Читать онлайн Момент Бабочки

goto [0]: «Предтеча»

Свежий воздух всегда оказывал позитивное воздействие на психику Марка. Несколькими секундами ранее его грудь буквально разрывало от негодования, а в ушах, особенно справа, стоял такой грохот, что не слышно было собственных шагов. Однако стоило входным дверям разъехаться, майским ароматам – коснуться ноздрей, как тиски, сжимавшие сердце, тотчас ослабли. Спустя пару мгновений звуки улицы, подобно спасительным назальным каплям при плотном насморке, устранили шумовую завесу, и до разума, чудом пережившего столь разрушительный эмоциональный шторм, донёсся щебет птиц.

Марк резко выдохнул. Узкие плечи опустились, вслед за ними склонилась голова с длинными волосами, придав высокой худощавой фигуре сходство с опечаленной ивой. Глубокий вдох, короткая задержка и новый, на сей раз протяжный выдох помогли ему окончательно успокоиться, заставили выпрямиться. Теперь покинувший старое кирпичное здание мужчина принял горделивую позу: острый подбородок чуть вздёрнут, карие и слегка выпуклые глаза ищут что-то в окнах напротив.

Эти дома, эти неширокие по российским меркам улочки видели многое. История небольшого пятачка земли, относящегося к петербургскому муниципальному округу «Московская застава», насчитывала не одну сотню лет. Некоторые здешние постройки, кроме шуток, являлись очевидцами крушений двух предыдущих режимов. Иные, напротив, выросли уже в двадцать первом веке и своим существованием олицетворяли неумолимое течение времени. Оно, словно жернова Господни, беспощадно перемалывало дороги, города, страны и целые государства.

В повседневности люди редко соотносят себя с глобальными цивилизационными процессами. Будто все поворотные моменты в истории человечества давным-давно пройдены либо поджидают в настолько далёком будущем, что и представить сложно. В действительности же преобразование материального мира и общества происходит непрерывно, прямо под носом у обывателя, свидетельств чему хоть отбавляй – стоит лишь раскрыть глаза.

Эта простая, далеко не новая мысль посетила Марка, когда он увидел проезжающий мимо старенький автомобиль. И рассеялась, едва осколок уходящей эпохи скрылся за поворотом. Таких средств передвижения в городе оставалось немало, а уж в стране – даже говорить нечего. Упрямые ретрограды до последнего цеплялись за индивидуальный бензиновый транспорт, предпочитая его общественному и отвергая бездушные китайские электрокары. Ни экологическая повестка, ни повышение налога, ни ужесточение штрафов не могли переубедить правоверных автолюбителей. Кроме того, в информационном и экономическом пространствах у них имелись влиятельные союзники в лице крупного нефтяного бизнеса да серых поставщиков европейской рухляди.

Впрочем, пусть медленная, через сопротивление, но всё же неизбежная победа прогресса не предполагала в данном случае разрешения другой, более насущной проблемы, тревожащей горожан уже не первое десятилетие. Парковки. К примеру, Волковская улица, по которой Марк следовал сейчас в сторону метро, представляла собой настоящий автопарк. В жаркий день здешний воздух, пропитанный запахом раскалённого металла, обжигал лёгкие, а туповатый роботакси порой отказывался подъезжать к офису из-за «отсутствия безопасного маршрута».

У Марка не имелось ни личного автомобиля, ни водительского удостоверения. В студенческие годы он, игнорируя мировой кризис, войну и актуальные запросы населения, примкнул к маргинальному движению экоактивистов. Эстетически те напоминали американских хиппи шестидесятых годов прошлого века, и отношение к ним со стороны общества было соответствующим. Конечно, теперь Марка ничто не связывало с бывшими соратниками, но из песни слов не выкинешь – увлечения и ошибки молодости до сих пор определяли его, ибо фундамент сегодняшней личности сформировался именно тогда. Как, кстати, и семья: с будущей женой Викторией, подарившей ему сына, он познакомился в тот же бурный период.

В крохотных наушниках под бойкий ритм звенели металлические струны. Рекомендательная система, досконально изучившая вкусы пользователя, любезно подбрасывала релевантный контент – преимущественно на иностранном языке и родом из двадцатого столетия. Однако при входе в метро Марк прикосновением к правой аудиокапле остановил музыкальный поток и, расположившись на ступени эскалатора, извлёк из кармана светлых джинсов угольно-чёрный смартфон.

Очередная порция накопившихся уведомлений взволновала его: сердце застучало чаще, под гортанью заворочался комок тревоги, а в районе диафрагмы заурчал невидимый моторчик, распространяющий по телу волны беспокойства. Десятки, даже сотни комментариев под свежим видео на популярном научном канале воодушевляли и пугали одновременно. Причиной столь эмоциональной реакции на обыденное, в общем-то, явление служил тот факт, что Марк принял посильное участие в создании данного материала, хотя изначально голосовал против этой затеи. Причём, в отличие от коллег, приступить к просмотру премьеры в рабочие часы он не отважился. И теперь пожинал плоды своей нерешительности. После такого мощного отклика и попадания в тренды сложно было не поддаться греху завышенных ожиданий, тут уж сам бог велел примкнуть к числу зрителей. Может быть, несмотря на непроходимую тупость автора блога, этот выпуск у него действительно получился отменным?

В поезде устройство Марка автоматически подключилось к городской сети, славящейся, помимо жёстких фильтров, высокой скоростью передачи информации. Короче говоря, с загрузкой контента у нового пассажира трудностей не возникло.

«Друзья, вы уже обратили внимание, что в нашем обществе зреет очередной раскол? – в кадре появился красивый молодой человек, одетый, что называется, с иголочки. – И про так называемую «Хрустальную бабочку» вы тоже наверняка слышали! Только я убеждён: у многих из вас пока что остаётся больше вопросов, чем ответов! Ради вас, друзья мои, я связался – вы не поверите, но мне удалось! – с научно-техническим центром, который разработал сенсационную технологию! И для вас я сумел разобраться в том, как работает наш мозг, как он устаревает и что же такое революционное родилось в секретных лабораториях никому не известного НТЦ! Устраивайтесь поудобнее, берите чаёк и печеньки, мы начинаем!»

Марка аж перекосило от услышанного, словно он половину лимона с коркой съел, а не краткое вступление в исполнении популярного блогера просмотрел. Уж кому-кому, а ему, невольному участнику этого перформанса, было доподлинно известно, каким образом сетевой небожитель связывался с разработчиками «Хрустальной бабочки», какими мотивами при подготовке материала руководствовался на самом деле и во сколько «никому не известному НТЦ» обошлись его, с позволения сказать, разбирательства.

– Ты для начала разберись, как твой дрын работает, а потом к мозгу приступай! – злобно пробурчал Марк.

Его реплика привлекла внимание сидящей по соседству женщины, из-за чего двусмысленное продолжение: «Хотя как ты можешь приступить к изучению того, чего у тебя нет?» – так и осталось невысказанным.

Первую главу выпуска блогер посвятил пересказу примитивных истин и общеизвестных представлений о мозге. Наверное, нечто подобное говорили о сердце древние египтяне, считая полый мышечный орган вместилищем чувственности, рассудка и судьбы.

