Читать онлайн Воплощение

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Скажи мне, чё, бл*, началось?

Скоты скандируют «ура», хотя ещё не началось

А все твои кенты, проглатывая злость

Стреляют в воздух, а не в кость

Эй, постой-постой, знакомый строй

Где-то я видел тебя, вроде ненавидел тебя

Бе-беды с башкой

Твой пламенный настрой линяет пятнами грязными

Invertor

ГЛАВА 1

1

Этот весенний день казался Артуру Андрееву особенно мерзким. Моросил мелкий дождь, похожий на брызги из пульверизатора, отчего постоянно приходилось протирать глаза. К тому же Артур потел под не пропускающей воздух курткой – мало того, что солнце ослепляло, мешая вести велосипед, так ещё больше нагревало и без того разгорячённое тело.

Несколько месяцев назад Артур устроился курьером и ненавидел свою работу. Впрочем, прошлую работу на складе он ненавидел ещё больше – в доставке хотя бы не нужно было таскать тяжести и постоянно находиться в окружении людей. Тем не менее хорошего всё равно было мало: приходилось весь день проводить на велосипеде, натирая задницу, потеть, и всё также общаться с людьми, пускай и достаточно мимолётно.

Людей Артур ненавидел больше всего.

Он остановился на красный сигнал светофора и достал телефон, чтобы свериться с навигатором. Ехать оставалось двенадцать минут, и Артур с наслаждением представил, как отдаёт заказ очередному клиенту и устраивается в каком-нибудь тихом укромном месте, чтобы перекусить. Еду он всегда брал с собой и никогда не обедал в кафе или ресторанах, считая, что только идиоты могут тратить деньги на то, чтобы им поставили на стол готовое блюдо.

А ещё в кафе всегда были чёртовы люди.

Замигал жёлтый, Артур оттолкнулся от мокрого асфальта, чтобы продолжить движение, но в эту секунду слева пронёсся большой чёрный джип, окатив его грязным водопадом с ног до головы. Водонепроницаемая куртка с капюшоном защитила тело и голову, а вот джинсам с кроссовками повезло меньше. Артур прошипел «ахтыгнида» и сосредоточился на номере удаляющейся машины – его он собирался запомнить и вечером внести в свою Тетрадь.

Перекатив велосипед на тротуар, он достал влажные салфетки из квадратной сумки, где хранилась еда для клиентов, и принялся отчищать налипшую грязь. С курткой и кроссовками проблем не возникло, а вот на джинсах остались отвратительные разводы – чем дольше Артур пытался их оттереть, тем сильнее размазывалась грязь. Чёртовы джинсы и так промокли от дождя, теперь же выглядели совсем неприглядно.

Артур сгорал от стыда, привлекая к себе внимание прохожих. Он всегда сторонился людей и старался как можно меньше отсвечивать, а тут с ним произошло событие, которое явно вызвало интерес у потока проходящих мимо зевак.

Посмотрите, этот придурок выглядит как свинья, отвратительно.

Мерзость. Доставщик, ещё и грязный.

Лучше держаться от него подальше, у меня белая куртка, которую мне подарил мой накачанный богатый парень.

Люди молча проходили мимо, но Артур был уверен, что именно эти реплики мелькают в их мыслях, ведь каждый человек по его мнению сгнил изнутри и сочится желчью. Безусловно, исключения встречались, но выглядели они подобно пятнышкам жухлой травы, растущей на огромной вонючей свалке, зато всё остальное человечество в воображении Артура представляло собой протухшие куски мяса на тоненьких ножках.

Он выкинул горстку грязных салфеток в мусорное ведро около кафе узбекской кухни и ещё раз себя осмотрел. Джинсы требовали стирки. Артур зачем-то провёл пару раз рукой по грязной штанине, будто надеялся, что кожа сработает лучше салфеток, затем забрался на велосипед, аккуратно съехал с тротуара на проезжую часть и продолжил путь, стараясь ни на кого не смотреть. Опасаясь очередных идиотов на чёрных джипах, Артур постоянно оглядывался и как можно ближе прижимался к бордюру, у которого скапливались большие лужи (чёрт бы побрал местную ливневую систему), но кроссовки уже и так промокли, а фирменная куртка и большой квадратный рюкзак за спиной защищали от брызг, летящих из-под колёс.

Какое-то время он ехал по оживлённому проспекту Энгельса, затем на перекрёстке повернул направо на улицу Дрезденская. Сверяясь с навигатором, засмотрелся на телефон и не заметил девушку, которая в это время переходила пешеходный переход. Артур резко дёрнул руль влево, надеясь избежать столкновения, но всё-таки задел ногу прохожей передним колесом, не справился с управлением и завалился на бок. Девушка вскрикнула, телефон выскользнул из мокрых рук Артура, и парень неуклюже рухнул на грязный асфальт, несмотря на то, что успел снять ногу с педали.

Острая боль пронзила левое плечо. Но что такое боль в сравнении со стыдом, который тут же обрушился на него жаркой волной?

Сзади полилась ругань:

– Ты слепой? – Девушку явно не интересовало, как он себя чувствует. – Тут люди ходят, дебил.

– Извините, – промычал Артур и неуклюже поднялся на ноги, прихватив с земли телефон.

Экран покрылся сетью трещин.

Твою мать.

Девушка всё не унималась:

– Ты мне брюки испачкал! И скорее всего синяк поставил. Чё ты молчишь?

Артур поднял велосипед, намереваясь поскорее уехать как можно дальше.

Может даже в другой город.

Боль в плече становилась слабее, хотя всё ещё пульсировала в ритм биения сердца. Артур забрался на велосипед и, несмотря на протесты девушки, стал как можно быстрее покидать место происшествия. Вслед неслись угрозы и оскорбления, но желание скрыться от разговоров, разборок и выяснения отношений оказалось сильнее, поэтому Артур продолжал разгоняться, периодически протирая глаза от дождя, чтобы снова не наткнуться на какого-нибудь прохожего.

Спустя несколько минут он решил остановился и перевести дух. Достал телефон, с досадой и злостью осмотрел треснувший экран, затем открыл заметки и записал внешность девушки – всё, что успел разглядеть, перед тем, как упасть. Дома его ожидала очередная запись в Тетради, а это успокаивало.

Открыв навигатор, Артур отметил, что, убегая с места происшествия куда глаза глядят, он всё же ехал в правильном направлении – до конечной точки маршрута оставалось примерно шесть минут.

Точка кипения ненависти к этому дню тоже была не за горами.

2

Артур набрал номер квартиры на домофоне и через несколько гудков ответил женский голос:

– Да?

Как будто ты не знаешь кто это, тупица.

– Доставка.

Дверь открылась. Как обычно клиент не удосужился подсказать номер этажа, приходилось высчитывать его самостоятельно и всегда ошибаться на один или два. В очередной раз Артур убедился, что забота и вежливость не входят в обязательные человеческие качества.

Лифт оказался на удивление чистым, хотя сверху в углу всё равно кто-то не удержался накарябать неотъемлемое для каждой стены слово из трёх букв. Артур нажал кнопку седьмого этажа и в этот момент услышал, как открылась входная дверь. Детские голоса, усиленные эхом подъезда, раскалёнными иглами впились в барабанные перепонки. Артур принялся судорожно нажимать на кнопку принудительного закрытия дверей, в надежде, что они успеет спрятать его до того, как худшие представители человечества завалятся в лифт – дети всегда казались ему невоспитанными, шумными и к тому же беспросветно глупыми исчадиями ада.

Двери не подавали признаков жизни, детские голоса приближались всё быстрее. Артур в ярости думал, что лифт специально хочет ещё больше испортить и без того отвратительный день, но тут прозвучал сигнал и двери принялись медленно со скрипом закрываться.

Быстрее, быстрее, долбанная железка!

Две маленькие ручки сунулись в щель между дверей, когда те уже почти захлопнулись. Лифт секунду подумал и решил впустить опоздавших пассажиров, отчего у Артура сильно сжалась челюсть и кулаки. Два дьявольских отродья, не снимая рюкзаков ввалились внутрь, и принялись толкать друг друга, что вызывало у них приступы истерического смеха. Один из них наступил Артуру на кроссовок, но извиняться явно не собирался.

– Осторожнее, – пробурчал Артур.

– Простите, – бросил белобрысый мальчик в оранжевой куртке и мелюзга продолжила толкаться.

Невоспитанная маленькая тварь.

Лифт остановился на нужном этаже и бесконечно долго думал, прежде чем открыть двери. Артур протиснулся между детьми, специально стараясь как можно сильнее задеть обоих своим рюкзаком с едой, и вышел на лестничную клетку. Спустя полминуты двери закрылись и заглушили детские крики.

Артур шумно выдохнул.

Пробежавшись глазами по номерам квартир, не удивился, что нужная находится этажом выше.

Ожидаемо.

Хлюпая мокрыми кроссовками, он поднялся на один пролёт и услышал, как дети вывалились из лифта на нужном ему этаже и снова заполнили пространство своими мерзкими звонкими голосами. Через секунду послышался звук открывающейся двери и женский голос:

– Прекратили орать. Обувь в предбаннике снимаем. – Затем более громко. – Вы здесь? Восьмой этаж.

Без тебя догадался.

– Иду.

Артур поднялся, снял рюкзак и достал заказ и терминал для оплаты. Передал пакеты клиентке, даже не взглянув на неё и не поздоровавшись – не заслужила. Сверился с чеком, набрал на терминале нужную сумму и протянул женщине, та приложила карточку, и Артур заметил, как она беспардонно разглядывает его джинсы. Во взгляде явно читалось презрение.

– Оплата прошла.

– Спасибо, – бросила клиентка и сразу же закрыла дверь, крикнув детям, чтобы мыли руки и садились есть.

Очередная заботливая мамаша, которая сама даже приготовить ничего не может.

Убрав терминал в рюкзак, Артур повесил его на одно плечо и решил, что спустится по лестнице – медлительность лифта его бесила, к тому же хотелось немного размяться. Он достал телефон и сделал скриншот адреса клиентки – сегодня вечером он обязательно занесёт её и этих маленьких выродков в свою Тетрадь.

Дождь усилился, на улице уже заметно потемнело и похолодало. Стоя под козырьком, Артур снова открыл приложение на телефоне, чтобы оценить сегодняшний заработок: оказалось чуть больше двух тысяч рублей. Мало, катастрофически мало, учитывая, какой мучительной выдалась смена, но если продолжить работать, можно заболеть или наткнуться ещё на какие-нибудь неприятности, коих сегодня и так было предостаточно. Домой не хотелось ещё больше – там его ждала мать, но он решил, что закроется в своей комнате и наденет наушники, чтобы не слышать её криков.

Телефон завибрировал – пришло оповещение о новом заказе. Артур решительно нажал кнопку «отменить», а за ней «закончить смену». Открыл навигатор и набрал адрес дома. Что ж, хотя бы не так далеко, – сорок пять минут под этим гадким дождём он как-нибудь переживёт. Бывало, что работа заносила его в такие дебри, что приходилось спускаться в метро, да ещё и с велосипедом, а это означало оказаться в ограниченном пространстве с кишащими внутри людьми, которые украдкой смотрели бы на него и шептались – на такую авантюру Артур мог решиться только в крайнем случае.

Он натянул на голову капюшон, надел вторую лямку рюкзака, отстегнул велосипед и выехал в мокрые сгущающиеся сумерки.

3

В нос ударил знакомый запах канализации, когда Артур открыл дверь своего подъезда. Втащив велосипед, он начал медленно подниматься на третий этаж, где-то на подкорке подмечая изменения запахов: первый этаж благоухал отходами жизнедеятельности, второй сигаретным дымом, третий отдавал кислым запахом пролитого пива.

На втором пролете его посетила мысль, что не так уж он и устал и вполне мог бы выполнить ещё пару заказов, прежде чем идти домой – денег заработал совсем ничего, больше потратил нервов, а каждая минута, проведенная с матерью, была пыткой. Но следующая мысль, которая молнией пронзила его истерзанное сознание, вдруг наполнила душу сладким чувством ожидания прекрасного – Артур вспомнил о Тетради. Сейчас он сделает все необходимые процедуры с матерью, потом запрётся в комнате, включит музыку и будет записывать имена и события. Лучшее и самое приятное время его жизни, оно наделяло силой и позволяло пережить любой, даже самый неудачный день.

Поднявшись на свой этаж, он облокотился на велосипед, переводя дыхание. В доме не было лифта – видимо архитекторы посчитали, что жители пятиэтажных домов не достойны таких удобств и вполне могут обойтись своими двумя. Артур вспомнил, как проклинал всех, кто был причастен к постройке этого здания, когда в одиночку заносил мать в квартиру, но каждый раз забывал залезть в интернет и найти их имена, чтобы внести в Тетрадь.

Сегодня надо обязательно это сделать.

Причиной, по которой он ещё несколько минут стоял перед дверью в свою квартиру, прислушиваясь к гулко стучащему сердцу, была не только усталость от подъёма. Это было своего рода традицией – как можно сильнее оттянуть момент, когда он окажется дома. Артур мог простоять так целый час, пока не услышал бы, что из квартиры или с улицы появились соседи – это становилось достаточным мотивом наконец спрятаться дома. Но сегодня его особенно сильно грело предвкушение внести имена в Тетрадь, поэтому Артур достал ключи и решительно открыл замок на входной двери, которая напоминала крышку гроба – чёрный материал, похожий на кожу, подбитый незамысловатым узором из металлических кнопок и потёртой цифрой «22» над глазком.

Запах в квартире был таким отвратительным, что Артур с радостью поменял бы его на ароматы подъезда. Пахло густой смесью разложения, лекарств и пота.

Как в лучших домах Парижа, если бы всех его жителей обглодали крысы.

