Читать онлайн Рачок

«Синее… размытое…. Подводное солнце… о, если б ты знало, как я люблю твои круглые, бесконечные уголки… как я люблю твою раненную, изрезанную течениями границу… Ах, я так редко молчу тебе о таких вещах… так редко пускаю пузыри к твоему теплому, угасающему свету… Я… я так не хочу тебе в этом признаваться… но я сильно – ах, если б ты знало, как сильно… как ненормально я люблю весь твой мир… и само тебя… и все твои вспышечки, пятнышки и ионы… Но, слушай! слушай еще, подожди!.. хоть я так не люблю молчать обо всем, чего рядом нету… Ведь я все равно никогда бы не смог сказать, что̀ для меня значит Твое дно… и как же сильно, как больно я люблю твою морскую слепую пучину… как я трясусь за всю эту дымную, черную пыль… всю эту холодную, мутную, точно железную воду… как мне нравится слушать дрожь дна по ночам… видеть тени китов… искать манящие фотофоры… люблю мелких рачков и всяких рыб, осьминогов и ежиков… Уважаемое солнце, я должен тебе признаться… я вижу, что тебе уже пора уходить… то есть: восходить… поэтому… может, тогда уже лучше в другой раз… я… у меня так болят глаза… мне… так тяжело… дышать… я… пра… прости меня, Солнце!.. Солнце!.. я а… … …»

Наставал новый день. Муравейники просыпались в человеческих головах, и медленно покрывалась тьмой вся восточная правая часть мирового океана. Овечки терлись шерстью о своих ослов на лугах, и лезли друг друга целовать счастливые мартышки, молекулы, вещества и губы. Совсем другое дело происходило на морском дне. Здесь, в одном из подводных городов, проснулся один из самых агрессивных обитателей этих глубин – рак отшельник. Жил он в обычной бутылке из-под вина, в толще океанического дна, на самой окраине поддонного государства. И вот – черная, черная до такой степени, что могла бы сойти за цвет или свет тьма – криво ползет по материковому шельфу. И вот уже одна из ее кривых – похожих на жидкие волосы теней неуловимо проваливается к подножию мирового моря. Ступень за ступенью в нее превращается каждая пелагиаль и наконец эта свежая живительная мгла дотрагивается до каждого божьего существа, зарытого или слитого как металл с древним подводным ложем. В бутылку рака отшельника начинает заползать ее черный – настолько черный, что становится даже как-то ярче – свет и с тяжестью начинает солить слепые пятна в его мизерных позеленевших белках для зрения. Paguroidea начинает просыпаться и будет просыпаться еще следующие пол часа. Затем встанет и потащит первую пару своих ходильных ног к угрязнителю ракового рыла. Наилит рыло и выполнит все прочие полуночные процедуры. Его домашняя пиявка, увидав, что он проснулся, первая подплывет к нему и обовьется вокруг его тощей, как спичка, шеи.

–Пиявка, ну что ты опять… Вот, бедняжка, проголодалась… я… я сам еще не ел… ладно, залезай… бедная, как же ты уродливо исхудала!..

–Аф! Это еще другие пиявки со мной дрались! Видишь – шрамы…

–Все равно ты красивая… может быть, не так, как тогда… но все равно… есть вещи такие, как бы тебе сказать?.. есть вещи, которые ничем не сотрешь, не скроешь… И что это еще за аф? А? Какая же ты у меня была красивая, хорошая… – продолжал он, гладя ее за нежную слизь. Алая кровь постепенно заплелась по воде из его красной шеи.

–Не скажу, где взяла… Ха! Или что, мы с тобой всегда только в воде жили…

–Не надо… не начинай, пожалуйста, с самой ночи… – молчал Paguroidea, глядя как его кровь клубится по прядям невидимого течения океана, – подумать только, пиявка… и это вещество, из которого состоит вся наша земная жизнь… мх, мне кажется, я уже так часто видел его за свою жизнь, что не понимаю… как без него умирают?.. без него же умирают, да?

–Конечно.

В это время зазвонила ракушка, подвешенная в прозрачной тьме, и рак, замешкаясь, поспешил замолчать на звонок:

–Алле.

–Привет. (Рак)

–У-у-у–иет… как дела?

–Привет, ты что, под водой едешь?

–У-у-у-ага… у-у-у…

–Может, тогда попозже позвонишь?

–Нет! – я уже выхожу. У-у-у-… Все! – привет еще раз!

