Читать онлайн Акт неповиновения

Сегодня мне приснился один день на Земле…Первый сон в моей жизни. Я не помню, чтобы до этой ночи когда-нибудь видел сны.

Это место сводит меня с ума своим великолепием. Я словно стою на краю света, не в силах пошевелиться и отвести взгляд. Над моей головой висит низкое пурпурное небо, освещенное заходящими лучами солнца. Северо-западное побережье Тихого океана раскинулось на сотни километров вперед. И создается такое впечатление, что даже там, где мой взгляд не может уловить ничего, кроме расплывчатого очертания, береговая линия не заканчивается, а лишь извивается, образовывая знак бесконечности. В этом месте, где, кажется, заканчивается наш мир, ощущается невероятная свобода и обжигающее чувство одиночества, которое нельзя заглушить ничем.

Я словно забрел сюда в своих снах совершенно случайно, запутался в сновидениях, и это единственное место, куда смогло забросить меня подсознание.

И тут я просыпаюсь…

Откуда же моему подсознанию было знать это место, если я ни разу в своей жизни не видел его? Если мои ноги ни разу не ступали на нежный берег Тихого океана, мой взгляд ни разу не скользил по низкому небу, висящему над головой. Я ни разу не вдыхал терпкий запах взволновавшегося ветра, ни разу не ощущал свободу, полную свободу, не обремененную абсолютно ничем.

Или я просто не помню?

Голова начинает болеть, и я поднимаюсь с жесткого матраса. Кровать скрипит, и я прикусываю губы. Когда ноги ощущают дьявольский холод полов, я понимаю, что уже нахожусь в вертикальном положении, но не чувствую, как делаю первый шаг, а следом второй. Голова нестерпимо болит, и я закрываю глаза. Иду на ощупь по своей небольшой комнате, которую мы делим с товарищем. Я почти каждую ночь просыпаюсь от ужасной головной боли, но ни разу за все эти годы, мне не снились сны.

Умываюсь холодной водой, пытаясь вернуться в реальность. Открываю глаза и окидываю взглядом помещение. Если бы я не знал, что в углах стоят металлические кровати, из стены по правую руку торчит небольшой кран, плюющийся соленой водой над ржавым умывальником, а впереди виднеется тяжелая железная дверь, то все эти серые предметы стали бы просто однородной невзрачной массой.

Я до боли сжимаю глаза, чтобы голова прояснилась, желая осознать реальность происходящего после дурманящего сна.

– Что с тобой? – Спрашивает мой товарищ по комнате.

Это первая ночь после его выписки. Он больше двух недель провел в госпитале после полученной травмы. А я эти две недели просыпался по утрам, чувствуя непреодолимое одиночество. Пустая серая комната заполняла всю мою душу и мысли, я чуть ли не сошел с ума.

– Все в порядке, Лео. – Я подхожу к его койке и похлопываю его по плечу. – Доброе утро!

– У тебя вид хуже, чем когда-либо, – замечает Леонид, просовывая ноги в ботинки. – Опять головные боли?

– Скорее приятный сон, – улыбаюсь я.

– Ты говорил, что вчера опять отказался от успокоительного напитка за ужином. Поверь, спалось бы легче. Я уже это тебе третий день подряд вбиваю в голову…

– Лео, я видел сон, – снова произношу я, делая ударение на последнем слове.

– Сон? – Мой товарищ приподнимается и подходит ближе ко мне. – Какой сон?

– Я видел Землю.

Лео фыркает, будто не верит моим словам. Он хочет еще что-то сказать, и уже открывает рот, но его прерывает голос, разносящийся из громкоговорителя.

– Третья группа: 5 минут на подготовку к выходу в столовую. По истечении назначенного времени всем построиться в холле. Время пошло.

– Третья? – Переспрашиваю я, быстро хватая свою куртку. – Мы, похоже, проспали, Лео.

– Наша группа уже в столовой! – Выкрикивает мой товарищ. – Здорово нам влетит за опоздание.

Мы пулей вылетаем из своей комнаты и, перепрыгивая ступени, быстро спускаемся по одному пролету за другим.

Третья группа уже выстроилась в длинную колонну у двери в столовую. Мы пытаемся протолкнуться вперед к самому входу, чтобы посмотреть: не осталось ли там еще кого из наших.

– Робби, – окликает мой товарищ темноволосого парня из нашей группы, стоящего в самом начале очереди.

Я выдыхаю, когда вижу, что еще есть шанс пройти в столовую без опозданий.

– Ты ведь занял для нас, Робби? – Спрашивает Лео, нагло протискиваясь вперед.

– Еще что! – Кидает Ростислав, не взглянув в нашу сторону. – Идите в конец очереди.

– Но ты последний из нашей группы, – прошу я, делая шаг вперед, – пожалуйста, дай нам пройти с тобой.

– Ведь нас накажут! – Вспыхивает Лео.

– Это уже не мои проблемы. – Равнодушно отвечает Ростислав.

– Вот черт! – Лео поворачивается ко мне, и я грустно вздыхаю.

– Надеюсь, твой сон был действительно хорош и стоил всего этого, – иронически подмечает он.

Мы уже собираемся уходить в конец очереди, как я слышу голос девушки около себя.

– Я для вас заняла, – произносит она, делая шаг назад, чтобы пропустить нас с Лео вперед. Она стоит сразу же за Ростиславом, а поэтому, должно быть, услышала разговор.

– Спасибо Вам большое! – Выдыхаю я, глядя на нее.

Девушка улыбается. Ее большие васильковые глаза, совершенно сказочного цвета, становятся еще более глубокими, темно-синими.

– Спасибо. – Произносит Лео, по-дружески кивая.

– Следующий. – Разносится голос из столовой. И Лео подталкивает меня вперед, чтобы я заходил.

Здесь с расписанием строго. У каждого – свое место, свое время и своя определенная очередь. Мы с товарищем берем по большой металлической тарелке и подходим к длинным ржавым столам с такими же скамьями, где заканчивают завтрак наши товарищи, группа, от которой мы сегодня отстали. Все едят в полной тишине, пока еще сонные, не пришедшие в себя после воя сирены.

Сиреной мы называем наш будильник. Здесь все просыпаются строго по нему. Через громкоговорители вылетает странный звук, больше похожий на вой сирены при эвакуации, а не на будящий людей звук. Но мы уже к этому вполне привыкли. В конце концов, это не самое страшное. Некоторые даже в шутку подмечают, что сирена стала новым другом, на которого можно положиться по утрам и знать, что в одну и ту же минуту он тебя точно разбудит. И я до сих пор не могу понять, как мы сегодня проспали и совершенно не услышали надрывный и раздирающий душу вой. Должно быть, Лео привык к больничному режиму, где спать полагается аж до девяти утра, а меня не отпускал чудесный сон, от которого я был не в силах оторваться.

Лео морщится, глядя на полную тарелку перловки.

– Постоянно одно и то же, – кисло произносит он, размазывая кашу по тарелке.

– Не жалуйся. – Подбадриваю я его. – Нам, можно сказать, повезло, что мы вообще здесь оказались. Ты же помнишь: далеко не многим удалось спастись с гибнущей Земли.