Далее следовала сложная и крайне скучная для обывателя лекция о нейродегенерации. Чтобы хоть как-то удержать внимание капризного потребителя, вместо ссылок на исследования в ход шли смешные картинки, нарезки мемов и безобразные шутки. Марк, конечно, и сам плохо ориентировался в нейрофизиологии, его компетенции лежали в иной области, но дурацкие и очевидные ошибки, которые допускал автор, вкупе с оскорбительным юмором даже у него вызывали острое желание выключить эту чушь.

Признаться, Марк и раньше не особо любил блогеров, однако соприкоснувшись с их миром лично, прямо-таки возненавидел. Они, по его мнению, все до единого были лицемерны, чванливы и глупы. Ну как, скажите на милость, атеросклероз можно перепутать с болезнью Альцгеймера, а лакунарную деменцию всерьёз поименовать «лекумарной»?

– Всю думалку себе пролекумарил, дятел, – не сдержался критически настроенный зритель.

Лицо сидящей по соседству женщины не дрогнуло, правда, она чуть-чуть отодвинулась от странного попутчика. В иных обстоятельствах Марк обязательно извинился бы, но сейчас не стал – всё равно собирался выходить на ближайшей станции. Пока шумный электропоезд замедлял ход, он без сожаления проматывал псевдоинтеллектуальные разглагольствования кумира недалёкой, зато весьма самонадеянной публики. А затем и вовсе, открыв оглавление выпуска, перешёл к следующему разделу.

«…когда мы подробно разобрались в предмете, давайте перейдём к самому главному – к «Хрустальной бабочке»! Что из себя представляет эта технология? Какой у неё принцип действия? И почему она, блин, «хрустальная»? Об этом нам расскажут её создатели!»

Марк нажал на кнопку выключения и сунул смартфон в карман толстовки. Экран погас, но видео, уже загруженное на устройство, не прервалось: воспроизведение продолжилось в фоновом режиме.

Первым в череде специалистов «никому не известного НТЦ», естественно, оказался Андрей Нестеров – менеджер проекта и непосредственный руководитель Марка.

«Вообще, – затараторил он, – если грубо, наша разработка находится как бы на стыке трёх научных дисциплин, условно говоря. Нейробиология, микроэлектроника и даталогия. Data Science как бы».

В повседневной жизни речь Андрея тоже отличалась высоким темпом и изобиловала словами-паразитами. Однако при подготовке к интервью он заранее заучил ответы на основные вопросы, поэтому сейчас его фразы выглядели более стройными, нежели обычно.

«Что касается процесса излечения, его тоже можно разделить на три стадии. На первой стадии мы при помощи препаратов как бы тормозим прогресс дегенерации тканей и принудительно стимулируем повышение уровня энзимов… Э-э… То есть ферментов… Э-э… Хороших как бы».

Если верить беззлобным шуткам коллег, подшофе Андрей настолько увеличивал скорость извлечения звуков, что пересказывал «Войну и мир» всего за минуту. Никто ничего, правда, в его тарабарщине разобрать не мог, но прозвище Пулемёт он тем самым оправдывал на все сто. Оттого и разъезжались в самопроизвольной улыбке губы Марка, пока из наушников доносился голос начальника.

«Вторая стадия немного сложнее. Она как бы более новшество что ли. Капсула, которую мы помещаем в черепную коробку пациента, представляет собой, условно говоря, биогибридный имплантат – как бы комбинацию биологической ткани с микроконтроллером, ответственным не только за наращивание нервных клеток, но и за их… э-э… упорядочивание как бы. С последующей фиксацией коннектома. Это как бы карта нейронных связей».

Аудиокапли на несколько секунд замолчали. Марк, приближаясь к ленте эскалатора, не стал доставать смартфон ради выяснения причины сбоя, а когда подошва его кроссовка опустилась на ступень, Андрей заговорил снова.

«Вот. О третьей стадии подробнее вам расскажет уже коллега, руководитель инженерно-математической группы. Но если совсем коротко, то это как бы обучаемая модель, которая призвана генерировать и кластеризовать данные. Грубо говоря, воспоминания. Хотя технически речь идёт, конечно, о нервных импульсах».

«Генерировать воспоминания, вы сказали, – встал на пути у несущейся словесной лавины обладатель закадрового голоса. – Вы их создаёте, верно?»

«Да-да, воссоздаём».

«Это как?»

«Ну… мы это… э-э… используем как бы… – Пулемёт неожиданно сбился и принялся импровизировать. – Ну как бы это самое! Конфабуляцию, в общем! Когда вымысел, как говорится, вытесняет реальность и как бы становится воспоминанием. Замещающим то есть. Ну… Носитель, благодаря источнику доверия, его так ассоциирует. Вымысел как бы. Ну да!»

Улыбка моментально сползла с лица Марка, сменившись чувством саднящего смущения, будто в неловкую ситуацию угодил он, а не кто-то другой.

«А расскажите, пожалуйста, подробнее, как это работает?» – не унимался интервьюер, забыв, видимо, о ремарке Андрея по поводу коллеги-специалиста, ответственного за третью стадию.

«Ну… Как бы… Э-э… Короче, нейронный шум».

«Нейронный шум?»

«Ну да! То есть мы как бы создаём источник доверия, а затем генерируем, так сказать, вокруг него, ну, нейронный шум! Облако нейроэлектрических сигналов», – начальник Марка окончательно растерялся и начал ускоряться.

Разумеется, в недостатке Андрея не было ничего предосудительного. Тем более красноречие не значилось среди ключевых требований на его позицию. В сферу обязанностей менеджера проекта «Хрустальная бабочка» входило управление несколькими разрозненными группами учёных и инженеров. С которыми не справится простой медоточивый администратор, окончивший очередную бизнес-школу. Однако теперь праздные обитатели интернета никогда не воздадут должное профессионализму Андрея – наверняка начнут подтрунивать, оскорблять да растаскивать на мемы самые сочные моменты неудачного выступления.

Почему блогер решил оставить этот эпизод, не несущий особого смысла? И неужели на этапе согласования выпуска наличие столь дискредитирующего фрагмента не смутило никого из ответственных лиц в НТЦ? Странный поступок, учитывая, что дальше по сценарию Марк вполне доступно, как ему казалось, поведает зрителю и про нейронный шум, и про источник доверия, и про модель машинного обучения.

«Весь мир из говна и палок», – обречённо резюмировал он, поставив воспроизведение на паузу. Створки ведущих на улицу дверей автоматически разъехались, и свежий воздух вновь оказал на него целительное воздействие: малообразованный блогер вместе со своей идиотской поделкой тотчас вылетел из головы. Марк вынул из ушей пластиковые белые капли, поместил их в зарядный кейс и двинулся в сторону дома, окружённый звуками реального мира.

Однако непринуждённая прогулка продлилась недолго. Через несколько минут за спиной раздался топот, затем что-то плотное и тяжёлое, словно таран для штурма средневековой крепости, врезалось в поясницу. Боль мощным электрическим разрядом поразила нервную систему, из надпочечников в кровь хлынул адреналин. На ногах Марк не удержался, чудом успел выставить ладони, из-за чего лицо при падении почти не пострадало. Впрочем, навряд ли это имело значение на фоне последовавших ударов.

