Читать онлайн Запись-ком кловуна Матея

Глава 1

О событиях двух дней – судьбоносных для автора и его друзей

Этим вечером нам свезло.

Свезло, так свезло. Мля… (Дальше нецензурно, зачёркнуто).

А проехали бы мимо к другому пабу, дальше по улице, или свернули бы к закусочной, что рядом с рюмочной, оно, возможно, и к лучшему бы сталось. Нет, на финише ночного переезда в Т-портал из соседнего города «пивка с дороги» хлебнуть захотелось. Мля… (Дальше нецензурно, зачёркнуто).

Конкретно, в питейное заведение под вывеской:

мы устремились потому, что нам в нём была назначена встреча с Инкогнито. Мля… (Дальше нецензурно, зачёркнуто).

Так начиналась запись-ком с описанием событий, очевидцем и участником которых был кловун Матей. Мной текст восстановлен и переписан заново – без мата.

* * *

Этим вечером нам свезло. Свезло, так свезло. А проехали бы мимо к другому пабу дальше, по улице, или свернули бы к закусочной, что рядом с рюмочной, оно, возможно, и к лучшему бы сталось. Нет, на финише ночного переезда в Т-портал из соседнего города «пивка с дороги» хлебнуть захотелось. В питейное заведение под вывеской:

мы устремились потому, что нам в нём была назначена встреча с Инкогнито.

Свободных мест в пабе, как и ожидалось, не было.

К входной двери под балконом – нависал полукруглым козырьком над крыльцом – образовалась очередь из полудюжины мужчин. Крыльцо – оно необычайно высокое, притом, что необыкновенно узкое; на ступеньках разминуться бы, не вывалиться бы за периллы. Компания уже где-то поднабралась (одни о чём-то спорили, другие вполголоса пели незабвенную «дубинушку»), сюда пришли догнаться двумя-тремя кружками горячего эля. Стояли в предвкушении, выжидали освободившихся в питейном зале мест. Бедолаги – маялись под дождём с холодным порывистым ветром, до кожи и костей забиравшим. Опадавшие с каштанов и клёнов на тротуар листья липли к макинтошу, капюшону на голове и трости в руках.

Подступ к входной двери преграждал швейцар в ливрее утеплённой меховым воротником, ниспадающим на грудь и спину с крутых плеч вышибалы. При виде нас он оттёр страждущих к ограждению одной стороны крыльца и, помахивая форменным картузом, позвал подняться.

Я не столько этого ожидал, сколько был уверен, что так и случиться – нас заметят и пригласят пройти в паб без очереди. Опытному швейцару, профессионалу своего дела, вдомёк, что, приглашая трезвых, приваживает посетителей перспективных в получении заведением дохода.

Мы к пабу подъехали на мотороллерах, без шума и гама. В одинаковом облачении, довольно необычном для поездок на скутере: водонепроницаемые жёлтые куртки; чёрные галифе из кожи (выделялись жёлтыми в бёдрах и красными в мотне вставками); модные яловые «сапоги-скороходы» со спасающими от дорожной шуги из-под колёс ботфортами, высокими по пах; на плечи накинуты белые каракулевые бурки с «разлётными» плечиками. Наряд дополнял клеёнчатое кепи с подбородочным ремешком, мотоциклетные перчатки, и под бурками широкие – дорогущие-дорогущие – слуцкие пояса, повязанные сверху кунтуша из добротного сукна (форсили прорезными рукавами). Лицо по глаза скрывал дорожный шерстяной палантин, служащий и шарфом. Над козырьком кепи устроились массивные с тёмными стёклами защитные очки.

– «Вятки» выкатить за бордюры на тротуар, под кронами каштанов остудятся. Багажные сумки берём с собой переодеться, – распорядился я. – К крыльцу идём с намерением пристроиться в конец очереди. То, что швейцар подзывает, виду не подавать.

При виде нас в мокрых бурках, в сапогах с забрызганными грязью ботфортами, «бедолаги» проявили к нам сочувствие, понимали что сейчас у нас одно только желание – пропустить на финише долгого во всю ночь пути пинту другую пива, да под солёненькую рыбку. Действительно, после вчерашнего прощального ужина в таверне мегаполиса проездом к Т-порталу, у нас на трассе во рту «ни росинки, ни былинки» не было. Я и швейцар – мужчина с виду старше средних лет, наверняка профессионал своего дела – в силу жизненного опыта знаем, что уставшие, намокшие под дождём путники, день, вечер до ночи, а то и до утра, просидят за кабацким столом под выпивку обильную. Идея пользоваться такой тактической в переездах из города в город уловкой – появляться у ресторана или бара компанией на скутерах, без шума и гама – моя. Коллеги, они же товарищи и друзья, – все трое известные, набиравшие популярность в СМИ и на радио, эксперты и дегустаторы по отелям, тавернам и пивбарам – уловке этой следовали неукоснительно: в дорогу готовясь, вместо утреннего «привет» все трое дружно мне обещали: «только лимонад». Уловка моя – чего уж там, хитрость – всяким разом срабатывала: нас подзывали и в заведение впускали без очереди.