–Не бойся течений, Медузочка.

–Как дела?

–Хо-хорошо… нормально.

–Ты где?

–Дома.

–Дома – в смысле где? В раковине?

–Э-э… нет – в бутылке.

–…Короче – ясно. Ты не собираешься себе раковину искать.

–Я… я еще не знаю…

–Ты просто сидишь дома и ни черта не делаешь.

–Подожди…

–Значит – я заберу твою клешню! Потому что, ты знаешь, зачем нужна клешня?! Она нужна, чтобы сторожить раковину! Я тоже хочу – жить и есть. И мне нужна твоя клешня, чтобы я ее переварила.

–П-послушай… мне пока самому нужна клешня…

–Зачем! если ты все равно сидишь дома?! Почему тебя не выселили из бутылки! Кто ты такой вообще! Что ты о себе возомнил! Знаешь, как мне больно, что планктон перевели на тебя! Что я Медуза, а ты Рак! Что течения тебя щадят! Что родители тебя больше любят!

У Paguroidea после слова «родители» затряслись переоподы и стали бледнеть нижние красные челюсти:

–К-какие родители?

–Наши с тобой родители!

–Мх… разве у Рака и Медузы могут быть одни и те же родители?

–Да, могут! И слава Сигу, пока еще есть! Что это за иль вообще! Как еще течения не смыли тебя! Почему отец пересылает тебе планктоны?!

–Какой отец? – смолчал рак, и жаркие пузырьки пота побежали из-под его клешней вверх.

–Ты что, издеваешься?

–Пиявка, ты слышишь, что она молчит?.. я не понимаю… какой отец?.. разве у рыбы может быть отец?

–Я с тобой молчание веду вообще-то!

–…П-Пиявка, я не могу… за, забери это от меня… слезь! я не могу… я… а-а… д… дай… Пиявка!

Paguroidea схватился клешнями за шею… сделал несколько косых шагов и упал, разбив голову о стеклянный осколок.

Наставал новый день. Муравейники просыпались в человеческих головах, и медленно покрывалась тьмой вся восточная правая часть мирового океана. Овечки терлись шерстью о своих ослов на лугах и лезли друг друга целовать счастливые мартышки, молекулы, вещества и губы. Совсем другое дело происходило на морском дне. Здесь, в одном из подводных городов, просыпался один из самых агрессивных обитателей этих глубин – рак отшельник. Жил он в обычной бутылке из-под вина, в толще океанического дна, на самой окраине поддонного государства. И вот ночь – ночь черная, как чернильный цвет, черная как обсидиан, растворенный по всему монотонному, громадному хаосу мнимых струй этого безмолвного мира. Черная как чернила Incirrina, как звездное небо, с которого стерли атмосферу и всю ее синюю, завораживающую лазурь. И вот – эта древняя, первозданная темнота расстилается по всему подножью планеты, простирается по ней словно мертвый спрут – огромная мать, отдавшая все свои соки первому, только что выхоженному потомству. Просыпается весь этот немотствующий рай, чуя как свет покидает их тяжкий, подводный воздух. В этих сокровищах – шедеврах безустальных водяных рукавов, круговоротов струй и вечных течений – живет самая невообразимая живопись эволюции на Земле.

Живет миллионы лет и проживет еще миллиарды. Кирпичик, мозаика беспамятных химических мастеров, текущих вперед не чувствуя места и времени. Когда-нибудь один из их безотчетных живых изразцов выпадет из этой тупой летописной плиты и полетит вниз – в истоки их самых глупых и древних страхов. Когда-то даже для того, что спало и не хотело миллиарды лет, станет слишком много стремления и страха.

Рачок проснулся на лунной заре. Столбы белого света сочились из тех мест на стене, где ил еще не успел облепить его однокомнатную бутылку. Вот, он всплывает наверх и начинает стаскивать с себя рваное посидониевое одеяло. Еще около часа пройдет, пока он будет вставать. Обратите внимание, Paguroidea выползает из бутылки наружу и совершает повседневные гигиенические процедуры. Видите, как он трется о придонный коралл? Затем Отшельник заползет обратно к себе в бутылку, которую умело прикроет вот этой морской стрекозой. Кинувшись к круглому желобку вокруг бутылочного дна, он начнет жадно набивать свое брюхо моллюсками и подводными клещами. В этот момент другое подводное существо, – Пиявка, опустошая, приблизится к его испитому панцирю.