Били его нещадно. Целую вечность. Рассудок никак не желал проваливаться в спасительную тьму и продолжал спорадически выхватывать из происходящего мелкие разрозненные детали. Красные кроссовки, примитивные оскорбления, окурок на асфальте, женский вопль, протяжный сигнал автомобиля. Старого, судя по звучанию, и наверняка бензинового.

Ощущения тела, яркими вспышками обжигавшие мозг, вдруг притупились. Начал угасать и всеобъемлющий страх. Лишь нелепая обида на слово «датаист», каковое мимоходом бросил один из нападавших, маленькой птичкой восседала на жёрдочке истончавшегося сознания. Неуместное переживание не покидало Марка до последнего, пока густой туман беспамятства не поглотил его. И случилось это, только когда он окончательно удостоверился, что окружён людьми, стремящимися помочь, а не навредить.

goto [-3]: «Иуда»

Утро, когда Николай Мисюра впервые появился в офисе и присоединился к их легендарной команде, заняло прочное положение в картотеке воспоминаний Марка. Пусть сначала означенный фрагмент прошлого не нёс особой ценности, но годы спустя рутинный и, казалось бы, проходной эпизод обрёл поразительную важность, характерную для ключевых, судьбоносных событий.

Южное крыло бизнес-центра, занятое отделом разработки, сотрудники НТЦ называли «Африкой». По задумке дизайнеров интерьера, нарочно имя прародины человечества нигде не упоминалось, ибо само должно было всплывать в уме, благодаря стереотипным ассоциациям и особой атмосфере этого места. Оно и правда угадывалось буквально во всём: во внешнем виде мебели, тематике видеообоев, обстановке переговорных комнат и даже посудном наборе общего пользования.

В одном из коридоров при помощи ультрасовременных технологий воссоздавалась почти неотличимая от реальности иллюзия – подвесная деревянная тропа по мотивам Бумсланга из ботанического сада Кирстенбош. Она тянулась мимо верхушек экзотических деревьев в направлении освещённых утренним солнцем скал. Впереди сквозь туман проступали склоны Столовой горы, по правую руку раскинулось пёстрое цветочное море.

Сказочные виды, похожие на иллюстрацию самых смелых фантазий о мирном сосуществовании человека и природы, уже примелькались здешним работникам, и те не обращали на них внимания. А вот растерянный, блуждающий от стены к стене взгляд Николая сразу выдавал в нём человека, который лишь недавно вписал собственное имя в перечень талантов НТЦ.

Марк внимательно наблюдал за ним из «Кейптауна» – так называлась крайняя переговорная комната в крыле – и пытался найти в его облике или поведении хотя бы одну рациональную причину для оправдания своей инстинктивной враждебности. Колючий комок неприязни размером с мячик для пинг-понга, будто второе сердце, пульсировал в груди, слегка повышая температуру тела. На лице, особенно на лбу, выступили бисеринки пота, что поблёскивали в искусственном свете, подобно маленьким жемчужинам.

Прочие члены команды тоже находились здесь, но перемены в наружности Марка ускользнули от их внимания. Они беззлобно перешучивались и, в отличие от него, вообще не испытывали дурных чувств. Наоборот, сейчас коллег больше всего занимало глуповатое выражение лица Николая, совмещавшее вроде бы взаимоисключающие эмоции – испуг и восхищение.

Стройная сотрудница отдела кадров эффектно сошла с Бумсланга и остановилась на одной из верхних ступенек. Её губы тронула вежливая улыбка. Экономным и эстетичным движением руки, на какое способны лишь незамужние девушки, она указала на переговорку, где нового сотрудника дожидались будущие товарищи.

Фасад «Кейптауна» был выполнен из стекла, прозрачного в центре и мутноватого по периметру, благодаря чему окружающие всегда видели, занята ли комната. Стену напротив входа украшал сложнейший барельеф, чьим автором являлась известная петербургская художница-скульптор родом из многострадальной Рожавы. Её прекрасное творение позволяло почувствовать себя Гончаровым в период экспедиции на фрегате «Паллада».

– Это Мыс Доброй Надежды, – прокомментировал Марк вместо приветствия.

Два чёрных длинных истукана, словно стражи побережья, стояли в углах помещения по обе стороны барельефа и жуткими безжизненными бельмами смотрели сквозь вошедшего. Боковые стены покрывал искусственный мох. Он, казалось, впитывал излучаемый лампами свет, отчего деревянные уродцы выглядели устрашающе. Из скрытых под потолком колонок над их головами доносилось тихое журчание воды и музыкальный щебет птиц.

В центре переговорной комнаты, как водится, стоял массивный чёрный стол. Его широченные опоры походили на основания фонарных столбов, а поверх, на тонком металлическом каркасе, лежала уникальная столешница со встроенным дисплеем, служившая окном в богатый подводный мир. В этом виртуальном океанариуме проживало около четырёх тысяч обитателей, включая скатов, акул, черепах и даже пингвинов. Поведение каждой особи и их взаимодействие друг с другом контролировал специальный алгоритм, который разработали в далёкие времена для совершенно иных целей тогдашние сотрудники НТЦ.

– Это… прямо… эстетический оргазм! – глухим голосом описал степень своего потрясения Николай.

В его движениях чувствовалась странная нервозность. Не волнение перед знакомством с новым коллективом, типичное для данных обстоятельств, а именно нервозность. Какая-то неправильная, неуместная. Будто ему не давал покоя страх провала. Совершенно глупый, надо заметить, учитывая, что все этапы отбора были уже пройдены.

Вообще, внешне новичок не походил на опытного технического специалиста, коим безусловно являлся. Он напоминал скорее средневекового менестреля-романтика с тонкой душевной организацией: лицо – как у подростка, взгляд – мечтательно блуждающий, разве что лютни для полноты образа не достаёт. Однако в действительности на долю Николая выпало немало тягот, о чём одинаково ярко свидетельствовали и бледный тонкий шрам на левой скуле, и место рождения, указанное в паспорте.

– Самый дорогой оргазм в мире! – повёл огромными плечами Олег Фомин. Его объёмные усы шевельнулись, точно толстый щетинистый червь.

– Ладно, – поднялся со стула Марк.

Роль официального лидера команды нередко предполагает исполнение удручающих для любого интроверта обязанностей, когда ради достижения цели приходится жертвовать желаниями и задвигать собственные ощущения куда подальше.

– Господа, представляю вам Николая. Новый «лепидоптеролог» нашего Центра, – произнёс старший инженер-математик, невольно улыбнувшись.

Малоизвестное слово с забавным созвучием и не очень приличной коннотацией укоренилось среди коллег после новогоднего корпоратива. Сотрудники отдела бионических технологий бросили его смеха ради, намекая на научное название чешуекрылых насекомых, то есть бабочек, и соответствующий раздел энтомологии, их изучающий. Шутка прижилась, поскольку вскоре в IT-инфраструктуре НТЦ для тестирования новых математических моделей был создан закрытый кластер с необычным именем «lepidoptera».