Отстёгивая багажную сумку, я глянул на вывеску паба. Это питейное заведение мы с инспекцией не посещали, потому как открылось уже после нашего убытия из городка, да и не были мы на то время журналистами – обычные отпускники, путешественники на отдыхе. Вывеска – растяжка из парусины цвета хаки (брезент обыкновенный) с намалёванным белой масляной краской названием: «Пиво Питера. Ресторация». Закреплена на опорных фасонного дуба перилах и по полукруглому экрану из кованных стоек с пиковидными прутьями. Лоджия балкона – она служит крыльцу своеобразным козырьком от дождя и солнечных лучей – опирается на две по сторонам балясины литые из чугуна. Нал балконом к плоской крыше приторочена выносная площадка – она представляет собой незаменимое вспомогательное средство для осуществления строительства монолитных зданий; строители её, то ли забыли убрать, то ли оставили для чего-то специально. Владелец паба не преминул использовать её с пользой – в рекламных целях. На ней стоял на приколе «Запорожец» самой первой модели ЗАЗ-965, целиком покрашенный (и стёкла тоже) в цвет сорта напитка «скисшее пиво». По ветровому стеклу надпись: «Заходи, хряпнем эля! На здоровье!».

Здание – знал я, да и вчера освежил в памяти, просмотрев перед сном путеводитель по Т-порталу – долгое время оберегалось законом по охране памятников истории и архитектуры, но после как «Районный краеведческий музей», в нём располагавшийся, был закрыт, статус сняли и бесхозное строение выставили на торги. На аукционе верх одержала предпринимательская компания «Питер & Берта» – новые владельцы и открыли в бывшем музее паб.

Паб, как по классике и принято для такого питейного заведения, здание занимал целиком. В прошлом оно было построено как военное сооружение, являлось боевым форпостом – замкнутым укреплением, составляющим общую линейку фортеции. Таких наставили несколько десятков вкруг возводимого тогда Т-портала.

Местный тёсаный гранит сложен в стены двухметровой толщины, для сцепки и прочности блоки скреплены бетонным раствором из песка с цементом на куриных яйцах. Вместо окон по стенам два ряда бойниц с пушками, под стрехой крыши торчат стволы крупнокалиберных пулемётов, фундамент весь в огнемётных амбразурах. Крепость эта «толлюдам» (доминирующая в Орионе раса, сюзерен Кагора, планеты населённой расой «людоидов») служила защитой от набегов аборигенами. Как только отстроят и запустят Т-портал, а строители Кагор покинут, форпостам сменят назначение: на входные двери навесят ростры с надписями «Районный краеведческий музей». Что логически закономерно: людоиды-кагориане ужились с толлюдами-оккупантами. В скором времени (музей обанкротился) паноптикумы станут питейными заведениями, в каких пиво пьют рабочие промышленных предприятий и сельчане деревень округи.

Бывшая крепость – одноэтажная, стены с обратной чуть пологостью от крыши к фундаменту. Без какой-либо кровли – ноль дерева – выложена из тех же гранитных, что и стены, блоков. Почти плоская, чуть только покатая к «колодцу» внутреннего дворика без обычного из прозрачного листового поликарбоната.

Здание имеет трёхлепестковую форму, относимую к архитектурным канонам средневековья, в плане – триконх. С виду напоминает центрическую церковь или капеллу – с тремя «лепестковыми» апсидами, только не полукружиями, а вытянутыми «носами». Если архитектурное решение описать точняком, то птицы строение обозревали зодчески стилизованным под «искру». Она тремя «лучами» (больше похожими на «носы-клювы») вклинивалась в перекрёсток трёх центральных городских улиц, надвое рассекала их проезжую часть. Потому-то, и было столь узко́ крыльцо на входе паба Питера.

