыш.

– Теперь ваша душенька довольна? – спросил он, когда доктор начал осматривать Елену.

– Что? Вы зачем вернулись? – спрашивала Маргарита, ничего уже не понимая. И только, когда Малыш едва заметно кивнул на доктора, она вдруг с отчетливой ясностью поняла, что этот обожженный наглец и был ее спасителем. Но, в первую очередь, он помог ее подруге.

Она не знала, что и сказать: ей было и стыдно, и неудобно, и мерзко от поступка Валентины, которая бросила ее, сославшись на возможную потерю работы. У Маргариты закружилась голова, и она присела на соседнюю кровать.

– Вам плохо? – участливо спросил Малыш. – Может, водички принести?

– Нет, спасибо – мне уже лучше, – ответила Маргарита. – Намного лучше, – добавила она, видя, как хирург бережно обращается с Еленой – сама бы она точно так не сумела.

– Извините, что отвлекаю, – обратилась она к доктору, – скажите, а есть ли у вас дежурная медсестра?

Доктор к ней обернулся.

– Ну, конечно, как и полагается.

– А за этой девушкой можно организовать уход?

– Разумеется, – ответил доктор, удивившись. – А почему вы об этом спрашиваете?

Маргарита не знала, как ему ответить, но ее губы сами нашли ответ:

– Посмотрите, как не пристроены эти солдаты.

Доктор глянул на них.

– Ах, вы об этом? Так это же они временно здесь размещены – всего на сутки…

– Подождите, то есть, вы хотите сказать, что люди в таком состоянии могут спокойно ходить целые сутки по, так называемому, госпиталю, и ничего в этом страшного нет? А если они разбредутся по всему объекту, и что-нибудь там…

Доктор выдохнул и кивнул самому себе, как бы говоря, что уже пора раскрыть все карты:

– Вы знакомы с нашими супертехнологиями?

– О, Боже мой! – вскричала Маргарита. – Об этих супер-пупер наворотах я слышу постоянно двадцать четыре часа сутки!

– Тихо, тихо, успокойтесь, – сказал доктор, положив руку ей на плечо. – Этим больным сделаны специальные магнитные инъекции, которые будут удерживать пациентов на месте столько, сколько нам потребуется. Полы в госпитале, если вы обратили внимание, металлические – они-то и служат надежным «якорем» для этих бедных, по вашему выражению, солдат.

– А как же им в туалет сходить, или поесть? – спросила Маргарита, не желая успокаиваться.

– В упомянутые мною инъекции также входят необходимые питательные вещества: их малого количества вполне достаточно, чтобы поддерживать нормальную жизнедеятельность в организме несколько суток. Точно также и с туалетом: все выходит через потовые железы, только запаха пота при этом не будет – на поверхность кожи выйдет лишь что-то вроде синтетического материала, который мы просто смоем губкой, смоченной в теплой воде. – Доктор улыбнулся, мол, дело в шляпе, и до свидания – прошу на выход.

Маргарита не верила своим ушам: неужели такого рода разработки здесь действительно есть?

Она встала с кровати.

– Тогда я пойду, можно?

– Конечно, конечно, – ответил доктор, – мы о ней позаботимся.

– Спасибо вам, – сказала она и, бросив еще раз взгляд на Елену, направилась к выходу. Малыш пошел следом, сказав доктору «пока».

Они вышли из госпиталя. Маргарита с напряжением ожидала, что Малыш с ней заговорит, но, к счастью, он молчал до тех пор, пока она сама его не спросила:

– Как быстро и где вы нашли доктора?

Малыш пожал плечами.

– Даже и не знаю, поверите или нет, но у меня есть свои источники.

Маргарита, не поворачивая головы в его сторону, догадалась, что Малыш в этот момент нагло улыбнулся, как человек, у которого есть чуть-чуть власти, и он пользуется этим с нескрываемым удовольствием.

Однако, она ошиблась на его счет: лицо Малыша было сосредоточено – он думал о том, что же могло произойти с обеими подругами, но хотел, чтобы Маргарита сама об этом рассказала.

Он повернул к ней голову.

– Как вы думаете, та медсестра затаила на вас злобу, или всё и так прокатит?

– Понятия не имею, о чем вы, – отозвалась Маргарита, делая вид, что ей совершенно всё равно, что будет дальше. – А откуда вы знаете, что я на нее злюсь? – спросила она.

Малыш остановился.

– Когда мы с доктором шли сюда, ваша Валентина возвращалась из госпиталя такая красная, такая раздраженная. Я не мог не спросить, в чем, мол, дело? И она, как настоящая «подруга», высказала всё, что о вас думала, а именно, делала упор на то, что вы всеми пользуетесь. В том числе и мной.

– Что за бред? – вскинула брови Маргарита. – Вы только сейчас это придумали, признавайтесь?

Малыш хмыкнул в ответ:

– Откуда бы я знал, что вы просили ее подумать о графике дежурств по уходу за вашей подругой. И потом, она зачем-то упомянула какого-то, не то Рижского, не то Римского, которого вы терпеть не можете, однако же, не просите себе на замену другого врача, потому что этот тип что-то знает о ваших ночных секретах.

– Как, она сказала? – удивилась Маргарита.

– Ночных секретах, – повторил Малыш. – Вы, похоже, та еще шалунья…

– Закройте рот, если не понимаете, о чем говорите! – злобно сказала Кондрашкина.

– Хорошо, хорошо, не надо так ерепениться.

– А вы держите свой язык на привязи! – снова прикрикнула на него Кондрашкина.

– Договорились, – сказал Малыш, – но на вашем месте, я все же, не был так уверен в этой рыжей. Может быть, вы и не заметили, но она так на вас смотрела, будто вы ей и впрямь обязаны по гроб жизни…

Через минуту Маргарита тяжело вздохнула, поняв, что не стоит отпираться, и признала правоту Малыша, назвав Валентину стервой.

– Надеюсь, вы не думаете, что я теперь обязана вам по гроб жизни? – спросила Маргарита.

– Я ничего такого не сказал, между прочим, – ответил Малыш спокойно. Потом, взглянув на нее, добавил, – я делал только то, что в моих силах, и по собственному желанию.

– Хотелось бы в это верить, – отозвалась Маргарита.

Тут она снова вздохнула, и добавила:

– Если б только в этом была проблема…

Она тут же пожалела, что сказала эти слова: теперь он будет вытягивать из нее слово за словом. Но Малыш молчал, ожидая, что за первым откровением последует и второе. Маргарита вдруг остановилась, дождавшись, пока мимо них пройдет группа людей в белых халатах, и спросила:

– Вы можете, на глаз определить: беременна женщина, или нет?

Он удивленно посмотрел на нее.

– Неужели вы беременны, Маргарита Павловна? От кого, если не секрет: от Римского-Рижского?

Кондрашкина чертыхнулась:

– С ума сошли, что ли? Нет – это не я…

– А-а, понял – та рыжая стерва…

– Нет, – снова сказала она.

– Эта худышка? – в удивлении вскинул он редкие обожженные брови.

Маргарита кивнула.

– Вот это да! Сроду бы не подумал! И в чем проблема?

– Во многом, – ответила Маргарита. – Во-первых, эта информация никуда не должна просочиться, если уже не попала в руки тех, кому не надо. А, во-вторых, нужно, на всякий случай, попросить тут самую медсестру, чтобы она никому не показывала анализы этой девчонки.

Малыш смотрел в пол, будто думая о чем-то своем. Потом он вскинул голову:

– Вы уверены, что она уже не сказала об этом своему боссу?

– Вот этого я, как раз, и не знаю.

Он скосил на нее глаза:

– Хотите, чтобы я узнал всё – вплоть до последней мелочи?

– А у вас точно получится? – спросила она.

– Попробовать можно, во всяком случае, никто на этом объекте не отменял пыток…

– Да что вы такое говорите? – возмутилась она, – и не вздумайте мне об этом даже заикаться!

– О-о! – протянул он, – вы так трогательны, Маргарита Павловна, что мне даже смешно задавать вам следующий вопрос.

Маргарита вообще ничего не поняла.