– Николай, со мной и Андреем Нестеровым, – большой палец коротко клюнул в направлении выхода: где-то там, в офисном лабиринте, располагалось рабочее место менеджера проекта, – ты уже имел удовольствие познакомиться на собеседовании, теперь настала очередь знакомиться с остальными.

Всякий раз, разговаривая с незнакомыми или малознакомыми людьми, он использовал эту дурацкую манеру речи, не допускающую даже общепринятых сокращений и упрощений. «Господа, представляю вам», «имел удовольствие», «настала очередь знакомиться». Как однажды съязвил Ильдар, его коллега и давний товарищ, «сия лексика слух добрых сударей коробит шибко».

С другой стороны, благодаря наличию подобных странностей, Марк становился более предсказуемым и понятным. Если он употребляет своё знаменитое обращение «камрадес» и говорит, например, «разраб» вместо «разработчик» или «собес» вместо «собеседование» – это верный признак его доверия к присутствующим.

– Олег, – мощный, как скала, обладатель ницшеанских усов встал и протянул Николаю ладонь размером со сковороду. Дружелюбное рукопожатие завершилось специфической улыбкой. Чтобы привыкнуть к такой, понадобится время.

Следующим нового участника команды поприветствовал уже упомянутый Ильдар – чернявый мужчина в бордовой рубашке с длинным рукавом, под которой угадывалось крепкое, поджарое тело. На смуглой физиономии, где минутой ранее гарцевала усмешка, теперь застыла маска строгой отчуждённости.

– Саша, – небрежно отозвался круглолицый лысеющий тип с брюшком под толстовкой, едва до него дошла очередь. Со стула он не поднялся, просто кивнул, но после того, как Николай подошёл сам, вынужденно подал руку.

Спустя минуту, когда знакомство состоялось и все присутствующие расселись вокруг стола-аквариума, Марк разъяснил Николаю, что в день выхода нового сотрудника в их организации принято проводить неформальные встречи. Ради сплочения обогатившегося коллектива.

– Ограничений по формату мероприятия нет, поэтому мы можем придумать что-нибудь или просто поболтать. Но для экономии времени и сил я предлагаю воспользоваться случайной игровой механикой. Как раз потестируем нового бота. Согласны?

Возражений не было.

– Ламия, запусти проектор, – обратился к офисному виртуальному ассистенту Марк.

– Яволь, капитан, – женский голос слегка приглушил журчание воды и щебет птиц.

С потолка вдоль одной из моховых стен медленно сползло белое полотно, после чего с противоположной стороны вспыхнуло чёрное око оптического прибора, замаскированное под проплешину в искусственном зелёном покрытии.

– Ламия, запусти навык «Умный фасилитатор».

– Яволь, капитан, – прозвучал ответ.

И тут же голос ассистента сменился приятным мужским баритоном:

– Здравствуйте. Меня зовут Павел. Сегодня я буду фасилитатором на вашем мероприятии. Скажите, какого рода встречу вы намереваетесь провести?

– Знакомство.

НТЦ, в силу секретности своих разработок, принадлежал к числу закрытых предприятий, что не на шутку усложняло выбор ПО для внутреннего пользования. В отечественном цифровом контуре наличествовало немало продуктов, подобных «Ламии», но они так или иначе ориентировались на потребительский рынок, а значит – не удовлетворяли критериям службы безопасности. Более того, в мире не существовало виртуального ассистента, способного безболезненно интегрироваться в комплекс сложной научной аппаратуры, которой располагал НТЦ. Поэтому ещё лет десять назад руководство озаботилось данной проблемой и объявило технологический конкурс на создание прототипа программного агента.

В перспективе при проведении научных исследований и инновационной деятельности обучаемый электронный болван, помимо прямого рабочего взаимодействия с пользователем-учёным, должен был снизить влияние человеческого фактора на результат. А в самых смелых фантазиях – обнаруживались и такие – ему надлежало вообще заменить собой научную комиссию.

Победителем памятного конкурса объявили команду магистров из Национального исследовательского университета, разработавшую алгоритм с говорящим названием «Афина».

– Выбран тип встречи: «Знакомство». Назовите, пожалуйста, количество участников.

– Четверо.

Эволюция «Афины» в «Ламию» не отняла много времени. Имя богини мудрости, военной стратегии и тактики пришлось не ко двору, ибо оказалось из-за своей тривиальности слишком распространённым. Так что дальнейшее развитие технологии происходило уже под иным брендом и обеспечивалось, увы, иными людьми. Печально, но успех «Ламии» не связан с её создателями, он состоялся благодаря открытию на базе НТЦ одной из мощнейших в стране кузницы кадров. И только. Анонсированная публичная версия, к примеру, не имела ничего общего с прототипом – в ней не осталось ни строчки кода из него.

– Четыре участника, – зафиксировал голосовой помощник.

Что же до простеньких дополнительных модулей вроде «Умного фасилитатора», то их созданием обычно занимались студенты из «Школы подготовки молодых специалистов», практиканты государственных вузов да сами сотрудники, заинтересованные в обкатке новых технологий. Требования к подобным проектам намеренно занижались, поэтому ждать от них чего-то грандиозного точно не стоило.

– Далее вам нужно назвать свои имена. Внимание! Каждый участник должен сам назвать своё имя, используя конструкцию: «Привет, меня зовут Павел». Это необходимо для запоминания ваших голосов.

На проекционном экране тем временем возникла таблица, число строк и столбцов в которой равнялось количеству участников. Сверху, над шапкой, тянулась бледная надпись «Ответы», а сбоку – «Вопросы». Заголовки, изначально пустые, заполнялись именами присутствующих по мере того, как те по очереди представлялись.

– Пожалуйста, внимательно прослушайте регламент встречи. В случае необходимости вы можете задавать уточняющие вопросы либо запросить повторное воспроизведение.

– Какой душный бот, – с ухмылкой заметил Николай. – Его случайно не в налоговой писали?

– В Министерстве обороны, – ответил Ильдар.

Новичок испуганно замер и с недоверием покосился на коллегу, но по лицу последнего неясно было, шутит он или говорит серьёзно. Кажется, первые подозрения, покамест подспудные, возникли у Марка именно в тот малозначительный момент. С чего бы Николаю так странно реагировать на упоминание федерального органа?

Предложенный Павлом формат встречи оказался всего-навсего недовикториной. Скучной и примитивной. Члены команды по кругу задавали друг другу беззубые вопросы, как правило, о личных интересах и предпочтениях, а притихший «фасилитатор» лишь следил за временем да закрашивал в таблице ячейку за ячейкой. Продолжалось это унылое действо до тех пор, пока под слоем цифровой краски не скрылась вся рабочая область таблицы.

Само мероприятие полностью выветрилось из памяти Марка, за исключением двух последних минут, когда Николай озвучил ему свой вопрос. Как и предыдущие, заданные другим участникам, тот оказался элементарным по форме, но крайне непростым по содержанию. Возникало стойкое ощущение, будто новичок выделывается и такими пассажами набивает себе цену.

– Какие произведения искусства и культуры оказали наибольшее влияние на твою судьбу? Назови не менее трёх.

