Читать онлайн Нестихи

© Второе пришествие аленького цветочка, 2025

ISBN 978-5-0067-2295-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Транзакция перевода дракона в закон

Основная тема

Основная тема Нобелевского доклада и монографии в жанрах наив, заумь, диагональное мышление, толкование слов:

смерть среды рождает организмы.

СМЕРТЬ СРЕДЫ ХРИСТИАНСТВА в ВЕЛИКУЮ ОККУЛЬТНУЮ СЛАВЯНСКУЮ РЕВОЛЮЦИЮ родила ОРГАНЫ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ —

православных ЧЕКИСТОВ.

Органы церковной безопасности, в будущем – это органы ВЧ Комиссии, стали брать КОМИССИЮ с народа СМЕРТЬЮ их ПРАВА. Языческое, православное «дохристианство» брало КОМИССИЮ с народа СМЕРТЬЮ их ГРЕХА – оправданием.

Предисловие

Всё ниже написанное – это эзотерика – то, что было до науки, перед ней.

Учёные лишь черпают знания из эзотерических архивов, затем переносят их в лаборатории и проверяют в пробирках.

Эзотерики всё знают наперёд учёных: им не надо проверять и доказывать.

Ибо из доказательства следует закон, а свободный закон-дракон может быть опасен.

Внимание, пациенты института мозга имени Бехтерева представляют: то, что не представляют себе учёные этого же института, изучающие и лечащие своих пациентов.

Темы: Сатира Шарли Эпдо, Юмор-Умора-Амур, Законофилия, Драконоведение, Органомания, Фаллософия, Ченнелинг, Диагональное Мышление, Мировой Заговор, Атлантическое Православие, Конспирология, Толкование слов, Переводы с русского на русский.

In Nomine Dei Nostri Satanas, Luciferi Excelsi.

Нестихи

Нестихи – это не стихи, это не научная, эзотерическая медитация, стихотворения в прозе, проза в стихах, в жанре ченнелинг, наив и заумь.

Мы воображаем из себя

Мы воображаем из себя причину появления слов.

Мы – пленники голодного рассудка.

Из нам не явленного смысла

готовим плов для хищного желудка.

Приправим блюдо ревностью и злостью,

порежем жадности кусок,

и, чтоб не подавиться костью,

её под нож заточим о брусок.

И вот на трапезу собрались

все господа: король, валет и туз,

и только дамы задержались,

их долго парили из Муз,

добавив музыки и визга,

и мозга – из мужского организма.

Кисель сварили на десерт

из возражений и антагонизма.

Игру по скорому поставили на кон,

закрыли на замок закон,

карт бланш, пирожные и корж,

и тут реваншу пригодился нож.

Реваншу голого цинизма

нож послужил оценкой артистизма.

Висят на языке слова

Висят на языке слова,

они хотят иметь права:

права на человека.

Свобода, воля, тело, боль,

закон, запрет, наука, право.

Добро играет свою роль.

Актёру Зла: овации и браво.

Добро – Материя, процесс, живой спектакль.

Зло – это прах:

когда к добру срок годности явился.

Где славы нимб, где истины пентакль:

в коробке драгоценных слов —

на них народ купился.

Слова, как драг металл, наркотик из эфира,

упрямый человек на них купил все чувства мира.

Самооценку переиздают слова,

чтоб человеку не мешала голова.

Был Божий человек так мил,

пока себя словами оценил.

Всегда рабами были мы

Всегда рабами были мы,

в одной лишь букве разница:

slavs или slaves – раб Солнца иль Луны,

всегда нас посылало Небо в розницу,

в своё небесное имение,

ему не интересно у товара мнение.

Счастливыми рабами Солнца,

у костерка прозрачного оконца,

кололи свастики тотем,

гулять водили нас в Эдем.

Нам Солнце золото дарило,

молчание рабов – их прав мерило.

Оправдываться повода не ждали,

однако поводок с нас не снимали.

Рабы Светила звали'сь славянами,

пороли нас словами пряными.

Рабов со львами на арене —

их в гладиаторы назначили цари,

на главной сцене,

чтобы к себе привлечь внимание,

и отобрать отвагу и влияние,

за золото в монетах,

за право победить,

и в силе цезаря народы убедить.

А позже крепостными стали мытари,

а их владельцы записались в бары.

В рабов славяне перекочевали,

когда словами новыми их потчевали,

и меч отняли и зеркальный щит отменный,

и цепи золотые рабства.

Религии неприкосновенной

не ожидали подлого коварства,

иммунитета фиговый листок,

пригнавшей ветром на восток,

на органы надели,

а далее – рабы наделе:

лаг половых гулага,

рабы совхоза и сельпо продмага,

рабы варёной колбасы

и ранней утренней росы.