Гарнизон против аборигенов огнестрельного оружия не применял, противник заманивался в дворовые пространства апсид и накрывался выстрелянной из внутреннего дворика нейлоновой сетью, после тремя коридорами загонялся в цитадель по пустующим казармам. Здесь пленных лечили от полученных при осаде ранений, избавляли от недугов и хронических болезней, протезировали инвалидов, заносили имена в базу террористов и неблагонадёжных. Наконец, выдавали паспорта гражданина Кагора, подъёмные… и выпроваживали из крепости восвояси, на вольные хлеба. И кагориане просекли халяву: осаду устраивали не затем, чтобы прогнать, извести захватчиков, а… подлечиться и заполучить подъёмные – стартовый в бизнесе капитал. Прекратили даже применять стенобитные баллисты, осадные башни и эскалады (переносная лестница, приставная стремянка), для виду только вооружались арбалетами, пращами, копьями и мечами. После мытья в бане, свежевыбритыми, во всём чистом, поочерёдно легионами «чинили форпосту штурм». А спустя месячишко, окружали и осаждали крепость уже только отдельными когортами, потому как под стены приходили с родными, жёнами и детьми, и без обоза с провиантом и запасом дротиков и стрел. Солдаты, преторианцы и всадники под бойницами разоружались, в «козлы» составив копья, арбалеты и мечи. Гражданские в знак покорного ожидания своей судьбы сидели под стенами, край тоги накинув на голову, сняв сандалии. Все смиренно ждали пленения сетью и конвоирования по коридорам в уютный дворик. Здесь главам семей возвращали ножи и дротики готовить в мангалах конину и баранину. Спали здесь же под пальмами и в свободных по коридорам казармах. В общем, повторюсь, людоиды ужились с толлюдами. Император, чтобы ускорить «фильтрацию» подданных, центурионам и трибунам повелел договориться с толлюдами: отныне лечить, обучать, проводить тренинги по бизнесу не в «триконхе», а в муниципиях городов. А крепости за ненадобностью переоборудовать в хранилища экспонатов – осадных башен, баллист, эскалад, арбалетов, дротиков с мечами, доспехов и мангалов. Благодетелей попросить, здесь же – экспонатами музейными – оставить пушки, пулемёты и огнемёты.

Ещё в бытность краеведческим музеем, два из трёх входа замуровали, бронированную штору оставшегося заменили дверью – одинарная, дубовая, по форме арочная и излишне высокая, вершком подпирает лоджию балкона.

В ресторации Питера мы побываем ещё раз – через шестьдесят лет, по завершении наших по Кагору путешествий. К этому времени все четверо успешно занимались бло́герским инспектированием таверн, пивбаров, ресторанов, отелей. Оценочно дегустировали та́мошний эль, пиво и закуски. В интернете выкладывали отчётные «видо́сы», проводили репортажные стри́мы. Нами создан контент, ставший популярным, дона́то-прибыльным. Так что, мы – Матей (меня так зовут), Гера, Лука и Ваня – блогеры-миллионники, известные и знаменитые по всему миру. В популярности не уступаем звёздам пост-рока, сравнимы даже, чем гордимся, с культовой группой «Шорты».

Паб, надо заметить, разительно изменится – через шестьдесят-то лет. Односкатную крышу заменят двухскатной из металла и стекла, куполообразным фонарём накроют площадку бывшего внутреннего дворика – устроят зимний сад. Над фонарём день и ночь роятся дро́ны с по́стерами, рекламирующими питейное заведение и ВИА «Шорты». Фасады стилизуют под классицизм с лепниной и картушами. И… испортят архитектуру тривиальными гофрированными панелями, не к месту декорированными свето-цветовым оформлением. Балкон снесут, на его месте смонтируют о́нинг из полированной листовой стали. Конструкцию подопрут дополнительными двумя литы́ми из чугуна колоннами-балясинами. С лица онинг стилизуют под вывеску с названием заведения:

Лицевую панель окантуют светодиодными лентами золотого свечения, они будут завлекательно подмигивать «искорками» – созывать на «пивопой». В дизайне такое оформительское решение – довольно оригинально, внове́. Подобный «выпендрёж», нами экспертами «звёздности» курортных мест, да и всяких «злачных», ранее не наблюдался.

Подчеркну, и первое посещение ресторана, и второе через шестьдесят лет отразятся в моей с друзьями судьбе.

– Ваня! – прикрикнул я на товарища, засмотревшегося на двух девушек со смехом спешащих по тротуару мимо крыльца, – Не отвлекайся. Подымайся первым, мы за тобой. Внимание всем! Палантины с лица не убирать, очки на глаза насунуть. Это чтоб нас не узнали. Народ в очереди из трудяг-строителей, должно быть. Да… и клаксо́ны со ску́теров снимите.

– Бригада бетоноукладчиков. Макинтоши на них фирменные, по крою на спецодежду смахивают. Под капюшонами монтажные каски, декорированные логотипом: перекрещённые лом с кирко́й, – вставил Лука.

– Верно, подметил. В любом случае, нам раскрываться не стоит: статейки наши, чуть ли не передовицами печатают, наверное, почитывают. В общаге радио слушают.

Гуськом, один за другим мы взошли на крыльцо к швейцару. На наше удивление бетоноукладчики вежливо прислонились к перилам, пропуская нас. Будто рассчитываясь на первый-второй, сопроводили доброжелательным «Здрасте». Не потому, что всё же узнали нас, нет: наряд (макинтош, трость) мужчины состоятельного – строители Т-портала зарабатывали хорошо – обязывал. Кланяясь, клотик набалдашника трости прикладывали к козырьку каски в месте через трафарет набитых краской лома с киркой.

