Читать онлайн Проклятье Холодного Короля

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена, распространена или передана в любой форме и любыми средствами, включая фотокопирование, запись, сканирование или иные электронные либо механические методы, без предварительного письменного разрешения правообладателя, за исключением случаев, предусмотренных законодательством Российской Федерации.

Данная книга является произведением художественной литературы. Имена, персонажи, места и события являются плодом воображения автора или используются в вымышленном контексте. Любое сходство с реальными лицами, живыми или умершими, организациями, событиями или местами является случайным и не подразумевается.

Глава 1

Милена

Рынок гудел, как растревоженный улей. Я пробиралась сквозь толпу, высоко держа корзину с гусиным пухом, который мать велела беречь, как зеницу ока. Люди вокруг толкались, орали, торговались, и никто, похоже, не замечал худенькую девчонку, что лавировала между ними, стараясь не уронить свою ношу. Один неосторожный шаг – и пух окажется в грязи, растоптанный сапогами торговцев и зевак. А это значит, дома меня ждёт не просто выговор, а настоящая буря.

– Эй, поосторожней! – буркнула я, когда очередной прохожий, здоровенный дядька с корзиной яблок, чуть не сбил меня с ног. Он даже не обернулся, просто протопал дальше, оставив меня покачиваться, как тростинка на ветру. Никто не извинился, никто не спросил, всё ли со мной в порядке. Да что там, никто даже не взглянул в мою сторону.

Я не была невидимкой для жителей нашего городка. Они видели меня – дочку швеи, вечно таскающую корзины с нитками, тканями или ещё чем-нибудь, что мать считала важным. Но им было всё равно. А мне – нет. Если пух из корзины вывалится в грязь, мать устроит мне такую головомойку, что я неделю буду краснеть от одного её взгляда.

– Простите, – пробормотала я, когда очередной локоть ткнулся мне в плечо. Корзина опасно накренилась, и я, споткнувшись, юркнула в узкий переулок между прилавками, чтобы перевести дух и поправить свою ношу. Тут же рядом, как назло, оказалась пекарня. Аромат свежеиспечённых булочек – сладких, с хрустящей корочкой, посыпанной маком, – ударил в нос. Желудок предательски заурчал, напоминая, что с утра я проглотила только кусок чёрствого хлеба с водой. Но времени на мечты о булочках не было. Как и денег.

Я уже собиралась вернуться в толпу, когда заметила странную тишину посреди рыночного гомона. В гуще суеты, среди криков торговцев и смеха покупателей, был один островок пустоты. Люди расступались, словно вода перед камнем, вокруг старухи, что медленно брела от прилавка к прилавку. В её костлявой руке покачивалась плетёная корзина, а сама она опиралась на узловатую трость, постукивая ею по булыжникам. Никто не подходил к ней ближе, чем на три шага. Покупатели отворачивались, торговцы вдруг находили дела поважнее, а дети, обычно носившиеся по рынку, как угорелые, замолкали и прятались за родительские спины.

Я прищурилась, пытаясь разглядеть старуху. И тут сердце у меня ёкнуло. Это была она – личная служанка Холодного Короля.

Неудивительно, что её сторонились. Хрупкая, сгорбленная, с белоснежным пучком волос, старуха выглядела так, будто её вот-вот сдует ветром. Но было в ней что-то… неправильное. Что-то, от чего по коже бежали мурашки, а волосы на затылке вставали дыбом. Её глаза – слишком яркие для старушечьего лица – будто видели тебя насквозь. И всё же, глядя на неё, я не могла понять, почему её боялись больше, чем меня игнорировали.

И тут случилось то, чего никто не ожидал. Старуха поскользнулась на мокром булыжнике, покрытом грязью, и рухнула на колени. Корзина выпала из её рук, и по земле рассыпались мотки ниток, блестящие пуговицы и пара иголок, тут же утонувших в грязи. Толпа замерла, но никто не шевельнулся, чтобы помочь. Люди просто стояли, перешёптываясь, и отводили взгляды.

Я, не раздумывая, бросила свою корзину у стены и кинулась к старухе. Сердце колотилось, но я не могла просто стоять и смотреть, как она барахтается в грязи.

– Вы в порядке? – выпалила я, опускаясь рядом с ней на колени. – Давайте помогу!

Старуха медленно поднималась, опираясь на трость. Её пальцы, тонкие, как ветки, дрожали, поправляя выбившиеся пряди волос. Кожа на её руках была такой тонкой, что я видела голубоватые вены под ней. Я старалась не пялиться, но взгляд невольно цеплялся за эти детали.

– Вы в порядке? – повторила я, заметив, как на её сером чулке расплывается тёмное пятно крови. – Вы поранили колено!

Старуха наконец посмотрела на меня. Её глаза, серо-голубые, как зимнее небо, сверкнули в полуденном свете.

– Не говори со мной, девочка, – хрипло сказала она, отмахнувшись. – Разве не знаешь, что я проклята?

Я вздрогнула. Слухи о Холодном Короле и его слугах гуляли по городку, как осенний ветер. Говорили, что они все прокляты, что их господин – не человек, а что-то иное, холодное и вечное. Но я никогда не верила в эти сказки. Проклятья? Это просто сплетни, которыми старухи пугали детей.

– Вы ранены, – упрямо сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Позвольте помочь.

– Девочка, – старуха сжала трость так, что костяшки побелели, – не лезь, куда не просят. Мой господин всегда обо мне позаботится.

Я глубоко вдохнула, чувствуя, как внутри закипает упрямство.

– Я уверена, что он позаботится, – сказала я, стараясь говорить спокойно, – но его здесь нет, а ваше колено всё в крови. Давайте хотя бы соберём ваши вещи.

Не дожидаясь ответа, я опустилась на колени прямо в грязь и принялась собирать рассыпавшиеся пуговицы и нитки. Толпа вокруг нас продолжала двигаться, но никто не смотрел в нашу сторону. Казалось, мы с этой старухой стали невидимками. Я аккуратно сложила всё обратно в её корзину, стараясь не испачкать нитки грязью с рук.

– Позвольте проводить вас, – предложила я, поднимаясь и протягивая ей корзину.

– Нет, девочка, – старуха покачала головой, и в её голосе послышалась странная мягкость. – Ты и так сделала больше, чем следовало.

– Но я…

– Нет, – отрезала она, уже тверже. – Оставайся здесь. Живи своей жизнью.

Я замерла, глядя, как она, хромая, двинулась в толпу. Люди расступались перед ней, как перед чумой, пока её сгорбленная фигура не исчезла за прилавками. Я так и стояла, пока грубый толчок в спину не вернул меня к реальности.

– Эй, не стой столбом! – рявкнул кто-то, протискиваясь мимо.

Я обернулась и ахнула. Моя корзина! Она валялась на земле, а гусиный пух, который я должна была беречь, как сокровище, был втоптан в грязь. Сердце ухнуло вниз. Мать меня убьёт.

– Милена! – пронзительный крик матери резанул уши, как нож по стеклу. Я вздрогнула и обернулась. Она стояла в нескольких шагах, держа под мышками близнецов, которые сонно тёрли глаза. За её юбку цеплялся малыш Тишка, а младшая сестра, Велена, с пустым взглядом тащила тяжёлую корзину с покупками.

– Мама? – выдохнула я, пытаясь спрятать опустевшую корзину за спиной. – Я думала, ты дома.

Мать прищурилась, заметив моё движение. Её взгляд был острым, как игла.

– Я была дома, пока не поняла, что мне нужна ткань для пелёнок, – отрезала она. – А ты что натворила? Где мой пух?

Я сглотнула, чувствуя, как щёки горят.

– Я… корзина опрокинулась, – пробормотала я, опуская взгляд. – Я хотела помочь…

– Помочь? – Мать шагнула ко мне, и близнецы в её руках завозились. – Кому ты там помогала, что мой пух теперь в грязи? Клянусь, Милена, чем я заслужила такую бестолковую дочь?

Я стиснула зубы. Эти слова я слышала не раз и уже научилась не принимать их близко к сердцу. Но всё равно было больно.

– Прости, мама, – тихо сказала я. – Я заплачу за пух.

– На какие деньги? – фыркнула она, отмахнувшись. – Ладно, бери корзину у Велены и пошли. Надо успеть до заката.

Я молча забрала корзину у сестры, которая тут же облегчённо выдохнула, и поплелась за матерью. Весь остаток дня я старалась держаться тише воды, ниже травы, но мысли всё равно крутились вокруг старухи и её странных слов. Почему её так боялись? И что она имела в виду, говоря, что её господин позаботится о ней?

***

Вечером, когда мы наконец вернулись домой, я сидела у очага, чистя старый медный чайник. Мать вышивала, её игла мелькала в свете тусклой лампы. Близнецы уже спали, а Тишка и Велена возились в углу, играя в какую-то свою игру с деревянными кубиками. В доме было тихо, только потрескивали дрова в очаге.

– Ну? – вдруг сказала мать, не отрываясь от вышивки. – Что на этот раз?

Я моргнула, не сразу поняв, о чём она.

– Что ты имеешь в виду, мама?

– Твоё оправдание за пух, – уточнила она, бросив на меня быстрый взгляд. – Или ты думаешь, я забыла?

Я отложила чайник и убрала волосы с лица. Щёки снова вспыхнули.

– Корзина опрокинулась, когда я помогала старухе, – сказала я, стараясь говорить ровно. – Она упала в грязи, и я…

– Какой ещё старухе? – перебила мать. – Аглае Никитичне?

Я покачала головой.

– Нет. Это была служанка Холодного Короля.

Мать замерла. Игла в её руке остановилась, а лицо побледнело так, будто она увидела призрака.

– Ты помогла ей? – прошипела она. – Ты её трогала? Милена, она же проклята, как и он! Никогда, слышишь, никогда не смей приближаться к его слугам!

Я прикусила губу. Любопытство боролось со страхом, который мать так старательно пыталась мне внушить.

– Все говорят, что она проклята, как и Холодный Король, – осторожно начала я. – Но они стареют, а он… он ведь нет, правда? Кто он вообще такой? Почему все его боятся?

Мать вспыхнула. Её щёки покраснели, а глаза метнули молнию.

– Не смей говорить о нём, глупая девчонка! – Она огляделась, словно боялась, что стены подслушивают. – Что ты вообще можешь знать о Холодном Короле?