«Искусства и культуры? А конкретнее? Речь о музыке или литературе? Или о живописи? Или о театре? Как насчёт памятников и архитектуры? И вот… прямо на судьбу?» – пронеслось в голове Марка, но он вовремя спохватился и придержал рвущийся наружу поток слов. Согласно правилам игры никто не мог требовать уточнений. «Как понял, так и отвечай. Как сформулировал, так и получай», – провозгласил Павел при объявлении регламента. По мнению разработчиков «Умного фасилитатора», столь строгий подход, видимо, должен был разнообразить убогие посиделки пользователей.

– Ну-у, наверное, – растягивая слоги, промолвил старший «лепидоптеролог», – «Бесы» Достоевского. Это раз. «Эроусмит». Автора не помню. Это два. И три…

Возникла пауза. Николай со снисходительным прищуром наблюдал за тимлидом, чьи судорожные попытки ухватить разбегающиеся мысли явственно отражались на физиономии. Но вдруг Марк хлопнул себя по лбу и, просияв, воскликнул:

– Ну конечно! Как я мог забыть? Редьярд Киплинг. Стихотворение у него есть. «Заповедь». Читать исключительно в переводе Лозинского!

goto [-7]: «Антагонист»

Марк, подобно большинству молодых представителей его профессии, не любил просыпаться рано и оттого на работу являлся едва ли не в обеденное время. Однако претензий со стороны руководства по этому поводу никогда не поступало, так как слишком позднее начало трудового дня с лихвой компенсировалось столь же поздним завершением. Обычная картина: повелители клавиатур и цифр засиживаются до глубокого вечера, выходят на улицу, а за их спинами щёлкает замок входной двери, гаснет свет, и здание бизнес-центра погружается во тьму.

У такого распорядка, при всех его минусах, имелось одно бесспорное преимущество, из-за которого лично Марк ни в какую не желал перекраивать свой режим. Он готов был на любые жертвы и ухищрения, лишь бы не участвовать в увлекательном урбанистическом шоу под названием «час пик». Даже в исключительные дни, когда у инженера-математика имелись какие-то вечерние дела, он стремился покинуть офис заблаговременно, дабы избежать встречи с самой отвратительной особенностью крупных городов. Ему совсем не улыбалось толкаться в метро или со скоростью улитки пробираться сквозь глухие автомобильные заторы.

Но 29 мая 2042 года – в незабываемую для лидера команды «лепидоптерологов» дату – привычный хитроумный манёвр сорвался из-за череды мелких неприятностей.

Сперва неоправданно затянулась встреча, потом вдруг прихватило живот. Роботакси, как назло, не смог подобраться к месту посадки и, сообщив об отсутствии безопасного маршрута, подло отменил заказ. Вызывать «умную карету» в другую точку уже не имело смысла – шоссе, проспекты да улицы начали заполняться машинами. Увы, Марку пришлось воспользоваться подземкой, ибо в противном случае до места назначения он добирался бы полтора-два часа.

Пока сердитый инженер-математик потел и толкался в метро, традиционная петербургская хмарь эволюционировала в мелкий дождь, что сопровождался настойчивыми порывами холодного ветра. Подобные условия никого не приведут в восторг, вот и Марк, оказавшись на поверхности, был раздосадован очередной напастью.

Он двигался по линиям Васильевского острова быстрым шагом, иногда переходя на бег. Но это его не спасло – «лепидоптеролог» сильно промок и озяб. Настроение, и без того мрачное, испортилось окончательно. В середине груди, где обычно концентрировались раздражение и злоба, образовался плотный, колючий, затрудняющий дыхание комок.

В одном из старинных домов неподалёку от Смоленского кладбища, ещё более древнего, чем некоторые окрестные постройки, – проживала его бабушка семидесяти шести лет от роду. Её винтажная квартирка обладала странным, воистину мистическим свойством: на первый взгляд казалось, будто она выпала из общего временного потока и два десятка лет существовала вне деструктивного воздействия оного. Этакий осколок прошлого в мире настоящего; крошечный фрагмент истории, заблудившийся в темпоральном хаосе. Чувство ирреальности возникало у Марка всякий раз, когда он переступал высокий, покрытый ржавыми пятнами порог, но гнусная фантасмагория уже не пугала и даже не удивляла – просто имела место. Что-то вроде давнишней болячки, на которую не обращаешь внимания.

– Добрый вечер, молодой человек, – тихо поприветствовала внука Наталья Николаевна. Невысокая, пожилая, она изрядно похудела за годы патологического затворничества и нерегулярного питания. – Как добрался?

Её неизменная интеллигентная манера речи с щепоткой безобидной иронии не доставила гостю удовольствия. Коснувшись шнурка на кроссовке, он бросил на бабушку сердитый взгляд из-под насупленных бровей и мстительно съязвил:

– Здрасьте, немолодая дама. Вплавь.

Однако женщина словно не заметила ехидства и невозмутимо, как по алгоритму, выдала следующее высказывание, сотканное поломанным мозгом из лоскутов сумбурных мыслей.

– А я уже и не ждала. Смотрю в окно. Дождь какой мерзкий, собака! Вот и думаю: значит, уже не придёшь. И не жду совсем.

Марк никак не прокомментировал её слова. Да и что тут скажешь?

– Как Вика? – после короткой паузы поинтересовалась бабушка. – У неё какой месяц-то? Седьмой?

– Нормально Вика, – пробурчал внук, продолжая, словно пса на привязи, удерживать рвущееся наружу раздражение. – Последний у неё месяц. Девятый. Постоянно спрашиваешь!

Обувь он небрежно бросил у двери.

– Какой?! – женщина округлила глаза. – Так это ж… Ух! Скоро!

Бессчётное количество раз Марк в три шага преодолевал узкую полутёмную прихожую и останавливался у входа в гостиную. Бессчётное количество раз натыкался взором на рамку с пожелтевшей фотографией отца в военной форме. Бессчётное количество раз сосредотачивался на траурной ленте в правом нижнем углу. Ленте, поблёкшей от времени.

Эта ровная посеревшая полоска – единственная деталь, которая помогала ему взломать защиту собственного разума и разрушить неизбывный мираж. Якорёк реальности в мире фантомов и химер.

Иллюзия таяла постепенно, подобно снегу на видео при ускоренном воспроизведении. Краски тускнели. Исходящие от люстры лучи света смещались в холодный спектр. От неровных стен отклеивались уголки архаичных обоев. Лохматился и ветшал горчичный диван. Далёкие дни, когда они с отцом приезжали в гости к бабушке, а окружающий мир был ещё открытым и благосклонным, жадно поглощала безликая вечность. Следом за ними отправлялись в чёрную бездну юношеские годы, символом и неотъемлемой частью коих служило портретное фото на полке.

Марк резко отвернулся и направился в кухню, суровым тоном осведомившись на ходу:

– Таблетки пила?

Риторический вопрос, ведь два раза в день Наталью Николаевну навещает сиделка, чтобы проконтролировать приём препаратов и провести медицинские тесты. Однако Марк ничего не мог с собой поделать: пребывая в дурном расположении духа, он превращался в злобного придиру и хватался за любой мало-мальски веский повод для упрёка или обвинения.