–А, Пиявочка, это ты… – промолчит, глядя ей в лицо, Рак, – ах, ты моя прелестная старушка…

–Рачок, отстань!.. в смысле… я хотела смолчать… о, ну только не надо, ладно, так смотреть сразу!.. достал уже со своей старушкой… разве мы хоть на каплю старые?.. мы… мы с тобой еще очень молоды…

–…Эх…

–Согласись. Можешь хоть раз согласиться? А не просто закрывать рот?

–…Нет – молодость это не то, про что ты молчишь.

–Вот же а… я поражаюсь: какая же ты вонь все-таки.

–Я вонь?

–Ну, а кто, я? Ты можешь хоть раз ответить нормально. Без вот этой вот твоей какой-то глубокой мысли?..

Зазвонит ракушка.

–Не бери!

–Почему?

–Я сказала: не бери!

–Отплыви… Это, наверное, Медузочка…

–А-а-а-а!!! Не-ееет!! Не дам ракушку!.. Меня это все уже достала-а!..

–…А… э… у тебя пузыри… что?.. что случилось?

–Я не мугу даг больже-еээ!!

–Тихо, Пи… Пиявочка, что случилось?

–Не могу, не м-гу! Ахы-ыы!!

–Я должен взять.

Опять зазвонит ракушка.

–Дай.

–Не дам!

–Пиявка, отпусти!.. она… она моя…

–Нееет!!!

–Д, пошла вон! Ты!!..

Он ударит ее клешней. Пиявка отскочит и ударится об осколок стенки. Пойдет кровь.

–…Э… А!.. Пиявка!!.. Что я наделал?! Пиявочка!..

–Ахы-ы-ы!!

–Пиявочка!.. кошечка… моя маленькая… это я… опять останется шрам… я виноват… опять шрам – из-за меня ты такая… что мне… если бы я… ты была бы всех красивее…

Paguroidea начнет задыхаться.

–Пиявка, я не… … мне… так тяжко… так… а…

Наставал новый день. Муравейники занимались в человеческих головах, и медленно покрывалось тьмой все восточное полушарие синего мирового озера. Овечки терлись шерстью о своих ослов на полях и лезли друг на друга целовать счастливые щеки, переносицы, века и губы. Но совершенно другая, не похожая на всю эту верхнюю – другая жизнь кружилась и мучилась тысячи лет на ослепшем морском дне. Здесь жили по праву одни из самых чудесных и невообразимо красивых созданий Земли. Миллионы лет и кубических метров вод скрывали от живой души их тайное, божественное очарование. И вот – за одно мгновение, насколько безумно стал красив мир, который и до скончания времен не ждал ни одного за собой свидетеля. И вот – темнота… темнота настолько присущая, что уже никогда не выколет в себе белые глупые дыры. И вот, ночь – ночь настолько счастливая, что уже никогда не будет пугать своих собственных, изумленных детей. И вот – линия, столь бесконечная, что уже не обрывается лишь с одного конца, и на все, что было с другого, не закрывает свои черные, черные словно аккабар веки. В этих местах течет одно из самых агрессивных и безупречных веществ на Земле. Вещество, родившееся в недрах древних звезд. И заставляющее нас так глупо любить все далекое и чужое. Сколько дыма свивали здесь его алые, цветущие рукава. Сколько слитого развело его тонкое завихрение.

И вот – рак, красный, как капилляр в белом прекрасном глазу – маленькой своеобразной планете самых больших миражей на Земле. Рак просыпается в ответ на вибрацию, вызванную подводным землетрясением. Первой из бутылки появляется его красная, конечно, не такая красная как кровь клешня. Около полутора часов еще он будет вставать. Вывалив кривые, бессильно-подкошенные пары ходильных ног, он поползет добывать себе пропитание. Просидев в засаде еще около трех часов, он поймает морского червя и понесет к себе в логово свою добычу. В этот раз удача улыбнулась ему и теперь он полакомится на славу. Заплывя в бутылку, он подставит свою тощую изодранную шею Пиявке.

–М! Рачок!.. Какой червь!.. Давай, быстрее… ты сам его поймал?

Paguroidea упадет на дно.

–Фу… нет, я не хочу…

–Что?

–Фу.

–Что? Ты не хочешь?.. Что!

–Пиявка, отстань… я… Господи, я так хочу поесть… но…

–Что?

–Нет. Я его не буду. Ну… ну, почему червь! Я.. я же хотел планктон!

–Ну… ну а что? ты не поймал или что?