– Ничего, – огрызнулась я, чувствуя, как внутри закипает обида. – Потому что ты никогда ничего не рассказываешь! Но разве он так уж плох? У нас есть еда, дома тёплые, урожай богатый. Мы не знаем войн, голода. Может, он не тот король, о котором шепчутся? Может, это его сын или внук?

Мать вскочила, и я не успела увернуться – её ладонь звонко шлёпнула меня по щеке. Я ахнула, прижав руку к горящей коже.

– Замолчи! – рявкнула она. – Не говори о том, чего не знаешь.

Я потёрла щеку, но упрямство не отступало.

– Я просто хочу понять, – тихо сказала я. – Никто ничего толком не знает о нём. Только слухи.

Мать тяжело вздохнула и опустилась обратно в кресло. Её пальцы снова взялись за иглу, но движения стали медленнее.

– У тебя упрямство твоего отца, – буркнула она, но в голосе уже не было злости. – Это не повод для гордости, Милена. Ему следовало думать о деньгах, а не о глупых мечтах. Но ты права: мы мало знаем о короле. И так лучше. Это сохраняет нам безопасность.

– От чего? – Я подалась вперёд, надеясь, что она не разозлится снова. – От него? От внешнего мира? От чего, мама?

Она пожала плечами, глядя в огонь.

– Не знаю. Может, от всего сразу. Но ты права: у нас есть еда, кров, тепло. И за это надо быть благодарной.

Я кивнула, но любопытство не унималось.

– А ты… ты в детстве не интересовалась Холодным Королём? – спросила я, почти шёпотом.

Мать медленно опустила вышивку. Её взгляд стал далёким, словно она смотрела не на меня, а куда-то в прошлое.

– Интересовалась, – тихо сказала она. – А потом я его увидела.

Я ахнула, чуть не выронив чайник.

– Правда? Ты видела Холодного Короля? Мама, расскажи! Ты никогда об этом не говорила!

Она нахмурилась и бросила ещё один настороженный взгляд по сторонам, будто боялась, что он сейчас шагнёт из тени.

– Это было, когда я была беременна тобой, – начала она неохотно. – Он спустился со своего замка в горах. Сказал, что ему нужен новый садовник. Встал на площади, объявил это – и ушёл.

Я ждала, затаив дыхание, но она молчала.

– И всё? – не выдержала я. – Нет, мама, должно быть что-то ещё! Как он выглядел? Какой у него голос?

– Милена, – отрезала она, – я не знаю. На нём была маска. Он выглядел… богатым. Холодным. И всё. Хватит задавать глупые вопросы.

Она поёрзала в кресле, ясно давая понять, что разговор окончен. Но я, заканчивая чистку чайника, не могла выбросить из головы её слова. Маска? Почему маска? И почему она так боится говорить о нём?

Поздно ночью, лёжа на своей узкой кровати, я всё думала о Холодном Короле. Слухи рисовали его то ли бессмертным, то ли проклятым, то ли вовсе не человеком. Он прятался в своём замке высоко в горах, окружённый слугами, которых требовал от городка. Слуги эти появлялись редко, и каждый раз их встречали насторожёнными взглядами. Старуха на рынке была первой, кого я видела так близко. И теперь я не могла перестать гадать: увижу ли я когда-нибудь самого Холодного Короля? И если увижу… каким он будет?

Глава 2

Милена, шесть месяцев спустя.

Ночь прошла в липких кошмарах. Я видела ледяные поля, где ветер выл, как голодный зверь, и маски, сверкающие бриллиантами, которые следили за мной из темноты. Я ворочалась, запутываясь в простынях, пока рассвет не разбудил меня. Сердце колотилось, будто хотело вырваться из груди, а простыня прилипла к спине от холодного пота. Я лежала, глядя в низкий потолок нашей маленькой спальни, и пыталась отдышаться. Сегодня был мой последний день дома. Завтра я уйду в замок Холодного Короля.

Завтрак прошёл в гробовой тишине. Мать сидела за столом, поджав губы, и резала хлеб с такой силой, будто он её чем-то обидел. Близнецы хныкали, Тишка ковырял ложкой в миске с кашей, а Велена, моя младшая сестра, смотрела в пол, будто там было что-то интересное. Никто не смотрел на меня. Никто не говорил со мной. Я сидела, сжимая ложку, и чувствовала себя тенью – невидимой, ненужной, лишней. Даже воздух в комнате казался тяжёлым, как перед грозой.

– Покажи Велене, как выполнять её новые обязанности, – бросила мать, вставая из-за стола и накидывая шаль. – Я на рынок.

Она ушла, не оглянувшись. Дверь хлопнула, и я осталась с сестрой, которая уже тёрла глаза кулачками, будто собиралась разреветься.

– Пойдём, Велена, – тихо сказала я, стараясь звучать бодрее, чем чувствовала. – Я покажу, как стирать бельё и чистить очаг.

Но Велена только шмыгала носом и путалась в простых делах. Я объясняла, как отскребать сажу с кастрюль, как замачивать простыни, чтобы пятна отходили легче, но её руки дрожали, а взгляд метался. Мне стало её жаль – она была всего на четыре года младше меня, но всё ещё ребёнок. А я? Я тоже чувствовала себя ребёнком, хотя мне было почти восемнадцать. Но выбора у меня не было.

К полудню я вымоталась. Велена то и дело роняла вещи, а я, стиснув зубы, подбирала их и объясняла всё заново. Когда она уронила ведро с водой, залив пол, я не выдержала и рухнула в старое кресло у очага, закрыв лицо руками.

– Я не справлюсь! – всхлипнула Велена из кухни, где пыталась нарезать овощи для ужина.

– Придётся, милая, – ответила я, стараясь смягчить голос, хотя внутри всё кипело. – Завтра меня здесь не будет, а мама не потерпит, если ты всё испортишь.

Велена заревела громче, и я почувствовала укол вины. Вздохнув, я встала и подошла к ней. Она стояла у стола, утирая слёзы грязным рукавом, а перед ней лежала куча криво нарезанных морковок. Я обняла её за худенькие плечи, чувствуя, как она дрожит.

– Не плачь, прошу, – сказала я. – Это не так сложно. Ты научишься. А если будешь стараться, через пару лет выйдешь замуж и избежишь… ну, знаешь, участи служить Холодному Королю.

Велена вдруг бросилась ко мне, чуть не сбив с ног, и уткнулась лицом в моё плечо.

– Я не хочу, чтобы ты уходила! – всхлипнула она.

Я погладила её по спутанным волосам, стараясь не расплакаться самой.

– Всё будет хорошо, – пробормотала я, хотя сама в это не верила. – Я справлюсь. Со мной всё будет в порядке.

– Нет, не с тобой – со мной! – перебила Велена, отстраняясь. Её глаза покраснели, а голос дрожал. – Как я буду без тебя? Я не хочу быть маминой рабыней!

Я замерла. Её слова ударили, как пощёчина. Рабыня. Так вот кем я была все эти годы? Маминой прислугой, таскающей корзины, стирающей бельё, чистящей очаг? Гнев и боль сдавили горло, но я заставила себя говорить спокойно:

– Ты не будешь рабыней, Велена. Ты будешь помогать маме, пока не подрастёшь. А потом выйдешь замуж, заведёшь семью. А я… – Я сглотнула, чувствуя, как голос дрожит. – А я стану служанкой в холодном замке. Навсегда.

Велена шмыгнула носом и вытерла лицо.

– Ну, по крайней мере, тебе не придётся терпеть маму, – буркнула она.

Я хотела улыбнуться, но её слова ранили ещё больнее. Не выдержав, я оставила сестру на кухне и ушла к себе. Когда оттуда потянуло дымом, я даже не пошевелилась. Пусть горит. Мне было всё равно.

Ужин был таким же тихим, как завтрак. Семья ковыряла горелые куски мяса и овощей, которые Велена пыталась приготовить. Я сидела, свернувшись на подоконнике, глядя на закатное небо, и не притронулась к еде. Желудок сжимался, но не от голода – от страха. Сегодня мой последний вечер дома. Завтра я уйду в замок, и всё, что я знала, останется позади.

Когда солнце село, мать молча вручила мне старый потрёпанный плащ и корзину со сломанной ручкой. Туда я сложила свои немногие вещи: запасное платье, деревянную расчёску, пару лент для волос. Никто не сказал мне добрых слов. Никто не обнял. Мать холодно чмокнула меня в щёку, вытолкнула за порог и захлопнула дверь. Я услышала, как засов задвинулся с глухим стуком.

Слёзы жгли глаза, но я стиснула зубы и заставила себя сделать шаг. Потом ещё один. Ноги дрожали, корзина оттягивала руку, но я шла вперёд. Деревня молчала. Прохожие отводили взгляды, будто я была прокажённой. Дети, игравшие на улице, замолкали, когда я проходила мимо. Никому не было дела. Каждый шаг через деревню, каждый скользнувший мимо взгляд ранил моё сердце, но я не останавливалась. Боль закалила меня.

Дорога к замку вилась в гору, и вскоре деревня осталась позади. Ноги горели, лёгкие болели от холодного воздуха, но я продолжала идти. Птицы щебетали в ветвях, закатное солнце золотило деревья, покрытые инеем. Природа, казалось, смеялась надо мной, не замечая моего горя. Я стиснула ручку корзины так, что пальцы побелели, и упрямо шагала вперёд.

Дорога вывела меня между двух высоких скал, и вот он – замок Холодного Короля. Я остановилась, задрав голову. Серые каменные стены сливались с горой, а одинокая башня, словно копьё, пронзала небо. Замок выглядел таким же холодным и неприступным, как его хозяин. Ветер трепал мой плащ, а сердце колотилось. Я задумалась: следит ли кто-то за мной с той башни? Или я слишком ничтожна, чтобы на меня обращать внимание?

Я вытерла вспотевшие ладони о плащ и посмотрела на себя. Выцветшее платье, потрёпанные туфли, растрепавшиеся волосы, выгоревшие до белизны на солнце. Щёки вспыхнули от стыда. Я поставила корзину на землю и дрожащими пальцами принялась приводить себя в порядок. Расчесала волосы, заплела их в косу, спрятав конец под воротник плаща. Дома я всегда собирала волосы в пучок, чтобы не мешали при уборке, но здесь… здесь я хотела выглядеть хоть немного достойно. Хотя, глядя на свои лохмотья, я понимала, что это бесполезно.

