Читать онлайн Неокриминология. Криминология постмодерна

1.1. Понятие, предмет

Криминология (лат. crimen – преступление, греч. λογοσ – учение) наука о преступлениях, а точнее – о преступности.

Неокриминология – современное учение о «преступности», которой не существует в природе, онтологически. Точнее – наука о том, что именно государство здесь и сейчас решило считать «преступным» (включив в уголовный закон).

Неокриминология лишь последовательный этап развития криминологии (первый этап – классическая школа уголовного права, второй – позитивизм с антропологическим, психологическим, социологическим направлениями, третий – радикальная криминология и постмодернистская). Не удивительно, что мною будут употребляться оба термина, криминология – как традиционный, неокриминология лишь в тех случаях, когда надо подчеркнуть особенности этого этапа развития криминологии как науки.

Но если преступности объективно не существует (что будет показано ниже, во второй главе), то что же это за наука о том, чего нет? Ну, во-первых, есть же «наука» богословие о том, чего нет… Во-вторых, если любое государство испокон веков называет некие деяния «преступлениями», содержит многочисленный аппарат правоприменителей по «борьбе» с ними, то почему же не изучать, (1) почему государство именно эти деяния превращает в преступные, (2) сами «преступления» и то, (3) что делает государство, противодействуя им.

Предмет неокриминологии в значительной степени повторяет предмет традиционной криминологии, но с некоторыми уточнениями:

• преступность как совокупность обычных для людей деяний, но признанных государством «преступлениями» здесь и сейчас;

• факторы, влияющие на то, почему государство именно эти деяния признает преступными;

• факторы, влияющие на степень распространенности деяний, признаваемых государством «преступными»;

• преступление, как индивидуальный поведенческий акт (совершение индивидом того, что государство считает преступным);

• механизм индивидуального преступного поведения (преступления);

• отдельные виды преступлений, выделяемые по содержательному (против личности, против собственности) или иному (женская, организованная, молодежная) критерию;

• традиционно «личность преступника» (которой, правда, в принципе не существует; «в криминологии… нужно окончательно, категорически отказаться от учения о личности преступника»[8]);

• жертва преступлений (изучается подотраслью криминологии – виктимологией);

• социальная реакция на «преступность», как со стороны государства (социальный контроль, включая наказание и профилактику), так и с точки зрения различных групп (в обществе постмодерна – фрагментов, о чем будет сказано далее[9]) населения;

• история криминологии (особенно важно для понимания трансформации криминологии в неокриминологию) и история преступности;

• методология криминологии, неокриминологии и методика криминологических исследований.

Ниже будут рассмотрены не все составляющие неокриминологии. Так, мы опустим историю криминологии, которая достаточно изложена в многочисленных учебниках и трудах, а жертву преступлений оставим виктимологии.

1.2. Неокриминология в системе наук

Неокриминология, как современный этап криминологии, является, прежде всего социологией преступности. Напомним, социология изучает любые явления, существующие в обществе (социология власти, социология семьи, социология города, социология села, социология молодежи и т. п.).

Повторю мои представления об иерархии рассматриваемых наук: социология > социология девиантности и социального контроля (девиантология) как отрасль социологии > криминология как отрасль девиантологии (наряду с аддиктологией, суицидологией и другими отраслевыми науками, изучающими различные проявления девиантности – нормонарушений).

Поскольку сама «преступность» – порождение государства, неокриминология теснейшим образом должна быть связана с политологией. И, конечно же, с уголовным правом, порождением коего и является преступность (отмените уголовный закон и преступности… не станет; другое дело, что будут убивать, грабить, насиловать, но это не будут преступления).

Понятна связь с экономикой: экономика один из криминогенных ⁄ антикриминогенных факторов; наличие экономической преступности.

Культура общества, политическая культура – один из важнейших факторов криминализации ⁄ декриминализации государством тех или иных деяний. При этом культура понимается в широком смысле, как способ существования общественного человека (Э.С. Маркарян). Отсюда и культуральная криминология[10].

Очевидна связь с географией, поскольку «преступность» не одинаково распространена как между государствами (что очевидно), так и среди регионов одного государства.

Значительно сложнее, чем это предполагалось ранее, в рамках неокриминологии взаимодействие социологии, психологии, психиатрии, нейробиологии, нейрофизиологии. Не будучи в этом вопросе специалистом, отсылаю уважаемых читателей к ранее названной монографии А.З. Рыбака.