– Чего? – спросила она.

Малыш откашлялся, показывая глазами, что по коридору идет еще одна группа сотрудников. Потом тихо спросил:

– Вопрос такой: как скоро вам нужна эта информация, и до каких переделов мне можно дойти в этом дознании?

Она уставилась на него непонимающим взглядом, но через секунду до нее дошло:

– Оставьте ее в живых.

– А если она проговорится потом следователям?

Тут он загнал ее в тупик. У Кондрашкиной, в прямом смысле слова опустились руки: Малыш заметил это по вмиг обвисшим плечам. Вслед за плечами, опустились уголки ее рта, придав лицу выражение такой вселенской скорби, что Малышу пришлось легонько похлопать ее по спине: он чувствовал, что теперь может до нее дотронуться, хоть это и было в невыносимых для нее обстоятельствах.

Еще через мгновение он услышал такой ответ:

– Если вы ничем не брезгуете…

Он не дал ей договорить:

– Работа у меня такая: всегда быть по локоть в крови.

Она вздрогнула, боясь смотреть на него.

– Шучу я, шучу. Ничего я не сделаю ваше рыжей: только прическу, может быть, слегка попорчу, или ушки, там, подрежу…

– Не смейте мне этого говорить, изувер! – выпалила она.

– Ну, вы же сами попросили…

– Попросила! Но, чтобы без этого… всего…

– А как вы хотели: вам же нужен результат?

– Нужен, но.. Но как-нибудь по-другому.

– По-другому я не умею. За этими другими, как вы сказали, методами, обращайтесь к… Не знаю даже, к кому.

Он замолчал, ожидая ее ответа.

– Хорошо, – сказала она, – делайте то, что умеете, но только осторожно, чтобы…

– Да, да, чтобы ни одна капля крови…

– Хватит! – крикнула она, боязливо осматриваясь вокруг: сейчас они стояли в самом широком участке коридора, где расстояние от одной стены до другой было пятнадцать метров. – Не говорите мне больше об этих ужасах!

– Хорошо, не буду: пусть ваши ушки больше не слышат об этом…

– И об ушках тоже не надо! – резко бросила она и пошла прочь, оставив Малыша наедине со своим планом будущего дознания.

Глава 7

Маргарита провела остаток дня, как в бреду, думая о том, что кроме Валентины, а также, того чертового андроида, возможно, имевшего передающее устройство, и Александра-спасителя, никто больше не знал о беременности. У нее еще оставались сомнения по поводу босса медсестры – «много улыбчивого» человека, и того хирурга, который ухаживал сейчас за Еленой – они тоже могли знать о ее положении. Но это полбеды. А вот что делать, если информация уже просочилась на самый верх? В том, что андроид мог передать эти сведения, Кондрашкина уже не сомневалась, но оставалась слабая надежда, что их разговор тогда не транслировался в прямом эфире, а записывался на какой-нибудь жесткий диск, который пострадал в результате взрыва.

– Вот же зараза! – произнесла Маргарита, лежа в своей кровати в комнате отдыха.

– Опять что-нибудь стряслось? – послышался голос той женщины из машинного отделения.

Маргарита вздохнула и повернула голову.

– Да, – ответила она слабым голосом, – и чем дальше, тем хуже.

– Бывает, – отозвалась та.

«Хоть бы ты не подходила!» – подумала Маргарита, чувствуя, что та подползет сейчас к ней, как змея и начнет выматывать душу. Однако женщина оставалась на своем месте. Маргарита закрыла глаза и постаралась уснуть, чтобы, хотя бы на несколько минут забыть о тех ужасных часах, которые она никак не могла выбросить из головы.

Она перевернулась на другой бок, думая о том, как полезет сейчас в гору, или нет, лучше поплывет по теплому океану и встретит там… Нет, никого не хотела она встречать в океане, тем более, что, кроме акул в этих местах больше никто не «промышлял» человеческим мясом.

– Да, уснешь тут, – прошептала она.

В комнате стояла полная тишина, нарушаемая лишь редкими храпами трех соседок слева.

Кондрашкина повернулась на спину, и уставилась в черный потолок. Маргарита смотрела в то место, где висел кондиционер, и ей казалось, что она слышит звуки лопастей вентиляторов, касающихся металлической решетки. Чем больше она об этом думала, тем отчетливее ей казался этот раздражающий звук. Маргарита поняла, что не уснет, если что-нибудь не сделает такого, что отвлечет ее от этих звуков. Она приподнялась на кровати и зачем-то оглянулась в полной темноте: все спали. Спустив ноги, она всунула их в тапочки, потом встала и пошла в туалет.

Умывшись холодной водой, Маргарита посмотрела на себя в зеркало: на нее глядело лицо стареющей женщины, уставшей от ежедневных проблем, с которыми ей никак не удавалось справиться.

Она опустила голову и вновь умылась несколько раз подряд, чтобы почувствовать, как дубеет от холода кожа, а потом, вытерев ее полотенцем, прислушиваться к теплу на щеках и лбу от приливающей горячей крови.

Она выключила воду и, выходя из туалета, погасила свет. На несколько секунд она ослепла: лишь зеленые пятна были перед глазами, прежде чем она привыкла к темноте. Потом она сделала неуверенный шаг вперед, затем еще шаг и еще, опасаясь натолкнуться на чужие тумбочки. Наконец, Маргарита дошла до своей кровати: ощущения были совсем другими. Теперь можно было лечь и, ничего не представляя, просто закрыть глаза и моментально уснуть – главное, ни о чем ни думать: ни о Елене, ни о еде, ни о медсестре… Как только она опять случайно вспомнила о рыжей, тут же вслед за ней всплыла наглая рожа Малыша.

– Да что за черт! – проговорила она, накрывая лицо одеялом. Как только обожженные щеки странного «помощника» возникли в ее памяти, Маргарита тут же, в ярких красках, представила себе, что Александр делает с медсестрой, выполняя то задание, которое она ему поручила. В страшных картинах Кондрашкиной, медсестра висела на ржавых длинных цепях, а Александр, лицо которого освещалось лишь факелом, вставленным в стену какой-то пещеры, огромными щипцами вырывал ей ногти, бил плеткой по кровоточащей спине, обливал ее холодной водой, чтобы она очнулась, а потом снова приступал к средневековым пыткам… На этом ее воображение останавливало поток кошмарного видеоряда и следующей картиной было, как Валентна, по-прежнему висевшая на цепях, просит пить, а также есть и спать, и еще она хотела сама рассказать всё, что требовал от нее Александр. Но теперь ему нужно было совсем не это: он, как настоящий садист, наслаждался ее мучениями, не слушая ее признаний и клятвенных заверений, что никто никогда не узнает о беременности той девочки, которой грозит смерть… Или нет – ей грозит жизнь, но без ее ребенка, ликвидированного тем самым «много улыбчивым» человеком, с удовольствием сделавшим свою грязную работу…

Маргарита открыла глаза: нет, сегодня ей точно не уснуть. И что теперь делать? Надо успокоить себя мыслью, что нет никаких пыток, а есть лишь приятный разговор за рюмкой хорошего вина, или плохого…

Маргарита поморщилась, не желая представлять себе того пойла, которое любила рыжая, а Валя, определенно что-то любила, ведь, приходила же она иногда на работу с перегаром, который Маргарита несколько раз улавливала, когда забегала к ним по делам в первый кабинет…

Так, что там дальше. Вино, скажем так, любое – одна или две бутылки; свечи витые – пять штук; шикарный стол с серебристой кастрюлькой, в которой лежит что-то дымящееся (жареное или вареное – не суть). Ну, и красавец мужчина в придачу, пусть и с обожженным лицом, но все же, по-своему прекрасный, сильный, мужественный…

Кондрашкина снова, похоже, начала дремать, но кто-то из соседок поднялся в предрассветный час и пошел в туалет. Маргарита потянулась к тумбочке, и, взяв часы, нажала кнопку подсветки. Так и знала – два ночи на дворе. Еще пять часов до смены, вернее, четыре, если учесть, что в семь она уже должна сидеть на приеме.