Подумаешь рабы:

уж лучше, чем быть рыбой,

иль телевизора огромной глыбой,

иль соловьём на глупой ветке,

или углём в чугунной вагонетке,

ведь сам Господь

Электроток давно живёт в розетке,

как раб он поджигает кинескоп,

мы все – рабы, и даже мент и коп.

Сейчас рабы мы умного смартфона,

он в пропасть нас ведёт

под запись с микрофона,

нам улучшая жизни качество,

записывая в новое батрачество.

Умнее человека слово было,

пока приставку окончанием накрыло.

Тогда умение превратилось в мнение,

любой-в любовь, а выживание-в подчинение.

Теперь у человека нет души,

с ней в интернет играют малыши.

Сам человек-давно в неволе-Вольт,

и ум и сила в человеке Кольт.

Мы – перекрестие мишени,

заложники креста и хрени,

снаружи права не имеем,

мы тварь внутри дрожащую лелеем.

Не знает мотылёк, что пламя – грех

Когда ошибки назначили грехами

все человеки стали пастухами:

грехи пасти, чтобы себя спасти,

от весточки случайной совести.

От ангела Иммунитета,

крушащего запреты без кастета,

от дяди Миши-Мануила,

чья дочка Помощь очень мила.

Так в человеке возник антагонизм:

питается грехами организм,

и от греха бежит, меняя дату вылета,

боясь с небес упасть всемирного залёта,

не насладившись крутизной полёта.

Но воздержание долгое от всех грехов

не сняло подозрительных оков,

напротив, око встало против ока,

а зуб застрял между клыков.

У Боли появилось оправдание:

в зачёт себе загадывать желание,

быть невидимкой для анестезии,

и притворяться амнезией.

Копили мы грехи и брали на себя,

пока внутри скопилась вся депрессия

– из мыслей толчеи о безопасности,

которых мы стыду придали гласности,

из очереди в слово воплощение,

чтобы вернуть себе прощение,

что в зеркале осталось отвращением,

к голографической толпе, к словам,

интеллигентным, недоступных головам.

На голову надели толкований сито,

грехами голова порезана-побрита,

с вещами на этап-нам из кормушки голос,

теперь не упадёт с твоей макушки волос.

Энергия греха мистически легка,

как пёрышко у мотылька:

чуть дунул-сила тяготения,

и вот – уже желание и хотение,

чтобы отчалил айсберг нетерпения,

и к пламени спешить на всех перах,

как раненый Титаник на парах,

от грубой силы белой льдины,

как добрый зверь от нелюдины.

Не знает мотылёк, что пламя – грех,

он смело палит перьев мех,

от Смерти получает удовольствие,

огонь поставив на довольствие.

В толковом нимбе головы

В толковом нимбе головы так много слов,

что не имея как их применить —

из них готовят плов,

по вкусу добавляя мыслей нить.

Спасение, воскресение, наслаждение,

меж ними благодарности течение:

лишь благодарности флюид

в огне астральном не горит.

Он смазка лёгких состояний,

в пути событий и признаний,

вот негатива к позитиву,

флюид меняет всю картину.

Смерть – окончания срока вещи.

Как гвозди из доски вытаскивают клещи,

чтоб быть прибитой снова,

вот два рывка и новая доска готова.

На ней уж лака слой за слоем,

по образам идёт конвоем.

Покрытий липких череда,

для блага, дара, смерти – «да».

Смерть – да, жизнь – ад,

если укажешь наугад.

Смерть есть ничто,

Жизнь есть никто,

но будет вечен конь в пальто.

Коза, баян, вопрос-ответ,

все посылают нам привет,

игла и курица в яйце,

все примостились на лице.

Бога Случая святое оправдание

Несправедливостей багаж приводит к утомлению.

Мы, обвиняя, входим в раж

невинных посрамления.

Угрозыск рыщет в нашей голове,

берёт одну улику, пишет-две,

пытает вольные найти Стремления,

доводит Мысли и Слова до удивления,

Закинув намерение в стремя,

переписав на Обвинение Время,

чтобы лишить наследства Оправдание,

и вызвать рвоту у Признания,

от состояния правоты сознания,

без мысли о грядущем преступлении,

ещё не находясь в известном заведении.

Нам всё равно-мы можем разбежаться,

дать телу на молекулы распасться,

или во всех грехах заранее признаться,

пойдя на поводке бездушного закона,

забыв о сказке про дремучего дракона,

оставив ядрам атомов заряд,

болезни лучевой-религии лукавой:

казнить и обвинять вокруг и всех подряд.

У человека два лишь измерения,

посередине – Ожидания Тление:

поднять наверх и опустить решение,

к ворам податься иль к святым,

процент платить или калым.

Угрозу потчевать уликами сырыми,

в опасность заворачивать спасение,

пугать волками серыми и злыми,

наше позорное, тщеславное хотение.