–Нет… я уже поплыл, уже решил… а потом…

–Все. Не важно! Забудь об этом!.. Садись!

–Фу, Пиявка-а…

–Да что-о!

–Это… это же червь… живой червь – фу!

–Неет. Уже не живой! Нет.

–Пиявка, я не могу… гадость… фу… сколько я не ел?.. Пияшка, я сейчас умру… опять мухи…

–Ка-какие мухи, Рачок? Как мухи?! Я… сейчас отлеплюсь… тебе из-за меня плохо!

–Мх, Пияшка-дурашка… разве мне может быть из-за тебя?.. …а-а…

Задрожит ракушка в воде.

–Пиявка, подай. Кто это нам звонит?

–…

–Пиявка…

–На.

Paguroidea ответит на звонок.

–Алле.

.тевирП-

–А, Медузка, это ты!.. Здорова.

؟оньламрон …как мат ыт мэ-Э .тевирП-

–Да.

.ьтанзу алетох отэ окьлот я …ондал ун ,А-

Звонок завершится.

–Чего она хотела? (Пиявка)

–Ничего.

–Ну вы же о чем-то молчали…

–Да. Она хотела знать, продолжаю ли я еще мою жизнь.

–И все?

–Да.

–…Про клешню не смалчивала?

–Нет.

–Почему… почему ты ей не скажешь, зачем тебе клешня?

–А зачем она?

–Понятно… опять придуриваешься.

–Пиявка, послушай, я не могу отдать потому что… ох… моя клешня, она никому не принадлежит… нельзя… живое существо, ткань она не может быть чьей-то… рыба рождается под водой, но рыба не принадлежит воде… я не могу дать тем, кто начинает просить, потому что… просьба предполагает долг, нехватку, но рыба рождается по воле случая… когда-то она узнает, как вода голуба… как море колышется у поверхности синего неба… узнает, что она свободна в 6-ти направлениях и никогда не боится высоты… когда-то за все эти дела ей придется платить, но тем дороже тогда, тем роднее они для нее станут… и придет время, рыба захочет отдать – отдать и вещам, и другим рыбам… она почувствует, что должна… Ну, вот, рыба чувствует, что должна, но она молчит… и никакое движение рта не может этот долг выразить. Я, понимаешь, не хочу, Пиявка, без этих долгов… Я не хочу спать по дням, не хочу всей этой водяной планеты… я не хочу, чтобы рыба обманывалась…

–Рачок, я… ты так много молчал, так красиво молчал о воде… ты – целыми д-ночами только о ней и молчишь… т, ты ни слова ни смолчал о, об-бо мне… ни одного ласкового единого слова… т, какой же ты, как мне тебя жалко. Ты думаешь, ты нужен всей этой воде. Эта вода будет стонать по тебе, когда ты засохнешь. Эти течения будут грустить по тебе, выть по тебе, повторять твое имя. Ты не боишься, что ты просто провалишься в падину – времен, веков! Ты молодой, красивый рак. Так что еще тебе в жизни надо? Ты думаешь, эти течения будут помнить твою красную, шершавую кожу?.. твою правую клешню, твое дыхание по дням…

Paguroidea начал задыхаться. Пиявка:

–Д, что такое опять? Что! Умри уже, умри или живи! Нормально живи! Сколько можно уже меня мучить, себя мучить!.. а-а-а… а-а.. нет моих больше сил!..

–Сиг, убей меня ради Бога.

–Жизнь-смерть, третьего не дано, жизнь-смерть, третьего не дано…

–Equilibrium…

Зазвонит ракушка.

–Это мне… я должен ползти…

–Кто это?!

–Я должен идти.

–Кто это!!

–Поплыли со мной, если хочешь.

Пиявка припала к брюху Отшельника, и он еле-еле поволок ее на морское дно.

…

Прекрасная погода стояла на морском дне. Тени от кривых наложений волн светло отражались на придонной пустоши. Рачок волок свои обескровленные ноги вперед, чувствуя, как приятно они утопают в рыхлую морскую пыль. Вздутые весла косо торчали из дна и освещали воду маленькими кулонами фотофоров, которые оставил косяк электрических рыб. А теперь посмотрите на лодку, которую обползает этот рак. Она лежит килем вверх, чтобы в ней могли жить рабы. Пару ночей назад эта лодка досуха высохла в результате самовоздутия кислородных, оставленных без доступа воздуха пузырей. Теперь от нее остался только черный фундамент из сажи, за которым вряд ли можно узнать прошлый роскошный дом. Все рыбы в момент высыхания соседней лодки инстинктивно начинают покидать свои логова и убежища. Этот красный рак из рода Отшельников тоже стал уползать, несмотря на то, что в бутылке находились немалые запасы планктона. Даже эту пиявку, паразитирующую на его панцире, он оставил там. Теперь опасность миновала, но рыбы и членистоногие все еще продолжают оплывать эту лодку стороной и не рискуют испытывать удачу.