Время завтрака пролетает мгновенно, и я не успеваю понять, как я уже оказываюсь на пути к теплицам, которые располагаются по всему периметру нашего акваполиса около прозрачных стен города. Мы находимся на дне самого огромного океана на Земле под толщей темной непроглядной воды. Именно здесь расположилось наше убежище. Здесь Человек нашел пристанище после Последней Войны, которая разрушила всю земную поверхность.

Отчетливо помню первые годы, когда мы были не способны в новых условиях вырастить себе пищу, когда еще не понимали, что пришло время, когда надо трудиться круглосуточно, без права на отдых, без права на усталость. Теперь мы превратились в солдат, которые лишь повинуются приказам. После годового голода, когда на завтрак нам выдавали ложку кислой каши, а на ужин одну гнилую морковину, все мы научились работать. Здесь нет места ни ленивым, ни хитрым.

Я иду по узкому темному коридору, пока ворота не распахиваются и не выпускают меня из огромного серого корпуса. Далее мой путь лежит по извивающимся дорожкам прямо к теплицам, где я и проведу сегодня весь день.

Все идут гуськом, не роняя ни слова. Нас сопровождают люди с автоматами на плечах. Они обычно лишь запугивают, чтобы никто не вздумал ни ускользнуть от работы, ни украсть что-то из теплиц, но иногда и обстреливают, чтобы в строю соблюдался порядок.

Несмотря на тот факт, что мы уже здесь несколько лет, я не могу похвастаться тем, что знаю хорошо кого-то из ребят, хотя уверен, что никто похвастаться этим не может. Мы не привыкли знакомиться и дружить, испытывать симпатию и ненависть. Приучившись отодвигать чувства на второй план, мы даже почти разучились разговаривать и проявлять заботу.

– Группа 137 готова? – Спрашивает темнокожая женщина с короткой стрижкой и татуировкой на шее. Это Регина. Она главная в теплицах. Мы все должны ее слушать. Мой взгляд падает на ее татуировку. Мне всегда было интересно, что там изображено, но я никогда не мог хорошенько разобрать изображение. Кажется, это какое-то растение. А, впрочем, неважно…

Все строятся вдоль теплиц, и Регина громко командует.

– Все по своим местам! Сегодня никаких изменений. Работаем как обычно. Есть вопросы?!

Молчание…

– Тогда за работу!

И мы, как часы, как хорошо отлаженный механизм, принимаемся исполнять указания. Я иду в самую длинную из теплиц. Туда, где растет картошка. Конечно, все в теплицах находится под искусственным освещением. И чтобы хоть что-то могло вырасти, мы каждый день добавляем такой ассортимент химии, что даже самому искусному садоводу такие названия и не снились.

Все работают молча. Лишь изредка кто-то перекидывается парой фраз. Иногда звучат просьбы. Кто-то потерял лопату в груде земли, кто-то порезал палец или поломал лист у растения.

Я вскапываю землю с такой скоростью, что не замечаю, как пролетают 140 минут. Когда приходится снова разогнуть спину, то чувствую, как в висках пульсирует кровь, голову изредка словно прокалывают огромными иглами, и перед глазами пробегают черно-белые пятна. Но даже, несмотря на это, в углу я могу различить чью-то фигурку. Девушка прижалась к краю теплицы и вздрагивает. Странно, что же такого могло произойти здесь, чтобы вывести ее из равновесия. Я не привык видеть, как человек показывает свои чувства: страх, ненависть, любовь, растерянность, одиночество. В нашем мире им нет места, мы почти никогда не говорим, что устали, почти ни разу никто не отказывался от работы, а тем более не показывал того, что тревожит его изнутри. Но эта девушка не осознает своих действий. Она словно рассудком отошла в другой мир, и только тело извивается в судорогах.

Я оглядываю теплицу, но привычный часовой механизм работает также слаженно. Только несколько парней в дальнем углу теплицы бросают на девушку презрительные взгляды, кто-то смеется, но не отрывается от работы, а остальные и вовсе не замечают ее. Я со всей силой втыкаю лопату в землю, и она разрубает что-то на куски. Картошка…За это накажут. Обычно наказывают. Но я не останавливаюсь, и не оглядываюсь назад. На каждой лопате датчики движения и жучки. Она уже послала сигнал, что я покинул место работы, а когда еще и разрубленную картошку найдут… Но мне сейчас, честно, не до картошки.

Дойдя до девушки и опустившись на корточки, чтобы быть на одном уровне с ней, я замечаю, насколько бледным выглядит ее лицо. Под глазами сине-алые пятна, на шее огромный порез. Он выглядит жутко. Видимо врачи как попало зашили рану, а поэтому кожа по краям сморщилась. Волосы девушки угольного цвета, но они настолько жидкие, что едва можно различить косу, в которую они тщательно заплетены.

– Здравствуй. – Протягиваю я, касаясь ее плеча. Девушка вздрагивает, но глаз не открывает. – Я решил, что тебе стоит помочь подняться.

– Так заметно, что я сижу? – Ее голос очень низкий и хриплый. Он абсолютно ей не идет. Глаза медленно открываются, и я замечаю, насколько нежные и красивые у нее черты. Черные брови, длинные ресницы и янтарные глаза.

– Я случайно заметил. – Улыбаюсь я, предлагая ей руку, чтобы подняться. – Я раньше тебя в наших теплицах не видел, да и в столовой тоже…

– Я новенькая. Меня прислали из первого акваполиса в ваш вчера ночью.

– Вот оно что. – Недоумеваю я. – Мне как-то приходилось слышать, что существуют и другие морские города, кроме наших, но я ничего не знаю про них.

– Считай, тебе повезло.

– Ты это о чем?

Она пожимает плечами.

– В нашем мире всего шесть акваполисов, но лучше про них не знать, а тем более не появляться там.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что была в одном из них, и там обращались с нами неважно.

Мне не нравится ее пренебрежительный тон. Мы единственные люди, которые были спасены с гибнущей Земли, единственные, кто получил право жить и неважно в каких условиях. Я не привык задумываться, как с нами обращаются. Но эта девушка явна часто думает об этом.

– Даже, несмотря на то, что в вашем акваполисе вы работаете с утра до ночи под конвоем, живете строго по расписанию, с вашим мнением ни разу здесь не считались, – эта жизнь в сотни раз лучше, чем там, откуда меня перевели…

– Я не хочу продолжать говорить об этом. – Отрезаю я, помогая ей подняться. – Нам дали право на жизнь и этого достаточно. Мы живем только благодаря тому, что были спасены.

– А ты уверен, что нас спасли?

Она поднимает глаза и впивается в меня пристальным взглядом. Но я молчу, не желая продолжать эту тему. Девушка видно сошла с ума и просто не понимает, о чем говорит, она не осознает того, что льется с ее уст, льется, словно раскаленное масло, готовое поджечь все вокруг.