– Как не пила? – вздрогнула пожилая женщина, предчувствуя бурю. – Пила!

Пока внук пересчитывал таблетки в упаковке и сверялся с таблицей приёма лекарств, она продолжала лепетать что-то. Но Марк, как бы цинично это ни звучало, уже привык к её бестолковому кудахтанью и не обращал на него внимания.

– Вижу, действительно пила, – примирительно проворчал он через минуту.

– Ну вот! Слава богу! От ума отставишь! – Наталья Николаевна расслабилась и сутулой тенью прошаркала за спиной гостя в направлении окна. – Ух, опять дождь идёт! Посмотри-ка! Мерзкий до чего, собака!

Марк поднял на бабушку тяжёлый, гневный взгляд – не на неё саму, конечно, а на обстоятельства, чьим физическим воплощением она являлась. На грёбаные биологические законы. Но хорошо, что Наталья Николаевна не видела реакции внука, иначе бы тот измучился потом от угрызений совести.

На бабушкином затылке под поредевшими грязно-серыми волосами по-прежнему виднелся яркий рубец, оставшийся после операции. То была реальная возможность спасти бедную женщину, вырвать её искалеченную душу из лап хитроумной смерти. Однако смелые надежды, увы, пока не оправдались, что приводило Марка в ещё большую ярость.

– Я потому и не ждала тебя. Посмотри что! Как льёт! Собака!

А ведь ему нелегко далось это решение. Одно дело – работать с чужими людьми, с кем тебя ничто не связывает, и совершенно другое – подвергать такому испытанию родных. Вот уже полтора года недугом Натальи Николаевны безуспешно занимались первоклассные специалисты. Сиделка, выделенная при содействии НТЦ, и чип в мозге исправно поставляли им новые сведения для анализа. Марк тоже обильно снабжал коллег аудиозаписями их с бабушкой бесед, но всякий раз с грустью констатировал отсутствие прогресса.

Впрочем, столь же плачевно дела обстояли и с другими пациентами. Если так пойдёт дальше, то крайне перспективный метод лечения нейродегенеративных заболеваний будет признан провальным, после чего исследования неминуемо закроют. Тогда Марку придётся наконец признать, что хозяйка этой старенькой квартиры никогда не вернётся в мир живых; что она давно умерла, хоть и неясно, в какой конкретно час. Глупо отрицать, но ныне вместо неё бродил меж старых кирпичных стен нелепый призрак, странное существо, беспардонно присвоившее обрывки чужих воспоминаний. Сломанный биоробот, чьи когнитивные функции считались безвозвратно утраченными. Во всяком случае пока.

– Чай будешь? – максимально дружелюбно спросил Марк.

Наталья Николаевна ничего не услышала и потому промолчала.

– Ау!

Она опять вздрогнула, затем развернулась – слишком резко для своих лет и своего состояния. Сухонькое тело чуть повело в сторону, но женщина, к изумлению внука, без труда вернула потерянное было равновесие и, хвала небесам, устояла.

– Чего пугаешься-то, господи! – гость вздохнул с укоризной, направленной прежде всего на самого себя. – Чай, говорю, будешь?

– Да. Давай! – охотно согласилась бабушка и вновь вернулась к созерцанию усилившегося дождя. – Ты посмотри! Вот собака!

Сквозь плотно сжатые зубы Марк выпустил воздух и взялся за приготовление напитка сомнительного качества, ибо у Натальи Николаевны, как водится у впавших в детство стариков, чай имелся только в пакетиках.

Через десять минут они сидели в гостиной с кружками в руках. Перед ними на журнальном столике красовалась раритетная пиала с засохшим печеньем, которым хозяйка решила попотчевать внука. На правом подлокотнике дивана светился планшет, куда Марк в ходе разговора периодически подглядывал и, водя по экрану белым стилусом, вносил некие записи.

Беседа их начиналась вполне безобидно, с малозначимых комментариев о делах насущных. Но совсем скоро, благодаря простейшим уловкам сотрудника НТЦ, они сосредоточились на событиях минувших дней. Естественно, основным рассказчиком являлась Наталья Николаевна, тогда как Марк лишь направлял её мысль осторожными уточнениями либо вопросами.

– А ты в каком году ездила туда? – продолжал он свой странный допрос.

– Куда? – вынырнула из трясины задумчивости подуставшая бабушка.

Внук пригубил тёплой жидкости, позволяя рассосаться вновь набухшему в середине груди комочку раздражения, и коротко уточнил:

– На юг.

– Ну как не ездила-то? – задрала подбородок женщина. Дряблая кожа на её шее натянулась, подобно мятой ткани. – Ездила. С тобой ездила. Не помнишь что ли?

Марк поставил кружку на столик и стилусом начертал на экране планшета несколько слов. Чёрная линия змеилась по белой поверхности дисплея вслед за наконечником.

– Я про вашу поездку на машине.

«Стоит ли ей подбрасывать дополнительные маркеры? Или сама справится?» – гость пожевал губами, взвешивая все за и против. Однако ответа так и не последовало, поэтому он отринул колебания и добавил сухих дровишек в тлеющий костерок её памяти:

– С дедом, папой и… дядей.

– А-а-а! – радостно протянула Наталья Николаевна. – Да-а! Хорошо съездили!

Внук поморщился и еле слышно пробурчал:

– Господи боже мой.

Никто в здравом уме никогда не назвал бы ту трагическую поездку хорошей. Младший сын бабушки, тринадцатилетний Андрей, попал тогда под машину, ударился головой при падении и вскоре скончался. Куда уж лучше, правда?

Видимо, мужчинам в их семье на роду было написано умирать на чужбине. Сначала дядя, потом через восемнадцать лет папа. Да и самому Марку придётся однажды обнаружить себя, старого и больного, в другой стране, даже на другом континенте.

– В каком году-то? – вернулся он к ключевому вопросу.

– Дай-ка подумать, – хозяйка всмотрелась в фотографию на полке. – Максимчик пропал в каком году? В двадцать третьем? Или в двадцать втором? Когда война-то началась?

Теперь помощи от внука женщина ждала напрасно, тот молча наблюдал за её лишённым статичности выражением лица. Оно постоянно менялось, перетекало из одного состояния в другое, словно зацикленная анимация с использованием визуального эффекта плавной трансформации – так называемого морфинга.

– Погоди-погоди. Сейчас вспомню, – бабушка, как не выучивший стихотворение ребёнок, пыталась отсрочить миг неизбежного разоблачения.

Брови Марка с каждым ударом сердца всё ближе сползали к переносице, но он продолжал молчать.

– Ровно пять лет прошло с моря, когда сообщили, что… – Наталья Николаевна запнулась. – Когда Максимчик пропал. Это я хорошо запомнила. Мы ездили… Когда? В тот год ещё метро взрывали!

– Бабушка, – ровным голосом прервал её внук, растратив последние капли терпения. – В две тысячи семнадцатом мы ездили на море с родителями. Мама, папа, я и ты в качестве няньки. Мне тогда четыре года было.