Холодный ветер замораживал слёзы на ресницах. Я поправила платье, подняла корзину и глубоко вдохнула. Готова я или нет, меня выбрали. И королю придётся меня принять.

С мрачной решимостью я шагнула к железным воротам. Мои шаги гулко отдавались в мощёном дворе. Огромные деревянные двери возвышались передо мной, тёмные и тяжёлые, как сама судьба. Ветер трепал волосы, пока я собиралась с духом. Стучать или нет? Моя судьба уже решена. Я прижалась лбом к холодному дереву, шепча, как молитву:

– Он просто хочет служанку. Он не причинит мне вреда.

Неожиданно дверь подалась, и я рухнула на колени в просторный, ярко освещённый зал. С горьким смешком я поднялась, отряхивая платье. Пол был выложен белым мрамором, и мои грязные туфли оставляли на нём пятна. Я поморщилась, но тут же замерла, услышав голос:

– Ты та, кого выбрала деревня?

Я вздрогнула и обернулась. Передо мной стоял мужчина – судя по виду, дворецкий. Его чёрный костюм был безупречно выглажен, осанка идеальна, а на лице застыло лёгкое презрение. Морщины вокруг глаз выдавали возраст – старше, чем был бы мой отец, если бы он был жив. Но тёмные волосы, аккуратно зачёсанные назад, делали его моложе. Я попыталась угадать, сколько лет он служит в этом замке, но его взгляд заставил меня опустить глаза.

Он кашлянул, ожидая ответа.

– Да, – тихо сказала я, кивая.

– Тогда следуй за мной.

Он развернулся и зашагал по длинному коридору. Я едва поспевала за его широкими шагами, то и дело спотыкаясь. Всё вокруг притягивало взгляд: высокие белые потолки, кремовые плитки на полу, огромные окна с фацетированным стеклом, через которые закатные лучи рассыпали цветные искры. Картин на стенах почти не было, только редкие гобелены с выцветшими узорами. Всё сияло холодной, стерильной белизной – красиво, но безжизненно, как зимний лес.

Дворецкий резко остановился, и я врезалась в его спину. Он вздохнул, повернулся и положил руку на резную дверь.

– Наш король примет тебя, – сказал он. – Постарайся вспомнить все манеры, какие у тебя есть. И сделай поклон.

Я кивнула, чувствуя, как горло сжимается. Дворецкий открыл дверь и пропустил меня внутрь. Я споткнулась о порог, а дверь за мной захлопнулась с глухим стуком. Я оказалась в длинном зале, ведущем к возвышению с троном. Но трон был пуст. Я осторожно двинулась вперёд, ступая по мягкому кремовому ковру. Свет из окон резал глаза, отражаясь от белых стен.

Прищурившись, я вошла в тёмную нишу у трона и ахнула. Теперь на нём кто-то сидел. Я вспомнила слова дворецкого и неловко присела в поклоне, чуть не упав. Про себя ругаясь, я выпрямилась, не поднимая глаз.

– Можешь встать, – раздался холодный, скучающий голос.

Я вздрогнула, но подчинилась, медленно поднимая взгляд. Холодный Король был… идеален. Чёрные блестящие сапоги, безупречно выглаженные брюки, белоснежная рубашка, тёмный камзол, расшитый серебром. Его подбородок был твёрдым, челюсть чёткой, губы – ни улыбки, ни хмурости. Но глаза… их скрывала маска, усыпанная бриллиантами. Она сверкала, как лёд под солнцем, и пугала своей холодной красотой. Светлые волосы, слегка вьющиеся, обрамляли маску, но не смягчали его облик.

– Как твоё имя? – спросил он, растягивая слова. Я чувствовала его взгляд, хотя не видела глаз, и кожа между лопаток зудела.

– Милена Мордовик, – прошептала я и поспешно добавила: – Ваше Величество.

Он склонил голову, и маска сверкнула радужными бликами.

– Маленькая Колючка? – задумчиво сказал он, угадав значение моей фамилии.

– Да, Ваше Величество, – выдавила я. – Мама говорила, что я всё время пиналась, когда она носила меня.

Я прикусила губу, ругая себя за болтливость. Нервозность развязала язык.

– То есть твоя мать называла тебя колючкой ещё до рождения? – уточнил он, чуть подавшись вперёд.

Я кивнула, чувствуя, как старая боль поднимается в груди.

– Понятно, – сказал он, и уголок его рта дрогнул, будто в намёке на улыбку. – Значит, ты сама решила прийти сюда?

Я покачала головой, голос подвёл меня.

– Нет? – Он приподнял бровь. – У твоей матери, должно быть, замечательные качества. Или ты просто не хотела сюда идти?

Я молчала, не зная, как ответить. Он продолжил:

– Скажи, почему они выбрали тебя?

Я замялась. Сказать правду? Или соврать, чтобы не выглядеть жалкой?

– Полагаю, потому что я хорошо убираюсь и веду хозяйство, – начала я, но он перебил:

– Возможно. Но почему на самом деле?

Гнев и страх смешались в груди. Он хочет унизить меня? Заставить чувствовать себя ещё хуже? Я расправила плечи и посмотрела прямо на его маску.

– Потому что я некрасива, – сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Никто не захочет на мне жениться. Мама не хотела, чтобы я оставалась с ней навсегда, и никто другой меня не возьмёт.

Слёзы защипали глаза, но я яростно заморгала. Я ненавидела свою слабость, ненавидела, что плачу от любой эмоции. Но король лишь постучал пальцем по краю маски, задумавшись.

– Понятно, – сказал он наконец. – Надеюсь, ты окажешься такой же полезной, как утверждаешь. Ты будешь моей личной служанкой. Будешь выполнять все мои приказы.

Я ахнула и отшатнулась, страх и стыд захлестнули меня. Но он нахмурился.

– Не будь смешной, – холодно сказал он. – Ты ещё ребёнок. Некрасивый ребёнок.

Его слова резанули, но страх отступил. Я глубоко вдохнула.

– Ты будешь прислуживать мне с утра до вечера, – продолжил он. – Приносить еду, убирать покои, заботиться о гардеробе, доставлять всё, что мне понадобится. И присутствовать на всех моих встречах.

Я кивнула, чувствуя, как кожа покалывает под его взглядом.

– Вижу, нам предстоит поработать над твоим внешним видом, – добавил он. – Но сначала… идём.

Он поднялся с трона и прошёл мимо меня. Высокий, грациозный, он двигался с такой уверенностью, что я почувствовала себя ещё меньше. Я поспешила за ним, едва поспевая. Он вёл меня через замок, спускаясь по винтовой каменной лестнице. Воздух становился всё холоднее, и я плотнее запахнула плащ. Стены здесь были грубее, без украшений, а свет из редких факелов отбрасывал длинные тени.

Мы остановились в мрачной комнате с низким потолком. Пять деревянных дверей с металлическими засовами тянулись вдоль стены. У каждой была маленькая прорезь и ведро рядом. Я замерла, сердце ухнуло вниз.

– Но я думала… – начала я, но голос дрогнул.

– Сначала ты должна понять, что я твой господин, – сказал он, не оборачиваясь.

– Я это знаю, – возразила я, но он проигнорировал.

– Всё, что у тебя есть, ты получишь только потому, что я решу тебе это дать.

Он повернулся, и я невольно отступила. Его маска сверкала в тусклом свете, а голос был холоднее камня под ногами. Он шагнул ко мне, и я споткнулась, упав на ступени.

– Пожалуйста, не надо, – взмолилась я, но он схватил меня за руку и потянул к ближайшей двери. С лёгкостью откинув засов, он распахнул её, открыв холодную каменную камеру с чистой соломой и ведром.

– Так лучше, – тихо сказал он, толкнув меня внутрь.

Я упала на колени, а рядом на пол шлёпнулось что-то мягкое.

– Мой первый подарок тебе – одеяло, – сказал он. – Оно тебе понадобится. Здесь холодно.

Дверь захлопнулась, и засов загремел. Я застыла на четвереньках, глядя в пол. Его жестокость раздавила остатки надежды. Солома хрустела подо мной, когда я поднялась. Узкое окно с прутьями пропускало холодный ветер. Я плотнее закуталась в плащ и осмотрела камеру. Маленькая, серая, с низким потолком. Одна стена привлекла внимание: странное сиденье и открытые трубы. Я поняла, что это, и удивилась – о таком я слышала только в сплетнях о богатых домах.

Зачем он запер меня? Как я буду служить, если сижу в камере? Может, это место для ночлега? Я собрала солому в угол, подальше от окна, укрылась одеялом и свернулась калачиком. Свет угас, и я провалилась в тяжёлый сон.

Утро принесло ту же мрачную реальность. Голова болела, пальцы онемели от холода. Я протёрла глаза, пытаясь понять, как моя жизнь за день превратилась в это. Громкие шаги раздались на лестнице, и я вскочила. Дверь открылась, и король вошёл, держа поднос с едой и дымящееся ведро воды.

– Доброе утро, – равнодушно сказал он. – Надеюсь, ты хорошо спала.

Я открыла рот, не веря его наглости.

– Вы правда так думаете? – выдавила я.

Он поставил поднос и ведро на пол.

– Что я желаю тебе добра? – Он склонил голову. – Неужели ты думаешь, что я желаю тебе зла?

Я сжала кулаки, чувствуя, как гнев пересиливает страх.

– Да, – сказала я. – Я пришла служить вам, а вы заперли меня в темнице.

Он отмахнулся, будто мои слова были пылью.

– Я так делаю со всеми. Это облегчает переход.

Я прикусила губу, чтобы не огрызнуться. Он кивнул, словно удовлетворённый, и ушёл, захлопнув дверь. Слёзы жгли щёки, но я вытерла их и подошла к подносу. Белый хлеб с мёдом пах так, что желудок заурчал. Я съела всё, до последней крошки, и умылась тёплой водой, чувствуя себя чуть живее.

Весь день я ждала, но он вернулся только вечером. Новый поднос с едой, старый забрал. Его костюм блестел в тусклом свете, маска насмехалась надо мной. Я молча наблюдала, как он уходит, не сказав ни слова.

