Читать онлайн Дислексия

• Между замыслом
• И воплощением
• Между порывом
• И поступком
• Опускается Тень…

Т. С. Элиот. Полые люди[1]

© Олонцева С. С., 2024

© Издание, оформление. ООО «Поляндрия Ноу Эйдж», 2024

Все имена собственные изменены.

Автобус

В тот год выпало много снега.

Забор, что отделял стройку от моего дома, ушел в сугробы.

Стройка стала открытой, доступной, как ценности новой этики.

Ее заняли подростки. Они сидят в недоделанном здании, это их место.

Еще стадион через дорогу, там не бегают, а тоже сидят и пьют пиво. В морозы особенно.

Люди передвигаются, проделывая в сугробах узкие тропинки, идут друг за другом гуськом. Чтобы пропустить встречного, делают шаг в сторону и проваливаются в сугроб. Как будто исчезают.

А снег все лежит: белый, как белье и отбеливатель, пушистый, как полотенце, новый, как дети.

В Многоярославце не посыпают тротуары реагентами. От этого зима кажется настоящей, а не разъятой на атомы, как в Москве. Все как будто по-настоящему, только наоборот. Как в старом советском фильме. Торговых центров нет, вместо них – рынок, где продают и овощи, и валенки, и бабкины панталоны в цветочек. Саня носит их дома вместо шорт, как пижаму. Такие продаются везде: в «Ивановском трикотаже» в Москве и на рынке в Многоярославце. У Сани их несколько: по колено и покороче, с начесом и летние.

Саня носит ушанку, шарф, варежки. Рюкзак с учебниками, термос с кофе. Часы на правой руке. Татуировку на левой. Все это для нее впервые, раньше она так не делала.

Каждое утро я ее провожаю, машу в окно, шлю воздушные поцелуи.

Саня выходит в семь, еще темно. Фонари не горят, но земля светится утренним снегом. Пороша, говорит Саня.

Недавно читали с пятым «А» стихотворение Есенина, Саня думала: ну какая пороша, какие сани, так не бывает. «Сосна подвязалась косынкой, а снег стелет шаль», – кто скажет, какие литературные тропы использует поэт?

После урока Эля написала на стикере, что Есенин ей понравился тем, что сменил четырех женщин.

Саня идет мимо рынка, мимо гаражей, мимо вывески «Электрические и тепловые сети». У старого кирпичного здания «Сетей» стоит женщина, куртка нараспашку, курит. В приоткрытую дверь видна винтовая лестница, пустые бутылки, грязь. Здесь много такого. Гостиница «Дружба», например, – я называю ее «шлюшечная». Это неполиткорректно, говорит Саня, не шлюхи, а секс- работницы.

Многоярославец немноголюден, эти лица на улицах ей уже знакомы, она их уже видела, вчера или в том сезоне.

Мы здесь уже полгода, в этой зиме, с этими людьми, в этих утренних повторениях.

Саня заметила, что подростки не отводят глаза при встрече, смотрят нагло, в упор, а взрослые глядят в сторону, уступают дорогу. Раньше она об этом не думала, не замечала. Раньше я не обращала внимания на тех, кому меньше восемнадцати, не выделяла их как людей, говорит Саня.

Рюкзак тяжелый, в нем учебники, два термоса, тридцать тетрадей.

Когда Саня пролезает под шлагбаумом, рюкзак задевает балку, и Саня падает. Никто не видит, как она лежит на спине, смотрит в черное небо. Дорога сейчас пустая, иногда проезжают машины. На ногу наступать больно. Несколько шагов еле-еле, но потом ничего, жить можно. Русалочка – это плохая или хорошая метафора? Ей становится себя очень жалко, теперь только январь, и кажется, что зима никогда не закончится. Саня снимает варежку, трет глаза. На ресницах застывают льдинки.

На проезжую часть выбегает собака, лает. Саня боится собак. Она останавливается, ищет глазами хоть кого-нибудь человеческого. Собака большая, в ее ушах – желтые клипсы.

Саня достает из рюкзака бутерброд, кидает его собаке, она видела, так делают в кино, чтобы задобрить зверя. Зверь игнорирует бутерброд и кидается под колеса летящей машины. Машина притормаживает, объезжает собаку, та бежит следом, лает невыносимо важно, невыносимо глупо.

Саня вспоминает мачеху из «Двенадцати месяцев», представляет директрису.

На остановке сидят погруженные в себя женщины, с некоторыми Саня здоровается. Иногда они что-нибудь спрашивают: был ли вчера Ильинский, сколько сегодня градусов, могут и отменить, такие сугробы, по всей области отменяют.

Но автобус приходит. На лобовом стекле табличка «Дудиново». Водитель бежит к ларьку, возвращается с кофе в пластмассовом стаканчике.

Раньше Саня ездила с учительницами в тошнотворной маршрутке.

Автобус отходит на пять минут раньше, стоит на десять рублей дороже.

В автобусе Саня одна. Ей нужна тишина, нужен покой.

Дети, оставьте меня в покое, говорит старая учительница в меме про школу. Это все про меня, думает Саня. Она чувствует усталость, чувствует старость.

На площади за вокзалом продают растворимый кофе с собой, беляши и сосиски, здесь есть ларек, ломбард, автобусы и маршрутки. Отсюда едут в Ильинское, в Неделино, в Обнинск, в Медынь, отсюда Саня едет в Дудиново.

Автобус отходит в 7:30, к 8:00 надо быть уже в школе.

Зинаида Денисовна ждет маршрутку, на ней зеленый пуховик, пуховой платок, очки заиндевели на морозе.

Здравствуйте, давно стоите, как ваши дела?

Каждое утро Саня спрашивает: как ваши дела, и Зинаида Денисовна каждый раз смеется: да какие дела, здесь так не разговаривают.

Потом они молчат. Потом: ну как там седьмой «Г»?

Саня возводит к небу глаза: вот так. Не спрашивайте.

Горленко?

Горленко.

Ну ясно.

Ага.

А вы такую тактику примените, советует Зинаида Денисовна, вы говорите с ними тихим, тишайшим голосом. Чем они громче, тем вы тише, не пробовали так?

Не пробовала.

А Горленко я вызову маму. У вас завтра сколько уроков?

Зинаида Денисовна – учительница физики и класрук в седьмом «Г». Она с ним не справляется. Никто с ним не справился бы. Саню он уничтожил еще осенью. А теперь уже ничего, жить можно, говорит она.

Подъезжает автобус, Саня платит водителю сорок пять рублей, садится к окну, рядом ставит рюкзак, достает свой термос с кофе. Это как будто спасает. Саня смотрит в окно, пьет крепкий кофе и мечтает о лете. Летом она хочет поехать в Европу, вернуться в Москву, пойти с папой в лес. Она достает телефон и пишет в ватсап Горошку: в июле устроим большое путешествие по Европе, будем ходить по музеям, есть в кафе, спать до 12, жить в отелях. Горошек отвечает: как ты? Еду в школу, пишет Саня.

Проезжают главную площадь, памятник воинам 1812 года, памятник Сусанину, кинотеатр «Нева». Здесь садится много людей, Саня ставит рюкзак на колени. На трассе водитель набирает скорость, закуривает. Салон наполняется запахом сигарет. Саня закрывает нос варежкой.

Водитель резко тормозит, термос ударяет Саню о зубы, и кофе разливается на куртку. Бля, говорит Саня.

Она выбрала автобус, потому что в маршрутке ездит Рина из седьмого «А», очень общительная. Рина рассказывает истории про младшего брата, как он ходит, что говорит. И нельзя сказать «бля».

Директриса вызвала Саню к себе в кабинет и сказала: вы, как учитель русского языка и литературы, должны провести мероприятие «Вирус сквернословия». Он пройдет в феврале, на неделе русского языка.

Бля, сказала Саня.

Пассажирка, что сидела рядом, посмотрела на нее, на ее куртку, на свою куртку и снова ушла в телефон. Что тут скажешь.

За окном мелькает черно-белый пейзаж.

Черные сучки на белом снегу, черное небо, белые столбы, белые морозные выхлопы от машин.