Как можно тише затащив велосипед в коридор, Артур зажег свет. Тусклая лампочка без плафона свисала с середины потолка мерцающей соплёй, сумрачно освещая знакомое убранство коридора, которое уже набило оскомину – потёртый коричневый линолеум с шизофреническим узором, зеленые обои с цветами, где-то отошедшие от стен, пенополистироловая голубая плитка на потолке. Справа стояла тумбочка со всякой мелочью, сверху висело зеркало. Здесь же вход на кухню и туалет совмещённый с ванной, дальше по коридору – комната Артура справа, напротив комната матери.

Тишина означала, что мать спит, а значит какое-то время Артур мог посвятить самому себе, прежде чем разверзнется ад.

Он прислонил велосипед к стене, снял промокшие кроссовки и куртку. На цыпочках прошёл в ванную и развесил мокрые вещи на горячей батарее. Стянул с себя джинсы, потную футболку и закинул их в стиральную машинку. Завтра придётся надеть старые штаны – сейчас он не собирался запускать стирку, чтобы не разбудить мать.

Отражение в грязном зеркале смотрело в ответ в полутьме, отчего казалось слегка потусторонним – тощее тело, редеющие чёрные волосы по плечи, длинные руки и узкие плечи. Хорошо хоть в темноте не разглядеть прыщей – ему уже стукнуло тридцать два года, а подростковое проклятие осталось до сих пор. Прыщи покрывали не только лицо, но и спину, красной россыпью заполняя всю кожу от копчика до шеи – врачи сказали, что это проблема с гормонами, и помочь может лишь лечение дорогостоящими ретиноидами, которые Артур не мог себе позволить. Плевать, – голым его могла видеть только мать, а с прыщами на лице он уже смирился.

Плечо всё ещё ныло после падения, но не доставляло большого дискомфорта. Выйдя из ванной, он прокрался по коридору, чтобы убедиться, что мать спит. Всякий раз, когда он заставал её спящей, Артур несколько секунд стоял в дверях, пытаясь в полутьме разглядеть, поднимается ли её грудная клетка. Он давно уже признался себе, что желает ей смерти, поэтому больше не изводил себя разъедающим и бесполезным чувством вины за подобные мысли.

Мать всё ещё дышала.

Её комната представляла собой убранство умирающего – она лежала на старой кровати, накрытая одеялом, из-под которого тянулось несколько трубок к лекарству и питательному раствору, вводившихся внутривенно. Рядом с кроватью стояла тумба, на которой в беспорядке раскиданы различные тюбики, шприцы и пластыри, в углу чернел покрытый пылью телевизор, на подоконнике под стать матери умирало растение в горшке. Шторы отсутствовали и комнату беспрепятственно заливал жёлтый уличный свет, придавая лицу матери ещё более болезненный оттенок.

Запах разложения здесь ощущался наиболее сильно. Нужно поменять матери капельницу и повязку на пролежне, но эта процедура обязательно её разбудит, поэтому Артур решил, что займётся этим как можно позже.

На секунду он погрузился в воспоминания. Вот он выходит из класса после очередного урока и натыкается на мать, выжимающую в ведро половую тряпку, чтобы нацепить её на деревянную швабру и продолжить уборку. Одноклассники начинают старую песню: сын поломойки, сын поломойки, сын поломойки! Артур старается не обращать внимания на издевки и быстро уходит, бросая полный отвращения взгляд на мать, которая виновато улыбается в ответ. Как же он в этот момент ненавидит их всех – её, одноклассников, учителей, людей вообще. Тогда и приходит идея завести Тетрадь. Она становится способом излить душу, освободить её от удушающей ненависти, что позволяет вздохнуть полной грудью. Тетрадь становится его подпиткой и самым близким другом. Единственным другом.

Очнувшись, Артур почувствовал, как кулаки сжались с такой силой, что ногти практически проткнули кожу. Он сделал несколько глубоких вдохов и постарался расслабиться, затем тихо вернулся в ванную и включил душ, чтобы смыть с себя минувший день.

4

Два года назад мать попала в аварию, когда возвращалась с работы – в автобус, которым она каждый вечер возвращалась домой, въехал грузовик. В той жуткой аварии погибло двенадцать человек. Мать выжила.

Лучше бы ты умерла тогда.

С тех пор она стала «овощем». В больнице её продержали не больше месяца, затем нужно было искать место, где бы за ней присмотрели. На тот момент Артур был безработным и целыми днями проводил за компьютером – содержала его мать. Теперь же ему пришлось содержать её, и это стало проклятием. Мало того, что нужно было искать работу, чтобы обеспечить мать хотя бы лекарствами и противопролежневым матрасом, так ещё и самому приходилось за ней ухаживать – хоспис стоил больших денег, как и частные сиделки. На тот момент он ощущал перед ней ответственность, вперемешку с чувством вины – все-таки мать осталась единственным родным человеком, – но с каждым днём это чувство таяло, превращаясь в более привычную родную ненависть.

Отец ушёл от них, когда Артуру было девять, но из их жизни до конца не исчез. Потеряв работу, он начал спиваться и в конце концов стал местным алкоголиком, круглые сутки проводившем на улице в поисках выпивки. Вскоре одноклассники разучили новую кричалку, чтобы подначивать Артура: сын поломойки и алкаша, отчего жизнь окончательно превратилась в ад.

Сучьи дети жестоки.

Несмотря на тягостные воспоминания, Артур вылез из душа в прекрасном настроении – тело очистилось, теперь пришла пора очистить душу. Он наспех вытерся, надел чистые трусы и тихонько вышел из ванной, прислушиваясь к звукам из комнаты матери. Тихо. Зашёл на кухню, взял из холодильника коробку молока, половину чёрствого батона из хлебницы и направился в свою комнату. Пол предательски скрипел, но Артур надеялся, что столь привычный звук вряд ли разбудит мать. И всё же старался не наступать на самые скрипящие места, которые он досконально изучил за всю жизнь, проведённую в этой квартире.

Проскользнув в комнату, он тихо прикрыл дверь, коробкой молока включил свет, поставил еду на компьютерный стол и открыл окно, чтобы впустить свежий воздух. Затем встал на колени напротив потрёпанного дивана, закрыл глаза и сосредоточился – нужно было привести в порядок мысли, прежде чем касаться Тетради.

Очистив разум, минуту спустя Артур приподнял нижнюю часть дивана, заменявшего ему кровать, и вытащил оттуда увесистый деревянный ящик. Он смастерил его ещё в детстве, и всякий раз чувствовал гордость за самого себя, когда разглядывал этот чёрный сундучок прямоугольной формы с крышкой, защёлкивающейся потайным замком. Посередине крышки крепилась металлическая табличка с выгравированной буквой «Т».

Достойное место для Тетради.

Артур аккуратно поставил ящик на компьютерный стол рядом с молоком и батоном. Посмотрел на еду и решил сначала утолить голод, чтобы ничто не отвлекало его от заполнения Тетради.

Жуя чёрствый хлеб, он уставился в окно. В нескольких метрах напротив светились другие окна – стандартный вид на «колодец», каких в Петербурге насчитывалась не одна сотня. На кухне той квартиры, что хорошо была видна из комнаты Артура, по телефону разговаривала девушка. Он знал, что зовут её София и работает она официанткой в кафе неподалёку – видел её курящей в униформе с бейджиком прямо на входе в заведение. Девушка была достаточно красива, чтобы несколько раз побывать в его сексуальных фантазиях, благо окна её квартиры располагались так, что можно было незаметно за ней подсматривать.

Но не сегодня.

Артур проглотил кусок батона, запил молоком и занавесил плотные шторы, чтобы остаться наедине с Тетрадью. Бережно открыл верхнюю часть ящика, нажав на скрытый замок с правого торца. Внутри ящик был обит красным бархатом, дно прикрывала подушечка из того же материала, на которой лежала она. Тетрадь представляла собой чёрный, довольно увесистый альбом, центр которого украшала единственная буква «Н», написанная каллиграфическими почерком. Артур был единственным человеком на планете, который знал, как она расшифровывается, и этот факт всегда наполнял всё его существо огромной значимостью.

«Н» значит «Ненависть». Тетрадь Ненависти.

Несколько секунд Артур смотрел на неё, расплывшись в глупой улыбке. Потом нахмурился, опустил крышку и тщательно вытер руки влажной салфеткой. Снова открыл, нежно достал Тетрадь, и, закрыв глаза, приложил её ко лбу. Он буквально физически ощущал силу, что выходила из этого чёрного артефакта и наполняла каждую клеточку тела. В душе стало тепло и спокойно.

Можно была приступать к записи.

Он отодвинул ящик, положил Тетрадь на стол и открыл первую страницу. Лист был полностью исписан мелкими ровными буквами, представляя собой монолитный текст без абзацев. Выделялись лишь два слова, написанные сверху посередине: «мать» и «отец». Второе было зачёркнуто – отец умер больше десяти лет назад от цирроза печени и других болячек, сопутствующих всем алкашам.

Собаке собачья смерть.

Артур пробежался глазами по тексту, цепляясь за некоторые строки:

…Андрей Лазарев – поставил огромную кляксу в тетради…Таня Бурмистрова – на уроке истории попросила учителя её пересадить, так как у меня воняют ноги…19.01.2002 – ненавижу мать и весь школьный театральный кружок, они заставили меня изображать пугало в театральной сценке. Забыл слова, все смеялись…

Нахлынули воспоминания, и Артур захлопнул Тетрадь, откинувшись на спинку кресла. Ногти снова впились в ладони – физическая боль старалась перетянуть на себя боль душевную. Он пожевал губы, сделал пару глубоких вдохов и постарался расслабиться. Всё это дела давно минувших дней. Некоторые строки в Тетради уже зачёркнуты, а значит эти люди получили по заслугам. Убивал их, конечно же, не он – вот ещё марать руки об эти отбросы, – но был благодарен судьбе или случаю за эти праведные смерти.

Улыбнувшись, он открыл альбом практически к концу, где ещё оставались чистые страницы. Закладкой служила дорогая фирменная ручка – денег на Тетрадь и всё, что с ней было связано Артур не жалел. Он занёс ручку над белоснежным листом и закрыл глаза, чтобы погрузиться в воспоминания о сегодняшнем дне. Необходимо в самых точных деталях и красках представить все события и людей, что испортили сегодня ему жизнь.

Первой в памяти всплыла кассирша в магазине у дома – утром Артур заходил туда, чтобы купить продукты. Тучная женщина за прилавком нахамила ему, он не смог ничего ответить и ушёл собираться на работу, прокручивая в голове десятки возможных вариантов наиболее хлёстких ответов. Её имя он записал в заметки на телефоне, чтобы не забыть.

Артур улыбнулся, открыл глаза и успел вывести лишь первую букву, как из соседней комнаты раздался крик.

Мать проснулась.

5

Сука, сука, сука!

От внезапного крика Артур дёрнулся и на листе появилась диагональная черная линия, перечёркивающая несколько строк. Впервые в жизни он позволил себе проявить перед Тетрадью такое неуважение – кроме монолитного текста на листах не было ни единой помарки.

Старая больная мразь!

Крик прозвучал снова, на этот раз более продолжительный. Артур закрыл Тетрадь трясущимися руками и с силой приложился к ней лбом – мысли в голове снова спутались, превратившись в клубок шипящих змей. Руки сжимались и разжимались, он до хруста сжал челюсть, чтобы не закричать самому, но вместо этого из горла вышел какой-то воющий утробный звук, похожий на корабельный гудок.

Мать продолжала кричать.

Почему, ну почему именно сейчас?

Артура начала разъедать всепоглощающая жалость к самому себе. Он обвинял мать, отца, весь свой род и вселенную за то, во что они превратили его жизнь. Он хотел самую малость – провести немного времени в тишине, наслаждаясь безвредным, очищающим душу занятием, и что получил взамен? В эти секунды Артур начинал верить, что жизнь ему не принадлежит, что он проклят на вечные страдания, унижения и боль – разве не эти чувства преследовали его с самого детства? Как только появлялось что-то светлое в его жизни, какая-то микроскопическая надежда, что помимо болезненной тьмы существует тёплый излечивающий свет, его словно били по голове, втаптывали в грязь и плевали сверху, чтобы неповадно было мечтать о том, что ему не позволено. Именно поэтому он старался всеми силами спрятаться от окружающего мира, когда приходило блаженное время заполнять Тетрадь – она становилась единственной соломинкой в этом бушующем океане несчастья.

И сейчас собирались отнять и её.

Крики в соседней комнате стали переходить в сильный кашель. Артур небрежно положил Тетрадь в ящик и с силой опустил крышку. Он извинится перед ней позже, сейчас надо идти успокоить мать, или она будет орать всю ночь.

Коридор наполнился едким запахом гниющего тела, который усилился, когда мать кашлем и судорогами потревожила пролежни. К этому аромату смерти невозможно было привыкнуть, поэтому Артур автоматически задержал дыхание и прошёл в комнату матери, чтобы приоткрыть небольшую форточку. Окно открывать не решился, чтобы не тревожить соседей безумными криками мучительно умирающего человека.

– Не ори ты так, пожалуйста, не ори, – сквозь зубы процедил Артур, подходя к кровати.

Скинув с матери одеяло, он легко перевернул голое тело на бок – тощий скелет, обтянутый кожей, совсем ничего не весил.

От запаха начали слезиться глаза. Артур расстегнул грязный памперс, снял марлевую повязку с копчика, успевшую полностью пропитаться гноем, и выбросил её в ведро, стоящее рядом с кроватью. От этих манипуляций мать с крика перешла на сдавленный вой вперемешку с кашлем. Стараясь быстрее закончить, Артур одной рукой придерживал её бедро, второй нашёл на тумбе тюбик с заживляющей мазью, ловко открутил крышку и густо намазал одну из чистых повязок, которые всегда готовил заранее. Отбросил тюбик и небрежно приложил повязку на зияющую в копчике гниющую дыру размером с ладонь. Мать снова взвыла. Он кое-как застегнул памперс и перевернул её на спину.