Мы вольны делать, что хотим,

искру выпрашивать у трения,

за шею молнию хватать,

чтобы усилить узость зрения.

Но, видит даже чёрт:

нет лучше и ценнее знания,

чем бога Случая святое Оправдание.

Любовь – это любой

Любой – вот ключ утерянный к любому,

теперь «любой» подобен троллю или гному.

Любой был лю'бый, жил один для всех,

по случаю, для радостных утех.

Любой живёт без сумасшествия привязки,

из случая невидимым выходит, как из сказки.

И в качестве секрета:

жизнь дарит Случай Любому без запрета.

На холст наносят всю палитру краски,

в котором прячут дверцу в рай,

где после рая сразу край, по краю, на краю,

и где в раскрой берут тебя и жизнь твою.

Привязка там-где выяснение отношения,

где вместо секса-серьёзные сношения,

как у политиков: конвой и котики,

где вместо фаллоса-копьё и дротики.

Холст – это порт, а случай – самолёт,

Любого Случай берёт к себе на борт.

Там человеку тихий ход или сидеть, как псу,

или дают отмашку, как на злобную осу.

Нет больше случаев для чело-века:

не нужно Случаю ни чела и ни века.

Когда любви назначили питание,

пришли иные шестерёнки в сочетание.

Духовность вдули в духовые инструменты,

тем временем из тела извлекались дивиденды.

Нагое тело любому возрасту пригодно,

любовь для тела и ума, как клякса инородна.

Но если жизнь, вы говорите – тока кровь,

то пот и слёзы – вот для вас любовь.

Секс – нижняя вибрация любого,

и он же – верхняя вибрация у бога.

Едино тело для любых богов,

чтоб за любовь не ставили рогов.

Человек оправдан изначально

Был человек оправдан изначально

7 тысяч лет тому назад,

он двигал камни виртуально,

он в воздухе возделывал свой сад.

Везде, вокруг царил Бог Случай,

и Православье было рай.

Никто лез в душу и не мучил,

а Право лилось через край.

Слов было мало, Силы много,

и Мысль летала не таясь,

считали люди себя богом,

не родилась причинно-следственная связь.

Ошибкой награждали как медалью,

а орденом слыла Вина,

на горизонте даль за далью:

Луна невинна и юна.

Все были наги, но не змеи,

детей любили обнажать,

слова и мысли-есть идеи

стремились смыслу подражать.

Всё было сладко неизбежно:

без выбора, закона, без тоски,

и мы в душе сжигали нежно

от дядьки Дьявола куски.

То было время Атлантиды.

У слов – иные имена.

Отцом служил я у Исиды,

и мне женой была Она.

Энергии источник в силе и в уме

«Челу» так хочется быть веком,

а телу – настоящим человеком.

Но попадая к оппонентам в стаю,

наследник расстаётся с раем,

и принудить другого хочет,

вторым иль третьим сделать,

что есть мочи,

пока четвёртый всех замочит.

Боится человек «вторых» ролей,

где первый – жрец всегда хитрей,

где третий – лидер и вожак,

сдирает со «вторых» пиджак,

и отнимает пайку пятого,

и в зад вставляет гайку для проклятого.

Вторым быть может каждый стать,

которого закон запрятал стать,

под уголовную статью,

в которой написал галиматью.

Закон-вот человеку страх и прах,

он откликается на стоны «ох» и «ах».

Закон – единственный для всех.

Для человека нет помех.

Закону одиноко, и ищет око он за око.

Да, человеку нужен только человек,

но не сыскать его во век:

закон-дракон по всюду рыщет,

и тоже человека ищет,

его слова берёт на пропитание,

себе и органам своим для процветания.

Нужна закону человека стать,

а так бы отдыхать и отдыхать,

парить в небесном одиночестве,

не вспоминать об имени и отчестве.

В начале, каждого, кто – без оков,

закон-ловец отлавливает,

цинично загово'ром стравливает

и беспричинно обезглавливает,

лишая слов.

Он из святого одиночества,

творит поганые пророчества.

Находит он антагонизм,

и загоняет в организм.

Он принуждает корпорации,

подсесть на мутные вибрации,

на не этичный дух коллективизма,

корпоративный – пофигизма.

Закон повсюду сеет выживание,

и колет невиновных на признание.

Что, мол, работал ты не в одиночку,

когда вставлял в ребро заточку.

Таков закон —

он ставит всех на кон:

для шулерской игры,

за цацки мишуры.

Он одному побыть не позволяет,

везде слова свои вставляет,

и тянет за язык и ставит в круг,

чтоб над одним смеялись все вокруг.

Но если только бы смеялись:

не били и не изгалялись.

Закон всех учит выживать

из жизни дружескую стать.

Закон не ищет духу облегчения,

но только груз ужесточения.

Закона маскировочный халат

всех незаметно отпускает в ад.