В автобус заходят молодая женщина и ее сын. Мальчик забирается на переднее сиденье с ногами, чтобы первым видеть дорогу. Ему это важно.

В автобусе его уже знают и, если сиденье занято, уступают. На другое он не садится, только на это. Встает на колени и смотрит вперед.

Саня фотографирует мальчика и постит снимок в соцсеть. Пишет: а я сижу сбоку у окна и вижу не ту же картинку, что мальчик, а более безопасную, отстраненную. мама же его всегда сидит в телефоне, она видит то, что ей показывают. в общем, каждый сам выбирает, как смотреть на дорогу из автобуса.

Буквы иногда прыгают в Саниной голове, слова путаются, но автозамена на телефоне помогает отследить и исправить.

Учительская

Школа большая, старая, в зеленом мхе, плесени, черные рамы окон – уставшие ее глаза, в них загорается свет, загорается жизнь.

Жизнь пахнет щами и туалетом. Сухим мелом и мокрыми полами. Неприкаянностью. Одиночеством раздевалок.

При входе измеряют температуру. Дежурная учительница приезжает на час раньше, стоит перед дверью с термометром и пульверизатором для цветов, в котором она развела антисептик. Эта процедура становится бессмысленной, когда за полчаса нужно пропустить пятьсот школьников и двадцать учителей.

На двери висит объявление: «Без маски не входить». Все ходят без масок.

Саня открывает дверь и попадает в прошлое.

Сегодня дежурит Ада Викторовна, с ней две пятиклашки. Они опрыскивают Саню антисептиком, словно это парфюм. Ада Викторовна подносит к Сане термометр.

Тридцать пять градусов, остываете.

Это хорошо или плохо?

Добро пожаловать в ад. Проходите, Александра Сергеевна.

Саня идет по длинному коридору, вытирает руку о куртку, трогает лоб: как понять, что ты остываешь? Саня трогает стену, подтеки зеленой масляной краски: что холоднее – стена или тело? Глаза следят за рукой. Опускаются в пол. На полу серый паркет. По такому хорошо скользить. Ад – это когда скользко, думает Саня. Когда стены красят в уродливый цвет, чтобы глаза превращались в слизь. Когда одно и то же в одном и том же для одного и того же десятки лет. Та же краска, те же полы, те же ценности, те же уловки.

Ад – это бесконечное повторение, писал Мамардашвили.

Саня тогда работала на ТВ, у нее были ночные смены, и она запоем читала.

Когда с нами что-то происходит, а опыта мы не извлекаем, прочитала тогда Саня, это повторяется бесконечно. Если ничего не изменилось, значит, событие не произошло, его нельзя считать произошедшим. И оно будет повторяться, и повторяться, и повторяться. Мысль, которую теперь часто произносят на разные лады политические блогеры.

Саня идет в школу, а попадает в прошлое. В неистребимый СССР. Запах щей, тюремный коридор, черные окна, портрет вождя, доска почета. В месте, где создаются уроки, уроков не извлекают.

Школа большая, старая. Два крыла, три этажа.

На первом – учительская, кабинет директора, столовая, спортзал, началка. На втором – математика, история, информатика, география, русский, кабинет завуча. Второй самый шумный. На третьем – литература, английский, здесь пусто и тихо, и хорошо. Иногда Саня приходит сюда на перемене – постоять.

Саня идет по длинному коридору. Вот золотая табличка «Директор», вот серенькая «Учительская».

В учительской Саня снимает куртку, надевает сменку.

В учительской всегда кто-то есть. Всегда обсуждают ту, которая там, за скользкой стеной.

Иногда та, которую обсуждают, оттуда приходит сюда. Черная шуба, красная шляпка. Не раздеваясь, начинает атаковать.

Александра Сергеевна, вы у нас человек молодой, современный, взяли бы на себя кружок художественного мастерства.

Саня поднимает голову от телефона, старается смотреть на Веру Павловну, но глазам невыносимо трудно, все время хочется отвернуться.

Пал Алексеич обещал разобрать подсобку, там старые сломанные парты, много мусора, там и собирайтесь с детьми.

Простите, а художественное мастерство – это что?

А знаете, как дети рисуют! Пейзажи наши дудиновские, озерцо, палые листья. Дети талантливые, прекрасные дети.

Она улыбается. Ее голос становится елейным, заманивающим.

Саня чувствует прикосновение паутины.

Два-три раза в неделю после седьмого урока. Берите инициативу, а? Что вам, вы все равно одинокая, домой спешить не надо, что вам дома делать?

Почему одинокая? У меня есть семья.

Да вы что? Вы разве замужем?

Я?

Почему я не знала?

А почему вы должны знать? Это моя личная жизнь.

Значит, у вас муж, он что, с вами переехал? А почему я не знала?

Вера Павловна снимает шляпу, вешает шубу. На Саню она больше не смотрит. Сани здесь больше нет.

Ладно, идите работайте.

И уходит, хлопнув дверью.

Сане хочется провалиться в сугроб, как пешеходы, уйти под снег, как забор.

В учительской столы стоят буквой П, есть шкаф, старый диван, картины с цветами. Цветы на подоконнике. Большая фотография в рамке, надпись «Наш педколлектив». На снимке учителя молодые, в кринжовых нарядах. Вера Павловна держит флажок со звездой. Все натянуто улыбаются.

Саня уходит вглубь кабинета, отворачивается к окну, листает соцсети.

В учительской Саня занимает полочку на стеллаже. Кладет стопки тетрадей, красную ручку, учебники. Ноутбук, выданный завхозом, прячет на верхнюю полку, задвигает поглубже. Ноутбук большой, шумный, тяжелый. В нем нет вайфая, но он и не нужен. Интернета в школе нет. Презентации Саня делает дома и заливает на флешку. По учебникам учить скучно.

Небо светлеет, надуваются розовые морозные облака.

Дети идут в школу: Осипова нараспашку, Анжей перепрыгивает через невидимые препятствия, Маша в телефоне. Дэн замечает Саню в окне, машет рукой. Саня улыбается.

Заходят учителя, обсуждают здоровье, многие чувствуют хроническую усталость, у кого-то мигрень. Татьяна Васильевна из началки рассказывает про больницу: ей назначили стационар, но она не может лежать, ей надо учить детей.

Поймите вы, кричит она, я не могу уйти на больничный сейчас, у нас диктант на носу! – Она достает из сумки шприц и ампулу: вот, назначили колоть, Нина Ивановна, поможете?

Они отходят в дальний угол к стене, Татьяна Васильевна приспускает колготки, опирается руками о стол. Саня видит в окне ее отражение, химическую завивку, задранную юбку, размытые пятна на стене.

Саня закрывает глаза.

В учительскую входит запах сладких духов. Наталья Власовна расстегивает молнии высоких сапог, поправляет прическу у зеркала. Она никогда не говорит о здоровье, никогда об учениках, всегда о муже: какой он смешной, завтрак готовит, сумку проверяет, ничего ли не забыла.

А однажды я вместо телефона принесла в школу пульт от телевизора, хохочет она, так он прибежал в школу, посмотри, говорит, что ты взяла.

Саня открыла статью на «Медузе»[2], третий раз перечитывает предложение, но ничего не понимает. Она не помнит, когда в последний раз читала «взрослую» книгу.

Она каждый день читает учебники за пятый и седьмой классы. Детские книжки тоже читает, Дину Сабитову, Нину Дашевскую. Детские сочинения – сначала она их не понимала, не могла найти логику и смеялась, но потом привыкла, научилась смотреть на детали, не требовать цельности.

В институте Саня писала эссе. «Зачем я пишу» – такое было название.

Чтобы преодолевать свое косноязычие, отвечала Саня, расставлять буквы в таком порядке, чтобы слова что-то значили.

А еще Саня хотела написать работу по Шаламову. Шаламов ее завораживал.

Тот, кто был там и вернулся. Кто видел ледяной карцер, вырубленный в скале, и провел в нем какое-то время.

Создал урок, записал его для нас и вышел из круга.

А Саня, наоборот, вошла. «Что я видел и понял», сорок шесть фактов.

Надо выключить звук в телефоне, взять тетради и идти дальше.