Слава Богу, она не обделалась, пришлось бы ещё подмывать. Как-будто мне и так недостаточно проблем.

Артур проверил трубки от капельниц, обе крепились пластырем к локтевым сгибам – мать была полностью парализована, но в приступах кашля могла случайно выдернуть иглы. Один из пластиковых мешочков, что висел на металлической стойке рядом с кроватью, оказался практически пуст – организм матери впитал в себя всю еду. Артур открыл ящик тумбы и достал новую порцию внутривенного питательного раствора. Снял старый, предварительно закрыв колёсико подачи жидкости, и принялся устанавливать новый.

Он никогда не смотрел матери в лицо, предпочитая как можно быстрее провести все необходимые процедуры и спрятаться в своей комнате, но сейчас взгляд случайно упал на её истощённый череп. Волос практически не осталось, лишь несколько пучков седых слипшихся прядей были разбросаны на подушке. Кожа обтягивала голову словно жёлтая силиконовая маска, облегая скулы, лоб, челюсть и глазные впадины.

Но её глаза… Обычно закрытые или смотревшие куда-то в бесконечность стеклянными тусклыми полусферами, теперь уставились прямо на него.

Артур отпрянул. К матери явно вернулось сознание – она умоляюще, не моргая, смотрела на сына. Несколько секунд он ошарашенно смотрел в ответ, затем отвёл взгляд, не в силах выдержать эту внезапно появившуюся между ними связь.

Пакетик с питательной жидкостью так и остался в трясущихся руках. Артур попытался приладить его снова, стараясь не обращать внимания на очнувшуюся мать, но сильная тревога и какое-то неприятное возбуждение превратили руки в непослушные отростки. Спустя долгую минуту пакет был закреплён и установлен на металлической стойке.

Пересилив себя, он поднял глаза и снова встретился с матерью взглядами. Сердце бешено колотилось, в душе бурлили и перемешивались десятки чувств, будто неумелый повар принялся добавлять в блюдо всё, что находил в холодильнике. Мысли сталкивались друг с другом и опасно взрывались, готовые в любую секунду поджечь его иссушенное болезненное сознание.

Артур отошёл от кровати.

– Что? Чего ты смотришь? – Он снова отвёл взгляд, не в силах сопротивляться нарастающему чувству вины.

Мать продолжала неотрывно смотреть ему в глаза. Артур вспомнил, как небрежно менял ей повязку, не заботясь о том, насколько болезненной была для неё эта процедура. Новый укол вины практически сбил ему дыхание.

Продолжая рассматривать потёртый линолеум и свои ноги, он с удивлением отметил, что мать перестала выть. Воцарилась густая тишина, лишь иногда разрезаемая звуками улицы. Артур слышал тяжёлое дыхание матери, сам он практически не дышал. Мысли продолжали роем жужжать в голове, и в какой-то момент стали оформляться в отдельные фразы: это ты виновата, это всё ты, зачем мне это, чем я так провинился…

Варево из чувств было готово, пора подавать основное блюдо – ненависть.

6

Артур снова посмотрел в глаза матери. Сколько дней он в пустоту высказывал всю свою накопившуюся обиду и боль, когда менял ей повязки, мыл её и переворачивал с бока на бок, чтобы не появились новые пролежни? Но теперь её взгляд стал осмысленным, значит она его слышала.

Несколько секунд они сверлили друг друга взглядами – серые, почти выцветшие глаза матери и карие глаза сына. Сотни фраз вертелись в его голове, каждая стремилась забрать пальму первенства, чтобы с силой вырваться на свободу. Время превратилось в кисель.

Наконец Артур набрал полную грудь воздуха, сильно сжал кулаки, чтобы боль пришла ему на помощь, и задал самый важный вопрос:

– Почему?

Мать издала какой-то протяжный звук, очевидно с вопросительной интонацией. Артур часто задышал, сердце гулко и настойчиво выбивало неровный ритм в ушах.

– Почему? – повторил он. – Почему ты так со мной поступила?

Глаза защипало. Душа Артура была настолько переполнена калейдоскопом чувств, что тело без спроса решило помочь ему высвободить их через слёзы. В этот момент по щеке матери тоже скатилась слезинка и растворилась в ткани наволочки. Из всех чувств на первый план выбралась жалость, но с помощью более привычной ненависти Артур быстро её погасил.

– Это ты во всём виновата. Зачем надо было меня рожать, чтобы поиздеваться? Ммм?

Поток слов набирал свою силу, они с жадностью стали вываливаться изо рта, словно освобождённые из-под стражи преступники. Голос становился твёрже.

Мать продолжала смотреть на сына, слёзы потекли ручьем по ей иссушенному лицу. Артур продолжал извергать из себя чувства, копившиеся с самого детства:

– Я каждый раз мучился, когда в школу шёл, и всё из-за тебя. Ты же видела, как надо мной издеваются – сын поломойки! А ты меня не понимала, не понимала и не чувствовала. И не защищала. Отец спился, почему ты меня не оберегала? Ты же слышала, как меня дети дразнят, ты другую работу не могла найти?

Артур отошёл на пару шагов от кровати, словно боялся расстояния между ними. Ему показалось, что мать сейчас встанет и как обычно молча его обнимет. Так всегда происходило, когда Артур жаловался на что-то, обижался или злился. Просто обнимала и молчала, видимо считая, что это лучший способ успокоить ребёнка. Она предпочитала говорить на любые темы, кроме тех, что затрагивали чувства.

– Это из-за тебя я не смог нормально доучиться! Из-за тебя не смог найти друзей. И уйти от тебя не мог, потому что денег не было, а такого дебила как я никто не брал на нормальную работу. Да и как я мог куда-то пробиться, если ты говорить то меня толком не научила, слышишь? Я с самого детства закрылся, потому что не ты хотела со мной разговаривать и ни в чём не поддерживала. Ты хоть раз спросила, как у меня дела? Что я чувствую, почему прихожу с уроков таким забитым? Тебе же было плевать, ты меня только обнимала, а я терпеть этого не мог, ну разве ты не видела? А сказать боялся, да и не знал как. Ты мне жизнь испортила!

Дальше из Артура стали выливаться бессвязные воспоминания о прошлом, обрывки фраз, связанные только ему ведомой логикой. Он пытался опустошить свой внутренний сосуд из перегнивших чувств, но, казалось, сосуд этот бесконечен. Более того, чем больше он говорил, тем сильнее закипала ненависть, готовая сжечь его внутренности дотла.

Мать продолжала смотреть ему в глаза, испуская потоки слёз. Невозможно было понять, откуда берется столько жидкости из такого высушенного скелета.

Артур смотрел в ответ. Он уже не боялся её взгляда, полностью отдавшись ненависти. Иногда его голос срывался на крик, ломался как у подростка и становился низким и хриплым, а он всё говорил и говорил, уже не стесняясь своих слёз, которые капали на грудь и потёртый линолеум.

Добравшись до воспоминаний, когда мать попала в аварию, он на секунду даже испугался своего гнева, потому как не предполагал насколько сильным может быть это чувство. Артур открывал для себя новые возможности, ресурсы для ненависти, о которых раньше не догадывался, ощущал, как гнев буквально выходит из него на физическом уровне – каждая клеточка тела, каждая пора его кожи источали эту чёрную вибрирующую низкочастотную энергию.

А потом что-то случилось.

Что-то изменилось.

Где-то в самых скрытых уголках подсознания возникла необъяснимая абстрактная мысль, без каких-либо привязок к его существу. Чужеродная мысль, которая принялась наполнять и захватывать сначала разум, а затем и душу. Он даже не успел испугаться за своё психическое состояние – был слишком сосредоточен на выплёскивании застоявшихся чувств.

Эта мысль наделила его силой. Сломало прежнее «я» и заменило на новое, более могущественное. Артур не почувствовал никаких перемен в сознании, оно было занято более низменными мыслями, он лишь ощутил силу, которая превратила его ненависть во что-то осязаемое. И это «что-то» вырвалось наружу яркой оранжевой энергией.

Дальше всё произошло молниеносно. Мать начало трясти. Дряблая кожа стала испускать пар, который принялся клубиться над кроватью, потянувшись к открытой форточке. А через несколько секунд женщина вспыхнула ярко-алым огнём – так загораются спички.

Артур заткнулся. Гнев стал быстро гаснуть, на смену пришёл ужас.

Мама? Мамочка?

Его тело оцепенело, он так и застыл на середине комнаты – голая тощая фигура в одних трусах с открытым ртом, и руками, схватившимися за редкие волосы.

Мать загорелась, словно сухая ветка. Она всё ещё смотрела на Артура, издавая глухие воющие звуки, затем огонь добрался до голосовых связок, она забулькала и замолчала. Глаза в последний раз осознанно посмотрели на сына и стали обугливаться, чтобы в следующие несколько секунд сжаться в чёрные угольки. Кожа быстро почернела, в некоторых местах обнажив мышцы и кости.

Артур не мог заставить себя отвести взгляд от происходящего ужаса. Он хотел убежать, но тело перестало ему подчиняться – страх словно обрёл физическое воплощение и крепко схватил его в свои объятия. Артур видел как загорается скомканное рядом с телом матери одеяло, матрас и подушка. Трубки от капельниц обгорели и болтались словно два прозрачных червя, капая на пол раскалённым пластиком. На кровати теперь лежал скелет с остатками мышц, связок и внутренних органов, объятых огнём.

Окоченевшее тело потеряло равновесие, и Артур каменной статуей рухнул на пол. Голову пронзила острая боль, он с ужасом увидел, как по линолеуму потекла струйка крови. Ужас усилился, когда Артур понял, что не может даже вздохнуть – он застыл в тот момент, когда потратил на крик почти весь воздух из лёгких, и сейчас начинал задыхаться. Необходимо срочно что-то предпринять, иначе вскоре он мог отключиться.

Ему было плевать на квартиру, где-то в глубине души он даже наслаждался тем, как она сгорает на его глазах. Но он не мог даже пошевелить пальцами – тело натурально налилось цементом и застыло. Артур часто испытывал страх и даже ужас, и знал, что в первые секунды ты на самом деле столбенеешь, но обычно это являлось психологической реакцией организма на огромную дозу адреналина, впрыснутого в кровь. Теперь же он застыл именно физически. И это нагоняло ещё больше страха. Он вспомнил, как иногда просыпался по ночам и не мог пошевелиться – так проявлялся сонный паралич. Его нынешнее состояние казалось невероятно схожим с этим странным явлением, но сейчас он, чёрт подери, не спит!

Огонь уже перебрался на пол, принявшись плавить линолеум – тот почернел и пузырился в некоторых местах. Лёжа на полу, не в силах пошевелиться, Артур наблюдал за комнатой периферическим зрением, так как глаза его застыли вместе с остальным телом. Их резало и щипало от слёз и дыма, а он не мог даже проморгаться.

Ужас сменился паникой. Он пытался пошевелить хотя бы кончиком пальца, но мышцы отказывались выполнять приказы, криком поступающие из мозга.

В глазах стало темнеть от нехватки воздуха. Жар от огня становился невыносимым, губы обжигало и покалывало острой болью, язык давно высох и покрылся коркой.

Артур сконцентрировал всё свое внимание на глазах – самой незащищённой части тела. Плевать на кожу или волосы, ослепнуть страшнее всего. Он постарался максимально напрячь все микроскопические мышцы, которые управляют веками, затем подключилось остальное лицо, а спустя мгновение всё его тело напряглось в попытках закрыть глаза.

Какими-то титаническими усилиями ему удалось наполовину прикрыть веки. Это настолько воодушевило Артура, что паника начала потихоньку отступать, а за ней возвращался контроль над остальным телом.

Он победил!

Сначала зашевелились пальцы, потом руки. Голова буквально со скрипом покачалась в разные стороны, чтобы растянуть одеревеневшие связки и мышцы.

С шумом втянув задымлённый воздух, Артур зашёлся в приступе кашля. Лёгкие обжигало, он перевернулся на спину и старался не так жадно хватать воздух.

Кое-как он поднялся на ватные ноги. Взгляд был прикован к кровати и разбушевавшемуся огню, который с жаром прогонял его из своего царства.

Артур начал отступать к выходу из комнаты. Наткнувшись спиной на стену, стал медленно поворачиваться, чтобы наконец спастись из квартиры, где огонь всё быстрее завоёвывал новые территории. Неуклюже переступив с ноги на ногу, он чуть не упал, вовремя схватившись непослушными пальцами за дверной косяк. Затем обернулся, последний раз посмотрел на то, что осталось от его матери и вышел из комнаты.

Этой ночью изменилось всё.

ГЛАВА 2

1

За день до вышеописанных событий, в полутора тысячах километрах от квартиры Артура, Давид Новиков сидел на мягком кресле в частной клинике около кабинета психотерапевта. Врач задерживалась уже на десять минут, поэтому Давид бездумно листал новостную ленту, периодически поглядывая на часы. С каждой минутой тревога нарастала. В голове одна за другой вспыхивали догадки: может он спутал кабинеты или вообще пришёл не в тот день? Давид в который раз посмотрел на дверь, где висела табличка с фамилией нужного врача, ещё раз прокрутил в голове разговор с девушкой администратором, которая подтвердила время приёма, поэтому просто постарался расслабиться.