– Ваня, редкое красивое имя, – встретил подобострастным расклиниванием швейцар и, представившись Захаром, предложив недолго подождать под дверью, заперся изнутри. Через минуту объявился с вертлявым половым-юнцом – видать только набиравшимся опыта развести посетителя на чаевые. Ростом не высок, но ладный по фигуре, с прямо из-под тюбетейки ниспадающими на плечи соломенными волосами, с ангельским лицом красавца «жгучего». К таким смазливым юношам сверстницы липнут, как пчёлы на сахар, да и матро́ны, даже совсем уж пожилые – на милашек таких, как с картинки – заглядываются.

– Кого-то из вас зовут Ваней? – спросил половой с порога. Излишне громко. Это чтоб, в заволновавшейся, было, очереди услышали наверняка.

– Ну, меня Иваном нарекли, – отозвался Ваня, – Не мама с папой, нет. Да и нет их у меня. Дядьки трёхглазые так назвали, во сне вижу.

– Тебя же Ваней кличут, – возразил Захар.

– Так как зовут, Иваном или всё же Ваней? – допытывался половой.

– Без разницы. Зови Вано́, девчонки так меня величают. Понял ты, «фартук» в пиве? – Товарищ нередко раздражался на зов «Ваня».

– Ладно, ладно. Вано так Вано. Разрешите представиться, звать меня Пабло́, но благодарен буду за обращение Павло́. Маме так нравится. Вы, су́дари, – перешёл половой на говор тихий, – палантинов и очков не сняли, но я узнаю вас, как и мама с балкона определила по мотороллерам и буркам. Она давняя подписчица на газеты с вашими статьями и заметками, страстная почитательница кино с вашим участием. Ни одной фильмы́ в прокате не пропустила, предпочтение отдаёт тем, в каких рассказываете о местных кухнях разных регионов планеты. Ви́на пьёт только те, что вы дегустировали и одобрили, да. Пиво не пьёт, любит дикий эль, но только своей собственной варки, крафтовый. Чтобы вкус отличался оригинальностью, насыщенностью и послевкусием, миксует секретные, одной ей известные, компоненты. В продажу пока не ставит, мечтает, вы пробу снимите, дегустацию учините. Варит раз в полгода, для вас держит в пятнадцатилитровом дубовом бочонке с пометкой: «Дикий эль, крафтовый. Сварен Бертой для дачи в дегустацию «4»-ке». Мама у меня и бондарь заправский, бочонок сама собрала и четыре персональные для вас кружки из дуба колотного. Надеется, если не сейчас днём, то вечером, после приёма в мэрии, отведаете, оцените её варку.

– И я вас, – встрял Захар, – сразу же, как только подъехали к ресторации, приме́тил и узнал. Четверо, на «Вятках», в бурках, в сапогах-скороходах с ботфортами. Не удивляет, как преобразился, отстроился пригород в город, где вы четырнадцать лет назад служили в Доме Наместника Отто Шмидта? Да вымолит ему Церковь Проповеди ХРИССТС жизнь вечную и славную. Добрым словом в народе людо́идском его помнят.

– Приятно слышать, Захар, – поблагодарил я швейцара, – уважительные слова в адрес сенатора, хозяина Дома. Действительно, подъезжали, не узнавали родных мест. Хотя, было ожидаемо. Покинули городок с одной только культурной примечательностью – краеведческий музей, в котором теперь такой шикарный паб устроили. А Наместник Отто Шмидт нам всегда был добрым хозяином… и другом. Христсс, да в сто крат прибавит ему славы в веках.

– Да, Захар! Этим самым четверым господам столик заказан, пропусти! – громко на ветру, шум дождя об лоджию над головой перебивая – в ухо швейцару прокричал Павло. Громко, чтоб услышали бетоноукладчики.

Нам, посторонившись, негромко с почтением:

– Судари, прошу следовать за мной.

– Милости просим, – с поклоном отступил от порога шагом назад Захар, и двумя пальцами по-военному коснулся козырька картуза.

Мда, моя с друзьями хитрость! Но, надо признать, и швейцара с половым профессиональная уловка: страждущих на крыльце вокруг пальца обвести, чтобы выгодных посетителей без очереди впустить. Ни сами мы, и ни кто, ни какой Инкогнито, никогда столика нам не заказывал.

Павло провёл через крохотную прихожую и бесконечным коридором с дверьми бывших казарм по сторонам к гардеробной. Здесь встретил и поприветствовал нас непогодам подвижный, юркий даже, старик. Людо́ид-карлик он нам толлю́дам-карликам не доставал и до шеи. Принял и повесил на вешалки сушиться бурки, переодеться пригласил пройти в переодевалку. Мы освободились от палантинов, очков, сняли куртку с галифе, сапоги, из багажной сумки достали и облачились в классический костюм-визитку, по-простому «тройка»: пиджак, брюки и жилетка. Обулись в оригинальные нариманы. Причесались у зеркала и выстроились шеренгой у прилавка гардеробной – выказали Павло готовность последовать за ним, куда бы ни повёл. Но половой неожиданно замялся, стоял понуро, переминаясь с ноги на ногу. Выражение лица и умоляющий взгляд подсказывали… нам самим догадаться, что ещё от нас хочет.