О роли математических методов исследования преступности – в следующем параграфе.

1.3. Немного методологии

Поскольку я придерживаюсь принципа относительности любых знаний, постольку (и не только поэтому) мои рассуждения о методологии (как и обо всем прочем) будут носить характер размышлений, а не утверждений.

В многочисленных (особенно диссертационных) отечественных работах до сих пор используется набор привычных методов: материалистическая диалектика, системно-структурный, формально-логический, анализ, синтез, индукция, дедукция – классический набор авторефератов кандидатских и докторских диссертаций… Но серьезного анализа применения этой методологии мне не попадалось…

Льщу себя надеждой, что упомянутые в моей «Криминологии» методологические принципы еще не устарели[11]:

• Принцип универсальности законов мироздания (универсальный эволюционизм, по Н. Моисееву).

• Принцип универсальности общенаучных методов познания действительности. Исходя из принципа универсальности законов мироздания, можно предположить универсальность общенаучных методов познания действительности (включая преступность).

• Принцип относительности знаний (релятивизм). Всякое знание о любом предмете действительности – относительно, неполно, ограничено.

• Принцип дополнительности (Н. Бор). Вышеизложенное плюс необычайная сложность даже самых «простых» («элементарных») объектов приводит к тому, что Н. Бором сформулировано как принцип дополнительности – contraria sunt complementa (противоположности дополнительны): лишь противоречивые, взаимоисключающие концепции в совокупности могут достаточно полно описать изучаемый объект.

Принципиальным (повторюсь) имеет для меня понимание невозможности познать Истину в последней инстанции. Методологическим последствием этого является признание полипарадигмальности науки. И, более того, ее исчерпанности. «Постмодернизм утверждает принципиальный отказ от теорий»[12]. Согласно Ж.-Ф Лиотару, «Наука оказывается не более, чем одной из языковых игр: она не может более претендовать на имперские привилегии по отношению к иным формам знания, как то было в эпоху модерна»[13].

Зарубежные криминологические теории постмодерна предлагают новую методологию: теория хаоса, теория катастроф, синергетика, квантовая механика, использование таких понятий, как «странный аттрактор», бифуркация[14]. Но за редким исключением (например, последствия достижения точки бифуркации, развитие идей сингулярности[15]) мне не встречалось развернутое понимание и применение в криминологии этих методов. Правда, восприятие мира как хаоса – «постмодернистская чувствительность» (W. Welsch, Ж.-Ф. Лиотар), «мы летим в самолете без экипажа в аэропорт, который еще не спроектирован» (3. Бауман) – имеет место быть с соответствующими криминологически значимыми последствиями.

Одна из характеристик общества постмодерна – неопределенность. Один из крупнейших современных российских теоретиков права И.Л. Честнов, так подводит итог размышлению о постмодернизме в праве: «Таким образом, постмодернизм – это признание онтологической и гносеологической неопределенности социального мира, это проблематизация социальной реальности, которая интерсубъективна, стохастична, зависит от значений, которые ей приписываются, это относительность знаний о любом социальном явлении и процессе (и праве), это признание сконструированности социального мира, а не его данность»[16].

Тема сингулярности нуждается в специальном рассмотрении[17]. ««Сингулярность» – это исходно чисто математическое понятие, оно означало перегиб в движении кривой, то есть резкое изменение характера ее движения. Это математический образ резкого перегиба, изменения в характере развития человечества… Сингулярность – это необратимый и необходимый резкий переход в какое – то новое качество» (К. Фрумкин).

Если максимально коротко, речь идет о постоянном ускорении циклов, этапов развития человечества. В период постмодерна (пост – постмодерна) изменения столь быстры, что где-то к 2035 году «кривая» развития может встать «вертикально» с непредсказуемыми последствиями[18]. А прогресс станет недоступен для человеческого понимания – настолько высокими будут его темпы развития. В значительной степени это связывают с появлением искусственного интеллекта. Мы уже живем в периоде (растянутой, длящейся «точке») бифуркации, когда принципиально невозможно предсказать, «что будет дальше». Это, разумеется, относится и к нашему предмету. (Вот почему наивны вопросы: а как будет развиваться преступность? Что будет в ближайшие годы с убийствами, терроризмом, коррупцией?).