Оставалось лишь ждать и бороться со сдавливающей грудь тревогой. В скроллинге новостной ленты он уже добрался до того момента, когда посты начали повторяться, а рекомендации подсовывали уже совсем неинтересные записи. Не оставалось ничего другого, как в очередной раз проверить счёт в банковском приложении и почистить телефон от лишних фотографий, тем самым затыкая свою тревожность. Сила привычки.

Спустя несколько минут появилась запыхавшаяся врач. Женщина бросила мимолётный взгляд на Давида, поздоровалась, извинилась за опоздание и поспешила открыть кабинет. Давид улыбнулся, поздоровался в ответ и остался сидеть на месте – предпочитал не заходить без приглашения.

– Проходите. – Врач на ходу сняла куртку, включила компьютер и открыла окно, чтобы проветрить помещение.

Давид зашёл и сел на указанное кресло сбоку от стола, за которым устроилась врач. Приём почему-то проходил в кабинете УЗИ, поэтому обстановка соответствовала – около стены напротив стояла кушетка и оборудование для исследований внутренних органов.

Терапевт принялась что-то молча набирать в компьютере. Давид использовал это время, чтобы собраться с мыслями – ему предстояло описывать своё состояние, что всегда сопровождалось косноязычием и частичной потерей памяти.

Врач продолжала печатать, Давид искоса поглядывал на неё, чтобы лучше рассмотреть – она показалось ему симпатичной: ухоженная женщина лет сорока, с длинными светлыми волосами, в стильных прямоугольных очках и облегающем медицинском халате. Давид обратил внимание на руки и заметил на пальце обручальное кольцо, что вызвало мимолётное чувство разочарования – несмотря на то, что он находился в отношениях, ему понравилась эта женщина.

– Рассказывайте. – Доктор закончила печатать и принялась проницательно разглядывать Давида.

Он смутился и отвёл взгляд. Мысли спутались ещё сильнее, и Давид принялся сбивчиво объяснять цель прихода.

– Ну… Я к вам с депрессией. Наверное. Уже два года занимаюсь с психологом, она вас и посоветовала. Решили, что нужно попробовать ускорить процесс и…

– Давайте я сама поставлю диагноз, – с улыбкой предложила врач. Эту фразу она произнесла беззлобно и без намека на надменный тон, поэтому Давид немного расслабился, ощутив себя в руках профессионала. – Расскажите подробнее о том, что с вами происходит.

Он принялся рассматривать свои коленки.

– В общем, семь лет назад у меня случился нервный срыв. Мы с друзьями ехали на природу, и… Как бы это описать… Я как-будто задал себе какой-то подсознательный вопрос и не смог на него ответить. Звучит странно, да?

– Лучше опишите, как вы себя чувствуете и с чем пришли, в прошлое мы чуть позже залезем. – Врач уже не улыбалась, но пристально смотрела в глаза, будто старалась проникнуть ему в голову.

– Так, хорошо, – быстро согласился Давид. – Ладно. Как минимум года четыре я ощущаю сильную безысходность. Я вроде бы и живу обычной жизнью – работа, отношения, там, хожу куда-то, но скорее как бы на автомате. И вроде в отпуск катаемся с друзьями, на работе всякие проекты делаем, но всё это мимо меня проходит. В памяти остаются события, но они как бы не разукрашены ощущениями. Вот.

Он замолчал. Врач продолжала наблюдать, ожидая подробностей, но Давид почувствовал, что все мысли вылетели из головы, оставив там только вязкую пустоту. Так часто происходило, если нужно было делиться чувствами – его словно выключало в какой-то момент, и он замолкал, ощущая сильный стыд за свои умственные способности.

– Давайте всё-таки с самого начала, – решила врач. – Я знаю, что бывает непросто описывать своё состояние, особенно если плохо его понимаешь.

– Спасибо, – улыбнулся Давид. – Так вот, нервный срыв. Даже не знаю, срыв ли это был или паническая атака, но скрутило меня сильно. В тот день я был с сильного похмелья, а с утра ещё покурил.

– Травка?

– Угу. – Перед врачом не было смысла скрывать опыт употребления наркотиков, особенно учитывая, что они поспособствовали дальнейшим событиям.

– Существует мнение, будто канабис не вызывает привыкания, – сказала врач, – и при длительном употреблении не влияет на психическое состояние. Это не так. Особенно если у человека лабильная, то есть подвижная психика.

– Всё так, да и я сам давно это чувствовал. – Давид начал расслабляться, врач вызывала доверие. – До этого я плотно курил несколько лет и в какой-то момент понял, что если негде достать, настроение сразу портится. Не хочется ни с кем общаться, потому что в основном вы встречаетесь, чтобы вместе покурить.

Врач внимательно слушала, Давид продолжал:

– Мне правда очень сложно описать, что произошло в тот день, лучше расскажу об ощущениях. Я словно погрузился в самого себя и видел мир через какое-то мутное стекло. Тело казалось оболочкой, которой я управляю изнутри, как-будто на голову нацепили плотный мешок. Было страшно, очень. Я сохранял критику, старался вести себя как обычно, потому что было стыдно говорить, что со мной что-то не так.

Он на какое-то время замолчал, погрузившись в прошлое, затем продолжил:

– Я тогда был женат и рассказал жене о своём состоянии. Меня не отпускало где-то неделю – волнами накатывало это странное состояние и сильная тревога. Эти ощущения я очень хорошо помню – окружающий мир казался чуточку незнакомым. Ну, то есть, всё было как обычно, никаких галлюцинаций или чего-то подобного. Знаете, похожее состояние бывает, когда просыпаешься после кошмара и мир вокруг на какое-то время становится как бы окрашенным в ощущения после сна. Вот и у меня было также, только постоянно и наяву. Я несколько раз на дню ходил на прогулку, чтобы хоть как-то отвлечься – просто шёл куда глаза глядят, пытаясь справиться с этим состоянием. Спустя время жена подсказала, что хорошо бы пойти исследовать голову с помощью МРТ, чтобы исключить опухоль. И когда я получил хорошие результаты, меня отпустило.

Во время монолога Давида врач периодически набирала что-то на компьютере, видимо составляя историю болезни.

– Сейчас употребляете наркотики? – спросила она.

– Нет, вот уже четыре года. И столько же не пью. После того случая я был настолько счастлив от того, что вернулся в нормальное состояние, что решил выпить. И тогда произошло совсем страшное – я чуть не сошёл с ума. То первое состояние после срыва показалось мне цветочками. Не знаю, была ли это белая горячка, но я словил какую-то жуткую истерику, хотя будучи пьяным всегда себя контролировал. И после этого случая странные состояния не просто вернулись, а нахлынули в тройном размере, ещё и на несколько месяцев. Я сохранял критическое мышление, работал, общался с людьми, но делал всё это как-будто не я. Потом узнал, что все эти штуки называются дереализация и деперсонализация.

– Кем вы работаете?

– Я актёр.

– Хорошо, продолжайте. – Врач снова записала что-то в компьютере.

– Потом у меня от рака умер коллега, он был одним из самых близких друзей, и я совсем расклеился. Внешне не показывал, как на меня это повлияло, я вообще плохо выражаю эмоции в жизни. В отличие от профессии – на сцене получается лучше, наверное потому, что там приходится их изображать. Ну и дальше это состояние стало медленно меня отпускать, но жизнь уже не была прежней. Я не чувствовал сильных эмоций, внутри будто всё перегорело. Я всё-таки очень чувствительный человек, вот видимо эта чувствительность сгорела, как старая проводка.

– Сейчас вы в отношениях? – уточнила доктор.

– Да, встречаюсь с девушкой полтора года.

– Она вас поддерживает?

– Да, но мне кажется, будто она не до конца понимает, что со мной происходит. – Давид решил не рассказывать, что его отношения уже давно трещат по швам. Чувствовал, что в ближайшее время этот вопрос должен был разрешиться. – Я её не виню, обычному человеку сложно понять, что значит жить в депрессии. Если это, конечно, депрессия.

– Как отношения с родителями? – спросила врач.

– С мамой всегда были натянутые, а отец редко бывает дома, он дальнобойщик.

– Расскажите про маму.

– Там всё сложно, правда. Она очень хорошая, они с отцом купили мне квартиру, когда продали дачу на юге, и всегда старались, чтобы в материальном плане всё было хорошо. Но я уже говорил, что с детства был очень чувствительным, ощущал этот мир по-особенному, поэтому мне не хватало понимания от родителей. Они много работали, но практически никогда не говорили со мной по душам, а мне это было нужно больше всего. С тех пор я начал закрываться, потому что так чувствовал себя безопаснее. Я плохо понимал свои чувства, которые бурлили внутри как… ну как водоворот, а разобраться в них мне никто не мог помочь. И помощи я попросить не мог, потому что боялся и не чувствовал, что меня поймут.

– Как думаете, помимо наркотиков, что ещё могло привести к тому, что с вами случилось? – спросила врач, стуча по клавишам.

– Хм… – Давид задумался. – Наверное, эта самая чувствительность и привела. Было несколько страшных ситуаций, когда мне угрожали люди, и каждый раз это на долгое время выбивало меня из колеи. Я слишком сильно переживал эти события, хотя на самом деле бояться там было нечего. Опять же – мне сложно понимать людей, поэтому я всегда строю самые страшные догадки, что может случиться. Плюс, я редко выражаю свои чувства в жизни, наверное они сильно скопились внутри и в какой-то момент прорвали плотину моего сознания, отчего оно дало сбой.

Врач ещё какое-то время пристально смотрела в глаза Давида. Тот смущённо улыбнулся и снова принялся рассматривать коленки.

– Вы знаете, ко мне обычно приходят с ерундой, – наконец сказала терапевт, – но в вашем случае всё достаточно серьёзно. У вас на лице физические признаки депрессии, не говоря уже о том, что я услышала, а значит мы с вами начнём медикаментозное лечение. С лекарством я уже определилась, но возможно потребуется корректировка – редко случается так, что лечение сразу попадает в цель.

– Ясно.

– Я выпишу вам антидепрессанты и на первые две недели транквилизаторы, чтобы легче войти в терапию. Антидепрессанты достаточно дорогие, но это современное лекарство без явно выраженных побочных эффектов. Начинайте принимать и через месяц на повторный приём, договорились?

– Да, конечно, – поспешил согласится Давид. – Получается, у меня не просто депрессия, а клиническая?

– Да.

– Понятно. Спасибо вам. Становится легче, когда понимаешь, что с тобой происходит.

Врач распечатала заключение с рекомендациями. Помимо названия лекарства, она также указала приблизительную длительность лечения: «не меньше года». Эта информация не сильно смутила Давида – он знал, что лечение антидепрессантами может продолжаться до нескольких лет.

– Выздоравливайте, – на прощание с искренней теплотой сказала врач.

Они попрощались, Давид оплатил приём и в хорошем расположении духа вышел на улицу.

2

Этот весенний день показался ему особенно чудесным. Мурманская весна была далека от общемировых весенних стандартов, поэтому Давид не удивился, что на улице огромными хлопьями валит пушистый снег. Обычая середина марта в Мурманске.

Температура была близка к нулю, поэтому снег практически сразу таял, касаясь асфальта на проезжей части. В остальных местах ещё лежали сугробы, но и они уже были в процессе прощания с холодами.

Давид решил пройтись – тело требовало нагрузки. Машину он оставил около дома и к врачу добирался на общественном транспорте, чтобы сэкономить на бензине. К тому же на дорогах была каша, и его легковушка легко могла застрять в небольшом сугробе, поэтому он решил не рисковать.

Дни, когда настроение поднималось выше среднего, в последние годы были редкостью – он не соврал врачу и практически всегда ощущал чувство безысходности, поэтому такой случай нельзя было упускать, и он медленным шагом пошёл наслаждаться прогулкой.

Спустя несколько минут зазвучал рингтон, и Давид понял, что хорошему настроению пришёл конец – звонила его девушка.

– Да, Вик, – пробурчал он в трубку.

– Дейв, ты меня заберешь вечером? – На том конце звучал звонкий голос человека, не терпящего отказов.

– Ага. К восьми?

– Давай чуть пораньше, клиентов не так много, думаю отпустят.

Давид почувствовал, как стало нарастать раздражение – сколько раз он приезжал за ней в точное время и ждал не меньше получаса, пока она «закончит пораньше».

– Хорошо, приеду. – Он уже собирался попрощаться, но знал, что так легко ему не отделаться.

– Прикинь, мы этого бомжа так и не выгнали! – Вика явно не собиралась заканчивать разговор. – Он купил чай и сидит за столиком. Говорит, что мы не имеем права его выгонять, хотя от него уже весь зал провонялся.

Девушка работала в пиццерии на кассе. Из многочисленных сообщений, которыми она заваливала Давида в течение дня, он узнал, что сегодня к ним пришёл погреться какой-то бродяга.

– Так вызовите полицию, – предложил Давид. Он понимал, что любой намёк на заинтересованность в этом диалоге сразу же вызовет у Вики непреодолимое желание посвятить его во все её рассуждения о бомжах, пиццерии, клиентах, новостях из пабликов и жуткой несправедливости, что ей приходится работать в таком поганом заведении. Но не проявить никакого участия в её жизни он не мог.

– Да вызвали, – пожаловалась Вика. – Сказали приедут в течение часа. А уже два прошло! Я им пять раз звонила, сказала, что человек нарушает общественный порядок и несет угрозу здоровью людей. Дэйв, от него воняет тухлой рыбой, ты себе можешь представить?

– Угу.

– Вот! – Вика не унималась. Ей было не важно, что практически всё это она уже рассказала в сообщениях – они не могли передать всю палитру эмоций, которые всегда переполняли девушку. – Мы его сначала вежливо просили уйти, потом Витя, ну, который повар, попытался его на улицу вытащить, так тот упёрся в проходе и орать начал. Клиентов всех распугал, у нас, блин, выручки сегодня будет – кот наплакал.