Сегодня обедать мы сели за один стол. Моей новой знакомой стало гораздо лучше сразу, как только мы ушли из теплиц. Она сказала, что ей стало плохо в теплицах из-за того, что она не привыкла работать в такой жаре. Но я не особо поверил этой отговорке. Аксиния, так зовут эту девушку с угольными волосами, явно о чем-то просто не хочет говорить, а я не стал допытываться. Обеденное время продлится ровно 20 минут, а потом снова надо возвращаться на свои рабочие посты. Аксиния сидит практически неподвижно и смотрит в свою тарелку, в которой плавает кусок гнилой морковки. Так называемый суп. Мне повезло больше. У меня оказался кусок картошки, при том совершенно хорошей.

Лео подсаживается рядом и кивком головы приветствует девушку. Она отвечает грустной улыбкой.

– Ты новенькая? – Спрашивает Лео, с интересом разглядывая девушку.

– Это Аксиния. – Спохватываюсь я. – Мы теперь вместе работаем в теплицах. А это…

Я поворачиваюсь к девушке.

– Это Лео, мой друг.

Аксиния с улыбкой протягивает ему руку.

– Очень приятно.

Лео крепко пожимает ее. Он берет со стола свой пакетик черного чая, который лежит около его кружки с кипятком, а потом тянется за моим. И оба засовывает себе в карман. Окинув быстрым взглядом Аксинию, он обращается к ней.

– А ты будешь пить чай?

Девушка недоуменно смотрит на него, а затем поднимает брови и с улыбкой произносит.

– А зачем ты их собираешь?

– Ооо, – протягивает Лео, глядя на нее с изумлением, – когда-то я тебя угощу.

Он быстро съедает свою тарелку супа, а я к своей еще даже не притронулся. Не понимаю, как Лео ухитряется есть такой горячий суп так быстро, особенно, если считать, что передний зуб у него выбит. Я не знаю, когда это произошло, но, когда мы познакомились, уже было так. И это, по-моему, ему даже идет. Аксиния смотрит на свой скудный обед и тяжело вздыхает. Она тоже еще не приступила к супу.

– Хочешь, поменяемся? – Предлагаю я, протягивая ей свою тарелку.

Мы выходим из столовой по общей команде. Но, к большому удивлению, в коридоре толпится много людей. Обычно такого беспорядка здесь не допускают. Эта предыдущая группа уже пообедала и должна была вернуться к работе, но почему-то столпилась здесь. Я вопросительно смотрю на изумленного Лео.

– Что это происходит? – Шепчет он мне на ухо.

Я замечаю, что люди столпились около какого-то предмета, лежащего на полу.

– Искатели жемчуга уже должны были давно отправиться на работу, – хмурится Лео. – Это же их группа, верно?

Я киваю.

Искатели жемчуга – самая желанная работа во всем нашем аквамире. Они опускаются на неизведанные глубины в поисках этого сокровища природы. Я всегда смотрю на них с легкой завистью и гордостью за них самих. Наверное, это единственные люди, которые хоть немного свободны в нашем суровом мире.

Лео, по своему обыкновению, желая везде быть первым и все знать, протискивается вперед, чтобы поглядеть, что происходит. Я стараюсь протиснуться за ним, как чувствую, что чья-то рука крепко хватает меня за рукав.

Я оборачиваюсь. Аксиния смотрит на меня сильно распахнутыми глазами.

– Не ходи туда! – Шепчет она. Ее красивые глаза наполняет какой-то невидимый прежде страх.

– Ты видела, что там? – Спрашиваю я, придвигая ее ближе, чтобы говорить настолько тихо, насколько это возможно.

Она качает головой в знак одобрения.

– Что? – Мягко спрашиваю я, глядя ей в глаза.

Она притрагивается к своему длинному порезу на шее и проводит по нему кончиками пальцев.

– Это. – Выдавливает она.

Окончательно запутавшись, я поворачиваюсь и со всей своей быстротой протискиваюсь вперед к неизвестному черному предмету на полу. А когда мои глаза оказываются достаточно близко, чтобы разглядеть этот предмет, то по всему телу пробегает мелкая дрожь. Я вижу труп мужчины. Измученное, истерзанное тело предыдущего старшего искателей жемчуга. Он лежит, сжавшись в комок без движения. На его шее огромная кровоточащая рана, рубашка изодрана в клочья, и из-под нее выглядывает синяя кожа с многочисленными отеками. Я силюсь отвести взгляд, но не могу. Около трупа валяется табличка, каждая буква выглядит так, словно эту надпись писали множество людей по одной букве. Надпись гласит: «За воровство стоит платить». Труп частично прикрыт черной простыней, из-под которой немного, почти незаметно, высовывается обрывок исписанной бумажки. Я подхожу ближе и как бы невзначай наклоняюсь за ней. Голова начинает кружиться, в висках сильно стучит кровь. Я корю себя за излишнее любопытство, но все же беру записку, которая предназначалась не мне. Не разбирая надписи и не понимая, что вообще происходит, быстро комкаю бумажку в руке и крепко ее сжимаю в ладони.

Люди постепенно начинают расходиться. Лео стоит в другом конце коридора и что-то спрашивает проходящих мимо искателей, которые неохотно кидают пару слов. Я ищу глазами Аксинию. И замечаю ее, прислонившуюся к стене. Она сжалась в комок. Ее глаза стали красными и воспаленными, хотя и остались сухими.

Я подхожу к ней ближе. Мой взгляд падает на шрам на шее Аксинии, похожий на коряво выведенную букву «В», как и у того мертвого старшего искателя, хотя уже и заметно затянувшийся. Аксиния перехватывает мой взгляд.

– Они это делают с провинившимися. – Отвечает она на мой немой вопрос. – Если ты провинился сильно, то этот шрам станет для тебя смертельным. В моем бывшем акваполисе это было сплошь и рядом.

Я погружаюсь в свои мысли. Вспоминаю, что видел такие шрамы у некоторых людей, но никогда не придавал этому значения. Вот почему наша старшая в теплицах, Регина, сделала татуировку на шее. Она пыталась скрыть этот шрам. Вот что означают эти шрамы с корявой вырезанной на шее буквой «В». Вредитель!

На ужин я не прихожу. Отбываю наказание в телице за оставленную лопату и порезанную картошку. До двенадцати я работаю, вспахивая длинные грядки под посев, а потом меня отпускают. Я еле волочу ноги до своей комнаты и, не раздеваясь, опускаюсь на кровать. Перед глазами снова вырисовывается избитая до смерти фигура со смертельным шрамом на шее. Я не могу избавиться от этих ужасных мыслей, внутри меня все сжимается в комок и не дает мне покоя, не дает даже секунды, чтобы я не думал об этом человеке.

Помню, как два года назад я пришел на пробы искателя жемчуга. С самого первого дня только и мечтал им стать. Красивая темно-синяя форма, ежедневные тренировки и ранний завтрак в разы лучше, чем у нас. Но ничто из этого меня не привлекало в такой степени, как свобода. Во всем нашем убежище по-настоящему свободны только они, опускаясь на морские глубины, выходя за пределы акваполиса. Перед днем проб я не спал всю ночь, ни на секунду не сомкнул глаз, поэтому поднялся с постели еще с раннего утра, умылся холодной водой и пошел на самый нижний этаж, где должны были проходить пробы. Там я оказался самым первым. Еще бы, ведь я пришел на целый час раньше. Вдоль стены стояла скамейка, на которую я и опустился. Вдруг дверь напротив меня открылась, и вышел сутулый, длинный мужчина в красивой форме искателя жемчуга. Я резко дернулся и вскочил на ноги. Неужели я не заметил, как заснул, и уже начались пробы? Или я проспал их? В коридоре до сих пор не было ни единого человека.