Кто-то хлопает ее по плечу.

Ну что, Сергевна. Как жизнь молодая?

Анна Николаевна улыбается, она большая, как барин, громкая и добродушная, как гармошка. На ней спортивный костюм, на шее свисток. Анна Николаевна ведет физкультуру.

Давайте пить чай, говорит она. Смотрите, у нас чайник, чай вот здесь, пакетики, сахар, стаканчики я принесу. Куда вы собрались, у нас еще десять минут.

Анна Николаевна садится на диван широко, с удовольствием.

Ну рассказывайте.

Что рассказывать?

Сорок шесть фактов, почему жить хорошо.

Саня говорит: в смысле?

А хорошо жить еще лучше, продолжает Анна Николаевна и хохочет.

Саня не знает, что и сказать.

Что, думаете, дураки мы здесь, не знаем про ваши мысли? Как бы не так. Мы тоже кое-чего умеем.

Лестница

Саня выходит из учительской. У раздевалки на скамейке сидит уборщица, щелкает семечки в руку. Раздевалка закрывается на ключ в 8:30. Надо успеть. Ребята толкаются, смеются, матерятся, вываливаются в дверь и падают на пол.

Куча-мала-а-а-а! – орет Дэн и прыгает сверху.

Саня стоит у стенда, смотрит расписание. Сегодня среда, семь уроков. Она ненавидит среды, семь уроков и свою усталость.

По средам Саня обычно возвращается домой и ложится. Лежа она представляет, как идет в магазин, покупает макароны, варит макароны, ест макароны. У меня нет сил, говорит Саня, я могу только лежать и готовить мысленно. Она лежит, пока не возвращаюсь домой я. Я готовлю, мы едим, я показываю Сане смешные мемы. А голову ты не забыл? Выйди и зайди нормально. Вот такие. Еще нам нравится «Страдающее Средневековье».

Саня проверяет расписание. Завуч может поменять и не предупредить. Не назло, а просто забыла, завертелась, задач у нее столько, что к вечеру она ходит зеленая, как стены, деревянная, как пол.

На той неделе Саня узнала, что у нее урок, от самих ребят через десять минут после звонка. Дисциплинированный седьмой «А» выглядывал из кабинета, осматривал коридор и, если кто-то шел, прятался. Но прятаться получалось не очень. Рина захлопнула дверь, но не выдержала и снова высунулась. А тут Саня: что вы делаете, какой у вас урок?

Ва-а-аш.

Неужели?

Литература, в расписании так написано. А может, отменим и вы отпустите нас домой?

Пошли смотреть расписание.

А давайте мы вам шоколадку, а вы нас домой?

А давайте просто тихо посидим в телефонах, честно-честно, мы не будем шуметь.

А давайте сожжем расписание и пойдем на стадик.

Александра Сергеевна, а я прочитал вашего «Тараса Бульбу», но ниче не понял. А давайте вы ничего не зададите на дом?

А почему вы все время в брюках? А сколько вам лет?

Саня поднимается на второй этаж, лестница бетонная, перила скользкие. На перемене здесь тесно. Поток поднимающихся и спускающихся сталкивается, происходит авария.

Так уронили Нинель Иосифовну. Она прокатилась по ступенькам до первого этажа. Там села и заплакала. Всех отогнала от себя, всех. Никто не смел к ней подойти со своим сочувствием. На следующий день завуч ушла на долгий больничный, а хотела уволиться, это Зинаида Денисовна рассказывала, директриса ответила: сходите поболейте и возвращайтесь. Бывают падения, но бывают и взлеты.

Как мудро, иронизировали в учительской. Давайте сегодня все упадем.

Саня тоже увольнялась почти каждый день. Мысленно писала заявление, хлопала им по столу Веры Павловны. Не уходите, прошу вас, мы уменьшим вам нагрузку, дадим кабинет. А седьмой «Г»? А седьмой «Г» я возьму сама. А зарплата? А зарплату поднимем. А «Вирус сквернословия»? Да вы что, больше никаких мероприятий. С вас – только уроки, никакого воспитания. Вы же за этим сюда пришли? Говорить о литературе. Всем нужна ваша литература, эти великие русские тексты.

Русское солнце освещает русскую школу, батареи греют нещадно, и если смотреть только на небо – голубое и далекое, – то можно подумать, что лето.

На втором этаже мальчики из седьмого «Г» стоят полукругом, по очереди что-то пинают. Слышатся крики: принесешь, завтра, неси, чтоб принес. Потом: цыган, черножопый, сатана, педик. Громче всех орет Горленко. Ну понятно, отмечает Саня, хотя ничего ей не понятно.

В центре стоит Анжей. Он не сопротивляется. Каждый к нему подходит и бьет под зад ногой. Анжей подпрыгивает и старается улыбаться. Он жалок. Черные волосы растрепаны, черные ресницы блестят от слез.

Увидев Саню, мальчики отступают, расходятся. Саня подходит к Анжею. Дотрагивается до его руки, он резко ее отталкивает.

Анжей, то, что сейчас происходило…

Это игра, Александра Сергеевна, игра такая.

Ко лбу Анжея прилеплен стикер. Саня осторожно снимает стикер, кладет в карман. Анжей на нее не смотрит. Заправляет рубашку и быстро ныряет рукой под батарею, там рюкзак. Поднимается, бежит на третий этаж.

Что ты должен им принести? За что они тебя? – кричит Саня.

Анжей бежит по лестнице, и сверху на него сыплется мел, сыплется смех, ложится на черную голову, на перила, ступеньки. На Санины черные «мартинсы». Смех убегает. Анжей отряхивает голову и тоже убегает. Саня остается одна.

Она не может идти на урок. Буллинг, это называется буллинг; что делают взрослые, если ребенка травят?

Саня читала на «Меле»: дети матерятся, а учителя делают вид, что не слышат. Ребенка бьют, а учителя делают вид, что не видят.

Саня тоже хочет сделать вид, что ничего не было. Не хочет быть взрослой. Она никогда не повзрослеет. Господи, как ты выглядишь, все время говорит сестра, волосы взлохмачены, рукава закатаны, на брюках пятна мела.

Она чувствует свою нелепость, свою инфантильность.

После уроков она пойдет домой лежать и варить макароны мысленно. А еще хлопать по столу директрисы увольнением.

Саня стоит в коридоре. На стене висит триптих. Это пейзаж. Под пейзажем надпись: «Любимое наше Дудиново, край наш родной». На первой картине – березовая роща, которую посадили комсомольцы сорок лет назад. На второй – зимний пруд, по нему дети срезают путь в школу. На третьей – церковь.

Вера Павловна православная.

Летом она написала в чат: уважаемые коллеги, с Преображением вас Господним! А осенью: с Днем Октябрьской революции!

Она постит песню «И Ленин такой молодой» семнадцатого октября и икону Божьей Матери четвертого ноября.

В этом году в расписании появились ОПК – основы православной культуры. Основы эти ведет учительница начальных классов. Она настраивается на мифологическое состояние ума, по-другому с этим предметом никак, жалуется она. Но дети устраивают балаган, ржут, задают каверзные вопросы. Как появляются люди, их Бог создает из глины? Почему нельзя ходить голыми, это грех? Почему Александр Невский святой, разве он не убивал? Они не верят в Бога, у них есть телефоны. У них есть интернет, критическое мышление.

Да что ж это такое! – орет Вера Павловна. Не можем справиться с собственными детьми! – хлопает стулом по полу. Я вам не разрешаю, слышите, взялись – так доведите до конца, часов не так много, терпите. У детей должны быть нравственные ориентиры. Коллеги, кто, если не мы?

Саня слышит, как звенит звонок. Звук глухой, как будто все ушло под воду.

На дне она садится на подоконник. У нее все болит. И нельзя сделать вдох, под водой люди не дышат.

Саня вдруг замечает: Зинаида Денисовна сидит рядом. Она что-то говорит. Нужно вслушиваться, под водой это трудно. Зинаида Денисовна шевелит ртом. Она дает лайфхаки опытного педагога.