– Ладно, Вик, давай вечером…

– Ой, Давидушка, – перебила девушка, – ты можешь мне косарик скинуть на карту? Мне коллеге надо долг отдать, я сегодня обещала. С зарплаты верну.

– Да, сейчас переведу.

– Спасибо, Зай.

– Да, блин, Вика, опять?

– Ой, прости, забыла, никаких зверей, только суровые человеческие имена.

– Всё, вечером заеду.

– Ага.

Вика отключилась. Раздражение достигло той точки, когда Давид принялся безотчётно раздирать заусеницы на пальцах. Руки всегда были покрыты свежими ранами и язвочками – раздражение давно и прочно засело в его истерзанной душе.

С Викой они познакомились в сети – она написала ему слова благодарности, после того, как посетила спектакль, в котором он играл. Давиду всегда импонировало, что люди находили его в социальных сетях, чтобы поделиться своими впечатлениями.

Когда писали симпатичные девушки, было приятно вдвойне.

Подобным образом он трижды заводил отношения, но эти оказались самыми долгими – они уже успели вместе с друзьями съездить в отпуск, а спустя пол года после знакомства Вика переехала к нему.

Девушка была веселой симпатичной брюнеткой с большими карими глазами и россыпью веснушек на лице. Давиду нравился её юмор – это его и зацепило на первом свидании. Первый месяц он был на седьмом небе от счастья, уже который раз убеждая себя, что нашёл ту самую. Но как всегда и случалось, спустя время его начали грызть сомнения – он стал думать, что снова ошибся в выборе. Начали проявляться раздражающие стороны её характера и бытовые несостыковки, они спорили чуть ли не каждый день и никто не собирался уступать другому – оба были убеждены в том, что его мнение истинно верное.

Давид терпел. Когда после очередного спора накал страстей стихал, он начинал обвинять себя в том, что не способен адекватно мыслить, потому как не умел справляться с эмоциями в жаркие моменты. С психологом они не раз разбирали ту или иную ссору, и всегда приходили к выводу, что необходимо научиться принимать людей такими, какие они есть. Позволять им быть собой, а не стремиться переделать путём споров и нравоучений. Тот факт, что вероятнее всего Вику он не любил, Давид всегда отправлял в самый дальний уголок своей души – боялся в этом признаться и себе и ей, ведь сомнения всегда имеют две грани: мой это человек или нет.

Корень проблемы заключался в том, что Давид сам себя не понимал. Ему предстоял долгий путь в терапии, чтобы научиться распознавать свои чувства, стать их хозяином, а не забитым слугой, и выяснить, какой он человек на самом деле – чего хочет, для чего живёт и кем видит себя в здоровом состоянии. Депрессия тяжёлым одеялом прикрывала выжженное поле его чувств, не давая прорасти новым побегам. Для начала нужно было снять эту пыльную тряпку и выкинуть на помойку, но он так привык к этой безопасной тяжести, что уже не способен был представить себя без неё.

Депрессивная зона комфорта.

Ещё его бесило общаться по телефону. Каждый раз, когда звонила Вика или мама, он резко закипал, зная как долго они любят трепаться языками. И каждый раз хотел сказать им об этом, но тогда это бы означало, что он обнажит свои чувства или обидит собеседника. Формула была простая – чем ближе был человек, тем сильнее отдалялся от него Давид. Ведь близкие люди способны сделать больнее всего.

Он развернулся и побрёл к автобусной остановке, напрочь забыв зайти в аптеку за выписанными лекарствами. Желание гулять испарилось вместе с хорошим настроением.

3

На следующий день после утренней репетиции в театре Давид поехал навестить родителей, а точнее маму – отец был в очередной командировке.

Прогревая машину, он набрал её номер, чтобы сообщить, через сколько приедет.

– Да, сынок? – Голос был жизнерадостным, значит сегодня она чувствовала себя хорошо. Такое случалось нечасто – пол года назад у неё обнаружили рак поджелудочной железы. Врачи давали от года до двух.

– Привет, мам. Я заеду через десять минут.

– Хорошо, тебе приготовить чего-нибудь? – Вопрос, который он слышал уже бессчётное количество раз.

– Нет, спасибо, я покушал, – соврал Давид, стараясь спрятать раздражение в голосе.

– Точно? А то давай быстренько сварганю чего-нибудь?

– Мам, ну я же сказал, что не голоден.

– Ну ладно. – В голосе явно читалась печаль. – Тогда жду.

– Ага, давай, скоро буду.

Давид отключился, не дождавшись, пока мать попрощается. Он ещё не приехал к ней, а уже чувствовал себя выжатым и уставшим – складывалось ощущение, будто общение с матерью высасывало из него всю энергию. Иногда он думал, что она энергетический вампир, хотя на самом деле все его силы уходили на борьбу с раздражением и эмоциями, которые каждый раз собирались вырваться на волю. Этого он позволить себе не мог.

Когда семья узнала о болезни, случился недолгий период их сближения. Несмотря на депрессию и неумение выражать чувства, первое время Давид поддерживал её как мог, но человек привыкает ко всему. Вот и душевная ссадина от болезненного удара после известия о раке вскоре зажила, и поведение Давида вернулось в привычное русло – он снова закрылся.

Ещё Давид не любил, как она готовила, хотя пирожки, которые мама часто вручала ему после очередной встречи, разбегались по театру в мгновении ока. В промышленных масштабах она начала кашеварить, когда вышла на пенсию и нужно было чем-то заполнить освободившееся время. В детстве он любил её стряпню, хоть и ел её не так часто – из-за работы у матери практически не оставалось времени что-то приготовить. Поэтому Давид часто питался полуфабрикатами, которые готовил отец, если не был в разъездах. В остальные дни мама просто приносила еду из кафе, где работала бухгалтером.

Давид выехал с территории театра и спустя семь минут уже припарковал машину около дома родителей. Здесь он прожил двадцать пять лет: два окна и балкон на третьем из девяти этажей – как раз там, где заканчивались верхушки голых берёз, растущих в палисаднике.

Он зашёл в подъезд, поднялся на нужный этаж и несколько секунд постоял у входной двери, стараясь побороть раздражение. Осознав, что ничего не выйдет, хмуро открыл дверь и оказался в знакомой квартире, где стабильно пахло едой.

– Привет, мам, – бросил Давид и принялся раздеваться.

– Привет, сынок. – Мама возилась на кухне – сухая женщина с забранными в пучок редкими седыми волосами (спасибо химиотерапии), тонкой шеей и большими печальными глазами. Одета она была в домашний кремовый халат, ноги украшали мохнатые тапки из овечьей шерсти, на правой руке светились умные часы, которые Давид подарил ей на юбилей.

Судя по запаху еды, попытки отговорить её от готовки оказались тщетными.

Помыв руки, Давид прошёл на кухню – главную обитель матери, где она проводила почти всё своё время. На сковороде шкворчала картошка, микроволновка что-то усердно разогревала, на столе уже расположились тарелки с поджаренными гренками, малосольными огурцами и каким-то салатом.

– Решила на всякий случай что-то приготовить, – сказала мама, колдуя деревянной лопаткой в сковороде.

– Я же сказал, что не хочу кушать, мам, – тихо ответил Давид.

– Ну, сколько съешь, столько съешь, я вечером тоже поужинаю.

Спустя несколько минут, сковородка оказалась на столе, мама села напротив и, улыбаясь, посмотрела на сына.

– Как дела на работе?

– Да всё как обычно. – Давид взял вилку и зацепил несколько кусочков картошки. Нужно было чем-то занять себя, чтобы не принимать особого участия в диалоге. – Как ты себя чувствуешь?

– Ой, сегодня хорошо, тьфу, тьфу, тьфу. – Она постучала костяшками по столу. – С утра болела голова, видимо на погоду, я выпила таблетку и после обеда всё прошло.

– Ну хорошо.

Разговоры о раке они обходили стороной.

– Была сегодня в поликлинике, – продолжила мама, – пыталась попасть к неврологу, но все талончики уже расхватали. Пошла в доврачебный кабинет, там Людмила Васильевна работает, помнишь её?

– Ага. – Давид не помнил, но решил, что если признается в этом, то удлинит и без того раздражающий монолог матери.

– Она меня записала на пятницу к терапевту, он уже направит к специалисту. Хорошая женщина.

Давид промолчал и откусил жирную, но чертовски вкусную гренку. Его лицо при этом не выражало никаких эмоций, взгляд направлен в тарелку, чтобы не дай Бог не встретиться с матерью взглядами.

Женщина включила телевизор, висящий сбоку от входа на кухню, за что Давид внутренне её поблагодарил – теперь можно было отвлекаться на выпуск новостей. Мама рассказала, как звонила отцу, брату в Нижний Новгород и подруге, живущей на другом краю города. Давид слушал вполуха, делая вид, что очень заинтересован новыми разработками в сфере ракетостроения.

К раздражению стало примешиваться чувство вины за то, что он не хочет участвовать в диалоге с матерью и всем своим видом демонстрирует, насколько ему нет до неё дела. В глубине души он понимал, что маме ничего не оставалось, кроме как самой рассказывать о всякой чепухе, потому что она привыкла к безучастности сына и уже давно не ожидала ответной реакции. Он любил её, несмотря на вечное раздражение, и каждый раз ругал себя за то, что не способен выражать чувства и показывать эмоции. Если мама на что-то жаловалась, он либо отмалчивался, либо бросал нейтральную фразу, что всё будет хорошо. Эта модель поведения въелась в его существо как неискоренимый сорняк, который прорастал сразу же после прополки.

Мама замолчала, и минуту они провели в дискомфортной тишине. Давид не отрывался от телевизора – за время её монолога он ни разу не посмотрел в сторону матери.

– Как там дела на личном фронте? – нарушила она тишину.

Любой вопрос, касающийся его личной жизни, всегда вызывал самые неприятные ощущения.

– Мам, нормально всё. – Раздражение всё-таки вырвалось наружу.

– Всё, молчу, молчу.

Новости сменились прогнозом погоды. В квартире погода была пасмурной, надвигался ураган.

– Может блинчиков пожарить? У меня там как раз тесто…

– Да не хочу я, – резко ответил Давид. Стало стыдно, он позволил себе слишком сильно открыть эмоциональный клапан.

– Поняла. – Мама встала и принялась мыть посуду.

Давид чувствовал себя отвратительно. Он смотрел на ссутулившуюся спину матери и старался как можно быстрее придумать, как разрядить обстановку.

– Как там папа? – спросил он. Теперь, когда внутри образовалось пространство после излившейся желчи, ему стало легче проявлять хотя бы крохи заинтересованности.

– Нормально, сказал в субботу вернётся, – ответила она, второй раз намыливая тарелку.

– Он где сейчас?

– В Москве.

– Понятно.

Диалог не клеился. Мама явно расстроилась, вина атаковала Давида с новой силой.

– Спасибо мам, было вкусно.

– Пожалуйста, сынок. – Вилка в раковине была особенно грязной и требовала тщательного изучения.

Напряжённое молчание. Давид понял, что не сможет исправить ситуацию, поэтому поднялся из-за стола и направился к выходу.

– Ладно, мам, я поеду, там дела ещё, – сказал он и вышел из кухни. За спиной прозвучало тихое «хорошо».

Он быстро оделся и открыл входную дверь. Развернулся, чтобы попрощаться, и в который раз наткнулся на красные глаза матери, которая стояла в дверях, ведущих на кухню, вытирая руки махровым полотенцем. Она улыбнулась и отвела взгляд, пряча слёзы.

– Пока, Давид, заезжай обязательно.

– Пока мам, позвоню тебе завтра.

Мимолётное объятие обоим далось с трудом, и Давид поспешил на улицу, разъедаемый многотонным чувством вины.

4

В июле прошлого года Давиду исполнилось двадцать девять лет, но каждый раз покидая квартиру родителей, он ощущал себя никчёмный подростком.

Он завёл машину и осмотрелся – двор был пустой, за исключением нескольких жирных чаек, которые потрошили помойку. Затем вставил в телефон aux кабель, полистал плейлист и включил песню «Строй» группы Invertor. Заиграл мощный вступительный рифф, Давид увеличил громкость, и в следующую секунду машину заполнила агрессивная полиритмичная музыка.

Психолог советовала Давиду хотя бы раз в месяц выбираться в какое-нибудь глухое место, где его никто не мог услышать, и стараться прокричаться. Он каждый раз обещал, что обязательно введёт это в привычку, но за полтора года терапии выбирался в такое место лишь однажды – когда они в пух и прах разругались с Викой.

Несмотря на переполнявшие его чувства, Давид молча уставился в одну точку, стараясь заместить свои переживания громкой тяжёлой музыкой. Он догадывался, что его чувствам сложно выбраться наружу, потому что они слишком сильно спрессованы внутри, словно материя нейтронной звезды, отличающаяся монструозной плотностью.

Следующей заиграла песня «Would?» группы Alice In Chains. Её текст как нельзя кстати подходил под настроение.

Какое-то время Давид наблюдал за дерущимися чайками, который достали из помойки пакет, разорвали его и раскидывали мусор по всему двору. Потом подождал пока из выезда со двора проедет полицейская «буханка» и направился домой.

На спуске от «Охотного ряда» в сторону «Молодёжки» уже успела образоваться пробка, хотя время обеденного столпотворения давно прошло. Поток машин тянулся со скоростью вязкой лавы, Давид мысленно успел отчитать всех участников движения, дорожные службы и проектировщиков дорог, пока наконец не спустился к перекрёстку, ведущему в сторону дома. Там он увидел причину затора – прямо в центре перекрёстка столкнулись две легковушки. Давид направил всю свою злость и раздражение на водителей, которые по его мнению купили права и были недостойны садиться за руль.