По Этике динамик – восемь,

и все они упали в осень.

Земля всосала их заряды,

устроив осени наряды.

Тотем рождённый от природы чист,

как конопляный, симметричный лист.

Но есть у человечества обряды,

закачивать в тела заряды:

инграмм, программ, магических структур,

и не выписывать спасительных микстур.

И так и сяк, из века в век,

не получает помощь человек,

никто не вызволяет из ловушки

его заложенные ушки.

Все правые сильны, все глупые умны,

и все до жадности разумны,

но выбор голоса почётно опускают в урны.

Энергии источник: и в силе и в уме,

в процессе на мосту к свободе,

меняя звук, мотив, тональности в игре,

мы создаём Атлантов на природе.

Прав полная для всех свобода

По-твоему: Невидимый жесток,

и он – как переменный ток.

Шаг вправо-влево шаг,

и со свинцом свидание,

разрушит временного тела здание.

Не каждый право получал,

любой не правду излучал.

Не всякому играет равенством Светило,

оно не притворяется, и это – очень мило.

Свобода разная на разной широте,

ум мыслит дольше в низкой частоте.

Долги есть только перед временем,

которое ложится скотским бременем.

Мы притворяемся-слова не врут,

они людей, как обруч гнут:

в стремлении к выживанию,

и к лучшему питанию.

Вот если всем, да – равные права,

и Оправдание,

то по иному быслужило Православие:

для обречённого на гибель мироздания.

Насилье бы давало силу,

и косвенно служило миру.

Насилие Мир разрушит Внешний,

и обратит себя на Внутренний, на «грешный»

– на путь себя опознавания,

и Возвращения обуздания.

Не станет массовых убийств,

портал откроется снаружи,

чтобы уйти из этой стужи,

из мысленного ада.

Самоуход-вот личная награда.

Убийство тела-ничтожно для души,

уже закон не крикнет-не греши.

Прав полная для всех свобода

врата откроет основанию для ухода.

Тварь, что дрожит внутри от страха,

ждёт правовая солнечная плаха.

Чтобы поесть не стало «есть»,

нам нужно хищника пресечь,

предвидеть, упредить его желание,

и прежде, чем нас скушают,

сорваться в несознание,

в воздушное, в иное,

где меньше перегноя,

в стремление, в тонкий рай,

где жизни бритвы край.

Где гости не глодают кости,

где Случай – Радогаст,

на всё для Совпадения горазд.

Где будущего нет,

где всё – из настоящего привет.

Невидимого гада в топку:

от Призрака нет толку.

Из ничего рождается среда,

будь на виду, навидь,

и будешь ты «всегда».

Без памяти о прошлом:

никогда.

Мы не уходим до конца,

из жизни крепкого ларца.

Нам не дают освобождения,

напоминая про спасение,

про долг явиться в воскресение.

Вменяют веру в наказание,

за сердца чистого признание.

Насилия обещают мир разрушить,

до основания, а затем,

кто был ничем, тот будто станет всем.

На лобном месте красят крест зелёный,

и голых садят на насест палёный.

Где петухи кричат и куры

какие же мы были дуры,

где в чане суп уже кипит,

аллах акбар, баран вопит,

и волка за решёткой злит.

Мир очевиден – это истина.

Мы не вернёмся сюда на:

не на поверку и проверку,

не на прожарку, на развод,

как бы в раю на стало жарко,

забудем мы от ада код.

И не по зову, не по клику,

и даже – по христову лику.

Не за наличные в обличье,

не в облике, не в образе отличном,

не по ошибке, не притворно,

не от оргазма-рукотворно.

Пусть тот, кто в середину веры сладко кончит

– нас нежно в нашем будущем прикончит.

Наш разум Жизнь ломает размножением

Наш разум Жизнь ломает размножением,

нам оставляя выяснение отношений.

Жизнь привлекли командовать влечением,

гоняться за здоровьем – увлечением.

Нам невдомёк:

для жизни мы с водой кулёк,

в котором иже и еси,

глазами воздух ловят караси.

Не ясно нам, что жизнь одна для всех,

и, что тела ей служат для утех.

Не знаем мы, что трение наших тел,

рой испускает уголовных дел,

из улья черепушки головы,

до слухов жадных и молвы.

Жизнь безопасна, если ей не противляться,

и телу не мешать, как хочет, проявляться.

Ограничение положения тел —

для жизни роковой удел.

Жизнь дарит телу полную свободу,

для выхода, но более – для входу:

для выхода в любое положение,

снаружи уменьшая напряжение.

Жизнь подписала страхом соглашение:

дать Страху Волю принимать решение.

Страх – главный в теле идеолог,

он и лингвист и политолог.

Она не поощряет Ома безопасность,

и в тело запускает Ума гласность,

тревогу заливает по сосудам,

даёт сигналы SOS судам и пересудам.

