Солнце палило нещадно. Жанна обмахивалась рекламной листовкой, пытаясь создать подобие ветерка. До прокля́той Каменки оставалась еще добрая сотня километров тряски и никакой надежды на глоток свежего воздуха. Окна закрыты, но пыль уже противно поскрипывала на зубах. В носу свербело от запаха пота и бензина – не автобус, а настоящая передвижная душегубка, варящая пассажиров в собственном соку. Она ненавидела деревню, ненавидела эту жару, а больше всего ненавидела необходимость сидеть у постели умирающей бабки.
«И зачем я только согласилась?! Сейчас бы загорала с подругами на пляже, потягивая холодную колу. Все мать…» Язвительный голос до сих пор звенел в ушах:
– Ты дура, если упустишь такой шанс! Не будь идиоткой, поезжай. Твое будущее на кону!
Жанна усмехнулась, глядя на заляпанное окно, за которым проносились зеленые пейзажи. Какое, к черту, будущее? Пять часов в консервной банке, потом – неделя в компании девяностолетней старухи. Перспектива так себе. И ради чего? Деньги? Да, деньги ей нужны сейчас как воздух. Саму себя не обманешь.
Когда родители отказались оплачивать съемное жилье, она ушла из дома не прощаясь. Жить в одной квартире с властной матерью, ворчливым папашей и этим мелким, вечно хныкающим братом? Да ни за что! Чтобы не возвращаться, она даже устроилась на лето консультантом в бутик модной одежды. Но после трех дней, проведенных в безуспешных попытках продать хоть что-нибудь, сбежала. Оказалось, стоять целый день на ногах, фальшиво улыбаясь, слишком утомительно для того, кто привык к беззаботной жизни.
Да и что девчонки скажут? «Доченька побежала к мамочке под юбку? Вот позорище!» Нет уж. Она потерпит, по крайней мере, семь дней. А там – видно будет. Кулакова Лидия Афанасьевна для Жанны была скорее абстрактным персонажем, чем родным человеком. Богатая и странная – вот и все, что приходило ей на ум. «И почему бабушка позвала именно меня? Странно».
На очередной остановке в пазик забрались две пожилые женщины, одетые во все черное. Поочередно охая и вздыхая, оглядели салон и, приметив Жанну, переглянулись. Не сговариваясь, уселись на передние кресла – поближе к водителю. Та, что поменьше, махнула костлявой рукой в сторону девушки и что-то зашептала другой на ухо. Жанна нахмурилась, чувствуя, как внутри закипает раздражение. «Началось», – подумала она, закатывая глаза.
– Глянь-ка, Агриппина, а ведь вылитая бабка в молодости! – проскрипела одна, прищурившись.
– И то правда, Евдокия, – подтвердила вторая, кивая. – Только глаза у Лидки хитрее.
Жанна прислушалась. «О чем это они?»
– Помяни мое слово, не к добру, что девка до Кулачихи поехала. Зря это. Проклятье там, не иначе.
– Ох, да какое! – громко возразила Агриппина. – Просто не любил ее никто. После того как мужа-то… ну, ты помнишь…
– Как не помнить! – перебила Евдокия. – Из ревности и сгубила. На болоте утопила. Да.
Что они болтают? Бред какой-то! Не хватало еще, чтобы эти старые перечницы сочиняли небылицы про ее семью. Сплетничают без стыда и совести. Жанна не верила ни единому слову, только в сердце уже закралось недоброе предчувствие. А если – правда? Пальцы потянулись к золотому крестику на груди.