Подсказал карлик:

– Надо бы, уважаемые, с ку-ку-лями в зал войти.

Павло извинительным тоном пояснил:

– Идти нам через весь питейный зал к столику за номером тридцать восемь. Опасаюсь возможного… эксцесса. Сейчас утро трудового дня, посетители паба – людо́ид праздный, а это безработные, гопники, подростковые дворовые «банды». Поэтому, да, прошу предупредить нежелательное с их стороны поведение: выпады хулиганские. Компании за некоторыми столами уже перебрали, могут помешать нам. Побить, не побьют – не успеют. За барной стойкой сидит милицейский наряд – упредят. Но фигурирование ваших имён в протоколе нарушения общественного порядка репутации вам, как известным журналистам, не добавит. Костюмы-визитки на вас – знаменитые, всем известные, по ним вас всюду узнают… но без ку-ку-лей здесь в пабе могут принять… за евцев. Сейчас не послетрудовой вечер, когда к нам по пути домой с заводов и фабрик наведываются завсегдатаи – в общем-то, культурный пролетариат. Пока он весь за станками стоит и за конвейерами сидит.

– Так ку-ку-ля в кармашке слу́цкого пояса осталась, – сказал Гера, – возвращаемся в переодевалку?

– Да, возвращаемся, – согласился я.

– Я здесь подожду, – проводил нас Павло.

Через минуту мы вернулись. По-прежнему, одетыми в тройки и обутыми в нариманы, но теперь и подпоясанными под жилеткой. На пояснице за слуцкий пояс заткнут клаксон от скутера. С девайсом – корпус вещицы селуминового литья, увесистый – не расставались: отбивались в потасовках. Наше облачение дополнял красный из поролона «шарик» на тонкой телесного цвета резинке – «клоунский нос», с каким на цирковую арену выходит выступать ковёрный. С ку-ку-лей на носу чувствовали себя неловко: давненько не пользовали. Одному Ване пофиг: дёргал на резинке «нос», шлёпал себе по носу. Ему невтерпёж, по пиву сох.

Нас четверо: я Матей, Гера, Лука и Ваня, и мы – судьба наша, поверь, незавидная – кло́вуны. В хозяйском Доме сидим в прихожей «на кортах» (профессиональное: на корточках) и встречаем приветствиями входящих гостей. Ну, ещё не редко сопровождаем Отто Шмидта в его наместнических по Кагору воя́жах с официальным представительством. Чаще – в разъездах по театрам, на ипподром, стадион, в гости к местной элите (олигархи от кагориа́нского купечества).

Зашёл в прихожую, к примеру, купец – даже не купец, любой кто из кагориан или домочадцев, к примеру, садовник или конюх – с корточек встаём на цы́рлы и, чуть приседая на полусогнутых, кланяемся… И восклицаем: «Ку! Ку!». Руки, согнутые в локтях, разводим от плеч в стороны. Финишируем: «Ля!».

Встав с корточек, поприседав в поклонах с «ку-ку» и «ля» и разведением в стороны рук, кловун завершает приветствие финальным в ритуале движением: на выдохе оттягивает ку-ку-лю – на резинке – на длину руки перед собой и… отпускает. Поролон шмяк по носу – беззвучно, безболезненно. Вдыхает. Не обидно: свыклись.

Что за приветствие такое, от чего пошло? Ни кем не знамо, давно забыто. Но я, Матей, знаю и помню. До осуждения трибуналом и списания в кловуны я, флотский офицер, прошёл подготовку в диверсионно-разведывательной школе. Здесь из соображений конспирации мне уменьшили рост до среднего у людоидов, равно как и улюдей-землян – ещё до приговора трибуналом на усекновение, как то случилось с моими будущими по судьбе товарищами, Герой, Лукой и Ваней. По окончании подготовки в ДРШ сразу же был заброшен на Землю Солнечной системы с заданием, устроиться в акционерное общество «Ижевский механический завод», входящий в состав Группы компаний «Калашников» госкорпорации «Ростех» – бывший знаменитый Ижевский Механический Завод №74 ИЖМАШ. Под прикрытием фрезеровщика мне предстояло заняться промышленным шпионажем. Конкретно, стояла задача выкрасть из заводского архива конструкторскую документацию и технологическую карту постановки на производство АК-47. Издавна экземпляры этого автомата хранятся по музеям Океана и Акиана, в войсковых учебках подготовки сержантов комплектуются оружейки для обучения стрельбы из огнестрельного оружия. В тирах городских парков и на пляжах самый популярным «огнестрел». Но у сколь ни будь разбиравшихся в стрелковом оружии, в частности в пистолетах-пулемётах – что у толлюдов, что у людоидов – АК-47 вызывал недоумение, шок. Во-первых, поражал приклад, целиком сделанный из массива дерева, а не метало-пластмассовый, откидной. Во-вторых, смущал текст аннотации на стендовой бирке:

Как и в АК-47 первых выпусков, в производстве модернизированной системы наиболее трудным было освоение ствольной коробки, состоящей из деталей,

изготовляемых порознь разными методами, а затем соединяемых клепкой и сваркой с применением сложных приспособлений. Конструктивная доработка этой детали и внедрение в производство целого комплекса технологических

мероприятий, в отработке которых принимал участие Ижевский филиал техно-логического института, улучшили качество изготовления коробки, однако и в этом случае по стабильности сохранения главных размеров в пределах требований чертежа на последующих технологических операциях сборки автомата она по-прежнему уступала фрезерованному варианту детали.