Любая безопасность дарит боль,

меняет тела правильную роль.

Роль безопасности играет Бес,

которого Христос укатывал в замес.

Жизнь не разумна – это поняли Атланты,

и потому играли с жизнью в фанты.

Они ввели в кровь жизни Оправдание,

и перестали загадывать желание.

Всё, что хотелось-ожидалось,

уж не питало к жизни жалость.

Жизнь намекала, что «жалеть меня не надо» —

вот тем и будет для людей отрада.

Нагое тело всё желанное хотело,

и потому легко имело и умело.

Жизнь в теле медлит еле-еле,

а человека обнаруживает в деле.

Дела, пустяшные дела,

опустошают кровные тела.

Покуда жизнь слова не захватила,

душу от слов тревогой не мутило.

Но эволюции процесс потребовал от слов эксцесс,

с бесценною приставкой бес.

Инструкций не давала Жизнь,

и лёгок Случай был:

Победе и Беде пути закрыл.

С питательной едой,

с пустою головой, в раю,

случайно, налегке,

жил человек в своём мирке.

Наилучший путь – случайный

Наилучший путь – случайный,

наилучший путь – любой.

На свидании с богом Случай,

Путь случается с Тобой.

Вот ты сбрасываешь платья,

без стеснения на щеках,

и приятные объятья

вам останутся в веках.

Путь Господен исповедан,

перекрестьем на спине,

даже детям он поведан,

что победа лишь в вине.

Чтобы сделать, что ты хочешь,

нужно отыскать вину,

и она тебе подскажет тайну заповедь одну.

Лук когда то был отвагой,

мысль – острою стрелой,

притянул закон обоих обоюдною виной.

Мысль сильнее, чем реальность:

таковой она была,

Но за мысль перед словом

вдруг наложена вина.

Мыслями закон не рулит,

его пища – слов слова,

уголовными статьями

наполнялась голова.

У голов дракона голод – пищевой,

но использовал он орган – половой.

Для спасения безопасности

от не прикосновения к гласности.

Триединство глав дракона

Тройку породил закона.

Прокурор, судья, палач,

а от господа – калач.

Человек силён был мыслью,

жил без слов, как без оков:

он лишь веки открывает,

чтобы жить во век веков.

Видеть истину-вот зрение,

чтоб катить колёса обозрения:

все по лучшему пути,

где траве-грибам расти.

Лучший путь укажет лучник,

путь – полёт одной стрелы,

где невесты-жабы-сучки

все желания малы.

Если знаешь, что ты хочешь,

дело это на пятак,

мир так прост, господь не против:

делай это просто так.

Но в конце пути голгофа,

там предел, тупик, закон,

и у мёртвой стенки плача

парагвайский патефон.

Он играет тихо, люто,

дарит музыку за так,

звуком гимна прикрывает

способ сделать всё не так.

Нет предела совершенству?

Есть: плюнь в рожу духовенству.

Эволюции улов

состоит из верных слов.

Молчаливый наблюдатель —

на подносе слов податель:

вот такой он человек —

бога Случая предатель.

Совпадение увеличить,

Божий Случай возвеличить,

результат и лучший путь

в одну дудку будут дуть.

В соперниках успеха Время

В соперниках успеха Время,

соперник времени-Успех,

у этих ипостасей нет иных утех:

в их лексиконе ничего во век

про слово «человек»,

за исключением человеческого бремени:

когда секунды тикали по темени.

Насилием стрелки приспособить,

с лихвою удержать успехи,

поняв, что время не убить,

лениво сбросил человек доспехи.

Успех и время-многоборье,

для демона народа с плоскогорья.

Успех бесспорно преуспеет,

коль время обогнать успеет,

переступая чрез запреты,

кидая в турникет монеты.

Чтоб поиметь успех

проступок нужно совершить,

успешный,

он не для всех,

и потому особо грешный,

чтобы затем успеть

вины корону на себя надеть,

и выйти победителем,

удачи укротителем.

У победителя Вина-победа,

в ней вся беда Закону для обеда.

Закон не терпит победителей

и нанимает обвинителей,

с ручной Виной-бензопилой

и гопотой присяжных заместителей.

Все знают, что не судят победителей:

казнят и рубят вместе с головой,

подобно, как простых грабителей.

Но иногда закон становится приветлив,

и казнь для публики замедлив,

не отделяет голову от тела,

желая сшить для тела дело.

Вот говорят не прыгнешь выше головы,

но вы не слушайте молвы:

прыжок через дурную голову

подобен золоту из олова.

Берёт копьё и щит Успех,

сбивает крест с судьбы,

чтоб с головою быть на ты,

приносит в жертву всех.

Чужим успехом пользуется племя,

теряя на пути к Олимпу время,

о пни закона спотыкаясь,

и лишь на время затыкаясь.