Она снова приподнялась на кровати и сунула ноги в тапки. Как можно уснуть, когда в голову лезет всякая чушь? Маргарита не хотела прибегать к снотворному, которое лежало у нее в тумбочке, иначе потом без него не обойдешься.

Мысли вертелись вокруг Малыша и Валентины. Итак, если он ее не пытает, думала она, тогда он просто с ней разговаривает, как и в предыдущем ее видении, где были стол, свечи, и выпивка. Не прибегая к шантажу и запугиваниям, он молча выслушивает ее показания, ведь, хорошее вино уже развязало ей язык, и Валя чешет им, как помелом, выдавая и свои и чужие секреты. Но секреты Александру не нужны: ему нужно только одно – ее клятвенное заверение, что она будет держать свое помело за зубами, как насчет анализов, так и по поводу Ленкиной беременности.

Маргарита тряхнула головой: в том-то и дело, успела ли эта информация дойти до ее начальника, или осела там – в пыльных ящиках с готовыми анализами?

– Нет, так я точно не усну, – произнесла полусонная Маргарита и вновь встала, чтобы присесть около ночного столика. Привести, что ли себя в порядок вместо сна? Или оставить всё, как есть? Она сидела в полной темноте перед маленьким трельяжем и смотрела на свое отражение, которого почти не было видно. Если бы в комнате отдыха были хотя бы окна, выходившие, например, на берег, где светила луна, или на летное поле, с горящими всю ночь прожекторами, то можно было бы увидеть свое лицо, пусть и не таким, каким оно выглядело при полном освещении.

Она продолжала всматриваться в зеркальную тьму, и вдруг ей показалось, что там, в глубине черного стекла, что-то мелькнуло. Маргарита, не отрываясь, ждала, не появится ли вновь этот слабый отблеск, но тут ее тело вздрогнуло, когда до ушей донеслось:

– Привет, подруга, – произнес голос, которого она никак не хотела слышать: это была ее соседка – та самая, из машинного отделения. – Что, не спится?

– Нет, – ответила Кондрашкина.

– И мне – нет, – сказала та и присела на соседний стул. – А чего не спиться-то?

– Да, так, – пожала плечами Маргарита, – мысли разные.

Она зевнула.

– Мысли, мысли, – задумчиво сказала соседка, – от них вся погибель – от этих мыслей. Рассказать не хочешь?

– А нечего рассказывать, – ответила Кондрашкина. – попала я в переплет – вот и всё.

– Да, ладно, какой у тебя может быть переплет, когда у тебя, вон, и работка не пыльная, и зарплата будь здоров, да и мужики, наверное, косяком прут?

– Сплетни это всё, – ответила Маргарита, всё же пытаясь разглядеть свое лицо в кромешной тьме.

– Вижу, не хочешь ты говорить.

Кондрашкина молчала: она, действительно, ничего не хотела, да и не могла рассказать этой женщине – ей нужно было просто поспать, а сон не шел.

– А давай я тебе расскажу свою историю? – сиплым голосом спросила женщина.

– Думаешь, стоит? – безразличным тоном откликнулась Маргарита.

– А это ты сама уже решишь: как только скажешь, что надоело, мол, тебя слушать, я и замолчу.

– Договорились, – кивнула Маргарита, не понимая, что в такой темноте не видно ни ее кивка, ни усталой улыбки, которая при свете ламп отбила бы у рассказчицы всякое желание чем-то с ней делиться.

Женщина вздохнула, будто ей предстояла тяжелая работа, и начала:

– Про мужиков убитых я тебе уже говорила?

– Тех, которых кто-то задушил?

– Нет, про тех, которым шеи сломали.

– Вроде да.

– Ну, так дальше слушай. Попала я в это машинное отделение не сразу. Когда я семь лет назад прилетела на эти острова, первым моим местом был Фаял, где недавно опять была катастрофа. Полгода лаборанткой там проработала, после чего мне автоматически продлили контракт уже на пять лет, чего я и не знала, и отправили вот сюда – тоже в лабораторию. Чего меня с места сорвали, я так и не поняла. Ну и работала я здесь лаборанткой всего пару недель. Но потом произошли какие-то события, после которых к нам пришли из администрации, и спросили, есть, мол, желающие подзаработать, но только придется спускаться на несколько уровней ниже. Тогда еще кадровик посмеялся, мол, мужиков туда не затащишь, и приходится рассчитывать на вашу бабскую совесть. Многие из девчонок тогда не согласились, а я, дура, пошла – соблазнилась на женихов.

– А чего ж другие не соблазнились? – перебила ее Маргарита.

– А это ты у них спроси, правда, мало кто из них жив остался.

– Ты имеешь ввиду тот случай, когда всю лабораторию каким-то газом траванули? – спросила Маргарита, припоминая давний случай, наполовину стершийся из ее памяти.

– Да, именно тот случай и есть! Так, значит, ты его помнишь?

– В общих чертах, – ответила Маргарита, – сменщик мой рассказывал, опуская некоторые детали.

– Ха, ха, – тихо сказала женщина, – а в деталях, как раз, и кроется самый ужас-то. Там, знаешь, как было? Девчонки, не из моей, правда, смены, сидели, значит, работали: проверяли то ли партию новой вакцины, то ли экспертизу какую им заказали, когда бомба рванула на Терсейре…

– А, да, да, было, точно… – отозвалась Кондрашкина. – Кажется, был тогда взрыв: пятьдесят-шестьдесят трупов в итоге. Потом комиссия приехала, которую тоже тогда взорвали… – неожиданно вспомнила Маргарита, с удивлением про себя отмечая, что и это событие всплыло в ее памяти, показывая лишь маленький свой краешек. Она, в который уже раз за эти десять минут, снова подумала о том, что не может вспомнить каких-то деталей и по этому инциденту, будто мозг старательно подтер нужную информацию, служащую связующим звеном между важными фрагментами. И если восстановить эти стертые звенья, то можно нарисовать полную картину…

– Короче, помнишь и это, – прервала ее мысли рассказчица.

– Местами, – ответила Маргарита.

– И это странно, правда?

– Правда.

– Я тоже не всё помню, а лишь какие-то части, будто и не было ничего, а в памяти всё равно что-то сидит. Чертовщина какая-то. Ну, так вот, то, что я помню, это как раз и есть самое главное.

– Думаешь? – спросила Маргарита, вновь зевая. – Может, спать уже пойдем: вроде как сон начал приходить?

– Успеешь, – ответила женщина, – тут самое главное – вспомнить эти детали, которых и так в башке не много осталось. Короче, дело было так. Девчонки, из другой смены которые, пришли с утра на работу и начали проверку вчерашних образцов. Прошел час или два, вдруг наши лаборанточки, одна за другой начали падать на пол. Те, кто делал работу стоя, видели эту картину, но те же, кто сидел – попадали все.

– Образцы, что ли, некачественные попались? – спросила Маргарита.

– Вот и я тогда также подумала, когда мне это рассказали. Но дело оказалось совсем в другом. Через вентиляцию пустили неизвестный тяжелый газ. Он сразу опустился со стен на пол (у нас решетки вентиляции не под потолком, как у всех, а на высоте двух метров от пола), а потом, когда он чуть нагрелся от комнатного тепла, стал тихонько подниматься. Ну, и те, кто сидел, получил по максимуму – остальные успели выбежать из лаборатории, правда и тех потом прихватило: когда прошло несколько часов, тоже умерли от удушья.

– Да, странная история, – задумчиво сказала Маргарита, но без удивления в голосе, будто она что-то подобное уже когда-то слышала.

– И даже не это странно, – отозвалась соседка, – а то, как отреагировало начальство. Они тут же запретили все разговоры на эту тему, а особенно активных рассказчиков выявляли и сажали под замок. Так, небось, до сих пор под этим замком и сидят.

– Неужели, сидят? – спросила Маргарита.

– Думаю, да: по крайней мере, я никого больше из той смены не видела. Но я не о том хотела тебе рассказать. Там, в машинном отделение, до сих пор люди мрут, а новых рабочих берут с других отделов.