Не верили. Сверялись с содержанием описания музейного экспоната – на второй бирке. Нет, «серийный», не «опытный» или «действующий образец». Требовали попробовать «стрельнуть разок». Строчил как часы. Рожок – все тридцать патронов – очередью выпускал без единого сбоя или осечки. Ствол, да, нагревался, но не критично. Специалисты-производственники, те, будучи в музеях посетителями оружейной экспозиции, все Книги жалоб и предложений «измарали» (по мнению экскурсоводов), дескать, не соответствует экспонат – автомат АК-47 – технологической логике промышленного производства оружия стрелкового, «серийного». Мол, всё неоправданно сложно. Музейным директорам придирки надоели, и они в складчину сделали Главному разведывательному управлению Флота заказ добыть подтверждение тому, что нет никакого казуса. Действительно, на вооружении в Советском Союзе на Земле АК-47 состоял долгое время, производство сборочных деталей постоянно модернизировалось по технологической цепочке от простой (технологии) к современно-передовой. Автоматом Калашникова вооружалась – по настоящему серийным; «штамповались» по лицензии – не одна армия на планете, но модель АК-47 оставалась самой желанной: у солдат исполнявших свой интернациональный долг; у стрелков банд-формирований; у бойцов повстанческих бригадах, у партизан.

Так вот, я с похищенными чертежами решил отсидеться в кинотеатре неподалёку от завода, пока тревога не уляжется. Крутили комедию «Ку! Кин-дза-дза». Так что, из кинофильма, и «Ку! Ку!», и полуприсяды с разведением рук. Бытует легенда, будто Президент, когда «песковник» принёс ему на подпись Указ о возобновлении в Соединённых Цивилизациях Акиана практики кловунады, прежде чем поставить подпись в документе, опустил со лба себе на шнобель красный поролоновый на резинке нос клоуна. С последним росчерком пера Гарант Конституции облегчённо произнёс: «Ку! Ку!.. Ля». Хлопнул папкой и велел пресс-секретарю сегодня к себе никого не впускать, в приёме всем отказывать – мол, «Президент в печали, смотрит кино». Как известно, Глава Соединённых Цивилизаций Акиана страстный любитель фильмов «советских», особенно почитает комедии Данелии и Гайдая. Ему, гению, да воздастся от благ Христсса.

В очередной положенный нам отпуск мы, четверо друзей, странствуем по провинциям планеты, где живут простые трудя́ги, кловунов с роду не видели и ничего о них не слышали. Потому, что на то время на Кагоре толлюдов-карликов с клеймом «военный преступник» содержал только один Наместник, пара-другая людоидов-олига́рхов содержала – по примеру сюзерена – неофициальных кловунов из карликов-людоидов. Вассалам иметь в Доме нашу братию в обязанность не вменялось, но содержали ради престижа. Купцам не в лом, только польза: пиар.

Мы носим пёструю скоморошью одежду, дополненную головным убором «двухрожковый детск» в бронзовых бубенчиках. На шею накинуто полуметровое в диаметре кольцо. Толщина «ярма» в палец, набрано из разноцветных пластиковых кругляшей, нанизанных на стальную проволоку. Когда кловун сидит на кортах в прихожей, с ним службу несёт – сидит в кольце – «табельный» по должности… попугай. Попка, весь такой важный из себя, тоже кланяется входящим, и проделывает это своеобразно: клювом в нырке делает круговые обороты – вертится в кольце, как заводной. Ему положено ещё и голосом чествовать, но «Ку! Ку!» не выговаривает, «Ля» тем более. Раз другой каркнет вороной, ухнет филином, прочирикает воробьём, по-людоидски проскрипит что-то невнятно-матерное и заключит: «Попка ха-роо-шшший». И всё – замолкает. Принимается дурачиться в попытках подставиться под возвращаемый резинкой на нос кловуну поролоновый шарик. Случалось, словит, и… с ку-ку-лей в обнимку – шмяк, шлёп-ля об нос карлика. Смеху в прихожей было б не остановить, но заливаются одни дети, их фейерверки из перьев и пуха пока занимают, взрослых давно нет. За нарушение регламента оборачивавшегося потерей у птицы оперения, дворецкий наказывает отнюдь не попку – «носителя», то бишь кловуна. Но мы на птичек не в обиде – орешками и семками делятся.