Ночью я лежала под одеялом, глядя на свою косу. Мои волосы, выгоревшие до белизны, казались чужими. Солнце и работа в саду сделали своё дело – кожа потемнела, щёки покрылись веснушками. Я знала, что некрасива. В детстве я пыталась затемнить волосы, осветлить кожу, но всё было напрасно. Люди смеялись надо мной годы спустя. Боль и одиночество захлестнули меня, и я отвернулась от еды, свернувшись на соломе.

Утром король заметил, что я не ела.

– Ты не притронулась к ужину, – сказал он, глядя на поднос.

Я молчала, глядя в пол.

– Ты будешь вставать в моём присутствии и отвечать, когда к тебе обращаются, – холодно продолжил он. – И есть еду, которую я приношу.

– Я не была голодна, – буркнула я.

Его губы сжались.

– Ты и так слишком худая. Ешь, голодна или нет. И вставай, когда я вхожу. Я не терплю дерзости.

Я ждала наказания, но он лишь ушёл. Желудок заурчал, и я, ругая себя, съела макароны в мясном соусе, которые он оставил. Они были восхитительны, и это только разозлило меня сильнее.

Вечером он вернулся не один. Голоса доносились с лестницы, что-то стучало. Я вжалась в стену, боясь, что это наказание за утреннюю дерзость. Дверь открылась, и король вошёл, неся… стол? За ним следовал худощавый парень с двумя стульями. Они поставили мебель в центре камеры, не глядя на меня. Парень поклонился и ушёл, а король сел, расправляя салфетку.

Вошёл другой мужчина – высокий, с добрыми глазами. Он принёс два подноса с едой и поклонился.

– Что-нибудь ещё, Ваше Величество? – спросил он.

– Нет, спасибо, Савва, – ответил король.

Савва взглянул на меня и улыбнулся, но я отвела взгляд. Король жестом указал на стул.

– Не присядешь?

Я осторожно села, не касаясь салфетки. Аромат жареного мяса наполнил камеру, и я сглотнула.

– Ты голодна, – сказал он. – Почему не ешь?

Я пожала плечами. Он вздохнул.

– Вижу, нам придётся работать над твоими манерами. Так не годится для моих званых ужинов.

Я молчала, наблюдая, как он ест. Наконец, я сняла крышку с подноса. То же блюдо, что у него. Я удивилась.

– Ожидала корку хлеба? – спросил он, откусывая кусок.

– Пожалуй, да, – честно ответила я.

Он улыбнулся, но улыбка не дошла до маски.

– Я хорошо забочусь о своих слугах.

Гнев вспыхнул во мне.

– Правда? И все они спят в темницах?

– Поначалу да, – спокойно ответил он. – Теперь у всех прекрасные комнаты.

– Почему? – не выдержала я.

Он покрутил морковку в пальцах.

– Это облегчает переход. Твоя старая жизнь закончилась. Чем скорее ты примешь это, тем легче будет начать новую. Я требую полной верности, и не получу её от тех, кто тоскует по дому.

– По чему ты будешь скучать больше всего? – вдруг спросил он.

– По свободе, – ответила я, не задумываясь.

Он склонил голову.

– Не по семье? Не по друзьям?

– Друзей у меня не было, – отрезала я. – Отец умер. Мать использовала меня как прислугу, а потом выбросила.

Горечь просочилась в голос, но я не могла её сдержать.

– Понятно, – тихо сказал он. – И ты говорила, у тебя нет перспектив для замужества?

– Верно.

Он кивнул и откинулся на стул.

– Со временем ты увидишь, что все мои слуги были отвергнуты и стали счастливы здесь. Я знаю, ты считаешь это жестоким, но лучше разорвать связи со старой жизнью.

– У меня их нет, – буркнула я.

– Я не закончил, – холодно сказал он, и я замолчала. – Вторая причина – ты должна зависеть от меня во всём. Всё, что у тебя будет, я тебе дам. Я требую полной верности.

Страх сжал желудок. Он хотел сломать меня. Я поклялась себе, что буду служить, но не сломаюсь.

– Ты будешь щедро вознаграждена, – продолжил он. – Со временем ты будешь счастлива. Как моя личная служанка, ты будешь особенно нужна, так что важно выстроить правильные отношения.

Я кивнула, не в силах ответить. Он встал и ушёл, захлопнув дверь.

– Скоро, – пообещал он.

– Да, – прошептала я. – Скоро.

Утром он был удивлён, увидев меня. Я умылась, привела в порядок платье, заплела косу. Сидела за столом, стараясь выглядеть спокойной.

– Мой разговор пошёл тебе на пользу, – сказал он.

– Да, – заставила я себя ответить. – Я готова начать новую жизнь.

Он улыбнулся.

– Такая стойкость достойна восхищения.

Но он не выпустил меня, оставив новый поднос. Я ела, убирала камеру, ждала. Вечером поднос протолкнули через прорезь. Я схватила его, крикнув:

– Эй?

Шаги удалились. Я беспокоилась: подозревает ли он, что я не сломалась? Утром поднос снова пришёл через прорезь. К вечеру третий поднос вызвал слёзы. Почему он не вернулся? Забыл меня? Нашёл другую служанку?

Утром я была готова. Когда прорезь открылась, я крикнула:

– Пожалуйста, выпустите меня! Я готова!

Поднос чуть не ударил меня, но шаги замерли. Я заколотила в дверь, царапая засов, пока пальцы не закровоточили. Обессиленная, я рухнула на пол.

Свет угас, и я осталась в темноте. Утром еды не принесли. Паника росла. Может, он забыл меня? Оставит умирать? Я сидела у двери, дрожа, с опухшими руками, и ждала. В темноте я поняла: я одна. И, возможно, навсегда.

Глава 3

Милена

Грохот засова вырвал меня из тяжёлого сна. Я свалилась со стула, на котором задремала, и шлёпнулась на холодный каменный пол. Сердце заколотилось, а глаза щипало от яркого света, хлынувшего в камеру. Сквозь слёзы я разглядела силуэт в дверном проёме – высокий, в чёрном, с маской, сверкающей даже в тусклом свете факелов. Это мог быть только он.

– Вы вернулись, – выдохнула я, и облегчение смешалось со страхом.

Холодный Король шагнул ко мне и протянул руку. Я замялась, глядя на свои воспалённые пальцы, покрытые коркой засохшей крови. Боль пульсировала в ногтях, но я всё же ухватилась за его ладонь, стиснув зубы. Его рука была тёплой, сильной, и это почему-то напугало меня ещё больше. Я поднялась, покачнувшись, и он поддержал меня, не давая упасть.

Я всё ещё щурилась от света, не видя его лица – только бриллиантовую маску, холодную и совершенную. Но когда его взгляд упал на мои руки, я услышала низкий, почти звериный рык. Он заметил раны. Я невольно сжала его руку крепче, боясь, что он отпустит, и я снова рухну на пол.

Слёзы катились по щекам, пока он вёл меня к лестнице, осторожно поддерживая за локоть. Его пальцы слегка похлопывали по моей руке, будто успокаивая, но я не могла поверить в его доброту. Он был моим врагом, причиной моих бед, но сейчас – единственной надеждой выбраться из этой проклятой темницы.

– Боюсь, я, возможно, слишком сильно на тебя давил, – сказал он, и его голос, хоть и холодный, звучал тише, чем раньше.

Я не знала, что ответить. Горло сжалось, а голос после часов молчания казался чужим. Я хромала рядом, молясь, чтобы он не вёл меня к новым ужасам. Мы поднялись по винтовой лестнице, и холодный воздух сменился теплом верхних коридоров. Там нас встретила пожилая женщина в строгом чёрном платье. Её светлые волосы были уложены в тугой пучок, а лицо, хоть и суровое, не казалось злым. Я заметила в её глазах искру жалости, и это немного успокоило моё бешено колотящееся сердце.

– Агафья, позаботьтесь о девочке, – сказал король, отпуская мою руку. Я покачнулась, но женщина тут же подхватила меня за плечи. – И вызовите Петра, пусть осмотрит её руки.

– Ваше Величество, – хрипло ответила Агафья, её голос был твёрдым, но с ноткой упрёка. – Посмотрите, в каком она состоянии! Вы не должны были…

– Агафья, – резко оборвал он, и его маска сверкнула, когда он повернул голову.

Она фыркнула, бросив на него взгляд, полный сдержанного недовольства, но кивнула.

– Конечно, Ваше Величество, сейчас же.

Я позволила Агафье увести себя, благодарная за её тёплую, уверенную поддержку. Мои ноги дрожали, и без неё я бы точно упала. Мы шли по коридору, и я не могла оторвать глаз от высоких потолков, украшенных лепниной, и окон, через которые лился мягкий утренний свет. После мрака темницы всё казалось нереальным, как сон.

– Как тебя зовут, милая? – спросила Агафья, её голос был мягким, почти материнским.

– Милена, – прохрипела я. Горло жгло, но я была рада, что голос вообще работает.

– Я Агафья, экономка, – сказала она, сжав моё плечо. – Ну, и не только экономка, конечно. В этом замке всем приходится делать всего понемногу.

Она повела меня по широкой лестнице, и я озиралась, поражённая роскошью. Мраморные полы, гобелены с вышитыми цветами, хрустальные люстры, отбрасывающие радужные блики. Это было так не похоже на тёмную камеру, что я почти забыла о боли в руках.

– Мы приведём тебя в порядок, – успокаивала Агафья, открывая дверь в просторную комнату. Я замерла на пороге, боясь ступить внутрь. Огромные окна, обрамлённые тяжёлыми бархатными шторами, пропускали потоки света. Гигантская кровать утопала в подушках и мягких одеялах. На стенах висели картины с пейзажами, а у одной стены стоял шкаф, полный книг. Пол покрывал густой ковёр, мягкий, как мох. Я никогда не видела ничего подобного.

– Что это за место? – прошептала я, боясь, что это ошибка.

– Твоя комната, конечно, – удивилась Агафья, её брови взлетели вверх. – Не думала же ты, что навсегда останешься в той камере?

Слёзы снова хлынули, горло сжалось. Я только кивнула, сдерживая рыдания. Мне казалось, что я никогда столько не плакала, как за эти дни.

– Ох, милая, – Агафья шагнула ко мне и обняла, прижав к своей груди. – Ты правда так думала.

Я уткнулась в её плечо, чувствуя, как слёзы впитываются в её платье. Она погладила меня по спине, и на миг я почувствовала себя маленькой девочкой, которую утешает мама. Но моя мама никогда так не делала.