Высыхания на морском дне довольно частое явление. Чаще всего высыхают лодки, деревянные клетки и короба с ящиками и засухоопасными частями ушедших на дно кораблей, в которых специально торгуют воздушными пузырями. Многие водоплавающие используют пузыри для уборки хат, в гигиенических и декоративных целях. Зачастую пузыри идут у рыбы прямо изо рта, но их не стоит путать с пузырями, несущими сухость и разрушение.

Это была одна из первых ночей, когда после зимнего сезона у поверхности океана появились белые стаи морских китов. Проползя пару десятков метров от своей бутылки, рак начнет пересекать моржовый шлях. На месте посадки в моржей никогда не бывает рыбно. Морж не остановится, пока какая-нибудь рыба не поднимет плавник. Килька поднимает плавник, и морж тормозит. Paguroidea заплывает к нему за спину вслед за килькой. Рыбы сидят неподвижно и делают вид, что не замечают других рыб. Многие рыбы, готовящиеся к откладыванию икры, надевают брачный наряд. Каждая рыба обязана заплатить за проплыв на морже, поэтому отшельник вскоре подбирается к уху моржа.

–Сколько проплыв?

–40 планктонов.

–Э-эм… у меня наличного планктона нет, есть только в банке, то есть: в бутылке… в банке я больше не живу.

–Ничего. Я принимаю Морской мухомор.

–…Видите ли, у меня нет морского мухомора. Я не успел… я-я…

–Ничего. Можете перелить мне из пустого в порожнее. – смолчал слишком громко морж, и некоторые рыбы даже повернулись, чтобы увидеть.

–Ох… можно, да?.. спасибо, – начал Paguroidea, уже начиная переливать, – или, может, хотите, я вам хексель или чек напишу, а вы потом…

–М-м? Кет? Я не ем кет – я морж!

–Да нет, я говорю: чек, чек вам на водоросли напишу на 40 планк, а вы потом приползете ко мне, и я вам из бутылки выдам, ну или вот, напишу свою частоту, провибрируйте – я к вам сам приползу, если надо.

–Не знаю, молодой рак… некогда будет к вам ползать. А планктон нужен. В наше время все есть: дно есть, лодки есть, кальций есть, только планктона не хватает.

–Ну… можете сразу обменять чек на то, что вам нужно, у более быстроходных рыб… они всегда смогут приплыть ко мне, я им выдам по чеку.

–М-м… ну, хорошо, давайте. Я сначала хотел, чтобы вы мне из пустого в порожнее перелили, но у меня там пока достаточно…

–Еще можно вас помолчать… чтобы вы и другим рыбам рекомендовали прямо по векселю и расплачиваться… потому что… ну, я живу далеко… и потом… если будут на окраине дна, я им это все сразу же смогу выдать… можете так же смолчать, что я у вас этот чек вполне за услуги на месте и обменял, и они тоже смогут так же.

–Что-то вы темните. Чек есть, а планктона нет.

–Да почему нет? Чек и есть планктон, его можно обменять в любую минуту.

–Ну, это да, да…

–Не удобно с собой планктон носить. Всегда проще расплачиваться бумажкой.

–Все равно получается, что водоросль есть, а планков-то, планков живых нету! Откуда я знаю, сколько там у вас в банке лежит? Может, там ничего и нету, а, может, там в тыщу раз больше… я еще к вам должен плыть, вы мне тогда за джоули на дорогу 10 планков хотя б накиньте.

–Хорошо, я 50 напишу.

–А вообще, молодой рак, раз уж такая ситуация, что водоросль есть, а планков нету. Што уж рыбу валять – дело ведь и не в самой водоросли, дело – в цифрах.

–В цифрах?

–Да. Вы бы мне сразу цифру там побольше бы написали, я бы поплыл и обменял бы себе до Атлантического бугра. К вам бы потом прибрались с этой бумагой, а я бы вам всю необходимую разницу и выдал.