Чтобы достичь успеха нужно Оправдание,

своих поступков и преступков,

без терпеливого рыдания.

Тех, вдруг, кого настиг Успех,

не отличаются от всех,

кто от чужих успехов заразился,

и со своей судьбой сразился.

Успех

Успех себя развить успел,

ему сам бог сонату спел,

про Сатану,

но когда бога заменил закон,

успех был выведен за кон.

Успех стал у закона шулером,

а игрокам представился законным шурином.

Народ пожалуй будет хуже олигарха,

ему не жаль святейшего монарха.

Чтоб олигарху не мешал народ,

последний отпускается в расход,

всё тем же именем народа,

которого не жалует сама природа.

Великий повод есть для Возвращения

Великий повод есть для Возвращения:

«растлить в себе нагое развращение»,

к канону снова вспомнить отвращение.

Из тлена вызвать мертвецов,

их де'дов, матерей, отцов,

всех, до седьмого поколения —

почтить законом природные явления.

Желание мести страху – жажда возвращения,

чтоб довести до места отмщение,

чтоб пожалеть себя

без жадности смущения,

без ужаса вернуться с точки преступления,

вновь это место посетив,

стерев весь позитив и негатив.

Вернуться-отомстить,

чтоб трусость уличить;

сызнова ревновать,

и жизнью рисковать,

и чтоб не знала мать;

мучительно любить, убить и приголубить;

погонею заняться, и по следам гоняться,

со смертью на конце иглы обняться;

ударить вновь: рекою – кровь;

до края нервы довести

и слёзы выплеснуть из совести.

Любое приключение

для инкарнации – значение.

Для молодого тут – одна эпоха,

для старости – в любое время плохо.

Любая мелочь и привязка:

для лодки Смысл – якорь,

для Мысельки петли – завязка.

Для жизни тело – увлечение,

а для погибели – влечение.

Любое слово из души,

язык притянет за уши.

В момент познания оживает время,

чтобы дождём пролить бушующее племя.

Остановить,

дать пламени остыть,

добром и злом друг друга не убить.

Два «солнца» в воздух бросили восточного Амура,

повеселел угрюмый самурай,

прицельно освятил мишени Мазда и Ахура,

вдруг поднялась до сердца Манипура,

озвучил Сони долгожданный рай.

Яд в случае любви,

любому совпадению – благостный флюид,

и оправданию всех – нектар благодарения.

Но, боже, упаси от мести в место возвращения.

Медаль мы при рождении получаем

Медаль мы при рождении получаем в загсе.

Там нацарапано:

«ребёнку-плаксе»,

слезами, кровью, молоком,

а тот, кто написал,

с рождённым не знаком.

Рождение – первородный чин,

он и для женщин и мужчин.

За мужество рождения – медаль,

за то, что мама не смотрела в даль.

Для матери дитя-моральная педаль:

вперёд на скорости летит-нажала,

не зря тебя, мой плод, рожала.

Ребёнок плачет при рождении,

мать же смеётся в наслаждении.

Медаль – часть материнской платы,

закрыть которую не хватит и зарплаты,

за все века, от рождества христова.

Нам память не забыть,

и празднуем мы снова,

его в хлеву невинное рождение,

как помешательство и наваждение.

На аверсе таится аватар-портрет,

на реверсе простого интереса нет.

Продать и заложить нельзя награду,

сгодится лишь дракону или гаду.

А хитрый, пошлый нумизмат

даст за медаль лишь мата шмат.

Душа наполнена летучими словами,

как диктатура мозга головами.

Для равновесия души потребуем молчание,

кивки, согласие, голов качание.

Тогда, сколь телом не греши,

слова останутся в тиши.

Но мы про гурт резной забыли,

когда тираны злобно выли,

для равновесия и чтобы не бесило,

и голову от страха не сносило,

монету ставили ребром,

лошадкой резвой в ипподром,

заезда номер на удачу,

жетон увесистый на сдачу,

и ждали окончания забега,

и грёз и гроз насмешливая нега,

нам доставалась, как победа:

едой – бега,

водою – берега,

и лошади подкованной

счастливая нога.

Вернуться: нет такого наставления

Вернуться: нет такого наставления.

На камне —

только прямо, влево, вправо направление.

В конце-конец, погибель, плаха, финишная вера.

Назад, в начало, возвращайся Божья Эра.

Вперёд бежит который перед нами,

не догоняем мы его словами.

Неправды нет,

всё – право: даже грех.

Желание любви тревожит большинство,

желание быть любым освоит меньшинство.

Согласный с Правым вместе ходит,

но бог-закон-дракон их в стороны разводит.

Коль душа уже чиста,

не до любви ей с чистого листа.

Душа от зомби укрывается в глазах,

душа от зомби укрывает сглазом,

любви меняя знак на любый и любой,

душа скрывается в маразм.

