Читать онлайн Эввиэль: зов Побережья. Книга вторая

Глава 1

ЗОВ

Ветер завывал с северной стороны клюва. В месяце кантлосе (так попривычнее называть конец октября), начиналась пора возбуждённого моря, дикого ветра и поющих скал. У самого края стояла девушка в странном чёрном одеянии. Облегающий наряд, казалось, нравился только покойникам (хоронили именно в чёрном), но, видимо, девушке он тоже был по душе. Она сняла капюшон и освободила светлого пленника. На фоне яркой луны и сильного ветра, длинные светлые волосы казались флагом на мачте корабля, просящим о переговорах, а может о капитуляции, кто знает?!

«Эээвиииэээль!… Эээвиииэээль!» – именно это слышала девушка всякий раз, когда ветер и крупные волны ударяли в скалы.

Северная часть клюва, такой казалась часть города, который уходил двумя изогнутыми полукругами скал в море, – принимала стихию на себя. Может быть поэтому ей отплачивали возможностью петь? Отвесные каналы в скале позволяли морю вмешиваться в жизнь глухонемого камня и впускать воду в окаменелую душу. Вода проникала в каналы и поднималась вверх, создавая мелодичные звуки. Каналы были разного диаметра, поэтому и звук получался разный. А ветер дополнял эту симфонию прекрасным баритоном, проходя между небольшими острыми хребтами поющего клюва.

Почему клюв? За много столетий у этого города-королевства набралась масса названий: Лидорий, Побережье, «орлиный клюв», «пресный берег». Всё зависит от того, в каком контексте вы его упоминаете. Лидорий – старое название бухты, где можно было переждать шторм или зазимовать. Побережье, если ваша цель – отменного качества железо и металлические орудия – от меча до плуга. Клюв – если смотреть с высоты птичьего полёта. Город будто открывал орлиный клюв и словно издавал крик в сторону моря. Часть города на суше, а часть на двух изогнутых дугах-скалах. На южной части стоит красавец королевский дворец. На северной – дома дворян и всадников. Пресный берег – здесь всегда можно пополнить припасы: и воды, и еды. Да, ещё отменного варения эль, ну и, если денег не жалко, – вино… с юга.

«Сегодня песня тревожнее, чем обычно в это время года», – подумалось Эвви. Она выставила руки в сторону и наклонилась вперёд.

– Унеси с собой всё это… забери себе всё это… принеси мне искреннюю свежесть… и вдохни в меня младенца, – девушка всё-таки вела с кем-то переговоры.

Сзади, за пояс, была прикреплена верёвка – она держала мачту с опущенным флагом над бушующей бездной. Девушка так сильно наклонилась, что казалось, что она вот-вот сорвётся. Но нет – это было частым её занятием. На другом конце верёвки к скале был прикреплён странного вида металлический предмет, похожий на небольшой ящик. Из него и выходила верёвка. Внутри ящика находился механизм, на который была намотана верёвка. Шестерёнки цеплялись за язычок так, что непонятно в какой момент отпускали верёвку. Делалось это в разнобой и ты не знал насколько сильно наклонишься вперёд над бездной. Именно это и позволяло девушке три раза ощутить короткий полёт вниз и освободиться от тяжести души.

Здесь, на самом краю северной части клюва, никто не жил. Острые и узкие скалы подходили лишь для того, чтобы построить здесь наблюдательный пункт. Но сейчас, в это время года, он пустовал. Начало сильных ветров и штормов не располагал к плаванию никого, кроме редких отважных гостей с севера. А те были не воинственными.

Обойдя справа небольшую смотровую площадку, прикрывшись несколькими высокими острыми камнями, Эввиэль решила, что здесь самое удобное и незаметное место для «смазывания шестерёнок» – упражнение, после которого ей опять хотелось жить. Обычно она это делала быстро, но сегодняшнее событие выбивалось из логической системы, придуманной ей самой, поэтому пришлось поговорить с собой вчерашней, сегодняшней и особенно завтрашней. Девушка тряхнула головой, три раза громко произнесла звук «ха!», будто чихнула, три раза щёлкнула пальцами и вернулась из бездны на твердь.

Далее шёл обязательный дыхательный приём отца. Он называл его – «взгляд пленника» – три выдоха и три вдоха с внутренним содержанием. Отец Эввиэль научился ему, когда двенадцать лет был в плену.

– Выдыхаю «вчера»… вдыхаю «сегодня». Выдыхаю «сегодня»… вдыхаю «завтра». Выдыхаю «завтра»… вдыхаю «сегодня», – медленно, с паузами, тёплым тоном, но бешеным взглядом, желающим забрать из «завтра» то, чего хочется «сегодня», девушка закончила упражнение.