– Я помню, как страшно было мне в первые дни здесь, – тихо сказала Агафья. – Обещаю, станет легче. Король… он хороший человек, поверь.

Я вздрогнула и отстранилась.

– Хороший? – Мой голос сорвался. – Он чудовище! Он запер меня в темнице, как… как зверя!

Агафья ахнула и быстро захлопнула дверь, будто боялась, что нас подслушают.

– Никаких таких разговоров, милая, – строго сказала она, но в её глазах мелькнула теплота. – Он терпелив, но он твой господин. А теперь давай приведём тебя в порядок.

Я оглядела комнату, ища умывальник, но ничего не нашла. Агафья заметила мой взгляд и открыла маленькую дверь в углу. Я заглянула внутрь и ахнула. Там стояла большая ванна, выложенная белой плиткой, с золотыми кранами. Полки были заставлены полотенцами и флаконами с мылом, от которых пахло лавандой и мятой.

– Что это? – выдохнула я, не веря своим глазам.

– Здесь ты будешь мыться, – хмыкнула Агафья, подходя к ванне. – Не бойся, это не так страшно.

Я повернула кран, и горячая вода хлынула в ванну, поднимая пар. Я замерла, не веря.

– Горячая вода? Прямо так? – спросила я, чувствуя себя глупо.

– Конечно, – улыбнулась Агафья. – Ты же видела водопровод в камере.

– Да, но я думала, это… ну, чтобы не убирать за мной отходы, – пробормотала я, чувствуя, как щёки горят.

Агафья рассмеялась, и её смех был таким тёплым, что я невольно улыбнулась.

– Отчасти так, – сказала она, беря с полки пушистые полотенца и кусок мыла, пахнущий лавандой. – Но король не станет выносить за тобой горшки, милая. А теперь снимай платье.

Я покраснела, но Агафья прицокнула языком, поторапливая. Мои больные пальцы не слушались, не могли развязать плащ или расстегнуть пуговицы. Агафья, вздохнув, взялась за дело, и я стояла, опустив глаза, стыдясь своих лохмотьев, загорелой кожи и худобы.

– Ты что, не ела там внизу? – мягко спросила она, помогая мне забраться в ванну.

Я молчала, погружаясь в тёплую воду. Она обволакивала, растворяя боль и усталость. Я никогда не чувствовала ничего подобного. Солома всплыла на поверхность, грязь осела на дно, и я закрыла лицо руками, стыдясь.

– Расслабься, – сказала Агафья, похлопав меня по плечу. – Мы тебя отмоем.

Я и правда расслабилась, почти задремав. Но когда вода коснулась моих рук, я дёрнулась от боли. Агафья нахмурилась, разглядывая мои пальцы.

– Давай приведём тебя в порядок, чтобы Пётр посмотрел твои раны.

Меня вымыли так тщательно, как никогда в жизни. Агафья втирала мыло в волосы, поливая тёплой водой, отскребала грязь с кожи, напевая что-то тихое. Я смущалась, но её доброта успокаивала. Потом она намазала меня кремом с ароматом цветов, смазала волосы маслом и расчесала, бормоча извинения за колтуны. Наконец, она закрутила мои влажные волосы в свободный узел.

– Готово, – сказала она, отступая.

Я никогда не чувствовала себя такой чистой, но неопределённость пугала. Агафья укутала меня в мягкий халат и пеньюар.

– Надень это, – сказала она. – Я позову Петра и пришлю чай.

– Кто такой Пётр? – спросила я, напрягшись.

– Столько страха в тебе, дитя, – вздохнула Агафья, погладив мою руку. – Он садовник. И лекарь.

– Почему садовник лечит руки? – нахмурилась я.

– Он седьмой сын, – ответила она с улыбкой. – Говорят, такие умеют исцелять.

– Я думала, это миф, – пробормотала я.

– Может, и миф, – хмыкнула Агафья, собирая полотенца. – Но Пётр знает своё дело.

Она вышла, оставив меня одну. Я мерила шагами комнату, разглядывая резной камин и книги на полках. Ковёр под ногами был мягким, но холодные тона стен и штор угнетали. Я чувствовала себя чужой в этой роскоши.

Стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Я плотнее запахнула халат. Вошёл худощавый мужчина с длинными тёмными волосами и большими зелёными глазами. Он широко улыбнулся, заметив меня у стены.

– А, новая девочка, – сказал он, ставя на стол поднос и сумку. – Жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах.

Его дружелюбие насторожило меня, но он, кажется, это почувствовал. Неспешно расставляя чай и печенье, он дал мне время привыкнуть. Аромат ванили и мёда потянул меня к столу, и я осторожно подошла.

– Садись, – мягко сказал он, кроша в миску травы. – Я Пётр.

Я села подальше, наблюдая, как он плеснул в миску настойку и принёс горячую воду из ванной.

– Погрузи руки, – сказал он, садясь напротив.

Пар пах травами, и я осторожно опустила пальцы в воду. Боль тут же отступила, и я выдохнула. Пётр улыбнулся.

– Больно? – спросил он, отпивая чай.

– Уже меньше, – тихо ответила я, разглядывая его. Худощавый, с мальчишеской улыбкой, но морщины у глаз и серебряные пряди в волосах выдавали возраст.

– Не спросите, как это случилось? – решилась я, нарушая молчание.

– Могу догадаться, – сказал он, проглотив печенье. – Деревянные двери и отчаяние – плохое сочетание.

Я опустила взгляд, чувствуя, как щёки горят.

– Вы садовник? – спросила я, чтобы сменить тему.

– К твоим услугам, – он шутливо поклонился, и я невольно улыбнулась. – А ты Милена, верно?

– Да, – кивнула я.

– Рад знакомству, – сказал он. – Спросил бы, как дела, но и так ясно. Так что спрошу: ты сама пришла сюда или тебя выбрали?

Его доброта подкупала, и я решилась ответить.

– Меня выбрали.

– Почему? – Его глаза потеплели.

– Наверное, потому что я была прислугой дома, – сказала я, помешивая травы в миске. – И… потому что я некрасива. У других девушек есть женихи, а у меня… никого.

Пётр вскинул брови.

– Некрасива? Это чьё мнение?

– Всех, – буркнула я.

Он наклонился, разглядывая моё лицо, и откинулся назад.

– Ты не некрасива, Милена, – сказал он. – Не слушай тех, кто так говорит. Даже себя.

Я оценила его слова, но не поверила. Я знала, как выгляжу: худая, с выгоревшими волосами и веснушками. Не то что деревенские красавицы с их пышными формами и тёмными локонами.

Пётр кашлянул.

– Покажи руки.

Краснота побледнела, кровь из-под ногтей исчезла. Он промокнул пальцы тряпочкой с настойкой и нанёс мазь. Боль ушла, и я улыбнулась.

– Приходи утром, если понадобится ещё, – сказал он, собирая сумку.

Я кивнула, глядя, как он уходит. Одиночество вернулось, и я снова принялась мерить комнату шагами. Ждать ли короля? Ложиться спать? Можно ли спать в этой роскошной кровати?

Стук в дверь – и Агафья заглянула внутрь.

– Ещё не спишь? – удивилась она.

– Мне здесь спать? – спросила я, чувствуя себя глупо.

– Конечно, милая, – сказала она, входя. – Эта комната – твоя. Всё в ней твоё. Я знаю, это трудно понять, но король добр. Он заботится о нас.

Её теплота оттолкнула меня. Как она могла так говорить после того, что он сделал?

– Завтра утром приведи себя в порядок и спускайся на кухню, – продолжила она. – Потом король тебя примет.

– Где кухня? – спросила я, но Агафья уже вышла.

Усталость накрыла меня. Я забралась в кровать, утопая в мягких одеялах. Едва голова коснулась подушки, я заснула.

Утро пришло с солнечным светом, льющимся через окна. Я потянулась, наслаждаясь теплом, но воспоминания вернулись, и я нырнула под одеяла. Я не хотела быть в этой комнате, не хотела видеть короля, не хотела жить в страхе. Но ещё меньше я хотела, чтобы он ворвался и потребовал объяснений.

Я выбралась из кровати и направилась в ванную. Отражение в зеркале разочаровало: бледное лицо, тёмные круги под глазами. Мои лохмотья исчезли, и я с сомнением посмотрела на гардероб. Открыв дверцы, я нашла несколько платьев. Серое, простое, но слишком большое. Я натянула его, закатав рукава, и заплела волосы в косу, стараясь выглядеть прилично.

Коридор был пуст, но слабый запах еды указал путь. Картины на стенах, казалось, насмехались надо мной. Мраморный пол слепил глаза, и я поняла, что ненавижу этот замок почти так же, как его хозяина.

Аромат грудинки привёл меня к кухне. Она была тёплой, уютной, с деревянным столом и котлами, булькающими на огне. За столом сидел молодой человек, приносивший стулья в камеру. Напротив резал овощи темноволосый мужчина – тот, что приносил подносы.

– Доброе утро, – сказал он, тепло улыбнувшись. – Я Савва.

– Доброе, – пробормотала я, садясь.

Молодой человек, которого звали Озар, скептически оглядел меня.

– Агафья сказала, ты спустишься, – сказал Савва, указывая на стул. – Голодна?

Я кивнула, терпя взгляд Озара. Он смотрел с лёгкой неприязнью.

– Я Милена, – сказала я, надеясь смягчить его.

Озар промолчал, повернувшись к Савве, который закатил глаза.

– Не обращай на него внимания, – сказал Савва. – Он всех ненавидит.

– Не всех, – ухмыльнулся Озар, подмигнув.

Савва фыркнул.

– Не льсти, я и так тебя накормлю.

Он поставил перед нами тарелки с тёплым хлебом, сливками и фруктами. Озар жадно набросился на еду, но я замерла, глядя на вилку. Аппетит пропал при мысли о встрече с королём.

– Ешь, – сказал Савва. – Он захочет тебя видеть.

Я заставила себя есть, наблюдая за Саввой. Его руки мелькали, нарезая овощи с такой лёгкостью, что я почувствовала себя ещё более никчёмной. Моя стряпня всегда была либо недосоленной, либо пересоленной.

Савва поймал мой взгляд и улыбнулся. Я покраснела. Озар смотрел на меня с неприязнью.