– Ну да, а я про что говорю? – вскинулась женщина, готовая к обороне. – В две тысячи семнадцатом, я и говорю!

– А я спрашиваю, – гнул своё Марк, – про вашу поездку с дедом, папой и дядей! На машине, на море! – чеканил он. Раздражение вновь начало набухать колючим шариком в груди. – Меня тогда даже в планах не было!

– Ну? – не поняла претензии Наталья Николаевна. – Я и говорю!

– Ладно, – вздохнув, внук добавил ещё одну заметку, только на сей раз не стилусом, а при помощи двух небрежных свайпов по экранной клавиатуре. – Если честно, я не помню эту поездку. Когда теракт был. Расскажи.

Женщина замерла в попытке восстановить нить беседы, но не преуспела – внук окончательно запутал её. Печать уныния вперемешку с презрением к себе легла на изнурённое долгой жизнью лицо.

– Ты говорила, что мы ездили вчетвером, – помог внук. – Летали. В Турцию.

– Да ну! – отмахнулась женщина и невпопад ответила: – Давно уже никуда не ездила. Вот с тобой и ездили, наверное, в последний раз. Не помнишь что ли? Тогда ещё дружно все жили. Не воевали.

Марк поднял стилус и коротко зафиксировал результат проверки. К сожалению, бабушке становилось хуже – это факт. Грандиозное изобретение НТЦ вкупе с препаратами не помогало ей. В памяти закреплялась лишь незначительная часть новой информации, что скорее походило на погрешность, нежели на правило. Наталья Николаевна упорно продолжала черпать знания о прошлом из старого, повреждённого «хранилища», не задействуя восстановленную ткань.

Впрочем, признавать поражение было пока рано, и надежда на благоприятный исход всё-таки оставалась. Сегодня Марку показалось, будто движения бабушки обрели дополнительную уверенность и чёткость. Это наблюдение, конечно, предстояло сотню раз проверить и подтвердить, но уже сейчас оно служило внуку поводом для великой радости.

goto [-4]: «Пение чайки»

Для многих людей чарующий момент рождения идеи носит едва ли не мистический характер, что подтверждается обилием благообразных мифов и клише в массовой культуре, будь то знаменитый возглас Архимеда, приснопамятное яблоко Ньютона или сон профессора Менделеева. Научные открытия, генезис транснациональных корпораций и процесс создания гениальных произведений искусства всегда окутаны дымкой таинственности. Однако действительность, как водится, несколько прозаичнее. Если ты двадцать лет занимаешься основами химии, то откровение, посетившее тебя во сне, станет лишь забавным способом разрешения проблемы. Если среди твоих родственников имеются держатели так называемых старых денег, а сам ты обучаешься в престижном университете на перспективной технической специальности, куда доступ низшим классам попросту закрыт, – то шансы встать у истоков успешного хайтек-бизнеса резко повышаются. Если ты по восемь часов в день оттачиваешь игру на фортепиано, то обретение солидного музыкального навыка является отнюдь не подарком судьбы, а логичным следствием.

В случае с Марком дело обстояло схожим образом. При изучении его биографии доверчивый обыватель обязательно преувеличил бы значение обычного воскресного утра, когда на малопримечательного сотрудника НТЦ ниспало озарение. Вместе с тем предварительные старания: длительные и мучительные поиски, десятки проведённых тестов и сотни прочитанных исследований – наверняка не удостоились бы заслуженного внимания. Ведь так приятно верить, что повезти может любому – независимо от затраченных усилий. Словно вожделенная «эврика» тождественна выигрышу в лотерею. Это помогает обломовым оправдывать себя. Почему же они не покорили ни одной вершины, ничего не изобрели и ничему не научились? Просто не посчастливилось.

Погода в тот памятный день была гадкая, но она не помешала чете Матвеевых выйти на еженедельную предобеденную прогулку. Супруги стояли возле песочницы на детской площадке, вокруг вздымались блёклые высотки образца двадцатых годов. По открытым пространствам жилого квартала носился влажный петербургский ветер, а стальные тучи источали уныние. Длинные волнистые волосы Виктории, естественной рыжиной которых она очень гордилась, после каждого порыва накрывали овальное лицо, подобно мягкому чачвану. Женщине приходилось постоянно отводить их назад, к затылку, открывая слегка оттопыренные маленькие уши.

Ночь у Марка выдалась трудная. Ему редко снились сны. Или он, как говорили специалисты, не умел их запоминать. Однако сегодня, вопреки обыкновению, грёзы оказались слишком яркими, чтобы развеяться при пробуждении. Причём странная склейка из эпизодов, объединённых общим сюжетом, занимала всё доступное пространство в голове и настойчиво просилась наружу. В итоге то ли погода настроила Марка на меланхолический лад, то ли молчание слишком затянулось, но он поддался-таки искушению разделить с женой творение своего подсознания.

– Сначала я находился в офисе, – вступил инженер-математик после короткой прелюдии. – Только стены и пол казались… Более свежими что ли.

В районе диафрагмы завибрировал гнусный моторчик, порождающий волны дискомфорта. Чувство тревоги обуяло Марка, хотя ничего постыдного вроде бы он сообщать не собирался.

– В окне видел кусочек неба. Ярко-голубое, ни облачка.

Супруга внимательно слушала. Её неоднородно-серые, похожие на текстуру мраморной плитки глаза наблюдали за сыном, который временно обрёл самостоятельность. А аналитическая часть рассудка между тем цепко выхватывала из мужнего рассказа важные детали.

– Перед собой я катил инвалидное кресло. На нём сидела бабушка, и меня, кстати, это совсем не удивляло.

До выхода в декретный отпуск Виктория занималась онейрологическими исследованиями. Этот раздел научной медицины, как известно, концентрировался на сновидениях и объединял специалистов в области неврологии, микробиологии мозга, психологии и психиатрии. Нет, жена, конечно, не являлась практикующим психологом или психотерапевтом, но про сны знала поистине много, а самое главное – умела их трактовать. Что, вероятно, и послужило для Марка причиной смятения.

– Может, мне не запомнилось начало, но в тот момент я откуда-то точно знал, что ходить она не могла из-за какой-то аварии. А нейродегенерация мешала восстановлению.

Онейрология, как и любая другая система упорядоченного знания, проделала огромный путь от повсеместного отрицания до вынужденного принятия накопленной фактологической базы; от фантастических перспектив первых открытий – до засушливого занудства теоретических основоположений. Вот только на заре своего существования она, подобно родственной сомнологии, была осквернена множественными домогательствами аферистов и проходимцев, из-за чего среднестатистический обыватель до сих пор воспринимал её со скепсисом.

Впрочем, аналогичному оскорбительному отношению ныне подвергались вообще все виды интеллектуальной деятельности, связанные с чем-то абстрактным и не поддающимся непосредственному практическому употреблению. Предшествующая эпоха бесконтрольного информационного блуда породила общество с рефлексом недоверия ко всему, что оно видит и слышит, а в особенности – к тому, чего не понимает. Иногда это недоверие, произрастающее на ниве агрессивного невежества, оборачивалось массовым противодействием и саботажем, а иногда, увы, насилием.