– Прям так и берут?

– Ну, да, а чего тут такого? Приходят, скажем, с самого утра, до смены, в комнату отдыха, (сколько их у нас на «Цитроне», уже и не помню), и ведут под конвоем свежую партию работяг. Кто-то, думаешь, будет против? Всех несогласных, сама знаешь, куда определяют.

– Да уж, подозреваю, – ответила Маргарита.

– Короче, находят наших мужиков со свернутыми шеями в разных местах: иногда в туннелях, несколько раз находили прямо на решетках, под которыми винты крутятся. А однажды, прикинь, такого же жмурика нашли здесь – в местной слесарке!

Маргарита с сомнением на нее посмотрела:

– Уж не про тот ли ты случай, когда молодого парня нашли?

– Да, да, тот самый! Его тогда отвезли прямо с самого утра – видать, дело после работы было, когда ему, как раз, шею-то и сломали. Всю ночь пролежал, бедолага.

– А виновных стали искать среди наших слесарей, – задумчиво произнесла Маргарита.

– И снова верно ты говоришь! – в свою очередь удивилась соседка, – и даже другого молодого подозревать стали, того самого, который с нашей Ленкой шашни крутил.

Маргарита снова на нее посмотрела, правда, та не могла заметить ее подозрительного взгляда.

– Ты откуда всё знаешь? – спросила Маргарита.

Та отодвинулась от нее чуть дальше:

– Так все же об этом говорят!

– Я что-то такого ни от кого не слышала.

– А ты с кем здесь разговариваешь: только с Ленкой с этой и всё. Да и потом, ты же днем на смене, а бабы, как раз в это время и треплются, когда с ночной приходят.

– Почему именно в это время? – спросила Маргарита.

– Откуда я знаю? У них и спроси, – бросила соседка. – Ладно, пойду я спать, пожалуй, а то засиделись мы с тобой.

– И то верно, – задумчиво произнесла Маргарита, что-то прокручивая в голове. Вот еще напасть-то! Бедный Ленкин жених под подозрением, а она – ни слухом, ни духом. Но Коржиковой об этом знать не надо, а то еще выкидыш случится. Интересно, как она там, в этом дурацком госпитале? И еще один вопрос не давал покоя Маргарите: хирург может сделать анализы, на всякий случай, чтобы проверить, например, нет ли заражения крови, или еще что. Вот тогда он и обнаружит, что Ленка беременна. Блин, нужно и с ним решать эту проблему.

Маргарита взялась за голову: такое впечатление, что у нее поднялась температура и ей самой срочно нужен врач.

– Нет уж, спасибо – лучше я спать пойду: авось само пройдет, – сказала Маргарита самой себе и пошла к кровати.

Как только она легла, тут же снова пришло сомнение, что она и в это раз не уснет. Она снова представила себя плывущей в пустом океане. И вдруг, на третьей минуте счастливого плавания, на горизонте появился огромный акулий плавник…

«Нет, так еще хуже, – подумала Маргарита, открывая глаза, – уж лучше овец считать – по крайней мере, они не сожрут заживо. Раз овца, два овца…»

Звонок будильника поднял ее в семь утра: здесь она снова оплошала – в это время ей уже нужно быть в кабинете. Рыльский, наверное, рвет и мечет, ведь она украла у него целых полтора часа драгоценного времени, которое он бы потратил с большей пользой, чем сидя в медкабинете, как на иголках, и потея, как свинья, ожидая эту непунктуальную даму (Кондрашкина предпочитала именно этот термин взамен всем остальным). А на что он мог потратить эти часы? Чем он вообще интересовался, этот Рыльский?

Маргарита мотнула головой: лезет же всякая дрянь с самого утра. Вот то, что она не успевала позавтракать, это было отвратительно, и нужно было что-то с этим делать. Интересно, есть ли курьерская доставка еды прямо на рабочее место? Надо узнать. Вот это и будет первостепенной задачей, а теперь надо одеваться и бегом на работу!

Глава 8

Она прибежала на рабочее место минута в минуту. Красный от гнева Рыльский, уже готов был взвиться до потолка, но, увидев запыхавшуюся Маргариту, вбегавшую в кабинет, мигом успокоился, и, не поздоровавшись, а, тем более, не попрощавшись, вышел вон, хлопнув дверью.

– Всё равно ты крыса, – сказала ему в спину Маргарита, подходя к вешалке с медицинскими халатами.

Как только она села за стол, принявшись за свои бумаги, тут же зазвонил телефон. Кондрашкина подскочила на месте и бросилась к телефону с такой скоростью, будто знала, что случилось важное событие.

– Алло?! – крикнула она в трубку, заранее жалея, что не сдержала своих эмоций.

– Да, доброе утро, это Галя! – ответили громко в трубку.

– Какая Галя?

– Медсестра: мы с Валей Галушкиной вместе работаем! – крикнули в трубку так, будто звонили с другой планеты.

– А, Галя, – ответила Маргарита, теперь вспоминая ту миниатюрную черненькую девчонку – ровесницу Елены. – Так что вы хотели?

– Я хотела узнать: не у вас ли наша Валентина?

Маргарита пожала плечами, стараясь отвечать, как можно спокойнее.

– Нет. А почему она должна быть у меня?

Тут Галя что-то тихо сказала, прикрыв трубку рукой, по крайней мере, Маргарита поняла, что та говорит какую-то фразу третьему лицу, присутствовавшему при разговоре.

– Понимаете, вчера к нам сюда приходил один человек, и сказал, что вам нужна от нее какая-то помощь, или что-то вроде того. Так вот, после того, как она ушла, больше мы ее, с Пантелеем Эдуардовичем, не видели.

– Я ее отпустила, как только она помогла мне с одним делом, так что, даже и не знаю, как вам помочь, – ответила Маргарита, как можно спокойнее и тише.

– Понятно. Спасибо. Извините, – ответила Галя и положила трубку.

– Вот же черт, – тихо произнесла Маргарита, когда в трубке раздались гудки. То, что рыжая Валя могла не дойти до работы, тоже вполне вписывалось в короткую «легенду», на ходу придуманную Кондрашкиной: веселая медсестра, не дура выпить и повеселиться, вполне могла отлучиться на несколько часов. «И куда она могла пойти?» – подумала Кондрашкина, продолжая сочинять легенду. На нижние уровни? Нет, вряд ли – там круглосуточные рабочие смены, да и смотрят за тамошними работягами – будь здоров. На нижних уровнях, примыкающих к машинному отделению, также располагались склады боеприпасов, надежно защищенных броней верхних уровней, чему служили, как их полы, так и стены. Случайное попадание вражеской ракеты не могло достигнуть тех складов, в шутку называемых крюйт-камерами, на манер морского жаргона из романов Жюля Верна. Так вот, эти крюйт-камеры, напичканные всем, чем только возможно – от мизерных пуль со смещенным центром тяжести, до ядерных боеголовок, коих насчитывались десятки тысяч, находились под неусыпной охраной, не смыкавшей глаз целыми сутками. Весь этот арсенал был рассчитан на долговременное сопротивление, случись серьезная осада «Цитрона» посередине океана. А учитывая относительную близость острова Пику, с его мощными ракетами, можно было вообще не беспокоиться насчет внешней атаки.

Маргарита также предположила, что все эти помещения могли быть под камерами наблюдения, так что, версия с пленной Валентиной, сидящей где-то в том месте, отпадала. Была, правда, надежда, что Александр, как старший смены в отделе наблюдения, мог как-то ограничить доступ посторонних лиц к наблюдению за помещениями арсенала, но это длилось бы очень короткое время, плюс – нужно было ежедневно сдавать записи с камер в архив – а там ребята серьезные: мимо них и муха не пролетит – учитывались абсолютно все записи, и если будет нужно, они просмотрят их секунду за секундой, комнату за комнатой, тщательно фиксируя, что там творилось…

Маргарита вздохнула: вся легенда с Валентиной могла полететь к чертям, и тогда ее исчезновением займутся местные следователи.

Как только она додумала последнюю мысль, снова заверещал телефон. Маргарита тут же схватила трубку:

– Алло! – нетерпеливым голосом выпалила она.