Трудно сказать, насколько реалистична и точна «Сингулярность» Р. Курцвайля (Raymond Kurzweil «The Singularity is Near»), но очевидно, что технологии постмодерна развиваются по экспоненте, и человечество ждет или немыслимый сегодня, невероятный прогресс, или катастрофический конец… А может быть вначале одно, а затем второе… Вот как это видится одному из интерпретаторов предсказаний Курцвайля: «Грядут великие изменения. Созданные нашим разумом технологии изменят ход вещей в мире и это неизбежно. Мы навсегда забудем о старости и голоде, мы навсегда забудем о войнах и предрассудках. Мы станем едины со своими творениями и обретем такую власть над материей, которую цари прошлого не могли вообразить даже в самых смелых психоделических мечтаниях. Или мы погибнем, от рук себе подобны или от рук своих творений. Сегодня все еще зависит от нас, от наших действий и решений…»[19]. Зависит ли?…

Наконец, нельзя не отметить, в частности, в связи с полипарадигмальностью современной науки (если она еще все же жива), упомянутую монографию А.З. Рыбака «Криминология в человеческом измерении». Она «посвящена принципиально новой методологии криминологических исследований, основанной на открытосистемном подходе». Автором используются нейробиологические, психологические, социологические методы и теории в построении своей оригинальной концепции с непосредственными выходами на криминологические проблемы.

Большое значение в изучении преступности (что бы под ней ни понималось) принадлежит эмпирическим исследованиям, использующим различные методы (анализ статистики, анализ документов, опросы населения и отдельных его групп, интервью, наблюдение, эксперимент, а также психологическое тестирование[20]).

Все большую роль в нашем цифровом мире приобретает математический анализ предмета неокриминологии. Помню, как на одной из ежегодных европейских криминологических конференций молодой криминолог из Германии математически показал неэффективность наказания (в конкретном регионе за определенный промежуток времени).

В России математическими методами исследования хорошо владел Г.И. Забрянский[21], применяли Д.А. Ли, О.А. Олькова, И.С. Скифский, Э.Г. Юзиханова[22]. Наиболее совершенно ими владеет и применяет С. Г. Ольков[23].

2.1. Понятие преступности

Преступность – нормальное явление потому, что общество без преступности совершенно невозможно.

Э. Дюркгейм

Последние десятилетия большинству криминологов стало ясно: в реальной действительности нет объекта, который был бы «преступностью» (или «преступлением») по своим внутренним, имманентным, содержательным свойствам, per se. Преступление и преступность – понятия релятивные (относительные), конвенциональные («договорные»: как «договорятся» законодатели), они суть – социальные конструкты, лишь отчасти отражающие некоторые социальные реалии: некоторые люди убивают других, некоторые завладевают вещами других, некоторые обманывают других и т. п. Но ведь те же самые по содержанию действия могут не признаваться преступлениями.

Так, например, убийство – это умышленное причинение смерти другому человеку (ст. 105 УК РФ), тягчайшее преступление. Но ведь умышленное причинение смерти другому человеку это и подвиг, убийство врага на войне. Это же и профессиональная деятельность палача в странах, где, к сожалению, сохраняется смертная казнь. И это – легальное умышленное причинение смерти другому человеку, если совершено в состоянии необходимой обороны.

Студенты однажды заставили меня задуматься, назвав изнасилование деянием, которое всегда преступно. Мне пришлось вспомнить наличие сообщества, где это деяние входило в обряд инициации (когда девушек, достигших определенного возраста, пускают бежать, а через пару минут за ними устремляются молодые люди…). A jus prima noctis в феодальном обществе? И до сих пор в ряде стран изнасилование жены не считается преступлением.

Хищение (изъятие чужого имущества без согласия собственника) есть преступление. Но ведь существуют конфискация имущества (изъятие без согласия собственника) государством. Возможно изъятие имущества (денег) без согласия собственника по решению суда.

Осознание того, что многие привычные общественные явления есть ни что иное как конструкции, более или менее искусственные, «построенные» обществом, сложилось в социальных науках во второй половине XX столетия[24].