– 4:59 утра. Отбор начинается в 6.00 – Недовольно корчит гримасу старший.

Значит, не заснул. Я выдыхаю, но легче от этого не становится.

– Готов ждать до 6 утра. – Бодро бросаю я.

– Еще бы! – Маленькие, глубоко посаженные глазки обводят коридор. – Хотя, ладно. Так и быть, заходи. Тебе посчастливилось, что я оказался здесь так рано.

– Я не против дождаться назначенного времени. – Говорю это скороговоркой, так быстро, что едва сам успеваю следить за своей речью.

– Ты не расслышал приказа приступить к экзамену?

Я киваю и прохожу в маленькую комнатку.

Вначале устная часть экзамена.

– Жемчуг образуется, когда в раковину моллюска попадает раздражитель, им может быть хоть песок. В реакции моллюск начинает создавать слои перламутра вокруг раздражителя…

– Наше производство ориентировано на добычу жемчуга Таити, самого яркого и известного на рынке. Размер Таитянских жемчужин составляет от 8 до 16 мм. Эти жемчужины, окрашенные в диапазоны синего, зеленого, серого и пурпурного цветов, известны, как черный жемчуг.

И пока я рассказываю все это, глядя, как каждое мое слово записывают на диктофон, в голове крутится лишь один вопрос, вопрос, который с самого первого дня моего пребывания здесь не вылетает у меня из головы: Куда девается жемчуг?

Мы добываем его, но ни на одном человеке нельзя увидеть украшений из жемчуга. Ни сережек, ни ожерелья, ни колец. Нам запрещают любые изыски во внешности. Военная строгость сурового времени. Для чего мы его добываем и вкладываемся в его добычу?

Мои мысли прерывает раздраженный голос старшего.

– Довольно. Перейдем к практической части.

Она дается мне сложнее, однако я и с этим справляюсь. Когда жужжащий лифт опускает меня еще на пару этажей ниже, я оказываюсь на платформе. Она похожа на перрон, от которого вот-вот должен отъехать поезд. Справа перрона находится капсула, видно, она и отпустит меня под воду, где я должен за 10 минут добыть как можно больше жемчуга. Конечно, не настоящего, просто рассыпанные бусинки по океанскому дну. Зато платформа, костюм и кислородный баллон – все это настоящее. Настоящее дно океана, морские обитатели, настоящий холод морской воды и свобода. Я делаю шаг в капсулу, и она заглатывает меня целиком.

Когда капсула отвозит меня на многие километры от станции, она распадается, оставляя меня наедине с морской стихией. Слышу голос в наушнике: «Ваше время пошло». И что-то начинает тикать. Часы. У меня в запасе 10 минут. Для прохождения порога надо набрать 20 жемчужин. Конечно, словно в детской игре ненастоящие жемчужины лежат на дне прямо как драгоценные камни, а не покоятся в устрицах. В счет идут любые жемчужины, однако, чтобы добыть хотя бы 3 первоклассные жемчужины в реальности надо поднять на поверхность около тонны устриц. А это по-настоящему много.

Я начинаю плыть, жадно вдыхая воздух из баллона. 2, 7, 11…. Вон там еще одна жемчужина. По моим расчетам у меня осталось около 7 минут. А уже в сетке лежит целых 15 жемчужин. И тут я замечаю, как дышать становится сложнее, будто легкие сжимаются. И я все понимаю. Мне перекрыли доступ к кислороду. Делаю последний вдох. Я знаю, что это одно из испытаний. Мне надо продержаться 6 минут 48 секунд. Это немного. Я тренировался задерживать дыхание и на 12 минут, а здесь практически вдове меньше. Но в таких условиях я не могу просто сосредоточиться на дыхании, мне надо искать жемчужины. Я пытаюсь не думать о том, что не могу дышать и просто плыву по направлению к блестящей штучке, которая светится на дне в нескольких метрах от меня. Я крепко сжимаю ее. И тут мои глаза расширяются. Меня окружают около дюжины жемчужин на расстоянии нескольких метров, некоторые немного зарыты в песок, некоторые лежат на поверхности. Я судорожно хватаю каждую. Перед глазами начинают мелькать черные пятна, сочетаясь с блеском жемчужин.

И тут звучит сигнал. Конец испытания.

– Результаты объявят через неделю. Они будут вывешены в столовой. – Сообщают мне, когда я снова выхожу на платформу, пытаясь вдохнуть как можно больше воздуха, как будто бы мои легкие резиновые.

– Сколько мне удалось собрать жемчужин? – Спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно тверже, а не дрожал от недостатка кислорода.

– 45. – Холодно отвечает мужчина, окидывая меня своими маленькими глазками. – Это хороший результат. Я бы даже сказал, что впервые вижу такое.

Через неделю вывесили списки в столовой. Я ждал этого дня с нетерпением. Помню, как мне хотелось, чтобы я прошел, стал искателем. Мои глаза быстро бегали по строкам. Я доходил до конца списка снова и снова, но там не было моей фамилии. Через два дня мне пришел официальный отказ, где была написана глупая фраза: «Отказано из-за явки раньше положенного времени».

После этого каждый раз, когда я заходил в столовую, так не хотелось видеть этого самодовольного искателя. Он не понравился мне с первого взгляда, но после письма его вид стал у меня вызывать головную боль. А теперь вызывает боль его распростертое на полу безжизненное тело. Мне даже сложно представить, как надо провиниться, чтобы быть наказанным таким образом. Ни один человек на свете не достоин настолько жестокой смерти. Боюсь, я до конца дней запомню и наше первое знакомство с главным искателем, и его отказ, и кровавое тело на полу коридора. Мне этого никогда не забыть…

Уснуть не могу. Все тело ноет, а в голову впиваются острые незаметные иголочки, которые будоражат мое сознание. Я слышу, как Лео уже давно громко храпит, и понимаю, что мои глаза начинают слипаться. А мгновением позже звучит сирена. Подъем.

Время на одеванье мне не нужно, я вчера и не раздевался. А поэтому у меня есть время, чтобы, не торопясь подняться и потереть виски, отгоняя ноющую головную боль, которая мучает меня каждое утро.

– Доброе утро, дружище! – Лео энергично потягивается, сидя на своей кровати. – Ты, должно быть, забыл, какой сегодня день?

Я непонимающе смотрю на него, пытаясь понять, что он имеет в виду. И тут до меня доходит точно в тот момент, когда мой товарищ произносит:

– Чистый день!

И я расплываюсь в довольной детской улыбке.

И правда, сегодня тот самый день, который наступает один раз в месяц. Чистый День, когда нам разрешают помыться. Все, абсолютно все без исключения любят и ждут этот день. Сегодня мы закончим работу пораньше, вернемся в свои комнаты, где нас будет ждать чистая одежда, а потом направимся в одну из огромных теплиц, где находится глубочайший бассейн с соленой водой.