Марк не понаслышке знал, что такое современный луддизм. Более того, однажды ему предстояло лично столкнуться с самыми радикальными представителями данного движения.

…Что-то плотное и тяжёлое, словно таран для штурма средневековой крепости, врезалось в поясницу. Боль мощным электрическим разрядом поразила нервную систему, из надпочечников в кровь хлынул адреналин…

Непрошенный, взявшийся буквально из ниоткуда образ, будто клинок неуловимого ниндзя, вспорол ткань реальности. Марку потребовались все имеющиеся у него силы, чтобы удержаться и не соскользнуть во тьму помешательства. Прежде чем рана зарубцевалась, а пространство-время вновь обрело целостность и согласованность, инженер-математик успел заглянуть в жуткую бездну, полную беспорядочных событий, мест, имён и ассоциаций. Тех, что были. И тех, что будут.

Пока изолированная часть его личности, наблюдавшая за происходящим словно со стороны, сопротивлялась воздействию спонтанного эпифеномена, другая, живущая в материальном мире, как ни в чём не бывало продолжала повествование:

– Потом я открыл какую-то дверь, вкатил коляску внутрь и оказался в школьном кабинете.

– В школьном кабинете? – переспросила жена, удивившись.

– Да. В своём классном кабинете. Где учился.

– Ня! Ня! – вдруг воскликнул Максик, потерявший что-то из «куличного» снаряжения.

Виктория присела, извлекла из-под песка пластмассовую формочку и, отряхнув, потребовала:

– Дай! Скажи: «Дай!»

– Ня! – сердито вскрикнул мальчик.

Губы Марка тронула улыбка. Его, в отличие от супруги, забавлял этот устойчивый лексический сбой, сохранявшийся несмотря на стремительное развитие сыновнего словарного запаса. Односложным возгласом «Ня!» малыш обозначал два противоположных, взаимоисключающих действия, как будто глаголы «дать» и «взять» были для него эквивалентны. Разница крылась, пожалуй, только в интонации: когда Максик желал получить какую-то вещь, он использовал звонкое и настойчивое восклицание, а когда делился чем-либо, в ход шёл более мягкий и протяжный вариант.

– Дай! – совершила ещё одну попытку жена, не оставлявшая надежд исправить речевую ошибку сына. Формочку она по-прежнему сжимала в ладони как будущую награду.

– Ня-а-а! – малыш начал нервничать, детское личико исказилось в гневе.

Вика чаяла повторить успех, ведь однажды ей удалось вытянуть из него этот злосчастный глагол в повелительном наклонении. Возле той же песочницы, в такое же пасмурное утро… Вроде бы на прошлой неделе? Или на позапрошлой? Увы, но последние дни походили друг на друга как близнецы: морось, ветер, тучи. Честно говоря, Марк вообще не помнил, когда над Петербургом показывалось солнце.

– Да отстань ты от него, – заступился он за сына.

– Ладно, – покорилась супруга. – На.

– Ня, – нежно повторил за мамой малыш, хватая формочку.

– Так вот, – вернулся Марк к описанию сна. – В кабинете были люди. Они начали по очереди оборачиваться и удивляться моему приходу. Выглядело это так тупо. Знаешь, как дешёвый монтаж. Камера последовательно выхватывает лица, и пока объектив не сфокусировался на очередном актёре, тот должен оставаться неподвижен. Как…

– И кто там был? – прервала его жена, заставляя сосредоточиться на фабуле. – В кабинете.

– Много кто. Все, с кем я более или менее общался. Коллеги, друзья детства, однокурсники. Правда… – Марк вдруг замялся, – был ещё один чувак. Я его… Не помню. У него ещё бледный шрам на скуле был.

– На какой?

– Э-э. На левой, кажется.

– Хорошо. Что дальше случилось, помнишь?

Положение, в котором он оказался, нравилось Марку всё меньше. Из-за интенсивных вибраций моторчика в районе диафрагмы желудок болезненно съёжился, щеки горели, несмотря на холодные прикосновения ветра. В груди затрепетал крохотный огонёк недовольства и злости на супругу. За её реакцию. Слишком отстранённую. Слишком профессиональную. Лишённую всякого сочувствия и тепла. Ограниченную. Будто он разговаривал не с живым человеком, а с пулом ассоциативных нейрослепков на конкретную личность.

– Да. Они начали аплодировать. Сначала вяло, а потом… Стало громко, как на стадионе каком-то. Это меня и разбудило, кстати. Только я помню ещё ощущение странное. Типа… Типа, я могу, наконец-то, расслабиться. Типа, я победил.

– Победил, – задумчиво повторила Виктория. – А кого победил, можешь сформулировать?

– Смерть! – раздражённо дёрнул плечом Марк и резко опустился на корточки, давая понять, что разговор окончен: теперь он займётся сыном.

Семья Матвеевых обитала чуть севернее Большой Невки, в путинском жилом комплексе, воздвигнутом в смутную годину, когда застройка носила точечный и хаотичный характер. Просторная евротрёшка досталась им, можно сказать, в наследство от родителей Марка, хотя и не бесплатно. Приобретённая на этапе строительства, она потом много лет стояла без дела, потому что неожиданная гибель одного из владельцев разрушила не только планы на жизнь отдельно взятой ячейки общества, но и саму жизнь, саму ячейку общества. Впоследствии квартира трижды подвергалась простенькому ремонту и длительное время сдавалась в аренду, пока единственный сын первых собственников не выкупил долю матери. Офицерская вдова покинула родину задолго до этого события и уже не нуждалась в жилье, что располагалось на территории проклинаемой ею страны.

Здешние дворы, благодаря соседству с водой и обилию отходов, каковые накапливались по причине неизбывной халатности коммунальщиков, – служили Меккой для местных чаек. Крылатые горлопаны кружили над головой, словно стервятники пустыни над тушей умирающего верблюда, цокали когтями по мусорным контейнерам и орали, орали, орали. Во всяком случае Марк постоянно отвлекался на их мерзкие вопли. Порой он даже на собственных мыслях не мог сосредоточиться.

– О, – отвлёкся от лепки куличиков Максик, когда очередной крик, как шарик под стеклом пинбол-машины, заметался меж домов. – Хэ!

– Да, – пояснил папа. – Чайка. Это – чайка.

Он попробовал спародировать голос синантропной птицы, но получилось что-то среднее между визгом дикого кабана и утиного кряканья. Виктория, прикрыв рот рукой, беззлобно посмеялась, сын с недоумением воззрился на отца, а пернатые после непродолжительной паузы загалдели по новой.

И тут произошло то, что простодушные обыватели назвали бы прямым вмешательством Бога, ответом Вселенной на запрос мятущегося ума или чудом рождения Идеи.

– Дяй, – указал Максик на лежавшую в противоположном углу песочницы лопатку. Но тотчас вернулся к старому паттерну: – Ня!

Родители озадаченно переглянулись.

Озарение к Марку пришло далеко не сразу. Однако факт остаётся фактом: вырваться из паутины технологических проблем, куда угодила «Хрустальная бабочка», в итоге помог именно этот возглас Максима Матвеева. Точнее – звуки, оному возгласу предшествовавшие.

goto [1]: «Допрос»