Сказанное не означает, что социальное конструирование преступности совершенно произвольно. Государство «конструирует» свои элементы на основе некоторых онтологических, бытийных реалий. Так, реальностью является то, что некоторые виды человеческой жизнедеятельности причиняют определенный вред, наносят ущерб, а потому негативно воспринимаются и оцениваются другими людьми, обществом. Но реально и другое: некоторые виды криминализированных (признаваемых преступными в силу уголовного закона) деяний не причиняют вреда другим, или причиняют вред незначительный, а потому криминализированы без достаточных онтологических оснований. Это, в частности, так называемые «преступления без жертв», к числу которых автор этого термина Э. Шур относит потребление наркотиков, добровольный гомосексуализм, занятие проституцией, производство врачом аборта[25]. В этих случаях жертвами являются сами субъекты соответствующих деяний.

О том, что законодатель грешит расширительным толкованием вреда, заслуживающего криминализации, свидетельствует тот факт, что, согласно букве уголовного закона многих современных государств, включая Россию, около 100 % взрослого населения – уголовные преступники (включая автора этих строк). Это, увы, очевидно для России. (И становится все очевиднее по мере бурной деятельности Госдумы…). Но и в ряде других стран ситуация не лучше. Так, по результатам нескольких опросов населения в США, от 91 % до 100 % респондентов подтвердили, что им приходилось совершать то, что уголовный закон штата признает преступлением (данные Уоллерстайна и Уайля, Мартина и Фицпатрика, Портфельда, и др.).

Между тем, преступление не является чем-то естественным по своей природе, а суть социальный конструкт, и по мнению Бенедикта Спинозы (1632–1677): «В естественном состоянии нет ничего, что было бы добром или злом по общему признанию… В естественном состоянии нельзя представить себе преступления; оно возможно только в состоянии гражданском, где по общему согласию определяется, что хорошо и что дурно, и где каждый должен повиноваться государству. Таким образом, преступление есть не что иное, как неповиновение, наказываемое вследствие этого только по праву государственному; наоборот, повиновение ставится гражданину в заслугу»[26]. Спиноза здесь ошибается только говоря об «общем согласии». Государство (власть) решает по-своему.

Позднее П. Сорокин напишет: «Нет ни одного акта, который бы по самому своему содержанию был уголовным правонарушением; и акты убийства и спасения, правды и лжи, кражи и дарения, вражды и любви, половой разнузданности и воздержания и т. д. – все эти акты могли быть и были и преступлением и не преступлением в различных кодексах в зависимости от того, кто их совершал, против кого они совершались, при каких условиях они происходили. Поэтому причислять те или иные акты по самому их содержанию к уголовным правонарушениям… задача безнадежная…»[27].

И хотя применительно к нашему предмету такое осознание было присуще еще Древнему Риму (ex senatusconsultis et plebis citis crimina exercentur – преступления возникают из сенатских и народных решений), однако в современной криминологии признание преступности социальной конструкцией наступило сравнительно поздно, зато сегодня разделяется большинством зарубежных криминологов[28]. Это четко формулируют германские криминологи X. Хесс и С. Шеерер[29]: преступность не онтологическое явление, а мыслительная конструкция, имеющая исторический и изменчивый характер. Преступность почти полностью конструируется контролирующими институтами, которые устанавливают нормы и приписывают поступкам определенные значения. Преступность – социальный и языковый конструкт.

Об этом же пишет голландский криминолог Л. Хулсман:

«Преступление не онтологическая реальность… Преступление не объект, но продукт криминальной политики. Криминализация есть один из многих путей конструирования социальной реальности»[30].

Н. Кристи (Норвегия) останавливается на том, что преступность не имеет естественных природных границ. Она суть продукт культурных, социальных и ментальных процессов[31]. А отсюда, казалось бы, парадоксальный вывод: «Преступность не существует» (Crime does not exist)[32].

Подробно обосновывается понимание преступности и преступления как социальных конструктов, а также рассматривается процесс такого конструирования в Оксфордском справочнике (руководстве) по криминологии[33].

Итак, «термин преступление есть ярлык (label), который мы применяем к поведению, нарушающему закон. Ключевой пункт – это порождение преступлений уголовным законом, который создан людьми. Преступление как таковое не существует в природе; это выдумка (invention) людей»[34].

Все так. Равно как идеи культуральной криминологии (J. Ferrel, D. Garland, К. Hayward, J. Young)[35]. Преступность – порождение культуры, непременный элемент культуры, равно как средства и методы социального контроля над преступностью. Но не пойти ли нам дальше? Точнее, вернуться к Э. Дюркгейму: «Преступность – нормальное явление, потому что общество без преступности совершенно невозможно». А теперь снова вперед: «преступное» поведение «нормально». Не в смысле – хорошо, а обычно, естественно, распространено. То, что общество (государство, власть) считает «преступным» совершается постоянно, всеми в едином процессе (потоке) нерасчлененной жизнедеятельности.