– Спасибо за завтрак, – пробормотала я, вставая.

– Это моя работа, – ответил Савва с лёгкой улыбкой.

– Где найти… Холодного Короля? – спросила я, запнувшись.

– Не называй его Холодным Королём, – рявкнул Савва. – Ни здесь, ни в его замке.

Слёзы подступили, и я опустила голову.

– Он в своих покоях, – буркнул Озар. – Напротив твоей комнаты. Ты же его личная служанка, забыла?

– Я не знаю, где это, – тихо призналась я.

Озар закатил глаза.

– Глупая, – пробормотал он.

Слёзы хлынули, и я выбежала из кухни, слыша, как Савва упрекает Озара. Коридоры стали чуть знакомее, но я всё равно чувствовала себя в ловушке. В этом ледяном дворце, у Холодного Короля, я была никем. И я не знала, сколько мне осталось – убьёт ли он меня, если я окажусь бесполезной, или я доживу до старости, выполняя его приказы, как та старуха на рынке. Обе перспективы пугали.

Я остановилась у резных дверей напротив своей комнаты. Золотые и серебряные узоры сияли в свете люстр. Он был там. Ждал меня. И я не знала, чего он хочет.

Глава 4

Милена

Пот выступил над верхней губой, пока я стояла перед резными дверями покоев короля. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. Я сжала кулаки, пытаясь унять дрожь, и заставила себя постучать. Удар вышел слабым, робким, но эхо разнеслось по коридору.

– Войди, – раздался холодный, спокойный голос.

Тяжёлая дверь поддалась легко, словно приглашая в ловушку. Я переступила порог, и моё дыхание замерло. Покои короля были такими же ослепительно белыми, как весь замок, но здесь свет казался ещё ярче, отражаясь от мраморных полов и хрустальных люстр. Высокие окна с витражами бросали цветные блики на стены, украшенные редкими гобеленами с серебряной вышивкой. В дальнем углу, за массивным столом из тёмного дерева, сидел Холодный Король, склонившись над кипой бумаг. Его маска сверкала в солнечном свете, а перо в руке двигалось с размеренной точностью.

Он не поднял головы. Я замерла, не зная, что делать, и сделала шаг ближе, затем ещё один, пока не остановилась у края стола. Тишина давила, и я чувствовала себя незваной гостьей.

– Я… я здесь, – прошептала я, когда молчание стало невыносимым.

Король вздохнул, отложил перо и наконец посмотрел на меня. Его маска, усыпанная бриллиантами, поймала свет, и я невольно прищурилась.

– Похоже, первым делом нам нужно заняться твоими манерами, – сказал он, и его голос был холоден, как зимний ветер. – И осанкой. И внешностью.

Его слова больно ранили, будто удар ножа. Я опустила голову, чувствуя, как щёки горят от стыда. Мои руки инстинктивно потянулись к платью, чтобы теребить подол, но я заставила себя остановиться.

– Кто ты? – вдруг спросил он, и в его голосе мелькнула нотка раздражения.

Я растерялась, не понимая вопроса.

– Я Милена? – пробормотала я. – Ваша новая служанка?

Он покачал головой, и маска сверкнула.

– Нет. Ты личная служанка бессмертного короля, а не какая-то растрёпанная, съёжившаяся девчонка.

Я прикусила губу, не зная, как ответить. Слёзы подступили к глазам, но я заморгала, чтобы прогнать их. Он поднялся, высокий и грациозный, и я невольно отступила на шаг.

– Я многого от тебя требую, – сказал он, обходя стол. – Некоторое придётся учить долго, но главное – ты представляешь меня. Ты должна быть грациозной, умелой, уверенной. Каждое слово, каждый жест должны быть продуманными. Понимаешь?

Я покачала головой, чувствуя себя ещё глупее.

– Нет, – тихо призналась я.

– Поймёшь, – отрезал он и указал на угол стола. – Каждый раз, входя ко мне, стучи один раз, входи и стой здесь, пока я не обращу на тебя внимания. Никогда не смотри мне в глаза. Отвечай только «Да, Ваше Величество» или «Нет, Ваше Величество», если не требуется иного. Стой прямо, смотри вперёд. Не тереби платье и не кусай губу.

Я поспешно отпустила губу, выпрямилась и уставилась на стену, чувствуя себя побитой собакой.

– Да, Ваше Величество, – выдавила я.

Уголок его рта дрогнул, словно в намёке на улыбку.

– На первый звон ты приносишь завтрак и ставишь поднос сюда, – он указал на край стола. – На третий звон – обед, на шестой – ужин.

Я взглянула на круглый столик в углу, накрытый белой скатертью. Он был изящным, идеально подходящим для трапезы.

– Почему вы едите за рабочим столом, когда у вас есть такой красивый обеденный? – вырвалось у меня.

Он замер, и я поняла, что нарушила его правило. Его вздох был тяжёлым, почти раздражённым.

– Я всегда ем один, – сказал он. – Могу заодно работать. И не перебивай.

Я сжалась, но он продолжил, будто не заметил:

– Никогда не задавай мне вопросов. Ты одна будешь убирать мои покои, стирать бельё, заботиться о гардеробе. Ты будешь стоять рядом на важных встречах и сопровождать меня на приёмах с другими правителями. Полагаю, ты не умеешь прислуживать за столом.

– Нет, Ваше Величество, – пробормотала я, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

Он скрестил руки и покачал головой.

– Тогда начнём с малого. Ты будешь со мной сегодня, завтра и послезавтра, пока твои манеры не станут приемлемыми.

Сердце заколотилось при мысли о том, чтобы быть запертой в его покоях, стоять по стойке смирно и молчать. Он подошёл к гардеробу, вытащил шёлковую рубашку и вернулся. Я старалась стоять прямо, глядя на стену, но его близость заставила меня вздрогнуть. Он остановился слишком близко, и я почувствовала тепло его дыхания.

– Шьёшь? – спросил он.

– Немного, Ваше Величество, – неуверенно ответила я.

Он сунул мне рубашку, и я едва удержала её дрожащими руками.

– Ты будешь шить мои рубашки.

Я посмотрела на ткань – мягкую, белоснежную, с едва заметными швами. Подняв взгляд, я случайно заглянула под край его маски и увидела глаза – зелёные, тёплые, совсем не подходящие его холодному образу. Я ахнула и тут же опустила взгляд.

– И никогда не упоминай мои рубашки, их покрой или то, что ты их шьёшь, никому! – рявкнул он.

Я съёжилась, не понимая, почему он так разозлился. Кому какое дело до его рубашек? Его паранойя пугала, и я решила быть осторожнее. Если он так одержим тайнами, он действительно может быть безумцем.

– Да, Ваше Величество, – прошептала я.

Он отошёл к столу, а я взглянула на гардероб. Полки были забиты такими же рубашками, каждая идеальная. Я не удержалась:

– Но у вас их так много…

Он не ответил, но я почувствовала его раздражение.

– Корзинка для шитья у кресла, – сказал он, садясь. – Некоторым девушкам помогало разобрать рубашку, чтобы понять, как она сшита.

Я подошла к креслу у окна и села, стараясь устроиться изящнее, когда услышала его вздох. Рубашка оказалась невероятно сложной: двойной слой ткани, швы спрятаны так, чтобы не касаться кожи. Я вертела её, теряясь всё больше. Зачем такие сложности? У подола я нашла странный шов – широкий, сделанный снаружи. Неужели шить придётся, засунув руку внутрь? Я открыла рот, чтобы спросить, но вспомнила его запрет и уткнулась в работу.

Мать всегда говорила, что я неуклюжа для шитья, и теперь я боялась, что испорчу всё. Взяв ножницы, я начала распарывать швы, стараясь не повредить ткань. Часы тянулись, плечи затекли, а солнце припекало шею через окно.

Я опоздала с обедом. Колокол зазвонил, а я всё ещё возилась с нитками. Вскочив, я бросилась на кухню, где Савва молча вручил мне поднос. Его взгляд был сочувствующим, но он не сказал ни слова. Я вернулась, поставила поднос, но король лишь кивнул, не отрываясь от бумаг.

С ужином было ещё хуже. Я не услышала звон, и когда прибежала на кухню, Савва уже ждал, постукивая пальцами по столу. Я разрыдалась, и поднос задрожал в моих руках.

– Почему ты плачешь? – раздался голос за спиной.

Я обернулась, и столовые приборы слетели на пол. Это был Пётр, стоящий в дверях с корзиной трав.

– Осторожнее, девочка, – мягко упрекнул он. – Что случилось?

– Всё! – всхлипнула я. – Я должна шить его дурацкие рубашки, и я не знаю, как… и я опоздала с обедом, и…

– Тише, – резко оборвал он, но его голос смягчился. – Нельзя говорить о том, что он тебе поручил.

– Но ты же слуга! – возразила я.

– Но не его личный слуга, – сказал Пётр, качая головой. – Король дорожит тайнами. Не обсуждай его дела с нами.

Я кивнула, чувствуя себя ещё глупее. Пётр улыбнулся.

– Как твои руки?

Я взглянула на пальцы – раны почти зажили.

– В порядке, – удивилась я.

– Сегодня вечером проверю, – пообещал он, укладывая новые приборы на поднос. – И Агафья зайдёт.

Я чуть не расплакалась от его доброты, но собралась и вернулась в покои короля. Поставив поднос, я села к креслу и продолжила разбирать рубашку. Мысли путались. Кто так богат, чтобы носить такие сложные рубашки? И почему он так одержим ими?

Когда солнце село, он наконец заговорил:

– Можешь идти.

Я с облегчением бросила шитьё в корзину, но его голос остановил меня:

– Манеры!

Я замерла, выпрямилась и медленно подошла к столу.

– Что-нибудь ещё, Ваше Величество? – спросила я.

– Нет, спасибо, – он отмахнулся. – Стой.

Я обернулась, боясь, что он снова скажет что-то обидное. Но его слова удивили:

– Через террасу западного крыла есть закрытый двор. Никогда туда не ходи. Никогда.

Его взгляд из-под маски был тяжёлым, и я кивнула, не смея спросить. Бросившись к двери, я захлопнула её за собой.

В своей комнате я сорвала платье и кинулась к ванне. Горячая вода обожгла, но я не вылезла, погрузившись с головой. Ничто не имело смысла. Почему он так странно ведёт себя? Зачем эти рубашки? И что за закрытый двор?