Во-первых, говорит, выпейте валерьянки, во-вторых, купите афобазол, в-третьих, надо привыкнуть, все привыкают, люди всегда ко всему привыкают.

Пятиклассницы как снежинки кружатся в коридоре. На них белые фартуки, белые бантики.

Почему вы такие нарядные? – спрашивает Саня.

Мы выступаем, говорят. Эля танцует, Маша танцует, Алина танцует. Вы придете? Приходите, смотрите, как мы умеем. Они вытягивают ноги в белых колготках, тянут руки к потолку, к небу.

Я приду, говорит Саня.

Они выстроились здесь в карательные отряды, говорит Саня, били его по очереди.

Кто был?

Да все.

Конкретно имена, прошу вас, Александра Сергеевна. Зинаида Денисовна резко выплывает наружу, становится острой.

Весь класс.

Мне нужны фамилии, кто конкретно, иначе я ничего не смогу сделать.

Горленко, Алешин, Ян, Андреев, все мальчики.

Зинаида Денисовна кивает.

Только вы сами с ними не говорите, я сама. А Ротов сам, знаете, не сахар, папы у него нет, маме не до него, сколько раз я ее вызывала, просила забрать мальчика в интернат или на домашнее обучение. Они же цыгане.

Ну и что?

Что? А вы сходите как-нибудь к его маме, увидите что.

Пятиклашки, вытягивая носочки, заплывают в класс. Саня ловит их ниточки, они Человек-паук, они ее тянут и вот вытягивают.

У двери в кабинет она замирает, прислушивается.

Потом резко выдыхает, как один известный блогер, и дергает дверь на себя. Поехали.

В классе

Саня пробирается между партами.

Между партами – рюкзаки, пакеты, самолетики, цветные карандаши, блестящий бисер, Ваня бежит от Карины, задевает парту, и все падает на пол. Теперь за ними бежит Митя, это его парта, его учебники, ты, придурок, а ну положи все как было.

Саня лавирует между детьми, отводит от столкновения ноутбук, на нем стопка тетрадей, Маша, раздай, пожалуйста. Ребята, сдаем тетради с домашкой.

На Машу налетает Эля, выхватывает половину, ты что делаешь, Александра Сергеевна мне велела!

Девочки, не ссорьтесь.

Саня добирается до учительского стола, кладет ноутбук, снимает рюкзак, осматривает класс. У Алины в наушниках Моргенштерн[3], Беляков сосредоточен на телефоне, у него танчики, Рамиль доедает сухой доширак, Коля сидит под партой.

Здравствуйте, ребята!

Пятиклашки стоят у своих парт, но не все, некоторые не встают принципиально, например отличница Дуня – у нее позиция делать все наоборот. Саня не требует, она понимает, она опускает руки, садитесь, пожалуйста.

Грохот стульев, шелест тетрадей, один большой мучительный вздох.

Саня загружает презентацию. Выводит на доске мелом: «Тридцать первое января». Мел осыпается, в пальцах остается порошок.

Поздравляю вас с последним днем января.

Солнце блестит на окнах. Она повторяет про себя: когда-нибудь это закончится, и тридцать первое января, и пятнадцатое февраля, и пятьдесят пятое мая – все они пройдут, истекут, так не может быть вечно.

Саня выводит на экран ромашку Плутчика.

На экране появляются слова «моя эмоция». Саня хочет, чтобы они подумали про свое настроение, получше узнали себя, и тогда она лучше узнает их.

Александра Сергеевна, можно выйти?

Зачем?

В туалет.

Была ж перемена. Иди.

Иванов вылетает из класса, по дороге дает оплеуху Маше, задевает рюкзак Вани, хлопает дверью, известка посыпает кусочек пола.

Зачем нам нужны эмоции?

Александра Сергеевна, можно попить?

Иванов вернется, и пойдешь.

Он не вернется, я быстро, ну можно?

У нас есть правило: выходим по одному.

У них есть правила.

Три простых правила, они очень сложные.

Девочки написали на листе А4 фломастером и повесили на стенд. Когда один говорит, остальные слушают. Телефон в сумке. Выходим по одному.

Вот так. Они не работают, но они есть.

Сане сказали, здесь нужна последовательность, год-два – и они заработают. Год-два – и миссия выполнена.

Беляков, какое правило ты сейчас нарушаешь?

Беляков откладывает телефон в сторону, смотрит на Саню, молчит.

Телефон в сумку.

Беляков медленно прячет телефон в карман, через пять минут он снова его достанет. Беляков всех выше и всех сильнее, бегает за школу курить и драться. Он не глупый, как считают учителя; например, он хорошо читает, пишет сочинения про велосипед и речку, в конце ставит смайлики и сердечко. Он не тупой, как считает Вера Павловна, но вот не хочет учиться, не понимает зачем.

Александра Сергеевна, можно вопрос, зачем нам нужна математика?

Математика? То есть про русский у вас вопросов нет?

Нет, мы что, придем на работу и будем такие складывать дроби?

Ну-у-у, говорит Саня, иногда дело не в конкретных упражнениях.

А в чем?

А в общем укреплении организма: чтобы мышцы работали, их нужно тренировать. Мозг – это большая мышца.

Да ну?

Метафорически.

Как?

Как пример.

Приведите пример!

Например, дети – цветы жизни, хотя в моей душе осень.

Но сейчас зима!

Тем более…

Значит, вы чувствуете осень, потому что вам грустно из-за детей? А у вас есть дети?

Мне грустно из-за себя. Какие чувства вы знаете?

Грусть.

Радость.

Печалька.

Еще?

Страшные.

Так.

Грустно.

Уже было.

Тогда весело.

Сказочный лес.

Интересная эмоция. А что вы чувствуете прямо сейчас? Закройте глаза и послушайте себя. Рамиль, убери это с парты, что это?

Порох.

В смысле?

Откуда он у тебя? Останься, пожалуйста, после уроков.

А как вы думаете, зачем надо понимать, какие эмоции мы испытываем?

Чтобы не обосраться.

Ваня!

Что?

Ты знаешь.

Чтобы контролировать и не злиться.

Злость плохая эмоция?

Плохая.

Почему?

Потому что, когда злишься, можно сломать кому-нибудь голову.

Не нужно ломать голову, можно со злости написать контрольную на пять.

Мне кажется, эмоции не бывают плохими или хорошими, мы их испытываем, и они проходят. Если вы чувствуете злость, это нормально. Если чувствуете любовь – прекрасно. Коля, что ты чувствуешь?

Коля сидит на первой парте, он вылез из-под стола. Коля изобретатель, подвижный инженер, СДВГ, ни минуты покоя. Саня забирает у Коли листы, которые он выдирает из тетради и рвет на маленькие кусочки, чтобы плеваться через ручку.

Коля встает, снимает очки, трет стекла краем рубашки.

Все в порядке? Почему ты встал?

Мне надо выйти, говорит Коля, его потряхивает, рука рисует на парте знаки. Я побегаю и вернусь.

Саня и Коля договорились: когда Коле становится плохо, когда он ни минуты больше не может сидеть, только тогда. До третьего этажа и обратно.

Коля подтягивает штаны и выбегает из класса. А Саня боковым зрением ловит вспышку. Девочки ахают и зажимают носы: фу-у-у.

Пахнет паленой кожей. Рамиль отчаянно машет руками. Еще один изобретатель. Каждый день новые эксперименты. Сегодня порох.

Саня нависает над Рамилем. Она чувствует злость.

Рамиль странно так улыбается. Спалил себе брови, поджег челку, но улыбается.

Рамиль, после уроков пойдем к завучу.

Рамиль молчит. Саню жжет эта его улыбка. Он улыбается не виновато, не смущенно, а лукаво. Он смотрит на Саню и улыбается, как циничный взрослый. Он похож на черного лиса. А Саня похожа на курицу.

Иди в туалет, умойся.

Не пойду.

Саня выдыхает. Считает до десяти. Не помогает.

Саня выходит из кабинета. Ей надо подышать. Злость – это нормально. Она побудет в ней и пройдет.

На скамейке полулежит Иванов. Руки в карманах, ноги в стороны, ему хорошо тут лежать, ничего не делать.