Более того, со времен Э. Дюркгейма (1858–1917) известно: «Преступность необходима; она прочно связана с основными условиями любой социальной жизни и именно в силу этого полезна, поскольку те условия, частью которых она является, сами неотделимы от нормальной эволюции морали и права… Сколь часто преступление является лишь предчувствием морали будущего, шагом к тому, что предстоит!»[36]. При этом Э. Дюркгейм ссылается на пример Сократа, приговоренного к смертной казни за идеи, опередившие его век.

Да разве только Сократ? А сожженный за «ересь» Джордано Бруно? А разделившие его судьбу Мигель Сервет и Ян Гус? А находившийся в заточении Галилео Галилей, отрекшийся от правды во избежание смертной казни? Я уже не говорю о десятках, сотнях, тысячах ученых, писателей, деятелей искусства, уничтоженных кровавым сталинским режимом. Оказывается, государство может в равной степени посчитать «преступлением» зло и подвиг, действительно опасные для общества деяния и акты великого творчества. Не случайно подобный исторический опыт обобщен в книге Б. Данэма «Герои и еретики» с главой «Наука как ересь»[37]. (Кстати, не сочтут ли уважаемые читатели мои рассуждения ересью?).

Не удивительно, что спустя 120 лет после Э. Дюркгейма современный швейцарский криминолог, профессор К.-Л. Кунц утверждает: «Общество нуждается в преступности как двигателе социальных преобразований. Общество без существенных отклонений в поведении криминального характера застыло бы в своем развитии»[38].

Давно я заметил: «С нашей точки зрения, вся жизнь человека есть не что иное, как онтологически нерасчлененная деятельность по удовлетворению своих потребностей. Я устал и выпиваю бокал вина или рюмку коньяка, или выкуриваю «Marlboro», или выпиваю чашку кофе, или нюхаю кокаин, или выкуриваю сигарету с марихуаной… Для меня все это лишь средства снять усталость, взбодриться. И почему первые четыре способа социально допустимы, а два последних «девиантны», а то и преступны, наказуемы – есть результат социальной конструкции, договоренности законодателей «здесь и сейчас» (ибо бокал вина запрещен в мусульманских странах, марихуана разрешена в Нидерландах, Чехии, некоторых штатах США, курение табака было запрещено в Испании во времена Колумба под страхом смерти и т. д.). Иначе говоря, жизнедеятельность человека – пламя, огонь, некоторые языки которого признаются – обоснованно или не очень – опасными для других, а потому «тушатся» обществом (в случае морального осуждения) или государством (при нарушении правовых запретов)»[39].

Пойдем еще дальше. Человек – представитель биологичес кого рода Homo Sapiens, который существует наряду с тысячами других биологических видов – животных, птиц, рыб. Правда, человек – наиболее хищное из всех живых существ[40]: «Человек является единственным видом, в котором борьба носит уничтожающий характер» (лауреат Нобелевской премии по биологии Н. Тинберген); «Человек отличается от животных именно тем, что он убийца» (Э. Фромм[41]). Известно, что львы нередко убивают львят, что самки богомола (а нередко и паука) убивают самцов, что иногда (не так часто, как люди) могут обезьяны в драке убить одна другую. А чем люди «лучше»? Если убийство представителей своего рода бывает в мире животных, то тем более оно распространено в мире людей. Известно, что звери нередко тащат куски еды друг у друга. А чем люди «лучше»? Стащить у другого (еду, деньги, одежду) – нормально! Ведь сама по себе «собственность – это кража» (П.-Ж. Прудон)[42]. В первобытном обществе не было понятия собственности. Убивать убивали, но не воровали – воровать было нечего, все было общее. За вышесказанным скрывается нормальность всего, что делает человек – убивает, насилует, ворует, грабит, обманывает и т. д., и т. п. Нормальность не в смысле хорошо, правильно, а в смысле – естественно, распространенно, имеет место быть.