Каждый месяц набирают этот километровый бассейн океанской водой, которая пахнет водорослями и солью. И которая так нравится каждому из нас.

Сегодня работа идет легче. Чувствуется какая-то легкость и веселое настроение окружающих. Рабочие часы пролетают слишком быстро, и уже в шестом часу мы направляемся в свои комнаты, чтобы забрать чистую одежду. И ждем своей очереди.

Лео достает откуда-то из-под подушки пакетики черного чая, которые он так усердно собирал целый месяц. И сбегав за горячей водой – ее, на счастье, можно брать сколько угодно – заваривает очень крепкий чай в небольшой кружке, положив туда все пакетики, которые у него были в запасе. Он берет алюминиевую кружку в руки и жадно вдыхает исходящий из нее аромат. Я наблюдаю за его действиями, к которым уже привык, но на которые невозможно не засматриваться. Он отхлебывает из своей чашки большими глотками и на секунду замирает с закрытыми глазами. Я усмехаюсь. Мне всегда нравилось, когда он так делает.

– Теперь ты. – Произносит Лео, протягивая мне чашку.

– Ну уж нет. Ты знаешь, Лео, что я никогда не пробовал и даже не собираюсь.

– Да брось ты. Это поднимает настроение. Не помешает сделать парочку глотков.

Он впихивает кружку в мои руки и сжимает их, чтобы кружка держалась у меня в руках.

– Та девушка, с которой ты меня познакомил, поделилась даже своей порцией ради этого удовольствия. А ты отказываешься. – Лео хлопает меня по плечу. – Хотя бы один глоток, Миша. И ты будешь самым счастливым человеком сегодня.

Я усмехаюсь.

– Ради такого дня. – Снова произносит Лео и наклоняет чашку в моих руках над моими губами. Я делаю большой глоток, за тем еще один и третий. Когда Лео убирает чашку от моих губ, голова начинает кружиться, будто вся комната взлетает в воздух. Я облокачиваюсь о стену и быстро моргаю, стараясь обрести реальность. По телу разливается что-то горячее и вязкое, похожее на мед.

– Ну как? – Спрашивает Лео, подмигивая мне. – Стоит того?

Из громкоговорителя вызывают следующую группу, и Лео вскакивает с постели.

– До скорого, дружище. Мне пора. И, кстати, угости нашу новую знакомую, если увидишь. Она это заслужила.

Лео уходит, прикрыв за собой дверь. И, словно по его волшебному слову, в дверь кто-то стучится, и на пороге показывается Аксиния.

– Можно? – Спрашивает она, приоткрывая маленькую щелочку.

Я поднимаюсь с кровати и ощущаю ноющую боль в теле, которая теперь чувствуется гораздо сильнее после бессонной ночи, смешиваясь с мягкостью после напитка.

Киваю Аксинии, чтобы она заходила.

Аксиния закрывает за собой дверь и проходит в нашу маленькую комнатушку, присаживаясь на кровать Лео.

– Я просто подумала, что мы смогли бы пойти с тобой вместе сегодня в бассейн, поэтому и решила зайти за тобой. Ты… – Она запинается. – Ты прости меня, пожалуйста, что из-за меня тебе пришлось полночи отбывать наказание.

– Глупости! Ты здесь ни при чем. – Я резко обрываю ее, чтобы она даже и не думала дальше извиняться. Ведь она, действительно, не виновата.

Мы вместе молчим пару секунд, а потом я все же осмеливаюсь спросить то, о чем не хватило духа спросить еще вчера.

– За что это сделали тебе?

– Ты про шрам? – Аксиния проводит рукой по своей шее. Она грустно улыбается. – Я не помню…

– Действительно? – Изумляюсь я.

– Понимаешь, Миша. Там, в первом акваполисе, мне постоянно кололи столько лекарств, что они отняли у меня большую долю воспоминаний. Это кажется странным и ужасно пугающим, но я не помню ровным счетом практически ничего из своего прошлого.

– Мы все здесь мало что помним. – Успокаиваю ее я. – Наверное, они нас пытаются уберечь от тех гибельных событий, которые произошли на Земле пять лет назад. В нашем акваполисе нам ведь тоже каждый вечер дают успокоительное, чтобы легче было заснуть.

– То-то же. Плевать они хотели на то, что мы чувствуем, уж можешь мне поверить. Здесь точно кроется более веская причина. – Усмехается девушка.

– Например?

– Хотелось бы знать. Может, они хотят создать такое государство, которое им выгодно? Чтобы мы только работали на них и молчали в тряпочку.

Я прикусываю губы. Мне не нравится, как Аксиния отзывается о людях, которым мы обязаны жизнью, которые спасли нас с гибнущей Земли. Мне не по душе ее рассуждения, и в то же время, в них есть крупинка правды, над которой действительно можно было бы задуматься. Но я не хочу сейчас с ней об этом говорить, а тем более в таком пренебрежительном тоне к нашему миру.

– Что это? – Вдруг спрашивает Аксиния абсолютно другим тоном, так отличающимся от того, которым она говорила только что. Девушка указывает на кружку, стоящую на тумбочке Лео. Там осталось еще пару глотков.

– Да, кстати. Лео просил тебя угостить. Но…

Аксиния берет кружку и вдыхает аромат сильно заваренного черного чая.

– Как это называется? – Спрашивает она.

– Лео называет это чифир. Но это похоже на…

– Наркотик. Я знаю. – Подхватывает девушка и ставит кружку на тумбочку, заливаясь смехом. – Так вот для чего он пакетики собирает.

Я слышу, как в коридоре вызывают следующую группу. Предпоследнюю. Значит, последняя будет наша.

– Ладно, Аксиния. Пора собираться. Скоро наш выход.

Бассейн великолепен, несмотря на холодную соленую воду, уже довольно грязную после всех предыдущих групп. Я отмываю запачканные в земле руки, которые уже впитали в себя землю и покрылись легкой темной пленкой, которая с трудом отмывается. Потом намыливаю волосы и с головой ухожу под воду. Несмотря на мутную соленую воду, я по привычке открываю под водой глаза. Не помню, когда именно у меня появилась такая привычка – плавать с открытыми глазами, но, кажется, она у меня была столько, сколько я себя помню.

Последним всегда везет больше, потому что они идут в меньшинстве. Так сказать, кто остался. Время на мытье у нас не ограничено. Еще один плюс последних. Но нам надо до 12 вернуться в свои комнаты, а, впрочем, еще целых 40 минут. С таким темпом жизни, к которому мы привыкли, это кажется невероятно много.

Аксиния долго не могла зайти в воду, хотя я так и не до конца понял, что именно ее так напугало в морской воде. Она быстро нырнула с головой, уйдя всего под толщу воды на несколько секунд, и тут же выпрыгнула из бассейна. Я видел, как подрагивает ее худенькое тело и насколько у нее испуганные глаза. Она выбежала моментально, набросив на белые плечики полотенце и крикнув мне: «Жду тебя на улице».

Я в недоумении смотрел ей в след еще пару секунд. Аксиния не выглядит чокнутой или слегла сумасшедшей, но в ее поведении есть некие отклонения, которые иногда пугают меня.