– Алле, красавица, – ответил ей незнакомый голос.

– Кто это? – спросила Маргарита.

– Да я это – твой фанат и обожатель.

Она с облегчением выдохнула, узнав, наконец, этот наглый тон.

– Привет, – с трудом выговорила она: губы ее будто онемели, и Маргарита, едва ими двигала.

– Ну, что, тревогу уже объявили? – спросил голос.

– Да уже, – ответила Кондрашкина.

– И какие мысли на сей счет?

– Думаю вот.

– Ну, думай, думай, а я пока пойду по своим делам.

– Стой! – вдруг крикнула она.

– Стою, – спокойно ответил голос.

– Ты ее в живых оставил, или…

– Как договаривались, – ответили в трубку. – Да не переживай – всё нормально: лежит она тут пьяная, как свинья. Думаю, не скоро очнется наша красавица: мы славно с ней погуляли.

– Вы там далеко вообще?

– А тебе зачем? – удивился голос. – Наше уютное гнездышко должно быть сокрыто от чужих глаз, так что извините.

– Ладно, – проворила Маргарита, – только смотри, поаккуратней там.

– Есть мэм! – ответил голос, и в трубке раздались частые гудки.

Ну, слава Богу: жива эта стерва! Хоть теперь не придется оправдываться перед следователями.

Маргарита прошлась по комнате, что-то напевая себе под нос. Что делать дальше? Пойти к Ленке и узнать, как там дела? Заодно и с хирургом поговорить, хотя, что ему сказать в том случае, если он уже понял, что та беременна?

– Как же быть-то, а? – в который раз спросила себя Кондрашкина.

Еще десять минут назад она хотела есть, но теперь у нее окончательно пропал аппетит. Она вышла из кабинета, и, кивнув Канарейкину, сказала:

– Я в госпиталь.

– Надолго?

– Часа на два-три.

– Хорошо.

Она вышла в коридор, и встав посередине дороги задумалась: надо, всё-таки сходить в столовку и взять еды для Ленки.

С этими мыслями она туда и пошла.

Народу никого не было. Раздатчица сидела и разгадывала кроссворды. Маргарита подошла к ее столу.

– Доброе утро.

– И тебе не хворать, – ответила раздатчица.

– Есть у вас большие такие термоса для горячего? – спросила Маргарита

– Конечно, – ответила та.

– Мне в госпиталь надо отнести…

– Я так и поняла, – ответила раздатчица, готовая сделать все, что ни попросит Маргарита. – Каша, горячий чай и хлеб – вот что нужно для больного, – добавила она.

Маргарита кивнула и стала ждать, пока та всё сделает. На сборы ушло минут пять. Раздатчица передала через стол большой термос, и Маргарита взяла его бережно, как новорожденного ребенка, хотя никогда в жизни не держала детей в руках.

– Ты в конце дня ко мне забеги – дело есть, – сказала раздатчица.

– Хорошо, – ответила Маргарита, – зайду. Спасибо вам.

Быстрым шагом она вышла из столовой.

Оставшаяся до госпиталя дорога заняла чуть больше двадцати минут, но Кондрашкиной показалось, что они пролетели, как стрела: когда голова забита трудными вопросами, за временем особо не уследишь. Кондрашкина так и не придумала, что сказать хирургу, если вдруг он поставит ее перед фактом, что мол, подруга ваша беременна, и что он уже сообщил об этом ее лечащему врачу.

Эта казенная фраза, звучавшая на большой Земле вполне обыденно, здесь же воспринималась бы, как бред: не было тут ни роддома, ни, тем более, прикрепленного к будущей роженице врача.

– А если всё поменяется? – спросила себя Маргарита, – и к ней приставят кого-нибудь, чтобы он следил, как за ее здоровьем, так и за здоровьем малыша? А если этот приставленный, или сам хирург сделают Ленке аборт?

«Как бы они его уже не сделали», – подумала Кондрашкина и прибавила шагу: до госпиталя оставалось всего каких-нибудь сто метров.

И тут ей путь преградил слесарь Королев.

– Здравствуйте, – сказал он и остановился.

– Здравствуйте! – удивленно ответила Маргарита, будто сто лет его не видела. – Как ваше самочувствие? – спросила она первое, что пришло ей в голову.

– Нормально, – ответил Королев. – А ваше? – он улыбнулся, но улыбка эта вышла какой-то усталой. Маргарита внимательно на него посмотрела.

– Что-нибудь случилось? – спросила она.

– Нет, всё нормально, – ответил он, делая шаг вперед, намереваясь уже уйти. В его голосе она услышала смесь какой-то обреченности с безразличием ко всему.

– Нет, что-то, все-таки случилось, – сказала она, останавливая его, схватив за рукав халата. Он удивлено на нее посмотрел, но не стал вырываться.

– Замучили допросами, – сказал он.

– По какому поводу?

– Да как вам сказать: тут один, в общем-то, повод – убийство.

Маргарита с подозрением на него посмотрела.

– Вы кого-то успели убить на этом объекте?

Он почувствовал легкую издевку в ее голосе.

– Как оказалось, успел, – грустно ответил он.

Кондрашкина подумала пару секунд.

– Значит так, если у вас будет время, зайдите ко мне сегодня.

– Зачем? – удивился он.

– Есть разговор, – ответила Маргарита. – И еще одно: постарайтесь никому не сообщать, куда вы идете, хорошо?

– Ладно, не скажу, – Королев пожал плечами: он и так здесь ни с кем не разговаривает, если только не считать дознавателей.

Кондрашкина отпустила, наконец, рукав его халата и пошла дальше.

Королев, не оглядываясь, двинулся до своей слесарки, задаваясь вопросом: что ей от него понадобилось – провести повторный медосмотр?

Маргарита открыла дверь госпиталя. Быстро отыскав Елену, она подбежала к ее кровати: девушка спала крепким сном. Ей уже сделали операцию и наложили повязку. Рядом с ней никого не было, за исключением тех самых загубленных солдат, ходивших из угла в угол. Она осмотрелась в поисках хирурга, но никого не нашла.

Маргарита вздохнула: а как же обещанная хирургом дежурная медсестра?

Она просидела десять или пятнадцать минут, прежде чем среди гимнастерок защитного цвета, мотающихся туда-сюда, не мелькнул белый халат: кто-то сюда шел торопливым шагом, но Маргарита не могла разглядеть, кто это был.

Наконец, она увидела, что эта была молодая женщина, бывшая чуть старше Елены.

«Наверное, та самая медсестра», – мелькнула у Кондрашкиной догадка. Она не ошиблась: женщина, улыбнувшись ей еще издали, шла к кровати Елены. В руках она держала какую-то коробку.

– Здравствуйте, – сказала она, подходя к кровати.

– Здравствуйте, – ответила Маргарита.

– Вы ко мне на смену пришли? – спросила женщина

– Нет, – удивилась Маргарита.

– А кто же вы тогда, если не моя сменщица?

– Я ее подруга, – ответила Маргарита, кивнув в сторону Елены, и чувствуя, что сейчас будет какая-то неожиданность.

– Вы знаете, – сказала женщина, – меня час назад должны были уже сменить, но ее все нет и нет.

Маргарита молчала, вопросительно глядя на женщину.

– Так вот, мне уже надо уходить, а сменщицы все нет. Не могли бы вы посидеть и подождать ее?

Маргарита машинально кивнула.

– Ой, спасибо вам! Ну, я пошла! – громко сказала та, и, вновь улыбнувшись, побежала в сторону выхода.

– Вы коробку забыли! – крикнула ей вслед Кондрашкина.

– Спасибо! – радостно ответила та, возвращаясь, – совсем замоталась! – и, подхватив коробку, побежала к выходу.

– Вот же засада,– произнесла Маргарита, не подозревая, что ее могут так запросто припахать к раненой подруге.

– Ну, что, бедняжка ты моя, как у тебя дела? – спросила Маргарита, видя, что Елена открыла глаза.

– Привет, Рит, – ответила Елена. – А ты как здесь?