Еще раз: сказанное выше не оправдание того, что в большинстве обществ называется «преступлением», а понимание неизбежности всевозможных поступков, деяний людей, в том числе – очень опасных для других. Да я и не одинок: «Понимание преступности как особого явления также вызывает сомнения. Она не противопоставлена обществу, а сопровождает его»[43]. Поэтому «сложившееся отношение к преступности должно быть демистифицировано. Она должна изучаться и оцениваться как имеющая подобно другим явлениям статистическую характеристику часть реального поведения (выделено мною – Я.Г.)»[44]. Демистифицировать сложившееся отношение к преступ ности – основная задача предлагаемого читателю текста.

В то же время действующее уголовное законодательство многих стран, включая Россию – избыточно и делает каждого гражданина преступником.

В одной из своих статей я заметил: «Иван Иванович Иванов – простой российский человек. Такой, как все, как большинство. Утром поехал на работу, поссорился с толкнувшим его соседом, обозвав его дураком, идиотом, скотиной (ст. 130 УК РФ, правда, декриминализированная). На работе насмотрелся сотрудниц с крестиками, наслушался разговоров о том, как надо поститься, как праздновать масленицу. И в сердцах воскликнул: «Да все это поповские сказки! Нет никакого бога!» (ст. 148 УК РФ). Устав после работы, задумал покурить кое-что. Но, будучи законопослушным, решил убедиться, что это не наркотик и не запрещенное психотропное вещество. Посмотрел соответствующий Перечень, убедился, что там нет этого. Закурил, приятелей угостил (ст. 228 УК, сочли – аналогом!). Вернулся домой отдохнул немного и поехал на другую работу, где оформлен не был, оплату труда получал наличкой. Да и налоговую декларацию, понятно, никому не подавал (ст. 198 УК).

И ведь это за один день! А за всю жизнь? Ведь и побил когда-то кого-то (ст. 116 УК), и не всегда аккуратно алименты платил (ст. 157 УК), и взятки давал из самых лучших побуждений – жену в хорошую клинику поместить, дочку в хорошую школу устроить (ст. 291 УК)»[45].

Почему ст. 148 УК РФ защищает мало кому понятные «чувства верующих» (хорошо бы знать, что это такое?) и не защищает мои чувства атеиста? Почему ст. 168 УК предусматривает уголовную ответственность за уничтожение или повреждение имущества по неосторожности (!), когда это в чистом виде гражданско-правовой деликт? (Если я нечаянно разбил в гостях вазу ценой 1000 рублей – гражданско-правовой деликт, а если ваза стоила миллион рублей – уголовное преступление?). Почему полтора десятка статей УК (ст. ст. 228, 228-1, 228-2, 228-3, 228-4, 229, 229-1, 230, 230-1, 230-2, 231, 232, 233, 234, 234-1) пытаются из элементарного потребления наркотических средств создать «угрозу национальной безопасности», поместив в места лишения свободы треть всех заключенных в России за то, что легализовано в большинстве стран Европы и Америки? Почему предусмотрена уголовная ответственность за изготовление и оборот порнографических материалов или предметов (ст. ст. 242, 242-1), когда не известно, что такое порнография? Где ее определение? Ведь это понятие крайне расплывчатое, неопределенное, исторически постоянно меняющееся. Когда-то в качестве «порнографических» были запрещены романы Г. Миллера[46], «Лолита» В. Набокова, величайшее произведение всех времен и народов – роман «Улисс» Д. Джойса[47]. Кто в состоянии с трех раз понять смысл ст. 193 УК? А «экстремистские» статьи (ст. ст. 282, 282¹, 282² УК), сформулированы таким образом, что можно пачками отправлять в тюрьму людей, неосторожно высказавших свое мнение вслух или в письменном виде (что нередко и делается на практике в современной России). Ничем не обосновано «размножение» мошенничества (ст. 159 УК) на пять составов (первоначально на шесть!). Примеры можно множить и множить. А вот когда российский законодатель очнется и очистит Уголовный кодекс Российской Федерации от шлака? Объективности ради следует сказать, что большинство уголовных законов большинства стран также страдает избытком криминализации деяний. Но мы явно впереди планеты всей…