Во двор он заехал спустя пятнадцать минут. Припарковал машину и какое-то время сидел в тишине. На смену чувству вины пришло уже ставшее родным опустошающее ощущение безысходности.

Домой идти не хотелось. Звонить друзьям не хотелось ещё больше – с ними показывать эмоции ему давалось намного легче, потому как особой близости с этими людьми он не испытывал, но в его нынешнем состоянии социум вызывал лишь отвращение. Идти гулять было лень, хотя раньше прогулка часто помогала ему прийти в себя. Оставалось всё-таки запереться дома и предаться бесполезному серфингу социальных сетей или просмотру стримов.

Вечер был свободным – следующий спектакль нужно было играть только послезавтра. Расстраивала лишь завтрашняя утренняя репетиция, потому как приходилось выжимать из истощённого депрессией организма какие-то эмоции.

Зайдя в квартиру, Давид переоделся в домашние штаны и лёг на кровать. Открыл приложение на телефоне и стал пролистывать десятки разных видео, чтобы выбрать то, которое показалось бы наиболее привлекательным.

Дома царил беспорядок, но ему было плевать. Обычно он старался поддерживать чистоту в квартире, но его девушка имела на этот счёт другую точку зрения и почти никогда не убиралась. Ему сильно не хватало в ней умения создать домашний уют, квартира для Вики служила лишь местом, где можно переночевать, посмотреть кино или какое-нибудь интернет шоу, принять душ и раскидать по всем углам свои волосы, заколки и резинки для волос. В остальное время она работала, мечтая поскорее закончить смену и пойти тусоваться с друзьями на чьей-нибудь квартире или пол ночи провести в клубе.

Они слишком отличались друг от друга. Давид был достаточно замкнутым человеком и больше времени проводил дома – общения ему с лихвой хватало в театре. Вика же, напротив, была душой компании, получая огромное удовольствие от внимания к своей персоне. Оставалось загадкой, как они смогли удержать отношения на протяжении полутора лет, являясь полными противоположностями. Впрочем, несмотря на все свои комплексы, Давид обладал особой харизмой и достаточно высоким интеллектом, и в те дни, когда ему удавалось выплыть из болота депрессии, они неплохо проводили время.

Сегодня был определённо не такой день, поэтому Давид посмотрел на часы и порадовался, что до встречи с Викой оставалось целых четыре часа. Он подумал, что возможно успеет прийти в себя, чтобы не случилось очередной ссоры или неуютного молчания по разным углам.

В этот момент от неё пришло сообщение:

«Сегодня идём в клуб, буду как обычно поздно и скорее всего в говно».

Давид улыбнулся – его девушка практически не пила, могла растянуть один коктейль на всю ночь, поэтому шутка показалась ему смешной.

Он ответил, что сразу постелет ей в ванной, чтобы она не заблевала постель, и через секунду получил в ответ смайлик с сердечками вместо глаз.

Настроение пошло в гору – этот вечер он проведет в одиночестве, что могло быть чудеснее? Тягостные чувства временно отошли на задний план, их сменила лёгкая эйфория. Он давно привык к подобным качелям своего настроения, какое-то время подозревая у себя биполярное расстройство, но психолог сказала поменьше ставить себе диагнозы по информации из интернета.

Поднявшись с кровати, Давид отправился на кухню, чтобы согреть чайник и выпить кофе с конфетами, которые периодически получал от зрителей.

Он размешивал сахар в чашке, когда зазвонил телефон.

– Привет, пап, – с улыбкой произнёс Давид. Общаться с отцом было проще, чем с мамой. – Ты там где, в Гренландии?

– Ага, на Южном полюсе, – пошутил в ответ отец. – Как сам?

– Да всё своим чередом. Лицедействую потихоньку.

– Всё в свои игрульки играешь? – Отец был достаточно равнодушен к увлечениям сына, но периодически острил на тему его выбора профессии.

– Я за эти игрульки деньги получаю. И конфеты.

– Сладкого много не ешь, попа слипнется.

– Как слипнется, так разлипнется. Мама сказала ты завтра уже дома будешь?

– Если дорога позволит. – Послышался звук зажигалки, отец затянулся. – Там у вас всё метёт?

– Ага, сегодня каша на дорогах. Ты там аккуратнее, особенно под Мончегорском. Гружёный поедешь?

– Да, в Москве под завязку забьют. Если повезёт, стащу ящик пива, грузчики на приёмке вечно домой некондицию тырят.

– От пива живот растёт.

– Я взрослый, у меня всё выросло, – хмыкнул отец. – Ладно, Давид, поеду в хостел, посплю перед дорогой. Как дома буду, можем в тот грузинский ресторанчик сгонять, шашлыка хочу, аж зубы скрипят.

– Маме только не говори, что пойдем не её еду есть, а то трагедия будет.

– Этого нам не нужно. Всё, давай, отключаюсь.

– Пока, пап.

Давид отхлебнул сладкий кофе и посмотрел за окно – снегопад продолжал накрывать город пушистым белоснежным потоком. Такая погода всегда вызывала в нём уютные чувства, особенно если находишься дома.

В следующую секунду в голову ударили воспоминания о разговоре с мамой, и душу Давида вновь занесло холодной вьюгой. Он шумно выдохнул и вернулся в комнату, чтобы лечь и забыться в сети.

Почти каждый день он чувствовал себя уставшим и истощённым. Внутри шла вечная борьба с терзавшими его чувствами, постоянной тревожностью и ощущением обречённости, что отнимало уйму сил. Каждый раз приходилось себя преодолевать, чтобы выполнять даже самую простую повседневную работу – сходить в магазин, помыться, приготовить поесть. Даже лёжа в кровати, у него периодически возникало желание лежать на ней ещё сильнее, как бы странно это не звучало, потому что даже так он не мог отдохнуть.

Почти всю жизнь его мучили проблемы со сном. К творческим людям вдохновение приходило чаще всего ночью, вот и Давид привык вести совиный образ жизни. Раньше он сочинял музыку, играл в нескольких группах и писал стихи, но последние несколько лет любое творчество вызывало лишь скуку.

Работа в театре также не способствовала ранним подъёмам – утренняя репетиция начиналась в одиннадцать часов, а засиживался он всегда до глубокой ночи и всю неделю ходил сонный и угрюмый.

Когда Давид снова оказался в постели, то спустя пару минут начал засыпать. Телефон дважды вываливался из рук, но он упорно продолжал бороться со сном, пока наконец не забылся в тревожной дрёме.

5

Практически всегда дневной сон сопровождался жуткими кошмарами. Всякий раз, засыпая, Давид вспоминал об этом, но усталость брала своё.

В этот раз ему снилось огромное выцветшее поле, простирающееся во все стороны до горизонта. Он стоял среди бледно-зеленой травы, доходившей до пояса, в небе слабо светило тусклое солнце, затянутое дымкой серых монолитных облаков, что вызывало ощущение, будто мир находится на пороге смерти.

Конец времен.

Сон усиливал чувства, тревога накрыла Давида с такой силой, что вызвала предчувствие большой беды. Сейчас этот мир был для него реальным, обычная жизнь, наоборот, казалась призрачным воспоминанием.

Что-то ждало его за этим безжизненным полем, что-то скрытое за горизонтом, страшное и неотвратимое.

Воздух ощущался густым и вязким. Давид хотел убежать, но тело его не слушалось – любое движение встречало мощное сопротивление, словно он оказался на дне глубокого океана.

Чьё-то присутствие ощущалось за спиной. Тревога быстро переросла в страх, а потом и в панику, и в следующее мгновение он не смог даже вздохнуть – воздух стал слишком плотным и лёгкие отказывались выполнять команды мозга.

Солнце неустанно освещало мёртвое поле своим призрачным светом, как вдруг Давида накрыла чья-то гигантская тень. Он судорожно искал шанс мысленно зацепиться хотя бы за крохотную возможность, которая позволила бы ему выйти из оцепенения и взглянуть, что приближалось к нему со спины, но в голове лишь гулко стучало сердце. Тень неумолимо росла, превращая поле в чёрный обугленный ковёр – что-то смертельно опасное подкрадывалось всё ближе.

Давид продолжал бороться со паникой, растущей вместе с исполинской тенью, и в какой-то момент словил себя на мысли, что, возможно, это его собственный страх обрёл физическое воплощение и вырос до такой степени, что закрыл собой солнце. Но ощущение присутствия чего-то чужеродного за спиной не давало покоя, пробивалось слабым ростком интереса сквозь плотно заасфальтированное шоссе панических мыслей. Давид всеми силами ухватился за этот росток – идею, способную вытащить его из лап оцепенения, и в этот момент она взорвалась в его голове красочным фейерверком, наполнив тёплой и чистой энергией.

Он мог использовать сковавший его страх как мотивацию к действиям, а не как своего врага!

Эта идея всегда лежала на поверхности, но он никак не мог её уловить, потому что долгие годы был с головой погружён в бессмысленную борьбу со своими проблемами, тогда как нужно было взглянуть на них с другой стороны. Направить свои страхи и чувства не на поедание самого себя, а себе в помощь. Возможно, когда он проснётся, эта мысль растворится вместе с отступающим сном и потеряет свою значимость, но сейчас она казалась ему самой гениальной догадкой за всю его жизнь.

Страх поменял свою полярность. Теперь он служил Давиду, стал его верным соратником, готовым прийти на помощь в самую трудную минуту.

Оцепенение тут же спало, и он резко обернулся. В эту секунду тело обдало сильным жаром, будто находилось в опасной близости с источником бушующего огня.

Огромная полупрозрачная фигура подпирала облака. За ней поле и небо расплывались в мельтешащем мареве, словно на их пути находился раскалённый воздух.

Жуткий крик обрушился на барабанные перепонки, отдаваясь низкими частотами в каждой клеточке тела. Фигура принялась угрожающе быстро раздуваться, заполняя собой всё больше окружающего пространства. Жар обжигал кожу и лёгкие, крик становился всё громче, заглушая все мысли и чувства, но вдруг земля под ногами стала рыхлой, и Давид начал проваливаться в неё как в зыбучие пески. Он мог бы испугаться, но быстро понял, что там его ждёт спасение и безопасная прохлада.

Когда фигура приблизилась почти вплотную, Давид провалился под землю с головой и в эту секунду проснулся.

6

Жуткий вопль всё ещё звучал где-то на подкорке полусонного сознания, источая боль и ненависть – в этом не было никаких сомнений. Давиду казалось, что он знает причину и источник этого безумного крика, несмотря на то, что здравый смысл убеждал его, что это был всего лишь сон.

Часы на телефоне показывали без четверти полночь, значит он проспал больше семи часов. В шторке оповещений светилось несколько непрочитанных сообщений от Вики, но Давид решил, что ответит позже, – сейчас это не имело значения.

Сердце всё ещё гулко отдавало в голове, постепенно замедляя ритм. Напряжённое тело покрыла тонкая плёнка пота. Окружающим мир казался окрашенным в тусклые цвета того самого солнца, которое освещало умирающую планету из его сна.

Какое-то время Давид лежал с закрытыми глазами, вновь и вновь вспоминая ускользающие детали кошмара, – в данный момент они казались ему реальными воспоминаниями, нежели сном. Что-то в той призрачной фигуре из кошмара было как-будто знакомым и настоящим, словно давно забытый человек. Давид старался запечатлеть в сознании этот жуткий образ, но с каждой секундой тот таял, словно весенний снег.

Полежав какое-то время в объятиях воспоминаний, он решил сходить в душ – даже простыни успели пропитаться холодным потом.

Включив свет в ванной комнате, он закрыл дверь и открыл воду. В зеркале на него смотрело измождённое лицо с тёмными мешками под глазами. Давид никогда не любил свою внешность – его идеалы красоты были далеки от того, что он каждый день видел в отражении: большие голубые лошадиные глаза, тонкие губы, грубый подбородок с ямочкой посередине, высокий лоб и светлые взъерошенные волосы. Совсем не похоже на Джареда Лето или Джейка Джилленхола.

Давид провёл рукой по волосам, пытаясь пригладить непослушные пряди – причёска давно требовала стрижки. Трёхдневная щетина добавляла образу немного мужественности, к тому же он в принципе не любил бриться и при любой возможности отпускал небольшую бородку.

Забравшись в ванную, он встал под тёплый расслабляющий поток воды и какое-то время просто стоял с закрытыми глазами, представляя, как вода смывает весь накопившийся негатив и остатки сна. Обрывки кошмара мелькали в голове яркими вспышками, Давид старался ухватиться за каждый и выгнать прочь из головы.

Состояние постепенно приходило в норму.

Но вдруг что-то случилось.

Что-то изменилось.

Иногда на Давида нахлынывали отголоски того состояния, когда он думал, что сходит с ума. В первые секунды он по привычке пугался, ожидая что весь ужас прошлого может вернуться к нему с новой силой, но потом быстро приходил в себя – работа с психологом приносила свои плоды и помогла выработать определенную ментальную защиту от панических атак, часто возникающих на фоне длительного стресса.

Но сейчас происходило нечто другое.

Давид ощутил, как по телу прошла волна напряжения – похожее чувство случается при ознобе, когда организм в какой-то момент как бы передёргивает изнутри. Только в этот раз это было не физическое ощущение – казалось сама душа испустила какой-то энергетический выброс.

Он застыл с намыленной головой, прислушиваясь к ощущениям. Тревога усилилась, как всегда с ним случалось, если происходило что-то неожиданное или необъяснимое.