Я выхожу из бассейна практически последним. Насухо вытираюсь и надеваю чистую одежду. По запотевшим окнам теплицы стекают крупные капли. В воде остался еще один мужчина лет сорока. Буквально пару минут назад он плавал, а сейчас его тело как-то странно держится на воде. Как будто неестественно. Я подхожу к самому краю километрового бассейна и вглядываюсь в мутную воду, полную мыла и грязи. И вдруг мое тело опережает мои мысли.

Я уже прихожу в себя, когда понимаю, что плыву по направлению к мужчине. Мне приходится преодолеть несколько десятков метров. Понимаю, что мужчина утонул и, если не поспею вовремя, это будет уже непоправимо. Я крепко хватаю скользкое от мыла тело мужчины и направляюсь прямо к краю бассейна в надежде еще успеть спасти несчастного. По моим расчетам он был под водой не больше двух минут, так как две минуты назад я видел его еще плавающим. Плыл я до него минуту, две минуты на обратный путь, так как он выходит медленнее, если грести одной рукой, а держать мужчину другой. Получается, человек не будет дышать 5-6 минут. Я быстро прикидываю это в уме, пока отчаянно стараюсь грести к краю бассейна. Для того чтобы погибнуть в соленой воде, человеку потребуется 8-10 минут.

Прикладываю все силы, чтобы поднять мужчину на плитку. Это дается нелегко, потому что барьеры очень высокие, а до лестницы было уж слишком далеко. Когда мы оба оказываемся на суше, я быстро оглядываю помещение, пытаясь найти здесь хоть кого-то, но мы одни. Нас окружают лишь белые стены теплиц. Одни в душном, замкнутом помещении, пропахшем соленой водой.

Пытаюсь сообразить, как поступать. За врачами я добежать не успею, даже послать кого-то за ними не хватит времени. Придется действовать самому.

Я кладу мужчину сначала животом себе на колено, чтобы вода вытекла из легких, затем – на спину. Быстро дотрагиваюсь до шеи, пытаясь почувствовать пульс. Раз, два, три…отбивают секунды, но пульса нет. Я выдыхаю. Мои мысли путаются. Реакция зрачков. Я должен проверить реакцию зрачков на свет. Пока я провожу все эти действия, теряю драгоценные секунды.

Все безрезультатно, ни пульса, ни реакции. Я скидываю чистую рубашку и кладу ее под плечи мужчине. Еще две секунды потеряны. Делаю глубокий вдох, зажимаю его нос пальцами и плотно прижимаюсь к его холодным губам. Я как можно больше вдыхаю в легкие воздуха, потом снова и снова. Раз, два…девять… Надо уложиться в минуту…Четырнадцать, пятнадцать…восемнадцать.

Потом снова и снова. Должно быть, я делаю что-то неправильно, что-то упускаю. Результатов нет никаких, мужчина не дышит. Я чувствую, что мои пальцы уже не так плотно сжимают нос пострадавшего, а в голове потихоньку мутнеет. Но я останавливаться не собираюсь. Крепко беру пострадавшего с левой стороны и надавливаю на область сердца обеими кистями рук. 20, 30, 40, 50… 60 раз в минуту. Потом снова вдыхаю ему воздух в рот, снова 4 надавливания, снова вдох, еще раз надавливаю на сердце, еще и еще… Снова вдувание в легкие.

Вдруг мужчина дергается, и его грудная клетка самостоятельно поднимается. Мои губы трогает едва заметная улыбка, и я резко опускаюсь на холодную сырую плитку почти без сил. А в голове еще звучат секунды: три, пять, двенадцать.

– Боже мой! – Выдыхает мужчина, выпуская струю воды изо рта. Он протирает лицо руками и смотрит на меня. – Ты спас меня, сынок.

Из его глаз текут слезы, и он судорожно дышит. Я пытаюсь заверить его, что все позади, что уже нечего волноваться, однако знаю, что мои слова кажутся сейчас ему бессмысленными.

Я помогаю ему подняться и одеться. У мужчины сильно кружится голова, и я берусь отвести его в санчасть. Он поднимается, грузно опираясь на мою руку.

– Ты прости меня, сынок. Сколько себя помню, являюсь искателем жемчуга, а в бассейне умудрился потеряться. – Он пытается посмеяться, но у него пока не очень выходит.

– Что случилось? – Спрашиваю я, помогая ему удержаться на ногах.

– Я обронил крестик и пытался его достать, – он усмехается, – единственное, что осталось у меня с Земли. Ты знаешь, я ведь о ней ничего не помню. И никого не помню.

– Порой мне кажется, что здесь никто ничего не помнит о ней. Будто ее и вовсе не было.

Из почерневших глаз мужчины начинают течь слезы, они падают огромными каплями на мокрую рубашку. Он отворачивается, но его тело до сих пор вздрагивает от приглушенных рыданий.

– Даже и не знаю, как жить без него. – Хрипло произносит он.

На секунду мне кажется, что он говорит совсем не про крестик, а про нечто большее, будто в его памяти сохранилось то, что не дает покоя, а крестик лишь воспоминание о ком-то, память, которой он не может лишиться. Я знаю, что должен достать его, чего бы мне это ни стоило.

– Тогда я найду его. – Бросаю я и прыжком ухожу под воду.

На то, чтобы достать небольшой позолоченный крестик на стертой веревочке, уходит не больше 7 минут. Я помнил расположение мужчины, когда он начал тонуть, вода в бассейне спокойная, а значит крестик никуда не мог деться с того места. Единственное, что мешало справиться быстрее, так это щиплющая соленая вода, мутная от мыла и грязи.

Когда я вышел на плитку, сжимая крестик в руках, глаза мужчины вспыхнули, и он крепко-крепко обнял меня, заливаясь слезами.

На улице не было ни души, мы обошли теплицу и нерасторопно двинулись к госпиталю. Аксиния, видно, не стала дожидаться меня. Я видел ее тень из теплиц, она ждала меня на улице, но нырнув за мужчиной, я потерял ее. Мне очень неудобно перед этой девушкой, настолько несчастной и одинокой. Знаю, что не должен был оставлять ее ждать меня на улице, надо было пойти вместе с ней…Тут я перебиваю свои мысли. Если бы мы ушли вместе, то этот мужчина утонул бы, и не осталось бы никого в этом огромной темном бассейне, кто даже смог бы увидеть его труп. Утром бы его тело спустили в океан вместе с грязной и мыльной водой, с землей и водорослями.

До санчасти мы дошли уже около двенадцати. Она располагается на самом верхнем этаже. Это большое помещение, чуть меньше нашей столовой, заставленное койками и столами с разными медицинскими принадлежностями. Мы заходим в первое крыло, которое отделяется от предыдущих небольшой дверкой. Здесь обычно дежурит одна медсестра. В ее распоряжении 30 больничных коек. Но сейчас ни одна из них не занята. Я сажаю мужчину на кровать и окидываю взглядом помещение. Никого нет. Но стоит мне направиться к двери, ведущей в соседнее крыло, как она резко отворяется, и нетвердой поступью выходит врач. Я сразу узнаю ту девушку с васильковыми глазами, которая пропустила нас с Леоом в столовой.