«Преступность» была, есть и будет, пока существует государство. Преступления, как определенные поведенческие акты, деяния (убийство, изнасилование, побои, кражи и т. п.), будут всегда, пока существуют люди. А «преступны» те или иные деяния или нет – будет объявлено теми или иными государствами, пока они существуют. А не будет государства, будет некая община, – смотрите у Т. Кампанеллы (1568–1639). В «Городе Солнца» (1623) Томмазо Кампанеллы нет частной собственности, все равны, все имеют возможность самореализации. «Поэтому, так как нельзя среди них (жителей Города Солнца – Я.Г.) встретить ни разбоя, ни коварных убийств, ни насилий, ни кровосмешения, ни блуда, ни прочих преступлений, в которых обвиняем друг друга мы, – они преследуют у себя неблагодарность, злобу, отказ в должном уважении друг к другу, леность, уныние, гневливость, шутовство, ложь, которая для них ненавистнее чумы. И виновные лишаются в наказание либо общей трапезы, либо общения с женщинами, либо других почетных преимуществ на такой срок, какой судья найдет нужным для искупления проступка»[48]. Итак, в «переводе» на язык современной криминологии: определенные социально-экономические условия позволяют избавиться от деяний, ныне признаваемых преступными, но тогда общество конструирует новый набор проступков, подлежащих наказанию; при этом меры «наказания» достаточно либеральны и не связаны ни с отнятием жизни, ни с лишением свободы. Впрочем, утопия она и есть утопия…

Постмодернизм в криминологии (неокриминологии) не без основания рассматривает преступность как порождение власти в целях ограничения иных, не принадлежащих власти, индивидов в их стремлении преодолеть социальное неравенство, вести себя иначе, чем предписывает власть.

И может прав был крупнейший представитель уголовно-правовой мысли Германии профессор Х.-Х. Иешек, поставивший вопрос об отмене уголовного законодательства, несовместимого с правами человека и гражданина?[49] (Воспользуюсь случаем почтить память профессора Иешека, прекрасного ученого, с кем мне посчастливилось неоднократно беседовать во Фрайбурге, в Max-Planck-Institut fur auslandisches und internationales Strafrecht, директором – основателем которого он был). Вообще «действующая в современных условиях система уголовного права, очевидно, не способна реализовать декларированные цели, что во многих странах откровенно определяется как кризис уголовной юстиции»[50]. И «во всяком случае, должны быть по возможности уменьшены негативные последствия существования и действия уголовного закона»[51].

2.2. Основания криминализации

Но на каких основаниях государство криминализирует (объявляет «преступлениями») те или иные деяния? Почему в одном государстве криминализировано одно, в другом – другое? Почему в одном и том же государстве со временем одни деяния криминализируют, другие – декриминализируют?

Самое реальное «основание» криминализации – как пожелает государь, власть, режим[52]. «Власть, национализировав, присвоив уголовную юстицию в качестве социального капитала, пожелала, чтобы к преступлению относилось все, что она называет преступлением»[53]. Но не все так просто. Надо же внушить населению, что преступлениями объявляются те деяния, которые вредны народу, населению. Иногда, кстати, это более или менее соответствует действительности – в действительно демократических цивилизованных государствах. Хотя и в них случаются «загагулины». Что же касается государств с единоличным правителем (императором, царем, вождем) или в тоталитарных при видимости «демократии» (парламент, правительство, полностью подчиненные главе государства), то здесь уголовный закон заполняется по воле правителя или его ближайшего окружения. Не вдаваясь в оценку государственной власти в России, процитирую мнение профессора В.В. Лунеева, Лауреата Государ ственной премии РФ о современном российском уголовном законодательстве: «Российское уголовное законотворчество не имеет исторической, экономической, криминологической, социологической и сугубо научно-правовой базы и традиции. Оно неустойчиво, ситуационно, поверхностно, научно необоснованно, и, как результат всех этих пороков, не эффективно и даже криминогенно»[54]. Да, криминогенно, превращая каждого члена общества в преступника, по известному с советских времен принципу: «был бы человек, статья найдется».

И все же, каковы основания признания деяния преступным? Уголовные законы многих современных государств, основываясь на понимании преступления, как искусственного конструкта, не мудрствуя лукаво прямо ссылаются на сам уголовный закон: преступление то, что записано в уголовном законе. Отчасти по этому пути начал идти Уголовный кодекс РФ: «Основанием уголовной ответственности является совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления, предусмотренного настоящим Кодексом» (ст. 8 УК РФ). Но затем появляется «обоснование»: «Преступлением признается виновно совершенное общественно опасное (выделено мною – Я.Г.) деяние, запрещенное настоящим Кодексом под угрозой наказания» (ст. 14 УК). Вот на этой общественной опасности и зацикливаются разъяснители основания криминализации тех или иных деяний. Если деяние общественно опасно надо его криминализировать (обозвать «преступлением» и внести в Уголовный кодекс)! Но вот что понимать под «общественной опасностью»? С чьей точки зрения? Так ли уж общественно опасны приводимые выше примеры необоснованной, с моей точки зрения, криминализации деяния?