– Да, вот, шла, понимаешь, шла и пришла!

Елена слабо улыбнулась обескровленными губами и захныкала:

– В спине больно, – сказала она.

– Еще бы не больно: там у тебя осколок торчал! – ответила Кондрашкина.

– Какой еще осколок?

– Самый настоящий – такие только на войне бывают.

– Да?

– Да, – ответила Кондрашкина.

Елена вздохнула.

– Пить охота, – сказала она. – Рит, дай чего-нибудь кисленького или солененького, и попить заодно.

Маргарита наклонилась и, взяв с пола термос, поставила его на край кровати.

– Тут тебе чай передали и кашу. А солёненькое я в другой раз принесу, хорошо?

Елена слабо кивнула.

– Скоро твоя дежурная медсестра придет, – сказала зачем-то Кондрашкина, и посмотрела на часы.

– А ты разве не будешь со мной сидеть? – спросила Елена со страхом в голосе.

– Мне некогда: у меня своя работа, – ответила ей Маргарита, как маленькой.

– Да? Ну ладно, – сказала Елена и вновь закрыла глаза.

Тут кто-то похлопал Маргариту по плечу. Она резко обернулась: за ней стоял Александр.

– Привет, – сказал он.

– Привет, коли не шутишь, – ответила Кондрашкина. – ты зачем здесь…

– Все нормально, – ответил Малыш, не дав ей договорить. – Принцесса наша в такой глубокой отключке, что только к середине дня, может быть, очнется.

– Чем ты ее накачал?

– Да, как обычно: алкоголь разных видов и сортов. Когда очухается – увидит еще несколько бутылок, и опять – в спячку. Короче, думаю, сутки, минимум, она не появится на твоем горизонте.

– Это хорошо, – задумчиво произнесла Маргарита.

– Но что-то тебя не устраивает, так? – спросил Малыш, заранее зная, что на рыжей Вале дело не остановится.

Маргарита помолчала, а потом сказала:

– Думаю, надо искать того хирурга, которого ты привел.

– А он-то тебе зачем?

– Он мог у Ленки анализы взять, и увидеть, что она беременна.

– То есть, ты предлагаешь, взять за жабры этого почтенного человека, да так, чтобы никто этого не заметил? Только учти, что выпивка тут не поможет: сама же видела – мужик он серьезный.

– Видела, – согласно кивнула Кондрашкина. – Так как же быть теперь?

Малыш поднял плечи, втянув в них голову, а потом с силой их опустил, разминая шею.

– Есть у меня один вариант, только он тебе не понравится.

Маргарита, не глядя на него, быстро сказала:

– Давай – не тяни!

– Твой старый друг.

– Кто? – удивилась она.

– Ну, этот, психолог который – Полозов. Вот он точно может тебе помочь.

– И как же это?

– Очень просто. Я к нему пойду, хотя, нет, теперь ты пойдешь к этому Полозову и ласково так попросишь, что, мол, так и так, надо одному хирургу намекнуть…

– Стоп! – перебила она его. – Этот самый старый друг, как ты выразился, как раз и настаивал на том, чтобы я уговорила девчонку аборт сделать.

Малыш вздохнул:

– Значит, этот вариант отпадает.

– Да – отпадает, – кивнула Маргарита. – Как тогда быть?

– Без понятия! – ответил он. – Если только, – тут Малыш замолчал на полуслове, – если только не воспользоваться моими ребятами.

– Какими еще ребятами?

– Да есть у меня тут парочка друзей – вот они точно могут кое-что для нас сделать.

– Поди, головорезы какие-нибудь? – спросила Маргарита с грустью в голосе.

– Нет, ну что ты – вполне себе интеллигентные люди, умеющие найти общий язык абсолютно с любым человеком.

– Я же говорю – головорезы, – снова вздохнула Кондрашкина.

– Думай, как хочешь, а ребята они хорошие, – сказал Малыш и ухмыльнулся.

– Даже не сомневаюсь, – ответила она. – Ну ладно, вон, похоже, сменщица моя идет, – она кивнула в сторону входа, где мелькали белые полы не застегнутого медицинского халата, развевающиеся при быстрой ходьбе.

– Доброе утро! – сказала, подошедшая к ним, пожилая, но резвая женщина лет пятидесяти пяти. В руках у нее был точно такой же термос в виде никелированного бочонка, какой принесла Кондрашкина. Маргарита поняла, что уход за Еленой идет серьезный, раз сюда еду носят, и мысленно отругала себя за то, что была недовольна дежурными медсестрами.

– Здравствуйте, – ответила Маргарита, пожимая протянутую ей руку.

– Меня зовут Алевтина Петровна, – сказала та. – Я вторая дежурная медсестра вот этой девушки.

– Я так и поняла, – кивнула Маргарита. – Я ее покормила уже: каша овсяная и чай.

Алевтина улыбнулась и сказала:

– У меня с собой бульон куриный и котлета с картошкой: думаю, на вечер пусть останется.

– Да, наверное, это будет в самый раз, – ответила Маргарита. – Тогда я пойду, а то у меня рабочий день в самом разгаре.

– Конечно, конечно, идите, – ответила Алевтина Петровна.

Маргарита встала с кровати. Постояв с минуту, она спросила:

– Скажите, а где можно найти вашего доктора… Как же его там? – она вопросительно посмотрела на Малыша. Тот пожал плечами, мол, я и не спрашивал его имени.

– Геннадий Винверович?

– Как вы говорите?

– Винверович, – медленно повторила медсестра, улыбнувшись, – папа у него был Винвер.

– Это что значит? – спросила Маргарита.

– Да он и сам не знает, – смеясь ответила медсестра. – А найти вы его можете очень легко: он давний приятель Могильного.

– Кого?

– Могильного, – спокойно ответила медсестра. – Пантелея Эдуардовича.

– Ах, этого? – кивнула Маргарита, с явным неудовольствием отмечая, что это была фамилия «много улыбчивого» человека. – Чего только не узнаешь с утра, – сказала она, как можно спокойнее и постаралась улыбнуться.

– Да, я когда прочитала его фамилию в платежной ведомости, мне аж не по себе стало: он, ведь, не так давно здесь работает.

– Да? – вскинула брови Маргарита, – а, по-моему, лет пять уже как… врачует, – она не смогла сдержаться, произнося это слово, тут же вспомнив, что в ведении этого Могильного был морг.

– Нет, нет, тогда работал его предшественник – Рыльский…

– Как вы сказали?

– Рыльский, – ответила Алевтина. – Вы и его не знаете?

– Нет, отчего же: как раз этого я очень хорошо знаю. Вот только он девять лет работает совершенно в другом отделении.

Алевтина понимающе кивнула.

– Раньше здесь была такая неразбериха, что сам черт ногу сломит. Это только в последнее время понемножку всё разгребли. Рыльский работал тогда на двух должностях: первая та, которую занимает сейчас Могильный. Тогда под Рыльским был и морг, и «двойка», то есть лаборатория №2, и еще некоторые участки. А параллельно с этим, он ходил на смены, где сейчас сидит практикующий психолог – он же врач широкого профиля.

Маргарита не могла поверить своим ушам: как Рыльский мог успевать работать на всех этих участках, когда…

Тут ее мысли прервал Малыш:

– Может, пойдем уже? – тихо произнес он.

– Да, да, конечно, – закивала Маргарита. – Я тогда пошла? – спросила она Алевтину, всё еще не веря, как Рыльский мог всё успеть? Чего тогда удивляться, что он всякий раз приходит в истерику, когда Маргарита опаздывает хоть на минуту: видно, у него снова несколько должностей, о чем она и не догадывалась до настоящего момента.

– Идите, идите – все будет в порядке, – улыбнулась ей Алевтина.

Когда, наконец, Маргарита и Малыш-Александр покинули пределы госпиталя, она вновь чертыхнулась.

– Вот же зараза! Ты посмотри, как они все связаны! – сказала она.

– Кто – они? – спросил Малыш.

– Все те, кто может нас вложить в любую секунду, – ответила Маргарита.