– Добрый вечер! – Произношу я. – Я Вам привел пострадавшего.

Девушка кивает. Ее необыкновенные сказочные глаза, в которых сочетаются все оттенки синего цвета, а местами, словно отражаясь, проблескивают фиолетовые оттенки, читают нас, словно книгу.

– Произошло что-то серьезное? – Внимательно интересуется она.

– Чуть ли не утонул. – Я уже почти перехожу на шепот, подаваясь в сторону врача. Не хочется, чтобы мужчина снова пережил этот ужас.

– Спасибо, что привели его сюда. Как Вы себя чувствуете? – Спрашивает она, подходя ближе к Тихомиру и беря его за руку, чтобы нащупать пульс.

Я делаю шаг в сторону двери. И только сейчас осознаю, что надо посмотреть на время. 00:49. А надо было вернуться до двенадцати. Знаю, меня не пустят в мое крыло, они все строго закрываются по расписанию, но делать мне больше нечего, надо пробовать добраться домой. Что если пролезть через окно? Или слишком рискованно?

Когда моя рука ложится на дверную ручку, кто-то меня окликает. Я оборачиваюсь. Девушка подходит ко мне, ее белый халат слегка покачивается из стороны в сторону от каждого шага. Кремовые волосы туго сплетены васильковой ленточкой цвета ее глаз.

– Вам ведь уже поздно возвращаться? – Спрашивает девушка.

– Верно. – Признаюсь я. – Вернее, мое крыло закрылось ровно 49 минут назад.

– Я знаю. – Грустно улыбается она. – Прямо напротив столовой есть пожарная лестница, которая ведет практически к каждой из комнат.

Я усмехаюсь.

– Попробую.

Я выхожу на улицу и обхожу здание в поисках пожарной лестницы. Никогда бы не подумал, что таким способом можно забраться в комнату, но это кажется неплохой идеей. Странно получать такие советы от кого-то здесь, в акваполисе, где все строго придерживаются порядка и правил.

Я нащупываю рукой металлическую перекладину и крепко хватаюсь за нее. Мне надо проползти этажей 20 наверх, а потом еще 5 комнат вправо, чтобы достичь окна своей спальни. Главное – это не попасться никому, иначе наказание будет суровым.

Темноту океанского дна рассеивают небольшие люминесцентные лампочки, установленные на здании, которые загораются только по ночам, а днем светится купол нашего акваполиса, симулируя солнечный свет.

Крепко хватаясь за каждую перекладину, я продвигаюсь наверх. Подо мной уже этажей десять, но я не боюсь оглядываться вниз. С каждым этажом становится все труднее и труднее продвигаться наверх. Ладони вспотели и стали неприятно скользить по металлу. Но я еще крепче хватаюсь за перекладины лестницы. Проползаю прямо напротив коридора, и тут меня пробивает холодный пот. Я вижу трех мужчин, которые быстро поднимаются по ступеням. Ночной патруль. Они заходят в каждую из комнат и проверяют, все ли на месте после 12 ночи. Они уже на 18 этаже. А это значит, что скоро появятся и в нашей с Лео комнате.

Мысль о том, что будет, если они не найдут меня на месте, придает мне больше сил. И я еще с большим остервенением хватаюсь за холодные перекладины лестницы. Пытаюсь ползти настолько быстро, насколько это возможно. Чем выше я поднимаюсь, тем свет от лампочек больше тускнеет. Вот я уже добрался до 20 этажа, теперь осталось проползти 5 комнат вправо. Я быстро хватаюсь за следующую перекладину, и она с хрустом обрывается.

И тут я чувствую, что падаю. Резко выкидываю вперед руку, чтобы ухватиться хоть за что-нибудь. И нащупываю подоконник какой-то комнаты. Я пролетел вниз несколько этажей. Подтягиваюсь на руках и пытаюсь дотянуться до лестницы. Моя нога нащупывает перекладину, и я прыгаю на пожарную лестницу, крепко хватаясь за нее. И прижимаюсь к ней, стараясь отдышаться. Но времени нет. Патруль, должно быть, уже на 19 этаже проверяет комнаты, а я снова оказался на 15. Быстро карабкаюсь наверх. Теперь уже гораздо осторожнее.

Когда достигаю 20 этажа, то нащупываю пустоту вместо той сломавшейся перекладины. Аккуратно берусь за следующую. Вот и я уже на уровне своей комнаты.

Когда открываю окно, то уже отчетливо слышу шаги в коридоре. Захлопывается соседняя дверь комнаты. Следующая наша.

Моментально врываюсь в комнату и, подбежав до своей кровати, зарываюсь в одеяло прямо с ботинками. И только я проделываю все это, как дверь в нашу комнату растворяется.

Заходит бородатый мужчина. Он стоит пару секунд на пороге, оглядывая спящего Лео и меня, странно устроившегося под одеялом. Я затаиваю дыхание.

– Что-то не так? – Интересуется второй патрульный за спиной вошедшего.

– Окно открыто. – Бросает первый.

– Вы думаете, кто-то гулял ночью? – По голосу второго мне сразу становится понятно, что его это происшествие заинтересовало.

– Все на месте, – сухо бросает первый, – а поэтому доказательств у нас нет. И лишний отчет мне писать вовсе не хочется.

Дверь захлопывается, и я с облегчением выдыхаю.

Величественные кедры и сосны. Их стволы прорезают низко висящее небо. Оно переливается прекрасными красками рассвета. Я стою один посреди тишины леса, и, кажется, на Земле не осталось больше никого. Земля! Снова ее образ посетил меня ночью. До этих снов я абсолютно ничего не помнил о ней. Не знаю, вымысел все это или реальность. Неужели настолько реальна была красота утерянного мира? Я словно осознаю горечь утраты, чувствую ее привкус на губах. Соленый, как слезы. Неужели мы, все человечество, смогли разрушить существовавшую веками планету одним лишь нажатием «ядерной кнопки», всего парой-тройкой взрывов ради никчемных интересов войны? В это сложно поверить. Сложно поверить в то, что нам остается сидеть в заточении под толщей океана всю оставшуюся жизнь. Но мы живы. Мы смогли спастись и построить здесь абсолютно новую жизнь.

– Андрюша! – Окликает меня белокурая девочка с двумя косичками. Она быстро подбегает ко мне, протягивая стеклянную пустую бутылку. Почему она так назвала меня?

Я отвожу взгляд от неба. Всматриваюсь в ее голубые глаза, которые впиваются в мои. Нет, она обращается ко мне, сейчас сомнения быть не может. Солнце бьет своими лучами в ее милое личико, и она зажмуривает выразительные и прекрасные глазки.

– Для чего это? – Спрашиваю я, принимая бутылку.

– Твоя мама просила набрать березового сока. – Улыбается она.

– Здесь березу найти, как иголку в стоге сена. – Усмехаюсь я. – Задача не из легких.

– А я знаю одну. – Она хватает меня за руку и затаскивает в чащу.

Мы скрываемся в лесной тиши.