Иванов, иди в класс.

Что-то не хочется.

Иванов потягивается и зевает. Смотрит на Саню: что ты мне сделаешь?

Саня не знает, что может сделать. Однажды она вывела Иванова из класса, тащила за руку по коридору и кричала. Она так кричала, что из кабинетов высунулись учителя. Она не помнила потом, что кричала, не слышала своего голоса. Она поняла по реакции тех, кто вышел из кабинетов. Они перешептывались в учительской. Шушукались за спиной.

Потом Саня плакала. Она больше не будет кричать никогда-никогда, говорила. Не пойдет в школу завтра. Не войдет в класс снова. С нее хватит.

По коридору идет Нинель Иосифовна. Перед ней распахивается дверь кабинета, выходит Рамиль, спокойный, как танк в анекдоте, спаленный, как Москва в «Бородине». Нинель Иосифовна останавливается, ведет носом.

А что происходит?

Саня смотрит в пол, молчит.

А что у вас происходит?

Нинель Иосифовна заходит в класс.

Класс встает. Поднимаются все, и Дуня, и другие принципиальные. Вытягиваются в струну, в идеальную вертикаль. Нинель Иосифовна не спеша проходит к доске. Стоит перед классом. Стоит тишина в классе. Саня вжимается в угол.

Я вам запрещаю, слышите, запрещаю на уроке выходить из класса. Пока не научитесь себя вести. Терпите, ходите под себя, носите подгузники, делайте что хотите, ссыте в штаны. Но во время урока ни один из вас больше не выходит.

Нинель Иосифовна наклоняет голову и встречается глазами с каждым. Каждый должен поймать посыл и опустить виновато голову.

До конца урока остается две минуты. Саня пишет на доске домашку: сочинение на полстраницы. Выбрать одну эмоцию и сравнить ее с животным, с предметом, с цветом. Выразить свое отношение к ней.

Саня получит много грусти, одно одиночество, один страх и одну радость. Она сфотографирует детские почерки и некоторые отправит Горошку. Как грустно, напишет Горошек.

Грусть – моя эмоция серого цвета. Мне сейчас грустно. Мне хочется домой, пасмурно. Хочется отдохнуть от школы. Нечасто я испытываю эту эмоцию.

Коля, 5а

Моя грусть – светло-серо-голубая. Такого цвета пасмурное небо. Еще моя грусть, наверно, похожа на заброшенную в угол, давеча любимую игрушку. Или постаревшую кошку, выброшенную хозяевами на улицу. Я хотела бы избавиться от этой эмоции, но это не в моих силах.

Дуня, 5а

Моя эмоция – это одиночество. Она темно-серого цвета. Как небо и земля. Как мое тело внутри. Моя эмоция – как мой кот. Он всегда одинок. И я это чувствую, но я не подаю виду. Я пытаюсь улыбаться. Я хотела изменить свою эмоцию, но не получается. Иногда я чувствую ненависть. Потому что на меня орут, кричат. Меня лишают свободы. Из-за этого я чувствую эту эмоцию.

Ангелина, 5а

Я чаще всего чувствую страх. Салатовый цвет, потому что я боюсь потеряться в лесу. Мое духовное животное – это заяц.

Света, 5а

Я сейчас ощущаю радость. Цвет моей радости – зеленый. Этот цвет напоминает мне порядок везде. Светофор – по нему смотрят, как правильно двигаться. Зеленый – это порядок во вселенной. Каждый день радость приходит ко мне хоть по чуть-чуть. Даже в плохих ситуациях радость бывает у меня в гостях. И я хотел бы ее сохранить, ведь (написано «вить») без нее жизнь была бы грустной.

Арчи, 5а

Александра Сергеевна, спасибо за урок!

Саня научила их этим словам: спасибо за урок, говорила она каждый раз после любого, даже самого провального часа, а они ее обнимали всегда, даже если она все провалила. Благодарности и объятия – это совсем неплохо, думает Саня, собирает рюкзак и выходит из класса.

В коридоре к стене жмется Анжей.

Мне надо зайти к завучу, подожди меня, не уходи.

Я буду в столовке.

В столовой

Поначалу Саня в столовую не ходит.

Столовые в местах с хештегом Фуко (больницы, детские сады, другие госучреждения) оказывают самое угнетающее влияние, говорит она. Мы обсуждали это, и она дошла до того, что вспомнила поездку в Веймар, в Бухенвальд.

Она рассказывала так: мы с Горошком не смогли пройти все бараки. Сидели на остановке у музея и ждали обратный автобус. Не разговаривали, не делились впечатлениями, это было невозможно. Мы прошли через стерильное мертвое место. Колючая проволока, железные ворота, надпись: «Каждому свое». За воротами торчала труба крематория. Сбоку – здание администрации, столовая. Из столовой – запах супа, пирожков, жирного мяса.

Конечно, нельзя сравнивать, говорит Саня, где школа, а где лагерь, но и там, и там запах еды считывается как враждебный, аппетитное воспринимается тошнотворным.

Вот почему. Потому что кто-то решает, кому – что.

В методичке Саня прочитала: в Бухенвальд сажали евреев, цыган, гомосексуалов, бездомных, свидетелей Иеговы.

В школу сажают всех.

Однажды Саня приходит в столовую посидеть.

Ей надо переждать окно, потому что в учительскую по вызову Веры Павловны явились родители и посыпались крики.

Саня взяла тетради на проверку и пошла.

Постояла у окна на третьем этаже. Спустилась на первый, в спортзал. Там было пусто и гулко: светился загнанный под скамейку баскетбольный мяч, два серых каната колыхались, как ноги космического паука. Пустой зал успокаивал, но сидеть здесь нельзя. Саня идет дальше.

В другом крыле у раздевалки висят портреты отличников. Дуня в советском школьном платье с белым фартуком, на макушке бант. Петя в красном берете юннатов, первый в строю, с задранным подбородком. Бледная Настя из седьмого «Г», угрюмый Вася из одиннадцатого.

Саня садится за стол с видом на стену. Во всю стену – выцветший натюрморт: белая скатерть, красный арбуз, синие груши, кувшин.

Подходит работница столовой, протирает стол мокрой тряпкой. Для учителей стол вон там, говорит. На учительском столе есть солонка, сахарница и тарелка с хлебом. За учительским столом сидеть весело (сплетни) и почетно (обслуживание). Учителя привыкли есть детскую еду и пить слабые напитки.

Однажды в столовую прорывается кто-то из родителей. Гремит скандал. Родительница возмущается качеством посуды, качеством еды, хамством работников. Родительница – активистка и шлет письма в инстанции.

Повар Даша и две ее помощницы всю неделю ходят в кабинет директора.

В учительской Саня слышит: мамка эта бесстыжая, тварь неблагодарная, кто же ее пустил, да как она смеет, ребенка ее отсталого мы тя-я-я-янем, а в ответ получаем во-о-от что.

Директриса кричит всю неделю. У нее талант.

Каждому свое, вздыхает Саня, зверю – берлога, страннику – дорога. Директрисе – кричать, детям – молчать.

После случая с родительницей в столовой появляются пирожки. Аромат свежей выпечки окутывает первый этаж. Пирожки сметают за перемену. Столовая преображается. Даша получает похвалы и расцветает. На ней новый колпак и белый халат. На столах – стаканы с салфетками.

Саня приходит на перемене и берет детский кофейный напиток. Его наливают из большой алюминиевой кастрюли. Каждому по полстакана. На поверхности плавает пенка.

В следующий раз Саня пробует чай. Слабый, чуть теплый, сладкий. Можно не пить, но у Сани болит горло, она замерзла. Вышла из класса, чтобы переключиться, говорит она, чтобы не быть в учительской. Она пьет детский чай.

Дети покупают пакетированный сок и соломку. Смотрят на Саню, им интересно, раньше они ее здесь не видели. Приятного аппетита, Александра Сергеевна. Это Вилкина, смотрит в упор, улыбается.

Зимой Саня бывает в столовой чаще. В понедельник, когда окно между третьим и пятым уроком. Во вторник два окна. В среду окно перед последним уроком.