Так ли уж общественно опасна «организация занятия проституции» (ст. 241 УК РФ), которая была, есть и будет, пока существуют товарно-денежные отношения, которая была легализована в царской России, сегодня легализована в десятках стран и процветает (нелегально) в Российской Федерации под крышей организованной преступности и… полиции? Из интервью с членом организованной преступной группировки в Санкт-Петербурге:

«Проституция в Санкт-Петербурге обычная индустрия. Имеются сотни «контор» (агентства по предоставлению сексуальных услуг – авт.)… В нашем городе самые дорогие женщины в барах, гостиницах. Есть «call girls», девочки в саунах, в «центрах досуга». Так, в массажных салонах… Уличные намного дешевле». А вот краткая выдержка из интервью с офицером полиции: «– Как контроль за проституцией? – Это тоже под ментами».

Более того, в «спальных районах» Санкт-Петербурга реклама проституток висит на фонарных столбах, нарисована на тротуаре, вывешена в больших количествах на рекламных щитах. О фактической распространенности женской и мужской проституции говорилось 12.10.2020 в радиопередаче о секс-работе на «Эхо Москвы в Санкт-Петербурге». Помимо журналистов выступал и секс-работник Сергей. В 2018 г. в Москве и в 2019 г. в Санкт-Петербурге легально открылись Dolls Hotels, где сексуальные услуги предоставляют силиконовые девушки. Но можно на час снять номер за 5 тыс. рублей со вполне натуральной спутницей… А как же ст. 241 УК?

Может быть «уголовное право должно рассматриваться как последнее средство… Установление уголовно – правового запрета будет адекватным, а криминализация будет иметь достаточные основания тогда и только тогда, когда, когда потенциально возможные альтернативные средства предупреждения вреда несут более значимые социальные издержки, чем криминализация»[55].

И все же главное «основание» криминализации деяний – представление власти об их опасности для нее. Отсюда вся глава 29 УК РФ (16 составов преступлений), отсюда многие составы гл. 32 УК РФ (применение насилия в отношении представителя власти; оскорбление представителя власти; разглашение сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении должностного лица правоохранительного или контролирующего органа и др.), отсюда чрезвычайная забота о нравственности населения (6 составов в главе 25 УК РФ). А криминализация в декабре 2020 г. Госдумой многочисленных деяний, явно не обладающих «общественной опасностью» – признак лишь усиливающегося страха властей…

Добавим особенности правоприменительной деятельности. Так, ст. 138 УК РФ предусматривает уголовную ответственность за нарушение тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений. А полиция, следственный комитет и ФСБ безнаказанно занимаются прослушкой и перлюстрацией. Ст. 139 УК РФ предусматривает уголовную ответственности за нарушение неприкосновенности жилища. А полиция и ФСБ безнаказанно нарушают эту «неприкосновенность». Ст. 359 УК РФ предусматривает уголовную ответственность за наемничество. А российские наемники, включая «ЧВК Вагнера», безнаказанно действовали и действуют в Донбассе, Сирии, Ливии, Судане, Белорусии… А кто-нибудь привлекался когда-нибудь к уголовной ответственности за фальсификацию итогов голосования (ст. 142-1 УК РФ) при достоверно подтвержденной многократной фальсификации?

Именно политический режим, независимо от формы организации власти, определяет политическую жизнь страны, реальные права и свободы граждан, терпимость или нетерпимость к различного рода «отклонениям», включая преступность, и реальную уголовную политику.

Иначе говоря:

• власть, режим (через законодательный орган) решает, что именно здесь и сейчас следует считать преступлением[56];

• власть, режим определяет задачи, которые должно решать уголовное право (уголовный закон);

• власть, режим «рекомендует» законодателю структуру и объем деяний, подлежащих уголовному преследованию;

• власть, режим убеждают население – через СМИ, парламентские дебаты, выступления политиков – в целесообразности и полезности такого именно уголовного закона;

• власть, режим осуществляют через правоохранительные органы и уголовную юстицию «правильную» правоприменительную деятельность.