Я медленно открываю глаза, с трудом расставаясь с волшебной сказкой земного леса, где пахнет хвоей, где поют птицы, где живет свобода. Неужели это не просто сон, а воспоминания? Тогда куда делась та маленькая девочка с белокурыми волосами? Неужели она погребена сейчас под массивными остатками земных сооружений?

Я оглядываюсь, стараясь вернуться в реальность. Серые стены, ржавые кровати, немытый грязный пол, одно, словно выдолбленное дикими усилиями, окошко в глухой стене. Сырость и пустота – это все, что осталось для нашей никчемной жизни. Чем ярче и отчетливее я стал видеть сны, тем больше я стал согласен с Аксинией. Мы словно в ловушке, как загнанные крысы. Мы не имеем права высказываться, проявлять чувства, ощущать свободу, мы не вправе думать и рассуждать, лишь работа может раскрасить серыми красками нашу серую жизнь. Но мы сами загнали себя в эту ловушку, люди собственными усилиями посадили себя в эту «тюрьму», выкопали себе яму сами, и жаловаться и обижаться не на кого. Лео поднимается на локте, как только звучит первый сигнал «нашего будильника». Он лениво потягивается и вопросительно смотрит на меня. Конечно, он заметил мое вчерашнее отсутствие, думаю, даже ждал меня и, может быть, чуть-чуть волновался. Я вскакиваю с постели, зажмуривая глаза. В голову ударяет кровь, словно молоток по раскаленному железу. Еле-еле добираюсь до умывальника, по пути улыбаясь Лео. Быть может, я расскажу ему о моих вчерашних приключениях, но сперва мне надо успеть до завтрака навестить Тихомира.

Когда я захожу в больничное крыло, мне в ноздри ударяет запах хлорки, смешанный с антисептиком, ужасное сочетание. Скорее всего, несколько минут назад здесь производилась утренняя уборка. Я подхожу к столу, за которым сидит низкая женщина в толстых очках. Должно быть, дежурящая медсестра. Она поднимает на меня глаза, ее лицо недовольно кривится, но губы остаются неподвижными.

– Добрый день. – Выдавливаю я из себя улыбку. – Я пришел навестить товарища, вчера он…

Но она перебивает меня.

– Гостям вход в это крыло строго запрещен.

– Послушайте, я был здесь вчера.

– Меня ничего не волнует. Шастаете здесь, как по проходному двору. – По ее лицу ручьями пробегают морщины.

Я пропускаю ее слова мимо.

– Та врач, которая была вчера здесь, где я могу найти ее?

– Вас не должно это волновать.

– Ее смена закончилась? – Не сдаюсь я.

– Как видите. – Усмехается она.

– Так и думал. – В моем голосе звучит грусть. Я поворачиваюсь и кидаю через плечо. – Всего хорошего.

На завтрак я снова прибегаю одним из последних. Все столы уже заняты, я оглядываю столовую в поисках свободного стула. Вдруг мой взгляд падает на стол около окна. Он почти свободен, трое парней, закончив свой завтрак, поднимаются, и за столом остается сидеть девушка. Ее коса угольного цвета тщательно и аккуратно заплетена, она лежит на плече как-то неестественно, явно прикрывая чего-то. Я приглядываюсь и различаю красный шрам на шее. Аксиния…Она поднимает на меня янтарные глаза, но тут же снова тыкается носом в тарелку. Должно быть, обиделась, что я оставил ее вчера одну, заставил так долго ждать и даже не извинился. Делаю вдох поглубже и направляюсь прямо к ней.

– Привет. – Мой голос звучит как-то неуверенно и странно. Извиняться всегда немного страшно и неловко, но более неловко совершать то, за что приходится извиняться.

– Здравствуй. – Сухо протягивает она.

– Мне ужасно неудобно из-за вчерашнего. – Я хочу было уже оправдаться, сказать, что если бы не остался, то никто бы не заметил тонущего человека, хочу рассказать про мужчину, с которым успел познакомиться, но тут звучит сигнал: «Завтрак окончен». Я смотрю на свою полную тарелку каши, облизываю губы, но уверенно поднимаюсь из-за стола. Время работать!

День тянется медленно и мрачно. Мы сажаем пшеницу. Черная сухая земля копается легко, но приходится носить на поле очень много воды, чтобы почва не была настолько сухая. Мы сажаем семена примерно на 4 сантиметра в глубину, а поэтому копать много не приходится. Единственное, что так сильно мучает – это жара. Но я не отвлекаюсь ни на что, весь погруженный в работу, и лишь поэтому получается освободить свои мысли от всего, что произошло за это время.

Сегодня вечером за ужином я снова отказываюсь от успокоительного, которое нам дают каждый день, и прямиком устремляюсь к себе в комнату, чтобы переодеться. К моей мокрой одежде прилипла земля, и я чувствую, как по телу начинают бегать мурашки. Надеваю синий вязаный свитер – единственная сменная одежда, которая есть в шкафу у каждого из нас. Умываю черное лицо. Вдруг в разбитое зеркало я замечаю свое отражение, но тут же отвожу глаза. Так непривычно видеть себя умытым.

Длинный пустой коридор. Я уже делаю третий круг по нашему крылу в надежде найти комнату Аксинии, она говорила, что живет в комнате № 208. Здесь настолько спутанные номера комнат, что я брожу в знакомом здании, словно в лабиринте. Оглядываю двери снова и снова…205, 207. Перехожу на другую сторону. И тут мне попадается 208 комната с выцветшей табличкой и сломанной цифрой 8. Делаю глубокий вдох и стучу в дверь. Ее открывает девушка с распущенными угольными волосами. Она улыбается мне.

– Не хочешь прогуляться со мной? – Я эти слова произношу так быстро, словно заучивал всю ночь, но вылетели они абсолютно спонтанно.

– Это в качестве свидания? – Ее уголки рта расходятся в улыбке.

– В качестве извинения за вчерашнее.

Она быстро хватает куртку с вешалки и выбегает из своей комнаты. Я замечаю, как загораются ее глаза, Аксиния выглядит взволнованной и счастливой, я прежде не видел ее такой.

Мы незаметно пробираемся через охранный пост и всего за четверть часа добираемся до тоннелей, откуда отходят поезда. Наш маленький город, со всех сторон обнесенный теплицами, которые выстроились по кругу словно крепость, имеет вокзал только с одним отправным пунктом. Поезда бывают в нашем акваполисе редко. Они время от времени доставляют нам вещи, привозят кое-какую одежду, но в основном поезда нужны, чтобы отвозить добытый нами жемчуг и продукты, которые мы выращиваем. Вот только куда они потом девают драгоценные жемчужины, остается загадкой. Неужели в каких-то акваполисах живут в разы лучше, чем мы? Но Аксиния эти мои догадки отрицает. Мы добираемся до прозрачного тоннеля, единственного пути, который ведет в другие города. Мы не собираемся выходить за пределы нашего города, а тем более нарушать какие-то законы, просто я всегда мечтал пройтись по прозрачному пешеходному тоннелю, который прокладывает свой путь над поездами, всегда мечтал посмотреть на наш маленький мир с высоты. Как птица. Птица…. Откуда я помню это полузабытое название, когда-то существовавшее в нашем полуразрушенном мире? Мои мысли прерывает голос Аксинии, она словно читает мои мысли.