Наспех смыв шампунь, Давид какое-то время просто стоял под потоком воды, ожидая, что странное ощущение снова повторится. Ничего. Взял мочалку, натёр её куском душистого мыла и принялся тщательно тереть кожу: подмышки, руки, спина, пах, живот и…

Укол страха раскалённой иглой пронзил сердце – из центра груди торчал чёрный отросток размером с фалангу пальца. Заканчивался он остроконечным конусом и шевелился, плавно покачиваясь из стороны в сторону в каком-то особом ритме. Выглядело это невероятно странно, но Давид с облегчением отметил, что в месте соединения отростка с его кожей не было никаких повреждений, словно он проходили сквозь тело, как палец призрака.

Давид замер. В голове проносились десятки мыслей и предположений о природе этого «щупальца». Самой простой и обнадёживающей ему показалась мысль об игре света, поэтому он чуть отклонился назад, ожидая, что это всего лишь тень от душевой шторки и падающей воды.

Но отросток никуда не делся.

Нарастающий страх сковал внутренности. Давид попытался поднять руку, чтобы дотронуться до чёрного «пальца», но не смог пошевелиться. Попытался отвести взгляд – не вышло. Глаза застыли, лёгкие отказывались работать, сердце колотилось барабанной дробью. Ему повезло, что незадолго до оцепенения он отклонился назад в попытках рассеять странное видение, потому как застывшее тело потеряло равновесие. Он представил, как падает, разбивая голову о чугунную ванную, но вместо этого привалился к стене из белой квадратной плитки.

Ужас нарастал. Отросток продолжал свой таинственный танец, а Давид начал задыхаться. Мозг в панике искал выход, но что можно предпринять, если впервые сталкиваешься с такой безумной ситуацией?

Впервые ли?

Состояние вдруг показалось знакомым. Давид пытался ухватиться за ускользающее воспоминание, которое куском скользкого мыла каталось внутри черепной коробки. Это всё уже происходило, но где же… Есть!

Страх не враг, страх твой слуга.

В следующую секунду Давид пришёл в себя и глубоко вдохнул влажный тёплый воздух. От облегчения закрыл глаза и рассмеялся, сжимая и разжимая затёкшие руки. Не даром говорят – хочешь сделать человеку хорошо, сделай ему плохо, а потом верни всё как было.

Давид опустил взгляд в надежде, что всё это ему привиделось, но отросток никуда не исчез. Более того, он словно стал чернее и двигался теперь рваными движениями по случайным траекториям.

Давид поднял руку и медленно поднёс к отростку указательный палец. Когда расстояние между ними сократилось до пары сантиметров, щупальце замерло, а потом медленно втянулось в грудь, вызвав неприятное щекочущее чувство. Давид нахмурился, опустил руку и отросток снова появился прямо в центре его груди. Вновь приблизил свой палец, – всё повторилось. Страх всё ещё присутствовал, но теперь служил топливом для решения проблемы.

А что если…

Собравшись с духом, Давид резко поднёс руку к отростку и крепко схватил его большим и указательным пальцами. Щупальце принялось извиваться, словно змея, попавшаяся в капкан. В груди неприятно завибрировало, Давид ощутил отвратительную связь с этим жутким организмом, как-будто держался за собственный оголённый нерв.

Он потянул щупальце от груди, и в голове раздался монотонный низкочастотный звук. Ослабил натяжение – звук практически исчез, потянул сильнее и гул заполнил всё его тело.

Тварь кричала.

Собравшись с духом, Давид крепче перехватил щупальце пальцами и со всей силы дёрнул его прочь из груди. Сильно затошнило, но он сдержал рвотный позыв и продолжил вытягивать черную кляксу. Что-то подсказывало Давиду, что он действует правильно, и если приложит усилия, то избавится от чего-то, что бесконечно долго отравляло ему жизнь.

Чёрная извивающаяся нить толщиной в палец уже вытянулась из груди на пол метра. Подключив вторую руку, Давид продолжил что есть силы вытаскивать эту гадость из тела. Низкочастотный вопль, который издавала тварь, вырывался из тела вместе со своим чёрным источником.

Собственный голос помог Давиду продолжить борьбу – он тоже принялся кричать. По мере выхода из тела, нить увеличивалась в диаметре и уже стала толщиной с приличную анаконду. Подобно змее, её узкий конец, свисающий вниз, обвивал ноги и яростно бился о ванную, но Давид не замечал этой жалкой агонии, сконцентрировав все силы и внимание на вытягивании твари из тела. Крик раздирал горло, руки скользили по гладкой поверхности щупальца, но он не сдавался.

Он знал, что победа над этой тварью перевернёт его жизнь.

Большая пульсирующая чёрная капля с мерзким чавкающим звуком вылезла из груди, повиснув на руках. Давид тут же откинул её от себя в дальний угол ванной, и капля конвульсивно притянула свой длинный отросток, который узким концом тут же принялся забираться в сливное отверстие. Капля сдувалась, из неё вытекала густая чёрная субстанция, напоминающая нефть. Спустя минуту жуткий организм исчез в сливе, вместе с водой забрав с собой свои чёрные соки.

Ноги дрожали вместе с остальным телом. Давид осел в ванной, не в силах осознать, что сейчас пережил. Вот только вся абсурдность произошедшего терялась на фоне нового поразительного чувства, охватившего его сразу после освобождения от чужеродной твари – он испытывал настоящее счастье. Впервые в жизни это давно забытое чувство казалось практически осязаемым, оно источалось из самого сердца, согревало своим теплом не только его самого, но, кажется, всю планету. Наверное, так ощущают себя люди, влюбившиеся с первого взгляда или сделавшие открытие, изменившее мир.

Мысли в голове испарились, Давид наслаждался искрящимся нектаром отсутствия тревог, печали, апатии и переживаний. Словно младенец он пребывал в утробе матери, а тёплая вода только добавляла красок в этот приятнейший образ.

Все прошлые проблемы теперь казались далёкими и несущественными. Давид был уверен, что в прошлом они и останутся и больше никогда не вернутся, потому что он победил. Он справился.

Его депрессия исчезла.

ГЛАВА 3

1

Впервые за двадцать с лишним лет Артур остался в одиночестве. Ему также предстояло ночевать вне дома, что уже становилось из ряда вон выходящим событием.

Но всё меркло в сравнении с тем, что он пережил час назад.

Артур убежал от дома как можно дальше и теперь переводил дыхание на лавочке в парке Ивана Фомина, почти всю территорию которого занимало небольшое озеро. В нём он кое-как промыл рану на голове после падения, не заботясь о микробах и заражении – сейчас его больше занимало совсем другое.

Велосипед валялся на грязной земле, из которой только начинала прорастать свежая трава. Квадратный рюкзак Артур держал на коленях, обхватив руками – в нём находилось единственное и самое ценное, что он вынес из квартиры. Тетрадь покоилась в рюкзаке в чёрном деревянном ящике, обернутом несколькими футболками и свитером – всё, что успел схватить Артур, спасаясь от пожара.

В памяти мелькали воспоминания.

Вот он уезжает прочь от дома, а в обратном направлении спешат две пожарные машины. Он останавливается и решает последний раз посмотреть на дом, в котором прожил всю жизнь.

Здание полыхает. Оранжевое зарево освещает всю улицу. Из ближайших домов выходят люди, прохожие останавливаются, чтобы заснять на свои телефоны крутое видео, которые они тут же выкладывают в социальные сети.

Жалкие тупицы.

Из горящего здания выбегают люди. На глазах у Артура из окна пятого этажа выпрыгивает человек. Слышится глухой удар и вой сигнализации – жёсткое приземление на чью-то припаркованную машину.

Вслед за пожарными мимо проносятся две машины скорой помощи. Артур решает не дожидаться появления полиции и спешит прочь.

Ночь выдалась прохладная, Артура трясло. Из рюкзака он достал свитер, который впопыхах схватил с вешалки в коридоре, закутался в него, а сверху надел фирменную зелёную куртку доставщика – свою он прихватить забыл.

В парке было пусто, лишь несколько упитанных голубей бродили в поисках еды, но здесь он ночевать не собирался – слишком холодно. За время работы курьером он объездил большую часть города и знал о существовании многих подъездов, куда можно легко попасть без ключа, но пока ему нужно было время, чтобы прийти в себя. Холод пронизывал как нельзя кстати – охлаждал воспалённый разум.

Что, твою мать, произошло?

Он не сомневался в реальности недавних событий, но здравый смысл отказывался выстраивать логические цепочки. Мать просто вспыхнула прямо на его глазах – как такое возможно? Когда-то он читал о самовозгорании, но всегда считал подобные истории выдумками для журнала «НЛО» или серии «Секретных материалов». Но всё случилось прямо на его глазах, более того, он чувствовал, знал, что каким-то образом сам к этому причастен.

Артура трясло, и холод был тут ни при чём. Внутри боролись несколько чувств, готовых разорвать его пополам, если он не решит, на чью сторону ему встать. Безумное чувство вины перед матерью, боль от потери и ледяная тревога противостояли всепоглощающему ощущению свободы и избавления от тяжкого бремени. Нужно было скорее делать свой выбор, иначе ему грозило сойти с ума.

Было ещё кое-что, более жуткое. Артур ощущал, как чувства влияют на него физически. Вина буквально разъедала внутренности, грудь горела огнём, а желудок предательски скрутило. К горлу подступила кислота, как при изжоге, только намного более жгучая и опасная. Он прочистил горло, сплюнул, и весь рот неприятно защипало. Вытер губы тыльной стороной ладони, обхватил себя руками и принялся покачиваться, что помогало ему сконцентрировать внимание. Со стороны Артур походил на городского сумасшедшего.

Решай скорее, сука, или сдохнешь прямо здесь.

Мать он ненавидел всю жизнь. Да, она подарила ему эту жизнь вместе с уродом отцом, но для чего? Чтобы он страдал? Чтобы терпел все эти издевательства, стыд, этих тупых людей, необходимость зарабатывать деньги, чтобы содержать её умирающее тело? Для чего? Из-за чувства вины, очевидно, из-за какого-то призрачного чувства долга перед человеком, который всего лишь родил тебя на этот свет. Который не понимал тебя и не хотел понять. Ведь ей не важны были твои чувства, переживания и тысячи вопросов, так и оставшихся без ответов. Она не преподала тебе важных уроков, не успокаивала, не внедрила в социум, она просто молчала и обнимала тебя, считая, что этого достаточно.

Нет, не достаточно!

Артур выбрал сторону. Ощущение свободы вместе с разыгравшейся злостью победили в сухую и тут же излечили искалеченное тело и душу – внутренние органы прекратили растворять сами себя.

Он ощутил силу, она зародилась в нём ещё в тот чудесный момент, когда он победил свой страх и сумел спастись из горящей квартиры. Сила была лишь семенем, которое только что посадили в сухую землю. За ним необходимо ухаживать, поливать и держать в тайне от всех, потому что люди всегда стремятся разрушить его жизнь и отнять всё самое дорогое. Артур был пока не в силах понять природу этой силы, она светилась лишь слабой искоркой в его истерзанном сердце – далёкий маяк для корабля, попавшего в бедствие. Он собирался добраться до этого света во что бы то ни стало, прикоснуться к его великой мощи, чтобы наполниться ею до краёв.

Насытиться.

Артур улыбался. Начиналась новая жизнь.

2

Он решил, что переночует неподалёку от парка в подъезде старой пятиэтажки на улице Руднева – пару дней назад он отвозил на этот адрес заказ для клиента и беспрепятственно заходил в здание.

Закинув на плечи рюкзак, Артур забрался на велосипед и выехал с парка, перепугав голубей. Как же восхитительно он чувствовал себя, казалось, сама ночь укутывает его уютным одеялом, проявляя заботу и поддержку. Артур даже подумал, что возможно стоит завести новую Тетрадь, Тетрадь Благодарности – особое чувство, которое наконец не разрушало, а излечивало.

Людей в этот Тетради определённо не будет.

Вдалеке послышался звук полицейских сирен, столь привычный для большого города. Люди и проезжающие машины попадались редко, и Артур старался держаться от них как можно дальше.

Он ехал по Сиреневому бульвару, до нужного здания оставалось совсем ничего, как из-за угла ближайшего дома вышли три человека. Они громко смеялись, что-то увлеченно обсуждая, и оказались совсем рядом – Артур не успел скрыться из виду.

– О, доставка, – весело крикнул парень в чёрном пуховике. – А я не ужинал.

Два его приятеля рассмеялись, очевидно посчитав эту шутку самой веселой на свете.

Артур взял влево, чтобы выехать на проезжую часть, но парень, что был якобы голоден, преградил путь. Остальные тут же подскочили и окружили Артура с разных сторон.

Переднее колесо велосипеда наехало на бордюр, Артур не справился с управлением, но успел выставить ногу и остановился, чуть не наехав на парня в пуховике. Получилось неуклюже и троица снова рассмеялась.

– Не спеши, дядь, разобьёшься. – В лицо ударил сильный запах перегара. – Чё везём?

– Я уже домой еду. – Артур поставил ногу на педаль и собрался объехать Чёрный Пуховик. Тот схватился за руль и Артур больно ударился пахом о раму.

– Да погоди ты, дружище. – Пуховик крепко держал велосипед. – Ты доставщик, мы клиенты, чё ты от работы отлыниваешь?

– Это мы заказ делали, – подхватил крупный парень в черной ветровке и капюшоне.

– Час уже ждём, – сказал третий в тонкой синей шапке, натянутой до бровей.

В подобную ситуацию Артур попадал лишь в детстве, когда культура гопничества была ещё в самом расцвете. Он считал, что подобные люди остались в далёком прошлом и социум существенно изменился – страна избавилась от болезненного эха девяностых, и нужда в проявлении грубой силы постепенно сходила на нет. Поэтому эта троица казалась ему ископаемым рудиментом общества.

Артур их боялся. Альфа самцы, напавшие на жертву – привычное положение вещей. В голове всплыло воспоминание, как он боролся с оцепенением в комнате матери, ужасом ожидания смерти от огня или нехватки воздуха. Здесь ситуация была не лучше – Артур замер, не в силах пошевелиться.