Я попробовала флаконы с мылом, вдыхая ароматы лаванды и роз. Для рабыни меня содержали слишком роскошно. Желудок сжался, когда я вспомнила дом – там я бы сейчас мыла посуду в холодной воде, спала бы на колючем матрасе, слушая храп матери. Здесь всё было иначе, но я всё равно чувствовала себя в клетке.

Я уже засыпала в кровати, когда дверь открылась. Агафья и Пётр вошли, думая, что я сплю.

– Кажется, она в порядке, – прошептала Агафья.

– Она сильная, – ответил Пётр. – Может, она станет той самой.

– Нет никакой «той самой», – вздохнула Агафья. – Это проклятье вечно.

– Может, и так, – сказал Пётр. – Но он не должен быть Холодным Королём в одиночестве. Она другая.

Агафья грустно кивнула, и они вышли, тихо закрыв дверь. Их слова эхом звучали в моей голове. Проклятье? Той самой? Что они имели в виду? Я долго лежала, глядя в потолок, пока сон окутал меня своим мягким покрывалом.

***

Утро началось с подноса, который я едва не уронила, стуча в дверь короля. Его вздох эхом разнёсся по комнате, пока я выправляла чайник.

– Поставь сюда, – напомнил он, указывая на стол.

Я поставила поднос, а он ждал, скрестив руки.

– Ну? Прислуживай.

Щёки запылали. Я замерла над чашками, не зная, с чего начать.

– Простите, Ваше Величество, – пробормотала я. – Я не знаю, как.

– В каком доме ты росла? – рявкнул он. – Тебя не готовили к замужеству?

Гнев вспыхнул во мне.

– Нет, – отрезала я. – Поэтому меня и выбрали.

Он сложил пальцы домиком, разглядывая меня из-под маски.

– Я не сомневаюсь, что ты станешь отличной служанкой, – сказал он, – но не ожидал, что ты так невежественна в простых вещах.

Он встал и поманил меня к гардеробной. Я еле поспевала, чуть не врезавшись, когда он остановился. Внутри сидела маленькая женщина с мерной лентой на шее.

– Это не Агафья, – вырвалось у меня.

Король прижал палец к виску, словно сдерживая раздражение.

– Нет. Я не ожидал, что придётся учить тебя сервировке. Это Серафина, моя портниха.

Я обернулась к ней.

– У меня есть платья, – сказала я.

– Нет, у тебя были лохмотья, которые я сжёг, – отрезал он. – Есть платья, что я тебе дал, но нужно больше. Я не могу позволить тебе появляться в неподходящем виде.

«Но кто меня увидит?» – подумала я, но промолчала. Серафина вскочила. Король вышел из комнаты.

– Раздевайся до сорочки, – сказала она.

Я, смущаясь, разделась и встала на табурет, подняв руки. Серафина мерила меня, не говоря ни слова.

– Меня зовут Милена, – решилась я, устав от тишины.

– Знаю, – буркнула она. – Подними подбородок.

– О, это мило с вашей…

– Не шевелись, – оборвала она.

Я вздохнула. Надежда на подругу угасла. Серафина прикладывала к моему лицу ткани разных цветов: синий, фиолетовый, чёрно-белый, бежевый.

– Прекрасно, – сказала она, улыбнувшись на бежевом.

– Что вы делаете? – спросила я.

– Подбираю цвета к твоей коже и волосам, – ответила она. – Они должны гармонировать с королём.

– Почему это важно?

– Король должен быть безупречен, – сказала она, нахмурившись. – И его слуги тоже.

Я ахнула.

– Мне правда придётся быть на приёмах?

– Конечно, – отрезала она. – Думала, будешь только чай подавать?

– Но я никто! – воскликнула я. – Я не могу быть на важных встречах!

– Пока тебе и чай нельзя доверить, – буркнула Серафина. – Но со временем научишься.

Я была напугана. Неужели король не знал, что я просто деревенская девчонка, принесённая в жертву? Я ничего не знала о королевских делах или манерах. Колени дрожали, но Серафина закончила и выгнала меня.

Агафья ждала в коридоре.

– Пойдём, – добродушно сказала она. – Пора учиться прислуживать.

Мы вошли в столовый зал, где был накрыт стол. Угрюмая женщина в тёмном кафтане развалилась на стуле.

– Елена, сядь прямо, – сказала Агафья. – Это вредно для спины.

Елена вздохнула и выпрямилась.

– Зачем я вам? – пробормотала она. – Не можешь притвориться, что прислуживаешь кому-то?

На Елене были брюки и сапоги, солома цеплялась за ткань. Её мускулистое тело удивило меня. Она посмотрела твёрдо, но без злобы, и протянула руку.

– Елена, смотритель конюшен, – представилась она.

– Милена, – ответила я. Любопытство взяло верх. – Разве не мужчины работают на конюшнях?

Елена фыркнула.

– Обычно да. А женщины – кухарки или горничные. Но я выбрала конюшни, когда пришла сюда.

– Ты хотела сюда? – ахнула я.

– Конечно, – сказала она. – Терпеть побои мачехи за то, что ношу брюки и работаю с лошадьми? Нет, не для меня.

Её откровенность ошеломила. Она хотела быть здесь? Навсегда?

Агафья постучала по столу.

– Достаточно, милые. Пора учить Милену.

Она объясняла, как ставить приборы, где чья тарелка. Моя голова пошла кругом. Елена тоже выглядела скучающей. Когда я попыталась подать чай, всё перепутала.

– Нет, стой с левой стороны! – вздохнула Агафья. – Ручка чашки под углом к гостю. Лей, придерживая носик. С практикой будет легче.

Желудок сжался при мысли о возвращении к королю, но уроки помогли. Я подала обед без ошибок, хотя он не сказал ни слова. Убирая посуду, я услышала:

– Вернёшься работать над рубашками.

Я кивнула, сердце заколотилось. Мать высмеивала мои вышивки, и я боялась провала. Сев у окна, я нашла в корзине пуговицы с засохшей грязью. Воспоминание о старушке, которой я помогала, кольнуло сердце.

Я взглянула на короля. Правда ли он бессмертный? Проклятый? Его маска сверкнула, когда он поднял голову, почувствовав мой взгляд. Я уткнулась в шитьё, вытерла вспотевшие ладони и взяла иглу.

Часы тянулись. Плечи затекли, солнце припекало. Он вдруг спросил:

– Как мои слуги с тобой обращаются?

Я удивилась. Неужели ему не всё равно?

– Очень хорошо, Ваше Величество, – ответила я.

– Они добры к тебе?

– Да, – сказала я, покрутив затекшей шеей. – Вы боялись, что не будут?

Его взгляд обжёг меня.

– Я ничего не боюсь, – холодно сказал он.

– Конечно, – пробормотала я, возвращаясь к шитью.

Неделя прошла в этом ритме. Утром я прислуживала, затем училась у Агафьи. Иногда привлекали слуг. Все, кроме Озара, помогали.

– У меня дела поважнее, чем учить эту девчонку, сколько шагов делать за королём, – огрызнулся он.

Дворецкий Терентий смотрел на меня, будто я испачкала пол, но я поняла, что он так смотрит на всех. Елена была грубой, но поддавалась на сладости. Пётр часто помогал, пока Агафья не начала его одёргивать.

– Ты прекрасно справляешься, – хвалил Пётр, сидя на «троне».

– Веди себя как король, – одёрнула Агафья. – Она должна делать всё идеально!

– Не волнуйся, получится, – подмигнул он мне.

Агафья топнула.

– Король не будет её подбадривать!

– Прошу прощения, – Пётр снова подмигнул.

Я продолжала учиться, но страх перед королём не уходил. Его маска, его голос, его тайны – всё пугало. И я не могла забыть слова Петра и Агафьи о «той самой» и проклятье. Что они знали? И почему я чувствовала, что это как-то связано со мной?

Глава 5

Милена

Я сидела в кресле у окна в покоях короля, один на один с его проклятыми рубашками. Мои пальцы дрожали, сжимая иглу, и каждый стежок казался борьбой. Хотелось умолять Агафью научить меня шить, но король строго запретил говорить о рубашках, и я сдерживалась, боясь его гнева. Ткань для практики была тёмной, скрывая пятна крови от моих израненных пальцев – я то и дело колола себя, несмотря на все старания. Шёлк ускользал, нитки путались, и в отчаянии я швырнула ткань на пол. В тот же момент раздался стук в дверь.

Холодный Король оторвался от бумаг, бросил взгляд на дверь, затем на меня. Его маска сверкнула в свете люстры, и я почувствовала, как сердце сжалось.

– Мне открыть? – пискнула я, вскочив.

– Да, – протянул он, не скрывая раздражения.

Я бросилась к двери, споткнувшись о край ковра, и распахнула её. Вошла Серафина, за ней – Терентий, неся огромный сундук. Его взгляд, как всегда, был полон неодобрения, но я пропустила это мимо ушей, слишком занятая тем, чтобы не уронить себя перед королём.

Серафина прошла в гардеробную, жестом велев мне следовать. Терентий поставил сундук и вышел, не сказав ни слова. Портниха начала доставать платья – одно за другим, каждое прекраснее предыдущего. Глубокий фиолетовый, как ночное небо, синий, словно озеро в бурю, чёрно-белый узор, напоминающий шахматную доску, светло-бежевый, мягкий, как утренний туман. Последним было зелёное платье – цвета глаз короля, которые я случайно увидела под маской. Я ахнула, не в силах отвести взгляд.

– Они прекрасны, – выдохнула я, проводя пальцами по ткани.

Серафина критически осматривала свои творения, смахивая невидимые пылинки и обрезая торчащие нитки крошечными ножницами. Её движения были точными, почти механическими.

– Конечно, прекрасны, – буркнула она. – Я не шью мусор.

Из сундука появились шёлковые сорочки, чулки, тонкое нижнее бельё с кружевом. Я никогда не видела такой роскоши и не могла поверить, что всё это для меня – деревенской девчонки, привыкшей к заплатанным платьям. Наконец, Серафина достала белые туфли с кружевной отделкой. Их заострённые носы и аккуратные каблучки выглядели изящно, как из сказки.

Я скинула старые сапоги, потёртые и пыльные, и с радостью надела туфли. Но тут же поморщилась – они жали, впиваясь в пальцы и пятки, словно деревянные колодки.