Нас в тавернах и кабаках – проездом по городам и весям мы непременно посещали питейные заведения – случалось, принимали за странствующих клоунов, цирковых ковёрных, жонглёров и репризёров. Просили – а в подпитии требовали с угрозами – «номер отколоть». Не отказывали б, если бы что-то умели, например, жонглировать или репризы показывать. В военном училище курсантов этому не обучают. Ваня мог бы фокусы показывать, но сразу же напивался вдрызг – чтоб до начала избиения уже в отключке пребывать. Однажды согласились. Стали по центру зала в кружок спинами, надели на нос ку-ку-ли и принялись ими щёлкать себе же по носу. Сельчане нас – а случилось это в деревне с коллективным хозяйством – не поняли. Мужики били, пока не набежали в кабак сердобольные бабы, их жёны – выручили. Сейчас здесь в пабе Питера, неподалёку от хозяйского Дома, проездом в соседнюю за Т-порталом провинцию, надеялись, обойдётся. Хотя, понимал, не мешало бы сидеть и пиво пить всё время с оглядкой, быть начеку. Нас клиентура паба не могла знать. К тому же, не оказался бы за каким столом какие колхозники из провинции – не приняли бы за ковёрных. Впрочем, этим отпуском мы повседневно носили не кловунскую обычную одежду с детском в бубенчиках, и не костюмы «дорожные» или «деловые», а презентабельные костюмы-визитки – пиджак, брюки и жилетка. Кстати, наши табельные попугаи с нами не путешествовали, не при делах: оставались в Доме орехи щёлкать и семечки лузгать, нам в «отмазку» за то, что за их проделки наказание сносим. Сейчас в пабе Питера поступали совсем непредусмотрительно: от приставал в провинциальных кабаках костюмы-визитки нас от избиения избавляли (колхозники за столичную интеллигенцию принимали), но здесь нас, действительно, могли принять за евцев, уличных с лотка торговцев и процентщиков. Тройки, как у нас, те все поголовно носят, будто униформу какую. Даже с залитыми пивом глазами посетители паба могли спутать нас евцами. Потому, что шиты пиджак, брюки и жилетка из одной только на все сезоны ткани «виндзорская клетка» – черно-белый гленчек с контрастной цветной полосой (названа в честь Эдуарда VIII). Кагориане одежду такой расцветки не носят, да и вообще клетка и тройки у них давно вышли из моды.

В переодевалке подпоясались слуцкими поясами, заткнули на пояснице клаксо́ны. Пиджаки нарочито не застегнули – выпятили на всеобщее обозрение жилетки расшитые по атласу золотой нитью, в пистоне борта платиновые на золотой цепочке часы-луковки. Неблагоразумно, конечно, поступили: в зале по сообщению Павло за столиками сидели гопники. А если и налётчики? Но обошлось.

Павло раздвинул занавеску красного бархата, отделявшую гардеробную от питейного зала, пропустил нас вперёд, попросил остановиться и обратился:

– Уважаемый Матей, вы один не в ку-ку-ле, наденьте, пожалуйста.

Я достал и примостил на носу шарик. Посчитал, трое надели, у четвёртого проканает. Номер не прошёл.

– Видите, по проходу к центру зала с эстрадой на фоне приватных кабинок четыре сдвинутых стола, четвёртый к трём не вплотную приставлен, с полуметровым промежутком. За тремя сидят работники мясокомбината, что по улице неподалёку от паба. За четвёртым – четверо бойцов скота из забойного участка, две недели назад пристроенного к цехам комбината.

Действительно, три стола занимали мужчины в рабочих спецовках, за четвёртым сидели четверо рослых мужика внушительной комплекции, одетых вместо спецовок в кожаные комбинизоны-безрукавки. На плечи накинуты полотняные балахоны, застиранные, с заметными следами от пятен крови.

– Постоим, а как джаз-бэнд заиграет, дальше пройдём, – сказал Павло.

Мы остановились на полпути до эстрады, в проходе между столами. Посетители на нас ноль внимания. Одни после ночного «приёма на грудь» подрёмывали над кружкой, другие, по утрянке зашедшие, после нескольких пинт эля что-то рассказывали или доказывали друг другу, спорили. Курили – табачный дым под фонарём зала тучей висел.

А не го́нишь ты, Павло, предположил я, в ку-ку-ли «обул» – курам на смех.