Чёрный Пуховик резко затряс велосипед. Артур стоял одной ногой на асфальте и чудом не упал – от страха тело начало коченеть.

– Э, алло, Вася? – Пуховик наклонился к его лицу, всматриваясь в застывшие глаза. – Приём!

Артур стал задыхаться – лёгкие снова отключились. Страх перетекал в панику, и на этот раз обещал остаться до конца – ему мешали сконцентрироваться, чтобы он мог попытаться выйти из оцепенения.

Чёрный Пуховик больно похлопал Артура по щеке. Его дружки снова рассмеялись.

– Слышь, придурок, я с тобой разговариваю. – Снова удар, на этот раз намного сильнее. Новый взрыв хохота.

Чувство ненависти родилось внезапно и разом выгнало из тела весь страх. Артур очнулся и посмотрел в глаза обидчику. Ярко-оранжевая энергия гнева снова вырвалась на свободу и выплеснулась на свою жертву. Пуховик успел улыбнуться, но в следующую секунду его взгляд сменился ужасом, и он заорал, отпустив велосипед. Сделал пару шагов назад, начал дымиться, а затем всё его тело вспыхнуло алым пламенем.

Крик Пуховика разрезал тишину ночи. Парень упал на землю и принялся кататься из стороны в сторону, пытаясь затушить огонь. Снял пуховик, свитер, затем разорвал футболку прямо на себе, но пламя продолжало неумолимо набирать силу, обугливая кожу и волосы.

Огонь идёт изнутри.

Двое других парней рванули в разные стороны, но далеко убежать не смогли – их настиг собственный страх. Оба застыли в бегущих позах и забавно повалились на асфальт. Пуховик принялся выкрикивать имена приятелей, требуя помощи, но вскоре заткнулся – огонь добрался до связок. Из горла полились нечленораздельные звуки, спустя мгновение стихли и они. Парень скрючился, его обугленные руки сгребали землю, словно искали последнюю возможность затушить огонь. Влага от прошедшего дождя испарялась рядом с обгоревшим до мышц телом, земля вокруг почернела и дымилась.

Пуховик дёрнулся ещё несколько раз и затих. Огонь продолжал пожирать его тело и сброшенные вещи, запах сгоревшей плоти вытеснил все остальные запахи.

Артур наблюдал за всем с какой-то отрешённостью – он был сконцентрирован на той безумной ненависти, которая минуту назад буквально вырвалась из его тела, а теперь отступала, словно морская волна. Он чувствовал силу, её зерно стало прорастать. Очевидно, что всё случилось по его воле, он являлся проводником этой безумной энергии, что приходила к нему вместе с возбуждающей ненавистью и выливалась из самого сердца мощным потоком.

Низ живота налился приятной тяжестью, штаны в области паха натянулись и стали узкими. Артур очнулся и посмотрел по сторонам – никого. Затем окинул взглядом окна ближайшего дома и заметил несколько жильцов, которых привлёк шум на улице. Необходимо было срочно убираться, кто-то уже скорее всего вызвал полицию. Артур бросил взгляд на догорающее тело, улыбнулся и поспешил прочь мимо одного из приятелей Пуховика, который к этому времени уже начал синеть.

Спустя несколько минут Артур оказался у нужного подъезда и с надеждой потянул на себя входную дверь. Открыта. Затащив велосипед, он облокотил его к стене, а сам упал рядом с теплой батареей. Недолго думая, запустил руку в штаны и принялся онанировать. Возбуждение переполняло, низ живота горел и пульсировал, рука ускорялась, и через несколько секунд он спустил горячий поток прямо в трусы. Тело передёрнуло, он расслабился и зажал рот, чтобы смех не вырвался наружу и не привлёк внимание. Артур смеялся, наслаждаясь охватившей его негой, из глаз брызнули слёзы.

Это было прекрасно.

Новая жизнь, новые возможности и сила, которую ещё предстоит изучить, успокаивали, вдохновляли и отвлекали от страшных и слишком внезапных перемен. Артур вдохнул полной грудью, наслаждаясь воздухом свободы.

Спустя пару минут, он забылся сном, не беспокоясь, что кто-то может застать его здесь – сейчас ему было плевать на этих людей.

На всех людей.

3

Бескрайнее поле простирается до самого горизонта. Солнце тусклой лампочкой пытается пробиться сквозь толщу тяжёлых серых облаков, освещая призрачный мир. Трава по пояс торчит из земли, превращая поле в бледно-зелёный грязный ковёр, который давно не пылесосили.

Артур осознаёт себя в этом поле – босые ноги ощущают прохладу земли, ветер нежно ласкает его голое тело.

Приятно.

Это умирающий мир. Его мир. Здесь он чувствует себя по-настоящему дома, тут не нужно прятаться, стесняться и отводить взгляд, здесь можно расслабиться. Он так давно мечтал об этом месте, сам того не ведая, что на глазах выступают слёзы. Плакать тоже не стыдно, можно полностью отдаться чувствам, не переживая, что над тобой будут смеяться.

Он рыдает. Смотрит на это бесконечное поле и выплёскивает накопившуюся боль – этот мир примет её с распростёртыми объятиями и погладит в ответ. Подберёт правильные слова, пожалеет и успокоит, ведь он видит все его чувства, понимает их. Слышит его.

Здесь нет людей, они давно исчезли. Мир излечился от человеческого лишая, стал свободен и вернул свою девственность.

Они почти убили тебя.

Да, мир умирает, но умирает счастливым. Это счастье уставшего существа, которое наконец избавилось от страшной болезни, но потеряло слишком много крови. Но время ещё есть, агония будет длится долго, ведь миры живут и умирают в миллионы раз дольше людей.

Артур бежит. Поднимает руки к небу, словно собирается обнять старого друга. Он даже не подозревал о его существовании, пока не встретил, но теперь твёрдо знает, что просто когда-то его забыл.

Земля мягко пружинит под ногами. Он останавливается, чтобы перевести дыхание и срывает травинку. Покусывает её и зажмуривает глаза от удовольствия – этот сок подобен нектару, он наполняет жизнью каждую клеточку. Слёзы продолжают течь по его уставшему лицу, но Артур улыбается.

Он дома.

Времени не существует. Кто вообще придумал время, неумолимо ведущее человечество за собой, как стадо глупых овец? Лучше спрятаться от этого не знающего пощады пастуха, наблюдая за всеми со стороны, видеть как они бездумно подчиняются его воли, не в силах даже робко воспротивиться своему хозяину.

Стадо баранов.

Артур кричит во всю силу своих лёгких. Ветер разносит крик по полю, превращая его в прекрасную песню, по которой так скучал этот мир. Вместе они создают симфонию освобождения, мир аккомпанирует ветром, травой, небом и серым солнцем, и эта мелодия прекрасна.

Но ей не суждено завершиться кодой, потому что кто-то бессовестно вторгается в этот мир. Кто-то чужой. Кто-то лишний, мерзкий, плохой и опасный. Ему здесь не место, он как внезапная опухоль, готовая разорваться и заразить этот стерильный мир своими миазмами и метастазами.

Нельзя этого допустить!

Артур поднимается над землёй. Гнев наполняет его, наделяет силами и властью, буквально раздувает, делает больше и величественнее.

Он обводит поле глазами. Рыщет в поисках незваного гостя, превратившись в огромный радар, прощупывает каждый микрон этой мира – своего мира – и находит.

Вот она – крошечная фигурка, оскверняющая своим присутствием его рай. Ей здесь не место, её срочно нужно уничтожить, распылить на атомы, а потом и их вычистить отсюда метлой своей ненависти.

Он становится больше, сильнее и могущественнее. Крошечная фигура замерла в страхе – чего ещё можно ожидать от такого жалкого существа?

Ненависть загорается праведным огнём в самом центре его сердца, готовясь нанести поражение – что может быть проще?

Но существо вдруг приходит в себя, оборачивается и пытается убежать, спастись.

Как ему это удалось? Плевать, тебе всё равно не скрыться.

Огромная тень уже накрыла крошечную фигурку, схватив в свои объятия. Очищающее пламя вырывается из самого сердца, опаляя землю.

Сдохни, сдохни, сдохни!

Существо останавливается, они встречаются взглядами. Глаз у них нет, скорее сталкиваются энергии. Артура пронзает зарядом сомнений и страха, но почему? Что эта тварь может ему противопоставить?

И когда огонь уже собирается поглотить эту призрачную фигуру, она проваливается сквозь землю.

Артур кричит, испуская всё новые и новые порции пламени. Кричит так, что разрывает себе глотку, и это уже не прекрасная песня свободы, а ода отчаянью. Симфония разочарования.

С криком он просыпается в тёмном подъезде. Слёзы текут по лицу, кулаки и челюсти сжались с такой силой, что хрустят кости.

Нет, это был не просто сон, это было знакомство. Артур обещает себе, что найдёт человека, осмелившегося посягнуть на его мечты, и уничтожит эту тварь во что бы то ни стало.

Потому что это враг.

4

Когда Артур вышел из подъезда, уже начинала заниматься заря. Температура опустилась, асфальт покрывала замёрзшая корка льда, с козырька сталактитами свисала гирлянда сосулек.

Тело окоченело после сна в сидячем положении на бетонном полу, Артур потянулся, кости хрустнули и его зашатало. В глазах взорвались искры, головная боль после ушиба набатом выбивала ритм. Он дотронулся до головы и увидел на пальцах кровь – вероятно расцарапал рану в тревожном сне. Вытер руку о штаны, поправил рюкзак, забрался на велосипед и выехал из двора.

Живот болел от голода – сухой батон и молоко уже давно переварились, а из дома он ничего не захватил. Артур остановился, достал телефон и поискал в навигаторе ближайшее круглосуточное кафе, работающее на вынос – сидеть в окружении людей казалось ему невыносимым, даже если в это время в работающих заведениях вероятнее всего клевали носом только сонные повара.

В пятистах метрах прямо по улице находилась круглосуточная точка, где продавалась шаверма.

То, что надо.

Добравшись до пункта назначения, Артур заприметил грязный ларек с кричащей вывеской «Лаваш-лэнд». Он прислонил велосипед к тёмно-коричневой деревянной стенке и принялся рассматривать меню, написанное от руки на чёрной грифельной доске.

Из небольшого квадратного окошка на него взирал уставший продавец в поварском колпаке, съехавшем на затылок. Артур бросил на него быстрый взгляд, отметив только густые усы на лице цвета кофе с молоком и полуприкрытые карие глаза под чёрными бровями.

Из ларька доносилась восточная музыка. Определившись с заказом, Артур оплатил нужную сумму и устроился на велосипедном сидении, ожидая, когда пройдёт «пять минут, брат». Рюкзак он снял и крепко держал в руках – артефакт из прошлой жизни.

По дороге, где уже собирались редкие машины, пронеслись несколько полицейских «уазиков» с включёнными сиренами, Артур проводил их задумчивым взглядом и погрузился в мысли о странном сне. Не было никаких сомнений, что та призрачная фигурка, появившаяся на его поле, была реальной. Артур чувствовал, что с таинственной личностью его связывает тончайшая нить, тянущаяся прямо из сердца. Ощущение было едва уловимым, но достаточно неприятным – хотелось вытащить эту нить, как занозу, засевшую глубоко в груди.

Ощущение мерзкой связи исчезло, когда Артур вспомнил, какое могущество пришло к нему во сне. Ненависть стала неотъемлемой частью его существа и наделила невероятной силой, которой лишь предстояло раскрыться в будущем. Возможно, это был не сон, а видение, реальное место, существующее за гранью привычного мира, или воспоминание о его будущем. При мыслях об этом месте, внутри разливалось предчувствие чего-то родного и прекрасного, и Артур пообещал себе, что обязательно его разыщет. А если не найдёт, то создаст – в этом ему поможет набирающая обороты неумолимая сила.

Из мечтаний его вырвал взрыв, раздавшийся совсем неподалёку. Артур очнулся и посмотрел по сторонам, чтобы тут же наткнуться на зарево полыхающего пламени в нескольких кварталах справа.

– Походу, газ, – резюмировал повар и протянул Артуру заказ.

– Походу, – ответил Артур, сунул тёплый пакет с шавермой в рюкзак и поспешил найти укромное место, чтобы наконец утолить голод. Вдалеке завыли сирены то ли полицейских, то ли пожарных.

Слишком поздно.

5

Наступило полноценное утро, люди бесконечно текли по артериям улиц. Погода выдалась особенно прохладной – свитер уже не спасал, а тонкие хлопчатобумажные штаны продувало сильным ветром. Артур сидел в небольшом аппендиксе между жилых зданий, в центре которого расположилась детская площадка (слава Богу без детей) и дрожал от холода. Голова гудела, ноги в кроссовках замёрзли до боли в пальцах, руки окоченели, а из носа постоянно текло.

Выстукивая трели зубами, Артур мечтал снова оказаться в своей квартире, когда пожар уже охватил комнату матери – в данную минуту он был готов сгореть заживо, лишь бы согреться.

Нужно что-то предпринять.

Он мог бы зайти в любое кафе, заказать себе горячего чая или какао, сесть за столик и насладиться спасительным теплом. Да в конце концов даже вытерпеть присутствие людей. Но в таком виде его вряд ли куда-то бы пустили – волосы слиплись от запёкшейся крови, штаны и до ночёвки в подъезде знавали лучшие виды. Ему было банально стыдно, не хотелось привлекать к себе лишнего внимания. Оставалось вернуться в тёплый подъезд, но перспектива ещё раз ночевать на бетонном полу казалась мучительной – мышцы болели, суставы еле гнулись, он чувствовал себя разбитым, уставшим и грязным.