– Так, давай решать проблемы по мере их поступления, – сказал Александр, замедляя шаг.

– Какая еще мера? – вырвалось у нее. – Здесь со всех сторон нас обложили! Не знаю, как и быть теперь! – в отчаянии произнесла она.

– Разберемся, – ответил Малыш. – Ты, главное, сама глупостей не наделай и будь на связи. Мой номер три-четыре-пять.

– Зачем он мне?

– Я же говорю, на всякий случай, – ответил он. – Ладно, пошел я, а то забросил своих работяг.

Маргарита кивнула. Малыш быстрым шагом ушел по коридору, а она, как стояла, ошарашенная новостями, так и оставалась стоять еще несколько минут, пока кто-то случайно не задел ее плечом: наступило время обеда, и коридор наполнился голодными сотрудниками, спешащими в столовую.

Глава 9

Смену Маргарита провела довольно плодотворно: к ней приходил и Трясогузов, с которым она провела очередной сеанс; и Полозов заскочил с идиотским вопросом: не передумала, мол, она, уговорить Ленку сделать аборт; кто-то звонил по телефону, но она не помнила кто…

Под конец смены зашел Королев.

– Добрый вечер, – сказал он.

– Добрый, – кивнула Маргарита. – Присаживайтесь. Я вот что хотела спросить: как хорошо вы знаете Сергея, не помню, к сожалению, его фамилии, – он в вашей же слесарной мастерской работает?

– Хорошо его знаю, – ответил Королев.

– Как у него дела?

– Так же, как и у меня – паршиво, – спокойно ответил он.

– Можете поподробнее об этом рассказать?

– А чего тут рассказывать. Он, так же, как и я ходит на допросы, потому, как находится под подозрением в том же самом убийстве, в каком обвиняют и меня.

– И вы об этом так спокойно говорите?! – вскрикнула Кондрашкина, не выдержав такого наплевательского отношения к собственной судьбе, находящейся под ударом.

– А что я могу поделать? – пожал плечами Королев, – сила на их стороне, а мне, да и Сереге тоже, остается только подчиниться и продолжать ходить к дознавателю. Хорошо, что нас в камеру не сажают, а дают по-прежнему работать.

– И зарплату платят? – с недоверием в голосе спросила Маргарита.

– Ну, да – всё как положено. Меня это, поначалу, удивляло, а потом перестало: думаю, и здесь у них какой-нибудь тонкий расчет, только мне уже всё равно.

– Да, это действительно странно, – задумчиво сказала Кондрашкина. – Я вот что хотела вам сказать. Дело в том, что у вашего приятеля есть девушка, Елена Коржикова…

– Ну, да, есть какая-то девушка, только он не говорил, как ее зовут, – перебил ее Королев.

– Так вот я вам и говорю, как ее зовут! – громче сказала Кондрашкина Петровичу, будто перед ней сидел глухой.

– И что дальше? – спросил он.

– А то, что Елена беременна от этого вашего друга, понимаете?

Королев неуверенно кивнул, и тут же спросил:

– Как?

– Так! Беременна она, и ваш приятель будет папашей!

– А! И что?

– Ничего! Можете ему передать, только не при свидетелях, чтобы он вел себя аккуратно и никакой вины не признавал: думаю, дело тут вообще не в вас обоих.

– В смысле? – не понял ее Королев.

– Потом объясню, – ответила Маргарита. – А сейчас идите к себе – позже, как-нибудь пересечемся.

Королев кивнул и вышел.

Ну вот, появился повод пойти к следователю и изложить ему свою версию убийства того молодого парня.

Она даже от радости в ладоши хлопнула: ей вдруг показалось, что она решит как эту, так и другие проблемы, тяжким грузом лежавшие у нее на душе.

Вечером она зашла в столовку, как и обещала раздатчице. Та, кивнув ей еще издали, не отрываясь продолжала делать свою работу: несколько человек стояло в очереди, но работница ловко справлялась с тарелками и половником, так что через десять минут, она была готова к разговору с Маргаритой.

Как только от раздаточного стола отошел последний человек, еле-еле державший тяжелый поднос в трясущихся руках, Маргарита подошла к ней.

– Ну, что вы хотели? – спросила она.

– Мне нужно знать, кому ты тогда звонила, – сказала та.

Маргарита даже не поняла о чем речь. Раздатчица, видимо, зная заранее, какая будет реакции у Кондрашкиной, вновь повторила свою просьбу:

– Скажи, кому ты звонила?

– Зачем вам это нужно?

Та посмотрела на Кондрашкину, и, наклонившись над столом ниже, ответила:

– Ко мне приходили люди и спрашивали про тебя.

– Кто приходил? – не поняла Маргарита.

– Ну эти – из спецслужбы.

– И что они спросили?

– Кто, мол, звонил отсюда такого-то числа в такое-то время – это же как раз и был твой звонок.

– Ну а вы что ответили?

– Я сказала, что не знаю – отходила, мол, в туалет. Они мне, неверное, не поверили, потому что сказали, что придут в следующий раз.

– Когда придут?

– Не знаю, – ответила раздатчица. – А, еще они сказали, что по камерам всё посмотрят.

Маргарита вылупила глаза:

– Тут же нет ни одной камеры, – она обвела рукой столовку, в которой, кроме ламп дневного света и интерактивного окна ничего не было такого, что работало бы от розетки. Если только, они не имели в виду камеры, вмонтированные в банкоматы.

Раздатчица мотнула головой:

– Вряд ли: скорее всего, те камеры не туда повернуты, – она показала большим пальцем себе за спину, – а направлены на клиента, чтобы деньги не сперли.

– А что, были случаи? – спросила Маргарита.

– Несколько раз на моей памяти, – ответила раздатчица. – Только их быстро скрутили: Мишка даже позвонить не успел, как они тут же приехали и повязали того грабителя.

– Что за Мишка?

– Помощник мой – грузчик.

Потом она добавила:

– А так-то, правильно, больше здесь нет никаких камер. Только не понятно, зачем тогда они так сказали?

– Может, скрытые где стоят? – предположила Маргарита.

– Не знаю, может быть, – пожала плечами раздатчица. – Так кому же ты звонила? Я на тот случай, если они и впрямь снова придут.

Маргарита подумала секунду, а потом решила, что скрывать ей нечего: ничего криминального она не совершала, если только не считать ту подозрительную встречу на пятом уровне с андроидом, которого, впрочем, она и пальцем не тронула.

– Я звонила заместителю главного по объекту. По личному делу.

Раздатчица вылупилась на нее.

– Прямо туда? – она ткнула пальцем в потолок.

Маргарита кивнула.

– И я могу об этом им рассказать?

– Можешь. Рассказывай, – ответила Маргарита.

– Тогда ладно. А неприятностей у тебя не будет?

– Посмотрим, – ответила она и выдавила из себя улыбку. Раздатчица тоже постаралась улыбнуться, но попытка вышла неудачной.

– Ладно, пойду я, – сказала Кондрашкина.

– А поесть?

– Аппетита нет, – махнула она рукой и пошла к выходу.

Возвращаясь в комнату отдыха, она вдруг остановилась, не дойдя нескольких метров до двери. Мысль, только что поразившая ее, как молния, заставила Маргариту застыть на месте. Как дознаватели к ней до сих пор не пришли? Минуло около полутора суток с того момента, когда взорвался тот странный андроид, а спецслужбы ни сном ни духом? Нет, такого в жизни не бывает: должен же был кто-нибудь позвонить ей по телефону с предложением, как они всегда говорили, прийти на допрос, или человек бы какой пришел с повесткой явиться к ним?

Она взялась за голову. Канарейкин тоже, кстати, ни слова не сказал, что мол, к вам приходили – будьте на месте. «Бдительность мою проверяют? – подумала Маргарита, – или ждут, что я сама к ним приползу?»

И тут снова пришел тот же ответ, какой был утром, и от которого вновь стало так легко на душе, что нельзя было объяснить этого простыми словами. Она еще раз сказала себе, что завтра, с самого утра, непременно пойдет к следователю, если он будет у себя, и расскажет ему всё, что думала сегодня вечером, когда разговаривала с Королевым.