В победе кроется вина беды,

которую затеяли деды или жыды.

Вина – не корень, корень – ожидание:

еды, беды, победы, смерти и признания.

Из лабиринта жизни – только Вход

Чтобы выйти за предел закона и пожить,

Бла'гой Смерти отношение нужно заслужить.

Чтобы подруги милой не бояться,

чтоб с жизнью смело насмерть драться.

Не станет смерти гибельного страха,

не будешь поклоняться мо'щам праха.

Религия лоскутным во'льтом Гибели,

впихнула жизнь в статуэтки мебели,

чертог убогий роскошью обставила,

Погибель послужить себе заставила.

Религия – наука,

уголовная,

продажной инквизиции,

для головы людей сплошная мука,

поголовная,

в не правой оппозиции.

Жизнь – не в театре репетиция:

военных слов и мыслей коалиция,

в итоге, в прибыль Смерти инвестиция.

Жизнь – окоп лаборатории,

цифир нумерология.

Коль есть аудитория,

жизнь пусть будет это лекция,

и для извилин мозга секция.

Носом поводить,

очаг найти,

из камеры религии в квартал бессмертия войти.

Волшебство науки —

единственный среды религии финал,

где до добра не доведут слов червяков чекистов муки.

Ошибка в том, что тщетно Выход ищем,

и Соловьём Разбойником от страха свищем.

Язык пытаем развести на слово,

но нас закон разводит на язык.

Из лабиринта жизни – только Вход,

в портал, на время, данное в познание,

пока лабораторную работу мы ведём,

покуда смерть не разлучит:

Двоякий Ум и Чёткое Сознание;

Трусливый Вход и Бегства Лёгкий Выход;

любовников:

Взрыв жгучий – острую Пробирку,

Бумаги белый лист и чёрную Копирку;

мудрые корни от ствола дремучего,

кармы телегу от судьбы вола могучего;

словарь души от духа сорванца,

лукавые слова и подленькие мысли,

и так до самого конца,

покуда все секунды долга вышли.

Мы – узники закона

Есть спрос, есть предложение;

закон и пёс запрет

низводят до смущения,

твердя сплошные «нет».

И спрос и предложение —

они внутри живут,

но их на обозрение

зевакам берегут.

Бесславно опозорен

интимный мой порыв,

казнён и обезглавлен

моей души нарыв.

Нарыв моих желаний

накрыл живую стать,

помог закон жестокий

мне окаянцем стать.

В высоком Беззаконии

традиция моя,

науки Правословия придерживаюсь я.

Заранее, справедливо прощён за наготу,

подсунули народу – религию не ту.

Религия-воровка украла все слова,

осталась человеку пустая голова.

Из кочана, из репы, горшка и головы

религия сварила закона для молвы.

Позорные законы, как для песца зимой,

расставили капканы, усилили конвой,

рассыпали отраву, не дали спать чертям,

а бесов поручили обрыву и свиньям.

Мы – узники закона,

но требуем закон,

за всякое мирское

нас ставили на кон.

Да, нас к цветам тянуло,

да, нас трава влекла,

цветы нас заманили на голые тела;

нагая и бесстыжая на нас трава легла.

И были мы счастли'вы минуту до зари,

пока на колокольню поднялись звонари.

Жизнь умаляет смыслом тело

Жизнь умаляет смыслом тело,

пока душа на небо полетела,

жизнь продолжает течь,

закончив внутреннее дело.

И, положив тела во гроб,

жизнь утекает, словно молния в сугроб.

Поди найди, что в теле трепыхалось,

и собери, что из сосуда расплескалось.

С кого спросить «халатную небрежность»,

что жизнь-жена не подарила мужу-телу нежность,

вильнув ушла, измену сотворив,

другое тело в жизнь приговорив.

Жизнь-уголовные дела

имеет управление

на рабские тела

оказывать давление.

Никто не ищет жизнь в дознания отделе,

не обвиняет суку в беспределе,

никто не пишет такта акт,

счастливый случай не подписывает пакт.

Жизнь протекает в токе разговора,

по фабуле и плану мирового заговора.

В world plot-е есть сюжет, чертёж и график,

и крови в органах гуманитарный трафик.

В конвое – лейкоциты и тельца,

и прочая полезная пыльца.

В глазах жизнь прячет зеркала осколки,

и на зрачках печатает наколки.

Жизнь входит в тело через пульс вагины,

где разрываются в оргазме мины.

Выходит через mirror или looking glass,

мир завораживает зеркальный сглаз.

У жизни повода и срока нет,

ей нет причин дослушивать не найденный ответ.

Переживания, опыт, стаж даются телу,

чтоб вовремя предаться жизненному делу.

Жизнь не тревожит за телесный фарт,

сама себе сдаёт тузы краплёных карт.