Зимой в учительской холодно. Зимой учительская превращается в склеп. Учителя сидят по кабинетам. Саня сидит в куртке и не может согреться.

В столовой окна запотели от пара. Столовая похожа на прачечную, как будто здесь кипятят белье, как делала бабушка, когда Саня была маленькая.

Саня садится к окну. В окно дует. За окном идет снег. Он идет дни напролет, не переставая. День за днем Саня идет в школу давать уроки, которые никому не нужны. Читать тексты, которые ни от чего не спасают.

Она садится у окна напротив натюрморта, берет чуть теплый чай, проверяет тетради. Тетрадей много, у каждой свой характер, свой почерк. Саня знает почерки всех учеников. Митя пишет карандашом, Иванов пропускает листы, Беляков не пишет ничего. Ваня размашисто, на всю страницу, а Маша сжато, на две строчки. Чтобы прочитать Харитонову, эти однообразные вязальные крючки, нужно не фокусироваться на отдельных буквах, а как бы пролететь над обрывом, взглянуть сверху, как дрон. Тогда можно прочесть Харитонову. Дуню читать интересно, от нее Саня узнала слово «печужка» и разницу между «проталиной» и «прогалиной». Анжея читать странно. В ВПР есть вопросы на понимание фразеологизмов. Выражение «бросать слова на ветер» он интерпретировал так: это бежать по берегу моря и чувствовать ветер в лицо, говорить ему что хочешь.

Иногда в столовую приходит директриса. Она плавно переносит свое важное тело от двери к столу заказов.

Дашенька, мне, как всегда, манную кашу и яйца.

С Саней она не здоровается, не смотрит в ее сторону.

Почему у нас меню висит криво? Она приближает голову к листу А4, приклеенному к стене скотчем.

Перед ней появляется ее каша.

Иногда с директрисой в столовую приходит ее дочь, которая работает тут же, секретарем. Елена Павловна восстает против матери. Бреет виски и круто ругается матом. В директорском предбаннике она дает Сане чистый лист.

Говорит: пиши.

Что писать?

Заявление на отказ от льготного проезда.

Саня пишет.

Вы же не ездите больше в маршрутке с этими. А то она мне пиздюлей навешала. Дату поставь. Погоди. Елена Павловна что-то проверяет. Пиши первое октября. Номер дешевого такси нужен?

Давайте.

Елена Павловна называет Саню то на «ты», то на «вы», присылает в ватсап документы на получение карточки «МИР», номер дешевого такси и что-то астрологическое.

В столовой Саня сидит на своем месте. Анжей пьет из фонтанчика водопроводную воду. Вытирает подбородок, идет к ней своей прыгающей походкой.

Саня читает на Букмейте «В дурном обществе» Короленко, завтра литература в пятом «А». Анжей мнет в руках рисунок. Какое-то время они молчат. Саня отрывается от книги, хочет посмотреть картинку.

Александра Сергеевна, короче, они придумали, когда вы пойдете, на вас упадет бутылка с водой.

На рисунке черные роботы с красными глазами. Экзоскелеты обвешаны автоматами, резаками, дубинами.

Какие страшные роботы, говорит Саня.

Анжей мнет рисунок в комок и бросает на пол.

И чем я заслужила воду?

Зинаида Денисовна вызвала их родителей в школу, за ту игру, вы все ей рассказали.

А как иначе. Я ведь учитель.

А почему вы стали учителем?

Я и сама не знаю.

Анжей поднимает скомканный рисунок, целится в урну, промахивается.

Что ты должен принести завтра? За что тебя били?

Да ни за что. Потому что они дебилы.

Саня смотрит в окно. Как будто так уже было: незрелое утреннее небо, серый мох на стенах, кто-то тебя ненавидит, кто-то плетет интриги.

Ты за кого: за обывателей или отверженных?

А кто такие обыватели?

Наше общество, лицемерные морализаторы, серая масса – одним словом, все мы.

А отверженные?

Те, кто не вписывается. Общество их вытесняет, потому что они другие. Тебя и меня.

Меня никто не вытесняет, это просто игра такая.

Как будто так уже было. Черные окна, как сгнившие зубы, школа, не раскрывай окон, не раскрывай рта.

Так что ты должен принести?

Кое-чего стырить у мамы, лекарство, они его заглатывают перед физрой и шатаются, будто пьяные. На самом деле от этого ничего не бывает, я пробовал.

Принесешь?

Я и сам не знаю, повторяет за Саней Анжей.

Он уходит: порванные кроссовки, рюкзак на плече.

Саня остается одна, перед ней натюрморт, позади – учительский стол.

Ну вот, думает Саня, декорации моего заточения.

Телефон вибрирует. Вера Павловна пускает в ход весь арсенал восклицательных знаков: КОЛЛЕГИ, СЕГОДНЯ ПОСЛЕ 8-ГО УРОКА СОВЕЩАНИЕ!!! ВСЕМ БЫТЬ!!!

Саня смотрит на часы, автобус уходит через семь минут, она успевает. Или сейчас, или нескоро.

Саня срывается и бежит.

Она бежит так, как бегут по берегу моря и чувствуют ветер в лицо и свободу, и бросают слова на ветер.

Город

Значит, школа в Дудиново, а жить нужно в Многоярославце. Все происходит там. В медленно текущем времени. В некрасиво стареющем месте. Город камерный, сентиментальный, из него сочится скука, инертность. Женщины на остановке полусонно беседуют в ожидании пазика.

Автобусы бредут и опаздывают. Колокола покачиваются и звонят. Звонарь извивается на веревках, словно он марионетка и его дергают за ниточки. Город масок, церквей и воинской славы. У каждого города своя идентичность, но все они сводятся к одному.

Среди достопримечательностей еще Черноостровский женский монастырь, городище вятичей, Луга, река Лужа, в которую сел Наполеон в 1812 году.

В Википедии в разделе «Меры предосторожности» такое: в Многоярославце проживает значительное количество цыган – они массово селились здесь в послевоенное время. Большинство цыган имеют работу и не досаждают окружающим, но рядом с вокзалом и в центре города практически всегда можно встретить женщин и детей, просящих денег или предлагающих погадать.

Мы приехали в Многоярославец с Горошком и Поли, это наши друзья, у них есть машина. Был август. Приторно пахло деревней. Мы зашли в пиццерию: пластиковые столы и стулья. Официант принес заказ не так, как мы привыкли в Москве: кофе заранее сладкий, на блюде мясное и вегетарианское вперемешку. Саня вздохнула. Она вегетарианка.

Когда она приезжает к родителям, мама наливает суп и говорит: просто выложи из тарелки мясо. Саня расстраивается. Мам, это так не работает. Папа готовит рыбу и говорит: ешь, рыба не мясо. Саня не ест мясо, рыбу и яйца. Каждый хочет знать почему.

В пиццерии громко работал телевизор, крутили клипы. Мы слышали навязчивые попсовые песни и не слышали друг друга. Пошел дождь. Мы доехали до риелторской конторы. Там сказали, что свободных квартир нет. Мы возвращались в Москву, понимая, что придется ехать еще раз. Горошек говорил: не расстраивайся – и ловил Санин взгляд в зеркале. Отправлял ее в армию. Говорил: зачем-то тебе это надо. Говорил: два года службы – и станешь мужиком. И смеялся. Саня любит дурацкое чувство юмора Горошка.

В Многоярославце есть квартал Паклино. Он находится в стороне. Там тихо, уютно, красные крыши и стриженые кустарники. Мы арендуем квартиру в девятиэтажном доме: новая кухня, теплые полы.

Перед домом идет стройка. За стройкой – старый стадион. Саня выходит на балкон и смотрит вдаль. В Москве вдаль смотреть затруднительно. Даль перечеркнута многоэтажками, кварталами ПИКа. В Москве окна Саниной квартиры смотрят на дымящиеся трубы, на трассу, на станцию МЦД. Сане кажется, что она скучает по городу, в котором столько возможностей, в котором больше нет ни одной возможности.

Саня теперь не ходит в Театр. doc, на кинофестивали, на встречи с интересными персонами то в Центр Вознесенского, то в Библиотеку Некрасова. Она живет в захолустье, отделенная далью, снегом и своей собственной волей.