Успокоившись этой мыслью, Кондрашкина подошла, наконец, к двери комнаты отдыха и открыла ее.

Маргарита упала без сил на кровать, провалившись в глубокую яму. Снов не было – их место заняла лишь черная пустота, где человек не ощущает ничего, даже течения времени. Можно было только смотреть в эту пустоту, где ничего нет, и при этом ни о чем не думать – в таких снах мыслей никогда не было.

Проснувшись, она долго не могла прийти в себя. Звуки, наполнявшие комнату отдыха, доходили до нее постепенно, словно они пробивались через невидимые преграды, постепенно прибавляя в громкости.

Она открыла глаза и повернула голову: в комнате, действительно творилось что-то невообразимое: несколько человек в черной форме пришли за той женщиной из машинного отделения, с которой Маргарита прошлой ночью секретничала о странных смертях рабочих. Женщину скрутили, а тех, кто начал было, протестовать, просто отталкивали в сторону, не применяя пока других средств, типа дубинок или перцовых баллончиков.

– Отпустите меня! – кричала женщина.

– Отпустите ее! – вторили ей соседки по комнате.

Маргарита встала, наконец, с кровати и, не одевая тапок, подошла к охранникам.

– По какому праву вы ее арестовываете? – спросила она одного из них.

– Никто ее не арестовывает, – невозмутимо ответил тот, – мы ее пока задерживаем.

– А в чем причина, можете сказать?

– Нет, за этим обращайтесь к следователю.

– Где он сидит, этот ваш следователь?

– Там же, где и прежде – на втором этаже, кабинет номер двадцать семь.

– Хорошо, я приду! – сказала она.

– Приходите, – ответил охранник. – Расступись! – крикнул он в толпу женщин, окруживших их. Те с неохотой разошлись в разные стороны. Задержанную повели к выходу. Она успела посмотреть на Маргариту, но в ее взгляде не было никакой злобы – было лишь непонимание, почему пришли за ней, а не за теми, кто убивает взрослых сильных мужиков на нижних уровнях. Маргарита ей кивнула, не осознавая, что, тем самым придает ей немного уверенности в том, что та не останется без поддержки Кондрашкиной.

Долго еще гудели в комнате, пока, наконец, не погасили свет и не легли по своим кроватям. После этого случая, Маргарита в третий раз утвердилась в своем намерении идти с утра к следователю и рассказать ему все, что успела узнать за это время.

Спала она отвратительно, ворочаясь с боку на бок. Многие храпели так, что хоть выходи из комнаты и спи в коридоре. Некоторые совсем не спали, а бродили, как привидения, то включая, то выключая свет в комнате. На них ругались, шипели, кто-то даже попытался затеять драку, но, в конце концов, все успокоились и легли спать.

Кондрашкина отлично понимала, что движет людьми в такие минуты, когда несправедливо арестовывают (нет, задерживают, как это неизменно подчеркивалось охранниками) человека за то…

И тут Кондрашкина задалась неожиданным вопросом: а за что, собственно, взяли эту женщину? Маргарита, ведь, думает, что за обвинения в убийствах в машинном отделении, а ни за что-то другое? Откуда такая уверенность, что за этой женщиной нет никаких реальных преступлений?

Маргарита вновь приподнялась на кровати: опять ночь без сна. Снова придется сидеть возле зеркала, потому как больше «приземлиться» негде, и бесплодно рассуждать о том, на что она повлиять не может. Нет, она, конечно же, пойдет к следователю, но ждут ли от нее этого визита, или нет – вот, в чем вопрос?

– Скорее да, чем нет, – сказала она вслух. Тут она решила, что завтра может убить двух зайцев: и своего и соседского.

Она улыбнулась этому каламбуру и попыталась снова уснуть…

Будильник не прозвенел: Кондрашкина забыла его завести. На часах было десять утра. «Ну и черт с ним! – подумала Кондрашкина. – Всё равно рабочий день пойдет насмарку, если я не сделаю то, что надумала».

Больше она не испытывала никаких сомнений: теперь ее цель – кабинет № 27 на втором уровне.

Перед тем, как подняться к следователю, она решила, что будет не лишним пойти в столовую – теперь к ней пришел такой зверский аппетит, что она бы съела, и теленка, и овцу, и еще одно маленькое куриное крылышко.

Войдя в столовку, она увидела, что рядом с раздатчицей стоят те же люди в черной форме, которые забрали ночью ее соседку. Маргарита остановилась на пороге столовой, не решаясь войти внутрь. Те, что в форме, заметили эту неуверенность Кондрашкиной. Один из охранников вышел из-за раздаточного стола и направился к ней. Маргарита попятилась, но тут сзади нее возникло препятствие в виде… Она оглянулась: за ее спиной стоял Малыш.

– Ты что здесь…

Он не дал ей договорить, схватив ее за руку. К ним подбежал тот самый охранник, секунду назад вышедший из-за раздаточного стола.

– Спасибо, Александр Сергеевич, – быстро проговорил охранник, ровным голосом: он даже не запыхался, после того, как за пару секунд пробежал пятнадцать метров до дверей столовки.

– Всегда пожалуйста, – ответил Малыш, с презрением глядя на Маргариту.

– Так ты с ними? – спросила она, пораженная будто ударом молнии.

– Я всегда с ними, – ответил он, нимало не смущаясь.

Она хотела еще что-то сказать, но ей не дали этого сделать, ударив шокером…

Ее привели в чувство, плеснув холодной водой в лицо. Она сидела на стуле перед тем человеком, к которому сама хотела прийти после завтрака.

– Маргарита Павловна Кондрашкина, как я понимаю? – задал первый вопрос следователь. Было ему сорок с небольшим, и выглядел он так, будто всю ночь боролся с преступностью, которая оставила на нем свои отметины. Несмотря на хорошо подогнанный дорогой костюм, его лицо ему с утра так и не «подогнали». Маргарита чуть не засмеялась, когда в голове крутнулось это сравнение.

– Да, я Кондрашкина, – ответила она спокойно.

– Подтверждаете ли вы, что вчера разговаривали с этим человеком? – следователь показал куда-то ей за спину. Маргарита оглянулась: позади, чуть левее сбоку сидел Малыш.

– Я и сегодня успела поговорить с этой сволочью.

– Да или нет? – повторил следователь.

– Да, подтверждаю, – ответила Маргарита, отворачиваясь от этой наглой морды.

– Подтверждаете ли вы также, что вчера разговаривали вот с этой женщиной? – следователь снова показал пальцем за спину Кондрашкиной, только чуть правее того места, где сидел Малыш. Маргарита вновь оглянулась и увидела… Валентину.

– Что? – не выдержала Маргарита, поворачиваясь на стуле, отчего тот жалобно под ней скрипнул ножками по полу. Она видела ухмылявшуюся рожу медсестры, которая молча сидела на таком же стуле, на каком сидел Малыш.

– Повторяю вопрос… – начал, было, следователь.

– Подтверждаю, – не дала ему договорить Маргарита.

– Прекрасно. Распишитесь здесь и здесь, – с этими словами он пододвинул к ней какую-то бумажку. Буквы расплывались перед глазами: Маргарита не видела ни одной строчки – всё превратилось в сплошное синее пятно. Кондрашкиной стало плохо и ее вырвало желчью прямо на пол.

– Дайте ей воды! – приказал он кому-то.

Тут же перед ней на столе возник стакан воды. Она потянулась к нему и, обхватив холодное стекло острых граней пятистороннего стакана, с жадностью выпила воду, поперхнувшись на втором глотке.

Маргарита закашлялась, но ей дали время, чтобы она успокоилась.

– Продолжим, – сказал следователь ровным тоном. – То, что вы сказали, может иметь серьезные последствия как для вас, так и для тех, о ком мы будем с вами говорить в дальнейшем. Вы меня понимаете?

– Понимаю, – ответила Маргарита.

– А теперь, прошу вас, подпишите ваше признание, – он вновь пододвинул к ней лист бумаги, где уже строчки не сливались в одно пятно, а были видны четко и ясно.