Эввиэль надела капюшон, завязала шнурок вокруг шеи и спешно направилась в жилой район Лидория. В Нэббетноре, а именно так местные называли северную часть клюва, жили по большей мере ветераны рыцарских походов, знать и даже родственники королевской четы. Дома были из бело-голубого камня, привезённые из королевства Оввилианов. Хотя эти здания и не такие элегантные, как королевский дворец, их плотная застройка и гармоничная архитектура делала жилой район похоже на белоснежный торт, украшенный зелёным марципаном.

Девушка ловко залезла по водосточной трубе на крышу одного из домов и осторожно вошла через окно в свою комнату. Окна верхнего этажа выходили на юг. Отсюда был великолепный вид на дворец, бухту и зелёный океан (не путать с голубым). Лес цеплялся всеми силами и лишь каменные дуги вырвались из его власти. Деревья на клюве действительно отсутствовали. Но никто от этого не страдал. Тень давали балконы с навесами, а прохладу – океан. Навесы были нарочно из тёмно-зелёной ткани, напоминающие листву. Но девушку тянула прохлада леса, его запах, его вековая тишь, его ровное дыхание, независящее от ветра.

Она сравнивала себя с океаном, а хотела быть похоже на лес. Вот и сегодня ночью, после увиденного и услышанного, она отдала океану всю свою ненависть, а на своей постели принялась разговаривать с лесом. Закрыв глаза, она уже облетала Побережье с юга, поднялась над клювом и застыла над границей двух океанов – голубого и зелёного. Посмотрела в сторону верхушки снежной горы, что граничила с королевством Оввилианов, и полетела туда, откуда дул ветер. Именно ветер из леса превращал завывание в чётко различимый зов – «Эээвиииэээль!».

Почему такого не происходило с ветром с океана? Эвви пока не суждено было ответить на этот вопрос. Ну ничего, всему своё время. А пока, в голове рождалась поэзия:

Лететь туда, где край морей…

Лететь туда, где горесть дней

С ночными снами встретятся,

И в вихре закружатся всласть.

Забыв о взгляде, твёрдом жесте,

Вздохе лёгком, своём месте,

Шаге нежном, трудном слове

И, не заметив сердца боли,

Лететь, расправив души крылья,

Освободившись от «вчера»,

Вдыхая «завтра» изобилья,

Вернуть «сегодня» навсегда!

Теперь нужно было дождаться утра, чтобы рассказать обо всём отцу. Это был единственный человек, с которым можно было поговорить обо всём. И не важно кем он был (сплетни о его скверном характере раздражали Эвви всякий раз, когда речь заходила о его прошлом), главное кто он сейчас. После того, как король Алампинн вызволил его из плена, отца было не узнать.

Рассказы о том, чем он занимался вдали от дома, семьи, своей земли – не оставляли равнодушного никого. Хотя слышали это не все жители Лидория. Король Алампинн собирал всех своих друзей из близлежащих земель, устраивал роскошный обед, переходящий в ужин. В полночь устраивал мужской стол, где каждый знатный мужчина должен был рассказать о его беде и как он преодолел её или даже победил в борьбе с ней. Рассказы Аскинна оставляли на дессерт. Во-первых, география его путешествий простиралась от южных гор Альбус до гор Атласа. От пустыни Тенере до моря Тетис. А во-вторых, его плен – пленом можно назвать только отчасти.

Случилось это так. Аскинн ходил в поход по освобождению брата короля, на юг. Там они одержали ошеломительную победу, но на вторую ночь гельветы увели с собой одну из повозок в которой спал мертвецким сном Аскинн (спит, как зубр – никак не разбудишь!). Гельветы продали его в Генуе одному известному купцу с востока. А отцу, умеющему работать с металлом, не было цены. Работа с металлом – ремесло по силам не каждому. Это не просто литьё, чеканка или обработка камнем. Здесь нужно воображение, фантазия, сон наяву. В его руках метал приобретал странную форму и рождались диковинные орудия для повседневной жизни. Например, в замке гельветского короля Аскинн соорудил стульчак, на котором король и королева могли справлять свои ежедневные нужды. Провёл через трубы поток горной воды и сделал заглушку с небольшим рычажком. Открыл – течёт, закрыл – не течёт. От стульчака отходила труба и выходила наружу прямиком в глухой водопад.

Но с Аскинном пришлось расстаться, ведь король Алампинн вот-вот должен был нагрянуть со своим войском всадников или рыцарей (странное название, но прижилось ведь?!). Гельветский король получил от продажи неплохую цену, а Алампинну, в день подписания перемирия, отвесил немалый сундук с золотыми – жалкое извинение. "Нет, дорогой враг, никакого мастера тут и в помине не было. Ищите сами, а мы, если понадобится, поможем чем сможем."