– После ночной смены заходят, – продолжал информировать нас Павло. – Стол бойцов обособлен от столов работников других цехов: не привыкли, не обтёрлись за две недели, если вообще не конфликтуют сейчас коллективами. Бойцы, они ребята тихие, добродушные, мамы моей земляки, родом из одной с ней станицы. Мухи не обидят. Сюда на заработки приехали с семьями, в надежде на содействие землячки в поиске им работы. Мама помогла – устроила на мясокомбинат. Нам не помешают. А вот обработчики мясных туш, жиловщики, составители субпродуктов – эти могут, пьяницы задиристые. Вон, видите, пыль над столами, сцепились в перепалке с бригадой изготовителей фарша и мясных полуфабрикатов. Но, думаю, они нам не помеха, если что, бойцы на мою и вашу защиту станут, выручат. В благодарность маме помогают ей дебоширов в чувства привести… Гопота за столиками по сторонам тоже не помеха, наряд милицейский – их контингент – вступятся если что. Без эксцессов нам бы до столика под номером 38 добраться, что в углу на другой половине хала, за эстрадой и приватными кабинками. Вот там кучкуется не шпана, налётчики. К нам редко заглядывают, всё по портовым ресторанам якшаются, сегодня ночь гудели, утро прихватывают. Им менты и бойцы скота до одного места. Налились, маминой «беретты» даже не убоятся. Уважаемый Матей, ку-ку-лю со лба верните на нос. Вано, у вас резинка ослабла – шарик с носа на губу сполз, поправьте.

На подходе к сдвинутым столам я обратил внимание на то, что сидят бойцы скота глубоко понурыми, пиво пьют молча. Под локтём у каждого лежит свёрток из пищевой обёрточной бумаги.

– Вырезка запакована, – шепнул Павло, – экономика в стране «в загоне», потому платят продукцией – свежениной. У забойщиков одна сейчас забота: возьмут ли и этим разом плату за пиво мясом. У Питера, да и у мамы, принцип в долг или по бартеру ни кому не наливать, а этих с первого дня поят взамен за вырезку – мама на поблажке землякам настояла. Против кловунов, уверен, ничего не имеют, у них на Вологе, в станице, вашего брата нет, если и узнали о них, то здесь в Т-портале. Вот евцев… тех люто ненавидят. По приезду на заработки, сразу попали в «объятия» лотошникам. Не совсем качественный (афганский) товар сбывают, обсчитывают посреди улицы при честном народе – куда не шло, так ещё и в долг кабальный деньгу ссужали. За что мужики по пути после паба процентщиков выдёргивают с уличного тротуара и в подворотнях по-тихому поколачивают. Представители диаспоры порог паба оббивают – будто Питер виноват.

«Мухи не обидят», как-же, день-деньской свиней и коров режут, от таких всяко можно ожидать, подумалось мне. Нас с красными носами ещё сочтут за «ковёрных» (шапито в станицу наезжают) – пристанут. А мне не хотелось бы объявиться в родном городке с приключением в пабе. Завтра нам предстояло публичное чествование в мэрии.

– Здорово мужики! – Поздоровался с мясниками Павло. – И вам, убивцам животи́ны, респект. Шутка. Сейчас вам принесут «финальную», и рассчитаетесь. Убивцы – свёртками.

Четверо бойцов скота с облегчением сглотнули пиво и выдохнули.

– Аваккай, дружок, – обратился Павло к сверстнику среди возрастных забойщиков, – допьёшь пиво, зайди в буфетную, я детишкам креветки с гребешками подготовил, буфетчик отдаст.

– Благодарствую, но попридержи пока – последний кулёк ни как не доедят. Знают, что закуска… и пива просят. А им рано, восемь и девять лет. Да и вообще – девочки. Братик меньшо́й, один и наворачивает морепродукты.

– Пойдёмте, – скомандовал Павло, как только снова заиграл джаз-бэнд.

В квартете «завыла» труба, выдавая заунывные классические блюзовые опусы. Этой музыке звучать бы в танцзалах, в пабе Питера одни мужики.

– Слышите шум и гам поутихли. Те, кто дремал над кружкой, уснули. Питер придумал эту мудату в репертуар музыкантам включить. Пока посетители слушают – как заворожённые – и спят, половые в буфетной успевают креветок с гребешками наготовить, по тарелкам выложить.

Я понимал, Павло не зря опасался инцидента. Молодые людоиды, не говоря уже о гопниках, действительно могла повести себя задиристо: к примеру, потребовать стать на цырлы, «Ку! Ку!» с «Ля» произнести и «носами» об нос щёлкнуть. Но потасовки, блага Христссу, не случилось – до цели благополучно добрались. Милицейский наряд поднялся от барной стойки и, окружив со сторон, сопроводил к столу за номером тридцать восемь, каким-то Инкогнито нам заказанному.

Вчера в номере отеля меня разбудил старший администратор, раскланиваясь с извинениями за беспокойство, вручил конверт с письмом в четыре строки:

Матею.

Утром в 9.00. Вам назначена встреча в пабе «Пиво Питера. Ресторация».

Для вас зарезервирован столик за номером 38.

Инкогнито.

Вот с этим Инкогнито нам и предстояла встреча, он нам столик забронировал. Вот только, пройдя большую половину зала, на подходе к финишу, я сквозь кабацкую пылевую взвесь и табачный дым столик под биркой «№38» узрел сиротливо пустовавшим. Опаздывает Инкогнито, успокоился я.