Саня выходит на остановке у площади Ленина. Идет мимо церкви с синими куполами. Снег нежится и блестит на солнце. Как в детстве, думает Саня. Ей нравилось жить в своем детстве, нравилось ходить в школу.

В одном из учительских пабликов кто-то написал, что читает интересную книгу, в ней такое: учителями становятся люди, которым самим нравилось ходить в школу. Правда ли это, спрашивает он и вывешивает опрос. Семьдесят два процента отвечают, что правда. Комментарии отвечают разное:

Пришла в школу как раз наоборот, потому что школа мне в кошмарах снилась долго, я надеялась что-то изменить.

С точки зрения образования было так себе. Но в школе было прикольно тусить.

Пошла, потому что ненавидела ходить в школу и хотела сделать опыт моих учеников лучше моего.

А мне было как-то ровно. Ничего особо интересного в школе не было, ходила, потому что надо было. Ни одного учителя не могу вспомнить, который вдохновлял бы.

Я любила ходить в школу, написала Саня, и да, она мне в кошмарах снилась.

Саня идет мимо «Сбербанка», мимо музея «Назад в СССР», в который она никогда не зайдет, среди экспонатов которого находится каждый день наяву. Во дворе музея стоят машины: запорожец и копейка. Еще клетка с павлином. Бюст Ленина. Кумачовый плакат.

Дальше дворы. Во дворах много детей. Они гуляют одни, предоставлены сами себе, дикие и свободные. Носятся толпами, строят шалаши, устраивают засады. Саня впервые видит такое. Здесь целые банды.

Чем сельские дети отличаются от городских? – спрашивает Саня пятиклашек, когда они читают Некрасова про крестьянских детей. Городские – домашние, теплые. У них есть айфоны, но нет азарта. Они лишены того, что чувствует Дуглас в «Вине из одуванчиков». Лишены восторга, витальности. Что еще? Городские не ходят в лес. Не встречают рассветы. Городские более осведомленные, более осторожные. Осведомленные в чем? В том, что по улицам ходят маньяки. А в селе их нет? А в селе все маньяки. Ха-ха. Все ходят словно слепые, ничего не видят вокруг, ничему не удивляются.

Саня сокращает путь через рынок. На рынке можно купить все. Саня берет овощи у невысокого мужчины. В валенках и платке он похож на пухлого ребенка. Он считает: сто падисат, сто восэмдисат, двэсти – и берет за все тысячу. Каждый овощ кладет в пакет, а пакеты снова в пакет. Саня дает, сколько скажут. Не считает, не торгуется и не смотрит.

Рынок работает каждый день, в сильную метель, в лютый мороз, в любой апокалипсис.

Саню провожают взглядом женщины в телогрейках, в длинных блестящих юбках. Цыганки. Саня любит Олешу: лужа лежала под деревом, как цыганка. Саня представляет, как летом цыганки лежат у деревьев, вольно раскинув руки и юбки. Саня думает, какая из них его мать.

В детстве бабушка говорила Сане: если не будешь есть на ночь, украдут цыгане. Саня очень хотела быть украденной цыганами, не ела на ночь, но ничего любопытного так и не произошло.

Бабушке было семнадцать, когда она встретила цыгана. Его рота стояла на том берегу реки, а потом солдаты уехали. Бабушка родила Алю, Санину тетю. Аля была очень красивая. Аля была не такая, как все. Она не любила деньги, город, жадных людей, буржуев. Любила лес, ландыши, птиц, Саню. Аля ходила в лес, собирала ягоды, ходила по деревне и пила водку. Аля спилась и замерзла. Саня не приехала на ее похороны. Ей приснилось, что Аля реинкарнировала в лошадь. Однажды в Адыгее Саня увидела дикий табун лошадей, они летели по полю, развевая хвосты и гривы. Саня думала: какая из них Аля?

Саня ничего не знает про цыган.

Не знает про таджиков, узбеков, киргизов, бурят. Не знает, какой национальности сама, не знает, важно ли это.

У нее нет способности узнавать колониальное в разных событиях, феноменах, людях, предметах. Она читает в журнале «Беда» про корни российского имперского мышления, Александра Эткинда про внутреннюю колонизацию.

Она учится смотреть на все по-другому, не из центра, не из Москвы.

Она старается понять, но пока продолжает кружить знакомыми маршрутами.

Многоярославец можно обойти за час. Иногда Саня гуляет: заходит в книжный, покупает тетради. Садится на скамейку у монумента Славы послушать колокола. Больше в городе делать нечего.

Поэтому Саня поворачивает на Луга. Нужно пройти мимо женского монастыря, который стоит на возвышенности, и спуститься в низину. Сверху открывается летящий простор, а внизу – тишина. Саня останавливается и слушает.

На Лугах Саня ложится на снег. Небо матовое, желтое, как море у Тернера. Полный штиль. Саня дрейфует, ей кажется, что она принимает судьбу, говорит всему «да», а на самом деле продолжает сопротивляться.

Кураторка Катя спрашивает: в чем твой ресурс, Саша, как ты восстанавливаешься? В сентябре Саня отвечает: кино и бег.

Зимой Саня уже не смотрит кино. Ее воротит от медленного кино, от авторского кино, от кино, которое заявляет себя искусством. Ей невыносима структура, арка героя, сам формат двух часов. Вот я и перешла на сериалы, говорит Саня. Новая серия как новая жизнь.

Сане не хватает дыхалки шагать широко, свободно, бежать до конца.

Она живет короткими дистанциями, перебежками: до выходных, до каникул, до Нового года, до весны.

Когда Катя задает тот же вопрос в феврале, Саня отвечает: тишина.

До весны осталось немного. Саня лежит на снегу и ждет.

Один сплошной сон в красном тереме.

Директорка

Саня прошла два этапа отбора в учительскую программу. Она заполняет анкету на распределение в школу.

Ей предлагают три места на выбор. Государственные школы со сложным контекстом.

Нужно пройти опрос, обозначить свои предпочтения, они будут учтены. Школы могут быть в городе и в деревне, на полторы тысячи учеников и на двадцать. Классы из тридцати человек или из пяти. Администрация-друг, администрация-ментор, администрация-руководитель. Выбирай.

Саня расставляет галочки: не город, не деревня, классы не большие, не маленькие. Директор должен быть для меня авторитетом, пишет Саня.

(И она получит своего авторитета.)

Саня отвечает и отправляет запрос в космос. Ей кажется, она сделала правильный выбор. В течение трех дней должны прийти варианты.

Она звонит через час.

Я бегу на кухню с разрывающимся телефоном, сую Сане в руки.

Голос звучит громко, провинциально: Александра, сегодня в час дня жду вас на встрече по «Зуму», ссылку пришлю на номер.

Она представилась, Саня не расслышала. Она назвала школу, Саня не запомнила название. Она не спросила, свободна ли Саня в час.

Она не умеет спрашивать, она назначает.

Вера Павловна сидит в белой блузке и красных бусах.

Стол ее похож на стол депутата: длинный, полированный, с грязным графином и проводными телефонами. Она сложила руки и удивленно смотрит в монитор. Саня улыбается. Пытается быть непосредственной.

Я с телефона, ничего?

Да пожалуйста. А почему вы смотрите все время в сторону?

У меня рабочий день, я отслеживаю новости.

Вы прям на телевидении сидите?

Мы перешли на дистант.

И нам пришлось. Это такой ужас, учителя не готовы, ваши из программы нам помогли, конечно, настроили компьютеры, провели обучение, но все равно, разве это урок – по компьютеру? Учитель должен видеть класс, контакт должен быть живой, парты, доска, все это совершенно необходимо. Александра Сергеевна, я почему на вас надеюсь, вот я прочитала вашу анкету, Литературный институт, потом имя у вас какое литературное.

Вера Павловна говорит много и ничего по делу. На вопросы про нагрузку и классы отвечает уклончиво.