Алампинн принял это известие с показной горестью, хотя сам прекрасно знал, что и как произошло. Холодный и расчётливый ум отличал «короля у моря» от героически-горячих «королей у гор», покрытых густым лесом. Делал он это настолько искренне, что сам себе удивлялся. Сыграв свою роль у гельветов, он вернулся в Лидорий, отправил своего лучшего соглядатая на поиски Аскинна и заклял его без вестей не возвращаться. Прошло долгих десять лет и ещё год на подготовку похода. Путь был крайне опасным и очень долгим. На пяти кораблях Алампинн отправился спасать своего друга.

– Кряф-кряф-кряф, – кто-то издал странный звук, то ли прокрякал, то ли щенок прогавкал.

(Извините, нас прервали!)

– Цици, это ты? – Эвви подбежала к окну и отворила небольшую створку. – Ты чего? Что случилось? Ещё же не утро…

В лапке у белой совы была верёвка с доселе невиданной формы ключом. Уже как два года они были подругами. А как по-другому, если ты спасаешь маленького совёнка из лап кота. Хотя Эвви была твёрдо убеждена, что природе мешать категорически нельзя, но город-клюв – во-первых, не был природой, а во-вторых, совёнка из леса принёс отец. Выходила, выкормила – улетай. Не улетела. Пришлось давать имя… или не имя, неважно. В общем – Цици.

Девушка отцепила верёвку, которую сова не очень-то и хотела отдавать. Ключ напоминал наконечник стрелы, только не серебряный, что носила на шее Эввиэль. От одного взгляда на этот диковинный ключ у девушки завибрировала точка в спине – там, откуда вытащили серебряный наконечник стрелы. Дело давнее, но оставило след на всю жизнь. И дело совсем не в том, что остался шрам, а в том чем стало место откуда извлекли наконечник, или скорее то, что от него осталось.

«Неужели это он?» – Эвви дрожащей рукой взяла за шнурок ключ, выставила перед глазами, чтобы внимательнее его рассмотреть в лунном свете.

– Ой! – свет отразился от ключа и прямо в глаз, ну а как по-другому. – Цици, ты это видишь?

Девушка поймала ещё несколько лунных зайчиков, прежде чем понять что именно отражает свет. На бронзовом ключе были серебряные вставки, которые казались отполированными, вероятно от частого использования. И шнурок оказался совсем не верёвкой, а очень тонкой работы серебряный лигат. Эвви знала по рассказам и чертежам отца, что таким лигатом скреплялись союзы и давались клятвы. Странно, что он оказался здесь, в Лидории.

Эвви покрутила в руках ключ и лунный зайчик вспыхнул на стене.

– Цици, смотри! – хоть и шёпотом, но Эвви не упускала возможности порассуждать вслух. – Вот опять!

Девушка показывала представление своему единственному зрителю – сове. Хотя на самом деле делала она это вполне себе осознанно. Как учил её отец: «Мысль не должна жить своей жизнью или находиться взаперти. Её следует отпустить на свободу, чтобы она вдохнула свежего воздуха, расправила крылья и поняла куда лететь. Мысль – одинокая сирота. Как только ты позволяешь ей улететь, она возвращается к тебе со своими друзьями, а может быть и детьми».

После того как Аскинн вдоволь нафилософствуется, он переходил к простому языку – тогда Эвви начинала слушать в два уха. «Возникла мысль – отпусти её. Расскажи её кому-нибудь. Прежде всего себе. Не себе самой, а себе другой. Порассуждай с собой другой. Пусть мысль полетает и прилетит с добычей». Вот тебе и простые слова…

Поначалу это получалось довольно комично, но со временем Эвви поняла в чём секрет. Держать что-то в себе – бесплодная нищета. Не принимать мысль, которая вернулась к тебе с другим взглядом – сирота без будущего! Поэтому многолетняя привычка обсуждать появившуюся мысль, даже с совой, помогла Эвви увидеть странный рисунок на стене. Лунный зайчик напоминал то ли серп, то ли месяц. Девушка покрутила ключ и от другой стороны отражение было таким же, только перевёрнутым.

– Цици, может мы ещё на один шаг ближе к разгадке, – сказала полуночница и спрятала ключ за центральную деревянную балку под потолком.

– Давай, лети… жду тебя утром, – Эвви поцеловала сову в лобик, приучить этому было крайне сложно, и открыла створку окна.

Цици лениво прошлась по подоконнику и бесшумно упорхнула в холодную ночь. Не успев закрыть окно, Эвви опять услышала, хоть и не так отчётливо: «Эээвиииэээль!… Эээвиииэээль!»

«Что же мне делать с тобой, неугомонный ты мой», – Эвви легла в кровать, укрылась мягким одеялом из лебяжьего пуха и положила руки вдоль тела.

Предзасыпальческая мысль: «Неугомонность души – как бушующее море, но маяк направит тебя. Вот только есть вопрос – зов это и есть маяк?»