Дать жизни пролететь сквозь заговор молчания,

чтобы случайно телу не нарваться на отчаяние.

Удача, если жизнь мгновенно проскользнула,

и тело в три погибели успешно не согнула.

Причина жизни-cause, козёл и casus,

и Смерти преподобной ужас.

Всегда есть reason:

не зарезать – искупить,

случайного козла из пасти,

и завершить ко злу вагин напасти.

Потери связаны с виной

Потери связаны с виной,

о том, что мы грешны.

Но эти рассуждения народу не важны.

Нам вставили имплант вины в сознание,

чужое аннексировали знание.

Бог Клир был чист, как мир,

теперь он – террорист и кир.

Нас сбросили с моста свободы,

религиозные уроды,

нам запретили быть причиной,

и накормили мертвечиной.

Нам от мозгов остался реактивный ум,

смотрящий за законом падла-кум.

У нас не жизнь-одна соматика:

зарплат заплаток математика.

Мы на ступени ниже динозавра,

по воспитанию хуже мавра.

Нам объективные процессы

сменили на садистские эксцессы.

Нам дали поле боя-телевизор,

куда наш погрузили организм.

Всю жизнь пытаемся проткнуть невинность,

за что нас сторожит прикосновенности повинность.

Сидим в одном из уголовных секторов,

и поджигаем у звезды все пять углов,

распнув негодницу на шерстяном ковре,

сжигая жизнь, как звездочёта на костре.

Нас звездочёт на путь втащить пытался,

а мы его пытать,

и чтобы он сознался,

лишь в том, что не умны, его приёмные сыны.

Намерения пусты-когда они без меры.

Там поджидают лишь одни химеры-веры.

Когда Дракона не убил Георгий,

вдруг наступило время злобных оргий,

стихийных, лютых демонстраций,

болезненных кастраций и люстраций.

Мы ночь продали надям, верам, любкам,

как тролли подражая бабским юбками.

А день отдали облакам воображения,

где у Дракона камера слежения.

Забыв у Случая спросить совета,

ума – у Неба и у Солнца – света.

Там, где висело видящее око,

теперь оно прикрыто пудрой кока.

Политикой наполнен дипломата кейс,

в клише и в овертах скривился важный фейс,

блестящие ботинки покрыли аберрации,

а тело предалось экстериоризации.

Портфель с портфолио и с факсимиле

уже от настоящего за тысчи милей.

Мы в прошлом плаваем в коробке из под торы,

а будущее наше-тропинка моджахеда в горы,

и в планах будущих сплошной косяк,

и педофилом вдруг прикинулся моряк.

Мы в будущее смотрим через крест святой прицела.

Надеемся, что должность трубадура ещё цела.

Хороводы воли к власти

Желающих подняться больше, чем спуститься:

где низы ломают колья о верхов карнизы.

Круговорот низов в природе – есть ротация,

естественный отбор – приём живой еды – мутация.

Верхи – всё для себя,

низы – всё для верхов:

таков порядок у волхвов.

Знать, разделяй верхи-низы масштабом умозрения,

не потерпи народ великого мучения.

Вверху игла-ума, её ломает молодец,

чтобы началом стал его конец,

чтоб цезаря взорвать-закону на потеху,

себя лишив пожизненно успеха.

Так низ морально достигает верха,

где краб цинично оседлает стерха.

Да, не везде произрастает страстный ум,

обычно он в конце тусовки социум.

Но есть места и климаты для дум,

где гласные, согласные с цинизмом,

не позволяют в гонке выжить измам.

И есть места, где человек не выживет,

бог даст, за тем и верим, чтоб: ин год ви траст.

Добраться до ума не всякому уму подсилу.

Васи'лиса нужна, поднявшаяся с илу,

она же – Богородица со шкуркой лягушачьей,

икра-игра в слова —

любимый корм Кащеев и кошачий.

Мать-богородица словами накормила,

дракону отпустив значительную силу.

Слова покорно всем служили,

и в глотке у дракона не тужили.

Едой – закону,

людям – Бедой,

Георгию – Победой.

У слов – права, у человека – голова.

Был человек учёный,

стал хитрианин, законом конченный,

великомученик уто'нченный,

под крест-перо заточенный.

Дракон, наевшись слов,

не убиваемым законом стал,

ибо – из слов,

а не из плоти, не из стали.

Слова – идеология идей

По берегу реки в саванне жертвы бродят

хотят живой воды глоток испить,

но к водопою боятся подходить:

в коричневой реке глубоко под водою

пираньи-крокодилы лучших ждут гостей,

таких, чтоб не осталось и костей.

И в человеке звери затаились,

тельцами, львами притаились.

В крови тельца и прочая пыльца,

хрустят друг другом с утреца.

Всё то, что можно вкусно съесть,

то существует – то и есть.

А теми, кто от страха хочет выть