Звоните мне, уточняйте, я сейчас ничего не знаю, министерство все время меняет планы, навешивает, требует, а мы что. Пишите мне на ватсап после десятого, я отвечу, когда поймаю интернет, в школе интернет плохо ловит, надо чинить, разбираться с этим. Александра, мне нужно отключаться. Подвожу итог: мы с вами шлем друг другу комплимент. Вы согласны?

Согласна.

Мы с вами шлем друг другу комплимент.

Так началась Санина школа.

Поначалу Саня ходит на все совещания Веры Павловны. Она садится за П-образный стол в учительской, достает ручку, блокнот. Вера Павловна садится во главе стола, по правую руку – завуч.

Вера Павловна бьет ладонью по столу, требуя тишины.

Моя эмоция, в том числе словесная, звучит здесь последний раз. Далее вас ждет дисциплинарное взыскание.

Коллеги, взломали «Сетевой город». Что там? Там не просто картинка. Там порнографическая, не при мужчинах будет сказано, фотография.

Коллеги, прислали разнарядку, на этой неделе нам нужно провести конкурс чтецов имени Жукова, тема конкурса: «Права и обязанности гражданина РФ», цель: повышение значимости выборов в глазах молодых избирателей.

На совещаниях Саня не понимает, что происходит, говорит: это такой пиздец, что даже весело. Она смотрит на учителей, ища поддержки, высматривая в их глазах заговорщический смех. Она ждет, что Вера Павловна скажет: вот и пошутили, а теперь перейдем к проблемам образования.

Но все предельно серьезны. Брови насуплены, рты поджаты. Кто-то записывает в тетрадку указания. Нинель Иосифовна ведет протокол. Обсуждают развратные колготки Нечаевой, длинные волосы Романова, учительниц в брюках. На повестке дня введение школьной формы. Она вроде как есть, но пока в рекомендательном режиме.

Режим должен быть обязательным! Уважаемые педагоги, мы ответственны за нравственный облик наших детей. Встречают по одежке.

На столе мелкая крошка от ластика, кто-то стирал и оставил. Саня смахивает. Это все смахивает на утопию. На стене доска объявлений. Информация. Приказы. Расписание. Внутришкольный контроль. Контроль пишется красным. Расписание – от руки.

Вера Павловна пришла со стопкой книг, они у нее под рукой. Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Чехов. В такой последовательности. Она разложила их по старшинству. Вера Павловна – учитель русского языка и литературы. Русской литературе свойственно мировоззрение параноика, читала Саня, параноик видит узоры там, где их нет. Школе свойственно сознание эпилептоида. Эпилептоиду нужно показывать силу силой, нужны инструкции для инструкций.

Иногда Вера Павловна подходит к Сане и улыбается: как ваши уроки, дорогой учитель, почему вы не приходите ко мне, чтобы поделиться успехами или неудачами, я всегда вам рада, выслушаю, посоветую, чаю попьем, а можем и поболтать по-нашему, по-бабьи.

Саню передергивает. Вера Павловна тут же хмурится, идет вперевалку к выходу. Теперь она не будет здороваться с Саней неделю или две.

Вера Павловна – человек настроения.

Прежде чем зайти к ней в кабинет, нужно узнать о ее расположении духа.

Как она сегодня, спрашивает Ада Викторовна в предбаннике, мне бы два дня за свой счет.

С утра по столу кулаком стучит.

Тогда лучше завтра.

Лучше завтра.

Вечером в чат приходит сообщение: КОЛЛЕГИ, СУББОТА ОБЪЯВЛЕНА РАБОЧИМ ДНЕМ!!! УРОКОВ НЕ БУДЕТ!!! МЫ ПРОВЕДЕМ МЕРОПРИЯТИЕ СО СТАНЦИЯМИ ПО НАШЕМУ ПОСЕЛКУ.

В учительской Вера Павловна раздает роли: Александра Сергеевна, ваша станция – у березовой аллеи, будете стоять с 12 до 16 часов, рассказывать желающим историю посадки деревьев. Вам нужно пойти к Пал Алексеичу и узнать эту самую историю.

Саня пошла. Ей объяснили, что Пал Алексеич – бывший муж Веры Павловны, что он учитель технологии у мальчиков и инструктор в автошколе.

Саня заходит в деревянный сарай за школой. Это кабинет Пал Алексеича.

У Пал Алексеича пышные усы, галстук.

Саня включает диктофон на телефоне.

Все, можем записывать.

Начнем с комсомольской организации, приступает Пал Алексеич, которую я возглавлял, и насчитывала она сто двадцать восемь человек. И вот по инициативе парткома мы решили строить березовый сад. Березовую аллею. А впоследствии назвали ее аллеей Козловой, это было условное название, но главное, что…

А Козловой почему?

Она была библиотекарем.

А.

И в тысяча восемьсот. Отставить. В тысяча девятьсот восемьдесят первом году мы, комсомольцы, посадили эту самую березовую аллею. И было все настолько организованно, ну понятно, мы с лопатами пришли, заранее разметку сделали. А везли нам их на машинах из Тиняковского отделения, в то время там возглавлял хороший управляющий. Ну вот, таким образом у нас получилась эта аллея.

А пруд тогда уже был?

А пруд уже был.

Спасибо. Что еще мне нужно знать?

Пал Алексеич долго рассказывает про пруд, про плотину, Саня уже не слушает, не записывает. Она не знает, что с этим делать.

В субботу идет сильный дождь. Саня не идет в школу. Она не знает, как рассказывать про аллею. Она не понимает цели стояния под дождем с историей про деревья. На завтра назначены выборы. Она не верит в выборы.

Не встает в 5:50 по будильнику. Не идет в душ. Не выходит на улицу. Разбивает телефон.

По экрану пошла трещина, и сломался динамик. Динамик надо менять. Сане звонит завуч, она поднимает трубку и ничего не слышит, звонит Пал Алексеич, ничего не слышно, звонок от Горошка, звонок от папы.

После обеда мы слышим мелодию. Телефон вибрирует и орет на всю комнату.

Я смотрю на Саню. Саня показывает треснувший экран: там Вера Павловна.

Александра Сергеевна, вы где, почему вас нет на месте, почему я должна вас искать по школе, все на месте, учителя работают, я работаю, Шапша работает, а вас нет!

Я заболела, неважно себя чувствую.

Почему не предупредили?

Я написала Нинель Иосифовне.

Предписания дает не Нинель Иосифовна, а директор.

Хорошо.

Завтра напишете объяснительную.

Хорошо.

Возьмете день за свой счет.

Хорошо.

Получите дисциплинарное взыскание.

Хорошо.

Отработаете этот день на каникулах.

Хорошо.

Проведете дополнительные уроки.

Хорошо.

Сто ударов плетью.

Слушаюсь.

Три дня гауптвахты.

Есть, сэр.

Ссылка в Сибирь.

Так точно.

Шпицрутен!

Да.

Прорвалась, говорит Саня. Никто не мог, а она запросто, знаешь, это такая бешеная энергия, все еще удивляется Саня.

На следующий день прошли выборы.

А Саня промолчала. Горошек промолчал. Страна промолчала.

Бэнкси

Стоит тишина, какая бывает только зимой, когда идет снег. Идет снег.

Всю зиму Саня чувствует себя странно простуженной. Сонной, как пруд перед школой. В ней сидят жабы, камыши, засела усталость.

Саня заходит в душевую кабинку, включает прохладную воду. Дело происходит зимой, еще нет шести. Она погружается в воду, как в соленое море. Закрывает глаза. Пахнет солнцем, горячим песком, красным загаром.

В автобусе она будет продумывать маршрут большого летнего путешествия. Она не была в Японии, в США, в Мексике, в Африке. Но думает о Европе. Закрыли границы, и сразу появилась тоска по Микеланджело во Флоренции. Ротко в Париже, Шиле в Вене, свобода в Берлине.

Саня едет в Дудиново.

Раз в месяц в школу приезжает кураторка Катя. Она сидит на русском.

Когда мы можем с тобой поговорить? – спрашивает Катя.

У меня уроки до вечера.

А потом?

Потом проверка тетрадей.

А в субботу?

В субботу обучение.

В чем твой ресурс? Что тебя восстанавливает?

Бег, отвечает Саня.

По выходным Саня бегает.