– Они жмут, – сказала я, стараясь не обидеть Серафину.

– Конечно, их нужно разносить, – ответила она, собирая свои инструменты. – У тебя что, никогда не было новых туфель?

Я покачала головой, чувствуя себя глупо.

– Ноги скоро заболят, но привыкнешь, – добавила она, уходя.

Я не привыкла.

В первый день ноги ныли так, будто я прошла босиком по камням. Снимая туфли в своей комнате, я обнаружила чулки, прилипшие к пальцам и пяткам от крови. Волдыри лопнули, кожа была красной и горячей. Я стянула чулки, сдерживая слёзы, и с ужасом подумала о завтрашнем дне.

Наутро было хуже. Я вскрикнула, надевая туфли, и заплакала, когда они наконец оказались на ногах. С красными глазами я хромала на кухню за подносом для короля. Каждый шаг отдавался болью, и я молилась, чтобы никто не заметил.

Савва поднял взгляд от плиты, держа лопатку.

– Что случилось? – спросил он, нахмурившись.

– Туфли, – пробормотала я, чувствуя себя жалкой.

Он поморщился, будто сам почувствовал мою боль.

– Первые новые туфли?

Я кивнула, вытирая слёзы рукавом.

– Я пошлю за Петром, – сказал он, вручая мне тяжёлый поднос с завтраком.

Лестница в покои короля была мучением. Я остановилась на полпути, чтобы вытереть лицо и собраться. Войдя, я ковыляла, стараясь не шевелить ногами, чтобы не тереть раны. Король не поднял глаз от бумаг, но его вздох был красноречивее слов.

– Тебе не хватает природной грации, которая есть у всех – от крестьян до королей, – сказал он, и его голос был холоден, как мрамор под моими ногами.

Я сморгнула слёзы, проклиная свою слабость.

– Простите, Ваше Величество, – выдавила я. – Мне трудно привыкнуть к новым туфлям.

Он склонил голову, и маска скрыла его эмоции.

– Они тебе не подходят?

– Может, я могла бы носить старые… – начала я, но его смех оборвал меня.

– Никогда, – отрезал он. – Я не позволю тебе носить те уродливые обноски в моём дворце. Продолжай носить эти туфли, привыкнешь.

Я кивнула и доковыляла до кресла. Сев, я с облегчением сняла давление с ног. Хотелось скинуть туфли, но это было бы неуместно, да и надеть их снова я бы не смогла. Я взяла шитьё, стараясь отвлечься от боли, но каждый укол иглы напоминал о моих мучениях.

Обед и ужин дались ещё тяжелее. Я стискивала зубы, сдерживая стоны, пока хромала по коридорам. Вернувшись в свою комнату, я нашла Петра, сидящего у камина с сумкой трав.

– В ванне вода, замочи ноги, – сказал он, не поднимая глаз.

Я кивнула, спотыкаясь, дошла до ванной и стянула туфли и окровавленные чулки. Вода, пахнущая мятой и ромашкой, была тёплой, но даже она не заглушила боль. Когда вода остыла, я вытерла ноги и вернулась к Петру.

Он посмотрел на мои ступни и поморщился.

– Первые новые туфли? – спросил он.

– Откуда все знают? – буркнула я.

Он тихо рассмеялся.

– Большинство из нас получили первые новые туфли здесь. Не та роскошь, которой ждёшь. Но твои ноги – худшее, что я видел. Просила короля разрешить носить другие?

– Он хочет, чтобы я носила эти, – вздохнула я, пока он наносил мазь.

– Внешний вид для него важен, – сказал Пётр. – Ты его служанка, его отражение.

– Но это мои ноги! – возмутилась я.

– Да, но он хочет, чтобы ты была идеальной, – ответил он, бинтуя мои ступни. – Туфли скоро разносятся, а ноги заживут. Главное – не допустить заражения.

Он объяснил, как замачивать ноги, наносить мазь и бинтовать их, чтобы утром влезть в туфли. Я слушала, чувствуя смесь ужаса и злости. Неужели король не сжалится, видя мои мучения? Но он либо не замечал, либо ему было всё равно.

Боль длилась дни, и я уже не верила, что привыкну. Но помощь пришла неожиданно.

Однажды утром, пока я сидела с шитьём, раздался стук. Король, возможно, сжалившись, сам разрешил войти, не заставляя меня хромать к двери. Вошёл Терентий с серебряным подносом, на котором лежал конверт.

– Для вас, мой господин, – сказал он низким голосом, кланяясь.

Король отмахнулся, и Терентий повернулся к двери, но остановился.

– Милена, – сказал он, и я вскинула голову. – Позволь заметить, твои туфли очаровательны. Этот стиль был моим любимым в молодости, и я ждал годы, пока он вернётся в моду. Они куда изящнее этих плоских сапожек, что носят дамы. Я говорил Серафине, что они скоро будут в моде.

Он подмигнул, и я чуть не свалилась с кресла от удивления. Терентий, всегда такой чопорный, подмигнул? Но взгляд короля заставил меня замереть.

– Достаточно, Терентий, – сказал он. – Передай Серафине, что она нужна. Сегодня.

Вечером портниха вошла в покои, неся небольшой сундук. Король загнал её в угол, указывая на мои ноги. Я сжимала иглу, молясь избавиться от туфель. Серафина увела меня в гардеробную, хитро улыбнувшись.

– Эти туфли не нравятся Его Величеству, – шепнула она, прижав палец к губам. – Снимай.

Я с наслаждением сбросила туфли, и Серафина достала мягкие плоские сапожки. Их кожа была гибкой, с округлыми носами, а подошвы – почти как тапочки. Я надела их и чуть не заплясала от облегчения.

Вернувшись, я заметила, как король улыбнулся – впервые так ярко, что его глаза под маской засияли.

– Вот та грация, на которую я надеялся, – сказал он, обходя меня.

Он подошёл ближе, сжал мои плечи, и я задрожала от его близости, заставляя себя смотреть на маску.

– Ты готова, – выдохнул он.

– К чему? – спросила я дрожащим голосом.

– К суду.

Я похолодела. Как король, он был судьёй, присяжными и палачём. Его приговоры были суровы, и жители редко обращались к нему, боясь его гнева. Но преступления случались, и я дрожала, стоя два шага позади и два справа от его трона, держа серебряный поднос с розой.

Агафья вручила мне цветок перед судом, но не объяснила, зачем он. Его сладкий аромат щекотал нос, и я глубоко вдохнула, ожидая, пока откроются двери тронного зала. Сам зал был огромен, с высокими потолками, расписанными сценами битв, и мраморными колоннами, отполированными до зеркального блеска. Трон возвышался на помосте, вырезанный из чёрного дерева, с серебряными вставками, отражая свет факелов.

Двери распахнулись, и король выпрямился. Вошли двое – молодой человек и девушка. Их путь к трону был долгим, и девушка опиралась на юношу, который шептал ей что-то, подбадривая. Я наблюдала, чувствуя смесь любопытства и страха.

Они остановились перед троном, дрожащие, и король заговорил:

– Вас обвиняют в краже из дворца.

Девушка задрожала сильнее, но юноша сжал её руку и шагнул вперёд.

– Да, – сказал он, и я узнала его. Лукьян, сын мясника, крепкий парень с честным лицом. Девушка была незнакома, но её красота – стройная фигура, тёмные волосы – делала её подходящей парой для богатого жениха.

– Каков ваш ответ? – спросил король.

– Это правда, – ответил Лукьян, и его голос дрогнул.

Девушка всхлипнула, но замолчала, когда король поднял руку.

– Почему я не должен вас повесить? – спросил он.

Я сглотнула. Что они украли, чтобы заслужить такую кару?

– Я сделал это из любви, – смело сказал Лукьян.

Я не видела лица короля, но почувствовала его жестокую улыбку.

– Но ты всё равно украл.

– Только цветок! – воскликнула девушка. – Всего лишь цветок! Мы можем возместить!

Король не посмотрел на неё.

– Знаешь, как трудно мне выращивать эти розы?

Я переводила взгляд между ними. Единственным ценным цветком в деревне была роза, но они не росли годами. Обычай дарить розу для помолвки заменили бумажными цветами. Эта роза, что я держала, была первой настоящей, что я видела.

– Простите, Ваше Величество, – сказал Лукьян. – Но только настоящий цветок убедил бы её отца отпустить её.

– И ты украл розу? – голос короля был ледяным.

– Вы не продаёте их, хотя у вас их много, – обвинил Лукьян.

– Потому что они мои! – взревел король, и я чуть не выронила поднос.

Девушка обошла жениха и опустилась на колени.

– Умоляю, мой господин, поймите нас. Только настоящая роза могла убедить моего отца, и ничто не заставило бы вас расстаться с ней. Что нам оставалось ради любви?

– Выбор есть всегда, – тихо сказал король. – Десять лет тюрьмы за кражу.

Лукьян, девушка и я ахнули.

– Вы не можете! – вскрикнула она.

– Могу, – ответил он равнодушно. – Это мой цветок, он украл. Он заплатит.

Девушка зарыдала в объятиях Лукьяна, и моё сердце сжалось. Да, они украли, но приговор отнимал их будущее.

– Если только, – протянул король, – моя служанка не предложит иное наказание.

Я похолодела, чувствуя, как кровь отливает от лица. Я? Вынести приговор? Или это его игра?

– Ваше Величество? – прошептала я.

Он откинулся на троне, глядя на меня.

– Каков твой приговор?

Его зелёные глаза под маской были холодны, пусты.

– Думай тщательно, – шепнул он, и я поняла: ошибка обернётся бедой.

– Сначала я должна увидеть розы, – сказала я, оттягивая время. Воспоминания о темнице всплыли в памяти, и я пошла за королём на дрожащих ногах.

Мы вышли на западную сторону замка, к саду за высокой стеной. Король достал золотой ключ, отпер ворота и пропустил нас внутрь. Я затаила дыхание.

Розы росли повсюду – вдоль аллей, у стен, взбираясь по шпалерам к замку. Они пылали красным, алым, белым, розовым, их аромат кружил голову. Я мгновенно поняла, почему один цветок так ценен. Взгляд на влюблённых показал, как много значила для них роза, а взгляд на короля – как он защищает свой сад. Его глаза под маской светились гордостью, почти радостью.